рямилась в кресле. Она умела быть величественной, и Джефферсон Картрайт заговорил вдруг быстро-быстро, и южный акцент его уже нельзя было скрыть: - Ну конечно, мы были осведомлены о некоторых чрезмерных расходах мистера Скарлетта - полагаю, об этом писали и газеты. Я лично неоднократно предупреждал его, но он ведь такой упрямый молодой человек... Если вы помните, ровно три года назад мистер Скарлетт приобрел дирижабль примерно за полмиллиона долларов. Мы всячески пытались отговорить его от этой покупки, но он настаивал на своем. Он заявил, что должен иметь дирижабль - и все! Если вы, мадам, изучите счета вашего сына, вы увидите, что он всегда был склонен к подобного рода не очень обдуманным тратам, - Картрайт защищался, хотя вполне отдавал себе отчет, что Элизабет Скарлатти не станет обвинять его в этих тратах. - И как много было... подобных приобретений? Банкир заговорил еще быстрее: - Разумеется, столь экстравагантных, как дирижабль, больше не было! Мы объяснили мистеру Скарлетту, что подобные траты приводят к крайне нежелательному переводу средств из второго фонда в первый. Что он должен... ограничить свои расходы только теми доходами, которые приносит первый фонд. Во время наших с ним занятий в банке Я неоднократно подчеркивал эту мысль. Однако его расходы на прошлогоднее свадебное путешествие с очаровательной миссис Скарлетт были довольно значительными. Мягко говоря, этим своим путешествием мистер Скарлетт внес серьезный вклад в европейскую экономику... Мы также вынуждены были совершить большое количество непосредственных выплат по подписанным им требованиям... Я уверен, мистер Чэнселлор Скарлетт информировал вас о неоднократных уведомлениях, которые я направлял ему в связи с европейскими расходами вашего сына. Элизабет удивленно подняла брови: - Нет, я ничего об этом не знаю. - Но ведь, миссис Скарлатти, это было свадебное путешествие. Поэтому мы не имели никаких причин, чтобы... - Мистер Картрайт, - прервала его пожилая дама, - есть ли у вас точный список всех расходов моего сына, совершенных в прошлом году как здесь, так и за границей? - Конечно, мадам. - А список сумм, высланных по его прямому требованию? - Разумеется. - Я жду от вас этих списков не позднее чем завтра утром. - Но это невозможно! Нам надо посадить за эту работу нескольких бухгалтеров, и даже тогда полный отчет будет готов не ранее чем через неделю. Мистера Скарлетта трудно назвать самым педантичным человеком, когда речь идет об этом аспекте жизни... - Мистер Картрайт! Я имею дело с "Уотерман траст" вот уже четверть века. "Скарлатти индастриз" ведет все свои дела только через ваш банк, потому что я на этом настояла. Я верю в "Уотерман траст", у меня нет оснований не верить. Надеюсь, я понятно говорю? - Конечно, разумеется. Завтра утром, - Джефферсон Картрайт поклонился и вышел из комнаты, пятясь, как раб. - Минуточку, мистер Картрайт! - Да, мадам? - Боюсь, я не успела выразить вам свою признательность за то, что вам удавалось удерживать моего сына в рамках запланированных расходов. - Простите, мадам, - на лбу Картрайта выступили капельки пота. - На самом деле... - Кажется, вы меня не поняли, мистер Картрайт. Я хочу выразить вам мою искреннюю благодарность. Всего доброго. - До свидания, мадам Скарлатти. Всю ночь Картрайт с тремя банковскими служащими трудился над составлением полного отчета о расходах Алстера Скарлетта. Это была трудная задача. К 2.30 ночи на столе у Джефферсона Картрайта лежал полный список банков и меняльных контор, с которыми наследник империи Скарлатти когда-либо имел дело. Напротив каждого стояли дата и точная сумма перевода. Список казался бесконечным. Суммы, которые еженедельно тратил Алстер Стюарт Скарлетт, позволили бы среднему американцу спокойно прожить целый год: "Кэмикл корн иксчейндж", Мэдисон-авеню, 900, Нью-Йорк "Мезон де банк", рю Виолет, 22, Париж "Ла банк Америкэн", рю Нуво, Марсель "Дойчэ-американише банк", Курфюрстендамм, Берлин "Банко-туриста", калья де ла Суэньос, Мадрид "Мезон де Монте-Карло", рю дю Фюллаж, Монако "Вейнер штедтише спаркассе", Зальцбургштрассе, Вена "Банк Франс-Алжир", залив Мун, Каир, Египет. И так далее. Да, Алстер и его молодая жена поездили по Европе! Естественно, в этом списке числились и суммы, переведенные на банки и конторы. В список также были включены подписанные Алстером счета из отелей, магазинов, ресторанов, агентств по прокату автомобилей, пароходных и железнодорожных компаний, конюшен, частных клубов, игорных домов. И по всем этим счетам платил банк "Уотерман". Джефферсон Картрайт составлял детальный отчет. Эти расходы казались абсолютно безумными, но все уже привыкли, что обычные мерки к Алстеру Скарлетту неприменимы. Ничего необычного, если иметь в виду всю прежнюю жизнь Алстера Скарлетта. Естественно, "Уотерман траст" разошлет письма во все эти банки, чтобы получить сведения о суммах, хранящихся на депонентах. И в том, чтобы вернуть эти деньги в "Уотерман траст", проблем также не было. - Да, работенка, - пробурчал Картрайт себе под нос. Джефферсон Картрайт был убежден, что сегодня утром старая мадам Скарлатти увидит его другими глазами. Он поспит пару часиков, примет холодный душ и доставит отчет самолично - конечно, он будет выглядеть усталым, таким усталым! Мадам Скарлатти будет потрясена. - Мой дорогой мистер Картрайт, - с сарказмом произнесла Элизабет Скарлатти, - а вам приходило в голову, что, когда вы переводили тысячи за тысячами во все европейские банки, вы тем самым создавали дефицит почти в четверть миллиона долларов? Вы что, не понимали, что сложение этих двух сумм - того, что брал из своего фонда мой сын, и того, во что можно было бы обратить эти взятые деньги, - дает результат просто невероятный! Да он менее чем за девять месяцев превысил расходы, намеченные на год! Черт бы его побрал! - Естественно, сегодня утром мы разослали во все перечисленные банки письма с требованием полной информации. Я уверен, банки смогут вернуть нам значительные суммы. - А я в этом совсем не уверена! - Откровенно говоря, мадам Скарлатти, я пока не понимаю, что именно вы имеете в виду... Голос Элизабет смягчился, и она задумчиво произнесла: - Да я и сама, по правде говоря, пока не понимаю. Только в этой ситуации - вот это я понимаю хорошо - я отнюдь не лидер, а ведомый... Куда? - Простите? - Кстати, во время занятий моего сына в банке мог ли он почерпнуть какую-то информацию, которая заставила бы его переводить средства в Европу? - Я задавал себе этот вопрос. Более того, я считал своим долгом заинтересоваться этим вопросом... Совершенно очевидно, мистер Скарлатти произвел несколько капиталовложений в Европе. - Капиталовложения? В Европе? Но зачем? - У вашего сына широкий круг друзей, мадам Скарлатти. А у этих друзей, наверное, не было недостатка в интересных проектах... Должен сказать, что ваш сын становился все более и более знающим в области анализа капиталовложений.. . - В чем, в чем? - Я имею в виду его внимательное изучение всех капиталовложений Скарлатти. Он очень усердно занимался и я горжусь, что именно мне выпала честь знакомить его с банковской системой... Даже в свадебное путешествие он взял с собой сотни отчетов. Элизабет медленно поднялась, подошла к окну. Она обдумывала сказанное Джефферсоном Картрайтом - интерес ее сына к капиталовложениям "Скарлатти индастриз" был для нее большой новостью. Она привыкла во многом полагаться на интуицию - долгий опыт показал, что это свойство почти никогда ее не обманывало. И сейчас она интуитивно что-то чувствовала, но что, она не могла четко сформулировать. - Что именно вы имеете в виду, мистер Картрайт? Отчеты о наших недавних вложениях, о количестве проданных акций? - И то, и другое, мадам, и многое еще. Он анализировал фонды, и свои, и Чэнселлора, даже ваш собственный, мадам. Он собирался составить полную картину - с особым упором на возможности роста и развития. Это сложная задача, но он не сомневался... - Более чем сложная. И дело здесь не только в честолюбии, - прервала его Элизабет Скарлатти. - Без особой подготовки, боюсь, это задача невыполнимая, - Элизабет по-прежнему стояла к Картрайту спиной и смотрела в окно. - Мы прекрасно это понимали, мадам. Поэтому мы посоветовали ограничиться исследованием своих собственных фондов. Я считал, что тогда мне будет легче объяснить все тонкости, а поскольку мне очень не хотелось какими-либо сомнениями подрывать его энтузиазм... Элизабет резко повернулась и в упор посмотрела на банкира - ее взгляд заставил Картрайта умолкнуть. Она понимала, что вот-вот нащупает истину: - Пожалуйста, поясните... Как именно мой сын... изучал свои капиталовложения? - По ценным бумагам и документам, хранящимся в его личных фондах. Прежде всего по тому, что хранится во втором фонде - фонде капиталовложений и развития, он более стабилен. Он каталогизировал все данные, сравнивал их, чтобы определить, как можно было бы выгоднее поместить капиталы. И, должен признаться, он был удовлетворен тем, как работали с его фондом мы - он сам мне об этом сказал. - Каталогизировал? Что вы имеете в виду? - Он выписывал все ценные бумаги, сроки их приобретения и реализации, сравнивал с биржевыми курсами, таким образом постигая анализ рынка. - А как он это делал? - Но я ведь вам уже объяснял! Он сравнивал содержание всех портфелей по годам. - Где? - В сейфах, мадам. В сейфах Скарлатти. Боже мой! Элизабет почувствовала, что силы оставляют ее. Она оперлась дрожащей рукой о подоконник. - И как долго мой сын... занимался этими исследованиями? - она старалась говорить спокойно, несмотря на все сильнее охватывавший ее страх. - В течение нескольких месяцев. Если быть точным, то с момента своего возвращения из Европы. - Понятно. И кто-нибудь ему помогал? Он ведь был еще очень неопытным в данном вопросе. Джефферсон Картрайт посмотрел Элизабет в глаза - ну уж нет, он-то не дурак. Ей не удастся обвинить его в небрежении своими обязанностями: он был обязан обучить Алстера, он его и обучил. - В этом не было необходимости. Каталогизация прежних капиталовложений - дело не очень трудное. Имена, цифры, даты... А ваш сын - настоящий Скарлатти. Был настоящим Скарлатти. - Да... был... - Элизабет поняла, что банкир начинает читать ее мысли. Неважно. Сейчас все неважно - все, кроме правды. Сейфы... Хранилища... - Мистер Картрайт, через десять минут я буду готова. Я вызову своего шофера, и мы с вами поедем в банк. - Как пожелаете. Ехали они молча. Если подозрение подтвердится, его карьере конец. Более того, это означает конец и для всего банка. Господи, и именно он был назначен финансовым советником Алстера Стюарта Скарлетта! Шофер открыл дверь, и Джефферсон протянул мадам Скарлатти руку - она схватилась за нее крепко, слишком крепко. С трудом, ни на кого не глядя, она выбралась из машины. Банкир повел ее мимо личных сейфов, мимо контор служащих, по длинному коридору в конец здания. На лифте они спустились в огромное подвальное хранилище - налево, к восточному крылу. Стены здесь были выкрашены серым, проход перегораживала вделанная в цемент тяжелая стальная решетка. Над решеткой были выбиты слова: "Восточное крыло. Скарлатти". В который раз уже Элизабет подумала, что это хранилище похоже на склеп. За решеткой был узкий проход, освещенный яркими, вделанными в металлическую сетку лампочками. В проходе было по две двери с каждой стороны, дверь в конце прохода вела к хранилищу "Скарлатти индастриз". Ко всему в ее жизни. К Джованни. Каждая из боковых дверей вела к сейфам членов его семьи. Две двери слева - к хранилищам Чэнселлора и Алстера. Двери справа - Элизабет и Роланда. Хранилище Элизабет было крайним, самым близким к двери, ведущей к "Скарлатти индастриз". Элизабет никогда не вскрывала хранилище Роланда - она знала, что в конце концов, когда ее не станет, адвокаты обо всем позаботятся. Это было ее единственной слабостью, актом любви к покойному сыну. И это было правильно. Потому что Роланд тоже был частью ее империи. Одетый в форму охранник торжественно - словно на похоронах - поклонился и открыл решетку. Элизабет стояла перед первой дверью слева. На табличке, прикрепленной к металлической обшивке, выгравированы слова: "Алстер Стюарт Скарлетт". Охранник отпер и эту дверь, и Элизабет вошла в маленькую глухую комнатку. - Заприте за мной и подождите снаружи. - Слушаюсь. Она осталась одна. Она была здесь лишь однажды, вместе с Джованни. Господи, как давно это было. Годы, века прошли... Как же это было? Он, ничего не говоря о том, что задумал, просто отвез ее в банк. Он так гордился этими хранилищами в восточном крыле! Он провел ее по всем пяти помещениям, словно гид по музею. Он рассказывал ей о тонкостях всех фондов. И он похлопывал по ящикам, в которых будут храниться эти фонды, словно пастух по коровам-рекордисткам, которые со временем принесут ему крепкий приплод. И он был прав. С тех давних пор в комнатке ничего не изменилось. В одну из стен были вделаны ящики, в которых хранились акции, сертификаты, удостоверявшие вклады в сотни различных корпораций. Это все было предназначено на каждодневные расходы - первый фонд Алстера. У двух других стен стояли каталожные ящики, по семь с каждой стороны. На каждом из ящиков стоял год - год реализации ценных бумаг, содержавшихся в данном ящике. За сменой этих индексов следили служащие банка. В каждом ящике было по шесть подразделений, и в каждом из подразделений лежали бумаги, предназначенные для реализации. Этих бумаг хватало на последующие 84 года. Второй фонд. Фонд, предназначенный для развития империи Скарлатти. Элизабет изучала карточки: 1926. 1927. 1928. 1929. 1930. 1931. Так значилось на первом ящике. Она увидела, что возле правого ящика стоит высокий табурет. Тот, кто им пользовался, явно сидел между первым и вторым ящиками. Она взглянула на карточки, прикрепленные ко второму ящику: 1932. 1933. 1934. 1935. 1936. 1937. Она поставила табурет перед первым ящиком, села, открыла нижнее подразделение. 1926 год. Год был разделен на двенадцать подразделов, перед каждым располагалась маленькая индексационная табличка. А за каждой из табличек - небольшая металлическая папка, ушки которой были опечатаны восковыми печатями с буквами "У .Т." в староанглийском шрифте. Год 1926 был в целости и сохранности. Ни одна из печатей не сорвана. В конце финансового года служащие банка, как обычно, вскроют эти папки и обсудят с Элизабет, как им дальше поступать с этим фондом Алстера. Она открыла 1927 год. Здесь тоже все было в порядке - все печати на месте. Элизабет уже собиралась закрыть отделение, как вдруг заметила на одной из печатей маленькую царапину. Незначительную, еле различимую неровность которую взгляд менее внимательный вряд ли отметил бы. На папке, стоявшей перед табличкой "август", буква "Т" чем-то отличалась от предыдущих печатей - она была как бы сдвинута. То же и на папках "сентябрь", "октябрь", "ноябрь" и "декабрь". Она вытащила августовскую папку и потрясла ее. Затем отогнула проволочные ушки, печать треснула и отвалилась. Папка была пуста. Она просмотрела все оставшиеся до конца 1927 года папки. Пусто. Элизабет открыла подразделение 1928 года. Все металлические папки были опечатаны той же печатью - со слегка сдвинутой буквой "Т". И все пустые. Сколько же месяцев потребовалось Алстеру Скарлетту, чтобы сотворить эту немыслимую операцию? Как он все это делал? Как вытаскивал бумаги - одну за другой? Еще три часа назад она бы в такое и поверить не могла. А все потому, что увидела подметающую ступеньки служанку и вспомнила о другой служанке, на других ступеньках. О той служанке, которая случайно услышала данное шоферу указание. Алстер Скарлетт поехал на метро. В тот утренний час он не мог рисковать, не мог тратить время в дорожных пробках. Тогда он опоздал бы в банк. И верно - разве можно придумать лучшие часы для этих его "занятий"? Хаос, который царит в банке в это время, звонки, распоряжения, лихорадочная активность, связанная с изменениями биржевых курсов. В это время, полное суеты, мало кто привлекает пристальное внимание. Даже Алстер Стюарт Скарлетт. Теперь она понимала, что значил приказ отвезти его к станции метро. Дрожащими руками она вскрыла папку, помеченную декабрем 1931 года. Пусто. Она уже дошла до середины 1934 года, когда услышала, что металлическая дверь открывается. Она быстро задвинула ящик и обернулась. В комнату, плотно притворив за собой дверь, вошел Джефферсон Картрайт. - Я же приказала вам оставить меня в покое! - Господи, мадам Скарлатти, что с вами? Вы словно привидение увидели! Как вы побледнели! - Убирайтесь прочь! Картрайт стремительно подошел к первому ящику и наугад открыл одно из отделений. Он увидел сломанные печати, вытащил одну из папок и открыл. - Боже! Что это? - Убирайтесь! Вы уволены! - Возможно... Возможно, вам и удастся меня уволить... - Джефферсон открыл еще несколько отделений и убедился в том, что и там печати вскрыты и папки пусты. Элизабет молчала и презрительно смотрела на банкира. - Вы подписали себе приговор, вы больше не работаете в "Уотерман траст", - с гневом произнесла она. - Вполне вероятно. Позвольте, - Джефферсон мягко отстранил Элизабет и начал вскрывать остальные ящики. Дойдя до середины 1936 года, он остановился и повернулся к старой даме: - Не так уж много здесь осталось, не так ли? Конечно, я как можно скорее представлю полный отчет о том, что отсутствует. Для вас и для моего руководства, - он закрыл ящик и улыбнулся. - Это конфиденциальное семейное дело! Вы никому ничего не расскажете! Вы не можете ничего рассказать! - О, позвольте! В этих папках лежали ценные бумаги, которые можно превратить в живые деньги. Считайте, что это и были деньги... Ваш сын скрылся, прихватив с собою значительную часть всей наличности Нью-Йоркской биржи! И мы даже еще не закончили осмотр. Не следует ли нам вскрыть и остальные ящики? - Я этого не потерплю! - Ваше право. Но я обязан сообщить руководству, что банк "Уотерман траст компани" влип в изрядное дерьмо. Только подумать, во что это выльется! Нет, я обязан немедленно сообщить обо всем. - Вы не имеете права! Вы не должны! - Но почему? - Картрайт отнюдь не выглядел испуганным. Элизабет отвернулась и попыталась собраться с мыслями. - Мистер Картрайт, вы можете хотя бы на глаз оценить стоимость утраченного? - Судя по тому, что мы успели просмотреть... Одиннадцать лет, примерно, по три с половиной миллиона в год. Следовательно, предварительная оценка ущерба - что-то около сорока миллионов... Но мы проглядели еще далеко не все. - Тогда я прошу вас... точно оценить ущерб. Полагаю, мне не надо напоминать, что если вы хоть слово кому-то скажете, - я уничтожу вас. Думаю, мы придем к соглашению, взаимно нас удовлетворяющему, - Элизабет повернулась и в упор посмотрела на Картрайта. - Мистер Картрайт, вы стали носителем очень ценной информации, и это знание значительно повышает ваши собственные акции... Не стоит напоминать, что человеку, который забирается так высоко, может угрожать многое... Такому человеку надо быть предельно осторожным. В ту ночь Элизабет Скарлатти не сомкнула глаз. Джефферсон Картрайт тоже провел бессонную ночь. Он сидел в наглухо закрытой комнатке, и рядом с высоким табуретом лежали кипы бумаг. Он считал и пересчитывал. И пришел к выводу, что Алстер Скарлетт, похоже, сошел сума: он изъял ценных бумаг на сумму 270 миллионов долларов. Это может привести к серьезному кризису на бирже. Это может привести к международному скандалу, который значительно подорвет мощь "Скарлатти индастриз"... И все станет известно где-то через год - когда подойдет время конвертировать первую из утраченных порций. Джефферсон Картрайт сложил свой отчет и засунул его во внутренний карман пиджака. Похлопал по груди, убедился, что карман не очень выпирает, и вышел из хранилища. Коротким свистком подозвал дремавшего на стуле охранника. - О, мистер Картрайт, как вы меня испугали! Картрайт вышел на улицу. Поглядел на слегка посветлевшее небо - скоро утро. Это утро принесет ему все. Ибо он, Джефферсон Картрайт, отставной герой футбольных полей Виргинского университета, женившийся на деньгах и потерявший их, держал в кармане ключ ко всему тому, что было ему в жизни так необходимо. Он снова мчался по полю, и снова толпа скандировала: "Картрайт! Картрайт!" Удар! Теперь его ничто не остановит. Глава 13 Двадцать минут первого. Ночь. Бенджамин Рейнольдс сидит в удобном кресле в своей квартире в Джорджтауне. На коленях у него лежит папка, одна из тех, что передали "Группе 20" из офиса генерального прокурора. Всего этих папок шестнадцать, и Рейнольдс разделил их поровну между собой и Гловером. Под давлением Конгресса, особенно сенатора от Нью-Йорка Браунли, сотрудники генерального прокурора были вынуждены проделать огромную работу - они подняли все, заглянули под каждый камешек. Алстер Скарлетт исчез, испарился, и сотрудники генерального прокурора исписали целые тома, пытаясь объяснить это таинственное исчезновение. "Группа 20" тоже могла бы кое-что добавить к этим объяснениям - Рейнольдс ведь занимался прежними делами Алстера Скарлетта. Но только все это ничего не значило. Рейнольдс почувствовал легкий укол вины за то, что заставил и Гловера заниматься этой чепухой. Как и все подобные отчеты, этот тоже пестрел вполне банальными подробностями. Дни, часы, минуты, улицы, дома, имена, имена, имена. Возможно, для кого-то где-то эти ничего не значащие факты и фактики могли бы иметь значение. Раздел, часть, параграф, даже единственное слово могли помочь кому-то открыть дверь в неизвестность. Но никто из сотрудников "Группы 20" эту дверь открыть не мог. Утром он непременно извинится перед Гловером, подумал Рейнольдс. Звонок телефона, раздавшийся в ночи, заставил Рейнольдса вздрогнуть. - Бен? Это Гловер... - Господи! Что случилось? Вы меня перепугали. - Конечно, можно было подождать и до утра, но я не мог отказать себе в удовольствии вас повеселить, старый вы черт! - Гловер, вы что, пьяны? Охота с кем-нибудь поругаться? Тогда ругайтесь с женой. Чем это я перед вами провинился? - А тем, что дали мне восемь Библий, начертанных ребятами генерального прокурора. Вот что вы сделали... Так будете смеяться: я кое-что нашел! - Тоже мне, удивили! Насчет нью-йоркских доков? Все это мне давно известно. - Вот и нет! Я тут вспомнил сообщения из Стокгольма. От Уолтера Понда. - И какое это имеет отношение к Скарлетту? - А вот какое... Первое сообщение о переводе ценных бумаг в Швецию поступило в прошлом мае. Помните? - Да, да, припоминаю теперь. И что? - А то, что в прошлом году, судя по расследованию, Алстер Стюарт Скарлетт как раз пребывал в Стокгольме. И вы догадываетесь когда? Рейнольдс на минуту задумался: боже мой, и представить невозможно, тридцать миллионов долларов! - Уж не на Рождество ли? - тихо спросил он. - Вполне возможно, если у шведов Рождество справляют в мае. - Поговорим утром. - Рейнольдс повесил трубку, не дождавшись, пока помощник попрощается. Повернулся, медленно подошел к креслу, сел. Как всегда, мысли Бенджамина Рейнольдса забежали далеко вперед: он уже думал обо всех проблемах, сложностях, которые возникнут в результате этого открытия. Гловер пришел к серьезному выводу, основанному, правда, пока на допущении: Алстер Скарлетт замешан в той стокгольмской истории, а это означает, что Скарлетт жив. Если так, то на Стокгольмскую биржу им нелегально предъявлено к продаже огромное количество американских ценных бумаг - на тридцать миллионов долларов. Но ни один человек на свете, даже Алстер Стюард Скарлетт, не мог единолично наложить лапу на такое количество ценных бумаг. Один не мог. Значив, существует группа? Какой-то заговор? Но какой? С какой целью? И если Элизабет Скарлатти тоже в этом замешана - а чудовищная сумма предполагает и ее участие, - то почему? Неужели он до такой степени в ней ошибся? Возможно. Но также возможно, что год назад он был прав. И сын Элизабет Скарлатти вытворяет то, что он вытворяет, просто чтобы пощекотать нервишки, либо потому, что связался не с той компанией. А вовсе не по чьей-то указке. Гловер расхаживал по комнате. - Все сходится. Скарлетт прибыл в Швецию десятого мая, а меморандум Понда датирован пятнадцатым мая. - Вижу. Я умею читать. - Что вы собираетесь делать? - Делать? Черт побери, а что я могу делать? Ведь ничего существенного нет. Просто совпадение, основанное на том, что некий американский гражданин в определенное время побывал в Швеции. А что еще можно во всем этом увидеть? - Простое совпадение? Как бы не так, и вы это прекрасно понимаете. Ставлю пять к десяти, что если последнее сообщение Понда верно, то Скарлетт сейчас находится в Стокгольме. - И предположим, что ему есть что продавать. - А я о чем говорю? - Но, насколько я понимаю, мы сейчас можем выглядеть как те, кто кричит "Караул!" до того, как обнаружат пропажу. Если мы выдвинем какие-нибудь обвинения, вся семейка Скарлатти заявит, что и понятия не имеет, о чем это таком мы толкуем, и тогда законники вздернут нас как миленьких! Да этого и не придется делать! Семейка просто не удостоит нас ответом - а я знаю старую леди, она может, - и ребята на Капитолийском холме доделают все остальное... Наша группа для многих словно кость в горле. Мы служим делу, которое идет вразрез с делишками тех, кто живет в этом городе. Наше дело - борьба с коррупцией, и как вы сами понимаете, с нами хотела бы расправиться половина населения Вашингтона. - Тогда нам следует просто предоставить информацию в офис генерального прокурора, а там уж пусть они сами с ней разбираются. Я думаю, это единственное, что нам осталось. Бенджамин Рейнольдс отвернулся к окну. - Да, мы можем так поступить. И поступим, если вы будете на этом настаивать. - То есть? Что вы имеете в виду? - Гловер остановился. Рейнольдс посмотрел своему помощнику в лицо: - Полагаю, что мы должны проделать всю эту работу сами. Министерство юстиции, финансов, даже бюро расследований - все они подотчетны целой дюжине комитетов. Мы не подотчетны никому. - Вы превышаете наши полномочия. - Не думаю. И пока я занимаю это кресло, это - мое дело, не так ли? - Да, так. Но почему вы хотите заняться этой историей? - Потому что вижу во всем этом что-то очень нехорошее. Я прочел это по глазам старой дамы. - Вряд ли похоже на логическое объяснение. - Верно. Но для меня этого достаточно. - Бен, но если вы увидите, что мы сами не в состоянии с этим справиться, вы обратитесь к генеральному прокурору? - Клянусь. - Хорошо. С чего мы начнем? Бенджамин Рейнольдс встал из-за стола. - Где сейчас Кэнфилд? Все еще в Аризоне? - Он сейчас в Финиксе. - Вызовите его сюда. Кэнфилд. Непростой человек для непростых заданий. Рейнольдс не любил его, да и нельзя сказать, чтобы полностью доверял. Но он работал быстрее и четче всех остальных. А если бы он решил продаться, Рейнольдс быстро бы это определил. Так или иначе, Кэнфилд был все еще недостаточно опытен, чтобы скрыть предательство. В крайнем случае, чтобы вызнать всю правду о деле Скарлатти, он, Рейнольдс, готов пожертвовать и Кэнфилдом, пусть хоть предает - таких Кэнфилдов найти можно. Да, Мэтью Кэнфилд - это хороший, правильный выбор. Если он раскроет эту историю со Скарлатти и будет при этом действовать так, как и требуется от сотрудника "Группы 20", - отлично. Если же он получит иное предложение - предложение против которого он не сможет устоять, - его отзовут и уволят. Они его уничтожат. Но будут знать правду. Бен Рейнольдс подивился собственному цинизму. Но других вариантов не было: кратчайший путь разрешить загадку Скарлатти - послать на дело Мэтью Кэнфилда. Он будет играющей пешкой. Пешкой, которая попадается в ею же подстроенную западню. Глава 14 Элизабет никак не могла уснуть: она постоянно вставала, чтобы записать то, что приходило ей в голову. Она записывала факты, совпадения, даже то, что представлялось полностью невозможным. Она рисовала маленькие рамочки, вписывала в них имена, названия мест, даты и пыталась как-то связать их. К трем часам утра она получила следующую схему событий: Апрель 1925 года. Алстер и Джанет поженились, после всего лишь трех недель помолвки. Почему такая спешка? Алстер и Джанет отплыли на пароходе компании "Кунард" в Саутгемптон. Алстер забронировал места еще в феврале. Как он мог знать заранее, когда они поженятся? С мая по декабрь 1925 года. Около восьмисот тысяч долларов переведено "Уотерман траст" в шестнадцать различных банков Англии, Франции, Германии, Австрии, Голландии, Италии, Испании и Алжира. С января по март 1926 года. Из банка "Уотерман" изъято ценных бумаг на сумму приблизительно в 270 миллионов долларов. В настоящее время рыночный денежный эквивалент их колеблется между 150 и 200 миллионами. К февралю 1926 года банком оприходованы все счета, подписанные в Европе Алстером и Джанет. К марту поведение Алстера значительно меняется - он начинает явно отдаляться от жены. Апрель 1926 года. Рождается Эндрю. После крестин Алстер исчезает. Июль 1926 года. Получены подтверждения из четырнадцати европейских банков - на их депонентах ничего не значится. В двух банках, Лондона и Гааги, остались суммы, равные соответственно двадцати шести и девятнадцати тысячам. Такова была хронология событий, предшествовавших и последовавших за исчезновением Алстера. И эта хронология свидетельствовала о существовании определенного замысла: билеты на пароход, заранее заказанные в феврале; скоропалительный брак; странно продолжительный и обширный по числу посещенных стран медовый месяц; создание депонентов и быстрое снятие средств с них; изъятие ценных бумаг и финальный акт - исчезновение самого Алстера. И все это было совершено с февраля 1925 по апрель 1926 года. План, рассчитанный на четырнадцать месяцев и исполненный с потрясающей точностью - продумана даже беременность, ускорившая заключение брака (если, конечно, в этом вопросе Джанет можно было верить). Был ли Алстер способен на такие четкие действия? Этого Элизабет не знала. Она, по сути, вообще очень мало знала своего младшего сына, и бесконечные отчеты, составленные следователями, затуманивали его образ еще больше: человек, чей портрет представал из этих отчетов, не был способен ни на что, кроме распущенности. Она знала, откуда начинать поиски. С Европы. С банков. Не со всех - это она прекрасно понимала, лишь с некоторых. Ибо банковская практика - без учета роста оборотов и диверсификации - со времен фараонов оставалась неизменной. Вы вкладываете деньги - и вы изымаете деньги. И по необходимости или удовольствия ради это деньги идут куда-то еще. Вот это "куда-то" Элизабет, и собиралась выяснить. Куда именно были переведены деньги, пересланные "Уотерман траст" шестнадцати европейским банкам. Без десяти девять дворецкий отворил дверь новоиспеченному второму вице-президенту "Уотерман траст компани" Джефферсону Картрайту. Дворецкий препроводил Картрайта в библиотеку, где за письменным столом, с неизменной чашкой кофе в руках, его уже ждала Элизабет Скарлатти. Джефферсон Картрайт сел на стул, а не в кресло - он знал, что стулья выгодно подчеркивают его рост, - и поставил рядом портфель. - Вы принесли письма? - Да, мадам Скарлатти, - Картрайт положил портфель на колени и раскрыл его. - Позвольте поблагодарить вас за столь доброе вмешательство в мою судьбу. Это было очень щедрое предложение. - Отлично. Полагаю, вас назначили вторым вице-президентом? - Совершенно верно, мадам, и я уверен, что это произошло потому, что вы замолвили за меня слово. Еще раз благодарю вас, - и он протянул Элизабет бумаги. Она быстро стала просматривать - похоже, бумаги были составлены правильно. По правде говоря, они были составлены великолепно. - Эти письма, - мягко произнес Картрайт, - дают вам все полномочия на получение исчерпывающей информации касательно операций, совершенных вашим сыном, Алстером Стюартом Скарлеттом, в различных банках. Депозиты, изъятия, переводы. Они дают доступ ко всем существующим депозитным сейфам. Во все банки разосланы также фотостаты вашей собственноручной подписи. Я подписал эти письма, воспользовавшись своим правом одного из коллективных - в лице "Уотерман траст" - поверенных в делах мистера Скарлетта. Совершая этот акт, я, естественно, шел на определенный риск. - Поздравляю вас. - В это просто невозможно поверить, - тихо произнес банкир. - Тайно, без всякого учета изъято ценных бумаг на 270 миллионов долларов, и сейчас они где-то находятся. Где, когда всплывут они на поверхность? Даже самым крупным банковским синдикатам было бы очень трудно добыть капитал, достаточный, чтобы покрыть эту потерю. Да, это кризис, мадам! Особенно на рынке ценных бумаг. Я действительно не знаю, что делать, мадам. - Но вы прекрасно знали, что делали, когда на протяжении многих лет получали вполне приличные деньги за очень малые усилия. Следовательно, возможно... - Думаю, я знаю, что именно возможно, мадам, - прервал ее Джефферсон Картрайт. - Как я понимаю ситуацию, вы ищете все возможные факты, связанные с исчезновением сына. Вы можете найти их, если они существуют. Можете и не найти. Во всяком случае, до того момента, когда обнаружится пропажа первой порции ценных бумаг, остается двенадцать месяцев. Целых двенадцать месяцев. За этот срок иные из нас могут покинуть бренную землю. А иные могут полностью разориться. - Вы что же, предвидите мою кончину? - Ну что вы! Но мое собственное положение весьма деликатно. Я нарушил законы моей фирмы и все возможные каноны банковской этики. Поскольку я был финансовым советником вашего сына, могут возникнуть подозрения... - И вы будете чувствовать себя более защищенным, если мы заключим определенного рода соглашение, не так ли? - Элизабет, возмущенная такой беспардонностью, отложила рекомендательные письма. - Итак, я подкупила вас, но вы продолжаете шантажировать меня - теперь уже самим фактом подкупа. Умно, не скрою. Сколько? - Сожалею, что был неверно понят. Ни о каком соглашении и речи быть не может - это было бы столь унизительно для нас обоих. - Тогда чего же вы хотите? - терпение Элизабет истощилось. - Я подготовил заявление. В трех экземплярах. Один для вас, один для "Скаруик фаундейшн", и один, естественно, будет храниться у моего адвоката. Я был бы крайне благодарен, если бы вы подписали это заявление. Картрайт достал из портфеля бумаги и положил их перед Элизабет. Она взяла первый экземпляр - он был адресован "Скаруик фаундейшн". "Настоящим подтверждается соглашение, заключенное между мистером Джефферсоном Картрайтом и мною, миссис Элизабет Уикхем Скарлатти, председателем совета директоров "Скаруик фаундейшн", Пятая авеню, 525, Нью-Йорк, штат Нью-Йорк. Поскольку мистер Картрайт щедро и добровольно отдавал свое время и профессиональные способности на пользу "Скаруик фаундейшн", настоящим соглашением он назначается консультантом-советником фонда с годовым окладом пятьдесят тысяч (50 000) долларов, каковой оклад будет выплачиваться ему пожизненно. Назначение вступает в силу с вышеуказанной даты. Поскольку мистер Джефферсон Картрайт часто действовал по моему личному поручению и для блага "Скаруик фаундейшн" даже вопреки своему мнению и своим желаниям и поскольку мистер Картрайт выполнял все поручения так, как того требовал его клиент, то есть я, будучи твердо уверенным, что данные поручения пойдут на благо "Скаруик фаундейшн", он не несет никакой ответственности за суть данных поручений и за совершенные без его ведома банковские операции. Таким образом, если в будущем на мистера Картрайта будут наложены какие-либо взыскания или штрафы или он будет подвергнут судебному преследованию за совершенные им по моему поручению действия, я обязуюсь из своих личных средств оплатить ему весь возможный ущерб. Подобный ущерб вряд ли возможен, но поскольку интересы "Скаруик фаундейшн" имеют международный характер и иные из решений приходилось принимать в кратчайшие сроки, я была вынуждена принимать эти решения единолично, как и в случае с заключением данного соглашения. Следует также отметить, что, поскольку я пользовалась исключительными услугами мистера Картрайта на протяжении последних нескольких месяцев, я не имею никаких возражений против того, чтобы назначение мистера Картрайта состоялось с той самой даты, когда мистер Картрайт начал действовать по моему поручению, о чем и извещаю "Скаруик фаундейшн". Справа были означены две линии для подписей заключающих соглашение сторон, слева - для подписи свидетеля. Элизабет поняла, насколько профессионально составлен документ: в нем говорилось все - и ничего в частности. - Вы что, действительно полагаете, что я это подпишу? - Честно говоря, да. Видите ли, если вы не подпишете, то я буду вынужден прислушаться к тому, что диктует мне чувство долга, и информировать обо всем руководство банка. И не только руководство банка, но и районного прокурора, ибо информация, которой я обладаю, впрямую касается исчезновения мистера Скарлетта... Можете ли вы представить, какой поднимется шум? Это будет скандал международного характера. Один факт, что мадам Скарлатти намеревается запросить банки, с которыми ее сын имел дело... - Я буду отрицать все. - К сожалению, вы не сможете отрицать факта пропажи ценных бумаг. Вряд ли это будет вскрыто в течение предстоящего года, но бумаги все же пропали. Элизабет смотрела на южанина. Она видела, что проиграла. Села за стол, молча взяла ручку. Подписала бумаги, тот, в свою очередь, тоже поставил свою подпись на каждой странице. Глава 15 Сундуки Элизабет были доставлены на борт британского лайнера "Кальпурния" - своему семейству она объяснила, что события последних месяцев переполнили чашу ее терпения и, чтобы успокоиться, она собирается отправиться в одиночку в Европу. Отбывала она на следующее утро. Чэнселлор Дрю признавал, что такая поездка может пойти на пользу матушкиному здоровью, но настаивал на том, чтобы она взяла с собой компаньонку. В конце концов, резонно заметил он, Элизабет не так уж молода, и ей может понадобиться помощь. В качестве компаньонки он предложил Джанет. Элизабет предложила Чэнселлору Дрю оставить свои предложения при себе или для "Скаруик фаундейшн", но идею о приглашении Джанет, видимо, все же пришлось рассмотреть. За два дня до отплытия "Кальпурнии" Элизабет пригласила Джанет зайти. - Мне трудно поверить в то, о чем вы, Джанет, рассказывали. Не столько в то, что вы говорили о моем сыне, сколько в то, что вы рассказывали о себе. Вы любили его? - Да. Думаю, что да. Либо я просто поддалась его обаянию и силе. Поначалу все просто мелькало у меня перед глазами - мы повстречали стольких людей, повидали так много. Но потом я начала понимать, что он совсем меня не любит. Он даже не мог находиться со мной в одной комнате! Я была для него всего лишь необходимым атрибутом - необходимым, но раздражающим. Господи! Не спрашивайте меня, почему так получилось! Элизабет вспомнила слова сына: "Мне пора жениться... Из нее получится хорошая жена". Почему он произнес эти слова? Почему это было для него так важно? - Он был верен вам? Молодая женщина откинулась в кресле и горько рассмеялась: - А вы знаете, что это такое - делить мужа с кем-то еще? Я никогда до конца не была уверена, с кем именно. - Все эти новомодные психологи утверждают: мужчины ведут себя так, чтобы компенсировать что-то, чего им недостает в браке. Чтобы убедить себя, что они... соответствуют требованиям. - Вы снова ошибаетесь, мадам Скарлатти, - Джанет произнесла "мадам Скарлатти" с легким сарказмом. - Ваш сын "соответствовал", очень даже "соответствовал". Полагаю, мне не стоит об этом говорить, но все же скажу: поначалу мы занимались любовью довольно интенсивно. Когда, где - это для Алстера было неважно. Так же неважно для него было, хочу ли я этого или нет. Мои желания в расчет не принимались. Да, вот это главное: мои желания для него не значили ничего. - Тогда почему вы с этим мирились? Вот этого я никогда не смогу понять. Джанет Скарлетт достала из сумочки сигарету и нервно закурила. - Я и так многое, слишком многое вам рассказала. Что ж, скажу до конца... Я боялась. - Чего же? - Не знаю. Я никогда об этом не думала, не продумывала до конца. Давайте назовем это так: я боялась того, как все будет выглядеть со стороны. - Позволю заметить, что подобный взгляд кажется мне весьма глупым. - Вы забываете, что я стала женой самого Алстера Стюарта Скарлетта, я его "подцепила", как говорят... И очень трудно признаться себе и окружающим, что не сумела удержать. - Понимаю.... Мы обе знаем, что развод на основании предполагаемого нарушения супружеского долга был бы для вас тогда наилучшим исходом, но что верно, то верно - о вас бы начали судачить, и немилосердно. Правила хорошего тона такого не позволяют. - Я решила подождать еще год и тогда уже подавать на развод. Год - достаточный срок. Если Алстер за это время не появится, меня не станут осуждать. - Не уверена, что это было бы разумным выходом. - Почему? - Вы тогда полностью отделили бы себя и частично отделили бы вашего сына от семейства Скарлатти. Буду с вами откровенна: я бы в данных обстоятельствах не стала доверять Чэнселлору. - Не понимаю... - Как только вы предпримете первый шаг, он использует все законные средства, чтобы признать вас саму "не отвечающей требованиям". - Что?! - Чэнселлор добьется того, чтобы и воспитание ребенка, и наследство находились под его контролем. К счастью... - Вы сошли с ума! - ... к счастью, - Элизабет не обратила никакого внимания на реплику Джанет, - Чэнселлор - весьма чопорный господин, его страсть к приличиям доходит порой до смешного, поэтому он не станет предпринимать подобных действий. Но если его спровоцируют... Нет, Джанет, развод - это не выход. - Да вы понимаете, что вы говорите? - Уверяю вас, да... И если бы я была уверена, что и через год буду жива, я бы сама благословила вас на этот шаг. Но я старая женщина. А без меня Чэнселлор может повести себя как настоящий дикарь. - Но Чэнселлор ничего, понимаете, ничего не сможет со мной сделать! Ни со мной, ни с моим сыном! - Успокойтесь, дорогая. Я отнюдь не моралистка. Но ваше поведение было все же далеко не безупречным. - Я не обязана все это выслушивать! - Джанет встала с дивана и начала лихорадочно натягивать перчатки. - Я никого не осуждаю. Вы умная девочка. И я знаю, что вы ничего не стали бы делать без причины... Если вас это успокоит, то готова признаться: я понимаю, что вы год провели в аду. - Да. Год в аду, - повторила Джанет. Элизабет встала из-за стола и подошла к окну. Она говорила быстро, стараясь удержать Джанет: - Давайте говорить откровенно. Если бы Алстер был здесь, то развод можно было бы организовать быстро и без лишних разговоров. В конце концов, все не безупречны. Однако одна из сторон отсутствует, возможно, ваш муж умер, но смерть его пока не признана официально. И есть ребенок, единственный ребенок. Этот ребенок - наследник Алстера. И проблема, Джанет, заключается именно в этом. Интересно, начала Джанет хоть что-нибудь соображать? Беда с этими новыми богачами, подумала Элизабет. Они полагают, что доставшиеся им деньги ценны сами по себе, а на самом деле деньги лишь побочный продукт. Но они - основа всякой власти и именно потому очень опасны. - Стоит вам сделать первый шаг, как стервятники из обоих лагерей встрепенутся и заклюют вас. Кончится тем, что имя Скарлатти начнут трепать по барам, пусть и фешенебельным, и по атлетическим клубам. Вот этого я не потерплю! Элизабет вынула из ящика письменного стола несколько папок, выбрала одну, остальные положила обратно. Она сидела за столом и в упор разглядывала молодую женщину. - Вы понимаете, о чем я говорю? - Кажется, понимаю, - медленно произнесла Джанет, опустив взгляд на свои руки в перчатках. - Вы хотите как можно пристойнее убрать меня куда-нибудь подальше, чтобы ничто не смущало покой ваших дорогих Скарлеттов, - она подняла голову и встретилась взглядом со старой дамой. - А я-то подумала, что вы печетесь обо мне, - с горечью добавила Джанет. - Я полагаю, что вы вряд ли ждали от меня благотворительности. - Нет, безусловно нет. Да я и не ищу благотворительности, так что данный вопрос не важен. Повторяю: мне просто на миг показалось, что вы, хоть и по-своему, беспокоились именно обо мне. - Значит, вы сделаете так, как я вас прошу? - Элизабет взяла папку, чтобы положить ее в стол. - Нет, - твердо произнесла Джанет Саксон Скарлетт. - Я буду делать то, что считаю нужным, и так, чтобы не превратиться в посмешище для наших светских спортсменов. - Не будьте такой самоуверенной! - Элизабет с силой шлепнула папкой по столу. - Я подожду, пока пройдет год после исчезновения Алстера, а потом начну действовать. Мой отец знает, как поступать в таких случаях, и я выполню его указания. - Не забывайте, что ваш отец - бизнесмен, а бизнесмены склонны к различным разорительным ошибкам. Или, напротив, могут совершать благоприятные сделки. - Но он все-таки мой отец! - Дорогая моя, я это прекрасно понимаю. Вы не поверите, до какой степени хорошо я это понимаю. И потому, прежде чем мы расстанемся, позвольте мне задать вам несколько вопросов. Элизабет встала, подошла к двери и повернула начищенную медную ручку - теперь в библиотеку не мог войти никто. Джанет наблюдала за свекровью с любопытством и не без страха - Элизабет была не из тех, кто боялся нежданных посетителей: она просто выставляла их вон. - Говорить нам больше не о чем. Я ухожу. - Согласна: вам больше нечего сказать, - Элизабет вернулась к столу. - Вам ведь понравилось в Европе, дорогая? Париж, Марсель, Рим... После этого Нью-Йорк должен был показаться довольно скучным местечком, не так ли? Да, жизнь за океаном предлагает куда больше развлечений. - Что вы имеете в виду? - А вот что. Мне показалось, что вы наслаждались той жизнью несколько... неумеренно. Мой сын нашел себе в вашем лице отличную партнершу. Однако, должна отметить, он обстряпывал свои делишки более осторожно. - Не понимаю! Элизабет открыла папку и достала несколько страниц. - Так, поглядим... В Париже был некий цветной трубач, джазмен... - Что?! - Он доставил вас в гостиницу - в ту самую гостиницу, где вы жили вместе с Алстером, - в восемь утра. Совершенно очевидно, что вы провели где-то ночь. Джанет, не веря своим ушам, смотрела на свекровь. - Да, - торопливо произнесла она. - Да, в Париже я провела эту ночь с ним. Но вовсе не так, как вы предполагаете. Мы всю ночь... - тут голос ее сорвался, - мы всю ночь разыскивали Алстера. Этот человек мне помогал. - Сей факт в донесении не отражен. А зафиксировано лишь то, что вы явились в отель в восемь утра в сопровождении чернокожего трубача. Кстати, он поддерживал вас за плечи. - Я еле стояла на ногах от усталости. - Здесь использовано другое определение: вы были пьяны. - Это ложь! Старая дама перевернула несколько страниц. - А как насчет той недели на юге Франции? Вы помните, где вы провели уик-энд? - Нет, - неуверенно сказала Джанет. - А что там такое было? Элизабет встала и переложила папку подальше, чтобы молодая женщина не могла видеть ее содержимого. - Тот уик-энд вы провели у мадам Ариоль. Как называется ее милый особняк? Ах да, "Силуэты". Довольно претенциозное название, вы не находите? - Но мадам Ариоль - старый друг Алстера. - И конечно же, вы и понятия не имели, какая слава ходит об этих "Силуэтах" по всему югу Франции? - Неужели вы думаете, что я имею ко всему этому хоть какое-то отношение? - Так что говорят на юге Франции о мадам Ариоль и ее "Силуэтах"? - Нет, нет! - Что происходило в "Силуэтах"? - Элизабет повысила голос. - Я... я не знаю. Я не знаю! - Что именно? - Я не стану вам отвечать! - Весьма героично, но, боюсь, этот номер не пройдет. Все знают, чем славен дом мадам Ариоль - опиумом, гашишем, марихуаной, героином... Прекрасное меню для наркоманов всех мастей. - Я ничего об этом не знала! - Вы не знали? Да вы там провели три дня и так ничего не поняли? А ведь у мадам как раз был разгар сезона. - Нет!.. Да, я поняла, и я сбежала оттуда. Как только увидела, чем они там занимаются. - Оргии, наркотические оргии, вот чем там занимались. Прекрасный шанс для любого извращенца-вуайера. Дамы и господа, накачавшиеся наркотиками, сбросившие всякий стыд. А невинная миссис Скарлетт ничего не понимает! - Но я клянусь вам, что я действительно сначала ничего не поняла! Элизабет сбавила тон, но голос ее приобрел еще большую твердость. - Я вам верю, дорогая моя, но вряд ли вам кто-либо еще поверит, - она выдержала паузу. - Здесь, в досье, много интересных страниц, - она спокойно листала бумаги. - Берлин, Вена, Рим. Самое интересное - в Каире. Джанет подбежала к столу, наклонилась и в ужасе уставилась в лицо сидевшей в кресле Элизабет. - Алстер бросил меня там на две недели! Я не знала, где он. Я не знала, что делать! - Вас видели в весьма странных местах, моя дорогуша. Более того, вы совершили преступление, наказуемое по всем международным законам. Вы купили человека! Рабыню! - Нет! Нет! Это было не так! - О, именно так все и было. На подпольном рынке, где торгуют проститутками, вы купили тринадцатилетнюю арабскую девочку. Вы американская гражданка, и в нашей стране есть особые законы... - Это ложь! - закричала Джанет. - Мне сказали, что если я заплачу, эта девочка скажет, где Алстер! Вот почему я заплатила! - Вы приобрели эту девочку в подарок своему мужу. Маленькую тринадцатилетнюю девочку. И вы это прекрасно знаете. А об этой несчастной девочке вы не задумались ни на секунду. - Я только хотела найти Алстера! Мне было ужасно плохо, когда я об этом узнала. Я не понимала! Я не понимала, о чем они все говорят, что они имеют в виду! Я хотела только разыскать Алстера и выбраться из этого ужасного места. - Я не собираюсь оспаривать ваши утверждения. Но другие будут. - Кто? - Джанет дрожала, как лист на ветру. - Например, суд. Или газеты, - Элизабет разглядывала трясущуюся от страха женщину. - Мои друзья... Даже ваши друзья. - И вы... И вы позволите использовать против меня всю эту грязную ложь? Элизабет пожала плечами. - Против меня и против вашего внука? - А я сомневаюсь, что он будет считаться вашим сыном. Я имею в виду, по закону. Убеждена, что суд назначит на время разбирательства какого-то опекуна, а потом официально передаст его под опеку Чэнселлора. Джанет медленно опустилась на кушетку. По лицу ее текли слезы. - Успокойтесь, Джанет. Я не требую, чтобы вы превратились в монахиню. Более того, я даже не прошу вас ограничивать нормальные потребности, свойственные женщинам вашего возраста и аппетитов. Вы ничем не ограничивали себя в последние месяцы, и я не предполагаю, что вы станете сдерживать себя в будущем. Единственное, о чем я вас прошу: соблюдайте приличия и будьте слегка осторожнее. Если же вы| забудете об этой моей просьбе, уверяю, меры последует незамедлительно. Джанет Саксон Скарлетт отвернулась, веки ее были крепко сжаты. - Вы - чудовище, - прошептала она. - Да, сейчас вы и должны меня считать чудовищем. Но пройдет время, и вы поймете, что это не так. Джанет вскочила. - Бога ради, успокойтесь. Скоро прибудут Чэнселлор с Эллисон. Вы мне нужны, дорогая моя. - Выпустите меня! - молодая женщина дергала дверь, совершенно забыв, что она заперта. - Что вы еще от меня хотите? Элизабет знала, что победа - за ней. Глава 16 Мэтью Кэнфилд стоял, прислонясь к стене какого-то дома на южном углу Пятой авеню, в том месте, где ее пересекает Шестьдесят третья улица. Перед ним был внушительный подъезд резиденции Скарлатти. Он потуже запахнул плащ - шел холодный осенний дождик - и взглянул на часы: без десяти шесть. Он торчал здесь уже больше часа. Молодая женщина вошла в этот дом без четверти пять; неужто она пробудет до ночи или, не дай Господь, до утра? Он дал себе на ожидание два часа, если, конечно, раньше ничего особого не случится. Оснований полагать, что в эти два часа что-то произойдет, не было, но интуиция подсказывала ему: жди! Он уже пять недель занимался этим объектом. Кое-что знал наверняка, кое-что позволял себе домысливать. Послезавтра старая леди отправляется в путь. Одна, без сопровождающих. Весь мир знал, что она скорбит о потере сына - газеты на том всячески настаивали. Однако старая дама умело эту скорбь скрывала и продолжала заниматься делами. Что же касается жены Скарлетта, то тут все было как-то странно. Если она и оплакивала исчезнувшего супруга, то очень незаметно. Заметно было другое: она не верила в смерть Алстера Скарлетта. Что это там она говорила в "Кантри-клубе" на Ойстер-бей? Хоть она тогда уже и здорово набралась, речь ее все же звучала ясно. - Моя дорогая свекровь считает себя самой умной! Хорошо б она встретилась со своим сыночком! Сегодня вечером между ней и свекровью явно происходила ответственная встреча, и Мэтью Кэнфилд очень хотел бы знать, о чем там говорилось. Холод пробирал до костей. Кэнфилд решил перейти через улицу, на ту сторону, где начинался парк. Достал из кармана газету, расстелил на скамье у ограды Центрального парка, сел. Перед входом в дом мадам Скарлатти остановились двое - мужчина и женщина. Было уже довольно темно, и Кэнфилд не мог различить лиц. Женщина что-то оживленно говорила, мужчина, похоже, не слушал. Он достал из кармана часы и сверил время. Кэнфилд глянул на свои часы: без двух минут шесть. Медленно встал и спокойно вернулся на первоначальную позицию. Мужчина подошел поближе к свету уличного фонаря, женщина продолжала что-то говорить. Кэнфилд без удивления отметил, что это старший брат, Чэнселлор Дрю Скарлетт, и его жена Эллисон. Кэнфилд сделал вид, что направляется к Шестьдесят третьей улице, а Чэнселлор Дрю взял жену под руку и повел вверх по ступенькам. Кэнфилд услышал позади какой-то шум, повернулся, увидел, что дверь дома Элизабет Скарлатти широко распахнулась, и кто-то столкнулся с Чэнселлором Дрю и его супругой. Грохот распахнутой двери эхом пронесся по тихой Пятой авеню. По ступенькам мчалась Джанет Скарлетт. Она поскользнулась, вскочила и ринулась дальше по улице. Кэнфилд бросился за ней - она явно ушиблась, как раз время помочь. Следователь уже был ярдах в тридцати, как вдруг из-за угла показалась большая черная машина, "пирс-эрроу". Кэнфилд остановился. Он увидел, как сидевший за рулем человек перегнулся назад и начал вглядываться в бегущую женщину. Свет уличного фонаря упал на его лицо - это был приятной наружности господин лет около пятидесяти с великолепно ухоженными усами, мужчина того круга, в котором вращалась Джанет. Кэнфилду показалось, что этот человек явно поджидал ее появления. Машина резко остановилась, человек распахнул дверцу, быстро обошел автомобиль и направился к Джанет. - Это вы, миссис Скарлетт? Садитесь. Джанет наклонилась и потерла разбитое колено. Кэнфилд притаился в тени подъезда. - Что? Это же не такси... Нет! Я вас не знаю... - Садитесь! Я отвезу вас домой. Ну, быстренько! - человек говорил тревожным, но властным тоном. Он взял Джанет Скарлетт за локоть. - Нет! Нет! Я не хочу! - она начала вырываться. Кэнфилд выступил из тени. - Хэлло, миссис Скарлетт! Я так и думал, что это вы. Нужна помощь? Господин с ухоженными усами оставил Джанет и взглянул на Кэнфилда. Он был растерян и разозлен. Не говоря ни слова, он рванулся назад к машине и вскочил на сиденье. - Эй, минутку, мистер! - следователь подбежал к автомобилю и схватился за ручку. - Вам и вправду лучше нас подвезти! Автомобиль рванул с места, и Кэнфилд не удержался и упал. Рывок был такой сильный, что он чуть было не сломал руку. С трудом, корчась от боли, он поднялся. - Ваш приятель как-то странно себя ведет! - обратился он к Джанет. Она смотрела на него с благодарностью. - А я никогда его раньше не видела... По крайней мере не могу вспомнить... Простите, но я не помню и как вас зовут. - Не стоит извиняться. Мы встречались только раз. Пару недель назад в клубе на Ойстер-бей. - О! - похоже, молодая женщина припомнила тот вечер. - Нас познакомил Крис Ньюланд. Меня зовут Кэнфилд. - О да... - Мэтью Кэнфилд. Я из Чикаго. - Ах да, теперь я вспомнила. - Пойдемте возьмем такси. - У вас кровь на руке. - А у вас на колене. - Ну, у меня только ссадина. - И у меня тоже. Это только на вид страшно. - Может, лучше все-таки обратиться к врачу? - Все, что мне надо - носовой платок да немного льда. Платок на руку, а лед в виски, - они дошли до угла, и Кэнфилд взял такси. - Вот и все лечение, миссис Скарлетт. Джанет Скарлетт неуверенно улыбнулась: - Кажется, эти лекарства и я могу предоставить. Холл в особняке Алстера Скарлетта был именно таким, каким ему и положено быть: высокие потолки, массивная дверь, прямо против двери лестница, ведущая на второй и третий этажи. По стенам огромные зеркала, двойные двери. Левая дверь была открыта, за ней виднелась большая столовая. Правая, закрытая дверь явно вела в гостиную. Дорогие восточные ковры на натертом паркете... Да, таким и должен быть холл в доме Алстера Стюарта Скарлетта. Но что поразило скромного следователя - так это цветовое решение. Стены были обиты темно-красным дамаском, а высокие двери украшены черными бархатными портьерами. Это странное, вульгарное сочетание неприятно контрастировало с изящной французской мебелью. Джанет Скарлетт заметила удивление Кэнфилда. - Бьет в глаза, не так ли? - Я не заметил, - вежливо ответил он. - Мой муж настаивал почему-то на красном, я подобрала портьеры в тон, так он заменил их на черные. А когда я попробовала возражать, закатил мне ужасную сцену, - она открыла двери, прошла вперед и зажгла настольную лампу. Кэнфилд последовал за ней в причудливо обставленную огромную гостиную - площадью она была в пять теннисных кортов. И всюду кресла, кушетки, канапе. Силуэты бесчисленных ламп на бесконечных маленьких столиках. Все это было как-то беспорядочно разбросано по огромному пространству, лишь напротив гигантского камина вырисовывался четкий полукруг диванов. Привыкнув к полумраку, Кэнфилд разглядел, что над камином развешано огромное количество фотографий в черных рамках. Они веером расходились от висевшего в центре в золотой рамке документа. Женщина заметила взгляд Кэнфилда, но предпочла ничего не объяснять. - Здесь напитки и лед, - сказала она, указывая на бар. - Налейте себе сами. Вы подождете минутку? Я переоденусь, - и она исчезла в холле. Кэнфилд подошел к стеклянному столику на колесах и налил два небольших бокала виски. Достал из кармана чистый носовой платок, окунул в ледяную воду и крепко перевязал кровоточащую руку. Потом зажег еще одну лампу, поближе к камину, и подошел к фотографиям. И буквально остолбенел. Фотографии тщательно документировали военную карьеру Алстера Стюарта Скарлетта. От офицерской школы до посадки на корабль, от прибытия во Францию до боевых окопов. Здесь же висели расцвеченные красными и синими линиями карты сражений. И на всех фотографиях Алстер Скарлетт был в центре событий. Он уже и раньше видел фотографии Скарлетта, но то были в основном моментальные снимки, сделанные на различных светских раутах или спортивных соревнованиях, и там он представал в виде игрока в теннис, в поло, пловца. На всех этих снимках он выглядел как настоящий денди - магазин "Брукс бразерс" мог гордиться таким клиентом. Здесь же он был среди солдат, и, что ужасно раздражало Кэнфилда, явно на полголовы выше, чем самый высокий из его комбатантов. Военные всех рангов и званий. Неуклюжие ополченцы, предъявляющие оружие для осмотра, усталые сержанты перед строем таких же усталых солдат, опытные полевые офицеры, серьезно чему-то внимающие, - и все они лишь статисты, на фоне которых выгодно выделяется энергичный, стройный лейтенант. Все они - антураж, удачное обрамление для того, кто дарит их своим обществом. На иных фотографиях высокий лейтенант стоял, положив руки на плечи робко улыбающихся офицеров, словно уверяя их: ничего, старые добрые денечки еще вернутся! Судя по выражениям лиц тех, кого он стремился утешить, они не очень-то верили в возвращение доброго старого времени. Однако сам он излучал бесконечный оптимизм. Холодный, самоуверенный тип, подумал Кэнфилд. В центре в золотой рамке висел наградной лист. Серебряная звезда за доблесть, проявленную при Мез-Арагоне. Судя по этой выставке, Алстер Скарлетт родился героем, которому крупно повезло: на его век выпала большая война. Тревожило другое - сам факт сей экспозиции. Она была явно не к месту. Такая выставка уместна в тихом кабинете отставного генерала, увенчанного полувековой славой, а не здесь, на Пятьдесят четвертой улице, в гостиной человека, всей душой преданного поискам жизненных удовольствий. - Интересное зрелище, не так ли? - Джанет вернулась в гостиную. - Впечатляющее, если не сказать больше. Да, Алстер Скарлетт - незаурядный человек. - С этим трудно спорить. А если кто-нибудь и забывал, достаточно было пригласить забывчивого в гостиную. - Полагаю... Полагаю, эта замечательная выставка на тему выигранной войны - не ваша идея? - он протянул Джанет бокал и заметил, как крепко она его схватила и как быстро поднесла к губам. - Естественно, не моя, - она выпила неразбавленный "скотч" одним глотком. - Присядьте. Кэнфилд быстро глотнул виски. - Позвольте освежить? - он указал на бокал. Она села на один из диванов перед камином, а он направился к бару. - Никогда не думал, что ваш муж до такой степени подвержен... военному похмелью, - он кивнул в сторону камина. - Очень точное определение: похмелье после большого праздника. А вы философ. - Вот уж не считал себя таковым. Но я не предполагал, что ваш муж принадлежит к такому типу людей, - он подал ей бокал и остался стоять. - А вы разве не читали его военных воспоминаний? По-моему, газеты сделали все, чтобы развеять последние сомнения в том, кто именно победил кайзера, - она выпила. - О, газетчики! Они напишут что угодно, лишь бы продать свой товар. Я никогда не относился к их сообщениям всерьез. Да и ваш муж тоже. - Вы говорите так, будто были знакомы с моим мужем. Кэнфилд изобразил удивление и даже отставил поднесенный было ко рту бокал. - А вы разве не знаете? - Что? - Да конечно же, мы были с ним знакомы. Я знал его достаточно хорошо. Мне казалось, что и вам о нашем знакомстве известно. Извините. Джанет свое удивление скрыла. - Что вы, незачем извиняться. У Алстера было много знакомых. Возможно, я знаю далеко не всех. Вы что, познакомились с ним в Нью-Йорке? Не помню, чтобы он когда-либо называл ваше имя. - О нет, мы лишь встречались время от времени, когда я наезжал на восток. - Ах да, вы ведь из Чикаго? - Совершенно верно. Но, откровенно говоря, из-за работы я много езжу, - что правда, то правда: из-за работы Кэнфилду приходилось ездить по всей стране. - А чем вы занимаетесь? Кэнфилд пригубил виски и сел. - Если убрать все словесные украшения, я, считайте, разъездной торговец. Но словесные украшения убирать как-то не принято. - А чем вы торгуете? Я знаю множество людей, которые занимаются торговлей, и они как-то не беспокоятся по поводу украшений. - Ну, они же продают ценные бумаги, акции или недвижимость, даже мосты. Я же торгую теннисными площадками. Джанет рассмеялась - у нее был приятный смех. - Вы шутите! - Нет, серьезно. Я продаю теннисные корты. Он поставил стакан и сделал вид, что роется в карманах. - Дайте-ка поглядеть, сдается мне, я тут один с собой прихватил... Нет, я продаю отличные корты. Уимблдонский стандарт, правда, за исключением газона. Так наша компания и называется: "Уимблдон". Говорю вам как на духу: у нас отличные корты. Вы наверняка играли на дюжине наших кортов, только не знаете, кому обязаны этим удовольствием. - Потрясающе! А почему люди покупают ваши корты? Неужели они не могут построить собственные? - Могут, конечно. Но мы убеждаем их, что их корты ни к черту не годятся. И вот мы сносим выстроенный ими самими корт и на его месте делаем новый. - Вы надо мной издеваетесь! Теннисный корт - это всего лишь теннисный корт. - А газон? Разве это не существенно? Обычно трава весной еще слишком короткая, а осенью желтеет. Наши же корты вечнозеленые. Она снова засмеялась. - На самом деле все просто. Наша компания разработала асфальтовое покрытие, от которого мяч отскакивает, как от газона. Это покрытие не плавится под солнцем и не трескается от мороза. Хотите купить такое? Через три дня мы подошлем грузовики, они завезут первый слой гравия. У нас здесь есть отделение. Вы и оглянуться не успеете, как у вас будет лучший теннисный корт на всей Пятьдесят четвертой улице. Теперь рассмеялись они оба. - Наверное, вы и сами играете, как чемпион. - Вот уж нет. Я играю, но не очень хорошо. Да и не очень-то люблю теннис. Мы платим нескольким игрокам международного класса за то, что они рекламируют наши корты. Когда заканчиваем укладку, проводим показательные матчи - вам я устрою такой бесплатно. Можете пригласить всех своих друзей, устроите вечеринку. На наших кортах прошло множество замечательных вечеринок - они, как видите, выдерживают и коктейли. А для нас это выгодно: на вечеринках мы получаем новые заказы. - Очень интересно! - От Атланты до залива Бар! Лучшие корты, лучшие вечеринки, - и он поднял стакан. - Так, значит, вы пытались продать Алстеру корт? - И не пробовал. Хотя стоило. Насколько мне известно, он как-то даже купил дирижабль. Что такое теннисный корт по сравнению с таким мощным приобретением? - Чепуха, конечно, - она хихикнула и протянула ему свой вновь пустой бокал. Кэнфилд направился к бару, по пути развязал повязку и спрятал платок в карман. Она медленно, нарочито точными движениями загасила в пепельнице сигарету. - Но сели вы не принадлежите к нью-йоркскому кругу, как вы познакомились с моим мужем? - Мы встречались еще в колледже. Но это знакомство было кратким - я ушел с середины первого курса, - интересно, подумал Кэнфилд, позаботились ли в Вашингтоне поместить мое личное дело в архив Принстонского университета? - Что, потянуло к книгам? - Потянуло к деньгам: дело в том, что все деньги достались не той ветви семьи. А потом мы встречались на военной службе - и тоже ненадолго. - Вы служили? - Служил. Но не с такой славой, - и он показал на камин. - То есть? - Мы вместе проходили подготовку в Нью-Джерси. Он отправился во Францию, к славе, а меня назначили в Вашингтон, к скуке кабинетной службы, - Кэнфилд наклонился к ней и постарался придать голосу пьяноватую интимность. - Но мы успели немножко повеселиться. Хотя, конечно, подписав брачный контракт, он оставил холостяцкие проделки. - Да нет, Мэтью Кэнфилд, не оставил. Он пристально посмотрел на нее: голос ее звучал твердо, но с явно ощутимым оттенком горечи. - Тогда он еще больший идиот, чем я думал. Она смотрела на него так, как смотрят на письмо, в котором силятся понять не слова, а то, что написано между строк. - Вы очень симпатичный человек, - с этими словами она быстро поднялась, но пошатнулась и поставила бокал на маленький столик. - Вы извините, я сегодня не ужинала, и если сейчас не поем, боюсь, алкоголь подействует не лучшим образом. А я не люблю, когда алкоголь действует не лучшим образом. - Позвольте пригласить вас на ужин. - Чтобы вы залили кровью ни в чем не повинного официанта? - Да крови уже нет, - Кэнфилд протянул руку. - Поверьте, мне бы очень хотелось поужинать с вами. - Да, вам действительно этого очень бы хотелось, - она вновь взяла бокал и стала слева от камина. - Вы знаете, что я чуть было сейчас не сделала? - Нет, - он остался сидеть. - Я чуть было не попросила вас уйти. Кэнфилд начал протестовать. - Подождите! Я хотела остаться одна и кое-что обдумать, но потом решила, что это не такая уж хорошая идея. - Это чертовски плохая идея. - Так что я вас не прогоню. - Отлично. - Но мне не хочется никуда выходить. Не согласитесь ли вы остаться здесь и вместе со мной - как это говорят? - порыться в горшках? - А это не очень вас затруднит? Джанет дернула шнур звонка. - Если кого это и затруднит, так только экономку. А с тех пор как мой муж... покинул нас, она не очень-то перегружена. Экономка откликнулась на зов с такой быстротой, что Кэнфилд подумал: а не подслушивала ли она под дверью? Мэтью Кэнфилд никогда не видел такую здоровенную бабищу - особенно впечатляли руки. - Да, мадам? Мы не ждали вас сегодня вечером. Вы сказали, что поужинаете у мадам Скарлатти. - А разве я не могла передумать, Ханна? Мистер Кэнфилд будет ужинать со мной, здесь. Я сказала ему, что нам, вероятно, придется поскрести по горшкам, так что подайте, что вы там в горшках наскребете. - Хорошо, мадам. У нее среднеевропейский, может быть, шведский или немецкий акцент, отметил Кэнфилд. Полное лицо, обрамленное затянутыми в узел седыми волосами, должно было бы быть добродушным. Но оно не было добродушным. Напротив, это было жесткое, почти что мужское лицо. Тем не менее она заставила кухарку приготовить отличный ужин. - Когда эта старая стерва чего-нибудь хочет, она всех в угол загонит, но своего добьется, - говорила Джанет. Они вернулись в гостиную и сидели на диване, попивая бренди. Плечи их соприкасались. - Это естественно. Насколько я понимаю, она заправляет всем делом сама. Так что неудивительно, что все ей прислуживают. Наверное, и я б ей подчинялся безоговорочно. - А вот мой муж так не считал, - сказала она тихо, - поэтому она так и бесилась. Кэнфилд сделал вид, что это его совершенно не интересует. - Правда? - бесстрастно протянул он. - А мне казалось, что между ними не было никаких столкновений. - О нет, столкновений не было. И проблем никаких не было тоже - Алстер просто не позволял никому и ничему его беспокоить. Потому она так и злилась. Он не вступал в споры. Он просто делал что хотел, и все. Он был единственным, на кого она не имела никакого влияния, и за это она его ненавидела. - Но она могла перестать давать ему деньги, разве нет? - наивно спросил Кэнфилд. - У него были свои собственные средства. - Да, тогда управлять им было невозможно. Это кого угодно сведет с ума. Молодая женщина пристально смотрела в камин. - Он и меня до безумия довел. Так что она не единственная, - произнесла она как бы про себя. - Но ведь она его мать... - А я - жена, - она уже была совершенно пьяна и с ненавистью уставилась на фотографии. - Она не имеет права загонять меня в капкан, словно я зверь какой-то! Угрожать мне глупыми сплетнями! Ложью! Все это сплошная ложь! Это были все друзья моего мужа, не мои! Да если б это были и мои друзья, она все равно не смеет! - Да, у Алстера всякие приятели водились, это я хорошо помню. Но даже если они и вели себя дурно по отношению к вам - забудьте. Они вам не нужны. Джанет расхохоталась. - Именно так я и сделаю! Отправлюсь в Париж, в Каир, черт его знает куда еще и дам объявление в газетах: "Вы, дружки этого ублюдка, Алстера Скарлетта, я плевать на вас хотела! Подпись: Дж. Саксон Скарлетт, вдова". Надеюсь, вдова. Следователь решил немного надавить: - Она что, собирала о вас сведения... во всех этих местах? - О, она ничего не упустила. Если у трудолюбивой мадам Скарлатти на вас нет досье - считайте, вы никто. Вы разве этого не знали? И так же быстро, как рассердилась, Джанет успокоилась: - Но это все не важно. Пусть она катится ко всем чертям, - весело произнесла она. - А почему она едет в Европу? - А вам-то какое дело? Кэнфилд пожал плечами. - Не знаю. Просто прочел об этом в газете. - Понятия не имею. - А может, все дело в сплетнях, что донесли ей из Парижа и прочих мест? - он попытался говорить невнятно, словно хорошенько уже набрался. - Спросите у нее сами. Кстати, а бренди ничего, - она допила остатки и поставила бокал на стол. Следователь глянул в свой бокал - он был почти полон. Он сделал глубокий вдох и выпил. - Вы правы. Она старая стерва. - Да, она старая стерва, - Джанет откинулась назад, на руку Кэнфилда, лежавшую на спинке дивана, и заглянула ему прямо в глаза. - Но вы ведь не старая стерва? - Нет, к тому же я не старый, да и мужского рода. Так зачем она едет в Европу? - Я и сама уже тысячу раз задавала себе этот вопрос, ответа так найти и не могу. Да мне все равно. А вы хороший человек? - Лучший из лучших. - А я вот вас сейчас поцелую, и тогда пойму. Я всегда могу определить по первому же поцелую... - Неужели у вас такой опыт? - О, опыт - не опыт, а я умею узнавать, - она обняла Кэнфилда за шею и притянула к себе. Она вся дрожала. Он ответил на поцелуй с каким-то мягким изумлением. Она была полна отчаянья, и, по непонятной причине, он вдруг почувствовал, что больше всего на свете хотел бы защитить, укрыть ее. Она положила руку ему на грудь. - Пойдемте наверх, - сказала она. На лестнице они вновь поцеловались, и Джанет Скарлетт погладила его по щеке. - Она сказала... Она сказала, что это очень здорово - быть Скарлетт, когда Скарлетта рядом нет... Вот что она сказала. - Кто? Кто это сказал? - Матушка-стерва. Вот кто. - Его мать? - Хоть бы она его не нашла... Тогда я свободна! Возьми меня, Мэтью, пожалуйста, возьми меня. Ради Бога! Помогая ей добраться до постели, Кэнфилд думал о том, что должен во что бы то ни стало убедить начальство отправить его в Европу на том же корабле. Глава 17 Джефферсон Картрайт завернулся в полотенце и вышел из парной. Прошел в душ, позволил водяным иглам сначала исколоть затылок, потом запрокинул лицо и стоял так, пока кожа не начала саднить. Подкрутил кран, вода становилась все прохладней, превратилась в ледяную. Накануне вечером он здорово выпил. Откровенно говоря, он начал пить сразу после обеда и пил до ночи, а ночью понял, что домой добираться не стоит, и остался ночевать в клубе. У него были все причины для такого праздника. После победной для него встречи с Элизабет Скарлатти он провел несколько дней за тщательным анализом дел "Скаруик фаундейшн". Сейчас он был готов выступать как равный среди равных. Он все время помнил о заключенном с Элизабет соглашении. Пока он держал его в своем портфеле - пока не постигнет дела "Скаруик фаундейшн" до такой степени, что даже его собственные адвокаты будут впечатлены этими знаниями. Вода долбила его по затылку - он вспомнил, как запер портфель в багажной ячейке на Центральном вокзале. Многие коллеги уверяли, что багажные ячейки Центрального вокзала надежнее всяких сейфов. Уж точно надежнее сейфов Скарлатти! После обеда он заберет портфель и отправится к своим поверенным. Они, конечно, будут потрясены и, надеялся он, забросают его вопросами о "Скаруике". А он с такой скоростью вывалит на них собрание фактов и цифр, что они обалдеют. Он уже слышал их удивленные возгласы: "О, Джефф, мы и представления не имели!" Картрайт весело расхохотался, стоя под душем. Он, Джефферсон Картрайт, был самым видным кавалером в команде "Виргинских кавалеров"! Эти тупоголовые северяне, чья холодная кровь не может согреть даже их собственных жен, они теперь будут вынуждены считаться со стариной Джеффом. Вот теперь они попоют! Мой Бог, подумал он, да я же теперь могу купить и продать половину членов этого клуба. Что за чудесный денек! После душа Джефферсон не спеша оделся и, в полной мере ощущая свою силу и значительность, прошел в клубный бар. Члены клуба уже собирались к обеду, и некоторые, с притворной радостью, приняли его приглашение "выпить по рюмочке". Однако их внутреннее сопротивление быстро растаяло, когда он эдак небрежно объявил, что теперь полностью отвечает за "закрома "Скаруика". Пара-тройка присутствующих вдруг поняли, что у хвастливого и туповатого Джефферсона Картрайта есть и весьма милые черты, как-то раньше ими не замеченные. Нет, если серьезно, разобраться, так он неплохой парень... В нем определенно что-то есть! И вскоре тяжелые кожаные кресла, окружавшие дубовый стол, были заняты все до единого. В половине третьего члены клуба начали по очереди извиняться и отправляться в свои офисы и к своим телефонам: заработала система связи, и весть о потрясающем назначении Картрайта, о его альянсе со "Скаруик фаундейшн" понеслась из офиса в офис. Однако один из джентльменов никуда не спешил. Он присоединился к нескольким господам, всегда готовым променять дело на хорошую пьянку, и вместе с ними составил двор царствующего Джефферсона Картрайта. На вид ему было лет пятьдесят, из породы людей светских - особенно подчеркивали сей факт прекрасно ухоженные седые усики. Странно, никто из собравшихся за столом не знал его по имени, но никто не хотел в этом признаться. В конце концов, все мы члены одного клуба, не так ли? Как только представилась возможность, джентльмен как бы между делом уселся в кресло рядом с Картрайтом. Он болтал с южанином, настоял, что теперь выпивку закажет за свой счет. Когда напитки прибыли, хорошо одетый джентльмен потянулся за ними - он как раз рассказывал какую-то смешную историю, - на секунду поставил оба мартини перед собой, а потом пододвинул один Картрайту. Джефферсон взял свой мартини и залпом осушил бокал. Джентльмен извинился - пора идти. Дела, дела... Через две минуты Джефферсон Картрайт рухнул лицом на стол. Глаза у него не были закрыты или полузакрыты, как бывает у людей, здорово перебравших. Напротив, они были широко открыты. Глаза просто вылезли из орбит. Джефферсон Картрайт был мертв. А хорошо одетый джентльмен так никогда больше в этом фешенебельном мужском клуб и не появлялся. В типографии иллюстрированной нью-йоркской газетки - из тех, что разносит сплетни, - наборщик набирал очередной заголовок. Сама заметка должна была появиться на десятой странице: "В ФЕШЕНЕБЕЛЬНОМ МУЖСКОМ КЛУБЕ УМИРАЕТ БАНКИР" Наборщику вся эта история была совершенно не интересна. А чуть поодаль другой наборщик набирал другой заголовок - этот собирались втиснуть между объявлениями о сдаче внаем на 48-й странице: "ОГРАБЛЕНИЕ БАГАЖНОЙ ЯЧЕЙКИ НА ЦЕНТРАЛЬНОМ ВОКЗАЛЕ" В наше время никаким замкам доверять нельзя, подумал наборщик. Глава 18 Элизабет, естественно, занимала место за капитанским столом в салоне первого класса "Кальпурнии". Она была несколько удивлена тем, что по правую руку от нее посадили какого-то молодого человека - на вид явно не старше тридцати. Обычно пароходные компании старались предоставить в ее распоряжение либо стареющего дипломата, либо отставного банкира, либо, на худой конец, знаменитого карточного игрока - короче, кого-то, с кем она могла найти общий язык. Однако она не высказала никакого неудовольствия, хотя предварительно и потребовала у капитана список пассажиров - на случай неприятных встреч с кем-то из соперников по бизнесу. Молодого человека звали Мэтью Кэнфилд, он занимался спортивными товарами и часто ездил на заключение сделок в Британию. Видно, у этого молодого человека неплохие связи, решила Элизабет. Во всяком случае он был вполне приятным молодым человеком. Вежливый, застенчивый и, видимо, неплохой бизнесмен - торговец, как он ненароком о себе обмолвился. В конце обеда к ней подошел вахтенный офицер: на ее имя получена каблограмма. - Почему же вы не принесли ее сюда? - спросила Элизабет. Офицер что-то тихо ей сказал. - Хорошо, - она встала. - Могу ли я чем-либо вам помочь, мадам Скарлатти? - осведомился Мэтью Кэнфилд, торговец. - Нет, благодарю вас. - Вы в этом уверены? - Да-да, совершенно уверена, - и Элизабет последовала за вахтенным офицером. В радиорубке Элизабет усадили на стол и вручили послание. Наверху было начертано: "Срочно, адресат должен дать немедленный ответ". Она глянула на вахтенного офицера, скромно ожидавшего в углу. - Все правильно, - сказала ему Элизабет, - вы следовали инструкции. Она прочла каблограмму: "Мадам Элизабет Скарлатти, борт Его Величества пассажирского судна "Кальпурния". ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТ ДЖЕФФЕРСОН КАРТРАЙТ МЕРТВ ТЧК ПРИЧИНА СМЕРТИ НЕ УСТАНОВЛЕНА ТЧК ВЛАСТИ ПОДОЗРЕВАЮТ СТРАННЫЕ ОБСТОЯТЕЛЬСТВА ТЧК КАРТРАЙТ ОБНАРОДОВАЛ ФАКТ ЗАНЯТИЯ ЗНАЧИТЕЛЬНОГО ПОСТА В СТАРУИК ФАУНДЕЙШН ТЧК МЫ ПОКА НЕ ПОЛУЧАЛИ ПОДТВЕРЖДЕНИЯ ЭТОГО ФАКТА ТЧК У НАС НЕТ НИКАКИХ МАТЕРИАЛОВ ЭТО ПОДТВЕРЖДАЮЩИХ ХОТЯ ИНФОРМАЦИЯ ПОЛУЧЕНА ИЗ ПРОВЕРЕННЫХ ИСТОЧНИКОВ ТЧК В СВЕТЕ ВЫШЕИЗЛОЖЕННОГО НЕ БУДЕТЕ ТАК ЛЮБЕЗНЫ ДАТЬ РАЗЪЯСНЕНИЯ ИЛИ УКАЗАНИЯ ТЧК ЭТОТ СЛУЧАЙ МОЖЕТ НЕПРИЯТНО СКАЗАТЬСЯ НА КЛИЕНТАХ УОТЕРМАН ТРАСТ ТЧК У НАС НЕТ НИКАКОЙ ИНФОРМАЦИИ КАСАТЕЛЬНО НЕЗАКОННОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ВИЦЕ-ПРЕЗИДЕНТА КАРТРАЙТА ТЧК ЖДЕМ ВАШЕГО ОТВЕТА ТЧК ГОРАЦИЙ БУТЬЕ ПРЕЗИДЕНТ УОТЕРМАН ТРАСТ КОМПАНИ" Элизабет была в шоке. Она телеграфировала мистеру Бутье, что в течение недели он получит всю информацию, касающуюся "Скарлатти индастриз", от Чэнселлора Дрю Скарлетта. До тех пор просит воздерживаться от комментариев. Следующее послание она отправила Чэнселлору Дрю: "Ч. Д. СКАРЛЕТТУ, ВОСТОЧНАЯ ШЕСТЬДЕСЯТ ВТОРАЯ УЛИЦА, 129, НЬЮ-ИОРК ОТНОСИТЕЛЬНО ДЖЕФФЕРСОНА КАРТРАЙТА НИКАКИХ ЗАЯВЛЕНИЙ ПОВТОРЯЮ НИКАКИХ ЗАЯВЛЕНИЙ НИ ПУБЛИЧНО НИ В ЧАСТНОМ ПОРЯДКЕ ПОВТОРЯЮ НИ ПУБЛИЧНО НИ В ЧАСТНОМ ПОРЯДКЕ ПОКА Я НЕ ПРИБУДУ В АНГЛИЮ И НЕ СООБЩУ ОТТУДА ТЧК ПОВТОРЯЮ НИКАКИХ ЗАЯВЛЕНИЙ ТЧК КАК ВСЕГДА С ЛЮБОВЬЮ МАМА" Элизабет понимала, что ей нужно вернуться к столу, чтобы ни у кого не возникло подозрений о чрезвычайной важности полученного ею сообщения. Она медленно шла по коридору в сопровождении вахтенного, и все больше и больше понимала, что то, что случилось, - предупреждение. Предупреждение ей. Она тут же отбросила мысль, что причиной смерти Картрайта могла быть "незаконная деятельность". Да это просто смешно! Когда раскроется ее соглашение с Картрайтом, она должна быть готова к расспросам. Ответов, объясняющих подобное соглашение, может быть несколько, и все они достаточно правдоподобны. Но, что бы она ни сказала, сам факт заключения соглашения с таким человеком, как Картрайт, вызовет нежелательные толки - многие увидят в этом стариковскую причуду, граничащую со стариковским же слабоумием. Это ни в малейшей степени Элизабет Скарлатти не беспокоило: она никогда не обращала внимания на мнения и суждения на свой счет. Серьезно беспокоило и даже пугало другое: если факт этого соглашения так и не выплывет на поверхность. Вернувшись к столу, она прекратила всяческие расспросы правдивым заявлением, что ей сообщили о смерти одного из доверенных ее сотрудников. Поскольку вдаваться в подробности у нее намерения явно не было, сотрапезники выразили свое соболезнование и после приличествующей паузы возобновили застольную болтовню. Капитан "Кальпурнии", толстенный англичанин с поразительно подходящими к его внешности пышными бровями и тяжелыми челюстями, громоподобным голосом заметил, что потеря доверенного сотрудника равнозначна потере классного первого помощника. Сидевший по правую руку молодой человек наклонился и тихо прокомментировал: - Наш капитан словно сбежал из шоу "Джилберта и Салливана", вы не находите? Старая дама улыбнулась и столь же тихо, под шумок разговора, ответила: - Он похож на капитана галеры. Я так и вижу, как он прохаживается между скамьями с плеткой в руке. - Нет, нет, - ответил молодой человек, - а я представляю, как он сидит в бочке с мыльной водой, словно опереточная дива. Это куда смешнее. - Вы злобный юноша. Если мы напоремся на айсберг, я постараюсь держаться от вас подальше. - И зря. Я первым заберусь в спасательную шлюпку и займу местечко для вас, так и быть, - и он мило улыбнулся. Элизабет рассмеялась. Молодой человек забавлял ее - это как-то освежает, когда к тебе относятся с юмором и даже с некоторым элегантным нахальством. Они довольно приятно поболтали о том, что ждет их в Европе, - это был в определенной степени интересный разговор, ибо ни один из них не должен был и полусловом обмолвиться о том, что на самом деле ждет их в Европе. Ужин подошел к концу, капитанская труппа самых важных пассажиров направилась в комнату для игр и разбилась на пары для бриджа. - Думаю, вы игрок отвратительный, - заявил с улыбкой Кэнфилд. - А поскольку я играю довольно-таки неплохо, так и быть, возьму вас в пару, чтобы прикрыть в случае чего. - Трудно отказаться от столь лестного приглашения. И тогда он спросил: - А кто умер? Может быть, и я беднягу знаю? - Вряд ли, молодой человек. - Ну вам-то как об этом судить! Так кто же? - Господи, ну как вы можете знать обыкновенного служащего моего банка? - А я так понял, что он не такой уж обыкновенный служащий. - Знаете, некоторые люди любят считать себя необыкновенными. - Если он был человеком со средствами, то, вполне вероятно, он один из моих клиентов - я таким и впариваю наши теннисные корты. - Нет, мистер Кэнфилд, вы положительно несносны! - засмеялась Элизабет. Во время игры Элизабет заметила, что молодой Кэнфилд играл неплохо, но до первоклассного игрока ему все же далеко. Он совершил одну грубую ошибку, и Элизабет из вежливости пришла ему на помощь. После этого он осведомился у стюарда, есть ли в баре сигары определенного сорта, и, получив отрицательный ответ, извинился и сказал, что сходит за сигарами в свою каюту. Элизабет вспомнила, что там, в салоне, когда подали кофе, очаровательный мистер Кэнфилд открыл свежую пачку своих особых сигар. Он вернулся спустя несколько минут, когда круг уже был закончен, и, извинившись, сообщил, что пришлось помочь одному престарелому пассажиру справиться с приступом морской болезни. Партнеры высказали пару комплиментов по поводу такой трогательной заботы о престарелых, Элизабет же промолчала. Она просто посмотрела на молодого человека и с удовлетворением заметила, что он избегает ее взгляда. Игра закончилась рано. Слегка штормило, и Кэнфилд проводил Элизабет Скарлатти к ее каюте. - Вы очаровательны, - сообщила она. - Я вас отпускаю - предайтесь развлечениям, более приличествующим вашему возрасту. Кэнфилд улыбнулся и протянул ей ключ. - Если вы настаиваете - конечно. Но таким образом вы обрекаете меня на скуку. И вы это прекрасно знаете. - Странно, времена изменились. Или это изменились молодые люди? - Возможно. Элизабет заметила, что он стремится поскорее уйти. - Что ж, старая дама благодарит вас за компанию. - Не такой уж молодой человек также вас благодарит. Доброй ночи, мадам Скарлатти. Она повернулась к нему. - Вы по-прежнему желаете знать, кто умер? - Я вижу, что вам не хочется мне это сообщать. Да это и не важно. Еще раз доброй ночи. - Этого человека зовут Джефферсон Картрайт. Вы его знали? - она внимательно смотрела ему в лицо. - Нет, к сожалению, не знал, - он глядел прямо, невинными глазами. - Всего доброго. - Доброй ночи, молодой человек, - она вошла в каюту и закрыла дверь. Ей были слышны его шаги по коридору - он явно спешил. Элизабет сбросила норковое манто и прошла в большую удобную спальню. Тяжелая мебель была привинчена к полу. Она зажгла лампу, также привинченную к ночному столику, и села на постель. Элизабет пыталась вспомнить, что именно сообщил ей капитан "Кальпурнии" по поводу этого молодого человека, когда принес ей на утверждение список присутствующих за капитанским столом. - А у этого парня, Кэнфилда, похоже, прекрасные связи. Элизабет не обратила тогда на эти слова никакого внимания. - Он работает в какой-то фирме по производству и продаже спортивных товаров и ездит в Европу довольно часто. "Уимблдон", так, кажется, называется фирма. И тут Элизабет вспомнила, что капитан добавил следующее: - Интересно: пароходная компания настоятельно потребовала, чтобы я усадил его за свой стол. Наверное, чей-то сынок. Хороший университет, старые деньги и все такое прочее. Из-за него я должен был отставить бедного доктора Барстоу. Элизабет тогда одобрила список сотрапезников без всяких сомнений. Значит, британская пароходная компания потребовала, чтобы молодого человека усадили за капитанский стол. А толстый капитан, уже привыкший иметь дело с сильными мира сего, вынужден был исключить из списка знаменитого хирурга. Повинуясь лишь какому-то интуитивному порыву, Элизабет взяла телефон и попросила дать ей радиорубку. - Радиорубка "Кальпурнии" слушает, добрый вечер, - британский акцент превратил слово "вечер" в неясное дуновение. - Говорит Элизабет Скарлатти, каюта 2-3 "А". Будьте любезны, дежурного офицера. - Говорит вахтенный офицер Питерс. Чем могу служить? - Вы тот самый офицер, который дежурил во время ужина? - Да, мадам. Ваши сообщения в Нью-Йорк переданы немедленно. Их доставят адресатам через час. - Благодарю вас, но звоню я не поэтому... Боюсь, я упустила встречу, назначенную в радиорубке. Меня кто-либо спрашивал? - она внимательно вслушивалась: не выдаст ли голос вахтенного офицера каких-либо колебаний? - Нет, мадам, вас никто не спрашивал, - твердо и уверенно ответил офицер- - А, наверное, этот человек постеснялся спросить. Просто ужасно, я чувствую себя такой виноватой! - Извините, мадам Скарлатти, но кроме вас в рубку заходили всего трое пассажиров - это ведь первый наш вечер в открытом море. - Поскольку их было всего трое, не затруднит вас описать мне этих пассажиров? - О, что вы... Нисколько. Приходила пожилая пара, они туристы, и молодой человек в несколько, боюсь, нетрезвом состоянии. Он хотел прослушать биржевые новости. - Биржевые новости? - Да, мадам, пассажирам первого класса мы предоставляем право слушать биржевые новости трижды в день - в десять, двенадцать и два. Это был милый молодой человек, но, видно, выпил лишнюю пинту. - Ему что-то около тридцати, да? В смокинге? - Совершенно верно, мадам. - Благодарю вас, мистер Питерс. Это несколько необычная просьба, я понимаю, тем не менее, я очень прошу вас никому не рассказывать о нашем разговоре. - Конечно! Элизабет медленно встала и прошла в гостиную: ее партнер по бриджу игроком, возможно, был и слабым, зато актером замечательным. Глава 19 Мэтью Кэнфилд поспешил удалиться от каюты Элизабет Скарлатти по причине весьма прозаической: его подташнивало. Может быть, бар поможет ему снова почувствовать себя в своей тарелке? Он заказал бренди. - Роскошная вечерушка, да? На соседнем стуле умостился здоровенный широкоплечий тип, похожий на игрока в бейсбол. - Совершенно верно, - ответил Кэнфилд с вежливой улыбкой. - А я вас знаю! Вы сидите за капитанским столиком. Мы вас видели за ужином. - Здесь хорошая кухня. - Я тоже мог бы сидеть за капитанским столом, только я им сказал: а плевать! - Что ж, подобный акт разнообразил бы меню. - Нет, правда, - по акценту Кэнфилд установил, что обладатель широких плеч и могучих рук принадлежит к особям, населяющим Парк-авеню. - Мой дядюшка владеет черт знает сколькими акциями! Только я сказал: а плевать! - Могу уступить вам свое место. Бейсболист слегка откинулся назад и ухватился за столешницу, чтобы не упасть. - И не надо. Там скукотища смертная. Эй, хозяин! Еще один бурбон. Бейсболиста шатнуло вперед и вбок, к Кэнфилду. Глаза у него были уже совершенно стеклянные. Прядь потных, очень светлых волос свесилась на лоб. - А ты кто, приятель? Все еще учишься? - Благодарю за комплимент. Нет, я работаю в фирме "Спортивные товары "Уимблдон". А вы? - Кэнфилд слегка повернулся на высоком стуле и принялся разглядывать посетителей. - "Гудвин и Роулинс". Страховая компания. Принадлежит моему драгоценному тестю. Пятая по величине фирма в городе. - Очень впечатляюще. - А тебя кто протащил? - Протащил? Что вы имеете в виду? - Ну, кто протащил за главный стол? - А, да это все через друзей нашей фирмы. Мы тесно сотрудничаем с англичанами. - "Уимблдон"... Это что, в Детройте? - Нет, в Чикаго. - А, в Чикаго... "Аберкомби злой, как черт. Аберкомби злой, как черт", - немузыкально замурлыкал бейсболист. - И все же фирма у нас солидная. - Кэнфилд постарался произнести эти слова так, чтобы для пьяного белокурого Адониса они прозвучали упреком. - Слушай, не обижайся. Тебя как зовут? Кэнфилд уже собрался ответить, и тут, непонятно почему, в глаза ему бросился галстук собеседника, а затем него запонки, большие и яркие, повторявшие цвета галстука - темно-красный и черный. - Ну так как? - Что? - Как тебя зовут? Меня - Батройд. Чак Батройд, - он снова ухватился за столешницу красного дерева, чтобы не рухнуть со стула. - А ты, значит, ик, служишь в "Уимблдоне"... - Батройд. похоже, совсем опьянел. Кэнфилд почувствовал, что бренди ему не помог - пожалуй, даже хуже стало. - Вы извините, я пойду. Не обижайтесь, мы еще посидим и выпьем, мистер... - Батройд. - Да. Батройд. Извините. Спокойной ночи. Мистер Батройд приоткрыл один глаз, помахал рукой и потянулся к своему бурбону. Кэнфилд нетвердым шагом направился к выходу. . - Чакси, дорогуша, - темноволосая женщина тут же взобралась на его место рядом с почти что уже отключившимся мистером Батройдом. - Что за манера исчезать как раз тогда, когда ты мне нужен! - Ой, киска, не цепляйся! - И буду цепляться, если будешь так поступать! Бармен нашел какое-то неотложное дело и срочно удалился. Мистер Батройд посмотрел на жену и на несколько неуловимых мгновений перестал покачиваться. Взгляд у него стал твердым и осмысленным. Для стороннего наблюдателя все это выглядело как обыкновенный семейный скандал по поводу неумеренного питья - супруги ссорились приглушенными голосами, а все разумные люди стараются держаться от семейных скандалов подальше. Батройд что-то бубнил себе под нос, но голос его был твердым и трезвым. - Не беспокойся, дорогая. - Ты уверен? - Абсолютно. - Кто он такой? - Славный торговец. По-моему, ошивается возле нее специально - хочет завязать деловые контакты. - Если он обыкновенный торговец, почему его усадили за капитанский стол? - Ой, прекрати, ты во всем видишь опасность. - Я просто осторожна. - Сейчас объясню. Он работает на чикагскую фирму спортивных товаров "Уимблдон", а они половину своих товаров закупают в Англии, - Батройд остановился, чтобы дать жене переварить информацию, - так объясняют детям, медленно и с расстановкой. - Это британский корабль. Старая дама - весьма выгодный объект, и кто-то из его фирмы побеспокоился, чтобы он и в пути без дела не остался. Кроме того, он пьян, как мерин, и сейчас наверняка блюет из-за морской болезни. - Дай глотнуть, - миссис Батройд потянулась к бурбону. - Угощайся. - Когда ты собираешься заняться делом? - Минут через двадцать. - А почему все надо закончить сегодня? - Потому что сегодня первый день плавания, все на корабле упились, а ночь бурная. Тот, кто не пьян, лежит в лежку, потому что укачало. - А мне что делать? - Хорошенько врежь мне по физиономии. Потом возвращайся к тем, с кем пришла в бар, и объяви, что терпение твое лопнуло. Изображай из себя обозленную женушку. Через несколько минут я рухну на пол. Присмотри, чтобы пара, лучше трое крепких парней оттащили меня в каюту. - Не знаю. По-моему, здесь все уже на ногах не держатся. - Тогда пусть это будет стюард. Или бармен. Да, лучше бармен. Я доставлю ему массу неприятных моментов. - Ладно. У тебя есть ключ? - Да. Твой папочка вручил мне его на пристани. Глава 20 Кэнфилд еле дополз до каюты - качка была изрядная, и его ужасно тошнило. Почему это люди шутят по поводу морской болезни? Он не находил в ней ничего забавного. Между прочим, он и на мультфильмах никогда не смеялся. Он рухнул на постель, сбросив только ботинки. И с благодарностью почувствовал, что засыпает, - последние сутки дались ему тяжело. И тут раздался стук в дверь. Сначала стучали тихо. Так тихо, что Кэнфилд только шевельнулся во сне. Затем громче и громче. Стук эхом разносился по каюте. Кэнфилд, все еще окончательно не проснувшись, спросил: - Что такое? - Вам лучше открыть, приятель. Стук повторился с новой силой. - Бога ради, иду, иду! Следователь с трудом поднялся на ноги и побрел к двери. Следующий этап - открывание замка - дался ему еще тяжелее. В каюту ввалился человек в форме радиста. Кэнфилд встряхнулся. - Какого черта вам нужно? - Вы сказали зайти, если я узнаю что-нибудь ценное. - И что? - Слушайте, вы же не предполагаете, что британский моряк станет нарушать законы без веских на то оснований? - Какие же должны быть основания? - Десять монет. - Черт побери, каких монет? - Ну, по-вашему, пятьдесят долларов. - Дороговато! - Так за дело. - Двадцать долларов. - Не пойдет, - моряк говорил, как настоящий кокни. - Тридцать - и дело с концом, - Кэнфилд направился к койке. - Продано. Гоните денежки. Кэнфилд достал бумажник и отсчитал радисту три десятидолларовые купюры. - Ну, выкладывайте товар. - Вас застукали. Мадам Скарлатти, - и радист исчез. Кэнфилд умылся ледяной водой и сел размышлять. Да, считай, его застукали с поличным. Теперь его присутствие на судне становится совершенно ненужным. Его нужно заменить, а на это требуется время. Единственное, что он мог еще сделать, - как-то затуманить старой даме мозги, чтобы она все-таки не поняла, кем он послан. Господи, сейчас бы посоветоваться со стариком Рейнольдсом! И тут Кэнфилд вспомнил совет Рейнольдса одному из следователей, безнадежно завалившему прикрытие: "Используй часть правды. Най