В наше время театральный грим так совершенен, что актерам удается вполне убедительно изменять свой внешний вид. Но Монтгомери не ходил на благотворительные мероприятия. Что касается кино, то там с помощью камер можно устраивать какие угодно фокусы. Здесь же совсем другое дело. Речь идет об известной, признанной критиками оперной певице. Каким бы замечательным ни был грим, никто не может сымитировать этот голос -- такой встречается только раз при жизни одного поколения. -- Но Хуане и не пришлось этого делать, -- сказал Бьюкенен, еще не пришедший в себя после своего сногсшибательного открытия. Холли быстро обошла грузовик и прибавила скорость. -- В газетных статьях упорно подчеркивалось, -- продолжал Брендан, -- что Мария Томес после возвращения из круиза на яхте Драммонда больше не выступает на сцене. Он ведет уединенный образ жизни в Нью-Йорке, если не считать кратких появлений на публике, причем ни в одном из этих случаев она не пела. В некоторых из интервью она жалуется на то, что перенесла пневмонию, что ее периодически мучает ларингит. Репортеры отмечают, что голос у нее хриплый. Так как это единственное, чего Хуана не могла сфабриковать, то она решила эту проблему, сославшись на проблемы с голосом. В остальном же обе женщины латиноамериканки, у них примерно одинаковое телосложение и сходные черты лица. А потом, Мария Томес все это время постепенно меняла свой внешний вид, так что если Хуане и не удавалось добиться полного сходства, то это никому не бросалось в глаза. Это воспринималось как еще один шаг в продолжающейся трансформации Марии Томес. Специальный грим Хуаны гарантировал, что сходства между ними будет гораздо больше, чем различий. Многие ли близко знали Марию Томес? Ее бывший муж? С ним она отказалась встречаться. Другие люди, с которыми у нее также были деловые контакты? Эти связи прервались, как только она покинула сцену. Ее ближайшее окружение? Его она, очевидно, сменила после круиза. Алистер Драммонд продолжал встречаться с ней и воспринимал ее, судя по всему, как Марию Томес. То есть с самого начала речь идет о женщине, которая старалась, чтобы ей не докучали. Хуане надо было лишь позванивать время от времени нескольким людям, жаловаться на простуду, ненадолго показываться на публике, иногда позволять фотографировать себя для газеты -- и никто не заподозрил, что она не та, за кого себя выдает. -- Кроме тебя. -- Холли обогнала еще одну машину, щурясь от ослепляющего света встречных фар. -- Ты-то ведь заподозрил. -- Потому что у меня были на то причины. Потому что я видел гримерную в доме Хуаны. Потому что я все больше поражался сходству Хуаны с Марией Томес, когда рассматривал фотографии. Хуана была у меня на уме, вот я и врубился, что называется. То, что она сделала, просто гениально. Я не могу отделаться от мысли о том, какой она потрясающий мастер перевоплощения. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного. -- Но остается вопрос: зачем? Для чего Хуане было нужно выступать в ее роли? -- Общий знаменатель здесь -- Алистер Драммонд. Уход со сцены, необходимость вести уединенный образ жизни -- все это возникло после круиза на яхте Драммонда. Драммонд принял Хуану как Марию Томес, и именно человек Драммонда заплатил Фредерику Малтину за то, чтобы тот прекратил болтать в присутствии репортеров о своей бывшей жене. Это исчезновение... Думаю, я понял, -- быстро проговорил Бьюкенен. Тон, которым это было сказано, заставил Холли вздрогнуть. -- Что ты понял? -- Что было два исчезновения. -- Два? -- Несколько недель назад исчезла не Мария Томес, а Хуана. Драммонд делает все возможное и невозможное, чтобы найти ее. Почему? Потому что если я прав, то девять месяцев назад вовсе не Мария Томес сошла с яхты Драммонда. Это была Хуана, и Драммонд не хочет, чтобы об этой подмене стало кому-нибудь известно. Холли вцепилась в баранку. -- Ради всего святого, что произошло на этой яхте? 8 Аэропорт Ла-Гуардиа. Чтобы попасть туда, они предпочли воспользоваться машиной Холли, а не такси, потому что, выписавшись из "Дорсета", не хотели привлекать к себе внимание, оставив машину в гостиничном гараже на неопределенный срок. На автостоянке же аэропорта даже довольно длительная парковка машин не была чем-то из ряда вон выходящим. Им пришлось все делать в спешке. Они могли успеть только в случае везения с билетами и дорогой. Им удалось-таки достать два билета на последний рейс из Ла-Гуардиа до Майами, и, хотя они подбежали к выходу на посадку в самые последние секунды, это уже не имело значения. Главное, они попали в самолет. Во время полета никто из них не мог заснуть -- метало напряжение. Аппетита тоже не было. Все же оба съели то, что предложила им авиакомпания, для поддержания сил. -- Твой маршрут. Канкун, Мерида, Форт-Лодердейл, -- сказала Холли. -- Я никогда не говорил, что был в каком-либо из этих мест, -- отозвался Бьюкенен. -- Но у остальных на этот счет нет сомнений. Вашингтон, Новый Орлеан, Сан-Антонио, опять Вашингтон, Нью-Йорк, а теперь Майами указывает на юг. И все это за две недели. Болтаться с тобой бывает весьма изнурительно. А для тебя это нормально. -- Ничего, привыкай. -- Думаю, мне это понравится. Еще в "Дорсете" Бьюкенен спрашивал себя, не находится ли причал яхты Драммонда в том же городе, что и штаб-квартира драммондовской корпорации. Зная, что все крупные суда должны подавать рейсовый план с указанием продолжительности и маршрута предстоящего плавания, он позвонил в береговую охрану Сан-Франциско. Но там дежурный офицер сказал ему, что яхта базируется где-то в другом месте -- у них нет рейсового плана на нее. Тогда Бьюкенен попытался связаться с Национальной ассоциацией морского страхования -- ее головной конторой, находящейся в Лонг-Бич, Калифорния. Восемь вечера на Восточном побережье соответствовали пяти вечера на Западном. Он дозвонился буквально перед самым закрытием офиса. -- Меня зовут Альберт Дрейк. -- Он притворился взволнованным. -- Мой брат Рик работает на... Боже, не могу вспомнить... а, на "Посейдоне". Точно. -- Бьюкенен знал название из материалов расследования, которые передала ему Холли. -- Судно принадлежит Алистеру Драммонду. Двухсотфутовая яхта. Но Рик не оставил маршрута яхты. С нашей матерью случился удар. Мне надо с ним связаться, но я не знаю, как еще... В береговой охране посоветовали... Крупные яхты страхуются на такие огромные суммы, что морские страховщики хотят знать, где эти суда будут находиться в то или иное время. Как только "Посейдон" перейдет на новую стоянку, его капитан должен будет доложить об этом. 9 Ки-Уэст. По прибытии в Майами вскоре после полуночи Бьюкенен и Холли воспользовались кредитной карточкой на имя Чарльза Даффи, чтобы ваять напрокат машину, и отправились в 150-мильную поездку в южном направлении по якорным стоянкам Флориды. По пути они останавливались выпить кофе и меняли друг друга за рулем, чтобы каждый мог подремать. От света ртутных ламп вдоль сорока двух длинных мостов на Приморском шоссе у них болели глаза и прибавлялось усталости. Вот-вот должен был забрезжить рассвет, когда они достигли своей цели -- самого южного населенного пункта материковой части Соединенных Штатов. Ки-Уэст, всего четыре мили в длину и полторы в ширину, имел около тридцати тысяч человек постоянного населения. Один из последних бастионов "контркультуры" в Америке, этот песчано-коралловый островок все еще оставался синонимом неортодоксального образа жизни в стиле Хемингуэя, который когда-то жил здесь и чей дом -- с его многочисленным кошачьим населением, предположительно восходящим к тем домашним любимцам, которых держал сам писатель, -- представлял собой национальную историческую достопримечательность. Городская атмосфера и архитектура являли собой экзотическую смесь багамского, вест-индского и кубинского влияний. Город был славен своей глубоководной рыбалкой и экзотической тропической кухней. Здесь располагалась метеостанция ВМС США. В Кн-Уэсте когда-то жил Гарри Трумэн, а самым знаменитым теперешним его обитателем был певец и литератор Джимми Ваффет. Но Бьюкенена в Ки-Уэсте интересовала одна-единственная вещь, так что, после того как он и Холли поспали еще несколько часов в дешевом мотеле, где плату принимали наличными деньгами вперед (он начал уже нервничать каждый раз, когда приходилось пускать в ход кредитную карточку Чарльза Даффи), они помылись, поели и приступили к делу. Часовая прогулка по оживленной гавани, где в магазинчике они купили сандалии, пуловеры с короткими рукавами и обрезанные джинсы, чтобы не выделяться в толпе, дала Бьюкенену неплохую возможность как бы невзначай порасспросить торговцев и рыбаков. Вскоре опи с Холли смогли выйти на причал, облокотиться на поручни, вдыхать влажный, круто соленый воздух и изучать свой объект. Яхта Драммонда, сверкая белизной на фоне бирюзовых вод Мексиканского залива, стояла на якоре в сотне ярдов от берега. Имея двести футов в длину, три палубы и вертолетную площадку наверху (сам вертолет улетел вчера в южном направлении, как сообщил Бьюкенену один рыбак), яхта должна была бы вызывать восхищение, но вместо этого на Бьюкенена веяло холодом, несмотря на 85-градусную [По шкале Фаренгейта; по Цельсию -- около 30°.] жару. Обтекаемый контур судна казался угрожающим, напоминая изогнутое на конце лезвие массивного охотничьего ножа. Несмотря на свое белоснежное великолепие, яхта казалась окутанной зловещим черным облаком. -- Временами, -- взглянула на Бьюкенена Холли, -- когда ты глубоко задумываешься, твои глаза и твое лицо меняются. Ты производишь впечатление какого-то чужого, совершенно незнакомого человека. -- Это как? -- Становишься серьезным. Встревоженным. -- Чтобы между нами не было недоразумений -- это ие имеет никакого отношения к Марии Томес, -- произнес Бьюкенен. -- Да, я хочу узнать, что с ней случилось. Но больше всего я хочу узнать, что произошло с Хуаной. -- Он отвернулся от яхты и перевел взгляд на Холли. -- Во всем этом многое мне пока непонятно. Например, то, что я чувствую к тебе. Но я должен оплатить старые счета, прежде чем открывать новые. Когда все это кончится, мы вдвоем сможем обсудить, что же мы имеем. Рыжие волосы Холли теребил ветер. Она подумала над тем, что он сказал, и кивнула. -- Я никогда не исходила из того, что должна получить какие-то гарантии. Я этого не планировала. Меня просто подхватило и понесло. Прекрасно. Мы правильно понимаем друг друга. Во всем нужен порядок. Итак, теперь, когда мы нашли яхту, что будем делать дальше? -- Ты заметила, как я разговаривал с местными жителями? Немножко болтовни в сочетании с несколькими тщательно обдуманными вопросами -- способ, именуемый выуживанием. Это эквивалент того, что ты называешь интервьюированием. Но разница состоит в том, что твои объекты почти всегда знают, что их интервьюируют, тогда как мои ни в коем случае не должны ни о чем догадываться. Иногда, если они поймут, что их доят на предмет информации, их реакция может быть смертельной для того, кто это делает. Холли внимательно слушала. -- Я думал, ты можешь обидеться на то, что я указываю тебе, как надо брать интервью, -- улыбнулся Бьюкенен. -- Все это дело с самого начала для меня -- один сплошной курс обучения. Зачем же сейчас вдруг прекращать его? -- Отлично. Итак, выуживание. -- И он рассказал ей о своем обучении, о том, как ему надо было практиковаться, заходя в бары и заговаривая с незнакомыми людьми, чтобы в конце беседы получить у них такие сугубо конфиденциальные сведения, как, например, номер дела в службе социального обеспечения и дата рождения, причем не только число и месяц, но и год. -- Как тебе это удавалось? -- спросила Холли. -- Я бы скорее подумала, что ты шпионил -- подслушивал и подсматривал. -- Я подсаживался к намеченной жертве, пропускал с ней пару стаканчиков, заводил пустячный разговор, отпускал замечания по поводу передачи, которую показывали по телевизору над стойкой бара, и в какой-то момент говорил, что узнал сегодня нечто интересное. В ответ я, разумеется, слышал: "Что же?" Тогда я вынимал свой бумажник и показывал собеседнику свою подделанную карточку социального страхования. "Все эти цифры что-то означают, -- говорил я. -- Я думал, что их дают в последовательном порядке, но если вы разобьете каждую группу, то увидите, что цифры обозначают самые разные сведения -- например, когда и где я родился. Видите, вот эта цифра означает, что я из Питтсбурга, а эту группу цифр присваивают всем, кто родился в шестидесятом году, а этой цифрой обозначают месяц, а... Давайте, я вам покажу. Какой у вас номер? Ставлю доллар, что смогу сказать вам, где и когда вы родились". Пораженная Холли покачала головой. -- Неужели это правда? -- Что меня этому обучали? -- Нет. Про номер социального обеспечения. -- А какой у тебя? Давай посмотрим, смогу ли я сказать, когда и где ты родилась. Холли засмеялась. -- Надо же, ведь получается. Ты выдумываешь какое-нибудь место и дату, а тот, кого ты интервьюируешь, желая показать тебе, как глубоко ты заблуждаешься, сообщает тебе необходимые сведения. Ловко. -- Выуживание информации, -- повторил Бьюкенен. -- Искусство получения сведений, когда объект даже не подозревает, чем ты занимаешься. Это обычный метод, которым пользуются агенты для добывания военных, политических и промышленных секретов. Обычно это происходит в барах, а объектами, как правило, бывают чьи-то помощники, секретари, младшие офицеры, то есть люди, чаще всего недовольные своим положением, разочарованные и ничего не имеющие против того, чтобы поговорить о своих проблемах, если их к этому ненавязчиво подталкивать. Несколько порций выпивки. Проявление интереса. Один фрагмент информации лепится к другому. Обычно для этого нужно время, несколько встреч, но иногда это можно провернуть быстро, а в данном случае -- просто необходимо все сделать в самые короткие сроки, потому что я должен узнать, что случилось с Хуаной. Если она еще жива... -- Голос Бьюкенена напрягся. -- Если она еще жива, я должен вывести ее из-под удара. Холли внимательно посмотрела на него. -- Что мы должны делать? -- Тебе нужно просто быть самой собой, то есть сексапильной и желанной. Холли казалась озадаченной. -- Пока мы разговаривали, от яхты Драммонда отвалил катер и сейчас направляется к берегу. С тремя членами команды на борту. Прищурив глаза от блеска солнца на воде, Холли перевела взгляд туда, куда смотрел Бьюкенен. -- Мы проследим, куда они пойдут, -- бросил Бьюкенен. -- Может, их послали в город с поручением. А может, У них сегодня увольнительная. Если они пойдут в какой-нибудь бар, то я... 10 -- Черт побери, я ведь не хотел ехать в такую даль, -- сокрушался Бьюкенен. -- Что я с этого имею? Стоит мне посмотреть в другую сторону, как ты уже перемигиваешься с каким-нибудь молодым жеребцом, у которого все из шорт выпирает. -- Говори тише, -- попросила Холли. -- Гарри меня предупреждал насчет тебя. Говорил, что с тебя нельзя глаз спускать ни на секунду. Говорил, что ты готова трахнуться с любым мальчишкой, лишь бы у него стояло, и чем моложе, тем лучше. -- Говори тише, -- повторила Холли более резким тоном. -- Я вижу, ты этого не отрицаешь. Что, не хочешь, чтобы кто-то узнал правду? -- Прекрати! -- В голосе Холли послышалось предупреждение. -- Ты ставишь меня в неловкое положение. Они сидели в баре "Корал Риф" за столиком в углу, где одну стену над ними украшали рыбацкие сети, а другую -- чучело рыбы марлин. Маленький круглый столик был накрыт скатертью с рисунком из волнистых линий и цифр, который делал ее похожей на морскую карту. Свисавшие с потолка светильники напоминали по форме штурвал. Бьюкенен развалился в кресле и опрокинул в себя полстакана пива. -- "Говори тише". Это все, что ты можешь сказать. Давай заключим уговор: я не буду поднимать голос, если ты не будешь спускать трусики. Официант, еще два пива! -- Я не хочу пить, -- отказалась Холли. -- А кто говорит, что я для тебя заказываю? Официант! Я передумал. Принесите виски со льдом. -- Ты уже выпил две порции в предыдущем баре. А здесь два пива и... Дейв, ведь сейчас еще только полдень, ради всего святого! -- А ты заткнись, ладно? -- Бьюкенен грохнул кулаком об стол. -- Буду пить, когда мне хочется. Если бы ты перестала прыгать в постель с каждым... -- Сэр, -- произнес чей-то голос, -- вы мешаете другим посетителям. -- Велика важность, дерьмо. -- Сэр, -- сказал мужчина (это был крупный мужчина, белокурый, с подстриженными ежиком волосами и мышцами, которые распирали его тенниску), -- если вы не будете говорить тише, то я буду вынужден просить вас уйти. -- Проси сколько хочешь, приятель, но я с места не сдвинусь. -- Бьюкенен проглотил остатки пива и заорал на официанта: -- Где же виски? Люди начали оглядываться на них. -- Дейв, -- взмолилась Холли. Бьюкенен опять грохнул по столу. -- Я сказал тебе, сука, чтоб ты заткнулась! -- Ладно, -- рявкнул крупный мужчина. -- Пошли, приятель. -- Эй! -- запротестовал Бьюкенен, когда тот схватил его. -- Какого черта?.. -- Поставленный рывком на ноги и притворившись, будто пошатнулся, Бьюкенен повалился на стол, опрокидывая стаканы. -- Черт, поосторожнее с моей рукой! Ты чуть не сломал ее! -- Это было бы здорово, приятель. Когда здоровяк заломил ему руку за спину и стал подталкивать к выходу, Бьюкенен злобно оглянулся на Холли. -- А ты чего ждешь? Пошли! Холли не ответила. -- Пошли, я сказал! Холли опять ничего не ответила. Она лишь вздрагивала, слыша, как Бьюкенен продолжает вопить снаружи. Потом медленно поднесла к губам стакан с пивом, отхлебнула, покосилась на свою дрожащую руку, опустила стакан и провела рукой по глазам. -- С вами все в порядке? Холли взглянула снизу вверх на стоявшего перед пей симпатичного загорелого стройного молодого человека лет двадцати пяти в белой форменной одежде. Она не ответила. -- Послушайте, я правда не хочу вас беспокоить, -- сказал он. -- Вам и так уже досталось. Но у вас такой вид... Если я чем-то могу вам помочь... Можно предложить вам еще выпить? Холли еще раз провела рукой по глазам, выпрямилась, пытаясь принять вид человека с чувством собственного достоинства. Боязливо посмотрела в сторону двери. -- Да, пожалуйста -- Еще одно пиво для дамы. -- И... --Да? -- Мне... я была бы очень благодарна, если бы вы могли позаботиться... чтобы он ничего мне не сделал, когда я буду уходить. 11 Бьюкенен стоял, прислонившись к ограждению пирса. В гуще суеты туристов и рыбаков он не будет бросаться в глаза, наблюдая за катером, который, рассекая бирюзовую воду и скользя между прогулочными и рыболовными судами, возвращался к сверкающей белоснежной яхте, стоявшей на якоре в ста ярдах от берега. Солнце теперь было позади него, так что ему не приходилось щуриться от солнечного света, отражаемого водами Мексиканского залива. Он без труда видел, что вместе с возвращавшимися на яхту тремя членами команды на катере находилась красивая рыжеволосая женщина, которая мило болтала с ними, а один из них позволил ей подержаться за штурвал катера. Когда они поднялись на борт яхты, Бьюкенен кивнул, огляделся, проверяя, не наблюдает ли кто за ним, и не торопясь ушел с пирса. По крайней мере, так казалось. На самом деле он, прогуливаясь по причалам Ки-Уэста, пристально и незаметно изучал яхту, делая вид, будто снимает виды города, и пользуясь телеобъективом на фотоаппарате Холли как подзорной трубой. Ведь Холли могла попасть там в беду, хотя и заявила решительно, что в состоянии о себе позаботиться. Пусть так, но он сказал ей, что, если она появится на одной из палуб с взволнованным видом, он сразу же бросится ей на помощь. Около пяти часов катер снова отошел от яхты и направился к берегу, имея на борту тех же самых членов команды и Холли. Она поднялась на причал, чмокнула одного из мужчин в щеку, взъерошила волосы другому, заключила в объятия третьего и с явно довольным видом пошла в город. Бьюкенен оказался в их маленькой темноватой комнатке в мотеле за минуту до появления там Холли. От тревоги за нее ожидание показалось ему более долгим, чем было на самом деле. -- Ну, как все прошло? -- с беспокойством спросил он, как только она вошла. Она сбросила сандалии и села на кровать. Вид у нее был усталый. -- Им очень трудно было держать свои руки при себе. Мне пришлось все время двигаться. Я чувствую себя так, словно участвовала в марафонском забеге. -- Дать тебе воды? Или что-нибудь из фруктов, которые я купил? -- Да, фрукты -- это было бы неплохо. Апельсин или... Чудесно. -- Она отпила немного принесенной им воды "Перье". -- Это у тебя называется выслушивать донесение агента? -- Да. Если бы речь шла о работе. -- А сейчас разве нет? Сначала ты создаешь обстановку, в которой завербованный тобой агент чувствует себя комфортно и ощущает свою нужность. Потом ты... -- Эй, полегче! Не все, что я делаю, рассчитано заранее. -- Правда? -- С минуту Холли изучающе смотрела на него. -- Ладно. Тогда о яхте. Команда состоит из пятнадцати человек. На берег сходят по очереди. Они считают, что Драммонд, как выразился один из ребят, -- деспотичный кусок дерьма. Они боятся его. Пока он на борту. Но когда кота нет, мышки веселятся, даже иногда приводят женщин. Чтобы похвастаться яхтой и отомстить Драммонду за все унижения. Бьюкенен положил на стол карандаш и блокнот. -- Нарисуй схему расположения каждой каюты на каждой палубе. Мне надо знать, где что находится, где и когда команда ест и спит, любую мелочь, которую ты вспомнишь. Знаю, что ты устала, Холли. Мне очень жаль, но придется еще немного поработать. 12 Достать гидрокостюм оказалось делом нетрудным: в Ки-Уэсте множество магазинов для ныряльщиков. Вода здесь достаточно теплая, так что при обычных обстоятельствах Бьюкенену не нужно было бы брать напрокат такой костюм, но его зашитый бок как раз и делал обстоятельства необычными. Ему надо было оберегать заживающую ножевую рану. Он хотел свести до минимума то количество крови, которое будет вымыто из запекшихся корочек вокруг швов и перейдет в окружающую воду. Как и в Канкуне, когда он бежал от полиции, переправившись вплавь через пролив, отделяющий остров от материка, он опасался акул и барракуд. Тогда его, правда, беспокоило кровотечение из огнестрельной раны, но ситуация была похожей. На этот раз он, по крайней мере, имел возможность подготовиться, хотя еще одно напоминание о канкунском заплыве продолжало его беспокоить -- головная боль. Эта боль, от которой раскалывался череп, не прекращалась. Ему казалось, что его нервы -- это натянутые до предела и готовые вот-вот лопнуть кожаные шнурки. Но он не мог позволить себе отвлечься на эту боль. Сейчас три часа ночи, он плывет в темной воде, а его черный гидрокостюм неразличим во тьме. Он держал руки свободно вытянутыми по бокам, плавно работая ластами, очень стараясь не шуметь и не оставлять в воде пенных барашков. Он держал лицо почти все время опущенным вниз, несмотря на то что вычернил его перед тем, как войти в воду, чтобы оно не выделялось на ее темном фоне. Сверкали звезды. Начал всходить серп луны. Света будет достаточно, когда он приблизится к яхте. Потом он коснулся якорной цепи. Смотря вверх, он не услышал ни шагов, ни голосов. Хотя в гидрокостюме вода казалась даже теплее, чем была, по телу у него пробежала невольная дрожь. Прищурившись, он оглянулся на огоньки Ки-Уэста, подумал о Холли, которая его там ждет, собрался с духом, снял маску и ласты, привязал их к цепи в полез по ней вверх. Каждое усилие болью отдавалось у него в плече и в боку. Но он не мог останавливаться. Медленно, беззвучно он подтягивал себя по цепи, пока не достиг того места, где она входила в клюз. Отверстие было слишком узким, чтобы он мог в него пролезть, но в сочетании с массивной цепью позволило ему закрепиться ногами в сетчатых резиновых тапочках, удержать равновесие, вытянуть вверх руки и уцепиться за фальшборт на носу. Подтянувшись на руках, он заглянул на палубу, никого не увидел, поискал глазами датчики сигнализации, не нашел признаков их присутствия и переполз через поручни на мягко освещенную палубу. Перебегая в укрытие под наружным трапом, он знал, что оставляет за собой мокрый след, по этого было никак не избежать. К счастью, почти вся вода успела вытечь у него из гидрокостюма, пока он лез по цепи. Скоро вытекут и остатки. А до тех пор надо было использовать то время, которое у него было. На возвышавшихся над ним палубах лишь несколько окон были освещены. На трапах, в коридорах и проходах горели фонари, но они довольно далеко отстояли друг от друга и светили слабо, так что не было недостатка в тени, куда бы Бьюкенен мог заползти. Резиновые сетчатые тапочки, которые он надел под ласты, были снабжены бороздками на подошвах, которые усиливали их сцепление с досками палубы. Он почти совсем не оставлял следов, когда тихо шел по проходу в коридор и потом вверх по трапу. Он следовал указаниям Холли. Она дала ему подробное описание яхты и точную оценку членов экипажа, у которых явно не было никаких стимулов к несению службы в отсутствие терроризировавшего их хозяина. Бьюкенен напряженно прислушался, ничего не услышал, вышел из-под трапа и двинулся по одному из коридоров средней палубы мимо дверей, выходивших в него по обеим сторонам. Его интересовала лишь одна каюта в конце коридора с правой стороны. Холли говорила, что это единственное место, которое не показали ей ее новые друзья. -- Сюда вход воспрещен, -- сказали они. -- Почему? -- спросила она. -- Мы не знаем. Здесь всегда заперто, -- таков был ответ. Эта каюта была расположена между спальней Драммонда и залом приемов -- большим, роскошно отделанным и обставленным, с окнами, из которых открывался вид на солярий. -- Ну, у вас наверняка есть хоть какие-то предположения насчет того, что там может быть, -- сказала Холли своим приятелям из команды. -- Никаких. Нам было сказано, что мы потеряем работу, если хотя бы раз попытаемся туда проникнуть. Дверь была заперта на два замка с двойными защелками. Бьюкенен вынул из кармашка в гидрокостюме два коротких металлических штырька. Он кончил открывать первый замок, когда услышал шаги по трапу в противоположном конце коридора. Усилием воли заставляя руки не дрожать, он взялся за второй замок. Шаги все ниже, все ближе. Бьюкенен не осмеливался даже взглянуть в том направлении. Ему приходилось концентрировать внимание на замке, пока он манипулировал своим инструментом. Шаги были уже на нижних ступеньках трапа. Бьюкенен повернул ручку, скользнул в темную каюту и закрыл за собой дверь. Он затаил дыхание, прижался ухом к переборке и прислушался. По прошествии тридцати секунд, все еще не слыша ни звука из коридора, он нащупал выключатель, щелкнул им и зажмурился от неожиданно яркого света. То, что он увидел, заставило его нахмуриться, В этой вытянутой комнате, соединявшейся через запертую дверь со спальней Драммонда, в несколько рядов стояли телевизионные мониторы и видеомагнитофоны. Бьюкенен повернул ручки громкости на самый тихий звук и включил мониторы. Через секунду на светящихся экранах появились многочисленные помещения и секции палуб. На одном экране он увидел двух моряков в рубке. На другом экране еще двое из команды смотрели телевизор. На третьем с полдюжины членов экипажа спали на койках. На четвертом один человек -- вероятно, капитан -- спал в каюте, где, кроме него, никого не было. На других экранах было множество незанятых спален. Эти темные каюты и другие, в которых спали люди, Бьюкенен видел на мониторах в зеленоватом свете -- знак, что на скрытых камерах, передававших оттуда изображение, установлена оптика ночного видения. Мониторы, показывавшие яхту снаружи, также были зеленоватыми. Наверно, эти камеры автоматически переходили на обычную оптику, когда зажигали свет или при дневном освещении. Так значит, Алистер Драммонд любит подсматривать за своими гостями, подумал Бьюкенен. Старик закрывается в спальне, отпирает дверь в эту примыкающую каюту и наблюдает, что делает команда в его отсутствие и, что еще важнее, чем занимаются его гости -- раздеваются, облегчаются, совокупляются, колются. И все это можно записать, чтобы снова и снова насладиться зрелищем. Бьюкенен сосредоточил свое внимание на запертом металлическом шкафчике. Справившись с замком, он открыл шкафчик и обнаружил ряды надписанных видеокассет. 5 августа 1988 года. 10 октября 1989 года. 18 февраля 1990 года. Бьюкенен быстро окинул их взглядом, отметив, что они расставлены по порядку, по датам. Тут не меньше сотни кассет. Величайшие "хиты" Алистера Драммонда. Тот круиз, который интересовал Бьюкенена, был в феврале. Он нашел кассету за этот месяц, вставил ее в плейер и нажал на кнопку включения, удостоверившись, что звук стоит на нуле. Качество видеозаписи было превосходным, даже когда изображение имело зеленоватый оттенок. Гостей было довольно много. Отснятые в разных местах кадры показывали их в самых интимных, откровенных и компрометирующих ситуациях. Оральный секс и гомосексуализм были особенно популярны. В конце Бьюкенен насчитал тринадцать мужчин и двенадцать женщин. Мужчины -- все в летах -- держались повелительно, словно привыкли обладать властью. С женщинами -- привлекательными и прекрасно одетыми -- обращались так, словно это были проститутки. Все мужчины и женщины были латиноамериканской наружности. Бьюкенен заметил наушник и подключил его к телемонитору. Настроив звук, он мог слышать то, что было записано на пленке. Сосредоточенно слушая испанскую речь, он понял из разговоров, что эти женщины -- действительно проститутки, а мужчины -- высокопоставленные чины мексиканского правительства. Он сразу же понял и еще одну вещь. Эти кассеты нужны Драммонду не только для того, чтобы получать удовольствие от подглядывания. Слово "шантаж" вспыхнуло у него в мозгу, и в ту же секунду он вздрогнул, увидев на экране Марию Томес. То есть он подумал, что это Мария Томес. Полной уверенности не было. Только после внимательного изучения изображения он сможет сказать, что это определенно Мария Томес, а не Хуана в ее роли, В зеленоватом кадре был, по всей вероятности, тот самый солярий в кормовой части яхты. Съемка велась сверху вниз, как если бы камера была запрятана высоко в стене или под приподнятым помостом. Цифры на дисплее показывали, что съемка велась в тридцать семь минут второго ночи. На звуковой дорожке было много помех, но все же Бьюкенен слышал где-то в отдалении танцевальную музыку и женский смех. Мария Томес в элегантном, сильно декольтированном вечернем платье стояла спиной к камере, опираясь на кормовой поручень, и, видимо, любовалась пенным следом, который тянулся за яхтой. С ней кто-то заговорил по-испански, и она обернулась. В кадр вошел высокий, стройный мужчина, с виду -- латиноамериканец, с худощавым лицом и ястребиным носом, в смокинге. Он опять заговорил. На этот раз Мария Томес ответила. Качество звука улучшилось -- вероятно, потому что Драммонд воспользовался блоком дистанционного управления и отрегулировал микрофон направленного действия, спрятанный где-то в солярии. -- Нет, мне не холодно, -- сказала Мария Томес по-испански. Камера дала увеличение, когда мужчина приблизился к ней. 13 -- Боже мой, -- еле выговорила Холли. Она смотрела видеозапись, и на нее накатывала дурнота. -- Какой кошмар. Потрясенный увиденным, Бьюкенен положил кассету в пластиковый мешочек, который нашел в комнате, и заклеил его. Преодолевая боль в одеревеневших от напряжения мышцах, он сделал копию с видеозаписи, но в остальном оставил все в том же виде, в каком нашел. Потом запер за собой дверь и крадучись вернулся на главную палубу. Голова у него болела не переставая все время, пока он спускался по якорной цепи, отвязывал маску и ласты и плыл обратно к берегу, на этот раз на спине, держа мешочек с кассетой над водой. Пленка кончилась, а Холли еще продолжала смотреть на экран с выражением ужаса и отвращения на лице. -- Чтоб ему в аду гореть. То, что она увидела на экране (аппаратуру Бьюкенен взял напрокат), было сценой изнасилования и убийства Марии Томес. Возможно, последовательность была обратной -- убийство и потом изнасилование, если этот термин применим к осквернению трупа. Изнасилование подразумевает преодоление чьей-то воли, тогда как труп не может возразить против чего бы то ни было -- именно это последнее, то есть абсолютное отсутствие сопротивления, и могло как раз привлекать того высокого, худощавого мужчину с ястребиным носом. Мужчина подошел вплотную к Марии Томес и опять спросил, не холодно ли ей. Потом обнял ее за плечи, будто бы желая согреть. Мария Томес сняла с себя его руку. Мужчина опять полез к ней, и она начала сопротивляться. "Ну-ну, -- пьяно бормотал мужчина, -- не будь холодна со мной. Я это запрещаю". Он хохотнул и, крепко схватив ее за локти и прижав к поручню, стал целовать ее лицо и шею, подбираясь к холмикам грудей, выступавшим из низко вырезанного платья, а она извивалась у него в руках, отворачивала лицо то в одну, то в другую сторону и пыталась оттолкнуть его. "Будь со мной потеплее, -- сказал он по-испански. -- Будь потеплее. Я-то теплый. Чувствуешь?" Он опять хохотнул. Когда она стала отпихивать его, он засмеялся и встряхнул ее. Когда она закатила ему пощечину, он ответил ударом кулака. Она плюнула ему в лицо. "Puta", -- сказал он и нанес ей страшный удар снизу, который бросил ее вверх и назад. Потом она осела вниз. Пока Мария падала, он попытался схватить ее, поймал за лиф платья, дернул, разорвал, обнажив ее груди. Когда она ударилась затылком о палубу, он кинулся на нее и продолжал рвать, обнажая ее живот, низ живота, бедра, колени. Теперь он сорвал с нее кружевное белье. На секунду остановился. Камера показала обнаженную Марию Томес, которая неподвижно лежала навзничь на палубе на разорванном платье, раскинутом, словно сломанные крылья. Паралич мужчины длился еще мгновение. Вдруг он расстегнул пояс, спустил брюки и набросился на нее. Его дыхание стало быстрым и хриплым. Его ягодицы работали, словно насос. Потом он застонал, обмяк и тихонько засмеялся: "А теперь тебе тепло?" Она не ответила. Он толкнул ее. Она не двигалась. Он снова ударил ее по лицу. Когда она и на этот раз осталась неподвижной, он стал на колени, схватился руками за ее лицо, сжал щеки, повернул голову сначала в одну сторону, потом в другую, и его дыхание стало еще более хриплым. Он быстро поднялся с колен, застегнул брюки, украдкой огляделся вокруг, поставил Марию Томес на ноги. И с выражением лица, в котором страх сочетался с отвращением, швырнул ее за борт. Пока Холли в смятении продолжала смотреть на заполненный искорками электростатических помех экран, Бьюкенен прошел мимо нее и выключил видеоплейер и телевизор. Только тогда Холли пошевелилась. Она опустила глаза и покачала головой. Бьюкенен тяжело опустился в кресло. -- Она была мертва? -- тихо спросила Холли. -- Когда он бросил ее в воду. -- Я не знаю. -- Бьюкенен помолчал. -- Он мог сломать ей шею, когда ударил. Она могла получить смертельное сотрясение, когда ударилась головой о палубу. Она могла задохнуться, пока он давил на нее сверху. Но точно так же она могла быть в шоке, в обмороке, могла быть еще жива, когда он швырнул ее в воду. Этот сукин сын даже не взял на себя труд удостовериться. Ему было без разницы, жива она или нет. Он заботился лишь о собственной персоне. Использовал ее. Потом выбросил. Словно мешок с мусором. В комнате было темно. Они долго сидели молча. -- Ну, и что же было потом? -- с горечью спросила Холли. -- Как ты думаешь? -- Тот, кто убил ее, вероятно, рассчитывал, что ему удастся убедить других в том, что она упала с яхты. Он, конечно, был пьян, и это должно было повлиять на его способность рассуждать. Из-за самонадеянности он мог сказать, что видел, как она упала. Но могло быть и так, что какая-то часть сознания подсказала ему, что надо вернуться в каюту, привести себя в порядок и казаться таким же озадаченным и сбитым с толку, как и все остальные, когда станет известно об исчезновении Марии Томес. Тогда он мог бы сделать вполне правдоподобное предположение, что она выпила лишнего, потеряла равновесие в свалилась за борт. -- Мешало только то, что Алистер Драммонд знал правду. Бьюкенен кивнул. -- Он все это видел на мониторе в своей секретной комнате видеослежения. А кассета с записью изнасилования и убийства, конечно, намного лучше, чем оральный секс, гомосексуализм и наркотики, когда хочешь шантажировать кого-нибудь из мексиканского правительства. Драммонд, должно быть, пребывал в восторге. Представляю себе, как он пошел к убийце, сказал тому, что у него на пленке, и организовал прикрытие в обмен на определенные услуги. На первой стадии трудностей не должно было возникнуть. Драммонду стоило лишь приказать пилоту увести вертолет с яхты на материк. Тогда Драммонд мог бы сказать своим гостям, что Мария Томес улетела, не дожидаясь конца круиза. У них не было бы причины заподозрить, что случилось что-то иное. -- Но вот после этого... -- Да, после этого надо было думать. На Драммонда, должно быть, снизошло наитие, когда ему пришла в голову мысль о Хуане. Вероятно, Мария Томес когда-нибудь рассказывала ему, какой хитрый способ она придумала, чтобы избегать участия во всяких скучных светских мероприятиях, -- посылала вместо себя Хуану. А может, Драммонд узнал об этом как-то иначе. Важно, что узнал. Ему не пришлось бы говорить Хуане ничего компрометирующего. Надо было только объяснить, что Мария Томес пожелала остаться в абсолютном уединении, и предложить Хуане неотразимый гонорар за то, что в течение какого-то длительного времени она будет появляться в роли Марии. -- Как сложно и в то же время как просто, -- сказала Холли. -- Если бы это не было так отвратительно, я назвала бы это гениальным. -- Но что нужно Драммонду от того человека, которого он шантажирует? -- размышлял вслух Бьюкенен. -- Явно не деньги. Драммонд так богат, что одни деньги вряд ли могут быть для него стимулом, особенно такая сравнительно небольшая сумма, которую ему выплатит пусть даже состоятельный мексиканский политический деятель. Ты журналистка. Можешь сказать, кто там на видеопленке? Холли покачала головой. -- Я не специализируюсь по Мексике. И не смогла бы отличить одного тамошнего политика от другого. -- Но мы можем это узнать. -- Бьюкенен встал. -- Как? -- Мы едем обратно в Майами. -- В его голосе слышался металл. -- Потом летим в Мехико. 14 -- Говорит Лютик. -- Крепко сжимая трубку, женщина с хрипловатым голосом произнесла присвоенное ей кодовое наименование. На другом конце провода заспанный мужской голос звучал немного раздраженно. -- Который час? Господи, без малого пять утра. Я лег только час назад. -- Извините. Раньше я никак не могла позвонить. -- Вас разыскивают повсюду. -- Человек сказал, что его зовут Алан, хотя это, вероятно, вымышленное имя. -- Именно этого я и боялась. Можно говорить без опаски? -- Этот звонок передается с другого телефона, -- объяснил Алан. -- Оба аппарата соединены через скремблеры. Зачем вы мне позвонили? Я ведь сказал вам, что только в самом крайнем случае можно пользоваться этим номером. -- Я с Гномом. -- Женщина употребила кодовое слово, о котором они заранее условились. -- Да. Я так и предполагал. -- Вы должны понять. Он говорил правду. То, что он делает, не затрагивает... -- Она тактично воздержалась от упоминая "Виски с содовой". -- К такому же выводу пришел и я. Считаю, что он действительно хочет выйти из игры. Это его начальству нужны новые подтверждения. -- Но как?.. -- Сейчас уже поздновато задавать этот вопрос, -- буркнул Алан. -- Вы теперь часть проблемы, в конце концов. Если бы вы держались подальше от него... -- Но в Вашингтоне он пришел ко мне. -- Это ничего не меняет. Вы вместе. Вы виновны в соучастии. Его начальство считает, что вы оба нарушили договоренность о том, чтобы не раскрывать их деятельность. -- Но это не имеет никакого отношения к их деятельности. Как мне втолковать им это? Позвонить, что ли? Дайте мне номер телефона, по которому надо позвонить, и я... -- Нет, -- резко прервал ее Алан. -- Вы только хуже сделаете. Они могут моментально определить, откуда вы звоните. Вы таким образом приведете их к себе. -- Тогда что же мне делать? -- Порвите контакты с Гномом, -- посоветовал Алан. -- Залягте на дно. Ждите, пока я не скажу вам, что можно выходить на поверхность. -- Но это может занять месяцы. -- Конечно. -- Черт побери, не надо было мне вас слушать. Когда вы ко мне обратились с тем предложением, надо было сказать, что меня это не интересует. -- Да, но вы не могли этого сделать. Материал был слишком хорош, чтобы упустить его. -- А теперь из-за этого меня могут убить. -- Этого не случится, если вы будете осторожны. Если перестанете делать ошибки. Еще есть возможность спасти положение. -- Сукин вы сын, -- в сердцах сказала она. -- Вы еще думаете об этом материале. -- Я думаю, не обратиться ли мне к другому журналисту, которому может быть интересно написать материал о вас. Это привлечет к вам такoe внимание, что они не смогут и пальцем шевельнуть, чтобы вас ликвидировать. Я мог бы приобщить к делу и вас. Вдвоем мы все еще в состоянии получить то, что хотим. -- То есть -- что вы хотите. А я хочу всего лишь нормальной жизни. Что бы это ни значило. Господи, я уже больше ни в чем не уверена. -- Об этом раньше надо было думать, до того как вы приняли мою информацию, -- бросил Алан. -- Но, повторяю, если вы будете осторожны, если будете делать то, что я вам скажу, то думаю, что в конце концов смогу безболезненно ввести вас в дело. А пока ложитесь на дно. Смените фамилию. -- А что будет с Гномом? Алан не ответил. -- Я вас спросила, что будет с Гномом? -- повторила Холли. -- Не всегда можно получить все, что мы хотим. -- Что вы имеете в виду? -- Я не хотел, чтобы это случилось. Правда. Я надеялся, что... Он солдат. Он поймет больше, чем понимаете вы. Иногда ведь бывают... -- Что бывает? -- Потери. Когда Холли отвела взгляд от телефона, по которому говорила из будки недалеко от своей комнаты в мотеле Ки-Уэста, она увидела в предрассветных сумерках тень человека рядом с зарослями папоротников. В кронах многочисленных пальм начали щебетать птицы. -- Я больше не могу разговаривать, -- сказала Холли в трубку. -- Неприятности? -- спросил Алан. -- Скажем так: я не выиграла в тотализатор издателя. Холли положила трубку. Бьюкенен выступил из скрывавших его теней. Несмотря на предрассветный бриз, веявший от океана, воздух был очень влажный. -- Я думала, ты пошел относить гидрокостюм и снаряжение, -- проговорила Холли. -- Так и было. Я заплатил портье, чтобы он вернул все от моего имени, когда откроется магазин подводного снаряжения. -- Бьюкенен остановился прямо перед ней. -- Кому ты звонила? Она отвела глаза. -- Ты хотя бы не пытаешься лгать. И по крайней мере у тебя хватило мозгов не звонить из комнаты в мотеле, где звонок будет фигурировать в счете. Хотя это не имеет значения. Территория настолько мала, что автоматические приборы слежения скажут нашим преследователям, что мы в Ки-Уэсте. -- Нет, -- возразила Холли. -- Я звонила по частному телефону. Твоим людям он неизвестен. -- Это ты так думаешь. В моем деле я отношусь без подозрения лишь к тому, что сам сделал. Все телефоны подозрительны. Должно быть, тебе действительно было очень важно позвонить. -- Я сделала это для нас с тобой. -- Вот как? -- Я пыталась вытащить нас обоих хотя бы из части тех неприятностей, в которых мы оказались. -- Из какой именно части? В данный момент неприятностей, по-моему, столько, что с избытком хватит на всех. Холли закусила губу. -- Не лучше ли поговорить об этом, когда вернемся в свой номер? -- Хочешь выиграть время, чтобы подыскать правдоподобные ответы? Нет уж, я думаю, надо продолжить разговор. -- Бьюкенен схватил ее за руку. -- Так из какой именно части неприятностей ты пыталась нас вытащить? Он повел ее по дорожке. Небо светлело. Бриз подул сильнее. Птицы пускались в полет. -- Ладно. Я хотела тебе сказать, еще когда мы были в Нью-Йорке, -- начала Холли. -- Боже мой, это такое облегчение... Я с самого начала знала, что ты в Канкуне, мне удалось попасть в "Клуб интернасьональ" заранее и наблюдать, как ты разговаривал с этими двумя... -- Она чуть было не сказала "торговцами наркотиками", потом оглянулась на погруженную в тень дорожку и выбрала другие слова, чтобы не выразиться слишком ясно вне стен их номера. -- ...Бизнесменами. Причина, почему я... -- Меня сдал кто-то из моего подразделения. -- Бьюкенен открыл скрипучую дверь в комнату. Пораженная Холли резко обернулась. -- Ты это знал? -- Это было единственное резонное объяснение. Кто-то из своих. Больше никто не мог знать, где я буду. Тот же самый человек, который сообщил тебе о "Желтом плоде", "Морских брызгах", группе разведывательной поддержки и о "Виски с содовой". Источником этой информации мог быть только кто-то из моих начальников. Все еще сжимая локоть Холли, Бьюкенен ввел ее в комнату, включил свет, закрыл дверь, запер ее, подвел Холли к кровати и решительно усадил. -- Кто? -- спросил он. Холли заерзала. -- Кто? -- Что ты собирешься делать? Выбивать ответ из меня? -- Нет. -- Бьюкенен пристально посмотрел на нее. -- Вовремя остановиться. -- Он положил свой несессер в дорожную сумку, окинул взглядом комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл, и направился к двери. -- Здесь ходят автобусы, на которых ты сможешь вернуться в Майами. -- Подожди. Бьюкенен не остановился. -- Подожди. Я не знаю его настоящего имени. Он представился мне как Алан. Бьюкенен остановился. -- Среднего роста. Полное лицо. Короткие темно-русые волосы. Возраст -- за сорок. -- Да. Это он. -- Я его знаю. Некоторое время назад он был моим куратором. Он работает в... Эта заминка могла быть тестом для Холли. Она решила заполнить пропуск. -- В Управлении. Ее откровенность, видимо, подействовала на Бьюкенена. Он вернулся к кровати. -- Говори дальше. -- Он очень прямо говорил о том, чего хотел добиться. Он не одобряет участия военных в гражданских разведывательных операциях. Американские военные с оружием, в гражданской одежде и с фальшивыми документами осуществляют операции Управления в разных государствах. Плохо, когда штатского ловят как шпиона. А если шпион оказывается принадлежащим к армейским спецвойскам? И находится на действительной службе? И притворяется штатским? И состоит в ударной группе, предназначенной для свержения недружественных иностранных правительств или для ведения несанкционированной "частной" войны против крупнейших торговцев наркотиками? Если общественности станет известно, до какой степени неуправляемы взаимоотношения между ЦРУ и военными, то конгресс будет вынужден проводить крупномасштабное расследование американской разведывательной тактики. На Управление и так уже оказывается немалое давление. Еще один конфликт, и его могут заменить разведывательным бюро, поставленным в строго ограниченные рамки. Вот чего опасается Алан. Поэтому он вышел на меня и дал мне кое-какую информацию, настаивая на том, чтобы его имя не называлось, а то, что он сообщает мне, приводилось как сведения из надежного правительственного источника. Чтобы мой материал не слитком походил на заранее подстроенный, он не сказал мне всего. Просто набросал достаточно намеков, чтобы в процессе их проверки и увязки я сама добыла доказательства в поддержку легенды о том, будто раскопала этот материал самостоятельно... Что ты так на меня смотришь? -- Концы с концами не сходятся. Если Алан опасался, что разоблачение использования несанкционированных военных действий со стороны ЦРУ поставит само же Управление под удар, то за каким же чертом он предоставил тебе этот материал? Ведь это как раз то, чего он не хочет. -- Нет. -- Холли покачала головой. -- Он очень точно это сформулировал, и я согласилась с ним. Ты и только ты... точнее, проводимая тобой операция должна была послужить в качестве предметного урока. -- О черт, -- вырвалось у Бьюкенена. -- Идея состояла в том, чтобы это было разоблачение единичного, частного примера опасного использования военных в гражданских разведывательных операциях. У правительства будет не больше информации, чем в моей статье. Я засвидетельствую, что больше ничего не знаю. Расследование, проводимое конгрессом, когда-нибудь кончится. Но всем все будет ясно. Если ЦРУ использует ударные группы из военнослужащих, то пускай лучше прекратит, иначе Управление и некоторые спецподразделения будут жестко ограничены, а то и распущены. Лопнут карьеры. -- Ну да. -- Голос Бьюкенена звучал напряженно. -- А в это время ты становишься журналистской знаменитостью. А Алан опять прибирает к рукам контору. -- Такова была идея, -- вздохнула Холли. -- Политика. -- Из-за тона, каким Бьюкенен произнес это слово, оно прозвучало как ругательство. -- Но этой идеи больше не существует. -- Что ты хочешь этим сказать? -- Я затем и звонила Алану, -- ответила Холли. -- Чтобы аннулировать нашу с ним договоренность. Я сказала ему, что хочу выйти из игры. Я сказала ему, что хочу поговорить с твоими начальниками, уверить их, что наши действия не имеют к ним никакого отношения, что ни ты, ни я не представляем для них никакой опасности. -- Ты что, всерьез ожидала, .что он на это пойдет? Никакой обиды? Попытка не пытка? Не все же, мол, выигрывать? И так далее в этом духе? Ну и ну! -- Как Алан сказал мне, он сожалеет, что дело приняло такой оборот. -- Еще бы. -- Охота за нами продолжается. Он мне посоветовал отстыковаться от тебя, пока он будет думать, как включить меня в расклад. -- Чертовски хороший совет. -- Бьюкенен прищурился. -- Вот и отстыковывайся. -- Нет, -- отрезала Холли. -- Я тебя не отпущу. -- И как асе ты, черт побери, думаешь остановить меня? -- Пойду за тобой. -- Желаю удачи. Слушай, что тебе надо? Ты все еще думаешь, что из меня можно сделать материал на первую полосу? Ответа не последовало. -- А может, ты считаешь, что будет надежнее остаться со мной и бегать от них вдвоем, чем пытаться это сделать в одиночку? Опять никакого ответа. -- Послушай, мне некогда гадать, что ты там думаешь. Я должен успеть выбраться из Ки-Уэста до того, как по твоему телефонному звонку сюда явится группа захвата. -- Ты. -- Что? -- Бьюкенен нахмурился. -- Ты, -- повторила Холли. -- Из-за тебя я хочу идти с тобой. -- Объясни. -- Понятнее я объяснить не могу. Я хочу быть с тобой. Не только потому, что рядом с тобой чувствую себя в безопасности, хотя это действительно так. Ну... я не ожидала, что ты такой. Я не ожидала, что меня потянет к тебе. Я не ожидала, что так привыкну быть с тобой, что у меня в животе начинаются спазмы при мысли, что ты уйдешь. -- А теперь кто играет какую роль? -- Я говорю правду! Я привыкла, к тебе. А поскольку мы в плане упреков раздаем всем сестрам по серьгам, не забудь, что в Вашингтоне ты сам обратился ко мне. Я бы не подвергалась сейчас опасности, если бы ты не решил, что я буду тебе полезна. Черт возьми, тогда я спасла тебе жизнь. Это должно хоть что-нибудь доказывать. -- Ну да, а я такой замечательный, что ты в меня влюбилась. Холли хотела было что-то возразить. -- Побереги энергию, -- остановил ее Бьюкенен. -- Твое желание будет исполнено. Глаза Холли расширились от удивления. -- Я не могу оставить тебя. Я только что понял, что сделал ошибку. Сказал тебе, куда собираюсь двинуться. -- Да. В Мехико. -- Я не могу менять своих планов. Я поклялся, что помогу Хуане, если когда-нибудь ей понадоблюсь, и намерен это обещание выполнить. А это значит, что я не могу бросить тебя тут, чтобы они тебя сцапали и узнали от тебя, где я и что делаю. Укладывай вещи. Надо убраться с этого островка, пока они еще не нагрянули сюда. Холли выдохнула: -- Спасибо. -- Не благодари меня. Это не услуга. Как только я решу, что ты перестала быть для меня фактором риска, я отпущу тебя на все четыре стороны. Но до тех пор, Холли, обрати внимание на мои слова. Последуй моему совету. Не вынуждай меня относиться к тебе, как к врагу. 15 Полуостров Юкатан Облако дыма окутывало обширную расчищенную площадку. По мере продвижения строительства рев бульдозеров, кранов и другого тяжелого оборудования перемежался с выстрелами и треском пламени, которое и было источником дыма, заволакивающего все вокруг. Здесь выжигались деревья, расширялась расчищенная площадка -- делалось все, чтобы отдалить от места работ прикрытие, из-под которого туземцы -- потомки когда-то живших здесь майя -- вели упорные атаки на строительную команду и оборудование. Разбросанные камни от сровненных с землей руин некогда величественных высоких пирамид и храмов все еще валялись между сооруженными на их месте новыми башнями -- из стали. Время от времени земля вздрагивала, но ни рабочие, ни охранники больше не обращали на это внимания. Те, кто здесь трудился, привыкали к чему угодно -- к змеям, к дыму, к выстрелам. Значение имела лишь работа. Закончить ее. Получить деньги. Бежать отсюда. Так уж действовал Алистер Драммонд на человека, думала Дженна, когда, повинуясь его приказу, заканчивала карту археологической съемки, которая покажет, что эта находка не столь впечатляюща, как того ожидают ученые на основании снимков, полученных из космоса. Несколько незначительных сооружений. Множество разбросанных камней -- след землетрясений. Жалкие останки некогда великой цивилизации. С одним исключением. Площадка для игры в мяч. По каким-то необъяснимым причинам -- возможно, чтобы одно уцелевшее сооружение придало правдоподобности его версии, -- Драммонд настаивал, чтобы этот корт, находившийся на некотором расстоянии от района сноса и строительства, был сохранен. Там, на его травянистой прямоугольной поверхности (по обеим сторонам его располагались каменные террасы, откуда одобрительно кивали царственные зрители), команды из мужчин, одетых в кожаные доспехи, состязались в игре, в ходе которой им надо было забросить карающий шар размером и весом с медицинбол в вертикально стоящий обруч на каждом конце поля. Ставки в игре были экстремальные: жизнь или смерть. Возможно, именно поэтому Драммонд и сохранил этот корт -- он олицетворял собой его жестокость, его стремление достичь цели любой ценой. Он и Реймонд прилетели вчера во второй половине дня совершенно открыто, на большом голубом вертолете фирмы "Драммонд энтерпрайз", словно ему было нечего скрывать. Он брал на себя руководство завершающими стадиями всей операции. -- Вы хорошо поработали, -- похвалил он Дженну. -- Получите дополнительную премию. Она пробормотала что-то вроде благодарности, а ее мозг кричал: "Все, чего я хочу, -- это выбраться отсюда прежде, чем потеряю рассудок". Ее коллега, ее друг, ее потенциальный возлюбленный, производитель работ Макинтайр умер вчера от укуса змеи, за полчаса до того, как прилетел вертолет Драммонда. Дженна молилась, чтобы вертолет прилетал скорее, чтобы Мака можно было отправить в больницу, но как только увидела решительное, изборожденное морщинами лицо Драммонда, направлявшегося к ней сквозь клубы дыма, то сразу же поняла: Драммонд никогда бы не согласился гонять вертолет, чтобы только вывезти больного человека из лагеря. "Он умрет, не долетев до больницы. У нас нет времени. Устройте его как можно удобнее", -- вот что сказал бы Драммонд. И вот что он сказал в действительности: "Похороните его там, где до пего не доберутся туземцы. Или нет, я передумал. Сожгите его. Сожгите всех". "Все" -- это были индейцы, уничтоженные во время попыток остановить осквернение их священной земли. Дженна была уверена, что сходит с ума, когда поняла, что здесь произошла бойня. Ей было известно о племенах, уничтоженных в Южной Америке, в глубине тропических лесов Амазонии. Но ей никогда не приходило в голову, что некоторые районы Мексики были не менее глухими, а связь их с внешним миром могла быть такой слабой, что никто на Земле не получит ни малейшего представления о творящемся здесь. К тому времени, как просочится какая-нибудь информация, на Юкатане не останется и следов преступления. Да и кто осмелится заговорить? Рабочие? Молчаливо согласившись со зверским избиением индейцев и получив до неприличия крупные премии, они сами превратились в соучастников убийства. Только дурак нарушил бы молчание. Сейчас, стоя в бревенчатой конторе лагеря и вспоминая, как на койке в углу метался в жару Мак меньше суток назад, она оцепенело слушала последние распоряжения Драммонда относительно подготовленных ею карт. -- Прежде всего, -- в старческом голосе Драммонда слышались влажные хрипы, -- масштаб истинного открытия должен во много раз превзойти значение всех археологических находок. Конечно, будут и фотографии, но в центре внимания будут ваши карты. В этот момент дверь распахнулась, и вошел Реймонд в маскировочном комбинезоне, с винтовкой в руках, с черным от сажи лицом, с алыми пятнами крови на одежде. -- Если и есть кто-то еще, я не могу их найти. -- Но сюда может явиться противник иного рода. Я думаю, он охотится на нас, -- произнес Драммонд. Реймонд самолюбиво выпрямился. -- Кто это? -- Один покойник. Реймонд наморщил лоб. -- Чарльз Даффи, -- сказал Драммонд. -- Припоминаешь? -- Да, его наняли следить за домом объекта в Сан-Антонио. И заняться ею, если она появится. Он исчез из того дома три ночи назад. -- Он больше не числится в без вести пропавших, -- пояснил Драммонд. -- Его тело вынесло на берег реки Сан-Антонио. Он был застрелен. Власти говорят, что при нем не было ничего опознавательного. Одному из людей, которых ты нанял, удалось все-таки взглянуть на тело в морге, и у него нет сомнений в том, что это Даффи. Но этот мистер Даффи творит чудеса, -- продолжал Драммонд. -- Будучи покойником, он воспользовался своей кредитной карточкой, чтобы улететь из Сан-Антонио в Вашингтон. Остановился в отеле "Ритц-Карлтон". Часть следующего дня он провел в "Дорсет-отеле" на Манхэттене. После этого он и его спутница улетели в Майами, где взяли напрокат машину. Реймонд задумался. -- Я не понимаю, как с этим связан Вашингтон, но "Дорсет" находится недалеко от квартиры объекта на Манхэттене. -- И от апартаментов бывшего мужа. Позавчера ему нанесли визит мужчина и женщина. Они прервали выплату ему условленной суммы. -- Малтин не знает ничего, -- встрепенулся Реймонд. -- Вы заплатили ему лишь за то, чтобы он перестал привлекать внимание к исчезновению объекта. -- Ничего? -- Драммонд был в ярости. -- Малтин знал, что это я заплатил ему. Именно это узнали от него мужчина и женщина. Женщину пока не удалось опознать, хотя у нее рыжие волосы и она утверждала, что пишет для "Вашингтон пост", а мужчина по описанию походит на того человека, который помешал наблюдению за домом родителей объекта. -- Бьюкенен? -- Реймонд нахмурился. -- Да. Бьюкенен. Теперь подумай. Какая тут связь с Майами? -- резко спросил Драммонд. -- Яхта. Она там, к югу от Майами. В Ки-Уэсте. -- Вот именно, -- согласился Драммонд. -- Капитан сообщает, что трое членов команды привозили на борт женщину вчера во второй половине дня. Женщину с рыжими волосами. -- Она, должно быть, помогала Бьюкенену. Высматривала, как можно пробраться на яхту. Драммонд кивнул. -- Я должен предположить, что он что-то знает про плепку. Следует также предположить, что он будет подбираться ко мне все ближе и ближе. Перехвати его. И убей. -- Но где я найду его? -- Разве это не очевидно? Какое следующее звено в цепи? -- Дельгадо. -- Да. Мехико. Я только что получил сообщение от своих людей в международном аэропорту Майами, что человек, назвавшийся Чарльзом Даффи, купил два авиабилета до Мехико. Вертолет доставит тебя туда сегодня к вечеру. ГЛАВА 12 1 Мехико Беспорядочные выбросы бесчисленных фабрик, изрыгающих клубы дыма, и неухоженных автомобилей, сжигающих содержащее свинец топливо, оказались в ловушке тепловой инверсии над окруженной горами столицей и сделали воздух этого самого большого и наиболее быстро растущего города планеты поистине непригодным для дыхания. У Бьюкенена першило в горле. Он начал кашлять сразу же, как только они с Холли, получив туристские карточки, вышли из здания международного аэропорта Хуарес. Глаза щипало от смога, такого густого, что, если бы не резкий запах и едкий вкус, его можно было принять за туман. В такси, которое они наняли, кондиционер не работал. Несмотря на это, они закрыли окна. Лучше уж париться в машине, чем дышать этой ядовитой наружной атмосферой. Времени было 9 часов 15 минут. Им удалось доехать от Ки-Уэста до Майами так быстро, что они успели на восьмичасовой рейс компании "Юнайтед" до Мехико. Из-за перехода в другой часовой пояс действительное время полета составило два часа с четвертью, и, съев омлет с сыром и луком, которым угостила пассажиров авиакомпания, Бьюкенен сумел немного подремать. Уже очень давно его жизнь никак нельзя было назвать размеренной. Накапливалась усталость. Головные боли продолжали его мучить. Как и горечь, которую он чувствовал, находясь рядом с Холли. Вопреки своим инстинктам он действительно начал доверять ей. Ведь она на самом деле тогда спасла ему жизнь. Да и в других отношениях помогла немало. Но ему следовало все время напоминать самому себе, что она журналистка. В напряженной ситуации поисков Хуаны он и так уже косвенно раскрыл слишком многое о своем прошлом. Кроме того, его приводила в ярость мысль о том, что эта женщина, которой он позволил приблизиться к себе, была подослана Аланом, чтобы уничтожить его. Все это время Холли хранила молчание, словно понимая, что любые ее слова будут ложно истолкованы, словно зная, что ее присутствие будут терпеть, только если она не станет привлекать к себе внимание. -- Национальный дворец, -- приказал Бьюкенен по-испански шоферу такси, и эти слова были достаточно похожи на английские, так что Холли поняла, но не решилась спросить, почему они едут во дворец, а не в гостиницу. А может, так называется гостиница. Она не знала, потому что раньше в Мехико ей бывать не приходилось. Оказалось, что они приехали и не в гостиницу, и не во дворец, а в правительственный комплекс. Даже сквозь густую дымку смога это место производило сильное впечатление. Громадную площадь окружали массивные, величественные здания, в том числе два собора. Сам Национальный дворец славился своими арками, колоннами и внутренними двориками. Покинув такси, Бьюкенен и Холли прошли сквозь толпу и вошли в вестибюль дворца, где главную лестницу и коридоры первого этажа украшали большие красочные фрески. Эти росписи Диего Риверы рассказывали об истории Мексики, начиная от эры ацтеков и майя, потом шло вторжение испанцев, смешение рас, многочисленные революции и, наконец, идеализированная картина будущего, где мексиканские крестьяне счастливо трудились и гармонично сосуществовали с природой. Судя по загрязнению окружающей среды за степами дворца, до этого идеального будущего было, очевидно, еще очень и очень далеко. Бьюкенен лишь на мгновение задержался перед росписями -- еще более напряженный, еще более взведенный, словно им управляло какое-то ужасное предчувствие, он не смел потратить зря ни одной секунды. В шумном, гулком коридоре он о чем-то спросил гида, и тот указал ему па дверь, расположенную чуть дальше. Это оказался магазин сувениров. Не обращая внимания на выставленные для продажи книги и произведения искусства, Бьюкенен окинул взглядом стены и увидел фотографии людей, по-видимому, правительственных чиновников, снятых и группами, и персонально. Он внимательно изучил несколько фотографий, и Холли последовала его примеру, рискнув при этом искоса посмотреть в его сторону. У нее тревожно екнуло сердце, когда она увидела, как затвердели мышцы его лица и как сильно и яростно пульсируют жилки у него на шее и на виске. Его темные глаза сверкали. Он показал на одну из фотографий, которую заметила и Холли: высокий стройный латиноамериканец с худощавым лицом и ястребиным носом, лет сорока с небольшим. Мужчина носил усы, был одет в дорогой костюм и полон высокомерия. -- Да, -- сказала Холли. Бьюкенен обратился к молоденькой продавщице и указал на фотографию. -- Este hombre. Como se llama, роr favor? [Этот человек. Скажите, пожалуйста, как его зовут? (исп.)] -- Quien? Ah, si. Esteban Delgado. El Ministro de Asuntos Interiores. [Который? А, вижу. Эстебан Дельгадо. Министр внутренних дел (исп.)] -- Gracias, [Спасибо (исп.)] -- поблагодарил Бьюкенен. Покупая какую-то книжку, он задал продавщице еще несколько вопросов, и пять минут спустя, когда они с Холли вышли из магазина, Бьюкенен уже знал, что человек, который изнасиловал и убил Марию Томес, "не просто министр внутренних дел, он -- второй по могуществу человек в Мексике, имеет шансы стать следующим президентом". -- Продавщица говорит, это все знают, -- заметил Бьюкенен. -- В Мексике, когда уходящий президент подбирает себе преемника, его избрание становится не более чем формальностью. Удивленная тем, что он заговорил с ней, Холли воспользовалась случаем в надежде, что его отношение к ней смягчилось. -- Если только у кого-то не окажется видеопленки, где он предстает в таком отвратительном виде, что его карьера тут же рухнет, не говоря уж о том, что он сядет в тюрьму. -- Или будет казнен. -- Бьюкенен потер лоб, за которым пульсировала боль. -- Такой человек, как Дельгадо, отдаст все на свете за то, чтобы эта пленка не стала достоянием гласности. Но что именно, вот вопрос? Что хочет получить Драммонд? -- И что случилось с Хуаной Мендес? Во взгляде Бьюкенена отражалась напряженная работа мысли. -- Да. В конце концов все возвращается к этому. Хуана. Это слово ужалило ее своим скрытым смыслом: не ты. -- Не нужно меня просто терпеть, -- попросила Холли. -- Не нужно меня просто держать рядом из боязни, что я пойду против тебя. Я не враг тебе. Пожалуйста. Располагай мной. Позволь помогать тебе. 2 -- Меня зовут Тед Райли, -- сказал по-испански Бьюкенен. Вместе с Холли он стоял в устланном ковром и обшитом панелями офисе, на двери которого красовалась дощечка с надписью "Ministro de Asuntos Interiores". Министр внутренних дел. Седая секретарша в очках кивнула и выжидающе посмотрела на него. -- Я переводчик сеньориты Маккой. -- Бьюкенен сделал жест рукой в сторону Холли. -- Как вы можете видеть по ее документам, она является репортером "Вашингтон пост". Она пробудет в Мехико недолго, ей нужно взять интервью у важных должностных лиц правительства -- узнать их мнение о том, как США могут улучшить отношения с вашей страной. Если это вообще возможно, не согласится ли сеньор Дельгадо уделить несколько минут разговору с ней? Это было бы весьма ценно. Сочувственно посмотрев на них, секретарша развела руками с жестом сожаления. -- До конца этой недели мы не ожидаем сеньора Дельгадо в министерстве. Бьюкенен разочарованно вздохнул. -- Может быть, он примет нас, если мы съездим к нему? Газета сеньориты Маккой придает особое значение его взглядам. Ведь все знают, что он, по всей вероятности, станет следующим президентом. Секретарше было явно приятно слышать, что американец признает ее причастность к великому будущему. Бьюкенен продолжал: -- И я уверен, что сеньору Дельгадо принесет пользу лестный отзыв о нем в газете, которую каждое утро читает президент Соединенных Штатов. Министру представляется прекрасная возможность сделать несколько конструктивных замечаний, которые подготовят американское правительство к восприятию его взглядов, когда он станет президентом. Секретарша взвесила полученную информацию, прикинула значимость Холли и кивнула. -- Одну минуту, пожалуйста. Она зашла в соседний кабинет и закрыла за собой дверь. Бьюкенен и Холли обменялись взглядами. Из-за двери доносился шум шагов проходящих по коридору людей, а из многочисленных служебных помещений вокруг -- неумолчное бормотание голосов. Вернулась секретарша. -- Сеньор Дельгадо находится у себя дома в Куэрнаваке, это в часе езды отсюда. Я объясню вам, как туда ехать. Он приглашает вас на ленч. 3 -- Можно задать тебе вопрос? Холли ждала ответа, но Бьюкенен молчал, глядя прямо перед собой, ведя взятую напрокат машину по скоростному шоссе Инсурхентес в направлении на юг. -- Правильно, на что еще я могу рассчитывать? -- вздохнула Холли. -- Ты стал неразговорчив с тех пор, как... Ладно, замнем этот вопрос. Я просто хотела спросить, как ты это делаешь? И опять Бьюкенен не отозвался. -- Например, в офисе у Дельгадо, -- продолжала Холли. -- Ведь секретарша с легкостью могла бы от нас отделаться. Каким-то образом ты заставил ее позвонить Дельгадо. Я все пытаюсь сообразить, как это у тебя получается. Ничего особенного ты вроде бы не говорил. Это как... -- Я забираюсь в мозги другого человека. Холли нахмурилась. -- Этому тебя обучили в ЦРУ? Голос Бьюкенена зазвучал жестко. -- Опять из тебя лезет репортер. -- А ты все бдишь. Может, хватит? Сколько раз я должна это повторять? Я -- на твоей стороне. Я не собираюсь вредить тебе. Я... -- Скажем так: я тренировался в этом направлении. -- Бьюкенен крепче сжал руль и продолжал не отрываясь следить за оживленной дорогой. -- Быть глубоко законспирированным агентом не значит просто иметь фальшивые документы и правдоподобную легенду. Для того чтобы перевоплотиться в другого человека, я должен уметь внушить всем окружающим абсолютную убежденность в том, что я именно тот, за кого себя выдаю. А это значит, что я сам должен абсолютно в это верить. Когда я разговаривал с секретаршей, я был Тедом Райли, и что-то от меня передалось ей. Вошло в ее сознание. Расположило ко мне. Помнишь, мы говорили о выуживании информации? Дело не только в том, чтобы умно задавать вопросы. Нужно еще суметь повлиять на человека определенным к нему отношением, эмоционально привлечь его на свою сторону. -- Это похоже на гипноз. -- Ну, а с тобой я совершил ошибку. -- Голос Бьюкенена изменился, в нем теперь звучала горечь. Холли замерла. -- Я перестал концентрироваться на управлении тобой, -- сказал Бьюкенен. -- Я все же не понимаю. -- Перестал лицедействовать. Какое-то время, находясь рядом с тобой, я переживал нечто совершенно необычное. Я отказался от чужой личины. Не отдавая себе в этом отчета, я стал человеком, о котором давно забыл. Самим собой. Я вел себя с тобой как... я. -- Может, именно этим ты и привлек меня. Бьюкенен презрительно фыркнул. -- Я успел перебывать множеством людей, которые были лучше меня. Фактически я -- единственная личность, к которой я не испытываю симпатии. -- Так что теперь ты избегаешь себя самого, существуя как... кем ты, говорить, был однажды? Питером Лэнгом?.. Как Лэнг, который ищет Хуану? -- Нет, -- покачал головой Бьюкенен. -- С тех пор как я встретил тебя, Питер Лэнг все больше и больше отступал на задний план. Хуана для меня -- это особый человек, потому что... в Ки-Уэсте я сказал тебе, что ничего не могу загадывать на будущее, пока не проясню прошлое. -- Он наконец взглянул на нее. -- Я не дурак. Знаю, что нельзя вернуться назад на шесть лет и Бог знает сколько вымышленных жизней, чтобы снова начать с того места, где мы с ней остановились. Это все равно как... Очень долгое время я притворялся, лицедействовал, переключался с одной роли на другую и встречал людей, которых не мог себе позволить полюбить, потому что играл эти роли. Очень многим из этих людей нужна была моя помощь, а я не мог вернуться, чтобы помочь им. Многие из них погибли, а я не мог вернуться, чтобы отдать им последний долг. Моя жизнь, похоже, состоит из каких-то фрагментов. Я должен соединить их. Я хочу стать... Холли молча слушала. -- ...человеческим существом. Вот почему я зол на тебя. Потому что я раскрылся, а ты предала меня. -- Нет, -- отозвалась Холли и коснулась его правой руки, лежавшей на баранке. -- Теперь уже нет. Клянусь Богом -- я не представляю для тебя угрозы. 4 После шума и удушливой атмосферы Мехико покой и чистый воздух Куэрнаваки были особенно приятны. Небо было чистое, солнце ярко светило, и под его лучами вся долина нарядно сверкала. Бьюкенен, следуя полученным указаниям, нашел нужную улицу и оказался перед высокой каменной стеной с большими железными воротами, позволявшими разглядеть сад, тенистые деревья и большой дом в испанском стиле. Красная черепичная крыша блестела на солнце. Бьюкенен проехал мимо, не останавливаясь. -- Нам разве не сюда? -- спросила Холли. -- Сюда. -- Тогда почему же?.. -- Надо еще кое-что обдумать. -- Например? -- Может, уже пора рубить трос. Холли вздрогнула: се испугали эти слова. -- Может случиться все, что угодно. Не хочу впутывать тебя, -- пояснил Бьюкенен. -- Но я уже впутана. -- Тебе не кажется, что в погоне за материалом для газеты ты слишком увлекаешься? -- Слушай, ну что мне сделать, чтобы вернуть твое доверие? Дельгадо ожидает репортера-женщину. Без меня ты не сможешь попасть к нему. Ты придумал легенду. В соответствии с ней ты -- мой переводчик. Будь же последовательным. -- Последовательным? -- Бьюкенен побарабанил пальцами по баранке. -- И то верно. Для разнообразия. Он развернул машину в обратном направлении. За решеткой ворот стоял вооруженный охранник. Бьюкенен вышел из машины, подошел к нему, показал журналистское удостоверение Холли и объяснил по-испански, что его и сеньориту Маккой ожидают. Нахмурившись, охранник перешагнул порог деревянной будки, стоявшей справа от ворот, и поднял трубку телефона. В это время его напарник не сводил с Бьюкенена глаз. Первый охранник вернулся с еще более мрачным лицом. Бьюкенен внутренне напрягся. Видно, что-то пошло не так, как надо. Но угрюмый страж открыл ворота и жестом показал Бьюкенену, чтобы тот снова сел в машину. Брендан поехал по извилистой аллее мимо тенистых деревьев, цветников и фонтанов, направляясь к трехэтажному особняку. Бросив взгляд в зеркало заднего вида, он увидел, что охранник запер ворота, и заметил, что еще какие-то вооруженные люди патрулируют участок, вышагивая вдоль стены. -- Мне сейчас гораздо страшнее, чем когда я ездила на яхту Драммонда, -- призналась Холли. -- Неужели ты никогда не чувствуешь?.. -- Каждый раз. -- Тогда почему, скажи на милость, ты продолжаешь этим заниматься? -- У меня нет выбора. -- В этом случае, может, и нет. Но в других... -- Нет выбора, -- повторил Бьюкенен. -- Если ты военный человек, то подчиняешься приказам. -- Но ведь сейчас ты никому не подчиняешься. И, кроме того, у тебя не было необходимости поступать на военную службу. -- Ты не права, -- возразил Бьюкенен, думая о том, как им тогда овладело это навязчивое стремление наказать себя за убийство брата. Он тут же отогнал эту мысль, встревоженный тем, что позволил себе отвлечься. Хуана. Надо быть внимательнее. Вместо Томми надо все время думать о Хуане. -- Знаешь, мне кажется, что я никогда еще так не боялась, -- проговорила Холли. -- Это нервы -- как перед выходом на сцену. Постарайся расслабиться. Для нас это только прикидка, -- успокоил ее Бьюкенен. -- Мне надо разведать, как охраняют Дельгадо. А твоя роль не должна представить особенной трудности. Просто бери интервью, и все. Ты ничем не рискуешь. Чего никак нельзя будет сказать о положении, в котором окажется Дельгадо, когда я вычислю, как к нему подобраться. Не выдавая своего волнения, Бьюкенен припарковался перед домом. Выйдя из машины, он заметил и других охранников, не считая садовников, которые явно интересовались больше посетителями, чем своими непосредственными обязанностями. Можно было заметить телекамеры внутренней системы слежения, проходящие по окнам провода, металлические ящики в кустах -- детекторы охранной сигнализации. Подавив эмоции, Бьюкенен назвал Холли и себя слуге, вышедшему встретить их. Тот проводил гостей в прохладный, затененный, гулкий мраморный вестибюль. Они прошли мимо широкой закругленной лестницы, потом дальше по коридору и оказались в кабинете, отделанном панелями красного дерева. Кабинет, в котором пахло воском и политурой, был обставлен кожаной мебелью и украшен охотничьими трофеями; за сверкающими стеклами шкафов и витрин можно было видеть множество винтовок и ружей. Бьюкенен сразу узнал Дельгадо, как только тот поднялся из-за письменного стола. Он казался еще более крючконосым, более надменным, чем на видеопленке и фотографиях. Кроме того, он выглядел очень бледным и худым, его щеки ввалились, словно у тяжело больного человека. -- Добро пожаловать, -- приветствовал он гостей. Бьюкенен живо представил себе запечатленные на пленке сцены, где Дельгадо насилует и убивает Марию Томес. Как только он получит нужную ему информацию, он покончит с Дельгадо. Дельгадо подошел ближе. Его английский был очень хорош, хотя и страдал некоторой вычурностью. -- Всегда приятно беседовать с представителями американской прессы, особенно когда речь идет о столь известном издании, как "Вашингтон пост". Сеньорита?.. Простите меня. Я забыл имя, которое назвал мой секретарь... -- Холли Маккой. А это мой переводчик Тед Райли. Дельгадо пожал им руки. -- Прекрасно. -- Он игнорировал Бьюкенена, сосредоточив свое внимание на Холли, внешность которой явно произвела на него впечатление. -- Поскольку я говорю по-английски, ваш переводчик нам не нужен. -- Я также и фотограф, -- улыбнулся Бьюкенен. Дельгадо сделал отстраняющий жест. -- Фотографии можно будет сделать потом. Сеньорита Маккой, что предложить вам выпить перед ленчем? Может быть, вина? -- Благодарю вас, но, по-моему, чуть-чуть рановато... -- Чудесно, -- перебил ее Бьюкенен. -- С удовольствием выпьем вина. -- У него не было времени научить Холли не отказываться выпить с объектом. Такой отказ подавляет у собеседника желание быть общительным, вызывает у него подозрение, что у вас есть причина во что бы то ни стало сохранить контроль над собой. -- А впрочем, почему бы нет? -- подхватила Холли. -- Перед ленчем. -- Красного или белого? -- Пожалуй, белого. -- "Шардонне"? -- Замечательно. -- Мне то же самое, -- добавил Бьюкенен. Продолжая игнорировать его, Дельгадо повернулся к слуге в белой куртке, стоявшему возле двери. -- Ты слышал, Карлос? -- Да, сеньор Дельгадо. Слуга пятясь вышел за дверь и удалился по коридору. -- Садитесь, пожалуйста, -- Дельгадо подвел Холли к одному из мягких кожаных кресел. Бьюкенен, который последовал за ними, заметил во внутреннем дворике за стеклянной дверью, ведущей оттуда в кабинет, какого-то человека. Это был явный американец, лет тридцати пяти, хорошо одетый, светловолосый, приятной наружности. Заметив, что заинтересовал Бьюкенена, человек кивнул ему и улыбнулся мальчишеской улыбкой. Дельгадо между тем говорил: -- Я знаю, что американцы любят жить и работать по насыщенному графику, так что если вы хотите задать мне какие-то вопросы перед ленчем, то не стесняйтесь. Через стеклянную дверь из патио вошел тот человек. -- А, Реймонд, -- обратился к нему Дельгадо. -- Вернулся с прогулки? Входи. У меня тут гости, с которыми я хочу тебя познакомить. Эта сеньорита Маккой из "Вашингтон пост". Реймонд почтительно наклонил голову и подошел к Холли. -- Очень рад. -- Он пожал ей руку. Что-то в этом рукопожатии заставило ее вздрогнуть. Реймонд повернулся к Бьюкенену. -- Здравствуйте. Мистер?.. -- Райли. Тед. Они обменялись рукопожатием. Бьюкенен сразу ощутил, как что-то ужалило его в правую ладонь. Ладонь горела. Рука постепенно немела. Встревоженный, он взглянул на Холли, которая в ужасе смотрела на свою правую руку. -- Эта штука быстро действует? -- спросил Дельгадо. -- Мы называем это "двухступенчатым парализан-том", -- ответил Реймонд. Снимая с пальца кольцо и укладывая его в небольшую ювелирную коробочку, он по-прежнему улыбался, но его голубые глаза остались бездонными и холодными. Холли упала на колени. Правая рука Бьюкенена потеряла всякую чувствительность. Холли рухнула на пол. Словно обруч сжимал грудь Бьюкенена. Сердце бешено колотилось. Он растянулся на полу. Сделал отчаянную попытку встать. Не смог. Не смог даже пошевелиться. Тело сделалось чужим. Руки и ноги не повиновались. Смотря прямо над собой обезумевшими глазами, он заметил самодовольную ухмылку Дельгадо. Светловолосый американец пристально вглядывался в Брендана со своей механической улыбкой, от которой кровь стыла в жилах. -- Это снадобье с полуострова Юкатан. Эквивалент кураре, который был в ходу у майя. Сотни лет назад туземцы пользовались им, чтобы парализовать свои жертвы, лишить их возможности сопротивляться, когда им будут вырезать сердце. Не в силах повернуть голову, не в силах взглянуть на Холли, Бьюкенен слышал, как она хватала ртом воздух. -- И ты не вздумай сопротивляться, -- сказал Реймонд. -- Твои легкие могут не выдержать напряжения. 5 Вертолет с грохотом перемещался по небу. Его "вамп-вамп-вамп" отдавалось по всему фюзеляжу. Не то чтобы Бьюкенен ощущал эти сотрясения. Его тело по-прежнему ничего не чувствовало. Жесткий пол кабины мог с таким же успехом быть и пуховой периной. Такие понятия, как "жесткое" или "мягкое", "горячее" или "холодное", "острое" или "тупое", потеряли всякое значение. Все было одинаковым -- никаким. Зато его слух и зрение неимоверно обострились. Каждый звук в кабине, особенно мучительное хриплое дыхание Холли, усиливался многократно. За окном небо было почти невыносимо яркого бирюзового цвета. От такого сияния, казалось, можно было ослепнуть, если бы не спасительное помигивание век, которые -- наряду с сердцем и легкими -- действовали как бы отдельно от остального тела, находившегося под воздействием яда. Напротив, его сердце работало в чудовищно усиленном режиме, что вызывало сильную тошноту; оно бешено колотилось -- без сомнения, в том числе и от страха. Но если начнется рвота (допуская, что его желудок тоже не парализован), то он обязательно захлебнется и умрет. Он должен сосредоточиться и побороть страх. Должен держать себя в руках. Чем быстрее колотилось сердце, тем больше воздуха требовали легкие. Но грудные мышцы отказывались повиноваться, и он чуть не поддался панике, испугавшись, что сейчас задохнется. Соберись, подумал он. Соберись. Он силился заполнить сознание какой-нибудь успокоительной мантрой. Пытался найти единственную всепоглощающую мысль, которая давала бы ему цель. Хуана, подумал он. Хуана. Хуана. Я должен выжить, чтобы помочь ей. Должен выжить, чтобы найти ее. Должен выжить, чтобы спасти ее. Должен... Его взбесившееся сердце продолжало неистовствовать. Его охваченные паникой легкие продолжали требовать воздуха. Нет. Эта мантра не действовала. Хуана? Она была далеким воспоминанием, отстоящим на годы, а для Бьюкенена -- в буквальном смысле на несколько жизней. С тех пор он успел побыть столькими людьми! Разыскивая Хуану, твердо решив во что бы то ни стало найти ее, он в действительности искал самого себя -- и тут, по мере того как новая всепоглощающая и всеобъемлющая мысль заполняла его мозг... ... непрошеная, стихийная... ... Холли... ... слушая, как она силится дышать... ... надо помочь Холли, надо спасти Холли... ...он вдруг понял, что у него наконец есть цель. Не для Питера Лэнга. И не для кого бы то ни было из других персонажей его репертуара. А для Брендана Бьюкенена. И осознание этого побуждало его смотреть вперед, а не оглядываться назад, чего с ним не бывало с тех пор, как тогда, очень давно, он убил брата. У Брендана Бьюкенена теперь была цель, причем цель эта не имела никакого отношения к нему самому. Она заключалась просто и абсолютно в том, чтобы сделать все возможное и невозможное для спасения Холли. Не потому, что он хотел, чтобы она была с ним. А потому, что хотел, чтобы она жила. Оказавшись запертым в самом себе, он нашел там себя. В то время как его сердце продолжало бесноваться, он ощутил -- по тому, что сильнее стало давить на уши: вертолет пошел на снижение. Он не мог повернуть головы, чтобы увидеть, где сидят Дельгадо с Реймондом, но мог слышать их разговор: -- Не понимаю, какая была необходимость в том, чтобы и я летел вместе с тобой. -- Таков приказ, который мистер Драммонд передал мне по радио, когда я летел в Куэрнаваку. Он хотел, чтобы вы посмотрели, как продвигаются работы. -- Это рискованно. Мое имя могут связать с этим проектом. -- Я подозреваю, что в этом и состояла идея мистера Драммонда. Пора вам платить долги. -- Вот безжалостный сукин сын. -- Мистер Драммонд посчитал бы комплиментом, если бы кто-то назвал его безжалостным. Посмотрите-ка вниз. Отсюда все видно. -- Бог мой! Вертолет продолжал снижаться, и боль в ушах Бьюкенена стала еще мучительнее. Боль? Бьюкенен вдруг понял, что кое-что чувствует. Он никак не ожидал, что будет рад боли, но сейчас с радостью приветствовал ее. Его ноги пощипывало. Руки кололо, словно иглами. Швы на ножевой ране начали чесаться. В почти зажившей ране в голове появилась пульсация. Череп, казалось, распух, а кошмарная головная боль постепенно возвращалась. Эти ощущения возникли не все сразу. Они приходили по отдельности, поочередно. И каждое было для него всплеском надежды. Он знал, что если попытается пошевелиться, то сможет это сделать. Но сейчас не время рисковать. Надо затаиться, пока он не будет уверен, что функции конечностей восстановились полностью. Надо выждать идеальный момент для... -- Примерно сейчас действие снадобья начнет проходить, -- сказал Реймонд. Сильная рука схватила Бьюкенена за левое запястье и защелкнула на нем наручник. Потом левую руку завели ему за спину, сильно дернули, и наручник щелкнул на правом запястье. -- Так удобно? -- Судя по тону, можно было бы предположить, что Реймонд разговаривает с любимой. Бьюкенен не ответил, продолжая делать вид, что не может двигаться. Услышав позвякивание и скрежет металла, он понял, что на Холли тоже надевают наручники. Рев вертолета стал тише -- изменился угол наклона лопастей ротора. Машина приземлилась. Пилот выключил приборы, вращение лопастей замедлилось, и рев турбины перешел в тонкий вой. Когда открылся люк, Бьюкенен ожидал, что его глазам придется плохо от яркого солнечного света. Вместо этого его накрыла тень. Какая-то дымка. Он еще раньте, пока вертолет снижался, заметил, что яркая синева неба несколько замутилась, но ему нужно было столько всего обдумать, что он не обратил на это особенного внимания. Теперь же этот туман проник в кабину и наполнил ее таким резким запахом, что Бьюкенен рефлекторно закашлялся. Дым! Поблизости что-то горело. Бьюкенен никак не мог остановить кашель. -- Это снадобье временно блокирует работу твоих слюнных желез, -- пояснил Реймонд, выволакивая Бьюкенена из кабины и швыряя его на землю. -- От этого у тебя в горле сухость. Кстати, раздражение в горле ты будешь ощущать еще довольно долго. -- По тону, каким это было сказано, можно было предположить, что ему доставляет удовольствие мысль об ожидающем Бьюкенена недомогании. Холли тоже закашлялась, потом застонала, когда Реймонд вытащил ее из кабины и бросил рядом с Бьюкененом. Мимо них тянулись клочья дыма. -- Зачем выжигать столько деревьев? -- В голосе Дельгадо звучала тревога. -- Чтобы как можно больше расширить размеры площадки. Чтобы не подпускать близко туземцев. -- Но разве огонь не воспламенит?.. -- Мистер Драммонд знает, что делает. Все рассчитано. Реймонд пнул Бьюкенена в бок. Брендан со стоном втянул в себя воздух, стараясь показать, что ему больнее, чем па самом деле, и радуясь, что пинок Реймонда не пришелся по заживающей ране. -- Поднимайся, -- приказал Реймонд. -- У наших людей есть дела поважнее, чем тащить тебя. Я знаю, что ты можешь встать. Если не встанешь, я буду катить тебя пинками до самой конторы. Чтобы быть правильно понятым, Реймонд пнул Бьюкенена еще раз, уже сильнее. Бьюкенен с усилием поднялся на колени, зашатался, но все-таки встал на ноги. В голове у него все кружилось -- совсем как этот дым, от которого он опять закашлялся. Холли поднялась тоже с трудом, чуть не упала, но удержалась на ногах. Она в ужасе смотрела на Бьюкенена. Он попытался взглядом ободрить ее. Это не помогло. Реймонд толкнул их обоих так, что едва не сбил с ног. Их погнали к приземистому бревенчатому зданию, которое частично заволакивали клубы дыма. Бьюкенена поразила царившая вокруг бурная деятельность: сновали туда и сюда рабочие, тяжело проезжали мимо бульдозеры и грузовики, краны переносили балки и трубы. Бьюкенену показалось, что сквозь шум работающих механизмов он услышал выстрел. Потом перед ним возникли разбросанные каменные блоки с высеченными на них иероглифами -- по-видимому, из развалин. Тут и там он видел едва возвышавшиеся над землей останки древних храмов. Вдруг, когда дым на какое-то время рассеялся, его взору предстала пирамида. Но эта пирамида была не древней постройки и не из каменных блоков. Эта пирамида, высокая и широкая, была выстроена из стали. Бьюкенен никогда не видел ничего подобного. Она походила на гигантский треножник с широко расставленными ногами, которые были связаны между собой какой-то арматурой. Хотя он никогда раньше не видел ничего подобного, интуитивно он понял, что это такое, что это ему напоминает. Нефтяную вышку. Так вот что, по-видимому, нужно здесь Драммонду. Но почему у вышки такая необычная конструкция? Когда они подошли к наполовину скрытому за дымной пеленой бревенчатому строению, Реймонд толкнул дверь и впихнул Бьюкенена с Холли внутрь. Бьюкенен чуть не растянулся в полутемном и затхлом внутреннем помещении, а его глаза не сразу приспособились к тусклому свету работавших от генератора лампочек на потолке. Он с трудом удержался на ногах, остановился, выпрямился, почувствовал, как на него налетела Холли, и обнаружил, что смотрит снизу вверх на Алистера Драммонда. 6 Ни одна из фотографий, виденных Бьюкененом в биографической книге и газетных статьях, которые он читал, не могла передать, насколько личность Драммонда доминирует в той точке пространства, где он в данный момент находится. Из-за толстых стекол очков глубоко посаженные глаза этого старика пронзали вас взглядом, от которого становилось не по себе. Даже его старческий голос лишь усиливал это впечатление -- его хрупкость не мешала его властности. -- Мистер Бьюкенен, -- произнес Драммонд. Это обращение заставило Бьюкенена вздрогнуть. "Как он узнал мое имя?" -- подумал он. Драммонд прищурился, потом перенес свое внимание на Холли. -- Мисс Маккой, надеюсь, что Реймонд удобно устроил вас на время полета. Сеньор Дельгадо, я рад, что вы смогли прилететь. -- По тому, как мне передали ваше приглашение, я не почувствовал, что у меня есть выбор. -- Разумеется, у вас есть выбор. Вы можете сесть в тюрьму или стать следующим президентом Мексики. Что бы вы предпочли? Реймонд закрыл дверь после того, как они вошли. Теперь она вновь со стуком распахнулась, и какофония строительных механизмов ворвалась внутрь. Вошла женщина в пыльных джинсах и намокшей от пота рабочей блузе, в руках у нее были длинные рулоны толстой бумаги -- Бьюкенен подумал, что это могут быть карты. -- Не сейчас, черт побери, -- прорычал Драммонд. Женщина явно испугалась. Неловко попятившись, она вышла и закрыла дверь. Драммонд продолжил разговор с Дельгадо: -- Мы продвинулись дальше, чем я рассчитывал. К завтрашнему утру должны, по идее, начать качать. Я хочу, чтобы вы, когда вернетесь в Мехико, приняли необходимые меры. Скажите своим людям, что все в порядке. Мне не нужны никакие неприятности. Услуги оплачены. -- Вы меня вызвали сюда, чтобы сказать то, что я и так знаю? -- Я вызвал вас сюда, чтобы вы увидели то, за что продали душу, -- ответил Драммонд. -- Не годится держаться на расстоянии от цены своих грехов. А то вам, чего доброго, захочется позабыть о нашей сделке. Чтобы освежить вашу память, хочу показать вам, что произойдет с двумя моими гостями. -- Плавным движением, поразительным для человека в его возрасте, он повернулся к Бьюкенену и Холли. -- Много ли вам известно? -- Вот это я нашел у них в сумке для фотоаппарата, -- объявил Реймонд и выложил на стол видеопленку. -- Подумать только! -- проронил Драммонд. -- Я ее просмотрел у Дельгадо. -- Ну и как? -- Копия немного зернит, но выступление Дельгадо все так же увлекательно. Всякий раз я не могу оторваться. -- Тогда вам известно больше, чем нужно, -- сказал Драммонд, снова обращаясь к Бьюкенену и Холли. -- Послушайте, все это -- совершенно не наше дело, -- начал свой маневр Бьюкенен. -- Что верно, то верно. -- Нефть меня не интересует, и мне безразлично, как именно вы наказываете Дельгадо, -- продолжал Бьюкенен. -- Я всего лишь пытаюсь найти Хуану Мендес. Драммонд поднял свои густые белые брови: -- Ну, в этом вы не одиноки. Они пристально смотрели друг на друга, и вдруг Бьюкенен понял, как все было. Хуана согласилась поработать на Драммонда, изображая Марию Томес. Но по прошествии нескольких месяцев она либо почувствовала, что попала в западню, либо поняла, что ей грозит опасность, а может, ей просто опротивел Драммонд. Каков бы ни был мотив, она нарушила соглашение и скрылась. Находясь в бегах, не смея позвонить начальству Бьюкенена по телефону, она должна была установить с ним контакт таким образом, чтобы никто посторонний не мог проникнуть в суть ее послания, и поэтому отправила ему ту загадочную открытку, расшифровать которую мог только один Бьюкенен. В это время люди Драммонда сбивались с ног, разыскивая ее, устраивали засады у нее дома, у дома ее родителей и в других местах, где она, по их разумению, могла укрыться. Им надо было обеспечить ее молчание. Если правда о Марии Томес всплывет на поверхность, Драммонд тут же потеряет власть над Дельгадо. А без Дельгадо Драммонд лишался политических средств поддержания проекта. Нефтяная промышленность в Мексике была национализирована еще в тридцатые годы. Иностранцам запрещалось вторгаться в эту отрасль, а Драммонд явно стремился именно к этому. То, что здесь находились археологические памятники, делало проблему еще более политически масштабной, хотя, судя по всему, Драммонд преодолел препятствие с бесстыдной простотой -- уничтожил древние постройки. Когда Дельгадо станет президентом Мексики, он воспользуется своей властью, чтобы повлиять на нужных политиков. С Драммондом можно будет заключить закулисное соглашение. За открытие и разработку месторождения Драммонду будут тайно выплачивать огромные прибыли, такие, какие получали иностранные нефтяные компании до национализации. Но и это еще не все, интуитивно чувствовал Бьюкенен. Просматривалось здесь и еще что-то, какой-то скрытый смысл, но он был слишком занят спасением своей жизни, чтобы анализировать, в чем он состоит. -- Вам известно, где находится Хуана Мендес? -- спросил Драммонд. -- Не исключено, что она работает вон на той буровой. Драммонд усмехнулся. -- А вы смельчак. Ваше поведение делает честь силам особого назначения. Это замечание удивило Бьюкенена. Но потом он понял, в чем дело: -- А-а, машина, которую я взял напрокат в Новом Орлеане, чтобы доехать до Сан-Антонио! Драммонд кивнул. -- Для этого вы воспользовались собственной кредитной карточкой. -- У меня не было другого выхода. В моем распоряжении была только эта карточка. -- Но это дало мне небольшое преимущество, -- уточнил Драммонд. -- Мои люди видели вас, когда вы подъехали к дому Мендесов в Сан-Антонио, и по номерным знакам определили, кто нанял машину, а потом провели расследование и установили вашу личность. Личность, подумал Бьюкенен. Столько лет мне удавалось оставаться в живых под чужими личинами, а теперь, чего доброго, придется загнуться под собственным именем. Он чувствовал, что совершенно выдохся. Раны болели. Голова раскалывалась. У него не осталось больше сил. Потом он посмотрел на Холли, увидел ужас в ее глазах, и спасительная мантра снова зазвучала в его сознании. Надо выжить, чтобы помочь Холли. Надо спасти Холли. -- Вы -- инструктор по тактическим маневрам, -- сказал Драммонд. Бьюкенен насторожился. Инструктор? Но тогда, значит, Драммонд не расколол его прикрытие. Драммонд продолжал: -- Вы знали Хуану Мендес по Форт-Брэггу? Бьюкенен лихорадочно соображал, какую роль сыграть, какую избрать линию защиты. -- Да, ответил он. -- Каким же образом? Ведь она была в армейской разведке. Какое отношение это имеет к вам? Внезапно ему в голову пришла идея. Бьюкенен решил сыграть самую дерзкую роль в своей жизни. Роль самого себя. -- Послушайте, я не полевой инструктор, а статус Хуаны в армейской разведке был просто прикрытием. Драммонд был явно удивлен. -- Я ищу Хуану Мендес, потому что она прислала мне открытку с зашифрованным посланием, из которого я узнал, что она попала в беду. Шифровать его нужно было обязательно, потому что меня как бы не существовало. Хуана когда-то служила, а я служу и до сих пор, в подразделении спецопераций, которое настолько засекречено, что можно подумать, будто им руководят призраки. У нас принято заботиться о своих людях, в том числе и о бывших коллегах. Когда я полу