Элистер Маклин. Дьявольский микроб -------------------- Элистер Маклин. Дьявольский микроб. Alistair McLean. ======================================== HarryFan SF&F Laboratory: FIDO 2:463/2.5 -------------------- В то утро в почтовом ящике ничего не оказалось. И неудивительно: уже три недели я не получал писем - с тех пор, как снял комнату на втором этаже близ Оксфордстрит. Закрыв входные двери приемной, я прошел мимо стола и стула секретаря, которого завел бы при условии процветания сыскного агентства "Кэвел", и толкнул дверь с надписью "Кабинет". За дверью находилась контора главы частного сыскного агентства Пьера Кэвела и всего штата сотрудников - в моем единственном лице. Комната была побольше приемной, это я знал точно, ибо измерил ее, хотя только весьма опытный землемер мог бы, прикинув на глаз, сказать то же. Я не привередлив, но должен сознаться, что комната эта не из лучших. Бесцветные стены в серых потеках, грязно-белого цвета пол и темный потолок - результат лондонского тумана и заброшенности помещения. В одной из стен имелось узкое высокое окно, выходящее в мрачный колодец двора, кое-как протертое изнутри и прикрытое рекламным календарем. На линолеуме пола - видавший виды квадратный письменный стол, вертящийся стул и кресло для клиента; обшарпанный коврик, чтобы клиент не простудил ноги, вешалка и пара зеленых металлических пустых шкафов. Больше ничего. Для иных вещей в комнате просто не оставалось места. Я собирался сесть, когда раздался мягкий звук колокольчика, дернувшегося два раза, и скрип дверных петель. "ПОЗВОНИТЕ И ВХОДИТЕ" - гласила табличка коридорной двери. Кто-то так и поступил. Я открыл верхний левый ящик стола, вытащил бумаги и конверты, разбросал их перед собой на столе, нажал коленкой кнопку под столом и встал, услышав стук в дверь кабинета. Вошел высокий худой человек в узкобортном пальто и в котелке, с саквояжем и перчатками в левой руке, свернутым зонтиком в правой. Длинное белое лицо, тонкие черные волосы разделены пробором точно на две половины и зачесаны почти прямо назад, пенсне на орлином носу, а на верхней губе - тонкая черная линия усиков, каким-то образом безукоризненно взращенных. Должно быть он носил с собой микрометр. Типичный образ старшего бухгалтера из Сити - никем иным представить его не мог. - Извините за вторжение, - улыбнулся он, показывая три верхние золотые коронки и скосив взгляд назад, - но, кажется, ваш секретарь... - О, пустяки! Входите. Он разговаривал, как бухгалтер: взвешивая слова, не торопясь, слегка рисуясь правильным выговором. Протянул мне руку - быстрое легкое пожатие, ни к чему не обязывающее. - Мартин, - представился он, - Генри Мартин... Мистер Пьер Кэвел?.. - Да. Не угодно ли сесть? - Благодарю, - он сразу сел, ноги поставил прямо, сдвинув их вместе. Осторожно покачивая саквояжем перед коленями, огляделся, не пропуская ничего, и слегка улыбнулся. - Дела не очень... э... хорошо... у вас идут, не так лиг, мистер Кэвел? Возможно, он и не бухгалтер. Те, как правило, вежливы, с хорошими манерами и не столь быстро переходят к ненужным колкостям. Быть может, он чем-то расстроен... Люди, которые обращаются к частным детективам, редко бывают спокойны. - Хочу подурачить налогового инспектора, - объяснил я. - Чем могу быть полезен, мистер Мартин? - Рассказом о себе. - Он больше не улыбался и глаза его не блуждали по комнате. - О себе?.. - переспросил я резко, но учитывая, что за три недели не имел ни одного клиента. - Пожалуйста, поконкретнее, мистер Мартин. У меня куча дел. Действительно, у меня были свои дела: разжигание трубки, чтение утренних газет и тому подобное. - Прошу прощения, мистер Кэвел. Итак, о вас... Именно вас я выбрал для выполнения очень деликатной и трудной миссии. Хочу быть уверенным, что вы - именно тот человек, и полагаю, что это логично, не так ли? Внимательно разглядывая Мартина, я подумал, что его без особого ущерба для себя можно вышвырнуть вон. - Я не выполняю щекотливых поручений, мистер Мартин. Занимаюсь только расследованием. - Именно, именно, когда есть что расследовать. - Его тон был еще не таким безразличным, чтобы оскорбиться. - Видимо, я должен кое-что сообщить. Не обижайтесь, через несколько минут вы ознакомитесь с моим методом, мистер Кэвел. Обещаю, не пожалеете, - он открыл саквояж, вынул кожаную папку, достал из нее плотный лист бумаги и с выражением стал читать: - "Пьер Кэвел. Родился в Лиде, Кальвадос, французского происхождения. Отец - инженер-строитель, Кэвел из Хэмпшира. Мать - Анна-Мария Лешанр из Лиде, франко-бельгийского происхождения. Одна сестра, Лизель. Оба родителя и сестра погибли при бомбежке Руана. Бежал на рыбацкой лодке в Англию. Будучи юношей, шесть раз выбрасывался с парашютом в Северной Франции, каждый раз возвращался с ценной информацией. За два дня до высадки союзников забрасывался в Нормандию. В конце войны был представлен сразу к шести наградам - три английские, две французские и одна бельгийская". Генри Мартин взглянул на меня с легкой улыбкой. - Первая заминка: в наградах отказано. Можно отнести на счет быстрого вашего взросления - стали слишком серьезны для побрякушек... Впрочем, вот что дальше: "Поступил в британскую действующую армию. Дослужился до майора разведки корпуса, честно работал в отделе М-1-6". Контрразведки, полагаю? Затем работа в полиции. Почему вы ушли из армии, мистер Кэвел? - Плохие перспективы, - ничего, выброшу его из конторы позднее, сразу подумал я, а сейчас он меня заинтересовал. Как много он еще знает и что? - Вас выгнали, - снова слегка улыбнулся он. - Если младший офицер собирается ударить старшего, то это нарушение армейской дисциплины. А вы ошиблись, выбрав для пощечины младшего по чину, - он вновь уткнулся в бумагу: - "Поступил в транспортную полицию. Быстрое продвижение в званиях до инспектора. В последние два года выполнял специальные задания, характер коих неизвестен". Мы можем только догадываться. Затем вы ушли в отставку. Так ведь? - Так. - В служебной карточке "отставка" звучит лучше, чем "уволен", что и значилось бы, останься вы на службе на сутки дольше. Видимо, у вас дар к нарушению дисциплины. Однако вы имеете друзей, и влиятельных. Не прошло недели после отставки, как вы уже числились начальником секретной службы в Мортоне. Я перестал передвигать бумажки на столе и спокойно ответил: - Сведения о моей службе легко достать, если знать где, но вы не имели права брать их там, где взяли. - Скорее можно проникнуть в Кремль, чем в Мортонский микробиологический центр в Уилтшире. Прекрасно знаю, мистер Кэвел, что не смог бы иметь эти сведения, но... вы и с этого поста были уволены. Знаю, почему вас уволили. То, что я принял своего клиента за бухгалтера, не говорило в пользу моих расследовательских способностей - Генри Мартин не узнал бы балансового отчета, поднеси его хоть на серебряном подносе, но я никак не мог догадаться о его настоящей профессии. - Вас уволили из Мортона, - педантично продолжал Мартин, - за то, что вы умели держать язык за зубами. О, не за нарушение служебной тайны, мы знаем, - он снял пенсне и тщательно протер его. - После пятнадцатилетней службы в разведке вы, вероятно, даже с собой не говорили о том, что знаете. Но беседовали в Мортоне с ведущими директорами и учеными, не скрывая своего отношения к характеру работы, которой они занимались. Не вы первый отмечали с горечью тот факт, что это учреждение контролируется военным министерством, хотя его считают государственным Мортонским центром здравоохранения. Вы, конечно, знаете, что в Мортоне занимаются выращиванием и разведением микробиологических организмов для использования их исключительно в военных целях. Но вы один из немногих, кто сознает страшные и губительные свойства оружия, которое там разрабатывается. И прекрасно представляете, что лишь несколько самолетов с этим оружием могут полностью уничтожить жизнь в любой стране на нашей планете в считанные часы. Вы были против использования этого оружия, против использования его в отношении мирного, ничего не подозревающего человечества. Об этом знали в Мортоне, слишком многие знали. Вот почему вы сейчас вынуждены работать частным детективом. - Жизнь несправедлива, - согласился я, встал, подошел к двери, повернул ключ и положил его в карман. - Вам ясно, мистер Мартин, что вы наболтали много лишнего. Итак, откуда у вас сведения о моей работе в Мортоне? Иначе вы не выйдете из этой комнаты. Мартин вздохнул, поправил пенсне. - Мелодраматично, но совершенно излишне. Разве вы приняли меня за дурака, Кэвел? Неужели я кажусь дураком? Я рассказал вам все только в надежде на сотрудничество. Хорошо, выложу карты на стол. В прямом смысле. - Он достал портмоне и вынул цвета слоновой кости визитную карточку. - Что-нибудь говорит вам? Карточка говорила о многом. Вдоль нее шла надпись: "Совет безопасности мира". В нижнем правом углу: "Генри Мартин, лондонский секретарь". Мартин пододвинул кресло поближе и наклонился, опершись руками о стол, с лицом напряженным и серьезным. - Конечно, вы слышали о нас, мистер Кэвел. Без преувеличения скажу, что это огромная сила. Наш совет не обращает внимания на расу, религию, политику... Не хочется по этому поводу распространяться, но сообщу, что даже многие церковные деятели Англии являются его членами, будь то протестанты, католики, методисты. Наш список высокопоставленных лиц можно сравнить с "Кто есть кто". Министерство иностранных дел знает о нас и полностью поддерживает. На нашей стороне множество влиятельных людей страны. За мной стоят очень сильные люди, мистер Кэвел. - Он ухмыльнулся. - У нас есть свои люди даже в Мортоне. Все это походило на правду, за исключением Мортона. Впрочем, учитывая его осведомленность, и это могло оказаться правдой. Сам я не являлся членом этого совета - очевидно, не подходил по своим данным к справочнику "Кто есть кто", но знал, что такая организация полусекретного характера существует. - Хочу подчеркнуть, что я - уважаемый человек, работающий в очень влиятельной организации. - Возможно. - Благодарю. - Он вновь нырнул в свой саквояж и извлек стальной контейнер, размерами и формой напоминающий фляжку. - Вот, мистер Кэвел, милитаристская клика в нашей стране грозится разбить вдребезги мечты и надежды. Откровенно говоря, она внушает страх. Сумасшедшие они. Голоса их становятся все громче с каждым днем. Они требуют превентивной войны против СССР. Биологической войны. Вряд ли они своего добьются. Но с нашей стороны было бы глупо им попустительствовать. - Он говорил это заученным тоном, будто в сотый раз. - Против бактериологической атаки нет и не может быть защиты. Вакцина против вируса создана после двух лет напряженной и лихорадочной работы, но она находится только в Мортоне, - он умолк, поколебался и бросил флягу мне через стол. - Ее достали в Мортоне три дня назад. Находящейся в ней вакцины достаточно для производства прививок любой нации мира. Спасение зависит от нас, мистер Кэвел. Я молча уставился на него. - Отвезите это по адресу... - Он взял клочок бумаги на столе и что-то написал на нем. - Вам будет уплачено сто фунтов сейчас же, оплачены все расходы и плюс еще сто фунтов по возвращении. Очень деликатная миссия, полагаю. Возможно, и опасная, хотя на вашем месте я об этом не думал бы. Вас считают человеком, знающим все проселочные дороги Европы так, как старый опытный таксист знает улицы Лондона. Поэтому не думаю, что границы представят непреодолимые барьеры. - И мои пацифистские взгляды, - ввернул я. - Ну да, ну да, - нетерпеливо подтвердил он. - Вы понимаете, конечно, что взгляды ваши проверялись особенно тщательно. И на вас единственном остановили выбор. - Что ж, это очень заманчиво, - пробормотал я. - И интересно. - Не понимаю... о чем вы? - быстро спросил Мартин. - Так согласны, мистер Кэвел? - Нет. - Нет? - Он сразу стал спокойным. - Вы отказываетесь? Значит, вы не пошли дальше пустых разговоров о вреде бактериологического оружия? Все эти разговоры в Мортоне... - Вы же сами подтвердили, что дела у меня идут не блестяще, - перебил я его. - За три недели не было ни одного клиента, по всем признакам, не будет и через три месяца. Кроме того, вы признались, что я единственный, на кого пал ваш выбор. - Значит, вы, в принципе, не отказываетесь? - Его тонкий рот скривился в усмешке. - В принципе, нет. - Сколько? - Двести пятьдесят фунтов за каждый конец. - Это ваше последнее слово? - Совершенно точно. - Хотите, я вам кое-что скажу, Кэвел? - грубо начал он. - Не хочу. Придержите ваши слова и вашу мораль для своего совета. Здесь речь идет о бизнесе. Он долго и зло глядел на меня сквозь толстые стекла пенсне, затем наклонился к саквояжу, достал пять плоских пачек банковских билетов и аккуратно сложил их на столе перед собой. - Двести пятьдесят фунтов ровно. - Видно, лондонскому отделению совета придется искать себе другого секретаря, - вставил я. - Не придется, - явно недружелюбно ответил он. - Мы предложили хорошую плату, но учли и возможность вымогательства. Берите, деньги ваши. - Сначала снимите резинки с пачек, пересчитайте все билеты у меня на глазах. - О, боже! - Самодовольство его испарилось. - Неудивительно, что вас выгоняли из стольких мест, - грубо подытожил он, пересчитал банкноты и положил передо мной пачку из полсотни пятифунтовых бумажек. - Вот вам. Пятьдесят. Удовлетворены? - Вполне. - Я открыл правый ящик стола, взял деньги, фляжку, адрес и положил все туда. Мартин застегивал саквояж, но что-то заставило его резко взглянуть вверх. Он замер, глаза его расширились, словно готовы были вылезти из стекол. - Ну да, оружие, - уверил я его. - Японский "хэкати", девятизарядный, автоматический, на взводе. Думаю, этих подробностей достаточно. Не смущайтесь прозрачной ленты на стволе, это для предохранения механизма. Пуля легко пройдет через нее, через вас и даже через вашего двойника, если бы он сидел за вами. Руки на стол! Он довольно спокойно выполнил приказ. Обычно люди так не держатся, когда смотрят в дуло пистолета, направленного на них с трех футов. Незаметно, чтобы он волновался. Это меня насторожило, ибо в таком положении волноваться должен только Генри Мартин. - У вас несколько необычный способ ведения дел, Кэвел, - с холодным презрением, без всякой дрожи в голосе сказал он. - Что это? Грабеж? - Не валяйте дурака. Разве это так выглядит? Ваши деньги у меня в кармане. Помнится, вы спрашивали, не принял ли я вас за дурака. Сразу я не мог ответить, но сейчас скажу. Вы именно потому дурак, что забыли о моей работе в Мортоне. Я отвечал там за безопасность. - Не совсем понятно... - Поймете. Вакцина, которую вы мне дали, для какого вируса предназначена? - Я только агент совета. - Ладно. Все вакцины приготавливаются и хранятся в Холдерс-холле, в Эссексе. Если эта фляжка попала сюда из Мортона, то в ней нет вакцины. Вероятно, в ней один-два вируса. Во-вторых, я совершенно уверен: никто не может украсть секретный вирус из Мортона, как бы ловок и умен ни был. Едва последний человек покидает лабораторию, как приводится в движение часовой механизм, о котором знают только двое. Если оттуда что украдено, то взломом. А тогда немедленно начнется расследование. В-третьих, вы сказали, что вас полностью поддерживает министерство иностранных дел. Если это так, то зачем тайная возня с нелегальной переправкой вакцины? Дипломатическая почта - вот и все решение задачи. И самая большая ваша ошибка, друг мой, что вы забыли о моей работе в контрразведке. Любое учреждение или организация, вновь появившиеся в Англии, сразу привлекают внимание контрразведки. Не миновало эту участь и отделение вашего совета в Лондоне. Я знаю одного из членов совета. Пожилого, толстого, лысого и близорукого человека, являющегося полной противоположностью вам во всех отношениях. Его зовут Генри Мартин. Он числится секретарем лондонского отделения совета. Он-то и есть настоящий Генри Мартин. Он смотрел на меня в упор, не отводя взгляда. Руки его покоились на столе. - Вряд ли вы что-либо добавите к этому, так? - помолчав, произнес он. - Именно так. - Что вы собираетесь предпринять? - Передать вас специальному бюро расследований вместе с записью нашего разговора. В порядке обычной предосторожности я включил магнитофон, когда вы вошли. Конечно, это не совершенное доказательство, но адрес, фляжка и ваши отпечатки пальцев на пятидесяти банкнотах составят то самое, что их заинтересует. - Кажется, я в вас ошибся, - признался он. - Мы можем договориться... - Я не продаюсь, по крайней мере, за эти двести пятьдесят фунтов. Наступила пауза, затем он сказал тихо: - Может, пятьсот?.. - Нет. - Тысяча? Тысяча фунтов, Кэвел, в течение часа. - Благодарю. - Я потянулся к телефону, положил телефонную трубку на стол и стал набирать номер левым указательным пальцем. На третьей цифре раздался резкий стук в дверь моего кабинета. Я положил трубку на рычаг, бесшумно встал. Когда Мартин входил в мою комнату, дверь в коридоре была закрыта. Никто не мог открыть ее так, чтобы не прозвучал колокольчик, но я не слышал никаких звуков, никаких звонков. И все же кто-то был уже прямо у двери кабинета. Мартин едва заметно улыбнулся. Мне это не понравилось. - Повернитесь лицом в угол, Мартин, руки положите на затылок, - тихо сказал я и поднял пистолет. - Вряд ли это необходимо, - спокойно ответил он. - За дверью наш общий друг. - Делайте, что велят. - Он повиновался, а я подобрался к двери вдоль стены и спросил: - Кто там? - Полиция, Кэвел. Откройте. - Полиция? - Голос показался знакомым, хотя многие умеют подделываться под чужие интонации. Я бросил взгляд на Мартина. Он не шевельнулся. - Суньте документы под дверь! - крикнул я. Послышалась возня, и длинная визитная карточка показалась на полу. Ни значка, ни документов, одна визитная карточка с надписью "Д. Р. Харденджер" и - телефон Уайтхолла. Число знавших привычку старшего инспектора Харденджера пользоваться визитной карточкой было невелико. Голос и визитка - значит, все в порядке. Я повернул ключ и открыл дверь. Передо мной вырос действительно старший инспектор Харденджер, большой, грузный, краснолицый, с бульдожьими щеками, одетый в выцветший серый реглан, черную шляпу, которую носил он все годы нашей совместной работы. Сзади инспектора маячил маленький человечек в хаки. - Все в порядке, Кэвел. - В его удивительно голубых больших глазах мелькнула улыбка. - Уберите пистолет! Вы в полной безопасности, раз здесь полиция. - Извините, Харденджер, - покачал я головой, - но я у вас больше не служу. У меня есть разрешение на ношение оружия, а вы в моей конторе незаконно, без приглашения, - я кивнул в угол. - Сначала обыщите этого типа, а уж потом я спрячу пистолет, не раньше. Генри Мартин полуобернулся, держа руки над головой, и улыбнулся Харденджеру, ответившему тоже улыбкой. - Должен тебя обыскать, Джон? - Не стоит, сэр, - живо отозвался Мартин, - знаете ведь, что я боюсь щекотки. Я в недоумении уставился на них, переводя взгляд с Мартина на Харденджера, затем опустил пистолет и устало спросил: - Что все это значит? - Выражаем искреннее сожаление, Кэвел, - грубовато произнес Харденджер, - но это было необходимо. Сейчас объясню. Настоящее имя этого человека Мартин, Джон Мартин из спецотдела. Инспектор. Недавно вернулся из Торонто. Можете посмотреть его документы или поверьте мне на слово. Я молча направился к столу, спрятал пистолет, вынул фляжку, деньги, клочок бумаги с адресом. - Заберите свой реквизит, Мартин, и убирайтесь отсюда, - с суровым выражением, но спокойно сказал я. - Вы тоже, Харденджер. Знать не хочу, для чего придумана эта глупая игра, бутафория меня не интересует, мне на нее плевать. Вон! Не люблю веселящихся парней, ставящих меня в дурацкое положение. И не собираюсь играть в кошки-мышки, даже если здесь замешан спецотдел. - Ну-ну, Кэвел, успокойтесь, - начал Харденджер, - ведь я объяснил, что это вызвано необходимостью и... - Позвольте мне объяснить, - перебил инспектора человечек в хаки, вынырнув из-за Харденджера. Теперь я мог его получше разглядеть: армейский офицер, даже не капитан, чистенький, аккуратный, представительный. Из тех типов, к которым я отношусь особенно неприязненно. - Меня зовут Кливден, генерал-майор Кливден. Я должен... - Меня выгнали из армии за то, что я замахнулся на генерал-майора, - перебил его я. - Стоит ли мне напоминать это, особенно когда я штатский? Вы тоже - вон! Сейчас же. - Предупреждал, каков субъект! - пробормотал Харденджер, ни к кому не обращаясь, пожал плечами, запустил руку в карман своего реглана и вытащил наручные часы. - Мы уйдем. Но сперва... думаю, вам они понравятся. Это вам подарок. Их сдали ремонтировать в Лондоне, а вчера получили в конторе Шефа. - Значит, разбогатели? - грубо сказал я. - Речь идет о Нейле Кландоне, о вашем преемнике на посту руководителя охраны в Мортоне. Кажется, он был одним из ваших лучших друзей... Я не шевельнулся, часы из протянутой руки не взял. - Был?.. Кландон был?.. - Кландон мертв. Убит, если хотите. Кто-то проник в секретные лаборатории Мортона прошлой ночью или рано утром сегодня. Я оглядел всех троих, повернулся к окну, всматриваясь в серый сплошной туман, тянущийся вдоль Глочестера. И спустя немного пробормотал: - Лучше бы вам отсюда появиться... Нейл Кландон был найден дежурным патрулем вскоре после двух часов пополуночи в коридоре блока "Е" рядом со стальной дверью лаборатории э 1. От чего наступила смерть, еще не известно. Хотя персонал центра состоял в основном из врачей, никому не позволили приблизиться к трупу. Никто не смел нарушать инструкцию. Когда раздался сигнал тревоги, в дело включился спецотдел. Вызвали старшего охраны. Он приблизился к трупу шагов на шесть. По его предположениям, Кландон умер не сразу, умер в конвульсиях и агонии. Признаки отравления синильной кислотой. Если бы охранник мог уловить горький миндальный запах, это позволило бы поставить диагноз точнее. Однако все охранники внутреннего патрулирования обязаны совершать обход в специальных герметических костюмах и противогазах. Старший охраны заметил и еще кое-что. Завод времени часов, установленных на стальных дверях, был переставлен. Обычно они заводились с шести до восьми вечера. В этот раз они были заведены с полуночи. Следовательно, в лабораторию э 1 невозможен вход раньше двух часов дня. За исключением тех, кто знал комбинацию завода механизма часов. Все это рассказал мне не Харденджер, а генерал. Выслушав его, я спросил: - Почему рассказываете вы? Откуда вам все это известно? - Генерал-майор Кливден - заместитель командующего Королевского военного медицинского корпуса, - объяснил Харденджер, - следовательно, он одновременно оказывается директором Мортонского микробиологического исследовательского центра. - В мое время его не было. - Предшественник ушел в отставку, - сухо сказал Кливден, хотя можно было заметить его скрытое волнение. - Слабое здоровье. Нервы... Первые известия, само собой, поступили ко мне. Я находился в Лондоне и незамедлительно дал знать о случившемся старшему инспектору. А сам приказал вызвать в Мортон из Олдершота кислородно-ацетиленовую группу: они откроют дверь под наблюдением спецотдела. - Кислородно-ацетиленовую группу?! - уставился я на него. - Вы что, ненормальный? - Не понимаю. - Сейчас же отмените этот приказ. Что вас... что вас надоумило его отдать? Разве вы ничего не знаете об этой двери?.. К тому ж ни одно кислородно-ацетиленовое оборудование не вскроет эту стальную дверь. Но известно ли вам, что сама эта дверь смертельна? Что она начинена смертельным газом? Что в ней находится специальная пластина с двумя тысячами вольт напряжения?! - Я не знал этого, Кэвел, - шепотом произнес он. - Я ведь недавно здесь работаю. - Ну, даже если они и проникнут внутрь? Подумайте о том, что их там ожидает. Вы напуганы сейчас, не так ли, генерал-майор Кливден? Вы напуганы тем, что кто-то пробрался внутрь. А если этот кто-то проявил неосторожность? Если он столкнул, уронил или разбил колбу с микробами? Или даже пробирку? Например, содержащую токсин ботулинуса? Это уже готовый и хранящийся в лаборатории номер один вирус. Потребуется не менее двенадцати часов, чтобы он сделался безвредным на воздухе. Если кто поймает этот вирус до полудня, такого можно уже считать сейчас трупом. Вы, Кливден, подумали об этом? Разве вам известно, что Кландон не прикасался к ботулинусу? Симптомы отравления в точности совпадают с действием синильной кислоты. Откуда вам известно, что не получили вирусы те двое из охраны, что обнаружили труп? Или старший охраны, который разговаривал с вами? Если он подвергся воздействию ботулинуса после того, как снял маску, то должен умереть в агонии минутой позже. Вы уверены, что он жив? Кливден потянулся к телефону. Руки его дрожали. Пока он набирал номер, я обратился к Харденджеру: - Итак, старший инспектор, ваши соображения? - Почему здесь оказался Мартин? Я кивнул. - Есть веские причины. Первая. Вы в нашем списке первый на подозрении. - Повторите-ка... - Вас уволили, - потупился он, - и оставили на подозрении. Ваше мнение о Мортоне и ваша точка зрения на опасные биологические эксперименты хорошо известны. Кроме того, вы хотели все сосредоточить только в своих руках. Знаю это и по совместной с вами работе. - Лунатик! Как я мог убить своего лучшего друга?! - рассвирепел я. - Вы единственный, живущий не в Мортоне и знающий всю систему охраны. Единственный, Кэвел. Если кто-то проник туда и выбрался обратно, так это мог быть только Кэвел. - Он многозначительно помолчал. - И вы единственный из живых, знающий шифр всех дверей лабораторий. А комбинации могут быть изменены только на заводе-изготовителе. После вашего увольнения никто не подумал изменить шифр. - Гражданский директор доктор Бакстер тоже знает все комбинации шифров, - возразил я. - Бакстер исчез. Мы нигде не можем его найти. Нам было необходимо предпринять кое-что. Некоторые шаги... Едва вы ушли из дому сегодня утром, мы встретились с вашей женой. Она сказала... - Вы были у меня дома?! - возмутился я. - Беспокоили Мэри? Допрашивали ее? Я, пожалуй... - Не волнуйтесь, - холодно перебил меня Харденджер. - Меня там не было. Я послал младшего офицера. Конечно, с моей стороны глупо спрашивать о муже у жены, которая замужем только два месяца. Естественно, она сказала, что вы были дома всю ночь. - Я молча уставился ему в глаза. - Вы что, хотите вцепиться в меня? За мое предположение, что Мэри могла солгать, или за то, что она не предупредила вас по телефону? - спросил он. - Мне не нравится все, что вы говорите. - Она не солгала. Вспомните, я ее хорошо знаю. А предупредить вас она не могла. Мы отключили ваш телефон и дома, и в конторе. И подключились к ним. Так что я слышал все, что вы говорили Мартину. Одно время вы заставили меня поволноваться, - засмеялся он. - Как вы проникли сюда? Я не слышал. - Предохранительная коробка расположена в наружном коридоре. Незаконно, но я прошу прощения. - Придется переделать, - кивнул я. - Словом, вы вне подозрений, Кэвел. Считаю, что инспектору Мартину следует дать премию Оскара. Потратили двенадцать минут впустую, но убедиться было необходимо. - Зачем? Почему именно так? Несколько часоз проверки вашими людьми такси, ресторанов, театров, и убедились бы в том же - я не был ночью в Мортоне. - Некогда ждать, - грубо сказал он. - И еще. Раз вы не замешаны в убийстве, тогда вы тот, кто поможет убийцу найти. Это ясно. Кландон мертв. Вы один знаете всю систему охраны в Мортоне. Больше никто. Если что не так получилось, прошу прощения. Но если кто и способен что-то обнаружить, так это вы, факт. - Прибавьте тот факт, что я единственный, кто может открыть ту дверь. Поскольку Кландон мертв, а Бакстер исчез. - Это тоже, - согласился он. - Это тоже, - передразнил я его. - Все, что вы хотите от меня. И едва дверь откроется, я опять могу катиться на все четыре стороны?.. - Если только сами пожелаете. - Вот как? Сперва Дерри, теперь Кландон. Ну что ж, возможно, что-то я и сделаю. - Знал, что согласитесь. Даю вам полную свободу. - Шефу это не понравится, - никто еще не называл начальника Харденджера по имени, да и немногие его имя знали. - Я уже говорил с Шефом о вас. Действительно, вы ему не нравитесь. Подозреваю даже, что он вас просто недолюбливает, - кисло ухмыльнулся Харденджер. - Тем более здесь замешаны родственные отношения. - Так вы обговорили все заранее? Ну что, благодарю за доверие. - На вас первого пало подозрение, но лично я никогда не сомневался в вас. И все же надо было убедиться... Вы ведь знаете, сколько наших лучших людей перешло за последние годы в противоположный лагерь. - Когда едем? - спросил я. - Сейчас. Если вы готовы. - Кливден только что положил телефонную трубку, рука его все еще подрагивала. - Минуту. Охрана на заводе? Имеется пароль? - обратился я к Кливдену. Харденджер был мастак сохранять невозмутимость, но сейчас он не мог скрыть вдумчивого любопытства. Обычно так смотрят на совершивших маленькую оплошность. - Все в порядке. Это не мог быть ботулинус, убивший Кландона. Центральные лаборатории надежно опечатаны. - А доктор Бакстер? - Пока ничего не известно. Он... - Пока ничего? Значит, две смерти. Какое совпадение, генерал. Если, конечно, это можно так назвать. - Не пойму, о чем вы? - раздраженно спросил он. - Об Истоне Дерри. Моем предшественнике в Мортоне. Он исчез два месяца назад, ровно через шесть дней после моей свадьбы, на которой был шафером. О нем тоже ни слуху ни духу. Знаете, конечно? - Откуда мне знать? - Очень раздражительный маленький человечек, ей-богу. Мне оставалось радоваться, что не он мой лечащий врач, а я не его клиент. - Всего-то я был там два раза со дня моего назначения... Теперь относительно Бакстера. Он вышел из лаборатории в обычное время, возможно, чуть позже. Он живет с сестрой-вдовой в одноэтажном домике с верандой, близ Альфингема, в пяти километрах - от Мортона. Прошлой ночью дома не был, как сообщила сестра. - Он повернулся к Харденджеру. - Нужно немедленно ехать, инспектор. - Так точно, сэр. Кэвел едет с нами. - Рад слышать, - сказал Кливден, даже не взглянув на меня, но я и не обиделся: нельзя представить генерал-майоров без армейского мышления - для него мир точен, упорядочен начальническим положением, где нет ничего лишнего и нет места даже частным детективам. Тем не менее он старался быть вежливым. Конечно, на свой лад и на усмотрение: - Полагаю, нам понадобится ваша помощь. Итак, едем. - Но сначала я позвоню жене, скажу о случившемся, если, конечно, ее телефон уже включен. - Харденджер утвердительно кивнул, но не успел я протянуть руку к трубке, как Кливден положил на нее свою. - Никаких звонков, Кэвел. Прошу извинить. Мы должны соблюдать осторожность. Крайне необходимо, чтобы никто, абсолютно никто не знал о случившемся в Мортоне. - Объясните ему, старший инспектор, - сказал я и отстранил его руку. Харденджер был явно не в своей тарелке. Пока я набирал номер, он извиняющимся тоном объяснял генералу: - Весьма сожалею, сэр, но Кэвел теперь не числится в армии и даже не подчиняется спецсектору. Кроме того, э... как вам сказать... он очень скептически настроен в отношении военных. - Но мы можем, согласно нашему секретному циркуляру... - Прошу прощения, сэр, - меланхолично помотал головой Харденджер, - "специальная информация, добровольно раскрытая гражданскому лицу, не связанному с правительственными органами, перестает быть государственным секретом". Нас никто не заставлял давать такую информацию Кэвелу, тем более сам он нас не просил об этом. У него перед нами нет никаких обязательств. Более того, это мы просим у него помощи... Я дозвонился Мэри, сообщил, что не арестован, что собираюсь в Мортон и что позвоню сегодня позже. Затем положил трубку, взял куртку и прикрепил свой "хэкати" внутри рукава под мышкой. В отличие от инспектора Мартина, я ношу одежду, удобную для оружия. Харденджер безучастно наблюдал за мной, а генерал поглядывал неодобрительно. Дважды он пытался что-то сказать, но оба раза сдержался. Конечно, все это было необычным. Но ведь и убийство было не обычное. Нас поджидал армейский вертолет, но туман был слишком плотен, и пришлось отправиться в Мортон в большом "ягуаре", за рулем которого находился полицейский в штатском, с удовольствием жмущий на газ, прибавляя и прибавляя скорость. Мы уже проезжали Мидлсенс, когда туман стал рассеиваться, и видимость на дороге улучшилась. После полудня благополучно прибыли в Мортон. Он являл собой безобразный архитектурный комплекс, способный испортить любой ландшафт. Сомневаюсь, что эти сооружения строил архитектор, но если бы таковой имелся и копировал тюрьмы XIX века - а комплекс на самом деле имел сходство с тюрьмой, - то не смог бы добиться более уродливого и отталкивающего вида, чем в Мортоне. Грязный, мрачный, суровый, под свинцовым октябрьским небом, Мортон состоял из четырех параллельных рядов приземистых, с плоскими крышами бетонных трехэтажных строений. Каждый ряд своей отталкивающей безжизненностью, мертвенностью напоминал богом проклятые, запущенные кварталы викторианской эпохи в трущобах большого города. Каждый ряд тянулся примерно на четверть мили с промежутком около двухсот ярдов между ними. От строений до забора было примерно пятьсот метров голого и от всего свободного пространства. Ни дерева, ни кустика - вообще никаких насаждений, даже ни одной клумбы. При желании можно спрятаться за кустиком или за цветочной клумбой, но невозможно укрыться в двухдюймовой траве газона - кроме нее ничего не росло в этом безликом пустынном месте, окружающем Мортон. Внешний забор вряд ли можно было назвать стеной, ибо за всякой стеной может спрятаться человек. Любой комендант концентрационного лагеря времен второй мировой войны мог бы только мечтать о месте, подобном Мортону, и спал бы безмятежно ночами. Мортон был обнесен колючей проволокой в пятнадцать футов высоты, так круто наклоненной, что верхняя часть ее выступала на пять футов от подножия. Подобная же ограда, только с наклоном в противоположную сторону, шла параллельно внешней на расстоянии около двадцати футов. Между оградами по ночам бегали немецкие овчарки и доберман-пинчеры, выдрессированные для охоты на людей и слушающиеся только своих армейских поводырей. Они могли разорвать кого угодно. В трех футах от внутреннего ограждения натянуты две тонкие проволоки, которые невозможно было заметить тому, кто попытался бы проникнуть за второе ограждение ночью. Затем, в десяти футах от этих проволок, шел еще один забор в пять ниток проволоки на изоляторах, прикрепленных к цементным столбам. Через него проходил электрический ток, смертельный для любого. А чтобы все прохожие имели об этом представление, военные через каждый десяток шагов навешали табличек по периметру ограды. Таблички были пяти типов. На четырех из них черным по белому - объявления: "Опасная зона, при команде - уходите", "Собаки спущены", "Запретная зона", "Электрические заборы", а на пятой - красным по желтому, очень четко: "В. М. Собственность. Нарушители будут убиты". Только безумец или совсем неграмотный мог бы сунуться сквозь эти преграды в Мортон. Мы выехали на окружную дорогу близ Мортона, повернули вправо и, проехав среди вересковых полей с четверть мили, оказались перед въездом в Мортон. Водитель-полицейский резко затормозил перед шлагбаумом и стал опускать стекло дверцы, а возле нас уже оказался сержант охраны с автоматом, направленным, нужно заметить, отнюдь не вниз дулом. Узнав Кливдена, он опустил автомат и сделал знак кому-то нам невидимому. Шлагбаум поднялся, машина въехала и остановилась перед глухими воротами. Мы выбрались из машины, прошли через стальную дверь в воротах и направились к одноэтажному бараку с надписью "Приемная". Нас уже поджидали трое. Двоих я знал - полковника Уйбриджа, помощника коменданта Мортона, и доктора Грегори, старшего ассистента доктора Бакстера по блоку "Е". Уйбридж был настоящим хозяином Мортона, хотя номинально числился подчиненным Кливдена. Стройный, моложавый, с черными волосами и совершенно нелепыми серо-стальными усами. Он считался одним из выдающихся ученых. В Мортоне заключалась вся его жизнь. Он был одним из немногих, кто находился здесь постоянно. Поговаривали, что в год он не более двух раз выходил за ворота Мортона. Высокий, грузный, смуглый итальянец с карими глазами, доктор Грегори был профессором-микробиологом из Турина. Он являлся одним из уважаемых специалистов среди своих коллег. Третий из встречавших - толстый, грузный, в мешковатом твидовом костюме, походивший на фермера, каковым бы он и стал, не выбери иную профессию, - инспектор полиции в Уилтшире по фамилии Вилли. После краткого приветствия тон задал Харденджер. Сейчас уже не играла роль субординация - ни генералы, ни полковники, ни армейский порядок с его командами "вперед" и тому подобное. Харденджер дал это сразу понять. - Инспектор Вилли, вы не должны находиться здесь. Ни один сотрудник окружной полиции не имеет права входить в эти ворота. Сомневаюсь, что вы об этом знали и, конечно, не самовольно пришли сюда. Кто вас впустил? - Я. Учитывая чрезвычайность обстоятельств, - решительно сказал полковник Уйбридж. - Позвольте объяснить, - вставил инспектор Вилли. - В наш полицейский участок кто-то позвонил прошлой ночью со сторожевого поста, примерно в одиннадцать тридцать, и сообщил, что команда одной из ваших патрульных машин преследует незнакомца, пристававшего или изнасиловавшего девушку невдалеке от Мортона. А это касается полицейских, но не армейских властей, согласно закону. Туда немедленно выехали дежурный сержант и констебль, но никого и ничего не обнаружили. Только сегодня, приехав сюда, я увидел поврежденный забор и, так сказать, предположил некую связь между двумя происшествиями. - Что?! Забор поврежден? Это невозможно! - вскричал я. - Но это так, Кэвел, - сухо заметил стройный Уйбридж. - А патрульный автомобиль, а сторожевые псы, а проволочные заграждения, а электроток? Для чего же все это? - Сами можете убедиться. Проволока перерезана, вот и вся штука. - Уйбридж вовсе не был так спокоен, как хотел казаться, отнюдь нет. Оба, доктор Грегори и Уйбридж, были сильно напуганы. - Во всяком случае, я провел дознание, - ровным голосом продолжал Вилли. - Встретил полковника Уйбриджа и по его просьбе провел тщательное дознание, чтобы что-нибудь узнать о докторе Бакстере. - И вы сделали это? Разве вам неизвестны инструкции? - спросил Харденджер Уйбриджа, стараясь придать голосу спокойствие. - Все расследования должны проводиться или начальником охраны, или моей лондонской конторой. - Кландон мертв и... - О, господи! - не выдержал Харденджер. - Теперь и инспектор Вилли знает, что Кландон мертв. Или вы знали об этом раньше, инспектор? - Нет, сэр. - Ну, вот теперь знаете. Скольким это еще известно, полковник Уйбридж? - Больше никому, - напряженно ответил тот и побледнел. - Слава тебе, господи! Не считайте, что я до смехотворности соблюдаю правила безопасности. Что мы с вами об этом думаем, полковник Уйбридж, не имеет никакого значения. Всем ведают один-два человека в Уайтхолле. Они отдают приказы, мы их выполняем. А когда речь идет о сохранении секретов, так чего уж яснее. Всю ответственность мы полностью берем на себя. И вы умываете руки, тоже целиком. Конечно, я нуждаюсь в вашей помощи, но она должна отвечать моим требованиям. - Под этим старший инспектор подразумевает, - сухо заметил Кливден, - что самодеятельность в расследовании не поощряется, а запрещается. Полагаю, вы имеете и меня в виду, Харденджер? - Пожалуйста, не осложняйте мне работу, сложностей и без вас хватает, сэр. - Не буду. Но меня, как коменданта, должны держать в курсе дел, у меня есть право присутствовать при вскрытии двери в лабораторию номер один. - Такое право у вас есть, - согласился Харденджер. - Когда? - спросил Кливден. - Я имею в виду двери лаборатории. Харденджер посмотрел на меня. - Итак? Те двенадцать часов, о которых вы упомянули, уже истекли. - Сомневаюсь, - ответил я и обратился к доктору Грегори: - Работала ли вентиляция в лаборатории? - Нет. Конечно, нет. Никто к ней близко не подходил. Мы оставили все, как было. - Если что-нибудь было. Положим, растворилось, - вкрадчиво продолжал я. - Как вы считаете, окисление уже закончилось? - Сомневаюсь. Воздух слишком статичен. - Все лаборатории вентилируются специально очищенным воздухом, - повернулся я к Харденджеру, - который, в свою очередь, очищается в специальной камере. Приступим через час. Харденджер согласился. Грегори взволнованно глянул сквозь толстые линзы очков большими карими глазами, позвонил и отдал распоряжение, затем вышел вместе с Кливденом и Уйбриджем. - Ну, инспектор, - обратился Харденджер к инспектору Вилли, - вам известно то, что знать вам не положено. Надеюсь, нет нужды издавать какой-то устрашающий приказ специально для вас, верно? - Мне нравится моя служба, - улыбнулся Вилли. - Не будьте так строги к старине Уйбриджу, сэр. У этих ученых докторов мозги устроены не так, как нужно для службы в охране. Он хотел сделать, как лучше. - Тернист путь к истине, - сказал я. - И труден для тех, кто старается сделать, как лучше, - тоном проповедника произнес Харденджер. - А что узнали о Бакстере? - Вышел отсюда около шести тридцати вчера вечером, сэр. Или несколько позже, как я догадываюсь, потому что он пропустил специальный автобус на Альфингем. - На выходе он, конечно, отметился? - спросил я. - Каждый ученый, покидающий Мортон, должен поставить отметку "ушел", расписаться в журнале и сдать свой номерок. - Несомненно. Ему пришлось дожидаться обычного рейсового автобуса, приходящего в шесть сорок восемь. Кондуктор и два пассажира подтверждают, что некто, соответствующий нашему описанию, вошел в автобус. Конечно, имени мы не упоминали. Но тот же кондуктор утверждает, что никто не сходил в Альфингеме, там, где живет доктор Бакстер. Вероятно, он проехал весь Альфингем до Хардкастера, весь маршрут. - Просто он взял и исчез, - подытожил Харденджер, задумчиво разглядывая крупного человека со спокойными глазами. - Хотите с нами работать, Вилли? - Признаться, это внесло бы разнообразие в мою службу после обычных деревенских происшествий, - сказал Вилли, - но не уверен, что со мной согласится начальник, главный констебль участка. - Попробуем его уломать. Ваш участок в Альфингеме, не так ли? Я загляну туда. - Вилли ушел. Когда мы глядели ему вслед через двор, то заметили лейтенанта, нажимавшего на нашу дверную кнопку. Харденджер скосил глаз и крикнул: - Войдите! - Доброе утро. Доброе утро, мистер Кэвел, - бодро и энергично поздоровался рыжеволосый лейтенант, хотя выглядел усталым. - Уилкинсон, сэр. Офицер ночного патруля. Полковник сказал, что вы хотели меня видеть. - Разумно поступил полковник, должен признаться. Харденджер, старший инспектор Харденджер. Вы тот самый офицер, который прошлой ночью нашел Кландона? - Его нашел разводящий патруля, капрал. Он позвал меня. Я мельком взглянул. Затем опечатал блок "Е", доложил полковнику, и тот одобрил мои действия. - Молодец, - похвалил Харденджер, - но мы к этому еще вернемся. Вам, конечно, доложили, что колючая проволока ограждения перерезана? - Естественно, сэр. Когда... когда Кландон исчез, я принял на себя обязанности. Мы нигде не могли его найти, нигде. Он, должно быть, тогда уже был мертв. - Так. И вы обследовали места повреждений, конечно? - Нет, сэр. - Нет? Почему? Это ведь ваша обязанность, верно? - Нет, сэр. Это обязанность следователя. - На его бледном лице мелькнула улыбка. - Мы только носим автоматы и бинокли. Было чертовски темно. А потом несколько пар солдатских сапог тогда уже так затоптали место, что вряд ли там что-либо можно обнаружить. Я поставил четырех охранников, сэр, в десяти шагах друг от друга возле места повреждения с приказом никого близко не подпускать. - Никогда не встречал у армейцев такой сообразительности, - одобрительно произнес Харденджер. - Вы поступили безупречно, молодой человек. Уилкинсон слегка порозовел от похвалы, хотя старался выглядеть невозмутимым. - А что вы еще предприняли? - Ничего, что могло бы облегчить вам расследование, сэр. Я послал дополнительный патруль для обследования всего ограждения. Обычно в это время у нас три патруля. Вдруг оказались бы еще повреждения. Но было только одно. Затем я расспросил патрульных, которые стремглав бросились за человеком, якобы напавшим на девушку. Пригрозил им, что в следующий раз рыцарские чувства приведут их обратно в полковую казарму. Они не должны были удаляться от забора ни при каких обстоятельствах. - Считаете, что случай с девушкой был подстроен для отвода глаз? Чтобы помочь кому-то незаметно пробраться к проволоке с кусачками? - А для чего же еще, сэр? - Для чего же еще, в самом деле, - вздохнул Харденджер. - Сколько людей обычно работает в блоке "Е", лейтенант? - Человек пятьдесят пять - шестьдесят, сэр. - Ученые? - Все. Микробиологи, химики, техники, военные и гражданские. Я мало о них знаю, сэр. Нам не рекомендуется проявлять любопытство. - Где они сейчас? Ведь блок "Е" опечатан. - В столовой. Кое-кто хотел уехать домой, но полковник... полковник Уйбридж их не отпустил. - Как нельзя лучше! Лейтенант, я буду весьма благодарен, если вы выделите нам двух посыльных, вестовых или кого угодно. Одного мне, другого инспектору Мартину. Инспектор Мартин хотел бы поговорить с сотрудниками блока "Е", с каждым в отдельности. Пожалуйста, распорядитесь. Если возникнут какие затруднения, можете сказать, что выполняете приказ генерала Кливдена. Но сначала пойдемте с нами к расставленным у повреждения часовым, представите нас. Затем соберите через двадцать минут в приемной проводников собак. Словом, всех, кто до полуночи находился на дежурстве. Через пять минут Харденджер и я стояли у места повреждения колючей проволоки. Уилкинсон отвел часовых чуть в сторону и оставил нас. Колючая проволока была натянута на наклонных цементных столбах, какие нынче часто встречаются на улицах. Тридцать проволочных ниток с шестидюймовым расстоянием одна от другой оплетали столбы. Четвертую и пятую нитки снизу наскоро связали в месте обрыва толстой серой веревкой. Пришлось вглядываться, чтобы найти место повреждения. Последние три дня дождя не было, и потому не осталось следов, хотя земля была влажной от росы. Проволоку разрезали до того, как выпала роса. - У вас глаза помоложе, - сказал Харденджер, - перепилена или перекушена? - Перекусили кусачками или пассатижами. Посмотрите, под каким углом? Харденджер взял в руки перерезанный конец проволоки и внимательно осмотрел. - Слева направо, - пробормотал он, - обычно так держит кусачки или пассатижи левша. Ему так удобнее. - Левша, - заметил я, - или правша, который хочет нас сбить с толку. Харденджер неприязненно глянул на меня и направился к внутреннему ограждению. Ни следов, ни отпечатков ног между двумя заборами, а внутренний ряд колючей проволоки перерезан в трех местах. Тот, кто это делал, был совершенно уверен, что его не заметят с окружной дороги. Интересно, почему он не испугался овчарок, бегавших между двумя рядами колючей проволоки? Провода с током высокого напряжения за вторым забором были целы. Нарушителю повезло, что он не зацепился за них. Или он знал их точное расположение?.. Этот приятель с кусачками представлялся мне человеком, отнюдь не полагавшимся на случай, хотя бы потому, что пробрался через провода высокого напряжения. В отличие от большинства подобных заборов, где только верхний провод под током, здесь имелись дополнительные вертикальные электропровода на изоляторах. Сигнал тревоги моментально прозвучал бы при малейшем повреждении проводов. Однако это не остановило нашего гостя с кусачками, естественно, изолированными. Два пучка отводного кабеля лежали на земле между столбами и доказывали это совершенно ясно. - Каков бродяга, а? - произнес Харденджер. - Словно сам дает нам в руки улики, не правда ли? - Или кто-то за внешним ограждением с подзорной трубой или биноклем. Кольцевая дорога, как видите, вполне доступна всем машинам. Разве трудно, сидя в машине, разглядеть, что из себя представляет забор с электрическим током, а при хорошей солнечной погоде увидеть и поблескивающие провода внутреннего ограждения? - Да, ничего не скажешь, - вздохнул Харденджер. - Глупо стоять здесь, уставившись в забор. Давайте-ка пойдем в приемную и начнем опрос. Все охранники, о которых говорил лейтенанту Харденджер, уже сидели в ожидании на скамьях, проявляя беспокойство и волнение. Некоторые выглядели сонными, иные - напуганными. Я заранее знал, что для оценки обстановки Харденджеру потребуется всего полсекунды и действовать он будет сообразно ей. Он так и поступил. Сел за стол, оглядел всех пристально и недружелюбно из-под мохнатых бровей голубыми глазами. - Итак, патруль джипа, - сурово произнес он, - те самые, кто пустился в глупую погоню. Начнем с вас. Трое, капрал и двое в штатском, медленно поднялись с мест. - Ваша фамилия? - обратился Харденджер к капралу. - Мьюрфилд, сэр. - Вы были прошлой ночью старшим патруля? - Да, сэр. - Расскажите о происшествии. - Да, сэр. Мы как раз закончили патрулирование окружной дороги и остановились у главных ворот доложить, что все в порядке. Затем снова поехали. Наверно, около одиннадцати пятнадцати, сэр, может, на минуту позже или раньше. Примерно в двухстах пятидесяти ярдах от ворот осветили фарами бегущую девушку. Она выглядела обезумевшей. Растрепанная, всхлипывала и вскрикивала. Я сидел за рулем. Остановил машину, выпрыгнул. Остальные последовали за мной. Надо бы им сказать, чтоб не выходили... - Неважно, что надо было сказать, продолжайте! - Ну, мы подошли к ней, сэр. Лицо в грязи, пальто порвано. Я сказал... - Видели ее раньше? - Нет, сэр. - Узнали бы? - Сомневаюсь, сэр, - поколебавшись, ответил сержант. - Лицо ее было так измазано. - Узнали бы ее голос? Кто из вас узнал бы ее по голосу? Три категорических отрицания - они не узнали бы ее голос. - Ну, ладно, - устало сказал Харденджер, - она изобразила из себя девицу, на которую покушались. В нужный момент кто-то удачно обнаружил себя и побежал. Все вы бросились за ним. Вы видели его? - Мельком, сэр. Силуэт в темноте. - Полагаю, следующий силуэт тоже - он уехал на машине. - Да, сэр. Не на легковой, сэр. Крытый грузовой фургон "бедфорд". - Ага, - уставился на него Харденджер. - Значит, "бедфорд"! Как же вы узнали марку? Сами говорили, что было темно. - Это был "бедфорд", - повторил Мьюрфилд. - Его всегда услышишь по мотору. На гражданке я работал механиком. - Он прав, старший инспектор, - вставил я, - у "бедфорда" очень характерный шум мотора. - Сейчас вернусь. - Харденджер был уже на ногах, и просто было догадаться, что он направился к телефону. Он взглянул на меня, кивнул на сидящих солдат и вышел из комнаты. Я довольно мягко задал следующий вопрос: - Кто дежурил с собакой у поста номер один? Вы, Фергюсон? Встал приземистый темноволосый человек в штатском, примерно двадцати пяти - двадцати шести лет. Фергюсон был типичным солдатом, грубым, наглым, не очень развитым. - Я, - ответил он вызывающе. - Где вы находились в одиннадцать пятнадцать прошлой ночью? - У поста номер один с Ролло. С моей немецкой овчаркой. - Вы видели то, о чем сейчас рассказывал капрал Мьюрфилд? - Конечно, видел. - Раз соврал, Фергюсон. Еще раз соврешь - и будешь отправлен в полк до исхода этого дня. - Нет, не вру, - нагло ответил он. - Вы не имеете права меня запугивать, мистер Кэвел. Нечего мне угрожать. Все знают, что вас отсюда выгнали! Я обратился к дежурному офицеру: - Попросите прийти сюда полковника Уйбриджа. Немедленно. Офицер собрался уходить, но тут поднялся огромный сержант и остановил его. - Нет необходимости, сэр. Фергюсон дурак. Все равно это выяснится. Он был на дежурном пульте, курил и пил какао с дежурным по связи. Дежурил я. И хотя знал об этом, все равно не волновался. Фергюсон всегда отпускал Ролло у поста номер один. Эта собака сущий дьявол. Так что на нее можно положиться. - В том-то и дело, что нельзя, но все равно благодарю вас. Вы всегда так делали, Фергюсон? - Нет, - он нахмурился и сник, - прошлой ночью было в первый... - Если бы имелось звание ниже рядового, - устало перебил его я, - то носить бы его вам до окончания жизни. Воспользуйтесь остатками своего рассудка. Предположите на минуту, что устроивший такую приманку стоял рядом, с кусачками наготове, и не резал проволоку, пока не убедился, что именно в это время вы не пойдете с осмотром. Наверняка после проверки мистера Кландона еженощно в одиннадцать вы направлялись прямехонько на контрольный пункт покурить и выпить какао, не так ли? Он стоял, уставившись в пол, и упрямо молчал, пока сержант, наконец, не сказал резко: - Ради бога, Ферджи, не упрямься. Все уже всем ясно. Но тот молчал, теперь уже осознав свой промах. - Мы отклоняемся. Когда вы шли сюда, то оставили... Ролло здесь? - Да, сэр. - Что это за собака? - Он перегрызет горло любому, начиная с генерала, - самодовольно ответил Фергюсон, - за исключением моего, конечно. - Однако вчера ночью он никому горла не перегрыз, - заметил я. - Интересно, почему? Вы не знаете? - Видать, схлопотал, - сказал он, оправдываясь. - Что значит "схлопотал"? Вы осматривали его, прежде чем привести обратно в помещение? - Осматривал? Конечно, нет. С чего бы? Когда мы увидели перерезанную проволоку, то подумали, что злоумышленник увидел Ролло и побежал так, что только пятки засверкали. Я бы, черт возьми, поступил так же. Если... - Приведите собаку, но, ради бога, сперва наденьте ей намордник. Фергюсон вышел, и тут вернулся Харденджер. Я рассказал ему обо всем. - Что вы обнаружите? - спросил Харденджер. - Тряпку с хлороформом или что-нибудь подобное. И - никаких следов. Может, применили иглу с одним из сильных ядов, ткнули собаку. Простой укол - и все тут. - Узнав от проводника об этой собаке, - сказал я, - не стал бы подходить к ней с хлороформовой тряпкой даже за бриллиантовую корону. Что касается ядов, которые вы упомянули, считаю, вряд ли один из сотни тысяч осмелился бы к ним прикоснуться руками. Или должен знать, как ими пользоваться. Кроме того, выстрел иглой в собачью голову при такой кромешной темени тоже маловероятен, слишком велик риск. Через десять минут вернулся Фергюсон, с трудом справляясь со своим похожим на волка подопечным. На собаке был намордник, но это мало утешало. Сержанту не пришлось меня убеждать, что этот пес мог бы в минуту разорвать человека. - Что, он всегда так себя ведет? - спросил я. - Нет, не всегда, - озадаченно ответил Фергюсон. - Никогда раньше он себя так не вел. Обычно, когда я снимаю поводок, ведет себя спокойно и может подойти к любому, не трогая его. Но сегодня даже на меня бросился почти всерьез. Не нужно было много времени для установления причины раздражительности собаки. Ролло страдал от сильной головной боли - на лобной части возле глаз находилась шишка. Только четверо могли справиться с Ролло и придержать, пока я пальцами дотрагивался до больного места. Мы перевернули его на спину, и я стал раздвигать шерсть на груди, пока не обнаружил то, что искал: две треугольные рваные раны, очень глубокие, в трех дюймах друг от друга. - Дайте отдохнуть собаке пару дней, - сказал я Фергюсону, - и прижгите раны. Желаю удачи. Можете увести. - Да. Ни хлороформа, ни яда, - признал Харденджер, когда мы остались одни. - Что ж, это раны от колючей проволоки, а? - А от чего же еще? Расстояние между ранами совпадает. Некто сунул палец за ограждение, Ролло кинулся. Он не лаял, такие собаки бросаются молча. Едва он бросился на проволоку, его схватили и стали тянуть. Вот он и напоролся на колючки. Затем его сильно ударили по голове. Просто, без хитростей. Зато очень эффектно. Действовал явно не дурак. - Во всяком случае, поумнее Ролло, - заключил Харденджер. Поднявшись к блоку "Е" в сопровождении двух прибывших из Лондона помощников Харденджера, мы встретили ожидающих нас Кливдена, Уйбриджа, Грегори и Уилкинсона. Последний вытащил ключ от тяжелой дверной ручки. - Никто не проходил туда после того, как вы открыли ее и увидели там Кландона? - спросил Харденджер. - Гарантирую, сэр. Охрана безотлучно находилась здесь. - Но Кэвел просил включить систему вентиляции. Как же это сделали, если никто не входил внутрь? - На крыше имеются дублирующие устройства, сэр. Все предохранители, соединения, электрические зажимы проводов также расположены на крыше. Сделано для того, чтобы электрики, проводящие ремонт или профилактику, не входили в помещения. - Предусмотрительно, - отметил Харденджер. - Открывайте. Дверь распахнулась, все вошли и направились длинным проходом влево. Лаборатория э 1 располагалась в правом дальнем углу, в двухстах ярдах от входа. Далековато, но во всем блоке был только один выход. Для безопасности. Пока шли, миновали полдюжины дверей, открывающихся фотоэлементами, пятнадцатидюймовыми ручками, рычагами, и, наконец, подошли к лаборатории N 1. Кландон лежал с дальней стороны массивной двери, его трудно было узнать. Я дружил с большим, грузным, грубовато-добрым веселым ирландцем. А сейчас передо мной лежал маленький, скрюченный труп. Того Кландона больше не существовало. Даже лицо исказила смерть - расширенные обезумевшие глаза, уставившиеся в одну точку, закушенные в смертельной агонии губы. Поглядев на это лицо с застывшей гримасой, никто не сомневался бы, что Нейл Кландон скончался в страшных муках. Все наблюдали за мной, поэтому я не давал воли чувствам. По крайней мере, они не отразились на моем лице. Я шагнул вперед, наклонился над трупом, принюхался. Потом бросил взгляд на Уйбриджа. Тот подошел, наклонился, тоже принюхался и выпрямился. - Ты прав, мой мальчик, цианистый калий, - сказал он Уилкинсону. Я вытащил пару матерчатых перчаток из кармана. Один из помощников Харденджера приготовил было фотокамеру со вспышкой, но я остановил его: - Никаких фотографий. Нейл Кландон не будет украшать никакую выставку морга. Да и слишком поздно. Если вам очень хочется фотографировать, начните хотя бы со стальной двери. Отпечатки пальцев. Они наверняка имеются, но ни один нам ничего не скажет. Тот поколебался, затем пожал плечами и кивком подтвердил мою просьбу. Я обшарил карманы Кландона. Ничего особенного в них не нашлось - бумажник, пачка сигарет, пара пакетиков спичек и - в левом кармане пиджака пригоршня леденцов в светлых обертках. - Вот так он и умер, - произнес я. - Последний крик моды кондитеров: леденцы с цианистым калием. Поглядите на валяющиеся возле его головы леденцы. У вас есть химик, производящий анализы, полковник? - Конечно. - Он найдет яд на одной из этих оберток. Надеюсь, ваш химик не будет определять состав вещества на вкус. Подсунувший леденцы знал о пристрастии Кландона. А Кландон знал его. И хорошо знал. Настолько близко, что взял леденцы. Отравивший Кландона не просто работает в Мортоне, а работает именно в блоке "Е". Иначе Кландон, ставивший в этом мире все под сомнение, не только не угостился бы леденцами, но вдобавок сразу же заподозрил неладное. Эта истина ограничивает круг наших поисков. Первая и очень крупная ошибка преступника. - Возможно... возможно... - пробормотал Харденджер. - А возможно, вы слишком легковерны. Предположения... С чего вы взяли, что Кландона отравили именно здесь? Кажется, вы сами говорили, что приходится иметь дело с умным противником, который тщательно заметает следы и путает нам поиск, подсовывая ложные улики. Скажем, где-то убил, а сюда перетащил труп. Как-то не верится, что у преступника к месту оказался яд в кармане, когда его застигли врасплох... - Относительно последнего не могу сказать ничего определенного. Скорее всего, Кландона насторожил бы любой оказавшийся тут ночью. Но Кландон умер именно здесь, это очевидно, - добавил я и обратился к Кливдену и Уйбриджу: - Как скоро действует цианистый калий? - Практически мгновенно, - ответил Кливден. - Ему дали яд здесь, и здесь он умер. Посмотрите, две едва заметные царапины на стене, а под ногтями - следы штукатурки. Он падал и царапал стену. Некий "друг" дал ему леденцы. Нужно отдать на экспертизу бумажник, сигаретную коробку и спички. Правда, всего шанс из тысячи, что этот "приятель" оставил отпечатки пальцев, роясь в бумажнике мертвого Кландона. Не верю даже в этот единственный шанс. А вот отпечатки пальцев на двери могут быть интересными. И нужными. Сто к одному, что они будут принадлежать только тем, кому дозволено ею пользоваться. Больше скажут признаки уничтожения отпечатков платком или перчатками возле часового механизма, замка и цифровой комбинации. - Обнаружатся, - уверил Харденджер, - если ваше предположение соответствуют действительности. И если предположить, что сюда кто-то проник. - Однако Кландон лежит здесь, - сказал я. Харденджер согласно кивнул и, повернувшись, стал разглядывать своих помощников, копошащихся у двери. Тут появился солдат с фибровым чемоданчиком и маленькой накрытой клеткой, поставил то и другое на пол, отдал честь, ни к кому в частности не обращаясь, и вышел. Кливден вопросительно поднял бровь. - В лабораторию войду один, - пояснил я. - Для этого принесли противогазовый костюм с маской. Я закрою за собой стальную дверь, открою внутреннюю и прихвачу с собой клетку с хомяком. Если он не сдохнет через несколько минут, значит, внутри все чисто. - Хомяк? - заинтересовался Харденджер, подошел к клетке и поднял покрывало. - Бедный зверек. Где вы его достали? - Мортон - то самое место в Англии, где это легче всего сделать. На расстоянии брошенного камня их обнаружится пара сотен. Не учитывая несколько тысяч морских свинок, кроликов, обезьян, попугаев, мышей и разной домашней птицы. Их разводят на ферме в Альфингеме, где находится и коттедж доктора Бакстера. Как вы сказали? "Бедный зверек"? У этих зверьков короткая и незавидная жизнь. Королевское общество охраны животных и Национальное общество борьбы с вивисекцией многое отдали бы, чтобы проникнуть сюда. Однако государственный закон о секретности исследований позаботился, чтоб их представители не появлялись здесь... Небось, Мортон им снится в ночных кошмарах. Но их нельзя упрекнуть за это. Знаете ли вы, что свыше сотни тысяч животных погибло здесь в прошлом году во время опытов. Сдыхали в агонии. Они - лакомый кусок в Мортоне. - У каждого свое мнение, - холодно заметил генерал Кливден. - Не буду утверждать, что полностью с вами не согласен. - Он через силу улыбнулся. - Удобное место для сантиментов, Кэвел, но время не совсем подходящее. Я кивнул, то ли соглашаясь, то ли извиняясь - пусть думает как хочет. Открыл чемоданчик и стал разворачивать газозащитный костюм, но тут Грегори взял меня за руку. Из-за толстых линз очков напряженно глядели темные глазки, смуглое лицо напряглось от волнения. - Не ходите туда, Кэвел, - сказал он тихо и настойчиво, голосом, близким к отчаянию. - Умоляю вас, не ходите туда. Я молча посмотрел на него. Грегори мне нравился. Нравился он и без исключения всем своим коллегам. Но Грегори был не из Мортона, его просто пригласили сюда работать, ибо он считался одним из блестящих микробиологов Европы. Итальянский медик-профессор находился в Мортоне всего восемь месяцев. Такой крупный улов Мортон получил после многочисленных заседаний кабинета на высшем уровне. Итальянское правительство согласилось отпустить профессора в Англию на неопределенное время. И если такой человек, как доктор Грегори, был взволнован, то обо мне и говорить не приходилось. - Почему туда нельзя входить? - спросил Харденджер. - Наверное, у вас на то есть серьезные причины, доктор Грегори! - Причины действительно имеются, - очень веско подтвердил Кливден. - Никто не знает о лаборатории номер один больше доктора Грегори. Мы недавно с ним о ней беседовали. Не буду лгать, я тоже испуган. Если бы доктору Грегори разрешили, он бы отлил стены и потолок из бетона вокруг блока "Е" и запечатал бы лабораторию номер один навсегда. Вот как опасается доктор Грегори. Ему хотелось бы хоть на месяц закрыть эту лабораторию. Харденджер пронзил своим холодным взглядом сначала Кливдена, потом Грегори и своих помощников. - Пройдите по коридору, пожалуйста. Для вашего же блага будет лучше, если меньше будете знать об этом. Вы также, лейтенант. Простите. - Он подождал, пока Уилкинсон и двое других уйдут, взглянул насмешливо на Грегори и произнес: - Итак, доктор Грегори, вы не хотите, чтобы дверь в лабораторию номер один была открыта? Это подозрительно. А вы нами подозреваетесь в первую очередь, знаете об этом? - Как вам угодно. У меня нет настроения шутить именно здесь - Он бросил взгляд на Кландона и сразу отвел глаза. - Я не полицейский и не военный. Если бы вы... - Конечно. - Харденджер указал на расположенную в нескольких футах от нас дверь. - Что там находится? - Это кладовая, извините... - Пойдемте туда. - Харденджер направился к кладовой, а мы за ним. Не обращая внимания на табличку "Не курить", Грегори зажег сигарету и стал быстро и нервно затягиваться. - Не хочу отнимать у вас время, - произнес он. - Буду по возможности краток, но необходимо вас убедить, - он умолк и затем тихо продолжал: - Сейчас термоядерный век. Это век, когда десятки миллионов людей идут на работу и возвращаются домой, зная об угрозе термоядерной войны. Миллионы людей не могут спокойно спать ночью, задумываясь о судьбе нашей зеленой и прекрасной планеты, которой угрожают оружием, сделающим ее безжизненной пустыней. - Он глубоко затянулся, погасил сигарету и сразу закурил новую, продолжая говорить в облаке табачного дыма. - Я избавлен от этих страхов о термоядерном Армагеддоне и безмятежно сплю по ночам. Слышу о русских ракетах и улыбаюсь. Слушаю американцев, хвалящихся своими ракетами, и тоже улыбаюсь. Такой войны никогда не будет, потому что я знаю, пока две сверхдержавы держат свои сабли в ножнах в виде разных мощных ракет, несущих столько-то и столько-то мегатонн, они в действительности не думают о них вообще. Они думают, господа, о Мортоне, потому что англичане, осмелюсь сказать, дали понять великим державам недвусмысленно, что бактериологическое оружие, которое у них имеется, сильнее всех бомб. И это оружие делается здесь, в Мортоне. Это оружие, если его применить, не оставит на всей планете ничего живого. Абсолютно ничего. Вот почему у меня страх перед дверью лаборатории номер один. Надеюсь, вы поймете меня. Мы выслушали доктора Грегори в полном молчании и были согласны, что опасность за дверью велика. Но нужно было убедиться, что преступники не входили туда. И мы открыли дверь. И убедились в том, что из самой секретной лаборатории исчезло шесть ампул в контейнерах, специальных стальных контейнерах. В трех из них был сильный ботулинусный вирус, смертельный для всего живого. Но самое страшное, что неизвестные похитили три ампулы дьявольского микроба, против которого вообще не было никакой защиты - ни сыворотки, ничего другого. Это был нокаут. Мэри Кэвел в моей жизни значила все. Уже два месяца я женат на ней, но знаю, это чувство останется до конца моих дней. На всю жизнь. Конечно, это легко может сказать любой - легко, просто и не задумываясь. Звучит такое, возможно, немного банально. Но вам надо бы ее увидеть, мою жену, и тогда вы поверите мне. Моя жена - маленькая белокурая красавица с поразительными зелеными глазами, но замечательна она не только этим. Вечером вы можете, расставив руки, ловить на улицах Лондона в часы пик всех девушек подряд - и половина из дюжины окажется маленькими белокурыми красавицами. Она была не просто сияющим счастьем, которое никого не минует. Мэри олицетворяла безудержную радость и влюбленность в жизнь. Она жила с напряжением тропической птицы колибри, у которой сердце бьется в темпе шестисот ударов в минуту. Было в ней и еще нечто иное. Какое-то сияние - в лице, в глазах, в голосе, во всем, что она говорила и делала. Она - единственный известный мне человек, не имеющий врагов ни среди женщин, ни среди мужчин. К этим чертам, пожалуй, можно применить только несколько старомодное и затасканное слово "добродетель". Она терпеть не могла святош, всех, кого называют ханжами, но ее собственная добродетель окружала ее ощутимым магнитным полем. Магнитным полем, невольно притягивавшим к ней стольких обездоленных, надломленных душой и телом, что иному потребовалась бы еще дюжина жизней, чтобы столько встретить. Старик, доживающий свои последние дни при слабом осеннем солнце на скамейке в парке, птица со сломанным крылом - все они тянулись к Мэри. Лечить изуродованные тела и души было ее талантом, и я только совсем недавно стал понимать, что, врачуя одного, она уже знала о другом страждущем, о ком никто еще не подозревал. Впрочем, у нее был маленький недостаток, который мешал ей превратиться в ангелоподобное существо, - она была вспыльчива, и вспыльчивость эта могла проявиться самым невероятным образом в сопровождении не менее невероятных выражений, но только тогда, когда она видела птицу со сломанным крылом и человека, сделавшего это. Она была моей женой, чему я не переставал удивляться. Она могла выбрать любого по своему желанию, но остановила выбор на мне. Я отношу это к тому, что в некотором роде у меня тоже были перебиты крылья. Гусеница немецкого танка изувечила мне ногу в сражении близ Кайе, а осколок зажигательного снаряда сжег половину лица так, что стать Адонисом мне не помогла бы теперь никакая пластическая операция. Ко всему этому, левый глаз мой едва мог отличить день от ночи, Подошел поезд, и я увидел ее, легко спрыгивающую с подножки вагона в двадцати ярдах от меня. Она была с толстым типом средних лет, несшим ее чемодан. Отмерший тип промышленного дельца большого города, в костюме и с зонтиком. Такие проводят время в сочувственном разглядывании лиц бедных вдов и сирот. Я его никогда раньше не встречал, Мэри тоже. Она просто умела сходиться с людьми: абсолютно разные люди соперничали между собой, чтобы оказать ей услугу. Таким соперником был и этот делец. Она побежала ко мне, и я раскрыл объятия навстречу. Она всегда бурно выражала свою радость после разлуки, и я каждый раз замечал вокруг удивленно поднятые брови окружающих, но легко с этим примирился. Последний раз мы виделись с ней сегодня утром, но я уже скучал по ней так, словно был на австралийском безлюдье. Едва начал усаживать ее в машину, как подошел делец, опустил чемоданы, поклонился Мэри, приподняв котелок, повернулся, кланяясь, и упал, зацепившись за тележку носильщика. Затем встал, отряхнулся и опять начал кланяться. И вот, наконец, в последний раз приподнял свой котелок и исчез. - Постарайся поменьше улыбаться своим приятелям, если не хочешь, чтобы я по гроб жизни работал на пособия по увечьям, полученным не без твоей помощи. Этот угнетатель рабочего класса мог бы вынудить меня носить эти чемоданы остаток жизни, хоть и исчез. - Он довольно милый и внимательный, не правда ли? - серьезно взглянув на меня, сказала она. - Пьер Кэвел, вы устали, раздражены, и нога ваша сильно ноет. - Лицо Кэвела - маска, - возразил я, - по нему невозможно узнать ни мысли, ни чувства. Его лицо, как утверждают, непроницаемо. Спроси любого. - И вы уже пили виски?.. - Только долгая разлука с тобой вынудила меня к этому позорному поступку, - пробормотал я и завел машину. - Мы остановились в отеле "Вогоннер". - Изумительно. Тростниковые крыши, дубовые ветви, местечко у пылающего камина. - Она поежилась. - В самом деле, холодно. До отеля мы добрались ровно за три минуты. Я остановил машину у модерновой кондитерской, сияющей стеклом и никелем. Мэри глянула на нее, потом на меня и спросила: - Это и есть "Вогоннер"? Отель? - Можешь убедиться в этом по неоновой рекламе. Мусорные ведра у двери и клопы в кроватях теперь не в моде. Кроме того, здесь центральное отопление. Хозяин, он же администратор, встречал нас - краснолицый, с закатанными рукавами рубашки, сильно пропахший выпивкой. Отведя хмурый взгляд от меня, он тотчас же улыбнулся Мэри и вызвал мальчика лет десяти, наверное своего сына, который и провел нас в комнату. Номер был довольно чистый, просторный и выходил окнами на задний двор с мощеными дорожками - довольно слабое подражание европейскому городскому садику. Для меня имело значение, что одно из окон выходило на окружающую двор веранду. Дверь за мальчиком закрылась, и Мэри подошла ко мне. - Как твоя нога, Пьер? Только честно. - Не совсем в порядке. - Я давно оставил мысль обманывать Мэри: если дело касалось выяснения истины, она превращалась в чуткий детектор, чувствующий малейшую ложь. - Ничего. Отпустит. Всегда так. - Вот кресло. И вот стул. Вот так. Надеюсь, больше ты сегодня не будешь ходить? - Боюсь, придется. Нужно. Совсем немного. Весьма сожалею, но иначе не получается. - Получится, - заупрямилась она, - нет необходимости тебе всегда все делать самому. Разве нет людей кроме тебя? - Только не на этот раз. Мне нужно сделать два визита. Первый - с тобой. Вот почему я тебя вызвал. Больше вопросов она не задавала. Подняла телефонную трубку, заказала мне виски и себе шерри. Принес сам хозяин, слегка отдуваясь от подъема по лестнице. Мэри улыбнулась ему и сказала: - Можно пообедать в комнате, с вашего разрешения? - Пообедать? - Он стал еще багровее от возмущения. - В вашей комнате? Обед! Неплохо, черт возьми, а? Как вы думаете, где вы приземлились? Не в Кларидже? - Он отвел взгляд от потолка, куда взывал к небесам, и поглядел вновь на Мэри. Открыл было рот, потом закрыл его, уставившись на Мэри. Я уже знал, что песенка его спета. - Кларидж, - машинально повторил он, - я... гм... я посмотрю, что можно сделать. Против заведенного в этом доме порядка, заметьте... вы... но... мне доставит удовольствие это сделать, мадам. Он ушел, а я заметил: - Против тебя нужно издать закон. Налей мне виски и передай телефон. Я сделал три звонка. Первый в Лондон, второй инспектору Вилли и третий Харденджеру. Тот все еще находился в Мортоне. По голосу чувствовалось, что ол раздраженный и усталый. И неудивительно: у него был тягостный и не очень приятный день. - Кэвел? - почти прорычал он. - Как там у вас, с теми двумя, с которыми вы виделись? На ферме. - Брисон и Чиперфильд?.. Ничего. Есть около двухсот свидетелей, готовых поклясться, что никто из них не был замечен ближе пяти миль от Мортона между одиннадцатью и двенадцатью вчера вечером. - Что вы несете?! Двести свидетелей... - Они были на танцах. А вы что-нибудь новое узнали из опроса подозреваемых в лаборатории номер один? - А вы ожидали отсюда что-то новое? - уныло спросил он. - Уж не думаете ли вы, что преступник настолько глуп, что не обеспечит себе алиби? И черт возьми, хорошее. По-прежнему уверен, что не обошлось без помощи извне. - Чессингем и доктор Хартнелл. Насколько правдивы их объяснения? - Почему вы спрашиваете именно о них? - насторожился он. - Так, интересуюсь. Собираюсь сегодня вечером с ними встретиться, послушать, что скажут. - Без моего согласия вы не имеете права с кем-либо видеться, Кэвел, - почти закричал он. - Я не хочу, чтобы совершались ошибки... - Я не ошибусь, поеду, Харденджер. Ведь сам Шеф говорил, чтобы дали свободу действий, не так ли? Препятствуя мне... знаете, я несколько иначе понимаю свободу действий. Шефу это не понравится, Харденджер. Мой собеседник помолчал, успокоился и наконец произнес ровным тоном: - Вы утверждали, что не подозреваете Чессингема. - И все-таки хочу увидеться с ним. Он внимателен и осторожен, он более обычного дружен с доктором Хартнеллом. Меня прежде всего интересует Хартнелл. Он довольно выдающийся исследователь, однако в денежных делах весьма неразборчив. Он полагает, что если умен в науке, то таковым будет и на бирже. Три месяца назад Хартнелл вложил деньги в ненадежную компанию, которая помещала свои рекламы во всех национальных еженедельниках. Он почти все потерял. Затем, за несколько недель до моего ухода из Мортона, заложил свой дом. Подозреваю, что и его потерял, пытаясь возвратить ранее утраченное. - Так какого черта вы не говорили мне об этом прежде? - возмутился Харденджер. - Мне это только сегодня вечером совершенно внезапно пришло в голову. - Совершенно внезапно пришло... - Харденджер умолк, будто ему заткнули рот, затем сказал задумчиво: - Не слишком ли это легко? Броситься на Хартнелла только потому, что его ожидает вызов в суд как банкрота? - Не знаю. Но, повторяю, он не во всем поступает здраво. Мне нужно выяснить. У обоих алиби, конечно? - Оба были дома. Семьи могут поручиться за них. Потом хочу с вами встретиться, - сдался он. - Буду в Альфингеме. - Я остановился в "Вогоннере". Сейчас ухожу. Сможете прийти к нам? Скажем, в десять? - К нам?.. - Сегодня в полдень приехала Мэри. - Мэри? - удивился он с долей скрытого подозрения и все же обрадовано. Единственная причина, почему Харденджер недолюбливал меня, заключалась в том, что я увел от него самую лучшую секретаршу, какую он когда-либо имел. Она работала с ним три года, и он берег ее как зеницу ока, мою Мэри. Конечно, он ответил, что будет у нас в десять. Я выехал в Хайлем-вудс с Мэри. Она сидела рядом, задумчивая и молчаливая. За обедом я рассказал ей все подробности истории. Никогда раньше не видел ее такой напуганной. Двое испуганных в автомобиле... Было чего бояться. Этот дьявольский микроб... К дому Чессингема мы подъехали без четверти восемь. Это был старомодный, каменный, с плоской крышей и длинными окнами особняк. Пролет каменных ступеней вел к парадной двери через подобие рва, проложенного вправо вдоль дома для окон подвального помещения. Шумящие на холодном ночном ветру высокие деревья окружали дом со всех сторон. Пошел сильный дождь. И место, и ночь соответствовали нашему настроению. Чессингем, услышав шум мотора, уже встречал нас на верху лестницы. Он был бледен и утомлен, но в этом ничего удивительного не было: каждый, кто так или иначе был связан с блоком "Е", имел основание в этот день выглядеть бледным и утомленным. - Кэвел, - сказал он, но руки не протянул, а широко распахнул дверь и посторонился, пропуская нас. - Слышал, вы были в Мортоне. Признаюсь, не ожидал вас здесь. Там мне сегодня задали и так слишком много вопросов. - Это совершенно неофициальный визит, - успокоил я его. - Моя жена, Чессингем. Когда я гуляю с женой, наручники оставляю дома. Это было не слишком остроумно. Он неохотно протянул руку Мэри и провел нас в старомодную гостиную с мебелью времен короля Эдуарда, бархатными портьерами от потолка до пола, большим огнем в зажженном камине. В креслах с высокими спинками сидели у огня двое. Довольно милая девушка лет девятнадцати - двадцати, тонкая, с каштановыми волосами и карими, как у самого Чессингема, глазами. Его сестра. Затем, очевидно, его мать, но гораздо старше, чем я предполагал. Однако, разглядев внимательнее, пришел к заключению, что она не так стара, а просто выглядит старой. Седые волосы, в глазах тот особенный блеск, какой иной раз можно заметить у людей, отживших свой век; лежащие на коленях руки, тонкие и морщинистые, с набухшими голубыми венами. Скорее, не старая, а больная, сильно больная, преждевременно состарившаяся. Но сидела она очень прямо, дружелюбная улыбка не сходила с ее худого аристократического лица. - Мистер и миссис Кэвел, - представил нас Чессингем. - Ты слышала, я говорил о мистере Кэвеле. Моя мать, моя сестра Стелла, - познакомил он нас. - Как поживаете? - спросила миссис Чессингем тем уверенным, открытым и деловым голосом, который подошел бы скорее к викторианской гостиной и к полному слуг дому. Она пристально посмотрела на Мэри. - Мои глаза, боюсь, уже не те. Но, честное слово, вы красивая. Подойдите и сядьте рядом со мной. Как вам удалось на ней жениться, мистер Кэвел? - Наверное, она приняла меня за кого-то другого, - ответил я. - Такое иной раз случается, - согласилась миссис Чессингем. Несмотря на возраст, глаза ее сохранили живость. Она продолжала: - Это ужасное происшествие в Мортоне, мистер Кэвел. Ужасно. Я наслушалась обо всем сегодня. - Она немного помолчала, затем слегка улыбнулась. - Надеюсь, вы не пришли за Эриком и не отведете его в тюрьму, мистер Кэвел. Он еще даже не обедал. Вся эта суета, знаете... - Миссис Чессингем, вся вина вашего сына заключается в том, что он имел несчастье работать в лаборатории номер один. Наша задача простая: полностью и окончательно избавить его от всяких подозрений. Каждое неподтвердившееся мое расследование в своем роде прогресс. - Ему не от чего избавляться, - с некоторой сухостью сказала миссис Чессингем. - У Эрика с этим делом нет ничего общего. Даже такая мысль смехотворна. - Конечно. Вы это знаете, и я это знаю, но старший инспектор Харденджер, ведущий расследование, этого не знает. Все должно проверяться, независимо от необходимости такой проверки. Пришлось много похлопотать, чтобы вместо полицейских послали сюда меня. Еле уговорил инспектора. - Я заметил, как широко открылись глаза Мэри, но она быстро овладела собой. - Зачем же вы так хлопотали, мистер Кэвел? - Я пожалел ее сына, поскольку всю инициативу в разговоре взяла его мать; он, должно быть, чувствовал себя по-дурацки. - Да потому, что я знаю вашего сына, а полиция не знает. Это избавит его на три четверти от дурацких вопросов, какие специальный отдел и его детективы могут задавать во множестве, особенно в таком случае, грубых и ненужных вопросов. - Не сомневаюсь в этом. Не сомневаюсь также, что вы тоже можете быть чрезвычайно жестоки, если понадобится, - она вздохнула и положила руки на подлокотники кресла. - Однако, я надеюсь, вам незачем этого будет делать. Полагаю, вы меня, старую женщину, извините, здоровье мое оставляет желать лучшего. - Она обернулась с улыбкой к Мэри. - Мне хотелось бы поболтать с вами, дитя мое. Меня так мало навещают. Не поможете ли вы мне подняться по этой ужасной лестнице, пока Стелла позаботится об обеде? Когда мы остались одни, Чессингем сказал: - Извините мою мать. У нее есть пунктик... - Думаю, она прекрасный человек. Нет нужды извиняться. (Услышав это, он заметно посветлел лицом.) Теперь относительно ваших показаний. Вы утверждали, что всю ночь были дома. Ваша сестра и мать, конечно, подтвердят это? - Конечно, - улыбнулся он. - Я бы удивился, не поступи они так, особенно после знакомства с ними, - согласился и я. - Ваша мать могла бы сказать что угодно, и ей бы поверили. Не то ваша сестра... Она молода и неопытна. Любой толковый полицейский мог бы узнать правду в пять минут. Если бы вы в какой-то степени были замешаны. Вы слишком сообразительны, чтобы не учесть этого. Значит, ваши ответы должны быть предельно правдивы. Смогут ли они поручиться за всю ночь? Скажем, до одиннадцати пятнадцати? - Нет, - помрачнел он, - Стелла пошла спать около десяти тридцати. После этого я провел пару часов на крыше. - Обсерватория Чессингема? Слышал о ней. Кто может подтвердить, что вы были там? - Никто, - вновь нахмурился он, соображая, - но имеет ли это значение? У меня нет даже велосипеда, а городской транспорт в это время уже не работает. Если я был после десяти тридцати, то не мог бы добраться до Мортона к одиннадцати пятнадцати. Добрых четыре с половиной мили. - Вы знаете, там было совершено преступление, - сказал я. - Согласны с этим? Кто-то прикрывал другого, пока этот другой проникал через ограждения. Кто-то отвлекал внимание, укатив на "бедфорде", украденном в Альфингеме. - Нечто подобное слышал. Полиция не проявила расторопности, но слухи распространились. - А знаете ли вы, что брошенная машина была найдена всего лишь в ста пятидесяти ярдах от вашего дома? - В ста пятидесяти?! - воскликнул он, затем молча уставился на огонь. - Это плохо, не так ли? - Разве? Он на миг задумался, а затем улыбнулся: - Я не так сообразителен, как вы полагаете. Это не плохо, это хорошо. Если бы я был в машине, то мне пришлось бы идти за ней в Альфингем после десяти тридцати. Затем, если бы я вел машину, то, очевидно, не смог бы проехать в Мортон, где мне пришлось бы изображать бегство. Третье. Я не настолько глуп, чтобы оставить машину у своего дома. Четвертое. Я не умею водить, машину. - Да, это довольно убедительно, - признался я. - Можно все сделать еще убедительнее, - добавил он возбужденно. - Господи, я сегодня совершенно разучился мыслить. Давайте поднимемся в обсерваторию. Мы поднялись по лестнице, прошли мимо двери на втором этаже, из-за которой доносились приглушенные голоса - миссис Чессингем и Мэри беседовали. Винтовая лестница вывела нас в квадратную будку на самой середине плоской крыши. Одна из стенок будки была обита фанерой, вход занавешен шторой. В другой стенке был смонтирован чрезвычайно крупный рефлекторный телескоп. - Мое единственное увлечение, - сказал возбужденный до энтузиазма Чессингем, забыв про усталость. - Я член Британского астрономического общества, отдел Юпитера, и регулярный корреспондент нескольких астрономических журналов. Некоторые из них зависят исключительно от подобных мне любителей. И могу сказать, что нет ничего менее любительского, нежели любитель-астроном. Я не ложился спать до двух часов утра, делал серию снимков красного пятна на Юпитере для астрономического ежемесячника. Вот письмо с просьбой сделать эти снимки. Они остались довольны моими предыдущими снимками, - пояснил он с широкой облегченной улыбкой. Я взглянул на письмо. Оно, конечно, было подлинным. - Сделал серию из шести снимков. Прекрасные, должен отметить. Вот они, я покажу вам. - Он скрылся за шторой, которую я принял за вход в его будку, и вновь появился с пачкой явно совершенно свежих снимков. Я взял их и не нашел ничего прекрасного: какие-то размытые бесформенные пятна, полосы на мягком черном фоне. - Неплохие, верно? - Неплохие... - Я задумался на минуту и вдруг спросил: - Может ли кто-нибудь сказать о времени, когда сделаны эти фото? - Именно поэтому я и привел вас сюда. Возьмите их в Гринвичскую обсерваторию, дайте точную широту и долготу этого дома, и вам ответят через полминуты, кода они отсняты. Пожалуйста, заберите их с собой. - Не нужно, благодарю. - Я протянул снимки и улыбнулся. - Знаю, что потерял довольно много времени, слишком много. Отошлите их в астрономический еженедельник с моими лучшими пожеланиями. Мэри и Стелла разговаривали у камина. Несколько любезностей, вежливый отказ от выпивки, и мы вновь тронулись в путь. Я повернул рычаг обогревателя до отказа, но это, кажется, не помогло. Было очень холодно, и шел сильный дождь. Хоть бы дождь перестал. - Что ты узнала? - спросил я Мэри. - Не нравится мне это, - натянуто сказала она. - Ненавижу змеиный подход к людям. Лгать, лгать доброй и милой старушке, подобной миссис Чессингем. И этой очаровательной девушке. Подумать только, все эти годы я работала у старшего инспектора и никогда и помыслить не могла... - Знаю, - ответил я, - но с огнем надо бороться огнем. Подумай о преступнике, уже двое убиты. Представь человека с дьявольским микробом в кармане. Подумай о... - Извини меня. Извини, пожалуйста, именно для этого я не создана. Ну, хорошо, не обращай на меня внимания. Я узнала немного. У них есть служанка. Стелла живет дома, так утверждает ее брат. Все время она ухаживает за матерью. Как я узнала от Стеллы, мать их очень больна. Может умереть в любую минуту, хотя доктор ей сказал, что, если она переменит климат и поедет в Грецию или Испанию, это добавит ей лишний десяток лет жизни. У нее астма и плохое сердце. Но старушка никуда не хочет уезжать, говорит, что скорее умрет в Уилтшире, чем будет вести растительную жизнь в Аликанте. Что-то вроде этого. Вот и все, что я выяснила. Этого было достаточно. Даже более чем достаточно. Я сидел молча, думая о хирургах, которые хотели оперировать мою больную ногу и отрезать ее. Наверное, они правы... - А ты? Узнал что-нибудь? - вдруг спросила Мэри. Я рассказал ей о моей беседе, и она спросила: - Слышала, как ты говорил старшему инспектору, что хочешь встретиться с Чессингемом и побольше узнать от него о докторе Хартнелле. Узнал? - Ничего. Даже не спрашивал. - Даже не спрашивал? Но почему же? Я объяснил ей, почему не спрашивал. Доктор Хартнелл и его жена были дома, они бездетны, оба знают Мэри, встречались в обществе в те времена, когда я жил в Мортоне и Мэри была со мной. Но на наше посещение они сейчас не глядели как на дружеское. Все, с кем я встречался, были насторожены. Это понятно. Еще бы! Станешь нервным, если тебе пытаются навязать на шею пару убийств! Мне опять пришлось выкручиваться, объяснять, что мой визит - чистая формальность, что я просто оберегаю их от неприятных вопросов и вторжения полицейских Харденджера. Чем они занимались в начале вечера, меня почти не интересовало. Я спросил о более поздней части вечера, и они рассказали, что в девять тридцать сели у телевизора и смотрели "Золотую кавалерию", с успехом шедшую в Лондоне телевизионную пьесу. - Вы видели? - вмешалась Мэри. - Я тоже смотрела. Пьера вечером не было, он ушел по делу с коллегой, и я включила телевизор. Это было восхитительно. Несколько минут они обсуждали пьесу. Я знал, что Мэри смотрела программу и теперь выясняла, действительно ли они тоже видели. Без сомнения, они смотрели. - Когда кончилась пьеса? - спросил я немного погодя. - Около одиннадцати. - А потом? - Легкий ужин и сон, - сказал Хартнелл. - Примерно в одиннадцать тридцать? - Да, самое позднее в одиннадцать тридцать. - Ну что ж. Совершенно удовлетворительно. Я услышал покашливание Мэри и мельком взглянул на нее. Ее острые пальчики находились на коленях. Я знал, что это значит. Хартнеллы лгали. Я не мог сообразить в чем, но полностью доверял Мэри. Глянул на часы. Я просил позвонить мне в восемь тридцать - как раз было время звонка. Инспектор Вилли был точен: зазвонил телефон. Хартнелл подошел, а потом передал трубку мне: - Вас, Кэвел. Полиция, кажется. Я подошел, поднес трубку не вплотную к уху - Вилли обладал пронзительным голосом, да к тому же я просил его заранее говорить четко и ясно. Он старался: - Кэвел? Вы сказали, что собираетесь туда, поэтому я звоню. Очень срочно. Еще одна неприятность у Хайлемской узловой станции. Связано с Мортоном, если не ошибаюсь. Большая неприятность. Можете вы приехать туда немедленно? - Постараюсь. Где эта станция? - В полумиле от вас. В конце переулка повернете налево и пройдете мимо знака "Зеленые насаждения". Как раз там. Я положил трубку, встал и, немного поколебавшись, сказал: - Это был инспектор Вилли. Что-то стряслось на Хайлемской станции. Скажите, можно Мэри остаться на несколько минут у вас? Инспектор сообщил о какой-то неприятности... - Конечно, - ответил повеселевший от своего алиби доктор Хартнелл. - Мы присмотрим за ней, старина. Я остановил машину в двухстах ярдах от конца переулка, достал фонарь, отмычки, перчатки и направился назад к дому Хартнеллов. Заглянув мельком в освещенное окно, убедился, что нет никакой опасности быть замеченным. Хартнелл разливал виски, и все трое оживленно болтали, как люди, избавившиеся от опасности. На Мэри можно было положиться - она заговорит любого до бесконечности. Миссис Хартнелл все еще сидела на стуле. Когда мы вошли, она даже не поднялась нас приветствовать. Наверно, у нее болели ноги - эластичные чулки не так незаметны, как полагают их производители. Гараж был закрыт на тяжелый висячий замок. Правда, обучавший меня кузнец и его знакомые сейчас бы рассмеялись. Но мне было не до смеха и мастером-кузнецом я не был. Все же я в две минуты открыл замок, почти не оставив на нем царапин. После неудачных занятий биржевой игрой Хартнеллу пришлось продать автомобиль. Теперь его единственным средством передвижения был мотороллер "Весна", хотя, как мне было известно, обычно он пользовался автобусом - в Мортон и обратно. Мотороллер был в хорошем состоянии, выглядел так, будто его недавно вычистили, но чистые части меня не интересовали. Я тщательно осмотрел машину, соскреб засохшую грязь из-под переднего крыла, положил в полиэтиленовый мешочек и заклеил. Следующие две минуты я тщательно осматривал гараж, потом вышел и закрыл его. Затем снова взглянул в окно гостиной. Все трое сидели у огня и беседовали. Я направился в мастерскую, тоже закрытую на замок. Здесь было вполне безопасно; никто из дому меня не заметил бы, поэтому я, тщательно осмотрев замок, не спеша открыл его и вошел внутрь. Сарай, оборудованный под мастерскую, был небольшим. Не прошло и десяти секунд, как я нашел разыскиваемое. Все лежало на видном месте. Заполнив несколько полиэтиленовых мешочков, замкнул дверь, повесил замок и пошел к машине. А вскоре снова подъехал к дому. На звонок вышел Хартнелл. - Быстро вы вернулись, Кэвел, - весело сказал он, пропуская меня в прихожую. - Что же случилось?.. - Его улыбка мгновенно испарилась, едва он взглянул на меня. - Что-то произошло? - Да, - холодно ответил я, - кое-что произошло, а вы в этом замешаны. Не хотите ли сами признаться в происшедшем? - Замешан?.. - напряженно повторил он со страхом в глазах. - Черт возьми, Кэвел, что вы несете? - Выкладывайте, - резко сказал я, - если не цените свое время, то считайтесь хотя бы с моим. Не хочу терять его больше попусту и потому не собираюсь подбирать джентльменский набор слов. Итак, кратко и прямо, Хартнелл, вы просто лжец. - Ну, это уже слишком, черт вас возьми, Кэвел. - Его лицо побледнело, кулаки сжались, будто он собирался броситься на меня, хотя и понимал, как знающий медицину человек, что сам на сорок фунтов легче, и это может иметь свои последствия. - Я ни от кого не потерплю такого тона в разговоре со мной. - Придется его вести со следователем в Олд-Бейли, и, кстати, тогда у вас будет возможность привыкнуть к этому тону. Если вы смотрели вечером "Золотую кавалерию", как утверждали, то тогда, должно быть, телевизор был установлен на руле вашего мотороллера. А полицейский, видевший вас проезжавшим через Хайлем, ничего не сказал о телевизоре. - Уверяю вас, Кэвел, у меня нет ни малейшей мысли... - Вы меня раздражаете, - презрительно сказал я. - Ложь еще можно стерпеть, но глупость в человеке вашего калибра - нет. - Я взглянул на Мэри. - Что ты скажешь об этой передаче? Она неприязненно и печально пожала плечами: - Все телевизионные программы в Южной Англии были отменены по причине аварии электрической сети вчера вечером. В программе было три перерыва по техническим причинам, и она не закончилась раньше одиннадцати тридцати. - У вас, видать, какой-то особенный телевизор, на самом деле, - сказал я Хартнеллу, подошел к журнальному столику, взял радиопрограмму, но прежде чем успел открыть ее, услышал взволнованный голос миссис Хартнелл: - Не утруждайте себя, мистер Кэвел. Программа вчера вечером была повторением воскресной полуденной программы. Мы смотрели ее в воскресенье. - Она повернулась к мужу. - Успокойся, Том, ты можешь сделать себе хуже. Расстроенный Хартнелл огорченно взглянул на нее, повернулся, плюхнулся в кресло и осушил двумя глотками свой стакан. Мне он не предложил, но за это его не стоило упрекать и считать негостеприимным - просто ситуация сложилась не совсем удачная. - Я выходил вчера вечером из дому, - наконец сказал он. - Ушел после десяти тридцати. Мне позвонил человек и просил встретиться с ним в Альфингеме. - Кто это был? - Неважно. Я не встретил его. Его не было там, когда я приехал. - Ставлю десять против одного, что это был наш старый знакомый Тариэл из "Тариэл и Ханберри", юридический консультант. - Да, Тариэл, - удивленно уставился он на меня. - Вы знаете Тариэла? - Старая юридическая фирма "Тариэл и Ханберри" известна полиции дюжины графств. Они называют себя юридическими консультантами. В этом нет ничего примечательного, потому что добросовестные служители закона не в состоянии что-либо предпринять против них. Единственный источник знания законов Тариэлом - довольно частые встречи с акцизными судьями по обвинению во взятках и коррупции. Они известны как наиболее крупная фирма в стране, представляющая взаймы деньги, и, судя по всему, под высокий процент. - Но как... как вы догадались? - Здесь нет догадки, что это был Тариэл. Уверен в этом. Только человек, имеющий над вами власть, мог вытащить вас из дома в такую ночь. А такая власть над вами есть только у Тариэла. У него не только закладные бумаги на ваш дом, но и ваша расписка на восемьсот фунтов. - Кто вам сообщил об этом? - прошептал раздраженный Хартнелл. - Никто. Сам докопался. Не думаете ли вы, работая в самой крупной секретной лаборатории Англии, что мы ничего не должны знать о вас? О вашем прошлом мы знаем больше вас самого. Это сущая правда. Значит, это был Тариэл, так? Хартнелл кивнул. - Он сказал, что хочет меня видеть ровно в одиннадцать. Я, конечно, заупрямился, но он пригрозил, что если я не буду выполнять его требования, то он обнародует закладные на дом и вызовет меня в суд как банкрота по предъявленной им расписке на пятьсот фунтов. - Все вы, ученые, похожи друг на друга. Едва вы выходите из лаборатории, сразу все запутываете. Дающий вам взаймы деньги человек делает это на свой риск и не имеет права обращаться к закону. Итак, его там не оказалось? - Нет, я подождал с четверть часа, затем пошел к нему домой. Знаете, такой большой особняк с теннисными кортами, плавательным бассейном и прочим, - сокрушенно продолжал Хартнелл. - Я подумал, что он обмолвился о месте встречи. Дома его не оказалось. Там никого не было. Я вернулся в Альфингем, еще немного подождал и возвратился домой около полуночи. - К