стью  со стариком  из Москвы, который потерял
своих друзей.
     - Я думал о Вифлееме.
     - Евгений слишком много наобещал Вифлеему. Если он не приедет в золотой
карете, на радушный прием рассчитывать не приходится.
     - Хобэн построит ему золотую карету, - предрекает Зоя, приложив руку ко
лбу, дабы нейтрализовать действие лодоса. - Массингхэм будет кучером.
     "Хобэн, - думает Оливер. - Более не Аликс. Хобэн - мой муж".
     - У нас здесь тоже  есть русские ивы, - рассказывает Зоя высокому окну.
- Растут  ужасно быстро, непонятно зачем, потом умирают. У них белые  цветы.
Запах очень слабый.
     - Ага, - откликается Оливер.
     Его  отель  большой, западный,  безликий.  На  третью  ночь,  в  начале
первого,  он  слышит стук  в дверь. Они прислали шлюху,  решает он, вспомнив
очень уж  масленую улыбку  молодого  консьержа. Но  это Зоя, и  он  особо не
удивляется. Она входит,  но  не садится. Номер маленький, свет  очень яркий.
Они стоят лицом к лицу у кровати, глядя друг на друга под льющимся с потолка
сиянием.
     - Не участвуй в этом деле с моим отцом, - говорит она ему.
     - Почему?
     - Оно против жизни. Хуже, чем кровь. Это грех.
     - Откуда ты знаешь?
     -  Я знаю Хобэна. Я знаю твоего  отца.  Они могут владеть, они не могут
любить даже своих детей. Ты тоже  знаешь их, Оливер.  Если мы не сможем уйти
от  них, мы станем мертвыми,  как и они.  Евгений мечтает о рае. Кто обещает
ему деньги, чтобы купить рай, того он и слушает. Хобэн обещает...
     Неясно, кто делает первый шаг. Возможно, оба  сразу, потому что руки их
сталкиваются, и они, даже не успев обняться, оказываются на кровати, яростно
борются,  пока   не   высвобождаются   из   одежды,   а  потом,  обнаженные,
набрасываются друг на друга, как дикие звери, и, лишь насытившись, затихают.
     - Ты должен оживить  то, что  умерло в тебе, - строго  говорит она ему,
одеваясь. - Очень  скоро будет поздно. Ты можешь заниматься со мной любовью,
когда захочешь. Для тебя это пустяк. Для меня - все. Я - не "наташа".
     - Что может быть хуже крови? - спрашивает он,  задерживая  ее  руку.  -
Какой грех я могу совершить?
     Она целует его так  нежно и грустно, что ему хочется повторить  то, чем
они только что занимались, но уже без спешки.
     - С кровью ты губил только себя. - Она берет его лицо в руки. - В новом
бизнесе ты погубишь себя, Павла и  многих-многих других детей, и их матерей,
и их отцов.
     - В каком бизнесе?
     - Спроси. Своего отца. Я - жена Хобэна.
     * * *
     - Евгений перегруппировал силы, -  с  чувством глубокого удовлетворения
говорит  Тайгер  следующим вечером. -  Он  получил  чувствительный удар,  но
теперь оправился от  него.  Рэнди  вдохнул  в  него новую  жизнь.  С помощью
Хобэна. - Оливер видит строгое,  изготовившееся к бою лицо Евгения,  который
смотрит  на  огни на другой стороне долины, полоски слез  на его морщинистых
щеках.  Запах соков Зои  все еще с ним. Он чувствует  их  сквозь  рубашку. -
Между  прочим,  он  по-прежнему  мечтает о своем  вине,  надеюсь,  тебя  это
порадует.  Я купил  ему  несколько книг  по  виноделию. Возьми их с собой  в
следующую поездку.
     - Каким новым делом он вдруг занялся?
     -  Торговым  судоходством.  Рэнди и  Аликс  уговорили  его  возобновить
прежние контакты, напомнить о кое-каких долгах.
     - И  что он  собирается перевозить?  Взмах руки.  Таким  же жестом отец
отпускал официанта, который подвозил тележку с пудингами.
     - Много чего. То,  что  должно быть в  нужном месте в нужный  день и за
хорошую  цену.  Гибкость  -  вот  его  ключевое  слово.  Бизнес  этот  очень
мобильный,  конкуренция высока, все время надо быть начеку, но Евгению он по
плечу. При  условии, что  ему  окажут необходимую  помощь. А  это  уже  наша
работа.
     - Какую помощь?
     - "Хауз оф Сингл" - помощники, Оливер. - Голова склоняется набок, брови
лицемерно поднимаются. - Мы - максимизаторы. Созидатели, - мизинец указывает
на бога. -  Наша работа  -  обеспечить клиентов всем  необходимым  и сберечь
урожай, когда они  придут с  ним к  нам. "Хауз оф  Сингл" не поднялся бы  на
такую высоту, если бы  подрезал крылышки своим клиентам. Мы  появляемся там,
куда другие боятся сунуть нос, Оливер. И мы возвращаемся с улыбкой.
     Оливер изо всех сил  старается  проникнуться энтузиазмом отца, надеясь,
что, произнося слова, он сам в них поверит.
     - И у него на руках все козыри. Я знаю.
     - Разумеется. Он - принц.
     - Он - старый барон-разбойник (48).  И козыри отдаст,  только если  его
вынесут ногами вперед.
     - Как  ты сказал? - Тайгер поднимается  из-за письменного  стола, берет
Оливера за руку.  -  Я  очень прошу тебя, Оливер, никогда  не пользуйся этим
термином, пожалуйста.  Наша роль  очень деликатная,  и слова надо  подбирать
тщательно. Это понятно?
     - Абсолютно. Я извиняюсь. Это всего лишь оборот речи.
     - Если братья заработают те деньги, о которых ведут речь Рэнди и Аликс,
они захотят получить наш полный набор:  казино, ночные  клубы,  одну или две
сети  отелей, таймшерные комплексы, все то, в чем мы прекрасно  разбираемся.
Евгений  вновь  настаивает  на  строжайшей  конфиденциальности,  и я не вижу
причин отказывать ему в этом. - Тайгер возвращается за стол. - Я хочу, чтобы
ты лично  передал ему  этот  конверт.  И  возьми для  него  бутылку  "Берриз
спейсайд" из сейфа. Возьми две, вторую для Аликса.
     - Отец...
     - Да, мой мальчик.
     - Мне надо знать, с чем мы имеем дело.
     - С финансами.
     - Полученными откуда?
     - Из наших пота и слез. Нашей интуиции, нашего  чутья,  нашей гибкости.
Наших способностей.
     - Что  идет после крови? Что может быть хуже? И без  того  тонкие  губы
Тайгера превратились в белую полоску.
     - Хуже  - любопытство, спасибо тебе, Оливер. Создание проблем от скуки,
неопытности, потворства собственным  желаниям,  заблуждений,  необоснованных
предположений, высоких моральных принципов.  Был ли Адам первым человеком? Я
не знаю. Родился ли  Христос на Рождество? Я не знаю. В бизнесе мы принимаем
жизнь,  какая  она  есть.  А  не  такой,  как  ее  изображают  на  страницах
либеральных газет.
     * * *
     Оливер  и  Евгений  сидят на  балконе,  пьют вино  Вифлеема.  Тинатин в
Ленинграде, ухаживает за заболевшей  дочерью. Хобэн в Вене, Зоя  и  Павел  с
ним. Михаил приносит сваренные вкрутую яйца и соленую рыбу.
     - Ты все еще учишь язык богов, Почтальон?
     - Разумеется,  - без запинки лжет Оливер,  боясь вызвать неудовольствие
старика, и дает себе зарок по  возвращении в Лондон сразу же позвонить этому
ужасному кавалерийскому офицеру.
     Евгений берет  письмо  Тайгера  и, не распечатывая, передает Михаилу. В
холле чемоданы, коробки и тюки  громоздятся  до потолка.  Они  переезжают  в
новый   дом,  объясняет   Евгений   тоном   человека,   которому  приходится
подчиняться. Более подходящий для будущих нужд.
     - Ты купишь новый  мотоцикл?  - спрашивает Оливер, ему хочется думать о
чем-то приятном.
     - А надо?
     - Обязательно!
     - Тогда я куплю новый мотоцикл. Может, целых шесть.
     А  потом,  к ужасу Оливера,  он  плачет, уткнувшись  лицом  в стиснутые
кулаки.
     <I>"Это ужасно, что ты не трус, -</I> пишет Зоя в письме,  которое ждет его по
возвращении  в  отель.  -  <I>Ничто  не пронимает тебя.  Ты  убьешь  нас  своей
вежливостью. Не обманывай себя, будто ты не можешь узнать правду".</I>

        x x x
     В  "Сингле" празднуют  Рождество.  В Трейдерском  зале все сдвигающееся
оттащили  к стенам. Современная музыка, которую во все остальные дни  Тайгер
терпеть не может,  готова  вырваться  из динамиков стереосистемы, шампанское
уже   льется,   на  столе   высятся  пирамиды  лобстеров,  гусиная  печенка,
пятикилограммовая  бочка с черной икрой, привезенная, согласно словам  Рэнди
Массингхэма, клиентом "Хауз  оф Сингл", имеющим интересы в Каспийском  море,
"где и  плавают осетры, дарящие  нам эти  маленькие черные  яички". Трейдеры
радуются  жизни,  Тайгер  вместе с  ними.  Наконец он поправляет  галстук  и
поднимается  на  небольшое  возвышение,  чтобы  произнести  ежегодную  речь.
"Сингл", - говорит он  своей разгоряченной  аудитории, -  никогда не занимал
такие крепкие позиции, как сегодня". Гремит музыка, самые голодные бросаются
к   столу,   чтобы   первыми   ухватить   ложку   черной  икры,  а   Оливер,
воспользовавшись  суматохой, ныряет  на лестницу  черного хода, мимо родного
юридического  департамента  поднимается  по ней  к сейфу,  шифр электронного
замка которого знают только партнеры, он и Тайгер. Двадцать  минут спустя он
возвращается,   объяснив   свое   отсутствие   расстройством   желудка.  Ему
действительно нехорошо, но  желудок не имеет к этому ни малейшего отношения.
Он  в  ужасе  от того,  что увидел. От сумм, таких  громадных, так  внезапно
появившихся,  что  у  них  может быть  только один источник. Из  Марбельи  -
двадцать два миллиона долларов.  Из  Марселя - тридцать пять. Из Ливерпуля -
сто   семь  миллионов  фунтов.  Из  Гданьска,   Гамбурга,  Роттердама,   сто
восемьдесят миллионов  наличными, ожидающих,  когда же  их  отмоет прачечная
"Сингл".
     * * *
     - Ты любишь своего отца, Почтальон?
     Сумерки, время пофилософствовать в гостиной виллы на европейском берегу
Босфора, приобретенной за двадцать миллионов долларов, в которую перебрались
братья.  Мебель  из  карельской  березы,  ее так  любила  Катерина  Великая,
бесценные золотисто-коричневые буфеты, комоды, обеденный стол, стулья, в дни
невинности  Оливера  украшавшие  подмосковный  дом,  уже  на  первом  этаже,
ожидают,  когда  же  их поставят  на  положенные места.  На свежевыкрашенных
стенах  -  пейзажи русской зимы, само собой, с тройками.  В соседней комнате
сверкает самый дорогой мотоцикл "БМВ", который только могут купить "горячие"
деньги.
     - Опробуй его,  Почтальон! Опробуй! Но у  Оливера  по какой-то  причине
такого желания нет. У Евгения тоже. Мокрый, необычный для Турции снег, лежит
на траве и деревьях сада. Внизу, нос к носу, словно сойдясь на дуэли,  стоят
сухогрузы, паромы, прогулочные корабли.
     - Да, я люблю своего отца, - походя заверяет Евгения Оливер.
     Зоя стоит у французского окна, покачивает Павла, который засыпает у нее
на  плече.   Тинатин  зажгла  газовую  плиту   и  задумчиво  сидит  рядом  в
кресле-качалке.  Хобэн  снова  в  Вене,  открывает  новую  фирму. Она  будет
называться  "Транс-Финанз".  Михаил  стоит  рядом  с  Евгением.  Он отрастил
бороду.
     - Он может рассмешить тебя, твой отец?
     - Когда  все  идет  хорошо  и он  счастлив...  да,  Тайгер  может  меня
рассмешить.
     Павел  хныкает, и Зоя успокаивает его,  поглаживая по  голой  спине под
рубашкой.
     - Он тебя злит, Почтальон?
     -  Случается,  -  признает  Оливер,  не  зная, куда могут  завести  эти
вопросы. - Но иной раз я злю его.
     - А как он тебя злит, Почтальон?
     - Видишь  ли, я не тот сын,  о котором  он мечтал. Поэтому он постоянно
немного злится на меня, возможно, даже этого не осознавая.
     -  Отдай ему вот это.  Он будет  счастлив, - сунув  руку во  внутренний
карман  черного  пиджака, Евгений вытаскивает  конверт  и передает  Михаилу,
который молча вручает его Оливеру.
     Оливер набирает полную грудь воздуха. <I>"Сейчас,</I> думает он. - <I>Давай".
     -</I> Что это? - спрашивает он. Ему приходится повторить вопрос: - Конверт,
который  ты только  что  мне  дал... что в нем?  Я беспокоюсь...  вдруг меня
остановят на таможне? - Должно быть, слова эти он произносит громче, чем ему
хотелось, потому что Зоя поворачивает голову, а яростные  глаза Михаила  уже
сверлят его. -  Я ничего не знаю о вашем новом  предприятии. Я ведь слежу за
соблюдением законности. Я - юрист.
     -  <I>Законности?  -</I>  повторяет Евгений,  повышая  голос. В  нем  слышится
недоумение. - Что есть  законность? Как вышло, что ты юрист? Оливер - <I>юрист?</I>
Смею сказать, что среди нас ты такой один.
     Оливер бросает  взгляд  на  Зою, но  та  уже исчезла,  Павла  укачивает
Тинатин.
     - Тайгер  говорит, что вы  занимаетесь торговлей, - бормочет  он. - Что
это  означает?  Он  говорит,  что  вы  получаете огромную  прибыль. Как?  Он
собирается вложить ваши деньги в индустрию отдыха. За шесть месяцев. Как?
     В свете настольной лампы лицо Евгения выглядит более древним, чем скалы
Вифлеема.
     - Ты когда-нибудь лжешь отцу, Почтальон?
     - Только по мелочам. Чтобы защитить его. Как мы все.
     - Этот человек не должен лгать сыну. Я тебе лгу?
     -Нет.
     -  Возвращайся  в  Лондон, Почтальон. Продолжай  следить за соблюдением
законности.  Отдай письмо отцу. Скажи  ему, русский старик говорит, что он -
дурак.
     Раздевшись,  Зоя ждет его  в постели гостиничного номера.  Она принесла
ему подарки, завернутые в коричневую бумагу. Иконка, которую ее мать Тинатин
носила в  дни  церковных праздников  при социализме,  ароматическая  свечка,
фотография ее отца в военно-морской форме, стихотворения  грузинского поэта,
который очень ей дорог. Зовут его Хута Берулава (49),  он - мингрел, который
писал  на  грузинском,  ее любимое сочетание.  Прижимая  палец  к губам, она
предлагает ему молчать, потом раздевает его. Оливера неудержимо тянет к ней,
ему не терпится слиться с ее телом, но он заставляет себя отодвинуться.
     - Если я решусь предать своего отца, тебе тоже придется предать  отца и
мужа, - осторожно начинает он. - Чем занимается Евгений?
     Она поворачивается к нему спиной.
     - Дурными делами.
     - Какое самое дурное?
     - Они все.
     - Но какое самое худшее? Хуже остальных? На чем они зарабатывают  такие
деньги? Миллионы и миллионы долларов?
     Метнувшись к нему, она  зажимает его  между своими бедрами и  пускается
вскачь,  будто  думает,  что,  на-садившись на его член, лишит  Оливера дара
речи.
     - Он смеется, - выдыхает она.
     -Кто?
     - Хобэн... - Она все яростнее скачет на нем.
     - Почему Хобэн смеется? Над чем?
     <I>-</I> "Это  все для Евгения, - говорит  он. - Мы выращиваем новое  вино для
Евгения. Мы строим ему белую дорогу в Вифлеем".
     -  Белую  дорогу? Из  чего?  - порывистое  дыхание вырывается  из груди
Оливера.
     - Из порошка.
     - Какого порошка?
     Она кричит, достаточно громко, чтобы перебудить половину отеля:
     - Из  Афганистана! Из Казахстана! Из Киргизии! Хобэн  это устроил!  Они
проложили новый маршрут! С Востока через Россию!
     Слова  сменяются  бессвязными   звуками,  человеческая  речь  исчезает,
остается только звериная страсть.
     * * *
     Пэм Хосли,  Ледяная  Королева  Тайгера,  сидит  за полукруглым  столом,
отгородившись  фотографиями  трех  ее  мопсов Шадрача, Мешача и  Абернего  и
красным  телефонным аппаратом, который напрямую связывает ее со  Всемогущим.
Утро следующего дня. Оливер не спал. До утра  пролежал с открытыми глазами в
постели в  Челси-Харбор,  безо всякого успеха  пытаясь  убедить себя, что он
по-прежнему в  объятьях Зои, что  он никогда  в жизни не  входил  в безликую
комнату для допросов в  Хитроу,  не  говорил  одетому  в  форму  таможенному
офицеру многое из того, чего  не решался сказать самому  себе. А  теперь,  в
огромной приемной кабинета Тайгера, у него высотная болезнь,  он потерял дар
речи, боится,  что  стал  импотентом, мучается похмельем. Письмо Евгения  он
сначала сжимает в левой руке, потом перекладывает в  правую. Переминается  с
ноги на ногу и  откашливается, как идиот. По спине вверх-вниз бегут мурашки.
Когда он  решается заговорить, пропадают последние сомнения  в том, что он -
худший в  мире  актер.  И он знает, что через несколько  мгновений Пэм Хосли
закроет это шоу из-за недостатка достоверности.
     - Не могли бы вы передать это письмо Тайгеру, Пэм? Евгений Орлов просил
вручить его  лично,  но,  я полагаю, вы - уже достаточно лично. Хорошо, Пэм?
Хорошо?
     И все действительно было бы хорошо, если бы Рэнди Массингхэм, веселый и
обаятельный,  только  что вернувшийся из Вены, не выбрал этот самый  момент,
чтобы появиться в дверях своего кабинета.
     - Если Евгений говорит лично, значит, так и должно быть, Олли, старина,
-  воркует  он. - Боюсь, таковы  правила  игры, - мотает  головой  в сторону
ведж-вудовских  дверей. - Только в руки твоего  отца. На твоем месте я бы не
отирался в приемной, а открывал дверь ногой.
     Игнорируя доброжелательный совет, Оливер  утопает  на  двадцать фатомов
(50) в мягчайший, обитый белой  кожей  диван. Вышитые "S&amp;S" (51) клеймят
его всякий раз,  когда  он откидывается  на спинку. Массингхэм все  стоит на
пороге  своего  кабинета.  Голова  Пэм  Хосли  склоняется  между  мопсами  и
компьютерами. Ее посеребренная  макушка напоминает  Оливеру  Брока. Прижимая
конверт к сердцу,  он  начинает изучение "верительных грамот" отца.  Дипломы
фабрик,  о  которых  никто никогда  не слышал. Тайгера,  в  парике и мантии,
принимают  в  коллегию  барристеров  рукопожатием какого-то  древнего графа.
Тайгер в  вызывающем улыбку,  нелепом одеянии доктора Чего-то,  сжимающий  в
руках  позолоченную гравированную пластину.  Тайгер  в идеально  подогнанном
снаряжении для  игры в крикет, вскидывающий подозрительно  девственно-чистую
веслообразную  биту  в  ответ на аплодисменты невидимых  зрителей. Тайгер  в
костюме  для  игры  в   поло  (52),  принимающий  серебряный  кубок  из  рук
увенчанного тюрбаном слуги  восточного принца.  Тайгер на конференции  стран
Третьего  мира,  с  явным  удовольствием  пожимающий  руку  наркотирану   из
Центральной  Америки. Тайгер  в  компании великих на  неформальном  немецком
приозерном  семинаре  для   впавших   в  старческий   маразм  неприкасаемых.
"Когда-нибудь я проведу  доскональное следствие по фактам твоей биографии, -
думает он, - и начну прямо со дня рождения".
     - Мистер Тайгер ждет вас, мистер Оливер.
     Оливер всплывает с двадцати  фатомов мягчайшего  дивана, где он заснул,
прячась от  действительности.  Конверт  Евгения  стал  влажным  в его потных
ладонях.  Он стучится  в веджвудовские двери, моля господа, чтобы Тайгер его
не услышал. Но из кабинета раздается знакомое, убивающее наповал: "Войдите",
- и он  чувствует,  что  любовь, как яд,  проникает в  его  мозг. Он вжимает
голову в плечи.
     - Святой  боже,  ты знаешь,  сколько стоит  час,  проведенный  тобой  в
приемной?
     - Евгений просил передать это письмо тебе в руки, отец.
     - Неужели? Правда? Какой он молодец. - Не  берет, а выхватывает конверт
из кулака Оливера, а тот  слышит слова Брока,  отказывающегося  принять этот
щедрый дар: "Спасибо, Оливер, но я  не  столь близко  знаком с братьями, как
вы. Вот я и предлагаю, пусть искушение  и велико, оставить конверт, каким вы
его  и  получили,  девственным и  нетронутым.  Поскольку я  боюсь,  что  вам
устроили стандартную проверку".
     - И он  просил добавить кое-что на  словах, - говорит Оливер  отцу - не
Броку.
     - На  словах?  Что  именно? -  Тайгер берет нож  для  вскрытия  писем с
десятидюймовым лезвием. - Слушаю тебя.
     - Боюсь,  это не слишком вежливо.  Он просил сказать следующее: русский
старик говорит, что ты дурак. Впервые я услышал, что он назвал себя русским.
Обычно он - грузин... - Попытка смягчить удар.
     Улыбка не  покидает лица Тайгера. В голосе добавляется елейности, когда
он вскрывает конверт, достает и разворачивает единственный лист бумаги.
     -  Но, мой  дорогой мальчик,  он совершенно  прав,  такой  я  и есть!..
Круглый дурак...  Никто больше не  даст ему таких выгодных  условий, как даю
ему я...  Поэтому  он  и  не  идет  ни к кому другому, не  так ли? -  Тайгер
складывает листок, всовывает в  конверт,  бросает его на поднос с  входящими
бумагами. Прочитал он письмо? Вряд ли. В эти дни Тайгер редко что читает. Он
мыслит по-крупному,  не снисходя к повседневной  рутине. - Я  ожидал, что ты
дашь о себе знать вчера вечером. Позволь спросить, где ты был?
     Мозговые клетки Оливера лихорадочно ищут ответ.
     <I>"Мой  чертов  самолет  задержался!"</I>  Но  самолет  приземлился даже чуть
раньше.  <I>"Я  не  смог  поймать чертов кеб".</I> Но  свободных  кебов хватало. Он
слышит голос Брока: <I>"Скажите ему, что встретились с девушкой".
     -</I> Видишь ли, я хотел позвонить тебе,  но подумал, а не заехать ли мне к
Нине, - лжет он, краснея и потирая нос.
     - Повидаться, значит? Нина? Эмигрировавшая в Англию внучатая племянница
Евгения, так?
     - Она неважно себя чувствовала. Простудилась.
     - Она тебе все еще нравится?
     - Да, очень.
     - С женщинами у тебя проблем нет?
     - Нет... совсем нет... даже наоборот.
     - Отлично. Оливер, - они  уже стоят у большого панорамного окна, - этим
утром мне улыбнулась удача.
     - Я очень рад.
     - Широко  улыбнулась.  Потому что я ей в этом поспособствовал. Ты  меня
понимаешь?
     - Разумеется. Поздравляю.
     -  Наполеон,  когда  оценивал  кандидатов  на ту  или  иную  должность,
спрашивал своих молодых офицеров...
     - Счастливчики ли они? - заканчивает за него Оливер.
     - Точно. Листок бумаги,  который  ты мне привез, -  подтверждение того,
что я заработал десять миллионов фунтов.
     - Великолепно.
     - Наличными.
     - Еще лучше. Прекрасно. Фантастично.
     - Не облагаемых  налогом. В офшоре. На расстоянии вытянутой руки. У нас
не будет проблем  с налоговым управлением. - Рука Тайгера  сжимается на  его
предплечье. - Я решил разделить их. Ты меня понимаешь?
     - Не совсем. Этим утром у меня в голове туман.
     - Опять перетрудился, не так ли? Оливер самодовольно улыбается.
     - Пять миллионов для меня на черный день, который, надеюсь,  никогда не
наступит. Пять - для моего первого внука или внучки. Что ты на это скажешь?
     - Это невероятно. Я тебе чрезвычайно благодарен. Спасибо.
     - Ты рад?
     - Безмерно.
     -  Уверяю  тебя, я буду радоваться больше,  когда  придет  этот великий
день.  Запомни.   Твой  первый  ребенок  получит   пять  миллионов.  Решено.
Запомнишь?
     - Разумеется. Спасибо. Большое спасибо.
     - Я  это делаю  не ради  твоей  благодарности, Оливер.  Чтобы  добавить
третью Эс в название нашей фирмы.
     - Здорово. Отлично.  Третья  Эс. Потрясающе.  Осторожно он высвобождает
руку и чувствует, как по ней вновь начинает циркулировать кровь.
     - Нина  - хорошая  девочка. Я  ее проверял. Мать -  шлюха, это неплохо,
если хочется порезвиться в постели. По линии отца мелкие аристократы, толика
эксцентричности, которая не может пугать, здоровые братья и сестры. Ни цента
за душой,  но с пятью миллионами для твоего первенца тревожиться из-за этого
нет никакого смысла. Я не встану у тебя на пути.
     - Класс. Буду об этом помнить.
     - Ей не  говори.  О деньгах. Они могут повлиять на  ее  решение.  Когда
настанет знаменательный день,  она все и узнает. И ты будешь  знать, что она
любит тебя, а не деньги.
     - Дельная мысль. Еще раз благодарю.
     -  Скажи  мне,  старичок...  - доверительно,  вновь  сжимая  предплечье
Оливера, - как мы выглядим в эти дни?
     - Выглядим? - в недоумении переспрашивает Оливер. Он копается в памяти,
пытаясь вспомнить цифры из финансовых отчетов, оборот, норму прибыли,  общую
сумму доходов...
     - С Ниной. Сколько раз? Два ночью и один утром?
     -  О  господи... - Ухмылка,  движение руки, смахнувшей со лба  капельки
пота. - Боюсь, мы сбиваемся со счета.
     - Молодчина. Так и надо. Это у нас семейное.</I>

     <b>Глава 10</B>
     В  мрачной  чердачной  спальне, куда ретировался Оливер после того, как
почаевничал  в саду с  Броком, и  где  оставался  в гордом  одиночестве,  за
исключением редких случаев, когда кто-то из команды заглядывал к нему, чтобы
удостовериться, что с  ним все  в порядке,  стояли лишь железная  кровать да
простой  стол  с лампой  под  абажуром.  К спальне  примыкала ванная,  такая
грязная,  что в нее не хотелось заходить, с  детскими переводными картинками
на зеркале. Оливер от нечего делать  попытался их содрать, но не получилось.
В комнате имелась  и телефонная  розетка, но узников телефонами не снабжали.
Члены команды занимали комнаты по  обе стороны спальни: Брок безмерно  любил
Оливера, но  абсолютно ему не доверял. Время близилось к полуночи, и Оливер,
послонявшись по комнате  и порывшись в своих  вещах, - собирая  их, он сунул
между рубашек  бутылку  виски,  которую благополучно конфисковали, -  вновь,
сгорбившись, уселся на кровати,  держа в руках длинный, в сорок пять дюймов,
надувной баллон, одетый в банное полотенце и дорогие носки из небесно-синего
шелка  от "Тернбулла и Ассера". Тайгер подарил ему  тридцать пар после того,
как заметил, что  на  нем один  синий  шерстяной  носок, а второй - серый из
хлопка. Надувные  баллоны стояли на страже  психики Оливера, а Бриерли  (53)
был  его наставником. Когда в голову не лезли никакие мысли, когда он не мог
принимать  решения,  то просто ставил у ног коробку  с надувными баллонами и
вспоминал, что  говорил  Бриерли  о  моделировании, о  том,  как надувать  и
завязывать  баллоны,  как  пользоваться кожей,  карандашами, палочками,  как
отделить качественные  от  тех,  что  не  годятся для фокусов. Когда  у него
начались   нелады  в  семье,  он   ночами   напролет  сидел  перед  учебными
видеофильмами Бриерли, не  реагируя ни на слезы, ни  на упреки  Хитер. "Твой
выход  на  сцену в час ночи, -  предупредил  его  Брок, - если не произойдет
чего-то непредвиденного. И я хочу, чтобы ты выглядел джентльменом".
     Довольствуясь  падающим  из  незашторенного  окна  светом, Оливер  чуть
приспустил баллон  и перегнул его  в  паре  дюймов от  глухого торца,  чтобы
сформировать голову, и вдруг понял, что еще не решил, какое собрался сделать
животное. Он положил баллон на пол,  тщательно вытер руки  носовым  платком,
сунул пальцы в коробку  с пудрой  стеарата цинка, которая стояла рядом с ним
на  стеганом  пуховом  одеяле.  Благодаря  сте-арату цинка  пальцы  остались
гладкими,  но  нескользкими,  Бриерли  всегда имел при  себе  стеарат цинка.
Оливер  опустил  руку, нащупал надутый баллон,  поднял его, перегнул  вдвое,
повернулся к  окну,  пристально посмотрел  на  баллон на фоне ночного  неба,
выбрал нужное место, нажал. Баллон лопнул, но Оливер, который  обычно считал
себя в ответе за все  природные и не обошедшиеся без участия человека  беды,
не стал относить случившееся на свой счет. Нет на земле  фокусника,  заверял
его  Бриерли, который мог бы подчинить своей  воле все  надувные  баллоны, и
Оливер  ему  верил.  То  попадался  бракованный  баллон,  то  характеристики
материала оболочки  изменялись под  влиянием погоды, и  тогда, кем бы  ты ни
был,  даже  самим  Бриерли,  надувные  баллоны  лопались  у  тебя  в  руках,
взрывались  тебе в лицо, как  шутихи, отчего в щеки будто вонзались миллионы
крошечных бритвенных  лезвий,  глаза  слезились, а  нос  словно  утыкался  в
мелкоячеистую сеть.  И не оставалось ничего другого,  если ты  был Оливером,
как  геройски улыбаться и  надеяться, что фразы Рокко спасут тебя от полного
фиаско:  <I>"Да,  до чего же  громко  лопаются  надувные  баллоны...  Завтра он
отнесет его в магазин  и попросит заменить  на  новый, небракованный, не так
ли?"</I>
     Стук  в  дверь  и  шотландский выговор  Агги  подняли Оливера на  ноги,
отвлекли от мыслей, бродящих по  многим его головам, на  которые разделилась
та единственная, что сидела на плечах. В одной он сходил с ума из-за Кармен:
"Она уже в Нортхемптоне? Прошло  ли раздражение на ее левой брови? Думает ли
она обо мне так же часто, как я о ней?" В другой -  из-за отца: "Тайгер, где
ты? Ты голодный? Усталый?" А  кроме того, он волновался о Евгении,  Михаиле,
Тинатин,  Зое, задавался вопросом,  знает  ли  она, что ее  муж - убийца.  И
боялся, что да.
     -  Мы  слышали  пистолетный   выстрел,  Оливер?  -  осведомилась  Агги,
оставаясь по другую сторону двери. Оливер  пробурчал что-то невразумительное
и потер запястьем нос. -  Я принесла  твой костюм, вычищенный и выглаженный.
Могу я передать его тебе, пожалуйста?
     Он включил свет, покрепче завязал полотенце на талии, открыл дверь. Она
стояла в  черном  спортивном костюме и  кроссовках, волосы забрала  в  тугой
узел. Он взял костюм и попытался  закрыть дверь,  но  она в притворном ужасе
смотрела мимо него, на кровать.
     - Оливер, что это?  Я хочу сказать, можно ли мне это видеть? Ты изобрел
новое извращение или как? Он повернулся, проследил за ее взглядом.
     - Это половина жирафа, - признался он. - Та, что не лопнула.
     На  ее  лице  отразилось изумление, недоверчивость. Чтобы доставить  ей
удовольствие,  он  сел на  кровать,  из  другого  надувного баллона сотворил
жирафа, а  потом, по  ее  настоянию, птицу и мышь. Ей хотелось знать,  сколь
долго они простоят и  позволит ли  он взять  одну из  этих надувных игрушек,
чтобы  отвезти  своей  четырехлетней племяннице  в Пейсли.  Агги  восхищенно
щебетала, и  он  понимал,  что  намерения  у  нее самые  добрые.  Эта  милая
обходительность,  эта приличествующая  случаю одежда...  как  ни  крути,  до
повешения оставалось совсем ничего.
     - Через двадцать  минут Нэт  собирает военный совет,  вдруг в последний
момент произойдут какие-то изменения. Это те туфли, в которых ты собираешься
идти, Оливер?
     - Они в полном порядке.
     - Для Нэта - нет. Он меня убьет.
     Встреча  взглядов: ее, потому что  команда получила приказ установить с
ним дружеские отношения, его - потому что Оливер, стоило симпатичной девушке
взглянуть  на  него,  сразу  же  рассматривал  вариант долгой  и  счастливой
совместной жизни.
     * * *
     Из кеба его высадили на Парк-Лейн. За  рулем сидел Тэнби.  Дерек сделал
вид,  что расплачивается с  Тэнби, потом Дерек и  еще  один парень  вместе с
Оливером неспешным  шагом направились к  Керзон-стрит, должно быть, чтобы не
позволить ему  в  последний момент дать деру, и  лишь за  пятьдесят ярдов до
нужной двери радостно пожелали своему поднадзорному спокойной ночи. "Вот что
случится, когда  я  умру, -  думал Оливер, преодолевая эти  ярды. -  Вся моя
жизнь  в голове,  передо мной -  черные двери,  за спиной - люди  в  черном,
взглядами гонящие  меня к этим дверям". Как же ему хотелось  сидеть сейчас в
пансионе миссис Уотмор, смотреть телевизор вместе с Сэмми.
     -  С  пятницы, после  окончания  рабочего дня, никто не  приходил и  не
уходил, выходящих звонков не было,  - говорил Брок на последнем инструктаже.
-  В  Трейдерском зале горит свет, но в  торгах участвовать некому. Входящие
звонки  записываются  на  автоответчик.  Автосекретарь  сообщает, что  фирма
начнет  работать  в  понедельник в  восемь  утра.  Они  делают  вид, что все
тип-топ, но с убитым Уинзером и сбежавшим Тайгером вся работа застопорится.
     - А где Массингхэм?
     - В Вашингтоне, собирается в Нью-Йорк. Звонил вчера.
     - Как насчет Гупты? - Слуга-индиец занимал квартиру в подвале.
     -  Все   семейство   смотрит  телевизор  до  одиннадцати,   в  половине
двенадцатого свет гаснет. Это повторяется из вечера в вечер, и сегодняшний -
не исключение.  Гупта  и его жена спят в бойлерной, его сын и невестка  -  в
спальне, дети - в коридоре. Охранной сигнализации в подвале нет. Когда Гупта
спускается  вниз,  он  запирает стальную дверь и желает спокойной ночи всему
миру.  Согласно полученным сведениям, весь день он плачет и  качает головой.
Есть еще вопросы?
     "Гупта любил Тайгера, как никто другой",  - с грустью  вспомнил Оливер.
Сто лет тому  назад  троих  братьев  Гупты  ливерпульская  полиция упекла за
решетку,  но,  как  гласила легенда,  благодаря  бесстрашному  вмешательству
святого Тайгера из  рода Синглов все  они вышли на свободу. Потому-то Гупта,
который  хотел только  одного: верно служить своему господину, целыми  днями
плакал и качал головой. Храбрая  луна вскарабкалась на верхотуру чудовищного
двадцатиэтажного  отеля,  пронзающего  небо,  словно  небоскреб  Манхэттена.
Сверху посыпалась мелкая морось, дождь - не дождь,  туман - не туман. Желтые
круги  натриевых  фонарей выхватывали из темноты  знакомые  ориентиры: банки
"Риад" и "Катар",  "Чейз эссет менеджмент", крохотный магазинчик "Традиция",
в   котором  продавались  солдатики  армий  вчерашнего  дня.  Оливер  обычно
барабанил пальцами по витрине магазинчика,  набираясь  храбрости  перед тем,
как  войти в "Хауз оф Сингл". Он поднялся по пяти каменным ступеням,  а ведь
клялся, что  никогда  в жизни  больше по  ним  не  поднимется,  похлопал  по
карманам в поисках ключа, осознал, что давно уже сжимает его  в руке. Волоча
ноги,  двинулся  дальше,  выставив ключ перед собой.  Те же  колонны. Та  же
медная пластина  с  перечислением разбросанных  по  миру  форпостов  империи
"Синглов":  "Сингл леже, лимитед",  Антигуа... "Банк "Сингл и Сай"... "Сингл
ресортс  Монако,  лимитед"...  "Сингл Сан вэлью  оф Гранд  Кайман"... "Сингл
Марселло  ленд  оф  Мадрид"...  "Сингл  Сиболд Леве  оф Будапешт"...  "Сингл
Малански оф Петербург"... "Сингл Ринальдо инвестметс оф Милан"... Оливер мог
процитировать весь список с завязанными глазами.
     - А  если  они  поменяли  замок?  -  спрашивал  он  Брока,  цепляясь за
соломинку.
     - Если поменяли, мы уже заменили его старым.
     С ключом  в руке  Оливер  быстро оглядел улицу, и  ему показалось,  что
Тайгер в черном плаще с  бархатными петельками на лацканах следил  за ним из
арки каждого подъезда. Мужчина и женщина обнимались в тени навеса. Бездомный
улегся на пороге риэлторского агентства.  "На чрезвычайный  случай на  улице
тебя  будут  страховать трое",  -  предупредил  Брок. Чрезвычайный случай  -
внезапное возвращение Тайгера в свою клетку. Оливер обильно потел, стекающий
по лбу пот застилал глаза. "Не следовало мне надевать это чертово пальто", -
подумал он. Костюм был одним из  шести, присланных от "Хэйуэрда" в тот день,
когда  молодой господин стал  младшим партнером.  Вместе с  костюмами Оливер
получил  дюжину сшитых  на заказ  рубашек, и золотые  запонки  от "Картье" с
тигром на одной стороне и тигренком - на другой, и темно-бордовый спортивный
"Мерседес" с  квадросистемой и  буквами  ТС на номерных знаках. Он потел,  и
глаза все сильнее застилал туман, и если пальто не придавливало его к земле,
то  с этим  вполне  справлялся ключ.  Замок сдался, не  скрипнув, он толкнул
дверь,  она  отошла на  десяток дюймов  и  застыла.  Он  толкнул  сильнее  и
почувствовал, как подается сдвигаемая дверью субботняя почта. Шагнул вперед,
дверь закрылась за его спиной, и  вопящие  призраки ада уже спешили со  всех
сторон, чтобы поприветствовать его.
     "Доброе  утро,  мистер  Оливер!"  - Пэт, швейцар, вытянулся в  струнку,
разве что не щелкнул каблуками.
     "Мистер Тайгер вас  обыскался, Оливер". -  Сара, секретарь-регистратор,
поднялась из-за своего стола.
     "Неплохо с ней как-нибудь позавтракать,  не так  ли, Олли,  старина?" -
Арчи, звезда Трейдерского зала, мог фамильярничать с молодым господином.
     -  Ты не  покидал фирмы, -  говорил Брок  Оливеру перед  выездом. - Так
повелел Тайгер. Ты оставался  партнером, ты не  исчезал, как утренний туман.
Ты  учился за  океаном, приобретал  опыт работы  в  зарубежных  фирмах,  вел
переговоры  с потенциальными клиентами. Согласно бухгалтерским отчетам, тебе
полностью  выплачивалось жалованье. За прошлый год доход  партнеров составил
пять миллионов восемьсот  тысяч.  Тайгер подал налоговую декларацию  на  три
миллиона. Сие означает,  что два  находятся  на  твоем счету в  каком-нибудь
офшорном  банке.  Поздравляю.  Ты  также   прислал  на  фирму  телеграмму  с
поздравлением по случаю Рождества. Тайгер зачитывал ее вслух. Все хлопали.
     - А где я был?
     - В Джакарте. Изучал морское право.
     - Да кто верит в эту чушь?
     - Все, кто хочет сохранить работу.
     Свет  уличных фонарей  просачивается через окно над дверью.  Знаменитая
золоченая клетка стоит  открытая, чтобы вознести важных гостей  на.  верхний
этаж. "Лифт Сингла  идет  вверх  и никогда  -  вниз!"  -  написал  известный
финансовый обозреватель, откушав  в "Колыбели Кэт". Тайгер приказал вырезать
статью,  вставить  в  рамку  и  повесить над  кнопкой вызова.  Лифту  Оливер
предпочел лестницу, поднимался  осторожно,  не  чувствуя ног,  ступающих  на
ковер, гадая, а есть ли они  у него вообще, ведя пальцем по перилам красного
дерева,  но  не хватаясь  за них, потому что миссис  Гупта всегда  гордилась
блеском   перил.  Трей-дерский  зал  остался  по  левую   руку,  за  двойной
вращающейся дверью, которая грохала, словно в кухне бистро. Оливер осторожно
толкнул ее, заглянул внутрь. Неоновый свет лился с потолка.  Молчаливые ряды
компьютеров ожидали понедельника. Дэйв,  Фуонг, Арчи, Салли, Муфта, где  вы?
Это  же я, Большой Олли, принц-регент. Нет  ответа. Все  попрыгали  за борт.
Добро пожаловать на борт "Марии-Селесты".
     По  другую сторону площадки длинный коридор уходил  к административному
департаменту,  родному   дому  секретарей   в   деловых   костюмах  и  троих
достопочтенных бухгалтеров, которых называли подтиральщиками, потому что они
выполняли  грязную  работу, за какую  супербогатые  платили  немалые деньги:
готовили все необходимые  бумаги для приобретения автомобилей, собак, домов,
лошадей,  лож на "Эскоте" (54),  договаривались об отступных с  вышедшими  в
тираж любовницами,  шепотом вели переговоры с недовольными слугами,  которые
зачастую  отбывали  в  "Роллсе"  и  с  ящиком  виски. Дуайен подтиральщиков,
застенчивый  высокий  старик  по  фамилии  Мортимер, живший в  Рикмансуорте,
упивался выходками своих уважаемых подопечных. "Плюс она трахается  со своим
дворецким, - сообщал он уголком рта, прижимаясь плечом к  плечу  Оливера для
большей доверительности. - Плюс продала Ренуаров мужа и заменила их копиями,
потому  что  старик совсем  ослеп. Плюс  пытается  вычеркнуть  его  детей из
завещания..."
     Поднявшись на следующий этаж, Оливер достаточно  долго простоял у двери
зала заседаний совета  директоров, чтобы перед его мысленным взором возникла
привычная картина: Тайгер на троне во главе стола из розового дерева, Оливер
-   напротив,   Массингхэм,   старший   официант,   раздает  кожаные   папки
старичкам-пэрам, отставным министрам, издателям финансовых газет и журналов,
выходящих  в   Сити,  адвокатам,  получающим  огромные  гонорары,  свадебным
генералам.  Еще пролет,  и  он видит ножки стола охранника и нижнюю половину
зеркала. Он приближается к, по терминологии Массингхэма, Секретной зоне.
     -  Есть  белая сторона и  черная сторона,  -  объяснял  Оливер  Броку в
комнате для допросов аэропорта Хитроу. - Белая сторона платит аренду, черная
начинается на третьем этаже.
     - На какой стороне ты, сынок? - спросил Брок.
     - На обеих, - ответил Оливер после долгого раздумья, и  с  того момента
Брок перестал называть его сынком.
     Он  услышал стук и замер.  Вор. Голуби. Тайгер.  Сердечный приступ.  Он
прибавил  скорости,   стал   подниматься   быстрее,   готовя   вступительные
предложения к неизбежной встрече:
     <I>Это</I>  я,  <I>отец, Оливер. Мне  ужасно жаль, что  я при-позднился на четыре
года,  только  я встретил эту девушку, мы разговорились,  одно  цеплялось за
другое, и я проспал...
     О, привет, папа, извини,  что так вышло, но, видишь ли, у меня случился
кризис  совести,  а может, я  обнаружил,  что у меня  есть совесть.  Никакой
путеводной  звезды на  дороге  в  Дамаск  или чего-то  в этом  роде.  Просто
проснулся  в Хитроу после довольно утомительной встречи с  одним из наиболее
важных клиентов и решил, что пора задекларировать часть контрабанды, которая
накопилась у меня в голове...
     Отец!  Папа!  Как   я  рад  тебя  видеть!  Проходил  вот  мимо,   решил
заскочить... Да услышал о том, что произошло с беднягой Уинзером,  и не мог,
естественно, не задаться вопросом, а как ты сам...
     Ой, папа, послушай, огромное тебе спасибо за пять миллионов для Кармен.
Она  слишком  мала,  чтобы  поблагодарить  тебя, но  Хитер  и я  очень  тебе
признательны...
     О, между прочим, отец,  Нэт  Брок говорит,  если ты  в бегах,  он готов
воспользоваться этой  возможностью и заключить с тобой сделку.  Вроде бы  он
встречался с тобой  в Ливерпуле  и имел возможность лично убедиться в  твоих
талантах...
     И еще, отец, если ты не возражаешь, я готов доставить тебя в безопасное
место.  Нет, нет, нет, я</I> - <I>твой друг!  Действительно, я  предал тебя,  но то
была необходимость. А в глубине души я по-прежнему бесконечно предан тебе...</I>
     Он  встал  перед  запертой  дверью,  уставился  на  панель с  кнопками,
управляющую  замком. Машина "Скорой помощи",  завывая сиреной, промчалась по
Саут-Одли-стрит.   Вой   этот  отозвался  в  ушах  Оливера  ревом  ракетного
двигателя. За ней последовала патрульная машина, потом пожарная. "Отлично, -
подумал он, -  только  пожара  мне сейчас и  не  хватает". "В данном случае,
господа, мы имеем дело с  так называемой постоянно-переменной комбинацией, -
сухим голосом бывшего полицейского объясняет строгий консультант по охранным
системам собравшемуся руководству  фирмы,  в том числе  и  Оливеру. - Первые
четыре цифры постоянны,  и мы все их знаем. - Понятное дело, знаем. 1-9-3-6,
благословенный  год  рождения господина нашего  Тайгера. - Двузначное число,
состоящее из последних цифр  - переменное,  чтобы получить его, нужно отнять
сегодняшнюю  дату от числа пятьдесят.  Поскольку  сегодня у нас тринадцатое,
как доложили  мне мои шпионы, ха-ха, я нажимаю кнопки с цифрами три  и семь.
Будь сегодня  - первое, я бы  нажал кнопки четыре  и девять. Вы это уяснили,
господа? Я прекрасно понимаю, что этим утром передо мной чрезвычайно занятые
слушатели, обладающие высоким интеллектом, поэтому  не собираюсь задерживать
вас дольше, чем это необходимо. Нет вопросов? Благодарю вас, господа, можете
покурить, ха-ха".
     С   волнением,  удивившим   его   самого,   Оливер   нажимает   кнопки,
соответствующие году рождения Тайгера, потом еще две в полном соответствии с
указаниями  консультанта, толкает  дверь.  Она  открывается, впуская  его  в
юридический  департамент. <I>"Ты  юрист, Почтальон?  -</I> изумленно спрашивает его
Евгений. - <I>Ты - юрист?"</I> Стены украшены акварелями с видами Иерусалима, озера
Уиндермер, Маттерхорна (55).  Ими  торговал один из обанкротившихся клиентов
Тайгера.  Приоткрытая дверь.  Кончиками  пальцев Оливер  распахнул  ее.  Мой
кабинет.  Моя камера. Мой  календарь, устаревший на  четыре  года. Здесь наш
юрист,  он  же Почтальон, овладевал азами  бизнеса. Узнавал  о  деятельности
трейдинговых  компаний, которые  ничем никогда не торговали и  не собирались
торговать. О холдинговых компаниях, на счетах которых  деньги  задерживались
не  больше чем на  пять минут,  слишком  уж они  были "горячими". О том, как
продавать  никому  не  нужные  акции  банку,  с  тем  чтобы   сделать   банк
покупателем. А потом выкупать эти же акции через другие компании, потому что
банк принадлежал тебе.  Учился предлагать  клиенту  теоретические  сценарии,
исключительно  с   тем,   чтобы  клиент  принял  их   к  сведению,   но   не
руководствовался  ими в  своих  последующих действиях.  Учился оставаться  в
тени,  всегда  следуя в  кильватере  безвременно ушедшего  от  нас, убитого,
зачастую  подчинявшегося велениям пениса, а не головы, Альфи Уинзера  с  его
тронутыми сединой каштановыми волосами и дорогими костюмами от,  само собой,
"Хэйуэрда", Альфи,  грозы машинисток, не пропускавшего в коридорах  ни одной
юбки, аморального учителя младшего партнера:
     "Итак,  мистер Азир,  - ухмылка,  кивок  через комнату  нашему молодому
мастеру, который сидит тут же и набирается опыта, - давайте представим себе,
разумеется, чисто теоретически, что в  вашем распоряжении  оказалась большая
сумма  денег, которую принес вам  ваш  процветающий бизнес  по  производству
косметических средств в... ну... скажем,  транснациональный. Возможно, у вас
и  нет  этого  косметического  бизнеса,   но   и   наши   рассуждения  чисто
теоретические. - Смешок. - Далее представим  себе, что вы помогаете младшему
горячо любимому брату, который живет в Дели. Будем считать, что такой брат у
вас  есть,  и  не  надо  говорить  мне,  что  его нет. Ваш брат  -  владелец
нескольких отелей,  и  вы считаете себя  обязанным помогать ему,  покупая  в
Европе дорогое и сложное оборудование, которое он, бедняга, не может достать
в Индии, для чего он авансирует вам на неформальной основе,  скажем,  семь с
половиной миллионов долларов. Вы же его  брат, а в  Азии, как я понимаю, это
общепринятая  практика.  Далее давайте предположим, что вы, исходя  из этого
сценария, приходите  к  мистеру Такому-то в Таком-то банке,  расположенном в
славном городе Цюр в  Швейцарии, и говорите, что  вас представляет "Хауз  оф
Сингл  энд Сингл", а мистер  Альфред Уинзер, с  которым этот мистер Такой-то
недавно провел очень приятный вечер, шлет ему самые наилучшие пожелания..."
     Лестница  черного хода,  освещенная тусклыми  лампами,  брала  начало в
конце коридора  юридического  департамента и,  минуя два  пожарных выхода  и
мужской туалет, приводила в просторную приемную  кабинета Тайгера. Осторожно
поднимаясь по ступенькам, Оливер добрался  до деревянной двери со сверкающей
медной ручкой.  Уже  поднял руку,  чтобы постучать,  но вовремя остановился,
взялся за ручку, повернул. Переступил  порог и очутился в сказочной ротонде.
На купол через стеклянные сегменты проецировалось звездное небо. В мерцающем
свете он различил полки  с книгами, которые никто никогда не читал. Книги по
юрисдикции, чтобы знать, какие надо обходить законы.  Книги о богатых, чтобы
знать, из кого сколько можно выдоить. Книги по контрактам, чтобы знать,  как
их нарушать. Книги по налогам, чтобы знать, как от них уходить. Новые книги,
показывающие,  что  Тайгер идет  в ногу  со  временем. Старые  книги,  чтобы
показать, что он  не  первый год  в  деле.  Серьезные  книги, чтобы  убедить
клиента,  что ему можно доверять. Оливера трясло, лицо, шея, грудь покрылись
красными пятнами, как при крапивнице. Он забыл все: свое имя, возраст, время
суток, сам ли он пришел  сюда  или  кто-то  его послал, кого он любил, кроме
отца. Слева от него мягчайшая тахта и дверь в кабинет Массингхэма. Закрытая.
Справа -  стол-полумесяц  Пэм  Хосли и портреты трех ее мопсов.  Прокладывая
путь  по звездам, Оливер пересек  ротонду,  нашел  правую половинку  двойных
дверей, повернул ручку, пригнулся, зажмурился  и, как ему показалось, бочком
протиснулся в кабинет отца. Стоячий, сладковатый воздух. Оливер принюхался и
решил, что  уловил знакомый запах лосьона "Мистер Трампер", которому отдавал
предпочтение  Тайгер.  Поняв,  что  глаза  у  него все-таки открыты,  Оливер
двинулся дальше и остановился  перед  священным столом  в  надежде,  что его
заметят. Стол  был  большой, в  темноте  стал еще больше,  но  не  настолько
большой,  чтобы  восседавший  за  ним  человек  превращался  в  пигмея. Трон
пустовал.   Оливер  осторожно  выпрямился  во  весь  рост,   позволил   себе
оглядеться. Двенадцатифутовый стол для совещаний. Поставленные вкруг кресла,
в  которых клиенты могли со всеми удобствами  выслушать речь  Тайгера о том,
что  каждый  гражданин,  независимо   от  цвета  кожи,  национальности   или
вероисповедания, имеет право воспользоваться прорехами в  законодательстве и
ни с кем не делиться нечестно заработанными деньгами. Панорамное окно, около
которого любил  стоять Тайгер,  сжимая  предплечье  сына  и  глядя  на  свое
отражение  на фоне  панорамы  Лондона,  и  говорить  ему,  что  его  еще  не
родившийся ребенок уже  пятикратный миллионер.  И где... <I>о господи! О святой
боже...  где теперь  труп Тайгера,  завернутый  в  саван  из поблескивающего
муслина, завис над полом, словно полумесяц, положенный на бок.</I> Растянутый за
руки и за ноги. Тайгер - паук, повешенный на своей паутине.
     Каким-то  образом Оливеру  удалось заставить  себя  шагнуть вперед,  но
призрак  не шевельнулся, не исчез. Это же фокус! Удиви своих друзей! Разрежь
партнера  надвое  у них  на глазах! Отправь  конверт с  наклеенной маркой  и
адресом в "Магик намберс", почтовое отделение Уоллингхэма, до востребования!
Он прошептал: "Тайгер! - ничего не услышал в ответ, кроме рыданий и тяжелого
дыхания большого города. - Отец. Это Оливер. Я. Я дома. Все нормально. Отец.
Я  тебя люблю". В  поиске веревок он протянул руку и описал широкую дугу над
трупом,  обнаружив,  что  ухватился  лишь  за погребальный саван.  Внутренне
сжавшись,  ожидая  самого  худшего, он  заставил себя  не  закрывать  глаза,
посмотрел  вниз  и  увидел  коричневую голову, поднимающуюся  навстречу  его
взгляду. И тут же понял, что не его  отец восстал из мертвых, а верный Гупта
поднялся из глубин  гамака,  плачущий, радостный, босоногий Гупта,  в  синих
подштанниках и сетке от комаров, хватающий молодого  мастера  за  обе руки и
отчаянно их трясущий.
     - Мистер Оливер, где же вы так долго были, сэр? За океаном, за океаном!
Учились, учились! Святой  боже, сэр,  наверное, не отрывались от книг. Никто
не мог говорить  о вас.  Покров  тайны  окружил вас,  никому  не разрешалось
прикоснуться к нему.  Вы  женились,  сэр? Господь благословил вас детьми, вы
счастливы? Четыре года, мистер Оливер, четыре года!  Господи. Только скажите
мне, что ваш  святой  отец жив и  в  добром  здравии, пожалуйста. Уже  много
долгих дней мы ничего о нем не слышали.
     - У  него все хорошо. - Оливер забыл про все  страхи,  осталось  только
облегчение. - Мистер Тайгер в полном порядке.
     - Это правда, мистер Оливер?
     - Конечно.
     - И у вас все хорошо, сэр?
     - Я не женат, но в остальном все хорошо. Спасибо, Гупта. Спасибо.
     <I>Спасибо за то, что передо мной ты - не Тайгер.
     -</I> Тогда я вдвойне счастлив,  как и мы все. Я не мог покинуть свой пост,
мистер  Оливер.  Я  не  извиняюсь. Бедный мистер Уинзер. Господи!  В  полном
расцвете сил, можно сказать. Настоящий джентльмен.  Всегда у него находилось
слово и  улыбка для  нас,  маленьких  людей, и особенно  для  дам.  А теперь
тонущий корабль  брошен, пассажиры исчезают, как снег в огне.  В  среду  три
секретарши, в четверг два отличных молодых трейдера, теперь ходят слухи, что
наш элегантный  руководитель аппарата не просто  в отпуске,  но покинул  нас
навсегда.  Кто-то должен остаться и поддерживать огонь, говорю я, даже  если
из соображений безопасности нам приходится сидеть в темноте.
     - Ты - настоящее сокровище, Гупта.
     Возникла неловкая пауза, оба  старались понять, а так ли они рады  этой
встрече.  У Гупты термос с  горячим  чаем.  Чашка одна, поэтому  Оливеру она
досталась первому. Но  Оливер старательно избегал взгляда Гупты, а последний
то радостно улыбался, то вдруг начинал хмуриться.
     -  Мистер  Тайгер  шлет  тебе  наилучшие пожелания,  Гупта,  -  нарушил
затянувшееся молчание Оливер.
     - Через вас, сэр? Вы с ним говорили?
     - "Если старина  Гупта на месте, пни  его под зад  от  моего имени". Ты
знаешь его манеру.
     - Сэр, я люблю этого человека.
     - Он  знает, -  продолжал Оливер, ненавидя  себя. - Он знает меру твоей
верности, Гупта. Ничего другого он от тебя и не ожидал.
     - Он  -  самый добрый из всех. У вашего отца великое  сердце, позвольте
сказать.  Вы двое  - самые добрые джентльмены. -  Лицо  Гупты  перекосило от
тревоги.  Все  его  чувства: любовь,  верность,  подозрительность,  страх  -
читались на нем, как на листе бумаги. - А  что  привело вас  сюда, позвольте
спросить? - У него вдруг  прибавилось смелости. - Почему вы вдруг  приходите
после четырех  лет  отсутствия да еще передаете мне слова  мистера  Тайгера?
Пожалуйста, сэр, простите меня, я всего лишь слуга.
     - Мой  отец  хочет, чтобы я взял кое-какие бумаги  из нашего  сейфа. Он
уверен, что они имеют прямое отношение к случившемуся в этот уик-энд.
     - О, сэр, - выдохнул Гупта.
     - Что такое?
     - Я тоже отец, сэр.
     "Как и я", - мысленно сказал ему Оливер.
     Миниатюрная рука Гупты прижалась к груди.
     -  Ваш  отец  не  был   счастливым  отцом,  мистер  Оливер.  Вы  -  его
единственный сын. Я - счастливый отец, сэр. Я знаю  разницу. Любовь, которую
мистер Тайгер испытывает к вам, не взаимна.  Таково его мнение.  Если мистер
Тайгер доверяет вам, мистер Оливер, тогда все хорошо.  Пусть так и будет,  -
Гупта покивал.  Ему открылась  истина, и теперь он следовал ей. - Мы поверим
доказательствам,  мистер Оливер,  убедимся на практике, без всяких "если"  и
"но".  Я  к  этому  руку не прикладывал. Обо всем  позаботилось  провидение.
Следуйте за мной, мистер Оливер.  К окнам не подходите. - Оливер  последовал
за тенью  Гупты к дверям красного  дерева, маскировавшим большой, с комнату,
сейф, код замка которого знали только партнеры.  Гупта открыл двери, вошел в
маленькую прихожую. Как только Оливер переступил порог, закрыл двери и зажег
свет. Они стояли лицом друг к другу, разделенные дверцей сейфа. Ростом Гупта
был ниже Тайгера, и  Оливер всегда думал, что именно  по этой причине Тайгер
взял его в слуги.
     - Ваш отец - очень недоверчивый человек, мистер  Оливер. "Кому мы можем
полностью  доверять,  позволь  спросить,  Гупта?  -  сказал  он мне.  -  Где
благодарность за все, что мы дали тем, кого больше всего любим, спрашиваю я?
От кого человек может ожидать  абсолютной преданности, как не от своей плоти
и   крови,   скажи  мне,  будь  так  любезен?  Поэтому,   Гупта,   я  должен
подстраховаться  против  предательства".  Это  его   слова,  мистер  Оливер,
обращенные ко мне лично, поздним вечером, когда мы остались одни.
     Цитировал  Гупта  Тайгера  или нет - вопрос, но в  том,  что он обвинял
Оливера в предательстве,  не  отрывая  взгляда  от  массивной  серой  двери,
сомнений быть не могло.
     <I>-</I> "Гупта, - говорит он  мне, - берегись  сыновей наших, если ими движет
зависть. Я не слепой. Причины  некоторых неудач, случившихся с  моей фирмой,
нельзя выявить без тщательного анализа всех фактов.
     Некие  сведения,  известные только одному человеку, попали в руки наших
непримиримых врагов. Кого мне за это винить? Кто Иуда?"
     - Когда он тебе все это говорил?
     -  Когда  несчастья   стали  множиться,  ваш  отец   впал  в   глубокую
задумчивость.  Много  часов  проводил в сейфе,  в который вы  хотите  войти,
проверял верность других глаз, не своих, сэр.
     - Тогда я  надеюсь, что он  смог отмести подозрения, не соответствующие
действительности, - резко ответил Оливер.
     -  Я тоже,  сэр. Очень на  это надеюсь. Пожалуйста, мистер Оливер, сэр,
открывайте сейф. Не торопитесь. Пусть решит Провидение.
     Это  был вызов. Под немигающим взглядом  Гупты  Оливер шагнул  к  двери
сейфа. Из зеленого диска выступали кнопки с цифрами. Гупта встал чуть сбоку,
сложив руки на груди.
     -  Я  не уверен,  что  тебе положено при этом присутствовать, - заметил
Оливер.
     - Сэр, я - de facto сторож дома вашего отца. Я  жду доказательств ваших
добрых намерений. Это мой долг перед вашим отцом.
     Оливер догадался  о том, что  и так уже  знал. "Гупта говорит  мне, что
Тайгер изменил  комбинацию цифр, открывающую замок, и,  если я не знаю новой
комбинации, значит,  Тайгер мне  ее  не  назвал. А раз не назвал, значит, не
посылал меня сюда, значит, я нагло лгу ему в лицо, и Провидение это докажет,
Провидение выведет меня на чистую воду".
     - Гупта, я бы хотел, чтобы ты подождал снаружи.
     С недовольной  миной Гупта выключил свет, вышел, закрыл за собой двери.
Включив  свет, Оливер через замочную  скважину  услышал, как тот  оплакивает
Тайгера. Тайгер - мученик, пострадавший из-за  собственной доброты. Защитник
слабых. Жертва спланированного и дьявольского обмана со стороны тех, кого он
пригрел на груди. Щедрый работодатель, идеальный муж и отец.
     -  Великого человека следует судить  по его друзьям, мистер Оливер. Его
не следует судить  по  тем,  кто  плел против  него  интриги из зависти  или
мелкости души, сэр.
     "Мой чертов день рождения", - подумал Оливер.
     * * *
     Вечер перед самым Рождеством. Оливер служит Броку лишь  несколько дней,
но  он  уже не тот, что прежде. Теперь он зависит от  других людей,  с более
сильным характером, стал куда  как более послушным, чем до того, как подался
в шпионы. Сегодня  по  распоряжению Брока он намерен  задержаться подольше и
продолжить  изучение  офшорных  банковских счетов  клиентов, пока Тайгер  не
успел  их  поменять.  Он  сидит за  столом, набрасывает  черновик  какого-то
контракта, нервно ожидая, когда же Тайгер, уходя, заглянет к нему в кабинет.
Тайгер  заглядывает,  и,  как обычно,  по его лицу видно, что  он  никак  не
определится с планами в отношении сына.
     - Оливер.
     - Да, папа.
     - Оливер, я думаю, что пора познакомить тебя с тайнами сейфа партнеров.
     - Ты уверен, что это нужно? - спрашивает Оливер. И думает, а не слишком
ли  рискованно  прямо  сейчас прочитать отцу  столь  необходимую  лекцию  об
обеспечении личной безопасности.
     Тайгер уверен. И, как обычно, хочет подчеркнуть значимость события, ибо
мимолетность - не его стиль.
     - Все,  что ты сейчас  увидишь, предназначено только  для  твоих глаз и
больше ничьих, Оливер. Знать об этом должны только ты и я и никто больше. Ты
это понимаешь?
     - Разумеется.
     -  Никаких доверительных разговоров с  последней подружкой, особенно  с
Ниной. Только ты и я.
     - Абсолютно.
     - Скажи, я обещаю.
     - Я обещаю.
     Преисполненный важности, Тайгер демонстрирует секрет. Комбинация  цифр,
открывающая дверь сейфа  партнеров, - дата рождения Оливера. Тайгер набирает
ее на  диске и приглашает сына повернуть большой  рычаг. Металлическая дверь
плавно открывается.
     - Отец, я тронут.
     -  Мне не нужна  твоя благодарность. Благодарность  для меня ничего  не
значит. Происходящее сейчас - символ взаимного доверия. В стенном шкафу есть
пристойное виски. Налей нам по стаканчику. Что говорит старик Евгений, когда
хочет выпить? "Давай проведем серьезные переговоры". Я вот подумал, что и мы
могли  бы сегодня  пообедать вместе.  Почему бы  мне не позвонить Кэт?  Нина
подъедет?
     - Нина сегодня занята. Поэтому, собственно, я и задержался на работе.
     * * *
     - "Когда мне наносят удар в спину,  Гупта,  скажи мне, чья рука сжимает
нож! -  кричал  Гупта  в  замочную скважину. - Та ли рука, что ближе всего к
моему  сердцу, спрашиваю я себя?  Та  ли  рука, которую я кормил и поил, как
никакую другую?  Гупта, если я скажу  тебе, что сегодня я - самый  печальный
человек на свете, это не будет преувеличением, хотя ты прекрасно знаешь, что
я не терплю жалости к себе". Это его  слова, мистер Оливер.  Слетевшие с губ
Тайгера.
     Оставшись один, Оливер  всмотрелся  в  диск. "Сохраняй  спокойствие,  -
приказал он себе, - сейчас не время паниковать". Так что же делать? Сначала,
чтобы  подтвердить  свою  догадку, он набирает  старую комбинацию и пытается
повернуть рычаг.  Безрезультатно.  Тайгер изменил  шифр.  По другую  сторону
двери продолжается  проповедь Гупты, а Оливер пытается собраться  с мыслями.
"Тайгер ничего не делает небрежно, - рассуждал он сам с собой, - в любых его
действиях  просматривается высокая самооценка". Без особой надежды он набрал
дату  рождения  Тайгера.  Облом.   День  поминовения!  (56)  С  возрастающим
оптимизмом  набрал  050480,   дату  основания   фирмы,  которая  традиционно
отмечалась  шампанским во  время речной прогулки  по Темзе. Неудача. В  ушах
зазвучал голос Брока: "Но ты, ты  сможешь его почувствовать, предугадать его
действия, залезть в его шкуру.  Он у тебя <I>здесь".</I> Он услышал Хитер: "Девушки
считают  розы, Оливер. Они  хотят знать, как сильно  их  любят".  Его словно
озаряет, потные пальцы вновь поднимаются к  диску. Он набирает дату рождения
Кармен.
     -  Сэр, в  моей власти набрать 999  и вызвать полицию, мистер Оливер! -
кричит за дверью Гупта. - И очень скоро я так и сделаю!
     Рычаг  плавно  повернулся,  металлическая  дверь  распахнулась,  тайное
королевство  предстало перед  ним  во всей  красе,  коробки,  папки, книги и
бумаги, лежащие в идеальном порядке, которого Тайгер свято придерживался. Он
выключил  свет  и  вышел в кабинет. Гупта,  заламывая руки,  начал бормотать
жалкие извинения.  Лицо Оливера горело, в животе  бушевал пожар,  однако ему
удавалось  говорить резко  и  отрывисто,  как  и  положено  высшему  офицеру
королевства Сингл.
     - Гупта,  я хочу точно знать, что делал мой отец с того самого момента,
как получил известие о смерти мистера Уинзера.
     -  О,  он просто  повредился умом,  сэр. Как  эта весть  достигла  его,
остается  непонятным. По слухам,  кто-то ему позвонил, но, возможно,  он все
узнал  из  газет. Его  глаза стали безумными.  "Гупта,  - говорит  он, - нас
предали. Последовательность событий достигла своей  трагической кульминации.
Найди  мне коричневое  пальто".  Он  потерял способность мыслить  логически,
мистер Оливер, в голове  у него все смешалось. "Сэр,  значит, вы собираетесь
поехать в "Соловьи"?" - спросил я. Если он собирается в "Соловьи", то всегда
надевает  коричневое пальто. Это для него знак, символ, подарок вашей святой
матери.  Поэтому,  если он его надевает,  я  точно знаю, куда  он едет. "Да,
Гупта, я собираюсь в "Соловьи".  И в "Соловьях"  постараюсь найти утешение в
объятьях моей дорогой жены  и постигнуть, чем случившееся чревато для  моего
единственного сына, чья помощь так нужна мне в этот час беды". В этот момент
без стука входит мистер Массингхэм. Это в высшей степени необычно, учитывая,
что мистер  Массингхэм  всегда очень почтителен. "Гупта, оставь нас", -  это
говорит ваш отец. О чем  думают господа,  я  не  знаю, но оба  бледные,  как
мертвецы. Они словно что-то увидели и теперь обмениваются впечатлениями. Так
мне  показалось, сэр.  Потом разговор  заходит  о  мистере Бернарде. Позвони
Бернарду,  с Бернардом надо проконсультироваться, почему  бы нам не выложить
все на стол Бернарда? Отец приказывает Массингхэму замолчать. Этому Бернарду
нельзя  доверять. Он - враг.  Кто знает? Мисс Хосли рыдает.  Я-то думал, что
слезы у нее находятся только для ее маленьких собачек.
     - Мой отец не отдавал никаких  приказов  относительно своей поездки? Не
посылал за Гассоном?
     - Нет, сэр. Он действовал вопреки здравому смыслу.  Здравомыслие если и
вернулась к нему, то позже. Оливер сохранил жесткий тон.
     -  Слушай внимательно,  Гупта. Судьба мистера Тайгера зависит от  того,
удастся ли найти некоторые утерянные бумаги. Я нанял группу профессиональных
следователей.  Ты должен оставаться в своей квартире, пока они не уйдут. Это
понятно?
     Гупта собрал гамак и затрусил вниз. Оливер  подождал,  пока не хлопнула
дверь подвала. С  телефонного аппарата, стоявшего на столе Тайгера, позвонил
дежурившим на другой  стороне  улицы  и  пробормотал  пароль, названный  ему
Броком. Потом  скатился  по  лестнице  и  открыл входную дверь. Первым вошел
Брок, за ним - его команда, все в черном, с рюкзаками за спиной, с камерами,
треногами, прожекторами и всем необходимым для порученного им дела.
     - Гупта  спустился в подвал, - прошипел Оливер Броку. - Какой-то чертов
идиот не заметил, что он теперь спит наверху. Я ухожу.
     Брок что-то прошептал в  воротник пиджака.  Дерек протянул  свой рюкзак
стоящему  рядом  и  шагнул  к  Оливеру.  Оливер,  покачиваясь, спустился  по
ступеням  в  сопровождении Дерека  и последовавшей за  ними Агги.  Последняя
по-дружески подхватила его  под одну руку, Дерек держал другую. Подкатил кеб
с  Тэнби  за рулем. Дерек и Агги  усадили  Оливера на  заднее сиденье, между
собой. Агги положила руку  на его  предплечье,  Оливер рывком  высвободился.
Когда они выехали на Парк-Лейн, Оливеру вдруг привиделось, что он прислоняет
велосипед к  стоящему  поезду, поднимается в  вагон, но поезд не трогается с
места,  потому  что на рельсах  лежат тела. По прибытии  в Камден Агги сразу
позвонила по телефону, тогда как Дерек помог Оливеру выйти на тротуар. Тэнби
уже  страховал  его на случай, если Дереку  не удастся  удержать  Оливера на
ногах. Оливер не помнил, как поднимался по лестнице, только как раздевался и
ложился в кровать и хотел, чтобы Агги оказалась с ним рядом. Проснулся он от
утреннего света,  пробивающегося  сквозь тонкие занавески,  а  у  кровати на
стуле увидел не Агги, а Брока, который протягивал ему  листок бумаги. Оливер
приподнялся  на  локте, потер  шею,  взял  фотокопию письма. В  шапке  - две
рыцарские  перчатки,  сжимающие друг  друга в приветствии... или в поединке.
Над  ними  -  название фирмы: "ТРАНС-ФИНАНЗ".  По шрифту  видно, что  письмо
набрано на компьютере, потом распечатано.
     "Т. Синглу, эсквайру, ЛИЧНО, отправлено с курьером.
     Дорогой мистер Сингл!
     По  результатам переговоров с представителем Вашей  уважаемой  фирмы мы
имеем честь  официально  сообщить Вам  о том, что  "Хауз  оф  Сингл"  должен
заплатить нам 200.000.000 (двести миллионов)  фунтов в качестве справедливой
и  разумной  компенсации за  упущенную выгоду и разглашение  доверенной  Вам
конфиденциальной информации. Оплату необходимо произвести в течение тридцати
дней  на  счет  "Транс-Финанз Стамбул офшор", детали  Вам  известны, на  имя
доктора Мирски, в противном случае будут приняты дополнительные меры.  Залог
тому будет  доставлен  Вам  отдельно  почтовым отправлением  на  адрес Вашей
личной резиденции. Благодарим Вас за ваше внимание".
     Подписано: "Е.  И. Орлов" - дрожащей старческой рукой, вторая подпись -
инициалы  Тайгера,  показывающие,  что  адресат  должным образом  с  письмом
ознакомился.
     - Помнишь  Мирски? - спросил Брок. - Раньше носил фамилию Мирский, пока
на два года не съездил в Штаты и не набрался ума-разума.
     - Разумеется, помню. Польский адвокат. Торговый партнер Евгения. Ты еще
просил меня приглядывать за ним.
     - Торговый партнер, говоришь? - Брок подначивает  Оливера, с  тем чтобы
побудить его  на новые подвиги. - Мирски  - преступник. Был коммунистическим
преступником,  теперь  -  капиталистический. С  чего  это  он стал  банкиром
Евгения? Почему ему вдруг переводят двести миллионов фунтов?
     - Откуда мне знать? - Оливер отдает письмо.
     - Поднимайся.
     Оливер с неохотой садится, перекидывает ноги через край кровати.
     - Ты слушаешь?
     - Местами.
     - Насчет Гупты  извини. До совершенства нам  далеко, никогда не сможешь
все  предусмотреть.  Но  ты  отлично  с ним  разобрался. А  разгадать  новую
комбинацию - это гениально. Ты - лучший из  моих  оперативников. В  сейфе мы
нашли  не только  письмо.  Там наш  друг Бернард с подаренной ему  виллой  и
полдюжины других Бернардов. Ты слушаешь? - Оливер ушел в ванную, открыл кран
холодной воды, умылся. - Мы  нашли паспорт Тайгера.  - Брок повысил голос. -
То ли он воспользовался паспортом на другое имя, то ли никуда не уехал.
     Оливер воспринял эту новость как известие о еще одной смерти.
     - Мне надо позвонить Сэмми, - сказал он, вернувшись в спальню.
     - Какому Сэмми?
     - Мне надо позвонить  его  матери  Элси, сказать,  что со  мной  все  в
порядке.  - Брок принес  ему телефон, стоял рядом, пока  Оливер  говорил.  -
Элси... это я, Оливер... Как Сэмми? Хорошо... да, все хорошо...
     Скоро  увидимся,  -  все на  одной ноте, прежде  чем  положить  трубку,
глубоко  вздохнуть  и,  не  взглянув   на  Брока,   набрать  номер  Хитер  в
Нортхемптоне. - Это я. Да.  Оливер. Как  Кармен?.. Нет, я не могу... <I>Что?Так</I>
вызови врача... Послушай,  обратись к  частному, я заплачу... Скоро... -  Он
поднял голову, увидел,  что Брок энергично кивает. - Они приедут и поговорят
с  тобой... Скоро... завтра или послезавтра... - Новые кивки Брока. - Больше
странные люди  не появлялись?.. Ни  сверкающих  "Мерседесов", ни  телефонных
звонков?  Никаких  роз?..  Хорошо. -  Он положил  трубку.  - Кармен поранила
колено,  -  пожаловался  он, словно вина  лежала на  Броке. - Возможно, рану
придется зашивать.</I>

     <b>Глава 11</B>
     Машину  вела Агги.  Оливер  развалился  рядом, то  подкладывая руку под
голову, то вытягивая до упора ноги, то  гадая, что произойдет, если он вдруг
набросится на  нее,  схватит руку, переключающую  передачу,  или  вцепится в
горло над воротником.  "Она  остановит машину и сломает мне руку", - подумал
он.  Дорога петляла между  пологими оливковыми  холмами  Солсбери-Плейн.  На
склонах  паслись овцы.  Низкое  солнце золотило крестьянские дома и  церкви.
Ехали они на неприметном "Форде" со вторым радиопередатчиком, смонтированным
под приборным щитком. Впереди шел пикап, Тэнби сидел за рулем, Дерек - рядом
с ним.  На  антенне  полоскалась  красная ленточка.  "Агги не любит  Дерека,
значит, и  я не люблю. Дерек - враг",  - решил  он. Замыкали кавалькаду  два
затянутых в черную кожу мотоциклиста с  красными стрелами на черных  шлемах.
Вдруг начинало трещать  радио, и женский голос называл  пароль.  Иногда Агги
отвечала другим паролем. Случалось, пыталась подбодрить Оливера.
     - Слушай,  ты никогда не был  в  Абердине, Оливер?  - спрашивала она. -
Действительно классное местечко.
     - Я слышал.
     - Я хочу  сказать,  что  можно найти худший  вариант, чем поехать туда,
когда все закончится, если ты понимаешь, о чем я.
     - Дельная мысль. Может, и поеду. Она предприняла вторую попытку:
     - Ты помнишь Уолтера, не так ли?
     - Да, конечно, разумеется, Уолтер. Один из костоломов Тэнби. Что с ним?
     - Уолтер, видишь ли, он подался в одну из этих охранных фирм на севере.
Тридцать пять  тысяч в год плюс обитый мехом "Ровер",  меня от этого тошнит.
Где верность? Где чувство долга?
     - Действительно, где? - согласился  Оливер, улыбнулся, представив  себе
меховую обивку "Ровера".
     - Я хочу сказать, для тебя это было ужасно, не так ли? Узнать, что твой
отец - преступник  и  все  такое. А ведь ты  только что закончил юридическую
школу,  верил, что закон  защищает  людей и не позволяет обществу свернуть с
пути  истинного.  Я хочу спросить, как  следует поступить в  такой ситуации,
Оливер?  А  ведь  ты  говоришь  с человеком,  который за  свои  грехи изучал
философию. - Оливер в этот момент ни с кем не хотел говорить, какие бы науки
ни изучали его собеседники, поэтому Агги продолжила: -  Я хочу  сказать, мог
ли ты разобраться,  понять  для  себя, ненавидишь  ли ты  этого негодяя  или
любишь справедливость? Каково спрашивать себя день и ночь: "Уж не лицемер ли
я, все время  притворяясь, будто я - сама добродетель, едущая на белом коне,
когда  на самом  деле  я  предаю отца?"  Так у  тебя  было или  все это  мои
фантазии?
     - Да. Так.
     - Я  хочу сказать, ты у нас  настоящая  знаменитость,  ты  это  знаешь?
Некоторым парням просто  не терпится получить твой автограф. - Долгая пауза,
по ходу которой даже у сердобольной Агги не нашлось слов.
     -  Только  не было белого  коня, - пробормотал  Оливер. -  Скорее некое
подобие карусели.
     Идущий впереди  пикап  включил  левый  поворотник.  Следом  за ним  они
свернули на узкую дорогу, обсаженную  деревьями.  Тот  же маневр проделали и
мотоциклисты. Ветви  деревьев,  опушившиеся  молодой листвой,  смыкались над
ними, отсекая небо.  Солнечные  лучи танцевали между стволами, радиоприемник
потрескивал  статическими помехами.  Пикап  съехал на  придорожную площадку,
мотоциклы  затормозили. Они спустились  с  крутого холма, пересекли по мосту
узкую  речку,  взобрались  на  следующий холм.  Желтый аэростат  с  надписью
"Харрис" висел  над бензозаправочной  станцией.  "Она  уже  бывала здесь,  -
подумал  Оливер, наблюдая  за  Агги  краем глаза.  -  Они  все  бывали". Она
повернула налево, они обогнули деревню, увидели впереди церковь, рядом с ней
амбар для хранения десятины, крытые черепицей бунгало, строительство которых
Тайгер изо  всех  сил пытался  предотвратить. Въехали на  Осеннюю  аллею, на
которой  круглый  год  лежали опавшие  листья.  Миновали  тупик,  называемый
Соловьиным уголком, и увидели припаркованный минивэн электриков с лестницей,
приставленной к  столбу. Стоящий на ней мужчина возился с проводами. Женщина
в кабине разговаривала по телефону. Агги проехала еще сотню ярдов и свернула
на обочину рядом с автобусной остановкой.
     - Тебя подвезли, - объявила она.
     Он вылез  из кабины. Небо за деревьями оставалось таким же  ярким,  как
днем, но  в  тени  уже  собирались  сумерки.  На травяном  островке  высился
кирпичный  военный  мемориал  с  перечислением  фамилий  героически  павших.
"Четверо  Гарви,  -  помнил  он.  -  Все  из одной семьи,  все  умерли, едва
достигнув двадцати, а их мать дожила до девяноста". Он зашагал вдоль дороги,
услышал,  как  отъехала Агги. Его встречали  огромные  столбы  ворот.  У  их
основания каменные тигры держали в передних лапах щиты с гербом  рода Сингл.
Тигры прибыли из скульптурного парка в Патни (57) и стоили  целое состояние.
Гербы  придумал  педантичный  специалист  по  геральдике по  фамилии  Поттс,
который провел уик-энд, с пристрастием допрашивая Тайгера  о его предках, не
подозревая,  что  они менялись в  зависимости  от обстоятельств. Результатом
стали  ганзейский корабль,  символизирующий давние торговые связи с Любеком,
ранее   неизвестные  Оливеру,   вздыбленный   тигр   и  два  диких   голубя,
символизирующих  принадлежность  к  саксонским  родам.  Что  связывало диких
голубей и саксонцев, знал только мистер Поттс.
     Дорога черной рекой текла по темнеющим  лугам. "Вот могила, в которой я
родился, - думал  он. - Здесь я жил до  того, как стал ребенком". Он миновал
аккуратный  домик, в котором ночевал Гассон,  шофер, если Тайгер оставался в
поместье до утра. На этот раз  свет в окнах не горел. Денник стоял во дворе,
сцепка  для его транспортировки  лежала на  кирпичах. Оливеру  семь  лет. Он
пришел на первый урок конной езды. Его ждет пони. На Оливере жесткий котелок
и твидовая куртка, как повелел пребывающий на далекой вершине власти Тайгер.
Ни у кого из учеников нет котелка, поэтому Оливер пытается  спрятать его так
же, как хлыст с серебряной рукояткой, который Тайгер прислал ко дню рождения
Оливера  с  курьером, ибо  появления  Тайгера  в поместье  - редкие  события
государственной важности.
     "Расправь грудь,  Оливер! Не сутулься!  Ты так и  заваливаешься вперед,
Оливер! Пытайся больше походить на Джеффри! Он не заваливался вперед, не так
ли? Сидел в седле с прямой спиной, как солдат!"
     "Джеффри, родившийся пятью годами раньше.  Джеффри, который  все  делал
правильно, тогда как я - нет.  Джеффри, идеал  во всем, умерший от лейкемии,
не успев  победным  шагом  войти  во  взрослый мир". Оливер миновал  ледник,
сложенный из песчаника.  Его привезли в трех зеленых фургонах, построили  за
неделю, и с той  поры  он  стал  для  Оливера сущим  наказанием.  За  каждый
невыученный  неправильный  латинский  глагол  -  пробежка  до  ледника,  сто
семьдесят шагов с касанием стенки и  обратно. Новые пробежки  за то,  что не
мог сравняться с Джеффри как  в латинском,  так и в  беге.  Мистер Ревильос,
учитель Оливера, нумеролог,  большой знаток науки о магических числах. Как и
Тайгер. В  долгих междугородных телефонных разговорах  они  обсуждают  очки,
отметки,  расстояния, часы, потраченные на учебу, и положенные наказания, их
соотношение,  которое позволит Оливеру  поступить  в Драконовскую  школу,  в
которой Джеффри стал  чемпионом по крикету и получил  право учиться дальше в
еще  более ужасном  месте,  зовущемся  Итон.  Оливер ненавидит  драконов, но
восхищается мистером Реви-льосом за его бархатные пиджаки и черные сигареты.
Когда мистер  Ревильос  убегает с испанской служанкой, Оливер ему аплодирует
среди всеобщего осуждения.
     Отдав предпочтение длинному маршруту  вокруг  огороженного стеной сада,
он обогнул  холм  со  срытой  вершиной,  не  кладбище  и  не метка  (58), но
вертолетная площадка для тех гостей Тайгера, которые  выше поездок по земле.
Таких гостей, как Евгений и Михаил Орловы, с пластиковыми пакетами, набитыми
лакированными шкатулками, бутылками  лимонной водки и копченой  мингрельской
колбасой, завернутой в вощеную бумагу. Гостей с телохранителями.  Гостей  со
складными бильярдными  киями,  уложенными в черные  кейсы,  потому  что  кии
Тайгера не вызывают  у них доверия. Но только Оливер знает,  что вертолетная
площадка   -  секретный  алтарь.  Вдохновленный  историей  об  индонезийском
племени, которое ставило на заброшенном военном аэродроме  деревянные макеты
самолетов,  чтобы привлекать  богатых  туристов, пролетавших  над  ними,  он
приносил на  площадку любимые блюда Джеффри в надежде  выманить его с Небес.
Но на Небесах, похоже, кормили лучше,  потому что Джеффри так и не вернулся.
И Джеффри  - не единственный, кого нет.  В сгущающихся сумерках ярко  белеют
перекладины  препятствий  для  прыжков  на  лошадях, поле  для игры  в  поло
размечается  и выкашивается  круглый  год, в конюшне каждое  седло, уздечка,
стремя  содержатся  в  идеальном  порядке,  на  случай,   который  никак  не
представится,  что Тайгер  вернется  из  двадцатилетней  деловой  поездки  и
возобновит заработанную тяжелым трудом жизнь английского феодала.
     Дорога вывела  Оливера к букам, которые, как часовые, стояли по  обе ее
стороны. За ними  виднелись два  кирпичных коттеджа для  слуг.  Проходя мимо
них, Оливер  сбавил шаг в надежде увидеть Крафта,  дворецкого,  и его  жену,
сидящих за  чашечкой  чая. Крафтов он любил и использовал их как окно в мир,
лежащий за  стенами "Соловьев". Но  миссис Крафт  умерла пятнадцать лет тому
назад, а мистер  Крафт вернулся домой, в Халл, где были его корни, прихватив
с  собой  шкатулку  Фаберже  и  комплект  миниатюр   восемнадцатого  века  с
изображением  вечно  меняющихся предков Тайгера, на  этот раз голландцев  из
Филадельфии. Оливер спустился с  холма,  и перед ним возник особняк, сначала
трубы,  потом  серые каменные  стены.  Дорожка,  усыпанная гравием,  который
хрустел  под ногами, словно тонкий лед,  привела его к парадному крыльцу. Он
увидел перед  собой рукоятку  звонка - бронзовую  руку со сведенными  вместе
кончиками всех пяти  пальцев. Схватившись за нее,  с гулко бьющимся  сердцем
потянул вниз. Уже хотел дернуть второй раз, когда услышал шаркающие  шаги по
другую  сторону двери, запаниковал,  не зная,  как ее  называть, потому  что
слово "мама" она ненавидела, а "мамик" терпеть не могла.  Тут до него дошло,
что он забыл ее имя. И свое  тоже. Ему было семь лет, он сидел в полицейском
участке в шести милях от дома  и даже не мог вспомнить название поместья, из
которого убежал. Дверь открылась, и на него надвинулась темнота. Он улыбался
и  бормотал  что-то  несвязное. Уши у него  заложило. Он  почувствовал,  как
мохеровый кардиган обнял его лицо, а ее руки -  шею.  Он  прижал ее  к себе,
чтобы защитить. Закрыл глаза и попытался остаться ребенком, но не вышло. Она
поцеловала Оливера в левую щеку, и ее дыхание  донесло до его ноздрей запахи
мяты  и гнили. Она поцеловала его  в другую щеку, и  он  вспомнил, какая она
высокая,  выше любой женщины, которую ему доводилось целовать. Он  вспомнил,
как ее била дрожь и  как от  нее пахло  лавандовым мылом.  Задался вопросом,
всегда ли  ее била дрожь или лишь в тот момент. Она  отстранилась. Ее глаза,
как и его, наполняли слезы.
     - Олли, дорогой. - "На этот раз ты ничего не перепутала", - подумал он,
потому что иногда она называла  его Джерри. - Почему ты меня не предупредил?
Мое бедное сердце. Что ты натворил теперь?
     Надя, вспомнил он. "Не зови меня мама, Олли, дорогой. Зови меня Надя, а
не то я чувствую себя такой старой".
     * * *
     Кухня просторная,  с  низким потолком.  Медные  сковороды, купленные на
аукционе дизайнером по интерьерам, свисали с древних балок,  появившихся  во
время одной из бесчисленных перестроек. За столом хватало места для двадцати
слуг.  У  дальней  стены  -  голландская  печь,  так и  не  подсоединенная к
дымоходу.
     - Ты, должно быть, ужасно голоден, - заметила она.
     - Честно говоря, нет.
     Они  заглянули  в  холодильник,  чтобы найти  что-нибудь из  съестного.
Бутылку молока? Ржаной хлеб? Банку анчоусов? Ее  трясущаяся рука  лежала  на
его плече. "Через минуту я тоже начну трястись", - подумал он.
     -  О,  дорогой,  у  миссис  Хендерсон  сегодня выходной,  я  пощусь  по
уик-эндам. Всегда постилась.  Ты забыл. - Их взгляды встретились в полумраке
кухни, и он понял, что она его боится. Задумался, пьяна ли она или только на
подходе к этому состоянию. Иногда язык начинал у нее заплетаться  чуть ли не
после  первого  стакана.  А  бывало,  она держалась  уверенно и  после  двух
бутылок. - Ты  не очень хорошо выглядишь,  Олли,  дорогой.  Перерабатываешь?
Если ты что-то делаешь, то всегда с полной отдачей.
     - У меня все нормально. И ты прекрасно выглядишь. Просто невероятно.
     Конечно,  невероятным  тут и не  пахло. Каждый год перед Рождеством она
уезжала, по ее словам, в короткий отпуск и возвращалась без единой морщинки.
     - Ты шел пешком от станции, дорогой? Я не слышала шума автомобиля, да и
Джако тоже. - Так звали  ее сиамского кота. -  Если бы ты позвонил,  я бы за
тобой приехала.
     "Ты  ведь уже многие годы не  садишься за руль, -  подумал он. -  С тех
пор, как врезалась на "Лендровере" в сарай и  Тайгер  сжег твое водительское
удостоверение".
     - Мне нравится ходить  пешком, честное слово. Ты  знаешь, что нравится.
Даже под дождем.
     "Через минуту нам обоим будет не о чем говорить".
     -  Поезда обычно по воскресеньям не  ходят. Миссис Хендерсон  вынуждена
делать пересадку в Суиндоне, если она хочет повидаться с братом.
     - Мой пришел вовремя.
     Оливер сел  за стол  на  свое  привычное место. Она осталась  на ногах,
глядя  на него,  дрожа и  волнуясь,  шевеля губами,  словно  младенец  перед
кормлением.
     - Есть кто-нибудь в доме?
     - Только я и кошки. А кто должен быть?
     - Спросил из любопытства.
     - Собаку я больше не держу. После смерти Саманты.
     - Я знаю.
     -  Перед  смертью  она  просто  лежала в холле, в ожидании "Роллса". Не
шевелилась, не ела, не слышала меня.
     - Ты мне рассказывала.
     - Она решила, что  у нее может быть только  один хозяин.  Тайгер  велел
похоронить ее  рядом  с  вольером для фазанов, что мы и сделали.  Я и миссис
Хендерсон.
     - И Гассон, - напомнил Оливер.
     - Гассон вырыл могилу, миссис Хендерсон сказала, что положено. Грустная
история.
     - Где он, мама?
     - Гассон, дорогой?
     - Тайгер.
     "Она  забыла слова, -  подумал  он, глядя,  как наполняются  слезами ее
глаза. - Она пытается вспомнить, что должна сказать".
     - Олли, дорогой.
     - Что, мама?
     - Я думала, ты приехал, чтобы повидаться со мной.
     -  Так  и есть.  Просто мне интересно, где Тайгер. Он  был  здесь.  Мне
сказал Гупта.
     "Это несправедливо. Ужасно несправедливо. Она поднимает волну жалости к
себе, чтобы укрыться от вопросов".
     - Все меня спрашивают,  - заголосила она. - Массингхэм. Мирски.  Гупта.
Этот  Хобэн из Вены, от которого мурашки бегут по коже. Теперь ты. Я  говорю
им всем: <I>"Не знаю".</I> Казалось бы, с этими факсами, сотовыми телефонами  и еще
бог знает с чем они должны знать, где  находится человек  в любой момент. ан
нет. Информация - это не знание, постоянно говорит твой отец. Он прав.
     - Кто такой Бернард?
     - Бернард, дорогой. Ты  знаешь  Бернарда. Большой  лысый полицейский из
Ливерпуля,  которому помогал Тайгер.  Бернард Порлок. Ты однажды назвал  его
Кудрявым, так он едва не убил тебя.
     - Я  думаю,  это был Джеффри, -  поправил  ее  Оливер.  -  И Мирски, он
адвокат?
     - Разумеется,  дорогой, - кивнула  она. -  Очень  близкий друг  Аликса,
поляк  из  Стамбула. Тайгеру нужно совсем ничего: немножко  побыть одному, -
защищала она мужа. - Это логично для того, кто все время  на виду. Иной  раз
возникает желание затеряться в толпе. Это свойственно нам всем. И тебе тоже.
Ты вот ради этого даже поменял фамилию, дорогой, не так ли?
     - И ты, я понимаю, слышала новости. Да, конечно же, слышала.
     - Какие новости? - резко. - Я не говорила с газетчиками, Олли.  И ты не
говори. Если они звонят, я сразу бросаю трубку.
     - Новости об Альфреде Уинзере. Нашем главном юристе.
     - Этот ужасный маленький человечек? Что он сделал?
     - Боюсь, он умер, мама. Его застрелили. В Турции.
     Один человек или несколько. Кто именно, неизвестно.  Он поехал в Турцию
по делам "Сингла", и его застрелили.
     -  Как это ужасно,  дорогой.  Как отвратительно. Мне очень, очень жаль.
Эта бедная женщина. Ей придется искать работу. Это жестоко. О дорогой.
     "Ты знала, - подумал Оливер. -  Слова были у тебя наготове еще до того,
как я закончил говорить". Они стояли бок о бок в центре ее, как говорила она
обычно, утренней комнаты.  Самой  маленькой  гостиной из  тех,  что занимали
южную часть  дома. Джако, сиамский кот,  лежал  в обшитой пледом корзине под
телевизором.
     -  Скажи мне, дорогой, что изменилось с тех пор, как ты побывал здесь в
последний раз? - спросила она его. - Давай сыграем в игру "Ким" (59), давай!
     Он  сыграл,  оглядываясь  в  поисках перемен. Хрустальный гравированный
стакан для виски  Тайгера,  отпечаток его  спины на любимом кресле,  розовая
газета,  коробка  сделанных  вручную шоколадных конфет из магазина "Ришу"  с
Саут-Одли-стрит, без них он в "Соловьи" не приезжал.
     - У тебя новая акварель.
     - Оливер, дорогой, какой ты наблюдательный! - она беззвучно захлопала в
ладоши. - Ей почти  сто лет,  но здесь она  новая. Тетя Би  оставила ее мне.
Произведение  дамы, которая рисовала птиц для  королевы Виктории. Когда люди
умирают, я от них ничего не жду.
     - Когда ты видела его в последний раз, мама?
     Вместо того чтобы ответить ему, она  начала рассказывать об операции на
бедре миссис Хендерсон,  о том,  какие хорошие  врачи  в  местной  больнице,
которую вдруг решили закрыть, обычное дело для нашего государства.
     - А наш дорогой доктор  Билл, который лечил нас бог знает  сколько лет,
он... э... да... - она потеряла нить.
     Они  перешли  в  комнату для  детских  игр,  посмотрели  на  деревянные
игрушки, он не помнил, как  играл с ними, на  лошадку-качалку, он не помнил,
как качался на ней, хотя она клялась, что он чуть с нее не упал, но, подумал
Оливер, она могла спутать его с Джеффри.
     - У вас все в порядке, не так ли, дорогой? У всех троих? Я знаю, мне не
следует об  этом спрашивать,  но я все-таки  мать,  не камень  какой-то.  Вы
здоровы, счастливы и свободны, как ты того и  хотел, дорогой? Ничего плохого
не случилось?
     Она продолжала улыбаться ему, ее выщипанные  брови изогнулись, когда он
протянул ей фотографию Кармен и наблюдал, как мать всматривается в нее через
очки,  которые  носила  на цепочке на  шее, держа  фотографию  на расстоянии
вытянутой руки. Руку водило из стороны в сторону, голова смещалась следом.
     -  Она еще больше  выросла, и  мы ее  подстригли,  - пояснил Оливер.  -
Каждый день она говорит новые слова.
     -  Очаровательный   ребенок,   дорогой.   Прелесть...  -   Она  вернула
фотографию.  -  Вы  хорошо потрудились,  вы  оба. Такая счастливая маленькая
девчушка. И Хэлен в порядке, не так ли? Счастлива и все такое? - У Хитер все
хорошо.
     - Я рада.
     - Мне надо знать, мама. Мне надо знать, когда ты в последний раз видела
Тайгера и что произошло потом. Все его  ищут. Очень важно, чтобы я нашел его
первым.
     "Лучше нам не смотреть друг на друга", - вспомнил он, не отрывая взгляд
от лошадки-качалки.
     -  Не дави  на меня, Олли, дорогой.  Ты же знаешь, что  с датами у меня
плохо.  Я ненавижу  часы,  ненавижу ночь, ненавижу,  когда на  меня давят. Я
люблю все мягкое, пушистое и солнечное, остальное - ненавижу.
     - Но ты любишь Тайгера. Ты не желаешь ему зла. И ты любишь меня.
     Она заговорила голосом маленькой девочки:
     - Ты знаешь  своего  отца, дорогой. Он появляется, он  исчезает, у тебя
голова идет кругом, и после его ухода ты спрашиваешь себя, а приходил ли он?
Если ты - бедная Надя, то спрашиваешь.
     Она его утомляла, его от нее тошнило, поэтому в семь лет он и попытался
убежать. Он хотел, чтобы она умерла, как Джеффри.
     - Он приезжал сюда и сказал тебе, что Уинзера застрелили.
     Ее рука прошлась по телу,  схватилась за предплечье. Она была в блузе с
длинными рукавами, манжеты с оборочками скрывали набухшие вены и морщинистую
кожу.
     - От твоего отца  мы видели  только добро,  Оливер.  Прекрати.  Ты меня
слышишь?
     - Где он, мама?
     - Ты должен его  уважать. Уважением  к  родителям  мы  и  отличаемся от
животных. Он не сравнивал тебя с Джеффри. Он не поворачивался к тебе спиной,
когда ты  заваливал экзамены и тебе приходилось уходить из школ. Другие отцы
поступили бы именно так. Он  не возражал против того, что ты  сочинял стихи,
или  чем  ты  там  занимался, хотя это не приносило денег.  Он нанимал  тебе
учителей и  оставил  за тобой  место Джеффри в своем  бизнесе. Это не так-то
легко для человека, который считает, что каждый должен получать по заслугам,
и сам буквально продрался на  вершину. В  отличие  от меня  ты  Ливерпуля не
видел. Если бы узнал, что такое  Ливерпуль, у тебя бы была душа Джеффри. Нет
двух похожих семейных пар, просто не может быть. Он всегда  любил "Соловьи".
Он всегда давал мне то, что я хотела иметь. Ты поступил нехорошо, Оливер. Не
знаю, что  ты  ему сделал, но он этого  не  заслуживал. Теперь  у тебя  своя
семья.  Иди  и заботься  о ней. И перестань притворяться,  что ты  прибыл из
Сингапура, если я точно знаю, что ты жил в Девоне!
     Он похолодел, ее палач.
     - Ты сказала ему, не  так ли? - ровным голосом спросил он. -  Тайгер из
тебя все выудил. Он приехал, рассказал тебе об Уинзере, а  ты ему - обо мне.
Где я. Какая у меня фамилия. Как ты писала мне через Тугуда из банка. Должно
быть, он долго тебя благодарил. - Ему приходилось  держать  ее, потому что у
нее  подгибались  колени,  она  кусала указательный палец и  жалобно стонала
из-под стрижки а-ля  принцесса Диана. - Мне  очень  нужно знать, пожалуйста,
Надя,  что тебе сказал Тайгер? - напористо продолжил он. -  Потому что, если
сейчас ты промолчишь, его  скорее  всего ждет такой  же конец, как  и  Альфи
Уинзера.
     Ей требовалось сменить обстановку, и коридором он повел  ее в столовую,
с резным камином белого мрамора из  Мале, по обе стороны которого  в нишах с
колоннами  стояли скульптуры обнаженных женщин,  возможно,  работы Кановы. В
период  полового  созревания  именно  они  являлись  любимыми  сиренами  его
фантазий.   Одного  взгляда,  брошенного  через  полуоткрытую  дверь  на  их
блаженные  улыбки  и безупречные бедра, хватало,  чтобы  возбудить его.  Над
камином  висел  семейный  портрет  кисти  уже  забытого художника с золотыми
облаками,  плывущими  над  поместьем,  Тайгером,  садящимся на  пони,  чтобы
выехать на  поле  для  поло, Оливером в итонском  пиджаке (60),  тянущимся к
уздечке, прекрасной молодой женой Надей, с  осиной талией, в изящном платье,
останавливающей   руку  мальчика.   А  за   Тайгером,  напоминая  белокурого
итальянского  принца,  витал  дух  Джеффри,  нарисованный  с  фотографии,  с
развевающимися золотыми волосами, ослепительной улыбкой, берущий препятствие
на Кардинале, его сером пони, под аплодисменты и радостные крики слуг.
     -  Я такая плохая, - жаловалась  Надя, словно воспринимала картину, как
немой укор. - Не следовало Тайгеру жениться на мне. Я вас не заслужила.
     - Не волнуйся, мама! - с напускной  веселостью воскликнул  Оливер. - Мы
бы все равно кому-нибудь достались.
     Он не раз задавался вопросом, родила ли она Джеффри от Тайгера.  Как-то
раз,  в  сильном подпитии, она упомянула о ливерпульском барристере, коллеге
Тайгера, красавце с пшеничными волосами. Даты совпадали.
     Они находились в бильярдной. Он все нажимал  на нее: "Я  должен  знать,
мама. Я должен услышать о том, что  произошло между вами". Он икала и трясла
головой, отрицала все, одновременно признаваясь, но слезы прекратились.
     - Я  слишком  молода,  слишком  слаба, слишком чувствительна,  дорогой.
Тайгер вытаскивал из меня все, что хотел, а теперь ты делаешь то же самое. А
все  потому, что  я  не  училась  в  университете, мой отец полагал, что  не
женское это  дело,  слава  богу, что  у  меня  нет дочери. - Она  перепутала
местоимения  и уже говорила  о себе  в третьем  лице:  - Она только  сказала
Тайгеру самую малость, дорогой. Не все, далеко не  все, этого быть не могло.
Если бы Олли сам не признался бедной Наде,  она бы ничего не  смогла сказать
Тайгеру, не так ли?
     "Ты  чертовски права, -  подумал  он.  - Мне не  следовало  ничего тебе
говорить.  Надо было просто оставить  наедине с  бутылкой, чтобы ты спокойно
упивалась до смерти".
     - Он был такой  печальный, - продолжала она сквозь рыдания. - Печалился
об Уинзере. Более всего печалился о тебе. И эта Кэт, думаю, чем-то  огорчила
его. Я предпочитаю общаться  с Джако. Мне лишь хотелось,  чтобы он посмотрел
на меня, назвал дорогой, обнял, сказал, что я по-прежнему хорошенькая.
     - Где  он, мама? Какая у него сейчас фамилия? - Он  схватил  ее, и  она
повисла у  него на руках. -  Он  же сказал тебе,  куда поехал.  Он все  тебе
говорит. Он бы не оставил Надю в неведении.
     -  Я  тебе  не  доверяю. Никому  из  вас.  Ни  Мирски,  ни  Хобэну,  ни
Массингхэму, никому. И Оливер положил начало всему этому. Отпусти меня.
     Кожаные  кресла,  книги о лошадях, директорский стол. Они  добрались до
его  кабинета.  Породистый  жеребец  над  камином, возможно, кисти  Стаббса.
Оливер широким шагом подошел к окну, провел рукой  по верху ламбрекена (61),
нащупал пыльный бронзовый ключ. Снял с крюка сомнительного Стаббса, поставил
на пол. За картиной, на высоте роста Тайгера, -  стенной сейф. Оливер открыл
его, заглянул, совсем как  в детстве, когда думал,  что сейф - это волшебная
шкатулка, в которой хранятся удивительные секреты.
     -  Там  ничего нет,  Олли, дорогой, и никогда  не  было. Только  старые
бумаги да иностранные деньги из его карманов.
     Ничего тогда,  ничего  теперь.  Он закрыл сейф, вернул  ключ на  место,
занялся ящиками  стола.  Перчатка для  игры  в  поло.  Коробка с двенадцатью
ружейными патронами.  Счета из  магазинов.  Пустые  бланки с шапкой "Хауз оф
Сингл".  Черная записная  книжка,  на  обложке ни единого  слова. "Мне нужны
записные книжки, -  инструктировал его Брок. -  Мне нужны записки,  блокноты
для заметок, дневники, адреса на  листочках,  фамилии на спичечных коробках,
смятые бумажки,  все, что  он  собирался  выбросить, но не выбросил". Оливер
раскрыл записную  книжку. <I>"Послеобеденная беседа.  Шутки,  афоризмы,  мудрые
изречения, цитаты".</I> Бросил обратно в ящик.
     - Ему ничего не  присылали, мама? Бандероли, большие конверты, заказную
корреспонденцию  с  курьером?  Ты ничего  не хранила  для  него?  Ничего  не
поступало после его  отъезда? - <I>"Залог  тому будет  доставлен  Вам  отдельно
почтовым  отправлением  на  адрес   Вашей   личной  резиденции".  Подписано:
Е.И.Орлов.
     -</I>  Разумеется, нет, дорогой. Сюда ему больше никто не  пишет. Разве что
присылают счета.
     Он вновь отвел мать на кухню. Под ее взглядом заварил чай.
     - По крайней  мере,  про тебя уже не скажешь, что ты некрасивый, -  это
она говорила в утешение. - Он плакал. Со смерти Джеффри  я ни разу не видела
его  плачущим.  Он  взял  мой  "Полароид".  Ты  не знал,  что  я  увлекалась
фотографией, дорогой?
     - Зачем ему понадобился "Полароид? - Он думал о паспортах, заявлениях о
выдаче виз.
     - Он хотел запечатлеть все, что любил. Меня. Картину, где мы все.  Сад.
То, что радовало его, пока ты все не погубил.
     Ей хотелось, чтобы ее вновь приголубили, и он нежно обнял ее.
     - Евгений приезжал сюда в последнее время?
     - Прошлой зимой, дорогой. Пострелять фазанов.
     - Но Тайгер еще не убил медведя? - Шутка.
     - Нет,  дорогой. Я  не  думаю,  что медведи по его  части.  Они слишком
похожи на людей.
     - Кто еще приезжал?
     - Этот бедный Михаил. Он стреляет по всему. Подстрелил бы Джако, будь у
него  такая возможность. А вот Евгений не  считал  Джако за дичь.  И Мирски,
конечно.
     - Что делал Мирски?
     - Играл с  Рэнди в шахматы в оранжерее. Рэнди и Мирски не отходили друг
от друга. Я даже подумала, может, они по этому делу.
     - По какому делу?
     -  Рэнди женщинами не интересуется, не так ли? А вот у дорогого доктора
Мирски  встает  на  все.  Я  застала  его  на  кухне, флиртовавшим  с миссис
Хендерсон, можешь ты  себе такое представить? Предлагал ей поехать  с ним  в
Гданьск и спечь ему охотничий пирог.
     Он  протянул  ей  чашку. Кусочек  лимона,  без  молока.  Придал  голосу
резкость:
     - Как Тайгер добрался сюда... в этот раз... когда  приехал повидаться с
тобой? Его привез Гассон?
     -  Такси,  дорогой, от станции.  Он приехал на  поезде  так же, как ты.
Только не в воскресенье. Не хотел привлекать к себе внимание.
     - И что он сделал?  Спрятался в сарае для дров? Она стояла, опираясь на
спинку стула.
     - Мы ходили по поместью,  как всегда, находили то, что ему нравилось, и
фотографировали,  -  с   вызовом   ответила  она.  -  Он  был  в  коричневом
пальто-реглане, которое я подарила ему на  сорокалетие. Любовное пальто, как
мы его называем.  Я  сказала,  не  уезжай, оставайся здесь.  Я  сказала, что
пригляжу за ним. Он и слушать не хотел. Ответил, что должен спасать корабль.
Что еще есть время. Евгений должен узнать  правду, и тогда  все снова  будет
хорошо. "Я отбился от них на Рождество, отобьюсь и сейчас". Я им гордилась.
     - Что случилось на Рождество?
     -  Швейцария, дорогой. Я даже думала, что  он собирается взять  меня  с
собой, как в прежние времена. Но он думал только о работе и ни о чем больше.
Мотался взад-вперед, как маятник. Даже не съел рождественский пудинг, хотя и
любит его. Миссис Хендерсон чуть не заплакала. Но  он  победил.  Отбился  от
них. От всех. "Я  им всем врезал, - сказал он. -  В конце Евгений принял мою
сторону. С новой попыткой они спешить не будут".
     - Кто не будет?
     -  Они, уж не  знаю,  кто именно.  Хобэн. Мирски. Откуда мне знать? Все
люди, которые пытались свалить  его. Предатели. Ты - один из них. Даже  если
он никогда не увидит  тебя и не услышит от тебя ни слова, он считает себя  в
долгу перед  тобой, потому что  он - твой отец, хотя по  отношению к нему ты
поступил безобразно. Он тебе  что-то обещал. И ради этого живет. Как и я. Мы
всегда учили тебя выполнять обещания.
     - Поэтому ты и сказала ему о Кармен.
     - Он решил, что я знаю, где тебя искать. Он умный. Всегда был таким. Он
заметил,  что  я не волнуюсь о  тебе, как  раньше, и  спросил, почему?  Он -
адвокат, с ним не поспоришь. Я уходила от ответа, и он  меня тряхнул. Не так
сильно, как  в далеком прошлом, но достаточно. Я попыталась лгать и  дальше,
но потом подумала, а  зачем? Ты  - его единственный сын. Ты принадлежишь нам
поровну. Я сказала ему, что он - дедушка, и он заплакал. Дети всегда думают,
что родители - глыбы  льда, пока  они  не  начинают плакать,  а  тогда детям
кажется, что они ведут себя нелепо. Он сказал, что ты нужен ему.
     - <I>Нужен</I> ему? Зачем?
     - Он -  твой отец, Олли! Он - твой  партнер! Они идут на него войной. К
кому же ему  обращаться за  помощью, как не к своему сыну? Ты тоже у  него в
долгу. Пора тебе постоять за него.
     - Он так сказал?
     - Да! Его слова. Скажи ему, что он у меня в долгу!
     - <I>Скажи</I> ему?
     -Да!
     - У него был чемодан?
     - Коричневая дорожная сумка в тон его любовного пальто. С ремнем, чтобы
носить ее на плече.
     - Куда он собрался лететь?
     - Я не говорила, что он собрался лететь.
     - Ты же сказала, что он приехал с одной сумкой.
     - Не говорила, не говорила!
     -  Надя,  мама,  послушай  меня.  Полиция проверила  списки  пассажиров
каждого рейса. Никакого намека на Тайгера.  Как он  мог улететь,  не оставив
следов?
     Она вырвалась из его рук.
     - Он говорил, что ты с ними. Он прав! Ты спелся с полицией!
     - Я должен ему помочь, мама.  Я ему нужен. Он сам так сказал. Если я не
смогу найти его, а ты знаешь, где он, его смерть будет на нашей совести.
     - Я  <I>не знаю,</I> где он! Он не такой, как ты, не говорит мне то, чего я не
смогу сохранить в тайне! Перестань сжимать меня своими лапищами!
     Испугавшись за себя, Оливер отступил на шаг. Она всхлипывала.
     - Какой в этом прок? Скажи, что ты хочешь знать, и оставь меня в покое.
- Она поперхнулась собственными словами.
     Он  вновь подошел  к ней, обнял.  Прижался щекой  к  ее щеке, липкой от
слез. Она сдавалась ему, как  сдалась отцу, и он ликовал, но одновременно  и
ненавидел ее за слабость.
     - С того дня его никто не видел, мама. Никто, кроме тебя. Как он уехал?
     - Со вскинутой головой. Расправив плечи. Как  полагалось бойцу. Сказал,
сделает то, что должен сделать. Ты должен гордиться таким отцом.
     - Я про транспорт.
     -  За ним приехало  такси.  Он бы пошел пешком, если бы не  сумка. "Все
начинается снова, Надя, - сказал он мне. - Мы в Ливерпуле и прижаты к стене.
Я  говорил,  что  никогда  не подведу  тебя,  и готов  это  подтвердить". Он
действительно стал таким, как прежде.  Не помахал мне рукой.  Просто  уехал.
Почему ты так поступил, Олли? Почему сказал глупой Наде то, что не следовало
знать Тайгеру?
     "Потому что  я был безумно  счастливым отцом, а  Кармен  родилась  лишь
тремя  днями  раньше, - подумал  он.  -  Потому  что  я  любил свою  дочь  и
предположил, что ты тоже будешь ее любить".
     Она сидела на стуле, сжимая в руках чашку с остывшим чаем.
     - Мама!
     - Нет, дорогой. Хватит.
     - Если за аэропортами следили, а у него была только дорожная сумка и он
решил  улететь из страны, чтобы  противостоять врагам, как  он собирался это
сделать? К примеру, чьим паспортом он заменил свой?
     - Ничьим, дорогой. Ты опять все драматизируешь.
     -  Почему  ты  говоришь -  ничьим?  Раз он решил не пользоваться  своим
паспортом, значит, позаимствовал его у кого-то другого?
     - Заткнись, Олли. Думаешь,  что ты такой же великий барристер, как твой
отец? Уверяю тебя, что нет.
     - Чей у него паспорт, мама? Я не смогу помочь ему, если не узнаю, какую
он использует фамилию, понимаешь?
     Она тяжело вздохнула. Покачала головой, отчего из глаз вновь покатились
слезы, взяла себя в руки.
     -  Спроси Массингхэма. Тайгер слишком  уж доверяет своим подчиненным. А
потом получает от них удары в спину, как от тебя.
     - Это английский паспорт?
     -  Паспорт  настоящий,  это все,  что  он мне  сказал.  Не  поддельный.
Принадлежит живому человеку, который в нем не нуждается. Он не сказал, какой
страны, а я не спрашивала.
     - Он показывал тебе паспорт?
     - Нет. Только хвалился, что паспорт у него есть.
     - Когда? Не в этот раз, не так ли? Нынче ему не до хвастовства.
     -  В  марте прошлого года...  -  Даты она ненавидела. - Он  по каким-то
делам собирался в Россию  или куда-то еще  и не хотел, чтобы люди знали, кто
он.  Поэтому  и  раздобыл себе  этот паспорт. Рэнди все устроил.  Вместе  со
свидетельством о  рождении. Согласно которому Тайгер помолодел на пять  лет.
Он  еще шутил, что  получил  пятилетнее  освобождение от  великого небесного
налоговика. - Голос ее стал ледяным, как и у Оливера. - Это все, что я знаю,
Олли.  Все, что я  буду  знать. До последнего  слова. Ты  нас  погубил.  Как
всегда.
     Оливер медленно  шагал  по дороге. Серое пальто-шинель нес на  руке. На
ходу  накинул его на  себя,  с