Сан Антонио. Причесывая Жирафу.. Глава 1. Глава 2. Глава 3. Глава 4. Глава 5. Глава 6. Глава 7. Глава 8. Глава 9. Глава 10. Глава 11. Глава 12. Эпилог. Глава 1 -- Дамы и господа, примат, которого вы здесь видите, вопреки всякой очевидности, не обезьяна. Разве обезьяны разговаривают? Нет, дамы и господа! А это странное существо говорит, и мы представим вам доказательство этого. -- Послушай, -- сказал я, обращаясь к мохнатому существу, сидящему посредине площадки, -- скажи несколько слов нашей дорогой публике. Огромное существо, бородатое, толстокожее, с длинными волосами на затылке и с голой верхушкой черепа, с налитыми кровью глазами, с толстыми губами, с испорченными и вставными зубами, с мощными мускулами, огромным животом и тяжелыми веками, -- это существо подняло голову и сказало: -- Какая сегодня забавная публика! Совершенно необъяснимая, эта не слишком умная фраза вызвала бурю аплодисментов. Тогда чудовище подняло тяжелую, покрытую вьющимися волосами голову. -- Все в порядке, парни! -- заявило оно. -- Не надо проводить манифестации в публичном месте. Не забывайте, что мы находимся посредине площади, и, если поднимется купол, вас обрызгает свет звезд! Снова гром аплодисментов. -- Однако то, что он говорит, -- верно, -- заметила одна дама, сидящая внизу. Она оказалась итальянкой. Я вмешался: -- Безусловно, мадам, этот индивидуум говорит как любой из нас. И он думает. Он умеет считать! Хотите доказательства? Я нагнулся к монстру: -- Сколько будет пятью шесть, джентльмен? Его брови нахмурились, а взгляд помрачнел. -- Двадцать девять! -- наконец ответил он. -- Вы немного недосчитались, джентльмен. Это будет тридцать! -- А удержание в пользу фирмы, дружок? -- заметил примат. -- Ты это будешь выкладывать из своего кармана? Смех среди публики. -- Вы можете убедиться, дамы и господа, что этот джентльмен не лишен чувства юмора. Вывод: это действительно человек. -- Если у какой-нибудь красотки есть сомнения на этот счет, -- заявил монстр, -- она может прийти ко мне в фургон после представления, и я совершенно бесплатно докажу ей, что я мужчина. Снова бурные аплодисменты. Я поднял обе руки в положение "я вас понял". -- Леди и джентльмены! -- продолжал я. -- Если я заостряю ваше внимание на том, что присутствующий здесь индивидуум -- самый настоящий мужчина, настоящего телосложения, то это лишь потому, и вы сами убедитесь в этом, что его поведение и поступки в еще большей степени, чем его внешность, могут заставить вас сомневаться в этом. Этого мужчину зовут Беру. Ему сорок лет, и его родители были совершенно нормальными людьми. Его отец был сельским полицейским, мать сиделкой. Его младший брат работает в береговой охране, а он, дамы и господа, -- кладезь! В первый раз в жизни вы будете присутствовать при совершенно уникальном номере -- булимии. А точнее так: присутствующий здесь Беру способен проглотить все что угодно, за исключением металлических предметов. При этом, когда я говорю о металле, я делаю исключение для ртути, которая в соединении с любым вином -- особенно "Божоле" -- является его весьма любимым напитком. Ртуть для него -- настоящее лакомство, и он каждое воскресенье ломает дюжину градусников и поглощает из них ртуть для возбуждения аппетита. Он держит рекорд Европы по булимии всех категорий сидячего положения с тех пор, как один раз поглотил: тридцать две дюжины устриц вместе с раковинами, два женских зонтика, шляпу кюре, пластинку Жана Клода Паскаля, французско-русский словарь, очки авиатора, тачку навоза, две восковые свечи, шесть дохлых крыс, три горшка хризантем и фотографию Бриджит Бордо! Я перевел дыхание, в то время как публика бушевала. Толстяк скромно кланялся. Я прочистил горло: -- Особ, желающих предложить феномену предметы для поглощения, просят спуститься на площадку. Месье Беру голоден. Дамы и господа, ведь он ничего не ел в течение двадцати минут! Это значит, что то, что вы предложите ему, будет с радостью принято. Я вытер мокрый от пота лоб и ободряюще посмотрел на зрителей. Они шепотом совещались. Наконец, один из зрителей отважился и протянул что-то вроде миниатюрной лопатки. -- А что это такое? -- спросил я, разглядывая предмет. -- Шадела, -- ответил проявивший инициативу. Я по-прежнему ничего не понял, хотя меня считают очень образованным для моего возраста. -- А что вы называете шаделой, дорогой месье? -- Это печенье Боржуана. Я вам не сказал, что в этот вечер наш цирк давал представление в Боржуане (департамент в Ивер), на полдороге между Лионом и Греноблем, и что толстяк и я в первый раз предстали перед публикой. Его Величество проглотил печенье в два глотка. Зрители аплодировали слабо, так как не находили в этом ничего особенного. Они сами в юном возрасте проделывали то же самое. -- Это безделица! -- сказал я. -- Ну же, дамы и господа, немного воображения, пожалуйста! Булимик в нетерпении. Если вы не успокоите его аппетит, он начнет пожирать центральную мачту, и купол цирка обвалится на вашу голову! Подошел молодой человек, развязывая на ходу галстук. Не говоря ни слова, он протянул его Ненасытному. Беру жадно схватил его. -- Очаровательно, -- сказал он. -- Он полосатый, а я такие обожаю. Он с аппетитом съел галстук, в то время как в рядах зрители dpnf`kh от восторга. Я бросил взгляд на кулисы. Среди людей, обслуживающих арену, я заметил крепкую фигуру месье Барнаби, директора цирка. Он был одет в большой фланелевый костюм и огромную ковбойскую шляпу. У него были вьющиеся бакенбарды и большой, заросший шерстью нос. Он курил сигару лишь немногим короче Вандомской колонны. Этот вечер был испытательным: если номер пойдет, он нас оставит у себя, если же мы провалимся, то можем рассчитывать на его прощальный поклон. Вот почему толстяк должен был сделать все возможное для нашего успеха. Разделавшись с галстуком, он затем уничтожил горшок с цветами под овации публики. -- Вот это называется немного закусить после галстука! -- бросил я. Один тип, несколько жирноватый, подошел со своей каскеткой. Беру осмотрел ее. -- Она, кажется, как раз в меру жирная, -- сказал он. Он вцепился в нее крепкими зубами. Но это -- лишь манера выражаться, так как его "универсальная молотилка" была более похожа на старый гребень, чем на колье из жемчуга. Я остановил его на втором закусе. -- Спасибо, джентльмены! -- сказал я. -- Демонстрация замечательная. -- Я хочу закончить козырек, -- запротестовал Беру, -- я обожаю его хруст. Теперь публика заторопилась, неся разные штуки. Маленький старичок принес свою палку, одна дама фотографию своей свекрови, ребенок протянул программу вечера, а старая англичанка, протиснувшаяся на арену, дала толстяку кусок пудинга собственного производства. Огромный монстр стоически принимал все: пудинг, трость, фотографию, программу. Он съел также подошву от ботинка, лист бумаги, велосипедное седло, живую жабу, блюдечко, баранью кость, двадцать восемь метров карамелек, пакет ваты, экземпляр ежемесячника "Дом и сад", букет гвоздик, лифчик, шерстяной носок ручной вязки, две пряжки от пояса, пару подтяжек, игру в таро, кость цыпленка, шестнадцать гашеных марок, Полное собрание сочинений Жана Кокто, чучело белки, коробочку ароматной мази, нечто вроде амулета, солнечные часы, пакет корма для попугаев, дипломатическую ноту, четырнадцать призывов о помощи, "Вальпургиеву ночь", служебную лестницу, три толстенных книги, два луча солнца... Триумф, друзья! Иступленный восторг! Никогда ни Сара Бернар, ни Элвис Пресли, ни Робинзон или Спингбоки не знали подобного успеха. Толстяк, когда он в ударе, если его не остановить, способен проглотить цирк, Боржуан и весь департамент Ивер целиком! В своем порыве, проглотив вселенную, он может проглотить и самого себя! Да, в этот вечер Беру был чем-то вроде конца света, или еще похлеще. По сравнению с ним водородная бомба -- маленький смирный кролик. Мы выиграли, ребята! Я понял это по широкой, во все лицо, улыбке мистера Барнаби. Когда мы покинули арену, директор бросился к нам и стал с завидным рвением растирать бицепсы толстяка. -- Черт возьми! -- закричал он. -- Это самый исключительный номер из всех, которые я когда-либо видел! -- Он быстро увел нас к своему роскошному фургону. О нем мне следует вам рассказать, братцы. Это Версаль среди фургонов. Внутри он весь из мрамора, в нем есть центральное отопление, кондиционированный воздух, ванная комната с плавательным бассейном вместо ванны, гостиная двенадцать на шестнадцать метров, спальная комната, обтянутая тисненым бархатом, кухня, по сравнению с которой кухня Раймонда Оливера похожа на печку в кемпинге, и холл, полный доспехов и тигровых шкур. Барнаби выразил нам свое удовлетворение. Беру получил комплименты и принял их со своей обычной скромностью. Мадам Барнаби, самая что ни на есть законная супруга большого босса, была в восторге от подвигов юного героя и с вожделением смотрела на него своими студенистыми глазами. Эта "красивая" светловолосая кукла была примерно с полтонны весом и с лицом столь же выразительным, как банка яблочного компота. Она подмазалась голубым, зеленым, розовым, красным и, вероятно, использовала для этого мастерок каменщика. Бриллианты, которые она таскала на себе, гарантировали устойчивость бюджета семьи минимум лет на двадцать, серьги напоминали люстры в салоне Гранд-отеля в Париже, а браслеты были таковы, что она не в состоянии была протянуть руку без опоры на треногу от пулемета. Что касается ее ожерелья, то оно было похоже на цепь землемера, сделанную из массивного золота. -- Нет ли у вас питьевой воды? -- спросил Беру, всегда готовый на флирт. -- Зачем? Вас переутомил ваш номер? -- забеспокоился наш уважаемый патрон. -- О! Ни в коей мере, -- запротестовал Напыщенный. -- Только там была старая англичанка, которая сунула мне кусочек невероятного пудинга. К вашему сведению, я бы отправил в туалет всю британскую кухню, не прикоснувшись к ней, а особенно этот пудинг, растертый с калом. К тому же он, кажется, заплесневел. Короче, он потревожил желудок Беру. Толстяк отправил себе в желудок большую порцию бикарбоната и, проглотив лекарство, заявил, что теперь уже все газует, что и доказал, переключившись на шампанское. -- Если бы у вас нашелся небольшой бисквит, -- обратился он к мадам Барнаби, -- я был бы не против его съесть. Это заявление полностью убедило директора, и он заговорил о нашей работе. Мы были ангажированы на неплохой кусок в сто тысяч франков за представление. Я же, кроме работы конферансье, должен был еще причесывать жирафу и сторожить слона, и, будучи всегда в превосходных отношениях с жирафочками и любя слоновую кость, я охотно принял это условие. Нам предстояло золотое будущее, вроде вышитого платья мадам Барнаби. Когда мы чокались бокалами, в дверь постучали. Метрдотель заявил нам, что какой-то журналист просит об интервью. Это был хороший признак. Барнаби излил смех, как лопнувший томат. -- Пусть немедленно войдет! Появился парень с бархатными глазами, который оказался не кем иным, как моим другом Марком Перри из "Дофин Либерс". Это старый приятель, который знает меня отлично. -- Вот так сюрприз! -- воскликнул он со своей обычной манерой. -- Когда я увидел тебя на арене, я стал страшно икать. Я выдал ему такой выразительный взгляд, что он был ошеломлен. -- Старина Марк! -- закричал я, кинувшись ему на шею. Сжимая его в объятиях, я шептал в его отверстия для окурков: -- Ни слова о том, что я флик, я потом тебе все объясню. Перри -- это тип, у которого столько сообразительности, что он не знает, куда ее девать. Он оставался таким же невыразительным, как рыбье филе в стеклянной банке. -- Вы знакомы? -- удивился Барнаби. -- Мы -- земляки, -- объяснил я. Марк сжал губы и заявил: -- Ваш номер, парни, исключительный! Соединенные Штаты широко распахнули бы для вас двери! -- Падре ди дио! Не сейчас, -- запротестовал Барнаби. -- Мы с этими господами проделаем тур по Европе: Италия, Швейцария, Германия, Голландия... Мы откупорили две бутылки "Поммери". Марк, у которого палец был всегда на спуске фотоаппарата, сделал несколько снимков толстяка в домашней обстановке. Потом мы покинули нашего дорогого директора, чтобы вернуться в наш собственный фургон. Очутившись в нашей усадьбе на колесах, Марк Перри тяжело оперся о стену. -- Ну и свиньи, -- пробормотал он, -- я надеюсь, ты расскажешь свою историю вдоль и поперек, а? Я упал в кресло, уронив на ковер руки, как брошенные весла (хорошая метафора, а?). Что касается толстяка, то он убирал в шкаф свои брюки из кожи, а также панталоны и пиджак из медвежьей шкуры. -- Послушай, мой дорогой Марк, -- сказал я, -- я буду с тобой откровенен, потому что ты мой друг. Но если, к несчастью, ты напишешь хоть ничтожную долю истории прежде, чем я дам тебе зеленую улицу, я заставлю тебя проглотить свою авторучку и газету, в которой будет напечатана твоя статья. Сообразил? Марк провел рукой по вьющимся волосам и пожал плечами. -- Угрозы ни к чему, -- сказал он. -- Достаточно обращения к моему благоразумию. -- Благодарю, братец. Я вытащил из-под дивана бутылку виски. -- Вот, пропусти в себя глоток этого супергорячего, пока я расскажу тебе обо всем. Ты -- работник прессы и, вероятно, находишься в курсе всех краж картин, которые произошли в различных музеях? -- Да, месье, -- ответил Перри, вливая себе за галстук, который он по ошибке забыл надеть, сто грамм чистого солодового продукта. -- Ты имеешь в виду того, кого мои парижские коллеги назвали Арсеном Люпеном Музеев? -- Совершенно точно. В Лувре украли Мане, в Тулузе -- Коро, Фрагон украден в Марселе, Сезанн -- в Жесе в Провансе и Фра- Анжелико -- в Лионе. Хорошенький счет, понимаешь? -- Понимаю. Ты производишь следствие? -- Уже два дня. -- И ты нашел след? -- Не знаю. Марк нахмурил брови. -- Нехорошо скрывать от меня, Сан-Антонио. -- Я ничего от тебя не скрываю. Я сказал грустную правду: я не знаю, нахожусь ли я на следе или нет. -- Но тогда что же ты делаешь в этом цирке? -- Я принюхиваюсь. Арсен Люпен Музеев действует с исключительным мастерством, никогда не оставляя ни малейшего следа. Но я вывел одно заключение, которое может оказаться полезным. -- Не дай мне умереть от любопытства, -- умолял Марк. -- Я чувствую, что сейчас это случится. -- В каждом городе, в котором происходили кражи, цирк Барнаби давал представление именно в тот день, когда исчезали картины. Перри упал на диван и звонко поцеловал бутылку виски. -- Кроме шуток? -- Да. Может быть, дело идет о простом совпадении, заметь это. -- Нет, -- тихо возразил Перри, -- пять совпадений... это слишком! -- Я тоже так подумал, и тогда мне в голову пришла мысль пожить немного внутри цирка, чтобы поближе познакомиться с поведением каждого его участника. -- И ты нанял булимика, чтобы он помог тебе? -- Совсем нет, этот проклятый господин, которого ты видишь, одетый в халат и поглощающий сэндвич, не кто иной, как мой сотрудник, главный инспектор Александр-Бенуа Берурье. Беру поклонился: он заканчивал день легким ужином. -- Беру, -- пояснил я, -- всегда обладал исключительным аппетитом, а в настоящий момент у него еще завелись солитеры. Когда мы искали возможность проникнуть в цирк, у него появилась эта идея. Судя по тому, как идут дела, надо думать, что он попал в яблочко. Марк был восхищен. -- Цирк отправляется в Италию? -- спросил он. -- Да, сын мой. Италия -- это страна музеев. Я надеюсь, что мы там что-нибудь да засечем. -- Ты будешь держать меня в курсе дела? -- Обещаю. -- Ты только подумай, как будет отлично, если я первым сообщу о затравленном зайце. -- Ты сможешь это сделать, когда я раскрою это дело, но в настоящий момент мы играем в молчанку. Мы еще немного поговорили, но в конце концов Марк поднялся с дивана. Он уже подошел к двери, когда заметил, что потерял электрическую лампочку от своего фотоаппарата. Он встал на четвереньки, чтобы поискать ее, но толстяк сконфуженно пробормотал: -- Прошу прощения, господин журналист, но мне кажется, что я ее съел. Глава 2 Я не знаю, парни, жили ли вы когда-нибудь в цирке. В сущности, с вашими идиотскими башками, в этом не было бы ничего удивительного. Я отлично представляю вас в зверинце, братцы, между американскими мангустами и шимпанзе. Вы очаровательны в вашей красивой клетке! Вам меняют подстилку два раза в день, так как обслуживание там роскошное! А кроме того, плохо верится, но у публики доброе сердце. Даже трудно себе представить, что они могут швырнуть вам на угощение. Но пусть не это вас соблазняет, а чудесная жизнь без забот и огорчений! Мы поочередно давали представления в следующих городах: Тур- де-Нин, в Понде Боавуази, в Бойро и в Гренобле. Так как в последнем имеется музей, я ожидал новой кражи, но как бы не так: было полное спокойствие. Повсюду толстяк производил фурор со своим номером булимии. В нем пробудился огромный талант! Время от времени, будучи в особенном ударе, он ошеломлял нас, поедая червяков, промокательную бумагу или зонтик, но это была лишь забава, если я могу так выразится. (А почему бы я не мог r`j выразиться? Вы не можете запретить мне это.) В каждом городе, где мы выступали, нас ожидал триумф. Нашему появлению предшествовала необычайная реклама. Все ждали толстяка, а журналисты осаждали его, лишь только появлялся Барнаби. Его заставляли давать автографы, восхищенные дамы приносили ему в фургон лакомства: бараньи кости, битую посуду и тому подобное. Примите во внимание: все эти вещи богаты кальцием. Его Светлость существенно изменился. Теперь, став звездой, он свысока посматривал на меня и принимал позы. Скоро мне придется им заняться! Однажды вечером, это было, кажется, в Шамбери, он сказал мне: -- Я заявляю тебе, Сан-Антонио, что я собираюсь подать Старику заявление об отставке. Я нахмурил брови. -- В самом деле? -- Да, месье. Ты отлично понимаешь, что мне нет никакого основания тянуть лямку в течение долгих лет, тогда как здесь я за два дня зарабатываю столько, сколько за месяц службы в полиции. -- Как хочешь, толстяк. -- Это тебя огорчает? -- обеспокоился Ужасный. Так как я не ответил, он продолжал: -- Понимаешь, Сан-Антонио, нужно обеспечить себе старость. Мне нужно кормить жену, а она ест почти столько же, сколько я, ты же знаешь. -- Есть только одна вещь, которую я понимаю, Беру: мы начали следствие, и мы его закончим. Когда следствие будет закончено, ты сможешь делать все, что захочешь. Он нахмурился. -- Судя по тому, как сейчас идет дело, это твое следствие еще не скоро будет закончено. Тут он сказал сущую правду. Все, казалось, идет хорошо в этом цирке. Каждый выполняет свою работу как можно лучше. Теперь разрешите мне, раз уж мы заговорили об этом, рассказать вам о номерах, составляющих программу. Там были знаменитые клоуны Вома и Ранго; знаменитые антиподисты (эпитеты взяты из программы) Градос; мадам Кавальери со своей легкой кавалерией; профессор Пивуникони, престижератор; мисс Мугуэт и ее слоны; Эксобрутос на воздушной трапеции и Спранет, первый жонглер мира. Вот это спектакль! Вначале нас приняли очень мило, но после огромного успеха Его Величества люди стали сторониться нас. Тем более, что Барнаби изменил порядок номеров. Отныне в звездах вместо Эксобрутоса ходил Беру. Все они были очень недовольны и старались нам напакостить. Только мисс Мугуэт была любезна с нами. Во-первых, потому, что я занимался ее животными, и, во-вторых, потому, что она не осталась равнодушной к моему шарму. В особенности, когда я устремлял на нее свой чарующий взгляд. Это была совсем еще молоденькая девчонка, натуральная блондинка с голубыми глазами, выразительными губами и высокими скулами. Поверьте мне, ее мамаша не поскупилась на ее грудную клетку, а также на ее возможности отдавливать подушки. Я уже давно решил предложить себе эту богиню, и, уверяю вас, скоро это произойдет. Итак, в течение доброй недели мы блуждали по юго-востоку Франции без малейших происшествий. Наконец мы приехали в Италию. Я вел себя весьма скромно. И не потому, что я не хотел привлекать чьего-либо внимания. Единственным интересным фактом было то, что ни одна картина после Лиона не была украдена. Может a{r|, Арсен Люпен Музеев уже заполнил свою коллекцию и отказался от краж? Цирк Барнаби раскинул свой шатер на площади Равиоло Ракуи в окрестностях Турина. Время проходило тихо и скучно. Беру храпел в фургоне в ожидании часа представления, а я, взобравшись на высокую лестницу, расчесывал жирафу Зо. С моего насеста открывался обширный вид. Зо, доброе животное, на самом деле менее опасна, чем можно было бы предположить. Я привел ее в приличный вид и собирался слезать, когда увидел, как на площадь въехала американская машина и остановилась у края нашего шалаша. Из нее выдавился шофер в белой блузе и голубой кепи и подошел к фургону-кассе, в котором мадам Барнаби продавала билеты. Я подумал, что это какой-нибудь представитель пьемонтского капитала послал своего слугу за билетами для своих щенят. Но вместо того, чтобы оторвать ему билеты, мадам Барнаби указала ему на фургон Градос. Шофер направился туда и постучал в дверь. Ему открыли, и он вошел. Вы меня, надеюсь, знаете? А если вы все же не знаете, то пойдите и сварите себе два яйца, утренний соня. С безразличным видом я приблизился к машине, чтобы взглянуть на нее. Интересно, что понадобилось ее владельцу? Путешественники, как говорят журналисты, лишены поэзии, и у них нет привычки принимать важных визитеров. Машина -- "кадиллак", если вам это нравится, а если не нравится, я ничего не могу поделать, черный снаружи и белый внутри. Приписана к Турину. Номерные знаки у нее посеребренные, руль из позолоченного серебра, а колпаки колес из золота. Роскошная машина, можете себе представить. Украшения внутри машины были из платины. Заднее сиденье отделено от переднего литым стеклом, чтобы не смешивать тряпки с портфелем. Мне бы хотелось, чтобы вы увидели внутренность этой машины! Сколько угодно холодной и горячей воды! Погребок для вин! Телевизор, магнитофон, машинка для поджаривания хлеба, сушилка для волос, гимнастический зал, бильярдная, теннисный корт. Утонченность зашла слишком далеко. Имелась даже статуя Виктора- Эммануила в углу салона, не знаю во сколько раз больше натуральной величины. Короче говоря, эта машина была не для всех. Шофер вышел из фургона в сопровождении Донато Градос- старшего, одетого в темно-синий костюм. Кроме того, на нем была надета белая рубашка из шелка и галстук тоже из белого шелка. В бутоньерке у него был искусственный цветок. У него был очень элегантный вид, и он шел с профессиональной легкостью, так как, по заверениям злых языков, он самый настоящий пед. Донато и Поль Градос создали вдвоем экстраординарный номер. Донато устроился на заднем сиденье "кадиллака", который тут же отъехал, подняв тучу пыли. Да, мои красавицы, ваш Сан-Антонио был немного растерян. О чем же подумал дорогой комиссар? С каких это пор ливрейные шоферы занимаются доставкой артистов цирка? Нужно было разузнать по этому поводу все. С безразличным видом я подошел к фургону Градос и бросил взгляд в любовное гнездышко этих господ. Это была настоящая бомбаньерка: стены, обтянутые материей, мебель из красного дерева, а на полу -- персидские ковры. Поль -- блондин, волосы у него достигают шеи. Он был одет в кружевной халат. Я не знаю, где он покупает губную помаду, но она замечательно ophd`er его губам естественный красный цвет. Поль -- фламандец, в то время как Донато увидел свет в Неаполе. В тот момент, когда я рассматривал их дворец, Поль писал за маленьким секретером в стиле Карла X, куря сигарету с золотым ободком. Решив приглядывать за этими типами, я отправился наводить блеск на бивни слонов при помощи замши. Мисс Мугуэт караулила меня поблизости, и не успел я проникнуть в детскую ее игрушек, как она появилась. На ней были парчовые брюки, белый свитер и улыбка -- тоже белая. (Здесь белое -- это не цвет, как утверждают шахтеры и продавцы угля.) -- Я помогу вам, -- заговорила она, -- так как Ипполит находится в дурном настроении. Ипполит -- это ее самый большой слон, бестия в пять тонн весом и с отмахивателями от мошек столь же огромными, как занавес оперной сцены. Она гладила его хобот, в то время как я чистил его бивни. Ипполит, в сущности, добрый толстяк, в стиле Беру, но иногда он взрывается и тогда становится невыносимым. Я спросил у Мугуэт, что заставило ее заняться дрессировкой слонов, и она ответила, что в этом виноват ее папа. Ее родитель сперва занимался демонстрацией блох, но после того, как он стал плохо видеть, он стал заниматься дрессировкой более крупных животных -- сперва собак, затем тигров и, когда зрение его стало еще хуже, слонов. Рабочая драма! После его смерти Мугуэт продолжала предприятие -- шесть индийских слонов в полном расцвете сил. Когда клыки Ипполита приобрели требуемую белизну, я решил, что настало время заняться его хозяйкой. Я приблизился к ней с четко выраженным видом, что должно было дать ей понять о моих намерениях. -- Ему повезло, вашему слону, -- проговорил я глубоким голосом. -- Почему? -- пролепетала она. -- Потому, что вы его хозяйка. Мне бы очень хотелось быть на его месте. -- Какой же вы нахал! -- запротестовала Мугуэт. Моя рука обвилась вокруг ее гибкой талии (некоторые мои сотрудники прибавили бы "как лиана", но я предпочитаю воздержаться от этого). -- Я ваш главный и самый замечательный слон, -- прибавил я, лаская ее талию. Я не знаю приходилось ли вам обнимать молодую женщину среди полдюжины взрослых слонов. Должен вам заявить, что это впечатляюще. -- Эй, хватит лапаться, Джумба! -- закричала она. -- Это не Джумба, -- прошептал я, опрокидывая ее на сено. Я не стану терять времени, описывая вам все номера высокой эквилибристики, которые мы продемонстрировали. К чему это, раз вы все равно не поймете. Но девочка Мугуэт, между нами и зверинцем будет сказано, не боялась таких упражнений. Когда она вышла из помещения, в котором живут ее слоны, на ее одежде была солома, и если у кое-кого после этого сено оказалось в ботинках, то у нее оно было на волосах. Я нашел Беру занятым поглощением спагетти. Это было что-то вроде тренировки желудка. Он воодушевляется перед представлением. Сидя в баре, я ожидал возвращения американской машины, но вместо этого увидел Донато, вышедшего из такси и присоединившегося к своей "подружке". Я не безумно богат, но охотно бы отдал свой текущий счет в банке, чтобы узнать, куда он ездил. Так как это было пока невозможно, я стал наблюдать, что же произойдет дальше. Что-то говорило мне, что сегодня еще будут новости. Вы знаете, что предчувствие в нашем деле -- это самое главное. Если бы у фликов не было чутья, 98 из 100 преступлений были бы не раскрыты. Когда наступил вечер, я устроился в углу парка и наблюдал за приходом и уходом каждого. Так как парень Беру выступает в конце программы, то я мог себе это позволить. Представление открыла мадам Кавальери со своими дрессированными рыжими лошадьми. Приятная особа эта мадам Кавальери! Она немного угловата для своего возраста. У нее двенадцать детей и больной муж, который ничего не делает. Его добрая жена воспитывает детей, а со старшими из них делает номера. Потом наступила очередь Спранета. Дьявольский жонглер! Единственный жонглер в моей памяти, который одновременно жонглирует перьями павлина и тяжестями в пять килограммов. Он имел большой успех. Этот Спранет -- англичанин. Жил он с одной дамочкой, которая старше его, -- Дафке. Она совершенно не говорит по-французски и ревнива, как тигрица. Пока ее ростбиф проделывает свои номера, она стоит за занавесом и наблюдает за ним, чтобы ему не пришла в голову мысль сделать глазки какой- нибудь хорошенькой зрительнице. Когда он заканчивает номер, она вытирает ему лицо махровым полотенцем, на котором изображена королева Англии на лошади, и утаскивает его домой, как паук муху. После Спранета выступал Пивуникони, иллюзионист. У него вид и осанка дипломата. К тому же, он во фраке! Другого такого нет среди специалистов по номеру с голубями. А номер с таинственным сундуком -- его гвоздь. Он запирает туда мадемуазель Лолу, его ассистентку и подружку. Доброволец из публики перевязывает сундук вдоль и поперек. Сундук ставят на подставки. Пивуникони делает магические жесты -- и все закончено! После этого развязывают сундук: Лолы там больше нет. Она уже сидит в фургоне и приготавливает себе какао. Потом появились Вома и Ранго, известные клоуны. Их номер -- сплошное веселье! Если бы я был автором сюжетов их номера, я бы просыпался ночью, чтобы сказать себе, что я гений. Вамо появляется после Ранго. Он приближается к нему и говорит: -- Как поживаешь, Водеполь? Тот отвечает: -- Как видишь, Турабрас! Это уже страшно смешно, не правда ли? Но подождите, это еще не конец. Вамо протестует против имени Турабрас. Другой говорит, что не верит его протестам и считает их хитростью. Вы продолжаете улавливать? Будет жалко, если вы пропустите это. Вамо говорит, что нет никакой хитрости. Тогда Ранго заявляет, что его зовут не Водеполь. И тут, можете мне поверить, что все присутствующие смеются. Номер клоунов закончен. Первое отделение заканчивается выступлением Градос. Во время представления я, как охотничья собака, не переставая сновал между ареной и фургонами, незаметно наблюдая за артистами и рабочими сцены. Я особенно внимательно следил за Градос, так как до сих пор не разобрался в случае с "кадиллаком". Когда они закончили свой номер, я стал бродить вокруг их фургона. Эти добрые ребята стали обедать, болтая, как попугаи. Успокоенный их поведением, я направился к толстяку, чтобы велеть ему приготовиться к выходу, так как после слонов мисс Мугуэт, onqke Эксобрутоса, после еще одного выступления Пивуникони (на этот раз он должен изображать факира), и после еще одного появления клоунов -- наступит его очередь выйти на арену. Несколько стаканов лимонада, чтобы растянуть брюхо, ложка висмута, чтобы успокоить желудок, и он готов. В куртке из шкуры пантеры и с бородой пещерного человека, он был великолепен. Его мускулистые руки производили впечатление. Это замечательный и благородный обжора, вызывающий своими способностями гром аплодисментов. Я выступил со своей болтовней на кухонном итальянском языке, и сеанс начался. Беру набивает свой желудок поношенным ковриком, подсвечником, произведениями Данте, генуэзским хлебом, старым аппаратом для проделывания дыр в макаронах, шляпой борсальера, папской булой, марсельским мылом, видом Флоренции, носом венецианской гондолы, неаполитанским заливом, портретом Муссолини в полный рост, старым футбольным мячом... Судя по аплодисментам, по эту сторону Альп его успех стал еще значительней. Его с триумфом носили на руках. Директор фабрики по производству макарон предложил ему контракт на год, чтобы он служил им для рекламы. Вы ухватили, наконец, ситуацию? Как обычно, после представления Беру раздавал автографы. Потом он вернулся в фургон, испытывая легкую тошноту из-за пера на шляпе борсальера, которое щекотало его желудок. Мы выпили по два или три скотча и растянулись на кроватях, удовлетворенные исполненным долгом. Только я закрыл свои прекрасные глаза, как шум заставил меня вздрогнуть. Беготня, восклицания и даже проклятия, должен вам сказать! Я встал, натянул брюки, сделал театральное лицо и вышел наружу. Парень, обслуживающий сцену, проходил мимо фургонов, и я его спросил: -- Кондагтучр веталаскгал? Это -- на его языке, так как я бегло говорил по-молдавански. -- Убит какой-то мужчина, -- ответил он на моем языке, а не по- молдавански. Вежливость в ответ на вежливость. -- А кто он? -- вздохнул я. -- Ркпеис налаг кр ноиг, -- сказал он, что, как известно каждому, означает "я этого не знаю". Я поспешил по направлению к тому серому зданию, где столпился народ. С большим трудом растолкал зевак. Какой-то тип лежал там лицом к земле с ножом между лопатками. Сразу видно, что он не из цирка. Флик в униформе, очень недовольный, жестикулировал около умершего. Неожиданно появился месье Барнаби в черном бархатном жилете, отделанном золотом. -- Что это такое? -- спросил он, перевернув мертвого носком ботинка. Почему у меня, когда я увидел это бледное лицо, создалось впечатление, что я его уже где-то видел? Между тем, это безусловно был итальянец, и в этом не могло быть сомнений. Его волосы были цвета блестящей ночи, а широко раскрытые глаза еще сохраняли выражение, свойственное только заальпийской расе, -- выражение мулов. Но я никак не мог вспомнить, где я видел этого бедного парня. Может быть, я ошибаюсь... но... Я нагнулся над ним и, сунув два пальца в наружный карман пиджака, вытащил разорванный билет в цирк Барнаби. -- Это был наш клиент, -- сказал я. -- Кто его обнаружил? -- Ил сон ко ки, -- проговорил парень, присматривавший за конюшней, кореец. -- Ах, так это ты. Как это произошло? Он объяснил мне, что нес пищу для слонов. Когда он тащил большую охапку сена, то обо что-то споткнулся, и это что-то оказалось господином, заколотым в спину. Он сразу же привел охрану, и вот... Я дотронулся до типа: он был теплым. Я посмотрел на часы. Они показали мне, что сейчас было 12.45, другими словами, без четверти час! Представление было закончено ровно в полночь. На то, чтобы разойтись, толпе потребовалось около пятнадцати минут. Значит, парень был убит менее, чем полчаса назад. И это произошло тогда, когда на площади уже никого не было, в противном случае, если там кто-нибудь и был, он должен был уйти раньше моего дружка. Я у мамы дурачок. Заключение: этот бедный парень болтался вокруг цирка по неизвестной мне причине. Может быть, он кого-нибудь ждал? Я вздрогнул. Так и есть, я знаю, кто это такой. Это шофер "кадиллака", который сегодня утром приезжал за Донато Градос. Сейчас на нем нет ливреи, что и объясняет, почему я сразу не узнал его. Я направился к фургону, в котором жили эти месье-дамы, и постучал. Мне никто не ответил. Увидев открытое окно, я взобрался на колесо и заглянул внутрь. Луч моего карманного фонарика осветил хорошо убранное, но пустое помещение. Скажите, дорогие, разве что-нибудь проясняется? Я занимаюсь делом об украденных картинах -- и вот попадаю в историю с убийством. Потрясающе! Затруднение состоит в том, что я нахожусь на чужой территории, и мое звание комиссара здесь совершенно бесполезно. Здесь я лишь работник цирка, причесывающий жирафу, а также конферансье, представляющий публике обжору. Но это не мешало моему серому веществу работать. Я готов держать пари на что угодно и даже на что-нибудь менее ценное, что автор убийства -- Донато. Зарезав парня, он убежал со своей "подружкой" Полем, чтобы сфабриковать себе алиби, и теперь, вероятно, сидит в какой- нибудь коробке в Турине. Я осмотрел часть салона, а затем приложил все свои усилия к секретеру. У всех секретеров есть свои секреты, вы ведь знаете об этом, а? Я уже написал как-то, что не существует парня, который лучше меня мог обнаружить эти секреты. Ведь это моя основная работа. Через некоторое время обнаружился потайной ящик. Он находился в глубине столика. Чтобы его обнаружить, надо было сперва вынуть настоящий ящик, а затем в глубине образовавшегося проема найти небольшое отверстие и сунуть туда палец. Сунув палец в отверстие, я тем самым привел в движение скрытый механизм, и ящик открылся. В нем лежали две большие спичечные коробки. Внутри их я нашел пачку иностранной валюты: доллары, английские фунты, швейцарские франки. Все вместе составляло примерно 300622 старых франка. Внутри ящика лежало также два маленьких мешочка, содержащих белый порошок. Я сразу догадался, что это кокаин. Один из господ нюхает его. А может быть, оба? Я взял из секретера ручку и написал на одном из пакетиков печатными буквами следующее послание: "Я знаю обо всем. Встретимся завтра вечером после представления на пустыре за площадью". Закончив писать, я положил все на место и быстренько смылся. Ажиотаж на площади все продолжался. Встревоженные шумом, доносившимся снаружи, местные жители проснулись и вышли, чтобы посмотреть, что же произошло. Толпа собралась просто mebepnrm`, и санитарной машине, приехавшей за трупом, было очень трудно пробить сквозь нее себе путь. Я мысленно пожелал своим итальянским коллегам хорошенького удовольствия. Оно лежало там, на площади, похожее на мешок с загадками. Тип, занимающийся отпечатками пальцев, на этот раз получит нелегкую задачу. В нашей хате Беру спал сном праведника. Этот баобаб неплохо устроился! Его храп колыхал зеленое покрывало, подаренное нам мадам Барнаби. Я свистнул, и его мотор стал работать менее интенсивно, а это, в свою очередь, дало мне возможность улечься спать. Глава 3 -- Ты отправляешься в свет? -- удивился Его Величество. -- Ты даже не представляешь, как верно сказал, -- ответил я, завязывая шелковый галстук с черными полосками поверх крахмальной рубашки. -- Я иду в большой свет. -- Ну, а куда? -- настаивал Беру. -- Профессиональный секрет, толстяк. -- О, понятно! Ты подцепил роскошную мышку! -- Остудись! Я объясню тебе как-нибудь позднее. Я быстро направился в путь, но чей-то голос произнес мое имя, и я повернулся, чтобы улыбнуться мисс Мугуэт. Сегодня утром она была очень шикарна, моя маленькая куропаточка -- укротительница крупнокопытных хоботных. На ней была клетчатая юбка и черный полувер, из под которого здорово выпирала ее грудь. -- Вы направляетесь в город, Тони? -- Йес, мисс. -- Вы возьмете меня с собой? Я удержался от того, чтобы нахмурить брови, так как это могло ее шокировать. -- Я очень хотел бы этого, моя крошка, но я должен повидать одну из моих теток, которая живет в монастыре, так что... -- Злюка! -- бросила она. Я не люблю таких, которые навязываются. Эта девочка, видимо, принадлежала к этой опасной категории. -- Я поведу вас погулять днем, -- пообещал я. Я уже собирался смыться, но около нас остановился "фиат- 1500", набитый легавыми. Один тип, темный, как слива, с бархатным взглядом, выпрыгнул из машины. -- Куда вы идете? -- спросил он меня по-итальянски. -- На рыбную ловлю, -- ответил я по-французски. Он поднял вверх правую бровь, что округлило его глаза. -- Да ведь мы знакомы! -- закричал он. Я сделал ему знак молчать, потому что здесь присутствовала мисс Мугуэт. Я тоже узнал прибывшего: это был комиссар Ферна- Брасса. Он отвел меня в сторону. Это очень удобное место, надо вам сказать! -- Сан-Антонио! -- закричал он. -- Милый мой коллега, здесь я лишь служащий, -- ответил я. -- Но я думал, что вы в Риме. -- Я попросил перевести меня сюда, так как моя жена не выносит его. -- Счастлив это слышать. -- Но как это случилось, что вы?.. -- Секретная служба, -- прошептал я. -- А вы проводите следствие по делу об убийстве сегодняшней ночью? -- Совершенно точно. А есть связь между ним и вашим делом? -- Я еще ничего не знаю. Но я, со своей стороны, суну вас в }rn дело. Он помахал своим красивым пальчиком перед моим красивым носом. -- Вы просто сама скрытность! -- пошутил Ферна-Брасса. -- Что вы! Если бы я знал что-нибудь, я бы вам сказал. Я даже не знаю личности убитого. Вы хорошо бы сделали, если бы осветили мой путь своим фонарем знаний. -- Наш фонарь светит только нам, -- проворчал Ферна-Брасса. -- Но я добрый. Убитый -- это некто Джузеппе Фаролини. Он работал шофером у синьора Кабеллабурна, фабриканта, производящего электрические кофеварки. -- Грациасс, комиссар. Будем держать друг друга в курсе наших расследований. Не хотите ли пообедать вместе сегодня вечером? -- С удовольствием. Вы что, хотите вытянуть из меня все сведения относительно этого дела? Он засмеялся, открыв рот так, что стали видны все его ослепительные зубы. -- Свидание в восемь часов у Ква-мода, в ресторане де ля Виа Расурелла. После этого я покинул его. Легкими шагами я направился к ближайшей автобусной остановке и сел в автобус, который за несколько монет довез меня до центра города. Проболтавшись некоторое время, я в конце концов нашел то, что искал: лавку, торгующую театральным реквизитом. Лавка была темная и вонючая. Там распоряжался старик, которому надо было бы приделать к ногам колеса, чтобы он мог свободно двигаться -- до такой степени он был жирный и неповоротливый. Я ему наврал, что мне нужно идти на званый обед, и перерыл все его барахло, чтобы выудить то, что изменило бы мою приятную внешность. Большие черепаховые очки с большими стеклами, каучуковые шарики для того, чтобы засунуть их в нос, -- и вот я стал совершенно неузнаваемым. Арсен Люпен не смог бы сделать этого лучше. Я заплатил и быстренько смылся. Потом я зашел в почтовое отделение и стал листать телефонный справочник, чтобы узнать адрес синьора Кабеллабурна. Я легко нашел его потому, что он был напечатан как афиша, крупными буквами. Фабрикант жил в районе Ризото, самом фешенебельном в Турине. Такси сверхбыстро доставило меня туда. Отличная лачуга, дети мои! Фасад весь из розового мрамора, подъезд в два раза импозантнее, чем в Фонтебло, а окна такие же большие, как в галерее Лафайетт. Я появился в фальшивой бороде и больших фальшивых очках, и это совсем не придавало мне радости. Я также не был горд своим гримом. В нем я был немножко похож на господина, который ходит продавать овощеварки к маркизу Сен-Глингляни. Слуга в ливрее открыл мне дверь. Он был худой, волосы на голове у него были совершенно белыми. Вид степенный. Можно было подумать, что его накрахмалили. Он спросил меня, что мне угодно. Я ему ответил, что мне срочно нужно поговорить с синьором Кабеллабурна. Тогда он сказал мне, что это трудно сделать, так как синьор находится в Соединенных Штатах Америки уже десятый день и вернется он не раньше конца месяца. Так как я немного растерялся, слуга спросил, не из полиции ли я. Только такой старый раб, как он, может так хорошо распознать социальное положение парня. Несмотря на мой французский акцент, nm унюхал, кто я такой, этот протиральщик ковров. Я принял удивленный вид. -- Из полиции, мой боже! -- воскликнул я. -- Фатально! Прийти из- за убийства шофера в частный дворец и зацапать шикарную туринскую курочку! Ведь я думаю, мадам Кабеллабурна здесь, а? Я изобразил на своем загримированном лице улыбку, способную растопить Монблан. Он колебался. -- Синьора еще в своей комнате. Как о вас доложить? -- Вы ведь слышали о Сан-Антонио, не так ли? Вы ведь знаете, какое у него чутье? Скажите синьоре, что я пришел от ее друга Донато, -- проговорил я с редким апломбом. Он нахмурил брови еще больше, так, что они составили прямую линию. Потом указал мне на банкетку, покрытую шкурой пантеры, и исчез. Я чувствовал, что побледнел до колен, мои дорогие. Вы представляете себе: проникнуть в частный дворец, да еще наврать одной из самых замечательных дам Пьемонта. Время, казалось, текло бесконечно медленно. Наконец мой протиральщик ковров вернулся. -- Пожалуйста, следуйте за мной! -- предложил он слегка смягчившимся голосом. Вы понимаете всю важность происходящего, мои дорогие? Раз синьора соглашается принять неизвестного, который представился ей приятелем Донато, значит, она знакома с Донато. Интересно, скажу я вам. Лакей подвел меня к лестнице из белого мрамора, по сравнению с которой лестница в опере казалась дешевкой. Мы поднялись по ней и вошли в широкий коридор, устланный персидскими коврами. Стены были обтянуты белым бархатом с вышивкой из золота. Роскошь! Мой ментор провел меня в будуар, в котором можно было делать все что угодно, но только не сердиться на бедность обстановки. Стены были покрыты шведской кожей. Кажется, в Италии это стоит дорого, так как привозить ее приходится издалека! Мебель была английская, в стиле "регент". Я уселся в кресло и стал ждать дальнейших событий. В воздухе веял тонкий аромат духов, и меня обволакивала успокаивающая теплота. На стенах висели картины Пикассо, Сагана и Бутони розового цвета. Тяжелая, обитая железом дверь бесшумно отворилась, и ваш дружок Сан-Антонио совсем ошалел! Вы уж меня простите за выражение, дети мои. Даже в Италии такого каждый день не увидишь. Представьте себе особу лет тридцати пяти (на которые она не выглядела), сложенную как Венера в молодости. Эта куколка была блондинкой, вернее, ее волосы были белокуры белокуростью итальянок, у которых волосы не были темными, с большими черными глазами, длинными ресницами, с кожей цвета охры, с губами, созданными, чтобы говорить "ты", и длинными ногами американской кинозвезды. Какое необыкновенное зрелище! На даме было белое шелковое дезабилье, схваченное на поясе золотым шнурком. Когда она шла, ее одежда немного распахивалась, приоткрывая выше колен ее феноменальные ноги. Она привыкла производить эффект. Я это понял потому, что она дала мне несколько секунд, чтобы я успел прийти в себя, прежде чем спросила голосом, который привел меня в неописуемое волнение: -- Кто вы такой? -- Мое имя вам ничего не скажет, -- пролепетал этот бедный кретин Сан-Антонио. -- Это не основание для того, чтобы скрывать его от меня, -- заметила восхитительная дама. Разве тут не скажешь? Ошибки нет, я нахожусь в высшем свете. Мне нужно было надеть перчатки цвета свежесбитого масла шапокляк. -- Меня зовут Бенвенутто Челлини, -- ответил я. -- И что вы хотите? -- Я пришел от Донато. -- Какого Донато? -- Того, который выступает в цирке, -- ответил я и стал пунцовым. Внезапно между глаз у меня появилась складка. -- Я не понимаю. -- Вы слышали о цирке Барнаби? -- спросил я, очаровательно улыбаясь. -- У меня имеются большие основания для этого, потому что мой бедный шофер был заколот сегодня ночью именно возле этого бродячего балагана. Я проглотил слова "бродячий балаган" и продолжал: -- Именно по поводу этой драмы я и пришел. Донато и его друг очень обеспокоены. Они сами не могут непосредственно войти с вами в контакт и поручили мне попросить вас прийти повидать их сегодня вечером после представления на пустыре за площадью. Видимо, я начал слишком сильно. Синьора открыла большие, как фонари, глаза. -- Но что вы мне тут рассказываете, месье! -- воскликнула она с латинской живостью. -- Я ничего не понимаю из того, что вы мне говорите! Я нахожу ваш визит просто подозрительным. Вместо того чтобы протестовать, я подошел неслышными шагами к двери, в которую вошел, и резко распахнул ее. Лакей, сидевший на корточках за дверью, влетел в комнату и растянулся на полу. Я подобрал его вставные зубы и сунул их ему в руку. -- У тебя может случиться воспаление уха, дружок, так вот: нет ничего более предательского, чем замочная скважина. Если хочешь начать заниматься шпионажем, нужно сперва излечиться от астмы: твое дыхание слышно даже в Ватикане. Очень сконфуженный, он ушел. Синьора, которая присутствовала на этом спектакле, выдала мне улыбку, не лишенную беспокойства. -- А теперь, -- сказала она, -- может быть, вы объяснитесь? Я пожал плечами. -- Что мне объяснять, синьора? Я только лишь повторил слова моего приятеля Донато. Это скромный человек, и он мне больше ничего не сказал. Она покачала своей прекрасной золотой шевелюрой. Чем больше я смотрел на эту Офелию, друзья мои, тем больше мне хотелось провести с ней конец недели в укромной гостинице. У нее есть все, чтобы сгладить монотонность воскресенья. -- У меня есть желание сообщить о вас в полицию, -- произнесла она, прямо глядя мне в глаза. -- Вам виднее, мадам, -- не дрогнув проговорил я. -- Это все, что вы имеете мне сказать? -- спросила она. -- По поручению Донато -- да. Но со своей стороны я мог бы добавить несколько слов, если вы мне позволите. -- Я вас слушаю. -- Вы самая прекрасная женщина в Италии, синьора, -- сказал я, страшно сожалея о том, что я так обезобразил свою прелестную bmexmnqr|. Она слегка вздрогнула от негодования. Я сломался пополам в светском поклоне и вышел. Лакей, стоящий в конце коридора, посмотрел на меня ледяным взглядом, но все же проводил меня до двери, держась на некотором расстоянии от меня. Забавный домишко! Демарш, который я только что предпринял, -- это просто идиотство с моей стороны. Ничто не доказывает, что мадам Кабеллабурна связана с Градос. Это просто фантазия моего разгоряченного мозга. Но потом я утешил себя мыслью, что, если она придет в назначенное место, я всегда смогу сделать небольшой сюрприз моему знаменитому коллеге, комиссару Ферна-Брасса. Ну что ж, поживем -- увидим. А пока надо, как говорится на юридическом языке, продолжать дело. Когда часы пробили восемь раз, я нашел Ферна-Брасса в ресторане. Он был здесь хорошо известен, и на него были устремлены все взоры. -- Итак, стрелок! -- бросил он мне с акцентом, который я не собираюсь воспроизводить. -- Итак, большой шеф! После того, как мы с легкостью поглотили по два "вин-ано", мы заказали специальные деликатесы. -- Как ваше следствие? -- спросил я. -- А ваше? -- О своем я сообщу завтра утром, так как ожидаю новостей еще сегодня. А как по вашему мнению, кто убил шофера? -- Если вы хотите знать мое личное мнение, то это сделал кто- то из служащих цирка, Сан-Антонио. За этим персоналом никто не следит. А разные преступники, бегущие от закона, нанимаются работать в цирки: это позволяет им переходить границу без особого риска. Я думаю, что это произошло так: шофер ждал свою подружку. Увидев его одного, да к тому же стоящего в тени, один из ваших бродяг решил его потрясти, а чтобы он не рыпался, воткнул ему нож в спину. -- А разве жертва была ограблена? -- Нет, что верно, то верно. Убийцу, несомненно, потревожили. По моему мнению, никто не стал бы так рисковать, не зная ради чего. -- А вы у всех проверили алиби? -- небрежно спросил я. -- Да. Но это было не очень просто. Большинство артистов уже легли спать, во всяком случае они так утверждают, и по этой причине ничего не слышали. -- А вы их всех проверили? -- Да, всех. -- И все находились в своих фургонах? -- Не все. Пивуникони, маг, и его ассистентка отправились обедать в ночную коробку. Я проверил: это правда. А Градос давали частное представление в одной коробке, где их все хорошо знают. Я вздрогнул. -- Тоже проверено? -- Да, синьор комиссар. На этом представлении они исполняли свой номер. Я не стал расспрашивать об этом более подробно, чтобы не навести Ферна-Брасса на след, но мне стало грустно. Своей башкой, сделанной во Франции, я считал, что убийца -- это Донато. И вот эта теория разрушена. Я все более сожалел о своем посещении дворца Кабеллабурна. Мы с моим коллегой весело провели время, вспоминая о хороших bpelem`u и прежних делах. Потом я отправился к французскому Гаргантюа, переваривающему все что угодно, даже обиды. Я нашел Беру лежащим на кровати без движения. Он меняется на глазах, храбрец. -- Тебе что, не по себе, козленок? -- заметил я. -- Это из-за завтрашнего дня, -- ответил он. -- Причем тут завтра? -- Завтра воскресенье. -- Ну и что из этого? -- Завтра состоятся два дневных представления, так заявил патрон. -- Я понимаю твое опасение, толстяк, я сочувствую тебе. Но ты будешь пожирать поменьше дряни в каждом представлении, чтобы уравнять твои возможности, вот и все. -- Это-то все ерунда, -- воскликнул он, -- но у меня не будет времени для обеда между вторым дневным и вечерним представлениями! Пока он натягивал на себя костюм, в котором ему предстояло выступать, я отправился пошататься около Градос. Этот милый дуэт уже закончил свой номер. Донато присыпался тальком, в то время как Поль раскладывал пасьянс. Обнаружили ли они мою записку? Без сомнения. Если они пользуются наркотиками, они должны были открыть ящик. Я заметил, что жесты их были мертвыми, нервными, ну и, потом, они не разговаривали, что противоречит их обыкновению. -- Шпиончик! -- произнес вдруг чей-то голос у меня за спиной. Я повернулся: это была Мугуэт. По-прежнему следит за мной, эта трусиха, с тех пор как я опрокинул ее на сено. -- Вы обещали пойти со мной погулять сегодня днем, -- сказала она. -- Простите меня, мое нежное сердечко, но меня задержала тетя. -- Если вы хотите, чтобы я вас простила, поведите меня ужинать после представления. Это предложение не обрадовало меня. -- Сегодня вечером это невозможно, -- проговорил я, принимая без особого труда огорченный вид. -- Почему же, скажите на милость? -- спросила девочка. Эти мышки всегда такие. С того момента, как вы сыграли свою арию, они начинают смотреть на вас, как на свою собственность. -- Я должен приготовить своего партнера к трем завтрашним представлениям, -- пожаловался я. -- Как это так -- приготовить? -- Удаление нечистот, промывка желудка, массаж, пульверизация, быстро перечислил я. -- Вы должны понять, что такой тип требует особенно деликатного обращения! У него такой вид, как будто он может проглотить горы, но это только благодаря особому уходу за ним. Я меняю его воздушный фильтр каждые четыре представления, это только один из приемов. Одновременно я проверяю дыхание и глотательные способности. Потом, нужно также, чтобы у него хорошо работали суставы, к тому же, пищевод легко засоряется. Если бы я каждый день не прочищал его кишечник специальным раствором, он не выдержал бы и десяти дней. Я с радостью занялся бы чем-нибудь другим. Публика глупа, она аплодирует тому, что Беру съедает матрац или мельничку для перемолки перца. Но, без сомнения, никто не подозревает, какую нужно тратить энергию и какую массу забот преодолеть, чтобы это проходило гладко. Она была поражена. -- Никогда бы не подумала, -- пробормотала она. -- Хорошо, тогда когда же? -- Я приду к вам в фургон, мое нежное дитя. И не запирайте dbep|, потому что я приду без предупреждения. После этого я сделал кое-что, что превратило ее нервы в вазилин, и побежал искать Беру, так как теперь была его очередь. Глава 4 Выйдя на сцену под аплодисменты, Толстяк снова обрел свою форму. Нужно сказать, что его выступление в этот вечер останется в анналах истории. Разве не удалось ему тогда проглотить Полное собрание сочинений Даниеля Рола, переведенное на итальянский язык? Мне бы хотелось, чтобы оно было напечатано на папиросной бумаге, но где там, заальпийская публика не ошибалась и с энтузиазмом приветствовала этот геройский поступок. Восхищенный и наполненный сознанием собственного достоинства, знаменитость удалился в свой фургон походкой гладиатора, одержавшего победу над соперником. Там он повалился на кровать и вздохнул. -- Решено, -- сказал он, -- я покидаю полицию. Видишь ли, Сан- Антонио, когда находишь свое истинное призвание, нужно его использовать. Я завтра же отправлю Старику мои удостоверения и телеграфирую Берте, чтобы она приехала ко мне. Думаю, что после небольшой тренировки она сможет работать со мной на сцене. Я представляю себе это в таком аспекте: я беру на себя такие вещи, как старые тюфяки, кожу кроликов, прикроватные ступеньки, разбитые суповые миски, а Берта, у которой деликатный вкус, получит более приятные вещи, такие, как кость отбивной котлеты, коробки от сигарет, дохлых крыс и другие игрушки, усек? Вечно в дороге -- Берте это понравится. А потом, успех -- это воодушевляет, надо признаться. Когда она увидит, как публика аплодирует, она войдет во вкус. Она захочет стать Бриджит Бордо цирка, понимаешь? -- Как хочешь, Толстяк, -- пролепетал я, удивленный до глубины души его решением. После этого я вышел, старательно засунув за пояс своего маленького друга "ты всегда убиваешь". Вечер был свежий, и никогда не знаешь, что может произойти. Я пересек площадь и сделал большой круг, чтобы проникнуть на пустырь. Этот пустырь, надо сказать, не такой уж пустынный, потому что на нем сооружается здание этажей в шестьдесят. Гигантские краны выделялись своими черными каркасами в светлой ночи. Иногда появлялась луна из-за туч и освещала своим белым и призрачным светом эти блоки из цемента и железа. Никого на горизонте. Ваш дорогой Сан-Антонио внимательно осмотрел окрестности, потом, приняв решение, взобрался на один из кранов и спрятался в высоко расположенной кабине. Оттуда, где я находился, открывался замечательный вид: я возвышаюсь над местностью и вижу расположенный за пустырем цирк и фургон, в котором живут его работники. Отсюда они похожи на стадо скота. Пробило десять минут первого. Придут ли сюда мои голубчики? А если да, то что я должен делать? Я нацепил на себя фальшивую бороду и фальшивые очки и стал ждать. Прошло около четверти часа. Ничего не случилось. В застекленной кабине крана у меня появилось ощущение, что я -- это сторож маяка, и что я изолирован от света. А огни Турина, которые сверкают вдалеке, -- это огни большой земли, отделенной от меня морем. Внезапно что-то заставило меня вздрогнуть: это была машина. И me какая-нибудь тачка, а красивая "ланчия", белая, как первое причастие. Она остановилась на краю пустыря. Фары машины погасли, но дверцы не открывались. Через некоторое время одно стекло слегка опустилось, и небольшой дымок вылетел из машины. Кто бы это мог быть? Я подождал еще немного, а затем решил, что нужно отправиться на разведку. Я подумал, что лучше подождать, пока луна не спрячется за большим облаком, чтобы не привлечь ничьего внимания. Но это облако было такое же толстое, как Беру, и оно перемещалось так же медленно, как мысли в мозгу жандарма. Я был весь в нетерпении. Решено: как только это случится, я катапультирую к "ланчии", чтобы проинтервьюировать ее пассажиров. Наконец, луна пожелала мне доброго вечера и нырнула в серое облако. Теперь тебе играть, горячо любимый Сан-Антонио! Я открыл дверь кабины, и моя нога уже стала шарить в поисках первой ступеньки, как произошло что-то новенькое. На большой скорости появляется черная машина и со скрежетом тормозов останавливается подле "ланчии". Оттуда вышел какой-то парень. По причине так недавно желанной, а именно спрятанной за облаком луны, я смог разглядеть лишь силуэт типа. На нем была шляпа с широкими полями и темный плащ. Он подошел к "ланчии" со стороны, где находился водитель, и я различил бормотание голосов. Потом тип в шляпе с широкими полями отошел от белой "ланчии" и вернулся на свое место в черном автомобиле, который, вероятно, тоже был "ланчией", но многоместного типа. Черный автомобиль тут же исчезает, ведомый другим человеком. Со стороны белой "ланчии" не доносится ни звука. Ее водитель по-прежнему ждет. Зачем подходил к нему человек в шляпе? Хорошо, значит, я задам ему еще на один вопрос больше. На этот раз я спустился по железной лестнице и быстро направился к машине, опасаясь, как бы она не уехала у меня из- под носа. По мере того как я приближался к ней, я убедился, что ее водитель это водительница, и что эта водительница не кто иная, как синьора Кабеллабурна. Итак, еще один нюх знаменитого Сан-Антонио функционировал не впустую. Гимн восторга в моей голове трансформировался в похоронный марш, когда я увидел, что восхитительная блондинка получила порез ножом на горле. Ее роскошное манто покраснело от крови, и скорняку Кабеллабурна пришлось бы очень потрудиться, чтобы вернуть ему презентабельный вид. Что касается семейного врача, то его обязанности будут намного проще, потому что будут касаться лишь разрешения на похороны, написанного на роскошной бумаге. Действительно, эта дама мертва. Ее взгляд полон изумления. Она совсем не ожидала того, что ей воткнут кинжал в горло. Ваш дорогой Сан-Антонио выглядел как выжатый лимон, из которого выпустили весь сок. Уведомить полицию? Естественно. Но сотрудники Ферна-Брасса подымут дьявольскую возню в окрестностях цирка. Я оставил мадам Кабеллабурна в ее красивом гробу и устремился к фургону Градос. Нужно будет наблюдать за их реакцией, когда они увидят эту дорогую мадам. Впечатление от этого будет настолько сильным, что мне не придется особенно тормошить их, чтобы заставить говорить. Все тихо у месье-дам. Не спят ли они случайно? Я постучал в qrejkn двери фургона. Никого. Вот как! Эти малютки отсутствуют! Я собирался пойти обратно, но потом решил, что будет интересно узнать, находится ли еще мое послание в потайном ящике. Все-таки возможно, что они его не обнаружили. Мой "Сезам" отрыл мне дверь, и я вошел в их фургон. Быстро подойдя к секретеру, освещенному только светом от уличных фонарей, я вытащил потайной ящик. Он пуст. Абсолютно пуст! Заключение, мои друзья, таково: они прочли мое послание. Они, безусловно, имеют отношение к смерти очаровательной синьоры Кабеллабурна. Мне кажется, что я поднял большой камень, из-под которого закопошились тараканы. Быстрым шагом я направился из фургона и по дороге обо что-то споткнулся. Не было никакой возможности сохранить равновесие, и я упал на землю. Когда я говорю "на землю", это только фигуральное выражение, потому что я упал на человека. На человека теплого, но неподвижного. Сдерживая биение своего сердца, я осмотрел этого человека. Проклятье! Донато Градос тоже зарезан. И на это, братцы, было неприятно смотреть. Я предпочитаю любоваться Ледовитым океаном или фотографией генерала Спрунтца. Мои открытия на этом не заканчиваются. На кушетке лежал друг Поль тоже приконченный. Голова раздроблена тупым твердым предметом. Все это означает, что Барнаби лишился одного из своих лучших аттракционов. Я произвел быстрый осмотр домика на колесах. За исключением двух трупов, все было в порядке. Можно сказать, дети мои, что ситуация становится все более интересной. За несколько минут очаровательный Сан-Антонио оказался в отвратительном обществе трех трупов. Это много для одной ночи. Слишком много! Я разбудил толстяка, который храпел как мотор у Феррари. В эту ночь у него были все основания храпеть, потому что один из зрителей заставил его проглотить вентилятор. -- Эй, это ты? Я забыл что-нибудь съесть? -- подскочил обжора. -- Забудь ненадолго про свою коробку для рагу! -- сказал я. -- Здесь происходят невероятные вещи. Я рассказал ему обо всем происшедшем, и он внимательно слушал меня, почесывая волосатое ухо. -- Скажи пожалуйста! -- пробормотал он, когда я закончил. -- Если начнут так уничтожать каждое представление, это будет здорово! Один труп в прошлую ночь, а сегодня уже три. Это многообещающе! -- Влезь первым делом в свои брюки и ботинки, а потом пойдешь со мной! -- Куда это? -- Я хочу скрыть труп мадам Кабеллабурна. -- Как это -- скрыть? -- Я тебе объясню. Пошли... Толстяк привык слушаться. В эту ночь он не говорил о свей отставке: он был возбужден предстоящей акцией. Мы подошли к "ланчии" и вынули мертвую молодую женщину, один за ноги, а другой под мышки. -- Куда мы положим ее? -- поинтересовался Его Величество. -- Помоги мне втащить ее в кабину вон того крана. Завтра воскресенье, и раньше понедельника ее не обнаружат. -- А чем это тебе может помочь, если ее найдут не сразу? -- Парни, которые ее укокошили, будут задавать себе вопрос, что же случилось. Они ожидают, что это убийство поднимет много шума. И так как ничего не случится, они придут к фатальному заключению и захотят проверить это. Не существует ничего опаснее r`jncn любопытства. Было очень тяжело тащить по такой лестнице труп, но Беру сильнее, чем двенадцать быков. После десяти минут усилий мадам Кабеллабурна была устроена в кабине. Кто-то, кто придет сюда работать в понедельник, невольно позовет свою маму. И боюсь, что его голова не скоро придет в порядок. -- А тачка? -- спросил толстяк, указывая на белую машину. -- Это западня, дорогой. -- Не соображаю... -- Это то место, на которое убийцы придут завтра посмотреть, я гарантирую это тебе. -- Мы спрячем и тех двух? -- Нет. Я даже уведомлю об этом полицию. -- Я пойду вместе с тобой, -- решил Толстяк. -- Я не знаю, что сегодня со мной случилось, но я чувствую себя немного не по себе и думаю, что свежий воздух принесет мне пользу. Мы направились быстрыми шагами к центру города. На одной из улиц один из кабачков был еще открыт, и внутри какой-то тип играл в окружении табачного дыма на гитаре. Влюбленная парочка молча смотрела на него. Один пьяница повалился на стол, а хозяин занимался прогнозом на завтрашний футбольный матч. Я попросил у него бутылку "Кианти" и разрешения позвонить по телефону. Получив и то и другое в минимальное время, я направился к кабине. Трубку снял сам комиссар Ферна-Брасса. Он зевнул чуть-чуть громче, чем львы в нашем цирке. -- Говорит Сан-Антонио, -- сказал я ему. -- Как я вам и обещал, у меня есть для вас новости. -- Какие новости? -- Позвоните в морг и сделайте две заявки, а потом приезжайте в цирк, где я буду иметь удовольствие обо всем вас осведомить. Тут я сразу же повесил трубку. Ферна-Брасса был не очень-то доволен: не рабочие часы, особенно в субботу вечером, -- это не радует. Тем не менее, немного позднее он подъехал со своими ребятами, и забавный цирк начался внутри цирка. Я сказал ему, что подозревал обоих еще во Франции. Я хотел кое в чем убедиться, и потому вошел к ним в фургон, чтобы проверить, находятся ли они дома, и нашел их обоих укокошенными. -- Я очень бы хотел, чтобы вы не упоминали обо мне в своем отчете, дорогой коллега, -- попросил я. -- Вас известил анонимный звонок, идет? -- Нет, -- мрачно проговорил он. И тут же начал причитать: -- А я завтра должен был пойти к одному из моих приятелей, падре ди дио! И вы ничего больше не видели? -- Нет, ничего. -- Вы никогда ничего не видите, ни черта не знаете, так почему вы звонили по телефону, чтобы предложить мне два трупа на воскресенье? Если бы вы сказали мне, что подозреваете Градос, я бы наблюдал за ними, и сейчас они бы не были трупами. Надо было позаботиться, чтобы он не слишком во мне разочаровался, мой заальпийский товарищ. Меня охватывает ужас, когда кто-нибудь дует на мой слишком горячий суп. -- А почему вы подозревали Градос? -- вдруг спросил он. -- Потому что мой двадцать первый палец сказал мне об этом, -- ответил я, повернувшись к нему спиной. После этого я отправился дрыхнуть, считая, что мое ночное bpel было хорошо заполнено, так же, как и весь предыдущий день. Глава 5 На следующее утро светило солнце. Это согрело меня от ногтей на ногах до корней волос. Первый взгляд я бросил на "ланчию", стоящую у края площади, второй -- на кран, торчащий высоко в безоблачном небе. До четырех часов утра в нашем лагере был переполох. Двойное убийство внесло растерянность в наши ряды. С большим самообладанием месье Барнаби телеграфировал импресарио в Париж, чтобы тот прислал ему со следующим самолетом замену антиподистам. Члены труппы и служащие решили совместно купить венки на похороны. Италия занимает одно из первых мест в мире по похоронным венкам. Ни в одной стране на них нет таких сногсшибательных цен. Бедные Градос, им повезло в несчастье: их могила будет похожа на декорацию Шителее. Вы не находите, что это очень лестно для артистов? Когда чисто выбритый и благоухающий я вышел из фургона, то столкнулся с Мугуэт. Эта красотка пришла отчитывать меня. -- Вы должны были прийти ко мне сегодня ночью, -- сказала она. -- Я несколько раз заходила в ваш фургон, но тут никого не было. Голос у нее был какой-то странный, взгляд тоже. Короче, она была не такой, как всегда. -- Со всеми этими происшествиями, -- вздохнул я, -- мы провели забавную ночь! Некоторое время она оставалась молчаливой, потом небрежно спросила: -- Вы предложите мне кофе? -- С радостью, дорогая. Я подхватил ее за крылышко и увлек в ближайшую пивную, так как не хотел далеко удаляться. Проходя мимо, я оглядел фургоны. Кажется, все хотели отдохнуть после этой ночи. Ставни мадам Кавальери были закрыты, то же самое было у Эксобрутоса и Вома Ранго. Только из фургона Пивуникони шел дым. Сам фокусник тоже пускал дым около входа. -- Первая сегодня? -- спросил я. Он протянул руку, державшую сигарету, и -- "пфф" -- она исчезла. Пивуникони подошел ко мне и вытащил ее из внутреннего кармана моего пиджака. -- Простите, что я не аплодирую вам, -- сказал я ему, -- но у меня руки заняты. Улыбка у него скептическая. Этот тип считает себя лучшим из всего, что только есть на земле. Ставлю фотографию вашей тещи против луны, что, когда он заходит в Пантеон, он машинально ищет свою гробницу. Чтобы лучше пояснить вам, скажу, что все внутри его фургона, представьте себе, увешано его портретами. Он вешает их на перегородки фургона, чтобы смотреть на них при пробуждении. И самое забавное -- что он сам их написал. Кто часто пишет сам свой портрет, тот хорошо себя знает. Он изображает себя факиром, магом, гипнотизером. Иногда, когда ему кажется, что портрет на него не похож, он на место нарисованного приклеивает свою фотографию, после чего снова начинает писать. Маньяк! -- Я совершенно не выношу этого типа, -- поведала она мне, -- это старая свинья. Каждый раз, когда ему удается прижать меня в темном углу, он забавляется тем, что заставляет исчезать различные вещи, которые он потом находит в моем лифчике или под lnhlh подвязками. Я улыбнулся. -- Разумная хитрость, -- одобрил я. -- Нужно будет как-нибудь и мне поупражняться в этих манипуляциях. Мне кажется, что у меня это отлично выйдет. Мы устроились за небольшим столиком, и воспитательница слонов сразу же сунула свои ноги между моими. -- Вы очень таинственный человек, -- сказала она. -- Почему, дорогое сокровище? -- Просто так, -- ответила она, приняв независимый вид. Я не очень-то люблю такие разговоры и поэтому попросил у официанта газету. -- Дневную? -- спросил он меня по-итальянски. Он появился со специальным выпуском воскресной газеты. Я уже собирался отложить газету в сторону, когда увидел эти заголовки, и стал интересоваться только этой страницей. Два заголовка пылали на ней, как на афише: УБИЙЦА ИЗ ЦИРКА НАНОСИТ ДВОЙНОЙ УДАР СЕГОДНЯ НОЧЬЮ ОГРАБЛЕН МУЗЕЙ БЛЕКОРАДЖИ Тут, мои ангелочки, я набросился на сообщение. Я прочитал: "Гастролеры похитили картину Рафаэля, представляющую Франциска I. Одно из лучших полотен мастера после "Эмери"..." В сущности, в заметке совершенно отсутствует объяснение, каким образом грабитель проник в музей. Кража была обнаружена в три часа утра хранителем музея, синьором Туттикуанти, у которого в этот день гостили немцы, которым он хотел дать полюбоваться Рафаэлем. Мимоходом заметим, что дело идет о белой эпохе и что белые Рафаэли особенно редки. Благодаря этому ночному визиту синьор Туттикуанти и обнаружил кражу. Он тотчас же вызвал стражу. Было произведено расследование, но безрезультатно. Накануне, в восемнадцать часов, полотно было на месте, в галерее, а в три часа его уже не было. Вот и все. В заключение редактор газеты заметил, что в этом похищении замешан мифический Арсен Люпен Музеев, который недавно действовал во Франции. Я лично был с ним вполне согласен. Мисс Мугуэт после того, как прочла газету через мое плечо, сказала, что ее больше интересовало убийство, и это было совершенно естественно. -- Вам тоже кажется, что убийца принадлежит к персоналу цирка, как это думает полиция? -- спросила она. -- Возможно, -- ответил я. И я продолжал читать статью про убийство. Меня особенно интересовал конец. Редактор закончил так: "Наши сердца сжимаются при мысли, что такие замечательные артисты, которым мы еще вчера аплодировали, вычеркнуты из списка живых". В задумчивости я отодвинул газету. -- Ваш кофе остыл, darling, -- сказала девочка, которая, оказывается, умела говорить на многих языках. Я выпил его. -- Что, если бы мы немного прогулялись по городу? -- предложила она свою лапку в мою руку. -- Не сегодня утром, -- возразил я. Она была недовольна. -- Почему? -- Потому что я должен пойти на службу, ведь сегодня воскресенье. -- Я пойду к мессе вместе с вами. -- Но я отправлюсь не на католическую службу, прекрасная bngk~akemm` с возбуждающей грудью. Я принадлежу к религии нумизматов, и только они допускаются туда. Это драконовский закон, но это так. Мисс очень рассердилась. -- Безусловно, -- прошептала она, -- я в конце концов подумаю, что я не в вашем вкусе. -- Вот нелепая мысль! Моя обожаемая, я люблю вас. Что касается слонов и их очаровательной воспитательницы... Поцелуй в шею закрепил это заявление. -- Только не устраивай осложнений, моя прелесть. Мы знали, оба, захватывающие минуты, и меня не очень бы убедило, если бы мы пережили бы их снова вместе. После этого мы вернулись в лагерь. Этот курятник по-прежнему волновался. Месье Барнаби изображал из себя Карла V. Он заявил, что он сам, лично, со всей своей кожей и костями, заменит Градос. Он, оказывается, вспомнил номер своего дебюта, который состоял в глотании огня. У моего Беру был такой замкнутый вид, как у запломбированного вагона с золотом. Он отказался от завтрака, что вызвало мое беспокойство. Я предложил позвать врача, но он отказался, говоря, что дело лишь в скоропроходящем недомогании. -- Послушай, Толстяк, -- сказал я ему. -- У меня для тебя есть работа. Ты будешь наблюдать за "ланчией". -- Как, по-твоему, я должен буду это делать? -- поинтересовался он. -- Мы передвинем фургон так, чтобы он оказался около "ланчии", и ты будешь смотреть на нее. Все те, которые подойдут к ней, чтобы заглянуть внутрь, будут находиться под подозрением. Следовательно, ты должен будешь захватить их и заставить терпеливо дожидаться моего возвращения. -- Решено, -- вздохнул Толстяк. Я подошел к начальнику по хозяйственной части и пояснил ему, что мы хотели бы поменять место жительства нашего фургона, так как сейчас мы находимся слишком близко от львов, а львы здорово зевают, что вызывает неудовольствие моего коллеги. Парень согласился и отправился за трактором, чтобы можно было маневрировать. И никакой проблемы. Добившись того, что нужно, я, Сан-Антонио, откланялся и направил свои стопы к Тортиколи, в коробку городских проституток. Здание помещалось позади железнодорожной станции, в точности около депо грузовых вагонов. Когда я появился, там, естественно, было пусто. Только двое парней играли в холостяков; один из них блондин, другой -- рыжий. Оба молоды и оба красивы. В то время как я появился, они подметали танцевальную площадку, работая под музыку. Мальчики поставили пластинку буги- вуги, и мое появление помешало им и заставило нахмуриться. -- Сейчас закрыто, синьор, -- известил меня рыжий. -- Я знаю, -- ответил я. -- Я прибыл сюда не для того, чтобы выпить. Блондинчик подкрасил себе губы и спросил, приближаясь ко мне и положив руку на бедро: -- Тогда зачем же? -- Эй! Минутку, Папа Пий XI, -- прервал его рыжий. Если я не поостерегусь, меня могут назвать президентом туринских педерастов. Вы уже видите меня возвращающимся в Париж в твидовой юбке и в зеленом козырьке, парни? Заметьте, я ничего не имею против твида, но юбки всегда стесняли меня во время бега. Все это показывало, что эти "барышни" нашли меня по своему вкусу. Да, вкус у них действительно был! Теперь рыжий тоже начал выворачиваться, как мог. Пожалуй, здесь в скором времени будет из-за меня драка! -- Я французский журналист, -- сказал я им. -- Моя газета послала меня сюда по поводу убийства, которое произошло сегодня ночью. -- Какого убийства? Они не притворялись, бездельники. Я рассказал им про убийство Градос, и эти малютки залились слезами. А потом они стали возмущаться. И тот и другой. Рыжий помчался покупать газеты, чтобы узнать все подробности, а блондин стал осаждать меня вопросами. Я защищался, как мог. -- Кажется, прошлой ночью они приходили сюда, чтобы показать номер в Тортиколи? -- спросил я. -- Да, -- ответил блондин. На самом деле его звали Антуаном. -- И это было замечательное зрелище. Они были голыми, лишь с листиком плюща на одном месте. Когда я вспоминаю их загорелые тела, то думаю, падре ди дио, разве возможно подобное? Скажите, разве возможно, чтобы их убили? Я с полной уверенностью мог его заверить, так как имел грустную привилегию обнаружить их. -- Скажите мне, дорогой друг, -- спросил я, -- я полагаю, что Градос были здесь не одни? -- Да. -- И вы знаете этих друзей? Внезапно недоверие промелькнуло в его глазах. Он с подозрением посмотрел на меня. Он даже не знал, следует ли ему отвечать. Я вытащил билет достоинством в тысячу лир, такой же большой, как афиша цирка, и дал на него посмотреть моему блондину. Это целебное средство, действующее безотказно. Очаровательный тип колебался. -- Как зовут этих друзей? -- спросил я. Его рука дрожала. Он посмотрел на улицу, на которой увидел возвышающегося товарища с газетой под мышкой. Тогда он быстро схватил банкноту и прошептал: -- Это маркиз Умберто ди Чаприни. -- Где он живет? -- У него свой частный дворец около парка Астопуненио. -- Большое спасибо, -- сказал я ему по-французски. Рыжий вошел, рыдая над газетой. Я оставил парней наедине с их печалью. Это их личное дело. Я остановил такси и сказал, чтобы меня отвезли в музей Блекораджи. Он был осажден прессой и публикой. Я подошел к легавому, который сторожил вход, и показал ему свою полицейскую карточку, пояснив, что я его французский коллега, присланный из Парижа, чтобы наладить контакт с фликами Турина. Этот тип пропустил меня. Галерея, из которой был украден Рафаэль, -- самая замечательная в музее. В ней находились замечательные картины, но отсутствие Рафаэля заметнее присутствия других полотен. Отсутствие всегда заметно. Вот, например, когда у вас тридцать два зуба, лишитесь хотя бы одного из них все это заметят. Пустая рама Рафаэля имела идиотский вид: одна, без картины, на белой стене. Это очень грустно, но это так. Стоя посреди группы репортеров, синьор Туттикуанти рассказывал о том, как он обнаружил пропажу картины. Я присоединился к репортерам, чтобы тоже послушать. Хранитель рассказывал, что ни одна из дверей не была bgknl`m`. Накануне вечером начальник охраны, синьор Грозопино, сделал обход, удостоверился, что все картины находятся на своих местах, закрыл двери и окна, которые все снабжены специальной сигнализацией, и проверил, все ли посетители покинули музей. При обходе его сопровождали сторожа Купетадиане и Саффило. Все эти три персоны присутствовали здесь и с жаром подтвердили все сказанное. Я отделился от основной массы, чтобы произвести быстрый осмотр музея. Последний, кроме окон, располагал лишь двумя выходами: главным подъездом и незаметной дверью, которая ведет в квартиру хранителя. Замки на дверях были внушительными. Спрятаться здесь было невозможно, так как вся мебель музея состояла из банкеток, покрытых лаком. Если бы кто-нибудь спрятался под одной из них, его бы немедленно обнаружили. И, к тому же, нужно было бы, чтобы этот кто-нибудь вышел из музея до того, как обнаружили пропажу картины, а синьор Туттикуанти настаивал: когда он обнаружил пропажу, все выходы были крепко заперты. Вот еще одна тайна: как грабитель вышел из музея? Если это была бы единственная кража, я заподозрил бы хранителя, потому что он был единственным, кто мог проникнуть ночью в галерею, но после всех тех краж картин, которые произошли во Франции, его виновность оказывалась весьма сомнительной. Я ушел так же скромно, как и появился, и вернулся в цирк. Было уже поздно -- 12 часов, -- а первое воскресное представление было назначено на 13.45. Белая "ланчия" стояла по-прежнему на своем месте. Я бросился в наш фургон и увидел Толстяка, сидящего верхом на стуле и устремившего свой взор в окно. -- Ничего нового, Беру? -- Вещи! -- ответил он, что в переводе с языка Беру означает "ничего". Он в ворчливом настроении. Он провел утро, сидя неподвижно и уставившись в одну точку, и по его телу стали бегать мурашки, а в глазу начинался ячмень. -- Иди завтракать, я тебя заменю. -- Не голоден, -- бросил он. Я задрожал. -- Ты сказал?.. -- Я сказал, что у меня нет охоты жрать. Это что, непонятно сказано, а? Видимо, вчера я слопал что-то не совсем свежее. -- И ты не сможешь проделать свой номер? -- Разумеется, смогу. Ведь есть разница между желанием жрать и возможностью жрать, а? Просто я не хочу жрать, заполнять свой желудок перед тем, как выйти на сцену. -- У тебя плохой вид. -- Это потому, что я недостаточно двигаюсь. У тебя тоже видик... Боже мой!.. Толстяк так подскочил, что его сиденье упало вместе с ним. Он лежал на полу на своем толстом заде и выглядел как упавшая груша. Он поднял руку и замахал ею. -- У тебя закружилась голова? -- обеспокоился я. -- Нет! Это "ланчия"! Скорее! Она только что отъехала! Он не успел окончить своей фразы, как я уже выскочил наружу. Глава 6 Беру не солгал: в самом деле, белая "ланчия" покойной мадам J`aekk`aspm` удалялась с площади. Я был в ярости. Если бы, по крайней мере, здесь был мой "ягуар", я мог бы помчаться за ней. Что делать? Что не делать? Куда идти? Куда не идти? Я с беспомощным видом смотрел на удаляющееся белое пятно. Потом мое напряжение разрядилось тройным сальто-мортале. Тяжелый грузовик, нагруженный лесом, въехал на площадь, на минуту загородив въезд на нее. Ваш Сан-Антонио взял ноги в руки и показал мировой рекорд в беге по мусору на восемьсот метров. Я бежал настолько быстро, что зебры в клетках потеряли сознание от стыда за свою медлительность. Грузовик разворачивался с трудом. У него был прицеп, и это страшно мешало ему маневрировать. Тип из "ланчии" сообразил, что происходит. По-видимому, он видел в зеркальце, как я побежал за машиной. Он догадался, что я поймаю его прежде, чем путь будет свободен, и решился на маневр: проехал немного задним ходом, потом развернулся так, чтобы ехать в противоположном направлении, и вот он уже помчался прямо на меня. Я приготовился к бою и достал своего приятеля "ты всегда убиваешь", но было очень трудно проделать это одновременно со скачком на три метра в сторону. И тут "ланчия" как бомба промчалась мимо меня, мимо моего удрученного носа. Согласитесь, что позволить надуть себя подобным образом недостойно супермена моего класса! Наполненный яростью, я стал галопировать в новом направлении, и то, что я увидел, когда уже совсем задыхался, было похоже на чудо. Посредине шоссе стоял Толстяк, крепко держась на своих тумбах. Автомобиль мчался на него, громко гудя. Я спросил себя, не собирается ли он одной рукой удержать "ланчию", мчащуюся со страшной скоростью? Но нет: у него что-то было в руке, какой-то небольшой предмет, который он бросил в ветровое стекло машины. Стекло разлетелось на куски, а Беру нырнул в сторону, чтобы избежать удара. Машина, весьма опасно раскачиваясь, ударилась о фургон с тиграми и разнесла его в щепки. И тигры, немного ошеломленные, но очень довольные, решили, что раз сегодня воскресенье, то им можно пойти познакомиться с окрестностями Турина. Если вы хотите изучать зоопарк на свободе, то стоило приехать сюда ради этого! Пятнадцать тигров, и все -- бенгальские, на свободе -- это такой спектакль, который не скоро забудешь. Они бросились в разных направлениях, вызвав такую панику, о которой можно было только мечтать. Работники конюшни попрятались за фургонами, а флики, которые производили следствие, бросились плашмя на животы под теми же самыми фургонами. Они были недостаточно проворны для того, чтобы залезть внутрь. Беру поднялся: оказалось, что у него ободран кончик носа. Бедный козленочек даже стал плохо говорить по-французски из-за своего носа! -- Ты видел это представление? -- восхищался он. -- Само провидение положило эту большую гайку на моем пути. -- Ты этой своей гайкой поднял большой шум, -- сказал я и указал ему на больших кошек, убегавших в разные стороны. -- Их не приведешь обратно, купив потроха и говоря им "кис-кис". Толстяк пожал плечами. -- Я совсем не имею ничего против того, чтобы они находились на свободе, -- уверил он меня. -- Мне неприятно смотреть на зверей в клетках. -- Если бы то были канарейки, я не стал бы утверждать обратное, но с этими бестиями нужно ожидать больших неприятностей. Обмениваясь такими комплиментами, мы приблизились к "ланчии". Теперь она была больше похожа на груду железа, чем на "ланчию". Весь перед был разбит, а колеса разлетелись в разные стороны. С помощью силача мне удалось открыть дверцу и вытащить останки небольшого человека лет пятидесяти, сморщенного, как аккордеон. На шее у него висел руль, что мало украшало его для выхода в свет, а в груди у него торчала тяга рулевого управления. Несмотря на эти легкие повреждения, я не думаю, чтобы жизнь его находилась в опасности. Тем не менее, хотя он даже и не потерял сознания, я не считал, что он был в состоянии поболтать со мной сейчас за чашкой чая. Несколькими секундами позднее двенадцать пожарных машин, шестнадцать автобусов полиции и санитарная машина прибыли на площадь. Обстоятельства вынуждали мертвых от страха пожарных ловить тигров, а санитарная машина прибыла за похитителем "ланчии". И был парень, который производил больше шума, чем все объединения "Пежо", -- это Барнаби, хозяин цирка. Оба его утренника пропали, и, возможно, вечернее представление тоже, если к тому времени не удастся изловить кошек. Префектура полиции отдала распоряжение, как о крайней мере, о закрытии всех публичных мест и сборищ больше одного человека до тех пор, пока тигры не будут посажены обратно в клетки. -- Пусть говорят, что хотят, -- сказал Беру, -- но это цирк, а в цирке всегда бывают настоящие спектакли. Он был удовлетворен, храбрец. Утренники отменены, и это его устраивало. У него будет время немного прийти в себя. Я же подвожу итог всему, что произошло. После нашего приезда в Турин начались различные происшествия. Убийство шофера, а также и его хозяйки, потом Градос, кража Рафаэля, потом "ланчия" и бегство тигров. И все это за какие-то двадцать четыре часа: нужно быть справедливыми, парни, и не упрекать меня в бездеятельности. Согласен, что в этой истории вижу не больше, чем крот, запертый в темной комнате фотографа в безлунную ночь. Но я разбираюсь в обстановке. Я посоветовал Толстяку отдохнуть, а сам устремился в госпиталь Чипескобианико, чтобы узнать, что же случилось с похитителем "ланчии" и освободителем тигров. У меня появилась счастливая возможность для этого, так как я обнаружил Ферна-Брасса у изголовья раненого. -- Вот как! Вот как! -- проговорил он по-итальянски. -- Как мы часто встречаемся, значит, этот господин интересует вас? -- Немного, племянничек! А вас тоже? -- Я хотел увидеть его и поговорить с ним, потому что это мой старый знакомый Альберто Ризотто, вы не слышали?.. Опытный похититель машин. Разочарование сковало мою речь. Я очень рассчитывал на него, и вот, оказывается, что он простой воришка. Я отвел своего коллегу в сторону. -- Вы уверены, что это именно тот тип? -- Я совершенно уверен в этом. Он крадет машины, чтобы p`gahp`r| их на части: снимает колеса, руль, покрышки... Он немало на этом зарабатывает: сбывает все это торговцам запасными деталями для автомобилей. -- Вы разрешите мне допросить его? -- Действуйте! Я подошел к кровати. Ризотто тяжело дышал. -- По чьему поручению вы украли эту машину? -- спросил я, погрузив свой ясный взор в его расширенные страданием глаза. -- Ни для кого я эту машину не крал. Я просто хотел совершить на ней небольшой вояж. Я повернулся к Ферна-Брассу. -- У него есть обыкновение принимать фликов за простофиль? Мой коллега был совсем не недоволен: он посмотрел на меня с саркастической усмешкой. -- Послушайте, старина, -- проговорил я, до такой степени резким голосом, что он резал мне губы. -- Я крупное лицо во французской полиции, и если вы мне немедленно не ответите на мой вопрос, я подам на вас жалобу за попытку убийства, так как вы пытались раздавить меня! Он позеленел. -- Мой синьор! Как раз наоборот, я сделал все возможное, чтобы избежать этого. -- Нужно будет убедить в этом судей. Там будет ваше слово против моего, и, если судить по вашей репутации, оно будет иметь ценность не большую, чем использованная туалетная бумага. Вам слово, старина! Он посмотрел на Ферна-Брасса. Мой коллега отвел взгляд. -- Я жду, -- сказал я. -- Подав жалобу, я сделаю все необходимое для того, чтобы представитель департамента иностранных дел моей страны действовал так как нужно! Вы выйдете из госпиталя, чтобы надолго попасть в тюрьму! Он провел языком по губам. -- Сегодня утром мне позвонили по телефону в бар, в котором я обычно завтракаю. Ферна-Брасса подошел заинтересованный, с неудовольствием констатируя тот факт, что я проделал хорошую работу и получил сведения там, где он ничего не обнаружил. -- Что это был за звонок? -- Мне сказали, что если я интересуюсь "ланчиями", то имеется одна, брошенная около цирка. -- Кто вам это сказал? -- Мужчина. -- Но что это был за мужчина? -- Я не знаю, падре ди дио! Я клянусь, что не знаю! Это был человек, который должен был знать меня, потому что он назвал меня по имени. Он сказал мне следующее: "Альберто! Если ты любишь "ланчии", то имеется одна отличная возле цирка. Забрать ее очень просто". Потом он повесил трубку. -- И вы не знаете его по голосу? -- Нет, синьор, клянусь вам. Я повернулся к Ферна-Брассу. -- Странно, не правда ли? Но у меня в голове уже началась работа. Мой расчет был правильный. Я правильно сделал, что удалил труп из машины, чтобы подловить убийц. Только я имею дело с профессионалами. Они заподозрили что-то и не пожелали сами приблизиться к машине, отсюда и эта дьявольская хитрость с Ризотто. Я пожелал Ризотто скорейшего выздоровления и подошел к Ферна- Брассу. -- То, что сказал Альберто, очень меня беспокоит, -- уверял lem заальпийский комиссар. -- Ах, что? -- Представьте себе, эта "ланчия" принадлежит мадам Кабеллабурна, жене индустриального деятеля, у которого работал шофер, убитый прошлой ночью. -- Не может быть! -- Однако, это так. Мадам Кабеллабурна ушла из дома вечером и до сих пор не вернулась. Ее дворецкий очень беспокоится. Кажется, ее вчера навестил какой-то незнакомец. У него была борода, толстые очки с оправой... И он говорил по-итальянски с ужасным акцентом. Это вам ни о чем не говорит? Его глаза пытливо уставились на меня. -- Ровно ни о чем, -- уверил я его. -- У меня нет знакомых с бородами. -- О! -- вздохнул Ферна-Брасса. -- Борода и очки легко надеваются и легко снимаются. Он протянул мне руку. -- Простите меня, но у меня свидание с моим большим начальством. Они очень недовольны. Эти убийства, да еще эта кража в музее -- это слишком много для одного воскресенья. Парк Астопуненио в Турине -- это уменьшенный и более рафинированный Булонский лес. Флора здесь очень разнообразна. Роскошные здания расположились по краям парка. Собственный дворец маркиза ди Чаприни выполнен в стиле Медичи и называется "Вилла Катерин", что доказывает вам, что я не лгу. Прежде чем посетить эту роскошную обитель, я на какой-то момент заколебался. Но ни мужчины, ни принципы, ни даже стихии не в состоянии остановить победный марш вашего горячо любимого Сан-Антонио. Только мышка с роскошной фигуркой могла бы задержать меня, знаменитого комиссара, вы ведь это знаете. Но никаких мышек поблизости не было. Вот почему я подошел к двери и позвонил. Тип, который открыл мне дверь, в молодости, может быть, и неплохо выглядел, но теперь у него был восковой цвет лица, стеклянный взгляд и он был страшно худым. Если бы он приклеил на свое удостоверение фотографию селедки, то ни один таможенник и ни один флик этого бы не заметили. Вместо губ у него под носом была черта, как будто проведенная карандашом, а лоб у него надвисал над остальным лицом, как козырек. На голове у него было четыре волосинки. -- Я хотел бы встретиться с маркизом, -- сказал я, прижимая тыльные стороны ладоней к бедрам, чтобы показать, что у меня хорошие манеры. Бывшая мумия подняла веки и обволокла меня взглядом, более ледяным, чем брачная ночь на Шпицбергене. -- О ком я должен доложить? -- Мое имя Петер Сан-Антонио Авантибра Бамусиса, -- сказал я. -- Я вам сообщил свои имена только для того, чтобы у вас не выскочили пломбы, мой дорогой. Вам будет достаточно сказать маркизу, что я приятель Градос и что мне нужно передать ему нечто в высшей степени важное. Синьор лакей проводил меня в салон, меблированный в стиле Виктора-Эммануила Второго, и попросил меня подождать. Я устроился на банкетке и стал ждать. Я не знаю, чем занимался маркиз, но он не торопился принять посетителя. Возможно, он находился за столом и не хотел сразу покидать своих гостей. Меня охватило приятное оцепинение, и вот уже ваш Сан-Антонио задремал, как служащий министерства во время своей работы. Но я не полностью погрузился в сон. Мои мысли бодрствовали и opndnkf`kh работать. Я подумал о том, что мне редко приходилось распутывать такой клубок. Все эти убийства и кражи картин составляли такой огромный мешок загадок, что его трудно разгадать. Какая связь существовала между Градос и мадам Кабеллабурна? Какая связь существовала между Градос и шофером Кабеллабурна? Какая связь существовала между Градос и маркизом Умберто ди Чаприни? Парень, обладающий большим количеством мозгов, чем другие, и способный ответить на эти вопросы, автоматически имел бы право на мою благодарность, на обеспеченную пенсию и на роскошный завтрак каждое утро. Тяжелая дверь отворилась, и странная персона появилась на пороге. Хотя он был молод, вы затруднились бы определить дату его рождения. У него очень длинные руки, его аристократическое лицо было розовым и напудренным. Волосы были платиновые и завиты как у куклы. На нем был надет дорогой костюм из черного бархата и рубашка, отделанная кружевом на воротнике и манжетах. Вместо галстука на шее болталась красная бархатная лента. Покрой костюма был устаревший. Можно было подумать, что он собирается играть в "Богеме" в Ла Скала. У меня было некоторое подозрение в отношении красноты губ, черноты бровей и синевы в веках. Такого педа, как он, не фабрикуют даже в Сан-Этьене. Он обласкал меня плотоядным взглядом, потом подошел танцующей походкой и сел около меня на банкетку. -- Вы хотели побеседовать со мной? -- пролепетало это прекрасное дитя. -- Ну, можно сказать и так. -- Беседовать! Безусловно, нет. Это не в моих возможностях, так как для этого нужно время и желание. -- Действительно, маркиз, -- ответил я. -- Меня зовут Умберто, -- продолжал маркиз. И добавил: -- Мои друзья зовут меня Тото. -- Это редкая привилегия, -- серьезно проговорил я, отодвигаясь на шесть сантиметров, так как Тото касался меня. Я попал в забавное положение, мои овечки! По счастью, он -- маркиз, и это позволит мне выйти, пятясь задом, так что не нужно бояться его заигрываний. Он прибавил голосом, который заставил меня задрожать: -- Вы случайно не француз? -- Да, -- ответил я. -- А как вы догадались об этом, монсиньор? -- Ваш заальпийский акцент восхитителен, -- проворчал Умберто, лаская мне щеку легким прикосновением руки. Он улыбнулся. -- Таким образом, милый друг, это Градос послал вас ко мне? -- Это они были причиной моего визита, -- ответил я. -- Вы с ними друзья? -- Да, монсиньор. -- Почему вы не приходили вместе с ними ночью к Тортиколи? -- Я был слишком занят в цирке. Дело в том, я причесывал жирафу, а какой-то бездельник спрятал мою лестницу. Мне пришлось обходиться собственными средствами. -- Но ведь это опасно! -- процедил Умберто. -- Нельзя, конечно, страдать головокружением. Но у меня крепкая голова. -- А как сегодня поживают мои милые Градос? Я открыл свой клюв так же широко, как ворона, которая g`unrek` сыра. Этот типчик блефует или на самом деле не знает о том, что случилось с Градос? Если он играет комедию, поверьте мне, это было очень хорошо сделано, так как в его взгляде скорее сквозило откровенное простодушие. -- Вы не читаете газет, Тото? -- резко спросил я. -- Напротив, я читаю "Римскую газету". -- И только? -- А к чему этот вопрос? Разумеется, если он интересуется только римской чепухой, он еще не узнал о новости, происшедшей этой ночью. -- Сегодня ночью с Градос произошел несчастный случай, монсиньор. -- Святая девственница! -- воскликнул он на языке Данте. -- Во время их номера? -- Нет. В фургоне. Их оглушили! -- Оглушили? Но это невероятно! -- Увы, это так. -- И это серьезно? -- Исключительно серьезно, потому что они умерли! Мой маленький маркиз издал слабый крик и потерял сознание. Я бросился к нему. И мне известно, что делать в таком случае, так как я читал романы княгини Сожор. Я взял его за руку и похлопал по ней. -- Маркиз! Маркиз! Придите в себя, моя дорогая! Эффект не заставил себя ждать. Ди Чаприни открыл свои красивые глаза и сказал умирающим голосом: -- Где я? Я ответил, что он у себя. Он бросил взгляд на стену и, увидев портрет своего прадедушки, пришел в себя. -- Вы, значит, так любили их? -- прошептал я. Вместо того, чтобы ответить, он вздохнул на языке Д'Анунцио: -- Я что, должен говорить обо всем сам? Надо было думать, что между ними троими была большая любовь. Меня беспокоила только одна штука: Градос были людьми из цирка. Они не должны были бывать в Турине больше одного-двух раз в год, и их сношения с маркизом должны были быть лишь эпизодическими. Откуда же такая сильная печаль, вернее, такое сильное волнение? Моя мысль закрутилась. Я посмотрел на свои ногти, подул на них, как это делал один американский актер в Вестерне, когда его зацапал шериф, и потер их о лацкан. -- Я один из первых прибыл на место происшествия, -- сказал я. -- Донато был еще жив и смог сказать мне... Я старался не смотреть на маркиза, но в то же время очень пристально следил за ним в зеркало. Мне кажется, парни, что он покраснел п