нрих Крегер жив? Фон Шнитцлер стоял над Кэнфилдом. - Его унесут. Я приказал еще раз выстрелить, на всякий случай, хотя он мертв. Кончено, - затем тучный фон Шнитцлер что-то приказал по-немецки шоферам в военной форме, столпившимся вокруг Крегера. Несколько человек начали было поднимать безжизненное тело, но их оттеснил блондин с короткой стрижкой. Он один оторвал тело Генриха Крегера от пола и понес его из зала. Другие последовали за ним. - Как она? - Кэнфилд кивнул на Элизабет, сидевшую в кресле. Она смотрела на дверь, через которую вынесли тело человека, который когда-то был ее сыном. Этого здесь никто, кроме Кэнфилда, не знал. - Все в порядке. Теперь она может позвонить! - Ликок пытался говорить спокойно. Кэнфилд поднялся с пола и подошел к Элизабет. Положил руку на ее морщинистую щеку. Он ничем больше не мог ей помочь. Слезы ручьем текли по ее лицу. И тогда Мэтью Кэнфилд услышал шум мощного автомобиля. Фон Шнитцлер сказал, что отдал распоряжение. Но выстрелов слышно не было. В миле от "Фальке-хаус", на Винтертурштрассе, двое мужчин тащили к грузовику чье-то тело. Они не знали, что им теперь делать. Их нанял тот, чье тело они волокли: они должны были остановить автомобиль, едущий к "Фальке-хаус". Он заплатил им загодя, они на этом настаивали. Теперь он был мертв, убит шальной пулей, предназначавшейся для водителя автомобиля. Они тащили тело по каменистому склону к грузовику, кровь изо рта текла на тщательно ухоженные усы. Человек по имени Пул был мертв. ЧАСТЬ III Глава 45 Майор Мэтью Кэнфилд, которому теперь уже было сорок пять, а скоро стукнет и все сорок шесть, лежал на заднем сиденье армейского джипа, упираясь ногами в дверцу. Они въехали в Ойстер-бей, и шофер-сержант с болезненно-желтым лицом прервал тишину: - Подъезжаем, майор. Просыпайтесь. Проснуться. Ничего нет легче. Пот градом катился по его лицу. Сердце бешено стучало. - Спасибо, сержант. Машина катила под горку, в сторону океана. Когда они подъезжали к дому, майора Мэтью Кэнфилда начал бить озноб. Он зажимал запястья, задерживал дыхание, прикусывал кончик языка. Он ничего не мог с собой поделать. Он не мог позволить жалости к самому себе. Не мог из-за Джанет. Он был перед ней в неоплатном долгу. Сержант, улыбаясь, свернул на подъездную аллею, выложенную голубым камнем, и остановился у дорожки, ведущей к парадному подъезду большого коттеджа. Сержант любил ездить в Ойстер-бей вместе со своим шефом. Несмотря на карточную систему, там всегда было много отличной еды, и виски всегда было первоклассное, совсем не такое, к какому привыкли обитатели солдатских казарм. Майор медленно, превозмогая себя, вылез из машины. Сержант было встревожился: неладное что-то с майором. Он надеялся, что из-за этого не придется сразу же возвращаться обратно в Нью-Йорк. - Все в порядке, майор? - Нормально, сержант... Вы не станете возражать, если вам придется переночевать в лодочном сарае? - спрашивая, он не смотрел на сержанта. - Конечно, майор! Даже с удовольствием! - именно там он всегда и ночевал. В лодочном домике имелась домашняя кухня и бездна спиртного. Даже телефон. Но пока что сержант не получил никакого намека, что им можно воспользоваться. Он решил попытать счастья. - Я вам понадоблюсь, майор? Вы не разрешите мне пригласить на огонек парочку друзей? Майор уже шел по дорожке. Он едва слышно бросил через плечо: - Поступайте как хотите, сержант. Главное - не подходите к радиотелефону. Вы поняли? - Слушаюсь, майор! - сержант завел двигатель и покатил к берегу. Мэтью Кэнфилд стоял перед белой дверью с фонарями-"молниями" по обеим сторонам. Его дом. Дом Джанет. Дверь распахнулась. Она стояла на пороге. Седеющие волосы, которые она не собирается подкрашивать. Вздернутый нос. Красивый чувственный рот. Большие, карие, внимательно глядящие глаза. Благородный овал лица. И нежность, нежность и забота. - Я услышала шум мотора. Никто не мчится так к лодочному домику, как Эванс!... Мэтью, Мэтью! Что с тобой, милый! Ты плачешь? Глава 46 Военно-транспортный самолет "Б-29" вырвался из пелены вечерних облаков, заходя на посадку в лиссабонском аэропорту. Из штурманской рубки в салон вышел капрал ВВС. - Пожалуйста, пристегните посадочные ремни! Не курить! Через четыре минуты посадка! - его предупредили, что пассажиры - очень важные птицы и что следует соответственно проявить максимум вежливости, поэтому все произнесенное им прозвучало одновременно и назидательно и как-то ободрительно. Молодой человек, сидевший рядом с Мэтью Кэнфилдом, за весь полет от самого Шеннона проронил всего несколько слов. Пару раз майор пытался объяснить ему, что они идут в обход обычных линий "Люфтваффе" и что для беспокойства нет причин. Эндрю Скарлетт что-то невнятно бормотал ответ и вновь утыкался в журнал. В лиссабонском аэропорту их принял в свои недра бронированный "линкольн" с двумя агентами контрразведки на передних сиденьях. Автомобиль был способен развивать скорость до 120 миль. Им предстояло проехать тридцать две мили до аэродрома в Аленгуэре. В Аленгуэре мужчина и юноша сели на борт низколетнего морского торпедоносца без опознавательных знаков, чтобы лететь дальше, в Берн. Промежуточных посадок не предусматривалось. На протяжении всего маршрута их должны были сопровождать и в случае нужды защищать английский, американский и французский - из сил Свободной Франции - истребители. Из бернского аэропорта в город их доставили на автомобиле швейцарского правительства с эскортом в составе восьми мотоциклистов - один впереди, один сзади и по три справа и слева. Несмотря на Женевское соглашение, все были вооружены. Они ехали в направлении германской границы, к деревушке, расположенной в двадцати милях севернее Берна, - она называлась Кройцлинген. Автомобиль с эскортом подкатил к маленькой гостинице, изолированной от всего остального мира, и мальчик с мужчиной вышли из машины. Водитель отвел машину на стоянку, мотоциклисты исчезли. Мэтью Кэнфилд повел мальчика по ступенькам ко входу. Из гостиницы доносились стоны аккордеона, эхом разносившиеся по какому-то необжитому холлу с высоким потолком, - создавалось впечатление, что посетители здесь не очень-то и желанны. Мэтью Кэнфилд и Эндрю Скарлетт приблизились к стойке. - Пожалуйста, позвоните в комнату номер шесть и сообщите, что прибыл Эйприл Ред. Когда клерк взялся за трубку, мальчик вдруг задрожал. Кэнфилд схватил его за руку и крепко стиснул. Они поднялись по лестнице. Перед дверью, на которой был укреплен железный номерок с цифрой шесть, стояли двое. - Энди, мы здесь, чтобы увидеть того человека. Мы прибыли сюда именно для этого. Ради Джанет, твоей матери. Постарайся помнить это. Мальчик сделал глубокий вдох. - Я постараюсь, папа. Открывай дверь! Боже милостивый! Открывай же дверь! Комната была тускло освещена лампой, стоявшей на низеньком столике. Обстановка - в том стиле, какой швейцарцы считают подходящим для туристов: тяжелые ковры, массивная мебель, кресла и бездна салфеточек. В дальнем углу сидел мужчина, скрытый в тени. Свет косым углом перечеркивал его грудь, но на лицо не попадал. На нем был твидовый пиджак с кожаной отделкой. Он проговорил резким гортанным голосом: - Это вы? - Да. Кэнфилд и Эйприл Ред. Крегер? - Закройте дверь. Майор закрыл дверь и сделал несколько шагов вперед, прикрыв собой мальчика. Свою правую руку он опустил в карман пальто. - Мой револьвер нацелен на вас, Крегер. Я не верю вашим обещаниям. Понятно? - Если угодно, можете приставить его к моей голове... Мне безразлично. Кэнфилд приблизился к фигуре в кресле. Это было жуткое зрелище. Человек был наполовину парализован - вся левая сторона. Он с трудом говорил. Руки бессильно лежали на коленях, пальцы сведены, словно в судороге. Но глаза были живые и пронзительные. Его глаза. Его лицо... Покрытое белыми пятнами после пересадки кожи, коротко остриженные седеющие волосы. Человек заговорил. - То, что вы видите, - результат посещения Севастополя. План "Барбаросса". - Что вы хотели сказать нам, Крегер? - Во-первых, Эйприл Ред... Пусть он подойдет поближе. - Иди сюда, Энди. Ко мне. - Энди! - мужчина в кресле смеялся своим перекошенным ртом. - Не забавно ли! Энди! Иди сюда, Энди! Эндрю Скарлетт подошел к отчиму и стал рядом. Он глядел вниз, на разбитого параличом мужчину в кресле. - Так ты, значит, сын Алстера Скарлетта? - Я сын Мэтью Кэнфилда. Кэнфилд наблюдал за отцом и сыном. Он вдруг почувствовал, будто отгорожен от них какой-то стеной. Два титана - старый и молодой - вот-вот схватятся в поединке. И он им не ровня. - Нет, молодой человек, вы сын Алстера Стюарта Скарлетта, наследник дома Скарлатти! - Я тот, кем хочу быть! У меня нет с вами ничего общего, - молодой человек глубоко вздохнул. Страх постепенно уходил, а на его место, как видел Кэнфилд, заступал спокойный гнев. - Спокойно, Энди. Спокойно. - А почему я должен волноваться? Из-за него?.. Посмотри на него! Он же живой труп... У него даже нет лица. - Замолчи! - сорвавшийся в крик голос Алстера Скарлетта напомнил Кэнфилду о давно минувшем - о зале в Цюрихе. - Замолчи, дурак! - С какой стати?.. Я не знаю вас! Я не хочу вас знать!.. Вы давным-давно сбежали! - юноша указал на Кэнфилда. - Он занял ваше место. И я буду слушать только его. Вы для меня ничто! - Не говори со мной так! Не смей! Кэнфилд резко оборвал его. - Я доставил Эйприла Реда, Крегер! Что вы хотите сообщить? Ради чего мы сюда прибыли? - Сначала он должен понять! - уродливая голова болталась, как на шарнирах. - Его надо заставить понять! - Но что? Что все это для вас значило? Почему вы стали Крегером? Голова перестала болтаться, узкие глаза смотрели змеиным взглядом. Кэнфилд вспомнил, что Джанет рассказывала об этом взгляде. - Потому что Алстер Скарлетт должен был представлять новый порядок, новый мир! Алстер Скарлетт служил его целям, и, когда цель была достигнута, он должен был исчезнуть... Его надо было ликвидировать. - Возможно, была и другая причина? - Какая? - Элизабет. Она все равно помешала бы вам. Так, как остановила вас в Цюрихе. При имени Элизабет Генрих Крегер откашлялся и сплюнул мокроту. Кэнфилда чуть не стошнило. - Старая сука!.. Да, мы совершили ошибку в двадцать шестом. Если честно, я совершил ошибку. Мне следовало просить ее присоединиться к нам... Она бы не отказалась, я знаю. Она хотела того же, что и мы. - Вы ошибаетесь. - Ха! Вы не знали ее! Кэнфилд ответил мягко, тихим голосом. - Я знал ее. Поверьте, она презирала все то, за что вы боролись. Нацист тихо смеялся. - Забавно, очень забавно. Я как-то сказал ей, что она борется за все, что мне ненавистно... - Значит, вы оба были по-своему правы. - Неважно. Она теперь в аду. - Когда она умирала, она думала, что и вы мертвы. И потому она умерла спокойно. - Вы никогда не узнаете, каков был соблазн, особенно когда мы вошли в Париж... Но я ждал, когда мы возьмем Лондон. Я хотел стать возле Уайтхолла и объявить всему миру, что империя Скарлатти рухнула! - Она умерла до того, как вы взяли Париж. - Это не имело значения. - А я считаю, что вы боялись ее мертвую так же, как боялись живую. - Я никого не боялся! Я ничего не боялся! - Генрих Крегер напряг свое бессильное тело. - Тогда почему вы не выполнили угрозу? Дом Скарлатти живет. - Она вам никогда не рассказывала? Старуха всегда умела прикрывать фланги. Она нашла моего единственного врага в третьем рейхе, Геббельса. Она никогда не верила, что там, в Цюрихе, я был убит. Геббельс знал, кто я. После тысяча девятьсот тридцать третьего она запугала нашу верхушку ложью обо мне. А партия была для меня куда важнее, нежели месть. Кэнфилд смотрел на этот полутруп в кресле. Как всегда, Элизабет Скарлатти опередила их. Она оказалась хитрее. - Один последний вопрос. - Какой? - Почему Джанет? Мужчина в кресле с трудом поднял правую руку. - Из-за него! Он - это главное, - он указал на Эндрю Скарлетта. - Но зачем? - Я верю! Я все еще верю! Генрих Крегер был частью нового мира! Нового порядка! Истинной аристократии!.. Со временем и он станет частью этого мира! - Но почему вы выбрали Джанет? Генрих Крегер в изнеможении отмахнулся от вопроса. - Какая разница, кого выбрать? Обыкновенная проститутка. Просто средство для получения того, что мне было нужно. Кэнфилд чувствовал, как в нем поднимается слепая ярость, но опыт и профессионализм позволили ему справиться с ней. Но он не успел перехватить юношу. Эндрю Скарлетт рванулся к креслу и ударил Крегера по лицу. Удар получился сильным и точным. - Мерзавец! Вы мерзавец! - Энди! Назад! - Кэнфилд оттащил мальчика. - Как нехорошо! - глаза Крегера словно плавали в орбитах. - Ведь все это ради тебя! Поэтому я сюда тебя и вызвал! Ты должен знать... Ты поймешь и начнешь сначала! Подумай. Подумай о высшей аристократии, - он дотянулся своей чуть подвижной рукой до внутреннего кармана пиджака и достал листок бумаги. - Они твои. Кэнфилд перехватил бумагу и, не глядя, передал ее Эндрю Скарлетту. - Здесь номера. Много номеров, - недоуменно произнес Энди. Мэтью Кэнфилд знал, что означают номера, но прежде него заговорил Крегер. - Это счета в швейцарских банках, мой сын. Мой единственный сын... На них миллионы! Миллионы! Но есть определенные условия. Условия, которые со временем ты научишься понимать! Когда ты станешь взрослым, ты осознаешь, что эти условия необходимо выполнять! И ты выполнишь их... Потому что власть есть власть и она способна изменить мир. Это единственное, ради чего стоит жить. Юноша смотрел на изуродованную фигуру в кресле. - Мне что же, надлежит поблагодарить вас? - Когда-нибудь ты это сделаешь. Терпение Мэтью Кэнфилда лопнуло. - Все! Эйприл Ред получил свою долю. Теперь моя очередь! Что вы мне передадите? - Для этого надо выйти из дома. Помогите мне подняться. - Никогда! Что там? Ваши молодчики в кожаных пальто? - Никого. Никого, кроме меня. Кэнфилд посмотрел на сидевшую перед ним развалину и поверил. Он помог Генриху Крегеру встать с кресла. - Жди здесь, Энди, я вернусь. Майор Мэтью Кэнфилд помог паралитику спуститься по лестнице. В холле слуга подал костыли. Американский майор и нацист вышли из гостиницы через парадный вход. - Куда мы идем, Крегер? - По-моему, настало время, когда можно называть меня настоящим именем. Меня зовут Скарлетт. Или, если угодно, Скарлатти. Он направлялся вправо от подъездной дорожки. - Для меня вы Генрих Крегер. - А вы знаете, что именно вы, вы один были причиной нашего провала в Цюрихе? Вы отвели стрелки часов на добрых два-три года назад. Какой же вы осел! - Генрих Крегер вновь рассмеялся. - Куда мы идем? - Осталось всего несколько сот ярдов. Можете держать пистолет наготове. Но здесь никого нет. - Что вы собираетесь мне передать? - Не спешите. Вы все получите, - Крегер ковылял к поляне. - А после этого я свободен. Помните. - Договорились. Так что? - Союзники будут довольны! Эйзенхауэр, наверно, вручит вам медаль... Вы увезете с собой полный план фортификаций Берлина. Этот план известен только верховному командованию... Подземные бункеры, базы снабжения, даже командный пост фюрера. Вы станете героем, а меня словно и не было. Мы хорошо сработали, вы и я. Мэтью Кэнфилд остановился. Этот план был получен союзной разведкой несколько недель назад. И Берлин об этом знал. Именно потому Берлин не препятствовал их встрече. Кое-кто угодил в ловушку, но не он, не Мэтью Кэнфилд: нацистское командование направило одного из своих в лапы смерти. - Скажите, Крегер, что случится, если я возьму план, но не отпущу вас? Что тогда случится? - Я передал Деницу свое признание. Вручил ему в Берлине две недели назад. Если я не вернусь через несколько дней, он поднимет тревогу. Я очень ценная фигура. Я появлюсь, а потом... потом уйду. Если же я не вернусь, весь мир узнает, кто я на самом деле! Мэтью Кэнфилд стоял потрясенный - какая странная ирония судьбы. В свое время он пришел к такой же мысли и изложил все в особом досье, на многие годы осевшем в архивах госдепартамента. Теперь же кое-кто и в Берлине пришел к этой мысли: Генрих Крегер, иначе Алстер Стюарт Скарлетт, на самом деле ничего не значил. Он изначально был обречен на то, что будет пущен в расход. Дениц позволил Крегеру - вместе с его уже ненужным подарком - прибыть в Берн. Дениц, по неписаным правилам войны, рассчитывал, что Крегер будет убит. Дениц знал, что ни нация, ни армия не могут позволить себе содержать этого безумца. Ни в час победы, ни в час поражения. И убить его должен был противник, чтобы не возникло никаких сомнений и кривотолков. Дениц был редким врагом - ему доверяли противники. Он был военным до мозга костей, с кривой, но моралью. Мэтью Кэнфилд вынул пистолет и дважды выстрелил. Генрих Крегер лежал мертвый на земле. Алстер Стюарт Скарлетт наконец-то кончился. Мэтью Кэнфилд шел назад, к маленькой гостинице. Ночь была ясная, и луна ярко освещала темную зелень травы и листвы. Удивительно, что все произошло так просто, подумал он. Но гребень волны выглядит так невинно. Ты не осознаешь ее массы, ты видишь лишь веселые брызги. Все кончилось. Его ждал Эндрю. И Джанет. А это главное.