то-нибудь видел вас? Вы кого-нибудь встречали? Есть ли кто, могущий поручиться за ваш рассказ? - Никого. Никто не видел. Ночь, пустая дорога. Было очень холодно. - Он замолк, затем оживился. - Полицейский-то видел меня, - сказал он неуверенно. - Если даже он вас видел в Халеме, то потом вы могли повернуть в Мортон, - вздохнул я. - Кроме того, там не было полицейского. Вы не единственный, кто обманывает. Теперь понимаете, в каком положении вы оказались, Хартнелл? Сообщению о звонке мы должны поверить на слово. Затем, нет и следа звонившего человека. Прошли шестнадцать миль на мотороллере, ожидали в обычном обжитом маленьком городке - и ни единой души, которая бы вас видела. Наконец, вы безнадежно увязли в долгах, настолько безнадежно, что готовы пойти на любой проступок. Даже проникнуть в Мортон, если это улучшит ваше скверное финансовое положение. С минуту он молчал, затем устало поднялся: - Я совсем невиновен, Кэвел, но вижу, в какую передрягу попал, не так уж я глуп. Выходит, меня арестуют? - А вы что скажете об этом, миссис Хартнелл? - спросил я. Она печально улыбнулась мне и нерешительно ответила: - Думаю, этого не стоит делать. Я... я не знаю, как разговаривает полицейский офицер с человеком, которого собирается арестовать за убийство, но по вашему тону чувствую, что не хотите этого. - Наверное, и мне стоило поработать в лаборатории номер один вместо вашего мужа, - сухо сказал я. - Вашей истории трудно поверить, Хартнелл. Это не алиби. Никто в здравом уме не поверит вам, или вы считаете, что я не в здравом уме? Хартнелл с облегчением глубоко вздохнул, но его жена, колеблясь, произнесла: - Может быть, это ловушка? Может, вы подозреваете Тома и хотите приписать ему участие в... - Миссис Хартнелл, я принимаю во внимание ваше абсолютное незнание жизни и ее нелепостей в ненормальном Уилтшире. Ваш муж может считать, что его никто не видел, но, уверяю вас, на отрезке от вашего дома до Альфингема жизнь бьет ключом между десятью тридцатью и одиннадцатью часами: влюбленные, джентльмены на полпути из кабака домой, осушившие последнюю бутылку и готовящиеся к домашнему скандалу, старые леди, а иные и не такие старые, выглядывающие из-за полузадернутых занавесок. С группой детективов я могу к завтрашнему полудню опросить массу людей, и, клянусь, дюжина жителей Альфингема подтвердит, что вчера вечером видели доктора Хартнелла ожидающим у конторы Тариэла. Впрочем, нет нужды даже и это делать. - Он и это учитывает, Том, - тихо прошептала миссис Хартнелл. - Да, именно это я и учитываю: кто-то старается навлечь на вас подозрение, Хартнелл. Дня два посидите дома, я сообщу об этом в Мортон. Ни с кем не разговаривайте, ни с кем. Хотите - лежите в постели, но ни с кем не общайтесь. Ваше отсутствие на работе по болезни в таких обстоятельствах заставит думать преступников, что мы подозреваем вас. Понимаете? - Да. Прошу прощения, Кэвел, что свалял дурака, но... - Я тоже был не на высоте. Спокойной ночи. В машине Мэри недоуменно спросила: - Что произошло с легендарной непримиримостью Кэвела? - Не знаю. А как ты думаешь? - Тебе не следовало убеждать его в невиновности. После его признания тебе стоило бы промолчать, пусть он продолжал бы свою деятельность. Подобный Хартнеллу человек не смог бы скрыть своего смертельного страха, а это как раз и помогло бы тебе: настоящий преступник решил бы, что подозревается Хартнелл. Но ты не мог так поступить, не правда ли? - До женитьбы я таким не был. Теперь я конченый человек. Кроме того, если его обвинить, то он сойдет с ума. Она немного помолчала. И хотя я не видел ее отчетливо - она сидела слева, - но чувствовал: она разглядывает меня. Наконец, услышал: - Не понимаю. - Со мной три полиэтиленовых мешочка, лежат на заднем сиденье. В одном из них - образец сухой грязи. Хартнелл постоянно ездит на работу автобусом, но я обнаружил эту характерную рыжеватую глину под передним крылом его мотороллера. Такую глину можно отыскать только на окружающих главный въезд в Мортон полях. Во втором мешочке - молоток, который я нашел в его сарае. Готов поклясться, что пара седых волосков, к нему прилипших, принадлежит известной собаке по кличке Ролло, которой вчера ночью крепко досталось. Третий мешочек хранит тяжелые кусачки с изолированными ручками. Их тщательно вычистили, но электронный анализ установит идентичность зазубрин режущей части с зазубринами на перекушенных обрывках колючей проволоки в Мортоне. - И все это ты нашел? - прошептала она. - Все это я нашел. Почти гениально, сказал бы я. - Ты сильно взволнован, не так ли? - спросила Мэри. - Даже имея такие веские улики, ты все же считаешь его невиновным? Полагаешь, что кто-то пойдет так далеко, что... - Хартнелл невиновен. В убийстве, во всяком случае. Кто-то вскрыл его сарай ночью, на это определенно указывают зазубрины на замке, если знаешь, где их увидеть. - Тогда почему ты снял... - Было две причины. Потому что на нашем острове есть такие полицейские, которые крепко усвоили и уверовали в детское правило дважды два обязательно дает четыре. Такие не станут долго рассуждать и сразу поволокут Хартнелла к ближайшему старому дубу. Глина, молоток, кусачки, скачущий под луной преступник - чертовски занятно, не правда ли? - Да. А может... - Ерунда. - Я назвал доктора Хартнелла лжецом, он недалек и всему верит. Ночью все кошки серы. Человек на мотороллере в пальто, шляпе и очках ночью похож на всякого другого в пальто, шляпе и очках. Но я просто не смекнул, как еще можно продвинуть расследование, а пугать их до смерти мне не хотелось. Не говорить же ему, в самом деле, о безумце, выкравшем дьявольский микроб из Мортона. Кроме всего прочего, я не желаю, чтобы Хартнелла тревожили. - Что ты имеешь в виду? - Точно еще и сам не знаю, - сознался я. - Хартнелл не способен и мухи обидеть, но он все же замешан в чем-то серьезном. - На чем ты это основываешь? Сначала говорил, что он чист. Почему... - Повторяю, не знаю, - разозлился я. - Можешь считать это подозрительностью, можешь назвать работой интуиции, но я сам еще не могу в этом разобраться. Во всяком случае, это еще одна из причин, почему я унес улики А, В и С. Ведь кто бы их ни подсунул, чтобы навлечь на Хартнелла подозрение, теперь и сам немного поволнуется. Если полиция оправдает Хартнелла или обвинит, то наш неведомый приятель сразу раскусит что к чему. Но когда Хартнелл неожиданно остается дома, а полиция одновременно не сообщает о находке улик А, В и С, преступник заподозрит неладное, начнет ломать голову в догадках. Неопределенность. Нерешительность. Они тормозят дальнейший ход событий, а это даст нам возможность выиграть время. Нам сейчас необходимо побольше времени. - У вас примитивное и извращенное мышление, Пьер Кэвел, - произнесла Мэри, - но, полагаю, если я невиновна, а факты неумолимо свидетельствуют против меня, то, пожалуй, я предпочла бы поручить вам расследование моего дела, и никому иному. Но если бы я была виновата, а улики отсутствовали, я, пожалуй, предпочла видеть следователем любого, но только не вас. Уверена, Пьер, ты найдешь преступника. Мне тоже хотелось разделить ее уверенность. Но я не мог. Я сомневался во всем, за исключением одного: Хартнелл с женой не так уж и невиновны, как могло показаться. Да еще нога сильно ныла. Сегодня вечером я не надеялся ни на что хорошее. Мы вернулись в "Вогоннер" до десяти, но Харденджер нас уже поджидал в углу пустого холла вместе с незнакомым человеком в темном костюме, который оказался полицейским-стенографистом. Старший инспектор сидел в кресле и с ворчанием изучал какие-то бумаги, но едва он взглянул на нас, его тяжелое лицо сразу озарилось улыбкой. Скорее, он взглянул на Мэри, а не на меня. Он нежно любил ее и никак не мог понять, что же заставило ее выйти замуж за меня. Я дал им минуты две на приветствия, глядя на Мэри и наслаждаясь ее неповторимым голосом - мягким, веселым, журчащим. Старался запомнить смену выражений ее лица на те времена, когда мне больше от нее ничего не останется. Затем кашлянул, напомнив, что я еще здесь, а Харденджер только глянул на меня, и улыбка исчезла с его лица. - Что-то особенное? - спросил он. - В некотором роде. Молоток, которым ударили овчарку. Кусачки, которыми перекусили проволоку. И возможное доказательство, что мотороллер доктора Хартнелла был вчера ночью в окрестностях Мортона. - Давай поднимемся в вашу комнату, - не моргнув глазом сказал он. Мы поднялись, и там уже Харденджер обратился к своему спутнику: - Джонсон, ваш блокнот. - И потом ко мне: - С самого начала, Кэвел. Я рассказал ему обо всех событиях вечера так как есть, опустив только то, что узнала Мэри от матери и сестры Чессингема. - Уверены, что все подтасовано? - спросил Харденджер после моего рассказа. - Очень похоже, не правда ли? - А вам не пришло в голову, что здесь двойная игра? Возможно, в ней участвует и сам Хартнелл. - Возможно и это, но вряд ли. Я знаю Хартнелла. Вне своей работы он недалек, нервозен, нерешителен и глуп. Он мало годится на роль жестокого и тщательно все продумавшего преступника. И вряд ли он настолько изощрен, что сам вскроет свой замок. Однако не это существенно. Я велел ему пока оставаться дома. Ботулинус и дьявольский микроб выкрадены с определенной целью. У инспектора Вилли просто руки чешутся от желания действовать. Пусть его люди установят круглосуточное наблюдение за домом Хартнелла. Если виновником окажется сам Хартнелл, то он не настолько глуп, чтобы держать контейнеры с микробами дома. Если же они где-то вне дома, то ему до них не добраться. И это уже утешительно. Нужно также проверить достоверность его безрезультатного ночного путешествия. - Это мы сделаем, - уверил Харденджер. - Чтонибудь Чессингем сообщил о Хартнелле? - Ничего полезного. Имеются только одни мои предположения. Мне было известно, что единственного из всех работающих в лаборатории номер один можно шантажировать или вовлечь - Хартнелла. Важно здесь, что об этом еще кто-то знает. Этот некто знал, что Тариэла нет дома. Вот он-то нам и нужен. Но как он обнаружил? - А как обнаружили вы? - спросил Харденджер. - Сам Тариэл мне об этом сказал. Пару месяцев назад я помогал Дерри проверить группу вновь прибывших ученых, тогда и просил Тариэла дать мне имена всех мортоновских служащих, обращавшихся к нему за финансовой помощью. Хартнелл оказался единственным из целой дюжины. - Вы попросили или потребовали? - Потребовал. - А знаете, что поступили незаконно? - проворчал Харденджер. - На каком основании? - А вот на каком. Если бы он отказался выполнить мои требования, то у меня хватало фактов, чтобы упечь его за решетку на всю жизнь. - И у вас действительно были такие факты? - Нет. Но у такого темного субъекта, как Тариэл, всегда рыльце в пушку. Он согласился выполнить мое требование. Возможно, именно Тариэл сказал кому-то о Хартнелле. Или его компаньон Ханберри. - А как относительно других членов фирмы? - Их нет. Даже машинистки. В подобных делах не полагаются даже на собственную мать. Кроме этих двух о финансах Хартнелла знали Кливден, Уйбридж, возможно, Кландон и я. И конечно, Истон Дерри. Больше никто не имел доступа к секретным папкам в Мортоне. Дерри и Кландона нет в живых... А Кливден? - Это смешно. Он почти всю ночь провел в военном министерстве. В Лондоне. - А что здесь смешного? Если Кливден, обладая такой информацией, передал ее еще кому-то... - Харденджер промолчал. - Затем Уйбридж. Что он делал вчера в ноль часов? - Спал. - Кто вам это сообщил? Он сам? - Харденджер кивнул, а я продолжал развивать мысль: - А подтверждение? - Харденджеру стало неловко. - Он проживает один в офицерском бараке. Он вдовец. Обслуживает его ординарец. Ну, это ничего. А как других? Проверили? - Было еще семеро, - сказал Харденджер. - Первый, как отметили, ночной часовой. Он прослужил только два дня, его перевод был полнейшей неожиданностью для меня: послали из полка заменить заболевшего. Доктор Грегори был дома всю ночь. Он живет в довольно дорогих меблированных комнатах высшего класса за пределами Альфингема. Полдюжины людей могут клятвенно подтвердить, что он находился дома, по крайней мере, до полуночи. Он отпадает. Доктор Макдональд был дома с очень респектабельными друзьями. Играли в карты. Двое из них - техники. Верити и Хит были в прошлый вечер на танцах в Альфингеме. Остальные двое - Робинсон и Марч - были на свидании со своими подружками. Ходили в кино, в кафе, затем - такси, и - к ним домой. - Итак, вы ничего не обнаружили? - Ровно ничего. - А как те два техника и их девочки? - спросила Мэри. - Робинсон и Марч обеспечивают алиби друг друга. А девушка могла быть и для отвлечения внимания. - Нет, не то, - сказал я. - Кто бы все это ни подстроил, он ни за что не впал бы в элементарную ошибку, обеспечив себе подобное алиби. Тот хитрее. Если бы эти девочки были незнакомы с парнями и раньше, возможно, здесь что-нибудь и светило бы. Но если Робинсон и Марч не меняли своих подружек с последней нашей проверки их, то они просто невинная пара. Старший инспектор смог узнать от них всю правду в пять минут. А возможно - и за две. - Именно две минуты и ушло на это, - подтвердил Харденджер. - Ничего не вышло. Мы отправили их обувь в лабораторию на анализ, жирная глинистая почва въедлива, проникает в мельчайшие швы и трещины и служит хорошим индикатором. Чистая формальность. Ничего из этого не выйдет. Хотите копии всех заявлений свидетелей и допросов? - Да, пожалуйста. Что намерены предпринять дальше? - А вы что? - спросил в ответ Харденджер. - Опрошу Тариэла, Ханберри, Кливдена и Уйбриджа, чтобы установить, говорили ли они кому-либо о денежных затруднениях Хартнелла. Затем приступлю к Грегори, Макдональду, Хартнеллу, Чессингему и четырем техникам, естественно, к каждому в отдельности, изучу их знакомства. Были ли они когда друг у друга дома? Последнее можно узнать мимоходом. Затем по их домам пойдет группа специалистов проверять отпечатки пальцев. Вам не понадобится доставать ордера на арест. Если Икс будет утверждать, что он никогда не был дома у Игрека, а вы по отпечаткам знаете, что он лжет, тогда кое-кто даст нам любопытное объяснение. - Включая дома генерала Кливдена и полковника Уйбриджа? - серьезно спросил Харденджер. - Наплевать, сейчас не до щепетильности. Не время учитывать чье-то уязвленное самолюбие. - Это очень и очень дальний прицел, - сказал Харденджер. - Во всяком случае, тщательно прячущие связи между собой преступники никогда не будут открыто встречаться в своих домах. - А можете ли вы игнорировать этот дальний прицел? - Вероятно, не можем, - сказал Харденджер и повторил: - Вероятно, нет. Ровно двадцать минут спустя после их отъезда я вышел через окно на веранду, прошел через двор, сел в машину и помчался в Лондон. В половине третьего утра меня провели в библиотеку Шефа в его квартире на Ист-энд. Шеф был в красном стеганом халате. Он поздоровался и указал на стул. Я его не разбудил, а халат ничего не значил: Шеф постоянно ходил так дома. Шести футов ростом, соответствующей комплекции семидесятилетний старик выглядел бодро - осанка спортивная, да и глаза моложавые. Они-то и скрадывали его возраст. Густые седые волосы и такие же седые, аккуратно подстриженные усы, карие глаза и самая светлая голова, которую я когда-либо встречал. - Итак, Кэвел, - деловито-резко, но совсем не по-военному сказал он, - хорошенькую кашу вы заварили. - Да, сэр. - Для меня он был единственным в мире, кто заслуживал обращения "сэр". - Один из моих лучших сотрудников Нейл Кландон мертв. Другой, тоже из лучших, Истон Дерри, значится без вести пропавшим, но, по всей видимости, тоже мертв. Выдающийся ученый доктор Бакстер тоже мертв. Чья вина, Кэвел? - Моя. - Я взглянул на графин с виски. - Я мог бы выпить, сэр? - Не часто ты не можешь этого сделать, - язвительно сказал он и затем, немного смягчившись, спросил: - Нога-то пока действует? - Немного шевелится. Прошу прощения за столь поздний час, сэр. Но необходимость заставляет. Хотите, чтобы я рассказал эту историю? - Точно, кратко и сначала. - Харденджер появился в девять утра. Послал инспектора Мартина проверять мою лояльность, переодев его бог знает в кого. Полагаю, вы об этом знали. Могли бы предупредить меня. - Пытался, но опоздал, - нетерпеливо сказал он. - Сообщение о смерти Кландона пришло к генералу Кливдену и Харденджеру раньше, чем ко мне. Я звонил вам, но ни домашний, ни в конторе телефоны не отвечали. - Харденджер отключил телефоны, - пояснил я. - По крайней мере, я прошел испытание. Харденджер удовлетворен. Просил меня приехать в Мортон. Сказал, что вы неохотно согласились. Выходит, немного нужно, чтобы создать у Харденджера убеждение в собственном величии. - Да, так и есть. Но советую не недооценивать Харденджера. Выдающийся полицейский. Он вас ни в чем не подозревает? Уверены? - Что все подстроено? Что вы перевели меня из специального бюро в Мортон и затем снова оттуда? Гарантирую, у него нет подозрений. - Хорошо. А теперь рассказывайте. Попусту слов я не тратил. Главное, что надо знать, общаясь с Шефом, - никогда не говорить лишних слов. Через десять минут он знал самое необходимое. И это он уже никогда не забудет. - Почти точное изложение докладов Харденджера, полученных мной по официальной линии, - заметил он. - Почти, - сказал я. - Хороший полицейский концентрирует внимание на самом существенном. Ваши выводы, Кэвел? - Что с расследованием, которое я просил провести в Кенте, сэр? - Безрезультатно. Я еще выпил виски. Мне это было необходимо. - Харденджер подозревает доктора Бакстера и считает, что за это надо ухватиться, - сказал я. - Вы об этом знаете. Он просил начать расследование. Подозревает, что доктор Бакстер, возможно с соучастником, проник в Мортон. Бакстера убивает его соучастник или кто-то иной, что можно объяснить какими-то обстоятельствами или предварительным планом. Харденджер не имеет представления, что именно доктор Бакстер первый сообщил Истону Дерри об исчезновении из Мортона малого количества вирусов, самых редких, и просил разобраться. И конечно, не знает, что именно Бакстер освободил меня от Мортона с тем, чтобы я мог заняться расследованием в Лондоне под видом частного детектива. Харденджер дважды ошибся: доктор Бакстер не проникал в Мортон той ночью, потому что просто не выезжал из него. Убийца работает не один, у него серьезная организация. Он похитил детей Брисонов и Чиперфильдов, хозяев фермы. Дети находятся не там, где утверждают родители: не с бабушкой в Кенте. У Брисонов и Чиперфильдов не было выбора: или сотрудничество, или смерть детей. Они стали сотрудничать. Они приносили ящики с животными в лабораторию номер один в полдень накануне убийства. Они старые работники, и охране в голову не пришло проверить содержимое. Среди этих ящиков было два со спрятанными в них людьми. Один из них загримирован под доктора Бакстера - другой под кого-то неизвестного. В тот полдень привезли восемь ящиков. Следуя своему обычному правилу не тревожить работников лаборатории, Брисон и Чиперфильд поставили их у двери, чтобы потом по мере надобности внести внутрь. Это убедительно доказывает, что им сообщил сведения кто-то из работающих в лаборатории. Пока ящики стояли, один из спрятавшихся, загримированный под неизвестного, тихонько прокрался в раздевалку, примыкающую к лаборатории, и спрятался в шкафу. Другой же, загримированный под доктора Бакстера, был внесен вместе с ящиками в помещение для животных, где для прячущегося найдется дюжина мест. Расследования показали, что ученые и техники в тот вечер уходили, как обычно, поодиночке. Один из сотрудников, воспользовавшись тем, что в раздевалке никого нет, проник туда, поменялся местом с укрывшимся здесь преступником и отдал ему жетон. Преступник проходит через проходную, отдает жетон и подделывает подпись. Вечер, темно, многие выходят - гарантия полной безопасности. Неизвестный же возвращается в лабораторию, когда уже все ушли, и направляет пистолет на Бакстера. Вероятнее даже, что это уже сделал переодетый Бакстером преступник. Но это несущественно. Бакстер всегда выходил последним, он включал и настраивал код системы охраны. Вот почему его убили. Вскоре самозванец уходит и вручает у ворот на проходной жетон Бакстера. Неизвестный, конечно, не может положить вирусы в карман, убить Бакстера и исчезнуть. Ему приходится пройти мимо часового у ворот и отметиться. Но он не может отметиться дважды. Он знает: чтобы не попасться, нужно выходить после последнего обхода, одиннадцатичасового. Итак, он дожидается одиннадцати, берет вирусы, наносит рукояткой пистолета удар Бакстеру по голове и уходит, вылив вирусный токсин на беспамятного человека. Ему пришлось убить Бакстера, ибо тот был знаком с ним. Он не знал, что Кландон каждую ночь наблюдал в бинокль за коридором блока "Е", но, возможно, подозревал об этом. Подобные люди не полагаются на волю случая. Он наверняка предполагал ту единственную возможность, которая может сорвать его план. Здесь появляются отравленные леденцы. Когда Кландон подошел к некоему, закрывшему дверь, тот, вероятно, завел разговор и предложил собеседнику леденцы. Очевидно, он хорошо знал Кландона, как и тот его. - Остроумно, если не больше, - задумчиво погладил Шеф усы. - В целом вы правы. Кажется, правы. Но что-то не ладится с этим ядом. Что-то здесь не так. Кландон следил за крадущим вирусы. Он наверняка подозревал этого Некто. Не могу представить берущего леденцы Кландона. Кроме того, наверняка Некто имел бесшумное оружие. Почему не оно? Почему яд? - Не знаю, сэр. - Я хотел добавить, что меня там не было. - Как вы напали на это первым? - Собака помогла, сэр. У нее была рана от колючей проволоки на загривке. Должна была остаться кровь и на самой проволоке. Она действительно нашлась на внутреннем ограждении. Никто не проникал в Мортон ночью, кто-то убежал из Мортона. Всего за час я убедился в этом. - А почему до этого не додумался Харденджер? - Он не подозревал о моих поисках. Я знал, что Бакстер вне подозрений. Часовой на проходной показал, что у Бакстера, когда он уходил, было закрыто лицо носовым платком и говорил он глухо, якобы из-за простуды. Этого для меня было достаточно. Кроме того, люди Харденджера занимались осмотром колючей проволоки и провели целый час у внешней ограды, а только потом приступили к осмотру внутренней проволоки. - И ничего не обнаружили? - Нечего было искать. Я затер следы крови. - Чертовски неблагородно, Кэвел. - Да, сэр. - Его реакция была хорошим предзнаменованием. - Затем я посетил Брисона и Чиперфильда. Это пара прямых надежных характеров. Начинают пить в пять тридцать вечера и проливают виски мимо стакана, наливая в него. Миссис Брисон дымит табаком, как заводская труба, а до этого никогда в жизни не курила. Обстановка плохо скрываемого отчаяния, но все прозрачно. - Кто на подозрении? - Генерал Кливден и полковник Уйбридж. Первый был во время убийства в Лондоне. Хотя он появлялся всего два-три раза с тех пор, как стал работать в Мортоне, но имеет доступ к секретным папкам и, возможно, знает о денежных затруднениях Хартнелла. Странно также, что такой храбрый солдат не вызвался войти в лабораторию первым вместо меня. Это его долг, а не мой, он ведь управляет Мортоном. - Слова "храбрый" и "солдат" не обязательно синонимы, - сухо заметил Шеф. - Запомните, он доктор, а не воин. - Да, это так. Я все же вспоминаю иных докторов, награжденных парой медалей за храбрость. Но это так, между прочим. То же относится к Уйбриджу. Плюс его постоянное обитание в Мортоне. У него вообще нет алиби. Грегори подозрителен, потому что слишком настойчиво возражал, когда открывали дверь лаборатории. Однако настойчивость, сама по себе столь очевидная, может снять подозрение, так же как и тот факт, что шкаф с украденными культурами был открыт ключом, а у доктора Грегори, как полагали, был единственный ключ. Что мы на самом деле знаем о Грегори? - Очень многое. Каждый его шаг со дня рождения. Он не британский подданный, и это заставило нас с двойной строгостью проверять его. Это с нашей стороны. Но перед приездом в Англию он занимался чрезвычайно секретной работой в Турине для итальянского правительства. Можете себе представить, как его там проверяли. Он совершенно вне подозрений. - И это должно заставить меня отказаться попусту тратить на него время. Однако здесь имеется одна-единственная загвоздочка: расследование показывает, что каждый из них вне подозрений. В любом случае имеются трое подозреваемых. Думаю, у Харденджера тоже возникла мысль о ком-то из них. - Вы ему это внушили? Так? - Не нравится мне игра, сэр. Не нравится, потому что Харденджер очень открытый человек, и нет желания работать у него за спиной. Не хочется намеренно путать и обманывать его. Харденджер очень проницателен, и, чтобы не вызывать его подозрения, приходится тратить столько же времени на маскировку, сколько на расследование. - Не думайте, что мне это нравится, - со вздохом сказал Шеф, - но что поделаешь! Мы столкнулись с умным и решительным противником, чье главное оружие - таинственность, хитрость и... - И сила. - Ну хорошо. Таинственность, хитрость и сила. Мы должны победить противника на том поле, какое он сам выбрал. Необходимо использовать наилучшие средства. Не знаю другого, кто решился бы поучать вас в таких вещах. Таинственность. Хитрость. Сила. - Пока я не перехитрил никого. - Не перехитрили, - согласился Шеф. - С другой стороны, я не прав, утверждая, что вы заварили кашу. Инициатива постоянно в руках преступников. Ну, какая разница, что вы полезнее самостоятельной работой, а Харденджер полезен всей организацией полицейской службы. Организация требует вести расследование в официальных рамках, разбрасываться, лишает инициативы, не сохраняет секретности - эти факторы уменьшают шансы на конечный успех. Тем не менее организация эта необходима и вам. Она делает всю черновую работу, ведет обычное следствие, которое вы сами не могли бы проделать. Кроме того, она отвлекает внимание и подозрение от вас, поскольку Харденджер непреднамеренно сбивает с толку преступников, стремящихся узнать о ходе расследования. Это уже хорошо. Вот и все, что я от него хочу. - Если он узнает об этом, сэр, то ему вряд ли понравится. - Если узнает, Кэвел. А там уж моя забота. Кто еще на подозрении? - Четверо техников. Но их всех видели вместе, и если предположить, что убийца проник в лабораторию между шестью и семью часами вечера, то они вне подозрений. Это касается пока только убийства. Харденджер сейчас проверяет их действия буквально по минутам. Один из них мог быть приманкой, как и тысячи других. Приманке не обязательно иметь дело с лабораторией номер один. Хартнелл тоже кажется вне подозрений. Его алиби настолько наивно, что кажется гениальным. Но все же у меня чувство, что с ним творится нечто странное. Зайду к нему еще раз. Затем Чессингем. Здесь - большой вопросительный знак. Для ассистента ведущего химика его зарплата не фонтан. А он содержит большой дом, имеет служанку и держит дома сестру, которая смотрит за его матерью. Служанка появилась два месяца назад. Его мать, между прочим, в очень плохом состоянии. Доктор утверждает, что перемена климата могла бы ей добавить несколько лет жизни, а она утверждает, что не хочет никакой перемены. Очевидно, не хочет затруднять сына, который, она знает, не может для нее ничего сделать. Возможно, Чессингем хотел получить деньги, чтобы отправить мать лечиться. Я даже уверен в этом. Семья у них очень дружная. Не хотелось бы, чтобы ими занимался Харденджер. Нужно узнать счет Чессингема в банке, неотрывно следить за его перепиской, проверить у местных властей, получал ли он водительские права, проверить в армейском соединении, где он служил, водил ли он когда-либо грузовик, и, наконец, проверить, числится ли он в списках местных ростовщиков. Он, конечно, закабален не Тариэлом и Ханберри, крупными акулами, но в радиусе двадцати миль от его дома существует и дюжина других. А Чессингем никогда не уходит далеко от дома. Возможно, он берет деньги взаймы у какой-нибудь лондонской конторы почтой. - И это все, что вы хотите? - спросил Шеф с нескрываемой иронией. - Считаю все это существенным, сэр. - В самом деле? А как оцениваете отличное алиби, представленное им: фотографии прохождения Юпитера? Может ли это с точностью до секунды указать на его присутствие дома? Верите вы этому? - Верю только, что эти снимки точно скажут, когда они сделаны. Но не обязательно Чессингем был дома в момент фотографирования. Он не только прекрасный ученый, но и необычайно умный парень с золотыми руками. Он сделал сам себе автоматический фотоаппарат, радио и телевизор. Он построил рефлекторный телескоп, даже сам шлифовал линзы. Для него не составило бы труда сделать механизм автоматической съемки в определенных интервалах. Мог и кто-то другой делать снимки вместо него, если он отлучался. Чессингем слишком умная птица, чтобы сразу сказать о снимках и обеспечить ими себе алиби. Он притворился в разговоре со мной, что не сразу вспомнил о них. Он решил, что слишком подозрительно выглядит, что снимки уже просушены и обрезаны. - Вы, наверное, не поверите самому святому Петру, Кэвел. Не так ли? - Возможно, и поверил бы, представь апостол совершенно независимых свидетелей, подтверждающих имеющееся у него алиби. Дать кому-нибудь преимущество находиться вне подозрений такая роскошь, какую не могу позволить себе. Вы знаете это, сэр. И у Чессингема не будет этого маленького преимущества, так же как и у Хартнелла. - Гм. - Он внимательно вгляделся в меня из-под густых бровей и вдруг отрывисто спросил: - Истон Дерри исчез, потому что слишком близко был к огню. Интересно, много ли вы скрываете от меня, Кэвел? - Почему вы об этом спрашиваете, сэр? - Бог его знает. С моей стороны наивно об этом спрашивать. Даже если бы вы все сказали. - Он налил себе виски и, не отхлебнув, поставил стакан. - Что за всем этим кроется, мой мальчик? - Шантаж. В том или ином виде. Наш приятель с дьявольским микробом и ботулинусным вирусом в кармане имеет самое прекрасное оружие для шантажа, какое только видел мир. Возможно, ему нужны деньги, крупная сумма денег. Если правительство хочет получить эти культуры обратно, то придется раскошелиться и заплатить непомерно крупную сумму. И еще дополнительный шантаж: если правительство не согласится на его условия, он продаст культуры какой-либо другой стране. Надеюсь, что это так. Опасаюсь лишь одного - что мы имеем дело не с преступником, а с сумасшедшим. Не возражайте, что безумный не смог бы все это организовать, иные из них гениальны. Если это безумец, то наверняка обуреваемый благородной идеей, что человечество должно уничтожить войну или война уничтожит человечество. В этом случае опасность будет, как понимаете, наименьшей: Англия вынуждена будет уничтожить Мортон или я уничтожу Англию. Нечто в этом духе. Может прийти по почте письмо в одну из больших национальных ежедневных газет с сообщением, что он владеет культурами и какие дальнейшие шаги предпримет. Шеф взял стакан виски и внимательнейшим образом стал разглядывать содержимое, будто предсказатель, ищущий ответ в магическом кристалле. - Что заставляет вас так думать? Я говорю о письме. - Ему придется так поступить, сэр. Давление - сущность шантажа. Наш приятель с опасными культурами бактерий нуждается в гласности. Напуганное население окажет такое страшное давление на правительство, что тому останется только подчиниться или сразу подать в отставку. Ведь есть чего ужасаться, это понятно всякому сведущему. - Где вы находились между девятью сорока пятью и десятью часами сегодня вечером? - резко спросил он. - Где был я... - Так же пристально я глядел на него, как он только что, затем тихо сказал: - В отеле "Вогоннер" в Альфингеме. Разговаривал с Мэри, Харденджером и констеблем в штатском по фамилии Джонсон. - Я впадаю в старческий маразм, - раздраженно покачал головой Шеф и, достав лист бумаги с полки над камином, протянул его мне: - Лучше прочти это, Пьер. Обращение по имени означало, что дела оборачиваются скверно. И в самом деле, все складывалось очень и очень скверно. Хуже некуда. В Агентство Рейтер пришло послание, отпечатанное на машинке заглавными буквами: "Человечество должно уничтожить войну, или война уничтожит человечество, - так начиналось послание. - Сейчас в моей власти уничтожить самую опасную форму войны, которую когда-либо знал или узнает мир, - бактериологическую войну. У меня в распоряжении восемь ампул токсина ботулинуса, которые я взял сутки назад в Мортонском исследовательском центре близ Альфингема, Уилтшир. Сожалею, что были убиты двое, но не очень печалюсь: что значат две жизни, когда на карту поставлена судьба всего человечества? Умело использованное содержимое только одной из этих ампул может полностью уничтожить жизнь в Англии. Я буду бороться с огнем огнем, уничтожу зло силой зла. Мортон должен прекратить свое существование. Оплот Антихриста должен быть уничтожен, чтобы не осталось камня на камне. Я призываю прекратить отныне все эксперименты в Мортоне, а здания, в которых идет эта злая работа, взорвать динамитом и разровнять бульдозером. Вы передадите по утренней программе радио Би-биси подтверждение и согласие завтра в девять часов. Если меня не послушают, вынужден буду предпринять эффективные шаги, о которых не смею даже думать. Но я пойду и на это. Это воля Единственного, который велик и желает навсегда покончить с войной на земле, и я являюсь исполнителем его воли. Человечество должно быть спасено человечеством". Я дважды перечел послание и положил лист. Значит, Макдональд. Никто за пределами Мортона не знал, что было украдено восемь ампул. - Ну и как? - спросил Шеф. - Безумец, - сказал я. - Абсолютно тронутый. Обратите внимание на изысканный стиль текста. - О боже, Кэвел! - Лицо Шефа посуровело, а серые глаза стали злыми. - При таком сообщении вы только делаете... слабую... - Что вы хотите от меня, сэр? Чтобы я надел саван и посыпал голову пеплом? Конечно, это ужасно, но этого и следовало ожидать. Или чего-то в этом роде. Если когда и нужно задуматься, а не впадать в эмоции, то именно сейчас. - Ты прав, - вздохнул он. - Конечно, прав. И чертовски точен оказался в своих предположениях! - Послание доставили по телефону из Альфингема? Между девятью сорока пятью и десятью ноль-ноль вечера? - Извини, но я готов подозревать самого себя. Послание пришло в Рейтер, в Лондон. Очень медленно продиктовано. В Рейтере сочли это шуткой, но на всякий случай дали знать в Альфингем. Новость о краже и убийстве еще не опубликована официально - типично армейская глупость. Половина Уилтшира уже несколько часов знает об убийстве. Знают и на Флит-стрит. На запросы Рейтер они отказались дать комментарий, но именно это и убедило Рейтер, что в воздухе пахнет жареным. Около двух часов, веришь или нет, они ходили вокруг да около, спорили, нужно ли печатать об этом в газетах. Запрещение пришло сверху. Они известили Скотланд-ярд, оттуда сообщили мне. Уже за полночь. У меня оригинал сообщения. Думаешь, это безумец? - Возможно, у него и недостает пары винтиков, но мозги варят прекрасно. Он уверен, что гласность посеет ужас и окажет нужное воздействие, а чтобы потом еще более ужаснуть, делает вид, будто не знает, что в трех ампулах находится дьявольский микроб. Если общественность узнает, что он в действительности обладает дьявольским микробом и может по ошибке использовать его, то устроит истерику и даст ему все, что угодно, лишь бы он возвратил ампулы. - А вдруг он на самом деле не знает, что обладает дьявольским микробом? - Никогда раньше я не видел Шефа таким нерешительным, мрачным и взволнованным. - У нас нет уверенности, что ему все известно, - сказал он. - А я уверен. Ему все известно. Кто бы он ни был, а знает. Вы хотите скрыть письмо от печати? - Мы выиграем время. Как ты говорил, ему нужна гласность. - А само преступление? Проникновение, убийство. - Об этом к утру будет в каждой газете, газетчики уже на улицах. Местные уилтширские корреспонденты пронюхали обо всем еще рано утром. В итоге мы не могли ничего сделать, остановить новость уже никак нельзя. - Весьма любопытно будет понаблюдать за реакцией населения. - Я допил виски, встал. - Должен ехать, сэр. - Чем будешь заниматься? - Скажу вам, сэр. Должен бы начать с Брисона и Чиперфильда, но это отнимет много времени зря. Они не заговорят. Слишком боятся за жизнь своих детей. Кроме того, уверен, они и не видели человека, который их заставил пронести людей в ящиках, да и этих они не видели. Начну опять с работающих в лаборатории номер один. Сделаю пару телефонных звонков Кливдену и Уйбриджу. Смутно намекну, посмотрим, как они прореагируют. Затем пойду к Чессингему, Хартнеллу, Макдональду, Грегори и техникам. Ничего умного, ничего оригинального. Буду брать на испуг, сделаю вид, что многое знаю. Нужно найти хотя бы малую зацепку у любого из них. Затем такого я затащу в подвал, разберу на части и добьюсь признания. - А если ты ошибаешься? - Шеф в задумчивости уставился в пространство. - Тогда снова соберу. Если сумею, - спокойно ответил я. - Мы никогда не пользовались такими методами, Кэвел. - Но мы никогда и не имели дело с лунатиком, который может нас стереть в порошок. - Так, так, - покивал он головой. - Кто станет первым объектом твоего внимания? - Мистер Макдональд. Не считаете ли вы странным, сэр, что из всех основных действующих лиц лишь один Макдональд не бросил на себя ни единой тени подозрения? Это очень любопытно. Возможно, он забыл о себе, когда наводил подозрения на других? Наш мир необычайно грязен, и я немедленно настораживаюсь, когда вижу человека чище свежевыпавшего снега. Шеф молча посмотрел на меня, затем глянул на часы. - Когда возвратишься, поспи пару часов. - Высплюсь, когда верну дьявольский микроб на место. - Трудно долго продержаться без сна, Кэвел, - сухо сказал он. - Я все быстро закончу. Обещаю. Через тридцать шесть часов дьявольский микроб будет в Мортоне. - Через тридцать шесть часов... - Он долго и многозначительно молчал. - Если бы это сказал кто-то другой, я рассмеялся бы ему в лицо. Но тебя я слишком хорошо знаю. И все же... тридцать шесть часов! - Он покачал седой головой. Воспитанный в старых традициях, он был слишком вежливым, чтобы обозвать меня дураком или хвастуном. - Дьявольский микроб, говоришь... А как же... а как же с убийцей? - Важно вернуть эту страшную культуру бактерий. Это главное. А убийство сейчас дело второе: кто убил - сам или другому поручил, - пусть теперь остерегается. - Я больше за тебя опасаюсь. Будь предельно осторожен, Кэвел, не мне тебя учить, но учти: преступник умнее и опаснее тебя. - Он протянул руку и коснулся моего рукава чуть ниже левого плеча. - Полагаю, ты не расстаешься с "хэкати" и ночью. Я ведь не давал тебе разрешения на ношение оружия. - Я им только беру на испуг, сэр. - Доводить людей до сердечных приступов не значит пугать. Не задерживаю тебя, мой мальчик. Как Мэри? - Хорошо, сэр. Передает вам привет. - Из Альфингема, конечно. - Он на минуту забыл, что я был единственным подчиненным, который не съеживается под его суровым взглядом. - Не одобряю, что ты вмешиваешь в эту историю моего единственного ребенка. - Мне нужно на кого-то опереться. Кроме Мэри, не на кого. Вы знаете свою дочь так же хорошо, как и я. Она не любит нашу профессию, но чем больше не любит, тем больше труда стоит держать ее в неведении. Она считает, что мне нельзя оставаться одному. Словом, последние сутки она обретается в Альфингеме. Шеф пристально поглядел, тяжело кивнул и повел меня к выходу. Макдональд - большой, грузный человек, в возрасте далеко за сорок, с хорошей гладкой кожей лица и наигранно твердым взглядом, какой часто встречается среди определенного слоя праздных землевладельцев, большую часть времени проводящих на открытом воздухе, в седле, охотясь на лисиц. У него были рыжеватые волосы, рыжие брови, рыжие усы, а полное гладкое лицо, покрытое красноватым загаром, указывало на его пристрастие к вкусной еде, хорошему винному погребу, ежедневному бритью и на пошаливающее сердце. Несмотря на высокомерие, на гусарство, Макдональд был довольно привлекательным субъектом, но в тот момент он выглядел не лучшим образом. Да и кто выглядел бы хорошо, протирая заспанные глаза при встрече непрошеного гостя в шесть шестнадцать утра. - Приветствую. - Возможно, я выбрал не то слово. - Какого черта! С чего это вы приходите сюда и барабаните в дверь в кромешной тьме? - возмутился Макдональд, еще плотнее запахнул халат и поежился, вглядываясь в рассветные сумерки, чтобы убедиться, что это действительно я. - Кэвел! Что это, черт возьми, значит?! - Прошу прощения, Макдональд. - Я терпеливо и вежливо пытался наладить разговор. - Конечно, время неподходящее, но нам серьезно надо поговорить. - Нет на свете ничего столь важного, черт возьми, из-за чего стоит в такое время вытаскивать человека из постели, - зло сказал он. - Все, что мне известно, я уже сообщил полиции. Если есть еще вопросы, то можете увидеть меня в Мортоне. Простите, Кэвел. До свидания. Или доброе утро. - Он сделал шаг назад и хотел хлопнуть дверью перед моим носом. Терпение мое лопнуло. Я сунул пятку правой ноги в дверь раньше, чем был повернут ключ, и резким толчком д0 распахнул ее. Удар по больной ноге дверью был довольно ощутим, но это ничто по сравнению с болью, которая досталась от двери Макдональду. Он схватился за локоть и заплясал танец дервиша с подходящими к данному случаю проклятиями. Выкрики были впечатляющи. Я вошел в дверь, но прошел еще десяток секунд, пока он осознал, что я стою рядом. - Убирайтесь, - зарычал он с искаженным от боли лицом. - Вон из моего дома сейчас же!.. Вы... - Он хотел ударить меня в пах, но я пресек его попытку. - Двое убиты, Макдональд. На свободе безумец, имеющий возможность увеличить эту цифру до двух миллионов. У вас есть шанс не попасть в их число. Мне немедленно нужно получить от вас кое-какие разъяснения. - Ему нужно! Да кто ты такой?! - Его толстые губы изобразили полуусмешку, полугримасу. - Все знаю, Кэвел. Изгнан из Мортона за то, что не мог держать язык за зубами и держать пасть закрытой. Обыкновенный частный детектив, рассчитывающий поживиться на крупном деле, вместо того чтобы заниматься маленькими грязными бракоразводными делишками. Бог знает, как вы пробрались сюда, но я позабочусь, чтобы вас вышибли отсюда с треском. Кто вам дал право допрашивать меня? Вы не полицейский. Где ваши документы? Покажите! - Все это он произносил с презрительной издевкой. Я не мог ему предъявить никаких документов, но зато вытащил "хэкати", считая, что этого будет достаточно для прекращения показного шума и угроз. Но получилось иначе. Зря я думал, что этого будет более чем достаточно доктору Макдональду. - Боже! - засмеялся он отвратительным, отнюдь не похожим на звон серебряных колокольчиков смехом. - Размахивать пистолетом! В шесть утра! А дальше что? Дешевый приемчик. У меня есть номер вашего телефона, Кэвел, клянусь господом! Один звонок старшему инспектору Харденджеру поставит вас на место, мистер дешевый мелкий детектив. Он и после работы старался, очевидно, соблюдать точность: возможно, я и был дешевым, но все же на пару дюймов выше него и несколько тяжелее. Телефон стоял на столике рядом. Он сделал два шага к нему, а я один к Макдональду, направив пистолет чуть пониже груди. Когда он прыгнул на меня с большим складным ножом, я успел отскочить, и он тут же рухнул на пол. Удар был жестокий, мне это даже самому не понравилось, но мысль о безумце с дьявольским микробом не нравилась мне еще больше. Нужно было беречь каждую секунду. Позже, когда все кончится, я принесу извинения Макдональду. Но не сейчас. Он катался по полу, обхватив руками живот, скуля от боли и пытаясь глотнуть широко раскрытым ртом воздух. Через минуту он сделал попытку встать на ноги, все еще держась за солнечное сплетение и задыхаясь. Лицо его посерело, а глаза налились кровью. Злость на него прошла. - Вам крышка, Кэвел, - прохрипел он, задыхаясь. - Слишком много вы на себя берете. Нападение без причины... - Он вздрогнул и умолк, увидев приближающуюся к лицу рукоять "хэкати". Инстинктивно он закрыл лицо обеими руками, но тут же застонал от боли, получив удар под ложечку. На этот раз он лежал бездыханным дольше прежнего, а когда наконец, шатаясь, поднялся на ноги, то выглядел довольно неважно. - Его глаза по-прежнему светились яростью, но теперь в них был еще и страх. Подняв "хэкати", я сделал два шага к нему. Макдональд машинально отступил на столько же назад и, наткнувшись на кушетку, тяжело плюхнулся на нее. Лицо его выражало гнев, возмущение и боязнь получить еще удар. Мы оба злились. Я - за свой поступок, он - потому, что вынужден был подчиниться мне. Макдональд не хотел говорить, но оба мы знали, что он заговорит. - Где вы были, когда убили Бакстера и Кландона? - спросил я, все еще держа наготове "хэкати". - Узнайте у Харденджера, - вяло ответил он. - Дома. С тремя друзьями играл в бридж. Почти до полуночи. - С друзьями? - Старый сослуживец, местный доктор и викарий. Этого вам достаточно, Кэвел? - Вероятно, он приходил в себя. - Никто лучше докторов не разбирается в смертях. Раньше и священники лишались сана за это. - Я поглядел на серый набивной ковер: если кто уронит бриллиантовую галстучную булавку в такой ворс, то придется вызывать ищейку. Потом произнес спокойно: - Гляньте на рисунок этого ковра, доктор. Пятьсот фунтов зарплаты не дают возможности покупать такие ковры. - Вы приехали меня оскорблять, Кэвел? - К нему возвращалось самообладание, а я хотел только, чтобы он не вел себя глупо и не схлопотал еще. - Тяжелые шелковые портьеры, - продолжал я, - стильная мебель, прекрасная хрустальная люстра, большой дом. Спорю, что весь он богато обставлен. Откуда у вас деньги, доктор? Играете в пульку? Шулер? Он с минуту глядел на меня так, будто собирался послать к черту, я даже приподнял "хэкати" ровно настолько, чтобы заставить его отказаться от своего намерения. - Я холостяк, иждивенцев не имею. Могу потрафить своим вкусам, - задыхаясь от гнева, сказал он. - Счастливец. Где были прошлой ночью между девятью и одиннадцатью часами? - Дома, - нахмурившись, сказал он. - Уверены? - Конечно, уверен. - Он, по-видимому, решил, что лучше всего и безопасней изобразить скрытое негодование. - Свидетели есть? - Я был один. - Всю ночь? - Всю ночь. Моя домработница приходит утром в восемь. - Это может плохо для вас обернуться, отсутствие свидетелей. - На что вы намекаете? - озадаченно спросил он. - Скоро узнаете. Вы не водите машину, доктор, не так ли? - Как ни странно, вожу. - Но в Мортон ездите в военном автобусе? - Да, я предпочитаю... Это вас не касается. - Верно. А какую машину вы водите? - Спортивный автомобиль. - Какой марки? - "Бентлик-континенталь". - "Континенталь". Спортивный автомобиль, - я буравил его взглядом, но он уставился в ковер - возможно, все же обронил бриллиантовую булавку - Ваш вкус к машинам такой же, как и к коврам. - Это старая машина. Подержанная. - Когда купили? - Какое это имеет значение? Под что вы подкапываетесь, Кэвел? - резко спросил он. - Когда купили? - Два месяца назад. Или три. - Он вновь уставился в ковер. - Говорите, машина старая? Сколько ей лет? - Четыре года. - Четыре года! Такой "континенталь" не продают по цене консервной банки. Он стоит пять тысяч фунтов. Откуда у вас появилось пять тысяч фунтов три месяца назад? - Наличными я заплатил всего тысячу, а остальные буду отдавать три года. Так многие покупают, вы это знаете. - Расширенная кредитная система после долгих уговоров. Это для таких, как вы. Для меня и мне подобных это считается дорогой покупкой. Давайте-ка поглядим на ваше дорогостоящее соглашение. - Он показал мне договор. Беглого взгляда было достаточно, чтобы убедиться в правдивости его слов. - Какое у вас жалованье, доктор Макдональд? - спросил я. - Немногим больше двух тысяч в год. Правительство не очень щедро. Он перестал возмущаться и злиться. Интересно, почему? - Итак, после уплаты налогов и вычета прожиточного минимума у вас не останется и тысячи в конце года, а в три года вам не набрать трех тысяч. И все же, согласно соглашению, вы должны в три года выплатить четыре с половиной тысячи плюс проценты. Как вы думаете решить эту математическую шараду? - У меня имеются два страховых полиса, по которым я получу в будущем году. Сейчас их вам покажу. - Не беспокойтесь. Скажите лучше, доктор, чем вы так расстроены? - Я не расстроен. - Не врите. - Ладно, вру. Да, я взволнован, нервничаю. Ваши вопросы подействуют любому на нервы. Возможно, он и прав. - И почему это вас так волнует, доктор? - спросил я. - Почему? Еще спрашивает! - Он со злобой взглянул на меня и снова уткнулся в ковер, снова принялся за поиски бриллиантовой булавки. - Мне не нравится тон ваших вопросов. Мне не нравится, куда вы клоните. И никому бы не понравилось. - А куда это я клоню? - Не знаю. - Он помотал головой, не поднимая глаз. - Вы хотите доказать, что я живу не по средствам. Не знаю. Не знаю, куда вы клоните. - Глаза у вас нынче красные, доктор, и, простите, от вас несет виски так, будто вы всю ночь пили. Провели ночь за бутылкой? Нет, положительно вам пошла на пользу пара ударов в солнечное сплетение. Любопытно, а вы у нас всегда считались умеренно пьющим. Вы были один всю ночь, а умеренно пьющие не пьют в одиночестве. Именно поэтому они и умеренные. Вы одиноко пили ночью, и пили много, доктор. Любопытно, почему? Волновались? Ожидали появления Кэвела с его назойливыми вопросами? - Перед сном я обычно немного выпиваю, - сказал он, оправдываясь и по-прежнему разглядывая ковер. Теперь он пытался скрыть выражение лица. - И представьте, не стал от этого алкоголиком. Много ли - один стаканчик? - Или два, - поддакнул я, - но когда стаканчик превращается в целую бутылку виски, то это уже не стаканчик. - Я огляделся и спросил: - Где ваша кухня? - Что вы... - Черт возьми, не тяните. - Пройдите прямо. Я вышел из комнаты и очутился в безупречно сияющем сталью и никелем чудовище, которое предназначалось для операционной, но в последний момент почему-то превратилось в кухню. Это тоже требовало денег. В сияющей раковине нашлось убедительное доказательство, что доктор Макдональд не ограничился перед сном стаканчиком. Почти пустая бутылка виски с валяющейся рядом отвинченной металлической пробкой. Грязная пепельница, полная смятых окурков сигарет. Услышав за спиною шаги, я оглянулся. У порога стоял Макдональд. - Ладно, - устало сказал он. - Да, я пил. Пил несколько часов подряд. Я не привык к подобному, Кэвел. Я не полицейский. И не военный. Два страшных убийства. - Его передернуло: если он играл, то играл отлично. - Бакстер многие годы был моим лучшим другом. Почему его убили? Остановится ли убийца на этом? Знаю, что может натворить этот дьявольский микроб. О боже! У меня есть все причины волноваться. Даже слишком много причин. - Это так, у вас была причина, - согласился я, - и даже сейчас имеется. Впрочем, я уже напал на след преступника. Возможно, вы будете его следующей жертвой. Об этом стоит задуматься. - Ради бога, убирайтесь и оставьте меня в покое, бессердечный сатана, - простонал он. - Ухожу моментально. Держите двери на замке, доктор. - Вы еще пожалеете, Кэвел. - Едва я сообщил о своем намерении уйти, он снова расхрабрился. - Посмотрим, будете ли вы таким наглым, когда вас вызовут в суд и обвинят в насилии. - Не болтайте глупости, - коротко бросил я, - никогда вас и пальцем не трогал. Никаких следов нет, значит, вы на меня наговариваете. Но и тут я вас опережу. Я вышел из дома. Увидел очертания гаража, где должен находиться "бентлик", но меня он ни в коей мере не интересовал. Если люди хотят иметь симпатичную, неброскую и обычную машину для воровских или тайных дел, то никогда не будут брать в кредит "бентлик-континенталь". Я остановился у телефона-автомата и под предлогом уточнения адреса Грегори сделал два коротких звонка - Уйбриджу, который, я знал, не мог помочь мне, и - Кливдену, который и дал нужный адрес. Оба они весьма нервно восприняли мои звонки на заре, но успокоились, когда я объяснил, что мне срочно нужен адрес, поскольку расследование достигло критической стадии и может задержаться еще на день. Оба старались расспросить о ходе поисков, но ничего не добились, ведь мне действительно ничего не было известно. В 7.15 утра я нажимал звонок двери в дом доктора Грегори, точнее - дом, где жил доктор Грегори. Пансион высшего класса, который содержала вдова с двумя дочерьми. У подъезда стоял морской синевы "фиат-2100" - автомобиль Грегори. Было еще совсем темно, холодно и сыро. Я очень устал, и нога так сильно болела, что я с трудом соображал, что же надо делать. Дверь открылась, вышла полная седая женщина. Это была сама хозяйка, миссис Уитхорн. По слухам, хозяйка беспечная, довольно свободных правил вольготного пансиона. Желающих поселиться в этом пансионе было много: хозяйка славилась своими кулинарными способностями. - Кого это принесло так рано? - добродушно-ворчливо спросила она. - Надеюсь, не полицию. - Именно ее, миссис Уитхорн. Моя фамилия Кэвел. Мне хотелось бы видеть доктора Грегори. - Бедный доктор Грегори! Он уже достаточно общался с вашими людьми. Ну, заходите-ка лучше, а я пойду посмотрю, встал ли он. - Укажите его комнату, я сам отыщу, если не возражаете, миссис Уитхорн. - Она на минуту замешкалась и потом неохотно объяснила, куда идти. Пять ярдов по большому холлу, затем в боковой проход и - я оказался у двери с табличкой, на которой написано его имя. Грегори уже был на ногах, но, должно быть, только что встал. На нем был поношенный коричневый халат, наброшенный поверх пижамы. Он еще не успел побриться. - Кэвел? - сказал он без особой радости. Встречающие на рассвете полицию редко бывают дружелюбно настроены. Но, в отличие от Макдональда, он был по крайней мере любезен. - Входите-ка. Садитесь. Вид у вас очень усталый. Я чувствовал себя именно так. Сел на предложенный стул и огляделся. У Грегори не было такого пристрастия к мебели, как у Макдональда, но ведь он жил в пансионе. Комната, где мы находились, служила кабинетом, а спальня, наверное, была за дверью дальней стены. Потертый, но все же приличный ковер, пара кресел, тяжелый дубовый стол с плетеным креслом, пишущая машинка и одна стена, полностью занятая книгами, - вот и все, что здесь было. В каминном очаге виднелись остатки вчерашнего огня - белый пепел от сгоревших березовых поленьев. В довольно холодной комнате воздух был спертым. Грегори еще не соблазнился скверной привычкой англичан открывать окна при любой погоде. В воздухе чувствовался какой-то странный запах, слабый, трудноуловимый. - Чем могу быть полезен, Кэвел? - спросил Грегори. - Обычные вопросы, доктор Грегори, - спокойно сказал я. - Знаю, время весьма неподходящее, но сейчас дорога каждая минута. - Вы совсем не спали? - проницательно спросил он. - Еще нет. Я был занят... визитами. Боюсь, эти визиты не прибавят мне популярности. Я только что от доктора Макдональда. Кажется, он не очень обрадовался, что его вытащили из постели. - Макдональду это наверняка не понравилось, - деликатно сказал Грегори. - Он довольно несдержанный человек. - Вы с ним в хороших отношениях? Друзья? - Скорее коллеги. Я ценю его работу. Но почему вы об этом спрашиваете, Кэвел? - Неизлечимое любопытство. Скажите, доктор, у вас имеется алиби на прошлую ночь? - Конечно, - озадаченно ответил он. - Я все рассказал мистеру Харденджеру. С восьми и почти до полуночи я был на дне рождения дочери миссис Уитхорн... - Простите, - перебил я его, - речь идет о позавчерашней ночи, не прошедшей. - Ага, - с беспокойством поглядел он на меня, - что, были... были еще убийства?.. - Больше не было, - успокоил я его. - Итак, доктор? - За позапрошлую ночь? - слегка улыбнувшись и пожав плечами, переспросил он. - Алиби? Если бы я знал, что мне нужно будет представить алиби, я бы незамедлительно представил. Какое время вас интересует, мистер Кэвел? - Скажем, между девятью тридцатью и десятью тридцатью вечера. - Увы, не могу. Кажется, у меня нет алиби. Я сидел в своей комнате и работал над книгой. Можете назвать это трудовой терапией после всего случившегося. - Он помедлил и затем, будто извиняясь, произнес: - Впрочем, не весь вечер. После обеда, примерно с восьми до одиннадцати. В некотором роде я отлично поработал: целых три страницы. - Он улыбнулся несколько иначе. - Для такой книги, какую я пишу, мистер Кэвел, большое достижение и страница в час. - А какого рода эта книга? - По неорганической химии. - Он покачал головой и задумчиво добавил: - Люди не будут толпиться у книжных прилавков, чтобы купить ее. Круг читателей моей книги, ввиду ее специфичности, ограничен. - Эта книга? - кивнул я в сторону стопки листов. - Да. Я начал писать ее в Турине, не помню уж сколько лет назад. Если желаете, взгляните, мистер Кэвел. Но, боюсь, она вам ничего не скажет. Помимо того, что она написана по узкой теме, она еще на итальянском. Когда пишу, то предпочитаю итальянский язык. Я не сказал ему, что могу читать по-итальянски так же хорошо, как он говорит по-английски. Вместо этого я спросил: - Вы ее сразу печатаете на машинке? - Ну да. Мой почерк, как у многих ученых, почти невозможно разобрать. Одну минуточку!.. - Он задумчиво потер ладонью острый, с синеватым отливом подбородок. - Машинка. Должно быть, ее слышали. - Именно потому я и спросил. Думаете, ее слышно? - Не уверен. Я специально выбрал эту комнату, чтобы никому не докучать стуком машинки. Надо мной и сбоку нет спальных комнат. Подождите. Да, да, кажется, я слышал включенный телевизор за соседней дверью. - Потом повторил с сомнением: - Вроде бы слышал. За дверью находится, как ее гордо называет миссис Уитхорн, телевизорная комната, впрочем, не часто посещаемая миссис Уитхорн с дочерьми, не часто. Но, уверен, что-то я слышал. Гм, почти уверен. Давайте спросим. Мы прошли на кухню, где миссис Уитхорн и одна из ее дочерей готовили завтрак. Аромат жареного бекона еще сильнее дал мне почувствовать собственную усталость. Показалось, что и нога заныла сильней. В минуту мы выяснили, что в тот вечер шел часовой фильм о сборе винограда. Миссис Уитхорн и дочери просмотрели его до конца. Фильм начался ровно в десять. Когда они проходили мимо двери доктора Грегори и когда смотрели программу, слышали звук пишущей машинки. Правда, приглушенный, но достаточно явственный. Миссис Уитхорн тут же заметила, что доктор Грегори плохо поступает, мало уделяя времени отдыху, но она понимает, что доктор Грегори наверстывал время, которое провел на дне рождения ее дочери - единственное развлечение за многие недели труда. Доктор Грегори не пытался скрыть, что доволен. - Очень благодарен почтенному фильму, показанному в тот вечер, а также вам, миссис Уитхорн. - Затем улыбнулся мне: - Ваши сомнения рассеялись, мистер Кэвел? - У меня их и не было, доктор, но работа полицейского состоит в проверке самых мелких фактов. Доктор Грегори проводил меня до парадной двери. Было еще темно, холодно и очень сыро, однако уже можно было разглядеть, как на гудронированном шоссе плясал дождь. Я подумал, как лучше ответить ему о ходе расследования, и Грегори действительно спросил об этом: - Я не прошу вас раскрывать профессиональные тайны, мистер Кэвел, но, гм... полагаете, вам удастся поймать этого дьявола? Есть ли какие успехи? - За последние полсуток их оказалось больше, чем требуется. Расследование вывело меня на верный след. Я бы сказал, вывело вплотную... если не учитывать, что я вновь наткнулся на глухую стену. - Через стену можно перелезть, мистер Кэвел. - Конечно. Я перелезу через нее, - и, помолчав, добавил: - Не знаю, следовало ли мне говорить об этом, но, уверен, вы никому не расскажете. Он стал горячо заверять, что будет нем, как могила, и мы расстались. Проехав с полмили, я остановился, зашел в телефон-автомат и позвонил в Лондон. - Не спали, Кэвел? - вместо приветствия спросил Шеф. - Нет, сэр. - Что поделаешь, я тоже в таком положении. Кажется, нажил себе врагов, вытаскивая из постели людей среди ночи. - Не меньше меня, сэр. - Пожалуй. Есть какие-нибудь результаты? - Ничего особенного. А у вас, сэр? - Чессингем. Нет никаких данных, что он владел гражданскими водительскими правами. Возможно, имеются в другом месте, не в Англии, хотя и маловероятно. Что касается его армейского послужного списка, то он, оказывается, был в королевском армейском батальоне по обслуживанию. - Вот как. Тогда есть шансы обнаружить, что он имел права. Вы обнаружили, сэр? - Мне удалось только установить факт службы Чессингема в армии, - сухо сказал Шеф. - Он действительно служил. Аппарат военного министерства необычайно медленно работает ночью, но оживляется днем. К полудню мы что-нибудь из них выудим. Зато мы получили некоторые довольно любопытные цифры, касающиеся Чессингема, их нам предоставил полчаса назад управляющий банком. Он продиктовал мне цифры и повесил трубку. Я устало залез в машину и поехал к дому Чессингема. Через четверть часа я был там. В полумраке наступавшего рассвета куб дома с его нижним подвальным помещением выглядел неприятнее и мрачнее прежнего. Но мои впечатления сейчас не имели никакого значения. Я взлетел по истертым ступеням и позвонил. Открыла Стелла Чессингем. Она была чисто и привлекательно одета, цветастый халатик ей очень шел, волосы гладко зачесаны, но лицо бледное, а серые глаза усталые. Когда я сказал, что хочу видеть ее брата, она не проявила восторга. - Входите, - нехотя сказала она. - Мама еще в постели. Эрик завтракает. Снова дразнящий запах бекона и яичницы. Снова я почувствовал слабость. Чессингем взволнованно поднялся и нервно поздоровался: - Доброе утро, мистер Кэвел. Отвечать тем же мне не хотелось. Я равнодушно поглядел на него, как смотрят только полицейские и официанты, и сказал: - Мне придется задать вам еще несколько вопросов, Чессингем. Я провел бессонную ночь и не настроен разоблачать ваши увертки. Отвечайте откровенно. Этой ночью мы узнали некоторые любопытные подробности, выводящие на вас. - Я взглянул на его сестру: - Мисс Чессингем, не хочется вас расстраивать без надобности. Лучше бы я побеседовал с вашим братом наедине. Она посмотрела на меня, широко раскрыв глаза, и собиралась было уйти, но голос брата остановил ее: - Останься здесь, Стелла. Мне нечего скрывать. Сестра все обо мне знает, мистер Кэвел. - На вашем месте я не проявлял бы столько уверенности, - холодно произнес я и сурово поглядел на него. - Если хотите остаться, мисс Чессингем, то оставайтесь. Но помните, я просил вас удалиться. Оба они были бледны и чрезвычайно напуганы. Учитывая мою способность запугивать людей, меня бы в любой момент взяли в центральную европейскую секретную полицию, в Интерпол. Я приступил к допросу. - Что вы делали в прошлый вечер, Чессингем? Скажем, около десяти часов? - Вчера вечером? - заморгал он. - Почему я должен был считать каждый свой шаг вчера вечером? - Вопросы задаю я. Пожалуйста, отвечайте. - Я... я был дома. Со Стеллой и матерью. - Весь вечер? - Конечно. - Отнюдь не "конечно". Кто может подтвердить, что вы находились дома? - Только Стелла и мать. - Только мисс Чессингем. В десять часов ваша мать обычно уже в постели. - Да, в постели. Я забыл. - Не удивлен. Вы забыли мне сказать, что служили в королевском армейском батальоне обслуживания. - В батальоне?.. - Он опустился за стол, конечно, не для того, чтобы продолжать завтрак. Едва заметное движение руки подсказало мне, что он сжал ладони. - Да, это правда. Но как вы узнали? - Птичка начирикала мне на ушко. Та же птичка сказала, что вы водили армейский грузовик. - Мне ничего не оставалось, как слегка слукавить. Что делать, время было не на моей стороне. - А вы говорили, что не водите. - Да, я не могу. - Он бросил взгляд на сестру и снова посмотрел на меня. - Это ошибка. Кто-то ошибся. - Вот видите, Чессингем, а вы отказываетесь. А если к вечеру вам будут представлены четыре свидетеля, которые под присягой подтвердят, что видели вас за рулем? - Возможно, один-два раза я и пробовал. Я... я не помню. У меня нет прав. - Надоело! - сказал я с отвращением. - Вы ведете себя по-дурацки. А вы не кретин, Чессингем. Перестаньте увиливать и корчить из себя дурачка. Вы можете водить машину. Признайтесь. Мисс Чессингем, ведь ваш брат может водить, не правда ли? - Оставьте Стеллу в покое! - выкрикнул побледневший Чессингем. - Вы правы, черт вас возьми! Я могу водить... кое-как. - Думаете, поступили очень разумно, оставив "бедфорд" у своего дома два дня назад? Предполагали, что полиции никогда и в голову не придет подозревать кого-то в столь очевидном? - Никогда и близко не был у этой машины! - закричал он. - Клянусь. Клянусь, что не был у этой машины! Я испугался, когда вы вчера пришли к нам, и решил сделать все, чтобы доказать свою невиновность. - Невиновность? - засмеялся я смехом полицейского. - Снимки Юпитера, по вашему утверждению, вы сами делали. Как вы их сняли? Смастерили приспособление для автоматического фотографирования, когда вы здесь отсутствуете, а находитесь в Мортоне? - Ради бога! О чем вы говорите?! - обезумел он. - Приспособление? Какое, к черту, приспособление?! Да переверните вверх дном весь дом и найдите... - Не будьте столь наивным, - перебил я. - Вы могли припрятать его в лесу, где-нибудь за полсотни миль от дома. - Мистер Кэвел! - Возмущенная Стелла встала передо мной со сжатыми кулачками. - Вы совершаете чудовищную ошибку. Эрик ничего не имеет общего с... ни с чем. С этим убийством. Ничего, говорю я вам! Я знаю. - Вы были с ним после десяти тридцати в тот вечер? В его обсерватории? Если не были, милая леди, вы ничего не знаете. - Я знаю Эрика! Знаю, что он совершенно не способен на... - Личные аттестации меня не интересуют, - перебил я. - Если вы столько знаете, то, может быть, объясните, как ваш брат положил за последние четыре месяца тысячу фунтов в банк? Пятьсот фунтов третьего июля и столько же третьего октября. Сможете объяснить? Они испуганно переглянулись, не скрывая этого. Чессингему удалось заговорить не сразу, а когда он заговорил, голос был хриплым и дрожащим. - Это клевета! Кто-то хочет меня оклеветать. - Не кричите и объясните вразумительно, - устало сказал я. - Откуда эти деньги, Чессингем? Прежде чем ответить, он помолчал с минуту. - От дяди Джорджа, - жалким шепотом произнес он, уставившись в потолок. - Очень любезно с его стороны, - мрачно сказал я. - Кто же он такой? - Мамин брат, - все еще шепотом пояснил он. - Проклятье нашей семьи. Он утверждал, что совершенно невиновен в преступлениях, которые ему приписали, но факты были так убедительны, что ему пришлось бежать из Англии. Я пристально поглядел на него. Такой двусмысленный разговор не очень-то был мне по душе, особенно после бессонной ночи в восемь часов утра. - О чем вы говорите? Какие преступления? - Не знаю, - отчаянно сказал он. - Мы никогда не видели его... он два раза звонил в Мортон. Мама никогда о нем не упоминала, мы до недавнего времени даже не подозревали о его существовании. - Вы об этом тоже знали? - спросил я Стеллу. - Конечно, знала. - А ваша мать? - Разумеется, - ответил Чессингем, - ведь я говорил, что она никогда не упоминала о нем и его существовании. Во всяком случае, в чем бы его ни обвиняли, это неприятно. Он сказал, если мама узнает, от кого деньги, то назовет их грязными и откажется от них. Мы... и Стелла... хотим послать ее за границу лечиться. Эти деньги помогут. - Да, они вам помогут взобраться на виселицу в Олд-Бейли, - грубо сказал я. - Где родилась ваша мать? - В Альфингеме, - ответила Стелла, так как Чессингем был не в состоянии отвечать. - А как ее девичья фамилия? - Джей Барклай. - Где у вас телефон? Хочу позвонить. Она сказала где, я вышел из холла и соединился с Шефом. Через четверть часа я вернулся. Оба сидели в тех же позах. - Господи, да вы прекрасная пара, - восхищенно воскликнул я, - конечно, вам и в голову не приходило обратиться в Сомерсет. Что бы получилось? Вы знали, что потеряли бы время. Дядя Джордж никогда не существовал. У вашей матери никогда не было брата. И для вас это не новость. Ну-с, Чессингем, у вас было время придумать более подходящее объяснение. Не уверен, что вы придумаете что-либо более оригинальное о давшем вам тысячу фунтов человеке. - Он и не придумывал. Он безнадежно уставился на меня, затем поглядел на сестру и себе под ноги. Я сказал ободряюще: - Ну, не надо торопиться. У вас будет несколько недель придумать историю получше. Однако хотелось бы повидать вашу маму. - Оставьте ее в покое, черт вас возьми. - Чессингем так стремительно вскочил, что опрокинул стул, на котором сидел. - Моя мать больная старая женщина. Оставьте ее в покое, слышите, Кэвел?! - Пожалуйста, пойдите и скажите вашей маме, что через минуту я поднимусь к ней, - обратился я к Стелле. Чессингем рванулся ко мне, но его сестра встала между нами. - Не надо, Эрик. Пожалуйста, успокойся. - Она посмотрела на меня, будто пригвоздила взглядом к стене, и сказала горько: - Разве ты не видишь, что мистер Кэвел - человек, который все делает по-своему? В этом она была права. Беседа с миссис Чессингем заняла не более десяти минут, не самых приятных в моей жизни. Когда я спустился вниз, они ждали меня в холле. С наполненными слезами глазами Стелла подошла ко мне, бледная и испуганная. - Вы совершаете чудовищную ошибку, мистер Кэвел, чудовищную ошибку. Эрик мой брат. Я знаю его, я знаю его. Клянусь, он абсолютно ни в чем не виновен. - У него будет возможность доказать это. - Иной раз я ненавидел себя, и сейчас настало именно такое время. - Чессингем, благоразумнее для вас было бы собрать чемодан. Запастись, по крайней мере, дня на два. - Вы забираете меня? - отрешенно и безнадежно спросил он. - У меня нет ни ордера, ни права на это. Кто-нибудь другой придет, не беспокойтесь. И не глупите. Даже мышь не пробежит сквозь кордон вокруг этого дома. - К-к-кордон? - захлопал он глазами. - Хотите сказать, что полиция вокруг... - Думаете, мы хотим, чтобы вы улетели из страны первым же рейсом? - спросил я. - Как ваш старый дорогой дядя Джордж? Это под занавес были самые подходящие слова. И я оставил их размышлять над ними. Хартнелл был очередным и последним, кого я хотел посетить перед завтраком в это утро. На полпути к нему я зашел в телефон-автомат и позвонил в "Вогоннер". Вскоре к телефону подошла Мэри. Спросила, как я себя чувствую, я ответил, что великолепно. Она обозвала меня лгуном. После этого я сказал, что вернусь в отель к девяти, и попросил приготовить завтрак, а к нему пригласить, если возможно, Харденджера. Закончив разговор, я вышел из будки. Машина моя стояла невдалеке, и я поспешил к ней, так как все еще шел холодный дождь. Но, полуоткрыв дверцу машины, я замер и уставился на некую направляющуюся в мою сторону личность. Совсем забыв, что спешу, я разглядывал среднего возраста человека, хорошо одетого, в плаще и фетровой шляпе, который вел себя довольно нелепо. Он шел в ста ярдах от меня по полной воды придорожной канаве, размахивая широко раскинутыми руками, и гнал перед собой ногой ржавую консервную банку. С каждым ударом из-под его ноги разлетались веером брызги воды. Некоторое время я наблюдал это представление, пока не почувствовал, что барабанящий по спине дождь проник за шиворот и ноги промокли. Даже если это сбежавший из бедлама сумасшедший, не стоило смотреть на него дольше. Не отрывая взгляда от этого привидения, я скоренько уселся в машину, но, захлопывая за собой дверцу, тотчас почувствовал, что задачей этого типа, гоняющего банку под дождем, вовсе не было показывать уровень ненормальности в деревенском Уилтшире. Он просто отвлек мое внимание от заднего сиденья машины, где кто-то спрятался, скорчившись на полу. Я услышал шорох, хотел повернуться, но было поздно: дубинка уже опускалась. Моя левая нога еще не уперлась в педаль. Кроме того, неизвестный спрятался с левой, точнее - с моей слепой стороны. Дубинка опустилась на мой затылок пониже левого уха, сильно и точно. Я мгновенно потерял сознание, так что не почувствовал даже боли. Нельзя сказать, что я очнулся. Слово "очнулся" означает короткий и быстрый промежуток времени перехода от бессознательного к сознательному состоянию, но со мной было не так. В первое мгновение я ощутил, что лежу на чем-то твердом и мокром, потом это ощущение исчезло. Сколько времени я был без сознания, даже не мог представить. Постепенно сознание возвращалось все чаще и чаще, хотя от этого я лучше себя не чувствовал, ибо не только ощущал резкую тупую боль в голове, шее и правой стороне груди - будто тисками сдавило, но и не мог вообще шевельнуть телом. С трудом открыл я здоровый глаз, скосил его и увидел слабый свет из зарешеченного окна высоко в стене, почти под потолком. Я находился в каком-то подвале, сыром, полузатопленном, примерно как в доме Чессингема, лежал на недоделанном цементном полу среди мелких луж. Руки крепко связаны за спиной. Кисти онемели от тугих веревок - кто-то на славу потрудился, когда приволок меня и бросил здесь. Я попытался привстать, но не мог двинуться. Тогда, извиваясь, попытался сесть, и это после долгих усилий удалось. В глазах закрутились огненные круги. Немного придя в себя, огляделся. Ноги связаны. Рядом стояли высокие, доходящие до окна винные чаны - веревка протянулась от щиколоток к какой-то ржавой скобе. Чаны тянулись вдоль всей стены. Шнур руками развязать было невозможно. Даже горилла не могла бы перегрызть этот пластиковый линь. Потихоньку, стараясь не делать резких движений, ибо у меня от них туманилось в голове, стал осматривать подвал. Окно, закрытая дверь, винные чаны. И я среди них. Впрочем, могло быть и хуже. По крайней мере, никто не залил подвал водой, чтобы утопить меня, никто не пустил удушающий газ, не было змей и зловещих черных тарантулов. Только пустой подвал - и я в нем. И все же положение довольно скверное. Я подтянулся к винным чанам и попытался зацепиться ногой за шнур, которым был к ним привязан, но это только добавило мне боли, уже и так чрезмерной. Затем я попытался освободить руки, заранее зная бесполезность этой затеи. Мелькнула мысль, что я долго буду здесь умирать от голода и жажды. Спокойно, сказал я себе. Обдумай все без спешки, Кэвел. И я принялся обдумывать, но так ничего путного и не придумал, кроме подтверждения безвыходности моего положения. Плачевно. И тогда взгляд мой остановился на "хэкати". Несомненно, из левого отворота пальто торчала его ручка. Я удивился, как это те, приволокшие меня сюда, не обыскали меня. Вероятно, знали, что полицейский в Англии не носит оружия, а меня посчитали полицейским. Я приподнял плечо к голове, одновременно стараясь лицом отогнуть полу у пальто. На третьей попытке мне удалось зажать зубами ручку пистолета, но она выскользнула. Я сделал еще четыре попытки, бесполезных и мучительных. Круги снова завертелись у меня перед глазами, а резкая боль в груди убедила, что одно из ребер наверняка сломано. Пришлось дать себе отдых, прежде чем вновь возобновить попытки вытащить пистолет. Наконец, извиваясь червем, я кое-как встал на колени и изогнулся так, что "хэкати" выскользнул из чехла, но тут же потерял равновесие и упал прямо лицом на пол. Когда в конце концов вновь прояснилось в голове, я принялся доставать валяющийся пистолет. И вот в слабоосвещенном полутемном подвале я стоял на коленях, уставившись на него, размышляя, не могли ли приволокшие меня сюда позабавиться, вытащить обойму, а оружие вновь сунуть в чехол. Но судьба меня пожалела. Пистолет был на боевом взводе, и стрелка показывала цифру "9". Магазин был полон. Извиваясь на полу, я схватил "хэкати" связанными руками, взвел курок и потянул пистолет вправо, насколько позволяло левое плечо. Складки пальто мешали мне, но все же я сунул "хэкати" под себя и стал сгибать колени, пока ноги не оказались в пятнадцати дюймах от дула. Некоторое время я колебался, стрелять ли в шнур, связывающий мне щиколотки: шансов попасть в шнур, а не в ноги почти не было. Связанными за спиной, да к тому же онемевшими руками прицелиться точно я не мог. Скорее всего, результатом выстрела могло быть исполнение желания тех двух лондонских хирургов, которые хотели ампутировать мне ногу. И тогда я решил сосредоточить внимание на четырехжильном шнуре восемнадцати дюймов длиной, которым были привязаны мои ноги к винным чанам. Глубоко вздохнул и нажал на курок. Отдача от выстрела была так сильна, что показалось, будто я сломал большой палец. Гулкий звук выстрела оглушил, ударил мне по барабанным перепонкам, а пуля с визгом пролетела рикошетом всего лишь в полдюйме от головы. Спустя пару секунд я выстрелил вновь. Без колебаний, ибо знал, что если начну думать о пуле, проходящей рикошетом в полдюйме от головы, то никогда не решусь спустить еще раз курок. Грохот выстрела - и шнур перерезало пулей, как бритвой. Лучше сделать трудно. Кое-как я схватил обеими связанными руками стояк, которым крепились чаны, и, извиваясь, попытался встать на дрожащие от напряжения ноги. Потом для устойчивости облокотился локтем о первый попавшийся выступ и уставился в ожидании на дверь. Если кто-то войдет сюда узнать, в чем дело, что за грохот, то будет довольно легкой целью. До двери - футов шесть, а человек - не восемнадцатидюймовая веревка. Целую минуту простоял так на трясущихся, подгибающихся ногах, вслушиваясь и ничего не слыша, ибо оглох от выстрелов. Затем рискнул подобраться к высокому окну. Никого. Тогда допрыгал до двери и локтем нажал на ручку. Заперта. Я повернулся спиной к двери, нащупал дулом "хэкати" замок и нажал на курок. После второго выстрела дверь поддалась. Навалился на нее всем корпусом, и она распахнулась, а я вывалился через порог, тяжело рухнув на цементный пол. Если бы кто-то стоял за дверью, лучшего случая трахнуть меня дубинкой не представлялось. Но никто не стукнул меня, поскольку никого за дверью не было. И снова я кое-как поднялся на ноги. Нашел выключатель и включил свет плечом. Лампочка на коротком шнуре под потолком не зажглась. Наверное, перегорела, но, скорее всего, вообще в доме было отключено электричество. Воздух в подвале спертый, и это вернее всего говорило о заброшенности дома. Марш истертых ступеней лестницы вел во тьму. Я запрыгал по ступеням, балансируя, чтобы не потерять равновесие, но едва успел плюхнуться на ступень, чтобы не покатиться вниз. Мне показалось гораздо безопаснее и благоразумнее ползти вверх спиной, отталкиваясь от каждой ступени пятками. Дверь вверху также была замкнута, но у меня оставалось еще пять патронов. Замок поддался первому же выстрелу, и я оказался в комнате. Прихожая была высокой и узкой. Две двери по сторонам, обе закрытые, стеклянная дверь в дальнем конце, еще одна - рядом со мной, ведущая в заднюю половину дома, лестница вверх и бугристый паркетный пол, густо покрытый пылью, на которой отчетливо проступали отпечатки ног, ведущих от стеклянной двери к месту, где я стоял. На всем лежала печать заброшенности. Стало ясно, что поблизости нет ни единой живой души. Однако сколько времени я провалялся в подвале?.. Нельзя терять ни секунды. Я не хотел затаптывать следы и поэтому направился к боковой двери. Она оказалась открытой. Запрыгал дальше и вскоре оказался в хозяйственной части дома: кладовая, кухня, чулан. Как положено в старинном большом доме. Я прыгал через эти комнаты, открывая шкафы и выдвигая ящики на пол. И зря тратил время. Бывшие хозяева не оставили даже иголочной булавки, а мне нужно было что-то такое, чем можно избавиться от пут. Наружная дверь кухни была не заперта. Открыл ее и оказался под сильным дождем. Огляделся, но вокруг ничего не увидел и не смог ориентироваться. Разросшийся заброшенный сад окружала десятифутовой высоты зеленая изгородь, к которой годами не прикасались ножницы. Шелестели под черным плачущим небом сосны и кипарисы. Неподалеку смутно виднелись два деревянных строения. Большое походило на гараж, другое по размеру вдвое меньше. Я поскакал к последнему просто потому, что оно находилось ближе. Разбитая дверь болталась на ржавых петлях и противно заскрипела, когда я стал ее открывать. Здесь, очевидно, была мастерская. Возле грязного окна стоял верстак с массивными ржавыми тисками. Если бы они не так заржавели и я отыскал бы режущий инструмент, который можно зажать в тиски, то они пригодились бы мне. Но сколько ни глядел, не мог обнаружить ничего подходящего. Как и в доме, уезжавшие захватили с собой все. Стены мастерской совершенно голые. Только одна плетеная коробка, набитая наполовину всяким хламом, стояла посреди мастерской. Мне удалось открыть ее и вывалить содержимое на пол: кусочки дерева, ржавые отвертки, изогнутые куски железа, кривые гвозди. Наконец, попалось старое и ржавое полотно ножовки. Минут десять я закреплял его в тисках бесчувственными, будто парализованными руками. Еще десять минут ушло на распиливание шнуров вокруг запястий. Со связанными за спиной руками быстрее этого не сделать. Нужно было соблюдать осторожность, чтобы не перепилить заодно себе артерию или сухожилие, ибо руки мои ничего не чувствовали. Когда я распилил последний шнур и поднес руки к глазам, чтобы получше их рассмотреть, то увидел вдвое распухшие багрово-синие культяшки с порезанными запястьями и следами шнура. Что ж. Можно только надеяться, что ржавчина от ножовки не вызовет заражения крови. Я сидел на ящике около пяти минут и отчаянно ругался от боли, ожидая, когда спадут багровые пятна и восстановится нормальное кровообращение. Наконец, я почувствовал руками полотно ножовки и перепилил путы на ногах. Потом задрал рубашку, взглянул на правый бок и сразу заткнул ее в брюки, чтобы не расстраиваться. Бок весь был покрыт запекшейся кровью и сплошными синяками. Видать, меня сильно пинали. Тренировались на мне, как на футбольном мяче. Выходя из сарая, я на всякий случай держал "хэкати" наготове, хотя вряд ли кто мог оказаться поблизости. Я не стал проходить мимо дома: знал, что ничего, кроме следов, там не найду, а ими займутся люди Харденджера. От фасада дома петляла среди раскачивающихся сосен дорожка. И я поковылял по ней. Наверняка она вела к какой-то дороге. Пройдя несколько шагов, вдруг додумался своей отчаянно болевшей головой, что приволокшие меня сюда спрятали мою машину где-то поблизости. Проще и логичнее оставить машину Кэвела там же, где и его. Но где? Повернул к гаражу. Машина оказалась там. Забрался в нее, устало откинулся на спинку сиденья, посидел так несколько минут и нехотя вылез под дождь, решив, что машину мою могут узнать и догадаются, что я снова свободен. Я даже не задумывался, насколько это было необходимо, но все же смекнул, что это может оказаться моим преимуществом: преступники будут считать, что Кэвел выведен из игры. Я был настолько измучен, избит и обессилен, что действовал скорее интуитивно - моя голова еще не могла мыслить последовательно. Я был беспомощен, и расследование до сих пор ничего не дало мне нового. Словом, приходилось хвататься за любую соломинку. Поэтому двинулся пешком. Тропинка вывела к дороге, залитой водой и покрытой непролазной грязью. Повернул вправо к крутому холмику и через двадцать минут вышел на проселочную дорогу с указательным знаком "Нитли Комен. 2 мили". Я хорошо знал это место, находящееся в десяти милях от Альфингема, на шоссе Лондон - Альфингем. Значит, я оказался, по крайней мере, в шести милях от той телефонной будки, возле которой меня стукнули. Наверное, это был единственный заброшенный дом поблизости. Две мили до Нитли шел полчаса не только потому, что скверно себя чувствовал, но еще из-за того, что прятался в кустах и за придорожными деревьями при звуке машины или мотоцикла. Нитли Комен я обошел безлюдными в это холодное и ненастное октябрьское утро полями. И вот наконец добрался до главного шоссе, опустился на обочине за реденькими кустами. Я ощущал себя полной развалиной, настолько был измучен, и даже не чувствовал боли в груди. Замерз, как могильная плита, и дрожал мелкой дрожью марионетки в руках сумасшедшего кукольника. Двадцать минут напрасно ожидал попутную машину. Движение в деревенском Уилтшире никогда не сравнится с движением на лондонском Пикадилли, даже в выходной день. За это время прошло только три автомобиля и один автобус, почти полные. А я ожидал грузовик с одним водителем. Впрочем, неизвестно еще, как отнесется ко мне одинокий водитель. Оборванная фигура, смакивающая на арестанта или беглеца из сумасшедшего дома, не может внушать доверия на пустынной дороге. Тут показалась машина с двумя пассажирами, но я сразу разглядел полицейских в форме, даже раньше, чем определил марку большого черного, медленно двигавшегося "уолси". Машина затормозила, из нее вышел большой дородный сержант и участливо помог мне выбраться из кювета. - Мистер Кэвел? - изумился он, разглядев меня. - Ну да, мистер Кэвел! Я утвердительно кивнул. - Благодарение богу. Полдюжины полицейских машин и бог знает сколько военных ищут вас эти два часа. - Он помог мне усесться на заднее сиденье. - Теперь все в порядке, сэр. - Да, теперь мне только и остается, что не беспокоиться, - ответил я, поудобнее устраиваясь на сиденье. - Такого удобного и мягкого сиденья никогда больше в жизни не встречу, сержант. - Не переживайте, сэр, найдем еще машины с такими же сиденьями, - весело ответил он, уселся рядом с констеблем-водителем и, едва тронулась машина, взялся за радиотелефон. - Ваша жена ждет вас в полицейском участке вместе с инспектором Вилли. - Минуту, - остановил я его, - никакой суматохи относительно воскресшего Кэвела, сержант. Спокойно. Не хочу ехать туда, где меня узнают. Нужно такое местечко, где я мог бы остановиться незаметно. - Не понимаю, - тихо сказал он, повернувшись ко мне и недоуменно уставившись в угол, куда забился я. Мне хотелось сказать, что ничего не изменится от того, поймет ли он, но это было бы неблагодарно с моей стороны. Я сдержался и объяснил. - Это очень важно, сержант. Во всяком случае, я так думаю. Знаете какое-нибудь убежище? - Да, - заколебался он. - Это трудно, мистер Кэвел... - Мой коттедж подойдет, сержант? - предложил водитель. - Вы же знаете, Джина уехала к матери. Мистер Кэвел может побыть там. - Нужно тихое место с телефоном, близ Альфингема, - сказал я. - Точно такое, как вы хотите, сэр. - Отлично. Премного благодарен. Сержант, поговорите с инспектором по секрету. Попросите его приехать вместе с моей женой в этот коттедж. И побыстрее. Захватите и мистера Харденджера, старшего инспектора, если найдете. И еще. Есть ли у вас в альфингемской полиции надежный доктор? Такой, что лишнего не болтает? - Имеется. - Он вгляделся в меня. - Доктор... Я кивнул и распахнул куртку. Дождь в то утро промочил меня насквозь, и кровь окрасила всю мокрую рубашку на груди в ржавый цвет. Сержант мельком взглянул, повернулся к водителю и тихо сказал: - Ну, давай, Ролли, мальчик. Ты ведь всегда хотел показать класс езды, сейчас можешь отличиться. Только убери руку с этой дурацкой сирены, - затем достал микрофон и стал тихо говорить, но торопливо и серьезно. Через полчаса доктор оказал мне первую помощь, уложил в постель, а сержант доставил в коттедж Мэри и Харденджера. Прощаясь, доктор сказал побледневшей от переживаний Мэри, которая сидела у постели: - Проверяйте дыхание, пульс, температуру каждый час. В случае каких-либо изменений или затрудненного дыхания, пожалуйста, сразу свяжитесь со мной. Номер моего телефона у вас есть. Далее, обязан предупредить вас и находящихся здесь джентльменов также, - он кивнул в сторону Харденджера и Вилли, - если мистер Кэвел встанет с постели в ближайшие трое суток, я не смогу считать себя ответственным за его здоровье. Он подхватил чемоданчик и пошел. Едва доктор закрыл за собой дверь, я спустил ноги с кровати и стал натягивать рубашку. Ни Мэри, ни Харденджер ничего не сказали, но Вилли, видя, что они не собираются этого делать, произнес: - Вы хотите себя убить, Кэвел? Слышали, что говорил доктор Айлтоу? Почему вы не остановите его, старший инспектор? - Он сумасшедший, - объяснил Харденджер, - замечаете, инспектор, что даже жена не пытается остановить его? В некоторых случаях бесполезно убеждать, напрасная трата времени. Один из таких случаев - требовать благоразумия от Кэвела. - Он посмотрел на меня. - Итак, вы вели себя чересчур умно, как одинокий волк? Видите, что из этого получилось? Посмотрите, в каком вы состоянии. О господи! Когда вы, наконец, поймете, что мы добьемся успеха только совместной работой? К черту методы д'Артаньяна, Кэвел! Система, метод, привычные способы, кооперация - вот единственный путь раскрытия больших преступлений. Вы очень хорошо знаете это. - Знаю, - согласился я. - Терпеливые опытные люди, работающие на совесть под опытным терпеливым руководством. Конечно, я с ними. Но только не в этом случае. Для терпеливого, кропотливого расследования у нас нет времени. Кропотливым нужно время, мы его не имеем. Вы распорядились поставить вооруженную охрану в доме моего заточения и направить экспертов для изучения отпечатков? Он кивнул. - Расскажите, как все случилось. И давайте не терять времени на споры. - Хорошо, расскажу, но сначала объясните, почему вы не ругаете меня за трату своего драгоценного полицейского времени на мои поиски? Почему на заставите меня лежать в постели? Волнуетесь, старший инспектор? - В газетах уже напечатано о взломе с убийством, о краже дьявольского микроба, - спокойно сказал он. - Но это еще не все. Уже начинается паника. Кричащие заголовки в каждой газете. - Он указал на кипу газет на полу. - Хотите посмотреть? - И терять еще больше времени? Догадываюсь, чего там понаписали. Но меня беспокоит другое. - Конечно, Шеф спрашивал о вас по телефону полчаса назад. Еще шесть копий писем послано сегодня утром крупнейшим газетным объединениям на Флит-стрит. Этот тип пишет, что первое его предупреждение проигнорировали: не было сообщения по Би-би-си в девять утра в новостях, стены Мортона еще стоят и тому подобное в том же духе. Пишет также, что в ближайшие несколько часов он продемонстрирует следующее: а) что вирусы у него, б) он их использует. - Газеты об этом напечатают? - Напечатают. Редакторы собрались вместе и сделали запрос в особый отдел Скотланд-ярда. Помощник уполномоченного связался с министром внутренних дел, и, как полагаю, было собрано секретное совещание. Во всяком случае, правительство распорядилось не печатать, а Флит-стрит, по моим предположениям, посоветовал правительству заниматься своими делами и не вмешиваться в дела прессы, и прибавил также, что пресса должна информировать народ, а не наоборот, и что если нации угрожает опасность, то люди имеют право знать о ней. Представители печати также напомнили правительству, что если оно хоть чуточку ошибется, то к утру окажется несостоятельным. Сейчас на улицах должны уже появиться лондонские вечерние выпуски газет. Готов поклясться, что их заголовки будут гораздо крупнее, чем в день победы в Европе. - Да, хорошенькая карусель, - согласился я, наблюдая за невозмутимым лицом Мэри, которая старалась не смотреть на меня, когда продевала запонки в рукава моей рубашки. Обе мои кисти были перевязаны, пальцы едва двигались. Я продолжал: - Конечно, теперь нашей публике будет о чем поговорить, кроме футбола, - о последнем сообщении по телевидению, о последних новостях. И начнется сенсация. Я рассказал о случившемся прошлой ночью, умолчав только о моей поездке в Лондон к Шефу. Под конец Харденджер серьезно сказал: - Очень и очень любопытно. Собираетесь меня убедить, что проснулись среди ночи и, ни слова не говоря Мэри, затеяли телефонные разговоры и расследование в Уилтшире? - Я же вам объясняю: старые полицейские методы, да и вы с ними согласны, требуют застать подозреваемых врасплох и - будешь на полпути. Вообще-то я и не собирался спать. Пошел один, потому что вы возразили бы против моих приемов и, не колеблясь, воспрепятствовали бы мне вести расследование. - Да, вы правы, но если бы я остановил вас, то ваши ребра остались целыми. Все до единого, - холодно возразил он. - Конечно, но тогда не отпало бы сразу столько подозреваемых. Осталось пятеро. Я каждому намекнул, что мы скоро раскроем это дело, и один из них, довольно нервный, решил меня остановить. - Это только предположение. - Черт возьми, но предположение толковое. У вас имеется что-либо получше?.. Сначала я сразу же принялся за Чессингема. У него довольно много грешков и... - Я забыл спросить, - перебил меня Харденджер, - вчера ночью вы звонили Шефу?.. - Да, - без тени смущения ответил я. - Добивался разрешения действовать своими методами: знал, что вы не согласитесь. - Вы дьявольски хитры, не правда ли? - Если он и догадался, что я обманываю, то на лице это не отразилось. - Просили узнать об этом Чессингеме, о его службе, о том, водил ли он машину в армии? - Да. Хотите его арестовать? - Намереваюсь. А как его сестра? - Ее нельзя ни в чем обвинить. Мать также вне подозрений. Это точно. - Итак. Остается четверо, с кем вы утром общались. Можете утверждать, что они вне подозрений? - Нет, не могу. Возьмите хотя бы полковника Уйбриджа. У него доступ к секретным папкам, он мог бы легко шантажировать и привлечь к соучастию доктора Хартнелла... - Вчера вечером вы считали Хартнелла невиновным. - Да, но у меня имелись на него особые виды. Вовторых, почему наш храбрый полковник, как подобает храброму офицеру, не вызвался войти в лабораторию номер один вместо меня? Не потому ли, что знал о выпущенном там вирусе ботулинуса? В-третьих, он единственный, не имеющий алиби на ночь убийства. - Боже! Кэвел, не предлагаете ли вы арестовать полковника Уйбриджа?! Должен сказать вам, что мы не очень красиво поступили, когда потребовали отпечатки пальцев у Кливдена и Уйбриджа сегодня утром у них дома. Кливден сразу же после этого позвонил помощнику специального уполномоченного. - И тот схватился за голову? - Как положено воспитанному человеку. Он на нас сейчас зол чертовски. - Это еще ничего. Результаты исследования отпечатков пальцев в этих домах дали что-нибудь? - Для этого нужно время. Ведь еще не полдень. Будут готовы только через два часа. Да и вообще, я не могу арестовать Уйбриджа: военный министр в сутки снимет с меня голову. - Если этот тип пустит в действие дьявольский микроб, то военное министерство тоже через сутки перестанет существовать. И тогда вряд ли ваша судьба кого-нибудь заинтересует. Кроме того, вам не обязательно сажать его в тюрьму. Посадите его под домашний арест или как-нибудь в этом духе изолируйте. Назовите это как угодно. Что нового дали последние часы? - Тысячу версий, и все пустые, - удрученно ответил Харденджер. - Молоток и кусачки действительно использовались при налете. Но это и так ясно. Абсолютно ничего о "бедфорде" и телефонной будке, из которой звонили вчера вечером в Рейтер. Упрятали вашего Тариэла и его партнера. Ими теперь занимается комиссия по коррупциям и взяткам, будут сидеть, пока об их бизнесе мы не будем знать лучше их самих. Посидят не меньше недели, но я об этом не грущу. Во всяком случае, доктор Хартнелл является их единственным клиентом из лаборатории номер один. Лондонская полиция пытается напасть на след человека, который посылал письма на Флит-стрит. Если мы зря тратим время здесь, то они делают то же самое. Инспектор Мартин все утро допрашивал работающих в лаборатории номер один, выяснял их связи друг с другом. Ему удалось только установить, что доктор Хартнелл и Чессингем обменивались визитами. Но это всем известно. Сейчас мы проверяем каждого, кто в течение года имел хоть какой-то промах. Наряды наших людей проверяют обитателей каждого дома в радиусе трех миль от Мортона. Выясняют, не случилось ли чего странного или необычного в ночь убийства. Авось что-то и наклюнется. Если широко забрасывать сеть, всегда что-то поймается. - Разумеется. Через пару недель. Или через пару месяцев. А наш общий приятель с дьявольским микробом начнет действовать через несколько часов. Черт возьми, старший инспектор, мы не можем сидеть и ждать, когда что-то наклюнется! Методичность даже в самом большом масштабе не поможет. Другой метод - курение пеньковой трубки в стиле Шерлока Холмса - нас также далеко не уведет. Нужно спровоцировать действие. - Вы уже это сделали, - кисло сказал Харденджер, - видите, куда это вас привело. Хотите еще больших реакций? Так? - Первым делом нужно проследить всякую финансовую операцию и каждый денежный взнос любого работающего в лаборатории номер один, каждый прошлогодний взнос в банк. Не забудьте при этом Уйбриджа и Кливдена. Пусть подозреваемые об этом знают. Пошлите наряды полицейских в их дома. Переверните там все вверх дном. Составляйте список мельчайших вещей, какие там обнаружатся. Это не только обеспокоит человека, которого мы ищем, это может дать реальный результат. - Если мы зайдем так далеко, - вставил инспектор Вилли, - то можем посадить кучу невинных людей. Это единственный способ заодно вывести из игры того, кого мы ищем? - Бессмысленно, инспектор. Возможно, мы имеем дело с маньяком, но весьма талантливым. Такую вероятность он предусмотрел еще несколько месяцев назад. У него должны быть сообщники: никто из Мортона не смог бы отправить эти письма в Лондон сегодня утром, спокойно спорьте на вашу будущую пенсию, что сразу после кражи бактериологических культур он, должно быть, избавился от сообщников. - Хорошо, тогда мы поторопимся, - неохотно сказ