две назад он разглагольствовал о том, что, мол, микрофильмы - это революция в учебном процессе. Что скоро, мол, придет день, когда каждый школьник сможет купить пятьсот учебников в одной маленькой коробке всего за две-три монеты. Он говорил, что стоимость производства снижается так быстро... Официант принес напитки, и, когда он отошел, Меншип заговорил так, словно и не слышал всех этих сообщений Риммеля. - Я избавился от "драконов", - сказал он. - Те пятнадцать тысяч акций, которые должны были выкинуть, так и не появились на бирже. Кто-то, видимо, передумал, наверное, выжидает, чтобы курс восстановился. "Уч-микро" снова поднялись до пятидесяти шести, и я их продал. Потерял на этом не одну тысячу, но, черт побери, не каждый же раз выигрывать! - Как сейчас на бирже, Брэди? - спросил Риммель и сделал добрый глоток коньяка, наклонившись вперед, чтобы не закапать рубашку. - После прошлой пятницы биржа, конечно, оправилась, но курс неустойчивый. - Меншип вытянул свои длинные ноги. - Бизнесмены, банкиры, фондовые маклеры - все стоят за Уолкотта, но это пока одни слова. Он кивнул на группу посетителей за столиком возле бара. Взрыв хохота встретил какую-то шутку стройного седовласого мужчины с загорелым лицом, говорившим о долгих часах, проведенных на яхте или на поле для гольфа. - Вот типичный пример, - сказал Меншип. - Эта шайка из страховых компаний. Они говорят, что им по душе взгляды Уолкотта на экономику, налоги, ограничение кредита и тому подобное, но никто из них не станет ради этого рисковать деньгами. Роудбуш открыл выход капиталам за границу, ликвидировал дефицит. Конечно, он слишком много тратит на наши внутренние дела, но Уолл-стриту это нравится, потому что уменьшает угрозу инфляции. - Он отхлебнул из своего бокала. - Поэтому, когда история с Гриром прояснится, курс акций сразу подскочит. В прошлую пятницу биржа ясно показала: ее страшит все, что может помешать переизбранию Роудбуша. Верьте мне, умные люди говорят одно, а делают то, что им выгодно. - Вы сказали: "когда история с Гриром прояснится". А если из этого выйдет первосортный громкий скандал? - Тогда биржа взбесится. Все зависит от Грира. - Меншип вопросительно посмотрел на Риммеля. - Послушайте, Мори, что вы все-таки об этом знаете? - Ничего, - ответил Риммель. - И никто в Вашингтоне по-настоящему ничего не знает. После той ночи я несколько раз разговаривал с Сью Грир, и если она знает хоть что-нибудь, то она великая актриса. Но я не думаю, чтобы она разыгрывала комедию. По-моему, почтенная леди сходит с ума от беспокойства. - Я с самого начала не верил разговорам о киднэпинге, - заметил Меншип. - Тогда в чем же дело? В женщине? Риммель покачал головой: - Я знаю Стива. Это не в его духе. Мне кажется, он любит свою жену, если такое в наше время еще бывает. И можете сразу плюнуть в глаза тем, кто болтает, будто он психопат. Стив так же здоров, как мы с вами. - Значит, дело в деньгах? - Возможно, - Риммель нахмурился. - Стива все считали честным человеком, хотя бы потому, что Пол ему доверял. Но взглянем на факты. Стив юрист и связан с большой политикой, а политика - это зачастую рэкет. Предположим, Стив провернул какую-то махинацию, предположим, Пол узнал об этом и высказал ему все напрямик. Стив мог с перепугу удрать. - Вы намекаете на слухи о Бразилии? - Вот именно. Молчание затянулось. Наконец Меншип спросил: - Вы действительно в это верите, Мори? - Нет, черт побери! - ответил Риммель. - Где-то в голове копошится такая мыслишка. Но в глубине души я в это ни на грош не верю. Я думаю, если бы Стиву грозил скандал, он наверняка остался бы и дрался до конца. Такой уж он человек. Меншип сидел молча, поглядывая то на Риммеля, то на посетителей за столиком возле бара, которые уже поднимались. - Бразилия, - проговорил он задумчиво. - Интересно. А что, если накануне Дня Труда по Уолл-стрит поползет слушок, будто Грир смылся в Бразилию, потому что замешан в крупном и грязном деле, связанном с "Учебными микрофильмами"? Что будет тогда? - "Уч-микро" пойдут ко дну, - ответил Риммель. - И, наверное, многие другие следом за ними. - А предположим, что распространится слух, будто один крупный делец, опытный и знающий, поспешно распродает "драконов". Это окажет давление на биржу, так ведь? - Еще какое! Меншип осушил бокал одним глотком. Глаза его засверкали. - И предположим, что этим дельцом, который поспешно распродает акции, окажется Брэди Меншип. Это имя будет достаточно весомым. - Полно, Брэди! - взмолился Риммель. - К чему эти шутки? Чего вы хотите? Чтобы я сказал "нет"? Меншип не обратил внимания на его слова. Он рассеянно улыбнулся и погрузился в свои мысли. - Знаете, - сказал он наконец, - мы все слишком зависим от последних сообщений. Нас подхватывают и несут сегодняшние новости и прогнозы на завтра. О долгосрочных прогнозах склонны забывать даже самые опытные из нас. Я вот подумал, Мори, - какова же истинная будущность "драконов"? Не на следующей неделе, не после выборов, а через год, два или три? - Я полагаю, весьма недурная, - ответил Риммель. - Весьма недурная, это в худшем случае, - Меншип говорил теперь медленно и осторожно. - В лучшем - фантастическая! "Учебные микрофильмы" могут стать вторыми ИБМ или Ксерокс. Я считаю, что в будущем году их акции поднимутся до ста. А еще через пару лет - до трехсот или четырехсот. Черт возьми, эта компания напала на золотую жилу! Такого медведя, как Лумис, не свалить. Никто не сможет обскакать "Уч-микро" на длинной дистанции. - Он взмахнул рукой. - Выборы, Грир, "Кариб ойл", все это несущественно. - Так почему же вы сегодня продавали "драконов"? - Потому что, как я уже сказал, мы все живем сегодняшним днем, - ответил Меншип. - Я не размышляю. Я действую. Может быть, это хорошо для актера на сцене, но это пагубно для дельца на бирже... Во всяком случае, я верю в будущее "Учебных микрофильмов" и думаю, что было бы весьма и весьма неплохо загрести побольше "драконов", когда их курс опустится до 35-40, а затем взмыть до седьмого неба. А что неплохо для Меншипа, неплохо и для Риммеля. Правильно? - Возможно, - ответил Риммель. - Насчет поспешной распродажи я понял, но при чем здесь слухи о том, что Грир сбежал в Бразилию? Вы что, предлагаете мне заняться распространением слухов? - Я ничего не предлагаю, - сказал Меншип. Он смерил Риммеля взглядом, как портной, снимающий мерку. - Я уже сказал: я думаю, просто думаю... Слухи могут сильно повлиять на узкий рынок, а у "драконов" рынок очень и очень узкий. - Поспешная распродажа - это биржевая операция, - сказал Риммель. - Слухи - совсем другое дело. За них могут обвинить в злостной дезинформации биржи, а это уже уголовное преступление. - Какого черта, Мори! - воскликнул Меншип. - Некоторые слухи как снежный ком - они растут сами. Никому не надо их специально распускать. Просто какой-нибудь тип звонит своему маклеру и говорит: "Послушай, до меня дошло, будто Брэди Меншип распродает "драконов". Разумеется, маклер тут же спрашивает: а что, собственно, происходит с "Учебными микрофильмами"? На это клиент ему отвечает примерно так: "Ладно уж, признаюсь. Я слышал, что Стивен Грир вел многие дела "Учебных микрофильмов". Говорят, будто Грир удрал в Бразилию или еще куда-то. Наверное, все это чепуха. Но если уж Меншип спешит отделаться от "драконов", для меня этого достаточно. Я хочу побыстрее продать пятьсот акций "Уч-микро". Риммель допил коньяк, глядя на Меншипа поверх бокала. - Послушайте, - сказал он, поставив бокал на стол. - Если желаете знать, что я думаю, то знайте: я не хочу в это впутываться. Стив мой приятель по "Неопалимой купине". Мы все не ангелы, но он приличный парень. Я помогал его жене в ту первую ночь и не собираюсь сейчас распускать о нем лживые сплетни. - Если я начну спускать "драконов" и вы заговорите об этом, это не будет сплетней. - Да, но вся эта чепуха с Бразилией?.. Меншип пристально, с насмешкой рассматривал лунообразную физиономию Риммеля. - Что это вы вдруг стали таким чистоплюем? Вроде бы это не к лицу Мори Риммелю, который за двадцать тысяч в год вынюхивает для меня нужные сведения в "Неопалимой купине" и по всему Вашингтону. - Я, конечно, не Белоснежка, - ответил Риммель, - но на сей раз я пас. - Славно, Мори... Но позвольте спросить: откуда вы знаете, что Стив Грир не удрал в Бразилию? - Это ни на что не похоже. - Почему же? Такое предположение не хуже других, - Меншип снова глядел прямо в глаза Риммелю. - Если подобный слух появится в Нью-Йорке и вы узнаете об этом в Вашингтоне, вы будете его опровергать? Риммель не ответил. Он посмотрел на часы и сказал: - Пожалуй, мне пора в аэропорт, надо поспеть на последний рейс. - Я здесь заночую, - сказал Меншип. - Не хотите остаться? Комната для вас найдется. - Нет, я должен вернуться в Вашингтон. Меншип подписал счет, затем проводил Риммеля по широкой лестнице до выхода на Восточную тридцать седьмую-стрит. Два швейцара засуетились вокруг гостя мистера Меншипа. - Если передумаете, позвоните мне, - сказал Меншип. Когда Риммель скрылся за вращающейся дверью, Меншип подумал, что он похож на воздушный шар, из которого уходит газ. Меншип обедал у себя в комнате. Ему как раз подали баранью отбивную со спаржей, когда зазвонил телефон. С тех пор как они расстались с Риммелем, прошло ровно тридцать пять минут. Меншип слышал в трубке шум самолетных винтов, сквозь который еле пробивался голос Риммеля. - Я согласен, Брэди, - кричал он. - Сделаю в Вашингтоне все, что смогу. И у меня еще есть связи в Кливленде и в Хоустоне, могу туда позвонить. - Хорошо, - сказал Меншип. - Остальное беру на себя. Теперь за дело! На следующее утро в пятницу, вскоре после открытия биржи, Брэди Меншип вызвал одного из четырех маклеров, с которыми постоянно вел дела, и приказал побыстрее продать две тысячи акций "Учебных микрофильмов". В полдень он пригласил на завтрак другого маклера и заговорил с ним о предполагаемой продаже еще трех тысяч акций. Меншип туманно намекнул на сведения из надежного источника. Разумеется, говорил он, скоро все узнают, как тесно был связан Грир с компанией "Учебные микрофильмы". Попутно он осторожно спросил, что это за слухи, будто бы Грир сбежал в Рио или куда-то еще в Бразилии? Нет, его гость ничего об этом не слышал. Третий маклер, приглашенный на обед в ресторан к Пьеру, был удивлен страшным отсутствием аппетита у Меншипа, однако живо заинтересовался его намерением побыстрее избавиться от "драконов". Он спросил: правда ли, что Стивен Грир вел большую часть юридических дел "Учебных микрофильмов"? Правда, ответил Меншип и добавил, что он, например, уверен - биржу здорово тряхнет, когда этот слух распространится. Чисто интуитивное предположение, но он решил ему довериться. Почти все приказы Меншипа были исполнены к вечеру того же дня: биржевой курс постепенно поднимался, поэтому на акции "Учебных микрофильмов" быстро нашлись покупатели. А в Вашингтоне в этот жаркий влажный день Мори Риммель позвонил своему извечному сопернику по джинрами Джо Хопкинсону, биржевому маклеру. - Джо, - сказал он. - Я хочу побыстрее продать семьсот пятьдесят акций "Учебных микрофильмов". - Понятно, - ответил Хопкинсон. - Что-нибудь случилось? - Нет, просто предчувствие. Я слышал, Брэди Меншип в Нью-Йорке торопится распродать своих "драконов". - А что с ними такое? - Толком не знаю. Все это из-за Грира: у него ведь были тесные связи с "Учебными микрофильмами". - Да, правда. Он был их юристом, не так ли? Вел кое-какие дела? - Кое-какие? - переспросил Риммель. - Ребенок, он половину своего рабочего времени тратил на эту фирму. "Учебные микрофильмы", дракон Американской фондовой биржи, перед закрытием в пятницу стояли всего на пункт выше самого низкого уровня, до которого они скатились в день "грировской паники" неделю назад. Через полчаса после закрытия биржи, ровно в четыре Хопкинсон позвонил Риммелю. - Послушай, Мори, - сказал он, - говорят, Грир сейчас в Бразилии... - Уже говорят? Где ты это слышал? - Один из моих биржевых приятелей знает от своего друга из Нью-Йорка. - Пристрастие Хопкинсона к глаголам настоящего времени было утомительным, но неистребимым. - Кстати, ты сам не говорил мне об этом сегодня утром? - Ничего подобного, Джо... Да, но если слух подтвердится, значит, мне первый раз повезло... Хорошо, что я отделался от "драконов"... Если узнаешь еще что-нибудь, сообщи мне, ладно? Вечером, когда рабочий день в Нью-Йорке закончился, Брэди Меншип позвонил из телефонной будки в Лос-Анджелес своему юному другу, финансовому советнику Эдди Сеймуру. Сеймур обладал быстрым и проницательным умом. Он был настоящим вундеркиндом. - Эдди, - сказал Меншип, - строго между нами, но я слышал, что с "Учебными микрофильмами" что-то нечисто. Я знаю, юридические дела компании вел Стивен Грир. А теперь пошел слух, будто исчезновение Грира связано с "Уч-микро". Не упоминай моего имени, однако составь для меня прогноз. Гонорар обычный. Постарайся что-нибудь выяснить до открытия биржи во вторник. Меншип позвонил еще в Чикаго и в Атланту, в два города, где были заводы "Учебных микрофильмов". Затем, благо десяти- и двадцатипятицентовых монет у него хватало, он дозвонился знакомым в Детройте и Миннеаполисе. Улицы Нью-Йорка уже погрузились в вечернюю тьму, когда Меншип дошел до клуба, сел в свой "кадиллак" и наконец-то отправился к себе домой в Саутпорт. Примерно в это же время Мори Риммель с вашингтонского переговорного пункта настраивал соответственным образом своих богатых платных друзей в Кливленде и Хоутоне. Покончив с этим, он отправился к Алиби-клубу, узкому, маленькому дому на Первой улице. У официантов был выходной, и в клубе почти никого не осталось. Риммель быстро прошел в старомодную гостиную, обставленную в викторианском стиле, и остановился перед старым пианино, из которого в былые, лучшие времена извлекал развеселые мелодии. Пятьдесят членов клуба, считай хоть с начала, хоть с конца, ровно пятьдесят, подумал он, и все они теперь столпы коммерции и политики в Вашингтоне, такие же... как он? Мори Риммель, почетный клубмен, - так назовет его, наверное, "Вашингтон пост" в некрологе. Он состоял членом всех лучших клубов - "Алиби", "Неопалимая купина", "Метрополитен", "Лисья охота", "Салгрейв". Риммель зашел в буфет и взял из шкафа свои бутылки: джин "Бут" и сверхсухой вермут "Нойли Прат". Смешал себе добрую порцию мартини и с минуту подержал на льду. Он присел за круглый, ничем не накрытый стол полированного дерева, за которым члены Алиби-клуба глотали за завтраками устриц собственного улова. Мори отхлебнул мартини и почувствовал, как ему обожгло горло. Но одновременно он чувствовал ритмичный гул в ушах, словно кто-то рядом бил в барабан. Тревожные симптомы повышенного кровяного давления теперь появлялись все чаще. Надо бы бросить пить. Однако тут же он налил себе еще один стакан мартини. Он чувствовал себя усталым, грязным и подавленным и не хотел возвращаться домой. После разговора с Хопкинсоном он был противен самому себе. Джо Хопкинсон, его партнер по джинрами. А он использовал его, как постороннего дурачка. Провалиться бы всем этим Брэди Меншипам! Когда стакан опустел, он достал из холодильника новую порцию льда, оросил ее джином и плеснул немного вермута. На этот раз он пил медленно, ощущая, как горячая отрава разливается по телу. А тем временем снаружи, за стенами Алиби-клуба, - это Мори знал - разливалась отрава слухов о злосчастных "драконах". 9 Было субботнее утро. Мы с Джилл сидели, склонившись над моим столом, и пытались связать концы с концами в "почти окончательном" тексте речи президента по случаю Дня Труда. Я вымарывал, вставлял и сокращал, а Джилл щелкала ножницами и склеивала вырезки. Потом она отдаст все одной из машинисток, чтобы та отпечатала чистый экземпляр, который завтра снова разымут на части специалисты-профессора. Я ненавидел это коллегиальное производство речей. Мне оно напоминало массовый психоз. Зажужжал зеленый телефон, я снял трубку. Грейс Лаллей сразу соединила меня с президентом. - Доброе утро, сэр, - сказал я. - Доброе утро, Юджин, - ответил он. - Вы нужны мне. Сейчас прибудет Ингрем. Я успел побыть наедине с президентом до прихода директора ЦРУ не больше минуты. Мы с Полом обменивались любезностями, как люди, передающие друг другу необычайно хрупкое стекло. Мне было неловко за свою вспыльчивость при последней встрече, а он, я это чувствовал, старался показать, что наши дружеские отношения не изменились. Роудбуш сказал мне, что Ингрем хочет договориться о своей предстоящей на завтра в Спрингфилде беседе с губернатором Стэнли Уолкоттом. По традиционному соглашению между кандидатами Уолкотт должен был получить в течение избирательной кампании две сводки ЦРУ о международной ситуации. Завтра, накануне программной речи Уолкотта в Детройте, Ингрем собирался передать ему первую такую сводку. Ингрем заметил меня сразу, едва вошел в кабинет, и взгляд его выразил неодобрение. Казалось, он говорил, что мое присутствие нежелательно при конфиденциальном разговоре с президентом. Тот уловил этот взгляд, но не стал ничего объяснять. Он лишь поздоровался и указал Ингрему на свободное кресло. Ингрем сел так осторожно, словно кресло было заминировано. - Артур, - сказал президент, - я хочу, чтобы вы завтра воспользовались моим самолетом. Пусть это будет символом. Уолкотт поймет, что вы уполномочены говорить от моего имени. - Очень любезно с вашей стороны, господин президент, - сказал Ингрем. Перспектива лететь одному в президентском самолете явно ему льстила. Затем его узкое лицо снова стало серьезным. - Я просил о встрече с вами, господин президент, в связи с недавним недоразумением по поводу операции "Мухоловка". Я подумал, что на этот раз, прежде чем я полечу в Спрингфилд, нам нужно окончательно договориться, что я должен сообщить об этом губернатору. Роудбуш откинулся в кресле и поднял очки чуть не на макушку. - Не вижу тут никакой проблемы. Стэнли Уолкотт имеет право знать все, что знаем мы. Однако излишние подробности могут сбить его с толку, поэтому обрисуйте ему положение пояснее. - Понимаю, - сказал Ингрем, - но тут есть кое-какие сомнительные моменты. Например, говорить ему о наших делах в Нигерии? Я сохранял каменное лицо, но мысли мои сразу смешались. Нигерия? Что мы еще затеяли? Ненадежное правительство из военных держалось там у власти лишь благодаря репрессиям. - Да, - твердо ответил президент. - Я не хочу повторения скандала 1960 года, когда Никсону пришлось утверждать, будто мы не планировали никакого вторжения на Кубу, и все из-за того, что Кеннеди выступил с запросом. Если Уолкотт не будет заранее предупрежден, он тоже может, ни о чем не подозревая, сделать какое-нибудь щекотливое заявление по поводу Нигерии. Намек был достаточно зловещим, однако ни президент, ни Ингрем не сказали больше ничего, что могло бы прояснить для меня ситуацию. Ингрем открыл свою папку и вынул лист бумаги. - Как быть с отчетом о последнем совещании Штаба разведслужб? - спросил он. - А что там такое? - Я полагал, вас это обеспокоит. Если губернатор узнает о нашем предположении, что Китай предпринимает попытки помочь вашему переизбранию, не захочет ли Уолкотт повернуть это себе на пользу? По-моему, соблазн слишком велик. Я сидел не дыша, весь внимание. Для меня все это было новостью. - Тут я ничего не могу поделать, - сказал Роудбуш. - Мы заверили Уолкотта, что он получит от разведки все важнейшие сведения. Я считаю, что наша оценка международного положения входит в их число. Со своей стороны, Уолкотт дал слово не использовать эти сведения. Остается только довериться ему. Ингрем остановился на других подробностях - о многом я тоже слышал впервые. Например, он рассказал, что Джером Фрейтаг из УНБ расколол старый китайский код, но что теперь Пекин пользуется новым цветочным шифром, над которым тщетно бьется компьютер Управления национальной безопасности. Каждый раз президент подтверждал, что и эти сведения должны быть переданы Уолкотту. - Короче говоря, - подвел итог Ингрем, пряча бумагу в кожаную папку и защелкивая замочек, - Уолкотт должен узнать все, что разведывательные службы считают важным, не так ли? - Да, так. Ингрем заерзал в кресле и почему-то покосился на меня. - Я полагаю, это относится и к исчезновению Грира? - Грир? - с удивлением спросил Роудбуш. - Какое дело Уолкотту до Грира? - Он выпрямился и насторожился. - Я не вижу никакой связи, Артур. - Но, сэр, связь очевидна. Как я уже... - Абсолютно никакой связи! - тон президента стал жестким. - Стив Грир не имеет к ЦРУ никакого отношения, никоим образом. Он частное лицо, исчезновением которого занимается ФБР. - Однако, господин президент, - не унимался Ингрем, - долг управления собирать разведданные за границей. - Спокойствие его казалось неестественным. - А, как я уже говорил вам в четверг, по нашим сведениям, мистер Грир тайно улетел в Рио-де-Жанейро. Для меня название этого города прозвучало как удар гонга на ринге. В среду президент отказался подтвердить или опровергнуть сообщение Полика о том, что Грир удрал в Рио. А теперь Ингрем говорил о том же самом. Похоже, круг замкнулся. - Артур, - сказал президент, - я уже говорил вам, чтобы ЦРУ не вмешивалось в это дело. - Голос его звучал холодно, и я видел, что он еле сдерживается. - Но ведь мы каждый час получаем сообщения со всех концов света, - запротестовал Ингрем. - Я не могу просто отдать приказ, чтобы об одном лице, некоем Грире, сообщения не передавались. Для этого придется разослать на места особую инструкцию, которая только вызовет излишние подозрения, а вы, кажется, этого не хотите. - Разумеется, не хочу. - Роудбуш почуял ловушку. Я видел, как гнев закипает в нем. - Но ЦРУ не должно специально заниматься сбором сведений о Грире. Ингрем на секунду умолк. Затем он как бы встряхнулся. - Господин президент, - медленно сказал он, - я думаю, пора нам объясниться начистоту. Я случайно узнал, что ФБР ведет расследование о возможной гомосексуальной связи Стивена Грира с математиком Филипом Любиным из университета Джонса Хопкинса. Любин! Да, ЦРУ не обведешь. Видимо, они знали обо всем, чем занимается ФБР. Президент резко встал с кресла. Лицо его вспыхнуло. Он схватил свои очки и наставил их на Ингрема как пистолет. - Все это сплошные домыслы, не более! - загремел он. - И я нахожу их оскорбительными лично для себя... Ни вас, ни вашего управления совершенно не касается, какие расследования ведет или не ведет ФБР. Повторяю. Это вас совершенно не касается! - Увы, касается, - возразил Ингрем. Смелости ему было не занимать. Перед разъяренным президентом он держался удивительно стойко. - Видите ли, Филип Любин имел доступ к важным секретным документам. Несколько месяцев он работал у нас в связи с операцией "Кубок", сведения о которой до сих пор строго засекречены. А мистер Любин исчез точно так же, как Грир. Президент на мгновение онемел. Но, когда он пришел в себя, голос его поднялся почти до крика. - Вы пытаетесь уверить меня, что мой лучший друг - гомосексуалист и что у него связь с мистером Любиным? - Он стоял за столом, нависая над сидящим шефом ЦРУ. - И что Стив представляет какую-то угрозу для нашей безопасности? Это вы хотели сказать? Я требую прямого ответа! - Я никогда не делаю столь поспешных выводов, - ответил Ингрем, явно не собираясь сдаваться. - Я только хочу объяснить, почему управление интересуется Гриром. - Ваши инсинуации отвратительны, - сказал Роудбуш. - Я приказываю вам, Артур Ингрем, полностью оставить дело Грира. - Странный приказ. - Ингрем прижался к спинке кресла, словно ища опору. - И не менее странно, что впервые на моей памяти нам запрещают получать деловые сведения от другой разведывательной службы. По закону я имею право на эту информацию, как директор Центрального разведывательного управления. - Только когда речь идет о национальной безопасности, а это не тот случай, - Роудбуш гневно возвышался над Ингремом. - Стивен Грир мой друг. Его жена и дочь переживают тягчайший момент. Я не позволю, чтобы имя Грира трепали ваши агенты. Тайна его исчезновения, разумеется, будет раскрыта, но теми людьми, которым я это поручил. - Это ваше окончательное решение? - спросил Ингрем. Господи, ну и выдержка! Никогда еще я не видел, чтобы кто-то открыто восставал против президента. - Да, окончательное. - И я не должен завтра упоминать при губернаторе Уолкотте даже имени Грира? Взгляды Ингрема и Роудбуша скрестились, как шпаги. - Не должны. - Президент еле сдерживался. - Если губернатор Уолкотт спросит о Грире, вы должны ответить ему чистую правду, - что исчезновение Грира совершенно не касается ЦРУ. - Я не согласен. Но, разумеется, я исполню ваше приказание. - Ингрем встал. - О, мы забыли еще об одном деле! - Он по-прежнему держался и говорил поразительно спокойно. - Должен ли я информировать губернатора о вашем решении прекратить выплату субсидий физикам через фонд Поощрения? - Не вижу в этом необходимости, - ответил Роудбуш. - Это не имеет отношения к обзору международного положения. - Не согласен, - сказал Ингрем. - Если бы операция "Мухоловка" не была прекращена, я послал бы одного из моих людей на международную конференцию физиков в Хельсинки. Она скоро начнется, насколько я знаю. Из Китая на конференцию прибывает целая делегация, и наш агент мог бы собрать ценную информацию об обстановке в Китае. - Тем не менее это не имеет отношения к современной международной ситуации, - возразил президент. - Нет, докладывать губернатору о Поощрении или о "Мухоловке" - если вам так больше нравится - совершенно незачем. - Слушаюсь, сэр... В таком случае мы договорились обо всем. Ингрем сухо поклонился. Попрощались они более чем холодно. Роудбуш стоял у стола и смотрел вслед Ингрему, который вышел даже не оглянувшись. Наконец он тяжело опустился в кресло. - Невероятно, - проговорил он. - Невероятно. Он обмяк в кресле, словно внутри у него лопнула какая-то струна. Несколько мгновений он сидел, забыв про меня, и с тоской смотрел на изображение своего зимнего островного приюта. - Я готов держать два маленьких пари, - сказал он наконец. - Первое, губернатор Уолкотт так или иначе узнает о моем приказе не обсуждать с ним во время встречи дело Грира. И второе, Уолкотт найдет способ сообщить Ингрему, что тот останется шефом ЦРУ, если Уолкотт будет избран. - Вы думаете, Ингрем скажет Уолкотту о вашем приказе насчет Грира? - Нет, Артур для этого слишком хитер. - Впервые за все это время он криво усмехнулся. - По-моему, он шепнет словечко кому-нибудь другому, например Оуэну Моффату, а уж тот передаст его кому следует. В самом деле, я только сейчас подумал: Моффат для Артура идеальный связной. Сенатор близок к ЦРУ, потому что он член комитета бдительности и к тому же один из столпов партии Уолкотта. - Хорошо, что Ингрем вас не слышит, - сказал я. - Он бы ухватился за эту идею. - У Артура своих идей хватает, - отмахнулся Роудбуш. - Он очень изобретательный человек... Ладно, Джин, запомните все, что вы слышали, и запишите. Если бы не выборы... Он осекся. Я встал, ссылаясь на срочную работу, но похоже, он меня не услышал. Когда я уходил, он смотрел на золотого ослика с нелепыми антеннами-ручками вместо ушей. В то воскресенье к вечеру я выдохся окончательно. Мы с Джилл договорились в семь часов пообедать в ее квартирке в Джорджтауне, благо Баттер Найгаард решила заночевать у "друзей". Но в семь вечера я все еще сражался с двумя специалистами по улучшению речей. На следующее утро я должен был вылететь в Чикаго, где президента ожидали с речью по случаю Дня Труда, но текст все еще не был готов. Мы спорили до хрипоты из-за каждого слова, и моим противником был уже не кандидат оппозиции, а эти два жутких вивисектора фраз. Я чувствовал: еще десять минут, и моя собственная кровь закапает на пишущую машинку. Зазвонил телефон. С облегчением услышал я свежий, как весеннее утро, голос Хильды, старшей ночной телефонистки. - Спасите меня, Джин! - воскликнула она с комическим отчаянием. - Мистер Барни Лумис уже дважды звонил с побережья: ему нужен президент. Я сказала, что президент отдыхает перед завтрашним полетом и его нельзя беспокоить. Теперь он требует вас. Судя по голосу, он очень удручен. - Не беспокойтесь, милая, - сказал я. - Барни всегда чем-нибудь удручен. Соедините меня с ним. Голос Лумиса загрохотал по линии как экспресс. - Джин! - заорал он. - Черт бы вас всех побрал со всеми потрохами, что вы там, идиоты, со мною делаете? - Все, что можем, Барни, - ответил я. - В данный момент мы пишем речь, в которой президент обещает укрепить экономику, благодаря чему бандиты вроде вас смогут еще больше разбогатеть. - Перестаньте умничать! - огрызнулся он. - Кто там у вас распускает эти проклятые вонючие слухи? - Какие слухи? - О господи! - Казалось, телефон сейчас взорвется. - Вам что, уши заложило? Я говорю об этих чертовых сообщениях, которыми они меня пытаются прикончить. - Погодите, Барни. Успокойтесь, прошу вас. Кто кого пытается прикончить? И какими сообщениями? - Они пытаются меня разорить! - заорал он так, что я отдернул трубку от уха. - Они пытаются погубить "Учебные микро" гнусной лживой болтовней о Стивене Грире. Дело прояснялось. В последние дни все упиралось в Грира. - Одну секунду, Барни! - Я повернулся к двум текстологам, которые вроде бы азартно выискивали словесных блох, но на самом деле держали ушки на макушке. - Не могли бы вы, джентльмены, подождать снаружи? Это личный разговор. Они неохотно поплелись к выходу. - Все в порядке, Барни, - сказал я в трубку. - Пожалуйста, объясните, в чем дело. Я не слышал никаких сплетен. - Тогда, наверное, вы единственный, так сказать, доверенный человек во всей стране, который ничего не слышал, - прорычал он. - Все говорят, будто Грир улетел на юг, чтобы избежать грандиозного скандала, который якобы вот-вот разразится в "Уч-микро". - Кто это говорит? - Господи, откуда мне знать? - он снова кричал. - Если бы я знал, я бы привлек этих сволочей к суду за злостную клевету. Половина маклеров и спекулянтов в нашей проклятой богом стране слышали эту сплетню. Они утверждают, что "Учебные микро" накануне краха, что Стив Грир замешан в этом и что он удрал, пока крыша не обрушилась ему на голову. Боже милостивый, что они сделают с нашими акциями! Мы полетим ко всем чертям, когда биржа откроется во вторник... - А что, у вас действительно плохи дела? - Плохи? - он чуть не взвыл. - Послушайте, мистер, "Учебные микрофильмы" в два раза надежнее казначейства США! Я бы не сказал, что это было самое удачное сравнение, учитывая размеры нашего государственного долга, но решил не поправлять Лумиса. - Юджин, - продолжал он, - за первые три квартала этого года мы получим после уплаты всех налогов сорок один миллион восемьсот тысяч чистой прибыли. Мы не должны никому ни цента по долгосрочным обязательствам, и мы завалены заказами выше головы. Лучше нашего баланса нет и быть не может. Он продолжал грохотать. У них не было никаких скандалов, никаких неприятностей с федеральными властями. Грир отказался от всех юридических дел "Уч-микро" месяц тому назад. Никаких связей с Гриром у него нет, если не считать, что его сын Майк выступает посредником между прессой и миссис Грир, но это уже благодаря мне, а не Барни. Так кто же пытается разорить Барни Лумиса, распуская лживые слухи? Кто и почему? - Я не знаю, Барни, - отвечал я, - но, может быть, вы мне поможете. Если эти распространители слухов так хорошо осведомлены, где сейчас, по их мнению, Грир? - Рио! - рявкнул он. - Знаете, есть такой городишко в Бразилии, куда удирают с добычей все крупные мошенники? Неужели все считают, что Стив Грир сейчас в Рио-де-Жанейро? Об этом говорил Полик, Ингрем утверждает, что ЦРУ и ФБР имеют такие же сведения. - Вы думаете, что это правда, Барни? - спросил я. - Откуда, черт побери, мне знать? Спросите в ФБР. А теперь слушайте, Джин... Оказалось, он хотел совсем немного: чтобы Белый дом выступил с заявлением, в котором бы сообщалось: а) что исчезнувший Грир не имеет никакого отношения к "Учебным микрофильмам", б) что президент абсолютно уверен в финансовой благонадежности корпорации. - Минуточку, Барни! - прервал я его. - Вы же знаете, Белый дом не может давать гарантии за корпорации. Если вам нужна реклама, обратитесь в рекламное агентство. - Стив Грир не мой друг! - завопил он. - Он приятель вашего босса. Скажите от меня Полу Роудбушу, что за ним должок, - он знает, о чем речь, - что сейчас пришло время его вернуть, и что если он не вытащит меня из этой истории, я больше не выколочу на его предвыборные кампании ни цента! - Полно, Барни! - я пытался отшутиться. - Вы же любите потрошить своих богатых друзей... - Сейчас не время для дурацких шуточек, - оборвал он меня. - Скажите от меня Полу, что... - Хорошо, хорошо! Попробую до него добраться. Я вам позвоню. Он бросил трубку. Будь на его месте любой другой, я бы после этого не шевельнул и пальцем. Но Барни, несмотря на его вспыльчивость, был добрым и верным другом. И похоже, он действительно попал в переплет. Хильда соединила меня со спальней президента. - Добрый вечер, Джин, - сказал он. - Я в постели, почитываю. Вы уже утрясли окончательный вариант? Я рассказал о телефонном звонке и просьбе Лумиса. Он посмеялся, когда я передал ему некоторые выражения Барни в смягченном варианте. - Мне кажется, вы приглаживаете Лумиса, - сказал он. - От него я слышал кое-что похуже. - Он помолчал. - Джин, дело обстоит так: примерно месяц назад Стив пришел ко мне и сказал, что Лумис просит его заняться юридическим оформлением одной сделки: он собирался приобрести какую-то нефтяную компанию. Мы оба решили, что, учитывая политические связи Стива с Белым домом, ему это не к лицу. Однако Стив пошел дальше и прервал все деловые отношения с "Учебными микрофильмами", о чем уведомил меня официально. Копию его письма я передал Лумису. Так что в этом отношении Барни прав, ничего не возразишь. - Он сказал еще кое-что. Он утверждает, будто бы за вами какой-то долг и сейчас пора его вернуть. - Да, - сказал президент. - Он выполняет мое особое поручение. Что ж, посмотрим, что можно сделать. В конце концов было решено: если в Белый дом поступит запрос, я отвечу, что Грир отказался от юридической работы на "Уч-микро". Относительно слухов о финансовом крахе корпорации Лумиса президент посоветовал употребить выражение "необоснованные". - Но если я это скажу, - возразил я, - мы окажемся с Барни в одной лодке. А что, если с "Учебными микро" все-таки что-то нечисто? - Нет, - ответил он. - Я предпочитаю верить Барни. - Хорошо, я пущу машину в ход. Вас больше не будут беспокоить. Постарайтесь выспаться, господин президент. - Постараюсь, - сказал он. - Но мне уже не терпится. Хочется снова в дорогу, как в старое доброе время. Сидя подолгу на одном месте, можно заплесневеть или сойти с ума. Прежде чем звонить Барни, я разработал свой план. К моему удивлению, он не стал возражать ни против текста заявления, ни против условий, при которых оно будет сделано. Я сказал ему, что мы заранее подготовим ответы на любые запросы репортеров. Заодно посоветовал ему связаться через своих людей с телеграфными агентствами и обозревателями по финансовым вопросам и сказать им, чтобы они обращались за справками в Белый дом. С вивисекторами речей я разделался только к девяти вечера, на сей раз окончательно, решительно, непреклонно, и точка. Больше никаких исправлений, разве что сам президент в последний момент внесет карандашом свои поправки. Я вернулся в свой кабинет, и сразу же начались телефонные звонки. Сначала из АП, затем из ЮПИ, затем из нью-йоркской "Таймс", из лос-анджелесской "Таймс", из вашингтонской "Пост" - и так без конца. Я всем зачитывал наше заявление: "В ответ на многочисленные запросы Белый дом сообщает, что Стивен Б.Грир по собственному желанию несколько недель тому назад отказался вести какие-либо юридические дела компании "Учебные микрофильмы". О своем решении он известил президента Роудбуша, и тот одобрил его. Президент не усматривает никакой связи между исчезновением Стивена Грира и финансовым положением компании "Учебные микро" и считает всякие слухи о затруднениях Лумиса необоснованными". К половине одиннадцатого дело было сделано. Я перепоручил дальнейшее Хильде и объяснил, как отвечать на остальные звонки. Только после этого я наконец выбрал время позвонить Джилл. Она сказала, что лазанья [итальянское блюдо из макарон с острой мясной подливкой] перестояла, но что в запасе есть холодная баранина. Слава тебе господи, подумал я, после такой недели да еще лазанья - хуже не придумаешь! Мы выпили, поели и с часок поболтали о разных разностях - обо всем, кроме Белого дома и Грира. И того и другого завтра нам будет более чем достаточно - мы это знали. Было уже далеко за полночь, когда мы наконец улеглись на узкую кровать под раскрытыми окнами. В квартирке Джилл не было кондиционера, поэтому окна были распахнуты настежь, и в них изредка залетали порывы горячего ветра. Поздним летом ночи в Вашингтоне всегда удручающе жарки, а в ту ночь термометр, наверное, показывал не меньше девяноста градусов [по Фаренгейту, то есть выше тридцати градусов по Цельсию]. Мы устали от ласк и лежали неподвижно, длинные волосы Джилл прикрывали мне грудь. Голова ее покоилась на моем плече, и, как всегда в такие мгновения, она была тихой, как мышка. Я изо всех сил пытался не заснуть. Если бы было можно, я проспал бы сейчас сутки, но я знал, что должен вернуться к себе и встать в половине девятого утра, чтобы поспеть на самолет в Чикаго. Нет, выспаться не удастся, и я уже заранее ощущал острую боль в затылке, которая ожидала меня завтра. Тем не менее я заснул и проснулся от шума душа в ванной и от голоса Джилл, напевавшей трогательную балладу горцев о смерти двух влюбленных. Зазвонил телефон. В полусне я решил, что это прямая линия связи с Белым домом. Но кто это? Только Хильда могла позвонить сюда в такой поздний час. А это значит... Я вскочил с постели, схватил простыню и завернулся в нее, как римский сенатор в тогу. Оба аппарата стояли на третьей полке книжного шкафа. По дороге я зацепился босой ногой за электрический шнур и больно ушиб палец. - Алло, - сказал я, ожидая услышать голос Хильды. Я уже приготовился к тому, что она начнет острить, будто ей пришлось обратиться к детективу, чтобы разыскать Каллигана. Но вместо нее чей-то незнакомый голос пробормотал нечто невнятное. Это было какое-то слово, а может быть, просто междометие, я не разобрал. Затем - звук дыхания, и через несколько секунд - щелчок, трубку положили. Голос, несомненно, был мужской. Вешая трубку, я взглянул на аппарат. Конечно, я ошибся. Это не прямая линия связи с Белым домом. Это обычный городской телефон. Я вернулся в постель, отбросил простыню, лег и уставился в потолок. Джилл вышла из ванной, стройная и обнаженная. Она скользнула в постель, потрепала меня за ухо и спросила: - Ты еще любишь меня? Я поцеловал ее, но не ответил. Какой-то мужчина звонил Джилл и сразу повесил трубку, услышав мой голос. Я давно предчувствовал, что подобный момент когда-нибудь наступит. Чего же еще ожидать - мне тридцать восемь, а ей двадцать четыре, и она... Естественно, что другие мужчины интересуются ею. Формально нас с Джилл ничто не связывало. Вот и дождался... Какая боль! Я лихорадочно пытался найти хоть какую-нибудь лазейку. Каллиган, говорил я себе, на что ты надеялся? Ты ведь заранее знал!.. Но в глубине души я был уязвлен и мучился от ревности. - В чем дело, бэби? - спросила Джилл. - Ни в чем, - ответил я. - Просто задумался. Я обнял ее за плечи, и она прижалась ко мне. - Не дуйся, - сказала она, щекоча мне шею. - А то как сейчас укушу тебя вот сюда. Хорош ты будешь завтра в Чикаго со следами моих зубов на подбородке. - Ага, лучше не придумаешь. - Ладно, бэби, - сказала она. - Хочешь погрустить, грусти один. А я посплю. Несколько минут мы лежали молча, разделенные этим молчанием, но я знал, что она не спит. И я не мог больше сдерживаться. - Джилл, - сказал я, - тебе звонил мужчина. Она зашевелилась рядом со мной. - Да? Кто же это? - Не знаю. Тебе позвонили, когда ты была в ванной. Я подошел, но он только пробормотал что-то и сразу повесил трубку, словно его ошпарили. И это во втором часу ночи! - Он не назвал себя? - Нет. Видимо, не имел ни малейшего желания говорить со мной. Она приподнялась на локте и внимательно посмотрела на меня. - Послушай, а почему ты думаешь, что звонили именно мне? А почему не Баттер? - Сколько же мужчин у Баттер на крючке? - огрызнулся я. - Я думал, она сегодня со своим кретином. - Да ты никак ревнуешь! - Она посмотрела на меня со счастливой улыбкой. - Ну, точно! Великий Юджин Каллиган ревнует. Кто бы мог подумать? - Я старомоден, - пробормотал я. - Мне казалось, девушке достаточно одного мужчины. - Джи-и-и-н! - Теперь она трясла меня за плечо. - Это звонили Баттер, клянусь! Ей все время звонит один ее вздыхатель в любое время. Его зовут Ник. Я знаю, потому что сама подходила к телефону много раз. - Ник, а дальше? - Просто Ник. - Весьма убедительно. У каждого человека есть просто имя. - Хорошо. Если не хочешь мне верить, не верь. - Она отодвинулась от меня и повернулась к стене. Снова наступило долгое молчание. Внезапно Джилл повернулась ко мне, обняла и, осыпая мое лицо легкими, страстными поцелуями, зашептала: - Джин, я люблю тебя! Не надо ссориться. Клянусь, ты у меня один. Любовь сильнее всяких рассуждений. Я поверил и сдался. Прижал Джилл к себе покрепче и нашел ее губы. Ах, девочка, девочка!.. Вскоре она заснула. Одевался я почти в темноте, чтобы свет не упал на постель. Ночь была тяжелой и душной, и цикады снаружи звенели не умолкая. На цыпочках я добрался до ванной и выключил свет. Теперь Джилл освещало только зарево из окон. Волосы обвились вокруг ее шеи. Одна рука лежала на простыне, другая все еще тянулась к тому месту, где только что был я. Грудь ее тихонько поднималась и опускалась в такт дыханию. Лицо было спокойным, свежеумытым и чуточку усталым. Никогда еще я не видел ее такой прекрасной и такой беззащитной. Мне до смерти не хотелось уходить. Она спала так невинно и доверчиво, а я смотрел на нее и думал: а вдруг я когда-нибудь женюсь на ней? Вопрос был явно несвоевременный. В комнате чувствовалась печаль, которую порождает любовь. Жизнь была слишком мимолетна, и обладание казалось безумной, тщетной попыткой удержать неудержимое. Потом я подумал: как странно, что эта девушка, такая юная и необычная, пробуждает во мне такую грусть. И потихоньку закрыл за собою дверь. Уже у себя дома, за несколько миль от Джорджтауна, лежа в постели, я снова вспомнил о том телефонном звонке. Наверное, он был тогда пьян или не в себе, или то и другое вместе. С чего бы это человеку сразу бросать трубку, услышав мужской голос?.. В этой квартирке жили две женщины, и у любой из них могли быть друзья. Нормально? Нормально. Другое дело, если этот человек знал, что Баттер нет дома и Джилл одна. В таком случае Ник, или как его там еще, звонил именно Джилл. Однако он мог звонить Баттер, думая, что Джилл нет дома, но это маловероятно. У Баттер, кажется, всего один поклонник, и она бы так не оплошала. Подозрения мои крепли. Два часа ночи - неподходящее время для размышлений о женском коварстве. Но все же я страдал и ворочался с боку на бок еще целый час, прежде чем погрузился в беспокойный сон, из которого меня, казалось, сразу же вывел звонок будильника. Надо было ехать на аэродром. Мы вылетали в Чикаго. 10 Мы кружили на высоте тридцати двух тысяч футов над побережьем Мэриленда. Уже вечерело. Бело-синий реактивный лайнер с изображением печати президента США на носу и американского флага на хвосте устойчиво выдерживал курс. Далеко внизу по темной сини Атлантического океана катились белые гребни. Временами появлялось побережье, тонкая серая линия, отделяющая воду от суши. Я знал, что расплывчатой кляксой на этой линии был Океан-Сити, а пятнышком подальше, - наверное, такой же курортный городок Рехобот Бич в штате Делавар. Безоблачное небо затянула легкая дымка, как от далекого костра. Казалось, что самолет плывет неведомо куда и время для него остановилось. Я сижу напротив стола президента Роудбуша, в его личной кабине, расположенной сразу же за крыльями. Золотистые тона обивки глубоких удобных кресел придают кабине веселый солнечный вид. За спиной Пола Роудбуша на стене изображение президентской печати, а перед ним, через проход, большая карта мира с Вашингтоном в центре. Рядом со мной Дон Шихан, начальник секретной службы Белого дома, человек, тесно связанный с президентом. Шихан восхищается Роудбушем, принимает его безоговорочно и пытается ему подражать. Последнее время я что-то не видел Шихана в Белом доме, наверное, он улетал в Чикаго, чтобы подготовиться к нашему прибытию. Обычно настроение у него неустойчивое: то он сыплет понятными лишь для завсегдатаев Белого дома шуточками, то неизвестно почему погружается в скорбь. Сегодня, может быть не без причины, он замкнут и насторожен. По давней привычке Шихан сидит, полуобернувшись к проходу, чтобы держать в поле зрения обе двери. Одна из них ведет в передний салон на двадцать шесть пассажиров, вторая - в спальню президента. Позади спальни кабина для личного персонала и агентов охраны; там я был, пока президент не вызвал меня. Мы с Доном неожиданно оказались в роли единственных слушателей президента, потому что Роудбуш вдруг заговорил, вернее - начал как бы размышлять вслух, на тему, какой в обычное время не стал бы касаться перед столь странной аудиторией, состоящей только из его главного телохранителя и пресс-секретаря. Он заговорил о том, что называл "необратимым", о растущих во всех странах запасах ядерного оружия, которое способно за считанные минуты уничтожить всю человеческую цивилизацию. Если бы не целый ряд необычных и по-своему тревожных происшествий, случившихся в тот день, мы с Доном вряд ли бы когда-либо увидели Пола Роудбуша в таком настроении или услышали эти его взволнованные слова. Вся сцена запечатлелась в моей памяти до мельчайших подробностей. Она давала ключ к пониманию роли американского президента - с его почти неограниченной властью и с почти непреодолимыми трудностями в осуществлении этой власти. Образ президента одинаково притягивает и тех, кто с ним работает, и сторонних наблюдателей. Я, например, не колеблясь променял бы год своей небезвыгодной газетной работы в Лос-Анджелесе на такие вот полчаса в золотистой кабине лайнера президента. События, заставившие нас лениво кружить над Атлантикой и погрузившие президента в печальные размышления, развивались следующим образом. Утром, перед самым приземлением на международном аэродроме О'Хара близ Чикаго, Роудбуш получил от председателя Комиссии по атомной энергии шифрованное сообщение о том, что в Китае, в провинции Синкан, недалеко от озера Лобнор взорвана еще одна водородная бомба мощностью около пятидесяти мегатонн. До этого взрыва Китай на протяжении многих месяцев не производил ядерных испытаний. Видимо, перерыв кончился. Роудбуш был удивлен и встревожен. После экстренного совещания, из-за которого пришлось отсрочить наш торжественный въезд в город, я опубликовал короткое заявление президента: он снова выразил свое беспокойство по поводу отказа Китая присоединиться к договору о запрещении атомных испытаний. На стадионе Солджер Филд, где под палящим солнцем собралось восемьдесят тысяч человек послушать первую предвыборную речь Роудбуша, произошел не совсем понятный эпизод, вызвавший панику у нашей охраны. Чикагская полиция, заботясь о безопасности президента в столь торжественный день, по ошибке задержала нашего "атомного связного". Это был одетый в штатское майор ВВС; лишь маленький синий треугольник в петлице служил опознавательным знаком, что он агент секретной службы. У майора было только одно задание: лично поддерживать контакт между президентом и временным центром связи под трибунами стадиона. У президента был, конечно, прямой телефон, и майор лишь страховал его на случай повреждения линии. Только он и президент знали особый код, который удостоверял личность президента для штаба Пентагона на случай ядерного конфликта. Потому что только президент, и никто иной, мог отдать приказ о применении ракет или бомб, одной или нескольких, с ядерными боеголовками - с подземной пусковой установки, с подводной лодки или с самолета. У нашего "атомного связного" была несчастная привычка закладывать руку за борт пиджака. Когда чикагский полисмен увидел человека, который приближался к президенту, как будто пряча руку во внутренний карман пиджака, он остановил его и хотел обыскать. Майор запротестовал, уверяя, что он сам из охраны президента, и указывая на свой значок в петлице. К полисмену присоединились еще двое чикагских патрульных. Больше всего на свете полицейские боялись, как бы не началась пальба, поэтому, не слушая никаких возражений, они потащили майора к выходу со стадиона. Агенты секретной службы мгновенно пробились сквозь толпу к связному, однако полицейские были непреклонны. Они зашли уже слишком далеко, чтобы отступать. Казалось, еще немного, и начнется схватка между агентами и полицейскими. Они с пеной у рта спорили под трибуной стадиона, а несчастный майор не знал, что ему делать. Агенты секретной службы окружили связного и требовали, чтобы полиция его отпустила. К счастью, в этот момент появился Дон Шихан, таща за собой инспектора чикагской полиции, и спор был разрешен тут же на месте. Разумеется, федеральные силы победили. Агенты, в свою очередь окруженные со всех сторон чикагскими полицейскими, отвели нашего связного к трибуне, с которой говорил президент. Никто из них даже не подозревал, какую огромную роль играет этот коренастый человек в штатском. А упрямый майор ВВС сразу занял свое место возле трибуны, простоял там в течение всей речи и потом не отходил от Роудбуша до конца приема, устроенного чикагскими лидерами в Шератон-Блэкстоун отеле. Сейчас, измученный, но довольный собою, он раскладывал карты в кабине для персонала. Когда я уходил, майор обеспокоенно ощупывал пуговицы у себя на рубашке. К счастью, хотя до репортеров сразу дошла история о стычке секретных агентов с чикагской полицией, инкогнито нашего "атомного связного" удалось сохранить. Когда мне задавали о нем вопросы, я ничего не выдумывал. Я только отвечал: "Вы видели его значок секретной службы? Видели. Имен агентов мы не разглашаем". Кстати, оглядываясь назад, можно извинить чикагскую полицию за излишнее усердие. Дело в том, что, когда кортеж президента появился на стадионе, какие-то юные паршивцы вскочили вдруг со своих мест и начали бегать по проходам между рядами с воплями: "Грир! Грир! Куда удрал? Наше пиво ты украл!" Полиция кое-кого похватала, а остальных утихомирила, прежде чем президент поднялся на трибуну. Последний инцидент в сегодняшней драме из трех актов произошел полчаса назад уже на обратном пути из Чикаго. Самолет президента пролетал над Фронт-Ройял в штате Вирджиния и уже готовился к снижению на подходе к военной базе Эндрюс близ Вашингтона, когда наш пилот получил из Эндрюса предупреждение. Реактивный истребитель сообщил, что у него заело шасси и он будет садиться в Эндрюсе на брюхо. Поэтому аэродром был срочно закрыт примерно на час. Пилот доложил президенту, что мы можем приземлиться в Далласе на аэродроме Брендшип или же переждать в воздухе немного восточнее над побережьем Мэриленда. Поскольку существовало правило, запрещающее все полеты за пятнадцать минут до и на пятнадцать минут после взлета или посадки президентского самолета, наше приземление в Далласе привело бы к срыву многочисленных коммерческих рейсов. Не случайно неожиданное прибытие В.Г. (Высокого Гостя) всегда вызывало на аэродромах панику. Поэтому президент, который сегодня никуда уже не спешил, предпочел выжидательный вариант. Вполне естественно, что вся эта серия инцидентов навела президента на размышления о большой бомбе и своей собственной ответственности перед страной. Сейчас, когда мы кружили высоко над Атлантикой, Шихан уверял президента, что отныне его секретная служба будет заранее инструктировать местных полицейских, чтобы не допустить повторения сегодняшней, к счастью, благополучии закончившейся истории с "атомным связным". - Не думаю, чтобы какие-либо инструкции и репетиции могли гарантировать нас на все сто процентов, - сказал Роудбуш и покачал головой. Он сидел без пиджака, расстегнув ворот рубашки. - Скажу больше, Дон: я удивляюсь лишь тому, что это произошло впервые. Пока мы не откроем местной полиции, кто такой майор и какова его миссия, - а этого мы, разумеется, сделать не можем, - подобные ошибки почти неизбежны. - Но мы можем свести их до минимума, - все так же мрачно возразил Шихан. - Если бы этот инспектор все время был при мне, как ему полагается, мы бы обошлись без шума. - Это сопляки на трибунах, - сказал я, - своими идиотскими выкриками о Грире взбудоражили полицию. - Я надеялся этим замечанием навести президента на интересующую меня тему, потому что у меня голова трещала от мыслей, а карманы - от заметок о таинственном исчезновении Грира. Нужно было срочно утрясти не меньше дюжины вопросов, и желательно, до встречи с журналистами. Но президент не захотел понять намека. Его трудно было отвлечь. - Тысячи случайных событий могут взбудоражить полицию, - сказал он, глядя через иллюминатор вниз на далекий океан. Самолет по-прежнему описывал широкие спокойные круги. - Видите ли, - продолжал он, - весь этот день был символичен, и я не перестаю задавать себе один вопрос: возможно ли мириться с необратимым? - Он повернулся к нам. - Вся беда в том, что государственные деятели, - если таковые еще остались, - все эти дипломаты и политики тешат себя мыслью, будто можно жить рядом с атомной бомбой. Они говорят и действуют так, словно ядерные чудовища не более, чем новое оружие, конечно, страшное, но не страшнее, чем было огнестрельное по сравнению с луком и стрелами. Так сказать, еще один шаг на пути прогресса. Но в глубине души мы знаем: это неправда. Само существование огромных запасов атомных и водородных зарядов грозит неизбежными когда-нибудь "сумерками богов". Точно так же, как приход Гитлера к власти неизбежно вел к ужасам тотальной войны. Политиканы распускают слухи, противоречащие самой природе человека: будто бы никто больше не воспользуется атомной бомбой именно потому, что она так разрушительна. Помолчав, президент продолжал: - Сколько глупых речей мы выслушали о "вечном атомном пакте"! Сколько общих слов о том, как возрастает безопасность нации с каждой новой мегатонной, - словно каждая новая бомба это еще один кирпичик защитной стены, а не еще один шаг к преисподней. А наши бесконечные конференции по разоружению, когда каждая страна боится уступить хоть дюйм, словно от этого зависит спасение от всемирной катастрофы. Мы так любим утешительные выражения, вроде "атомного зонтика", - словно под ним нам будет сухо и покойно под градом бомб. В кабине было очень тихо, если не считать приглушенного шипения реактивных двигателей снаружи. Шихан смотрел на президента с молчаливым угрюмым вниманием. Я тоже был под впечатлением его слов, но Дон Шихан, похоже, целиком разделял опасения Роудбуша. - К счастью, многие люди знают правду. Они понимают! - Президент хлопнул ладонями по столу. - Многие из них, в отличие от тех, кто лишь болтает об атомной бомбе, намного опередили политиков и сейчас намного ближе к истине. Они знают, что с атомной бомбой мириться нельзя, ибо человек не может бесконечно жить рядом с огромными запасами ядерного оружия. Это конец нашей цивилизации. Они знают, что когда-нибудь - по ошибке или в припадке безумия, из-за неправильного расчета или по злому умыслу - атомные склады превратятся в огненный ад, который испепелит всю землю. Их не обманывают доводы, будто никто уже не применит атомную бомбу, раз никто не применял ее после Хиросимы и Нагасаки. Они знают, что человечеству не может везти до бесконечности. Я думаю, простые люди во всем мире это чувствуют. Дети говорят об этом. Молодежь ощущает это особенно глубоко. Они ненавидят бомбу. Мне кажется, даже неграмотные крестьяне, скребущие плугом скудную землю где-нибудь в Иордании или Пакистане, знают и помнят об этом. Кассир в нью-йоркском банке знает. И рабочий во Франции, России или Китае тоже знает. Бомба нависла над всеми как тень смерти, и не просто смерти, от которой никому из нас не уйти, а смерти всей нашей планеты со всей ее поразительной красотой. Президент умолк, затем невесело рассмеялся. - Знаете, просто невероятно, насколько политики отстают от простых людей... Мы, профессиональные государственные деятели, погрязли в рутине. Мы торгуемся, разглагольствуем и спорим о бомбе, словно это какое-то языческое божество, которое надо умилостивить. Еще ни один лидер - и я в том числе - не набрался мужества сказать прямо и просто: "С бомбой пора кончать. Отныне всю свою жизнь до последнего часа я отдаю на то, чтобы избавить мир от этой угрозы. Сейчас нет ничего важнее, ибо, если бомба не исчезнет, исчезнем мы. Отныне уничтожение всякого ядерного оружия будет главной моей задачей, и это должно стать целью всего человечества..." Конечно, может быть, не так дословно, но в этом смысле. Вы оба знаете, чтобы провозгласить это и не отступаться от своих слов, не требуется особого мужества. Ибо народы мира давно жаждут услышать такой призыв. И для этого нужны не только смелость, а также здравый смысл, умение понять природу атомной бомбы и природу человека. Он снова умолк и испытующе посмотрел на нас. Ему не требовалось одобрения, потому что Роудбуш сейчас говорил о том, во что свято верил. Он был убежден: мир может измениться к лучшему, надо лишь постараться. Я давно в этом разуверился, но должен признать: Пол Роудбуш сейчас сумел разжечь во мне искру надежды. - Ну хорошо, - сказал он, улыбаясь. - Прочел я вам целую проповедь... И все из-за того, что полиция схватила нашего связного. Как много зависит от пустяков! Предположим, мне пришлось бы немедленно принимать решение, нажать красную кнопку или нет, а в это время полицейские сражались бы с нашим майором, а телефонная линия была бы повреждена? Нет, вы только представьте: радиосвязь отказала, а ракеты откуда-нибудь из Азии уже приближаются к нашим городам! Можно нарисовать любую фантастическую картину, например: человечество пробирается через россыпи из миллионов яиц, стараясь не раздавить ни одного. Нет человека, который был бы достаточно мудр, чтобы безошибочно принять решение об атомном ударе. И люди вообще не достаточно устойчивы, - во всяком случае, далеко не все, - чтобы жить рядом даже с неиспользуемыми атомными бомбами изо дня в день, из года в год. С атомной бомбой примириться нельзя. В дверь постучали. Когда Дон открыл ее, появился стюард в расшитой курточке. - Эндрюс уже свободен, господин президент, - сказал он. - Мы приземлимся через пятнадцать минут. Через несколько секунд тяжелый лайнер вышел на прямой курс к побережью и начал снижаться. - Жаль, что в сегодняшнем вашем выступлении в Чикаго не было столько же страсти и убежденности! - заметил я. Роудбуш усмехнулся. - Во всяком случае, я наверняка произвел бы гораздо большее впечатление. А так мне все время казалось, что восемьдесят тысяч человек вот-вот заснут. - Это все чертово солнце, - утешил я его. Но про себя подумал: сегодня президент многих разочаровал. Его речь была "общим обзором": в экономике медленный, но неуклонный подъем; международный престиж США растет; вооруженные силы Америки за последние три года не сделали за границей ни одного выстрела, и так далее и тому подобное. В общем, утешительно, но не слишком вдохновляюще. Шихан оставил нас, чтобы перед приземлением занять свое место в переднем салоне. Там летели помощники президента и секретарши Белого дома, агенты секретной охраны, два репортера телеграфных агентств, представители радио, телевидения и вообще прессы, один сенатор и пять конгрессменов из Иллинойса. - Вы что-нибудь уже слышали о речи Уолкотта? - спросил Роудбуш. Я протянул ему копию телеграфного отчета, которую мне кто-то передал на приеме. Президент бегло просмотрел ее. Ничего нового там не было - обычные призывы вернуть власть народу, ограничить права федерального правительства, обещания более мягкой налоговой политики и прочие посулы избирателям. - Стэн пока не выдумал пороха, - заметил Роудбуш с явным облегчением. - Однако, господин президент, - сказал я, радуясь возможности вернуться к знакомым темам, - самой большой сенсацией в завтрашних газетах будут не речи Роудбуша или Уолкотта, а выступления некоего Калпа из Луизвилля. - Калп? - он был искренне удивлен. - Хиллари Калп, - объяснил я, - председатель избирательного комитета Уолкотта в Кентукки. Телеграф передал полный текст. Он разворошил осиное гнездо. Сегодня вечером меня засыплют вопросами о Грире. Вам стоит познакомиться с этим опусом, пока мы не вернулись домой. Я подал президенту копию телетайпной ленты, которую получил от корреспондента ЮПИ перед самым отлетом из Чикаго. Роудбуш достал очки из верхнего кармана пиджака, висевшего на спинке его кресла. - Вступление можете пропустить, - предупредил я. - Самое интересное начинается с пятого параграфа. Роудбуш мельком взглянул на вступление и начал читать с того места, которое я отметил. Суть выступления Калпа заключалась в том, что он категорически отрицал, будто Стивен Грир мог бесследно исчезнуть "в стране с самой сложной и изощренной системой связи, в стране, где каждый человек с ног до головы занумерован и зарегистрирован всяческими способами, начиная от страховых полисов и кредитных карточек и кончая отпечатками пальцев, в стране, где самая многочисленная полиция, самые надежные компьютеры и прочие приборы, которые ищут, находят и опознают". Калп поносил президента за то, что тот "одиннадцать долгих дней" не дает никакого объяснения американскому народу. Он намекал, что Белый дом утаивает информацию, собранную специальными агентами ФБР, и далее заявлял: "До нас дошел из Вашингтона слух, циркулирующий среди приближенных Роудбуша, будто расследование установило, что мистер Грир каким-то образом связан с таинственным "доктором X", неким университетским профессором, и что этот "доктор X" так же бесследно исчез. Однако за одиннадцать долгих дней Белый дом не проронил ни слова об этом странном совпадении". Роудбуш оторвался от чтения, когда стюард заглянул в кабину и предупредил: - Прошу застегнуть ремни! Самолет резко снижался, и линия побережья Мэриленда уже осталась позади. Роудбуш отложил тонкую ленту телеграммы, застегнул ремни, ворот рубашки и начал подтягивать узел галстука. - Калп откуда-то разузнал о докторе Любине, - заметил он. - Это его выступление - ядовитая штука. - Дальше будет хуже, - предупредил я. Тяжелый лайнер вздрагивал: пилот выравнивал его, выводя на последнюю прямую. - Я дочитаю в вертолете, - сказал Роудбуш. - Но что за этим кроется? - Единственное, что я знаю, - ответил я, - так это, что Калп учился в одном колледже с Мэтти Силкуортом, главным распорядителем комитета Уолкотта. По слухам, они остались близкими друзьями. Последовал легкий толчок. Мы были уже на земле и катились со скоростью ста шестидесяти миль в час. Затем раздался визг реверсирующих двигателей, и самолет резко снизил скорость. Пожарные и санитарные машины, обычно встречающие президента, быстро отстали. Лайнер еще раз изменил направление и уже не спеша покатился к площадке, где нас ожидали три вертолета. Впереди справа я увидел несколько грузовиков и дымящиеся обломки истребителя. Дон Шихан просунул голову в кабину. - С летчиком все в порядке, господин президент, - сказал он. - Садился на брюхо. Успел выбраться до того, как истребитель загорелся. - Пусть его разыщут, Дон, - сказал Роудбуш. - Я хочу с ним поговорить. Четверо журналистов с нашего самолета уже дожидались нас у подножия трапа. Самолет с представителями печати, приземлившийся чуть раньше, изверг еще человек семьдесят корреспондентов; некоторые бежали к нам со всех ног. Когда президент ступил на землю, вокруг него образовалась целая толпа. Первый вопрос прокричал кто-то из задних рядов: - Господин президент, председатель уолкоттовского комитета в Кентукки обвиняет... Роудбуш успокаивающим жестом поднял обе руки. - Пожалуйста, сейчас никаких вопросов. Юджин будет в вашем распоряжении, как только мы вернемся в Белый дом. А сейчас я хочу увидеть пилота истребителя. Начальник аэропорта генерал-лейтенант ВВС в сопровождении трех полковников браво приветствовал президента. - Что с летчиком? - спросил Роудбуш. - Ни одной царапины, сэр. Он в санчасти. Просил передать вам свои извинения за задержку посадки. - Попросите его зайти ко мне в вертолет, - приказал Роудбуш. - Хочу поговорить с ним. Летчик, молоденький младший лейтенант с порванным рукавом комбинезона, вскоре поднялся в вертолет президента. Роудбуш встретил его широкой радостной улыбкой, поздравил со вторым рождением, затем начал расспрашивать о жизни, о службе. Я делал записи для печати, но мысли мои по-прежнему целиком занимал Стив Грир. Вертолет поднялся с таким треском и дребезжанием, что у меня залязгали зубы. Президент снова принялся за речь Калпа и читал не отрываясь, пока мы тарахтели над автострадой к Анакостин-ривер, а затем уже по прямой вдоль Потомака. Где-то в середине своей речи Калп выдвинул обычную версию всех политиканов, будто он выступает не как председатель комитета Уолкотта, а как "американский гражданин, которому по закону и по традиции дано право требовать отчета у тех, кто стоит у кормила власти в течение четырех лет". Посему он задает ряд прямых вопросов президенту Роудбушу относительно Стивена Грира. Он спрашивает, правда ли, что, по сведениям ФБР, Грир скрывается в Бразилии и какую еще "жизненно важную информацию" скрывает от народа президент. В заключение своей речи, проговорившись о "надежном источнике в Вашингтоне", Калп обрушил на Роудбуша залп вопросов: "Господин президент, правда ли, что федеральные агенты проследили мистера Грира до аэропорта за пределами США? Господин президент, если мистер Грир действительно за границей, обратились ли вы к всесильной сети ЦРУ, чтобы выяснить, где он и зачем? Господин президент, кто этот таинственный "доктор X", каковы его отношения со Стивеном Гриром и где он сейчас? Господин президент, располагал ли мистер Грир какими-либо секретными данными государственной важности, когда исчез в ночь на 26 августа? Господин президент, что скрывает ваше правительство от народа и почему? Господин президент, почему Белый дом молчит вот уже одиннадцать долгих дней? Я гражданин свободного демократического общества, господин президент, и от имени моих сограждан-американцев я прошу ответить на мои вопросы". Роудбуш свернул копию телеграммы и сунул во внутренний карман пиджака. - Очень ловкий гражданин, - заметил он. - Что ж, политика есть политика. Он взглянул через окно на автостраду Линкольна, сверкавшую под вечерним солнцем. Мы уже снижались, чтобы сесть на газоне за Белым домом. Было ясно, что президент решил выбросить из головы и Калпа и Кентукки, но я не мог этого себе позволить, потому что меня ждала толпа разъяренных корреспондентов. - Надо что-нибудь подготовить для прессы, - сказал я. - Мы не сунемся в эту ловушку, - твердо ответил Роудбуш. - Я не намерен отвечать на так называемые "вопросы гражданина Калпа". Оставьте это мне. Я что-нибудь набросаю. Позвоню вам примерно через полчаса. И едва мы опустились на газон, президент выскочил из вертолета. Жара была опаляющая, последний заряд лета. Роудбуш сразу скинул пиджак на руку и на ходу распустил галстук. Дон Шихан и майор ВВС следовали за ним по пятам; майор нервозно теребил ворот рубашки. Я вспомнил сцену в золотистом салоне лайнера и размышления президента об атомной бомбе. Господи, какая ответственность! Но тут дело Грира снова возникло передо мной, и я бросился к себе в кабинет. Джилл встретила меня, размахивая пачкой листков с записями о тех, кто мне звонил. Жаждущих было множество, среди них корреспонденты лондонских газет, гамбургского "Ди вельт", "Таймс оф Индия" и токийской "Асахи Шимбун". Дело Грира превратилось в мировую сенсацию. Джилл казалась просто оскорбительно спокойной и свежей среди хаоса моего кабинета и живо напомнила мне, что сам я далеко не в форме. Трехчасовой сон прошлой ночью был явно недостаточен, я не был готов к встрече со жгучим солнцем Чикаго. Вся кожа моя зудела, голову стискивала упорная глухая боль, и я лишь с трудом разбирал машинописный текст. Меня злил спокойный, свеженький вид Джилл - наверное, поспала прошлой ночью досыта - часиков девять. Казалось вопиющей несправедливостью, что мы так неравно расплачиваемся за часы любви. Она подлетела с приветственным поцелуем, но я лишь коснулся ее губ. Почему эти женщины со своими интимностями не могут дождаться темноты? - Выбрось записи о звонках из Лондона и Токио в мусорную корзину! - рявкнул я. - Пусть звонят своим вашингтонским корреспондентам. У "Асахи" их тут полдюжины. - Прошу тебя, бэби, не злись. - Перестань называть меня "бэби"! - На ней была какая-то розовая цилиндрическая штуковина, которая свисала с плеч, намного не доходя до колен. - И бога ради, одевайся на работе прилично. Это все-таки Белый дом, а не пляж в Монтего Бей. - Ты раздражен. Почему? - Хочу спать. По буквам: эс, пе, а, те, мягкий знак. Я еще могу выговорить это слово, хотя уже забыл, что оно означает. А теперь, пожалуйста, пошевели сама мозгами и расположи все звонки по степени важности, вместо того чтобы подсовывать мне идиотскую мешанину. Я говорил не всю правду. Меня все еще терзала мысль о том телефонном звонке прошлой ночью. А что, если Джилл соврала мне, будто какой-то Ник, или как его там, имеет обыкновение звонить по ночам Баттер Найгаард, а не ей самой? Джилл скрестила руки на груди и окинула меня внимательным взглядом, словно я вдруг предстал перед ней в новом освещении. Вот он, истинный мистер Каллиган! - Надо было укусить тебя посильнее, - сказала она. - По крайней мере осталась бы память о твоей последней ночи в моей постели. Она круто повернулась, простучала каблуками до своего стола и принялась яростно сортировать записи. Я обхватил голову руками, пытаясь унять пульсирующую боль и сосредоточиться на копии выступления Калпа. Надо было предусмотреть тысячу и один вопрос, которые оно вызовет. Минут пять спустя раздался нежный голосок: - Джи-и-ин! Я поднял голову и увидел, что она сидит напротив, невинная и мудрая, как мадонна. - Это из-за Калпа, да? - спросила она. - Ты думаешь, что-то просочилось отсюда? - Просочилось! - я чуть не взвыл. - Да отсюда утекает целая река секретной информации, которая несет Уолкотта к победе! - Надеюсь, ты не подозреваешь меня? - Она была очень серьезна и собранна. Я удивился. - Тебя? С какой стати? - Ты так себя вел... Я подумала... - О, прости бога ради! Она еще подулась с минуту. - Джин, знаешь, что я думаю?.. Я думаю, Артур Ингрем что-то сказал кому-то, а этот кто-то поговорил с этим Калпом из Кентукки. - Возможно, - кивнул я. - Но откуда Ингрем узнал о Любине, а главное, о том, что Стив якобы улетел в Рио? - От своих агентов, - ответила она. И гордо заулыбалась, словно этот ответ разрешил все проблемы. - Потрясающая логика, мисс Холмс! Зазвонил телефон прямой связи с президентом. Он сказал, что ждет меня. Роудбуш сидел, склонившись над столом. Он протянул мне лист желтой бумаги, на котором было написано карандашом: "Белый дом отказывается комментировать речь мистера Калпа, полную неприличных нападок и совершенно безосновательных инсинуаций, типичных для политиканов. ФБР продолжает расследование по делу об исчезновении мистера Грира. Когда расследование закончится и Белый дом получит окончательный доклад, общественность об этом уведомят". Я чуть не упал. После тридцатиминутного ожидания мне вручили ничего не говорящий набор слов. Хуже того, в последней фразе чувствовался вызов, который неминуемо раздразнит наших противников, а число их и злость и без того росли с каждым часом. - Это не поможет делу, господин президент, - сказал я. - Если я оглашу такое, меня распнут вопросами, как на кресте! - Постарайтесь как-нибудь выстоять, Джин, - ответил он. - Я не хочу от имени Белого дома отвечать на каждую инсинуацию или опровергать каждую выдумку из серии охотничьих рассказов. Я взглянул на него, не веря своим ушам. Наверное, даже самый прозорливый и умный человек со временем теряет связь с жизнью, замуровавшись в стенах своего кабинета. Я уже представлял себе завтрашние истеричные заголовки и слышал праведные вопли приспешников Уолкотта. Неужели Роудбуш не понимает, чем оборачивается для него дело Грира? - Господин президент, я считаю, пора сообщить прессе, что именно выяснило ФБР. Нам нечего скрывать. Мы ничего не потеряем, если скажем всю правду, а выиграем очень многое. А это... - я постучал пальцем по листу бумаги, - это запальный шнур. Завтра произойдет взрыв, и тогда... прости-прощай. Он подумал с минуту, снова склонившись над столом, затем покачал головой. - Нет, Джин, сведений ФБР мы не можем сообщить. Это будет нечестно по отношению к Стиву, к его семье, к ФБР, ко всем остальным. Надо подождать. И если нам будет жарко, ничего не поделаешь... придется потерпеть. Ну да, подумал я, меня же первого освежуют и поджарят! - Да, конечно, - сказал я. - Сделаю все, что могу. Но как ваш пресс-секретарь считаю долгом предупредить: из этого ничего хорошего не выйдет... И еще одно. Последняя фраза имеет привкус, что, мол, на "общественность" нам наплевать. Нельзя ли ее смягчить? - Напишите, пожалуйста, что-нибудь сами. Я зачеркнул последнюю фразу, подумал немного и написал свой вариант. Прочитав его, Роудбуш изменил два слова. - Да, - сказал он, - так лучше. Благодарю. Надеюсь, теперь гражданин Калп отвяжется от меня... Вот, возьмите текст. Я сунул листок в нагрудный карман рубашки. - Кто, по-вашему, осведомляет Калпа? - спросил я. Он грустно усмехнулся. - У меня свой список подозреваемых. - Калп и Силкуорт старые приятели. С Силкуортом говорил осведомленный человек. Может быть, это наш приятель с того берега? - Я кивнул в сторону Лэнгли, но президент не подхватил намека. - Такого следовало ожидать, особенно перед выборами, - сказал он. - Я-то переживу, но меня тревожат Сью Грир и Гретхен. Некоторые догадочки мистера Калпа дурно пахнут. - Он передернул плечами. - Что ж, я думаю, вам пора кормить своих зверей. Человек семьдесят пять корреспондентов - рекордное количество для периода летних каникул - столпились в моем кабинете. Это были самые тяжкие полчаса в моей жизни с момента исчезновения Грира из "Неопалимой купины". Наше заявление только подлило масла в огонь. Кто такой "доктор X"? Правда ли, что Грир, как сообщалось, перед побегом захватил из сейфа в своем кабинете все наличные? Занимается ли ЦРУ этим делом? Я отвечал одно и то же: "Мне нечего добавить к официальному заявлению". Мне пришлось повторять это столько раз, что я уже чувствовал себя магнитофоном службы времени. Постепенно неминуемое назревало и наконец разразилось. Корреспонденты обрушились на меня, как на злоумышленника. Что я скрываю? Какие доклады ФБР я видел сам? Репортер из балтиморской "Сан" ловко воткнул мне нож в спину, процитировав мое собственное выступление трехгодичной давности перед Американским обществом газетных издательств о свободе информации и печати. Не изменились ли мои взгляды? Разумеется, не изменились, ответил я, но в деле Грира пока нет доступной для печати информации. Меня приветствовали ехидный смех и ядовитые шуточки. Я чувствовал себя, как побитая собака, и даже ободряющие жесты Джилл, показывавшей со своего поста у двери, что я держусь "на большой", мне больше не помогали. - Значит, не будет ничего нового до завтрашнего утра? - спросил кто-то. - До вторника второго ноября [первый вторник после первого понедельника в ноябре - день выборов президента США], - прорычал другой корреспондент. Старейшина постоянной группы аккредитованных журналистов, репортер Ассошиэйтед Пресс повернулся к выходу даже без традиционного "благодарим вас", и все стадо потянулось следом. Джилл не пришлось закрывать за ними дверь: последний корреспондент захлопнул ее сам. Добил меня телефонный звонок, прозвучавший через несколько минут, когда я сидел, тупо глядя на пачку сигарет на углу стола - горькое напоминание о слабости моей воли. - Это Дэйв Полик, - сказала Джилл. - Из Рио-де-Жанейро. Я схватил трубку. - Джин? - голос еле пробивался сквозь ритмичный гул. - Да, это я, Дэйв! - Какого дьявола... - в трубке трещало и хрюкало, - ...паспорт... - поток неразборчивых слов, - ...зафрахтовал корабль... - шум то нарастал, то слабел. - Я американский гражданин... Голос оборвался. Одно к одному. Расчудесный, праздничный День Труда. Сначала "атомный связной", затем гражданин Калп, а теперь - гражданин Полик. Вторник оказался не лучше понедельника. Обстановка накалялась по мере того, как читатели поглощали все новые слухи о Стивене Грире, канувшем с поля для гольфа в небытие. Телевизионная программа новостей посвятила Гриру целый час. Она включала основные отрывки речи Хиллари Калпа в Луизвилле, показывала сцены буйства подростков на стадионе и закончилась опросом "людей с улицы" по всей стране. Вывод напрашивался сам собой: Роудбуш прикрывает Грира, опасаясь, что разоблачение его приятеля поможет Уолкотту стать президентом. Один разговорчивый торгаш даже откопал где-то на свалке выраженьице времен Линдона Джонсона: "вакуум доверия". Несколько часов спустя, в половине двенадцатого, Американская фондовая биржа приостановила прием акций "Учебных микрофильмов" после того, как их курс упал на шесть пунктов под напором распоряжений о срочной распродаже. Наше воскресное ночное заявление, видимо, не достигло цели. Тревога биржевиков еще более усилилась, когда в полдень Особая фондовая комиссия объявила о начале расследования в связи со слухами об "Уч-микро". Мигель Лумис позвонил мне вскоре после полудня. Миссис Грир, по его словам, была на грани истерики из-за грязных намеков радио и телевидения об отношениях между Стивом и "доктором X". Один из комментаторов к тому же усомнился в благонадежности Грира, заподозрив, что он сбежал по политическим мотивам. К середине дня Ассошиэйтед Пресс опубликовало выдержку из заявления президента Американской торговой палаты. Он сказал, что доверие бизнесменов поколеблено и может повториться "грировская паника", если президент США в ближайшие часы не внесет ясность в "дело Грира". К закрытию биржи курс акций упал, как никогда, за время президентства Роудбуша. Эта пресс-конференция была самой дикой в моей жизни. Мне вручили петицию с подписями двадцати двух аккредитованных при Белом доме представителей прессы, в которой они требовали беседы с Роудбушем, ссылаясь на то, что он не встречался с ними с начала августа. Корреспонденты настаивали также на встрече с Питером Десковичем. Директор ФБР отказался от пресс-конференции. Один из журналистов обвинил меня во лжи. Я сорвался и приказал очистить помещение. Джилл сказала, что я не умею владеть собой. Тогда я обрушился на нее. Она заревела и сказала, что ноги ее больше здесь не будет. Пока я пытался ее успокоить, мне позвонил полномочный представитель избирательного комитета Роудбуша и сообщил, что их заваливают письмами со всех концов страны. Лидеры в панике: молчание Белого дома относительно Грира подрывает доверие избирателей. Многие умоляют президента выступить по телевидению и рассказать народу правду о Грире. И наконец позвонила Гретхен Грир. Она сказала, что президент должен поговорить с ее матерью как можно скорее, это необходимо. Миссис Грир на грани помешательства из-за всех этих жутких слухов. Я передал ее слова президенту. Он ответил, что очень сожалеет и немедленно сам позвонит миссис Грир, чтобы пригласить ее к себе в Белый дом на обед завтра вечером, - раньше он не сможет, все время у него расписано. И как раз когда мы уже собрались закрывать наш кабак для умалишенных, Джилл принесла мне копию передовой завтрашнего выпуска кливлендской "Плейн Дилер". В этой передовой требовали моего увольнения на основании "некомпетентности, неспособности, дерзкого поведения с прессой и явного пренебрежения к неотъемлемому праву народа знать истину". Единственное утешение - Джилл была так возмущена передовицей, что поклялась не уходить с работы, пока я сам не откажусь от места пресс-секретаря. Вечером в пять минут восьмого я исполнил последний свой долг: зашел в клинику Белого дома к дежурному врачу и вышел от него с кучей снотворных таблеток. 11 Мигель Лумис и Гретхен Грир нашли свободные табуреты в дальнем конце длинной стойки бара. Было всего девять часов, немножко рановато для "Диалога", - лишь позднее музыка, отдельные голоса и пьяный шум сольются в едином лихорадочном ритме. Бар обсели худосочные юнцы и девицы из джорджтаунского инкубатора: брючки в обтяжку, пиджачки в обтяжку, узкие галстуки, кислые улыбочки, отрывистый разговор, короткие приветствия. Почти все женщины, сидевшие на высоких табуретах, были в свитерах и юбках. На большой черной доске за стойкой расхваливались закуски: сандвичи, чилийский соус и тушеная говядина. На сцене в глубине зала трое гитаристов и трубач пытались освоить новый сентиментальный мотив. - Я здесь впервые после колледжа, - сказала Гретхен. Ей было жарко в легком зеленом пальто, поэтому она сразу сложила его на коленях. - Ничего не изменилось, даже меню! - Меня в это заведение привел Юджин Каллиган, - сказал Мигель. Он открыто любовался своей высокой серьезной спутницей. Было в ней какое-то необычное, уверенное спокойствие. Она ухитрилась рассеять страхи матери, взяла в свои руки хозяйство в доме и ни разу не приходила в отчаяние со дня исчезновения отца. - Развеселье здесь начнется примерно с полуночи, - добавил он. - Этого нам не дождаться, - сказала она, - я не хочу оставлять мать одну. Машина Белого дома приехала за Сусанной Грир в начале вечера. Условились, что она пообедает с Роудбушами, а потом президент собирался поговорить с ней наедине. - Спасибо, Майк, что вытащили меня, - сказала Гретхен. - Я только сейчас вспомнила: я ведь не выходила из дому почти две недели, - разве что в то утро, в контору отца. Бармен с черным галстуком-бабочкой, трепетавшим под огромным кадыком, поставил перед ними два коктейля - виски с мятным ликером и льдом. Они чокнулись. - За ваш выходной вечер! - сказал Мигель. Две недели, подумала Гретхен, и Мигель стал своим человеком. Она была ему благодарна за сдержанность, даже за некоторую резкость с ней. Если бы он вел себя как многие из этих обтянутых юнцов, для которых внезапная физическая близость была панацеей от всех бед, она бы, наверное, не вынесла. Но Мигель умело выдерживал дистанцию, хотя это и не мешало их искренней дружбе. И он нравился ей, такой симпатичный! Волосы черные как смоль, нос тонкий и длинный, кожа темно-золотистая. Короче, с Мигелем ей было хорошо. Они проговорили целый час за обедом "У Франсуа" и почувствовали, что исчезновение Стивена Грира связало их незримыми, но прочными узами. Барни Лумис, вне себя от падения акций "Учебных микрофильмов", звонил в тот день дважды, и Гретхен получила от него свою порцию крепких выражений только потому, что первой подошла к телефону. Затем они заговорили о таинственном "докторе X", упомянутом в выступлении некоего политикана из Кентукки. Оба вдруг вспомнили, что на прошлой неделе их порознь расспрашивал агент ФБР о каком-то математике по имени Филип Любин. И оба они раньше никогда о нем не слышали. Мигель рассказал ей, что за последним завтраком перед исчезновением Грир был очень беспокоен и явно торопился. Когда Гретхен спросила, о чем шел разговор, Мигель, взяв с нее слово молчать, рассказал о том, как ЦРУ подкупало молодых физиков. Благодаря ее отцу и Каллигану, сказал он, вербовка ученых через фонд Поощрения теперь прекращена. Гретхен, в свою очередь, поделилась своей тайной: она нашла в личном сейфе отца десять тысяч долларов. И показала Мигелю записку Грира, засунутую под резинку, которая стягивала пачку банкнотов: "Гретхен, дорогая! Позаботься о матери. Я люблю вас. Папа". За обедом они проанализировали каждое слово, пытаясь найти скрытый смысл. Было ли это написано, когда Грир уже знал, что исчезнет с поля "Неопалимой купины"? Или деньги лежали просто на всякий случай, помимо формального завещания? Гретхен показала записку Мигелю, но скрыла ее от матери. Стивен Грир все перепутал в жизни и отношениях близких людей. - Странно, что отец так поступил с нами, - сказала Гретхен. - Я соврала маме насчет записки. Боялась... ну... оскорбить ее, что ли. Мне кажется, отец не хотел, чтобы она знала, что он считает меня самой сильной в семье, а ее слишком слабой... Но дело не только в записке. Матери, наверно, особенно неприятно другое. Я все думаю об этом докторе Любине... - Но, если агенты говорили о нем с нами, они, наверное, расспрашивали и ее, - сказал Мигель. - Наверное, - согласилась Гретхен. - Но об этом даже подумать страшно. Представьте себя на ее месте... О господи! Все это дикие сплетни и ни слова правды!.. - Однако радио и телевидение только и болтают, что о "докторе X", - не отступал Мигель. - Не верю, чтобы вы об этом не говорили с вашей матерью. - С ней едва не была истерика, - сказала Гретхен. - Она расплакалась. Единственное, что мне оставалось, - попытаться успокоить ее. И все же, мой отец... Стивен Грир! Какая нелепость! - Конечно, нелепость, - согласился Мигель. - Тем более, почему бы вам не объясниться с матерью? Она, наверное, места себе не находит: ей очень важно знать, расспрашивали вас о Любине или нет и что вы об этом думаете. - И все этот мерзкий тип из Кентукки, Кипп, или Капп, или как его там еще. Я бы ногтями изодрала его пухлую рожу. - Политика, - пробормотал Мигель. Но он знал, что это слабое утешение. Гитаристы и трубач заиграли новую печальную мелодию, и некоторое время они слушали молча. Вдруг Гретхен подтолкнула Мигеля локтем и шепнула, глядя в сторону: - Сейчас не оборачивайтесь, но тут кое-кто вами заинтересовался. Мигель осторожно покосился в дальний конец стойки. Там сидела женщина и улыбалась ему. У нее были лоснящиеся черные волосы, зачесанные наверх, широкий рот, обведенный кровавой помадой, она была уже достаточно пьяна. Груди ее мягкими холмами колыхались под свитером, и Мигель подумал, что она, наверное, не носит бюстгальтера. Все в ней было какое-то расплывчатое, зыбкое, даже улыбка. - Смотри-ка! - в глазах у женщины мелькнуло торжество, она его узнала. Мигель нахмурился недоумевая. Она снова ему улыбнулась и передвинула к нему свой стакан по стойке. Потом слезла с табурета и последовала за стаканом. Усевшись рядом с Мигелем, она положила локти на стойку. - Ну, точно, он самый, - сказала она. - Вы мистер Лумис. Я видела ваши фото в газетах, вас снимали в доме того удравшего адвоката, в Мэриленде или где-то еще. Правильно? - Дайте человеку спокойно выпить, - сухо ответил Мигель и придвинулся к Гретхен. - Ладно, можете не признаваться, но я-то все равно вас знаю. - По этому поводу она выпила. "У нее, наверное, неразбавленное виски", - подумал Мигель. - Но тогда и я вам не скажу, как меня зовут. Мигель решил, что легко отделался, и ничего не ответил. Гретхен наклонилась вперед, чтобы разглядеть их новую соседку. - Кто ваша знакомая? - спросила женщина. - Никто. Просто знакомая. - Так я и поверила! Ну ладно, не обращайте внимания. Я всегда говорю: живи и давай жить другим. Если не хотите говорить о вашей благоверной или кем она вам приходится, мне наплевать. - Она слегка пошатнулась на табурете. - А жаль, вы в моем вкусе. Жгучий южный мужчина. Не то что ваш приятель-адвокат, этот Грир, если вы понимаете, что я хочу сказать. - Я не понимаю, что вы хотите сказать, - отрезал Мигель, надеясь прекратить разговор. - Что, за живое задело, да? - В ней вдруг вспыхнула пьяная злоба. - Если вы так хорошо знаете вашего Грир а, скажите, что он был за человек? - Хороший человек, - ответил Мигель, надеясь, что так ему удастся избежать скандала. - Хороший человек! - повторила она. - Значит, вы думаете, у него все как у всех, да? - Вот именно, - сказал он, глядя в свой стакан. - Может, с виду и так, но поверь мне, приятель, таких двуличных типов не сразу раскусишь. Гретхен насторожилась. Мигель углубился в карту коктейлей. Однако женщина не отставала: - О чем, по-вашему, болтал недавно этот кентуккский политикан? Он говорил "доктор X". Это же умереть со смеху! - Что здесь смешного? - холодно спросил Мигель. - Если тот сморчок, который встречался с Гриром в одной квартире, доктор, тогда я - мать-настоятельница. Мигель повернулся к ней: - В какой квартире? - В доме Уилмарт на Р-стрит, где я живу. Где же еще? - Вы городите чушь. - Да-а-а? Так разрешите вам сказать, пай-мальчик мистер Лумис: мне начхать на деньги вашего папаши, но я... - Вы пьяны, - прервал он ее. - И вас никто не просил... Гретхен тронула его за рукав. - Нет, Майк, пусть говорит. Женщина насмешливо поклонилась. - Спасибо, дорогуша. - Затем повернулась к Мигелю. - Значит, вас зовут Майк, да? Так вот, Майк, если с вашим Гриром было все чисто, скажите, чем он занимался столько ночей со своим очкариком в квартире 4-Д? - Откуда вы это взяли? - спросил Мигель. - Я ниоткуда это не взяла, золотко, я это видела. А как я это видела? Да очень просто. Потому что живу напротив в том же коридоре, в квартире 4-С, вот как! Она с вызовом уставилась на Мигеля. Помада расползлась в углах ее рта. - Когда все это было? - спросил он. - Я их застала три раза, - ответила она с торжеством. - Один раз у них в 4-Д, я туда заскочила, потому что они скандалили, будто мой проигрыватель орет слишком громко. Они хотели, чтобы им было тихо и уютно... О, мне этот Грир даже малость нравился. Если бы не его четырехглазый ублюдок, мы бы, наверное, познакомились поближе. У него хорошая улыбка, понимаете, что я хочу сказать? Вот поэтому я и подумала, что он двуличный. - Как звали второго человека? - все еще холодно спросил Мигель. - Не знаю, хоть убей! - Она откинула назад крашеные черные волосы наманикюренными малиновыми ногтями. - Когда приходят и начинают задавать вопросы, я умолкаю. - Вас допрашивали? ФБР? - Нет, так не пойдет. Я не сказала, кто ко мне приходил. Кроме всего прочего, меня просили не говорить... Но вы-то не старайтесь задурить мне голову с вашим Гриром, потому что я знаю то, что знаю. Понятно? Она выпила еще, затем приложила палец к губам. - Только между нами, ладно? Меня просили помалкивать, и я бы ничего не сказала, только очень уж вы воображаете... Мигель взглянул на Гретхен. Она пристально изучала лицо женщины. Мигель позвал бармена и заплатил по счету. - Нам пора, - сказал он. - До скорого! - сказала женщина. - Только не болтайте об этом, ладно? Мигель и Гретхен быстро вышли. Уже на улице Гретхен почувствовала, что ее бьет дрожь, и уцепилась за руку Мигеля. - Бабьи сплетни, - сказал он, когда они шли к стоянке. - Майк, я думаю, вам надо взглянуть на эту квартиру, - сказала она решительно. В телефонной будке на стоянке он отыскал по справочнику адрес дома Уилмарт на Р-стрит. Гретхен хотела ехать туда немедленно. В подъезде Мигель нажал кнопку под почтовым ящиком с номером 4-Д. Имени владельца на табличке ящика не было. Никто на звонок не ответил. Тогда Мигель отыскал управляющего. У человека, который открыл ему дверь, было серое лицо и бородавка на щеке. Мигель спросил Филипа Любина из квартиры 4-Д. Квартира не занята, ответил управляющий, а этого имени он не знает. - Там живет такой коротышка в очках, - сказал Мигель. - Был такой жилец, до первого числа этого месяца, - согласился управляющий. - Но его фамилия Клингман. - Вы знаете его адрес? - спросил Мигель. - Где-то на Чарлз-стрит, в Балтиморе. Но в чем дело? Ходят, выспрашивают... Я уже рассказал все, что знал. Гретхен дожидалась Мигеля в затемненной машине за углом. Мигель рассказал, что ему удалось узнать. - Но почему вы спросили про коротышку в очках? - удивилась она. - По словам той дамы в "Диалоге", он примерно так выглядит, - ответил он. Затем добавил: - Кроме того, агент ФБР показал мне фотографию доктора Любина. - И мне тоже, - проговорила Гретхен тихим, напряженным голосом. - Майк, я... - Она умолкла, пытаясь овладеть собой. Наконец это ей удалось. - Майк, лучше нам поскорее вернуться домой. Я хочу быть там до прихода матери... Майк, мне придется ей все рассказать. Он развернул машину и погнал по дороге на Кенвуд. Ночь была прохладной - первая весточка осени. Гретхен поплотней запахнула пальто. Они ехали в тревожном молчании. Сусанна Грир видела со своего места ажурную решетку балкона и широкую аллею, ведущую к Капитолию и памятнику Вашингтону. Она сидела за кофейным столиком напротив президента в овальной гостиной на втором этаже. Высокое окно было открыто, кондиционер выключен, и Сью наслаждалась ночной свежестью. К счастью, Элен Роудбуш извинилась и оставила их. Зато обед был настоящей пыткой: Элен болтала о всяческих пустяках, словно Стива вообще не существовало. Пол Роудбуш рассказал несколько милых анекдотов, но его обычная приветливость казалась в тот вечер несколько деланной. Элен все время испытующе поглядывала на Сью, стараясь определить ее настроение и самочувствие, словно Сусанна только поправлялась после тяжкой болезни. Лишь когда они остались с президентом вдвоем и поднялись на внутреннем лифте на второй этаж, Сью вздохнула с облегчением. Роудбуш провел ее через просторный холл, кивнув дежурному агенту охраны, и усадил в овальной гостиной, выдержанной в мягких желтоватых тонах. Дворецкий принес кофе в серебряном кофейнике, и президент сам наполнил маленькие чашечки. - Благодарю вас, господин президент, - сказала она. - Пожалуйста, Сью, для вас я просто Пол. - Право, я не могу вас так называть, вы же знаете! - Она рассмеялась в первый раз за весь вечер. Почему ей стало вдруг так легко, когда Элен ушла? - Когда я думаю, я называю вас "Пол", но сказать вслух не смею... Пожалуйста, поблагодарите еще раз Элен от меня. Она такая заботливая. - Иногда Элен... - Мысль осталась невысказанной. Он помешал кофе серебряной ложечкой. - Сью, мне очень жаль, что мы не пригласили вас раньше. Представляю, чего вы натерпелись. - Это были тяжкие недели, - сказала она. - Теперь, положа руку на сердце, я, наверное, смогу вынести все, кроме неопределенности. Пусть в этом замешана женщина. Пусть это какое-нибудь умственное расстройство. Пусть даже злостное банкротство, как там говорят на Уолл-стрит. Все, все, что угодно, только не эта страшная неизвестность. Это самое худшее. - Она чувствовала, как невольно торопится высказать все свои страхи. - Пусть даже то, о чем люди думают после этой ужасной речи в Кентукки. Сначала я была вне себя, но теперь... - Вы говорите об этой грязной сплетне про "доктора X"? - спросил он. - Да. Но даже с этим я могу теперь примириться. Это может показаться странным, но это так. Ничего не знать гораздо хуже. Видите ли... Но как объяснить? Как рассказать о своих мыслях, когда она лежала прошлой ночью без сна и вспоминала, вспоминала... любовь Стива, его нежность, его теплый взгляд... Она действительно знала: даже если на суде докажут, что Стив был физически близок с мужчиной, она не поверит доказательствам. Никакие так называемые факты не поколеблют ее интуиции. Что бы там ни говорили люди, ей лучше знать. И если это нелогично, значит, логика противоречит истине. Роудбуш терпеливо ждал, затем наклонился к ней. - Сью, я хотел вас видеть сегодня главным образом из-за этой речи. Даже если бы Гретхен не позвонила, я все равно просил бы вас отобедать с нами... Вы знаете, какая жестокая вещь политика? Самое обычное оружие политиков - лживые обвинения, которые трудно опровергнуть. А что касается инсинуаций гражданина Калпа относительно "доктора X", то это вообще сплошная ложь, могу вас уверить. - Меня не надо уверять, - сказала она. - Я слишком давно и слишком хорошо знаю Стива. - А мне кажется, надо, - медленно начал он. - Независимо от ваших чувств к Стиву неуверенность будет разъедать вам душу. Маленькие, пустяковые сомненьица, крохотные подозреньица отравят вас. Такова человеческая натура, Сью... Поэтому давайте поговорим откровенно. Я скажу вам все, что могу. Видите ли, я ознакомился с донесениями ФБР и хочу рассказать по секрету о том, о чем пока нельзя говорить всей стране. Она сразу воспрянула в предчувствии добрых вестей, отпила немного кофе и вся превратилась в слух. - Во-первых, - начал Роудбуш, - доктор Х существует, хотя непонятно, как об этом узнал мистер Калп. Это доктор Филип Дж.Любин, профессор математики в университете Джона Хопкинса. Она кивнула. - Об этом я догадалась. Агенты ФБР показали мне фотокарточку и спросили, не знаю ли я этого человека под именем доктора Любина или Дэвида Клингмана. Но я его никогда в жизни не видела. - Да, разумеется... - он сочувственно улыбнулся. - Во-вторых, Стив и доктор Любин действительно регулярно встречались около года. Почти каждую среду по вечерам. - По средам? - она почувствовала себя обманутой, преданной. - Но Стив говорил мне, что у него по средам какие-то заседания. Он называл это Потомакским клубом. - Да, - сказал президент. - Посторонним это нелегко понять, но мы с вами достаточно хорошо знаем Стива, чтобы поверить: он действительно изучал с доктором Любиным определенные проблемы. - Какие проблемы? - Она снова ожила. - Но почему в такой тайне? Почему он не мог мне сказать? Роудбуш пожал плечами и улыбнулся. - Вы знаете Стива лучше, чем я. И вы знаете, как он иной раз действует. Помните, он вдруг увез всю семью на целый год в Харвард для изучения... кстати, чем он тогда увлекся, Сью? - Восточным искусством, - сказала она слабым голосом. - Это было так давно! Но теперь-то? ФБР узнало, что они изучали и для чего? - Филип Любин в своей области знаменитость, - ответил президент. - Поэтому следует предположить, что Стив изучал с ним высшую математику. - Несколько лет назад он уже пробовал разобраться по книгам Гретхен в какой-то новой математике, - сказала Сью. - Вообразил, будто домашние счета надо вести по другой системе, кажется, на основе восьмеричного счета.