сидящий сзади убивает - так объясняла ему Марта. Пендель вспомнил об этом, когда мотоцикл поравнялся с его машиной и он увидел бледное отражение своего лица, плавающее вместе с уличными фонарями в черноте их шлемов. Затем вдруг вспомнил, что подобного рода мобильные отряды действуют только в Панама-Сити, и задался вопросом: то ли они отправились на увеселительную прогулку, то ли преследовали его от самого города с целью убрать?.. Но так и не получил ответа, потому как, взглянув еще раз, вдруг увидел, что их нет. Они исчезли, растворились в той же тьме, откуда явились, оставили его одного на узкой извилистой дороге. Впереди в свете фар валялись на асфальте дохлые собаки, заросли по обе стороны настолько густы, что отдельные стволы деревьев различить было невозможно - сплошная черная стена и глаза животных, а через опущенное боковое стекло доносились невнятные угрозы враждующих видов. Он мельком заметил сову, распятую на электрическом столбе, и грудка, и изнанка крыльев были страдальчески белы, глаза широко открыты. Впрочем, для него так и осталось тайной, было ли это видением, отголоском его ночных кошмаров, или реальностью. После этого Пендель, должно быть, ненадолго задремал, а потому, наверное, свернул не там, где надо, потому что, когда снова очнулся, увидел себя на семейном празднике в Парита. То было два года назад, и они с Луизой и детьми устроили пикник на зеленой лужайке, окруженной одноэтажными домиками с высокими верандами и специальными каменными блоками, чтоб можно было садиться и слезать с лошади, не испачкав нарядных новеньких туфель. Какая-то старая колдунья в черном капюшоне рассказала Ханне, что здесь, в Парита, люди заводят на чердаках боа-констрикторов для борьбы с мышами; и бедняжка Ханна категорически отказалась зайти хотя бы в один дом - ни за мороженым, ни даже пописать. Она была так напугана, что, вместо того чтоб присутствовать на мессе в церкви, им пришлось стоять на улице и махать старику, звонившему в большой колокол на белой башне. Старик помахал им в ответ свободной рукой, после чего все они дружно решили, что правильно сделали, не посетив мессу. А закончив звонить, старик спустился с колокольни и устроил для них настоящее представление, изображая орангутанга. Тряс воображаемую решетку, смешно почесывался под мышками, в паху и прочих местах и поедал воображаемых блох. Проезжая Читре, Пендель вдруг вспомнил ферму по разведению креветок. Там креветки откладывали яйца в стволы мангровых деревьев, и Ханна спросила, бывают ли они перед этим беременны. После креветок вспомнилась добродушная шведская леди, занимавшаяся садоводством, которая рассказывала им о новой орхидее под названием "Маленькая проститутка ночи". Днем цветок не пах ничем, но по ночам от него исходил такой запах, что ни один приличный человек не решился бы принести его в дом. - Знаешь, Гарри, совсем необязательно рассказывать это детям. Они и без того знают больше, чем полагается в их возрасте. Но все упреки и просьбы Луизы были напрасны, поскольку целую неделю после этого Марк дразнил Ханну putita de noche, пока наконец Пендель не приказал ему заткнуться. А после Читре перед ними возникла и зона боевых действий: сначала красное зарево над горизонтом, затем послышался грохот артиллерийских орудий, показались языки пламени, а он проезжал мимо одного полицейского поста за другим, дальше, вперед, к Гуараре. Пендель шел, а рядом с ним вышагивали люди в белом, вели его на виселицу. Он был приятно удивлен, обнаружив, что смирился с мыслью о смерти. И решил, что если б удалось еще раз прожить всю эту жизнь с самого начала, то на главную роль в этой драме следовало бы пригласить совершенно нового актера. Он шел на виселицу, и его сопровождали ангелы, и то были ангелы Марты, он сразу их узнал. Вот оно, истинное сердце Панамы, люди, живущие по ту сторону моста. Они не брали и не давали взяток, занимались любовью с теми, кого любили, беременели и не делали абортов. Если вдуматься, Луизе бы они тоже очень понравились, правда, только в том случае, если б она смогла преодолеть разделявшие ее и этих людей барьеры. Но кто может?.. Все мы рождаемся уже в тюрьме, каждый из нас заранее приговорен к пожизненному заключению, стоит только появиться на свет божий. Именно поэтому, глядя на своих детей, он всякий раз испытывал такую грусть. Но здесь были совсем другие дети, и эти дети были ангелами, и он страшно радовался тому, что может провести последние часы своей жизни с ними. Лично он никогда не сомневался, что в Панаме больше ангелов на один квадратный акр, больше белых кринолинов и убранных цветами причесок, идеально красивых обнаженных плеч, вкусных запахов еды, музыки, танцев, смеха, больше пьяных, озлобленных полицейских и смертельно опасных фейерверков, чем в любом другом раю, в двадцать раз превосходящем Панаму по площади. И все они собрались и сопровождали его. И он был просто счастлив видеть играющие джаз-банды, соревнующихся между собой исполнителей народных танцев, где темноволосые мужчины с томными глазами в блейзерах для игры в крикет и белых туфлях рубили плоскими ладонями воздух и выделывали немыслимые па вокруг своих партнерш. И еще он обрадовался, увидев, что двойные двери церкви распахнуты настежь, а потому святая Дева Мария может видеть все эту творящуюся вокруг вакханалию вне зависимости от того, хочет она этого или нет. Но ангелы, по всей видимости, твердо решили, что она не должна терять связи с жизнью простых людей, должна видеть эту жизнь без всяких прикрас, во всей ее подлинности. Он шел медленно, как, впрочем, и подобает приговоренному к смерти, стараясь держаться в центре улицы, и с губ его не сходила улыбка. Он улыбался потому, что все вокруг улыбались, и потому, что гринго, который отказывался бы улыбаться в этой толпе поразительно красивых метисов испано-индейского происхождения, выглядел бы подозрительно, как чуждый и опасный вид. И да, Марта была права, здесь живут самые красивые, самые талантливые и веселые люди на земле. И умереть среди них было честью. Правда, он все же попросит похоронить его по другую сторону моста. Дважды он спрашивал, как пройти. И всякий раз ему указывали неверное направление. Первый раз стайка ангелов со всей искренностью посоветовала ему пересечь площадь, где он стал прекрасной движущейся мишенью для залпового огня, что велся из окон и дверей зданий, окружавших площадь с четырех сторон, причем применялись здесь ракеты с несколькими боеголовками. И хотя он смеялся, улыбался, картинно прикрывал голову и всячески давал понять, что понимает и оценивает шутку, это просто чудо, что ему удалось добраться до банка на противоположной стороне с целыми глазами, ушами и яйцами. И без единого ожога на теле, несмотря на то, что ракеты были далеко не шуточными, и в целом все это было вовсе не смешно. Это были высокоскоростные ракеты, плюющиеся пламенем и направляемые на него с близкого расстояния какой-то веснушчатой рыжеволосой амазонкой с костлявыми коленками и в полинялых шортах. Она назначила себя командующей небольшим артиллерийским подразделением и выпускала свои смертоносные хвостатые ракеты одну за другой, а сама при этом подпрыгивала и жестикулировала самым непристойным образом. И еще она курила - что именно, догадаться было нетрудно, - а между затяжками выкрикивала команды своим войскам, сгруппировавшимся вокруг площади: "Оторвите ему член, поставьте этого гринго на колени!" Затем новая затяжка и новая команда. Но Пендель был хорошим человеком, и к тому же его охраняли ангелы. Во второй раз ему указали другую дорогу, уже по ту сторону площади, вдоль ряда домов с верандами, на которых сидели разодетые в пух и прах белые, а внизу были припаркованы их новенькие блестящие "БМВ". И Пендель, проходя мимо одной такой веранды, где царил оглушительный шум, вдруг подумал: да ведь я вас знаю, ты сын или дочь такого-то и такого-то, о господи, как же быстро летит время. Но их присутствие здесь мало заботило или удивляло Пенделя, не волновало и то, что эти люди могут узнать его, потому что дом, в котором застрелился Мики, находился уже совсем рядом, по левую сторону улицы. И у него были все основания сосредоточиться мыслями на своем помешанном на сексе сокамернике по прозвищу Паук, который повесился прямо там, в камере, всего в трех футах от спящего Пенделя. Паук оказался первым мертвецом, которого Пендель видел со столь близкого расстояния. Поэтому в каком-то смысле виной Паука было то, что Пендель по рассеянности вдруг оказался в центре импровизированного полицейского кордона, состоящего из одной полицейской машины, кучки зевак и примерно двадцати полицейских, которые, разумеется, никак не могли поместиться в одной машине, но поскольку в Панаме нехватки полицейских никогда не наблюдалось, просто слетелись сюда, как чайки к рыбацкой лодке, едва почуяв в воздухе запах добычи. Предметом, привлекшим их сюда, оказался старый пейзанин. Он сидел на обочине, поставив шляпу между колен и обхватив голову руками, и, рыча и раскачиваясь, точно горилла, изрыгал то ли жалобы, то ли проклятия. Вокруг собралось с дюжину советчиков, зрителей и консультантов, в том числе и несколько пьяных, вцепившихся друг в друга, чтоб не упасть. И еще здесь была женщина, очевидно, жена, громко соглашавшаяся со стариком, когда он давал ей возможность вставить слово. И поскольку полиция вовсе не выказывала намерения расчистить для Пенделя путь в толпе и уж тем более не собиралась нарушать ради этого свои стройные ряды, ему пришлось присоединиться к любопытствующим. Оказалось, что старик получил сильные ожоги. Это было видно всякий раз, когда он отнимал руки от лица, чтобы акцентировать сказанное или пригрозить неведомому обидчику. На левой щеке не хватало изрядного куска кожи, рана тянулась ниже, по шее, торчавшей из рубашки без воротника. И поскольку он получил серьезные ожоги, полиция намеревалась отвезти его в местную больницу, где ему бы сделали укол, что, по дружному мнению всех собравшихся, являлось хорошим средством от ожогов. Но старик не хотел, чтобы ему делали укол, не хотел лечиться. Он скорее был готов страдать от боли, чем от укола. Он скорее был согласен получить заражение крови и прочие чудовищные осложнения, чем ехать с полицейскими в больницу. А причина крылась в том, что он был старым заядлым пьянчужкой, и это, возможно, был последний фестиваль в его жизни, а каждому дураку известно: если тебе сделали укол, пить нельзя, по крайней мере - до конца фестиваля. А потому он принял вполне сознательное решение и, призывая в свидетели и создателя, и жену, заявлял полиции следующее: пусть полиция засунет эту самую инъекцию себе в задницу, потому как лично он собирается напиться до потери пульса, а стало быть, и боли не будет чувствовать. А потому все вы, в том числе и полиция, не будете ли столь любезны убраться с дороги? И если вы действительно хотите помочь человеку, не принесет ли кто-нибудь ему выпить? Да, и еще глоток жене, и ежели это окажется бутылочка сушняка, премного будем обязаны. Все эти заявления Пендель выслушал крайне внимательно, улавливая в каждом предложении послание свыше, даже если общий его смысл был не совсем ясен. И постепенно полицейские разошлись, толпа тоже поредела. Старуха присела рядом с мужем и обняла его за плечи, а Пендель направился к единственному на улице дому, чьи окна не были освещены, твердя про себя: я уже умер. Я тоже мертв, как и ты, Мики, а потому не думай, что твоя смерть может меня напугать. Он постучал, но никто не отозвался, хотя все прохожие и обернулись на этот стук, потому что какой дурак станет молотить в дверь в самый разгар праздника? И он перестал стучать, просто стоял на крыльце и старался держать лицо в тени. Дверь была закрыта, но не заперта. Он повернул ручку и шагнул внутрь, и первой мыслью было, что он вернулся в сиротский приют. И скоро Рождество, и он снова играет роль волхва в сцене рождения Иисуса, держит в руках посох и лампу, а на голове у него красуется старый коричневый тюрбан, который кто-то пожертвовал бедным. Вот только другие актеры в доме, куда он вошел, стояли не на своих местах, и еще кто-то похитил святого младенца. Вместо хлева - пустая комната с плиточным полом. Освещена она отблесками фейерверка, бушующего на площади. И еще там находилась женщина в шали, она склонялась над колыбелькой, поднеся к подбородку молитвенно сложенные руки. Очевидно, то была Ана, решившая покрыть голову в знак траура. Но колыбелька при ближайшем рассмотрении оказалась вовсе не колыбелькой. Это был Мики, лежавший лицом вниз, как она и описывала, Мики, распростертый на кухонном полу, лицом вниз и задом кверху, и рядом с его щекой лежала карта Панамы и тут же - пистолет, наделавший все это. Пистолет лежал, и ствол его указывал на пришельца, точно обвиняя его во всем. Точно говоря всему миру то, что мир и без того знал: вот он, Гарри Пендель, портной, поставщик сновидений, изобретатель людей и способов побега, убил свое собственное творение. Постепенно глаза Пенделя освоились с неверным мигающим светом, с этими отблесками и сполохами огней фейерверка и уличных фонарей, и он начал различать другие свидетельства того, что натворил Мики, снеся себе выстрелом полчерепа, - на плиточном полу, на стенах. И даже в самых странных и неожиданных местах, к примеру, на комоде с грубой мазней, изображавшей пиратов, пирующих со своими любовницами. Именно эта картинка и подсказала ему первые слова, с которыми он обратился к Ане, скорее практического, нежели утешительного характера. - Надо чем-то занавесить окна, - сказал он. Но та не ответила, даже не шевельнулась, не повернула головы. И это подсказало Пенделю, что и она в каком-то смысле тоже умерла. Смерть Мики убила и ее, нанесла ей непоправимый урон. Ведь она пыталась сделать Мики счастливым, убирала за ним, делила с ним постель, и вот теперь он застрелил ее, взял на себя такой труд. И на долю секунды Пенделя охватил гнев. Он почти ненавидел Мики, винил его в акте чудовищной жестокости, причем не только по отношению к собственному телу, но и к близким, жене, любовнице, детям, и, разумеется, к нему, самому лучшему своему другу, Гарри Пенделю. Затем он вспомнил, что и на нем лежит ответственность, вспомнил, как выставлял Мики великим деятелем сопротивления и шпионом. И пытался представить, что почувствовал Мики, когда к нему заявилась полиция и пригрозила, что он снова сядет в тюрьму. И осознание собственной вины было столь глубоко и очевидно, что в сравнении с ним все недостатки и грехи Мики, в том числе и самоубийство, стали казаться просто смехотворными. Он дотронулся до плеча Аны и, поскольку она вновь никак не прореагировала, решил, что пора предпринять более кардинальные меры. Эту женщину надо немного расшевелить. И Пендель подхватил ее под мышки, поставил на ноги и держал, и она казалась такой неподвижной и холодной, прямо как Мики. Очевидно, ее тело занемело от долгого пребывания в одной позе, а может, созерцание неподвижности, в которой пребывал возлюбленный, каким-то образом передалось и ей. По природе своей она была подвижной, веселой и игривой девушкой, такой, во всяком случае, запомнил ее Пендель, и ей никогда в жизни не доводилось долго созерцать столь неподвижные объекты. "Сперва кричала, плакала и жаловалась, - подумал Пендель, вспомнив их телефонный разговор, - а потом в ней что-то словно сломалось и она впала в ступор. И еще просто замерзла, пребывая так долго в одной и той же позе, вот почему она такая холодная на ощупь, вот почему так громко стучат у нее зубы, и вот по какой причине она не отреагировала на мои слова об окнах". Он огляделся - в поисках чего-нибудь горячительного, что можно было бы ей дать, но увидел лишь три пустые бутылки из-под виски да полбутылки сухого вина. И решил, что последнее в данном случае не выход. Тогда он подвел ее к креслу-качалке, усадил, нашел коробок спичек, включил газ. Потом обернулся и увидел, что взор ее вновь устремился в сторону лежащего на полу Мики. А потому пришлось пойти в спальню, снять с кровати покрывало и прикрыть им голову Мики, и тут впервые за все время он ощутил теплый и ржавый запах крови, превалирующий над вонью кордита, запахами еды и дыма, что врывались в комнату с веранды. А с площади доносились разрывы и хлопки, и испуганно визжали девушки при виде того, как их парни до последней секунды держали хлопушки в руках, перед тем как бросить им прямо под ноги. И за всем этим, при желании, могли бы наблюдать Ана и Пендель, стоило только им оторвать взгляды от лежавшего на полу Мики и выглянуть на улицу, где царило веселье. - Убери его отсюда, - пробормотала она из кресла-качалки. А потом добавила, уже громче: - Отец просто убьет меня. Убери его отсюда. Он английский шпион. Так они сказали. И ты тоже. - Тихо, - одернул ее Пендель и сам себе удивился. И внезапно Гарри Пендель изменился. Нет, он не стал другим человеком, он наконец стал собой, сильным и собранным мужчиной. В этом луче озарения он увидел за меланхолией, смертью и неподвижностью великое подтверждение тому, что жизнь его есть жизнь артиста, акт симметрии и открытого неповиновения, мщения и примирения, величественный прыжок в те сферы, где все огорчительные и мелочные ограничения, свойственные реальности, сметаются потоком истины. А она, эта истина, есть не что иное, как порождение его творческого воображения. И, должно быть, ощущение это отчасти передалось и Ане, потому что после нескольких глотков кофе она поставила чашку и присоединилась к Пенделю в его богоугодном деле: наполнила таз водой и плеснула туда дезинфектанта, затем принесла щетку, большую пористую губку, несколько рулонов туалетной бумаги, салфетки, жидкое мыло, потом зажгла свечу и поставила ее пониже, чтобы пламя не было видно с улицы. А там тем временем праздник разгорелся с новой силой, в воздух взлетали все новые фейерверки, и какие-то гринго громко объявляли о том, что королева красоты выбрана. А затем появилась и она сама - проплыла по площади в белой мантилье, белой короне из жемчуга и цветов, белые плечи обнажены, глаза гордо блистают. И, боже, до чего ж хороша была эта девушка, просто ослепительная красотка! Ана с Пенделем даже на миг прервали свои труды, чтоб полюбоваться, как проплывает она внизу в сопровождении своей свиты из нарядных мальчиков, хорошеньких девочек и целого моря цветов, которых бы хватило на тысячу похорон Мики. А затем они снова вернулись к работе, терли, скребли, драили и мыли плиточный пол, и вода в тазике почернела, и пришлось сменить ее, а потом еще раз и еще. И Ана трудилась с огромным рвением, которое всегда отмечал в ней Мики - хорошая девушка, говорил он, в постели так просто огонь, ненасытна, и в ресторане тоже. И вскоре вся эта чистка и мытье, видимо, привели ее к оргазму и очищению, потому что она принялась болтать, жизнерадостно и беспечно, точно Мики не умер, а вышел на минутку принести еще бутылку или быстренько выпить по глотку виски с приятелем на одной из освещенных веранд по соседству. Где, кстати, собрались целые толпы зрителей, приветствовавших королеву красоты восторженными криками и аплодисментами. Вот чем все они занимались, а не лежали лицом вниз на плиточном полу, с прикрытой покрывалом головой и приподнятым задом, да еще с протянутой к пистолету рукой. Оружие Пендель, незаметно для Аны, подобрал и сунул в ящик буфета - на всякий пожарный, вдруг пригодится. - Смотри, смотри, а вон и священник! - воскликнула болтушка Ана. В центре площади появилась группа мужчин в белых панабризах, они важно выступали в окружении других мужчин, в черных очках. "Вот как я сделаю это, - подумал Пендель. - Притворюсь одним из охранников". - Нам нужны бинты, - сказал он. - Посмотри в аптечке. Бинтов там не оказалось, и они разрезали простыню. - Мне придется покупать и новое покрывало, - заметила девушка. Через спинку кресла был переброшен красный смокинг Мики от "П и Б". Пендель порылся в карманах, достал бумажник Мики и протянул Ане пачку банкнот - должно хватить и на новое покрывало, и на приятное времяпрепровождение . - Как Марта? - спросила Ана, сунув деньги за корсаж. - Спасибо, замечательно, - ответил Пендель. - А твоя жена? - Спасибо. Тоже хорошо. Чтоб забинтовать голову Мики, было решено поднять его и посадить в то самое кресло-качалку, где недавно сидела Ана. Но сперва они застелили кресло полотенцами. Пендель нагнулся и перевернул Мики, и Ана вовремя успела добежать до туалета, где принялась блевать, не закрыв дверь и смешно отведя правую руку с растопыренными пальцами, словно показывая, что все о'кей. Пока она занималась этим делом, Пендель наклонился к Мики, снова вспомнил Паука и попробовал сделать другу искусственное дыхание, хоть и понимал, что, сколько ни целуй и ни дыши ему в рот, все равно не оживить, и плевать на перепуганных надзирателей, которые кричали и подначивали Пенделя: давай, давай, ты уж постарайся, сынок! Но по большому счету Паук никогда не был таким другом, как Мики, не был он и первым клиентом Пенделя, ни товарищем по заключению из далеких прошлых времен, ни узником совести при Норьеге, потому что всякую совесть выбили из него давным-давно. Паук никогда не проходил в тюрьме через все круги ада, не был там свежей приманкой для разного рода психопатов, готовых сожрать человека живьем. Паук спятил, потому что привык трахать минимум двух девушек на дню и по три - в воскресенье, и перспектива провести пять лет, не трахнув ни одной, была равносильна для него мучительной голодной смерти. И Паук повесился, и при этом еще обкакался, и висел с высунутым языком, что делало процесс искусственного дыхания еще более затруднительным. В то время как Мики повел себя намного пристойнее, уйдя из жизни, и выглядел гораздо презентабельнее, если не считать черной дырки в голове, не считаться с которой, впрочем, было невозможно. Но тут Мики, товарищ Пенделя и жертва его предательства, вдруг проявил упрямство. Когда Пендель подхватил его под мышки, он нарочно сделался тяжелее, чем был, и Пенделю пришлось применить недюжинную силу, чтобы рывком сдвинуть его с места и одновременно не дать упасть обратно, когда Мики находился в полуприподнятом положении. А затем пришлось немало похлопотать и извести целую кучу самодельных бинтов, чтоб привести его голову в мало-мальски пристойный вид. Но неким непостижимым образом Пендель все же справился с этим и, когда Ана вернулась из ванной, тут же приспособил ее к делу - велел приподнять нос покойника так, чтоб можно было пропустить бинты под ним и над ним и в то же время оставить дырочку, чтоб дышать. Что было занятием столь же бесплодным, как в свое время заставить дышать Паука, делая ему искусственное дыхание, правда, в случае с Мики это было более оправданно. И еще, обматывая бинтами голову друга, Пендель оставил маленькую щелочку для глаза, чтоб Мики мог видеть, потому что Мики, спуская курок, держал этот глаз широко открытым, и смотрел он прямо и строго. Итак, Пендель закончил с перевязкой. А потом с помощью Аны пододвинул кресло, в котором сидел Мики, как можно ближе к входной двери. - Знаешь, у людей в моем родном городе серьезная проблема, - призналась вдруг Ана, проникшись к Пенделю и, видимо, решившись поделиться с ним самым сокровенным. - Их священник "голубой", они его просто ненавидят. А священник из соседнего городка трахает всех девчонок подряд, и они его обожают. В провинциальных городках всегда проблемы. - Она умолкла, чтобы перевести дух, затем продолжила: - А тетя у меня страшно строгая. Она пожаловалась самому епископу, написала письмо, где говорила, что священники, которые трахаются, не соответствуют занимаемому положению. - Ана заразительно расхохоталась. - И знаешь, что ответил ей епископ? "Попробуйте сказать это моей пастве и увидите, что они с вами сделают". Пендель тоже засмеялся. - Похоже, епископ у вас хороший, - заметил он. - А ты мог бы стать священником? - спросила она и игриво подтолкнула его в бок. - Вот мой брат, он жуть до чего религиозный! "Ана, - говорит он мне как-то, - думаю, я стану священником". "Да ты совсем рехнулся, - говорю я ему. - У тебя даже девочки никогда не было". Вот в чем его проблема. Может, он тоже "голубой". - Запрешь после меня дверь, и никому не открывай, пока я не вернусь, - сказал Пендель. - Договорились? - Идет. Запру дверь. - А я постучу условным стуком. Три раза тихо и один громко. Поняла? - Так сразу и не запомнишь. - Ты уж постарайся. И Пендель, чтоб окончательно ободрить и развеселить девушку, развернул ее и заставил полюбоваться их великим совместным достижением: идеально чистые стены, пол и мебель, а вместо мертвого любовника - еще одна жертва несчастного случая, фейерверка в Гуараре, с плотно забинтованной головой и широко открытым глазом, стоически сидящий у дверей в ожидании, когда его старый друг и приятель подгонит к дому внедорожник. Пендель вел машину с черепашьей скоростью через толпу ангелов, и ангелы хлопали по капоту, как по заду лошади, и кричали: "Шевелись, гринго!", и бросали под колеса петарды. И пара каких-то парней запрыгнула на задний бампер и сделала неудачную попытку затащить на капот красавицу принцессу, но та испугалась, что испачкает свою нарядную белую юбку, да и Пендель ее не поощрял, поскольку у него не было времени подвозить красавиц. Но в целом путешествие прошло довольно гладко и дало ему время поразмыслить над своим планом и усовершенствовать его. Ибо кто как не Оснард, обучая шпионскому ремеслу, вбивал ему в голову, что время, потраченное на подготовку, всегда окупится. И что страшно важно научиться глядеть на операцию как бы глазами всех ее участников и задавать себе такие, к примеру, вопросы: Что делает он?что делает она?Кула отправится каждый из них, когда все закончится? Ну и так далее, в том же духе. Он постучал в дверь - три раза тихо и один громко, но никто не ответил. Тогда он постучал еще раз, и услышал веселый возглас "Входите!". И Ана приоткрыла дверь, не полностью, потому что мешало кресло с Мики. И он в свете с улицы увидел, что она причесалась и надела чистую блузку, открывавшую плечи, как у других ангелов, и что двери на веранду распахнуты настежь, и в них врывается запах кордита, а запаха крови и дезинфектантов больше нет. - У тебя в спальне письменный стол, - сказал он ей. - Ну и что? - Посмотри, найдется ли там чистый листок бумаги. И еще карандаш или ручка. Напиши крупными буквами "Скорая помощь", чтоб можно было вставить под ветровое стекло. - Ты хочешь притвориться, что ты "Скорая"?Здорово придумано, ничего не скажешь! И она танцующим шагом удалилась в спальню, а Пендель достал из ящика пистолет Мики и сунул его в карман брюк. Он ничего не смыслил в огнестрельном оружии, а этот пистолет хоть и казался с виду небольшим, но назначение свое вполне оправдывал - об этом свидетельствовала дырка в черепе Мики. Затем, после недолгих размышлений, он снова полез в ящик кухонного буфета, достал нож с зубчатым лезвием и, прежде чем спрятать и его, завернул в бумажное полотенце. Ана вернулась донельзя довольная собой: она нашла детский альбом для рисования и цветные карандаши. Единственная проблема заключалась в том, что она в спешке забыла приписать последнюю букву к слову "ПОМОЩЬ". Но все равно, знак получился яркий и понятный, и Пендель взял у нее листок, спустился вниз к внедорожнику, заложил за ветровое стекло и еще включил аварийную мигалку, чтоб люди, столпившиеся на улице, расступались бы и давали машине дорогу. Тут на помощь Пенделю пришло чувство юмора. Начав подниматься по ступенькам, он обернулся к зевакам, улыбнулся им всем и молитвенным жестом сложил руки, словно призывая их тем самым к терпению. Потом поднял палец, давая понять, чтоб подождали секунду, распахнул дверь и зажег свет в холле, чтоб всем стала видна забинтованная голова Мики и один широко открытый глаз. Тут свистки и улюлюканье стихли. - Сейчас я его подниму, а ты накинь ему на плечи пиджак, - сказал он Ане. - Нет, погоди. Не сейчас. Пендель нагнулся, принял позу штангиста, напомнил себе, что он сильный, что он просто убийственно силен и что вся сила сосредоточена у него в бедрах, ягодицах, в мышцах живота и плечах. А также что в прошлом ему не однажды доводилось тащить пьяного Мики домой на спине. Вот и эта ситуация почти ничем не отличалась, разве что Мики не потел, не блевал и не ругался. И не просил отправить его в тюрьму - под тюрьмой подразумевалась жена. Напоминая себе об этом, Пендель подхватил Мики под мышки и рывком поставил на ноги, но должной силы в бедрах, ягодицах и прочем не оказалось, к тому же ночь выдалась жаркая и влажная, и тело просто не успело закоченеть, что значительно осложняло ситуацию. Пендель едва не надорвался, помогая своему другу переступить через порог, а затем, держась одной рукой за перила и используя всю силу, которой наградил его господь, свел вниз, к внедорожнику, преодолев четыре ступеньки. Теперь голова Мики покоилась у него на плече, и он отчетливо ощущал просачивающийся через бинты ржавый запах крови. Ана накинула на плечи Мики пиджак, и теперь Пендель не совсем понимал, зачем заставил ее сделать это. Правда, пиджак был очень хороший и ему была невыносима сама мысль о том, что Ана может отдать его первому встречному нищему. Ему хотелось, чтоб пиджак сыграл свою роль в славе Мики, потому что идем мы сей час, Мики - уф, третья ступенька! - идешь ты сейчас к своей славе. И должен выглядеть соответствующе, первым на деревне парнем, самым красивым и нарядным героем, которого когда-либо видели девушки. - Беги вперед, открой дверь машины! - крикнул он Ане. При этом Мики в свойственной ему непредсказуемой манере и упрямстве чуть не испортил все дело - качнулся вперед и едва не слетел с нижней ступеньки. Но Пендель мог и не волноваться. Внизу уже поджидали двое парней с протянутыми руками, Ана успела приспособить их к делу. Ана принадлежала к тому разряду девушек, которым всегда, чисто автоматически, удавалось приспособить к делу любого мужчину. - Эй, вы, поаккуратней! - строго приказала она им. - Он, должно быть, вырубился. - Да у него глаза открыты, - заметил один парнишка. Это был классический пример заблуждения, основанного на том, что если видишь один открытый глаз, стало быть, где-то рядом имеется и второй такой же. - Пригни ему голову, - распорядился Пендель. Но это пришлось сделать самому, парни не решились, лишь неуверенно переглядывались. Пендель откинул спинку сиденья, сунул Мики в машину головой вперед, пристегнул ремнем, захлопнул дверцу, поблагодарил парней, взмахом руки поблагодарил водителей машин, что выстроились в ожидании, пока он отъедет, и уселся за руль. - А ты иди на праздник, - сказал он Ане. И тут же спохватился. Теперь он не имел права командовать ею. Она снова принадлежала самой себе, и горько плакала, и твердила, что Мики никогда в жизни не сделал бы ничего такого, что заслуживало бы преследования со стороны полиции. Ехал он медленно, что вполне соответствовало настроению. К тому же Мики, как сказал бы дядя Бенни, заслуживал уважения. Замотанная бинтами голова моталась из стороны в сторону, когда машина подпрыгивала на ухабах, и если б не ремень безопасности, удерживающий на месте, Мики давно бы всем телом навалился на Пенделя, что прежде случалось в их жизни частенько. Руководствуясь указателями, Пендель вел машину по направлению к больнице, включив мигалку и сидя за рулем подчеркнуто прямо, как всегда сидели водители "Скорых", проносившихся по Лиман-стрит. "Так, теперь скажи, кто ты?" - спрашивал Оснард на занятиях, проверяя, насколько хорошо Пендель усвоил свою легенду. "Я врач, гринго, приписан к местной больнице, вот кто я, - отвечал он. - И в машине у меня серьезный больной, состояние критическое, так что не мешайте мне, пожалуйста, не отвлекайте от дороги". На контрольно-пропускных пунктах полицейские расступались и пропускали его. Один офицер даже остановил поток встречных машин, из уважения к пострадавшему. Но сей жест оказался бесполезным, поскольку Пендель проигнорировал поворот к больнице и продолжал ехать прямо на север по той же дороге, какой добирался сюда. Назад, через Читре, где креветки откладывали яйца в стволы мангровых деревьев, через Саригуа, где росли маленькие ночные проститутки-орхидеи. На подъезде к Гуараре движение было довольно интенсивным, теперь же машин почти не попадалось. Они были совсем одни, не считая чистого неба и молодого месяца, лишь Мики и он. На повороте к Саригуа он заметил бегущую по дороге чернокожую женщину. Она была без туфель, а на лице ее застыл неописуемый ужас. Она умоляла подвезти, и Пендель, отказав ей, почувствовал себя распоследним подлецом на свете. Но шпионы, находящиеся на ответственном задании, не подвозят никого, в том числе и женщин, что он уже доказал в Гуараре. Пендель продолжал ехать дальше, дорога начала подниматься в гору, а впереди, между холмами, возник белесый просвет. Он знал здесь каждый уголок. Мики, как и Пендель, тоже любил море. Нет, действительно, если вдуматься, море всегда оказывало на него успокаивающее действие. Наверное, поэтому жизнь его в Панаме протекала так мирно и ладно, вплоть до появления Оснарда. "Гарри, мальчик, ты можешь выбрать свой Гонконг, Лондон или там Гамбург, лично мне без разницы, - говорил дядя Бенни во время одного из визитов в тюрьму. А потом ткнул пальцем в перешеек в карманном атласе "Филипса". - Но скажи, где еще в мире можно сесть на одиннадцатый автобус и увидеть Великую китайскую стену с одной стороны, а Эйфелеву башню с другой?" Из окна своей камеры Пендель ни того, ни другого не видел. Видел лишь по обе стороны от себя два моря разных оттенков синего, видел, что побег возможен и путь свободен в обоих направлениях. Посреди дороги, низко опустив голову, стояла корова. Пендель резко затормозил. Мики швырнуло вперед, ремень безопасности впился в горло. Пендель снял ремень и позволил телу сползти на пол. Я хочу поговорить с тобой, Мики. Хочу попросить у тебя прощения. Корова неуклюже ускакала в сторону и освободила ему путь. Зеленый дорожный указатель свидетельствовал о том, что он приближается к заповеднику. Пендель вспомнил, что некогда здесь находилось поселение древних племен. И еще что здесь есть высокие дюны и белые скалы, которые, как сказала Ханна, образовались из выброшенных на берег морских раковин. И еще здесь был пляж. Дорога превратилась в тропинку, тропинка, как древнеримская дорога, была окаймлена с обеих сторон высоким кустарником, стоявшим точно непроницаемая стена. Временами ветви смыкались над головой, словно руки в молитве. А иногда расступались, и он видел необыкновенно ясное, тихое небо, какое бывает только над морем во время полного штиля. Молодой месяц силился стать больше, и это ему почти удавалось. Вокруг его заостренных кончиков вилась девственно-белая туманная дымка. Звезд было так много, что небо казалось усыпанным пудрой. Тропинка кончилась, но он продолжал ехать. Все же замечательная это штука, внедорожник. По обе стороны, словно солдаты, вставали огромные кактусы. Стой! Выходи! Руки на крышу! Документы! Он ехал дальше, точно заручившись их поддержкой, и никто его не останавливал. Потом вдруг подумал о следах от покрышек. По ним они могут выследить его машину. Но как? Проверить покрышки всех внедорожников в Панаме? Потом подумал о следах. Туфли. Они могут найти меня по следам от туфель. Интересно, как? Затем он вспомнил двух преследовавших его полицейских на мотоцикле. Вспомнил Марту. Они сказали, что ты шпион. И еще сказали, что Мики тоже шпион. И я тоже. Вспомнил Медведя. Вспомнил глаза Луизы, слишком испуганные, чтоб задать один-единственный вопрос: Гарри, ты сошел с ума? Да нормальные люди на самом деле куда более сумасшедшие, чем нам кажется. А сумасшедшие намного нормальнее, чем принято думать. Он медленно притормозил и оглядел землю вокруг. Ему нужна потверже. Твердая, как железо. Похоже, он нашел, что искал. Белая пористая скала, она напоминала безжизненный коралл, на ней за миллионы лет не осталось ни одного отпечатка. Он вылез из машины, оставив фары включенными, и двинулся к багажнику, где на всякий пожарный случай держал трос. Долго искал кухонный нож и страшно разволновался, а затем вдруг вспомнил, что сунул его в карман пиджака Мики. Отрезал от троса фута четыре, вернулся к машине, отворил дверь с той стороны, где находился Мики, вытащил его и бережно опустил на землю лицом вниз. Но зад у него на сей раз не торчал, потому что путешествие его изменило, он стал более покладистым и предпочитал скорее лежать на боку, чем на животе. Пендель завернул руки Мики за спину и начал связывать запястья вместе: двойным морским узлом. И думал, видимо, в силу того, что был удручающе нормален, лишь о вещах практических. К примеру, пиджак. Что делать с пиджаком? Он принес его из машины и накинул на спину Мики, пусть выглядит так, будто он был на нем с самого начала. Затем достал из кармана пистолет, удостоверился в свете фар, что спусковой крючок не стоит на предохранителе, что было вполне естественно, потому как Мики оставил его именно в таком виде, и поставил на предохранитель. Ведь не мог же человек, снесший себе чуть ли не полчерепа, позаботиться об этом. Затем он отогнал машину на небольшое расстояние, чтобы свет фар больше не падал на Мики, поскольку для того, что он собирался сделать, такое яркое освещение вовсе не требовалось. Хотелось придать церемонии более интимный характер, Мики заслуживал этого, и еще - некой природной святости. Пусть даже она носила примитивный, даже, можно сказать, первобытный характер, здесь, в центре древнейшего индейского поселения, насчитывающего одиннадцать тысяч лет, где экскурсанты до сих пор находили наконечники для стрел и кремневые ножи, и Луиза разрешила собирать детям все это, а потом вдруг велела положить обратно, на место. "Если каждый будет приходить и брать, что останется здесь, в пустыне, созданной мангровыми зарослями и человеком, такой просоленной, что сама земля здесь была мертвой?.." Отогнав машину, он вернулся к телу, опустился рядом с ним на колени и начал бережно разматывать и снимать бинты. И вновь увидел лицо Мики. Оно выглядело примерно так же, как на кухонном полу, разве что казалось немного старше, чище, строже. В общем, по мнению Пенделя, выглядело более героическим. Мики, мальчик, твое лицо останется пока здесь, в пустыне. Пока не настанет час, и под торжественные залпы орудий не будет перенесено в президентский дворец. Но случится это, когда Панама освободится от всего, что ты всей душой ненавидел. Так от чистого сердца говорил Пендель Мики. И еще мне страшно жаль, Мики, что ты встретил меня, потому что со мной лучше не встречаться. Ему хотелось сказать что-нибудь вслух, но не получалось. И вот, в последний раз оглядевшись и убедившись, что вроде бы никто не возражает, он прицелился и произвел два выстрела, с любовью и печалью в сердце. Так стреляет человек в безнадежно больное животное, чтоб облегчить его муки. Один выстрел - чуть ниже левой лопатки, второй - чуть ниже правой. Отравление свинцом, Энди, - подумал он, вспомнив обед с Оснардом в клубе "Юнион". - Три контрольных выстрела профессионала. Один в голову, два в сердце, и все, что осталось от человека, можно видеть на первых страницах газет. Производя первый выстрел, он подумал: это тебе, Мики. А при втором: а вот этот - мой. Третий Мики за него уже исполнил, так что какое-то время Пендель просто стоял с пистолетом в опущенной руке и слушал море и молчание оппозиции Мики. Затем снял с Мики пиджак, и вернулся к машине, и, проехав ярдов двадцать, выбросил пиджак из окна, как поступил бы любой профессиональный киллер, вдруг, к своему раздражению обнаруживший, что, догнав свою жертву, застрелив ее, избавившись от трупа в уединенном месте, он оставил в машине пиджак убитого, будь он трижды проклят. Тот самый, который был на нем, когда я его пристрелил, а потому надо срочно избавиться и от пиджака тоже. Вернувшись в Читре, он долго ездил по безлюдным улицам в поисках телефона-автомата, не занятого пьяницами или любовниками. Он хотел, чтоб его друг Энди узнал первым. Глава 23 Загадочное уменьшение штата британского посольства в Панаме в дни, предшествующие операции под кодовым названием "Безопасный проход", вызвало в Британии, а также в средствах массовой информации небольшую бурю. И стало предлогом для более широких дебатов о закулисной роли Британии в американском вторжении. Мнение латиноамериканцев было единым. "МАРИОНЕТКИ ЯНКИ!" - кричал заголовок в доблестной панамской газете "Ла Пренса", а ниже красовался годичной давности снимок, на котором посол Молтби заискивающе пожимал руку американскому генералу, командующему Южной группировкой войск на каком-то давно забытом всеми приеме. В Англии же мнения сначала разделились довольно предсказуемым образом. В то время как пресса, принадлежавшая Хэтри, описывала этот великий исход дипломатов, как "блестяще задуманную и организованную операцию в духе лучших традиций Большой Игры", а также намекала на "некий тайный подтекст, о котором мы никогда не узнаем", ее конкуренты во весь голос вопили: "ТРУСЫ!" И обвиняли правительство в тайном сговоре с худшими представителями американских крайне правых, использующих "особую уязвимость" президента в этот предвыборный год, в нагнетании антияпонской истерии, в поощрении американских колониальных амбиций за счет Британии и ее связей со всей остальной Европой. И виной, и первопричиной всему этому безобразию назывался окончательно дискредитировавший себя в предвыборной гонке британский премьер-министр, апеллирующий к самым позорным чертам в британском национальном характере. И если на первых страницах изданий Хэтри красовались цветные снимки премьер-министра с подписями типа: "СКРОМНЫЙ БРИТАНСКИЙ ЛЕВ СНОВА ПОКАЗЫВАЕТ ЗУБЫ", то их конкуренты бросали вызов "глупым имперским фантазиям Британии" под двойным лозунгом: "ФАКТЫ И ЗАБЛУЖДЕНИЯ", а также - "ВСЯ ОСТАЛЬНАЯ ЕВРОПА КРАСНЕЕТ ОТ СТЫДА". И сравнивали "сфабрикованные обвинения против панамского и японского правительств" с предательскими и подлыми ухищрениями прессы Херста, стремившейся заранее оправдать агрессивную американскую позицию в испано-американской войне. Но какова же в действительности была роль Британии? "Каким образом, - цитируя передовую в "Тайме", озаглавленную "НЕТ ПРОТИВОРЕЧИЙ", - сумела Британия влезть всеми четырьмя ногами в американское корыто?" И тут снова все взгляды дружно обращались к британскому посольству в Панаме и его взаимоотношениям или подозрительным отрицаниям таковых с бывшим студентом Оскфорда, жертвой режима Норьеги и известным отпрыском политического истеблишмента Панамы Мики Абраксасом. Его "изуродованное" тело было обнаружено на пустыре, неподалеку от городка под названием Парита, со "следами пыток и издевательств, а также насильственной смерти"; предполагалось, что совершили это преступление бойцы специального подразделения, находившегося в ведении президента. Первой об этой истории поведала пресса Хэтри. Она же сумела раскрутить ее. Сеть телевизионных каналов, принадлежавших тому же Хэтри, раскрутила уже на полную катушку. И вскоре каждая британская газета, вне зависимости от принадлежности и направления, сочла своим долгом опубликовать свою историю об Абраксасе под самыми разнообразными заголовками: "НАШ ЧЕЛОВЕК В ПАНАМЕ", "ОБМЕНИВАЛСЯ ЛИ РУКОПОЖАТИЕМ С КОРОЛЕВОЙ НАШ ТАЙНЫЙ ГЕРОЙ?" и, наконец, "БЫЛ ЛИ ЭТОТ ЖИЗНЕРАДОСТНЫЙ ПЬЯНЧУЖКА БРИТАНСКИМ АГЕНТОМ 007"? В более серьезной и здравой, а потому вызвавшей меньше доверия публикации говорилось, что вдова Абраксаса покинула Панаму уже через несколько часов после обнаружения тела мужа и скрывается сейчас в Майами, под защитой и покровительством некоего Рафаэля Доминго, близкого друга покойного и известного в панамских деловых кругах человека. Поспешно опубликованное опровержение трех панамских патологоанатомов, утверждавших, что Абраксас, страдавший неизлечимой формой алкоголизма, застрелился в припадке депрессии, выпив не менее кварты шотландского виски, доверия не вызвало. Желтая газетенка, принадлежащая все тому же Хэтри, подытожила общественную реакцию: "КОГО ВЫ ХОТИТЕ ОБМАНУТЬ, УВАЖАЕМЫЕ СЕНЬОРЫ?" Последовало также официальное заявление британского поверенного в делах, мистера Саймона Питта, утверждавшего, что "мистер Абраксас не имел ни формальных, ни каких-либо иных связей ни с нашим посольством, ни с другим официальным представительством Британии в Панаме". Особенно абсурдным это заявление показалось после того, как выяснилось, что Абраксас являлся одно время президентом Англо-панаского общества культуры, но срок его пребывания в этой должности был сокращен по "причине слабого здоровья". ПОРТНОЙ ИЗ ПАНАМЫ Некий эксперт по шпионским делам объяснял тайную логику всех этих событий следующим образом: Абраксасу, заподозренному местными разведывательными службами в тайных связях с английской разведкой, было приказано в целях прикрытия разорвать все компрометирующие его отношения с посольством. И лучше всего это можно было сделать, распустив слухи о его "спорах" с посольством, чтоб вывести из-под подозрения севших ему на хвост служб. Наличие каких-либо конфронтации с посольством категорически отрицалось все тем же мистером Питтом. А потому, по всей видимости, Абраксас собственной жизнью заплатил за эту легенду, изобретенную в английских разведывательных кругах. Информированные источники сообщали, что да, действительно, панамские секретные службы проявляли одно время интерес к его деятельности. Теневой министр от оппозиции, имевший смелость перефразировать Оскара Уайлда и заявить, что человек, погибший за дело, не обязательно превращает тем самым это дело в стоящее, получил должный отпор в желтой прессе. А одна из газетенок Хэтри даже обещала раскрыть читателям некие совершенно шокирующие факты неудачной сексуальной жизни этого человека. Затем одним прекрасным днем в центре внимания оказалась новая статейка под названием "ПАНАМСКИЙ СЧЕТ В ТРИ ОЧКА", повествующая о трех британских дипломатах, которые, по словам журналиста, "улизнули со всем своим добром, женщинами и прочим из посольства как раз накануне жестокой воздушной атаки США". Тот факт, что на самом деле их было четверо и одним из них являлась женщина, во внимание принят не был, не хотелось портить удачный заголовок. Безуспешные попытки представителя Министерства иностранных дел как-то оправдать их отъезд были встречены насмешками. "Мистер Эндрю Оснард вовсе не являлся служащим Министерства иностранных дел. Он был временно нанят для проведения экспертизы по вопросам, связанным с эксплуатацией Панамского канала, как высококвалифицированный специалист". Пресса просто захлебывалась от восторга, повествуя о его высокой квалификации: Итон, собачьи бега, картинг в Омане. Вопрос.: Почему мистер Оснард покинул Панаму в такой спешке? Ответ.: Истекли сроки пребывания мистера Оснарда в стране. В.: Это потому, что срок пребывания Мики Абраксаса на этой земле тоже подошел к концу? О.: Без комментариев. В.: Оснард шпион? О.: Без комментариев. В.: Где сейчас Оснард? О: Нам неизвестно местонахождение мистера Оснарда. Бедная женщина. На следующий день пресса была счастлива просветить ее на эту тему, напечатав снимок Оснарда, катающегося без всяких комментариев по горным склонам Давоса в компании какой-то светской красотки вдвое моложе его. "Посол Молтби был вызван в Лондон для консультаций незадолго до того, как началась операция под кодовым названием "Свободный проход". Совпадение во времени является чисто случайным". В.: Насколько незадолго? О. (после некоторого замешательства): Незадолго. В.: До того, как он исчез, или После? О.: Странный вопрос. В.: Какие отношения были у Молтби с Абраксасом? О.: Нам ничего не известно о каких-либо отношениях. В.: Не кажется ли вам, что назначение в Панаму не соответствовало высокому интеллектуальному уровню и опыту Молтби? О: Мы глубоко уважаем республику Панаму. И считаем, что Молтби вполне соответствовал занимаемому там посту. В.: Где он сейчас? О.: Посол Молтби взял долгосрочный отпуск для улаживания личных дел. В.: Нельзя ли уточнить, каких именно? О.: Мне нечего добавить. Личных. В.: Но каких именно личных? О.: Насколько нам известно, посол Молтби вступил во владение наследством и, возможно, подумывает о новой карьере. Ведь он выдающийся ученый. В.: Вы что же, хотите тем самым сказать, что он уволен? О.: Ничего подобного. В.: Что с ним таким образом рассчитались? О.: Спасибо, что приняли участие в нашей пресс-конференции. Обнаруженная у себя дома, в Уимблдоне, миссис Молтби, признанная местная чемпионка по боулингу, поступила весьма мудро, отказавшись давать какие-либо комментарии о местонахождении мужа: "Нет, нет. Уходите, вы все, и немедленно! Из меня вам ничего не вытянуть. Я вас давно раскусила. Все вы подлецы и пиявки, вечно сочиняете всякие небылицы. Мы уже имели с вами дело на Бермудах, когда приезжала королева. Нет, не слышала от него ни слова. И думаю, что не услышу. Он живет своей собственной жизнью, и она не имеет никакого отношения к моей. О, нет, полагаю, что рано или поздно он все же позвонит. Если, конечно, вспомнит номер телефона и под рукой найдется монетка. Вот и все, больше мне нечего вам сказать. Шпион? Ну, знаете, это просто смешно! Думаете, я бы не знала? Абраксас? Первый раз слышу. Похоже на название оздоровительного клуба. Да, видела. Тот негодяй, который облевал меня с ног до головы на приеме в честь дня рождения королевы. Чудовищный тип! Что вы имеете в виду, какая еще романтическая связь? Глупости! Вы что, не видели их фотографий? Ей двадцать четыре, ему сорок семь, как говорится, комментарии излишни!" "ДА Я ВЫЦАРАПАЮ ЭТОЙ СУКИНОЙ ДОЧЕРИ ГЛАЗА! - ОБЕЩАЕТ РАЗГНЕВАННАЯ СУПРУГА ПОСЛАННИКА". Один неустрашимый репортер уверял, что выследил парочку в Бали. Другой известный своими секретными источниками журналист поселил влюбленных в роскошном особняке в Монтане, который ЦРУ предоставляло в распоряжение самых ценных своих "помощников", заслуживших особую благодарность. "Мисс Франческа Дин, работавшая в посольстве в Панаме, уволилась из Министерства иностранных дел по советвенному желанию. Она проявила себя как талантливый и ценный сотрудник, и мы очень сожалеем о ее решении, принятом по чисто личным мотивам". В.: Те же основания, что и у Молтби? О. (тот же отвечающий, изрядно обескровленный, но несгибаемый): Пас. В.: Это надо понимать: без комментариев? О.: Это надо понимать как пас. Никаких комментариев. Какая разница? Нельзя ли оставить эту тему и перейти к чему-то более серьезному? (Латиноамериканская журналистка через своего переводчика): В.: Скажите, Франческа Дин была любовницей Мики Абраксаса? О.: О чем это вы? В.: Многие в Панаме говорят, что именно она разрушила брак Абраксаса. В.: Не нахожу нужным комментировать то, что многие люди говорят в Панаме. В.: Многие в Панаме также говорят, что Стормонт, Молтби, Дин и Оснард были кадровыми британскими террористами, получившими задание от ЦРУ внедриться в демократическое правительство Панамы и разрушить его изнутри! О.: Скажите, эта женщина аккредитована? Кто-нибудь прежде ее здесь видел? Нет уж, позвольте! Будьте любезны, покажите свои документы нашему охраннику! Дело Найджела Стормонта вызвало гораздо меньше шума. "ПОВЕСА ИЗ МИНИСТЕРСТВА ОКОНЧАТЕЛЬНО РАЗГУЛЯЛСЯ", а далее шел пересказ уже известной любовной истории с бывшей женой коллеги, когда оба они работали в британском посольстве в Мадриде. Но эти публикации промелькнули лишь в нескольких номерах. Некоторое оживление внесло лишь сообщение о том, что Пэдди Стормонт попала в швейцарскую раковую клинику, но сам Стормонт сумел положить конец дальнейшим спекуляциям на эту тему. Шли дни, и постепенно о Стормонте начали забывать как о слишком незначительном игроке в загадочном и масштабном британском заговоре, который, по словам самого высокооплачиваемого писаки Хэтри, "помог Америке спасти шкуру и доказал, что Британия под руководством тори вполне способна стать желанным и полезным партнером старого Атлантического альянса, как ни старались бы отмахнуться от нее так называемые европейские партнеры". Минимальное и чисто символическое участие военных сил Британии во вторжении, оставшееся незамеченным за пределами Соединенного Королевства, стало поводом для объединения внутри страны. Во всех главных соборах страны вывесили флаг Святого Георгия (30), а школьникам, которые далеко не все являлись заядлыми прогульщиками, предоставили однодневные каникулы. Что же касается Пенделя, то не было в стране ни одной патриотически ориентированной газеты, ни единого телеканала, где бы хоть раз упоминалось его имя. Что ж, такова судьба секретных агентов, повсюду и везде. Глава 24 Выла ночь, и они снова отдали Панаму на разграбление, поджигали ее башни и лачуги, пугали животных, детей и женщин артиллерийским огнем, резали мужчин на улицах, и к утру все это закончилось. Пендель стоял на балконе, он простоял там почти всю ночь, смотрел, но не думал, слушал, но ничего не чувствовал, корил себя, но не унижался, старался искупить вину, говорил, не шевеля губами, как некогда изливал свою душу дядя Бенни, бормочущий в пустую пивную кружку слово за словом: Наша власть и сила не знает пределов, и, однако же, мы не можем найти еду для умирающего с голоду ребенка и приют для бездомного... Наши знания безграничны, и мы создали оружие, способное уничтожить всех нас... Мы живем на краю бездны, которая царит в нашей душе, и нам страшно заглянуть в эту темноту... Мы убивали, разрушали, подкупали, мы делали ошибки и предавали самих себя. Из глубины дома что-то кричала Луиза, но Пендель не шелохнулся. Он прислушивался к возмущенному писку летучих мышей, встревоженно круживших над его головой в темноте. Ему нравились летучие мыши, а Луиза их просто ненавидела; и ему всегда становилось страшно, когда люди ненавидят без всякой на то причины, потому что никогда не знаешь, чем это может кончиться. Летучая мышь безобразна, а потому я ее ненавижу. Ты урод, а потому я должен убить тебя. "Красота, - решил он, - это почти всегда обман, пусть даже в силу своего ремесла я отчасти являюсь ее создателем". Может, именно поэтому он всегда считал уродство Марты свидетельством доброты. - Иди в дом! - верещала Луиза. - Иди же сюда, Гарри, сейчас же, богом тебя заклинаю! Ты что, вообразил себя неуязвимым? Конечно, ему хотелось зайти, ведь по природе своей он был человеком сугубо семейным, домашним. Но заклинания именем господа бога на Пенделя сегодня не действовали, да и неуязвимым он себя вовсе не считал. Совсем напротив. Он считал себя сильно пострадавшим и брошенным при этом на произвол судьбы. Что же касается господа бога - он не оправдал его надежд, не сумел остановить то, что сам же начал. Так что, вместо того чтобы зайти в дом, Пендель предпочел остаться на балконе, подальше от укоризненных взглядов, всепонимающих улыбок детей и ворчания жены. Он остался наедине с воспоминаниями о самоубийстве Мики и с пронзительными криками соседских кошек, носившихся по его лужайке. Три из них были табби (31), а одна - ярко-рыжая, и теперь под ослепительными вспышками огня они сохраняли свою природную окраску и вовсе не казались черными, как положено выглядеть кошкам ночью. Были также и другие вещи, интересовавшие Пенделя в этом убийственном шуме и грохоте. К примеру, то, что миссис Костелло, их соседка из дома двенадцать, продолжала как ни в чем не бывало играть на пианино дяди Бенни, как поступил бы и сам Пендель, умей он играть на этом инструменте и унаследуй он дядино пианино. Уметь выводить определенную мелодию, когда ты напуган сверх всякой меры, - это свидетельствовало о незаурядном хладнокровии. И ее умение сконцентрироваться было просто поразительно. Даже издали ему было видно, как соседка сидела, закрыв глаза и мелко, точно кролик, шевеля губами, а ее пальцы так и порхали по клавишам. В точности так же поступал и дядя Бенни, а тетя Рут складывала руки за спиной, сильно выпячивала грудь и пела. Потом в поле его зрения попал любимый "Мерседес" семейства Мендозы из дома под номером семь. Машина цвета "голубой металлик" катила вниз по склону холма. Видимо, Пит Мендоза был так счастлив оказаться дома до начала атаки, что в спешке забыл поставить машину на ручник, и вот теперь она решила удрать от своих хозяев. Я вырвалась, гордо говорил весь ее вид. Они оставили дверцу клетки открытой. Теперь только вперед и вперед. И она неуклонно двигалась вперед, сперва немного тяжеловато и неуклюже, прямо как Мики. И, судя по всему, в точности как Мики, надеясь на случайное столкновение, могущее перевернуть всю его жизнь, она постепенно набирала скорость, перешла от шага в галоп. И одному создателю было известно, где мог окончиться ее путь, с какой именно скоростью, какой непоправимый ущерб могла причинить, она прежде чем ей удастся остановиться. "А возможно, - подумал Пендель, - это чудачество было запрограммировано в ней с самого начала немецким инженером, и подобное движение было неизбежным, как скольжение детской коляски вниз по лестнице в русском фильме, название которого напрочь вылетело из головы (32)". Все эти пустяковые детали почему-то казались Пенделю страшно важными. Подобно миссис Костелло, он решил сосредоточиться именно на них, в то время как разрывы снарядов на холме Анкон и ревущие над головой вертолеты, выпускающие трассирующие очереди, казались знакомыми и неинтересными, частью обычной повседневной реальности. Как в свое время показался повседневной реальностью и поджог, совершенный бедным мальчишкой подмастерьем, в угоду своим друзьям и доброжелателям - только и оставалось, что наблюдать, как весь мир тонет в дыму. И все, что некогда было тебе так дорого, теперь ничего не значило, и от него можно было отмахнуться с легкомысленной легкостью. Нет, ваша честь, я не начинал эту войну. Да, ваша честь, я допускаю, что написал эту торжественную песнь. Но позвольте при всем к вам уважении заметить, что далеко не каждый написавший подобную песнь, обязательно начинает войну. - Я не понимаю, Гарри, зачем ты торчишь на балконе, когда вся семья просто умоляет, чтобы ты был с нами. Нет, Гарри, никаких "через минутку"! Сейчас же. Немедленно!'Мы хотим, чтобы ты вошел в дом и защитил нас. О, Лу, о, господи, я так хочу, нет, правда, страшно хочу быть сейчас с вами. Но только для этого прежде надо оставить позади ложь. А я, положа руку на сердце, честное слово, до сих пор не понимаю, в чем заключается правда. Где она, эта правда? И я должен остаться, и в то же время понимаю, что надо идти, и я совсем запутался. Никакого предупреждения не было, но разве Панаму когда-либо о чем-то предупреждали? Будь самим собой, знай свое маленькое дело и место. Помни, что это не страна, а канал. Кроме того, необходимость в подобных предупреждениях сильно преувеличена. Разве удравший голубой "Мерседес", он же детская коляска без младенца внутри, станет о чем-то предупреждать, прежде чем преодолеет последние несколько ступенек дороги и врежется в толпу беженцев? Конечно, не станет. Разве футбольный стадион предупреждает о чем-то, прежде чем обрушиться и погубить сотни болельщиков? Разве убийца предупреждает заранее жертву о своих намерениях, чтобы полиция могла заявиться к нему и спросить: не ты ли, часом, английский шпион и не хочешь ли провести пару недель в компании с несколькими головорезами в лучшей кутузке Панамы? А всякие специфические предупреждения типа "Мы собираемся вас бомбить", "Мы собираемся вас предать" - разве они кого-то встревожат? Предупреждения никогда не помогали и не могли помочь бедным, потому что те все равно не в силах защититься. Вот разве что Мики смог. А богатым не нужны предупреждения, поскольку в ходе предыдущих захватов Панамы выяснилось, что богатые все равно ничем не рискуют. Именно это всегда говорил Мики, как в трезвом, так и в пьяном виде. Итак, никакого предупреждения не было, и вертолеты прилетели со стороны моря, как обычно, но только на этот раз не встретили никакого сопротивления, поскольку никакой армии просто не было, а потому Эль Чорилло благоразумно предпочел сдаться сразу, еще до того, как над ним появились самолеты. Той же линии поведения, несомненно, придерживался и Мики, решивший заблаговременно сдаться, пусть даже результат и оказался столь плачевен. Пал также целый квартал домов с квартирами, как у Марты, и это снова напомнило ему о Мики, лежащем на полу лицом вниз. В начальной школе случился пожар, но там все выходило так, будто бы они сами себя подожгли. В стене дома для престарелых пробило дыру размером с голову Мики. И половина его обитателей оказалась на улице, так что они вполне могли бы принимать посильное участие в тушении пожаров. Примерно в том же ключе развивались события и в Гуараре, иными словами, люди просто игнорировали то, что происходит. Но большая часть людей приняла благоразумное решение бежать - еще до того, как выяснилось, от чего именно надо убегать, прямо как на учебной пожарной тренировке. И кричать - еще до того, как получили ранения. И все это, как заметил Пендель, игнорируя истерические выкрики Луизы, имело место еще до того, как первая ударная волна достигла его балкона в Бетанье, до того, как от первых взрывов заходил ходуном шкаф для щеток и веников под лестницей, где спряталась Луиза с ребятишками. - Папа! - на сей раз то был голос Марка. - Пап, иди домой! Пожалуйста, ну, пожалуйста! - Папа, папочка! - на этот раз Ханна. - Я люблю тебя! Нет, Ханна. Нет, Марк. О любви как-нибудь в другой раз, уж пожалуйста. И нет, я никак не могу войти в дом. Когда человек поджигает весь мир, убивает своего лучшего друга, и отсылает свою не любовницу в Майами, чтоб уберечь от пристального внимания полиции, хотя с самого начала по выражению ее глаз понимает, что никуда она, конечно, не поедет, такой человек не может быть надежным защитником своих родных и любимых. - Они все учли и разработали, Гарри. Удары будут исключительно точечными. Задействованы высочайшие технологии. Это новое оружие способно выбрать цель, отдельно взятое окно, с расстояния во многие мили. Мирных жителей больше не бомбят. Так что, будьте любезны, разойдитесь по домам и не высовывайтесь. Но Пендель, как ему ни хотелось этого, просто не мог зайти в дом, ноги онемели. Только теперь он заметил эту странную закономерность: всякий раз, стоило ему устроить пожар или убить друга, отказывали ноги. А над Эль Чорилло тем временем разгоралось алое зарево, и над заревом виднелись клубы черного дыма. Впрочем, так же, как кошки этой ночью, дым не весь был черным, снизу он был отмечен красноватыми отблесками, а наверху отливал серебром от магниевых вспышек в небе. И Пендель был просто не в силах оторвать глаз от этого зарева, а ног - от пола, ни на дюйм. Он смотрел и думал о Мики. - Хотелось бы знать, Гарри, куда ты идешь? Мне тоже хотелось бы. Вопрос показался странным, и только тут он спохватился, что действительно идет. Вот только не к Луизе или детям, напротив, он удаляется от них, все дальше и дальше, прочь от своего позора. Торопливо спускается по склону холма, по той же дороге, по которой вдруг пришел в движение и скатился сам по себе "Мерседес"-коляска соседа, хоть и чувствовал всем телом, особенно затылком, как тянет его обернуться, взбежать вверх по холму и обнять детей и жену. - Я люблю тебя, Гарри. Что бы ты там ни натворил. Я поступила даже хуже, Гарри. И мне все равно, кто ты, что ты и что натворил, ради кого или чего. Пожалуйста, Гарри, останься! Он продолжал шагать длинным и быстрым шагом. Подошвы туфель жгло, и он слегка вздрагивал от этого, даже смешно так подпрыгивал, и чем дальше уходил вниз по склону холма, чем меньше становился, тем труднее, и труднее, и труднее было обернуться назад. Скольжение вниз по холму - в этом всегда кроется такой соблазн. И вся дорога в твоем распоряжении, потому что обычно во время вторжения люди предпочитали оставаться дома, сидеть и названивать своим друзьям. И именно этим они сейчас и занимались, когда он, пробегая мимо, заглядывал в освещенные окна. И иногда они дозванивались, поскольку их друзья и сами они обитали в районах, еще не затронутых бомбежкой, и линии там повреждены не были. А вот Марта точно не могла никому позвонить. Потому что Марта жила среди других людей, пусть даже в фигуральном смысле обитавших по ту сторону моста, и для них война всегда была серьезным, даже фатальным препятствием нормальному течению жизни. А он все продолжал идти и все хотел обернуться, но не делал этого. С головой творилось что-то странное, он очень устал, устал даже думать, и искал способ превратить эту усталость в сон, и, возможно, наибольшую пользу тут принесла бы смерть. Ему хотелось ощутить дыхание вечности, постоянства - так бывало, когда голова Марты утыкалась ему в плечо, а грудь ее оказывалась у него в ладони. Но сейчас он чувствовал себя не готовым к общению и предпочитал собственное общество любому другому по той простой причине, что, будучи изолирован от людей, он вызывал меньше хаоса. Именно так сказал ему тогда судья, и это было правдой. И Мики тоже говорил ему это, и это было еще большей правдой. И уж определенно его больше не волновали костюмы - ни свои собственные, ни чьи-то там другие. Линия, форма, стиль, силуэт - все это стало ему глубоко безразлично. Люди должны носить то, что им нравится, а у лучших людей на свете, как он заметил, не было выбора. И большинство из них прекрасно обходилось джинсами и белой рубашкой или же платьем в цветочек, и эти вещи они постоянно стирали и носили всю жизнь. И большинство понятия не имело, что такое стиль. Ну как, к примеру, вот эти люди, пробегавшие сейчас мимо него, люди с окровавленными ногами и широко открытыми ртами. Они кричали "Пожар!", плакали и верещали, как его дети. Выкрикивали "Мики!" и "Ты ублюдок, Пендель!". Он искал среди них Марту, но так и не увидел. Наверное, и Марта тоже решила, что он запятнал себя грязью, что он отвратителен и больше не нужен ей. Он начал искать глазами голубой "Мерседес" Мендозы - вдруг тот решил переметнуться, изменить хозяевам, перейти на сторону обезумевшей от страха толпы, - но машины нигде не было видно. А увидел вместо него пожарный шланг, ампутированный по пояс. Из шланга хлестали потоки черной крови, заливали всю улицу. Пару раз в толпе промелькнул Мики, но даже не кивнул ему, Пенделю, сделал вид, что просто не узнает его. Он продолжал идти все дальше и дальше и вдруг понял, что находится в долине и что эта долина, должно быть, ведет в город. Но когда вы идете пешком по дороге, где прежде каждый день проезжали только на машине, так трудно понять, где находишься, трудно узнавать знакомые места, тем более что сейчас они освещены заревом пожара и тебя все время толкают убегающие от беды люди. Но конечная цель путешествия была ему ясна. Это Мики, это Марта. Это центр оранжевого огненного шара, не спускающего с него зловеще-яркого глаза, приказывающего идти только вперед, говорящего с ним голосами всех его новых и добрых соседей-панамцев, знакомиться с которыми было теперь слишком поздно. И уж определенно в том месте, куда он направлялся, никто и никогда не попросит его улучшить внешний облик жизни, никто не спутает его мечты с пугающей реальностью. ПРИМЕЧАНИЯ (1) Расхожее выражение во Франции начала двадцатого века. Обозначает клубок неразрешимых противоречий. (См. восхитительный роман Дэвида Маккаллоу "Тропинка между морями"). (2) Венцель (1361 - 1419) - король Германии и Священной Римской империи. (3) Кейнут (994? -1035) - король Англии в 1016-1035 гг. (4) Дракен - высовываться (иврит). (5) Киддуш - подставка для семисвечника (иврит). (6) Митцва - погружение в молитву (иврит). (7) Спиричуэл - самобытный музыкальный жанр: религиозные песнопения, сочетающие блюзовые мелодии с африканским стилем "призыв-ответ" и библейским текстом. (8) Аллюзия с пьесой Т. Уильямса "Кошка на раскаленной крыше". (9) Шикса - гулящая девка (иврит). (10) "Африканская королева" - фильм режиссера Хьюстона, 1951 год, получил премию Оскар. (11) Cher collegue - дорогой коллега (фр.). (12) "Дебретт" - ежегодный британский справочник дворянства, издается с 1802 года. (13) Уайтхолл (здесь) - английское правительство или же правительственные учреждения. (14) In vino veritas - истина в вине (лат.). (15) Френдли- дружелюбный, дружеский (англ.). (16) "Чейз Манхэттен" - холдинговая банковская и финансовая корпорация, контролируется домом Рокфеллеров. (17) Даго - презрительное прозвище итальянца, испанца, португальца в Америке. (18) "Энитаим" - в доел, переводе с английского "В любое время". (19) Омерта - сицилийский кодекс чести, запрещающий сообщать о преступлениях, которые могли совершить попавшие под подозрение люди. (20) Национальный трест - организация по охране исторических памятников и достопримечательностей, основана в Англии в 1895 году (21) Катанас - самурайский мечь. (22) Insitu - на месте (лат.). (23) Геволт - гвалт, шум (идиш). (24) Штумм - заряд (идиш). (25) "Фэр-аил" - трикотажное изделие с пестрым рисунком, часто в мавританском стиле, первоначально такие изготовляли на острове Фэр-Айл (Шетландские о-ва). (26) Cherchez la femme - ищите женщину (фр.). (27) Vox populi - глас народа (лат.). (28) Мэйфер - фешенебельный район лондонского Уэст-Энда. (29) "Коннот" - лондонская гостиница и ресторан высшего касса в районе Мэйфер. (30) Флаг Святого Георгия - флаг Англии, представляет собой красный крест на белом фоне, входит в государственный флаг Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии. (31) Табби - окрас шерсти, предполагающий варьирование цвета по всей длине волоса. (32) Имеется в виду фильм С. Эйзенштейна "Броненосец "Потемкин", 1925 г.