е, и о том, как она стала его любовницей, но передумал. -- Что? -- снова спросил Адмирал. -- Люсьен предложил мне подписать определение. -- И что? -- Я сказал, что подумаю. -- Здорово! -- закричал Адмирал.-- А какую рожу скроил Люсьен? -- Недоволен. -- Что там такое в этом определении? -- "Отказ от участия в операции со ссылкой на не-здоровье, но без обращения к врачу". Что-то в этом роде. -- Ну что ж,--сказал Адмирал,--так примерно и было, правда? -- Как! -- заорал штурман.-- Ты хочешь, чтобы я подписал подобное определение! Но ведь в нем не все сказано! Нужно объяснить, как это произошло. Перед словом "отказ" добавить: "Выбросившись за четыре дня до этого из гибнувшего самолета..." и прочее. Ты прекрасно понимаешь, что без такого упоминания... -- Ты прав,-- сказал Адмирал.-- Успокойся. -- Если делу дадут ход, я пропал. -- Может быть, -- сказал Адмирал,-- может, и так. Ну, а что же Люсьен? -- Он этого не ожидал. Он просто отпустил меня, ничего не решив. Потом я все обдумал. Нет, это не-возможно. Я не могу подписать. -- М-да. -- А если бы с тобой так поступили, ты что, про-молчал бы? -- снова яростно закричал штурман.-- Пос-ле двадцати четырех налетов на этот проклятый Рур, после всех этих мясорубок, вроде Киля, тебе что, по-нравилось бы, если б тебе вот так плюнули в морду? Будь еще это вначале -- ладно, мол, на войне не до сантиментов и мы здесь как раз затем, чтобы рано или поздно дать себя убить, чем больше могил, тем больше славы начальству... но после всего! После взлетов сре-ди непролазной грязи и постоянного страха, что по дороге в тебя врежется какой-нибудь болван! После того, как твоих товарищей разносит в щепы над объ-ектом, да и всего остального? Не ожидал я от тебя, - добавил он и отвернулся. -- Бедняга,-- сказал Адмирал.-- Ты еще хлебнешь горя. -- Тем хуже. -- Впрочем, мне кажется,-- потягиваясь, сказал Ад-мирал,-- мне кажется, тебе наплевать. -- Отчасти,--ответил штурман, немного помол-чав.-- Отчасти и наплевать. -- Ну вот, а еще три дня назад тебе это совсем не было безразлично. Ты был даже очень несчастлив. Что-то изменилось с тех пор? -- Нет. --Врешь,-- сказал Адмирал и, положив руки ему на плечи, приблизил к нему свою физиономию.-- Давай рассказывай. Думаешь, я тебя не знаю? Нет, старую лису не проведешь! -- Да ну,-- сказал штурман,-- ничего особенного. Ты угадал. Я встретил девушку. Адмирал просиял. -- Вот видишь! Что еще нам нужно для счастья! Славная девочка? -- Главное, в ней меньше сложности, чем во мне. Потому мне и хорошо. -- Ну и прекрасно. Ты в этом нуждался. Я тебя знаю,--повторил он.--Тебе нужно, чтобы тебя любили. -- Может быть,--тихо ответил штурман.--А ты сам понимаешь, что никто здесь, кроме тебя... -- Ладно,-- перебил его Адмирал.-- Все должно устроиться, но как быть с этим тупицей Люсьеном? Я всегда подозревал, что он глуп, но не до такой сте-пени... Я с ним поговорю. Потребую, чтобы он оставил тебя в покое. Ты подпишешь определение, если он тут же перед тобой его порвет? -- Если порвет, подпишу. -- Тогда предоставь мне свободу действий. -- Хорошо,-- сказал штурман.-- Пока. -- Будь осторожен с девочкой,-- улыбнулся Адми-рал.-- Не проводи у нее все время. Ведь ты под арестом. Туман плыл над равниной. С трудом можно было различить дубы, цепочкой вытянувшиеся вдоль поля; аэродром, казалось, вымер. Не слышно было ни звука. Летчики двигались в тумане как тени, а вокруг машин суетились люди -- заливали горючее и осторожно под-вешивали бомбы в отсеках. Штурман вернулся к себе, запер дверь. Дневальный уже закончил уборку и затопил печь; штурман растя-нулся на постели. Да, женщина и в самом деле славная, он никогда бы не подумал, что все может быть так про-сто. Он обнял ее, она не сопротивлялась. Штурман уже забыл, какими нежными и крепкими могут быть узы, связывающие мужчину и женщину. Потушив лампу, словно желая бежать от всякой реальности, он лежал рядом с женщиной на красной кушетке. Она спросила, почему он не пришел раньше. -- Потому что боялся. -- Боялся?--воскликнула она со смехом.--Чего? Ты бомбишь Рур и боишься меня? Все было гораздо сложней. И действительно, совершая вещи трудные и страшные, можно в то же время бояться показать себя смешным или навязчивым. -- Разве не видно, когда женщина хочет тебя? Она сразу стала называть его на "ты" -- верно, чи-тала много французских романов, и ему это нравилось. -- Не знаю,-- ответил он.-- Все не так просто. Он рассказал ей, как обошелся с ним командир эс-кадры, и на душе у него стало легче. Он больше не был одинок на этой земле. Женщина пожалела его и, слов-но ребенка, заключила в нежную колыбель своих объ-ятий. Он ненадолго заснул, положив голову на ее грудь, такую крохотную, что она казалась даже бесполезной; он начинал надеяться, что нашел наконец прибежище. Потом он встал. -- Мне нужно идти. Теперь он знал ее фамилию и пообещал написать ей или позвонить по телефону. Внешне такая хрупкая, она была сама жизнь и милосердие, и он вспоминал всю ту глубокую и согревающую душу нежность, ко-торую она ему подарила. Отныне командиру эскадры не так просто будет с ним справиться. Он оделся, а она еще лежала, вытянувшись на ку-шетке и повернув к нему лицо, озаренное отсветом того, что должно называться любовью; она была похо-жа на стебель цветка, примятого бурей. Внезапно он склонился к ней, не говоря ни слова, взял ее за плечи и долго смотрел на нее с какой-то растерянной неж-ностью. -- Что ты? -- спросила она. -- Ничего. Просто смотрю на тебя, чтобы лучше за-помнить. Знаешь,-- добавил он,-- я ведь до сих пор не разглядел тебя хорошенько. Я хочу знать лицо женщи-ны, которая так добра ко мне. Она опустила ресницы, словно в глаза ей ударил слишком яркий свет. -- Ты казался таким печальным в ту ночь, когда пришел во второй раз. Еще печальней, чем в первый раз, когда упал с неба под мои окна. Он осторожно прикрыл за собой калитку и зашагал прочь. Карусель красных, зеленых и белых самолетных огней кружила над базой, но штурман не испытывал привычной тоски. Он был счастлив. Он подошел взгля-нуть, не просачивается ли свет из-под двери Адмирала. потом вернулся к себе и лег. -- Знаешь,-- сказала ему женщина,-- твой портси-гар так и не нашли. Адмирал толкнул дверь, не постучав. Командир эс-кадры кончал подписывать бумаги, которые подавал ему помощник. Перевернув очередной листок, он быст-ро прочитывал, слегка нахмурившись и чуть шевеля губами, потом выводил на странице замысловатую рос-пись. -- Привет, Адмирал,-- сказал он. -- Привет, шеф. С командиром эскадры Адмирал держался запросто. В свое время оба служили капитанами в одной части, а потом Люсьен "пробился", как выражался Адмирал, кривя при этом губы. Люсьен был честолюбив. Многие считали, что настойчивость у него заменяла способнос-ти, а умение приспосабливаться в свою очередь заменяло настойчивость. Ладить с начальством он был боль-шой мастер, и это смешило Адмирала, который, как бык, всегда шел напролом, "Вот вам и результат,-- говорил обычно Адмирал, когда удивлялись тому, что он все еще капитан.-- Мне не хватает гибкости". При этом он держался с Люсьеном как равный с равным и открыто смеялся над глупостями, которые тот делал. Выждав, пока командир эскадры торжественно за-хлопнул папку рапортов и приказов и отпустил помощника, Адмирал прямо приступил к делу. -- Я пришел поговорить насчет Рипо. Командир эскадры нахмурил брови и прищурился. -- Ты хорошо знаешь Рипо? -- спросил он. -- С тех пор как мы здесь, я вижусь с ним каждый день. Он отличный малый. -- Он поступил с Ромером не очень-то красиво,-- сказал командир эскадры. -- Брось шутить! -- со злой усмешкой воскликнул Адмирал.--Каждый из нас знал, что Ромер сломает себе шею. Парень он был хороший, но пилот никудыш-ный, в своем экипаже не пользовался никаким автори-тетом, да и экипаж не большего стоил. Так что... Нече-го играть словами,--продолжал он, усевшись напротив командира эскадры верхом на стуле.-- Сам-то ты полетел бы штурманом с Ромером? -- Будь я штурман... -- Ты согласился бы летать под началом Ромера? -- вспылил Адмирал.-- Ромер не умел точно держать курс., Он расстроился из-за этой истории, впрочем, было от чего,-- добавил он со смехом. -- С хорошим штурманом...-- начал командир эс-кадры. -- Это Ромеру не помогло бы. В одном можешь быть уверен: к себе в экипаж я бы Ромера не взял ни за что. Даже стрелком. -- Ты вечно перегибаешь палку,-- сказал командир эскадры. -- Нет,-- возразил Адмирал.-- Это ты, это вы все перегибаете палку, наказывая Рипо. Он всегда был на хорошем счету. За ним двадцать два вылета, и его не в чем было упрекнуть. Не виноват же он в том, что маши-ны столкнулись и он при этом уцелел. Эта история у кого угодно отобьет охоту лететь с Ромером, самому накликать на себя несчастье. -- Что ни говори, он отказался лететь,-- сказал ко-мандир эскадры. -- Нет,-- бросил Адмирал и встал.-- Он был нездо-ров, я сам видел. Он на ногах не стоял. Он не сказал, что отказывается лететь, а зря: ты отвечал бы за то, что раньше не отстранил Ромера от полетов. Тебя бы спросили, как ты мог позволить летать такому экипажу. Еще ладно бы экипаж, но самолет! Ты думаешь, RAF, настолько богаты, что могут гробить свои машины, доверяя их сапожникам вроде Ромера? На месте Рипо я отказался бы. Может, я очутился бы за решеткой, но уж ты бы эскадрой больше не командовал. -- Ну, ну...-- пробормотал командир эскадры. -- Послушай,-- сказал Адмирал.-- Есть только один способ покончить с этой историей. Оставь Рипо в покое. -- Нет,-- ответил командир эскадры, положив перед собой линейку.-- Как бы там ни было, он должен под-писать определение. Это дело принципа. Адмирал расхохотался ему в лицо. -- Какого такого принципа, Люсьен? -- тихо спро-сил он. -- Дисциплины. -- Потому что он лейтенант, а ты майор? Уверяю тебя, прав Рипо, а не ты, хотя он только лейтенант. Оставь,-- повторил он.-- Это было хорошо в мирное вре-мя. Впрочем, он подпишет твое определение, просто чтобы доставить мне удовольствие, если ты сразу же порвешь бумагу у него на глазах. Вот что я тебе пред-лагаю. А потом предложу и еще кое-что. -- Ты не представляешь себе, что такое командо-вать эскадрой. -- Конечно,--сказал Адмирал.--Я не слишком ло-вок. -- Не в этом дело. Я наложил на Рипо взыскание. Нужно, чтобы знали, что оно исполняется. -- Он уже четыре дня под арестом, и никто не ви-дел его в столовой. -- Если узнают, что я разорвал взыскание, никто не станет мне подчиняться. -- Да нет, ничего подобного,-- проворчал Адми-рал.--Надеюсь, ты не воображаешь, что мы бомбим Рур ради того, чтобы сделать приятное начальству? Мы летим, потому что это нужно, вот и все. И еще потому, что хотим этого. -- Ты ведь многого не знаешь,-- совсем тихо сказал командир эскадры.-- Вчера был у меня один пилот -- имени его я тебе не назову. Когда он возвращается с задания, он не видит посадочных огней. Он говорит, что все плывет у него перед глазами. Что ты об этом дума-ешь? -- Что ж, возможно, это правда. Если это тот, о ком я думаю, я, кажется, знаю, о чем идет речь. Уж, конечно, посадочные огни видишь в первую очередь. Каждый радуется возвращению. -- Ну и что бы ты сделал? -- На его месте или на твоем? -- На моем,-- сказал командир эскадры. -- Очень просто. Я сказал бы этому пилоту: "Вы прошли медицинское освидетельствование, зрение у вас отличное. Так что постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею". -- Я так и сказал,--поспешно проговорил командир эскадры. -- Ну вот, видишь, не так это трудно. И потом не все пилоты такие, хотя с каждым, да и со мной тоже, случается, что пропадает охота тянуть эту лямку. И с тобой, наверное. -- Что-то не помню,-- сказал командир эскадры, машинально приподнимая пепельницу. -- Не помнишь? Мне тебя жаль. После этого ста-новишься спокойнее, как молодой пес после чумки. Да что там говорить, может, ты об этом и не догады-ваешься, но в какой еще армии найдешь таких пилотов, как твои? -- Конечно. Но все же... Что еще ты хотел мне предложить? -- Слушай,-- сказал Адмирал, внезапно становясь серьезным.-- Мой штурман устал. Ты просишь, чтобы я полетел в следующий раз, хотя и не моя очередь. Я согласен, но при одном условии: ты даешь мне второго штурмана, и я беру Рипо. Когда мы вернемся, ты вы-зовешь его к себе. Ты немного поорешь на него --ради принципа, как ты говоришь,-- а потом у него на глазах порвешь определение. -- Я не против,-- сказал командир эскадры, поти-рая щеку,-- но есть одна сложность. Я ввел в курс дела командира базы. Понимаешь, когда Рипо отка-зался подписаться, я не знал, как поступить. И я не уверен, пойдет ли на это командир базы. -- Это уж твоя забота. Объясни ему, что с этим покончено, что лучше не поднимать истории, и дело в шляпе. -- Я не против,--повторил командир эскадры.--Ты действительно доверяешь Рипо? -- Как самому себе, и хотел бы, чтобы он стал моим штурманом: парень он уравновешенный и крепкий, а мой штурман нервничает. Дай мне ею на один раз, и все устроится. -- Договорились. -- Вот и отлично,-- сказал Адмирал, поднимаясь.-- Я сам этим займусь. Привет, шеф. VI Адмирал вышел, насвистывая. Он сел на велосипед и покатил к домикам. Накрапывало. Втянув голову в плечи, Адмирал нажимал на педали, и шрам, который не закрывала пилотка, белел на его лбу. "Проклятая страна,-- бормотал он.-- Выйти нельзя без плаща..." Но он был доволен, Люсьен уступил, не зная, как выпу-таться из этой истории. Товарищей, которые встреча-лись на пути, Адмирал приветствовал громким ворча-нием. -- Все улажено,-- сказал он штурману, потирая руки у печки. -- Как? -- Это уж мое дело. Увидишь. Улажено, и все. -- Спасибо,-- сказал штурман.-- Ты хороший товарищ. Очень трудно было? -- Люсьен немного поупрямился,-- ответил Адми-рал,-- но я привел кой-какие аргументы личного поряд-ка и вправил ему мозги. Нет,-- закричал он,-- видел ты этих господ? Они вздумали объяснять нам, что мы испытываем, когда летим на своих машинах в это пек-ло! Слышал бы ты, как они читают мораль. Потише, ягнятки мои! Я спросил у Люсьена, как бы он чувство-вал себя в штурманской кабине под началом у Ромера. Со мной он хитрить не посмел. Слишком хорошо я его знаю и слишком давно. Как облупленного, ясно? И всегда сумею поставить на место. Раз я здесь, он не посмеет приставать к тебе. Все улажено,-- повторил он. -- Спасибо,-- ответил штурман, протягивая Адми-ралу пачку сигарет.-- Если бы тебя здесь не было, я, пожалуй, и не выкрутился бы. Но все равно я бы за-щищался. -- Эх,-- вырвалось у Адмирала,-- если б я был на месте Люсьена, если б я командовал эскадрой, будь уверен, уж я нашел бы общий язык с ребятами. -- Верю. Но, увы, не ты командуешь. -- Когда-нибудь буду. Тогда заживем. -- Жаль,-- сказал штурман.-- Жаль, что я этого не увижу... -- Почему не увидишь? -- Уж слишком это было бы прекрасно. Я был бы счастлив служить под твоим началом, Адмирал. -- Так будет, штурман. Послушай,--продолжал Ад-мирал уже другим тоном.-- Люсьен рассказал мне об одном пилоте, который не видит посадочных огней. До-гадываешься, кто это? -- Да,--немного подумав, ответил штурман.--Но что значит не видит? -- Огни плывут у него перед глазами, и он не знает, как приземляться. -- Он устал. Может, стоит отстранить его от поле тов. -- Нет. Если его отстранят, он никогда уже не на-берется мужества снова сесть в самолет. Он пропал. -- Еще один, с которым я не хотел бы летать,-- ска-зал штурман.-- Разве что,-- добавил он,-- разве что ему попросту плохо без друга. Может быть, в этом все дело. -- Меня удивляет,--сказал Адмирал,--твоя мания все объяснять на свой лад. Он боится -- вот и все. Про-сто дрейфит. -- А тебе не кажется, что он слишком много раз-мышляет? Чтобы, возвращаясь из Рура, хорошо видеть посадочные огни, нужно разучиться видеть все осталь-ное. Или же нужна чья-то поддержка. Ты вот помог мне. Кто знает, что было бы теперь со мной без тебя. Я ведь не отказываюсь летать и бомбить врага, но хочу, чтобы от меня этого требовали повежливей. Когда у меня не будет такого друга, как ты, мне останется одно -- исчезнуть. -- Молчи,--сказал Адмирал.--А свою девочку ты уже забыл? -- Я не забыл ее,-- ответил штурман,-- но заменить все она не может. И летаю я не с ней, а с вами. Она тоже кое-что значит, но это совсем другое. Когда не хватает женщин, друзья служат вам утешением, но если нет друзей... -- ... женщины не могут быть утешением. Ты это хотел сказать? -- Примерно. -- Эх,-- сказал Адмирал,-- как все сложно! Но я об этом не думаю. -- Везет же тебе. Во всяком случае, этот парень мне нравится,-- сказал штурман.-- Нравится потому, что вы все на него ополчились, даже ты. Постарайся хоть немного понять. Какие у него отношения с экипажем? Стоящие они ребята или молокососы? -- Не знаю. -- Ну вот,-- воскликнул штурман.-- Не знаешь. А надо бы знать. Через неделю все будут сторониться его как прокаженного. Можно его спасти или нет? -- Не думаю,-- сказал Адмирал. -- Ты не пробовал. -- Он уже на мушке, как куропатка,-- сказал Ад-мирал, делая вид, что целится из ружья.--Продержит-ся еще немного -- и готов. Я не первого такого вижу. -- Ну что ж,-- сказал штурман,-- возьму его на себя. Он летит сегодня? -- Сегодня не будет полетов,-- сказал Адмирал.-- Видел, какая погода? Верхушки деревьев словно в вате. -- Пойду поговорю с ним. -- Не этого я для тебя добивался,-- сказал Адми-рал.-- Но поговори, если хочешь. Увидишь, я прав, Ромер и тот был меньше отмечен. -- Ты тоже отмечен. Посмотри на себя. -- О, я совсем другое дело,--сказал Адмирал, по-гладив свой шрам. Штурман поднялся и вышел вместе с Адмиралом. Туман быстро окутал все вокруг. Он укрывал землю и приглушал все звуки. Точно сквозь запотевшие стекла, смутно угадывались круглые спины соседних бараков. Штурман вздохнул свободнее. Сегодня вечером тревоги но будет, и огромные машины RAF замрут, точно до-менные печи, оставшиеся без кокса. На несколько часов летчики смогут располагать своим временем. В сумерках они шумными толпами покинут соседние базы и кто в автобусах, кто на велосипедах ринутся в бли-жайший городок. Будут распивать пиво и виски в ба-рах и сходят в кино, чтобы отпраздновать передышку. -- Я тебя покидаю,--сказал Адмирал.-- Пока. Штурман повернулся к нему и следил, как медлен-но растворяется в тумане силуэт Адмирала. У Адми-рала на душе тоже было легко. Он тихонько мурлыкал. Верно, думал: "И на том спасибо..." Штурман в нере-шительности бродил среди домиков, пока наконец не увидел на одной из дверей визитную карточку пило-та, которого искал. Он постучал. Пилот был дома и пи-сал письмо. В комнате было очень жарко, и он сидел без куртки. -- Я тебе помешал? -- Нет,-- ответил пилот,-- напротив. Входи. Рад тебя видеть. Садись. -- В такую погоду чувствуешь себя спокойнее. Ты никуда не собираешься? -- Нет, --сказал пилот.--Сочиняю письмо жене, хотя не знаю, доходят ли вообще до нее мои письма. Я посылаю их через Красный Крест, которому иногда удается доставить письма на материк, но особых иллю-зий я не питаю. А временами я начинаю бояться, как бы там не узнали, что я здесь, и не стали мстить семье. И все же не писать я не могу и стараюсь завуалиро-вать все, как умею. Это нелегко. Пилот спрашивал себя, зачем пришел к нему штурман. Они были мало знакомы и, встречаясь в столовой, обме-нивались незначительными фразами. Пилот был высо-кого роста, его коротко остриженные светлые волосы на-чинали лысеть на макушке. До войны он был инженером. Школу пилотажа он прошел в Англии. У него было кра-сивое лицо, грустное и усталое, и блуждающий взгляд. -- Это твоя жена? -- спросил штурман, показывая на фотографию, стоящую на столе. Взгляд пилота загорелся. -- Знаешь, мы почти никогда не расставались. А если назначали свидание, я становился в сторонке, под-жидая ее. Когда она подходила, я следил за ней взгля-дом, оценивая, точно чужую женщину, и говорил себе: "Она самая красивая, и она твоя жена. Тебе повезло". И тогда подходил к ней. -- Ты и теперь так же любишь ее,-- сказал штур-ман. -- Я не могу себе представить жизнь без нее. А ты,-- спросил пилот,-- ты разве не любишь свою жену? -- Да у меня никого нет,-- сказал штурман. -- Мне жаль тебя. -- Не стоит. Мне кажется, я чувствую себя менее несчастным, чем ты. Скорее, мне повезло. -- Да, во время этой катастрофы. -- Пожалуй, так. -- Ты будешь еще летать? -- Да,-- сказал штурман.-- Поэтому я и зашел к тебе. Я хотел бы летать с тобой. Пилот удивленно посмотрел на него: -- У меня ведь есть штурман. -- Просто мне пришла в голову эта мысль. -- Спасибо,-- сказал пилот.-- Любой командир был бы счастлив, что такой парень, как ты, захотел летать с ним. И все же,-- добавил он, отвернувшись,-- меня уди-вило бы, если б тебе это разрешили. В штабе меня не считают хорошим пилотом. -- Я знаю,-- сказал штурман.-- В штабе мало что понимают. -- Ты в курсе? Штурман кивнул. -- В курсе того, что со мной? -- Слышал отАдмирала,-- сказал штурман.-- Люсьен рассказал ему, что ты плохо видишь посадоч-ные огни. -- Уже? Пилот резко отодвинул стол и шагнул к штурману. От волнения его красивое лицо, за минуту до этого та-кое оживленное, потемнело. -- Значит, всем это известно? -- спросил он в отча-янии.-- И все будут на меня коситься? Ты же знаешь ребят,--продолжал он.--В столовой перед яичницей с беконом и кружкой пива, пока не объявлена тревога, они строят из себя великих героев. Послушать их -- они никогда не знали страха. Может показаться, что все они отчаянные вояки, рвутся вперед под барабан-ный бой и не думают ни о чем, кроме наград. А я вот думаю о своей жене и хочу вернуться к ней. С огнями у меня это случалось дважды. В первый раз я не при-дал этому особого значения. Я подумал, что стоит гус-той туман. Но когда я приземлился и заговорил о тума-не, весь экипаж посмотрел на меня так, словно я сооб-щил, что по дороге мы встретили далай-ламу. "Какой туман?" -- удивились они. Я молчал. Я чувствовал, что тут что-то неладно, вспомнил, что туман был какой-то странный, и решил, что просто устал. В другой раз я из осторожности обратился ко второму пилоту. Спро-сил, хорошо ли он видит огни. Он сказал, что видит. Я попросил его подсказывать мне и кружил почти вслепую, пока вдруг не увидел прямо перед собой по-садочную полосу, точно ночью после долгой дороги воз-ник передо мной столичный проспект. -- Ты был у врача? -- Хотел было сходить, но потом передумал. -- Он отличный малый,-- сказал штурман. -- Может,-- ответил пилот,-- но я засомневался. Просто для очистки совести я рассказал об этом Люсь-ену, о нем ведь хорошо отзываются. Я подумал, мо-жет, и с ним такое бывало и он сумеет дать мне совет. -- Вот уж ему доверяться не стоило,-- сказал штур-ман.-- Он тоже из тех, что "с барабанным боем". -- Я понял это слишком поздно. Он так посмотрел на меня, точно я признался ему, что зарезал собствен-ных родителей. Потом он прикрыл глаза, словно а смотреть не мог на такое ничтожество, и негромко, но резко бросил: "Постарайтесь видеть посадочные огни, иначе сломаете себе шею. Меня все это мало касается". Что ты на это скажешь? -- Ничего,-- ответил штурман.-- Люсьен дал мне семь суток ареста за то, что я отказался лететь с Ромером. Если бы Адмирал не вмешался, история зашла бы далеко. -- Ты не хотел лететь с Ромером? -- Я только что перед этим прыгнул с парашютом, Мне не хотелось сразу же начинать все сначала. -- Эх, Ромер! -- сказал пилот, барабаня карандашом по столу.-- Может, он тоже не видел огней. -- Это вещи разные,-- поспешно сказал штурман.-- Когда внизу посадочные огни, ты спасен. Достаточно внимательно следить за соседними машинами, кружить, не удаляясь от полосы, и никого не заденешь. Не так уж трудно. В эти минуты мне в своей кабине нечего делать. Я тебе помогу. -- Я был бы рад,--сказал пилот.--Я бы хотел, чтобы ты был рядом, и уверен, что тогда снова буду видеть огни. Но ведь тебе ни за что не разрешат ле-тать со мной. -- Как знать. У меня пока нет экипажа. Если я попрошу об этом Люсьена, возможно, он согласится. -- Тогда попробуй,-- сказал пилот.-- Я буду счаст-лив взять тебя в свой экипаж, а ты проконтролируешь моего штурмана. Я никогда ничего не говорил, чтобы не повредить ему, но он допустил несколько серьез-ных ошибок. Как-то ночью он чуть было не спутал объект. -- Можешь на меня рассчитывать,-- сказал штур-ман, пожимая ему руку.-- И главное, не пиши жене, что устал. Если хочешь, просто напиши ей, что у тебя есть друг. -- Как это? -- спросил пилот. -- Вот так. Встретил его на остановке автобу-са -- вот и все. В этот вечер штурман обедал в столовой. Народу было немного. Адмирал не появлялся. Штурман взял пустую тарелку и, как обычно, подошел к раздатчи-кам, потом сел за свободный столик, чтобы не стес-нять товарищей, которые, переговариваясь, усажива-лись за другие столики. В огромном зале с железными потолочными балками, пропитанном запахами кухни, стоял неумолчный гул голосов. Занавески на окнах были задернуты. Люди подходили с тарелками к буфе-ту, потом возвращались за столики. Несколько офи-церов уже в летной форме быстро проглотили свой обед и исчезли. Наверное, Адмирал уехал в город и сидел где-нибудь в баре, забыв о лагере. Атмосфера, царившая сейчас в столовой, была со-всем не та, что перед вылетом, когда летчики стара-лись не встречаться взглядом с соседями, сдерживая нервную зевоту. Большинство спокойно ело безвкусную пищу, к которой никто не мог привыкнуть; штурман тоже без всякого удовольствия жевал неизменное мясо в соусе и вареные овощи. Он уже почти кончил обед, когда к нему подсел молодой бомбардир. -- Вечно одно и то же,-- проворчал бомбардир, ста-вя тарелку на стол. -- Да, вечно,-- повторил штурман. Бомбардир прибыл сюда около месяца назад. Он вы-рядился в battle-dress', из-под которой нелепо выгля-дывали рубашка и пояс, но штурман смотрел на него с дружеской снисходительностью. -- Приятно, когда вечер в твоем распоряжении. Собираешься развлечься? -- Бабенки, которых встречаешь в pubs2, меня не вдохновляют,-- ответил бомбардир. -- Терпение,--улыбаясь, сказалштурман.--Это вопрос нескольких месяцев. Потом вернешься во Фран-цию и, может быть, еще пожалеешь об этом времени. Знаешь, сейчас здесь, пожалуй, лучше, чем там. Еда, конечно, скверная, но все-таки она есть. Впрочем, у бомбардира был превосходный аппетит. Он быстро покончил с супом и, отодвинув тарелку, на-бросился на мясо. Он жевал с остервенением, и бело-курые усики шевелились над губой. -- Ты не побоялся сесть рядом со мной? -- спросил штурман. -- А что такое? -- Мне кажется, после гибели Ромера меня избе-гают. -- Да ну,-- сказал бомбардир,-- об этом уже забы-ли. Во всяком случае, меня никогда не интересовало, почему ты с ним не полетел. Я знаю только, что ты прыгнул с парашютом; надеюсь, мне никогда не при-дется этого делать. На счету у меня только пять выле-тов, и с меня вполне достаточно. А у тебя? ' Летная форма (англ.). s Пивные (англ.}. -- Двадцать два. -- Двадцать два,-- произнес бомбардир таким то-пом, словно и не надеялся когда-нибудь достигнуть такой фантастической цифры.-- К парням вроде тебя я отношусь с большим уважением. -- Спасибо. Наверстаешь, не бойся. И как знать? Когда после тридцати или тридцати пяти вылетов тебя отпустят как выполнившего свой долг перед объеди-ненными нациями, ты еще останешься на сверхсрочную. -- Как знать? -- повторил бомбардир и фыркнул. Штурман направился к выходу, но в холле встретил командира эскадры. Он отдал честь и попросил разре-шения обратиться. -- Слушаю вас. -- Господин майор,-- сказал штурман,-- я прошу вас разрешить мне летать с Лебоном. Так звали пилота, который не видел посадочных огней. -- Зачем? -- Думаю, смогу ему помочь. И кроме того, так я снова войду в форму. -- Но экипаж Лебона укомплектован полностью. -- Я мог бы летать вторым штурманом. -- У меня были другие планы на ваш счет,-- ска-зал командир эскадры,-- но что ж, согласен. Завтра вы будете в приказе. Командир эскадры хотел было идти, но вдруг повер-нулся к штурману. -- Доброй ночи,-- сказал он, протягивая ему руку. Опасаясь, как бы он не передумал, штурман почти выбежал из холла и поспешно зашагал к домикам. По-том он пошел медленней. "В конце концов,-- думал он,-- я, сам того не подозревая, сумел все уладить. Я хочу летать с Лебоном, и Люсьен, который считает, что с ним опасно связываться, пожимает мне руку... Опасно связываться...-- повторил он.-- Как легко они умеют осуждать! И с какой уверенностью судят!.." Когда штурман постучался к пилоту, тот собирался идти обедать. -- Все в порядке,-- сказал штурман.-- Я видел Люсьена. Он согласен. Завтра я лечу с тобой. -- Он разрешил? -- спросил пилот, словно не верил собственным ушам. -- Я полечу вторым штурманом, но буду делать все, что ты потребуешь. -- Ладно,-- сказал пилот.-- Посмотрим. Спасибо. Ты молодец. -- Это ты оказал мне услугу, согласившись лететь со мной. Благодаря тебе Люсьен, наверное, порвет мое взыскание. -- А,-- сказал пилот и помрачнел,-- понимаю. Ведь то, на что ты идешь,--дело опасное. -- Идиот! -- закричал штурман.-- Ты не так меня понял. Брось выдумывать. Просто никому, кроме меня, не пришло в голову тебе помочь, вот и все. Когда я узнал, что тебя бросили на произвол судьбы, я пришел к тебе, чтобы не чувствовать себя одиноким. Это ты меня спасешь, а у меня и так все улажено благодаря Адмиралу. Пилот, стоявший перед штурманом, был выше его почти на голову, и штурман смотрел на него с восхи-щением. Как могло случиться, что такой богатырь не видит посадочных огней? Куртка трещала у него в пле-чах, от него исходило ощущение необыкновенной силы и уравновешенности. Но если поймать его взгляд, становится не по себе. Он старался не смотреть на собеседника, а когда случайно встречался с ним гла-зами, тотчас отводил их, словно боялся выдать какую-то тайну. -- Предупреди экипаж,-- сказал штурман.-- Если ты скажешь им, что мне делают одолжение, чтобы я снова вошел в колею, ребята будут польщены. Я не хочу, чтобы твой штурман думал, что я собираюсь его контролировать. Кстати, как его фамилия? -- Везер. -- Ну так вот, скажи Везеру, что, пожалуй, он тоже должен будет мне помочь. Но в воздухе поступай как знаешь. Ты хозяин, и я буду подчиняться тебе. -- До завтра,-- сказал пилот.-- И главное,-- тихо добавил он,-- не беспокойся. Я увижу огни. -- Неважно,-- ответил штурман.-- Спокойной ночи. VII Штурман с Везером подошли к самолету как раз в тот момент, когда заработал первый мотор. Прогноз направления ветра трижды менялся, и каждый раз приходилось заново пересчитывать курсы. Штурман с трудом взобрался в машину и сел на одну из скамее-чек за кабиной пилота, там, где перед взлетом разме-щались те, кто ничем не был занят, чтобы не пере-гружать носовую часть. Взревели один за другим четыре мотора, их рокот слился в один оглушительный рев, и огромная машина задрожала всем корпусом. Штурман положил между ног парашют и зеленый планшет с картами и вздохнул. Каждый раз в эту минуту он начинал думать, не совер-шил ли он ошибки при вычислении курсов; и он знал, что в полете все время будет рассчитывать их заново и только потом передавать пилоту. Но пока что делать ему было нечего, и долгий церемониал взлета давал ему несколько минут передышки. Взлет был делом пилотов и механика. Они следили за температурой, давлением и счетчиком оборотов. При-нимать решения не входило в обязанности штурмана. Согласно инструкции, он обычно подключался к связи, чтобы слышать, о чем говорят пилоты; но на этот раз он снял шлем с укрепленными в нем наушниками и микрофоном и провел ладонью по вспотевшему лицу. Везер сидел напротив, рядом с бомбардиром, и рылся в своем планшете -- наверное, искал карандаш. В эки-паже у Лебона были, пожалуй, славные ребята, но штурман еще не успел приглядеться к ним. Бомбар-диром оказался тот самый паренек со светлыми уси-ками, которого штурман встретил накануне в столовой во время обеда. Везер был уроженец Лотарингии. Свои ластики он носил на шнурочках, которые привязывал к пуговицам своей куртки; время от времени, заду-мавшись, он, как ребенок, посасывал кончик каранда-ша. Да, все очень славные, но, по-видимому, надеяться на них особенно нельзя. "Чтобы добиться успеха, этого недостаточно",-- ворчал штурман, глядя на них. Стрел-ки уже сидели в своих застекленных турелях. "А чего стоят эти, я узнаю только в воздухе". Голоса моторов один за другим включались в гроз-ный рев, разрывающий ночь, в то мощное переливча-тое гудение, что вздымалось над землей каждый раз перед вылетом. Наконец самолет дрогнул, и штурман, улыбаясь, подмигнул Везеру и бомбардиру, сидевшим напротив. Пилот растормозил -- значит, проба двигате-лей прошла хорошо. Иногда вся подготовка к полету оказывалась напрасной из-за повреждения в приборах или какого-нибудь мотора, который не давал своих обо-ротов. Машина качнулась всей тяжестью тридцати тонн металла, горючего и бомб и вырулила на бетонирован-ную дорожку, ведущую к взлетной полосе. Сидя на жесткой ребристой скамейке, прислонись спиной к твер-дой и холодной стенке фюзеляжа, который со своими лонжеронами, трубами и кабелями напоминал корпус подводной лодки, штурман своей спиной, всем своим нутром ощущал каждое движение самолета. Даже не глядя в иллюминатор, он угадывал по легкому голо-вокружению мелькавшие вокруг них огни самолетов, которые в свете синих и золотых фонарей, вытянув-шихся вдоль дорожки, один за другим осторожно вы-руливали на старт. Он видел перед собой неровные очертания рощ, плотным кольцом окружавших аэрод-ром. При каждом торможении штурмана толкало впе-ред, и всякий раз он страдал от этого. Каждый раз, когда эта неповоротливая и такая хрупкая четырехмо-торная громадина скрежетала всеми своими болтами, ему хотелось застонать. Парашютные ремни стягивали ему бедра, и он с трудом вытащил из кармана платок, чтобы вытереть пот со лба. Через несколько секунд машина повиснет в воздухе и мучению придет конец. Грохот сотрясет дома, над которыми пролетят на задание самолеты, и, вслушиваясь в рев урагана, проносящегося над головой, женщина, возможно, спросит себя, не летит ли сейчас и штурман с эскадрой среди этих звезд. Как она вспо-минает о нем? И что думает о той могучей силе, что каждую ночь неудержимо несется на восток, чтобы уничтожать города? Наверное, ее муж, intelligence-offi-cer, что-то ей рассказывал, и потому она отнеслась к штурману с таким сочувствием. Но конечно, intelligen-ce-officer все видел как-то со стороны, подобно началь-нику контрольного поста, наблюдающему за полетами сквозь стекла своей вышки: самолеты для него только машины определенного веса, стартующие одна за дру-гой по зеленому сигналу или внезапно возникающие из мрака в ослепительных лучах световых прожекторов и проносящиеся, сбавляя скорость, по освещенной до-рожке. Потом летчики входят в комнату разведслужбы. Они рассаживаются вокруг некрашеного деревянного стола и отвечают на вопросы. "Заметили ли вы раз-рывы над объектом? Был ли огонь ПВО, плотным и точ-ным? Атаковали ли вас истребители?" Но intelligence-officer никогда не узнает, что такое точный огонь зени-ток; он никогда не услышит, как по крыльям хлещет шквал снарядов; он никогда не почувствует, как кровь стынет в жилах, когда навстречу эскадре вспыхивают орудийные залпы. Утром штурман позвонил женщине и предупредил ее, что в ближайшие два-три дня прийти не сможет, потому что должен участвовать в очередной операции. Голос в трубке, слабый и неуверенный, казался совсем юным; в нем звучали протяжные хрустальные ноты, которые может надломить малейшее волнение. "Как я рада!" -- сказала она, узнав, что штурман вернулся в строй. Штурман поспешил оборвать разговор и быстро повесил трубку. Что ее обрадовало? Наверное, она ре-шила, что история с Ромером улажена; но, кроме того, она, может быть, обрадовалась тому, что штурман боль-ше не числится в нарушителях дисциплины и заведен-ного порядка и снова занял свое место среди нацио-нальных и всемирных героев. "Нет, она гораздо лучше. Она рада, потому что знает, как я страдал, оставаясь в стороне. Она рада так же, как и я". Из коридорчика вышел бортмеханик и, тронув штур-мана за плечо, показал ему пальцем на кабину пилота. Осторожно ступая, штурман добрался до пилота, и тот попросил его стать поближе. Штурман натянул шлем и включил микрофон, но пилот продолжал делать ему знаки. Он не хотел пользоваться микрофоном. Тогда весь экипаж услышит, о чем они говорят. Штурман стянул шлем и подставил руку наподобие трубочки к уху, чтобы лучше слышать сквозь гул моторов. -- Ты видишь их? -- спросил пилот. Самолет был уже около взлетной полосы, и каза-лось, пилот ожидает, когда оторвется самолет, двигав-шийся перед ними, чтобы занять его место. -- Что? -- закричал штурман. -- Огни, черт побери! Они были неяркие, это правда, но видны хорошо. Слева, куда выруливал самолет, за которым они долж-ны были следовать, протянулись вдаль два сливающих-ся ряда золотых огней, точно фонари в каком-то вы-мершем городе, бесцельно горящие вдоль бульвара. Штурман вздрогнул. Вот оно. Самолет еще не про-бежал взлетной полосы, а пилот уже перестал разли-чать огни. "Ну что ж,-- подумал штурман,-- с пило-том, который не видит взлетных огней, в воздух все равно не поднимешься. Делать нечего, придется отка-заться". И он почувствовал досаду. Но второй пилот наклонился к нему и вопросительно на него посмотрел. "Если я его оставлю, он пропал,-- подумал о пилоте штурман.-- После такого оправиться невозможно". -- Все в порядке,-- сказал он второму пилоту, что-бы успокоить его. Он стал за спиной пилота и положил руки ему на плечи. Потом, наклонившись к самому его уху, так что ощутил теплоту кожи, спросил требовательным голосом, которого раньше за собой не знал: -- Ты видишь приборы? -- Да. -- Тогда я буду тебя вести. Я буду сжимать тебе плечо, и ты будешь знать, в какую сторону поворачи-вать. Так просто нас не возьмешь. -- Ты думаешь? -- спросил пилот. -- Ну конечно. А теперь давай. Выруливай на старт. Уже несколько секунд на них был направлен зеле-ный свет; теперь он начал яростно мигать. Это зна-чило: "Поторапливайтесь". -- Ладно, ладно,-- проворчал штурман.-- Не нерв-ничайте, господа. Он надавил на плечи пилота, тот в свою очередь двинул вперед все четыре рычага газа, и самолет тро-нулся. Затем штурман ослабил левую руку и похлопал пилота по плечу, добиваясь того, чтобы машина стала точно у края полосы. -- Отлично,-- сказал штурман.-- А теперь следи только за приборами. Остальное я беру на себя. Пошли. Словно органист, управляющий регистрами, пилот правой рукой медленно передвинул рычаги газа вперед до упора. Машина дрогнула--ее оживило дыхание огромной силы. Она двинулась сначала тяжело, потом сила скорости приподняла ее над землей, и, точно чу-десный дождь падающих звезд, понеслись назад осве-тительные огни. Штурман давил на плечи пилота, и, повинуясь ему, тот быстрыми движениями пальцев пе-ремещал рычаги. "Налево... Еще немного... Хорошо". И, как лошадь на экране, при замедленной съемке, одо-левающая препятствие, самолет величественно под-нялся в воздух. -- Ну вот,--процедил штурман сквозь зубы.--Так и ломают себе шею. Не обращай внимания на огни,-- закричал он пилоту, отпуская его плечи.-- Теперь на них наплевать. Они тебе больше не нужны. Ложись на курс. Пилот кивнул. Он сбавил газ и, не отводя глаз от указателя скорости и крохотного силуэта самолета на искусственном горизонте, по которому определял вы-соту, сжал обеими руками штурвал. "Сто тридцать миль, сто сорок, сто пятьдесят..." -- считал штурман. Потом он отодвинулся, чтобы не заслонять бортмеха-нику заднюю доску с приборами, и, в то время как Везер, прижав планшет к груди, пробирался к себе в кабину, стал рядом со вторым пилотом. Самолеты поднимались со всех соседних аэродромов.| Их огни проносились над самой землей, потом медленно взмывали в небо, туда, где сосредоточивались эскад-ры. В нужную минуту Везер давал новый курс, по ко-торому самолет должен был вернуться к базе, чтобы занять свое место в боевом порядке. -- Стрелки, внимание,--сказал пилот в микро-фон.-- Беру вправо. Предупреждайте о машинах. "Он взял себя в руки,-- подумал штурман.-- Но если б стрелки вдруг узнали, что он почти слеп..." Он снова стал за спиной пилота и положил руки ему на плечи. Он ни в чем не упрекал его. Рисковали они вме-сте, а одним безумием больше или меньше -- все равно. Пока есть опасность столкнуться с каким-нибудь само-летом, идущим наперерез, нужно быть рядом с пило-том. "Во всяком случае,--думал штурман,--по возвра-щении я молчать не буду и заставлю его еще раз прой-ти медицинское освидетельствование. Отвечать за ги-бель всего экипажа я не хочу". В этот момент пилот снял руку со штурвала и, полуобернувшись к штур-ману, пожал ему пальцы. Сейчас только таким образом он мог выразить ему свою признательность и свою дружбу. Штурман наклонился к нему. -- Это было не так уж трудно. Теперь я уверен, что ты будешь видеть огни. Пилот притянул штурмана к себе. -- Начинаю видеть,-- сказал он. -- Ладно, не забывай о соседях,-- пробормотал штурман.-- Смотри, как бы не врезаться. Грохот стоял такой, что пилот мог слышать только то, что говорили в микрофон: у каждого к шлему было прикреплено резиновое рыльце, и микрофон сидел в его углублении. Если только не нажимать на кнопку связи, можно вовсю сыпать проклятиями и тебя па услышат. Иногда это доставляло удовольствие, и каж-дый старался воспользоваться такой возможностью. Действительно, к пилоту мало-помалу возвращалось самообладание, и время от времени он отрывался от своих приборов и бросал быстрый взгляд в темноту, туда, где застыли хрупкие звезды и, точно дельфины, колыхались в черных водах ночи огни ближайших машин. -- Пилот, влево! -- вдруг крикнул стрелок. Пилот налег на штурвал, и самолет послушно по-вернул влево. -- Все в порядке, стрелок, все в порядке. Какой-то самолет, настоящая скотина, прошел пря-мо у них под носом; все, кроме Везера, закрытого в своей кабине, видели, как его огромная масса выныр-нула откуда-то справа из пустого пространства. Навер-ное, машина была с соседней базы и за штурвалом сидел молодой парень, какой-нибудь погонщик быков из Австралии или лесоруб из Канады, короче, один из тех, что в тонкости вдаваться не любят и, когда меняют курс, слушают только команду и не думают об опас-ности врезаться в товарища. Таких всегда следует осте-регаться. На несколько секунд у штурмана перехватило ды-хание. Вот так, наверное, в ту памятную ночь все и произошло. Сам не зная почему, он вспомнил Адмирала у само-лета в ту ночь, когда штурман пришел его встретить после полета. Адмирал только что выбрался из машины и еще нетвердо держался на ногах; он побежал к полю, окружавшему бетонированную площадку, на которой под сенью деревьев стоял самолет, и, упав на траву, стал хватать ее руками. "Послушай,-- сказал штурман, подходя к нему,-- что с тобой? Ты болен?" Адмирал поднялся, шрам сверкал на его непокрытой голове, и у него вдруг вырвался смешок, похожий на сдавленный кашель. "А ты никогда этого не делал? -- спросил он.-- Понимаешь, звезды в конце концов чертовски надое-дают, и, чтобы убедиться, что я на земле, я должен пощупать ее. И тогда мне снова хорошо". А ведь тот полет был не тяжелее других. Адмирал поводил фона-риком по фюзеляжу и крыльям и обнаружил только два или три следа от снарядных осколков. "Сволочи!..-- закричал он.-- Вот сволочи!.." "Неужели он каждый раз, возвращаясь из полета, будет щупать землю?" -- спросил себя штурман. И вне-запно он ощутил желание, вернувшись, тоже припасть к земле. Теперь она для него наполнилась смыслом: там ждала его молодая женщина под рубенсовским портретом розовощекого голубоглазого ребенка, висев-шим над красной плюшевой кушеткой. Штурману так хотелось бы отдать все теперешние тревоги за безмя-тежность той ночи, когда он лежал -- сколько времени это длилось? -- вытянувшись рядом с женщиной, поло-жив руку ей на грудь, оцепенев от счастья. А теперь нужно было снова приниматься за прежнее. "Зачем?" -- опять спросил он себя. Он мог бы растянуть историю с взысканием. Мог бы отказаться от вмешательства Адмирала. Его посадили бы под арест, а тем временем, может быть подписали бы перемирие и в конце концов все как-то уладилось бы. Но нет, он должен был про-должать, чтобы получить возможность снова увидеться с женщиной, и еще из-за этой дурацкой истории с Лебоном, которого хотели угробить, потому что он пере-стал различать огни. "Ну и что?--с горечью сказал он себе.--Еще немного, и сейчас мы бы навеки пере-стали их видеть. О таких вещах лучше никогда не рассказывать и, главное, никогда не бахвалиться ими". Пролетев над своими базами, эскадры выстроились, образовав огромный сверкающий вал, который пока-тился к южному побережью Англии. Там выключат все огни, пилоты наберут высоту, следя за светящи-мися стрелками приборов. В своих турелях зашеве-лятся стрелки, словно желая убедиться, что бодрствуют. Освещены только кабины штурманов. Не разделяя вол-нений других членов экипажа, они безмятежно про-кладывают курсы, отделенные от всего окружающего мира. Штурман пробрался между пилотами, приподнял шторку штурманской кабинки и сел рядом с Везером. Зажав карандаш в зубах, Везер работал с прибором; сигналы, пляшущие на зеленых экранах, показывали пересечения радиоволн и позволяли рассчитать место-положение самолета. Штурман легонько отодвинул то-варища. Везер уступил ему прибор, и он взялся за ручки. Он записал координаты, и Везер указал каран-дашом на навигационной карте точку в открытом море. Скоро они пролетят над первыми линиями противо-воздушной обороны континента, и орудийные залпы слегка вспенят катящийся вал бомбардировщиков. Дальше курс лежал на восток до самого Седана, спу-скался немного к югу, чтобы заставить противника ожидать атаку на Штутгарт, и внезапно сворачивал на Вюрцбург, где предстояло разбомбить подшипнико-вые заводы. Сам Вюрцбург не упоминался. Географи-ческие координаты определяли только место: 09В°75/ восточной долготы и 48083/ северной широты. После чего путь шел на северо-запад, потом снова на юг и, наконец, зигзагами на запад, к берегам Англии. -- Ветер снова переменился,-- сказал Везер. Каждые полчаса мощные передатчики сообщали самолетам силу и направление ветра. В секретности больше не было смысла. Враг уже обнаружил бомбар-дировщики, поднял истребители, и вся Европа знала силу ветра и его направление. Все было как-то странно. В экипаже на штурмане не лежало никакой ответствен-ности, и, сознавая это, он испытывал облегчение. Он внимательно следил за работой Везера, словно сидел в учебной кабине и словно грохот, оглушающий его, несмотря на плотной шлем и наушники, был шумом турбины, имитирующей грохот моторов. Экипаж был спокоен, и, когда они летели над побережьем, штурман даже не встал с места, чтобы полюбоваться зрелищем скрещивающихся прожекторов и орудийных разрывов. Самолет качнулся влево, потом занял нормальное по-ложение. За шторкой в своей застекленной кабине бом-бардир всматривался в небо перед собой. Он молчал. Штурман видел, как он сидит на скамеечке, чуть пово-рачивая голову, точно часовой на крепостной стене, окруженный ожерельем мерцающих звезд. Везер тоже, казалось, не тревожился. К тому же сегодня ночью спутать объект было невозможно. -- Я тебе не нужен? -- спросил Везера штурман. -- Нет,-- ответил Везер.-- Займись чем хочешь. -- Поискать звезду? -- Если хочешь. Хотя, сам знаешь, звезды... Штурман вынул из чехла секстант. На мгновение он заколебался. Какую звезду будет он визировать? Он любил Юпитер, сверкающий высоко в небе, точно маяк, но Юпитер -- планета, и его блуждающая орбита требовала более сложных вычислений. Лучше на этот раз для удобства взять какую-нибудь звезду первой ве-личины, которую легко поймать в голубой глазок сек-станта, например Арктур, подвешенный к сверкающе-му ожерелью. -- Пилот,-- сказалштурман,-- курс.Визирую звезду. -- А,-- отозвался пилот,-- звезду... Сегодня нас балуют. Обычно штурманы к звездам не прибегали. Они предпочитали обходиться без них. Конечно, зная, сколь-ко световых лет вас разделяет, нетрудно вообразить, что звезды неподвижны и ты сам не движешься, но когда в полете проецируешь звездные углы на гринвич-ский меридиан, местоположение определяешь очень приблизительно, а ведь по курсу вас подстерегают ис-требители и зенитки. Так что визирование звезд было лишь вспомогательным средством и лирической пере-дышкой, и штурман просто предоставлял в распоряжение Везера еще одну прямую, с которой тот мог делать, что ему угодно. Штурман, точно звездочет, забрался под астрокупол, отыскал надежную точку опоры, поймал в видоиска-тель Арктур, похожий на дрожащую каплю росы, и включил секундомер. Не выпуская штурвала из рук и легонько касаясь носками педалей, пилот держал самолет, стараясь избежать в течение этих двух минут визирования малейшего крена. -- Отлично,-- сказал штурман.-- Я кончил. Он открыл бортовой журнал и бросил на стол Везеру записку: "Арктур, 43В°35/". Везер взял компас и начертил угол у себя на карте. Линия Арктура проходила недалеко от маршрута, и Везер, обернувшись, подмигнул штурману. -- Неплохо ты сработал,-- сказал он. Штурман вернулся к пилотам, еще ослепленный яр-ким светом ламп в кабине Везера. Он облокотился на боковой щиток. Самолет летел с притушенными огнями в кромешной темноте. Только моторы выбрасывали сно-пы бледно-розовых и голубоватых искр. Земля тоже казалась мертвой, а ведь она, наверное, дрожала от чудовищного грохота самолетов. Сидя спиной к пилоту, бортмеханик записывал на больших страницах своего журнала температуру и атмосферное давление; потом он поднялся, тяжело ступая, прошел назад и занялся переключением насосов центральных бензобаков. -- Стрелки, вы видите машины? -- спросил пилот. -- Да,-- ответил хвостовой стрелок.-- Все на виду. Штурман подошел к пилоту. Слегка налегая на штурвал, тот выравнивал крены, его большие меховые сапоги на педалях почти не шевелились. Кивком голо-вы он подозвал штурмана, и тот наклонился к нему. -- Знаешь,-- сказал пилот, на минутку приподняв маску,-- все в порядке. Я все вижу. "Ну вот,-- выпрямившись, подумал штурман,-- он тоже спасен. Это был самый обычный страх, но он это-го не сознавал. А я,-- спросил он себя немного спу-стя,-- страшно ли мне?" Вопрос показался ему странным. При взлете он не испытывал страха. Этот взлет был сознательным рис-ком. Но когда пилот чуть было не врезался в этого скота, что вынырнул у них под носом, у штурмана все похолодело внутри и втайне он пожалел, что ради удо-вольствия помочь ближнему пустился в такую дурац-кую авантюру. Но сейчас жалеть уже не о чем: жребий брошен, и никто не в силах ничего изменить. Спокойствие, которое он теперь испытывал, было для него загадкой. Он несся вперед, как когда-то над равнинами Англии во время ночных учений, и машина так же подрагивала через ровные интервалы от работы моторов; но теперь он летел навстречу врагу и должен был обратить в прах подшипниковый завод. Вместе с его экипажем четыреста пятьдесят других самолетов направлялись к Вюрцбургу, все глубже погружаясь во мрак, словно оберегавший их, и еще шестьсот самоле-тов должны были повернуть у Седана к Кельну, чтобы отвлечь часть контратакующих истребителей и перево-рошить старые развалины города-мученика. Штурман не привык оставаться без дела, и он не ожидал, что его будет осаждать множество мыслей, до этого лишь смут-но мелькавших в его уме. Каждый раз по мере прибли-жения к объекту он чувствовал в словах, которыми обменивались члены экипажа, особенно стрелки, какую-то нервозность, и в конце концов она, точно холодная изморось, пробирала и его. В эту ночь ему было не по себе. Он уже не испытывал никакого любопытства. Он видел перед собою Адмирала, ощупывающего землю, и молодую женщину в свете лампы, ее глаза, похожие на узкие листья безвременника. "Не соврал ли он? -- подумал штурман, возвращаясь мыслями к пилоту.-- Действительно ли он видит огни или врежется в про-жекторы?" Он стал рядом с пилотом и похлопал его по плечу. -- Все в порядке? -- крикнул он, наклонившись к его маске и подняв кверху палец. В ответ пилот только закивал своим пятачком. У него не было времени на разговоры. Ночь стояла та-кая темная, что с трудом можно было различить концы крыльев самолета. Чтобы удерживать тридцатитонную машину в устойчивом положении, пилоту нужно было то и дело нажимать на педали управления и не упу-скать силуэтик самолета с линии искусственного гори-зонта. Но все шло хорошо. Указатель скорости пока-зывал двести двадцать миль. На такой высоте это должно было давать четыреста километров в час. Че-рез несколько минут они будут над Вюрцбургом и нач-нется крупная игра. -- Алло, пилот,-- сказал стрелок верхней турели.-- Пожар слева от нас. Штурман уже заметил красное зарево, которое ши-рилось на горизонте, точно нарождавшаяся заря в пре-красный летний день; расстояние определить было трудно, но казалось, что это далеко. -- Должно быть, Кельн,-- сказал Везер из своей кабины. Согласно плану ночного налета, сначала должны были бомбить Кельн, находившийся в двухстах кило-метрах к северо-западу от Вюрцбурга. Наверное, зажи-гательные бомбы уже взметнули на развалинах города новые костры и часть истребителей устремилась туда, чтобы отбить атаку бомбардировщиков. Это было уда-чей для тех, кто летел на Вюрцбург,-- противовоздуш-ная оборона пребывала в неуверенности. И кроме того, верил ли враг в то, что над Вюрцбургом нависла реальная угроза, или считал этот маневр ложным? Чтобы обмануть штабы противовоздушной обороны, RAF на-правляли иногда к своим постоянным объектам не-сколько одиночных самолетов, которые сбрасывали по пути целые лавины фольги; на экранах радиолокаторов появлялись те же молочного цвета изображения, что и при налете бомбардировщиков. Усомниться в возмож-ности атаки на Вюрцбург было тем легче, что в эту ночь от огромного вала должны были отделиться еще несколько отвлекающих групп и, повернув на юг, скрыть действительную цель налета. Мысль о том, что пылающий Кельн притягивает к себе истребителей, точно костер лесных мошек, на ка-кое-то время успокоила экипаж. Дорога была открыта. -- Вижу,-- сказал пилот.-- Конечно, это Кельн. -- Вы хорошо видите, пилот? -- спросил Везер. -- Да. Штурман нахмурился. Значит, и Везер нервничает. Может быть, он понял, что произошло при взлете? Но кто угадает, что именно испытывает человек в эти ми-путы? Вдыхая кислород под своими резиновыми маска-ми, летчики должны были говорить лишь о том, что ка-салось положения самолета. Остальное следовало за-быть. И поскольку на такой высоте нельзя было выключить кислород, не рискуя потерять сознание, лучше хранить свои секреты при себе, потому что все слышали, о чем говорилось в микрофон, слышали даже чужое дыхание, если кто-то забывал отпустить кнопку. Значит, штурману надо молчать, иначе каж-дый заинтересуется, почему это он старается успоко-ить Везера. Но Везер, видимо, что-то подозревал: за-чем бы он стал расспрашивать пилота о пылающем Кельне? Теперь штурман мог переговариваться с пилотом только взглядом и жестами, но это безмолвное сообщ-ничество связывало их крепче, чем любые признания. Хватит с них признаний. Теперь речь шла о том, чтобы пройти над Вюрцбургом и не пролететь мимо этих под-шипников, которые шли на постройку истребителей, их исконных врагов. Первые светящие бомбы над Вюрцбургом распустились прямо перед ними, точно красные и золотые цветы фейерверка. Каждый раз побоище начиналось с празд-нества. Разбрасывали звезды, рассыпающиеся яркими цветами, зажигали бенгальские огни, и прожекторы ша-рили в небе, взметая ввысь ослепительные стрелы. По-том зажигательные бомбы накатывались волной корот-ких трепещущих вспышек. Декорации были как раз для балетов короля-солнца, не хватало только танцо-ров. Но бросали фугаски, и все мгновенно менялось. Падая вниз, бомбы взрывались одна за другой, и на вы-соте семь тысяч метров воздушные волны встряхивали самолеты; потом взлетали на воздух нефтехранилища и склады смазочных материалов, и тяжелые клубы красного дыма раздувались и опадали под ветром. И внезапно, точно стая хищных птиц в золотых отсве-тах пожара, из мрака вырывались эскадры. Самолет приближался к цели, и пилот искал среди общего скопления место поспокойней, в стороне от гра-да бомб, падающих с неба, из зияющих бомбоотсеков. -- Бомбардир, слушаю вас,-- сказал пилот. -- Курс прежний,-- сказал бомбардир.-- Дорога от-крыта. Наклонившись вперед к своим механизмам, бом-бардир уже всматривался в пожар сквозь сетку при-цела. Если пилот будет идти тем же курсом, понадо-бится, чтобы выйти к цели, только взять чуть в сто-рону -- конечно, влево; но пока ради осторожности лучше немного подождать. Везер положил карандаш на столик и сунул руки в карманы. Сейчас ему нечего было делать. Когда бомбардир объявит: "Бомбы сбро-шены", он заметит время и через тридцать секунд прикажет взять новый курс. -- Алло, пилот,-- сказал Везер.-- Запомните даль-нейший курс: двести восемьдесят пять. Два, восемь, пять. -- Понял,--ответил пилот.--Двести восемьдесят пять. В тот самый момент, когда бомбардир нажал спус-ковую кнопку и увидел, как бомбы понеслись в пламя, по самолету хлестнула очередь. Она была такой силы, что ни у кого не вырвалось ни звука; воздух сразу ринулся в фюзеляж. Самолет прошел по курсу дальше, чем следовало, и снова погрузился во мрак. У некото-рых летчиков микрофоны были включены, но все мол-чали. Слышалось только прерывистое дыхание. -- Пилот, бомбы сброшены. Можете поворачивать. Это сказал бомбардир, но никто не узнал его го-лоса. -- Понял,-- сказал пилот.-- Попытаюсь. И мгновение спустя добавил: -- Бортмеханик, где повреждение? Штурман смотрел на пилота, вцепившегося в штур-вал; но бортмеханик не успел ответить. Огонь вспых-нул в правом внутреннем моторе. -- Горит правый внутренний,-- сказал бомбардир, скорее для очистки совести.-- Пилот, сбавьте газ в правом внутреннем и выключите зажигание. Включите огнетушитель,-- добавил он после небольшой паузы. Пилот повернул голову направо. Развернуться уже не было возможности, а огонь не унимался. Языки пла-мени, которые лизали крыло, добрались до ребра про-тивопожарной стенки и подступили к бензобакам. -- Приготовиться к прыжку! -- крикнул пилот. На этот раз -- конец. Штурман облокотился о си-денье пилота. Ему не хотелось снова прыгать, не хоте-лось больше жить. Да и разве успел бы он выброситься, если б даже захотел. Ему еще нужно было найти ра-нец со своим парашютом, пристегнуть на груди привяз-ные ремни. -- Прыгайте! -- скомандовал пилот, обращаясь ко всем. Если крылья самолета загорались, больше двух ми-нут они не выдерживали. Они разваливались, как ста-рая рухлядь, разрушались, как все, что производили для войны, ибо всему этому был отпущен короткий срок и конец уготован один -- сгореть в беспощадном огне. Все, что выпускали заводы, было недолговечно. Во всяком случае, каждый знал, что эти крылья могут сопротивляться огню только две минуты. Две, и ни ми-нутой больше. -- Везер! -- позвал штурман. Везер не отвечал. Может быть, он уже отключил микрофон и прыгнул? Штурман решил проверить и без всяких осторожностей поднял шторку штурманской кабины. Теперь предосторожности были уже ни к чему. Везер сидел, склонившись над столиком, и кровь, стру-ившаяся из пробитого черепа, заливала карты. Только ластик, чистый и нетронутый, болтался на шнурке у него над коленями. Штурман открыл люк и потя-нул за комбинезон бомбардира со светлыми уси-ками. -- Давай ! -- крикнул он, показывая вниз. Он посторонился, пропуская радиста, и подтолкнул его к бомбардиру, который собирался первым выбро-ситься в ночь. Потом вернулся к пилоту. Тот вместе со вторым пилотом пытался удержать вырывавшийся из рук штурвал, точно хватал за морду взбесившееся животное. "Все пропало",-- вслух подумал штурман и решительно шагнул к пилоту. -- Прыгай! -- заорал он. Теперь уже вся ночь была озарена пламенем; само-лет двигался, точно приплясывая, а за ним тянулся длинный, как у кометы, огненный хвост, и другие бомбардировщики огибали его, поворачивая на север. Пилот чуть заметно качнул головой, а его полный отчаяния взгляд, казалось, говорил: "Я больше не могу. Прости". Потом он показал на свой парашют и ткнул пальцем в штурмана. -- Вытряхивайся же ! Штурман мягко покачал головой. Нет. Через не-сколько секунд самолет развалится. Не стоит труда. Ничто и никто больше не стоит труда. Женщина бу-дет ждать его некоторое время, поплачет немного, а потом утешится с intelligence-officer, который из всей этой истории извлечет мораль. Вместе с пилотами и следом за Везером штурман займет свое место в длин-ной и печальной веренице героев этой войны. Пилот видел огни. Везер хорошо вел самолет до самого Вюрцбурга, наблюдение было безупречным, и бомбардир сбросил бомбы точно на подшипниковый завод. Просто теперь, вслед за множеством товарищей, которые тоже покружились в таком вот вальсе, перед тем как раз-биться, пришла их очередь. Должно быть, больше всех их будет оплакивать Адмирал. Но где-то в глубине души штурман сохранял ка-кую-то безрассудную надежду. Крыльевые баки опу-стели, и видно было, как погас огонь над ними. Пока пилот борется, сдаваться нельзя. Теперь самолет заносило вбок и пламя лизало фюзеляж. Штурман ухватился за сиденье пилота; рядом стоял бортмеха-ник, который тоже не захотел прыгать и, включив ручной огнетушитель, поливал кабину слабой бледной пеной. От резких движений маска пилота отстегну-лась и болталась, открыв красивое лицо, искаженное отчаянием; в дико пляшущих отсветах пламени видно было, как по лицу ручьями струился пот. "Какой же я идиот! -- подумал штурман.-- Ведь в этих балетах все-гда кто-то пляшет. На сей раз наша очередь..." Но это было варварское представление, и если танцоров, вы-хваченных из мрака лучами прожекторов, пронзал на-сквозь длинный королевский меч смерти, они больше не возвращались за кулисы. Для пилота тоже сейчас разрешатся так или иначе все мировые загадки, и са-мая важная из них; но оттуда, где он находился, он был уже бессилен кому-либо помочь: ни штурману, ни жене, которую так любил, что не представлял себе жизни без нее. -- Послушай! -- снова закричал пилот.-- Это не моя вина. Штурман кивнул. И вдруг крыло оторвалось, унес-лось к звездам и беспомощный самолет опрокинулся. VIII Войдя в комнату, где помещался контрольный пост, Адмирал взглянул на большую доску, разграфленную на квадраты, где был написан мелом крупными буква-ми список экипажей. В эту ночь лейтенант Лебон пи-лотировал Галифакс модели VI в"-- 835, с буквой "V" на фюзеляже. Большие жестяные буквы висели на са-мом верху доски: их снимали постепенно, по мере того, как снижались самолеты, и вешали в квадрате только после того, как самолет садился. "V" еще не вернулся. -- "V-Victor" объявился? -- спросил Адмирал ко-мандира эскадры, который стоял у застекленной стены вышки, точно капитан корабля на своем мостике. Сидя в полумраке за столиками, два радиста по очереди отвечали экипажам: "S-Sugar" from "Scarface-two", prepare to land... "L-Love" stand by..." ' Из громко-говорителей раздавались голоса пилотов: "Scarface-two" from "D-Dog", may I land, over?.." 2 -- преувеличенно громкие, резкие и торжественные; радисты отвечали в микрофон тихо, почти шепотом, с какой-то странной безмятежностью, невозмутимые, точно рыбы в аквариу-ме. Их и взяли радистами из-за этих почти бесполых бесстрастных голосов, которым никто не осмеливался возражать; голоса эти возвращали пилотов из небес-ных глубин. -- Нет еще,-- ответил командир эскадры, повер-нувшись к доске.-- Он во втором эшелоне. Услышишь его через пару минут. Всякий раз самолеты первого эшелона устраивали настоящие гонки. Каждый хотел добраться раньше ' "С-Сахар", я "Шрам-два", готовьтесь к посадке... "Л-Лю-бовь", вы следующий... (англ.) 2 "Шрам-два", я "П-Пес", разрешите садиться?.. (англ.) других, чтобы не пришлось подолгу кружить над по-лем. Второй эшелон должен был запастись терпением. Пять самолетов из восемнадцати уже вернулись на базу: "В", "Т", "A", "J" и "С". "S-Sugar" с зажженны-ми огнями на концах крыльев вышел к посадочной полосе, почти касаясь желтых ламп, пронесся над до-рожкой, его колеса коснулись земли, и хвостовой огонь промелькнул среди звездочек посадочных фонарей. -- Зачем ты выбрал для нас такие позывные? -- спросил Адмирал.--Это я, что ли, Scarface? Шрам... ну кто же еще. если не я? -- добавил он, потирая лоб. -- Да нет, -- ответил командир эскадры,-- тут име-лись в виду ребята со шрамами из полицейских филь-мов. К тому же, сам знаешь, позывные выбираю не я. Какие дают, такие и беру. -- Все равно, будь я в воздухе, я бы передавал "Scarface-two" from "Scarface-one" '. Человек со шра-мом -- это я. Патент за мной. Адмиралу казалось, что именно он вызывает штур-мана, упорно посылая эти мрачные позывные в волны эфира, точно рыбак, закидывающий невод. -- Ну, если тебе хочется...--сказал командир эс-кадры.-- Ты наш собственный Scarface. -- Лебону повезло,--заметил Адмирал.--Сегодня ясное небо. Если он не видит огней... -- Рипо ему поможет. И все же,--продолжал ко-мандир эскадры,--мне показалось, что у Лебона были трудности при взлете. "V" долго стоял не двигаясь, точно не мог решиться. Нам пришлось посигналить ему зеленым огнем, чтобы он поторапливался. -- Вот как,-- сказал Адмирал.-- А что у него слу-чилось? -- Откуда я могу знать? Действительно, при взлете самолеты никогда не пе-реговаривались с вышкой, чтобы вражеские перехват-чики не узнали о вылете. Если что-то оказывалось не в порядке, они возвращались в ангар и к ним посы-лали инженера-механика. "Щрам-два", я "Щрам-один" (англ.). -- "V" долго стоял, и я решил, что он собирается вернуться. А потом... Он замолчал: еще один самолет в грохоте моторов зашел на посадку--слишком высоко, пожалуй. Коман-дир эскадры следил, как на повышенной скорости он коснулся земли, подскочил, пронесся по дорожке и исчез во мраке. -- ...а потом пошел на взлет,-- продолжал коман-дир эскадры. -- Может, Лебон не видел огней? -- сказал Ад-мирал. -- Насколько я помню, это у него бывает при при-землении. При взлете он обычно их видит. Иначе я просто не представляю, как он мог подняться. Над башней ревели самолеты эскадры; бомбарди-ровщики с других, более отдаленных баз неосторожно обгоняли их, не уклоняясь в сторону от этой карусели и не обращая внимания на предостерегающее кольцо аэродромных огней. "...K-King" from ...Scarface-two", you may land" 1. Самолеты один за другим, каждый под своей буквой, снижались с ярусов, где их заставлял кружиться контрольный пост; они уходили на неболь-шой высоте и возвращались снова с выпущенными щитками и винтами на малом шаге; держа направле-ние на входные огни. На уровне вышки снижали обо-роты, и слышно было, как чихают и давятся моторы; свистели крылья, самолет терял скорость, хвостовой огонь под задней турелью подпрыгивал как мячик, перед тем как остановиться. Тогда начальник поста снимал очередную букву и вешал ее пониже -- против фамилии командира самолета. -- Ну, что же ты, "Victor", думаешь возвращать-ся? -- в нетерпении крикнул Адмирал. Пока еще наверху висело четыре буквы, но три са-молета из не вернувшихся уже дали о себе знать. Командир эскадры подошел к начальнику поста. -- Как "V-Victor"? -- По-прежнему ничего не слышно. Я и сам уж подумываю... ' "К-Король", я "Шрам-два", можете садиться (англ.). -- Ладно,--сказал командир эскадры.--Позвоните в дивизию. Доложите мне. -- Ну, что? -- спросил Адмирал. -- Не волнуйся пока. Может, у них неполадки и они где-то приземлились. -- Я б не отпустил Рипо с Лебоном,-- сказал Ад-мирал.--Риск был слишком велик. Если бы ты мне сказал... -- Я не успел. Рипо сам выпросил у меня разре-шение лететь с Лебоном. А раз мы с тобой решили, что не стоит отстранять Лебона от полетов... --Лебона--да,--согласился Адмирал.--Я его не знал. Пусть бы он сломал себе шею. Но Рипо на твоей совести, Люсьен,-- с горечью добавил он. -- Почему это? -- Ты его наказал из-за Ромера. Он этого не за-служивал. И о штурмане, и о пилоте, который не видел огней, Адмирал говорил уже в прошедшем времени, ведь и в самом деле, если экипаж долго не возвращался, сомне-ний в его участи быть не могло. Адмирал вышел на га-лерею, огибавшую контрольный пост, и стал напря-женно вслушиваться, надеясь уловить вдали гул "V-Victor", Но мало-помалу бесновавшиеся небесные валы улеглись и затихли, точно обессилевшие морские волны. Из громкоговорителей время от времени разда-вались голоса последних пилотов, но между ними тя-нулись бесконечные паузы, нарушаемые только тре-ском радиопомех. -- Не будем об этом,-- сказал командир эскадры, закуривая сигарету.-- Если я виноват в том, что нака-зал его, ты виноват, что втянул его в эту историю с Лебоном. -- Я тут ни при чем! -- яростно возразил Адми-рал.-- О Лебоне я с ним говорил, но даже не назвал имени. Просто рассказал, что один пилот не видит ог-ней, и Рипо пошел к нему. Если бы я знал... -- А где ты был позавчера, когда все решилось? -- В городе. У меня было свидание. -- С девочкой? -- попытался пошутить командир эскадры -- Не с тобой, конечно. Я тебя и здесь вижу до-статочно. Командир эскадры стряхнул пепел за перила га-лереи. -- Не будем нервничать,-- сказал он.-- Может, Лебону пришлось выключить мотор. Он просто запазды-вает, вот и все. За стеклянной перегородкой начальник контрольно-го поста положил трубку и вышел к ним. -- "V-Victor" не вернулся,--сказал он.--Ни одна база не имеет о нем сведений. -- Ясно,-- сказал командир эскадры.-- Позовите меня, как только что-нибудь узнаете. Командир эскадры потянул Адмирала в комнату разведки, где летчики, попивая чай, отвечали на обычные вопросы intelligence-officers. Фамилию Лебона и букву его самолета еще не стерли с доски. Выясни-лось, что пять или шесть самолетов загорелись над Вюрцбургом, и, возможно, "V-Victor" был среди них. Общая цифра ночных потерь тоже была известна: все-го девятнадцать тяжелых бомбардировщиков, из кото-рых восемь -- во время налета на Вюрцбург, шесть -- над Кельном и пять сбито истребителями. Хотя потер-певших аварии сюда не включали, для RAF цифра была небольшая. Меньше двух процентов потерь. Впол-не терпимо. -- Столкновений не было? -- спросил Адмирал. -- Нет. Адмирал подумал, что, возможно, такого рода ката-строфа произошла с Лебоном; в конце концов, мало ли что может стрястись при их-то ремесле. Ловушек было более чем достаточно, и сам он, хоть и старая лиса, тоже в один прекрасный день может преспокойно угодить в одну из них. Привычным движением он по-трогал шрам, пересекавший лоб и скрытый пилоткой, и вздрогнул--в первый раз. В тот вечер, когда Ад-мирал смеялся над Лебоном, штурман был прав. Ведь и он тоже отмечен каленым железом, точно оставлен-ное на убой животное или дерево, в которое ударила молния. -- ...не видел огней! -- прорычал он. -- Что? -- спросил командир эскадры. -- Ничего. А у тебя тоже ничего нового о "V-Vic-tor"? -- Ничего. -- Тогда крышка. Он потащил командира в угол комнаты. --Ты должен порвать приказ о взыскании,--ска-зал он.-- Нельзя, чтобы его нашли в деле Рипо. -- Я обещаю тебе. Когда Рипо вернется, все будет улажено. -- Улажено?--заорал Адмирал.--Ты еще на это надеешься? Все и так уладилось. Для тебя, а глав-ное -- для него. Ворча себе под нос, Адмирал вернулся к домикам. Он вошел в свою комнату, швырнул пилотку на стол, шумно передвинул стул и включил приемник на пол-ную громкость, как всегда не считаясь с тем, что сосе-ди отдыхают. Охваченная войной Европа безмолвство-вала, но какие-то неизвестные станции Америки или, может, Испании передавали джазовую музыку. Не в силах ни за что приняться, Адмирал стал кружить по комнате. Потом закурил сигарету, но с отвраще-нием отбросил ее после первой затяжки. Он не чув-ствовал больше медового аромата английского табака, и временами ему становилось больно дышать. Он зады-хался теперь от малейшего напряжения. "Я слишком много курю",--сказал он себе. И тут же пожал плеча-ми. У него по крайней мере была хоть эта радость в жизни, а вот штурман, который курил немного... Адмирал вдруг ощутил себя каким-то беззащитным. Мир становился для него слишком сложным. Почему штурман уцелел в ночь, когда случилась катастрофа? "Он тоже должен был там остаться",-- подумал Адми-рал. Но тут же спохватился. Штурман хоть несколько дней был счастлив с этой женщиной. Адмирал попы-тался представить, какая она, и ему захотелось позна-комиться с ней, чтобы спросить, действительно ли штурман страдал из-за своего ареста, и чтобы узнать истинную цену этой отсрочки. "Если бы я не ушел в ту ночь, когда он отправился к Лебону,-- проворчал Адмирал,--он не полетел бы с этим типом..." Да, в этот день дружба его оказалась не на высо-те. Он недостаточно серьезно отнесся к конфликту между штурманом и Люсьеном, он не уследил за един-ственным товарищем, которого любил, и все же он ни-как не мог понять, почему, отказавшись лететь с Ромером, штурман выбрал пилота, который не видел ог-ней. И он снова упрекнул себя за то, что не вмешался. В ночь, когда все решилось, он вернулся поздно, и о происшедшем узнал на следующее утро, но штур-ман уже значился в приказе и должен был лететь с экипажем Лебона. Иначе он забрал бы штурмана к себе, все бы устроилось, и, главное, штурман был бы теперь жив. Адмирал разделся, но, почувствовав укор совести, снова натянул куртку. Через шесть часов после объ-явления о том, что штурман пропал без вести, вольно-наемные упакуют его вещи и отнесут на специальный склад. Его велосипед повесят за колесо на крюке, вби-том в потолок. Там уже висело столько велосипедов, что этот барак гражданского персонала напоминал склад велосипедного завода. Короче говоря, все быстро исчезало, а освободившиеся комнаты и кровати пере-давались новым экипажам или тем, кто на них зарил-ся. Гражданский персонал должен был кончить свою зловещую работу еще до полудня. Дверь в комнату штурмана была не заперта. Адми-рал щелкнул выключателем, и резкий свет залил ма-ленькую комнату со стенами из гофрированного желе-за. Наверно, перед вылетом штурман лежал на посте-ли: на подушке и на одеяле остались вмятины. Адмирал робко стал открывать ящики комода. Нуж-но было забрать разные личные бумаги, которые се-мьям лучше не получать; оставшиеся товарищи всегда так поступали. Адмирал приподнял стопку нижнего белья и красивую летную форму с двумя золотыми нашивками, которую штурман надевал, когда получал увольнение. Больше ничего тут не было. Комната была. совсем голой. И такой скромной, такой бедной, что у Адмирала сжалось сердце. Печка догорела. Только на столе около умывальника рядом с книгами валялись письмо и небольшая бандероль, которые оставил здесь дневальный, разнося вечернюю почту. На том и другом адрес был написан одинаковым женским почерком и стоял штемпель: Саусфилд, Йоркшир. Адмирал нахмурился, кровь отлила у него от лица, и шрам стал совершенно белым. Он положил книги на место, потом разорвал тонкий шпагат и вскрыл бандероль. В ней лежал гладкий серебряный портсигар с монограммой АР, который он часто видел в руках у штурмана; угол портсигара был помят. Адмирал положил его на стол, взял письмо и в нерешительности повертел в руках. Потом медленно разорвал его и вместе с оберткой бандероли сунул клочки в карман. Он потушил свет и вышел. Вольнонаемным не составит большого труда вычеркнуть штурмана из списка живых. Задержавшись на пороге барака, Адмирал взглянул на небо, которое внезапно нахмурилось. Потом вернулся к себе. Сентябрь -- октябрь 1953