го  совета  "Банка
Христа".
     -  "Несогласие"  звучит  слишком  резко,  -  улыбнулся  папа. -  Я лишь
предложил пересмотреть  время созыва.  Мне  представляется  непозволительным
занимать Сикстинскую капеллу на целых два дня в разгар туристского сезона.
     -  Если  вы соблаговолите  выслушать мою точку зрения, то я  скажу  вам
откровенно:  Сикстинская  капелла  действительно  самое  лучшее  и  наиболее
посещаемое  место  из всех, которыми  мы обладаем,  но,  прошу  учесть,  все
заслуживающие хоть какого-то внимания собрания всегда  проводились  именно в
ней.
     - Однако из-за этого  мы  каждый  год  отказываем многим  тысячам людей
насладиться красотой капеллы. Нет,  кардинал, я совсем не уверен в том,  что
собрание, о котором вы так печетесь, нужно непременно проводить там и именно
в назначенное вами время.
     - Но  мы  не  в  парке  развлечений,  папа Франциск.  -  Странные звуки
продолжали  исторгаться из глотки  кардинала, и он торопливо, хотя и не  без
аристократического изящества высморкался в белейший носовой платок.
     - Иногда я просто поражаюсь,  - молвил спокойно Джиованни, - сколько мы
продаем  повсюду  разной ерунды. И знаете ли вы, что  имеется даже стенд, на
котором демонстрируются четки из фальшивых бриллиантов?
     - Пожалуйста,  ваше  святейшество, поймите меня. Банкиры "Банка Христа"
рассчитывают   на   Сикстинскую   капеллу.  Не  забывайте,   мы  финансируем
чрезвычайно важные дела.
     -  Да,  дорогой  мой  кардинал,  я  получил  ваш  меморандум.  Кажется,
"Накопления во благо Христа"  уже дают плоды, но я полагаю, тут  играют свою
роль и  определенные  налоговые  льготы.  -  Внимание  Джиованни  неожиданно
переключились  на Лилиан. Она вежливо, но решительно закрыла  свой блокнот и
явно собралась уйти. "Ах, как приятен был разговор с ней! Даже приход Кварце
не  смог  испортить  мне настроения.  Пусть  он подождет!"  -  подумал  папа
Франциск и обратился к молодой привлекательной женщине с приятным голосом, -
конечно, на английском языке, вряд  ли  понятном его  оппоненту:  -  Как  мы
невоспитанны! Простите нас. Этот беспокойный кардинал, размахивающий руками,
как пропеллером, опять счел мои доводы недостаточно убедительными.
     - Мне же хотелось бы заметить, что его аргументы оставляют желать много
лучшего, - произнесла  Лилиан с мягкой улыбкой,  поднимаясь с дивана и пряча
блокнот в сумочку, а затем, глядя в глаза  Джиованни, произнесла с чувством:
- Возможно,  мне  не  следовало  бы  говорить об  этом, но,  поскольку  я не
католичка, я  все  же  скажу. Вы, ваше высокопреосвященство,  один из  самых
милейших людей, с которыми я когда-либо встречалась в  своей жизни. Надеюсь,
вас не обидела моя дерзость.
     В мозгу  Джиованни  Бомбалини,  папы  Франциска, наместника  Христа  на
земле,  всколыхнулись  воспоминания   пятидесятилетней  давности.  Они  были
прекрасны.  В  самом  святом  смысле,  и   он   чувствовал  себя  бесконечно
счастливым.
     - А вы, моя дорогая, будьте искренни и  честны,  даже если  ваше мнение
ошибочно в данный момент: это путь к светлому учению Христа.
     - Если я стану  поступать именно так, то  только  потому, что слышу эти
слова из уст столь уважаемого человека, как вы. Ведь очень  немногие люди  в
нашем мире следуют этому принципу.
     - Вы льстите мне. Что же касается таких людей, то пусть пребудет всегда
с ними благословение их духовного пастыря.
     Лилиан улыбнулась и направилась к двери.  В ее проеме по-прежнему стоял
кардинал  Кварце  и, размахивая платком перед  разгоряченным  лицом,  шмыгал
носом и шлепал тонкими губами. Прелат отступил в сторону, пропуская Лилиан с
таким видом, словно  бы  ее  не  заметил. Когда  же журналистка  на  секунду
задержалась, проходя мимо него, он непроизвольно взглянул на нее.  А она ему
озорно подмигнула.
     Когда дверь за Лилиан затворилась, папа Франциск отчетливо и твердо,  с
нотками гнева в голосе, сам того не заметив, произнес по-английски:
     - Вы не получите Сикстинскую капеллу, Игнацио!  Вместо нее я  предлагаю
вам  использовать  вашу  же  виллу  на  побережье  в Сан-Винценто... Что  вы
подразумеваете  под  "обеспечением  безопасности"?  Уж  не  плавательный  ли
бассейн с подогреваемой водой?
     Хаукинз  зарезервировал для  себя  два места в салоне  первого класса в
самолете  "Боинг-747"  компании  "Люфтганза".  Он  не хотел  ни  в чем  себя
стеснять и не собирался даже думать о том, что тем самым лишает  возможности
лететь  другого потенциального пассажира. Чтобы сэкономить время, этот полет
он хотел  совместить с просмотром папок, для чего и предназначалось соседнее
сиденье.
     Он специально  выбрал  ночной рейс в Цюрих. Пассажирами  в  подавляющем
большинстве  будут  либо  дипломаты,  либо  финансисты  или  государственные
чиновники, обычно  летающие  такими трансатлантическими рейсами.  Ночью они,
как правило, спят, а не общаются между собой. Следовательно, практически его
ничто не будет отвлекать.
     И уже из Цюриха он без промедления свяжется с подобранными им людьми  и
предложит им достойную их работу.
     В  портфеле Маккензи находились  биографические  справки  на  них.  Эти
документы,  отксерокопированные генералом в  архивах "Джи-2",  содержались в
последних  папках,  просмотренных  им.  Воспользовавшись  имевшимися  в  его
распоряжении сведениями, он в состоянии теперь сформировать хоть целый полк.
Это  его  личная  армия,  которую  можно  будет привлечь к  участию в  самых
необычных маневрах в современной военной истории.
     И  каждый солдат вернется  со службы одним из богатейших людей  в своей
части света.
     Ибо люди  соберутся из разных частей света.  Ведь непременным  условием
набора добровольцев станет соблюдение святейшего правила,  согласно которому
ни один из вербуемых не должен никогда и ничего знать о  других, в противном
же случае договор подлежит немедленному  расторжению. И,  несомненно,  лучше
всего; чтобы все эти люди прибыли из самых различных мест.
     Папки  в  портфеле Хаукинза  содержали  детальные сведения  о  наиболее
подготовленных двойных и тройных агентах, взятые из банков данных армии США.
Материалы каждого досье объединял общий знаменатель:
     все эти люди были уже демобилизованы из вооруженных сил.
     Организация  двойной  и тройной  агентуры  находилась  явно  в  упадке.
Специалисты,  фигурировавшие  в  досье,  долгое  время  не  имели  доходного
задания, а для них это, естественно, было  проклятием, поскольку означало не
только потерю престижа в  сообществе международного преступного  мира, но  и
снижение уровня их жизни.
     Вряд  ли кто-то из этих  людей отвергнет перспективу получить 500 тысяч
долларов. Впрочем,  потенциальные  рекруты стоят этих  денег: каждый  из них
является лучшим специалистом в своей области.
     Все это логика. Думай, и  еще  раз  думай.  Каждая функция  выполняется
специалистом, каждое движение расписано по секундам.
     И еще  здесь нужен командир, способный требовать от своих групп точного
исполнения  своих  распоряжений,  обучать  их  действовать  с   максимальной
эффективностью и, не  дожидаясь, покуда его  контингент  окончательно  будет
снаряжен  и укомплектован,  приступить к  занятиям в обстановке, максимально
приближенной  к условиям, в  которых будет  совершена  планируемая  акция. В
сущности,  таким командиром должен быть офицер высокого ранга. А им-то, черт
побери, и является он, Хаукинз!
     Сформировав бригаду, он ознакомит личный состав с основными положениями
своей  стратегии и  позволит офицерам  высказать предложения  и уточнения  к
плану: хороший  начальник  обязан выслушать мнение  своих подчиненных,  хотя
последнее слово всегда остается за ним.
     Недели обучения помогут выявить сильные и  слабые  стороны наемников, и
это уже залог устранения недостатков.
     Небольшие группы предпочтительнее, но не  в ущерб  делу; иначе  на  кой
дьявол   платить  каждому  из  них  по  500  тысяч   долларов!  И   никакого
вознаграждения, если кого-то схватят.  Правда, в случае пленения офицера или
рядового их  семьям придется  все  же выплачивать  определенное пособие. Так
заведено  во всех  армиях.  Люди более  активно ведут  себя  во время боевых
действий, если их головы  не заняты мыслями  о семье. Подобные выплаты могут
рассматриваться как своего рода компенсация за разлуку.
     "Шеперд   компани  лимитед"  заранее   учредит   специальный  фонд  для
окончательных денежных расчетов с участниками операции под кодовым названием
"Нулевой объект" после ее успешного завершения.
     Черт  побери, он не просто, а всем сердцем ратовал за  подобную систему
материального  стимулирования. Если  бы  кретины  из Пентагона доверили  ему
армию США, они  бы не испытывали никаких затруднений с вербовкой волонтеров.
Эти  пентагоновские ослы  скорее  всего  не понимают,  что  такое  расчетная
книжка.  Само  по  себе  это чертовски  хорошая  вещь,  если  только  солдат
принимает ее за то, чем она и является,  и не  ищет в ней политического  или
какого-либо еще скрытого смысла. Конечно, и в ней могут иметься изъяны, но в
целом она наверняка полезна для солдата.
     Впрочем,  свободного  времени  размышлять  о кретинах  из  Пентагона  у
Хаукинза не  было.  Главное для  него  сейчас  - это  его  бригада.  Особого
внимания требовали  от него следующие  семь  пунктов:  маскировка,  средства
уничтожения  и разрушения,  медикаменты, ориентировка на местности, авиация,
пути отхода после завершения операции и электроника.
     Следовательно, и соответствующих специалистов потребуется семь. Он  уже
сократил  число рассматриваемых им  досье до  двенадцати. К Цюриху их должно
остаться семь.  А. сейчас  он внимательнейшим образом еще раз ознакомится  с
каждым досье. Деловые  предложения отобранным людям  он отправит из  Цюриха.
Именно из Цюриха, а не из замка Махенфельд, ибо это название нигде не должно
фигурировать.
     В  Цюрихе  ему  придется  вести  себя весьма  осмотрительно,  чтобы  не
"засветить" операцию  еще  до ее начала.  Естественно, он  справится с  этой
задачей. Если
     только не допустит  серьезную оплошность, не до  конца  разобравшись  в
Сэме Дивероу. Кстати, он должен приехать в самые ближайшие часы, но вопрос о
нем  лучше  решить после  того,  как он окажется  в  Махенфельде.  Так будет
надежнее.
     Оснований  для каких-то особых опасений у Маккензи не было. Сэм Дивероу
- это  проблема  "девочек", и они -  вместе и  каждая  в отдельности - умело
справлялись с возложенными на них обязанностями.
     Черт  возьми,  они  так  прекрасны,  эти  леди!  И человек, обласканный
подобным квартетом красоток, должен быть благодарен своей судьбе. "У каждого
великого  человека..."  -  говаривали они. А у Сэма Дивероу  была не одна, а
целых четыре очаровательных создания.
     Еще  не  было никогда столь прелестной  женской  группы.  Сэм, конечно,
счастливчик,  о  чем  он,  однако,  не  знает.  И Хаукинз  решил  непременно
поставить его об этом в известность при первой же их встрече в Махенфельде.
     То есть завтра, если график не будет нарушен.
     Сэм Дивероу  шел вдоль железнодорожной платформы и вглядывался в номера
вагонов, отыскивая свой. Эта задача была для него в те минуты  отнюдь  не из
легких. Он никак не мог  избавиться от тошноты и отрыжки, мучивших его после
отлета из  Тизи-Узо - городка, расположенного черт знает где. Однако  это не
мешало ему есть не переставая всю дорогу - и во время пребывания в Алжире, и
потом,  когда  он  уже  ехал  через Рим  в Цюрих. Мэдж попрощалась  с ним  в
аэропорту Дар-эль-Бейда, сказав ему  лишь  "до свидания"  -  точно  таким же
тоном и голосом, как и в ту минуту, когда окликнула его в отеле "Алетти".
     Впрочем,  Сэм заставил  себя  больше не  думать о  женщинах. Что бы  ни
побуждало их  столь  ревностно служить Хаукинзу,  он  должен  забыть о них и
вернуться в Крафт-Ибинг, где его ждут неотложные дела.
     Превращение в капитал ценных бумаг на сорок миллионов  долларов успешно
завершено. Теперь Хаукинз  имеет звонкую монету, - не наличными, конечно, но
это уже  другой  вопрос, - и может начинать  свою игру. Но прежде  ему нужно
будет сделать последние приготовления, закупить необходимое и нанять...  как
это там?.. вспомогательный персонал.
     Боже мой, вспомогательный персонал!
     Да он и в самом деле смог бы похитить папу римского!
     Весь этот чертов мир просто с ума посходил!
     Больше всего  его волновала  следующая  мысль: как  остановить Маккензи
Хаукинза?
     Но при этом у него два  пути: первый - засадить самого себя в тюрьму, и
второй  - каким-то образом  избавиться от смертоносных объятий мафии, пэров,
нацистов и особенно арабов, старающихся прикрыть творимые  ими  грязные дела
красивыми словами.
     Наконец он  разыскал  свой  вагон - из  тех,  что  приобрели  всемирную
известность  благодаря Рексу Харрисону  и Маргарет Локвуд.  Тени  прошлого в
купе   с   черными   бархатными  воротничками  и   монотонное   постукивание
металлических   колес  о  металлические   же  рельсы  создавали  напряженную
обстановку  ожидания  чего-то  ужасного.  Казалось,  стоит  только отдернуть
занавеску  с  огромных  окон скользящих  дверей,  и взору твоему  предстанут
дьявольские лики.
     Ночной  поезд "Восточный экспресс"...  Медленным  наплывом показываются
руки в  черных перчатках. Они тянутся  за отвороты темных плащей и так же не
спеша вытягивают  смертоносные  пистолеты, поблескивающие вороненой  сталью.
Поезд трогается.
     -  Ах,  как  прекрасно! Я  просто  не  верю глазам  своим! Вот  где  мы
встретились с вами, майор! По дороге в Цюрих!
     Удивляться было нечему: грациозная Джинни действовала точно по графику.
     Регина Соммервил Хаукинз Кларк Мэдисон Гринберг, стоя  в коридоре возле
крайнего  купе,  говорила  в  окно,  окантованное  деревянной  рамой.  Потом
отодвинула дверь и наполнила помещение ароматом цветущей магнолии, Сэм сидел
у окна, молчаливый, погруженный в невеселые думы.
     -  .Твое  чувство времени  просто  поразительно. Поезд  трогается  -  и
входишь  ты. Ну а если бы я  сошел вдруг в Люцерне, ты бы стала  вопить, что
меня похитили.
     - О чем  ты это? Надеюсь,  ты  еще не забыл  отель "Беверли-Хиллз"? Что
касается меня, так я никогда не забуду этого.
     -  У  моих  воспоминаний нет  ни  начала, ни  середины, ни конца.  Мир,
лежащий в обломках,  словно  тысяча  разбитых  зеркал, погряз во  внебрачных
связях. Мы бесчестим себя, живя представлениями времен  Содома и  Гоморры...
Кстати,  скажи,  ради  Бога,  каким  образом  оказалась  ты здесь, в поезде,
следующем в Цюрих? И притом именно в этом вагоне?
     - Ну, это  так легко объяснить, милый! Я сделала кучу снимков в  Женеве
для одного американского  агентства. Но,  кажется, они столь  порнографичны,
что если их и удастся тиснуть, то только вне Штатов.
     - Где Женева, а где Цюрих?! Могла бы придумать  что-нибудь и получше. А
эти  снимки  отошли  в гарем Хаукинза.  Будь  добра,  исполни эту  маленькую
просьбу.
     - Ладно, даю слово. Вижу, ты перешел в наступление! - Регина распахнула
пальто  и уперла руки  в бока, широко расставив  локти.  Ее сверкающие глаза
уставились в  лицо Сэма  Дивероу, словно  жерла двух пушек. - Не  думаю, что
тебе  есть на  что  жаловаться.  Все  мы  по собственной воле оторвались  от
комфортных условий жизни,  шатаемся как неприкаянные  по всему  свету, лезем
без  оглядки во  всевозможные  передряги  -  вперед,  вперед,  вперед!  -  и
осторожно  оглядываемся  назад...  Одним словом,  мы  рассчитываем,  что нас
минуют все горести и печали,  и в то же время  не  забываем и о своем личном
благополучии. А что нам остается делать, любимый? И ради  чего? В общем, все
это ерунда! Абсолютно ясно: ерунда, и больше ничего!
     Регина сменила вызывающую позу  и заплакала. Открыла сумочку, вынула из
нее бумажный платок и, вытирая слезы, села напротив Сэма.
     Бедная, несчастная маленькая девочка!
     - Ну что ты,  милая? Перестань, -  участливо  проговорил Дивероу. Как и
большинство мужчин, он был беспомощен перед женскими слезами.
     Регина  всхлипывала, грудь  ее сотрясалась.  Сэм поднялся  с сиденья  и
опустился перед ней на колени.
     - Все хорошо. Все в порядке. Так что плакать ни к чему.
     Задыхаясь от рыданий, Регина с признательностью посмотрела на него.
     - Ты не станешь презирать  меня? Ну, скажи честно,  ты будешь презирать
меня?
     - За что же  мне презирать тебя?  Ты такая красивая, милая... Кончай же
реветь, ради Бога!
     Она прижалась лицом к его лицу, и их губы слились в долгом поцелуе.
     -  Прости,   дорогая,   но  я  как  выжатый   лимон.   Напряжение  было
свехчеловеческим. Дни и  ночи  я сидел на телефоне,  пытаясь дозвониться  до
тебя, и, конечно, терзался и надеялся на чудо. Поверь, я действительно очень
скучал без тебя...
     Пальто Джинни  превратилось в теплое, очень  удобное  одеяло.  Большие,
мягкие лацканы его распахнулись, пропуская внутрь руки Сэма. Регина схватила
их и положила  его  ладони на нежные и теплые округлости,  скрывавшиеся  под
шелковой блузкой.
     -  Так-то  лучше.  И хватит  хныкать. -  И это было все,  что он  сумел
сказать ей, вложив в свои слова всю нежность, на какую был способен.
     В ответ она прошептала ему на ухо:
     -  Ты   помнишь  те  чудесные  старые  английские   фильмы,  в  которых
рассказывалось  о происшествиях, случавшихся  в таких же вот поездах,  что и
наш?..
     - Конечно, помню.  Там  еще Рекс  Харрисон спасает  Маргарет Локвуд  от
чудовища в образе Конрада Вейдта...
     - Пожалуйста, закрой  поплотнее дверь  и  запри. И еще...  эти  чертовы
занавески!.. Задерни их.
     Дивероу поднялся с колен.  Задвинув дверь,  он повернул рукоятку замка,
задернул   занавески   и   вернулся   к   Регине.   Она   скинула  пальто  и
предупредительно разложила его на мягком сиденье купе.
     Под  ними  раздавались скрежещущие удары металла  о  металл,  словно бы
утверждая    неотвратимость    их   путешествия,    скрашенного    плотскими
наслаждениями. А за окном бесконечной цепочкой тянулись красивейшие, пейзажи
Швейцарии, медленно погрузившиеся в предвечерние сумерки.
     - Сколько еще до Цюриха? - спросил Сэм.
     -  Достаточно, -  улыбнулась Регина и начала расстегивать  блузку. - Но
учти - это последний перегон.
     <b><i>Глава 18</b></i>
     В  Цюрихе Хаукинз  зарегистрировался  по  фальшивому  паспорту в  отеле
"Аккорд".  Паспорт  он  купил в Вашингтоне у  агента ЦРУ, который,  продавая
документ, почему-то  не  удосужился  вписать  в  него  дату ухода генерала в
отставку. Этот же тип предлагал  для продажи также целый набор разнообразных
париков  и  кинокамер  для  скрытой  съемки,  но  Маккензи  от  всего  этого
отказался. Вселившись в номер,  Маккензи первым  делом, спустился  в  холл и
договорился   со  старшим   оператором   отделения  связи:  наличные   -  за
сотрудничество.  Сумма  была приличной  -  сотня  зелененьких! Так  что  все
телефонные  разговоры и  телеграммы на его имя  должны были проходить только
через этого служащего.
     Вернувшись к себе, Хаукинз выложил  на стол семь досье - свою последнюю
подборку. Он был  доволен.  Эти люди - самые ловкие и  умелые  специалисты в
своих  областях.  Оставалось только нанять их. Но эта задача его не смущала:
он знал, что является достаточно квалифицированным вербовщиком.
     Ему было  известно, что четырех из семи он сможет отыскать по телефону,
а  трех  остальных придется  "доставать"  телеграммами.  Правда,  телефонные
контакты в подобных случаях нежелательны, так  как не исключено, что хотя бы
один из  разговоров может быть засечен теми, кому не положено ничего  о  нем
знать. Учитывая данное обстоятельство, Мак решил воспользоваться хитроумными
кодами  прошлых  лет. Один звонок нужно  было  сделать  в баскскую  рыбацкую
деревушку  на  берегу Бискайского  залива, другой  -  в городишко  на Крите,
третий  - в Стокгольм,  сестре  специалиста по шпионажу, в  данный момент  -
священника  скандинавской  баптистской  церкви,  и, наконец, четвертый  -  в
Марсель, где нужный Хаукинзу человек служит рулевым на портовом буксире.
     Сколь  разнообразна география  этих  звонков  - в Бискайю,  на  Крит, в
Стокгольм и в Марсель!  В  дополнение, ему предстояло отправить телеграммы в
Афины,  Рим и Бейрут.  Размах  что  надо! Начальники  многих разведок  могут
только мечтать о таком!
     Маккензи  скинул  пиджак,  бросил его на  кровать  и  достал из кармана
рубашки сигару.  Отгрыз кончик и прикурил. Часы показывали  девять двадцать.
Дневной поезд на Церматт отходил в четыре пятнадцать.
     Впереди - еще семь  часов. Будет  добрым знаком, если все потенциальные
наемники окажутся на месте. Семь часов - и семь завербованных офицеров.
     Хаукинз  взял со стола три  досье и положил перед телефоном:  сперва он
отправит телеграммы.
     Без  двадцати двух минут четыре  Хаукинз  положил телефонную  трубку  и
сделал  пометку  красным карандашом в  досье, озаглавленном: "Марселец". Это
был его последний звонок.  Оставалось лишь ждать два ответа - на телеграммы,
отправленные в Афины и Бейрут: из Рима  ответили  еще два часа назад, хотя с
ним было труднее связаться, чем с другими абонентами.
     Телефонные  разговоры  проходили  достаточно  гладко.  В  каждом случае
трубку  снимал  кто-то из домочадцев - мужчины и женщины. Маккензи, проявляя
такт, отделывался  общими фразами, подбирая соответствовавшие обстановке, но
малозначащие  слова, и завершал беседу  просьбой,  чтобы тот, кого он  ищет,
перезвонил ему.
     Ни с одним не  случилось заминки. Свои предложения он делал на понятном
каждому из  них  языке.  И  начинал  с  выражения "желтая  гора".  Его  семи
собеседникам выпала удача, о какой мог только мечтать  любой  стоящий агент:
ведь  "желтая  гора"  -  это  пятьсот  тысяч  долларов,  к тому  же  заранее
переведенных  в  банк  во избежание  недоразумений. "Контроль  безопасности"
означал ни много ни мало, как "не подконтрольные никому расчетные банки", не
имеющие никаких связей  с международными  контрольными  агентствами. "Фактор
времени" - это шесть-восемь  недель,  необходимых для  сложной технической и
иной подготовки к операции.  И,  наконец, Хаукинз, как их будущий начальник,
дал понять, что он оказал неоценимые услуги правительствам многих государств
Юго-Восточной Азии, о чем свидетельствуют крупные счета, открытые на его имя
в Женеве.
     Он  блестяще осуществил отбор  кандидатов и их вербовку. Все  как  один
охотно согласились участвовать в операции, или, говоря иначе,  разрабатывать
"желтую гору".
     Хаукинз  поднялся из-за стола и потянулся. Он немного устал. Сегодня  у
него  выдался  долгий   и  беспокойный  рабочий  день,  к  тому  же  еще  не
окончившийся.  Через двадцать минут он отправится  на  вокзал. Но перед этим
переговорит  со  старшим  оператором  и даст  ему  соответствующие  указания
относительно  того,   что  отвечать   абонентам,   которые  изъявят  желание
встретиться  с   ним.  Дополнительная  информация  будет  очень  проста:  он
оставляет за собой гостиничный  номер еще на неделю и вернется в Цюрих через
три дня. Те же, кто позвонит ему, смогут с ним встретиться,  если  приедут к
назначенному времени.
     Маккензи не очень-то хотелось возвращаться в Цюрих,  но парни из Афин и
Бейрута  стоили  этого:  они  были  не  обычными  агентами, а  специалистами
экстракласса.
     Зазвонил телефон. Это Афины.  Через шесть минут с афинянином  все стало
ясно. Одним человеком в  его  бригаде  стало  больше.  Хаукинз выставил свой
багаж  ближе  к двери,  затем  открыл  портфель  и достал  из него досье  на
бейрутца и отложил в сторону, чтобы  сразу же взять, как только понадобится.
Затем взглянул на часы: без трех минут четыре. Пора отправляться на  вокзал.
Вернувшись к столу, он  позвонил оператору и сказал, что  хотел  бы дать ему
несколько указаний.
     - Да, конечно, но только, если  не  возражаете... Я  как  раз собирался
звонить вам. Бейрут на проводе.
     - О, черт возьми!
     Сэм   открыл  глаза.  Солнце  пробивалось  через  огромную   стеклянную
двустворчатую  дверь  на  балкон.  Легкий ветерок  шевелил шелковые  голубые
занавески.
     Он  окинул помещение внимательным взглядом. Потолок высотой  примерно в
двенадцать  футов, по  углам  -  подпиравшие его  колонны и  повсюду  резные
украшения  из  темного дерева  - непременная принадлежность  любого замка во
всем мире.
     И  действительно,  Дивероу  находился  в здании,  именовавшемся  замком
Махенфельд  и  расположенном  южнее Церматта. За толстой резной  дверью  его
комнаты размещалась просторная прихожая с персидскими коврами и ковриками на
сверкавшем темном полу и с  причудливыми по  форме  светильниками на стенах.
Отсюда по широкой лестнице в несколько  маршей можно было спуститься в  холл
размером  с приличный танцевальный зал, освещавшийся  множеством хрустальных
люстр. Там,  среди дорогих античных  скульптур и портретов эпохи Ренессанса,
высилась массивная,  открывавшаяся  наружу дубовая дверь. Мраморные  ступени
вели от нее  к округлой  подъездной площадке, на которой свободно можно было
провести гражданскую панихиду по  усопшему президенту даже  такой  компании,
как "Дженерал моторс", столь она была велика.
     Что уже успел сделать Хаукинз? И каким образом? Боже  мой, для чего все
это? И зачем ему понадобилось такое место, как это?
     Дивероу   поглядел  на  спящую   Регину.  Ее   темно-каштановые  волосы
разметались по подушке шелковистыми волнами,  загоревшее под  калифорнийским
солнцем лицо  зарылось в пуховое стеганое одеяло. Если даже у нее  и имеются
какие-то  соображения,  она  все  равно  ничего  ему  не  скажет.  Джинни  в
значительно  большей степени, чем остальных "девочек", отличали  независимый
нрав  и  неукротимая энергия, и не он ею, а она верховодила им, пока  они не
заснули.  Он  уступал ей,  хотя  не во  всем.  Да и как  же иначе,  если она
очаровала  его? В этой женщине  уживалась  стальная воля с внешностью нежной
магнолии. По характеру  она - подлинный лидер и, как  все  настоящие лидеры,
получает   удовольствие  от   ощущения   собственного  превосходства.   Свои
умственные   способности   и   физическое   совершенство,   помноженные   на
изобретательную фантазию и дерзость, она использует не только ловко, но и  с
присущим ей юмором. То ведет себя как строжайщая моралистка, то превращается
вдруг   в  девчонку-сорванца  из   выжженной  солнцем   Атланты.  Она  легко
преображается  из смешливой,  соблазнительной  наяды, резвящейся  весело  на
лесной поляне, в таинственную, говорящую только шепотом Мата  Хари, отдающую
безоговорочные   приказы  подозрительно  выглядящему  шоферу  перед  зданием
вокзала в Церматте.
     - Осел Мака Фельдмана - в горькой сельтерской!
     Ему надолго запомнились  эти слова, которые Джинни прошептала странному
золотозубому  человеку  в  черном  берете,  чьи  кошачьи,   раскосые   глаза
уставились в глубокий вырез ее блузки.
     -  С  Маком все  в  порядке, -  послышался в ответ  шепот таинственного
субъекта. - Он смотрит на взрывоопасный цветочный горшок!
     Получив этот дурацкий ответ  на пароль,  Джинни  удовлетворенно кивнула
Сэму, взяла его за руку и потянула за собой. Они пошли от вокзала по главной
улице.
     Джинни распорядилась:
     - Переложи чемодан  в левую  руку и насвистывай что-нибудь. Сейчас этот
тип свернет в переулок и будет ожидать нас на ближайшем углу.
     - Что за вздор! - возмутился Дивероу. - Почему именно в левую руку?.. И
с чего это я вдруг должен свистеть?..
     -  Не  болтай  лишнего!  -  одернула она его  и  объяснила: -  За  нами
следят...  Возможно, следят, - поправилась Джинни  и  добавила строго: -  Мы
должны убедиться, что они не идут за нами.
     Синдром   подозрительности,   начавшийся   в   "Восточном   экспрессе",
продолжался. Он даже усилился. Сэм задумался на пару секунд, но, не придумав
ничего  путного,  покорно   переложил  чемодан   в  левую  руку  и  принялся
насвистывать первую попавшуюся мелодию.
     - Не это, дурачок! - засмеялась Регина.
     - Но почему? Ведь это своего рода гимн...
     -  Да,  и  здесь  всем известны его  слова:  "Дойчланд  юбер аллее!"  -
"Германия превыше всего!"
     Но только  он  переключился  на  фривольный рок,  как к  Регине подошел
мужчина в  пальто с бархатными лацканами, точно в таком же, как у подлинного
Конрада Вейдта. Чуть наклонившись к ней, он прошептал едва слышно:
     - Ваши бородавки остались в вагоне.
     - Осел Мака Фельдмана купается в деньгах, - ответила она торопливо.
     Спустя несколько  секунд из  темного переулка  вынырнул  длинный черный
лимузин и, поравнявшись с ними, бесшумно остановился. Они сели в машину.
     Так начался их двухчасовой вояж по  извилистой дороге, шедшей все время
вверх. Позади оставались миля за милей. Путь пролегал через швейцарские горы
и  леса. Иногда  из-за туч  выплывала луна и заливала  окрестности  неяркими
серебристым светом.
     Наконец  они подъехали к  массивным  воротам и  затормозили перед ними.
Впрочем, это были вовсе не  ворота, а тяжелая решетчатая металлическая рама,
опускаемая и поднимаемая особым механизмом, как в старинных крепостях. И тут
же виднелся  глубокий ров  с  почти  отвесными стенами. Самый настоящий ров!
Выложенный камнем и с плеском воды внизу. Поднявшись еще немного в гору, они
очутились   на   огромной   круглой   площадке   для  стоянки   автомобилей,
раскинувшейся  перед  громадным  зданием,  высоким, построенным  целиком  из
камня. Сэм уже видел такие сооружения, когда с туристической группой посетил
под  Парижем Фонтенобло. Впрочем,  даже и там не было таких брустверов,  как
здесь.  Так что невольно возникли ассоциации с  эпохой,  описанной Вальтером
Скоттом в его романе "Айвенго".
     В  общем, неплохое местечко  этот замок Махенфельд! Но Сэм лицезрел его
ночью и не  был  уверен,  что  захочет  взглянуть на него  днем. Было что-то
пугающее при одной мысли о том,  что подобное массивное строение принадлежит
такому типу, как Маккензи Хаукинз.
     Где расположен  этот  замок?  И  для  чего  он  Хауку?  Если ему  нужен
командный  пункт  для  этих  сукиных сынов,  почему  бы  ему  не  арендовать
Фенуей-парк, который лучше приспособлен  для  такой  цели?  Требуется  целая
армия,  чтобы  содержать  этот замок  в  порядке.  Когда  же  обслуживающего
персонала слишком много,  неизбежна  утечка информации. Достаточно вспомнить
Нюрнбергский процесс.
     Но Регина будет молчать. К тому же, конечно, она не входила в персонал,
состоявший на службе у Хаукинза.
     Во  всяком случае, он, Сэм  Дивероу,  надеется, что это именно так. Всю
дорогу  от  Цюриха - конечно, не все  время - и полночи - или около того - в
Махенфельде он прилагал неимоверные усилия в надежде выведать у нее все, что
ей известно о задуманной Маком операции.
     Они  обменивались мнениями, избегая при этом  прямого  разговора  и  не
оказывая друг на друга  нажима в виде обещаний или заверении, что в общем-то
дело обычное  при  подобного  рода беседах "по душам".  Однако,  припертая к
стенке, она все  же призналась, что все  "девочки" выразили  согласие занять
нужные  места  в нужное  время, что сделала и она.  И добавила тут же, что в
силу  вышесказанного он, Сэм,  составляющий  сейчас  ей компанию,  не должен
расслабляться в деловых  поездках, подобной этой. А  то, что с ним постоянно
находится кто-то из бывших жен Хаукинза, - совсем неплохо. Всегда есть рядом
заслуживающий  доверия человек, который  сможет  передавать ему записки. Или
позаботиться  о   его   безопасности.  Ведь  кто   знает,  какие   опасности
подстерегают  его!  Где он смог  бы еще найти таких дружных женщин,  которые
пеклись бы исключительно о его интересах?
     Знала ли она, в чем заключается цель их "деловой" поездки?
     Скорее всего, нет!
     Она никогда ни о чем не расспрашивала его. Впрочем, как и остальные.
     А почему, собственно?
     Боже мой, да потому, что Хаукинз просил их не делать этого!
     А мог  ли  кто-то  из  них  хоть о чем-то  догадываться? Едва  ли:  его
маршруты нельзя было  проследить  с  большой точностью,  ибо  он не торговец
обувью из Новой Англии.
     И  вот  еще что.  Когда  они  выходили замуж  за  Хаукинза -  каждая по
отдельности, разумеется, - он был в курсе всех сверхсекретных армейских дел,
и они привыкли ни о чем его не расспрашивать.
     Однако сейчас он не в армии!
     Что прямая потеря для армии США!
     И все в том же духе.
     Постепенно он начинал кое-что соображать. Регина отнюдь не дурочка. Так
же как и остальные "девочки". Полных кретинок  среди них нет.  Если Джинни и
Лилиан,  Мэдж  или  Энни даже  и знают  что-либо  конкретное, то  не  станут
распространяться  об этом. И если бы  они вдруг  почуяли что-то неладное, то
надели бы шоры на глаза и продолжали бы делать каждая свое дело, оставаясь в
стороне  от  основной акции. Но,  несомненно,  ни  одна из них не  стала  бы
обсуждать этого вопроса с ним.
     У Хаукинза была  еще одна проблема: Сэму искренне нравились  "девочки".
Независимо от того,  что побуждало этих подчас  разъяренных  фурий выполнять
распоряжения  Маккензи,  каждая  из  них  была  личностью,  каждая  обладала
собственной индивидуальностью, -  дай  Бог Маку терпения! - и  каждая была с
Хауком откровенна, что не могло не нравиться  ему. И если он и выкладывал им
что-то,  то  как  бы  по  секрету. Хотя в  таких делах  нельзя доверять даже
адвокату. Но он-то, Сэм, как раз им и был.
     Что же касается жизненной позиции каждой из них, то тут все было чисто.
Возможно,  и не так, как белые клыки молодого пса или зубной  протез старца.
Но позволительно ли утверждать, что жизнь их протекает  в некоем  вакууме, в
стерильной  обстановке? Кстати, тайный сговор  между ними был  невозможен ни
при каких обстоятельствах.
     "Благодарю  вас,  мистер  адвокат!  Суд  считает,  что вы  оправдываете
стипендию,  которую  вам   выплачивали  во   время  обучения  в  юридическом
колледже!"
     Сэм  вылез  как  можно  осторожней  из до  нелепости огромного  размера
кровати под балдахином. И тут увидел свои  трусы возле  стеклянной двери  на
балкон  и страшно удивился, почему они оказались так далеко  от  постели. Но
затем вспомнил и рассмеялся.
     Наступило утро, начинался новый  день, а с ним  пришли и  новые дела  и
заботы. Джинни, молодчина, сообщила  ему новость, весьма  подбодрившую  его:
Хаукинз приезжает  сразу после полудня или чуть позднее.  До его  приезда он
сможет получше  познакомиться с Махенфельдом и его окрестностями. Попытается
уяснить, какую роль отводит Хаукинз замку Махенфельд в намеченной операции -
похищении папы римского Франциска I, наместника Христа на земле.
     Остававшиеся до появления Мака часы  были необходимы Сэму  и для  того,
чтобы продумать свою контрстратегию. Вопроса нет: Хаукинз  - это глыба! Но и
он, Сэм Дивероу из восточного района Квинси-Бостона, тоже парень  не промах.
Главное - уверенность! У Мака она есть, и есть она и у него.
     Сэм   натянул  трусы,  и  тут   на  ум  пришли  первые   положения  его
контрстратегии.  Они  еще  не  были  ясны  до конца, только-только  начинали
вырисовываться,  но  уже  заявили о  себе колокольным звоном в мозгу.  Такое
удобное   место,  как  Махенфельд,  -  замок,  имение,  персонал,  маленькая
деревушка  неподалеку,  -  нуждается   в  непрерывном  снабжении   его  всем
необходимым.  А  поставщики, подобно обслуживающему персоналу, могут  многое
слышать, видеть  и  наматывать себе  на  ус.  Склонность Мака  к  гигантским
прожектам  была  одновременно и его слабым, уязвимым местом. Сэм постарается
перерезать,  нарушить  линии  снабжения  Мака,  -  это  важнейшая  составная
стратегия, но он не  знал еще,  каким образом осуществить  данный замысел на
практике. Поэтому главное, что он должен был сделать сейчас, - это до  конца
продумать план действий.
     И  еще  он будет распространять слухи - самые невероятные,  от  которых
повеет жутью, как  от каменных громад  Махенфельда.  Начнет со  слуг,  затем
примется  за поставщиков,  и вообще тех,  кто  появится  у  замка,  и  будет
продолжать подобного рода деятельность до тех пор, пока все не разбегутся  и
он,  оставшись  тут лишь с  Хаукинзом, не  сможет схватиться  с ним один  на
один... Но, Боже, что это за дьявольский звук?!
     Он  прошел  решительно  через  стеклянную  дверь  на маленький  балкон.
Оглядел задний двор замка Махенфельд. О  том, что  этот двор -  задний,  Сэм
догадался  по  отсутствию подъездной дороги,  вместо которой он увидел сад в
весеннем цветении, посыпанные гравием тропинки, решетчатые переплеты беседок
и множество крошечных прудиков в каменных или бетонированных берегах. А чуть
поодаль зеленели поля, уходившие к темно-зеленым лесам, за которыми высились
царственные Альпы.
     Громкий назойливый  звук  продолжал  терзать  слух,  мешая  насладиться
пейзажем. Сперва Сэм не мог определить, откуда исходил раздражавший его шум.
И невольно выругался.
     Но вскоре все  стало  на свои места.  Один, два, три...  пять, шесть...
восемь, девять!.. Да, девять!..
     По  грязной  дороге  вдоль  полей  медленно  спускались  девять  машин,
направляясь на юг, где темной стеной стоял лес.
     Среди  грохотавших и рычавших механических  чудовищ  Сэм  разглядел два
длинных черных  лимузина, тяжелый бульдозер, огромный трактор и пять -  черт
бы их побрал! - да, именно пять мотоциклов!
     Эта картина давала  много пиши  для размышлений. Вероятно, уже начались
учебные занятия. Вот ведь хмырь:  взять и купить  себе  персональную папскую
автоколонну!  А  в  придачу  к  ней - рабочие  машины,  призванные  убирать,
разравнивать и насыпать землю там, где это потребуется.
     Итак, папская колонна на марше!  Но папа ведь не приедет в  Махенфельд!
Тогда на кой дьявол эта затея с машинами? Что бы она могла означать?
     В  злости и смущении  Сэм  Дивероу  судорожно сжал  руками  перила  и в
отчаянии от своей беспомощности за мотал головой из стороны в сторону. И тут
его внимание привлекло к себе необычное зрелище в пятидесяти ярдах от него.
     Внутри  небольшого  внутреннего  дворика,  чуть  в  стороне от  настежь
открытой  двери,  явно ведущей  на кухню,  стоял крупный мужчина в поварском
колпаке на большой, как котел, голове и занимался сверкой расходных счетов с
записями  в толстой  бухгалтерской  книге.  Рядом  с  ним громоздилась  гора
упаковочных ящиков и картонных коробок высотой не менее пятнадцати футов.
     "Ага, вот и линия снабжения!" - обрадованно сказал себе Сэм.
     В  Европе вряд ли есть что-нибудь такое, что не было бы припасено здесь
для Хаукинза. Сюда, очевидно, привозят столько продуктов, что ими можно было
бы накормить  пол-Индии!  Маккензи, этот сукин  сын,  способен  заказать для
своей армии - впрочем, не только для своей собственной, но и для любой армии
мира, - столько  провизии, что солдаты смогли бы  целых два года  безвылазно
жить в лагере и ковырять в носах!
     Лимузины,  бульдозер,  трактор,  мотоциклы,  провизия - и  все  это для
глубоко законспирированного контингента, набранного Хаукинзом.
     Быстренько обдумав свою контрстратегию, Сэм решил  нанести первый  удар
не  по идиотскому  параду разномастных  машин, а  по эксцентричному чудаку в
поварском колпаке.
     Изолировать замок от внешнего мира в ближайшем будущем можно будет лишь
в том случае, если удастся разрушить созданную Хаукинзом систему  снабжения.
Впрочем, добиваться  полного прекращения поставок продовольствия нет никакой
необходимости.
     Ведь в  замке  - дюжина  слуг,  занимающихся  хозяйственными  делами. А
работы здесь полно: кухня, сады, поля, сараи, - возможно, с домашним скотом,
-  и к  тому  же  еще - тридцать  или даже сорок комнат, в которых требуется
постоянно  наводить блеск, натирать полы  и вытирать пыль... Боже, да тут не
дюжина нужна, а самое меньшее - человек двадцать!
     Он начнет  действовать без промедления. Поговорит  с  водителями девяти
машин. Посоветует им послать к чертовой матери замок и  сматываться  отсюда,
пока не поздно. Затем станет встречаться то  с одними слугами, то с  другими
и, запугивая,  объяснять им,  что  если  они желают себе  добра,  то  должны
немедленно покинуть Махенфельд - до того, как сюда нагрянут из Интерпола.
     Все  продовольствие   Швейцарии  не  спасет  Хаукинза,  если  не  будет
прислуги. А несколько хорошо продуманных  фраз, высказанных водителям машин,
в частности, таких, как "вы совершаете международное преступление", или "вас
ожидает пожизненное лишение свободы", или "вы несете личную  ответственность
за содеянное", почти наверняка приведут к тому, что  автопоезд из лимузинов,
мотоциклов,  бульдозера и  трактора,  ревя,  будто стадо  ослов, переберется
через  замковый  ров  и  смотается  подальше от  Махенфельда  на  безопасную
территорию.
     Сэма  так поглотила  его контрстратегия, что он не сразу  почувствовал,
как  его трусы спали с бедер до  лодыжек. Он подтянул их на место, но стоило
лишь убрать руки, как они снова упали вниз.
     Занимаясь непослушными трусами, он подумал  с  чувством удовлетворения,
что любовные игры с Джинни Гринберг доставляют ему истинное удовольствие. Но
сейчас у  него не  было  времени ни для подобных забав, ни для воспоминаний.
Его ожидали серьезные дела.
     Часы показывали около одиннадцати. Он и не предполагал, что проспал так
долго. А все игры с Джинни - они не только возбуждали, но и отнимали силы. В
его  распоряжении  оставалось всего  пять-шесть  часов  - времени не так  уж
много,  чтобы разогнать всю эту махенфельдскую кодлу.  Имевшийся здесь столь
большой  штат  прислуги, по-видимому,  нужен был  вовсе  не  для того, чтобы
обслуживать  одного  лишь  хозяина  да  его  гостей.   Впрочем,   стоит   ли
задумываться  сейчас над  этим?  Главное  - выгнать  слуг отсюда,  заставить
убраться из  Махенфельда, и так,  чтобы они не вздумали  вернуться. Никогда.
Главная его  задача - убедить обслуживающий персонал в  том, что  Махенфельд
угрожает  свободе  и  жизни  каждого  из  них  и,  следовательно, они должны
понимать, что здесь им не место.
     Итак - прочь отсюда!
     Замок должен быть всеми покинут!
     Но что предпримет в связи с этим Маккензи?
     Что он сделает, потягивая свою неизменную сигару?
     Это было важнейшим вопросом теории и практики!
     Проклятье!  "Важнейший  вопрос теории  и практики"! Боже  мой, он  даже
мыслить стал,  как  Маккензи Хаукинз!  Будь  смелее,  Сэм!  Смелее и жестче!
Возьми быка за рога и...
     Однако прежде всего ему следует  одеться.  Сэм  вошел через  стеклянную
доверь в комнату. Джинни пошевелилась на постели и что-то тихо пробормотала,
после  чего сунула  голову еще глубже под сбившееся на  сторону  одеяло.  Он
быстрыми, но неслышными шагами подошел к креслу и взял  с него свой чемодан.
Нажал на замки и открыл его.
     Чемодан был пуст.
     Совершенно пуст. В нем не было ни одной вещи.
     Он заглянул в шкаф.
     Точнее - в шкафы. Их было четыре.
     И в них - ничего. Пусто. Только одежда Джинни.
     Надо же, черт возьми!
     Он бросился к резной двери и отворил ее.
     У противоположной стены, как раз напротив двери, сидел тот тип в черном
берете, с золотыми зубами и раскосыми  глазами.  Он внимательно  наблюдал за
энергичными движениями Сэма.  На его  лице  отразилось некоторое, понятное в
данной ситуации смущение. И - ни намека на усмешку.
     - Где моя одежда? - заорал Дивероу. топчась возле двери.
     - Она в  прачечной,  мой господин,  -  ответил Черный Берет с  акцентом
уроженца одного из немецких кантонов Швейцарии.
     - Вся?
     - Да. Таков обычай замка Махенфельд. Она была грязной.
     - Но  это  ерунда! -  вскричал  Сэм. И тут же  понизил голос, чтобы  не
разбудить Джинни. - Меня никто не спросил...
     -  Вы спали,  мой  господин,  -  перебил  его Черный  Берет и вызывающе
осклабился, посверкивая золотым зубом. - Вы очень устали, мой господин.
     - Ладно, но сейчас я очень зол! И требую вернуть мою одежду! Сейчас же!
     - Я не могу этого сделать.
     - Почему?
     - Сегодня у прачечной выходной.
     - Что?! Тогда почему же вы отдали мою одежду?
     - Я уже сказал, мой господин: ваша одежда была грязной.
     Сэм уставился на  раскосые глаза  Черного Берета. Они зловеще сузились.
Золотого зуба  не было больше видно,  потому  что с лица его владельца исчез
оскал, тотчас замещенный крепко сжатым тонкогубым ртом.
     Дивероу  плюнул и захлопнул  дверь. Случившееся следовало обдумать.  Он
должен,  как говорит Мак, сделать свой выбор.  Принять решение. И  он примет
его, сделает свой выбор.
     Сэм не считал себя храбрецом или задирой, но он не был  и трусом, а был
милым крупным парнем и, независимо от того,  что  сказала в  Берлине Лилиан,
находился в данный момент в неплохой форме.  Приняв все это  во внимание, он
решил, что мог бы дать хорошую взбучку Черному Берету, стоявшему за дверью в
холле. Ведь не может же он голым спуститься вниз по лестнице.
     "Итак, сделай свой выбор!" - приказал он себе мысленно.
     Выбор  номер   один,  представлявший  собой  первый  вариант  возможных
решений, был сделан. И тут же отвергнут.
     Вернувшись от  двери, Сэм поднял с пола свои трусы. Натянул их на себя,
подтянул повыше и, придерживая руками, вышел на балкон.
     Его  комната располагалась  на  третьем этаже. Прямо  под  его балконом
находился другой  балкон, и, если связать вместе  длинные занавески окна, то
их с известной долей осторожности можно будет использовать вместо веревки.
     "Итак,  выбирай!"  -  снова  приказал   он  себе.   В   общем-то,  идея
осуществима. Оставалось только проверить выбор номера два на практике.
     Он  снова прошел в  комнату  и  внимательно  исследовал  занавески. Как
сказала  бы  его  мамаша в  Квинси,  они  были  очень  эластичны.  Шелковые,
волнистые и на вид не очень прочные. Выбирай же, Сэм!.. Но и выбор номер два
был им отброшен.
     Тут он обратил  внимание на  простыню на постели.  Зазывные  же взгляды
Регины,  которая,  проснувшись,  сбросила  с себя одеяло,  проигнорировал. В
голове  билась  лишь  мысль:  простыня и занавески  могли  бы в определенных
комбинациях заменить одежду.
     Выбор номер два был им реабилитирован, хотя и в модифицированном виде.
     На повестке дня - боевая форма одежды.
     Впрочем,  это проблематично. С формой, по-видимому, ничего  не  выйдет,
остается просто одежда.
     Однако, решил  Сэм,  не  отвергая  вновь выбора номер два и, считая его
вполне реалистичным, следует в то же время рассмотреть и варианты номер  три
и номер  четыре.  И  если  принять их к исполнению, то, возможно, успокоится
наконец и его ноющий желудок. Он  обежит  вокруг  Махенфельда в  то  и  дело
сползающих  с  талии  трусах  или  же попытается  натянуть на  себя  одну из
ситцевых одежек Джинни и даже застегнуть металлическую "молнию".
     Бегущий  человек, несомненно, привлечет  внимание  и  развевающимися по
ветру трусами, и  платьем Джинни. Но вовсе не  исключено, что  кто-то примет
его наряд за последний крик  парижской  моды... Нет,  уж  лучше  подумать  о
вариантах номер пять и номер шесть.
     Впрочем, все это чепуха!
     Ему необходимо сохранять хладнокровие,  взять  себя  в  руки,  обдумать
спокойно. Неторопливо.
     Он не  мог  и мысли  допустить о том, чтобы  такая  мелочь, как одежда,
сорвала  его план  изолирования  замка от внешнего мира.  Как бы поступил  в
данной ситуации Хаукинз? И какое из своих дьявольских изречений употребил бы
в отношении тех, кто должен покинуть Махенфельд?
     Вспомогательный персонал! Именно так!
     Сэм  снова  выбежал на  балкон. Человек в  поварском  колпаке  все  еще
проверял счета. Это, видимо, занятие на неделю.
     -  Пет! Пет! - позвал его Сэм.  И, перегнувшись через балконные перила,
вспомнил в последний момент, что не может выпустить из рук трусы.
     -  Эй!.. Эй,  вы там! -  громко прошептал он. Человек в колпаке оторвал
голову от счетов и взглянул на него. Поначалу  испугался,  но потом на  лице
его
     появилась широкая улыбка.
     - Ах, бонжур, мсье! Что вам угодно? - выкрикнул он в ответ.
     Сэм  поднес палец к губам  и прошипел:  "Тсс!" - после чего позвал  его
рукой.
     Прежде чем приблизиться к Сэму, человек в колпаке убрал свои бумаги, не
забыв  сделать  на  них  последнюю  пометку. Затем,  задрав  голову  кверху,
спросил:
     - Слушаю вас, мсье. Что вам угодно?
     -  Меня  заточили  здесь,  сделали  узником,   -  прошептал  Дивероу  с
торжественной настойчивостью и как можно  убедительнее. - У меня забрали всю
одежду. Мне  нужно  во  что-то  одеться.  Когда  я  спущусь  вниз,  я  сумею
отблагодарить вас и  всех,  кто работает с вами на кухне. Мне необходимо вам
сказать нечто весьма важное. Я адвокат...
     Человек  в колпаке почесал плешь и произнес пофранцузски длинную фразу,
из которой Сэм понял только слово "мсье".
     -  Кто?.. Что?  - переспросил  Дивероу и повторил: - Мне  нужна одежда.
Понятно? Это все, что мне необходимо. Мне  нужны башмаки и брюки! Понимаете?
Брюки и башмаки. Притом немедленно. Пожалуйста!
     Недоумение  на  лице  мужчины  сменилось  подозрительностью,  а   то  и
отвращением, подкрепленным явной  враждебностью.  Он  поднял руку,  погрозил
Сэму  пальцем  и  снова  пролепетал  что-то   по-французски,  оставшееся  за
пределами его  понимания.  Потом покачал  головой и направился  к  ящикам  с
провизией.
     - Погодите! Ради Бога, задержитесь на минутку! - взмолился Сэм.
     - Повар  -  француз, мой господин, но он  не  из тех французов, которые
нужны вам, - раздался чей-то голос снизу, с балкона, находившегося под  тем,
на котором  стоял Сэм  Дивероу. Говоривший  был огромным  лысым  мужчиной  с
широченными   плечами.  -  Вы  думаете,  что  сделали  ему  очень   выгодное
предложение. Но, уверяю вас, оно его не заинтересовало.
     - Какого черта! Кто вы такой?
     - Мое имя  не имеет значения. Я покину замок, как только появится новый
владелец Махенфельда. А до  той минуты я  буду выполнять неукоснительно  все
его указания. И в них, кстати, отсутствует пункт о вашем одевании.
     У  Дивероу  появилось  непреодолимое  желание  опустить  свои  трусы  и
повторить то, что в свое время сделал Хаукинз  в Пекине на крыше посольства,
однако  он сумел взять  себя в руки. Да и человек  на балконе  под  ним  был
громадным и  наверняка не потерпел бы  никаких шуточек  над собой. И поэтому
Сэму   ничего  больше  не  оставалось,   как  перегнуться  через   перила  и
заговорщически прошептать:
     - Хайль Гитлер, паскуда!
     Правая рука мужчины взметнулась кверху, каблуки щелкнули, будто приклад
винтовки о каменный пол, и он гаркнул во все горло:
     - Яволь! Зиг хайль!
     - Вот дерьмо! - пробормотал под нос Сэм и вернулся в  свою  комнату.  В
гневе  он сбросил трусы прямо на пол и уставился  на  них рассеянным взором.
Конечно,  там была фабричная  этикетка, в  этом он  не  сомневался,  но  его
внимание неожиданно привлекло совсем другое.
     Он наклонился и поднял трусы.
     - Боже, это что за игры?!
     Резиновый поясок  трусов  был  аккуратно перерезан в трех  местах.  Ибо
имелись  именно  три разреза,  а не разрыва.  Здесь не было  ни  болтающихся
нитей, ни растянутой  ткани. Кто-то взял в  руки острый режущий инструмент и
сделал свое  дьявольское  дело!  Но  с какой целью? Только  с одной  - чтобы
разоружить, связать его самым простейшим способом!
     - Милый, что ты расшумелся так? - проговорила Регина Гринберг,  зевая и
потягиваясь, и неторопливо натянула на себя одеяло, прикрывшее пышные груди.
     - Ты сука! - злобно прорычал Дивероу. - Бесчестная, проклятая сука!
     - Что произошло, мой сладенький перчик?
     - Не называй меня "сладеньким  перчиком", ты, южная стервоза! Я не могу
выбраться отсюда!
     Джинни  снова зевнула  и сладко  потянулась. Затем промолвила с  теплым
сочувствием в голосе:
     -  Знаешь,  как-то  раз  Мак  сказал  одну  вещь,  которая  мне  весьма
пригодилась. Я услышала от него тогда: "Если вокруг начнут вдруг падать мины
и все покажется тебе ужасным, - а ведь, поверь мне, и у тебя наступит время,
когда мир, выглядящий ныне таким милым, вконец  осточертеет, - то постарайся
думать  о  чем-нибудь  хорошем,  -  только  о  хорошем, - например, о  своем
здоровье  и  материальном достатке. И,  главное, не думай о  сделанных тобой
ошибках, о своих печалях  и заботах, ибо подобные думы вызывают лишь уныние.
А уныние не дает никаких преимуществ, когда наступает ответственный момент и
нужно приложить немалые усилия, чтобы спасти свою голову. В общем, все будет
зависеть только от твоих мозгов".
     - Что сделает этот проклятый толстяк, уразумев, что у меня нет  никакой
одежды?
     - А ничего  он не сделает, я уверена в этом, -  ответила  Джинни  очень
серьезно. - Во всяком случае, своей одеждой он с тобой не поделится. Так что
встречи с Хаукинзом тебе не избежать.
     Дивероу заговорил  с ней  резко,  сердито. Потом  умолк. И  тишь спустя
какое-то время, заглянув с нежностью в глаза Джинни, произнес:
     -  Погоди минуту.  Ты  сказала:  "Встречи  с  Хаукинзом  не  избежать".
Выходит, ты желаешь, чтобы я схватился с ним? Остановил его?
     - Это твое дело, Сэм. Я хочу лишь, чтобы всем было хорошо.
     - Ты поможешь мне?
     Джинни задумалась ненадолго, затем твердо ответила:
     - Нет, я не могу этого сделать. Во всяком случае, так,  как ты думаешь.
Я слишком многим обязана Маккензи.
     - Ну и  женщина!  - взорвался Дивероу.  - Да представляешь  ли ты  хоть
немного, что задумал этот чертов псих?
     Миссис Хаукинз номер один глядела на него с видом неожиданно поруганной
невинности.
     - Лейтенант не должен задавать вопросов старшему оофицеру, майор. Он не
должен  даже надеяться, что сумеет понять и разобраться во  всех  сложностях
отдаваемых ему приказов...
     - Тогда о чем же мы толкуем, черт побери?
     - Ты ловкий  и находчивый парень. Хаукинз не стал бы тебя поддерживать,
если бы ты не был таким. Сейчас я жду его, чтобы получить лучший из советов,
какие он способен дать. Ему все под силу, чего он ни задумает, и все, за что
возьмется, он сделает наилучшим  образом. - Джинни снова юркнула под одеяло.
- Боже, как я хочу спать!
     И в этот момент Дивероу увидел их на тумбочке возле изголовья кровати.
     Их - то есть ножницы.
     <b><i>Глава 19</b></i>
     - Прости за недоразумение с твоей одеждой,  - проговорил Хаукинз, входя
в просторную гостиную.
     Сэм,  свирепо  глянув  на  него,  потуже  подпоясал оконной  занавеской
прикрывавшее его тело одеяло из гагачьего пуха.
     - Ты, вероятно, думаешь, - продолжал  генерал, - что у прачечной мог бы
иметься и второй ключ, на случай, если бы  кто-то пожелал вдруг навестить ее
и в выходной день? Но подобного  рода заведения никому не доверяют, опасаясь
непрошеных гостей.
     -  Да  заткнись  ты! - пробормотал  Дивероу,  которому  опять  пришлось
заняться  занавеской,  ибо  кушак из шелковой  ткани  вновь развязался. -  Я
полагаю, прачка появится утром?
     - Надеюсь. Она - одна из  немногих, кто уходит на ночь домой. К себе  в
деревню. Это не дело, конечно. Впрочем, здесь многое требует перемен.
     - Что именно? И не  придется ли мне в результате их еще разок пообедать
с Азаз-Вараком?
     -  В  данном случае,  Сэм,  ты  мыслишь  слишком  односторонне.  Обрати
внимание  и на другие вещи.  Кстати,  ты уверен, что  тебе  нужны  рубашка и
брюки? Если  так, то сейчас я спущусь вниз... - Хаукинз сделал жест  рукой в
сторону дюжины огромных кресел  с цветными салфетками на  мягких  спинках  и
подлокотниках, громоздившихся у выхода в холл.
     -  От  тебя  мне ничего не надо! Я сам  позабочусь  о себе. И хочу лишь
одного: чтобы ты отказался от своего безумного плана и отпустил меня домой!
     Маккензи отгрыз кончик сигары и выплюнул его на ковер.
     - Ты уедешь домой,  я  обещаю.  Как только ты переведешь  все  средства
компании на один счет и сделаешь несколько вкладов, которые могут быть сняты
со счетов только при определенных условиях, я  лично отвезу тебя в аэропорт.
Слово генерала!
     -  Не пудри мне  мозги!  - возмутился Сэм. - Да  понимаешь ли ты, о чем
говоришь?  Речь  идет не  о  фунте мяса, а  о сорока  миллионах долларов!  Я
помечен  на  всю жизнь! Сведения обо мне  поступят в отделения  Интерпола  и
полицейские участки во всех  без исключения цивилизованных странах! Ты же не
подписал  чеки  на  общую  сумму   в  сорок  миллионов  долларов  и  поэтому
рассчитываешь  вернуться  к  нормальному, добропорядочному образу жизни. Это
очевидно!
     -  Ты  не совсем прав и знаешь об  этом:  ведь  все  швейцарские  банки
соблюдают строжайшую секретность.
     Дивероу огляделся вокруг, чтобы убедиться, что их не подслушивают.
     -  Если   даже  предположить,  что  так  оно  и  есть,  то   все  может
перемениться...  после попытки...  похитить  некую особу в Риме.  А  попытка
такая непременно  будет  предпринята.  И тогда  ты окажешься  под  колпаком.
Каждый твой контакт с момента отлета из Китая рассмотрят самым тщательнейшим
образом, как под микроскопом. А ведь  рядом с твоим именем фигурирует и мое.
Вот и  всплывут наверх проклятые сорок миллионов долларов в Цюрихе. Таков уж
расклад!
     -  Ничто нам  не грозит,  старина!  Ты  же свою  работу  закончил.  Или
закончишь скоро - как только  уладишь  все дела  с деньгами. И  к  тому, что
произойдет  потом,  ты не будешь иметь никакого отношения. Так что ты  чист,
Дружище! Чист как слеза - на все сто процентов!
     - Вовсе нет. -  Дивероу сам удивился, что произнес эти слова шепотом. -
Я же сказал только что: если ты попадешься, заметут и меня.
     - Чего  ради?  Ведь  если  даже  предположить,  что  ты  прав,  -  а  я
придерживаюсь  прямо  противоположного  мнения,  -  то  в  чем  смогут  тебя
обвинить? В том,  что ты занимался банковскими операциями по просьбе старого
солдата, который сказал тебе,  что он создает специальный фонд для поддержки
организации,  занимающейся  распространением  идей  всемирного  религиозного
братства?  И даже если бы тебя  заподозрили,  кто помешал  бы  тебе сказать:
"Позвольте  спросить  вас, господин прокурор, смогли бы вы  после принесения
клятвы уличить меня хоть в чем-то противоправном?"
     -  Ты  безумец! - бросил  Сэм  и, слегка запинаясь, добавил: -  Подумай
только, ты же идешь на похищение человека!.. - Он дернулся всем телом.
     - Черт возьми, старина,  послушай меня. Я - об одном, ты же - о другом.
Будь же разумным человеком. Все, что ты  говоришь, - пустая болтовня. Она не
имеет под собой никаких оснований.
     Сэм зажмурил глаза. Он начал сознавать, что за муки выпали на его долю.
     - Я  вышел из архива с  проклятым кейсом,  прикованным к  моей  руке! -
произнес Дивероу шепотом твердо, но сдержанно.
     - Брось  об этом! - ответил Маккензи. - Так  или иначе, та документация
принадлежала армии, мы же с тобой ей стали не нужны. Есть еще что?
     Дивероу подумал: "В  общем, история  со  счастливым  концом  и  никаких
прямых свидетельств о заговоре".
     -  Таково реальное положение  вещей,  -  промолвил Хаукинз и  кивнул  в
подтверждение  своей  правоты.  -  Не  было  ни  насилия,  ни   обмана,   ни
воровства... ни тайных  сделок. Все - на добровольной основе. И если  та или
иная  операция  оказывается  вдруг  не совсем  обычной,  то тому  есть  одно
объяснение:   каждый    инвестор   может   действовать    так,    как    ему
заблагорассудится, если только  не  ущемляет  при этом прав остальных. - Мак
сделал паузу и взглянул на Сэма. - Есть и еще  кое-что. Ты всегда утверждал,
что  главным  в работе адвоката является защита интересов его клиента,  а не
некая абстрактная моральная идея.
     - Я говорил так?
     - Да, конечно.
     - В этом нет ничего плохого.
     - Если не считать того, что  все это -  лишь краснобайство! Язык у тебя
неплохо подвешен, молодой человек.
     Сэм  уставился на Хаукинза,  пытаясь разгадать,  что  скрывается за его
словами. Но за  ними ничего не скрывалось: Маккензи говорил  то, что  думал.
Такая откровенность  на мгновение  тронула  Сэма  Дивероу и  вызвала его  на
ответную откровенность.
     -  Послушай,  - спокойно произнес он,  -  предположим, что ты и в самом
деле совершишь это  безумство, - а то, что это безумство, ты и сам прекрасно
знаешь.  Похитишь  папу и скроешься  с  ним.  Даже  на  несколько  дней.  Но
понимаешь ли ты,  чем  чревато все это? Что ты  можешь нажать  на  спусковой
крючок?
     - Я, разумеется,  знаю  все это.  Но четыреста миллионов зелененьких от
четырехсот миллионов ловцов макрели стоят того. Впрочем, про  ловцов сказано
просто так, обижать я никого не думал.
     -  Ну и сукин же ты  сын! Ведь такое происшествие  всколыхнет весь мир!
Создастся  обстановка   всеобщей  подозрительности  и  взаимных   обвинений!
Правительства  разных  стран  станут  показывать  друг  на  друга  пальцами!
Президенты  и  премьер-министры  задействуют  голубые  и  красные, а затем и
горячие  линии  связи. И,  прежде чем ты узнаешь об этом, какой-нибудь  осел
переложит  код из  маленького черного  ящичка в  свой кейс, поскольку ему не
понравилось то,  что сказал другой длинноухий болван.  Боже  мой, Мак, ты же
можешь развязать третью мировую войну!
     - Проклятье! Так ты об этом думал все время?
     -  Напротив, я  все время старался  не  думать об этом. Хаукинз швырнул
размочаленную сигару в зев камина и подбоченился. Огонь в его глазах погас.
     - Сэм,  малыш, ты не знаешь, как далек от истины! Война  уже не та, что
была  когда-то. Та война никому не нужна: ни горнистам, ни  барабанщикам, ни
людям, заботящимся друг о друге или ненавидящим того,  кто посягает на самое
дорогое  для  них.  Она  давно  уже  в  прошлом.  Сейчас все  решают  кнопки
хитроумных   приборов  и   политики  с  бегающими   глазками  и  без   толку
размахивающие руками.  Я ненавижу войну. Прежде я никогда бы не подумал, что
скажу подобное, но теперь все так и обстоит. И я не допущу войны.
     Преисполнившись решимости не дать  Маку  увильнуть  от ответа,  Дивероу
посмотрел ему в глаза.
     - Почему я  должен тебе верить?  Ты же все поставил на кон. Все. Почему
же угроза войны остановит тебя?
     -  Потому, молодой человек, - ответил  Хаукинз,  выдержав его взгляд, -
что то, что я сказал тебе, - правда.
     - Но разве можно исключить,  что ты, сам  того не желая,  спровоцируешь
войну?
     -  Черт возьми, чего ты от меня хочешь? - воскликнул Хаукинз, отходя от
камина. - Я отдал армии чуть  ли  не сорок  лет своей жизни  и  был  в конце
концов сожран  жучками из Пентагона.  Ты вот обвиняешь меня, парень, но я не
чувствую угрызений совести, потому что  знал, что делаю, и всегда отвечал за
свои поступки.  Но, черт возьми, не заставляй меня жалеть всех этих  "ловцов
макрели" или считать себя ответственным за их тупость!
     "Все  весьма  откровенно",   -   подумал  Дивероу.  Он  опять  потерпел
поражение, как и утром, когда возился  с различными вариантами -  от первого
номера до четвертого. Не сумел доказать своей правоты. Так что волей-неволей
приходилось искать иные пути.
     Один  из них возник сам  собой  -  во  всяком  случае,  Сэм был  в этом
убежден.  Хаукинзу  предстояло уехать отсюда  перед  тем,  как  папа римский
благословит эдельвейсы Махенфельда.  А  это  уже  кое-что.  И,  отбросив без
сожаления варианты под номерами пять и шесть,  он стал размышлять над планом
номер  семь.  Первое, что  ему необходимо  сделать в  данный  момент,  - это
успокоить Маккензи и ни в коем случае не выйти у него из доверия. И еще: Мак
сумел обосновать свою точку зрения. Обосновать юридически.
     Он, Сэм  Дивероу, был  чист.  Чист с  точки  зрения  закона.  Но  стоит
свернуть чуть в сторону, и он увязнет в грязи по самые уши.
     - Ладно, Мак, я не пойду  против  тебя.  Ты не дело задумал, и я сказал
тебе об этом.  И я верю тебе.  Ты ненавидишь  войну. Возможно, этого  вполне
достаточно. Но  так  ли это  или нет, я не знаю. Лично я хотел бы  одного  -
вернуться  домой  в Квинси и, если прочитаю  о  тебе в газетах,  то  вспомню
слова, произнесенные в этой комнате заблудшим, но, честным воякой.
     - Прекрасно сказано, мой мальчик! Мне это по душе.
     - Таково  мое мнение о ситуации на сегодняшний день. С тобой бумаги для
цюрихского банка?
     - Не хочешь ли узнать размер... э-э-э... дополнительного вознаграждения
за свое  участие в операции?  И скажи, какого  ты мнения о нем?  Я  -  глава
корпорации, ты знаешь, а мы не любим мелочиться.
     - Я заинтригован. Ну и какова она, эта дебетовая проводка?
     - Что?
     - Дополнительное  вознаграждение.  Ведь  дебетовая  проводка и  есть то
самое, что ты имеешь в виду.
     - Ты все взбрыкиваешь! А что скажешь о сумме в полмиллиона зелененьких?
     Но Сэм не смог ничего  сказать. Он  онемел. Увидев, что всплеснул рукой
от  удивления, уставился на нее  зачарованно, словно  решая,  его ли она или
нет. Должно быть, его: стоило ему только подумать о пальцах, как их охватила
нервная дрожь.
     Полмиллиона долларов.
     О чем тут думать? Это такое же безумие, как  и все остальное. Включая и
тот факт, что он тут ни при чем.
     Сейчас время монополий. Хочешь - покупай дощатый настил для прогулок на
пляже, хочешь - автостоянку.
     Стоп! Ведь есть еще и тюрьма.
     Чего ты боишься?
     То, что творится, к добру не приведет.
     - Итак, выходное пособие в разумных размерах, - произнес Сэм.
     - И это все, что  ты можешь  сказать? Учитывая  еще ту сумму, что я уже
положил на твой счет в Нью-Йорке, ты спокойно сможешь нанять того еврейского
парня, в  чьей конторе служил  когда-то, и он будет только счастлив работать
на тебя. -  Маккензи был обижен. Он явно ожидал, что Дивероу несколько иначе
продемонстрирует свою хваленую быстроту реакции.
     - Позволь сказать тебе: я с  энтузиазмом стану разглядывать эти цифры в
своей сберегательной книжке,  но уже  в Бостоне, в  то время как  мать, сидя
напротив меня, будет жаловаться на новое руководство в Копли-Плаза. О(кей?
     - Так  ты  знаешь  что-то? -  спросил Хаукинз,  скосив  глаза. -  Прямо
скажем, странный ты парень!
     - Это я-то?.. - Дивероу не закончил фразы: продолжать разговор не имело
смысла.
     Послышалось постукивание высоких каблучков, и Регина Гринберг в бежевом
брючном  костюме прошла  через высокую готическую арку в  гостиную. Строгого
покроя пиджак был наглухо застегнут.  Выглядела  она прекрасно.  "До чего же
эффектна!" - подумал Сэм.
     Она улыбнулась обоим и затем обратилась к Хаукинзу:
     - Я переговорила с прислугой. Пятеро остаются тут. Трое  же -  нет. Они
сказали, что должны  после работы возвращаться в деревню, и я была вынуждена
объяснить им, что нас это не устраивает.
     - Надеюсь, они не обиделись? - спросил Хаук.
     Джинни засмеялась, довольная собой.
     - Едва ли. Я поговорила с каждым  наедине и всем трем выплатила пособие
в размере двухмесячного жалованья.
     - А остальные согласились на наши условия? - Маккензи полез в карман за
новой сигарой.
     - А их премиальные на что! Как минимум  - трехмесячный оклад, - сказала
Джинни. - Всем им, включая  членов их семей, было разъяснено, что  их наняли
во Франции  на продолжительное  время  и  что  они  обязаны  жить  там,  где
работают. Так что с их стороны - никаких вопросов.
     - Обычная  практика при  работе за  рубежом, - констатировал  Хаукинз и
кивнул головой. -  А денежки, черт бы их побрал, им платят куда большие, чем
солдатам. участвующим в боевых операциях, и при этом - никакого риска.
     - Да, в логике тебе не  откажешь, - продолжала Джинни. - Только двое из
пяти женаты. Полагаю, не очень счастливо. И это тоже необходимо учесть.
     - Женщин мы найдем, - заверил Хаукинз. - Попозже я разведаю  местность,
-  понятно, без палаток  и пробных занятий.  А наш  советник отправится  тем
временем в Цюрих, чтобы уладить кое-какие финансовые дела... Как ты думаешь,
Сэм, сколько понадобится тебе на это времени?
     Дивероу должен был сделать  над собой усилие, чтобы вникнуть  в вопрос,
столь  сильное впечатление произвело  на  него  безусловное влияние, которое
оказывал Маккензи на Джинни. Согласно банку данных она развелась с  Маккензи
более двадцати .лет тому назад, но вели себя с ним, как школьница  с любимым
учителем.
     - Что ты сказал? -  Сэм понял вопрос, но нуждался  хотя бы в нескольких
секундах, чтобы обдумать ответ.
     - Как долго пробудешь ты в Цюрихе?
     - Один день, от силы - полтора, если не встретится каких-то осложнений.
Многое будет зависеть от банка.
     Думаю, переводы из Женевы оформят шифрограммой, но я могу и ошибаться.
     - А нельзя  ли предотвратить возможные осложнения  горшочком с медом? -
поинтересовался Маккензи.
     - Попытаться можно. Как говорится,  с учетом взаимных  интересов. Время
не  терпит,  сумма  же  немаленькая.  Банк-депозитарий  не  отказался бы  от
нескольких тысяч  долларов,  которые  мы могли бы провести по документам как
поощрительное вознаграждение.
     - Черт побери, сынок, да понимаешь ли ты сам, что говоришь? Как здорово
все у тебя выходит?
     -  Это элементарная  бухгалтерия. Для адвокатов  тяжбы  с банками  - их
хлеб. Они изыскали намного больше способов ловчить к собственной выгоде, как
и в интересах других, чем племена, промышлявшие бартерными сделками. Опытный
юрист  прибегает  всякий  раз  к  той  уловке,  которая  в  данный момент  в
наибольшей степени устраивает его.
     - Ты слышишь, что он говорит,  Джинни? Не правда  ли, в этом парне есть
кое-что?
     - Ты великолепен,  Сэм, я признаю это, - сказала она и затем обратилась
к Хаукинзу: - Знаешь, Мак, поскольку управляющий  замком отлично справляется
со  своими  обязанностями,  не съездить ли  и мне  с  Сэмом  в  Цюрих, чтобы
составить ему компанию?
     - Блестящая идея! Не знаю, как я сам не додумался до этого.
     -  Не представляю, чтобы ты упустил  вдруг такое,  -  заметил  спокойно
Дивероу. - Вы оба так добры ко мне!
     Откуда только не прибывали в Махенфельд  отобранные Хаукинзом  офицеры.
На железнодорожной станции в Церматте их встречал шофер по имени Рудольф - с
раскосыми, как  у  кошки, глазями,  золотыми зубами и  в  черном берете.  Он
крутился с приезжающими целых два дня.
     Первым появился критянин. Он добрался до места без всяких происшествий.
А  это  означало,  что  ему  удалось   беспрепятственно  пересечь  несколько
государственных    границ   под   неусыпным   оком   высококвалифицированных
представителей власти и прибыть благополучно  с фальшивым паспортом на руках
в  город  Церматт.  Но здесь  офицера ожидали новые испытания:  несмотря  на
полное  соответствие  всех  условных  отличий  в  одежде полученному  Черным
Беретом  описанию,  Рудольф  не  признал  незнакомца и посему  категорически
отказался посадить его в свое "итальянское такси".
     Произошло же это недоразумение из-за того, что в банке данных по Криту,
имевшемся в  распоряжении службы "Джи-2", не содержалось и намека на то, что
отобранный  Хаукинзом  офицер  - чернокожий. "Засветившийся" некогда агент с
ученой степенью  доктора  наук, первоклассный специалист  по  аэронавигации,
долгое время  - пока русские хорошо ему платили - симпатизировавший Советам,
обладал  до  удивления  черной  кожей.  Это-то  и сбило  Рудольфа с толку. И
Маккензи  пришлось прибегнуть  к  нескольким весьма  энергичным выражениям в
телефонном  разговоре  с  Черным  Беретом, прежде чем  тот  посадил  наконец
"черномазого" на заднее сиденье своего автомобиля.
     Следующими  прикатили  марселец  и  стокгольмец.  Прошедшей  ночью  они
встретились на бульваре Георга Чинкве в Лос-Кальвадосе и, восстановив давнее
знакомство,  тянувшееся  еще  с  тех дней,  когда  оба  делали  деньги  и  у
союзников, и у нацистов, вместе вылетели из Парижа, страшно обрадованные тем
обстоятельством, что  направлялись в одно место  - к некой "желтой  горе"  в
Церматте.  У  Рудольфа  не  было  неприятных неожиданностей  с марсельцем  и
стокгольмцем в  частности и потому, что они "вычислили"  его раньше,  чем он
их, отругав при этом за допущенную им оплошность при опознании.
     Бейрутец  добрался  до Церматта  не  на  цюрихском поезде,  а  в карете
"скорой помощи", или, точнее, в машине для перевозки больных. Для этого,  по
его  мнению,  у него имелись весьма веские основания: он не хотел лишний раз
напоминать о себе  цюрихской полиции, с которой в не столь уж давние времена
у  него  неоднократно  возникали  ссоры.  Понятно,  на   почве  контрабанды.
Потому-то сначала он прилетел в  Женеву, где арендовал автомобиль, брошенный
им по прибытии в Лозанну. Отсюда он  связался по телефону с частной клиникой
в  Монтре  и  заказал санитарную  машину для перевозки его  как  страдающего
закупоркой  сосудов,  в Церматт, где  он якобы  решил провести остаток своих
дней. В  Церматт бейрутец  поспел  как раз к приходу поезда из Цюриха. Все у
него  прошло  отлично, кроме встречи с  Рудольфом. Тот,  попетляв на  плотно
накачанных шинах  по  горным дорогам от  Махенфельда,  подъехал к  вокзалу в
назначенное время,  но,  к  сожалению,  из-за спешки нечаянно столкнулся  на
площадке  для парковки машин с чьим-то  автомобилем. Как  оказалось, это был
автомобиль для перевозки больных, притом с номерным знаком другого кантона.
     Опознать бейрутца в  одетом в белое  больном,  который,  отворив  дверь
"санитарки",  орал как  сумасшедший, было  трудно,  и  Рудольф только  пожал
плечами.  Он  стал подозревать, что  хозяин Махенфельда,  видимо,  что-то не
учел, ибо людей, которых он приехал встречать в Церматт, не было.
     К  тому же,  ко  всем его другим огорчениям, добавилось еще одно: милая
леди его предзакатных мечтаний, фрейлейн с такой прелестной грудью, покинула
замок на несколько дней.
     Но  с  римлянином Рудольф сразу  же поладил. Тот оставил свой  багаж  в
поезде. Совместные хлопоты, связанные с  поиском  трех пропавших  чемоданов,
вызвали у  римлянина чувство симпатии к  представителю Махенфельда. Рудольфу
он тоже понравился, и всю дорогу в замок они сидели рядом.
     Бискаец оказался  человеком предельно  осторожным. Показав встречавшему
его Рудольфу  свой  условный  опознавательный  знак - пару  белых перчаток с
черными  розами,  вышитыми на тыльной стороне,  - он зашел в мужской туалет,
откуда тотчас же выбрался через окно.
     По  прошествии   часа  нетерпение  Рудольфа  переросло  в   недоумение,
сменившееся вскоре паникой, когда он обнаружил, что в туалете никого нет.
     Стараясь  не   привлекать  к   себе  внимания.  Черный  Берет  принялся
разыскивать беглеца по всем углам, включая камеру хранения. Тот же незаметно
наблюдал за Рудольфом. Лишь после того, как управляющий замком, окончательно
перепугавшись, позвонил в Махенфельд и доложил, что бискаец ведет себя более
чем  странно, тот, подслушав  телефонный  разговор из соседней кабины, снова
вышел на контакт с ним.
     Вновь прибывший устроился на заднем сиденье автомобиля, и они тронулись
в путь. Рудольф был хмур и за всю дорогу не проронил ни слова.
     Последним  прибыл афинянин. Если бискаец был человеком  осторожным,  то
тот оказался  истинным  параноиком. Начал  он с  того, что  дернул  рукоятку
тормоза и  застопорил  состав  возле  сортировочной  станции.  Кондукторы  и
машинисты  бросились  по вагонам, в  поисках  места  аварии. А  афинянин тем
временем  выпрыгнул из своего вагона и пролез между  колесами  на платформу,
где и спрятался  за  бетонную опору, поддерживавшую навес. Из этого  убежища
ему не доставило труда вычислить Рудольфа.
     В  конце  концов состав подошел  к  перрону,  и  Рудольф  проверил всех
сходящих в Церматте пассажиров. Афинянин, конечно, видел его беспокойство. И
когда  на перроне остались только железнодорожники, он неслышно подкрался  к
Рудольфу,  хлопнул его  по  плечу и,  показав опознавательный знак - красный
носовой  платок,  - пригласил Рудольфа следовать за  ним.  Потом, совершенно
неожиданно, бросился со всех ног к дальнему концу перрона, соскочил с него и
помчался по шпалам  в направлении депо, где навязал Рудольфу самую настоящую
игру в прятки между неподвижно стоявшими вагонами.
     И  лишь через  пять минут шустрый афинянин  соизволил подойти к  вконец
расстроенному  Черному Берету,  чем привел его  немного  в  чувство, и  они,
оставив депо, пошли к автомобилю.
     Маккензи,  ожидавший  в  замке  прибытия  машины с  последним офицером,
облегченно   вздохнул  при  виде  их  и  поздравил  себя  с  профессионально
выполненным делом. Минуло  лишь  семьдесят два часа  с того  момента, как он
начал  свои  закодированные  переговоры  с  нужными ему  людьми,  и  за  эти
семьдесят два часа все они до единого прибыли по его зову.
     Вот так-то, знай наших, черт побери!
     Поскольку Сэм придерживался известного принципа, что банковский  бизнес
-  дело   нечистое,   его  поездка  в  Цюрих,  или,  точнее,   в   Цюрихский
государственный банк, целью которой являлась аккумуляция финансовых ресурсов
"Шеперд компани лимитед" в одном месте,  завершалась столь же успешно, как и
быстро, и он  смог отправиться назад,  в Церматт, поездом, отходившим вскоре
после полудня. Поскольку Регины Гринберг в отеле не оказалось, - она ушла за
покупками, - Сэм оставил ей короткую записку: "Я уже отбыл. Жду тебя".
     Ему хотелось побыть в поезде  одному: подумать, разобраться кое  в чем.
Пока он  находился  в пути,  - а дорога занимала несколько часов,  - вариант
номер семь приобретал постепенно все более четкие очертания. Главным образом
благодаря  четырнадцати документам,  полученным им в банке  от обливавшегося
потом старшего служащего, ставшего куда богаче после встречи с Сэмом.
     Четыре  документа  касались денежных переводов из Женевы, с  Каймановых
островов, из Берлина  и  Алжира, -  естественно,  за  вычетом расходов. Один
суммировал   активы   "Шеперд   компани"   и   перечислял   такие   атрибуты
конфиденциальности, как шифры и  секретные номера счетов. Имелась  и бумага,
выписанная на семью Дивероу: Сэм не стал ничего объяснять  банкиру, а тот  в
свою  очередь  не задал  ему ни  одного вопроса, сделав вид,  будто проблемы
вообще не  существует.  Остававшиеся  восемь  документов предназначались для
предъявления в восемь различных трастовых организаций.
     Один из этих счетов был выписан на большую сумму, чем другие, и включал
в  себя четыре  группы цифр, наверняка относившихся  к четырем разным лицам.
Дивероу  не потребовалось больших усилий, чтобы  установить их имена: миссис
Хаукинз первая, вторая, третья и четвертая.
     В семи других счетах были проставлены одинаково высокие цифры.
     Именно в семи.
     Значит,  эти  семь  счетов  предназначались  боевой   группе   Маккензи
Хаукинза!
     Итак, для похищения папы римского  Маккензи завербовал семь мужчин: Сэм
не мог даже  представить себе, чтобы среди этой семерки оказались женщины, -
ведь четыре бывших жены Хаукинза вполне могли и сами справиться со всем, что
требовало женского искусства. Эти семеро  скорее  всего являлись  офицерами,
поскольку Маккензи говорил, что они прибудут в  Махенфельд в самое ближайшее
время.
     "Кого ты подразумеваешь под этими "офицерами"?" - спросил Сэм.
     "Людей военных, сынок", - ответил Хаукинз с огненным блеском во взоре.
     "А что означает: "в самое ближайшее время"?"
     "Лишь то, что они должны прибыть в срок  и как можно  быстрее  привести
все в боевую готовность, парень. Или, говоря иначе, полностью укомплектовать
все посты и установить между ними надежную связь".
     "Выходит, они появятся через несколько дней?"
     "Возможно, еще  раньше. Это будет  зависеть  от действий противника. По
пути  в  свой  базовый  лагерь  нашим  людям  придется  пройти  через  чужую
территорию".
     "Боже, какая чушь!"
     "Если  и чушь, то тебя это не касается. А пока вези счета из цюрихского
банка в Махенфельд. Прежде чем собрать их всех и прочитать им первую краткую
лекцию о целях и задачах предстоящей операции, я хотел бы, чтобы мои офицеры
лично  убедились в  том,  как строго  блюдет их интересы  командование.  Это
поможет  им осознать истинную значимость их задачи и крепкой мужской дружбы.
Ты знаешь, многое в этом плане зависит от руководства. И так было всегда".
     Была и еще  одна  причина, по  которой вариант  номер семь приобрел для
Сэма  первостепенное  значение.  Он  помнил  слова Хаука:  "А пока вези  эти
счета... Прежде чем собрать их всех и прочитать им первую краткую  лекцию...
как строго блюдет их интересы командование..."
     Офицеры Хаукинза давали согласие на свою  вербовку" не зная даже, в чем
заключаются стоящие перед ними боевые  задачи. В  военном смысле в  этом нет
ничего  особенного,  однако,  если  учесть  огромные  потенциальные  ресурсы
противника, -  а  это практически весь мир,  -  то не так  уж  сложно  будет
убедить  волонтеров попытаться  применить свои  силы и  способности  в  иных
сферах. Для этого им стоит только сказать: "Сознаете ли вы, что намеревается
сделать этот маньяк?..  Он хочет похитить самого папу  римского!" И добавить
еще  несколько  замечаний, примерно  такого  типа: "Перед вами - клинический
случай". Или: "У  вашего командира не все дома!" А  то и такое:  "Этот  псих
сбивал с китайской скульптуры мужские принадлежности".
     Но  все  -  вопрос  времени. И  психологии.  Если Сэм  правильно  понял
Хаукинза, тот собирается сразить своих офицеров двойным залпом: организацией
операции по похищению папы на  самом высочайшем стратегическом и Техническом
уровнях и счетами  Цюрихского государственного банка, гарантирующими каждому
из  них  крупное  вознаграждение  независимо от  результата.  Сорвать  планы
генерала  будет  нелегко, но  вариант  номер семь как раз  разрабатывался  с
учетом всех трудностей.
     Сэм  должен  первым  добраться до офицеров.  Он вселит  в них  сомнение
относительно здравомыслия Хаукинза. В банде уголовников для мелкой сошки нет
ничего страшнее мысли о том,  что у их  главаря не все в  порядке с головой.
Ведь отсюда следует, что он не в состоянии принимать правильные решения, как
бы ни скрывал этого.  Отсутствие же у него сметливости может укоротить жизнь
на десять, а то и на двадцать лет. Да и как еще: мешок на голову, веревку на
шею!
     Задача  Сэма  упрощалась тем,  что даже  преступные  элементы  в Европе
слышали о генерале-параноике,  которого  не так давно вышвырнули из Китая. И
он  решил,  ознакомив  предварительно  офицеров  со  сложившейся  ситуацией,
выложить потом перед ними на стол свои главные козыри.
     Главные козыри? Главней не бывает. Их ничем не побьешь!
     В поезде  по  пути  в Церматт он  должен будет  еще раз внимательнейшим
образом  проглядеть все  документы, полученные в  цюрихском банке,  особенно
трастовые  счета, переписать номера, шифры и  коды и  затем внести их в семь
карточек.
     Потом,  при  встрече  с  семеркой,  он вручит  каждому  по  карточке  с
вписанными в нее необходимыми  данными. Так что любой из  них сможет тут  же
броситься в Цюрих и потребовать там свои денежки.
     Каждого из них ожидает богатство! Просто так, ни за что.
     План поистине гениален.
     Джиованни Бомбалини, папа  римский,  вышел  в  свой любимый  сад. Он не
хотел никого видеть, а тем более с кем-либо говорить. Он был сердит на  весь
мир. Впрочем, не на весь - на свой мир. Когда же человек охвачен гневом, ему
лучше всего предаться размышлениям.
     Он вздохнул. Если уж быть до конца искренним с самим собой, то гневался
он на самого Господа Бога. А это уже бессмыслица!
     Джиованни  поднял  глаза  на полуденные облака, и с  губ  его  сорвался
горестный шепот:
     - Боже, за что?
     Потом опустил  голову  и  продолжил  свой путь  по  тропинке.  Лилии, в
весеннем цвету, словно приветствовали жизнь.
     Он не должен ее покинуть.
     Только что врачи представили заключение консилиума. Это был смертельный
приговор.  Процесс угасания жизненных сил  стремителен и  необратим. Впереди
оставалось лишь шесть-семь недель.
     Смерть сама по себе не страшила его: разве это не избавление от тяжкого
беремени?  Жизнь  есть  борьба.  Но  борьба  она   или  нет,  он   не  успел
консолидировать силы,  которые  смогли бы довести до конца задуманное  им  и
Рончалли дело.  Ему нужно  больше времени,  чем  отпущено врачами.  И еще он
остро нуждался в поддержке со стороны  высшего  руководства, чтобы примирить
враждующие группировки. Неужели Бог не может этого понять?
     -  О, возлюбленный мой  Владыка,  почему  ты оставляешь  мне  так  мало
времени?  Я обещаю тебе,  что  буду кроток и терпелив.  У  меня нет  желания
обидеть  этого гнусавого попа... Извини, Всевышний, я подумал о  кардинале и
его  банде  прожженных  воров... Боже  великий, подари  мне шесть месяцев! А
затем я отдамся в твои руки  с благодарственной молитвой. Ну, если не шесть,
то хотя бы пять месяцев. Я и за пять месяцев многое смог бы сделать...
     Джиованни пытался всем сердцем  постичь ответ Провидения. Сейчас, когда
он  остался один на один с самим  собой, ему было еще труднее  примириться с
вынесенным ему приговором.
     - А может, Боже Святый, ты поговоришь со  Святой  Девой  Марией? Она бы
нашла более проникновенные  слова  в  мою  поддержку. Говорят же  ведь,  что
женщины глубже разбираются в подобных делах.
     Но  нет  ничего.  Только  ноющая  боль в коленях. А  это значит, что он
слишком тяжел  для старых костей  и ему, пожалуй,  лучше присесть.  Как  эта
очаровательная журналистка сказала? "Последнее упражнение"?..
     Хватит! Единственное, чего желал он в эту минуту, - чтобы замер в груди
его еще работающий мотор. Игнацио Кварце прячется под кроватью. Его не могут
найти целую неделю, он же тем временем тайно формирует курию.
     Папа  дошел до  своей  любимой  скамьи и  опустился на прохладный белый
камень.  Из-за  садовой ограды подул легкий бриз и зашуршал листвой  над его
головой. Не знак ли это свыше? Посвежело.
     Затем ветерок  затих, все  успокоилось, и шорох листвы сменился звуками
приближавшихся шагов.
     Это  был  новый  помощник  папы  -  молодой   чернокожий  священник  из
Нью-Йорка. Было известно, что он блестяще окончил колледж и славно поработал
в Гарлеме. Франциск заметил также, что молодой прелат сторонится  оппозиции.
И уже это одно свидетельствовало в его пользу.
     - Ваше святейшество! - обратился к папе священник.
     - Да, мой сын? Я вижу, вы взволнованы. Что случилось?
     -  Мне  кажется,  я  сделал  грубую  ошибку,  святой  отец.  Я  был   в
замешательстве,  а  вас  не  оказалось  в  ваших  покоях, и  мне  ничего  не
оставалось... В общем, я очень сожалею...
     - Ладно, сын мой, успокойтесь, -  улыбнулся Франциск. - Трудно судить о
степени этой беды, пока вы не расскажете внятно, что же  все-таки произошло.
Во  всяком случае, надеюсь, вы не обнаружили кардинала Кварце в моем шкафу и
не вызвали по этому поводу гвардейцев?
     Чернокожий священник засмеялся. Ему было известно.  что кардинал Кварце
открыто высказал  свое недовольство  в связи с его назначением  в  помощники
папы. Франциск же старался сгладить эту обиду.
     - Нет, ваше святейшество. Я услышал,  как зазвонил  ваш личный телефон.
Тот, что в выдвижном ящике тумбочки возле вашей кровати.  Он трезвонил снова
и снова, почти без перерывов. Очень настойчиво...
     - В этом нет  ничего удивительного, сын мой, - прервал его папа. - Этот
аппарат не  связан с  коммутатором Ватикана... Маленькая привилегия, которой
пользуюсь  я... Итак, вы взяли трубку.  Ну и кто же мне звонил?  Номер этого
телефона  известен  лишь  нескольким  моим   старым  друзьям  и  одному-двум
помощникам. В том,  что  вы  сняли  трубку,  большого  зла нет.  Так кто  же
все-таки звонил?
     - Монсеньор из Вашингтона, святой отец. Он был очень огорчен...
     -  А-а, кардинал Патрик Деннис О(Джиллиган! Он частенько звонит мне. Мы
с ним играем в шахматы на расстоянии.
     -  Монсеньор был очень взволнован  и принял меня за вас. Он не  дал мне
произнести ни слова и говорил так быстро, что я не мог остановить его.
     -  Да, это  весьма похоже  на него. У Пэдди  свои  проблемы. И опять  с
Берриганами? Эти двое заняты...
     - Нет, ваше святейшество. Намного хуже. Ему позвонил президент. Говорил
что-то о тайне  исповеди. И еще спросил, возможно ли то, чего он хочет... Он
желает перейти в другую веру, святой отец.
     - Что?! О Матерь Божья! - прошептал Франциск.
     - Но этого мало, ваше святейшество. Желание искать Христа в другой вере
высказали также  шестнадцать ответственных  сотрудников  Белого дома. И  все
из-за привилегий Ватикана и его обособленности.
     Джиованни тяжко вздохнул. Предстояло так много сделать!
     - Господи, всего четыре месяца?
     <b><i>Глава 20</b></i>
     Есть нечто объединяющее всех этих  незнакомых ему людей, подумал Сэм, и
это  "нечто"  -  их  мускулистые тела. Можно  подумать,  что каждый  из  них
наслаждается пребыванием на  свежем воздухе, словно заключенные, переносящие
с места на место каменные глыбы под неусыпным  надзором тюремщиков. И еще их
отличие  -  это  умение  говорить  глазами.  Поначалу  их  глаза,  прикрытые
наполовину тяжелыми веками, казались Сэму немного сонными. Но это была  лишь
видимость. При более  внимательном рассмотрении нетрудно было  заметить, что
глаза вбирали в  себя буквально все, подобно магнитам, притягивающим иголки.
И мало что могло ускользнуть от их взора.
     В состав  группы входили высокий блондин, словно только что выскочивший
из экрана  коммерческого телевидения во  время рекламы скандинавских  сигар;
чернокожий малый, любивший кивать и говоривший по-английски так, будто читал
лекцию  в  университетской  аудитории;  еще  один  чернокожий   парень  -  с
характерными для северянина чертами лица и с акцентом истинного савойца; два
француза, имевших какое-то отношение  к лодкам или морским судам;  мужчина с
длинными  волосами, в  узких брюках, плотно обтягивавших ноги, когда он шел,
будто  танцуя  танго,  по  виду -  типичный итальянец,  и,  наконец,  грек с
безумными глазами, не расстававшийся  с  красной косынкой на шее и то и дело
отпускавший шуточки, которых никто не понимал.
     В  разговорах  между собой они  соблюдали  сладкоречивую  корректность,
которая Сэму  казалась  притворной. Манеры их  выглядели бы вполне прилично,
достойными благовоспитанных людей, если  бы не  бегавшие по  сторонам глаза.
Несомненно, они  чувствовали  себя  как  дома  в  просторной  гостиной замка
Махенфельд, где Хаукинз собрал их всех к ужину.
     Однако он в интересах их же безопасности не представил их друг  другу и
не назвал ни одного из них его подлинным именем.
     Сэм возвратился в замок к семи часам. Он мог бы прийти и на час раньше,
но последние три мили  ему пришлось пройти пешком,  потому что подъезжать на
Церматтском  такси к  самому  замку было строго запрещено, а Рудольф куда-то
запропастился.  На  вокзале  Сэм  пытался  выяснить  номер   телефона  замка
Махенфельд, однако узнал только, что такого места не существует.
     Все это  заставляло сжиматься  его сердце, и  лишь  задуманный им  план
номер семь  придавал ему  силы. Он обязан дождаться, когда обстановка станет
благоприятной для осуществления его замысла.
     Маккензи встретил  его со смешанными чувствами. С одной стороны, он был
доволен, что Сэм быстро справился с делом и привез финансовые документы, а с
другой  - чувствовал,  что тот повел себя с Региной не по-джентльменски. Она
прекрасная  женщина,  и  Сэм  уже не сможет теперь  должным  образом  с  ней
попрощаться.
     Почему?
     Да хотя бы потому, что ее  багаж отправлен в  аэропорт и она фактически
находится сейчас  на  пути в Калифорнию. Лишь ненадолго  остановится в Риме,
чтобы побродить там по музеям.
     "Тем лучше для нее", - решил Дивероу. Отъезд Джинни опечалил его,  но у
него  имелся вариант  номер  семь,  над которым  следовало  работать,  и  он
погрузился в размышления.
     Маккензи сообщил Сэму, что в первый вечер не станет обсуждать со своими
офицерами никаких дел. Только  обычная болтовня, прогулка по парку, коктейли
и  ужин с  бренди.  Почему?  Да просто потому, что они предпочитают коротать
вечера  именно  таким  образом,  и  он  их понимает.  Кроме того,  по словам
Маккензи,  люди должны сперва поближе познакомиться друг с другом, хотя  и в
определенных границах, проверить, нет ли в их комнатах "клопов", почистить и
смазать оружие, и, самое главное, убедиться в том, что Махенфельд не ловушка
для них, подстроенная Интерполом.
     В течение  всей ночи  Сэм  прислушивался, не раздадутся ли какие-нибудь
посторонние звуки, однако безрезультатно. Очевидно, точно так же поступали и
другие  обитатели замка. Возможно,  они правы: следя  друг  за  другом,  они
бесспорно не только заботятся о  себе и  своей безопасности,  -  срабатывает
инстинкт самосохранения,  - но и обеспечивают также надежность осуществления
будущей операции.
     Утром, когда все подкрепились,  Хаукинз провел  свой первый инструктаж.
Но перед этим выкроил время, чтобы  попрощаться с Сэмом. Он сказал, что ему,
несомненно, будет не хватать юного друга, однако  слово  генерала - это все!
Его  чувство  долга  как  раз  и  являлось тем,  что  сближало  людей  в его
батальонах.
     Итак, работа Сэма Дивероу закончена. Рудольф отвезет его в Церматт, где
он  сядет на утренний  поезд  в  Цюрих, откуда,  уже  под вечер,  вылетит  в
Нью-Йорк.
     Было еще кое-что, о чем  Сэм и не должен был забывать, несмотря даже на
то, что  при этих воспоминаниях  у него могут  зашалить нервы или повыситься
давление.  В следующем  месяце  или  что-то около  этого несколько приятелей
мистера  Деллакроче, первого пайщика "Шеперд компани  лимитед", должны будут
войти с ним в контакт. Хаукинз считает, что в роли связных выступят Пальцы и
Мясо. Их встреча с Сэмом была обусловлена заранее и ничем ему не угрожает.
     Да, конечно! Сэм понимал, что Маккензи  не  был расположен к дальнейшей
беседе.
     Дивероу закончил разговор с Хауком, сказав, что ему нужно еще побриться
и смыть пот, пролитый им  во время подъема  по трехмильному горному  пути, и
чтобы его непременно ждали к коктейлю.
     У себя в комнате Сэм взял ножницы,  которыми Джинни искромсала  резинку
на его трусах,  и  нарезал ими семь полосок бумаги по пять дюймов в длину  и
одному  -  в  ширину.  Затем  вооружился  авторучкой  и  написал  на  каждой
одинаковый текст:
     "Нам необходимо встретиться. Приходите  в мою  комнату -  третий  этаж,
последняя дверь справа  в северном  коридоре. Время: 14.00. От этого зависит
ваша жизнь. Я ваш верный друг. Итак, помните: в два часа дня!"
     Закончив писать, он  аккуратно свернул  полоски бумаги, так что все они
уместились на его ладони, и спрятал в карман пиджака.  Затем достал из кейса
семь  карточек  с надписанными на них номерами банковских  счетов, шифрами и
другими необходимыми данными и положил их в задний карман брюк. Это были его
главные козыри в игре против Маккензи. Притом - козыри неотразимые!
     Появившись  в  гостиной с изяществом,  выдававшим прекрасное бостонское
воспитание, он обменялся рукопожатием с офицерами Хаукинза.
     И вручил каждому свою записку.
     Он был готов уже в час тридцать.
     Первым  явился  итальянец. Руки,  плотно  обтянутые черными перчатками,
свисали вдоль бедер, остроносые туфли с  резиновыми подметками и  шнуровкой,
как на балетных туфлях, сияли, отражая солнечные лучи.
     Затем один за другим показались остальные. Одеты  они были примерно так
же.  Перчатки,  мягкие ботинки  или  туфли,  черные  свитера,  узкие  брюки,
перетянутые  широкими ремнями со свисавшими с  них  ножами, туго скрученными
проволочными кольцами и кобурами, из  которых выглядывали рукоятки небольших
пистолетов с прикрепленными к ним ремешками.
     "Вполне профессионально экипированная группа законченных психопатов", -
подумал Сэм и пригласил всех  располагаться поудобнее и  курить, если кто-то
желает. Голос его звучал спокойно, но особой теплоты в нем не было.
     Офицеры устроились, где кому понравилось, и закурили, но Сэм еще не был
до  конца  уверен в  том,  что  начало складывается для него хорошо.  Однако
цыплят по осени считают. И он приступил к разговору. Поначалу  ?  мягко, как
человек одного с  ними положения, пытающийся познать смысл ежедневной борьбы
за  выживание и  находящий  утешение  в непостижимом,  ибо  примитивная вера
всегда несет успокоение.  Перед ним была  такая организация,  такой феномен,
для  восприятия  которого  требуются  вся сила, весь  разум, весь интеллект.
Практически достичь  этого  невозможно. Но  в этой невозможности таится своя
красота, особенно понятная тому,  кто стремится осознать  и изучить все, что
происходит вокруг него. Без такого поиска человек превращается в животное, а
с поиском становится намного богаче и добрее к своим ближним.
     Сэм сказал,  что символы и наименования сами по себе не имеют  большого
значения, а нужны лишь  в  качестве  неких звеньев во взаимосвязи  различных
религий.  Главное  кроется  в отличии добра от зла. Однако те  же  символы и
наименования могут приобретать сугубо мистическое значение и приносить покой
миллионам  людей. Взять  хотя бы веру.  Бедные  и бесправные  молятся  Богу,
благоговеют  перед  ним  и  надеются на его  помощь.  Церковные символы  для
миллионов  людей  являются тем огнем, который согревает  их  тела  и души  в
вечном царстве тьмы и холода.
     Дивероу сделал паузу. Наступило время для крещендо.
     - Джентльмены,  вы  стоите в преддверии преступления столь  грандиозных
масштабов,  столь злого и  страшного, что  даже представить себе невозможно.
Оно  наверняка  приведет каждого из вас к  гибели или, по  меньшей  мере,  к
пожизненному  тюремному заключению. Среди  находящихся в стенах  этого замка
есть человек, который  желает  отнять у  вас самое ценное, чем  вы владеете.
Вашу   свободу!  Ваши  жизни!  Чувства   для  него  -  пустой  звук.   Из-за
неустойчивой,  неуравновешенной психики - абсолютно неуравновешенной -  этот
человек питает иллюзии, будто способен совершать  скорые и ужасные действия,
будто бы он имеет право мстить целому миру! Он хочет похитить папу римского,
главу католической церкви. Он - законченный безумец!
     Сэм  сделал  передышку.  Осмотрелся,  внимательно  вглядываясь в каждое
лицо. Сигареты отложены в  сторону,  рты  приоткрыты,  веки  напряжены,  а в
глазах - оторопь и недоверие.
     Он овладел аудиторией! Теперь они у него в руках! Его слова -  как гром
среди ясного неба!
     Пришло  время выложить  на стол  главные  козыри.  Те  уму непостижимые
цифры, которые  могли  сделать богачом каждого из  сидевших в  этой комнате.
Истинным богачом. Сверхбогатым человеком. К тому же  для этого  им не  нужно
будет что-либо делать и не придется ничем рисковать.
     Сэм Дивероу продолжил свою речь:
     - Джентльмены, я вижу, что привел вас в состояние шока, и это причиняет
мне  боль. Великий  римлянин Марк Аврелий говорил: "Когда  судьба требует от
нас,  чтобы мы  действовали,  мы  должны делать то,  что обязаны  делать". А
древний  индийский  мудрец Бага Нишьяд заметил некогда:  "Если слезами, коим
ведра  полны,  опрыскать  семена   риса,  то  зерна  прорастут  драгоценными
камнями". У меня  нет драгоценных камней, джентльмены, но имеется нечто, что
каждого  из  вас  сделает богатым.  Вас ждет  достойное  вознаграждение.  Вы
получите  так  много  денег,  что  они  успокоят  вашу  боль и позволят  вам
отправиться в страны, которые вы изберете для своего проживания. Чтобы  жить
там свободно, не  ведая страха и  забвения.  Сейчас  я  раздам вам маленькие
карточки. Каждая из них - билет в состояние нирваны.
     И Сэм раздал их офицерам.
     Они  принялись  изучать  карточки,  время  от  времени бросая  украдкой
взгляды друг на друга.
     -  Вы  говорите  по-французски?  -  неожиданно  спросил  Сэма  один  из
французов.
     Дивероу рассмеяся и весело ответил:
     - Нет, почти ни слова не знаю.
     -  Спасибо,  -  сказал  ему  француз и обратился  с тем же  вопросом  к
коллегам.
     Все кивнули.
     И сразу заговорили по-французски.
     Говорили свободно и  быстро. Все  семь голов одобрительно  кивали  друг
другу. Сэм почувствовал: люди хотят как-то отблагодарить его.
     Но  как  же  он  был  потрясен,  когда двое из  них, подскочив к  нему,
скрутили  его и  начали  вязать  запястья проволокой, что висела аккуратными
колечками у каждого на поясе.
     - Что вы делаете? - завопил он. - Ой, мои руки!.. Ой, больно!.. Что все
это значит, будьте вы прокляты?!
     Он вскинул  глаза на красную  косынку,  которую  грек  сдернул  с шеи и
быстро-быстро вращал перед его лицом.
     .  "Какого черта! Что они задумали?" - билось в голове Сэма. Он услышал
звук, прозвучавший как щелчок взводимого курка.
     - Мы испытываем к  вам сострадание, о котором вы так красиво  говорили,
мсье, - произнес француз. - Мы предлагаем завязать глаза перед казнью.
     - Что?
     -  Будьте же мужчиной,  синьор, -  посоветовал  ему итальянец. -  И  не
волнуйтесь, мы знаем свое дело, так что вам не придется слишком страдать. Но
долг есть долг, и если мы его не исполняем, то нам не платят.
     -  Это игра.  А в игре  один выигрывает, другой проигрывает,  - пояснил
викинг. - Вы проиграли.
     - Что-о-о-о?
     - Давайте отведем его в патио, - предложил второй француз. - А прислуге
скажем, что у нас занятия.
     - Мак!.. Мак!.. Ма-ак!.. - заорал Сэм. Его вывели в холл. Несколько пар
рук протянулось к нему, чтобы зажать рот. Он что было сил отбивался.
     -  Ма-а-ак!..  Ради  Бога,  Хаукинз!..  Где  ты  там  застрял,  сволочь
проклятая?!
     Сильные  руки зажали все  же  ему рот,  и его потащили  к лестнице.  Но
Дивероу  удалось каким-то  образом разжать  губы, и он вонзил яростно зубы в
чью-то ладонь. На какое-то мгновение его противники ослабили хватку, и этого
оказалось достаточно, чтобы метнуться в сторону и кинуться прочь.
     Он,  перепрыгивая  через  несколько  ступеней,  то  и  дело спотыкаясь,
помчался по лестнице вниз.
     - Хаукинз!.. Сукин ты сын!.. Скорее сюда!.. Эти психи пристрелят меня!
     Он несся огромными прыжками, задевая на поворотах о стены плечом.
     Налитые свинцом ноги, казалось, вот-вот отвалятся и  навсегда останутся
на  этой последней  для  него беговой трассе. Его  выкрики  становились  все
невнятней, но ситуация была предельно ясна.
     "С  завязанными глазами... Пистолеты... Черт бы их всех побрал вместе с
Хаукинзом!.. Боже, спаси мою головушку!"
     Он  достиг основания лестницы в тот самый момент, когда Хаукинз, пройдя
через сводчатую  арку, вышел из гостиной.  Во рту у  него торчала  дымящаяся
сигара,  в руках он держал несколько свернутых в рулон карт. Он поглядел  на
свалившегося без сил Сэма Дивероу, затем - на свою банду.
     - Черт возьми, парень! Это меняет все дело!
     И  опять у  него  отобрали всю  одежду и  обувь. Только теперь шкаф был
совершенно пуст. Пищу ему приносил Рудольф.
     Хаукинз  объяснил на следующее  утро, что  только  его вмешательство  в
самый  последний момент спасло Сэму жизнь, и что его приказ оставить  Сэма в
покое пришелся офицерам явно не по душе.
     -  Фактически я  столкнулся  с настоящим мятежом  еще  до того, как моя
бригада встала под знамена, - заметил генерал.
     - Встала под что?.. Впрочем, не важно! Можешь ничего мне не говорить.
     - Я вот  что  хотел  сказать,  сынок. Мне пришлось прибегнуть к  крутым
мерам,  чтобы  они  смогли уразуметь, что во  в