Вудроу оглядел склон. Дом Куэйлов находился совсем рядом с его. По ночам они могли видеть огни друг друга. Вот и сейчас он видел окно, из которого так часто смотрел на дом Куэйлов. Внезапно он почувствовал, что вот-вот расплачется. Ее волосы касались его лица. Он мог плавать в ее глазах, вдыхать аромат ее духов и запах теплой травы, который исходил от нее, когда он танцевал с ней на Рождество в "Мутайга-клаб" и случайно ткнулся носом в ее волосы. "Это занавески, - осознал он, ожидая, когда желание расплакаться сойдет на нет. - Они сохранили ее запах, а я стою совсем рядом". Импульсивно он схватил занавеску обеими руками, чтобы зарыться в нее лицом. - Спасибо, Сэнди. Извини, что заставил тебя ждать. Он обернулся, отбросив занавеску. Джастин стоял в дверном проеме, вроде бы раскрасневшийся, как и Вудроу, с длинным, желто-оранжевым, похожим на сардельку, кожаным саквояжем "гладстон" (15), туго набитым, с медными заклепками, углами, замками. - Все в порядке, старина? Долг чести уплачен? - спросил Вудроу, захваченный врасплох, но, как и положено хорошему дипломату, быстро пришедший в себя. - Вот и отлично. Тогда в путь. Ты взял все, что хотел? - Полагаю, что да. Да. Вроде бы все. - Твоему голосу недостает уверенности. - Правда? Да нет, забрал все. Это ее отца, - он указал на саквояж. - Такой больше подходит незаконно практикующему акушеру, - дружелюбно заметил Вудроу. Предложил помочь, но Джастин предпочел нести свою добычу сам. Вудроу залез в минивэн, Джастин последовал за ним, сел, не выпуская из руки потертые кожаные ручки саквояжа. Сквозь тонкие стены до них долетали выкрики журналистов: - Вы полагаете, Блюм прикончил ее, мистер Куэйл ? - Эй, Джастин, мой босс готов заплатить кучу баксов. Из дома, перекрывая телефонные звонки, доносился детский плач. Вудроу не сразу понял, что слышит рыдания Мустафы. Глава 3 Первоначальная реакция газет на убийство Тессы не оправдала страхов Вудроу и посла. "Эти засранцы, которые без труда могли раздуть из мухи слона, - осторожно заметил Коулридж, - в равной степени оказались способны не увидеть за деревьями леса". И действительно, поначалу они и не увидели. "Жена английского дипломата гибнет от рук убийц из буша". Именно так откликнулись на происшедшее и влиятельные издания, и таблоиды. Основной упор делался на то, что во всем мире растет опасность, которой подвергаются сотрудники агентств, занятых доставкой и распределением гуманитарной помощи. Передовицы клеймили ООН за неспособность защитить своих сотрудников и все возрастающую цену, которую приходится платить за эту самую гуманитарную помощь. Читающая публика много чего узнала о племенах, которые не признают законов, практикуют ритуальные убийства и колдовство и даже торгуют человеческой кожей. Немало было написано о бандах головорезов, состоящих из нелегальных иммигрантов из Судана, Сомали и Эфиопии. Но никто не упомянул о том, что последнюю свою ночь Тесса провела в одном бунгало с Блюмом, куда они удалились после ужина на глазах всех работников и гостей "Оазис-лодж". Блюм проходил в статьях как сотрудник "бельгийской благотворительной организации", что соответствовало действительности, "медицинский консультант ООН", не соответствовало, или "эксперт по тропическим болезням", к которым он не имел ни малейшего отношения. Высказывались предположения, что его взяли в заложники, чтобы потребовать за него выкуп или убить. Между многоопытным доктором Блюмом и его прекрасной юной протеже пресса усматривала только одну связь: они занимались организацией гуманитарной помощи страждущим африканцам. И все. Ной попал только в первые издания, а потом умер вторично. Черная кровь, это знал каждый новобранец Флит-стрит (16), на сенсацию не тянула, но отрубленная голова стоила упоминания. В центр внимания, само собой, попала Тесса, девушка из высшего общества, ставшая оксбриджским (17) адвокатом, принцесса Диана африканских бедняков, мать Тереза найробийских трущоб и ангел Форин-оффис, которая близко к сердцу принимала судьбу каждого человека. В передовой статье "Гардиан" делался упор на то, что женщина-дипломат, символ нового тысячелетия (sic (18)), встретила смерть в обнаруженной Лики колыбели человечества. Из этого следовал вывод о том, что, несмотря на изменяющиеся к лучшему отношения между расами, мы не можем заглушить скважины дикости, которые имеют место быть в глубинах сердца каждого человека. Передовица произвела бы очень сильное впечатление, но, к сожалению, ведущий редактор номера, плохо знакомый с географией африканского континента, указал, что Тессу убили на берегах озера Танганьика, а не Туркана. И, конечно же, страницы газет пестрели ее фотографиями. Крохотная Тесса на руках отца-судьи, в те дни, когда Его честь был никому не известным барристером, пытающимся прожить на годовой доход в полмиллиона фунтов стерлингов. Десятилетняя Тесса с косичками и в джодпурах (19) в частной школе, с послушным пони на заднем плане (хотя мать Тессы была итальянской графиней, родители, одобрительно отмечала пресса, решили дать ей британское образование). Золотая девушка Тесса в бикини, с грациозной, еще не перерезанной шеей. Тесса в дерзко сдвинутой набок академической шапке, мантии и мини-юбке. Тесса в нелепом одеянии британского барристера, идущая по стопам своего отца. Тесса в день свадьбы, рядом с итонцем (20) Джастином, улыбающимся мудрой итонской улыбкой. В отношении Джастина пресса вела себя на удивление сдержанно, и потому, что журналисты не хотели бросать тень на сверкающий образ своей новой героини, и потому, что говорить было особенно нечего. Джастина называли "одним из надежных сотрудников среднего эшелона Форин-оффис", "рабочей лошадкой", "карьерным дипломатом", "стойким холостяком, который до свадьбы успел поработать в самых горячих точках, включая Аден и Бейрут". Коллеги в один голос отмечали его хладнокровие в кризисных ситуациях. В Найроби он председательствовал на "международном форуме по использованию новейших технологий в организации гуманитарной помощи". Никто не употребил слова "неудачник". Как ни странно, в распоряжении газет оказалось множество фотографий Джастина, как до, так и после свадьбы. На фото из семейного альбома на губах юноши играла туманная улыбка, словно он уже тогда предчувствовал, что останется вдовцом. Под давлением Глории Джастин признался, что его фотографию вырезали из группового снимка итонской команды по регби. - Я и не знала, что ты играл в регби, Джастин! - воскликнула она, взявшая за правило каждое утро, после завтрака, приносить ему письма с соболезнованиями и газетные вырезки, присылаемые из посольства. - Так ты у нас спортсмен. - Никакой я не спортсмен, - с жаром, который так нравился в нем Глории, возразил Джастин. - Меня загнал в команду заведующий пансионом, настоящий бандит, который считал, что мы не станем мужчинами, если не изувечим друг друга. Школа не имела права разрешать публикацию этой фотографии, - а, поостыв, добавил: - Я очень тебе благодарен, Глория. Впрочем, как докладывала она Элен, Джастин благодарил ее за все: за еду и питье, за тюремную камеру, за прогулки по саду и маленькие семинары о грунтовых растениях (особо похвалил ее за бурачок, белый и пурпурный, который она, после долгих уговоров с его стороны, рассадила под хлопковым деревом), за ее помощь в организации приближающихся похорон, в том числе и за поездку с Джексоном на кладбище и в похоронное бюро, поскольку по приказу из Лондона Джастину запретили появляться на людях до тех пор, пока не уляжется шум, вызванный этим громким убийством. Соответствующее письмо, полученное из Форин-оффис по факсу и подписанное Элисон Лендсбюри, начальником управления по кадрам, вызвало крайнее возмущение Глории. Потом она не могла припомнить другого случая, когда тоже едва не вышла из себя. - Джастин, они же просто издеваются над тобой. "Сдайте ключи от вашего дома, пока властями не будут приняты соответствующие меры". Надо же до такого дойти! Какими властями? Кенийскими? Или этими детективами из Скотленд-Ярда, которые до сих пор не удосужились позвонить тебе? - Но, Глория, я уже побывал в моем доме, - напомнил Джастин, пытаясь ее успокоить. - Зачем ввязываться в сражение, которое уже выиграно? Когда нас ждут на кладбище? - В половине третьего. В два мы должны быть в похоронном бюро Ли. Сообщение для прессы уйдет в газеты завтра. - И она ляжет рядом с Гартом... - Их сына, родившегося мертвым, назвали в честь отца Тессы, судьи. - Насколько это возможно. Под тем же палисандровым деревом. - Ты очень добра, - в какой уж раз поблагодарил он ее и ретировался в свои комнаты, к саквояжу "гладстон". Саквояж служил ему утешением. Уже дважды, заглянув в окно сквозь прутья решетки, Глория видела, как Джастин сидит на кровати, уперев локти в колени, положив подбородок на руки, и смотрит на стоящий у ног саквояж. Она нисколько не сомневалась в том и поделилась своими мыслями с Элен, что в саквояже хранятся любовные письма Блюма. Он спас их от посторонних глаз, пусть Сэнди всячески этому и противился, и теперь ждал, когда же ему достанет сил, чтобы прочитать их или сжечь. Элен соглашалась, но заметила, что Тессе, этой глупой шлюшке, конечно же, не следовало их хранить. "У меня с этим принцип простой, дорогая. Прочитала - сожги". Заметив, что Джастин с неохотой покидает свои комнаты из опасения за саквояж, Глория предложила поставить его в винный погреб, с железной решеткой вместо двери, которая добавляла комнатам Джастина сходство с тюрьмой. - И ключ будет только у тебя, Джастин, - она сунула ключ ему в руку. - Вот. Если Сэнди захочет взять бутылку, ему придется обратиться к тебе. Возможно, он станет меньше пить. x x x Один выпуск газет сменял другой, и, читая заголовки, Вудроу и Коулридж уже убедили себя в том, что им удалось уберечься от самого худшего. То ли Вольфганг сумел заткнуть рты своим работникам и гостям, то ли пресса так увлеклась самим преступлением, что никто не удосужился заглянуть в "Оазис", говорили они друг другу. Коулридж обратился к членам "Мутайга-клаб" с личной просьбой: во имя англо-кенийской дружбы не распространять сплетни. Вудроу настоятельно попросил о том же сотрудников посольства. "Какие бы у нас ни возникали мысли, мы не должны раздувать пожар", - говорил он, и его мудрые советы, идущие от души, похоже, произвели должный эффект. Но все их надежды рухнули, и Вудроу, спасибо врожденному рационализму, в глубине души всегда знал, что эта история не могла закончиться иначе. Именно в тот момент, когда интерес к убийству начал спадать, бельгийская ежедневная газета на первой полосе опубликовала статью о любовной связи Тессы и Блюма, проиллюстрировав ее фотоснимком страницы регистрационной книги отеля "Оазис" и показаниями свидетелей, видевших, как влюбленная парочка ворковала за столиком накануне убийства Тессы. Тут уж британская пресса дала себе волю. За одну ночь для Флит-стрит Блюм превратился в козла отпущения, пнуть которого не отказывался и самый ленивый. Ранее он был Арнольдом Блюмом, доктором медицины, приемным конголезским сыном богатой бельгийской семьи, получившим образование в Киншасе, Брюсселе и Сорбонне, медиком-монахом, завсегдатаем горячих точек, бесстрашным целителем Алжира. Отныне стал Блюмом-соблазнителем, Блюмом-прелюбодеем, Блюмом-маньяком. Статья о докторах-убийцах сопровождалась фотографиями Блюма и О .Дж.Симпсона (21)(21), в которых действительно улавливалась некая схожесть, с подписью: "Который из близнецов наш доктор?" Блюма характеризовали как архитипичного черного убийцу. Он вкрался в доверие к жене белого человека, перерезал ей горло, отрубил голову водителю и удрал в буш, дабы подстерегать новую жертву или строить какие-то другие козни. Чтобы подчеркнуть схожесть Блюма и Симпсона, первого с помощью компьютерной графики лишили бороды. Весь долгий день Глория скрывала худшее от Джастина, опасаясь, что эти новости вызовут у него нервный срыв. Но он настаивал на том, чтобы видеть все, от первой и до последней строчки. Поэтому ближе к вечеру, перед возвращением Вудроу, она с неохотой принесла Джастину виски и эти, далеко не самые приятные новости. Войдя в его "тюрьму", рассердилась, увидев Гарри, сидящего напротив Джастина. Оба в глубокой задумчивости смотрели на шахматную доску, стоявшую на шатком столике. Глория почувствовала укол ревности. - Гарри, дорогой, как ты можешь докучать бедному мистеру Куэйлу шахматами, когда... Но Джастин перебил ее, прежде чем она успела договорить первое предложение. - У твоего сына очень изощренный ум, Глория. Поверь мне, скоро он начнет обыгрывать Сэнди, - он взял у нее пачку газетных вырезок, сел на кровать, пролистал их и спокойно заметил: - При наших предрассудках лучшей цели, чем Арнольд, не найти. Если он жив, его все это не удивит. Если мертв, ему без разницы, не так ли? Но пресса держала за пазухой куда более тяжелый камень. Даже Глория, при всем ее пессимизме, и представить себе не могла, что их еще ждет. Среди десятка или около того диссидентских информационных листков, которые так или иначе попадали в посольство, на цветной бумаге, в одну страницу, подписанные исключительно вымышленными фамилиями, отпечатанные "на коленке", один демонстрировал удивительную способность к выживанию. Назывался он, без лишней скромности, "КОРРУМПИРОВАННАЯ АФРИКА", и его политика, если у подобного издания могла быть политика, заключалась в изобличении всех и вся, независимо от цвета кожи, должности и последствий. Листок этот сообщал не только о преступлениях министров и бюрократов администрации Мои, но и рассказывал о "взяточничестве, воровстве и свинском образе жизни" чиновников международных организаций, ведающих гуманитарной помощью. Но в этом выпуске информационного листка под номером 64 ни о коррупции, ни о "свинском образе жизни" не было сказано ни слова. Отпечатали листок на шокирующе-розовой бумаге размером в квадратный ярд. Сложенный в несколько раз, он легко умещался в кармане пиджака. Широкая черная полоса по периметру выпуска 64 указывала на то, что анонимные издатели пребывали в трауре. Заголовок содержал одно слово "ТЕССА", набранное черными буквами высотой в три дюйма, и один экземпляр этого выпуска в субботу, во второй половине дня, принес Вудроу не кто иной, как болезненного вида, едва передвигающий ноги, очкастый, усатый, высоченный (шесть футов и шесть дюймов) Тим Донохью собственной персоной. Когда зазвонили во входную дверь, Вудроу в саду играл с мальчиками в крикет. Глория, которая обычно ловила мяч за калиткой, на этот раз лежала в спальне с головной болью. Вудроу через дом прошел к двери и, подозревая, что заявился кто-то из журналистов, посмотрел в глазок. На пороге стоял Донохью, с глупой улыбкой на длинном грустном лице, размахивая, как показалось Вудроу, розовой салфеткой. - Чертовски сожалею, что пришлось побеспокоить тебя, старина. Священная суббота и все такое. Но, похоже, грянул гром. Не скрывая неудовольствия, Вудроу пригласил его в гостиную. Что привело сюда этого типа? Что ему от него надо? Вудроу всегда недолюбливал "друзей", как звали шпионов в Форин-оффис. Донохью не мог похвастаться ни внешним лоском, ни лингвистическими способностями, ни обаянием. Целыми днями он играл в гольф в "Мутайга-клаб" с толстяками-бизнесменами, вечера отдавал бриджу. Однако жил припеваючи, с четырьмя слугами и увядшей красоткой Мод, по виду такой же больной, как он сам. Работа в Найроби была для него синекурой? Прощальным подарком в финале блистательной карьеры? Вудроу слышал, что у "друзей" такое практикуется. Сам Вудроу полагал, что Донохью - балласт. Впрочем, всех шпионов он считал паразитами, которым нет места в современном обществе. - Одного из моих парней занесло сегодня на рынок. Там двое мальчишек бесплатно раздавали эту газету, вот он и решил взять экземпляр. Первую страницу занимали три некролога, написанные тремя различными африканками. В типично афро-английской манере. Чуть-чуть проповеди, чуть-чуть демагогии, а в основном - эмоции. Тесса, заявляла каждая, пусть и по-своему, совершила подвиг. С ее богатством, происхождением, образованием, внешностью она могла бы танцевать и развлекаться с самыми отвратительными представителями белой верхушки Кении. Вместо этого она выступила против них. Подняла мятеж против своего класса, своей расы, всего того, что, как она считала, связывало ее по рукам и ногам: цвета кожи, предвзятого мнения высшего света, к которому она принадлежала, ограничений, которые налагало на нее наличие мужа-дипломата. - Как держится Джастин? - спросил Донохью, пока Вудроу читал. - Спасибо, неплохо. - Я слышал, он на днях заезжал в свой дом. - Ты хочешь, чтобы я прочитал это, или нет? - Должен сказать, ловко ты все проделал, старина, учитывая всех этих рептилий. Тебе следует присоединиться к нам. Он здесь? - Да, но не принимает. Если Африка стала приемной страной Тессы Куэйл, читал Вудроу, то африканские женщины - ее обретенной религией. "Тесса боролась за нас, где бы ни находилось поле битвы, какие бы ни противостояли ей табу. Она боролась за нас на приемах с шампанским, на званых обедах, на всех закрытых для простых смертных вечеринках, куда ее приглашали, и везде говорила об одном и том же. Только эмансипация африканских женщин может спасти нас от ошибок и продажности наших мужчин. И, обнаружив, что забеременела, Тесса настояла на том, чтобы родить своего африканского ребенка среди африканских женщин, которых любила". - Боже мой, - вырвалось у Вудроу. - Мои слова, - покивал Донохью. Последний абзац набрали заглавными буквами. Механически Вудроу прочитал и его. "ПРОЩАЙ, МАМА ТЕССА. МЫ - ДЕТИ ТВОЕЙ ХРАБРОСТИ. СПАСИБО ТЕБЕ, СПАСИБО ТЕБЕ, МАМА ТЕССА, ЗА ТВОЮ ЖИЗНЬ. АРНОЛЬД БЛЮМ, ВОЗМОЖНО, ЖИВ, НО ТЫ ТОЧНО МЕРТВА. ЕСЛИ БРИТАНСКАЯ КОРОЛЕВА НАГРАЖДАЕТ ПОСМЕРТНО, ТОГДА ВМЕСТО ТОГО, ЧТОБЫ ВОЗВОДИТЬ В РЫЦАРИ МИСТЕРА ПОРТЕРА КОУЛРИДЖА ЗА ЕГО ЗАСЛУГИ ПЕРЕД БРИТАНСКОЙ САМОДОВОЛЬНОСТЬЮ, БУДЕМ НАДЕЯТЬСЯ, ЧТО ОНА ДАСТ ТЕБЕ КРЕСТ ВИКТОРИИ, МАМА ТЕССА, НАША ПОДРУГА, ЗА ТВОЕ ВЫДАЮЩЕЕСЯ МУЖЕСТВО В БОРЬБЕ С ПОСТКОЛОНИАЛЬНЫМ ФАНАТИЗМОМ". - Самое главное на обороте, - заметил Донохью. Вудроу перевернул листок. "АФРИКАНСКИЙ РЕБЕНОК МАМЫ ТЕССЫ Тесса верила, что жизнь, которую она вела, должна полностью соответствовать ее убеждениям. Она ожидала того же и от остальных. Когда Тессу поместили в больницу Ухуру в Найроби, ее очень близкий друг, доктор Арнольд Блюм, бывал там каждый день и, согласно имеющимся свидетельствам, проводил с ней большинство ночей, приносил с собой раскладушку, чтобы спать радом в ее палате". Вудроу сложил листок и сунул в карман. - Думаю, надо показать это Портеру, если ты не возражаешь. Я могу оставить его у себя? - Разумеется, старина. Фирма всегда готова помочь. Вудроу двинулся к двери, но Донохью не последовал за ним. - Идешь? - спросил Вудроу. - Если ты не возражаешь, я задержусь. Выражу свои соболезнования старине Джастину. Где он? Наверху? - Я думал, мы согласились в том, что делать этого не следует. - Согласились, старина? Нет проблем. В другой раз. Твой дом, твой гость. Блюма ты у себя, надеюсь, не прячешь? - Не говори чушь. Донохью пристроился к Вудроу, нисколько не обидевшись. - Хочешь, подвезу? Машина за углом. Тебе не придется выгонять из гаража свою. Для прогулки пешком жарковато. Опасаясь, что Донохью вернется, чтобы в его отсутствие попытаться увидеться с Джастином, Вудроу принял приглашение и оставил свою машину в гараже. Портера и Веронику Коулридж он нашел в саду. Особняк посла возвышался среди лужаек и ухоженных, без единого сорняка, клумб. Коулридж сидел на качелях и читал какие-то документы. Его светловолосая жена Вероника в васильковой юбке и широкополой соломенной шляпе расположилась на траве радом с манежем. В манеже их дочь Рози лежала на спине, гладя на листву большого дуба. Вероника что-то ей напевала. Вудроу протянул Коулриджу информационный листок и приготовился к взрыву эмоций. Не дождался. - Кто читает эту газетенку? - Полагаю, все журналисты этого города, - бесстрастно ответил Вудроу. - Их следующий шаг? - Больница, - тяжело вздохнул Вудроу. Сидя в кресле кабинета Коулриджа, слушая вполуха его разговор с Пеллегрином по телефону спецсвязи, который Коулридж держал запертым в ящике стола, Вудроу погрузился в воспоминания. Он знал, что ему до донца жизни не забыть тот день, когда он, белый, шагал по кишащим черными коридорам больницы, останавливаясь только затем, чтобы спросить у сестры или врача, как пройти на нужный этаж, в нужную палату, к нужному пациенту. - Этот говнюк Пеллегрин требует, чтобы мы не допустили распространения этой информации, - объявил Портер Коулридж, швырнув трубку. Через окно кабинета Вудроу наблюдал, как Вероника вынимает Рози из манежа и несет к дому. - Мы и пытались, - откликнулся Вудроу, не в силах вырваться из воспоминаний. - Чем занималась Тесса в свое свободное время - это ее дело. В том числе общение с Блюмом и борьба за идеи, которые она исповедовала. Не для цитирования и только если спросят, мы уважали борьбу, которую она вела, но полагали ее недостаточно информированной и слишком эксцентричной. Мы не комментируем безответственные заявления паршивых газетенок. - Пауза: Коулридж боролся с отвращением к себе. - И должны намекнуть, что она сошла с ума. - Почему мы должны это делать? - Вудроу вышвырнуло из воспоминаний. - Почему - разбираться нет нужды. На нее сильно подействовала смерть ребенка, она и раньше не отличалась уравновешенностью. Она посещала психоаналитика в Лондоне, что к лучшему. Мерзко, конечно, и я это ненавижу. Когда похороны? - Не раньше середины следующей недели. - Быстрее нельзя? - Нет. - Почему? - Мы ждем вскрытия. О похоронах надо договариваться заранее. Очередь. - Херес? - Нет, благодарю. Пожалуй, пора на ранчо. - Форин-оффис ожидает, что мучиться нам придется долго. Она - наш крест, но мы мужественно несем его. Способен ты на долгие страдания? - Думаю, что нет. - Я тоже. Меня от всего этого просто тошнит. Слова эти посол произнес такой скороговоркой, что у Вудроу поначалу возникли сомнения, а слышал ли он их. - Этот говнюк Пеллегрин говорит, что мы должны заткнуть все дыры, - продолжил Коулридж сочащимся презрением голосом. - Чтобы не было у нас ни сомневающихся, ни предателей. Ты можешь с этим согласиться? - Полагаю, что да. - Это хорошо. А я не уверен, что могу. Все, что она выделывала вне стен посольства, одна или с Блюмом, вместе или по отдельности, все, что говорила... любому, включая тебя и меня... о чем угодно, растениях, животных, политике, фармацевтике... - долгая пауза, в течение которой глаза Коулриджа не отрывались от Вудроу, - ...все это лежит вне сферы нашей юрисдикции, и мы абсолютно ничего об этом не знаем. Я выразился достаточно ясно, или ты хочешь, чтобы я все это написал на стене гребаными секретными чернилами? - Ты выразился ясно. - Потому что Пеллегрин выразился ясно, видишь ли. По-другому он не выражается. - Нет. По-другому - нет. - Мы оставили копии тех материалов, которые она никогда не давала тебе? Материалов, которые мы никогда не видели, никогда не касались, которыми не марали свои белоснежные, чистейшие совести? - Все, что она давала, улетело к Пеллегрину. - Какие мы умные. Ты в хорошем настроении, не так ли, Сэнди? Держишь хвост пистолетом и все такое, учитывая, что времена сейчас нелегкие и ее муж живет в твоей комнате для гостей? - Думаю, что да. А ты? - спросил Вудроу, который, не без подзуживания Глории, с одобрением воспринимал углубление пропасти между Коулриджем и Лондоном, полагая, что лично ему от этого хуже не будет. - Не уверен, что у меня хорошее настроение, - в голосе Коулриджа слышалось больше искренности, чем раньше. - Совсем не уверен. Более того, я чертовски не уверен, что смогу подписаться под его указаниями. Куда там, просто не смогу. Отказываюсь. Утопить бы этого Бернарда гребаного Пеллегрина, вместе со всеми его указаниями. Размазать по стенке. И в теннис он играет хреново. Надо ему об этом сказать. В любой другой день Вудроу с радостью бы встретил подобные проявления инакомыслия и даже постарался бы, в меру своих скромных способностей, раздуть из искры пламя, но воспоминания о больнице, такие яркие, такие живые, не отпускали, наполняя ненавистью к миру, который, помимо воли, зажимал его в очень уж жесткие рамки. Прогулка от резиденции посла до дома заняла у Вудроу не больше десяти минут. Он превратился в движущуюся мишень для лающих собак, нищих-мальчишек, выпрашивающих пять шиллингов, и добросердечных водителей автомобилей, которые притормаживали и предлагали подвезти. Но и за столь короткое время он со всеми подробностями прокрутил в памяти самый ужасный час своей жизни. x x x В палате больницы Ухуру стояло шесть кроватей, по три у стены. Ни простыней, ни подушек. Бетонный пол. Окна есть, но закрыты. На улице зима, в палате - ни дуновения воздуха, запах экскрементов и дезинфицирующих средств столь силен, что ощущается не только носом, но и желудком. Тесса сидит на средней кровати по левую руку, кормит ребенка грудью. Его взгляд выхватывает ее последней, сознательно. Кровати по обе стороны пустуют. Матрасы покрыты тонкой, непрочной клеенкой. У противоположной стены очень молодая африканка лежит на боку, головой на матрасе, со свешивающейся голой рукой. Подросток сидит на корточках на полу, тревожно вглядывается в ее лицо, обмахивает его куском картона. Радом с ними величественная старуха с седыми волосами и в очках с роговой оправой читает Библию. Одета она в кангу, национальную женскую одежду, по существу кусок хлопчатобумажной материи, какие продают туристам. Еще одна женщина, в наушниках, хмурится. Должно быть, ей не нравится то, что она слышит. Лицо ее прорезано морщинами боли. Все это Вудроу видит, как шпион, уголком глаза, потому что смотрит на Тессу и гадает, знает ли она о его присутствии. Но Блюм точно замечает его. Поднимает голову, как только Вудроу входит в палату. Блюм поднимается с кровати Тессы, наклоняется, чтобы что-то шепнуть ей в ухо, потом идет к нему, протягивает руку, шепчет: "Добро пожаловать", - как мужчина - мужчине. Добро пожаловать куда? К Тессе, чтобы убедиться в хороших манерах ее любовника? Или в этот ад человеческого страдания? Но ответ Вудроу предельно вежлив: "Рад видеть тебя, Арнольд", - и Блюм скромно ретируется в коридор. "Английские женщины кормят детей, соблюдая рамки приличий", - подумал Вудроу, хоть и не считал себя экспертом в этом вопросе. Глория определенно их соблюдала. Да, они расстегивали блузку, но при этом искусно скрывали то, что находилось под ней. Но Тесса в спертом африканском воздухе не скромничает. Она обнажена до талии, прикрытой все той же кангой, аналогичной наряду старухи, и пока она прижимает младенца к левой груди, правая висит у всех на виду и ждет. Выше талии Тесса очень худенькая, чуть ли не прозрачная. Груди ее, даже после родов, небольшие и идеальной формы, какими он себе их и представлял. Младенец черный. Исссиня-черный на фоне мраморной белизны ее тела. Одна крохотная черная ручка нашла грудь, которая его кормит, и Тесса смотрит, как миниатюрные пальчики медленно перебирают кожу. Потом она поднимает огромные серые глаза и встречается взглядом с Вудроу. Он пытается что-то сказать, но не находит слов. Наклоняется и, взявшись рукой за левую от нее спинку кровати, целует в бровь. При этом с удивлением замечает блокнот с той стороны кровати, где сидел Блюм. Блокнот лежит на столике, рядом со стаканом воды и двумя шариковыми ручками. Он открыт, и она что-то писала в нем, знакомым ему неровным почерком. Он садится на кровать, все еще в поиске приличествующих слов. Но молчание нарушает Тесса. Голос у нее слабый, натужный от боли, которую ей пришлось перетерпеть, но в этом голосе слышатся насмешливые нотки, какие всегда присутствовали в разговорах с ним. - Его зовут Барака. Это означает угодный богу. Но ты это знаешь. - Хорошее имя. - Ребенок не мой. - Вудроу молчит. - Мать не может его кормить, - поясняет Тесса. Говорит медленно, словно в глубокой задумчивости: еще сказываются последствия анестезии. - В таком случае ему повезло, что у него есть ты, - отвечает Вудроу. - Как твое самочувствие, Тесса? Ты и представить себе не можешь, как я за тебя тревожился. Ужасно жаль, что все так вышло. Кто приглядывает за тобой, кроме Джастина? Гита, кто еще? - Арнольд. - Я хотел сказать, помимо Арнольда. - Ты как-то говорил мне, что я привлекаю к себе случайные стечения обстоятельств, - его вопрос она проигнорировала. - Выходя на линию огня, я вызываю его на себя. - Я восхищался тобой за это. - По-прежнему восхищаешься? - Разумеется. - Она умирает, - взгляд переместился к противоположной стене. - Его мать. Ванза, - она смотрела на женщину со свешивающейся рукой и молчаливого подростка, сидевшего рядом. - Давай, Сэнди. Разве ты не собираешься спросить об этом? - О чем? - О жизни. Которая, как говорят нам буддисты, и есть первая причина смерти. Перенаселении. Недоедании. Ужасной антисанитарии, - она обращалась к младенцу. - И жадности. В конкретном случае жадных людях. Это чудо, что они не убили и тебя. Но они не убили, не так ли? Поначалу они приходили к ней дважды в день. Они были в ужасе. - Кто они? - Обстоятельства. Жадные обстоятельства. В чистейших белых халатах. Они наблюдали за ней, щупали, что-то назначали, говорили с сестрами. Теперь перестали приходить. - Ребенок причиняет Тессе боль. Она перекладывает его поудобнее и продолжает: - Для Христа это нормальное дело. Христос может сесть у кровати умирающих, произнести магические слова, люди оживают, и все аплодируют. Обстоятельства сделать этого не могут. Вот почему они уходят. Они убили ее, а магических слов не знают. - Бедняги, - говорит Вудроу в надежде рассмешить. - Нет, - Тесса поворачивается к нему, кривится от боли, мотает головой в сторону противоположной стены. - Бедняги - они. Ванза. И мальчишка, сидящий на полу. Киоко, ее брат. Твой дядя прошел восемьдесят километров от своей деревни, чтобы отгонять от тебя мух, не так ли? - говорит она младенцу, приподнимает его, легонько постукивает по спине, пока он не отрыгивает, потом перекладывает к другой груди. - Тесса, послушай меня, - Вудроу наблюдает, как она меряет его взглядом. Она знает этот голос. Она знает все его голоса. Он видит тень подозрительности, пробегающую по ее лицу, и не продолжает. "Она послала за мной, потому что я ей понадобился, но теперь вспомнила, кто я такой". - Тесса, пожалуйста, выслушай меня. Никто не умирает. Никто никого не убивал. У тебя жар, все это плоды твоего воображения. Ты страшно утомлена. Отдохни, Тесса. Позволь себе отдохнуть. Пожалуйста. Она вновь сосредоточивается на младенце, подушечкой пальца легонько касается его щеки. - Ты - самое прекрасное существо, к которому я прикасалась в своей жизни, - шепчет она. - И, пожалуйста, не забывай об этом. - Я уверен, что он не забудет, - вставляет Вудроу, и его голос напоминает ей, что она не одна. - Как теплица? - спрашивает Тесса. Так она называет посольство. - Цветет и пахнет. - Вы можете собрать вещички и завтра отправиться домой. Разницы никто не заметит. - Ты всегда мне это говоришь. - Африка здесь. Вы - там. - Давай поспорим об этом, когда ты наберешься сил, - миролюбиво предлагает Вудроу. - А мы сможем? - Конечно. - И ты будешь слушать? - Каждое слово. - И тогда мы сможем сказать тебе о жадных обстоятельствах в белых халатах. И ты нам поверишь. Договорились? - Нам? - Арнольду. Упоминание Блюма возвращает Вудроу на землю. - Я сделаю все, что в моих силах. О чем бы ты ни попросила. В рамках разумного. Я обещаю. А теперь попытайся отдохнуть. Пожалуйста. Она обдумывает его слова. - Он обещает сделать все, что в его силах, - говорит Тесса младенцу. - В рамках разумного. Да, настоящий мужчина. Как Глория? - Очень волнуется за тебя. Посылает наилучшие пожелания. Тесса шумно выдыхает, с ребенком у груди откидывается на подушки, закрывает глаза. - Тогда иди к ней домой. И не пиши мне больше писем. И оставь Гиту в покое. Она тоже в эти игры не играет. Он поднимается и поворачивается, подсознательно ожидая увидеть Блюма у двери, в той позе, которая ему особенно противна: Блюма, привалившегося к косяку, с большими пальцами, по-ковбойски засунутыми за ремень, белозубой улыбкой, сверкающей в черной бороде. Но дверной проем пуст, коридор темен и без окон, освещен, как бомбоубежище, тусклыми лампочками. Вудроу идет мимо сломанных каталок, на которых лежат недвижные тела, вдыхая запахи крови и экскрементов, смешанные со сладковатым, конским запахом Африки. Идет и думает, а не из-за всей ли этой мерзости его так влечет к ней. "Я провел всю жизнь, убегая от реальности, но эта реальность притягивает меня обратно". Он спускается в заполненный толпой вестибюль и видит Блюма, который что-то горячо доказывает другому мужчине. Сначала слышит только голос - не слова, резкий, обвиняющий, эхом отражающийся от стальных балок. Потом приходит черед мужчины. Некоторые люди, даже увиденные однажды, застревают в памяти. Таким и становится для Вудроу второй мужчина, крепкого сложения, с большим животом, мясистым, блестящим от пота лицом, на котором написано отчаяние. Его светлые волосы заметно поредели. У него ротик бантиком, в круглых глазах - обида. Руки в веснушках и очень сильные. Рубашка цвета хаки у воротника потемнела от пота. Остальное тело скрывает белый медицинский халат. И тогда мы сможем сказать тебе о жадных обстоятельствах в белых халатах. Вудроу движется к ним. Подходит чуть ли не вплотную, но ни одна голова не поворачивается. Они слишком увлечены спором. Он широкими шагами проходит мимо незамеченным. Их громкие голоса тают вдали. x x x Автомобиль Донохью стоял на подъездной дорожке. Увидев его, Вудроу пришел в ярость. Взлетел на второй этаж, принял душ, надел чистую рубашку, но ничуть не успокоился. В доме стояла необычная для субботы тишина, но, выглянув в окно ванной, Вудроу понял, в чем дело. Донохью, Джастин, Глория и дети сидели за столом в саду и играли в "Монополию" (22). Вудроу терпеть не мог все настольные игры, но к "Монополии" питал особую, ничем не объяснимую неприязнь, в чем-то схожую с неприязнью к "друзьям" и другим членам непомерно раздутой общины разведчиков. "Какого дьявола он посмел вернуться сюда, когда я настоятельно просил его держаться подальше от моего дома? И что это за муж, если он садится играть в такую веселую игру, как "Монополия", буквально через несколько дней после того, как убили его жену?" Гости, как Вудроу и Глория частенько говорили друг другу, цитируя китайскую пословицу, подобны рыбе: на третий день начинают пованивать. Но Глория с каждым днем проникалась к Джастину в се большим сочувствием. Вудроу спустился вниз, постоял на кухне, выглянул в окно. После полудня, само собой, никаких слуг не просматривалось. "До чего приятно побыть одним, дорогой". "Только сейчас ты не со мной, а с ними. И выглядишь куда более счастливой в компании этих двух мужчин среднего возраста, которые, словно ласковые собачки, виляют перед тобой хвостом, чем в моей". На столе Джастин посягнул на чью-то улицу и из своих фишек заплатил за аренду. Глория и мальчишки визжали от удовольствия, а Донохью протестовал, требуя оговорить время аренды. Джастин был в этой дурацкой соломенной шляпе, которая, как и все, что он надевал, идеально ему шла. Вудроу наполнил чайник водой, поставил на плиту, включил газ. "Приготовлю им чай, дам знать, что я вернулся... при условии, что они не слишком увлечены друг другом и таки заметят меня". Но вдруг передумал, вышел в сад, прямиком направился к столу. - Джастин. Извини, что помешал. Но не могли бы мы перекинуться парой слов? - Повернулся к остальным, своей собственной семье, члены которой смотрели на него так, словно он на их глазах изнасиловал горничную: - Продолжайте игру. Мы вернемся через несколько минут. Кто выигрывает? - Никто, - фыркнула Глория, а Донохью усмехнулся в усы. Мужчины стояли в "камере" Джастина. Вудроу предпочел бы поговорить в саду, но сад, к сожалению, уже оккупировали. Так что им осталось лишь стоять напротив друг друга в неуютной спальне для гостей, в компании саквояжа "гладстон" Тессы, точнее, саквояжа "гладстон" отца Тессы, упрятанного за решетку. "Мой винный погреб. Его гребаный ключ. И саквояж ее знаменитого отца". Но, едва Вудроу начал говорить, как, к своему ужасу, обнаружил, что вокруг все разительным образом переменилось. Вместо кровати появился инкрустированный столик, который так любила ее мать. За ним - камин с приглашениями на каминной доске. А у противоположной стены, где от стальных балок отошла обшивка, возник обнаженный силуэт Тессы на фоне французского окна. Усилием воли он вернул себя в настоящее, и видение исчезло. - Джастин. - Да, Сэнди. Но и во второй раз он попытался уйти от, казалось бы, неизбежной конфронтации. - Одна из местных газетенок посвятила целый выпуск Тессе. Опубликовала воспоминания друзей. - Как мило с их стороны. - Там довольно недвусмысленно говорится о роли Блюма. Высказано предположение, что он лично принимал роды. Есть намек, что и ребенок, возможно, его. Извини. - Ты про Гарта. - Да. Вудроу показалось, что голос Джастина звенит от напряжения. - Да, конечно, в последние месяцы время от времени люди высказывали подобное предположение, а теперь, без сомнения, мы будем слышать его гораздо чаще. И хотя Вудроу предоставил Джастину такую возможность, тот не заявил, что предположение это далеко от истины. Вот Вудроу и пришлось усилить напор. Наверное, где-то его подталкивало чувство вины. - Они также утверждают, что Блюм поставил в ее палате раскладушку, чтобы спать рядом. - Мы спали на ней вместе. - Не понял. - Иногда спал Арнольд, иногда - я. Менялись, в зависимости от рабочего графика. - Ты не возражал? - Возражал против чего? - Того, что о них могли сказать, учитывая внимание, которое он ей оказывал... как выясняется, с твоего согласия, при том, что она вела себя здесь, в Найроби, как твоя жена. - Вела? Она была моей женой, черт побери! Вудроу не ожидал, что ему придется столкнуться с яростью Джастина, точно так же, как для него полной неожиданностью стала ярость Коулриджа. Ему хватало забот с собственной яростью, которую он пытался удержать под контролем. В саду ему удалось не повысить голос, потому что еще на кухне он снял часть напряжения, навалившегося на плечи. Но вспышка Джастина стала для него сюрпризом, громом с ясного неба. Он рассчитывал увидеть в глазах Джастина раскаяние, точнее, унижение, но никак не думал, что нарвется на вооруженное сопротивление. - О чем ты меня, собственно, спрашиваешь? - полюбопытствовал Джастин. - Что-то я тебя не понимаю. - Я должен знать, Джастин. Ничего больше. - Знать что? Контролировал ли я свою жену? Вудроу и хотел получить ответ, и давал задний ход. - Послушай, Джастин... я хочу сказать, взгляни на происходящее с моей колокольни... хотя бы на мгновение, хорошо? Мировая пресса вцепится в это, как бульдог. Я имею право знать. - Знать что? - Чем еще занимались Тесса и Блюм? Что еще мы увидим в заголовках... завтра или в ближайшие шесть недель, - закончил он, с ноткой жалости к самому себе. - Например? - Блюм был ее гуру. Не так ли? Помимо всего прочего. - И что? - А то, что они разделяли идеи. Вынюхивали нарушения. Скажем, прав человека. Блюм стоял на страже... так? Или его люди. А Тесса... - он терял нить разговора, в чем Джастин совершенно ему не мешал, - ...помогала ему. Вполне естественно. В сложившихся обстоятельствах. С ее блестящим юридическим образованием. - Будь любезен уточнить, куда ты клонишь. - Ее бумаги. Вот и все. Те самые, что ты собрал. Которые мы привезли сюда. - А при чем тут они? Вудроу взял себя в руки. "Я - твой начальник, слава богу, а не какой-то жалкий проситель. И нам пора уяснить, кто есть кто, не так ли?" - Мне нужна твоя гарантия в том, что документы, которые она собрала... будучи твоей женой... с дипломатическим статусом... под крылышком посольства., будут переданы в Оффис. Собственно, исходя из этого в прошлый вторник я и повез тебя в твой дом. Иначе ноги бы, твоей или моей, там не было. Джастин застыл. Пока Вудроу говорил, не шевельнул и пальцем, не моргнул. Подсвеченный сзади, оставался недвижим, как обнаженный силуэт Тессы. - Другая гарантия, которую я хочу получить от тебя, самоочевидна. - Какая другая гарантия? - Твое молчание в этом деле. Что бы ты ни знал о ее действиях... проводимой ею агитации... ее так называемой гуманитарной миссии, которая вырвалась из-под контроля. - Чьего контроля? - Я говорю вот о чем. Если она рискнула задеть легитимную власть, на тебя распространяются те же правила конфиденциальности, что и на нас всех. Боюсь, это приказ с самого верха, - он хотел, чтобы фраза эта прозвучала шутливо, но они оба обошлись без улыбок. - Приказ Пеллегрина. "Ты в хорошем настроении, не так ли, Сэнди? Учитывая, что времена сейчас нелегкие и ее муж живет в твоей комнате для гостей!" Джастин наконец заговорил: - Спасибо тебе, Сэнди. Я признателен за все то, что ты для меня сделал. Благодарен за то, что позволил пожить в твоем доме. Но теперь я должен собрать ренту на Пиккадилли, где мне принадлежит дорогой отель. И, к полному изумлению Вудроу, Джастин вернулся в сад, сел за стол рядом с Донохью и продолжил игру. джентльмен, какой бы смысл ни вкладывался в это слово, истинный итонец, предельно вежлив со слугами, набранными из местных, всегда можно рассчитывать, что на ежегодном балу, устраиваемом посольством, он не оставит без внимания и потанцует с девушками, которые не пользовались успехом, с некоторыми привычками старого холостяка, какими именно, Вудроу уточнять не стал, не любитель сыграть в гольф или теннис, не охотник и не рыбак, вообще не жалующий занятий на свежем воздухе, если не считать садоводства. И, разумеется, первоклассный, профессиональный дипломат, с огромным опытом, знающий два или три языка, надежнейший, проверенный работник, всегда и во всем сле дующий линии Лондона. Но, так уж получилось, Роб, без всякой его вины, в какой-то момент переставший продвигаться по служебной лестнице. - Он не водился с дурной компанией? - спросила Лесли, заглянув в свой блокнот. - Не шнырял по сомнительным ночным клубам, когда Тесса уезжала из Найроби? - в вопросе чувствовалась шутка. - Как я понимаю, это не по его части? - По ночным клубам? Джастин? Потрясающе! В "Аннабелз", возможно, он и хаживал. В Англии, лет двадцать пять тому назад. Откуда у вас такие идеи? - воскликнул Вудроу и добродушно рассмеялся. Роб не преминул просветить его: - От нашего супера (23). Мистер Гридли побывал в Найроби, по обмену опытом. Он говорит, что именно в ночных клубах нанимают киллеров, если у кого возникает в этом необходимость. Тот, что на Ривер-роуд, в квартале от Нью-Стэнли, очень популярен у тех, кто живет здесь. Пятьсот американских долларов, и замочат любого. Половина - задаток, половина - по исполнению. По его словам, в других клубах ставки ниже, но и качество не то. - Джастин любил Тессу? - спросила Лесли все еще улыбающегося Вудроу. В складывающейся все более доверительной атмосфере Вудроу вскинул руки и обратил свой крик к небесам. - О боже! Кто и кого любит в этом мире и почему? - Но, поскольку Лесли не сочла, что получила ответ на заданный вопрос, продолжил: - Она была красива. Остроумна. Молода. Когда они встретились, ему уже перевалило за сорок. Климактерический период, близость отставки, одиночество, влюбленность, желание остепениться. Любовь! Вы произнесли это слово - не я. Если в его словах и прозвучало приглашение Лесли высказать собственное мнение, она им не воспользовалась. Ее, как и сидящего рядом Роба, больше заинтересовали едва заметные изменения, произошедшие с Вудроу: морщинки у скул стали глубже, на шее проступили красные пятна, нижняя челюсть словно затвердела. - И Джастин не злился на нее? - спросил Роб. - Из-за ее работы, связанной с оказанием гуманитарной помощи? - А с чего ему было злиться? - А его не коробило, когда она кричала на всех углах, что некоторые западные компании, включая британские, беззастенчиво грабят африканцев: завышают цену оказываемых услуг, спихивают им очень дорогие, устаревшие медицинские препараты? Используют африканцев в качестве подопытных кроликов, проверяя на них действие новых лекарств. Что зачастую справедливо, пусть и доказывается крайне редко. - Я уверен, что Джастин гордился ее работой. Многие наши жены предпочитают сидеть сложа руки. Тесса уравновешивала их безделье. - Значит, он на нее не злился, - не унимался Роб. - Джастин просто не способен злиться. В нормальных ситуациях. Если он что и мог выказать, так это раздражение. - А вас это раздражало? Я хочу сказать, руководство посольства? - Вы о чем? - О Тессе и ее работе, связанной с гуманитарной помощью. Ее особых интересах. Они вступали в конфликт с интересами посольства? Вудроу попытался изобразить недоумение. - У государственных учреждений Ее Величества деяния, связанные с оказанием гуманитарной помощи, не могут вызвать раздражения. Вы должны это знать, Роб. - Мы только знакомимся с ситуацией, мистер Вудроу, - мягко вставила Лесли. - Нам тут все внове, - и, не отрывая от его лица изучающего взгляда, по-прежнему улыбаясь, уложила в сумку диктофон и блокноты, после чего они оба откланялись, сославшись на неотложные дела в городе, предварительно договорившись встретиться на следующий день, в том же месте и в тот же час. - Вы не знаете, Тесса доверяла кому-нибудь свои сокровенные мысли? - как бы мимоходом спросила Лесли, когда втроем они направлялись к двери кабинета Вудроу. - Помимо Блюма? - Я имела в виду ее подруг. Вудроу у них на глазах порылся в памяти. - Нет. Нет. Я так не думаю. Никого конкретно назвать не могу. Но я не могу этого знать, не так ли? - Можете, если эта женщина работает у вас. Как Гита Пирсон или кто-то еще, - пришла ему на помощь Лесли. - Гита? Да, пожалуй, да, Гита. Вы обеспечены всем необходимым, не так ли? Транспортом и остальным? Это хорошо. Прошел целый день, а потом целая ночь, прежде чем они встретились вновь. x x x На этот раз игру повела Лесли, а не Роб, и ее энергичность ясно указывала на то, что прошедшие сутки потрачены с пользой. - Тесса недавно участвовала в половом акте, - радостно объявила она, выложив на стол все необходимое для плодотворной работы: карандаши, блокноты, диктофон, ластик. - Мы подозреваем изнасилование. Информация не для прессы, но, полагаю, мы прочитаем об этом в завтрашних газетах. На текущий момент они только сделали вагинальный соскоб и взглянули на него через микроскоп, чтобы выяснить, живая сперма или мертвая. Она мертвая, но эксперты все-таки думают, что принадлежит она не одному человеку. Возможно, там целый коктейль. По нашему разумению, они этого определить не смогут. Вудроу закрыл лицо руками. - Нам придется подождать результатов исследований наших экспертов, а потом уже делать выводы, - добавила Лесли, наблюдая за ним. Роб, так же, как вчера, барабанил карандашом по своим крупным зубам. - На куртке Блюма кровь Тессы, - Лесли выкладывала все новые подробности. - Заключение предварительное. Здесь могут определить только группу крови. Все остальное придется делать дома. Вудроу поднялся, такое он часто проделывал на неформальных совещаниях, чтобы создать более непринужденную обстановку. Прошелся к окну у дальней стены, посмотрел на небо. Издалека доносился рокот грома, природа напряглась в ожидании магического африканского дождя. Он же, наоборот, выглядел очень расслабленным. Тем более что никто не мог видеть две или три капельки горячего пота, которые образовались под мышками и, как жирные насекомые, поползли по ребрам. - Кто-нибудь сказал об этом Куэйлу? - спросил он и тут же подумал, как, возможно, подумали и они, а почему, собственно, вдовец изнасилованной женщины так внезапно превратился из Джастина в Куэйла. - Мы подумали, что будет лучше, если об этом он узнает от друга, - ответила Лесли. - От вас, - уточнил Роб. - Разумеется. - Вполне возможно, что она и Арнольд занимались сексом перед тем, как тронуться в путь. Если хотите, можете упомянуть об этом. На ваше усмотрение. "Это последняя соломинка? - подумал Вудроу. - Что еще должно случиться, прежде чем я открою окно и выпрыгну из него? Возможно, именно этого я от нее и хотел: чтобы она вывела меня за пределы, которые я полагал допустимыми". - Мы действительно любим Блюма, - в голос Лесли прорвалась озлобленность, словно она хотела, чтобы Вудроу тоже любил Блюма. - Да, конечно, мы должны искать другого Блюма, чудовище в образе человеческом. Но там, откуда мы приехали, самые мирные люди творят что-то ужасное, когда на них давят. Но кто давил на него... если и давил? Никто, только она. Лесли выдержала паузу, ожидая комментария Вудроу, но тот воспользовался правом промолчать. - К Блюму как ни к кому другому подходит определение хороший человек, - гнула свое Лесли, - если хоть одного Homo sapiens можно при жизни назвать хорошим человеком. Он действительно сделал много хорошего. Не ради показухи, а потому что этого хотел. Спасал жизни, рисковал своей, работал в ужасных местах не ради денег, прятал людей на чердаке своего дома. Вы не согласны со мной, сэр? Чего она его достает? Или просто хочет получить информацию от взрослого, здравомыслящего свидетеля взаимоотношений Тессы и Блюма? - Я уверен, что у него прекрасный послужной список, - согласился Вудроу. Роб нетерпеливо фыркнул. Передернул плечами. - Послушайте, забудьте про его послужной список. Лично вам нравился он или нет? Ничего больше, - и откинулся на спинку стула. - Боже мой, - бросил Вудроу через плечо, стараясь не переиграть, но тем не менее с легким раздражением. - Вчера мы фокусировались на любви, сегодня хотим со всей ясностью разобраться, кто нам нравится, а кто - нет. Неужели в нашей хладнокровной Британии в моду входят абсолюты? - Мы просто интересуемся вашим мнением, сэр, - ответил Роб. Возможно, именно "сэр" Роба наконец-то расставил все точки над i. На их первой встрече они обращались к нему "мистер Вудроу" или, уж очень осмелев, Сэнди. А вот сегодняшний "сэр" окончательно убедил Вудроу, что эти двое полицейских ему не коллеги, не друзья, а выходцы из низов, посторонние, которые суют свои носы в закрытый клуб, оберегавший его все семнадцать лет, проведенных на дипломатической службе. Сцепив руки за спиной, расправив плечи, Вудроу повернулся к следователям лицом. - Арнольд Блюм производит самое благоприятное впечатление, - начал он, не отходя от окна. - С приятной внешностью, обаятельный, остроумный, если вам нравится его юмор. Безусловно, обладает харизмой, этому способствует аккуратная бородка. Для впечатлительных он - африканский народный герой, - и вновь отвернулся от них, словно ожидая, когда они соберут вещи и ретируются. - А для невпечатлительных? - спросила Лесли, не сводя с него глаз, анализируя все нюансы: сложенные за спиной руки, нога, приподнятая и согнутая в колене. - О, я уверен, что мы в меньшинстве, - сладким голосом ответил Вудроу. - Как я могу себе представить, все это вызывало у вас беспокойство, даже раздражение, учитывая, что вы занимаете столь ответственный пост, возглавляя "канцелярию"... Вы видели, что происходит у вас под носом, но ничего не могли с этим поделать. То есть не могли подойти к Джастину и сказать: "Посмотри на этого бородатого черного человека. У него роман с твоей женой". Не могли ведь? Или могли? - Если скандал может запятнать репутацию посольства, я имею право... просто обязан... вмешаться. - И вы вмешались? - спросила Лесли. - По большому счету, да. - Переговорили с Джастином? Или напрямую с Тессой? - Проблема заключалась в том, что для ее отношений с Блюмом имелось, если можно так сказать, прикрытие, - заговорил Вудроу, проигнорировав вопрос. - Этот человек - известный врач. У него высокая репутация в организациях, занимающихся гуманитарной помощью. Тесса была его верной помощницей. Внешне все приличия соблюдались. Не мог же я или кто-то другой просто подойти к ним и обвинить в прелюбодеянии, не имея на то доказательств. Я мог лишь сказать: все это плохо пахнет, поэтому, пожалуйста, будьте поосторожнее. - И кому вы это сказали? - спросила Лесли, что-то записывая в блокнот. - Все не так просто. Одним эпизодом... диалогом, конечно, не обошлось. Лесли наклонилась вперед, проследив при этом, идет ли запись на диктофон. - Между вами и Тессой? - Тесса была прекрасно спроектированным двигателем, у которого вышла из зацепления половина шестеренок. Она много чего себе позволяла и до того, как потеряла ребенка, - предавая Тессу, Вудроу вспоминал кипящего от ярости Портера Коулриджа, который цитировал указания Пеллегрина. - Но потом, я должен это сказать с огромным сожалением, у некоторых из нас создалось ощущение, что она просто пошла вразнос. - Она была нимфоманкой? - спросил Роб. - Если вам нужен компетентный ответ, боюсь, вы обратились не по адресу, - ледяным тоном ответил Вудроу. - Давайте скажем, что она отчаянно флиртовала, - предложила свой вариант Лесли. - Со всеми. - Если вы настаиваете... - с предельным безразличием произнес он. - Трудно это утверждать, знаете ли. Красавица, королева любого бала, старый муж... она флиртовала? Или вела себя естественно, развлекалась? Если женщина надевает короткое платье с большим декольте, люди говорят, что она слишком развязна. Если нет - называют синим чулком. Так обстоят дела в белом Найроби. Возможно, и в других местах. Не могу сказать, я - не эксперт. - Она флиртовала с вами? - спросил Роб, вновь постукав карандашом себя по зубам. - Я вам уже ответил. Невозможно сказать, то ли она флиртовала, то ли находилась в прекрасном расположении духа, - небрежно ответил Вудроу. - А вы, сэр, часом не флиртовали с ней? - полюбопытствовал Роб. - Не смотрите на меня так, мистер Вудроу. Вам за сорок, климакс, близость отставки, совсем как у Джастина. Вас могло потянуть на нее, почему нет? Готов спорить, что тянуло. Вудроу сориентировался очень быстро, можно сказать мгновенно, еще до того, как это понял. - Мой дорогой друг, естественно. Не мог думать ни о чем другом. Тесса, Тесса, днем и ночью. Она стала моей навязчивой идеей. Спросите любого. - Мы спрашивали, - мрачно ответил Роб. x x x Наутро, как показалось Вудроу, следователям просто не терпелось взяться за него. Роб поставил на стол и включил диктофон, Лесли открыла большой красный блокнот для стенографии и приготовилась записывать. Она же и задала первый вопрос: - У нас есть основания полагать, что вы навещали Тессу в найробийской больнице вскоре после того, как она потеряла ребенка. Это так, сэр? Мир Вудроу как следует тряхнуло. Кто им мог об этом рассказать? Джастин? Он бы никогда не проболтался, это точно. - Выкладывайте все, - резким тоном приказал он. Лесли вскинула голову. Роб начал потирать нос, глядя на Вудроу поверх ладони. - Такова тема сегодняшнего разговора? - Одна из, - признала Лесли. - Тогда скажите мне, пожалуйста, учитывая, что время дорого и мне, и вам, какое отношение к поискам убийцы имеет мое посещение Тессы в больнице? Как я понимаю, вы прилетели в Найроби именно для того, чтобы найти его? - Мы ищем мотив, - ответила Лесли. - Вы говорили, что мотив у вас есть. Изнасилование. - Изнасилование больше не мотив. Скорее побочный эффект. Может, сознательный ход, с тем чтобы мы увидели в произошедшем случайное, а не спланированное убийство. - Преднамеренное, - уточнил Роб, не отрывая от Вудроу больших карих глаз. - Из тех, что мы называем корпоративной работой. На какой-то пугающий момент голова Вудроу превратилась в чистый лист бумаги. Из нее ушли все мысли. Потом всплыло слово: корпоративная. Почему он сказал корпоративная? Корпоративная - значит выполненная корпорацией? Заказное убийство? Заговор? Это оскорбительно! И уж слишком притянуто за уши, чтобы эту версию рассматривал уважаемый всеми дипломат! Вновь из головы все вылетело. Ни слова, даже самого банального, не приходило на ум. Он видел себя компьютером, у которого сбились все программы. О каком заговоре могла идти речь? Убийство случайное. Никто Тессу не заказывал. Кто-то решил отведать тела белой женщины, для Африки - обычное дело. - Что привело вас в больницу? - услышал он голос Лесли. - Почему вы пошли туда и навестили Тессу после того, как она потеряла ребенка? - Потому что она меня об этом попросила. Через мужа. Позвала как начальника Джастина. - Кто еще удостоился приглашения? - Не знаю. - Может, Гита? - Вы говорите про Гиту Пирсон? - А вы знаете другую? - Гита Пирсон при нашем разговоре не присутствовала. - Значит, присутствовали только вы и Тесса, - отчеканила Лесли, что-то записывая в блокнот. - А почему она захотела увидеться с начальником мужа? - Ее заботило благополучие Джастина, и она хотела удостовериться, что у него все в порядке, - многословием Вудроу сознательно затягивал ответ, чтобы сбить Лесли с ритма: быстрая череда вопросов и ответов могла заставить его сболтнуть лишнее. - Я пытался убедить Джастина взять отпуск, но он предпочел остаться на посту. Приближалась ежегодная конференция министров стран, входящих в КПЭДП, и он хотел как можно лучше подготовить ее. Я все это объяснил Тессе и пообещал приглядывать за ним. - При ней был ее лэптоп? - вмешался Роб. - Простите? - Ну почему вы усложняете нам работу? Был при ней лэптоп? На кровати, на столике, под кроватью? Ее лэптоп. Тесса обожала свой лэптоп. Отправляла электронные письма. Блюму. Гите. Больному ребенку в Италии, за которым когда-то ухаживала, давней подруге в Лондон. Она переписывалась с половиной мира. Был при ней лэптоп? - Благодарю за столь подробное объяснение. Нет, лэптопа я не видел. - А как насчет блокнота? Пауза: он рылся в памяти и облекал ложь в слова. - Блокнота я тоже не видел. - Чего еще вы не видели? Вудроу не счел нужным отвечать. Роб откинулся на спинку стула и вроде бы принялся изучать потолок. - А как выглядела Тесса? - наконец поинтересовался он. - Едва ли кто может хорошо выглядеть, родив мертвого ребенка. - И все-таки. - Слабой. Растерянной. Депрессивной. - И вы говорили только о Джастине. Ее любимом муже. - Насколько я помню, да. - Сколько вы пробыли у нее? - Время я не засекал, но думаю, минут двадцать. Мне не хотелось утомлять ее. - Значит, вы двадцать минут говорили о Джастине. Отрабатывает ли он свою овсянку и все такое. - Разговор часто прерывался, - ответил Вудроу, краснея. - Когда у человека температура, он обессилен и только что лишился ребенка, трудно ожидать легкой, непринужденной беседы. - Кто еще присутствовал? - Я вам уже сказал. Я пришел один. - Я спрашивал не об этом. Я спрашивал, кто еще присутствовал при вашем разговоре? - Например? - Например, тот, кто присутствовал. Медицинская сестра, врач. Еще посетитель, кто-то из ее друзей. Подруга. Друг. Африканец. Например, доктор Арнольд Блюм. Почему я должен все из вас вытягивать, сэр? Демонстрируя свое раздражение, Роб рассек рукой воздух, перекинул ногу на ногу. Вудроу показал, что вновь роется в памяти: нахмурился, сведя брови к переносице. - Раз уж вы упомянули об этом, Роб. Вы, конечно, правы. Как-то вылетело из головы. Когда я пришел, там был Блюм. Мы поздоровались, и он покинул палату. Полагаю, наше общение ограничилось двадцатью секундами. Если вам того хочется, двадцатью пятью. Но наигранная беззаботность Вудроу давалась ему дорогой ценой. Кто сказал Робу о том, что Блюм сидел у ее кровати? И он чувствовал, чувствовал, что этим дело не закончится. Боялся, что придется вспоминать о том, что Портер Коулридж строго-настрого наказал забыть. - И что, по вашему разумению, там делал Блюм, сэр? - Он не объяснил, она - тоже. Он врач, не так ли? Помимо прочего. - А что делала Тесса? - Лежала на кровати. Что еще она могла делать? - фыркнул он, на мгновение потеряв голову. - Играть в блошки? Роб вытянул ноги, явно наслаждаясь своими огромными ступнями. - Не знаю. Что еще она могла делать, Лес? - спросил он свою напарницу. - В блошки она определенно бы играть не стала. Лежа на кровати. Что еще она могла делать, спрашиваем мы себя. - Я бы подумала, кормить грудью черного младенца, - ответила Лесли. - Пока его мать умирала. Какое-то время в кабинете слышались только шаги в коридоре, кто-то проходил мимо, да шум проезжающих по улице автомобилей. Роб протянул руку, выключил диктофон. - Как вы сами указали, сэр, - вежливо заметил он, - времени у нас мало. Поэтому убедительно вас прошу, не тратьте его понапрасну, уходя от ответов на вопросы и относясь к нам, как к дерьму, - он включил диктофон. - Будьте любезны, если это не затруднит вас, рассказать своими словами об умирающей в палате женщине и ее младенце, мистер Вудроу, сэр. Пожалуйста. От чего она умирала, кто пытался ее лечить и как, - словом, обо всем, что вам о ней известно. Загнанный в угол, возмущаясь тем, что ему приходится в одиночку держать оборону, Вудроу потянулся к аппарату внутренней связи, чтобы заручиться поддержкой посла, да только вспомнил, что связаться с Коулриджем - трудное дело. Прошлым вечером, когда Вудроу пытался переговорить с ним наедине, Милдрен ответил, что босс беседует с американским послом и беспокоить его можно только при чрезвычайных обстоятельствах. А утром Коулридж "работал с документами в резиденции". Глава 5 Вудроу никогда не терял самообладания. За свою дипломатическую карьеру ему случалось попадать в унизительные ситуации, и по собственному опыту он знал, что наилучший вариант - не подавать виду, будто что-то идет не так. Вот и теперь он воспользовался приобретенными навыками и короткими фразами обрисовал сцену, имевшую место быть в палате Тессы. Да, согласился он, выразив удивление, что их заинтересовали такие несущественные подробности, он вроде бы припоминает женщину, которая то ли спала, то ли лежала без сознания. И, раз она сама не могла кормить своего ребенка, Тесса взяла на себя роль кормилицы. Так как ребенок Тессы умер, у черного младенца появился источник еды. - Вы помните, как звали больную женщину? - спросила Лесли. - Нет, не припоминаю. - С женщиной кто-то был... родственник или подруга? - Ее брат. Мальчик-подросток из ее деревни. Так сказала Тесса, но, учитывая ее состояние, она не показалась мне надежным свидетелем. - Вы знаете, как звали брата? - Нет. - Название деревни? - Нет. - Тесса говорила вам, что произошло с этой женщиной? - Мысли, а соответственно, и слова у нее, по большей части, путались. - Значит, по меньшей - не путались, - указал Роб. Он нашел удобную позу. Сидел расслабившись. Похоже, в этот день спешить ему было некуда. - И вот когда слова у Тессы не путались, мистер Вудроу, что она говорила вам о больной женщине, которая лежала напротив? - Что она умирает. Что причина ее болезни, которую Тесса не назвала, в социальных условиях жизни. - А жила она на гуманитарную помощь? - Этого Тесса не говорила. - Кто-нибудь лечил женщину от неназванной болезни? - Скорее всего. Иначе что ей делать в больнице? - Лорбир? - Кто? - Лорбир, - повторил Роб. - Голландский полукровка. Русые или светлые волосы. Лет пятидесяти пяти. Толстый. - Я никогда не слышал об этом человеке, - ответил Вудроу. Лицо его оставалось непроницаемым, но желудок начало жечь. - Вы видели, как кто-нибудь лечил ее? - Нет. - Вы знаете, как ее лечили? Чем? - Нет. - Вы не видели, чтобы кто-нибудь давал ей таблетку или делал укол? - Я вам уже сказал: в моем присутствии никто из персонала больницы в палату не заходил. Поскольку Роб никуда не торопился, он нашел время обдумать ответ Вудроу и следующий вопрос. - А не из персонала больницы? - В моем присутствии - нет. - А вне вашего присутствия? - Откуда мне это знать? - От Тессы. Из того, что Тесса говорила вам, когда могла связывать слова в предложения, - объяснил Роб и широко улыбнулся, словно озвучил шутку, которая должна всем поднять настроение. - По словам Тессы, эту больную женщину... чьего младенца она кормила, кто-то лечил? К ней подходили... ее осматривали, ей назначали лечение белые или черные, мужчины или женщины, врачи, медсестры, неврачи, посторонние, непосторонние, санитарки, посетители, простые люди? - Он откинулся на спинку стула, предлагая Вудроу выпутываться. Тому же оставалось только гадать, что еще им известно, о чем они еще не сказали. Фамилия Лорбир звучала в его голове, как похоронный колокол. Какие еще фамилии бросят они ему в лицо? Как долго он сможет стоять на своем и все отрицать? Что рассказал им Коулридж? Почему отказывается выработать общую линию защиты? Вдруг во всем признался, за его спиной? - Она что-то говорила о том, что к этой женщине приходили маленькие люди в белых халатах, - с неохотой ответил он. - Я полагал, что она видела их в бреду. Или бредила, когда рассказывала об этом. Я не принял ее слова за чистую монету. - "И вам не следует", - как бы говорил он. - Зачем белые халаты приходили к ней? Согласно рассказу Тессы. Или, по вашим словам, ее бреду. - Потому что люди в белых халатах убили ее. В какой-то момент она назвала их обстоятельствами, - Вудроу решил сказать правду и поднять ее на смех. - Вроде бы она называла их жадными. Они хотели вылечить эту женщину, но не смогли. Все это полная ерунда. - Вылечить как? - Об этом не говорилось. - Тогда каким образом они убили ее? - Боюсь, ясного ответа я от Тессы не получил. - Она все это записывала? - Эту историю? Как? - Она вела записи? Зачитывала их вам? - Я вам сказал. Никакого блокнота я не видел. Роб наклонил голову, словно для того, чтобы взглянуть на Вудроу в другом ракурсе, позволяющем открыть то, что скрывалось за маской. - Доктор Арнольд Блюм не думает, что эта история - полная ерунда. Он не думает, что Тесса не знала, что говорит. Арнольд считает, что ее слова подкреплены вескими доказательствами. Так, Лес? x x x Вудроу чувствовал, как кровь отливает от его лица. Однако, как и положено дипломату, он умел держать удар. Не потерял дар речи. И даже изобразил негодование. - Вы хотите сказать, что нашли Блюма? Это возмутительно! - То есть вы не хотели, чтобы мы его нашли? - в недоумении осведомился Роб. - Не надо искажать мои слова. Я хочу сказать, что вы были обязаны поставить посольство в известность, если вам удалось найти Блюма и переговорить с ним. Но Роб уже качал головой: - Нет, сэр, мы его не нашли. Хотя и очень хотели. Но мы нашли некоторые его бумаги. Блокноты, отдельные листочки, которые лежали в его квартире. К сожалению, ничего сенсационного. Но есть кое-что любопытное. Копия достаточно жесткого письма, которое доктор отправил в некую компанию, или лабораторию, или больницу на другом конце света. Не так ли, Лес? - Лежали - это, разумеется, преувеличение, - признала Лесли. - Скорее были спрятаны. Одну пачку бумаг мы нашли на обратной стороне рамы картины, другую - под ванной. Поиски заняли у нас целый день. Во всяком случае, большую его часть, - она лизнула палец и перевернула страницу блокнота. - А еще они забыли про его автомобиль, - напомнил ей Роб. - Квартиру разгромили полностью, - согласилась Лесли. - Не пытались хоть что-то сохранить. Кружили все подряд. В Лондоне творится то же самое. Стоит газетам сообщить, что кто-то умер или пропал без вести, как мародеры заявляются в то же утро. Наш отдел, который занимается профилактикой правонарушений, очень этим обеспокоен. Не будете возражать, если мы назовем вам еще пару фамилий, мистер Вудроу? - Будьте любезны, - ответил тот. - Ковач, вроде бы венгерка... женщина... молодая, исследователь. Иссиня-черные волосы, длинные ноги... так он написал, не упомянув ее имени. - Вы бы ее запомнили, - вставил Роб. - Боюсь, никогда не видел и слышу о ней впервые. - Эмрих, доктор медицины, женщина, ученый-исследователь, училась в Питерсбурге, получила немецкий диплом в Лейпциге, занималась исследованиями в Гданьске. Примет нет. Фамилия ничего вам не говорит? - Никогда о ней не слышал. - Понятно. - И наш добрый давний друг Лорбир, - подала голос Лесли. - Имя неизвестно, место рождения неизвестно, наполовину голландец или бур, где получил образование, если и получил, неизвестно. Мы цитируем записи Блюма, это наш единственный источник информации. Он обвел каждую фамилию кружком и соединил кружки прямыми линиями. Лорбир и две женщины. Лорбир, Эмрих, Ковач. Любопытная компания. Мы бы принесли вам копию, но сейчас мы стараемся обходиться без копий. Вы же знаете местную полицию. А что касается копировальных салонов... им нельзя доверить даже страницу из Библии, не так ли, Роб? - Воспользуйтесь нашим ксероксом, - предложил Вудроу, слишком уж быстро. В кабинете повисла тишина, которую Вудроу охарактеризовал бы как мертвую, если бы не шум проезжающих автомобилей и пение птиц. А вот шагов в коридоре на этот раз не слышалось. Нарушила ее Лесли, заговорив о Лорбире. Чувствовалось, что им более всего хочется допросить именно его. - Лорбир - перекати-поле. Вроде бы занимается фармацевтическим бизнесом. Вроде бы за последний год несколько раз побывал в Найроби, но кенийцы не могут найти его следов, что удивительно. Вроде бы виделся с Тессой, когда та лежала в больнице Ухуру. Бычий, еще одна характеристика. Я даже подумала, что речь идет о фондовой бирже (24). Так вы уверены, что никогда не видели рыжеволосого медика, может, даже врача, по описанию похожего на Лорбира? В своих поездках? - Никогда о нем не слышал. И не видел. - Мы придаем этому большое значение, знаете ли, - вставил Роб. - Тесса его знала. Блюм - тоже, - добавила Лесли. - Это не означает, что его знал я. Они ушли так же, как раньше: поставив больше вопросов, чем получив ответов. x x x Как только за ними закрылась дверь, Вудроу позвонил по внутреннему телефону Коулриджу и, слава богу, услышал его голос. - Есть минутка? - Полагаю, что да. Посол сидел за столом, подперев голову рукой. В желтых подтяжках с лошадьми. На лице отражались настороженность и воинственность. - Мне нужны гарантии, что Лондон нас в этом поддерживает, - с порога начал Вудроу. - Нас - это кого? - Тебя и меня. - А под Лондоном, я понимаю, подразумевается Пеллегрин. - Да. Или что-нибудь изменилось? - Насколько мне известно, нет. - Изменится? - Насколько мне известно, нет. - Значит, Пеллегрин нас поддерживает? Так и скажи. - О, Бернард всегда поддерживает. - Так мы продолжаем или нет? - Продолжаем лгать? Ты про это? Разумеется, продолжаем. - Тогда почему бы нам не согласовать... что мы должны говорить? - Дельная мысль. Не знаю. Будь я набожным человеком, я бы пошел в церковь и молился, молился, молился. Но не все так просто. Женщина мертва. Это одно. Мы живы. Это другое. - Значит, скажем им правду? - Нет, нет и нет. Господи, да нет же. Память у меня что решето. Ужасно жаль. - Ты собираешься сказать им правду? - Им? Нет, нет. Никогда. Говнюки. - Тогда почему нам не согласовать наши версии? - Вот-вот. Почему нет? Действительно. Почему. Ты попал в самую точку, Сэнди. Что нас останавливает? x x x - Вернемся к вашему визиту в больницу Ухуру, сэр, - по-деловому начала Лесли. - Я думал, что при нашей последней встрече мы все подробно обговорили. - Другому визиту. Второму. Чуть позже. Вернее, выполнению обещания. - Какого обещания? - Которое вы, вероятно, ей дали. - О чем вы говорите? Я вас не понимаю. А вот Роб очень даже хорошо ее понял. Так и сказал. - Мне, кажется, Лесли изъясняется достаточно ясно. Слова у нее не путаются. Складываются в грамматически правильные предложения. Вы встречались с Тессой в больнице второй раз? Примерно через четыре недели после того, как ее выписали? Встречались в приемной послеродовой клиники, где ей назначили консультацию? В записках Арнольда указано, что встречались, а пока неточностей или лжи, при всей нашей невежественности, мы в них не обнаружили. "Арнольд, - отметил Вудроу. - Уже не Блюм". Сын военного дебатировал сам с собой, в поисках выхода из очередного кризиса, а в памяти прокрутился весь этот эпизод, как фильм, словно в больницу приходил кто-то другой, а он смотрел на происходящее со стороны. Тесса держала в руке матерчатую сумку с деревянными ручками. Он увидел ее впервые, но с того момента сумка эта стала частью образа Тессы, который сформировался у него в голове, когда он увидел ее в больничной палате, кормящей ребенка другой женщины, умирающей на кровати напротив, в то время как ее собственный ребенок лежал в морге. Она почти не накрасилась, подстригла волосы и чем-то напоминала Лесли, которая терпеливо ожидала, когда же он изложит собственную, отредактированную версию. Как и во всей больнице, падающие в окна полосы солнечного света не могли разогнать царящий в залах и коридорах сумрак. Маленькие птички порхали под потолком. Тесса стояла у стены, рядом с дверью в дурно пахнущий кафетерий с оранжевыми пластмассовыми стульями. В полосах света мельтешили люди, но Тессу о н заметил сразу. Она держала сумку обеими руками и позой напоминала проституток, которые стояли в подворотнях в те годы, когда он был молод и пуглив. Стена пряталась в тени, потому полосы света до нее не дотягивались. Возможно, поэтому Тесса и выбрала это место. - Ты говорил, что выслушаешь меня, когда я наберусь сил, - напоминает она ему низким, хрипловатым голосом, который он едва узнает. После визита в больничную палату он видит ее впервые. Видит губы, без помады такие бледные. Видит страсть в ее серых глазах, и его это пугает, как пугает любая страсть, в том числе и собственная. - Встреча, о которой вы говорите, - ответил он Робу, игнорируя неумолимый взгляд Лесли, - не носила личного характера. Была сугубо деловой. Тесса заявляла, что в ее распоряжение попали некие документы, которые, при установлении их подлинности, могли иметь большой политический резонанс. Она попросила встретиться с ней в клинике, чтобы она могла передать мне эти документы. - Попали от кого? - Не от сотрудников посольства. Это все, что я знаю. Возможно, от друзей из агентств, занимающихся гуманитарной помощью. - Таких, как Блюм? - Не только. Должен добавить, что она не в первый раз сообщала посольству скандальные истории. Это вошло у нее в привычку. - Под посольством вы подразумеваете себя? - Если вы говорите обо мне как о начальнике "канцелярии", да. - Почему она не передала документы через Джастина? - По ее твердому убеждению, Джастин не должен был в этом участвовать. Вероятно, он придерживался того же мнения. - "Не слишком ли подробно я все объясняю, - подумал Вудроу. - Может, это тоже ошибка?" - Я ее за это уважал. Откровенно говоря, уважал за любое проявление благородства. - Почему она не передала документы Гите? - Гита - новенькая, молодая, местная. Она не подходила на роль посыльного. - Итак, вы встретились, - резюмировала Лесли. - В больнице. В приемной послеродовой клиники. Не слишком ли бросающееся в глаза место: двое белых среди толпы африканцев? "Они там были, - подумал Вудроу, борясь с накатывающей волной паники. - Они заезжали в больницу". - Она боялась не африканцев. Белых. Не объясняла почему. Среди африканцев она чувствовала себя в полной безопасности. - Она так говорила? - Я сделал такой вывод. - Из чего? - вырвалось у Роба. - Из ее отношения в последние месяцы. После смерти ребенка. Ко мне, к белым. К Блюму. Блюм не мог сделать ничего плохого. Африканец, красавец, врач. Как и Гита, наполовину индианка. - Ваша жена знала, что вы встречаетесь с Тессой? - Мустафа передал записку моему слуге, тот отдал ее мне. - И жене вы не сказали? - Я счел нашу встречу конфиденциальной. - Почему она вам не позвонила? - Моя жена? - Тесса. - Она не доверяла телефонам посольства. Не без оснований. Мы все не доверяем. - Почему она просто не передала документы через Мустафу? - Она потребовала от меня определенных гарантий. - Почему она не принесла документы сюда? - Роб опять все давил и давил. - По причине, которую я уже указал. Она больше не доверяла посольству, не хотела иметь с ним дела, не хотела, чтобы ее видели входящей и выходящей из здания посольства. Вы говорите так, словно она действовала логично. К сожалению, никакой логики в действиях Тессы в последние месяцы ее жизни не просматривалось. - А почему не Коулридж? Почему она все время выходила на вас? Вы в больничной палате. Вы в клинике. Неужели она здесь больше никого не знала? Вот тут, пусть и на короткий момент, Вудроу объединил силы со своими инквизиторами. "Действительно, почему я? - вопросил он Тессу в приступе жгучей жалости к самому себе. - Потому что твое чертово тщеславие не позволяло тебе отпустить меня. Потому что тебе нравилось слушать, как я обещаю отдать тебе душу, хотя мы оба знали, что в день расплаты я ее не принесу, а ты - не возьмешь. Потому что во мне ты видела ту Англию, которую ненавидела. Потому что я был для тебя ее типичным представителем ("только ритуал, никакой веры" - твои слова). Мы стояли лицом к лицу на расстоянии полуфута, и я никак не мог взять в толк, почему ты одного со мной роста, пока не понял, что вдоль стены идет приступка, на которую ты и взобралась, так же, как другие женщины, чтобы тебя сразу увидел твой мужчина. Наши лица находились на одном уровне и, пусть твое разительно изменилось, для меня вернулось Рождество, я вновь танцевал с тобой и вдыхал запах теплой травы, идущий от твоих волос". - Значит, она передала вам документы, - услышал он голос Роба. - О чем в них шла речь? "Я беру от тебя конверт и ощущаю, как от прикосновения твоих пальцев по моему телу разлетаются молнии. Ты сознательно разжигаешь во мне это пламя, ты это чувствуешь и ничего не хочешь с этим поделать, ты вновь толкаешь меня через край пропасти, хотя точно знаешь, что никогда не последуешь за мной. Я без пиджака. Ты наблюдаешь за мной, пока я расстегиваю пуговицы рубашки и засовываю конверт под ремень брюк. Ты наблюдаешь, как я застегиваю пуговицы, а меня мучает стыд, словно я только что занимался с тобой любовью. Как истинный дипломат, я предлагаю тебе выпить кофе. Ты отказываешься. Мы стоим лицом друг к другу, словно танцоры, ожидающие, когда вновь зазвучит музыка". - Роб спросил вас, какие сведения содержались в документах, - голос Лесли ворвался в раздумья Вудроу. - Они могли привести к грандиозному скандалу. - Здесь, в Кении? - Документы засекречены. - Тессой? - Что вы такое говорите? Как она могла что-то засекретить?! - рявкнул Вудроу и тут же пожалел о собственной горячности. "Ты должен заставить их действовать, убеждаешь ты меня. Твое лицо бледно от страданий и смелости. Ты не забыла о случившейся трагедии. Твои глаза блестят от слез, которые после смерти ребенка могут политься в любую секунду. Твой голос требует, но при этом ласкает и, как всегда, превращает меня в мягкий воск. Нам нужен защитник, Сэнди. Человек, не входящий в наш круг. Занимающий важный пост, способный помочь. Обещай мне. Если я могу довериться тебе, ты можешь довериться мне. Вот я и произнес те слова, которые ты хотела услышать. Наверное, в состоянии аффекта. Я верую. В бога. В любовь. В Тессу. Когда мы на сцене вместе, я верую. Могу поклясться в чем угодно, что и делаю всякий раз, когда прихожу к тебе, но и от твоей просьбы отдает театральностью. Ты не можешь не понимать, что в реальной жизни такое невозможно. Обещаю, говорю я, и ты заставляешь меня повторить. Обещаю, обещаю. Люблю тебя и обещаю. И тут же ты целуешь губы, которые вымолвили это постыдное обещание: один поцелуй, чтобы закрыть мне рот и скрепить контракт; одно короткое объятие, чтобы связать меня и дать возможность вдохнуть запах твоих волос". - Документы отправлены дипломатической почтой соответствующему заместителю министра в Лондон, - объяснил Вудроу Робу. - На текущий момент они засекречены. - Почему? - Потому что в них содержались очень серьезные обвинения. - Против кого? - Извините, ответить не могу. - Компании, конкретного человека? - Извините. - Сколько она передала вам страниц? - Пятнадцать, возможно, двадцать. С приложением. - Фотографии, иллюстрации? - Извините. - Магнитофонные записи? Дискеты... отпечатанные признания, заявления? - Извините. - Какому заместителю министра вы отправили документы? - Сэру Бернарду Пеллегрину. - Вы оставили себе копию? - Наша политика - держать в посольстве минимум важных документов. - Осталась у вас копия или нет? - Нет. - Текст был отпечатан? - Кем? - Отпечатан или написан от руки? - Отпечатан. - На чем? - Я не специалист по отпечатанным текстам. - Его отпечатали на пишущей машинке или на принтере? С компьютера. Вы помните, какой шрифт? Какая гарнитура? Вудроу раздраженно повел плечами. - Может, курсив? - не унимался Роб. - Нет. - Или стилизация под почерк? - Обычный латинский шрифт. - Компьютерный? -Да. - Хоть это вы помните. Приложение было отпечатано? - Вероятно. - Тем же шрифтом? - Вероятно. - Значит, пятнадцать или двадцать страниц, напечатанные обычным латинским шрифтом. Благодарю вас. Лондон отреагировал? - Естественно. - Ответ вам дал Пеллегрин? - Пеллегрин или один из его помощников. - И что вам ответили? - Ничего не предпринимать. - Без объяснения причин? - вопросы сыпались, словно удары. - Так называемые доказательства, приведенные в документе, были признаны тенденциозными. Тщательное расследование не привело бы ни к каким результатам и лишь ухудшило бы наши отношения с правительством Кении. - Вы познакомили Тессу с ответом: ничего не предпринимать? - В общих словах. - И что вы ей сказали? - спросила Лесли. - Я сказал то, что считал наиболее приемлемым, учитывая ее состояние: смерть ребенка, значимость, которую она придавала документам. Лесли выключила диктофон, начала собирать блокноты. - То есть сочли, что ложь наиболее приемлема для нее, сэр? По вашему разумению? - Лондон взял расследование на себя. Принял определенные меры. На какое-то мгновение Вудроу поверил, что допрос закончен. Но Роб придерживался иного мнения. - Еще один момент, мистер Вудроу, если вы не возражаете. "Белл, Баркер и Бенджамин". Более известные как "Три Биз" (25). На лице Вудроу не дрогнул ни единый мускул. - Реклама по всему городу. "Три Биз" работают на Африку". "Жужжат для меня, сладенький! Я люблю "Три Биз". Штаб-квартира на этой же улице. Большое новое стеклянное здание. Выглядит как Далек (26). - При чем тут они? - Прошлым вечером мы нарисовали профиль компании, не так ли, Лес? Очень любопытная контора, вы, должно быть, об этом и не знаете. Везде у них есть своя доля. Отели, туристические агентства, газеты, страховые компании, банки, месторождения золота, угля, меди, импорт легковых автомобилей, судов, грузовиков... я могу продолжать до бесконечности. Плюс лекарства. "Три Биз" жужжат для вашего здоровья". Этот рекламный щит мы увидели, когда ехали сюда, не так ли, Лес? - Совсем рядом с посольством, - подтвердила Лес. - И они на короткой ноге с ближайшим окружением Мои, насколько нам известно. Частные самолеты, длинноногие девицы в любом количестве. - Полагаю, за этим последует какой-то вывод. - Да нет. Мне просто хотелось видеть выражение вашего лица, когда я о них упомянул. Вы доставили мне такое удовольствие. Благодарим вас за ваше долготерпение. Лесли все собирала свою сумку. Если судить по ее реакции, она пропускала мужской разговор мимо ушей. - Таких, как вы, следует останавливать, - вдруг сказала она, покачав головой. - Вы думаете, что решаете мировые проблемы, но в действительности сами являетесь проблемой для мира. - Она говорит, что вы гребаный лжец, - пояснил Роб. На этот раз Вудроу не стал провожать их до двери. Остался на своем посту за столом, вслушиваясь в удаляющиеся шаги своих гостей, потом позвонил дежурному и попросил, самым небрежным тоном, сообщить ему, когда эти господа покинут посольство. Узнав, что покинули, незамедлительно направился в кабинет Коулриджа. Он знал, что в данный момент посла на месте нет, потому что с самого утра Коулридж поехал на встречу с министром иностранных дел Кении. Милдрен, расслабившись, с кем-то болтал по внутреннему телефону. - Это срочно, - бросил Вудроу, показывая Милдрену, что он, в отличие от секретаря, не тратит рабочее время на пустопорожние разговоры. Сев за стол Коулриджа, Вудроу наблюдал, как Милдрен достает из личного сейфа посла белую ромбовидную пластину-ключ и недовольно вставляет ее в телефонный аппарат спецсвязи. - С кем хотите поговорить? - с наглостью, свойственной секретарям, спросил Милдрен. - Вон отсюда! - ответствовал Вудроу. И, как только за ним закрылась дверь, набрал прямой номер сэра Бернарда Пеллегрина. x x x Они сидели на веранде, двое коллег-дипломатов, после плотного обеда наслаждающихся перед сном капелькой коньяка. Глория осталась в гостиной. - То, что я сейчас скажу, ужасно, Джастин, - начал Вудроу, - но я вынужден это сказать. Велика вероятность того, что ее изнасиловали. Мне очень, очень жаль. И ее, и тебя. И Вудроу действительно сожалел, не мог не сожалеть. По-другому и быть не могло, - Конечно, официальных результатов вскрытия еще нет, информация предварительная, - продолжал он, избегая взгляда Джастина. - Но сомнений у них практически нет, - он решил чуть подсластить пилюлю. - Полиция полагает, что теперь у них хотя бы есть мотив. Им это поможет в раскрытии преступления, пусть пока у них нет даже подозреваемых. Джастин замер, обеими руками вцепившись в бокал для коньяка, держал его, словно врученный ему кубок. - Только вероятность? - наконец вымолвил он. - Это очень странно. Как такое может быть? Вудроу и представить себе не мог