ебе тыл. Однако
вышло  наоборот.  Вы его вызвали в подвал и предъявили  счет.  А
reoep|  его  предъявляю я. Последний акт,  мой  храбрый  убийца.
Осталось подвести итоги.
  Я  двигаюсь к нему, чтобы надеть наручники, и... испытываю  одно
из  сильнейших потрясений в моей богатой событиями  жизни.  Этот
сморчок  делает кульбит. Стадо быков мне было бы не  так  трудно
принять  на  себя,  как этот удар в грудь. У меня  перехватывает
дыхание, я перелетаю через типографский станок, врезаюсь  спиной
в  стену и сползаю на пол. Ощущение такое, будто по мне прошелся
полк  польской кавалерии. Земной шар подо мной качается, как  на
приливной волне; красное облако заполняет мой мозг.
  Не  давая мне опомниться, он вновь взвивается в воздух, и  оба
каблука  снова  с  силой опускаются мне на грудь.  Я  изнемогаю,
внутри все горит, в голове вспыхивают и гаснут бенгальские огни.
  Черт,  недооценил я парня! Надо же -- позволить взять  себя  на
такой  дешевый  прием. А теперь конец -- мускулы  словно  ватные,
мозг  в  штопоре. Как сквозь туман вижу, что эта падаль лезет  в
карман.  Что-то вытаскивает. У меня еще хватает сил  сообразить,
что это не что иное, как пистолет. Он спускает предохранитель  и
передергивает затвор. Потом направляет пушку на меня. Я  успеваю
заметить,  что  его палец шевелится на курке, и мысленно  говорю
вам, друзья мои: до свидания всем. До встречи там, наверху!
  Сухой  треск. Я закрываю глаза, моля бога, чтобы этот  подонок
прицелился поточнее.
  Потом  я  их  открываю. Парень лежит у моих ног с проломленным
черепом. Над ним, совершенно одуревший, стоит Дюбон.
  Сначала я решаю, что у меня бред. Но это действительно  Дюбон,
лоб у него в поту, глаза вылезли из орбит, а в руках здоровенная
железная  плита.  Надо быть настоящим быком, чтобы  поднять  эту
штуку. Но Дюбон крепче быка.
  -- Эх, ты! -- вздыхает он. -- Железный человек, парень-кипяток.
  Потом  наклоняется  и  принимается  делать  мне  искусственное
дыхание. Черт, как приятно снова дышать!
  --   Что   ты  тут  делаешь?  --  спрашиваю  я,  когда  ко   мне
возвращается способность говорить.
  --   Спасаю   дураков-сыщиков,  попавших  впросак,  --  серьезно
объясняет он. -- Я-то думал, ты уже трясешься в парижском поезде.
  -- Который час?
  -- Девять.
  -- Тогда я там скоро буду. Но, надеюсь, сначала ты объяснишь...
  --   Как  я  сюда  попал?  От  злости  Когда  ты  сказал,   что
возвращаешься в Париж, на меня, понимаешь, тоска навалилась.
  -- Знаю.
  --  Я  сказал  себе,  что надо быть последним  слабаком,  чтобы
бросить дело в двух шагах от цели.
  -- Не себе, а мне.
  -- Неважно. Короче, я решил сам довести его до конца.
  -- Надо же...
  --  Перестань издеваться, подонок! -- внезапно рычит Дюбон. --  А
то я доделаю то, что не успел этот сопляк! Короче, для начала  я
позвонил  той малютке из почтового отделения Сент-Альбан,  чтобы
узнать, нет ли новостей. Сослался на тебя Не знаю уж, что ты там
с ней делал, но твое имя действует на нее магически.
  -- Пропусти и вали дальше
  --  Девчонка увидела в газете фото твоего метиса, изображавшего
чучело, и узнала спутника дамы в синем. Потом вспомнила, что  он
однажды звонил в Гренобль. Посмотрела по своим карточкам и нашла
номер. Дала его мне. И вот я здесь!
  -- Надо сказать, вовремя. Я оказался здесь таким же образом.
  --  Она  сказала,  что  ты ее никогда не  забудешь,  --  говорит
Дюбон.
  -- Кто?
  --  Да  эта, малютка с почты. Думаю, она права. В конце концов,
именно благодаря ей ты остался жив.
  ...Когда я вхожу к боссу, он делает каменное лицо.
  --  Ну  как,  приступ аппендицита прошел? -- бесцветным  голосом
бормочет он.
  -- Ложная тревога, шеф. Всему виной томатный соус.

  [1]  Барнум -- владелец извстного американского цирка. Здесь  и
далее примечания переводчика.
  [2] Портрет Виктора Гюго изображен на 50-франковой купюре.