Дэвид Моррелл. Чужое лицо David Morrell. Assumed identity Copyright © 1993 by David Morrell ©АО Издательство "Новости", издание на русском языке, 1994 © Л. Лунькова (стр.5--267, 413--509), С. Страхов (стр 267--413), перевод, 1994 OCR by Wlad from Bewareme Ltd. Мартину Е. Уингейту -- "скале", славному другу и доброму учителю Нет лучше маски для прикрытья лжи, чем правда, И лучше всех замаскирован тот, кто ходит голым. Уильям Конгрив "Обманщик" Но что такое ложь, в конце концов? Не более, чем истина под маской. Лорд Байрон "Дон Жуан" ПРОЛОГ Мексика, 1562 год Не прошло и сорока лет после появления испанских завоевателей на Американском континенте, а систематическое истребление туземцев уже шло полным ходом. Этот геноцид почти не требовал усилий, ибо в Новом Свете привычные для европейцев болезни, такие, как оспа, корь, свинка, грипп, известны не были, и они стали быстро косить туземное население, не обладавшее иммунитетом к ним. Те, кто не погиб от болезней (а выжило, по-видимому, не более десяти процентов населения), были с жестокостью покорены и обращены в рабство. Города были разрушены, а жители согнаны в невольничьи лагеря. Все средства, и в первую очередь пытки, были пущены в ход, чтобы заставить оставшихся в живых туземцев отказаться от собственной культуры и принять культуру покорителей-европейцев. На юго-восточной оконечности Мексики, на полуострове Юкатан, миссионер-францисканец по имени Диего де Ланда был шокирован, обнаружив, что религиозные верования индейцев майя включают в себя поклонение змее и человеческие жертвоприношения. Преисполнившись решимости искоренить это языческое варварство, Ланда принялся за разрушение храмов, уничтожение скульптур, фресок и вообще любых предметов с намеком на культовую принадлежность. При этом он не только отнял у майя их религиозные символы, но и лишил современных историков возможности отыскать ключи к расшифровке сохранившихся иероглифов, рассказывающих об исчезнувшей древней цивилизации. Апофеозом разрушительной деятельности Ланды стали события в городе Мани, где он обнаружил огромную библиотеку рукописей майя. Эти невосполнимые тексты, сложенные гармошкой, "не содержали ничего иного, кроме явных суеверий и дьявольской лжи", как сообщал Ланда. "Мы все это предали огню". Мы все это предали огню. В наши дни любитель древности стонет в отчаянии перед безапелляционной и ограниченной самоуверенностью, выраженной в этих словах. Во все времена сжигатели книг походили на Ланду и выражением лица: те же поджатые губы, прищуренные глаза, выдвинутая вперед челюсть -- мина абсолютной убежденности в своей правоте. Но Ланда ошибался. Он ошибался в нескольких отношениях. Помимо того, что Ланда называл ложью, рукописи содержали еще и бессмертные исторические и философские истины. К тому же не все рукописи оказались уничтоженными. Три из них были привезены в Европу и ныне признаны бесценными. Они известны как Дрезденская, Мадридская и Парижская рукописи и находятся соответственно в библиотеках в Дрездене, Мадриде и Париже. Четвертая, называемая рукописью Гролье, попала из Мексики в США и хранится в одной из частных коллекций. Однако ходят упорные слухи, что существует еще и пятая рукопись, что она является подлинником, содержит больше истин, чем какая-либо другая, и среди них одну истину -- самую главную. Современный человек может задать себе вопрос, какова была бы реакция брата Ланды, если бы можно было вызвать его из преисподней и сделать свидетелем кровопролития, которое если не по масштабам, то по степени насилия ничуть не уступает тому, что творил он сам в XVI веке, кровопролития, которого могло и не произойти, если бы Ланда либо вовсе не начинал своей инквизиторской деятельности, либо действительно был профессионалом, каковым себя считал, и довел свою сатанинскую работу до конца. Мани, название города, где Ланда нашел и уничтожил рукописи, на языке майя означает "кончено". Но на самом деле все только начиналось. ГЛАВА 1 1 -- Я отлично понимаю, что всем вам хочется услышать о человеческих жертвоприношениях, -- сказал профессор, придав своему взгляду подходящий к случаю озорной блеск, который как бы говорил слушателям, что изучение истории вовсе не требует от них отказываться от чувства юмора. Всякий раз, начиная читать этот курс -- а занимался он этим вот уже тридцать лет, -- профессор неизменно произносил одну и ту же фразу, в ответ на которую неизменно получал одну и ту же реакцию (он на нее и рассчитывал): по аудитории прокатывался смех, студенты одобрительно переглядывались и усаживались поудобнее. -- О том, как у девственниц вырезали сердца, или как их сбрасывали со скал в колодцы, и тому подобном. Он сделал отметающий жест рукой, который должен был показать, насколько хорошо он знаком со всеми подробностями человеческих жертвоприношений и как ему уже наскучил этот предмет. Глаза его вновь озорно блеснули, и смешки в аудитории стали громче. Профессора звали Стивен Милл. Ему было 58 лет, он был невысок, худощав, у него были редеющие седые волосы и тонкие усики цвета соли с перцем, он носил бифокальные очки в тонкой квадратной металлической оправе и коричневый шерстяной костюм, пропахший трубочным табаком. Его любили и уважали и коллеги, и студенты, и теперь, когда начался отсчет последних семидесяти минут его жизни, утешением -- если вообще уместно говорить об утешении в подобном случае -- могло служить то, что он умрет, занимаясь делом, которое доставляло ему самую большую радость, -- рассказывая о предмете, целиком его поглощавшем. -- Впрочем, майя не очень любили приносить в жертву девственниц, -- добавил профессор Милл. -- Большая часть скелетов, извлеченных из священных колодцев, которые, кстати, называются сснотами, -- вам пора уже начинать вплотную знакомиться с нашей терминологией, -- принадлежат людям мужского пола, причем главным образом детям. На лицах студентов появились гримасы отвращения. -- Разумеется, майя вырезали сердца жертв, -- сказал профессор Милл. -- Но этосамая неинтересная часть ритуала. Некоторые из студентов нахмурились и стали вопросительно переглядываться: "неинтересная"? -- Обычно майя поступали так: поймав врага, они раздевали его догола, красили голубой краской, вели на вершину пирамиды, там ломали ему позвоночник, но так, чтобы не убить его сразу, а лишь временно парализовать, потом вырезали у него из груди сердце, и вот тогда пленник умирал, но не раньше чем верховный жрец поднимал вверх и. показывал всем еще трепещущее сердце жертвы. Сочащаяся из сердца кровь размазывалась по лицам богов, вырезанных на стенах храма. Кое-кто считает, что верховный жрец сам съедал сердце. Доподлинно же известно то, что вслед за этим труп жертвы сбрасывали вниз по ступеням к подножию пирамиды. Там один из жрецов снимал с жертвы кожу, надевал ее на себя и в таком виде исполнял ритуальный танец. Присутствовавшие на церемонии расчленяли тело и зажаривали его куски на угольях. В этом месте студенты делали глотательные движения, словно борясь с дурнотой. -- Но к этому скучному материалу мы вернемся позднее по ходу семестра, -- объявил профессор, и студенты снова засмеялись, на этот раз с облегчением. -- Как вы знаете, этот курс читается для нескольких специальностей. -- Он с мастерской легкостью перешел на другой тон, заговорил более серьезным голосом и, отбросив личину шутника, превратился в классического лектора. -- Некоторые из вас изучают историю искусства. Другие избрали для себя профессию этнолога или археолога. Цель нашего курса -- изучить иероглифы майя, научиться читать их и использовать полученные знания для реконструкции культуры этого древнего народа. Прошу вас открыть семьдесят девятую страницу в книге Чарльза Гал-ленкампа "Майя. Загадка и второе открытие исчезнувшей цивилизации". Студенты повиновались и сразу же озадаченно нахмурились, увидев перед собой похожую на тотемный столб таблицу из двух вертикальных колонок, образованных изображениями искаженных, гримасничающих лиц в обрамлении линий, точек и закорючек. Кто-то испустил стон. -- Да, понимаю, это производит устрашающее впечатление, -- продолжал профессор Милл. -- Вы уже говорите себе, что никогда не научитесь разбираться в этой путанице из бессмысленных на первый взгляд символов. Но я уверяю вас, что вы сможете прочитать и эту надпись, и множество ей подобных. Вы сможете озвучить эти знаки, сможете читать их, как если бы это были английские предложения. -- Он выдержал драматическую паузу и выпрямился. -- Вы сможете говорить на древнем языке майя. -- Он восхищенно покачал головой. -- Теперь вам понятно, что я имел в виду. Рассказы о человеческих жертвоприношениях -- это скучно. Вот где, -- он показал на иероглифы в книге Галленкампа, -- вот где скрыт настоящий, захватывающий интерес. -- Он остро взглянул на каждого из своих двадцати студентов. -- А так как нам надо с чего-то начинать, то давайте начнем с того, с чего мы начинали, когда были детьми, -- с палочек и точек. Вы заметили, наверное, что многие колонки иероглифов -- изображающие, кстати, какую-то дату -- выглядят вот так. -- Схватив кусок мела, профессор стал торопливо чертить на доске. . .| .| | .| | | . .| | | | | | . | | | | | | . .| .| | | | | -- Каждая точка соответствует единице. Черточка, или, как мы говорим, палочка, соответствует цифре пять. Таким образом, первая нарисованная мною группа знаков равна четырем, вторая -- восьми, третья -- двенадцати, а четвертая... Постойте-ка, а почему говорю я один? -- Указательным пальцем правой руки профессор Милл провел сверху вниз по списку студентов. -- Мистер Хоган, скажите мне, пожалуйста, сколько получается?.. -- Шестнадцать? -- неуверенно откликнулся вызванный. -- Отлично, мистер Хоган. Видите, как все просто? Вы уже учитесь читать символы майя. Но если вы поставите все изображенные этими знаками цифры в один ряд, то дата, которую они обозначают, останется вам непонятной. Дело в том, что майя пользовались календарем, отличающимся от того, которым пользуемся мы с вами. Их календарь был почти таким же точным, как наш. Но он был значительно сложнее. Поэтому в качестве первого нашего шага к пониманию цивилизации майя мы должны уразуметь их концепцию времени. К следующему занятию прошу вас прочитать главы первую и вторую из книги Линды Шеле и Дэвида Фридела "Лес царей: нерассказанная история о древних майя". А сейчас я вкратце изложу материал, который вам предстоит изучить. И профессор Милл продолжил лекцию, явно упиваясь любимым предметом, в то время как жить ему оставалось менее двадцати минут. Он наслаждался каждым мгновением. Занятие он закончил шуткой, к которой всегда прибегал в этом месте своего курса, вызвав, как и ожидал, еще один всплеск веселья, ответил на несколько вопросов подошедших к нему студентов, потом сложил в портфель книги, записи, учебную программу и список студентов. Его кабинет находился в пяти минутах ходьбы от аудиторного корпуса. Профессор шел, дыша полной грудью и радуясь жизни. День выдался на славу -- ясный, солнечный. Чувствовал он себя превосходно (жить ему оставалось уже меньше пятнадцати минут), а к приятному ощущению от удачно проведенного занятия добавлялось радостное предвкушение того, что ему предстояло сделать, ожидание назначенной на сегодня встречи и гостя, который должен вскоре прийти. Кабинет располагался в невзрачном кирпичном здании, но унылая обстановка ничуть не омрачила жизнерадостного и бодрого настроения Милла. Он ощущал в себе столько энергии, что прошел мимо ожидавших лифта студентов и быстро поднялся на два лестничных марша в слабо освещенный коридор, в середине которого находился его кабинет. Отперев дверь (до конца оставалось десять минут) и водрузив портфель на письменный стол, он повернулся, собираясь спуститься в комнату отдыха преподавателей, но остановился и улыбнулся, увидев, что гость уже стоит в дверях. -- Я как раз собирался сходить за кофе, -- сказал профессор Милл. -- Не хотите ли чашечку? -- Нет, благодарю. -- Гость кивнул в знак приветствия и вошел в кабинет. -- С некоторых пор мой желудок с кофе не в ладах. У меня все время изжога. Видимо, дело идет к язве. Гость был весьма презентабельным мужчиной лет тридцати пяти. Его аккуратно подстриженные волосы, сшитая на заказ белая рубашка, шелковый галстук в полоску, безукоризненный двубортный костюм и туфли из телячьей кожи на тонкой подошве вполне соответствовали его статусу высокооплачиваемого служащего. -- Язва развивается от стрессов. Вам не мешало бы немного сбавить скорость, -- сказал профессор Милл, пожимая гостю руку. -- Стрессы и скорость -- атрибуты моего рода занятий. Если я начну печься о своем здоровье, то окажусь без работы. -- Гость сел. -- Вам нужен отпуск. -- Обещают скоро дать. -- Итак, что вы мне принесли? -- спросил профессор. -- Очередную порцию иероглифов для перевода. -- Много? Гость пожал плечами. -- Страниц пять. -- Он нахмурился, когда мимо по коридору прошла компания студентов. -- Я бы предпочел по-прежнему не афишировать эту работу. -- Разумеется. -- Профессор Милл встал, закрыл дверь и вернулся к письменному столу. -- Страницы, как у майя, или современные? Во взгляде гостя мелькнуло недоумение, но потом он сообразил: -- Ах да, я все время забываю, что страницы майя большего формата. Нет, страницы современные. Фотокопии восемь на десять. Я понимаю так, что сумма гонорара, о которой мы договорились в прошлый раз, вас по-прежнему устраивает. -- Пятьдесят тысяч долларов? Вполне устраивает. При условии, что торопить меня не будут. -- Торопить не будут. В вашем распоряжении месяц, как и раньше. Условия оплаты прежние: половину получите сейчас, и половину --, когда закончите. Требования те же: нельзя делать копий с текста, нельзя никому раскрывать характер вашей работы или обсуждать ваш перевод с кем бы то ни было. -- Не беспокойтесь. Я этого не делал и не сделаю, -- заверил профессор Милл, -- хотя сам перевод вряд ли может заинтересовать кого-то еще, кроме вас, меня и вашего шефа. Но это не имеет значения. Вы так хорошо мне платите, что с моей стороны было бы верхом безумия нарушить условия соглашения и подвергнуть риску будущие отношения с вами. На весь следующий год я беру положенный мне отпуск для научной работы, и эти деньги позволят мне посвятить его целиком изучению "Иероглифической лестницы", являющейся частью сооружений майя в Копане -- это на территории Гондураса. -- Для меня там чересчур жарко, -- сказал гость. -- Когда я нахожусь среди этих древних построек, то испытываю такой подъем, что забываю о погоде. Можно взглянуть на ваши страницы? -- Да, разумеется. -- Гость сунул руку в портфель из кожи аллигатора и достал большой желтый конверт. Пошла последняя минута жизни профессора Милла, когда он взял конверт в руки, открыл его и вынул пять фотографий, на которых были изображены ряды иероглифов. Он сдвинул книги на край стола и разложил фотографии так, чтобы ряды иероглифов расположились вертикально. -- Все это части одного и того же текста? -- Понятия не имею, -- сказал гость. -- Мне лишь поручено доставить это вам. -- По-видимому, так оно и есть. -- Профессор взял лупу и склонился над фотографиями, рассматривая детали иероглифов. Лоб его покрылся капельками пота. Он потряс головой. -- Мне не следовало взбегать по этой лестнице. -- Простите? -- спросил гость. -- Нет, ничего. Просто мысли вслух. Вам не кажется, что здесь жарко? -- Пожалуй, есть немного. Профессор Милл снял пиджак и вернулся к изучению фотографий. Жить ему оставалось пятнадцать секунд. -- Ладно, оставьте их мне, и... -- А? -- Я... -- Что с вами? -- Мне что-то нехорошо. Руки... -- Что руки? -- Онемели, -- сказал профессор Милл. -- У меня... -- Что? -- Лицо. Горит. Профессор Милл вдруг начал судорожно ловить ртом воздух, схватился за грудь, замер на мгновение и, обмякнув, рухнул в свое скрипучее вращающееся кресло. Рот его открылся, голова свесилась вперед. Он вздрогнул и перестал двигаться. Небольшой кабинет показался еще меньше, когда гость встал. -- Профессор Милл! -- Он пощупал пульс на запястье, потом на шее. -- Профессор Милл! -- Из своего портфеля гость извлек пару резиновых перчаток, надел их, правой рукой собрал фотографии и задвинул их в желтый конверт, который придерживал левой. Действуя левой рукой, он осторожно стянул перчатку с правой, потом правой рукой снял перчатку с левой, внимательно следя за тем, чтобы не коснуться тех мест, которые были в контакте с фотографиями. Затем бросил перчатки в другой желтый конверт, заклеил его и положил оба конверта в портфель. Когда гость открыл дверь, никто из проходивших в это время по коридору студентов и преподавателей не обратил на него особенного внимания. Окажись на его месте непрофессионал, он, скорее всего, просто ушел бы, но гость знал: волнение иногда обостряет память, и тогда кто-нибудь все-таки припомнит, что видел, как из кабинета выходил хорошо одетый мужчина. Он не хотел оставлять после себя загадок. Он хорошо понимал, что самая лучшая ложь -- это один из вариантов правды. Поэтому он поспешил к кабинету секретаря, вошел с озабоченным и встревоженным видом и сказал: -- Скорее. Звоните по 911. Профессор Милл. Я был у него... Мне кажется, с ним только что случился сердечный приступ... 2 Гватемала Несмотря на тридцатишестичасовой перелет и свои шестьдесят четыре года, Николай Петрович Бартенев не мог сидеть спокойно от нетерпения. Он и его жена только что прилетели сюда из Ленинграда. Нет, не так, подумал он. Из Санкт-Петербурга. После того как рухнул коммунистический режим, Ленина отменили. Итак, они прилетели через Франкфурт и Даллас по приглашению нового правительства Гватемалы, но, если бы не конец "холодной войны", эта поездка была бы неосуществимой. Лишь недавно после сорокалетнего перерыва Гватемала возобновила дипломатические отношения с Россией, и столь необходимые русские выездные визы, которые долгое время просто невозможно было получить, были выданы на удивление быстро. Большую часть своей жизни Бартенев был одержим мечтой поехать в Гватемалу, и не потому, что стремился уехать из России, а потому, что Гватемала преследовала его как наваждение. Однако ему упорно, раз за разом, отказывали в выезде. Теперь же вдруг оказалось, что требуется лишь заполнить несколько официальных бланков, а через несколько дней зайти и получить необходимые проездные документы. Бартенев не мог поверить такому везению. Он опасался, что на поверку все это обернется какой-то жестокой шуткой, что ему не дадут разрешения на въезд в Гватемалу и вышлют обратно в Россию. Самолет -- это был "Стретч-727", принадлежащий "Америкэн эйрлайнз" (американская компания! Чтобы русский летел самолетом с маркировкой "американский" -- такое было просто немыслимо несколько лет тому назад!), снижался, пробивая облачную пелену над горными хребтами, туда, где в долине раскинулся город Гватемала -- столица республики. Было восемь часов пятнадцать минут вечера. Алый свет заката лился в долину. Столица сверкала огнями. Бартенев зачарованно приник к иллюминатору, и сердце его колотилось от предвкушения счастья, как в детстве. Сидевшая рядом жена сжала его руку. Он повернул голову, всматриваясь в прекрасное, уже тронутое морщинами лицо, и ей не надо было ничего говорить, чтобы передать ему, как она рада, что скоро он встретится со своей мечтой. Еще в восемнадцатилетнем возрасте, когда Бартенев впервые увидел на фотографиях остатки сооружений майя, обнаруженные возле города Тикаль в Гватемале, он почувствовал какое-то странное родство с почти совсем исчезнувшим народом, когда-то построившим эти здания. У него было такое ощущение, будто он сам был там, был одним из тех майя, сам трудился, обливаясь потом, на строительстве этих величественных пирамид и храмов. А иероглифы просто околдовали его. Теперь, столько лет спустя, ни разу не ступив ногой на землю майя, ни разу не поднявшись на пирамиду, ни разу не увидев своими глазами изображенных на рельефах лиц -- крючконосых, широкоскулых, с покатыми лбами, -- он был одним из пяти мировых авторитетов по письму майя Сдаже, может быть, самым выдающимся, если верить тому, что говорила жена). И скоро -- конечно, не сегодня, но, возможно, уже завтра или определенно послезавтра -- он совершит еще один перелет и приземлится на этот раз на простой посадочной полосе, а потом проделает трудное путешествие через джунгли в Тикаль, туда, где ждет дело всей его жизни, центр его мироздания -- постройки майя. И иероглифы. Самолет коснулся земли, и его сердце забилось сильнее. Солнце опустилось еще ниже за горами на западе. Темнота стала гуще, ее подчеркивал блеск огней аэровокзала. Волнуясь от предстоящего, Бартенев отстегнул ремни, взял портфель и двинулся вслед за женой и другими пассажирами по проходу между креслами. Еще через минуту, показавшуюся бесконечной, наружная дверь открылась. Он прищурился и за фигурами стоявших впереди пассажиров различил неясные контуры зданий. Когда они с женой спустились по трапу на летное поле, он вдохнул разреженный горный воздух, сухой и прохладный, и ощутил, как от волнения напряглось его тело. Но как только он вошел в здание аэровокзала и увидел, что его встречает группа одетых в форму правительственных чиновников, то сразу почувствовал неладное. Лица их были мрачны и хмуры. Бартенев со страхом подумал, что его дурные предчувствия оправдались, и что ему сейчас объявят об отказе во въезде в страну. Однако этого не произошло. Суетливого вида тонкогубый человек в темном костюме отделился от группы встречающих и неуверенно приблизился. -- Профессор Бартенев? -- Да. Они говорили по-испански. Жгучий интерес Бартенева к Гватемале и к находкам сооружений майя на всей территории Центральной Америки заставил его изучить испанский, так как значительная часть исследований по иероглифам публиковалась на этом языке. -- Меня зовут Эктор Гонзалес. Я из Национального археологического музея. -- Да, я получил ваше письмо. Пока они обменивались рукопожатием, Бартенев не мог не заметить, что Гонзалес старается подвести его к группе официальных лиц. -- Это моя жена Елена. -- Очень рад познакомиться с вами, госпожа Бартенева. Прошу вас, в эту дверь, пожалуйста... Вдруг Бартенев заметил сурового вида солдат с автоматическими винтовками в руках. Он вздрогнул -- это напомнило ему Ленинград в худшие годы "холодной войны". -- Что-нибудь не в порядке? Вы что-то еще должны были сообщить, о чем мне следует знать? -- Нет, ничего, -- слишком быстро ответил Гонзалес. -- Небольшая проблема с вашим размещением. Неувязка с графиком. Ничего серьезного. Сюда, пожалуйста. В эту дверь и по коридору. Поторопитесь, иначе мы опоздаем. -- Опоздаем? -- Бартенев потряс головой. Его вместе с женой куда-то быстро вели по коридору. -- Куда опоздаем? А наш багаж? И как быть?.. -- Не беспокойтесь. Багаж привезут прямо в гостиницу. Вам не надо проходить иммиграционный и таможенный контроль. Они миновали еще одну дверь и вышли в темноту ночи на парковочную площадку, где ждал черный лимузин, а впереди и позади него стояло по джипу, набитому вооруженными солдатами. -- Я требую, чтобы мне сказали, что происходит, -- сказал Бартенев. -- Вы в своих письмах утверждали, что я буду здесь желанным гостем. Вместо этого я чувствую себя пленником. -- Профессор Бартенев, вы должны понимать, что в Гватемале неспокойно. Здесь всегда сильны политические брожения. Эти солдаты предназначены для вашей охраны. -- А зачем мне?.. -- Садитесь, пожалуйста, в машину, и мы это обсудим. Когда один из сопровождающих захлопнул дверцу за Бартеневым, его женой, Гонзалесом и двумя чиновниками, Бартенев повторил свой вопрос: -- Почему же все-таки мне нужна охрана? Эскортируемый джипами лимузин быстро набирал скорость. -- Как я вам уже сказал, все дело в политике. Многие годы Гватемалой управляли правые экстремисты. -- Гонзалес бросил тревожный взгляд на сопровождающих, словно опасался, что им может не понравиться его лексикон. -- Недавно к власти пришли умеренные. Именно благодаря новому правительству наши страны установили теперь дипломатические отношения. Этим же объясняется и ваше приглашение сюда. Визит русского ученого подчеркивает, что правительство Гватемалы желает развития связей с Россией. Ваша кандидатура была идеальной, так как вы не политический деятель, а область, в которой вы являетесь экспертом, имеет отношение к истории Гватемалы. -- Вы говорите так, словно... -- Бартенев запнулся. -- Словно работаете не в Национальном археологическом музее, а в правительстве. Как называется династия, которая правила Тикалем? Гонзалес не ответил. -- В каком веке Тикаль достиг вершины своего могущества? Гонзалес молчал. Бартенев саркастически хмыкнул. -- Вам угрожает опасность, -- сказал Гонзалес. -- Неужели? -- Правым экстремистам очень не нравится ваш визит, -- натянутым тоном заговорил Гонзалес. -- Несмотря на крах коммунизма в России, эти люди рассматривают ваш визит как начало подрывного влияния, которое превратит нашу страну в марксистскую. Предыдущее правительство сформировало "отряды смерти" для поддержания своей власти. Эти отряды до сих пор не распущены. Были угрозы расправы с вами. Бартенев смотрел невидящим взглядом, чувствуя, как его охватывает отчаяние. Жена спросила, что говорит Гонзалес. Благодаря судьбу за то, что она не знает испанского, Бартенев ответил, что кто-то забыл заказать для них номер в гостинице, что их хозяин весьма смущен этим упущением и делает все, чтобы исправить ошибку. Гонзалесу он сказал, нахмурившись: -- Как прикажете вас понимать? Что мне придется уехать? Ну уж нет! Да, я согласен отправить жену. Но сам я не для того проделал весь этот путь, чтобы уехать, так и не увидев своей мечты. Я слишком стар. Вряд ли мне представится второй такой случай. И я слишком близок к цели, чтобы отступить. Я должен дойти до конца. -- Вас и не просят уехать, -- сказал Гонзалес. -- По своим политическим последствиям подобный шаг был бы почти равносилен попытке покушения на вашу жизнь. Бартенев почувствовал, что бледнеет. Гонзалес продолжал: -- Необходимо лишь соблюдать величайшую осторожность. Быть начеку. Мы просим вас не выходить в город без сопровождения. Ваш отель будет охраняться. Мы организуем вашу поездку в Тикаль как можно скорее. И еще мы просим, чтобы по прошествии какого-то времени -- скажем, через день или, самое большее, два -- вы под предлогом плохого самочувствия вернулись домой. -- Один день? -- Бартеневу стало трудно дышать. -- Или даже два? Да вы шутите! После стольких лет ожидания?.. -- Профессор Бартенев, нам приходится иметь дело с политическими реальностями. Политика, подумал Бартенев, и ему захотелось выругаться. Но он, как и Гонзалес, привык иметь дело с такими мерзкими реальностями; мозг его заработал с лихорадочной быстротой, анализируя проблему. Он за пределами России и волен ехать куда угодно -- вот что сейчас важно. Древние постройки майя, представляющие значительный интерес, найдены и во многих других местах. Есть, например, город Паленке в Мексике. Это, конечно, не Тикаль. Там нет той эмоциональной и профессиональной привлекательности, которую имеет для него Тикалъ, но зато туда легко попасть. И жена сможет туда поехать вместе с ним. Там они будут в безопасности. Не беда, если правительство Гватемалы откажется оплачивать дальнейшие расходы, -- ведь у него есть тайный источник средств, о котором он не рассказывал даже жене. Именно секретность и была частью делового соглашения, которое предложил Бартеневу хорошо одетый светловолосый американец, однажды явившийся к нему в кабинет в Санкт-Петербургском государственном университете. Американец показал ему несколько фотокопий иероглифов майя. На безукоризненном русском языке он спросил Бартенева, сколько тот хотел бы получить за перевод иероглифов и за то, чтобы сохранить это поручение в тайне. "Если иероглифы интересны, я сделаю это бесплатно", -- ответил Бартенев, на которого большое впечатление произвело прекрасное знание русского языка, продемонстрированное иностранцем. Но американец настаивал, чтобы Бартенев принял гонорар, который к тому же поражал своей щедростью -- пятьдесят тысяч долларов. "Это в качестве гарантии вашего молчания, -- сказал американец. -- Часть суммы я обменял на рубли". Он вручил Бартеневу сумму в рублях, эквивалентную десяти тысячам долларов. Остальные деньги, объяснил он, будут положены на счет в швейцарском банке. Не исключено, что в один прекрасный день Бартенев сможет свободно путешествовать, и тогда деньги будет легко получить. Если же нет, то можно будет организовать переброску не слишком больших сумм в Санкт-Петербург с курьерами, сумм, размеры которых не вызовут у властей желания поинтересоваться их источником. После этого визита американец приходил еще дважды, каждый раз с новой порцией иероглифов майя и с предложением такого же гонорара. До сих пор деньги для Бартенева значили меньше, чем захватывающий, хотя и не совсем ясный смысл (вроде зашифрованной загадки), открывавшийся ему в этих письменах. Но теперь деньги приобретали очень большое значение, и расстроенный Бартенев решил извлечь из них всю пользу, какую они только могли принести. -- Понятно, -- сказал он Гонзалесу. -- Политическая реальность. Я уеду, когда вам будет угодно, как только вы сочтете, что я уже послужил вашим целям. Гонзалес, казалось, успокоился. Но лишь на минуту. Лимузин уже остановился перед отелем -- зданием современной архитектуры из стали и стекла, которое неприятно поражало своим явно не латиноамериканским стилем. В сопровождении солдат Бартенев и его жена быстро пересекли вестибюль, вошли в лифт и поднялись на двенадцатый этаж. Гонзалес пошел с ними, а один из чиновников остался внизу и стал что-то говорить портье за регистрационной стойкой. Пока Гонзалес отпирал дверь, включал свет и впускал Бартенева с женой в номер, там зазвонил телефон. В номере было два телефонных аппарата: один на столике рядом с диваном, другой на крышке бара. Гонзалес запер дверь номера. Телефон не умолкал. Бартенев хотел было подойти к аппарату, который был рядом с диваном, но Гонзалес сказал: -- Нет, позвольте, я сам возьму трубку. -- Он подошел к телефону, стоявшему на баре, до которого ему было ближе. -- Алло? -- Он включил настольную лампу. -- О чем вы хотите с ним говорить? -- Гонзалес пристально посмотрел на Бартенева. -- Одну минуту. -- Прикрыл трубку рукой. -- Этот человек говорит, что он журналист. Может быть, действительно стоит дать интервью? Это произведет хорошее впечатление на общественность. Я послушаю отсюда, а вы возьмите трубку там. Бартенев подошел к телефону на столике возле дивана. -- Я слушаю, -- произнес он. Его тень упала на окно. -- Катись в преисподнюю, проклятый русский! Осколки оконного стекла брызнули внутрь комнаты, и жена Бартенева закричала. Сам Бартенев не издал ни звука. Пуля, попавшая ему в голову, расплющилась там и мгновенно убила его. Пробив затылок, она вылетела наружу. Кровь залила осколки стекла. 3 Хьюстон, Техас На космическом челноке "Атлантис" шел второй день очередного полета. Запуск прошел без проблем, все системы работали нормально, и Альберт Делани изнывал от скуки. Он был бы рад, если бы произошло что-то (ну хоть что-нибудь!), способное нарушить это нудное однообразие. Нельзя сказать, чтобы ему хотелось возникновения какой-то нештатной ситуации в полном смысле слова, так как это могло означать и серьезное ЧП. А для НАСА сейчас новые срывы и новые порции дурной славы крайне нежелательны, и уж никак нельзя допустить повторения катастрофы, подобной случаю с "Челленджером". Еще одно такое ЧП, и НАСА может закрывать свою лавочку, а это значит, что Альберт Делани потеряет работу, и уж если выбирать между скукой и безработицей, то он, ясное дело, предпочитает скуку. И все же, если бы кто-то сказал ему в тот момент, когда его принимали в НАСА, что ликование по поводу ожидавшей его, как он полагал, блестящей карьеры . очень скоро сменится усталостью от повседневной рутины, он ни за что бы не поверил. Вся беда в том, что НАСА столько раз проверяет и перепроверяет все детали полета, проводит столько испытаний и контрольных тестов, так скрупулезно перебирает все возможные варианты в стремлении предотвратить любую случайность, что сам полет становится вполне заурядным событием. Нет, ЧП Альберту Делани ни к чему, но он определенно не возражал бы против какого-нибудь приятного сюрприза. Альберт Делани имел средний рост и вес, обладал ничем не примечательными чертами лица и достиг той жизненной точки, когда человек уже вышел из молодого возраста, но еще не вступил в средний. С некоторых пор он стал замечать, что в нем растет ощущение неудовлетворенности, несбывшихся ожиданий. Жизнь его была вполне обычной. Предсказуемой. У него еще не развился синдром искушения изменить жене. Однако он опасался, что состояние, которое Торо назвал "тихим отчаянием", может заставить его сделать какую-нибудь глупость и получить в результате более чем просто нештатную ситуацию -- распад семьи, например. Но все равно, если он не найдет какой-то цели в жизни, чего-то, что пробудит в нем интерес, то вряд ли сможет и впредь полагаться на свой здравый смысл. Эту проблему, решил Альберт Делани, в какой-то мере создавало то, что его офис находился на периферии штаб-квартиры НАСА. Вдали от центра управления полетами он не ощущал ни радости от свершений, ни приливов нервной энергии, которые, как он представлял, испытывали все, кто там работал. К тому же он и сам вынужден был признать, что быть экспертом в области картографии, географии и метеорологии (возиться с картами и погодой, как он сам порой говорил с ноткой пренебрежения) казалось безумно скучным делом по сравнению с исследованием космоса. Еще куда ни шло, если бы ему доводилось изучать фотографии недавно открытых колец Сатурна, или юпите-рианских лун, или действующих вулканов на Венере. Так ведь нет! Его работа состояла в том, что он просматривал снимки участков земной поверхности, секторов, которые он уже видел прежде десятки раз. Не утешало его и то, что проводимые им исследования уже позволили сделать вполне определенные выводы. Можно ли сказать на основании космической съемки, что вызывающий у всех тревогу дымный ореол вокруг Земли увеличивается? Можно ли считать, что на полученных с большой высоты изображениях влажных тропических лесов Южной Америки видно, как их площадь продолжает сокращаться, потому что их вырубают и выжигают под сельскохозяйственные угодья? И разве загрязненность вод Мирового океана не достигла такой степени, что наносимый ею вред заметен уже с высоты трехсот миль? Да, да и да. Не надо быть ракетчиком, чтобы сделать такие выводы. Но НАСА нужно нечто большее, чем просто выводы. Ей нужна конкретика. Вот почему, хотя просматриваемые Альбертом Делани материалы съемки в конечном счете попадают в руки других правительственных служб, его обязанностью был их предварительный просмотр на тот случай, если в них окажется что-нибудь уникальное, -- для НАСА это было бы неплохой рекламой. На этот раз в задачу челнока входило развернуть метеорологический спутник над Карибским морем, провести ряд наблюдений и экспериментов, связанных с погодой, и передать на Землю материалы съемки. Снимок, находившийся перед Делани в настоящий момент, изображал часть мексиканского полуострова Юкатан. Несколько лет назад пальмовые леса в этом районе поразила какая-то болезнь, и Делани должен был определить, как далеко она распространилась, а это легко можно было увидеть на снимках, так как больные, оголенные деревья проступали везде четким безрадостным узором. Теоретически считалось, что значительная потеря растительности на Юкатане нарушит соотношение кислорода и двуокиси углерода в атмосфере всего района и повлияет на тип погоды, как это случилось в результате исчезновения девственных лесов на территории Бразилии. Измеряя пораженные площади и соотнося эти данные с изменениями температуры и ветров в Карибском регионе, можно попытаться предсказывать возникновение тропических бурь и направление ураганов. Болезнь определенно расползлась намного дальше, если судить по материалам прошлогодней съемки Юкатана. Он наложил на фотографию прозрачную масштабную карту-образец, совместил топографические ориентиры, записал данные и перешел к следующему снимку. Может быть, ему действительно была нужна встряска от этой однообразной работы, но он поймал себя на том, что изучает снимки тщательнее обычного, обращая внимание на детали, не имеющие отношения к пальмовой болезни. Вдруг его кольнула смутная тревога: что-то зацепило подсознание, впечатление какой-то необычности. Он отложил снимок, с которым работал, и снова взял только что просмотренный. Нахмурился, концентрируя внимание. Да, подумал Делани. Вот оно. И сразу ощутил стимулирующий приток адреналина, потепление в животе. Вот этот небольшой участок в нижнем левом углу снимка. А вот какие-то тени среди оголенных пальмовых стволов. Откуда они там взялись? Эти тени образовывали почти безупречные треугольники и квадраты. Но треугольников и квадратов в природе не существует. Более того, такие тени возникают лишь тогда, когда падающие солнечные лучи встречают на своем пути препятствие в виде предметов, выступающих над поверхностью земли. Крупных предметов. Высоких предметов. Обычно в существовании теней нет ничего таинственного. Холмы, например, всегда отбрасывают тень. Но тени, заинтересовавшие Альберта, находятся в северной низменной части Юкатана. Слово говорит само за себя. Низменность. В этом районе нет никаких холмов. Но даже если бы и были, то отбрасываемые ими тени были бы бесформенными. А эти тени симметричные. И занимают довольно большую площадь. Делани быстро посчитал. Тридцать квадратных километров? В центре совершенно, абсолютно ровного участка влажного тропического леса на полуострове Юкатан? Что за чертовщина такая? 4 "И в заключение нашего выпуска: тайны глубокого прошлого раскрываются с помощью современной техники. На прошедших компьютерную обработку снимках, полученных с космического челнока "Атлантис", обнаружен, по-видимому, большой район с остатками построек майя, о существовании которых никто до сих пор не подозревал. Этот район находится в отдаленной части мексиканской территории, на полуострове Юкатан. Влажный тропический лес там настолько густ и непроходим, что на предварительное обследование находки может уйти несколько месяцев, но, как заявил представитель мексиканского правительства, очевидный масштаб древних сооружений дает основание полагать, что они могут конкурировать с пирамидами, дворцами и храмами легендарной Чичен-Ицы. Перефразируя Скотта Фицджеральда, можно сказать: итак, мы все дальше продвигаемся вперед -- в прошлое. Дэн Рейзер, для новостей Си-би-эс, всего доброго". 5 Виргинские острова Посетитель заметил, что коллекция пополнилась еще несколькими предметами -- фигурками, керамическими изделиями, масками. Все это были подлинные, дорогостоящие и приобретенные незаконным путем образчики работы древних мастеров майя. -- Эта женщина исчезла. -- Что такое? -- Старик, занятый подсоединением трубки для внутривенного вливания к введенной в руку игле, резко вскинул голову. -- Исчезла? Ты же уверял меня, что это невозможно. -- Я так считал, -- ответил светловолосый человек. Голос его звучал удрученно. -- Ей так хорошо платили, с ней обращались, как с принцессой... Мне казалось маловероятным, что у нее появится желание уйти. Глаза старика злобно сверкали, худое тело напряглось от ярости. Сидя в кожаном кресле в кают-компании принадлежавшей ему двухсотфутовой яхты среди витрин с экспонатами своего теперешнего увлечения -- образцами искусства майя, он старался держаться как можно прямее. Очки делали его взгляд еще острее, а густая седая шевелюра подчеркивала впечатление изможденности, производимое его лицом. Казалось, он заполняет собой всю каюту, хотя высоким назвать его было нельзя. -- Человеческая природа! Проклятье, это всегда было твоим слабым местом. Ты превосходен там, где дело касается тактики. Но в эмоциональном плане ты настолько ограничен, что не понимаешь... -- Ей было одиноко, -- сказал молодой человек с приятным лицом. -- Я предвидел нечто подобное. Мои люди следили за ней, чтобы при случае помешать ей сделать какую-нибудь глупость. Ее горничная, ее дворецкий, ее шофер, консьерж в доме на Манхэттене, где она жила, -- все работали на меня. Все выходы из этого здания были под постоянным наблюдением. В тех редких случаях, когда ей разрешалось выйти из дома, ее сопровождали. -- И тем не менее ей удалось скрыться, -- прошипел старик, и ноздри его раздулись от злого сарказма. Его белые волосы контрастировали с землистым оттенком кожи, который, в свою очередь, становился еще заметнее на фоне серого халата, левый рукав которого был закатан, чтобы можно было подвести к руке трубку от аппарата для внутривенного вливания. -- Ты. Это ты во всем виноват. -- Он ткнул в сторону собеседника костлявым указательным пальцем правой руки. -- Все зависит от нее. Как, черт возьми, это случилось? Хорошо одетый молодой человек удрученно развел руками. -- Я не знаю. Мои люди тоже не знают. Это произошло прошлой ночью. Между двумя часами ночи, когда горничная видела ее в последний раз, и двенадцатью часами дня, когда горничная решила посмотреть, что она делает, эта дама успела выбраться из квартиры и из здания. Неизвестно, как ей это удалось. Узнав о случившемся, я решил, что лучше доложу вам лично, а не по телефону. Прилетел первым же рейсом, на который смог попасть. -- Он повел рукой в сторону расположенных по правому борту иллюминаторов каюты; за ними были видны многочисленные яхты, которые заполняли окаймленную ожерельем отелей и подсвеченную лучами заходящего солнца гавань острова Сент-Томас. Старик прищурился. -- Готовность признать вину -- это достойно уважения. У нее есть доступ к банковскому счету? -- Нет. Поскольку ей предоставлялось все, что она хотела, то необходимости тратить деньги у нее не было. Поэтому она не подозревала, что суммы заработной платы, фигурирующие в банковских ведомостях, которые ей показывали, поступали на особый счет, откуда она могла снять деньги лишь при наличии еще одной подписи -- моей. Подступиться к деньгам она не может. -- А драгоценности? -- Она забрала их все. Одно бриллиантовое колье стоит четыреста тысяч долларов. Теоретически. Но камни, разумеется, не настоящие. И все-таки во всем Нью-Йорке лишь считанным заведениям под силу купить такую вещь, не будь она копией. А поскольку ей неизвестно, что это копия, то она будет вынуждена обратиться к ним. Мои люди наблюдают за этими заведениями. Старик нахмурился. -- Если допустить, что ей удастся достать денег -- а я полагаю, что удастся, судя по тому, как ловко она ускользнула от твоих людей, -- куда она может пойти? Что может предпринять? -- Она будет дурой, если вернется к прежнему образу жизни. Ей придется исходить из того, что мы будем сле- дить за ее родственниками, друзьями и прежними деловыми партнерами, что будем прослушивать их телефоны и так далее. Если она умна, а это можно считать доказанным, то должна будет затаиться. Меньше всего ей нужны неприятности от нас. -- От нас? -- От вас. Старик сделал жест морщинистой рукой, во взгляде его было жесткое неодобрение и одновременно блеск превосходства. -- Опять человеческая натура. Ты так и не выучил урока. Если причиной бегства было одиночество, то как раз затаиваться она и не будет. Ей будет нужен партнер. Она захочет чувствовать себя в безопасности и получать удовлетворение от жизни, создаваемой ею самой, а не навязываемой со стороны. Она не променяет одну клетку на другую. -- Тогда что же она?.. Старик размышлял, не отводя глаз от своей внутривенной трубки. -- Она обратится за помощью. -- К кому? -- Есть только две причины, по которым один человек будет помогать другому, -- сказал старик. -- Деньги и любовь. Мы не можем знать заранее, кто придет ей на помощь. Но я очень сомневаюсь, чтобы она доверилась человеку, которого не знает и который был бы готов служить ей исключительно ради денег. Полагаю, что человек, оказавшийся в ее ситуации, скорее предпочтет положиться на любовь или, по меньшей мере, на дружбу. Кто из ее окружения способен помочь ей? -- Как я сказал вам, ее родственники, друзья и прежние контакты находятся под наблюдением. -- Нет, не то. Надо копать глубже. Она не сбежала бы, если бы у нее не было плана. Где-то есть некто искушенный в таких делах, к кому она может обратиться за помощью, точно зная, что ей не откажут. Кто-то вне нашего поля зрения. Кто-то, кому она доверяет. -- Я приступаю к делу немедленно. -- Ты разочаровал меня, -- вздохнул старик. -- Твой успех в Чикаго и Гватемале был таким впечатляющим, что я собирался наградить тебя. Боюсь, что теперь с этим придется подождать. На столике рядом с креслом старика раздался зуммер интеркома. Он нажал кнопку. -- Я же просил не беспокоить меня. -- Шейх Хазим... В ответ на ваш звонок, профессор, -- сказал женский голос. -- Соедините. Старик положил руку на телефонную трубку рядом с интеркомом. Но прежде чем снять ее, он сказал посетителю суровым, жестким голосом: -- Больше не разочаровывай меня. -- Он отрегулировал струю красной жидкости, поступавшей из внутривенной капельницы ему в руку (это была кровь, обработанная гормонами, взятыми от неродившихся ягнят). -- Найди эту суку прежде, чем она все погубит. Если Дельгадо узнает, что она разгуливает на свободе, если он узнает, что она вышла из-под контроля, он начнет охоту на нее, а может быть, и на нас. -- Я смогу справиться с Дельгадо. -- В этом я не сомневаюсь. Но без Делъгадо дело не выгорит. Я не получу доступа к развалинам. А это очень испортило бы мне настроение. Ты ведь не хочешь попасться мне под руку, когда я в дурном настроении? -- Нет, сэр. -- Убирайся вон. ГЛАВА 2 1 Канкун, Мексика Все отели здесь были построены в стиле храмов майя и представляли собой ряд уступчатых пирамид, протянувшийся вдоль шоссе с четырьмя полосами движения, которое рассекало надвое песчаную косу, бывшую необитаемой еще каких-нибудь двадцать пять лет назад. Бьюкенен не смотрел ни на них, ни на вымощенный красным кирпичом тротуар, по которому он усилием воли заставлял себя идти с видимым спокойствием, коего совсем не ощущал. С приближением ночи, по мере того как сумерки сгущались, его внимание привлекали только туристы, если они оказывались слишком близко впереди или позади него, устрашающий рев и ослепительный свет фар автомобилей, проносившихся справа, и зловещие тени пальм, окружавших отели слева от него. Что-то тут было не так. Все инстинкты, вся интуиция предупреждали его об этом. Желудок судорожно сжался. Он попытался внушить себе, что это не более чем обычный страх актера перед выходом на сцену. Но в жизни ему довелось выполнить столько опасных заданий, что он на собственном горьком опыте научился доверять тем сигналам тревоги, которые посылал ему его организм, когда что-то было не совсем так, как должно быть. В чем же дело сейчас? Бьюкенен напряженно думал. Подготовка была исчерпывающей. Приманка для объекта -- лучше не бывает. Откуда же, ради всего святого, эта нервозность? Перегорел он, что ли? Чересчур много заданий? Слишком много прожито чужих жизней? Слишком много каска-дерских трюков на краю пропасти? Нет, мысленно решил Бьюкенен. Я знаю, что делаю. Прошло уже восемь лет, и если я до сих пор жив, то, должно быть, умею отличить разыгравшиеся нервы от... Расслабься. У тебя все схвачено. Дай себе перевести дух. Здесь жарко. Здесь большая влажность. Все на тебя давит. Ты же проделывал это прежде сотни раз. Твой план вполне надежен. И хватит, наконец, перебирать всякие "а если..." Обуздай сомнения и делай свое дело. Все верно, думал Бьюкенен. Но убедить себя не мог. Сохраняя все ту же обманчиво беззаботную походку вопреки стеснению в груди, он переместился левее, подальше от таящего угрозу уличного движения. Мимо не менее пугающих теней, которые чудились ему в гуще пышных, осыпанных яркими цветами кустарников, окаймляющих подъездную аллею, он, осторожно ступая, направился по ней к сверкающему огнями зданию отеля "Клуб интернасьо-наль", построенному в стиле храма древних майя. 2 Встреча была назначена на девять тридцать, но Бьюкенен намеренно пришел на десять минут раньше, чтобы понаблюдать за местом встречи и удостовериться, что там все по-прежнему и ничто не внушает опасений. Три последних вечера подряд он приходил сюда точно в этот час и каждый раз убеждался, что место выбрано отличное. Вся беда в том, что этот вечер не шел ни в какое сравнение ни с одним из предыдущих. План, прекрасно существовавший до сих пор на бумаге, предстояло воплотить в жизнь, совместить с "реальным миром", а этот реальный мир имел опасную привычку изменяться день ото дня. Пожар мог повредить здание. Или место могло оказаться таким необычно многолюдным, что компрометирующий, хотя и осторожный разговор можно будет легко подслушать. Один из выходов может оказаться блокированным. Слишком много переменных величин. Если что-то покажется Бьюкенену подозрительным, то он, не подавая виду, что встревожен, снова растворится в ночной темноте. Тогда, как было заранее оговорено, человек, который придет в девять тридцать и не увидит там Бьюкенена, поймет, что идеальных условий для встречи не получилось (эвфемистическое выражение, означающее "сваливай отсюда в темпе"), что встреча переносится на следующий день и состоится за завтраком в восемь утра в другом отеле. Разумеется, у Бьюкенена был готов еще один запасной план на тот случай, если и вторую встречу пришлось бы переносить. Ведь Бьюкенен должен был убедить того, кто придет, что приняты все меры предосторожности и что его безопасность является для Бьюкенена основным соображением. Неторопливым шагом Бьюкенен прошел мимо двух швейцаров-мексиканцев в "Клуб интернасьональ". В холле он проскользнул за группой жизнерадостных американских туристов, направлявшихся в "Хард-рок кафе", и постарался задержать дыхание, ощутив едкий, несмотря на отдушку, запах инсектицида, который периодически распыляли в коридорах отеля, чтобы отпугивать тараканов, в изобилии водившихся в округе. Бьюкенен спрашивал себя, что больше ненавидели проживающие в отеле гости -- мерзкий запах этого средства или самих вездесущих насекомых, которые через какое-то время начинали казаться столь же обычными, как и многочисленные местные ящерицы. Горничная, не привлекая к себе внимания, заметала трупики мертвых насекомых. Бьюкенен задержался в глубине холла, пока не увидел, как в дверь рядом с сувенирным киоском, расположенным с левой стороны, вошел какой-то японец. Бьюкенен знал, что эта дверь ведет к балконам, номерам и лестницам, по которым можно спуститься на пляж. Один из многих выходов. Функционирует нормально. Пока все тут хорошо. Повернув направо, он прошел коротким коридором к ступеням, ведущим вниз, в ресторан. Как и в предыдущие вечера, посетителей в ресторане было не слишком мало -- достаточно, чтобы Бьюкенен и тот, кто придет на встречу с ним, не привлекли к себе внимания, но и не слишком много, чтобы их разговор могли подслушать. И здесь пока все хорошо. Возможно, я ошибаюсь, подумал Бьюкенен. Возможно, все пройдет без сучка без задоринки. Не обманывай себя, настаивал внутренний голос. Ну уж нет, я не собираюсь отменять встречу только потому, что пошаливают нервишки. Он почувствовал себя несколько увереннее, когда официант-мексиканец согласился посадить его за тот столик, который он просил. Этот столик был расположен идеально -- в правом дальнем углу, в отдалении от других обедающих гостей и рядом с выходом в сад отеля. Бьюкенен сел так, чтобы оказаться спиной к стене и лицом к лестнице, по которой спускались в ресторан. В кондиционированном воздухе зала ему стало прохладнее. Он взглянул на часы. Девять двадцать пять. Тот, с кем он должен встретиться, будет здесь через пять минут. Делая вид, что изучает меню, он старался казаться спокойным. Вдруг пульс его участился: на верхней ступеньке лестницы появились двое мужчин. Но Бьюкенен ожидал встречи лишь с одним человеком. Оба были латиноамериканцы. На обоих мятые, как того требовала мода, бежевые полотняные костюмы и открытые на груди желтые шелковые рубашки. У обоих золотые часы фирмы "Ролекс" и по несколько золотых цепочек и браслетов. Оба были худощавого телосложения, обоим было за тридцать, у обоих были узкие лица с точеными, жесткими чертами и густые, темные, гладко зачесанные назад и собранные в пучок волосы. Их глаза под нависшими складками век были такими же темными, как и волосы, и так же блестели. Глаза хищного зверя или хищной птицы. Безжалостные глаза. Эти двое были gemelos, близнецы. Спускаясь по лестнице в ресторан, они расправляли плечи, выпячивали грудь и излучали такую уверенность в себе, словно владели миром. Бьюкенен пытался казаться спокойным, хотя внутренне весь подобрался. Близнецы направились прямо к нему. Бьюкенен понял, что у них было его описание. Более того, люди, которым было поручено следить за ним, наверняка тайно сфотографировали его. А он этого больше всего боялся. Когда близнецы подошли к его столику, Бьюкенен поднялся, чтобы пожать им руки. Он намеренно не надел пиджак, так как хотел, чтобы сразу было видно, что он не вооружен. Они увидят, что его синяя рубашка заправлена в брюки, а не надета навыпуск, чтобы под ней можно было спрятать пистолет. Они также увидят, что рубашка сидит на нем в обтяжку, так что если бы он прятал на себе магнитофон или передающее устройство, то это сразу было бы заметно. Правда, самые современные специальные передатчики настолько миниатюрны, что один из них можно было бы легко замаскировать под пуговицу на его рубашке точно так же, как небольшой пистолет можно было бы прикрепить над лодыжкой под брючиной. Впрочем, на таком близком расстоянии Бьюкенену вряд ли понадобился бы пистолет. Шариковая ручка в нагрудном карманчике его рубашки могла быть столь же эффективной. И все же Бьюкенен знал, что эти люди с хищными глазами по достоинству оценят его жест очевидной открытости. В то же время он нисколько не сомневался, что, несмотря на излучаемую ими уверенность, они не ослабят настороженности, которая до сих пор служила им хорошую службу. Они поздоровались с ним по-английски. Бьюкенен ответил по-испански: -- Спасибо, что пришли. -- Он употребил слово "ustedes" -- "вы" в форме вежливого обращения. -- De nada [Не за что, не стоит благодарности (исп.).], -- сказал первый и показал жестом, что Бьюкенен может сесть. Они огляделись, место встречи, казалось, их удовлетворило, и тоже сели. Можно не сомневаться, подумал Бьюкенен, что перед приходом сюда они поручили состоящим у них на службе людям проверить пригодность ресторана для такой встречи. Вероятно, они также скрытно расставили охрану вокруг отеля и в коридоре, ведущем в зал. В качестве еще одной меры предосторожности они взяли со стола салфетки, разложили их на коленях, а ловкое, хорошо отработанное движение их правых рук сказало Бьюкенену, что под каждой салфеткой теперь имеется по пистолету. Устроившись наконец как надо, они принялись изучать его. -- A cojones [Яйца (исп., груб.).] у тебя на месте, -- бросил первый близнец. -- Gracias [Спасибо (исп.).]. -- Еще и везет, как дурачку, -- добавил второй. -- Мы бы могли успокоить тебя раз и навсегда в любое время. -- Claro que si [Конечно (исп.).], -- согласился Бьюкенен. -- Разумеется. Но я надеялся, что вы прислушаетесь к голосу рассудка. Уверен, что дело, которое я собираюсь вам предложить, стоящее. -- Наши дела и так идут неплохо, -- сказал первый близнец. -- Что заставляет тебя думать, что ты можешь сделать их еще лучше? -- Второй близнец прищурился. Бьюкенен негромко ответил: -- То, что вам известно, насколько хороши теперь мои дела. Я исхожу из того, что разговариваю с опытными деловыми людьми. С профессионалами. Доказательством служит то, что в ответ на мои попытки вы не стали, говоря вашими же словами, успокаивать меня раз и навсегда. Вы видели, как... Бьюкенен предупреждающе кашлянул и кивком показал налево. Подошел официант и принес меню. Он сравнил двух своих латиноамериканских гостей с единственным norteamericano [Североамериканец (исп.).] и, очевидно, решил, что поскольку Кан-кун считается самым популярным мексиканским курортом для американцев, то следует отнестись с наибольшим вниманием к Бьюкенену. -- Что вы будете пить, сеньоры? -- Мне текилу. Y para mis compadres? [А что для моих уважаемых друзей? (исп.)] -- Бьюкенен повернулся к ним. -- То же самое, -- сказал первый близнец. -- Захвати лайм и соль. -- Двойные порции для всех, -- уточнил второй. Когда официант отошел, первый близнец злобно нахмурился, перегнулся через стол и, почти касаясь Бьюкенена, хрипло прошептал: -- Хватит пудрить нам мозги, сеньор Поттер. -- Он впервые употребил вымышленную фамилию, под которой им был известен Бьюкенен. -- Что вам от нас нужно? Это ваш единственный и последний шанс. -- Он потянулся к лежащей у него на коленях салфетке и погладил спрятанный под ней пистолет. -- Назовите причину, которая побудила бы нас оставить вас в живых. 3 Инструктаж состоялся в безопасном месте, в Фэрфаксе, штат Вирджиния, в квартире на втором этаже громоздкого жилого комплекса, где Бьюкенену было легко оставаться незаметным. Квартиру он снял на имя Брайана Макдональ-да -- таков был псевдоним, которым он тогда пользовался. На это имя у него были водительские права, паспорт, свидетельство о рождении, несколько кредитных карточек; кроме того, он располагал подробной легендой для этого временного персонажа, роль которого играл. Его счета за телефон показывали, что каждое воскресенье вечером он звонил по одному номеру в Филадельфию, и если бы кто-то, вознамерившись проверить Брайана Макдональда, позвонил по этому номеру, то бодрый женский голос ответил бы: "Пансионат для престарелых "Золотые годы". Это учреждение действительно существовало и было прибыльной "крышей" для работодателей Бьюкенена, а в документах значилось, что миссис Макдональд, мать Брайана, там действительно живет. В данный момент она куда-то отлучилась из своей комнаты, но обязательно вам перезвонит, и через какое-то время пожилая женщина, работавшая на хозяев Бьюкенена, действительно звонила по оставленному номеру телефона, который, разумеется, проверялся, а разговор записывался. В то время, три месяца назад, Бьюкенен был по легенде компьютерным программистом. Он интересовался компьютерами и имел к этому делу неплохие способности, так что в эту часть своей тогдашней роли он вписался без труда. Всем, кому случалось поинтересоваться, он говорил, что работает дома, а мощный компьютер "IBM", установленный у него в квартире, подтверждал разработанную версию. В качестве дополнительного штриха к созданной им личности он каждый четверг, пользуясь услугами "Федерал экспресс", отправлял копии дисков в Бостон, в "Нью эйдж текнолоджи" -- еще одно прибыльное предприятие, служившее прикрытием для работодателей Бьюкенена, а для поддержания физической формы, необходимой ему по настоящему роду занятий, он каждый вечер по три часа тренировался в местном спортзале Голда. По большей же части он ждал, стараясь не терять терпения и оставаясь дисциплинированным, ждал, когда будет востребован для настоящей работы. Поэтому когда позвонивший ему наконец служащий из "Нью эйдж текнолоджи" сказал, что приехал в Фэрфакс по делам, и спросил, может ли навестить его, Бьюкенен подумал: "Теперь уже недолго ждать. Скоро я буду нужен. Скоро конец скуке". Контролер постучал в дверь точно в назначенное время. Была пятница, четыре часа пополудни, и когда Бьюке-нен-Макдональд, посмотрев в дверной глазок, впустил его, то этот невысокий худощавый человек в помятом костюме поставил свой кейс на кофейный столик в комнате, подождал, пока Бьюкенен-Макдональд закроет и запрет входную дверь, потом внимательно осмотрелся и спросил: -- Что вы предпочитаете? Прогуляться или остаться здесь? -- В квартире чисто. -- Хорошо. -- Посетитель открыл кейс. -- Мне нужны ваши водительские права, паспорт, свидетельство о рождении, кредитные карточки -- словом, все ваши документы на имя Брайана Макдональда. Вот заполненные бланки их сдачи, которые вам следует подписать, а вот моя расписка в получении. Бьюкенен выполнил все эти указания. -- Ну а вот ваши новые документы, -- продолжил посетитель, -- распишитесь здесь в получении. Вас будут звать Эдвард Поттер. Вы когда-то работали... Впрочем, вся информация, все подробности вашей новой легенды в этом досье. Зная о вашей феноменальной памяти, я полагаю, что вы, как всегда, сможете усвоить эту информацию к завтрашнему утру, когда я вернусь за досье... В чем дело? -- Почему мне пришлось так долго ждать контакта? -- спросил Бьюкенен. -- Ведь прошло целых два месяца. -- После того как вы вернулись с последнего задания, нужно было, чтобы вы на какое-то время исчезли. Кроме того, мы думали, что найдем вам применение в роли Брайана Макдональда. Но теперь от того сценария пришлось отказаться. У нас есть для вас кое-что поинтереснее. Думаю, вы будете довольны. Дело очень важное и не менее рискованное. Даст вам возможность как следует встряхнуться. -- Расскажите-ка об этом. Контролер пристально смотрел на него. -- Иногда забываешь, насколько заводной народ все эти агенты-оперативники, как им не терпится приступить... Хотя, конечно, иначе они бы и не были оперативниками. Потому что... -- А действительно, почему? Я много раз задавал себе этот вопрос. Каков же ответ? -- Мне казалось, он лежит на поверхности. Вам просто нравится быть кем-то другим. Да. Именно так. Вот и доставьте мне удовольствие. Представьте себе, будто я актер, работающий по системе Станиславского. Где искать мотивацию поступков того нового персонажа, образ которого мне предстоит создать? 4 В ресторане отеля "Клуб интернасьоналъ" в Канкуне Бьюкенен не выказал страха в ответ на угрозу. Вместо этого он сказал совершенно прозаическим тоном: -- Причину, которая побудила бы вас оставить меня в живых? Да я могу назвать несколько миллионов таких причин. -- У нас и так уже есть много миллионов, -- отреагировал первый близнец. -- Откуда ты взял, что ради еще одного или двух мы рискнем тебе довериться? -- Я знаю человеческую натуру. Сколько бы денег ни имел человек, их никогда не бывает достаточно. К тому же я предлагал не один-два миллиона. Речь идет о большем. -- Их трудно потратить в тюрьме. И невозможно потратить в могиле, -- заявил второй близнец. -- Самым практичным ответом на это предложение было бы покончить с твоим вмешательством. Конкурента мы не потерпим, а в партнере не нуждаемся. Общий гул голосов обедающих заглушал этот своебразный обмен любезностями. -- О том и речь, -- сказал Бьюкенен, все еще без признаков страха. -- Вашим конкурентом быть я не хочу, а партнер вам не нужен. Второй близнец ощетинился. -- А ты лихой парень, если указываешь, что нам нужно, а что нет. У тебя и впрямь яйца сварены вкрутую. -- Но их ведь можно и раздавить, -- прорычал первый близнец. -- Определенно, -- кивнул Бьюкенен. -- Я видел, что это опасно, когда завел здесь дело. -- Не только здесь, но и в Мериде, Акапулько и Пуэр-то-Вальярте, -- зло бросил второй близнец. -- Плюс еще парочка курортов, где у меня есть контакты, о которых вы, очевидно, не знаете. Первый близнец прищурился, отчего хищное выражение его глаз стало еще заметнее. -- У тебя хватает наглости хвастаться нам прямо в глаза? -- Нет. -- Бьюкенен решительно покачал головой. -- Я не хвастаюсь. Я лишь откровенен и надеюсь, что вы это оцените. Уверяю вас, что у меня и в мыслях не было проявить к вам малейшее неуважение. Близнецы обдумали его извинение, хмуро переглянулись, кивнули с угрюмой неохотой и откинулись на спинки стульев. -- Но ты сам признался, что развил бурную деятельность, -- сказал второй близнец. -- Притом за наш счет. -- А как еще я мог привлечь ваше внимание? -- Бьюкэнен сделал почтительный жест руками. -- Подумайте, на какой риск шел я, norteamericano, вдруг открыв дело не просто в Мексике, а прямо у вас под носом -- на курортах вашей страны и особенно здесь, в Канкуне. При всей своей информированности я не имел понятия, к кому обратиться. Я подозревал вас, Фернандес, -- сказал Бьюкенен первому брату. -- Но не представлял, что у вас есть близнец, да и по правде говоря, -- Бьюкенен перевел взгляд на второго брата, -- не знаю, кто из вас Фернандес. Когда вы вошли в ресторан, признаюсь, я был ошарашен. Gemelos. Близнецы. Это многое объясняет. Я никак не мог взять в толк, как мог Фернандес быть одновременно в двух местах -- например, в Мериде и в Акапулько. Первый близнец скривил свои тонкие губы в некое подобие улыбки. -- Именно этого мы и хотели. Сбить с толку. Вдруг он посерьезнел. -- А как ты вообще узнал, что одного из нас зовут Фернандес? -- Он говорил все быстрее и со все возрастающей яростью в голосе. -- Что это за особая информация, о которой ты упомянул? Когда наши люди любезно предупредили тебя от нашего имени, чтобы ты перестал вмешиваться в наши дела, зачем ты просил об этой встрече и зачем передал нашим людям вот этот список имен? -- При этих словах первый близнец достал из внутреннего кармана своего измятого полотняного пиджака сложенный лист бумаги и шлепнул им о стол. -- Здесь имена некоторых наших партнеров, которым мы особенно доверяем. -- Ну, -- пожал плечами Бьюкенен, -- это как раз и показывает... -- Показывает что? -- Как сильно можно ошибаться в отношении партнеров, которым доверяешь. -- Грязный пес, что ты там гавкаешь? -- зло спросил второй близнец. "Значит, наживка все-таки сработала, -- подумал Бьюкенен. -- Я попал в точку! Они меня слушают! Черт возьми, они бы не явились сюда вдвоем, если бы не струхнули. Этот список пуганул их больше, чем я мог надеяться". -- О чем я говорю? -- сказал Бьюкенен. -- Я говорю о том, почему вы должны доверять мне, а не этим ублюдкам. Я когда-то работал... Бьюкенен опять предупреждающе кашлянул. Близнецы сидели неподвижно, пока официант переставлял с подноса на стол тарелку с ломтиками лайма, солонку с маленькой ложечкой и шесть стаканчиков с янтарной текилой. -- Gracias, -- поблагодарил Бьюкенен. -- Через десять минут мы будем готовы заказывать. Взяв немного соли миниатюрной металлической ложечкой, он высыпал ее на складку кожи между большим и указательным пальцами левой руки. Сказав близнецам "Salud", он слизнул соль с руки, быстро проглотил содержимое одного из стаканчиков и так же быстро закусил ломтиком лайма. Кислый сок лайма брызнул ему на язык, смешиваясь со сладким вкусом текилы и горечью соли, и букет этих вкусовых оттенков не оставлял желать ничего лучшего. Он слегка поморщился, а на глазах чуть не выступили слезы. -- За наше здоровье можешь не пить. Побеспокойся лучше о своем, -- предупредил первый близнец. -- Оно не вызывает беспокойства, -- возразил Бьюкенен. -- Мне думается, что у нас сложатся плодотворные отношения. -- Он наблюдал, как они слизывают соль, глотают текилу и жуют ломтики лайма. Они сразу же положили себе еще соли и ждали, когда он последует их примеру. Исполняя этот ритуал, Бьюкенен вдруг подумал, что его род занятий является одним из немногих, где потребление алкоголя неизбежно и обязательно. Его противники не поверят никому, кто не будет с ними пить: подразумевается, что отказывающийся от выпивки что-то скрывает. Поэтому, чтобы завоевать доверие этих людей, надо много пить. Путем бдительного наблюдения за собой Бьюкенен определил на практике свою предельную толерантность к алкоголю, а заодно научился и вполне правдоподобно имитировать превышение своей "нормы", убеждая противников, что пьян и, следовательно, говорит правду. Близнецы подняли по второму стаканчику текилы, явно ожидая того же и от Бьюкенена. Их темные глаза на узких лицах горели предвкушением того, что скоро он потеряет контроль над собой и обнаружит какую-нибудь слабость. -- Ты говорил, -- напомнил первый близнец, -- что стал подозревать наших партнеров, потому что раньше работал... 5 -- В Управлении по борьбе с наркотиками, -- сказал Бьюкенену контролер три месяца назад. Они сидели друг против друга в гостиной явочной квартиры в жилом комплексе в Фэрфаксе, штат Вирджиния. На стоявшем между ними кофейном столике седовласый посетитель разложил документы, представлявшие собой всевозможные подробности той новой роли, которую предстояло играть Бьюкенену, то есть, говоря профессиональным языком, детали его легенды. -- Вам надо будет убедить своих противников, что вы раньше работали спецагентом УБН. Бьюкенен, который уже начал вживаться в роль Эдварда Поттера, решая, как этот человек будет одеваться и чему отдавать предпочтение в еде, почти молитвенно сложил вместе кончики пальцев и задумчиво коснулся ими подбородка. -- Рассказывайте дальше. -- Вы хотели знать, какова мотивация поведения вашего персонажа? Так вот, если говорить в основных чертах, ему надоело видеть, как война против торговцев наркотиками превращается в фарс. Он считает, что правительство не выделяет достаточных средств, чтобы дока-гать серьезность своих намерений в этой войне. Ему опротивело, что ЦРУ вмешивается каждый раз, когда УБН удается вплотную подобраться к действительно крупным воротилам наркобизнеса. По мнению вашего нового персонажа, эти крупные дельцы получают от ЦРУ деньги за то, что поставляют этому ведомству информацию о странах быстро меняющегося "третьего мира", откуда поступает к ним товар. Поэтому неудивительно, что ЦРУ прихлопывает УБН всякий раз, когда кто-то из информаторов секретных служб оказывается в куче дерьма. -- Ну, эта часть сложности не представляет. ЦРУ действительно оплачивает услуги крупнейших дельцов "третьего мира", -- заявил Бьюкенен. -- Совершенно верно. Однако ситуация очень скоро изменится. Эти дельцы из "третьего мира" слишком о себе возомнили. Поставляемая ими информация яйца выеденного не стоит. Они думают, что могут брать цэрэушные деньги, практически ничего не делать взамен и, по сути, оставлять ЦРУ в дураках. Видно, наше вторжение в Панаму их ничему не научило. -- Так оно и есть, -- пожал плечами Бьюкенен. -- После того как мы схватили Норьегу, его место заняли другие дельцы. Ничего не изменилось, разве что дети умирали от голода из-за экономического эмбарго. -- Хорошо. То, что вы говорите, уже начинает походить на то, что должен говорить ваш новый персонаж, -- с удовлетворением отметил контролер. -- Да ну? Во время панамского вторжения погибли мои друзья. Сначала я верил в необходимость этой операции. Но когда увидел ее жалкий результат -- ну почему американское правительство ничего не доводит до конца? -- меня просто затошнило. -- А так еще лучше. Для меня это звучит убедительно, а так как я знаю, что вы играете роль, то у вас, очевидно, чертовски много шансов убедить тех, с кем вам придется иметь дело. -- Но я сейчас не играю. -- Бьюкенен, давайте пока оставим это, ладно? Нам надо обсудить еще массу всяких деталей. Так что приберегите ваши приемы работы по методу Станиславского до другого случая. -- Не называйте меня Бьюкенен. Мое имя -- Эдвард Поттер. -- Да-да, разумеется, Эдвард. Может быть, ваша мотивация станет убедительнее, если вы узнаете, что этим заданием делается попытка компенсировать проявленную в Панаме нерешительность. Вашей конечной целью будет затерроризировать до потери пульса этих информаторов ЦРУ среди заправил наркобизнеса в "третьем мире", которые до сих пор отпускают шуточки по поводу американских жизней, загубленных во время бесполезного вторжения в Панаму. -- Нет. Это мотивация Бьюкенена. Ничего такого я не хочу слушать. Не хочу засорять этим мозги. Лучше рассказывайте мне об Эдварде Поттере. Какая у него мотивация? Контролер опустил голову, покачал ею и вздохнул. -- Знаете, Бьюкенен... -- Поттер. -- ...иногда вы просто пугаете меня. Иногда мне кажется, что вы слишком уж основательно вживаетесь в образы ваших вымышленных персонажей. -- Но ведь не вы рискуете своей задницей. Что со мной сделают, если я забуду, за кого, черт побери, я должен себя в данный момент выдавать? Так что поосторожнее с моей жизнью. С этой минуты, разговаривая со мной, имейте в виду, что я -- Эдвард Поттер. Контролер снова вздохнул. -- Ладно, будь по-вашему, Эдвард. Жена развелась с вами, потому что вы были слишком поглощены своей работой и не уделяли должного внимания ей и двум вашим сыновьям. Она снова вышла замуж. Из-за того, что торговцы наркотиками постоянно угрожали вам расправой, она обратилась в суд и добилась судебного постановления, по которому вам запрещается приближаться к ней и детям без ее предварительного согласия и без гарантий их безопасности. Ее новый муж зарабатывает двести тысяч в год в виде дохода от нескольких принадлежащих ему бальнеологических курортов. Вы, для сравнения, зарабатываете какие-то жалкие сорок тысяч, вернее, раньше зарабатывали эту сумму, и эти деньги выглядят особенно унизительными в сравнении с миллионами, плывущими в руки тем подонкам, которых вы ловите, а потом видите, как другие выпускают их под залог и в конце концов выторговывают для них минимальный срок в тюрьме наименее строгого режима. Вы убеждены, что если бы принимали предлагаемые вам взятки, то ваша жена могла бы иметь новый дом и все остальное и никогда бы вас не оставила. Когда все, во что вы верили, рухнуло, вами овладела злость. Вы решили: какого дьявола! Если на воротил наркобизнеса невозможно найти управу, то надо войти с ними в дело. Вы покажете вашей сучке-жене, что можете зарабатывать в сто раз больше, чем этот засранец, ее теперешний муж. Докажете, что у вас член больше, чем у него. -- Да, -- сказал Бьюкенен-Поттер. -- У меня член действительно больше. Контролер уставился на него. -- Потрясающе. На щеках Бьюкенена-Поттера выступили желваки, -- Ну и как же я расквитаюсь? 6 -- Ты работал на Управление по борьбе с наркотиками? -- В ресторане отеля "Клуб интернасьональ" в Кан-куне первый близнец произнес эти слова тихим голосом, но с парадоксальной силой. Потрясенные, братья резко выпрямились на своих стульях. -- Спокойно, -- произнес Бьюкенен. -- Теперь я ведь на вашей стороне. -- Ну конечно, -- саркастически бросил второй близнец. -- Еще бы. Разумеется. -- И ты на полном серьезе ждешь, что мы этому поверим? -- спросил первый близнец. -- Примем как должное, что ты перебежчик, и начнем тебе доверять? -- Но я ведь дал вам доказательство своих лояльных намерений, -- сказал Бьюкенен. -- Тот лист бумаги у вас под рукой. Если вы надавите на чиновников из Багамского банка, которых нанимаете для отмывания денег, то узнаете, что у этих якобы верных вам партнеров, чьи имена я указал в списке, есть секретные банковские счета. Конечно, я понимаю, что взяточничество -- это здешний образ жизни. Но вы, думаю, согласитесь, что суммы, отложенные вашими достойными партнерами на черный день, значительно превосходят все, что можно было бы объяснить одними лишь взятками и гонорарами за определенные услуги. Второй близнец прищурился. -- Допустим на минуту, что твоя информация верна. -- Ну, это само собой разумеется. Ведь я выставляю самую надежную дополнительную гарантию, какую только можно вообразить. -- И что же это за гарантия? -- Первый близнец забарабанил пальцами по столу. -- Моя жизнь. Если я лгу относительно этих банковских счетов -- а вам не трудно будет это проверить, -- то вы просто убьете меня. -- А тем временем тебе, может быть, уже удастся осуществить задуманное и слинять прежде, чем мы до тебя доберемся. -- Второй близнец еще больше сузил глаза в злом прищуре. -- Что я могу осуществить? -- развел руками Бьюкенен. -- Пока вы будете проверять людей по этому списку и решать, представляет ли какую-нибудь ценность моя информация, вы не станете ни во что меня посвящать и никаких дел вести со мной не будете. -- Может, мы вообще не захотим иметь с тобой никаких дел, даже если ты говоришь правду. -- Первый близнец продолжал барабанить пальцами по столу. -- Что ж, такое тоже не исключено. -- Бьюкенен пожал плечами. -- Но, как мне это представляется, я рискую всем, тогда как вы не рискуете ничем. И уж определенно нет никакого риска в том" что вы встретились со мной здесь, на приемлемой для всех нейтральной почве, чтобы пропустить по стаканчику и поесть. В худшем случае вы испытываете некоторое неудобство. Я же в худшем случае становлюсь покойником. Не глядя друг на друга, близнецы, казалось, пришли к общему выводу. -- Exactemente [Вот именно (исп.).]. -- Второй близнец повернулся в сторону наполовину заполненного зала, привлек внимание обслуживающего их стол официанта, показал на стоявшие перед ними стаканчики, поднял вверх два пальца и описал рукой круг, сигнализируя, что заказывает по второй двойной порции текилы для всех. Увидев кивок официанта, он повернулся к Бьюкенену. -- Ты перебил меня, и я не закончил вопроса, который хотел задать. -- Perdon [Извините (исп.).]. Задавайте ваш вопрос. -- Допустим, что ты говоришь правду об этих секретных банковских счетах. Но как ты тогда объяснишь столь крупные размеры тех сумм, которые, как ты утверждаешь, наши партнеры утаивают от нас? Из какого источника идут эти деньги? Наверняка это взятки от полицейских из Управления по борьбе с наркотиками за поставляемую информацию. Потому что иначе пришлось бы подумать, что они или крадут часть нашего товара, или присваивают часть получаемых денег. А я тебе точно говорю, что мы отслеживаем каждый килограмм, который отправляем в Соединенные Штаты, и каждый поступающий оттуда доллар. Бьюкенен покачал головой. -- Одними взятками нельзя объяснить огромные размеры сумм на этих счетах. Как вам известно, работники Управления по борьбе с наркотиками не слишком щедры как взяткодатели. У них в смысле бюджета кишка тонка. Но в смысле того, что вы застрахованы от грабежа, дело обстоит иначе. Ваши люди проводят изумительно тонкую операцию по снятию сливок. -- Что? -- Второй близнец казался ошарашенным. -- No es possible [Невозможно (исп.).]. -- Это больше, чем просто возможно. Это факт. -- Говорю тебе, мы бы знали! -- Не в этом случае. Не при том способе, каким они это проворачивают. Для снятия сливок они пользуются услугами продажных работников УБН. Сколько партий товара вы потеряли в прошлом году? Хотя бы приблизительно. Десять процентов? -- Около того, -- сказал первый близнец. -- Сколько-то партий не доходит до места назначения, это неизбежно. Кто-то из курьеров начинает нервничать и делает ошибки. Или оперативники УБН случайно оказываются на месте в нужный момент. Какого-то процента потерь следует ожидать. Это тоже входит в бизнес. -- А что, если кое-кто из этих курьеров нервничал не так сильно, как старался показать? -- спросил Бьюкенен. -- И что, если те оперативники УБН получали уведомление, чтобы быть на месте в нужный момент? И что, если те курьеры и те оперативники УБН работали на себя? Пока официант расставлял перед ними стаканчики с текилой, собеседники сидели молча. Как только официант удалился, они окинули взглядом посетителей ресторана, убедились, что никто из них не находился настолько близко к ним, что мог бы подслушать разговор, потом повернулись друг к другу лицом, подняли стаканы и повторили весь ритуал поглощения соли, текилы и лайма. -- Договаривай то, что начал. -- Первый близнец явно надеялся, что алкоголь повлияет на мыслительные способности Бьюкенена и откроет в нем какую-нибудь слабину. -- Их система действует неплохо. -- Бьюкенен положил на тарелку ломтик лайма, который жевал. -- Нечестные агенты УБН должны показывать начальству, что работают. Поэтому они сдают часть конфискованного ими товара. Потом правительство делает хвастливое заявление о том, как оно выигрывает войну против торговцев наркотиками, а американское телевидение в вечерней сводке новостей дает репортаж о самой свежей победе. Но вот чего не знает ни правительство, ни тем более американская публика: конфискуются и другие партии товара, которые затем продаются американским торговцам наркотиками. Деньги от этих сделок -- миллионные суммы -- делятся между продажными работниками УБН и теми вашими "надежными" партнерами, которым вы доверили присматривать за отправкой. С вашей точки зрения, эти партии товара учтены. По вашему собственному признанию, вы планируете эти потери. И пока вы получаете свою обычную прибыль, у вас нет причины думать, что вас обманывают, не так ли? Оба близнеца злобно уставились на него. -- Откуда, ты это знаешь? -- отрывисто пролаял второй близнец. -- Я же сказал, что работал в УБН. Взяток я не брал, был одним из честных парней. Так я о себе думал по глупости. И делал свою работу. Но я не слепой. Я видел, что происходит. Просто борьба с торговлей наркотиками -- это такая же полицейская работа, как и всякая другая. Не принято выступать против своих коллег. Если вы пойдете на это, то у них есть не один способ превратить вашу жизнь в сплошной кошмар. Так что мне приходилось молчать. И потом... Насупившись, Бьюкенен залпом осушил еще стаканчик текилы. -- Ну? И потом? -- наклонился к нему второй близнец. -- Это вас не касается. -- Принимая во внимание причину, по которой мы здесь, это нас очень даже касается. -- У меня были личные проблемы, -- сказал Бьюкенен. -- А у кого их нет? Мы люди светские и прекрасно понимаем, что такое личные проблемы. Так что нет причины ощетиниваться. Расскажи все начистоту. Это облегчает душу. Что там у тебя за проблемы, которые?.. -- Об этом лучше не говорить. -- Бьюкенен дал своему локтю соскользнуть с края стола, словно выпитая текила уже начала на него действовать. -- Я сказал вам все, что хотел. Вы знаете, где меня найти. Используйте ваши связи, проверьте информацию о банковских счетах ваших партнеров. Когда вы узнаете, что я говорил правду, то надеюсь, что мы втроем сможем скооперироваться. Взглянув в сторону ведущей в ресторан лестницы, Бьюкенен почувствовал, что у него перехватило дыхание. Он увидел, как мужчина, по виду американец, сопровождавший женщину латиноамериканской внешности в чересчур открытом платье и сильно накрашенную, подошел к официанту и попросил указать им столик. Американцу на вид было за сорок, он был высокого роста, с очень широкими плечами и объемистой грудью, а его песочного цвета волосы были подстрижены ежиком. Его большой живот, обтянутый зеленой тенниской, которая была ему явно мала, нависал над поясом спущенных на бедра джинсов. Он был обут в кроссовки и попыхивал сигаретой, отдавая распоряжения официанту. О Господи, подумал Бьюкенен. Его мозг лихорадочно работал. "Как же мне?.." Первый близнец покачал головой. -- Нам в тебе слишком многое кажется подозрительным. Делая отчаянную попытку избежать встречи с вошедшим в ресторан человеком, Бьюкенен сконцентрировал внимание на своих собеседниках. -- Кроуфорд! -- раздался басовитый голос. Бьюкенен как ни в чем не бывало продолжал разговор: -- Что именно вас беспокоит? -- Кроуфорд! Сколько лет, сколько зим! -- Низкий голос оборвался и перешел в надсадный кашель курильщика. Внимание Бьюкенена по-прежнему целиком принадлежало его собеседникам. -- Кроуфорд! -- Голос прозвучал громче. -- Ты что, оглох? Ничего не слышишь? Куда, к черту, ты пропал после Ирака? -- Этот голос привлекал внимание еще и тем, что его владелец говорил с ярко выраженным техасским произношением, сильно растягивая слова. -- Когда они отправили нас в Германию и мы приземлились во Франкфурте, я хотел угостить тебя выпивкой в честь того, что нам удалось выбраться из этой арабской преисподней. Ты ведь был вместе со всеми в аэропорту, где нам устроили торжественную встречу -- целая куча официальных представителей, и тут же репортеры нацеливают свои объективы. А в следующую секунду ты исчез -- провалился, канул куда-то, как отломившееся буровое долото в сухую скважину! Растягивающий слова голос звучал теперь так близко, что Бьюкенен никак больше не мог притворяться, что не слышит. Он перевел взгляд со своих беспокойно ерзающих собеседников на приблизившееся, красное от солнца и алкоголя лицо огромного американца. -- Простите, что вы сказали? -- спросил Бьюкенен. -- Кроуфорд, ты что, не узнаешь старого приятеля? Это же я, Большой Боб Бейли! Брось, не мог же ты забыть меня! Мы с тобой сидели в одной тюрьме в Кувейте и Багдаде. Бог мой, кто бы мог подумать, что этот чокнутый действительно решит, что нападение на Кувейт просто так вот сойдет ему с рук? В жизни мне не единожды приходилось попадать во всякие переделки, но, когда эти иракские танки заползли к нам на буровую, прямо тебе скажу, я со страху чуть в штаны не наложил. Бьюкенен непонимающе покачал головой. -- Кроуфорд, у тебя что, эта посттравматическая штука, как ее там, про которую мне толковали в Германии психушечные доктора? Или ты за это время выдул больше спиртного, чем я? Гляди, это же я, Большой Боб Бейли, собственной персоной. Тебя, меня и еще нескольких американцев-нефтяников тогда захватили и держали в заложниках. -- Рад познакомиться с вами, Боб, -- сказал Бьюкенен. -- Но, по всей видимости, вы меня с кем-то спутали. Близнецы напряженно наблюдали за Бьюкененом. -- Брось прикидываться. Тебя зовут Кроуфорд, -- продолжал здоровяк-американец. -- Джим Кроуфорд. -- Нет. Мне очень жаль, но меня зовут Эд Поттер. -- Да ведь... -- Честное слово, я не Джим Кроуфорд. Я -- Эд Поттер и никогда прежде вас не видел. Я, должно быть, похож на вашего Джима Кроуфорда, кто бы он ни был. -- "Похож" -- это не то слово. -- Но вы ошибаетесь. Я -- не он. Наблюдавшие за Бьюкененом близнецы еще больше насторожились. -- Ну и дела, будь я проклят, -- Американцу явно было не по себе, его лицо еще больше покраснело от смущения. -- Извини, приятель. Я готов был поклясться... Наверно, сильно перебрал на вечеринках. За то, что помешал тебе и твоим друзьям, с меня причитается выпивка. Ей-богу, я не хотел вас беспокоить. -- Американец попятился и, слегка спотыкаясь, отступил. -- Нет проблем, -- сказал Бьюкенен. 7 Но проблема была, и притом нешуточная. Одной из самых кошмарных ситуаций, которые могло нарисовать Бьюкенену его воображение, была ситуация, когда он при выполнении очередного задания неожиданно встречает кого-нибудь из тех, с кем был связан по одному из предыдущих. Дважды на протяжении карьеры Бьюкенена бывало так, что коллеги по профессии случайно оказывались в тех местах (однажды это был паб в Лондоне, а во второй раз -- кафе в Париже), где Бьюкенен, выступая под очередной личиной, занимался вербовкой информаторов, которые могли помочь ему внедриться в террористические организации. В каждом случае Бьюкенен замечал, как в глазах коллеги мимолетно возникало выражение узнавания, и его обдавало холодком страха. Но коллега, подчиняясь одному из непреложных правил их ремесла, более не обращал никакого внимания на Бьюкенена и через какое-то время -- чтобы его уход казался естественным -- удалялся с места встречи. В тех случаях с коллегами Бьюкенен мог рассчитывать на их профессиональный такт, Но как быть сейчас, как оградить себя от спонтанной реакции штатского человека, с которым встречался при выполнении другого задания, человека, который понятия не имел об истинной профессии Бьюкенена? Ведь этот здоровенный американец -- сейчас он, сбитый с толку, отступал к столику, где ждала его дама, -- действительно знал Бьюкенена и в Кувейте, и в Багдаде, и в то время Бьюкенена действительно звали Джим Кроуфорд. Накануне контрудара союзников Бьюкенен был ночью переброшен в Кувейт на разведку иракской обороны, совершив для этого затяжной прыжок с парашютом с летевшего на большой высоте самолета. Закопав свое парашютное снаряжение в пустыне, Бьюкенен пошел сквозь тьму в направлении огней Эль-Кувейта. На нем была обычная одежда -- запачканная рубашка и джинсы, а имевшиеся при нем документы удостоверяли, что он американец, нефтяник из Оклахомы. Если его остановят, он скажет, что спрятался, когда началось вторжение иракской армии. Его заросшее лицо, спутанные волосы и изможденный вид послужат подкреплением легенды. В течение трех недель благодаря помощи людей, которые сочувствовали союзникам, он, пользуясь небольшим аппаратом двусторонней радиосвязи, передавал важную информацию своему начальству, но когда его уже собирались вывезти на подводной лодке и он пробирался к берегу, его схватил иракский патруль. Неудивительно, что Большой Боб Бейли, возвращаясь к своей даме, ожидавшей его за одним из столиков, недоуменно качал головой. Ведь и в самом деле Бьюкенен провел целый месяц с Бейли и другими захваченными в плен нефтяниками сначала в каком-то полуразрушенном отеле в Эль-Кувейте, потом в одном из нескольких грузовиков, которыми американцев перевозили из Кувейта в Ирак, и, наконец, в здании склада в Багдаде. В конце концов Саддам Хусейн освободил американцев "в качестве рождественского подарка Соединенным Штатам". Их отправили самолетами Иракской авиакомпании в разные пункты назначения, одним из которых был Франкфурт в Германии. Во время этого перелета Большой Боб Бейли сидел рядом с Бьюкененом. Он говорил, не закрывая рта ни на минуту, чувствуя нервное облегчение, и все о том, что, как только они приземлятся, он пойдет и напьется как следует в компании со старым добрым другом Джимом Кроуфордом. Но когда они вошли в здание аэровокзала, Джим Кроуфорд исчез в толпе, прикрываемый одетыми в штатское людьми из отдела особых операций, которые спешно переправили Бьюкенена в безопасное место. После того, однако, Бьюкенен успел выполнить двенадцать других заданий, так что для него Большой Боб Бейли превратился в еще один полузабытый персонаж, с которым он соприкоснулся, играя одну из своих многочисленных ролей. Большой Боб Бейли. Проклятье, он пришел из совсем другой жизни, которая была несколько жизней тому назад. Иракское вторжение в Кувейт принадлежит уже древней истории. Большой Боб Бейли был в ней просто статистом. Но в данный момент этой жизни Большой Боб Бейли играл одну из самых главных ролей, в смятении думал Бьюкенен. А Большой Боб Бейли все никак не мог успокоиться, то и дело бросая на Бьюкенена косые взгляды и качая головой, словно был не только озадачен, но и рассержен, словно точно знал, что Бьюкенен -- это Джим Кроуфорд, и чувствовал себя оскорбленным из-за того, что Бьюкенен отказывался это признать. Господи, думал Бьюкенен, у него такой взбешенный вид, что с него станется подойти еще раз! Если это случится, то моя легенда долетит к черту. Эти двое мексиканцев, эти торговцы наркотиками явно не дураки, раз живы до сих пор. Следи за их глазами. Они уже начинают что-то подозревать. -- Наверное, это опять, как в одном старом анекдоте, -- улыбнулся он, обращаясь к первому близнецу. -- К югу от границы все американцы становятся на одно лицо, иногда даже и друг для друга. -- Да, -- ответил первый близнец, -- Очень забавно, -- произнес второй лишенным выражения голосом. -- Но он определенно привлек к нам внимание, -- продолжал Бьюкенен. -- Я думаю, что чем скорее мы выберемся отсюда, тем лучше, -- заметил второй близнец. -- И главное, до того как этот парень снова к нам подойдет, что, по-моему, он как раз и собирается сделать. -- Возражений нет. Пошли. -- Бьюкенен встал и хотел направиться к ступеням, по которым надо было подняться, чтобы выйти из ресторана. -- Нет, нам туда, -- сказал второй близнец. Он коснулся руки Бьюкенена и указал на заднюю дверь, через которую можно было выйти в сад отеля, погруженный в темноту ночи. -- Хорошая идея, -- сказал Бьюкенен. -- Так будет быстрее и незаметнее. -- Он знаками показал официанту, что оставил деньги на столе, и пошел к стеклянной задней двери. Выйдя из ресторана и вдохнув влажный ароматный воздух сада, Бьюкенен услышал, как дверь за ним задвинули, и заметил, что близнецы встали по обе стороны от него. Он заметил также салфетки в их руках, и эти салфетки не казались пустыми. И, наконец, он заметил, как часть ночной темноты отделилась от густой тени в промежутке между высокими кустами рядом с дверью, откуда наверняка охранник мог скрытно наблюдать через стекло, пока Бьюкенен разговаривал с близнецами. Охранник был латиноамериканец, но необычно высокий и широкий в кости. Как и близнецы, он держал в руке пистолет. Определить марку в темноте было трудно, но похоже, что это "беретта" калибра 9 миллиметров, снабженная глушителем. Словно копируя выражение лиц своих нанимателей, охранник тоже зло хмурился. 8 -- Ну, так что же ты за хрен собачий? -- спросил первый близнец, тыча пальцем в грудь Бьюкенена. -- Эй, в чем дело? -- попробовал возразить Бьюкенен. -- Мы стоим слишком близко у окон ресторана. Кто-нибудь оттуда может увидеть, -- предостерег брата второй близнец. -- Надо спуститься на пляж. -- Да, -- согласился первый близнец. -- На пляж. На долбаный пляж. -- Todavia no. Не сию минуту, -- сказал охранник. Он отцепил висевший у него на поясе ручной детектор металлов и быстро, но основательно прошелся им поверх одежды Бьюкенена. Детектор пискнул три раза. -- Пряжка на поясе. Ключи. Шариковая ручка, -- сказал охранник, не трудясь объяснять, что в пряжке можно спрятать нож, а ключи и ручку можно использовать как оружие. -- Снимай пояс, -- приказал Бьюкенену первый близнец. -- Ключи и ручку брось на землю. -- Да в чем дело? Я не понимаю, -- настойчиво повторил Бьюкенен. Второй близнец показал свой пистолет -- это был 9-миллиметровый браунинг. -- Делай, что тебе говорят. Телохранитель ткнул стволом своей "беретты" в левую почку Бьюкенена. -- Rapido. Ahora. Давай, быстро. Бьюкенен повиновался. Он снял пояс и бросил его на землю вместе с ключами и ручкой. Первый близнец подхватил вещи, второй -- подтолкнул Бьюкенена дальше в глубину сада. Телохранитель, опустив "беретту" так, чтобы она не бросалась в глаза, шел сзади. 9 Сад был большой, с массой цветущих кустарников, плещущих бассейнов и извилистых тропинок. Тут и там над землей выступали светильники с разноцветными лампочками, освещая дорожки, подсвечивая кусты, отражаясь на поверхности бассейнов. Несмотря на это, по сравнению с ярким светом, лившимся из окон высотного здания отеля, сад казался погруженным в темноту. Любой, кому случилось бы выглянуть из окна, не увидел бы ничего, кроме неясных движущихся теней четырех мужчин, вышедших на прогулку, подумал Бьюкенен. И, конечно, случайный наблюдатель ни за что не заметит, что трое из них держат в руках пистолеты. Да и какое это имело бы значение? Даже если кто-то увидит оружие и сочтет нужным позвонить в полицию, все будет кончено задолго до прибытия полицейских. Идя по дорожке в направлении шума разбивающихся о берег волн, Бьюкенен просчитывал варианты, которые у него были. Можно было бы, воспользовавшись темнотой, сада, вырубить этот "эскорт" и бежать под прикрытием кустов -- на тот случай, если кто-то из них останется жив и начнет стрелять. Во всяком случае, можно хотя бы попытаться бежать. Плохо то, что эти типы как раз и ожидают, что он может воспользоваться темнотой. Они будут готовы к любому резкому движению с его стороны и, как только он сделает такое движение, сразу его застрелят. На стволе "беретты" телохранителя глушитель, и никто в отеле не услышит выстрелов. К тому времени как обнаружат труп Бьюкенена, трое латиноамериканцев будут уже далеко от этого места. Но это не единственная проблема, думал Бьюкенен. Если даже ему удастся захватить латиноамериканцев врасплох, то темнота, вначале помогавшая ему, может потом и помешать. Стоит только споткнуться обо что-нибудь во время драки в темноте... А если он не устоит на ногах... Еще одной проблемой -- причем имеющей для Бьюкенена самое важное значение -- было то, что латиноамериканцы своими угрозами могли просто испытывать его. Нельзя же было ожидать, что близнецы поверят в его легенду только лишь потому, что он так уверенно и убедительно ее излагает. Они захотят получить самые разные доказательства, которые подтвердили бы, что он именно тот, за кого себя выдает. Самые разные. Каждая подробность его вымышленной биографии выдержит любое расследование. Об этом позаботились те, кто готовил Бьюкенена к заданию. Одна из сотрудниц выступала в роли бывшей жены Эда Поттера, другой оперативник -- в роли ее нового мужа. У каждого из них была хорошо документированная легенда, и каждый знал, что говорить, если кому-то придет в голову задавать вопросы. Несколько сотрудников УБН были готовы заявить, что знали Эда Поттера, когда он работал у них агентом. Вдобавок все подробности карьеры Эда Поттера в УБН были введены в файлы правительственных компьютеров. Но, допустим, противники Бьюкенена с самого