е,  что  здесь  имеется
подлинная архивная печать. А это уже кое-что. Это означает, что некий весьма
авторитетный человек присутствовал там и подтвердил акт сожжения, который он
наблюдал собственными глазами. Так что фонд Аннаксаса не  зря истратил  свои
деньги. Они получили то, что хотели. Об этом и свидетельствует печать.
     - Какой фонд? - тихо спросил он.
     - Аннаксаса. Это фонд, который выделил деньги для данного исследования.
     - Спасибо. Я тебе  потом  перезвоню. -  Он положил  трубку.  Таркингтон
стоял у окна  и смотрел  на дождь. Ему надо во что бы то ни стало избавиться
от этого человека, надо немедленно отправиться на поиски ларца.
     Барбара была, по крайней мере, в  одном права. Дакакос-Аннаксас получил
то, за что выложил кругленькую сумму: фиктивный доклад.
     Он знал, куда ему теперь надо ехать.
     В Кампо-ди-Фьори.
     Дакакос. Дакакос, Дакакос, Дакакос!
     Это  имя  горело  в  мозгу  Эндрю,  с  высоты  тридцати   тысяч   футов
вглядывавшегося в  берег  Италии. Теодор  Аннаксас Дакакос уничтожил "Корпус
наблюдения" с  единственной целью - уничтожить Эндрю Фонтина, отстранить его
от  поисков  ларца,  погребенного  в  горах. Что же толкнуло  его  на  такое
решение?  Как  ему  удалось?  Необходимо узнать  все, что возможно  об  этом
человеке. Чем  лучше  знаешь противника,  тем эффективнее борешься  с ним. В
сложившихся  обстоятельствах  Дакакос  остается  единственным  препятствием,
единственным соперником.
     В  Риме  есть человек,  который  может  ему помочь.  Банкир.  Он  часто
появлялся в Сайгоне, скупал целые флотилии и переправлял суда в Неаполь, где
распродавал краденое по всей Италии. "Корпус наблюдения" заарканил его, и он
выдал им немало имен. Все нити вели опять-таки в Вашингтон.
     Такой человек, конечно, знает Дакакоса.
     Стюардесса рейса "Эйр Канада" объявила, что самолет пошел на снижение и
через пятнадцать  минут они совершат посадку в римском аэропорту Леонардо да
Винчи.
     Фонтин вытащил  паспорт. Он  купил его в Квебеке. Паспорт Адриана помог
ему пройти через канадскую  таможню, но он  знал,  что больше  не сумеет  им
воспользоваться. Вашингтон уже наверняка объявил розыск  Фонтина и  разослал
запрос во все аэропорты Европы.
     Смешно,  в  два часа  ночи  он случайно  встретил  в Монреале  каких-то
дезертиров. Этим изгнанникам-моралистам позарез нужны были деньги, моральные
ценности, оказывается,  трудно проповедовать,  не  имея ни гроша в  кармане.
Длинноволосый болтун в  потрепанной полевой гимнастерке привел его к себе на
квартиру,  насквозь провонявшую  наркотой, и за  десять  тысяч "зеленых" ему
через час доставили чужой паспорт.
     Он уже настолько оторвался от Адриана, что тому его не догнать.
     Теперь Адриана можно  сбросить со счетов. Если Дакакос хотел преградить
путь одному, то, уж конечно, захочет остановить и второго. Военный ему не по
зубам, зато с юристом  он справится без  труда. А  если Адриана не остановит
Дакакос,  отсутствие паспорта  станет  непреодолимой  помехой. Брат сошел  с
дистанции, он больше не соперник.
     Самолет  коснулся земли. Эндрю отстегнул  ремень: он выйдет из самолета
одним из первых. Он торопился найти телефон-автомат.
     Толпы  вечерних  пешеходов заполнили  виа  Венето.  Почти  все  столики
уличного  "Кафе-де-Пари"  были заняты,  Банкир  сел  за столик  у служебного
входа,  поближе  к  проезжей  части. Это был сухопарый мужчина  средних лет,
скромно одетый  и очень  предусмотрительный. Никто из случайных прохожих  не
смог бы услышать, о чем велась беседа за этим столиком.
     Они  торопливо поздоровались:  банкир  явно  хотел  как  можно  быстрее
завершить этот разговор.
     -  Не  буду спрашивать, что  вы  делаете  в Риме,  почему  вы нигде  не
остановились и где ваш замечательный  мундир.  - Итальянец говорил  быстро и
монотонно, не выделяя ни одного слова и тем самым выделяя все. - Я прекрасно
понимаю вашу просьбу избавить вас от расспросов. За вами охотятся.
     - Откуда вы знаете?
     Худой  итальянец  ответил  не  сразу -  его  тонкие  губы  сложились  в
язвительную улыбку.
     - Вы сами только что сказали.
     - Предупреждаю вас...
     -  А, да  перестаньте!  Человек прилетает  в страну по чужому паспорту,
назначает  встречу  в  людном месте. Этого  достаточно, чтобы  я  сбежал  на
Мальту, лишь бы с вами  не встретиться. Кроме того, у вас же все написано на
лице. Вы нервничаете.
     В  общем,  банкир  прав. Он  действительно  нервничает.  Надо держаться
естественнее, надо расслабиться.
     - Вы умны. Но это нам было ясно еще в Сайгоне.
     -  Я  вижу  вас  первый  раз  в  жизни,  -  заметил итальянец, подзывая
официанта. - Два кампари, пожалуйста.
     - Я не пью кампари...
     -  Ну и  не  пейте.  Два итальянца,  которые заказывают кампари  на виа
Венето, не привлекают внимания. 4-к
     К этому я и стремлюсь. Так что вы хотели со мной обсудить?
     - Человека по фамилии Дакакос. Он грек. Банкир поднял брови:
     - Если вы имеете в виду Тео Дакакоса, то он и впрямь грек.
     - Вы его знаете?
     - А кто  же в финансовом мире его не знает? У вас с Дакакосом  какие-то
общие дела?
     - Очень может быть. Он судовладелец, да?
     -  Помимо прочих  Интересов  - да.  Он,  кроме  того, довольно  молод и
влиятелен.  Даже афинские  полковники  дважды  подумают,  прежде  чем издать
какой-нибудь  указ,  ущемляющий  его  права.  Его  опасаются  более  опытные
конкуренты. Недостаток опыта он с лихвой компенсирует избытком  энергии. Это
прущий напролом бык.
     - Каковы его политические интересы? Брови итальянца еще раз взметнулись
вверх.
     - Они ограничиваются его собственной персоной.
     - У него есть  интересы,  в  Юго-Восточной Азии? На кого он работает  в
Сайгоне?
     - Он  ни  на кого не работает!  -  Вернулся  официант  с  кампари. - Он
фрахтует   сухогрузы  и   отправляет   продовольствие   через   американских
посредников во Вьетнаме в Северный Лаос, в Камбоджу. Как вы сами знаете, эти
операции контролируются разведкой.  Но, насколько мне известно, он уже вышел
из игры.
     Похоже  на  то,  подумал  Фонтин,  отодвигая  рюмку с  кампари. "Корпус
наблюдения"  обнаружил махинации,  в которых были замешаны  эти американские
посредники. А Дакакос обнаружил их самих.
     -- Ему пришлось много потрудиться, чтобы войти в игру...
     - И  успешно?.. Наверняка да. Аннаксас-младший обычно добивается успеха
во  всем:  он  упрямец,  и  его действия  легко  предсказуемы... - Итальянец
пригубил напиток.
     - Как, вы сказали, его зовут?
     -  Аннаксас. Аннаксас-младший,  сын  Силача  Аннаксаса. Просто Фивы, не
правда  ли? У  греков кровные связи, даже  самые  незначительные, всегда  на
языке. По-моему, это претенциозно.
     - Он часто пользуется этим именем?
     -  Сам  -  не  часто.  Его яхта  называется  "Аннаксас",  несколько его
самолетов называются "Аннаксас-один",  "два", "три". Он использует это имя в
названиях  ряда фирм. Просто мания. Теодор  Аннаксас Дакакос. Старший  сын в
семье, бедной семье, которая получила приют в каком-то религиозном ордене на
севере. Обстоятельства туманны: он не поощряет чужого любопытства.
     Итальянец осушил свой бокал.
     - Интересно.
     - Я рассказал вам что-нибудь, чего вы не знали?
     - Возможно, - уклончиво ответил Фонтин. - Это не важно.
     - Говоря так, вы даете понять, что  это важно, - улыбнулся итальянец. -
А знаете, Дакакос сейчас в Италии...
     Фонтин постарался скрыть удивление.
     - Неужели?
     -  Ага,  значит,  у  вас  все-таки  с  ним  дела.  Вас  что-нибудь  еще
интересует?
     - Нет.
     Банкир поднялся и быстро смешался с толпой на виа Венето.
     Эндрю остался сидеть. Итак, Дакакос в Италии. Эндрю подумал, где бы они
могли встретиться. Он  очень хотел этой встречи - не меньше, чем хотел найти
ларец из Салоник.
     Он хотел  убить Теодора Аннаксаса Дакакоса. Человек,  который уничтожил
"Корпус наблюдения", не должен оставаться в живых.
     Эндрю  встал  из-за  столика.  Во  внутреннем  кармане  пиджака  лежали
сложенные  листы  бумаги -  воспоминания  отца  о  событиях пятидесятилетней
давности.
     <b><i>Глава 26</b></i>
     Адриан переложил в  левую руку  кожаную  папку и  с потоком  пассажиров
устремился  по  коридору  лондонского  аэропорта  Хитроу.  Ему  не  хотелось
оказаться в очереди среди первых. Он  хотел попасть в среднюю группу. Алучше
- в  последнюю. Тогда у него будет больше времени,  чтобы  сориентироваться,
при этом не привлекая к себе внимания. Интересно, у скольких людей он в поле
зрения?
     Полковник Таркингтон  не дурак: он в считанные минуты мог бы  отправить
запрос и узнать, что  некий Адриан Фонтин  стоит  в  очереди в эмиграционном
управлении  Рокфеллеровского  центра  и ожидает  выдачи  временного паспорта
взамен утерянного. Очень может быть,  что агент Генеральной  инспекции засек
его  еще  до  того, как  он  вышел из  здания. Если  нет,  то наверняка  это
произойдет очень скоро.  И поскольку он был в этом уверен, Адриан вылетел не
в Рим, а в Лондон.
     Завтра он начнет погоню - любитель против профессионалов. Прежде всего,
ему необходимо исчезнуть. Но он не представлял себе, как это  сделать. Вроде
бы очень просто: одному человеку надо раствориться в многомиллионной толпе -
что может  быть  легче? Но  потом пришли  другие  мысли: придется пересекать
государственные границы - то есть необходимы документы; надо есть и спать, а
значит, потребуется пристанище - место, где его можно выследить.
     Нет, все не так-то просто, особенно если совершенно нет никакого опыта.
У него  нет связей с преступным миром, и он  не  знает, как вести себя, если
вдруг представится возможность с кем-то из них встретиться.  Не может же  он
просто подойти  к  незнакомцу со словами: "Я заплачу за фальшивый  паспорт",
или:  "Переправьте  меня нелегально в Италию", или даже: "Я  вам  не  назову
своего  имени,  но  заплачу за кое-какие услуги..."  Подобная  бесшабашность
встречается  только в книжках.  Нормальные люди так себя не  ведут:  нелепое
поведение в реальной жизни Может вызвать только смех. Но профессионалы - те,
с кем он затеял поединок, - совсем  не нормальные люди. У них  подобные вещи
выходят очень легко.
     Адриан увидел очереди к нескольким стойкам паспортного контроля. Шесть.
Он выбрал  самую  длинную.  Но, подходя  к хвосту этой  очереди, понял,  что
принял глупое, дилетантское  решение.  Конечно,  здесь у  него будет  больше
времени,  чтобы  осмотреться, но  ведь в данной  ситуации  обычно  поступают
совсем наоборот, выбирая очередь покороче...
     - Род занятий, сэр? - спросил его инспектор иммиграционной службы.
     - Юрист.
     - Цель поездки - деловая?
     - Можно сказать - да. Но также и туризм.
     - Предполагаемый срок пребывания в стране?
     - Пока не знаю. Не более недели.
     - У вас забронирован номер в отеле?
     - Я не бронировал. Возможно, остановлюсь в "Савое".
     Чиновник  поднял  глаза:  непонятно,  то   ли  это  произвело  на  него
впечатление, то ли его раздражает тон Адриана. А может быть, имя "А. Фонтин"
уже фигурировало в каком-то "черном" списке и  чиновник просто хотел сверить
его лицо с описанием внешности разыскиваемого...
     Как бы  то ни  было,  инспектор заученно улыбнулся,  поставил штамп  на
новеньком паспорте и передал его Адриану.
     - Желаю приятно провести время в Великобритании, мистер Фонтин!
     - Благодарю!
     В "Савое"  ему предложили номер с окнами во внутренний дворик, пообещав
позже  переселить  в люкс  с видом на Темзу, как  только тот освободится. Он
согласился, сказав,  что  предполагает пробыть в Англии до конца месяца. Он,
мол, собирается путешествовать - большей частью вне Лондона, но хочет, чтобы
люкс числился за ним все это время.
     Он сам удивился, с какой легкостью лгал. Лживые обещания  и  объяснения
слетали с его языка непрерывно, при этом  держался  он деловито  и уверенно.
Эта уловка  особого  значения не  имела,  но то, что он оказался способен на
такую  непринужденную  ложь,  придало  ему  уверенности.  Он  воспользовался
представившимся  случаем,   вот   что  самое  главное,  получил  возможность
проверить себя в деле и эту возможность использовал.
     Адриан сел на кровать и стал изучать буклеты с расписаниями авиарейсов.
Он  нашел то, что искал.  Рейс авиакомпании "САС" из  Парижа в  Стокгольм  в
10.30  утра;  Рейс  "Эйр  Африка"  из  Парижа  в  Рим  в  10.15.  Рейс "САС"
отправляется из аэропорта Шарля де Голля, "Эйр Африка" - из Орли.
     Пятнадцать минут разницы  между двумя  рейсами; отправление из соседних
аэропортов.  Он  стал размышлять - теперь почти с академическим интересом, -
сумеет  ли  осуществить  этот  обман:  все  четко рассчитать  и  реализовать
задуманное от начала до конца, шаг за шагом...
     Надо учесть все, вплоть до мельчайших деталей его...  "маскарада" - вот
самое точное слово. Деталей "маскарада",  которые должны бросаться в глаза и
привлечь к нему внимание даже в многолюдной  толчее  аэровокзала. На  листке
бумаги он написал:
     "Три чемодана - необычно.
     Теплое пальто - привлекает внимание.
     Очки.
     Шляпа с широкими полями.
     Накладная бородка".
     Последний  пункт  - бородка  - заставил  его смущенно улыбнуться.  А не
сошел ли он с  ума? Что же  он такое  собирается учудить?  Он уже машинально
занес  карандаш, чтобы  вычеркнуть  эту глупость. Но остановился. Нет, он не
сумасшедший.  Это просто  проявление  той  бесшабашной отваги,  которой  ему
теперь надо набраться, того  противоестественного поведения,  с  которым ему
придется свыкнуться. Он решительно опустил карандаш и под последней строчкой
написал имя:
     "Эндрю".
     Где-то  он  теперь? Может быть, брат уже в Италии? Неужели ему  удалось
перебраться  в другое полушарие незамеченным? Может быть, он будет ждать его
в Кампо-ди-Фьори?
     И  если  он  там  его  ждет  -  что они скажут друг другу? Он "не  стал
размышлять о предстоящей встрече. Ему просто не хотелось думать об этом. Как
в  тех  случаях, когда  предстоит  выступать с  заключительной  речью  перед
недоброжелательно  настроенными присяжными, никогда  не хочется репетировать
речь дома. Он  только мог выстроить  в уме факты и, когда  наступит решающий
момент,  довериться интуиции.  Но  что он  сможет сказать убийце из "Корпуса
наблюдения"? Что можно тут сказать?
     "...Имейте в  виду: содержимое  этого  ларца  представляет  смертельную
опасность для всего цивилизованного мира..."
     Брата необходимо остановить. Вот и все.
     Он посмотрел  на часы. Половина первого  ночи. Хорошо, что  в последние
дни он мало спал. Может быть, сейчас ему удастся быстро заснуть.
     Надо отдохнуть. Завтра у него очень много дел. Париж...
     Он подошел  к стойке портье отеля "Пон Руаяль" и отдал ключ от  номера.
Он не был в Лувре  уже пять  лет.  Это просто грех - не сходить туда,  благо
музей  расположен недалеко  от  отеля.  Портье вежливо согласился, но Адриан
заметил тень любопытства в глазах француза. Это было очередное подтверждение
его подозрений: за ним следят, о нем расспрашивают.
     Он  вышел на яркое солнце, залившее рю  де Бак. Он улыбнулся швейцару и
отрицательно помотал головой в ответ на предложение подогнать такси.
     - Я собираюсь в Лувр. Пройдусь пешком.
     Подойдя  к  краю  тротуара,  он закурил  и  чуть повернул голову назад,
словно  закрывая  пламя  спички. Скосив  глаза  на огромные  окна  отеля, он
заметила  что портье разговаривает с мужчиной  в  светло-коричневом  пальто.
Адриан не был  совершенно уверен, но  все  же ему  показалось,  что два часа
назад он уже видел это габардиновое пальто в аэропорту.
     Он зашагал по рю де Бак к Сене.
     В  Лувре было много  народу.  Туристы и студенты.  Адриан  поднялся  по
ступенькам, прошел мимо крылатой Ники и повернул направо, на второй этаж - в
зал мастеров девятнадцатого века. Он смешался с группой туристов-немцев.
     Немцы все разом перешли к следующей картине,  Делакруа. Адриан оказался
в  середине группы. Прячась за туристами, он обернулся и  бросил взгляд мимо
старческих фигур, мимо равнодушных лиц.
     И увидел то, что хотел и боялся увидеть.
     Светло-коричневое пальто.
     Человек стоял перед полотном Энгра и делал вид, что читает путеводитель
по музею. Но  он не читал  и  не  рассматривал картину. Его взгляд то и дело
отрывался от буклета и устремлялся к группе немцев.
     Туристы завернули за угол,  в  коридор.  Адриан  оказался  у стены. Он,
извиняясь, стал пробираться через группу стариков и старух, опередил гида и,
оставив их  позади, прошел вдоль правой стены огромного зала, свернул налево
и оказался в тускло освещенной комнате. Крошечные прожекторы были направлены
с темного потолка на десяток мраморных статуй.
     Адриан вдруг понял, что, если человек  в габардиновом пальто  зайдет  в
этот зальчик, ему отсюда никак не выбраться.
     С другой стороны, самому этому человеку тоже некуда будет скрыться. Кто
из них двоих  больше теряет?  Ответа  у Адриана не было, поэтому он отошел в
дальний угол зала и стал ждать.
     Он увидел, как мимо  двери прошла группа немцев. Через несколько секунд
он заметил и светло-коричневое пальто: человек бежал. Бежал!
     Адриан подошел к  двери, дождался, когда немцы свернули налево в другой
коридор, вышел, повернул направо и быстро пошел к лестнице.
     Лестница была запружена людьми. К ступенькам чинно приближалась группка
школьниц в одинаковых платьицах. А за шеренгами девочек он увидел человека в
светло-коричневом  габардиновом   пальто,  потерпевшего  неудачу  в  попытке
обогнать их.
     Все ясно: преследователь потерял Адриана из виду и решил дожидаться его
у выхода. Оставалось одно - добраться до выхода первым.
     Адриан поспешил вниз с видом человека, опаздывающего на свидание.
     На  улице,  стоя  на верхней  ступеньке  крыльца,  он  заметил, как  из
остановившегося неподалеку  такси  вылезают  четверо  японцев. Пожилая пара,
явно британцы, неторопливо направлялась к освободившейся машине. Он побежал,
обогнал стариков и схватился за дверцу такси.
     - Depechez-vous, sil  vous plait. Tres important.7  Водитель
усмехнулся и тронулся с места. Адриан обернулся. На ступеньках стоял человек
в светло-коричневом пальто и растерянно и сердито оглядывался по сторонам.
     - Аэропорт Орли,  - сказал Адриан. - "Эйр Африка". В здании аэровокзала
было полно народу - больше, чем в Лувре,  -  и длиннющие очереди, но  нужная
ему  оказалась  короткой.  Человека в светло-коричневом пальто нигде не было
видно. И никто, похоже, не интересовался его персоной.
     Чернокожая девушка в форменном кителе "Эйр Африка" улыбнулась ему.
     - Мне нужен билет до Рима на  ваш  завтрашний  рейс в десять пятнадцать
утра. Фамилия Ллуэллин.  Два "л" в начале и два "л" в середине, через "и". В
первом классе, пожалуйста, и  я бы  хотел  уже сейчас  узнать номер  кресла.
Завтра  утром у  меня  много  дел.  Может быть,  я  немного опоздаю,  но  не
аннулируйте бронь. Я заплачу наличными.
     Он вышел из аэровокзала и помахал свободному такси.
     - Аэропорт Шарля де Голля, пожалуйста, авиакомпания "САС".
     Тут  очередь  оказалась  длиннее,  обслуживание  медленнее, а  какой-то
мужчина, сидящий неподалеку, пристально смотрел на него. В Орли его никто не
разглядывал подобным образом. Хотелось так думать, хотелось надеяться.
     -  В  Стокгольм, туда и  обратно, - надменно сказал он клерку. -  У вас
завтра есть рейс в десять тридцать. Это то, что мне нужно.
     Клерк оторвал взгляд от своих бумажек.
     - Сейчас посмотрю, что  у нас есть, -  чуть раздраженно  ответил он. Он
говорил с сильным скандинавским акцентом. - Когда вы желаете вернуться?
     - Пока  не  знаю.  Оставьте  открытой  дату. Не гонюсь  за  дешевизной.
Фамилия Фонтин.
     Через пять минут он получил билеты и расплатился.
     -  Пожалуйста,  будьте здесь  за час до вылета, сэр,  -  сказал  клерк,
замученный капризным клиентом.
     -  Разумеется.  Да,  одна небольшая  проблема.  У  меня  весьма хрупкие
предметы в багаже. Притом очень ценные. Я бы хотел...
     -  Мы  не несем ответственности  за  сохранность  хрупких  предметов, -
поспешно сказал клерк.
     -  Не мелите  чушь! Я и сам знаю, что  вы не несете  ответственности. Я
просто хочу  знать, есть ли  у вас наклейки "ОСТОРОЖНО: ХРУПКИЕ ПРЕДМЕТЫ" на
шведском, или норвежском,  или  каком  еще  там  языке.  Мои  чемоданы легко
узнать...
     Адриан  покинул  аэровокзал,   уверенный,  что  изрядно  надоел   этому
симпатичному клерку, который наверняка пожалуется на него своим коллегам.
     - Отель "Пон Руаяль", пожалуйста. Рю де Бак, - сказал он таксисту.
     Адриан  заметил  его  за  столиком  уличного  кафе  на рю  Демон.  Явно
американец.  Он пил белое  вино  и  был  похож на студента, который будет до
бесконечности мусолить свой бокал, потому что у него нет денег заказать себе
еще.  Возраст  не имел значения,  рост подходящий. Адриан направился прямо к
нему.
     - Привет!
     - Привет! - ответил юноша.
     - Можно сесть? Хотите, я вам что-нибудь закажу?
     - Почему бы нет? Адриан сел за его столик.
     - Учитесь в Сорбонне?
     -  Не-а. В  "Эколь де Боз  Ар". Я  классно рисую с натуры. За  тридцать
франков могу вас нарисовать. Как?
     -  Нет,  спасибо,  не надо.  Но я  заплачу  вам  куда  больше,  если вы
согласитесь оказать мне услугу.
     Студент окинул его подозрительным и немного презрительным взглядом.
     - Я не занимаюсь  контрабандой.  Так что кончайте эти  штучки. Я уважаю
закон.
     - Я тоже. Я юрист. Государственный обвинитель, если угодно. У меня есть
карточка.
     - Что-то не похоже.
     -  Выслушайте меня. Ну сколько это будет стоить? Пять минут  времени  и
бокал сухого?
     В половине десятого  утра  Адриан  вышел из лимузина  перед стеклянными
дверьми авиакомпании "САС" в аэропорту  Шарля де Голля.  На нем было длинное
расклешенное пальто белого цвета. Вид - идиотский, зато не заметить его было
невозможно.  На  голове   красовалась   широкополая   белая  шляпа,  глубоко
надвинутая на глаза, так что лицо оказывалось в  тени. На носу темные очки в
большой оправе,  скрывающие  половину  лица, а на шее голубой шелковый шарф,
выбивающийся из-под воротника пальто.
     Водитель  лимузина  открыл  багажник  и  подозвал  носильщиков,  знаком
указывая  им  на  своего  важного  пассажира.  Три огромных  белых  чемодана
водрузили на тележку под причитания Адриана, что багаж растрясли.
     Он двинулся к стойке регистрации "САС".
     -  Башка  трещит!  -  раздраженно  сказал он  клерку,  намекая  на муки
похмелья. - Буду вам признателен если вы  избавите меня от волокиты. Я прошу
загрузить мой багаж в последнюю очередь - пусть он тут стоит у  конвейера до
окончания погрузки. Мне всегда оказывают  такую  услугу.  Ваш сменщик  вчера
уверил меня, что проблем не будет.
     Сидящий  за конторкой клерк изумился, но промолчал. Адриан бросил билет
на стойку.
     - Выход номер  сорок два, сэр, - сказал  клерк,  возвращая ему билет. -
Посадка начинается в десять.
     -  Я  подожду здесь, - ответил  Адриан, указывая пальцем на пластиковые
стулья за заграждением. -  Не забудьте о моей просьбе  относительно  багажа.
Где тут мужской туалет?
     Без  двадцати минут десять высокий  худой парень в  штанах цвета  хаки,
ковбойских сапогах и американском солдатском бушлате вошел в аэровокзал. Его
подбородок украшала  бородка, а голову - широкополая австралийская шляпа. Он
прошел в мужской туалет.
     Без восемнадцати минут десять Адриан встал с пластикового стула и  стал
пробираться через толпу. Он толкнул дверь с буквой "М" и вошел в туалет.
     В кабинке они наспех обменялись одеждой.
     - Ну и дела. Вы клянетесь, что в это дурацкое пальто ничего не вшито?
     - Оно такое новое, что на него  даже пыль  не успела  сесть. Вот билет,
идите к выходу сорок два. Можете выкинуть багажные квитанции, мне наплевать.
Если, конечно, вам не нужны чемоданы. Они чертовски дорогие.
     - И в Стокгольме меня никто не повяжет? Вы гарантируете?
     - Да,  только  показывайте свой  собственный паспорт и не  утверждайте,
будто вы - это я. Я просто отдал  вам свой билет - и все дела. Вот записка -
для  доказательства.  Поверьте мне, никто вас  и  пальцем не тронет.  Вы  не
знаете, где я, и никакой доверенности я вам не оставил. Все!
     - Вы, конечно, чокнутый.  Но вы оплатили мне колледж за два года вперед
и еще подбросили деньжат на карманные расходы. Вы клевый чокнутый.
     -  Будем  надеяться.  Ну-ка,  подержите зеркало...  Адриан  приклеил  к
подбородку бороду. Борода, пристала мгновенно. Он осмотрел свое  отражение в
зеркале и остался доволен. Потом надел австралийскую шляпу, чуть сдвинув  ее
на лоб.
     -  Ну ладно;  пошли.  Вид у  вас отличный.  Без десяти десять мужчина в
длинном  белом  пальто,  в  белой  шляпе,  голубом  шарфе  и  темных   очках
прошествовал мимо стойки авиакомпании "САС" к выходу номер сорок два.
     Тридцать  минут спустя бородатый молодой человек,- явно американец -  в
потрепанном  армейском   бушлате,  штанах  цвета  хаки,  высоких  сапогах  и
широкополой  шляпе  выскользнул  из  мужского  туалета,  влился  в  толпу  и
направился  к  выходу  из аэровокзала. На  улице он  сел  в  такси и  сорвал
бородку...
     - Я  Ллуэллин!  -  крикнул  он  стюардессе  авиакомпании  "Эйр Африка",
стоящей у выхода на летное поле. - Простите, я опоздал. Я успеваю?
     Миловидная негритянка улыбнулась и ответила с французским акцентом:
     - Впритык,  мсье! Мы уже дали  последнее объявление.  У вас есть ручная
кладь?
     - Нет.
     В двадцать три  минуты одиннадцатого  самолет авиакомпании "Эйр Африка"
вырулил  на взлетную полосу номер семь. В десять двадцать восемь самолет был
в воздухе. Он опоздал всего на тринадцать минут.
     Человек, назвавшийся  Ллуэллином,  сидел у иллюминатора.  Австралийская
шляпа лежала на пустом кресле слева. Он почувствовал, как косметический клей
затвердевает на коже, и с некоторым изумлением потер подбородок.
     Фокус удался. Он ушел от преследования.
     Человек   в  светло-коричневом   габардиновом  пальто  сел   в  самолет
авиакомпании  "САС"  до  Стокгольма   в   десять  двадцать   девять.   Вылет
задерживался.  Спускаясь  в  салон  экономического  класса,  он  прошел мимо
экстравагантно одетого  пассажира в  длинном белом пальто и  белой шляпе. Он
подумал, что преследуемый объект - просто набитый дурак. А  кто же он  еще -
коли надумал так вырядиться.
     В десять пятьдесят самолет,  следующий рейсом до Стокгольма, поднялся в
воздух. Он опоздал на  десять минут,  обычное дело.  Пассажир экономического
класса  снял  пальто. Он сидел в первом ряду  салона - наискосок  от объекта
наблюдения. Когда шторки, отгораживающие салон  первого класса, раздвигали -
как сейчас,  -  ему хорошо был виден высокий мужчина в белом  пальто.  Через
двадцать минут после взлета пилот отключил световое табло. Щеголевато одетый
пассажир  первого  класса  расстегнул  ремень  безопасности,  встал  и  снял
ослепительно белое пальто и белую шляпу.
     Человек,  сидящий сзади  в  первом ряду экономического класса,  едва не
вскочил со своего кресла, обомлев от неожиданности.
     - Черт дери! - пробормотал он.
     <b><i>Глава 27</b></i>
     Эндрю,  прищурившись,  вгляделся  в  выхваченный  тусклым  светом   фар
дорожный знак. Уже рассвело, но клочья тумана еще стелились по земле.
     <i>"МИЛАН 5 км"</i>
     Он  гнал  всю ночь,  взяв напрокат самый быстроходный автомобиль, какой
мог найти в Риме. Ночная поездка резко  повышала его шансы уйти от возможной
погони. Преследователя выдадут фары на длинных участках неосвещенного шоссе.
     Однако он и  не  думал о погоне. В Рок-Крик-парке Грин  сказал, что он,
Эндрю, под колпаком. Но если бы  Генеральная инспекция за ним охотилась, его
могли бы  сцапать  еще в аэропорту. Ведь  в Пентагоне  точно  знали,  где он
находится: телеграмма из министерства вернула его из Сайгона домой.
     Значит, приказа о его аресте еще нет. Сомневаться, однако, в том, что в
ближайшие дни, а то и  часы  такой приказ будет  подписан,  не приходилось -
конечно, будет! Но он как-никак сын Виктора Фонтина. И в Пентагоне не станут
торопиться.  Армейское  начальство  поостережется  бросать  обвинения  члену
семейства  Рокфеллера,  или  Кеннеди, или, если  уж  на то  пошло.  Фонтина.
Пентагон  будет  настаивать,  чтобы   офицеры  "Корпуса   наблюдения"   были
доставлены  в Вашингтон  для  дачи показаний. В Пентагоне не любят рисковать
или надеяться на волю случая.
     А это означает,  что у  него есть  время. Ибо  к  тому  моменту,  когда
армейские  чиновники  решат  действовать,  он  уже  будет  высоко  в  Альпах
разыскивать  этот чертов ларец, который сегодня  способен изменить мир самым
немыслимым образом.
     Эндрю нажал на газ. Ему бы надо поспать. Профессионал знал,  когда телу
требуется   отдых,  а  глазам  -  сон.  Он  найдет  маленький  отельчик  или
пансионатик и завалится спать на весь день. А вечером отправится на север, в
Кампо-ди-Фьори, и  отыщет эту картину  на стене. Первый ключ к  тайне ларца,
спрятанного в горах.
     Он  миновал полуразвалившиеся  каменные  ворота  и, не снижая скорости,
проехал  несколько  миль.  Эндрю  пропустил вперед две  машины,  внимательно
приглядываясь к водителям: он их не интересовал. Затем развернулся и еще раз
проехал мимо ворот в  имение. Трудно сказать, были  ли там приняты  какие-то
меры безопасности: есть  ли сигнальные устройства  или сторожевые собаки. Он
разглядел лишь извилистую мощеную дорогу, убегающую в лес.
     Шум автомобиля,  едущего по этой дороге, уже будет сигналом тревоги. Он
не  мог  рисковать: у  него не  было намерения возвещать о своем  прибытии в
Кампо-ди-Фьори.  Он притормозил  и свернул  в придорожный лес,  отъехав  как
можно дальше от шоссе.
     Через пять минут Эндрю подошел к воротам. По привычке он проверил,  нет
ли здесь колючей проволоки и электронного глазка. Нет. Он вошел  в  ворота и
двинулся по дороге, окаймленной с двух сторон густым лесом.
     Он шел по обочине, укрытый зарослями, пока не увидел  дом. Точно такой,
каким его описывал отец: мертвое, заброшенное здание.
     Окна темные, снаружи свет нигде не  горел. Хотя  фонари не помешали бы.
Дом  прятался в  тени.  Старику,  жившему  здесь в  одиночестве,  освещение,
конечно, требуется. Старики не доверяют зрению. Или священник уже умер?
     И вдруг,  словно  из пустоты,  до  его слуха  донесся голос -  высокий,
жалобный. Потом шаги. Шаги послышались из-за северного крыла дома, с дороги,
которая огибала дом справа. Эта дорога, как он помнил со слов  отца, ведет к
конюшне.  Фонтин  припал  к земле, укрылся в траве и  замер. Чуть  приподняв
голову, он стал ждать.
     Показался старик священник. На нем была черная сутана. Он  нес плетеную
корзину. Говорил он громко, но Эндрю не мог разглядеть его собеседника. И не
мог разобрать слов. Потом монах остановился, обернулся и снова заговорил.
     Ему ответили.  Быстро, повелительно, на языке,  который Фонтин не сразу
узнал. Потом  он увидел собеседника монаха  и  тотчас оценил" как соперника.
Массивное туловище, широкие, тяжелые плечи. Верблюжьей шерсти пиджак и брюки
от лучшего портного. Последние лучи заходящего солнца осветили обоих. Солнце
било им в спину, но он смог разглядеть лица.
     Эндрю сосредоточил свое внимание на молодом,  могучем человеке, который
шагал за священником. Крупное лицо, широко  расставленные глаза под светлыми
бровями и загорелым  лбом и короткие, выцветшие на солнце волосы. Немного за
сорок, не больше. И походка:  так ходит человек  сильный, уверенный  в себе,
который мог  двигаться очень Проворно,  но не хотел,  чтобы  об  этом  знали
окружающие. У Фонтина в подчинении были именно такие люди.
     Старик священник направился  к мраморным ступенькам и переложил корзину
из правой  руки  в левую:  правой  он  подобрал  полы сутаны. Поднявшись  на
верхнюю  ступеньку,  он  обернулся к  своему  спутнику.  Теперь  он  говорил
спокойнее, словно смирившись  с присутствием  мирянина или его приказаниями.
Он говорил медленно, и на сей раз Фонтам без труда понял, на каком языке они
изъяснялись. На греческом.
     Слушая священника, он пришел к  еще  одному не менее очевидному выводу.
Этот  могучего сложения  человек  -  Теодор  Аннаксас  Дакакос.  Бык, прущий
напролом.
     Священник пересек мраморное крыльцо и подошел к дубовым дверям. Дакакос
не отставал. Оба вошли внутрь.
     Фонтин  несколько  минут  неподвижно  пролежал  в  траве  близ  круглой
площадки  перед   домом.   Надо  все  обдумать.  Что  привело   Дакакоса   в
Кампо-ди-Фьори? Что ему здесь нужно?
     На  все эти вопросы мог быть единственный ответ. Дакакос, действующий в
одиночку, представляет здесь невидимую власть. Разговор, свидетелем которого
он только что стал, не был разговором незнакомцев.
     Теперь  надо  выяснить, прибыл Дакакос в Кампо-ди-Фьори  один или  нет.
Привез ли  он с собой  телохранителей, свою "огневую мощь". Но в доме никого
нет, свет не зажжен, окна темны, не доносится ни звука. Остается конюшня.
     Эндрю стал отползать по траве прочь, пока дом не  скрылся  из виду.  Он
встал  за кустарником и достал из кармана "беретту".  Взобрался  на  насыпь,
огораживающую круглую площадку перед  домом, и  на глаз оценил расстояние до
конюшни. Если люди  Дакакоса в конюшне,  взять их ничего не  стоит. Даже без
стрельбы - а это самое главное. Оружие будет лишь средством достижения цели:
они сдадутся, как только он им пригрозит.
     Пригнувшись,  Фонтин побежал к конюшне. Вечерний ветерок клонил травы и
шуршал  в  листве.  Профессиональный  солдат,  он  старался  не  производить
дополнительного шума.  Скоро он  увидел крышу  конюшни и неслышно сбежал  по
косогору к аллее.
     Перед дверью конюшни стоял длинный серый "мазерати".  Шины  перепачканы
грязью.  Ни  звука, никаких признаков  жизни  - только тихий  шорох веток  и
листьев.  Эндрю опустился на  колени, взял пригоршню  грязи и бросил  в окно
конюшни.
     Никого. Фонтин проделал то же самое еще раз, примешав к грязи маленький
камешек. Стекло звякнуло довольно громко. Этого не могли не заметить.
     По-прежнему тихо. Никого.
     Эндрю осторожно вышел на  аллею  и направился к  автомобилю. Прежде чем
подойти к нему поближе, он остановился. Земля была  твердая, но еще  влажная
от недавно прошедшего дождя.
     "Мазерати" стоял  капотом  к северу. У правой дверцы следов не было. Он
обошел машину  кругом.  Отчетливые следы  виднелись около  дверцы  водителя.
Дакакос приехал один.
     Теперь  нельзя  терять  ни  минуты.  Надо  снять  картину  со  стены  и
отправиться в неблизкую поездку в Шамполюк. Есть некая тонкая  ирония в том,
что  он встретится  с Дакакосом в Кампо-ди-Фьори.  Жизнь доносчика оборвется
там, где родилась его мания. "Корпус наблюдения" не остается в долгу!
     Теперь  он увидел, что в доме зажгли свет  - но только в окнах слева от
входа. Эндрю прижимался  к стене, пригибаясь под окнами, и наконец  добрался
до  того, которое  было освещено ярче других.  Он приблизил лицо  к  раме  и
быстро заглянул внутрь.
     Это была огромная комната.  Кушетки по углам, кресла, камин. Горели две
лампы - одна у дальней кушетки, вторая чуть ближе, справа от кресла. Дакакос
стоял у камина и что-то говорил, жестикулируя. Священник сидел в кресле. Над
высокой спинкой  виднелся  его затылок. Голоса звучали  приглушенно:  о  чем
говорили, было непонятно. Эндрю не  мог определить,  вооружен  ли грек; надо
думать, что да.
     Эндрю вытащил обломок  кирпича из  бордюра аллеи и вернулся к  окну. Он
встал, держа  "беретту" в правой руке,  кирпич  - в левой. Дакакос подошел к
священнику,  то ли  о чем-то прося, то  ли  что-то объясняя. Он  был целиком
поглощен беседой.
     Момент настал.
     Прикрывая глаза пистолетом, Эндрю размахнулся и с силой ударил кирпичом
по стеклу, сокрушив заодно и тонкие деревянные перегородки.  В ту же секунду
он  выбил  стволом  "беретты"  обломки  стекла, торчащие из  рамы,  наставил
пистолет на обоих и заорал что есть мочи:
     - Ни с места, иначе стреляю! Дакакос замер.
     - Ты? - прошептал он. - Тебя же арестовали!

     Голова грека упала на грудь,  все его лицо  было в глубоких,  страшных,
кровоточащих  ранах  от  ударов  стволом "беретта".  Этот  человек,  подумал
Фонтин, заслуживает мучительную смерть.
     - Во имя Господа,  будьте  милостивы!  - закричал священник  из  кресла
напротив. Он сидел связанный и беспомощный.
     -  Заткнись! - взревел майор, не сводя глаз с Дакакоса. - Почему ты это
сделал? Что тебе здесь нужно?
     Грек, прерывисто дыша, смотрел на него затекшими глазами.
     - Они  сказали, что  ты арестован. Они сказали, что  у них  теперь есть
все, что  для этого нужно. - Его голос  был едва слышен, словно он говорил с
самим собой, а не со своим мучителем.
     - Они ошиблись, - сказал Эндрю. - Что-то там у них не  сработало. Но ты
же не будешь требовать, чтобы  они прислали тебе  письменные  извинения? Что
тебе сказали? Что они собираются меня взять?
     Дакакос не ответил,  моргая, когда  в глаза попадали стекающие  со  лба
ручейки крови. Фонтин помнил уроки пентагоновских  инструкторов: "Ни секунды
промедления.  Ничего  не  объясняй.  Главное - взять  цель,  а  дальше  дело
техники".
     - Ладно, черт  с ними,  - сказал он холодно. - Лучше скажи мне, что  ты
здесь делаешь?
     Глаза грека закатились, губы задвигались.
     - Ты мразь! Но мы тебя остановим!
     - Кто это "мы"?
     Дакакос выгнул шею, резко подался вперед и плюнул майору в лицо. Фонтин
обрушил рукоятку "беретты" на челюсть грека. Голова Дакакоса упала на грудь.
     - Прекратите! - закричал монах. - Я вам  все  расскажу. Есть  священник
Лэнд. Дакакос и Лэнд работают вместе.
     - Кто? - резко обернулся к монаху Фонтин.
     - Я больше ничего не знаю. Только имя. Они уже давно знакомы.
     - Кто это? Что ему нужно?
     - Не знаю. Дакакос мне не говорил.
     -  Он  что,  ждет его?  Священник приедет  сюда? Выражение  лица монаха
внезапно изменилось. Его веки дрогнули, губы задрожали.
     Эндрю понял. Дакакос ждет кого-то, но не Лэнда. Фонтин поднял "беретту"
и сунул ствол в рот полумертвого грека.
     - Вот что, святой отец, у вас есть две секунды, чтобы сказать мне, кого
он тут ждет. Кого этот гад ждет?
     - Другого...
     - Другого - кого?
     Старый  монах  смотрел на  него.  Фонтин ощутил болезненную  пустоту  в
груди. Он убрал пистолет.
     Адриан!
     Адриан приближается  к Кампо-ди-Фьори! Его  брату удалось  вырваться из
страны, и он все продал Дакакосу.
     Картина!  Надо  убедиться,  что   картина  висит  на  своем  месте.  Он
обернулся, ища глазами дверь...
     Удар был сокрушительный. Дакакос разорвал провод  от лампы, которым был
связан, и, рванувшись вперед, правой ударил Эндрю по почкам, а левой схватил
ствол "беретты" и резко вывернул руку Фонтину - тому показалось, что  у него
лопнет локтевой сустав.
     Эндрю упал на бок,  покатившись по полу от мощного броска. Грек оседлал
его и стал дубасить  кулаком, точно гигантским  молотом. Схватив за руку, он
колотил  костяшками его пальцев  по полу, пока "беретта" не выстрелила: пуля
угодила в дверной косяк и застряла там. Эндрю согнул колено и ударил грека в
мошонку так, что тот согнулся, корчась от боли.
     Фонтин снова откатился в сторону, высвободил левую руку и вцепился ею в
окровавленное лицо Дакакоса. Дакакос, однако, не сдавался и  ударил Эндрю по
шее.
     Вот оно!  Эндрю выгнулся и  вонзил зубы в  руку, вонзил  глубоко, точно
бешеный пес, чувствуя, как теплая струйка  крови полилась ему в глотку. Грек
отдернул руку, Фонтин  получил свободу маневра. Он снова со всей силы ударил
коленом Дакакоса  в  промежность  и  поднырнул  под  него.  Одновременно  он
протянул левую руку и, собрав все силы, нажал на нерв под мышкой Дакакоса.
     Грек дернулся от боли. Эндрю перекатился влево, отпихнув тяжелое тело и
высвободив правую руку.
     Еще  через  мгновение,  со  сноровкой, приобретенной  в  десятках боев,
Фонтин  стоял  на  четвереньках  и,   подняв   "беретту",  всаживал  пули  в
незащищенную грудь доносчика, который только что едва не убил его.
     Дакакос был мертв. Аннаксаса больше не существует.
     Эндрю  поднялся,  шатаясь.  Окровавленный и  разбитый.  Он взглянул  на
ксенопского монаха. Старик, закрыв глаза, шептал молитву.
     В обойме "беретты"  оставался  один  патрон.  Эндрю  поднял пистолет  и
выстрелил.
     <b><i>Глава 28</b></i>
     Адриан  удивился,  когда портье  протянул  ему телеграмму. Он  пошел  к
выходу, остановился и развернул сложенный листок.
     "Мистеру Адриану Фонтину, отель "Эксельсиор", Рим, Италия.
     Мой дорогой Фонтин,
     нам  необходимо срочно переговорить,  ибо  вы не  должны  действовать в
одиночку. Меня  не нужно опасаться. Поверьте. Я понимаю  ваше  беспокойство,
поэтому обещаю действовать без посредников - мои люди не станут вмешиваться.
Я буду ждать  вас, приезжайте  один,  и  мы  с  вами примем  соответствующее
решение. Справьтесь у своего информатора.
     <i>Тео Дакакос".</i>
     Дакакос следил за ним! Грек ждет, что они встретятся. Но где? Как?
     Адриан понимал, что, пройдя через итальянскую таможню в Риме, он уже не
в  силах  помешать  своим  преследователям  узнать, что он  в  Италии.  Этим
объясняется его очередной  шаг. Но то, что Дакакос собирается вступить с ним
в контакт  в открытую, казалось невероятным. Такое впечатление,  что Дакакос
считает,  будто они действуют  заодно. Дакакос охотился за  Эндрю, неустанно
шпионил за его братом и хитроумно расставил сети, в которые  попался "Корпус
наблюдения",  а  ведь  с  "Корпусом  наблюдения"  не  сумели  справиться  ни
Генеральная инспекция, ни министерство юстиции!
     Сыновья Виктора Фонтина - внуки Савароне Фонтини-Кристи - искали ларец.
Почему же Дакакос ставит преграды на пути одного и помогает другому?
     Ответ прост:  потому,  что  именно это  ему и  нужно. Перед носом  осла
болтается морковка: предложение обеспечить безопасность и доверие. Что, если
перевести на нормальный язык, означает: полный контроль, ограничение свободы
действий.
     "...Я  буду  ждать  вас,  приезжайте  один, мы  вдвоем  с  вами  примем
соответствующее решение. Справьтесь у своего информатора".
     Неужели Дакакос тоже едет в Кампо-ди-Фьори? Возможно  ли это? И что это
за "информатор"?  Полковник Таркингтон,  с которым Дакакос установил  связи,
охотясь на "Корпус наблюдения"? Какой еще общий информатор может быть у него
и у Дакакоса?
     - Синьор Фонтин? - Это был управляющий  отелем Эксельсиор". Он  стоял в
дверях своего кабинета.
     -Да?
     - Я вам звонил в номер. Вас не было. - Управляющий нервно улыбнулся.
     - Верно, - сказал Адриан. - Я ведь здесь. Что вам угодно?
     - Интересы  наших  гостей  для нас всегда на  первом месте. - Итальянец
снова улыбнулся. С ума можно сойти!
     - Пожалуйста! Я очень тороплюсь.
     - Только что нам звонили из американского посольства. Они  сказали, что
обзванивают все отели в Риме. Они разыскивают вас.
     - И что же вы сказали?
     - Интересы наших гостей...
     - Так что же вы сказали?
     - Что вы только что  выехали.  Вы же и в самом деле  выезжаете. Но если
хотите воспользоваться моим телефоном...
     -  Нет,  спасибо,  -  ответил  Адриан  и  направился  к  выходу.  Потом
обернулся;  - Позвоните  в посольство.  Сообщите им, куда я  уехал. Портье в
курсе.
     Это и была вторая часть его стратегического плана для Рима. И когда  он
это придумал, то понял, что лишь продолжает начатое в  Париже. До  конца дня
профессионалы,  которые охотятся  за  ним,  наверняка  установят  место  его
пребывания. Благодаря  компьютерам, паспортному  контролю  и  международному
сотрудничеству информация распространяется по земному шару очень быстро. Ему
надо убедить их  в  том,  что  он  направляется  именно туда,  куда вовсе не
собирается ехать.
     Рим - идеальный  отправной  пункт. Если бы он  прилетел  прямо в Милан,
Генеральная  инспекция  подняла  бы архивы,  и  тут же всплыло  бы  название
"Кампо-ди-Фьори", а этого нельзя допустить.
     Он попросил портье наметить для него маршрут автомобильного путешествия
на юг. Неаполь, Салерно и Поликастро - по  дорогам, которые могли бы вывести
его через  Калабрию к  Адриатическому побережью.  Он взял машину напрокат  в
аэропорту.
     Теперь к охоте подключился  и  Теодор Дакакос. Дакакос,  который владел
куда более  эффективными  каналами передачи  информации,  чем  вся  разведка
Соединенных  Штатов.  И это было  тем  более  опасно. Адриан  знал,  за  кем
охотится  генералитет  армии  Соединенных  Штатов: за  убийцей  из  "Корпуса
наблюдения". Но Дакакосу нужен константинский ларец.
     Это добыча посерьезнее.
     В  экспансивном потоке  римского уличного движения Адриан направлялся в
аэропорт Леонардо да Винчи. Фонтин вернул машину в прокатную контору и купил
билет на рейс  "Итавиа"  до Милана.  Он стоял  в очереди на посадку  опустив
голову, ссутулившись, пытаясь раствориться в толпе. Он сделал еще шаг вперед
и  вдруг,  сам не зная  почему, вспомнил слова,  сказанные  одним  блестящим
юристом: "Ты  можешь бежать  со стадом,  в середине стада, но, если захочешь
что-то  предпринять, подбирайся к  краю и сворачивай в сторону".  Это сказал
Дарроу.
     Из Милана  он позвонит отцу.  Он солжет об Эндрю, что-нибудь придумает.
Сейчас не время об этом думать. Надо узнать побольше о Дакакосе.
     Теодор Дакакос настигает его.
     Адриан сидел на кровати в миланском отеле "Ди Пьемонте" - точно так же,
как  недавно  сидел  в  номере  отеля  "Савой"  в  Лондоне,  и  рассматривал
разложенные  листки  бумаги.  Но  это   было  не  расписание  авиарейсов,  а
ксерокопированный  текст   воспоминаний  отца  о  событиях  пятидесятилетней
давности. Он перечитывал этот рассказ не потому, что  забыл, нет,  он  давно
уже  чуть ли не наизусть  выучил эти  записки; но  просто потому, что чтение
оттягивало мгновение, когда  нужно будет  снять телефонную трубку.  И еще он
думал  о  том, насколько  внимательно  его  брат изучил эти  странички,  эти
путаные, часто сбивчивые воспоминания. Эндрю, пожалуй, будет смотреть на эти
листки  взглядом опытного боевого  командира. Тут указаны  имена.  Гольдони.
Капомонти. Лефрак. Люди, с которыми надо связаться.
     Адриан  понимал, что тянуть больше нельзя. Он сложил листки, сунул их в
карман пиджака и направился к телефону.
     Через  десять  минут  телефонистка  отеля соединила его с Норт-Шором, в
пяти тысячах миль отсюда. Трубку взяла мать. Она  произнесла эти слова очень
просто,  без  всяких символов  горя,  ибо  они  общеупотребительны,  а  горе
сокровенно.
     - Отец умер вчера вечером.
     Оба молчали. Тишина выразила их любовь. Словно мать и сын обнялись.
     - Я немедленно вернусь домой, - сказал он.
     - Не надо. Он бы этого не хотел. Ты знаешь, что надо делать.
     Они снова замолчали.
     - Да, - сказал он наконец.
     - Адриан!
     - Что?
     -  Мне  надо  тебе  сообщить  две  вещи.  Но  я  не  хочу  вдаваться  в
подробности. Ты понял? Адриан ответил не сразу:
     - Пожалуй.
     - К  нам  приходил  офицер.  Некий  полковник  Таркингтон.  Он  любезно
согласился побеседовать только со мной. Он все рассказал мне про Эндрю.
     - Мне очень жаль.
     - Верни его. Ему нужно помочь. Мы обязаны помочь ему, чем только можно.
     - Я постараюсь.
     - Так легко оглянуться назад и  сказать:  "Да,  вот  теперь я все вижу.
Теперь  я  все понимаю".  Он  всегда видел только плоды силы  и  власти.  Но
никогда не  понимал,  какая ответственность лежит  на  плечах сильного.  Ему
неведомо чувство сострадания.
     - Давай не будем вдаваться в подробности, - напомнил ей сын.
     - Да, не будем... Боже, я так боюсь!
     - Не надо, мама! Джейн глубоко вздохнула.
     - И еще кое-что. Здесь был Дакакос. Он говорил с  отцом. С нами обоими.
Ты должен ему верить. Такова была воля отца. Он в нем уверен. И я.
     "Справьтесь у своего информатора".
     - Он послал мне телеграмму. Он написал, что будет меня ждать.
     - В Кампо-ди-Фьори, - закончила Джейн.
     - Что он сказал об Эндрю?
     -  Что,  по его мнению, твоего брата необходимо  задержать.  Он не стал
уточнять, он говорил только о тебе. Он повторял твое имя.
     - Ты действительно не хочешь, чтобы я вернулся домой?
     - Нет. Здесь тебе нечего делать. Он бы этого не хотел. - Она помолчала.
- Адриан, скажи  брату, что отец ничего  не знал.  Он умер,  думая, что  его
близнецы таковы, какими он хотел их видеть.
     - Скажу. Я скоро еще позвоню.
     Они простились.
     Отец умер.  "Информатора" больше нет,  и утрата ужасна.  Адриан сидел у
телефонного аппарата, чувствуя, что лоб покрылся потом, хотя в комнате  было
прохладно. Он встал с кровати. Впереди много  дел, надо торопиться,  Дакакос
уже на пути  в Кампо-ди-Фьори.  Но и убийца из "Корпуса наблюдения"  тоже. А
Дакакос этого не знает.
     Он  сел  за  стол  и  начал   писать.  Словно  готовясь  к  завтрашнему
перекрестному допросу в своем бостонском кабинете.
     Но только сейчас речь шла не о завтрашнем дне. А  о сегодняшнем вечере.
И готовиться предстояло не долго.
     Адриан остановил машину  на развилке, развернул карту и  положил  ее на
приборный щиток. Развилка была обозначена на карте. Больше никаких дорог нет
до  самого  Лавено.  Отец говорил, что  слева должны  быть  большие каменные
столбы ворот. Въезд в Кампо-ди-Фьори.
     Он снова тронул машину, напряженно вглядываясь  во тьму,  ожидая, когда
на фоне  сплошной  стены  деревьев появятся два каменных столба. Мили  через
четыре он их  увидел. Он  притормозил у полуразрушенных  колонн и осветил их
фонариком. За воротами вилась дорога, как и рассказывал отец, которая, резко
повернув, исчезала в лесу.
     Он  взял  левее  и  въехал в  ворота.  Во  рту  вдруг пересохло, сердце
забилось,  каждый  его удар  отдавался  в  горле.  Им  овладел  страх  перед
неведомым. Захотелось поскорее столкнуться с  этим неведомым - пока страх не
лишил сил. Он нажал на газ.
     Нигде не было ни огонька.
     Гигантский  белый  дом  оцепенел: мертвое  величие, окруженное  мраком.
Адриан  припарковал   машину  на  круглой  площадке  перед  домом,  напротив
мраморных ступенек, потом заглушил двигатель и нехотя потушил фары. Он вышел
из машины, вытащил из  кармана дождевика  фонарик и направился к  ступенькам
крыльца.
     Тусклая луна на мгновение осветила мрачный пейзаж и скрылась за тучами.
Небо хмурилось, но дождя не обещало: тучи быстро неслись за горизонт. Воздух
был сух, все вокруг объято тишиной.
     Адриан   шагнул  на  ступеньку  и  осветил  фонариком   часы.  Половина
двенадцатого.  Дакакос еще не  приехал. Брат, видимо,  тоже. Они бы услышали
шум  автомобиля.  И  не спали  бы  в такой час. Остается старик священник. А
старый человек наверняка ложится спать рано.
     - Эй,  кто-нибудь!  -  крикнул он.  - Я Адриан  Фонтин  и  хочу  с вами
поговорить.
     Тишина.
     Нет. Какое-то  движение.  Какой-то  шорох, как будто кто-то царапается.
Едва слышный скрип.  Он направил на звук  фонарик. Луч фонарика выхватил  из
тьмы крыс  - три, четыре, пять, - они перелезали через подоконник раскрытого
окна.
     Адриан осветил окно. Стекло оказалось разбито, из рамы торчали осколки.
Он медленно подошел к окну, чего-то вдруг испугавшись.
     Под подошвой хрустнули осколки. Адриан остановился и посветил фонариком
внутрь.
     У  него перехватило  дыхание,  когда  в луче  света сверкнули  две пары
звериных  глаз.  Крысы метнулись  назад,  испуганные, но свирепые, и до  его
слуха донесся  леденящий душу  глухой топот лапок: твари скрылись в  темноте
дома.  Раздался  грохот.  Обезумевшее от страха животное  сшибло  в  комнате
какой-то предмет - то ли стеклянный, то ли фарфоровый.
     Адриан  вдохнул  и содрогнулся.  Его  ноздри  наполнились тонким, едким
смрадом гниющего мяса,  от  которого  глаза заслезились и к  горлу подкатила
тошнота. Он задержал дыхание и полез  в окно.  Левой рукой зажал нос  и рот,
спасаясь от отвратительной вони, и осветил фонариком огромный зал.
     То,  что он увидел, его потрясло. Два трупа: один, в изорванной сутане,
сидел привязанный к  креслу, другой, полуголый, лежал на полу. Одежду на нем
изодрали  маленькие острые зубки,  те же зубки вырвали куски мяса  с  груди,
боков и живота, спекшуюся кровь разжижали крысиная слюна и моча.
     У Адриана  закружилась  голова,  и  его вырвало. Он  шагнул влево. Свет
фонарика выхватил из  тьмы  дверной проем, он  бросился туда, спеша вдохнуть
свежего воздуха.
     Он  оказался  в  кабинете Савароне  Фонтини-Кристи, человека,  которого
никогда не видел, но  которого ненавидел теперь со всей силой ненависти,  на
которую был способен. Дед, открывший счет убийствам  и ненависти, которые, в
свою очередь, привели к новым убийствам и новой ненависти.
     Из-за чего? Зачем?
     - Будь  ты проклят! - закричал он, схватил  стул  с  высокой  спинки  и
разбил его об пол. И, вдруг замолчав и мгновенно осознав, что делать, Адриан
направил  луч  фонарика  на стену  позади письменного  стола.  Он  вспомнил:
"...справа, под картиной, изображающей мадонну..."
     Рама была на месте, а стекло выбито.
     Картина исчезла.
     Трепеща, он рухнул на колени. Слезы наполнили его глаза, и он безутешно
зарыдал.
     - О Боже! - прошептал он, испытывая невыносимую боль. - О, брат мой!
     <b>Часть третья
     <i>Глава 29</b></i>
     Эндрю  остановил  "лендровер" на  обочине альпийского  шоссе  и налил в
пластиковый  стаканчик дымящийся кофе из термоса. Он прокатился  с ветерком:
судя по карте, до городка Шамполюк оставалось каких-нибудь десять миль. Было
утро: солнце поднималось из-за окружающих шоссе  горных вершин. Надо немного
передохнуть,  а  потом  он  поедет  в  Шамполюк  и  приобретет   необходимое
снаряжение.
     Адриан  отстал  безнадежно.  Теперь можно  немного  сбавить  обороты  и
спокойно обдумать дальнейшие действия. К тому же брата ждали обстоятельства,
которые окончательно выбьют его  из колеи. Адриан обнаружит в Кампо-ди-Фьори
два  трупа   и  запаникует,  растеряется.  Брат  не  привык  встречаться   с
насильственной  смертью:  это  слишком далеко выходит за рамки привычной ему
жизни. Солдат - дело другое. Физическая схватка - тем более  кровопролитие -
лишь  обостряет  его  чувства, наполняет восхитительным ощущением  восторга.
Энергия  клокотала в нем,  он был уверен в своих силах и расчетливо и трезво
обдумывал каждый шаг.
     Ларец, можно считать, уже у него в руках. Теперь  надо сосредоточиться.
Изучить   каждое  слово,  каждый   намек.  Он  достал  ксерокопию  отцовских
воспоминаний и стал читать.
     "...В городке Шамполюк жила семья Гольдони. Судя по последним переписям
жителей, они  не  покидали  Церматта. Нынешний  глава  семейства -  Альфредо
Гольдони.  Он живет  в  доме своего отца -  там  же  обитал  и  его дед - на
небольшом  участке земли у  подножия гор на западной окраине городка. Многие
десятилетия  Гольдони были самыми  опытными проводниками в  Альпах. Савароне
часто  нанимал их, к тому же они  были его "северными  друзьями"  - так отец
называл людей,  живущих на земле, отличая их  от городских торговцев. Первым
он  доверял гораздо  больше, чем  вторым.  Очень  вероятно, что  он  оставил
какую-то  информацию  отцу  Альфредо  Гольдони.  На  случай своей смерти тот
должен был позаботиться, чтобы эта информация перешла к его старшему ребенку
-  сыну или дочери, -  как того  требуют итало-швейцарские  обычаи. Поэтому,
если окажется, что Альфредо не старший ребенок, ищите сестру.
     К северу,  глубже  в  горы,  - между  вырубками вдоль  железнодорожного
полотна,  которые  называются  "Krahen Ausblick"  и "Greier Gipfel", если не
ошибаюсь, -  находится небольшой  пансионат,  хозяин  которого  -  из  семьи
Капомонти. Судя  по  церматтской  адресной  книге (я  не стал интересоваться
непосредственно в Шамполюке,  чтобы  не вызвать подозрений), этот  пансионат
также еще  функционирует.  Насколько  могу судить,  они даже  расширили свое
дело.  В  настоящее  время   им   управляет  Нейтэн  Лефрак,   который  стал
наследником, женившись  на представительнице  рода Капомонти. Я  помню этого
человека. Конечно, в то  время это был не взрослый  мужчина, поскольку он на
год-два младше  меня. Он  сын  купца,  торговавшего  с  Капомонти.  Мы  были
друзьями. Я точно помню, что в семье Капомонти его люби--ли и надеялись, что
он женится на одной из дочерей Капомонти. Видимо, так и произошло.
     В детстве и в юности, отправляясь в Шамполюк, мы всегда останавливались
в пансионате Капомонти "Локандо". Я очень хорошо  помню  теплый прием, смех,
пылающие камины и уют. Это была простая  семья - в высшей степени открытые и
искренние  люди.  Савароне  они очень  нравились. Если бы  он решил доверить
кому-то тайну в Шамполюке, то лишь старику  Капомонти  - он  был надежен как
скала".
     Эндрю отложил листки и взял карту. Он снова проследил линию Церматтской
железнодорожной ветки и снова забеспокоился. Из всех вырубок, которые назвал
отец,  осталось только четыре, но в названиях ни одной из них не  упоминался
ястреб.
     Картина,  висевшая в кабинете  в  Кампо-ди-Фьори, оказалась  не  совсем
такой, какой ее запомнил отец. Там не было птиц, выпорхнувших из кустов. Там
были  охотники  на  поросшем  высокой травой  лугу, их  взгляды и ружья были
устремлены  вперед,  а  высоко  в  небе лениво парили  ястребы:  иронический
комментарий художника к неудачной охоте.
     Отец  говорил, что вырубки назывались "Пик  Орла", "Воронья сторожка" и
"Гнездо  кондора".  Должна  быть  еще  одна  вырубка,  в  названии   которой
фигурирует "ястреб". Но если она когда-то и существовала, то теперь исчезла.
Прошло  полвека,  и  несколько  заброшенных вырубок  вдоль  железнодорожного
полотна в  Альпах, конечно же, давно уже никого не интересуют. Кто, в  самом
деле, может  вспомнить,  где  на  такой-то  улице  тридцать лет  назад  была
остановка  трамвая,  если и рельсы  давно уже заасфальтированы!  Он  отложил
карту  и  снова  взялся  за ксерокопию. Ключ  скрыт  где-то  здесь,  в  этом
тексте...
     "...Мы остановились в  центре городка,  чтобы  то  ли  пообедать, то ли
попить чаю - забыл. Савароне вышел из  кафе и отправился на почту проверить,
нет  ли для  него телеграммы,  -  это  я  точно  помню.  Он  вернулся  очень
расстроенный, и я даже  испугался, что наше путешествие в горы не состоится.
Однако, пока  мы сидели в  кафе, посыльный принес  отцу  какое-то сообщение,
которое его весьма обрадовало. Больше о возвращении в  Кампо-ди-Фьори он уже
не  говорил.  Ужасный  для  семнадцатилетнего  мальчишки  миг  разочарования
счастливо  миновал. Из  кафе мы  зашли в  магазинчик.  У  его  хозяина  было
немецкое  по  звучанию  имя,  не  итальянское  и  не французское.  Мой  отец
обыкновенно покупал  у  него провизию и снаряжение, потому  что  жалел  его.
Хозяин  был  еврей, а для  Савароне, который резко осуждал погромы в царской
России и лично был знаком с  Ротшильдами, доброе  отношение к представителям
гонимой  нации было естественным. Я смутно припоминаю  малоприятный эпизод в
магазине в  тот  день. Я  уже и  не  помню, что именно произошло, но  что-то
серьезное,  что  вызвало у отца тихий, но  решительный гнев. Гнев  и печаль,
если  мне не  изменяет  память. Мне  сейчас мерещится, что тогда он утаил от
семнадцатилетнего мальчика подробности происшествия, но после стольких  лет,
возможно, это мне только мерещится.
     Мы покинули  магазин и отправились к дому  Гольдони в  конной  повозке.
Помню, как я  рассматривал свой новенький рюкзак  с  канатами, альпенштоком,
лопаткой и крюками. Я ужасно гордился  этим снаряжением,  потому что в  моих
глазах оно символизировало мое превращение в мужчину. Опять-таки  мне смутно
кажется,  что,  пока  мы  находились  у  Гольдони,  в  доме стояла  какая-то
печальная атмосфера. Не  могу  сказать,  почему даже  после стольких лет это
ощущение не  покидает меня, но я соотношу его с тем фактом, что мне никак не
удавалось привлечь внимание мужчин в доме Гольдони  к моему рюкзаку. И отец,
и дядья, я конечно же взрослые сыновья,  похоже, были заняты  чем-то другим.
Было условлено, что один, из  сыновей Гольдони на следующее утро поведет нас
в горы.  Мы  пробыли у них еще несколько часов, а  потом  продолжили путь  в
повозке до "Локандо" Капомонти. Помню, что, когда мы отправились в путь, уже
стемнело,  а поскольку  дело  было  летом,  то, значит,  было  уже  половина
восьмого или восемь".
     Итак, таковы факты, думал Эндрю. Мужчина с  сыном приезжают  в городок,
обедают, покупают кое-что в лавке у  еврея, которого недолюбливают в округе,
потом  нанимают  проводников,  а  избалованный  подросток  обижен  тем,  что
взрослые  не  уделили  должного   внимания  его   новенькому  альпинистскому
снаряжению. Вся информация сводится к одному имени - Гольдони.
     Эндрю  допил  кофе и навинтил пластиковый стаканчик  на  термос. Солнце
светило  вовсю.  Пора  двигаться.  Он  сгорал  от  нетерпения.  Многие  годы
тренировок  и  участия  в  боевых операциях подготовили  его  к  предстоящим
нескольким  дням  поисков.  Где-то  глубоко  в горах  зарыт ларец, и  он его
непременно найдет!
     "Корпус   наблюдения"  будет   отомщен  сполна.  Майор   повернул  ключ
зажигания,  мотор  взревел.  Надо  купить  одежду,  снаряжение и  оружие.  И
увидеться  с  мужчиной  по фамилии  Гольдони.  Или  с  женщиной  по  фамилии
Гольдони. Скоро он это узнает.
     Адриан  сидел  за рулем припаркованного к обочине автомобиля  и вытирал
платком рот. Он не мог избавиться от запаха и привкуса блевотины, как не мог
отогнать видения двух истерзанных человеческих тел, обнаруженных им в темном
доме. Как не мог забыть смрад смерти.
     По. лицу его градом катился пот. Такого нервного напряжения он  никогда
в жизни не испытывал, никогда еще не ощущал такого смертельного страха.
     Его снова затошнило. Он подавил тошноту, несколько раз глубоко вдохнув.
Надо обрести спокойствие и хладнокровие, надо действовать. Нельзя просто вот
так сидеть в машине. Надо перебороть шок и обрести ясность мысли.  Все,  что
ему остается, - это способность трезво мыслить.
     Безотчетным  движением он вытащил из кармана  листки с ксерокопированым
текстом отцовских воспоминаний и. включил фонарик. Слова всегда выручали его
-  он умеет анализировать слова, оттенки их значений, тонкие  нюансы смысла,
простоту и сложность.
     Адриан  разложил странички и стал неторопливо  их  перечитывать.  Итак,
мальчик с  отцом приехали  в  город Шамполюк.  Мальчик  сразу  почувствовал:
что-то  неладно, возможно, даже не  просто неладно,  "...он  вернулся  очень
расстроенный...  Я  даже  испугался,   что  наше   путешествие..."  Магазин,
принадлежащий еврею, гнев отца. "Я уже и не помню, что именно  произошло, но
что-то серьезное,  оно вызвало  у  отца... гнев". И печаль. "Гнев и  печаль,
если  мне не  изменяет память".  Потом  их  сменило  неясное чувство обиды и
растерянности: подростку  не уделяли должного внимания  те,  чье внимание он
пытался  завоевать. "И  отец,  и дядья, и конечно же взрослые  сыновья  были
заняты  чем-то  другим".  Их внимание  отвлекло иное - то, что вызвало  гнев
отца?  Печаль?  А  неотчетливые  воспоминания,  в  свою  очередь,  сменялись
рассказом о царившей в доме  доброй атмосфере и  о  пансионате  на  северной
окраине городка,  о "теплом приеме".  Но за  мирной  интерлюдией очень скоро
следовала  смутная  печаль и  тревога:  "Про пансионат Капомонти  я мало что
помню, разве только теплый прием,  как  много раз прежде. Но одно осталось в
памяти: впервые  за  все  время  путешествий в горы  у  меня была  отдельная
комната, которую я занимал без  младшего брата. Это  было очень существенным
шагом вперед - я  наконец-то почувствовал себя по-настоящему взрослым. Потом
был  ужин, за которым отец  и старик Капомонти  изрядно выпили. Я помню это,
потому что отправился спать, думая о предстоящем походе в горы, долго слышал
их громкие,  возбужденные  голоса, доносившиеся снизу, и  думал, как  они не
боятся  разбудить постояльцев. В  то  время это был  крошечный пансионат, и,
кроме нас, в доме было еще, наверное, три или четыре человека.  Странно, что
это  меня  тогда заботило,  но я  никогда не видел отца пьяным. Я до сих пор
толком не  знаю,  был  ли  он тогда пьян, но  шумел вовсю. Ведь для молодого
паренька, который в день своего семнадцатилетия ожидал драгоценного подарка,
мечты  всей  его  жизни  -  восхождения  на  настоящую  гору в  окрестностях
Шамполюка,  - даже мысль о том, что наутро отец встанет  ослабевшим  и злым,
была нестерпима.
     Однако ничего подобного не произошли.  Утром приехал проводник Гольдони
с провизией, позавтракал с нами, и мы тронулись в путь.
     Сын Капомонти -  а может быть, это  был молодой Лефрак - немного подвез
нас  троих в повозке.  Мы распрощались с ним  и  договорились,  что он будет
ждать нас на том  же месте вечером следующего дня. Два дня в горах и ночевка
со взрослыми! Меня переполняла радость,  потому что  я знал, что мы разобьем
лагерь в горах выше, чем обычно поднимались с младшими братьями".
     Адриан  положил  листки на сиденье.  В  последних  абзацах  описывались
запомнившиеся отцу горы, тропы и виды. Путешествие в горы началось.
     Необходимая  информация,  очень  возможно,  заключена  именно  в   этих
сбивчивых  описаниях.  Надо выявить  отдельные вехи  их путешествия -  тогда
можно восстановить весь маршрут. Но какие вехи? Какой маршрут?
     О Боже! Картина на стене! Ведь картина у Эндрю!
     Адриан  подавил  внезапную  тревогу.  Картина,  унесенная  из  кабинета
Савароне, может  существенно сузить площадь поисков,  но что дальше?  Прошло
пятьдесят  лет.   Полвека  снегопадов,   обледенении,   весенних   паводков,
естественных природных процессов в почве...
     Картина  на  стене,  может  быть, и представляет  собой  важный ключ  к
разгадке, возможно, самый главный.  Но Адриан чувствовал, что  есть и другие
ключи, не менее существенные, чем эта картина. Они таятся в словах отцовских
воспоминаний. Воспоминаний, которые не  померкли за пятьдесят лет насыщенной
событиями жизни.
     Пятьдесят лет  назад там что-то  случилось, и это не  имело отношения к
путешествию отца с сыном в горы.
     Он снова  обрел способность мыслить.  Потрясение и ужас еще владели им,
но впереди уже вновь забрезжил свет разума.
     "...Имейте  в  виду,  содержимое  этого ларца  представляет смертельную
опасность для всего цивилизованного мира..."
     Надо добраться до тайника,  найти ларец.  Остановить убийцу из "Корпуса
наблюдения".
     <b><i>Глава 30</b></i>
     Эндрю  припарковал  "лендровер"  у  забора,  огораживающего  поле.  Дом
Гольдони  находился в двухстах  ярдах  ниже по  дороге, поле было  частью их
земельных угодий. Вдалеке трактор пахал землю, и сидящий  в нем человек то и
дело оборачивался назад, глядя на результаты своего труда. Больше вокруг  не
было ни домов, ни людей. Эндрю решил переговорить с трактористом.
     Было  начало  шестого.   Он  провел  этот  день,  объезжая  окрестности
Шамполюка, закупая  одежду,  провизию и снаряжение,  в  том числе и отличный
альпийский рюкзак. Там сейчас лежало все, что требуется для покорения горных
вершин. И еще то, что не требуется. "Магнум" калибра 0,357. Все это он купил
в  большом магазине, выросшем на месте  маленького, который  упоминал отец в
своих  записках. Владельца звали  Ляйнкраус; к косяку двери была прикреплена
мезуза. Продавец горделиво сообщил  ему, что Ляйнкраусы с 1913  года продают
лучшее  в  итальянских  Альпах  снаряжение. В настоящее  время, его магазины
открыты в Люцерне и Нешателе.
     Эндрю  вылез  из "лендровера",  подошел к забору и  стал  махать рукой,
привлекая внимание  пахаря. Это был низкорослый итало-швейцарец, здоровяк  с
взъерошенными каштановыми волосами  над темными  бровями, с  грубыми чертами
лица типичного обитателя  Северного  Средиземноморья. Лет на  десять  старше
Фонтина.  На лице у него  было  опасливое выражение, точно он не привык и не
любил встречать незнакомцев.
     - Вы говорите по-английски? - спросил Эндрю.
     - Сносно, синьор, - ответил тот.
     - Я ищу Альфредо Гольдони. Мне сказали, чтобы я ехал по этой дороге.
     - Вам правильно указали, - ответил итало-швейцарец на более чем сносном
английском. - Гольдони мой  дядя.  Я  для него  пашу.  Сам  он уже  не может
обрабатывать землю. - Пахарь замолчал, ничего больше не объясняя.
     - Где я могу найти его?
     - Там, где обычно. В дальней спальне дома. Тетя проведет вас к нему. Он
любит гостей.
     - Спасибо. - Эндрю зашагал к "лендроверу".
     - Вы американец? - спросил пахарь.
     - Нет, канадец, - ответил Эндрю, решив на всякий случай обеспечить себе
"крышу".  Он  забрался  на  сиденье и  взглянул  на  пахаря.  -  Мы  говорим
одинаково.
     -  И  выглядите  одинаково, и  одеваетесь  одинаково,  - ответил фермер
спокойно,  рассматривая его отороченную мехом альпийскую куртку. - Одежда-то
новая, - добавил он.
     -  Зато  ваш  английский  нет,  -  усмехнулся  Фонтин  и повернул  ключ
зажигания.
     Жена Гольдони  оказалась тощей,  аскетичного  вида женщиной.  Ее прямые
седые   волосы  были   туго  затянуты  и   уложены   вокруг   головы  венцом
самоотречения.  Она  провела  незнакомца через  две или три опрятные, скудно
обставленные комнатки к двери в  спальню. Собственно, это был просто дверной
проем. Там,  где  некогда был  порожек,  доски  выкорчевали и заложили  ямку
дощечкой вровень с полом. Фонтин вошел в спальню. Альфредо Гольдони  сидел в
инвалидной коляске у окна, выходящего на поля у подножия горы.
     У него не  было ног. На обрубки его некогда сильных бедер были натянуты
штаны, а штанины приколоты английскими булавками к поясу. Тело и лицо у него
были большие и неловкие. Возраст и увечье сделали их никчемными.
     Старик Гольдони  приветствовал незнакомца с  деланным радушием.  Жалкий
калека, благодарный за каждый визит, боялся отпугнуть нового гостя.
     Представившись  и  коротко  рассказав, как  он его  нашел,  Фонтин  сел
напротив инвалидного кресла. Угрюмая  жена Гольдони принесла вина. Культяпки
безногого  старика были совсем  рядом. У Эндрю  на языке вертелось  словечко
"уродец".  Он  терпеть не  мог  человеческого уродства  и  не  трудился  эту
неприязнь скрывать.
     - Имя Фонтин вам что-нибудь говорит?
     - Нет, сэр. Это что-то французское? Но ведь вы американец?
     - А фамилия Фонтини-Кристи вам  знакома? Взгляд Гольдони  изменился.  В
нем вспыхнула давно позабытая тревога.
     - Да, конечно, я знаю эту  фамилию, - ответил безногий. Его голос  тоже
изменился. - Фонтин  -  Фонтини-Кристи. Значит, итальянец стал французом,  а
носит эту фамилию американец. Вы - Фонтини-Кристи?
     - Да. Савароне мой дед.
     -  Богатый  синьор  из  северных провинций. Помню,  помню. Уже  смутно,
конечно. В конце двадцатых он останавливался у нас по пути в Шамполюк.
     - Гольдони были его проводниками в горах. Он приезжал с сыновьями.
     - Мы были проводниками у всех путешественников.
     - А вы когда-нибудь были в проводниках у моего деда?
     - Возможно. Я, знаете, с ранней юности работал в горах.
     - Вы можете припомнить поточнее?
     - Знаете, в свое время я проводил по Альпам тысячи людей.
     - Но вы только что сказали, что помните его.
     - Не очень хорошо. И скорее имя, чем его самого. А что вас интересует?
     -  Информация.  О путешествии  в  горы,  которое  пятьдесят  лет  назад
предпринял мой дед со своим старшим сыном.
     - Вы шутите!
     -  Нет, отчего же.  Мой отец  Виктор...  Витторио Фонтини-Кристи послал
меня из Америки за этой информацией. Мне  это совсем некстати. У  меня очень
мало времени, поэтому мне нужна ваша помощь.
     - Я бы рад вам помочь, да не знаю чем. Путешествие в горы пятьдесят лет
назад! Разве такое можно упомнить?
     - Меня интересует человек, который их вел. Проводник. Отец  утверждает,
что  это  был  сын  Гольдони.  Дата  - четырнадцатое июля  тысяча  девятьсот
двадцатого года.
     Фонтин  не  мог  сказать   с  полной  уверенностью   -  возможно,  этот
инвалид-урод просто превозмог приступ боли или пошевелился в  раздумье, - но
он отозвался! На дату. Он вспомнил дату.  И тут же, пытаясь скрыть волнение,
торопливо заговорил:
     - Июль  двадцатого... Два поколения  назад. Нет, невозможно.  У вас нет
ничего -  как это  по-английски? - более  определенного, что бы  помогло мне
вспомнить?
     - Проводник. Гольдони.
     - Это не я. Мне тогда было чуть больше пятнадцати. Я, конечно, уходил в
горы в довольно юном  возрасте, но не в пятнадцать лет.  И не  как  основной
проводник.
     Эндрю внимательно посмотрел инвалиду в глаза. Гольдони  нервничал:  ему
не понравился взгляд гостя, и он отвел глаза. Фонтин подался вперед.
     - Но ведь  что-то вы помните? - спросил он спокойно, не в силах  скрыть
холод в голосе.
     - Нет, синьор Фонтини-Кристи. Ничего.
     -  Но  несколько секунд  назад я  назвал вам дату - четырнадцатое  июля
тысяча девятьсот двадцатого года. Вы вспомнили эту дату!
     - Я только подумал, что это было слишком давно, чтобы я мог вспомнить.
     -  Должен  вам  заметить, я  военный. Солдат. Я допрашивал сотни людей.
Очень немногим удавалось меня одурачить.
     - У меня и в мыслях этого нет, синьор. Зачем? Я же хочу вам помочь.
     Эндрю не спускал с него глаз.
     - Много лет назад вдоль железнодорожного полотна к югу от Церматта были
вырубки.
     - Некоторые и до сих пор целы, - закивал Гольдони. - Их осталось совсем
немного. Они ведь теперь никому не нужны.
     - Скажите мне вот что. В названии каждой фигурировало имя птицы...
     - Только в названиях некоторых, - прервал его альпиец. - Не у всех.
     - Не было ли там "ястреба"? "Ястребиное..." что-то?
     - Ястреб? Почему ястреб? - Теперь безногий  смотрел на гостя прямо,  не
мигая.
     -  Ну так отвечайте: была ли  когда-нибудь  вырубка, в названии которой
упоминалось слово "ястреб"? Гольдони некоторое время молчал.
     - Нет, - сказал он наконец. Эндрю откинулся на спинку стула.
     - Вы были самым старшим сыном в семье Гольдони?
     - Нет. Скорее всего, пятьдесят лет назад они наняли проводником в горах
одного из моих старших братьев.
     Фонтин  начал понимать.  Альфредо  Гольдони получил  в  наследство дом,
потому что лишился обеих ног.
     - А где ваши братья? Мне надо поговорить с ними.
     - И  вновь я  вынужден  спросить,  синьор, не шутите ли  вы?  Они давно
умерли, все это  знают. Мои братья, дядя, два  двоюродных брата. Все умерли.
Больше в Шамполюке не осталось проводников Гольдони.
     У Эндрю перехватило дыхание. Он осмыслил услышанное и глубоко вздохнул.
Надежды на короткий путь были развеяны одной фразой.
     - В это  трудно поверить, - сказал он холодно. - Все они мертвы? Что же
было тому причиной?
     - Лавина, синьор.  В шестьдесят  восьмом одну деревню накрыло лавиной с
гор. Близ Вальтурнанша. Спасательные группы  были посланы  из Церматта и  из
Шамполюка.  Спасателей вели Гольдони. Три государства  удостоили нас  высших
наград. Только мертвым эти награды ни к чему. А мне дали небольшую пенсию. Я
ведь тогда ноги потерял. - И он постучал по культяпкам.
     - И вам ничего не известно о том путешествии в горы четырнадцатого июля
двадцатого года?
     - Откуда же? Тем более что у вас нет никаких конкретных деталей.
     -  У меня есть описание, составленное  моим отцом. -  Фонтин вытащил из
кармана ксерокопию.
     - Отлично! Что же вы раньше не сказали? Прочитайте.
     Эндрю прочел.  Описания  были  бессвязными, детали, о которых вспоминал
умирающий,  противоречивыми. Рассказчик путался во времени, и  ориентиры  на
местности, казалось, тоже смешались в его памяти.
     Гольдони  внимательно слушал. Он то и дело  смыкал  морщинистые  веки и
поворачивал  голову,  словно  пытаясь восстановить  перед  мысленным  взором
далекие картины. Когда Фонтин закончил, он отрицательно, помотал головой:
     -  Извините,  синьор. То,  что  здесь описывается,  можно  встретить на
десятках самых разных троп.  А многое даже и не  встречается в наших местах.
Простите,  но мне кажется, что ваш отец перепутал наши  горы с  теми, что на
западе, ближе к Вале. Их легко спутать.
     - И вам ничего не показалось знакомым?
     -  Напротив. Все! И  ничего.  Описание  годится для территории в  сотни
квадратных миль. Увы. Тут ничего не разберешь.
     Эндрю  был озадачен. Хотя он по-прежнему нутром чувствовал,  что старый
альпиец  лжет. Оставался  еще один  ход,  прежде  чем  он  приступит к более
жестокому  допросу. Если и  это не сработает,  он вернется  и  применит иную
тактику.
     "Если  окажется, что  Альфредо не  самый старший ребенок в семье, ищите
сестру..."
     - Вы самый старый член семьи из ныне живущих?
     - Нет. У меня две старшие сестры. Одна еще жива.
     - Где она живет?
     - В Шамполюке. На виа Сестина. Ее сын - фермер.
     - Как ее фамилия? По мужу?
     - Капомонти.
     - Капомонти? Но ведь это люди, которые владеют пансионатом!
     - Да, синьор, она вышла замуж за одного из  них. Фонтин встал и положил
листки ксерокопии в карман. Дойдя до двери, он обернулся:
     - Возможно, я еще вернусь!
     - Буду рад вас увидеть снова!
     Фонтин  сел   в   "лендровер"   и   запустил   мотор.   Далеко  в  поле
племянник-фермер  неподвижно  сидел  в кабине трактора и  смотрел на  гостя.
Трактор  тихо урчал.  И  снова дало  себя знать внутреннее чутье;  на лице у
фермера  словно  было написано:  "Давай-давай  уезжай,  мне надо  побежать к
хозяину и выяснить, о чем вы там с ним говорили".
     Эндрю нажал на газ.  Он выехал на шоссе, развернулся и помчался обратно
в городок.
     И вдруг он заметил  самый обычный  в мире  вид.  Он выругался. Вид  был
настолько привычный, что не бросался в глаза.
     Вдоль  дороги  высились  столбы  телефонной  связи.  Бесполезно  искать
старуху  на  виа  Сестина  -  ее  там  не  окажется.  Майор  придумал  новый
стратегический план. Похоже, на этот раз ему повезет.
     - Жена! - закричал Гольдони. - Быстро! Помоги мне! Телефон!
     Жена  Гольдони  поспешно  вошла  в  спальню  и  схватилась  за   спинку
кресла-коляски.
     - Может быть, я позвоню? - спросила она, подкатывая его к аппарату.
     - Нет, я сам. - Он набрал номер. - Лефрак? Ты меня слышишь? Он приехал.
Столько лет  прошло!  Фонтини-Кристи.  Но  он не сказал  тех  слов. Он  ищет
вырубку,  в названии которой  упоминается  "ястреб". Больше он мне ничего <i>не</i>
сказал, а  это просто  чушь. Я ему не  верю. Мне  надо поговорить с сестрой.
Собери остальных. Встретимся через час... Не здесь! В пансионате!
     Эндрю  лежал плашмя в  поле напротив дома. Он переводил бинокль  то  на
дверь, то на окна. Солнце на  западе опускалось за Альпы. Скоро стемнеет.  В
доме зажгли свет. За окнами маячили тени. Там царило оживление.
     С задворков выехала машина и остановилась справа  от дома. Из нее вылез
племянник-фермер и побежал к двери. Дверь открылась.
     На  пороге показался Гольдони  в  кресле-коляске.  Кресло толкала жена.
Племянник  сменил  ее  и  покатил безногого  через  лужайку к  тихо урчащему
автомобилю.
     Гольдони что-то сжимал в руках. Эндрю навел фокус.
     Это была большая книга. И даже не  книга, а толстенный тяжелый фолиант.
Регистрационный журнал!
     Жена раскрыла дверцу автомобиля и держала ее, пока племянник, подхватив
безногого под  мышки, втаскивал его  внутрь. Гольдони заерзал и  задвигался;
жена перекинула ему через грудь ремень безопасности и пристегнула к сиденью.
     Эндрю отчетливо видел профиль бывшего  альпийского проводника. Он снова
навел бинокль  на регистрационный журнал. Гольдони сжимал его в руках, точно
J сокровище, с которым  не мог  расстаться ни на секунду. Потом Эндрю понял,
что в  руках у Гольдони  есть что-то еще - очень знакомое  и привычное глазу
военного. Между переплетом книги и грудью альпийца поблескивал металлический
предмет.  Это  был  ствол  небольшого,  но мощного  обреза  -  таким  обычно
пользуются  враждующие  итальянские  кланы  на  юге  страны. В Сицилии.  Его
называют "lupo" - "волк".
     С расстояния больше двадцати ярдов он бил не очень точно, но с близкого
расстояния мог уложить  человека  наповал, да  еще  отбросить тело  футов на
десять.
     Гольдони   оберегал  свои  фолиант   с   помощью   оружия   куда  более
эффективного, чем спрятанный в рюкзаке Эндрю "магнум". Эндрю перевел бинокль
на  племянника  Гольдони. У  того  в одежде появилась новая деталь:  пояс  с
пристегнутой к нему кобурой, из которой  торчала рукоятка пистолета. Судя по
рукоятке пистолет был крупного калибра.
     Так  вот  как  оба  альпийца  охраняют свой журнал!  Никто  бы не  смог
приблизиться к нему. Что же это значит?
     Господи!  Фонтин вдруг  все понял.  Записи! Записи путешествий  в горы.
Ничего  другого и быть не может. Ему никогда в  голову не  приходило -и отцу
тоже! - спросить, велись  ли подобные записи. Особенно после  стольких  лет.
Боже, ведь полвека миновало!
     Но отец - и его отец - говорил, что Гольдони были  лучшими проводниками
в  Альпах.  Профессионалы с  такой репутацией,  конечно, должны  были  вести
записи! Это самое  естественное дело.  Записи всех совершенных ими походов в
горы за многие десятилетия.
     Итак,  Гольдони солгал. Сведения, необходимые Фонтину, были  у него. Но
Гольдони не сообщил их своему гостю.
     Эндрю продолжал  наблюдение.  Племянник сложил кресло, открыл багажник,
бросил туда кресло и побежал к левой передней дверце. Он сел за руль, а жена
Гольдони захлопнула правую переднюю дверцу.
     Машина выехала на шоссе и помчалась в Шамполюк. Жена Гольдони вернулась
в дом.
     Майор  продолжал  лежать  в  траве.  Обдумывая, что  делать дальше,  он
медленно  положил бинокль  в  футляр  и застегнул кнопки.  Можно броситься к
спрятанному  "лендроверу" и поспешить вдогонку за Гольдони, но зачем? К тому
же  риск очень велик. Альпиец,  конечно,  калека, но "lupo" в его старческих
руках может  с  лихвой  компенсировать увечность. Да  и мрачный племянник не
задумываясь пустит в ход свой пистолет.
     Если этот регистрационный  журнал  и  есть тот  самый ключ  к разгадке,
который ищет Эндрю,  то они его увозят, чтобы  спрятать.  Но не уничтожить -
никто не станет уничтожать столь ценные записи.
     Надо убедиться. И только тогда действовать.
     Забавно. Эндрю не  предполагал, что Гольдони самолично пустится в путь,
- он думал, что приедут к нему. То, что Гольдони сорвался с места, означает,
что началась  паника. Безногий старик, который целыми днями  сидит  дома, не
стал бы вдруг, с риском  для  себя, вылезать из своей берлоги, не имея на то
достаточно серьезного повода.
     И  майор  решился.  Обстоятельства  благоприятствовали -  жена Гольдони
осталась в  доме одна.  Прежде всего, он  выяснит, является ли этот гроссбух
именно тем, что он ищет, а потом узнает, куда отправился Гольдони.
     Тогда и решит: преследовать их или оставаться здесь и ждать.
     Эндрю поднялся. Нет смысла терять время. Он направился к дому.
     - Здесь никого  нет,  синьор, - сказала старуха, испуганно  и изумленно
глядя на него. - Мой муж  уехал с племянником. Они поехали играть  в карты в
городок.
     Эндрю молча оттолкнул старуху. Он прошел  прямо в спальню Гольдони. Там
ничего  не  было, кроме журналов и  старых  итальянских  газет.  Он  обыскал
стенной шкаф, нелепый и трогательный. Штаны с приколотыми к поясу штанинами.
Ни  книг, ни  регистрационных  журналов,  похожих на тот,  что  увез с собой
старый альпийский проводник.
     Он  вернулся  в  гостиную. Перепуганная  старуха  стояла  у телефона  и
трясущимися пальцами коротко постукивала по рычагу.
     - Провод перерезан, - подойдя к ней, спокойно сказал он.
     - Нет, - прошептала старуха. - Чего вы хотите? У меня ничего нет. У нас
ничего нет!
     - Думаю, что есть! - ответил Фонтин, оттолкнув ее к стене и приблизив к
ней перекошенное от злости лицо. - Твой  муж  мне наврал. Он сказал, что ему
нечего мне  сообщить, а  сам уехал и увез какую-то  очень большую книгу. Это
журнал записей,  верно?  Старый  регистрационный журнал,  в  котором  описан
подъем в горы пятьдесят лет назад. Журналы! Покажи мне журналы!
     -  Я не понимаю, о чем вы говорите, синьор! У нас ничего нет.  Мы живем
на пенсию!
     - Заткнись! Покажи мне журналы!
     - Прошу вас!
     - Старая сволочь! -  Фонтин схватил  старуху за седые волосы, дернул ее
вперед, а  потом вдруг  с  силой  ударил затылком по  стене.  -  У  меня нет
времени. Твой муж мне  наврал. Покажи мне журналы! Живо! - Он снова  схватил
ее за волосы и еще раз ударил головой о стену. На морщинистой шее показалась
струйка крови, глаза наполнились слезами.
     Майор понял, что перегнул палку. Он принял оперативное решение. Ему это
было не  впервой: в  Наме ему встречалось немало несговорчивых  крестьян. Он
оторвал женщину от стены.
     - Ты меня понимаешь? - заговорил он ровным голосом. - Я зажгу  спичку у
тебя перед глазами. Ты знаешь, что потом произойдет? Я спрашиваю в последний
раз. Где журналы?
     Жена Гольдони, рыдая, повалилась на пол. Фонтин  удержал ее, схватив за
платье. Она указала дрожащей рукой с трясущимися пальцами на дверь справа.
     Эндрю поволок  ее по полу. Ударом  ноги он  распахнул запертую  дверь и
вытащил свою "беретту". В комнатке никого не было.
     - Выключатель! Где?
     Старуха подняла голову, рот у нее был открыт, дыхание  прерывистое. Она
скосила глаза налево.
     - Lampada, lampada8, - прошептала она.
     Он   втолкнул  ее  в  комнатку,  потом  нашел  лампу.  Женщина,  дрожа,
скорчилась на полу. Свет от лампы отразился в застекленных книжных стеллажах
у  противоположной  стены.   Пять  полок,  сплошь  уставленные  книгами.  Он
попытался  сдвинуть  стекло  на средней  полке.  Стекло  не поддавалось.  Он
попробовал остальные. Все заперто.
     Рукояткой  "беретты" он разбил  стекла  двух полок. Свет от  лампы  был
слабым, но достаточным. На корешках отчетливо виднелись выцветшие рукописные
буквы и цифры.
     Каждый  год  был поделен на полугодия. Тема различались по толщине. Все
книги были самодельными. Он взглянул на верхнюю полку. Там стекло уцелело, и
отраженный свет мешал разобрать надписи на корешках. Он  разбил и это стекло
и несколькими взмахами ствола счистил осколки.
     Первый том был помечен 1907  годом.  Месяц  не  был проставлен, видимо,
стройная хронологическая система записей появилась позже.
     Он провел стволом "беретты" по корешкам, пока не дошел до 1920 года.
     Том "январь - июнь" стоял на месте.
     "Июль   -  декабрь"  отсутствовал.  На  его  место,   заполняя   пустое
пространство, поспешно всунули том, датированный 1967 годом.
     Альфредо  Гольдони, безногий инвалид, опередил его. Он вытащил ключ  из
замка  двери, за  которой хранилась  тайна совершенного пятьдесят  лет назад
путешествия в горы, и сбежал. Фонтин повернулся  к жене Гольдони. Она стояла
на коленях, тощими руками поддерживая свое тощее трясущееся тело.
     Будет нетрудно сделать то, что он должен сделать, узнать то, что должен
узнать.
     - Вставай! - приказал он.
     Он унес  безжизненное тело через  поле в лес. Луны все  еще  не было, в
воздухе  пахло дождем,  небо  заволокли тучи,  звезд  не  было  видно. Лучик
фонарика скакал по земле в такт его шагам.
     <i>Время.</i> Теперь главное - время. И шок. Ему необходимо вызвать у них шок.
Перед смертью старуха сказала, что Гольдони поехал в пансионат. Она сказала,
что  они все  там. Доверенные  лица  Фонтини-Кристи собрались  вместе. К ним
пришел незнакомец и не произнес нужных слов.
     <b><i>Глава 31</b></i>
     Адриан приехал обратно  в Милан, но  в отель не вернулся,  а направился
прямиком  в  аэропорт.  Он пока  еще  не представлял  себе, как  осуществить
задуманное, но знал, что сделает.
     Надо  добраться  до  Шамполюка.  Убийца разгуливает  на свободе! И этот
убийца - его брат-близнец.
     Где-то в гигантском муравейнике миланского аэропорта обязательно должен
быть свободный самолетик и  пилот. Или хотя бы кто-то, кто мог бы помочь ему
нанять их - за любую цену.
     Он   гнал  вовсю,  опустив  боковые  стекла.  Ветер  гулял   по  салону
автомобиля. Это  помогало ему владеть собой,  помогало не думать, ибо  мысли
причиняли ему страдания.
     -  На  окраине Шамполюка  есть  небольшое летное  поле,  им  пользуются
богатые  туристы,  у  которых есть личные самолеты, - сказал небритый пилот,
которого разбудил  и вызвал  в  аэропорт клерк из ночной  смены авиакомпании
"Алиталия". - Но в такое время суток он закрыт.
     - Вы можете меня доставить туда?
     - Вообще-то это недалеко, но грунт там отвратительный.
     - Но вы можете?
     -  Мне хватит  горючего, чтобы вернуться, если не  смогу. Но решать  не
вам, а мне. И я вам не верну ни лиры - ясно?
     - Плевать!
     Пилот  обратился к клерку "Алиталии". Он заговорил вдруг  важно, веско,
явно ради человека, пообещавшего ему заплатить немалые деньги за этот полет.
     - Запроси  прогноз погоды. Церматт, южная станция,  направление два, от
восьмидесяти до девяноста пяти градусов из Милана. Мне нужен радарный фронт.
     Клерк недовольно поморщился.
     - Вам заплатят, - коротко  сказал Адриан. Клерк снял  трубку с красного
телефона.
     - Диспетчерскую! - официальным тоном попросил он.
     Совершить посадку  близ  Шамполюка  оказалось не так сложно, как уверял
Адриана пилот. Но аэродром и вправду был закрыт: радиосвязь отсутствовала, в
окнах    диспетчерской   башни   свет   не   горел.   Однако    единственная
взлетно-посадочная полоса  была  размечена:  вдоль  восточного  и  западного
периметра мерцали сигнальные огни.
     Адриан пересек  летное поле и направился к зданию с освещенными окнами.
Это была полукруглая металлическая раковина пятидесяти футов в длину и футов
двадцать  пять в высоту. Ангар для частных  самолетов. Дверь открылась, и на
траву пролился яркий свет из  помещения. В дверном проеме вырос силуэт парня
в  комбинезоне. Он  чуть подался  вперед, всматриваясь во  тьму, потом  едва
слышно зевнул.
     - Вы  говорите по-английски? -  спросил Фонтин.  Он говорил - нехотя  и
плохо,  но понять  его было  можно. И сообщил  Адриану  то,  что тот  ожидал
услышать.  Сейчас четыре  часа утра, и  все  в  округе  закрыто.  Что это за
сумасшедший  пилот, который решился прилететь сюда в такой час? Может, стоит
вызвать полицию?
     Фонтин  достал из бумажника несколько  крупных  банкнот,  держа  их  на
свету.  Сторож уставился на деньги.  Сумма, вероятно, превосходила  месячное
жалованье сердитого человека.
     - Я совершил  очень длительное путешествие, чтобы разыскать кое-кого. Я
не сделал ничего  противозаконного  - только нанял  в Милане  самолет, и  он
доставил меня сюда. Для полиции я не представляю интереса, но мне необходимо
найти того, кого я ищу. Мне нужна машина и маршрут.
     - А вы не преступник? Прилететь в такое время...
     - Не преступник,  - прервал его Адриан, сдерживая нетерпение и стараясь
говорить  как   можно  спокойнее.   -  Я  юрист.   Awocato,   -  добавил  он
по-итальянски.
     - Awocato? - уважительно переспросил сторож.
     - Мне нужно найти дом Альфредо Гольдони.
     - Это безногого, что ли?
     - Я не знаю. Мне известно только его имя.
     Он   получил  старенький   "фиат"  с  драной  обивкой  на   сиденьях  и
потрескавшимися стеклами. Дом  Гольдони находится в восьми - десяти милях от
городка - так сказал ему сторож. Ехать надо  на запад. Он нарисовал план, по
которому легко было ориентироваться.
     При свете фар Адриан увидел металлический забор, а  за забором во  тьме
различил силуэт дома.
     Внутри  горел  тусклый свет, который  освещал ниспадающие  ветви сосен,
высящихся перед фасадом старого здания у дороги.
     Адриан снял ногу с педали акселератора, решая, не стоит ли остановиться
здесь  и  пройти остаток пути пешком. Странно только,  что без четверти пять
утра в доме горит свет - этого он не ожидал...
     Он увидел столбы  с телефонными  проводами. Может  быть,  ночной сторож
аэродрома позвонил  Гольдони и  предупредил его о неожиданном госте? Или все
фермеры в этих местах обычно встают в столь ранний час?
     Он  решил  подъехать  к  дому.  Если  сторож позвонил  или если в  доме
Гольдони уже начинался рабочий  день, автомобиль может оказаться  куда менее
пугающей неожиданностью, нежели тихо подкравшийся к дому незнакомец.
     Адриан свернул на подъездную аллею, миновав высокие сосны, и затормозил
около дома.  Аллея  тянулась дальше, мимо дома, и упиралась в амбар.  Сквозь
распахнутые ворота,  при  свете фар своего  "фиата", он  увидел сваленные  в
амбаре инструменты. Он  вылез  из машины, прошел  под зашторенными  окнами и
приблизился к двери. Это была типичная  дверь деревенского дома  - толстая и
широкая,  верхняя  часть  была  отделена от нижней:  такая  дверь  позволяла
освежающему летнему  ветерку  врываться в  дом и в  то  же  время  ограждала
обитателей от  полевых зверьков. В центре  висел тяжелый медный  молоток. Он
постучал.
     И стал ждать. Никто не ответил. В доме было тихо. Он постучал снова, на
этот   раз   громче,   делая   более   длинные  промежутки  между   громкими
металлическими ударами.
     За дверью раздался какой-то звук. Неясный, короткий. Словно прошелестел
лист бумаги или ткани, словно рука провела по одежде. Что?
     - Пожалуйста! - крикнул он. - Меня зовут Фонтин.  Вы знали моего отца и
его  отца.  Из  Милана.  Из  Кампо-ди-Фьори.  Пожалуйста,  мне нужно с  вами
поговорить. Я не причиню вам зла. Тишина, ни звука.
     Он  вернулся на  лужайку и подошел к  освещенному  окну.  Прижал лицо к
стеклу и попытался рассмотреть комнату сквозь тонкие белые занавески. Но ему
мешали складки.  А толстое стекло альпийских окон искажало смутные очертания
предметов внутри.
     Но  потом, когда глаза уже  могли  различить  что-то сквозь стекло,  он
увидел - и  на мгновение  ему почудилось, что во  второй раз за  сегодняшнюю
ужасную ночь он вот-вот лишится рассудка.
     В  дальнем левом углу комнаты  он  разглядел фигуру  безногого мужчины,
мелкими,  конвульсивными рывками продвигавшегося по полу. Изуродованное тело
выше  талии было огромным, мощным.  Рубаха  доходила ему до коротких толстых
культяпок - остатки ног были облачены в белые трусы. Безногий!
     Альфредо Гольдони. Адриан смотрел,  как Гольд  они  перебрался в темный
угол комнаты. В руках  он держал какой-то продолговатый  предмет, сжимая его
так,  как  тонущий  держит  спасательный  круг  в бурном  океане.  Это  была
короткоствольная винтовка. Зачем?
     -  Гольдони! Прошу вас!  - закричал Фонтин  в окно. - Мне  надо  с вами
поговорить. Если вам позвонил сторож, он должен был вам сказать!
     Грохнул громоподобный  выстрел:  стекло разлетелось вдребезги и осколки
посыпались на Адриана, впиваясь  в кожу, дождевик и  пиджак. В последний миг
он успел увидеть, как поднялся черный ствол винтовки, и метнуться в сторону,
прикрыв  лицо.  Тысячи мельчайших осколков  впились в  руку,  точно  ледяные
иголочки. Если  бы  не  толстый  свитер,  купленный  в  Милане, он бы сейчас
истекал кровью. Тем не менее, рука и шея кровоточили.
     Сквозь  пороховой дым и звон разбитого стекла он  услышал металлический
щелчок   затвора   винтовки:  Гольдони  перезарядил  оружие.   Адриан   сел,
прислонившись  спиной  к  фундаменту.  Он  ощупал руку  и вытащил, несколько
осколков, засевших в коже. Он чувствовал, как по шее текут струйки крови.
     Он сидел, тяжело  дыша. Потом помолился про  себя  и  снова крикнул. Но
Гольдони едва ли мог вести переговоры из своего угла. Оба они были узниками,
один из которых намеревался пристрелить  второго, остановленного  невидимой,
непреодолимой стеной.
     -  Послушайте меня! Я  не знаю, что вам обо  мне наговорили, но это все
ложь. Я вам не враг!
     - Зверь! - заревел Гольдони из дома. - Я тебя прикончу.
     - Но почему. Бога ради, скажите? Я же не хочу причинить вам зла!
     -  Потому что ты Фонтини-Кристи!  Убийца  женщин! Истязатель детей!  Ты
мерзавец! Зверь!
     Он опоздал. О Боже! Он  все  же  опоздал: Убийца добрался до Шамполюка,
опередив его.
     Но убийца все еще на свободе. И значит, все еще остается шанс.
     - Повторяю, Гольдони! - сказал он спокойно. - Я Фонтини-Кристи, но я не
тот, кого вам нужно убить. Я не  убивал женщин и не истязал детей. Я знаю, о
ком вы говорите,  но этот человек - не я. Это очень  просто.  Послушайте,  я
сейчас встану  во весь рост перед окном. У  меня нет  оружия  - и никогда не
было. Если  вы мне не верите - стреляйте. У  меня  нет больше времени с вами
препираться. И мне кажется, вам тоже следует поторопиться. Всем вам...
     Адриан  уперся окровавленной  ладонью  в  землю и, пошатываясь,  встал.
Медленно приблизился к разбитому окну.
     Альфредо Гольдони слабо крикнул ему:
     - Войдите и держите руки перед собой! Я пристрелю вас, если вы сделаете
шаг в сторону или остановитесь!
     Фонтин  вышел из своего укрытия.  Безногий направил  его к  окну, через
которое можно  попасть в комнату: инвалид не рискнул предпринять мучительные
усилия,  чтобы  открыть  незнакомцу  дверь. Когда Адриан  вынырнул из  тьмы,
Гольдони вскинул винтовку, изготовившись стрелять.
     - Тот самый - и все же не он... - прошептал он.
     - Он мой брат, - тихо ответил Адриан. - И я должен его остановить.
     Гольдони молча смотрел  на него. Наконец,  не отрывая от  него глаз, он
опустил винтовку и положил ее рядом на пол.
     - Помогите мне сесть в мое кресло, - попросил он.
     Адриан,  голый  до пояса, сидел перед безногим  на  корточках  спиной к
нему. Изувеченный старик вытащил засевшие осколки стекла и смазал раны едкой
спиртовой настойкой; она щипала, но кровотечение остановила.
     - В горах кровь  большая ценность. В наших местах этот раствор называют
"лаймен". Это лучше, чем порошок. Вряд ли  врачи одобрили бы такое средство,
но оно помогает. Наденьте рубашку.
     -  Спасибо. - Адриан встал и надел рубашку. О том, что должно было быть
сказано,  они  обменялись  двумя  словами.  Практичный,  как  все  альпийцы,
Гольдони велел  Адриану  снять  одежду:  от  раненого, которому  не  оказали
помощь, толку  нет. Роль сельского лекаря, однако, не уменьшила ни его боль,
ни его гнев.
     - Это исчадие ада! - говорил старик, пока Фонтин застегивал рубашку.
     -  Он не в себе, хотя я понимаю, что вам от этого не  легче, -  отвечал
Адриан. -  Он ищет  одну вещь. Ларец,  спрятанный где-то поблизости в горах.
Его привез сюда много лет назад, еще до войны, мой дед.
     - Нам это  известно.  Мы знали, что рано или поздно за  ним придут.  Но
больше  нам ничего не  известно. Мы даже  не  знаем, где искать это  место в
горах.
     Адриан не поверил безногому, но кто его знает...
     - Вы сказали: убийца женщин. Кого он убил?
     - Мою жену. Она исчезла.
     - Исчезла? Но почему вы решили, что он ее убил?
     -  Он солгал. Он  сказал, что она  побежала по  дороге. Что он стал  ее
преследовать,  побежал за  ней,  догнал  и  схватил и  теперь держит  где-то
взаперти в городке.
     - Может быть, так оно и есть.
     - Нет! Я не могу  ходить, синьор. Моя жена  не может бегать. У  нее  на
ногах  вспухли вены. Она ходит  по дому в  больших башмаках. И  эти  башмаки
стоят вон там!
     Адриан взглянул туда,  куда  указал  Гольдони. Пара  тяжелых  уродливых
башмаков аккуратно стояла около стула.
     -  Люди  иногда  делают  такие  вещи,  на  которые   они  в  нормальных
обстоятельствах не способны...
     -  Весь пол в крови, - прервал его  Гольдони,  указывая на дверь. Голос
его задрожал. - Человек, который называл себя солдатом, не ранен. Подойдите,
посмотрите сами!
     Фонтин подошел  к  раскрытой  двери  и заглянул  в  маленькую комнатку.
Стекла книжных стеллажей были разбиты, осколки  валялись на полу. Он подошел
к шкафу  и,  сняв с полки толстый том, раскрыл его. Четким почерком записаны
восхождения в горы. На корешках томов были проставлены даты - они начинались
раньше 1920 года. На полу у двери запеклась кровь.
     Он опоздал.
     Адриан быстро вернулся к старику.
     - Расскажите мне все, что случилось. Поскорее. Все!
     Эндрю  все  предусмотрел.  Он  обезвредил  своих врагов,  запугав их до
смерти.   Майор  из  "Корпуса  наблюдения"  в  одиночку  захватил  пансионат
Капомонти.  Он провел атаку  молниеносно,  четко, обнаружив Лефрака и членов
семейства Капомонти и Гольдони в комнате  на втором этаже, где они проводили
свое поспешно созванное совещание.
     Дверь  распахнулась настежь,  и перепуганного портье втолкнули внутрь с
такой  силой, что он  рухнул на пол. Эндрю ворвался в комнату,  захлопнул за
собой дверь и,  прежде чем  присутствующие поняли, что происходит,  навел на
них "беретту".
     Затем майор  изложил  свои требования. Первое -  старый регистрационный
журнал, в  котором сохранилась запись о  путешествии в  горы  пятьдесят  лет
назад.  И карты местности. Точные мелкомасштабные карты, которыми пользуются
альпинисты, уходящие в горы близ Шамполюка. Второе - помощь  Лефрака или его
восемнадцатилетнего  внука, который должен провести Фонтина в горы. Третье -
внучка в качестве  второй заложницы.  Отец  девочки  обезумел  от  ярости  и
бросился  на вооруженного  незнакомца.  Но  солдат  знал свое  дело и одолел
нападающего без единого выстрела.
     Старику Лефраку было приказано открыть дверь и вызвать снизу  служанку.
Та принесла соответствующую одежду, и дети оделись  под дулом пистолета. Вот
тогда-то  исчадие ада и сообщило Гольдони, что его жена  сидит под  замком в
городке.   А  ему  было   приказано  возвращаться  домой  и  ждать  там,   а
шофера-племянника отправить прочь.  Если он попытается связаться с полицией,
то больше не увидит свою жену.
     - Но почему? - спросил Адриан. - Почему он так поступил? Зачем он велел
вам вернуться сюда?
     - Он  нас разделил. Моя  сестра  с племянником вернулись  домой на  виа
Сестина. Лефрак с сыном остались  в пансионате. Ведь если бы мы были вместе,
мы могли  бы  подбодрить друг друга.  А порознь мы  испуганы  и  беспомощны.
Трудно  забыть  пистолет,  нацеленный  в  голову ребенка. Он  знает,  что  в
одиночку мы ничего не сможем сделать. Нам остается только ждать.
     Адриан закрыл глаза.
     - Боже! - прошептал он.
     - Этот солдат -  большой специалист!  - тихо произнес Гольдони,  в  нем
клокотала ненависть.
     Фонтин взглянул на него. Я бежал со стадом, в середине стада, но теперь
я выбрался к краю и сверну в сторону, подумал он.
     - Почему  вы в меня стреляли? Если вы решили, что  это  он, зачем же вы
так рисковали? Не зная еще, что он сделал.
     -  Я  увидел за  окном ваше  лицо. Я  хотел вас ослепить,  а  не убить.
Мертвый ведь не скажет, куда он дел мою жену или тело  моей жены. Или детей.
Я хороший стрелок. Я целился выше головы.
     Фонтин подошел к стулу,  на  который бросил свой пиджак,  и  вытащил из
кармана ксерокопию.
     - Вы, наверное, читали тот журнал. Не помните, что там было написано?
     - Вам нельзя его преследовать. Он вас убьет.
     - Вы не можете припомнить?
     - Они шли  два дня  и двигались  очень запутанными тропами... Он  может
быть сейчас где угодно. Он сужает район  поисков. Он бредет вслепую. Если он
вас заметит, то убьет детей.
     - Он  меня не заметит, если я доберусь