ко прорезавшая камень. Она была высечена человеком. Виктор встал потверже, взял сук в правую руку, кое-как зажав его между большим пальцем и фонариком, и прижал ладонь левой руки к поверхности валуна. Он проследил, куда уходит линия. Она резко изгибалась под углом, уходила под воду и там кончалась. "7". Это была семерка. Она не была похожа ни на какой другой обнаруженный им на этом валуне иероглиф. Это была не еле заметная царапина, сделанная неумелой детской рукой, а тщательная работа. Цифра не превышала в высоту двух дюймов, но врезалась вглубь на добрых полдюйма. Ну вот и нашел! "Высечено в камне на века". Послание, вырубленное в камне. Он приблизил к поверхности валуна фонарик и осторожно стал вести дрожащими пальцами по камню. Боже, неужели это то самое? Неужели он сумел найти? Несмотря на то, что он продрог и промок до нитки, кровь застучала в висках, сердце бешено заколотилось в груди. Ему хотелось закричать. Но он должен удостовериться... На уровне середины семерки, чуть правее, он обнаружил тире. Потом еще одну вертикальную линию. Единица, за которой была еще одна вертикаль, но короче и чуть скошена вправо. И перечеркнута двумя крестообразными линиями... "4". Это была четверка. "7-14". Цифры были более чем наполовину под водой. За четверкой он увидел еще одну короткую горизонтальную линию. Еще тире. После тире шла... "Г". Нет, не "Г". "Т"... нет, не "Т". Линии не прямые, а изогнутые?! "2". Итак. "7-14-2..." Далее было еще что-то, но не цифра. Серия из четырех коротких, соединенных концами линий. Квадратиц Да, правильный квадратик. Да нет же, это цифра! Нуль. "7-14-20". Что же это значит? Неужели, старик Савароне оставил послание, которое говорило нечто только ему одно" Неужели все было так логично, кроме этой последней надписи? Она ничего не означала. "7-14-20..." Дата? Но что за дата? О Боже! 7-14. Это же 14 июля! Его день рождения! День взятия Бастилии. Всю жизнь эта дата служила поводом для шуточек в семье. Фонтини-Кристи рожден в день праздника Французской революции. 14 июля... 20. 1920 год. Это и был ключ Савароне. Что-то случилось 14 июля 1920 года. Но что же? Что же произошло такого, что, по мнению отца, должно было иметь важное значение для сына? Нечто куда более важное, чем другие дни рождения, чем все прочие даты. Острая боль пронзила: тело, выстрелив опять в самом низу позвоночника. Корсет совсем заледенел, холод от воды передался коже, проник в каждый мускул. С осторожностью хирурга Виктор провел пальцами по камню, по высеченным цифрам. Только дата. Вокруг поверхность валуна осталась гладкой. Он взял сук в левую руку и погрузил его в донный ил. Скрипя зубами от боли, он стал продвигаться обратно к берегу, пока уровень воды не опустился до колен. Он остановился, чтобы перевести дыхание. Но приступы боли усилились. Он причинил себе больше вреда, чем подозревал. Надвигался приступ. Виктор стиснул челюсти и напряг живот. Надо выбраться из воды и лечь на траву. Потянувшись к свисающим ветвям, он упал на колени. Фонарик выскочил из руки и покатился по мшистому берегу: луч его устремился в лесную чащу. Фонтин ухватился за сплетение корней и подтянулся к берегу, упираясь суком в илистое дно ручья. И замер, потрясенный увиденным. Прямо над ним, во мгле береговых зарослей, стояла человеческая фигура. Огромного роста человек, одетый во все черное, неподвижно смотрел на него. Вокруг его шеи, резко контрастируя с черным одеянием, белела узкая полоска воротничка. Воротничок священника. Лицо - насколько он мог разглядеть в серых предутренних сумерках - было бесстрастным. Но глаза, устремленные на него, пылали ненавистью. Священник заговорил. Медленно, тихо, клокоча ненавистью. - Враг Христов вернулся! - Ты - Гаэтамо, - сказал Виктор. - Приезжал человек в автомобиле, чтобы наблюдать за мной в моей хижине в горах. Я узнал этот автомобиль. Узнал этого человека. Он служит ксенопским еретикам. Монах, живущий ныне в Кампо-ди-Фьори. Он хотел помешать мне проникнуть сюда. - Но не смог. - Не смог. - Расстрига не стал развивать эту тему. - Значит, вот оно где. Все эти годы ответ был там! - Его глубокий голос словно парил, начинаясь неизвестно где, внезапно обрываясь. - Что он сообщил тебе? Имя? Чье? Банк? Здание в Милане? Мы думали об этом. Мы перевернули все вверх дном. - Что бы то ни было, это для вас ровным счетом ничего не значит. Ни для вас, ни для меня. - Лжешь! - тихо сказал Гаэтамо все тем же леденящим душу монотонным голосом. Он посмотрел направо, потом налево. Он вспоминал. - Мы прочесали в этом лесу каждый дюйм, испещрили мелом все деревья, отмечая каждый квадратик земли. Мы даже хотели сжечь, спалить весь этот лес... но боялись уничтожить предмет наших поисков. Мы прокляли этот ручей, когда исследовали его дно. Но все было тщетно. Громадные камни покрыты бессмысленными надписями, среди которых и дата рождения семнадцатилетнего гордеца, который запечатлел свое тщеславие на камне. И ничего! Виктор напрягся. Вот оно! Одна короткая фраза священника-расстриги отомкнула замок. Семнадцатилетний гордец, запечатлевший свое тщеславие на камне. Но "запечатлел" не он! Донатти нашел ключ, но не понял его! Он рассуждал просто: семнадцатилетний юноша вырезает памятную дату на камне. Это настолько естественно, настолько не бросается в глаза. И настолько ясно. Насколько ясными стали теперь воспоминания. Вик тор вспомнил почти все. 14 июля 1920 года. Ему семнадцать лет. Он вспомнил, потому что такого дня рождения у него еще не было. Боже, подумал Виктор, Савароне невероятный человек. Частица его детства. В тот день отец подарил ему то, о чем он давно мечтал, о чем постоянно просил: путешествие в горы вдвоем, без младших братьев. Чтобы взойти на настоящую вершину. Выше их обычных и - ему - надоевших стоянок у подножий. В день его семнадцатилетия отец подарил ему альпинистское снаряжение - каким пользуются настоящие покорители горных вершин. Нет, конечно, отец не собирался отправиться с ним на Юнгфрауони и не замышляли ничего столь необычайного. Но тот первый поход с отцом отметил важную веху в его жизни. Альпинистское снаряжение и поход явились для него доказательством того, что он наконец в глазах отца стал взрослым. А он-то забыл! Он и сейчас еще сомневался - ведь потом было много других походов. Неужели тот первый доход был в Шамполюк? Да, должно быть, так. Но куда? Этого он уже не мог вспомнить. - ...и окончишь свою жизнь в этом ручье. Гаэтамо говорил, но Фонтин не слушал его. Лишь последняя угроза донеслась до его слуха. Кому-кому, а этому безумцу ничего нельзя говорить! - Я обнаружил лишь бессмысленные каракули. Детские надписи, ты прав. - Ты обнаружил то, что по праву принадлежит Христу! - Голос Гаэтамо загремел, прокатившись эхом по лесу. Он встал на одно колено, его массивные плечи и грудь нависли над Виктором, глаза его сверкали. - Ты нашел меч архангела ада. Довольно лжи! Скажи мне, что ты обнаружил? - Ничего. - Лжешь! Почему ты здесь? Старик. В воде и грязи! Что спрятано в этом ручье? Что таит этот камень? Виктор посмотрел прямо в безумные глаза. - Почему я здесь? - повторил он, вытягивая шею, выгибая истерзанную спину и морщась от боли. - Я стар. У меня остались воспоминания. Я убедил себя, что ответ должен быть здесь. Когда мы были детьми, мы оставляли друг другу послания на этом камне. Ты сам их видел. Детские каракули, нацарапанные камешком на большом валуне. Я и подумал, что, может быть... Но я ничего не нашел. Если что и было, то все уже давно смыто. - Ты обследовал валун, но потом внезапно прекратил поиски. Ты собрался уходить. - Взгляни на меня! Сколько, ты думаешь, старик может пробыть в ледяной воде? Гаэтамо медленно покачал головой. - Я следил за тобой. Ты вел себя как человек, который нашел то, зачем пришел. - Ты видел то, что хотел увидеть. Не то, что было на самом деле. Нога Виктора скользнула, сук, на который он опирался, глубоко ушел в береговой ил. Священник протянул руку и схватил Фонтина за волосы. Свирепо рванул и поволок Виктора на берег, вывернув его голову вбок. Все тело пронзила острая боль. Широко раскрытые безумные глаза, казалось, принадлежали не стареющему священнику, но скорее молодому фанатику, мучившему его тридцать лет назад. Гаэтамо прочитал в его взгляде это воспоминание. - Мы тогда решили, что ты сдох. Ты не должен был выжить. И то, что ты выжил, лишь убедило нашего преподобного отца, что ты посланник ада. Ты помнишь. А теперь я продолжу то, что начал тридцать лет назад. И с каждой сломанной костью тебе представится возможность - как и тогда, раньше, сказать мне, что же ты нашел. Но не пытайся солгать. Боль прекратится лишь после того, как ты скажешь мне правду. Гаэтамо нагнулся и начал выкручивать Виктору голову, прижимая его лицо к каменистому берегу, раздирав кожу, стискивая горло. Виктор попытался вырваться из его рук, но священник сильно ударил его лбом о шишковатый корень. Из ран хлынула кровь и залила Виктору глаза, ослепив и разъярив его. Он поднял правую руку и схватил Гаэтамо за запястье. Священник стиснул ему ладонь и загнул ее внутрь, крепко обхватив пальцы. Он вытащил Фонтина из воды, не переставая выкручивать ему голову назад, так, что острый стальные перемычки корсета вонзились ему в спину. - Я не перестану, пока ты не скажешь мне правду! - Сволочь! Сволочь, приспешник Донатти! ? Виктор перекатился на бок. Гаэтамо ответил ударом кулака в ребра. Удар был страшен - боль парализовала его. Палка! Нужна палка. Фонтин перевалился на левый бок, левой рукой ухватившись за сломанную ветку, как человек хватается за что-то в минуту боли. Гаэтамо нащупал у него под одеждой корсет. Он вцепился в него и стал дергать вверх и вниз, пока сталь не разодрала тело. Виктор чуть-чуть приподнял палку, прижав ее к берегу. Она коснулась его груди, он почувствовал это. Ближний к нему конец был зазубрен. Ах, если бы возник хоть малейший зазор между ним и этим зверем - этого было бы достаточно для того, чтобы ткнуть палкой вверх, в лицо и шею. Вот оно! Гаэтамо поднял колено. Этого было достаточно. Собрав всю оставшуюся в его измученном теле силу, Фонтин рывком вонзил сук в распростертого на нем священника. Раздался вопль, наполнивший лес: А затем серую тьму потряс разрыв. Выстрелило мощное оружие. Стаи птиц и лесные звери всполошились во всех концах леса, а тело Гаэтамо рухнуло на Виктора. И откатилось в сторону. В горле его торчал сук. А ниже шеи грудь представляла собой месиво из развороченного мяса и крови. Его убил наповал прогремевший из лесной чащи выстрел. - Да простит меня Господь, - произнес во тьме голос ксенопского монаха. Виктор провалился в черную пропасть. Он почувствовал, что сползает в воду, и что его схватили чьи-то дрожащие руки. Его последние мысли, почему-то умиротворенные, были о сыновьях. О близнецах. Это могли быть руки сыновей, которые пытались спасти его. Но руки его сыновей не дрожат. Часть вторая Глава 22 Майор Эндрю Фонтин сидел за своим столом и прислушивался к звукам утра. Было пять минут восьмого, соседние кабинеты начинали заполняться сотрудниками. Голоса в коридоре вспыхивали и затухали: в Пентагоне начался очередной рабочий день. У него оставалось пять дней на размышление. Нет, не на размышление - на действие. Раздумывать особенно не о чем - нужно действовать! Нужно что-то предпринять. Предотвратить то, что затеяли Адриан и его "обеспокоенные граждане". Их "Корпус наблюдения" был самой что ни на есть законной, хотя и тайной, организацией в армии. Молодые офицеры делали именно то, что ставили себе в заслугу горластые волосатики студенты. Только не подрывая основ системы, не выявляя ее слабостей. Наращивай мощь и создавай иллюзию мощи. Вот что самое главное. Только они сделали все по-своему. Их "Корпус наблюдения" родился не в Джорджтауне, не в пустопорожней трепотне за рюмкой бренди под висящими на стенах картинками Пентагона. Чушь! Идея родилась в бараке в дельте Меконга. После того, как он вернулся из Сайгона и рассказал троим своим подчиненным все что случилось в штабе командования. Он прибыл в Сайгон, имея на руках несколько поступивших с передовой жалоб. Это были неопровержимые факты, свидетельствующие о коррупции в системе военных поставок. Каждую неделю утекали сотни тысяч долларов - брошенные при отступлении боеприпасы и техника, которые потом обнаруживались на черном рынке. Деньги прикарманивали себе высшие командиры, а потом на них закупались наркотики, которые перепродавались через нелегальную южновьетнамскую сеть в Хюэ и Дананге. Выкачивались миллионы долларов, и никто, похоже, не знал, как с этим бороться. Словом, он привез в Сайгон свои доказательства и предъявил их высшим армейским чинам. И что же сделали генералы? Они его поблагодарили и пообещали провести расследование. А что там было расследовать! Он привез достаточно фактов для того, чтобы сразу же предъявить обвинения по меньшей мере дюжине штабных офицеров. Бригадный генерал повел его в кафе и поставил выпивку. - Слушай, Фонтин. Пусть лучше они проворачивают мелкие махинации, чем мы будем закапывать в землю груды металлолома. Эти людишки - воры по природе, мы не сможем их изменить. - Но мы можем схватить их за руку, чтобы другим было неповадно, сэр. - Да Бог с тобой! У нас и так довольно проблем! Такого рода разоблачение только будет на руку антивоенщикам в Штатах! У тебя отличный послужной список, не порть его. Вот когда это все началось, когда был создан "Корпус наблюдения". Название говорило само за себя: это была группа людей, которые глядели в оба и все подмечали. Шли месяцы, и четверка стала пятеркой, потом семеркой. А недавно они ввели в свои ряды и восьмого. Капитана Мартина Грина, сотрудника Пентагона. Им руководило чувство отвращения. Во главе армии стоят слабонервные бабы, которые боятся обидеть. Это что, достойное военное руководство могущественнейшей страны мира? Произошло и еще кое-что. По мере того, как составляемый ими список преступлений рос и внутренние враги были выведены на чистую воду, члены "Корпуса наблюдения" поняли очевидное: они подлинные наследники! Они неподкупные, они элита. - Раз обычным порядком пресечь преступления невозможно, они решили действовать по-своему. Собирать сведения, составлять досье на каждого жулика, каждого предателя, каждого спекулянта-ворюгу, мелкого и крупного. Сила на стороне тех, кто способен поставить эту мразь на колени. Заставить их делать то, что хотят сильные, неподкупные. "Корпус наблюдения" уже почти добился этой цели. Почти три года трудов по выявлению улик. Боже! Юго-Восточная Азия оказалась идеальным местом. Скоро они войдут в Пентагон и возьмут власть. У них для этого есть все: отличная военно-техническая подготовка, патриотизм, способность постичь всю многосложную механику военной машины. Это не заблуждение, они действительно элита. Ему казалось это даже естественным. И отец бы это тоже одобрил - если бы только удалось с ним поговорить. Может быть, когда-нибудь... С самого раннего детства он ощущал рядом с собой присутствие гордого, влиятельного человека, облеченного властью... Да, властью. Это вовсе не бранное слово. Власть должна принадлежать тем, кто умеет с ней обращаться должным образом. Это его право! А теперь Адриан хочет все сломать. Что ж, ему не удастся! Он не уничтожит "Корпус наблюдения". "...Чтобы как следует подготовиться". Так сказал Адриан. Ион прав! Необходимо как следует подготовиться, но сделать вовсе не то, о чем пекутся Адриан и его "обеспокоенные граждане". До начала расследования может случиться многое. Пять дней. Адриана не научили принимать во внимание альтернативы. Практические альтернативы, a ia пустые словеса, не "позиции". Армейским чинам придется изрядно попотеть, чтобы через пять дней отыскать майора Фонтина, особенно если он окажется за десять тысяч миль отсюда в зоне боевых действий, имея надежное прикрытие... У него достаточно связей в разведке, чтобы отправиться во Вьетнам и обеспечить себе "крышу". Найти предателя - вот главная цель его поездки. В Сайгоне он найдет слабака, который предал их всех. Предал "Корпус наблюдения". Найти его... и принять решение. А когда он его найдет - и примет решение, - все упростится. Он проинструктирует остальных людей "Корпуса наблюдения", что говорить в военной коллегии, если потребуется. Даже в армии для обвинения необходимо представить доказательства вины. Но им не удастся получить эти доказательства. Здесь, в Вашингтоне, восьмой член "Корпуса наблюдения" сам позаботится о своей безопасности. Капитан Мартин Грин - парень со стальными нервами. И башковитый. Выстоит под любым огнем: Он же потомок людей Иргуна - знаменитых израильских бойцов. Если вашингтонские генералы загонят его в угол, он через секунду окажется в Израиле и осчастливит своим появлением израильскую армию. Эндрю взглянул на часы. Начало девятого, пора звонить Грину. Прошлой ночью он решил не рисковать. Адриан со своими "гражданами" пытается отыскать неизвестного им офицера, сотрудника Пентагона. Внешним телефонам доверять нельзя. Ему с Марти надо бы переговорить с глазу на глаз. Нельзя ждать следующей запланированной встречи. Еще до конца дня он, Эндрю, будет сидеть в самолете на Сайгон. Они договорились: их не должны видеть вдвоем. Случайно встречаясь на конференциях или на приемах, они притворялись, будто видят друг друга впервые. Никто не должен подозревать, что они каким-то образом связаны. Если они встречались, то это всегда были встречи вдали от сторонних глаз, в заранее оговоренное время. На этих тайных встречах они обменивались информацией, почерпнутой из секретных пентагоновских досье за истекшую неделю. Они запечатывали документы в конверты и отправляли на абонентский ящик в Балтимор. Сведения о врагах "Корпуса наблюдения" поступали отовсюду. В экстренных ситуациях, когда кому-то из них требовался совет компаньона, они посылали друг другу условный знак, делая через пентагоновский коммутатор якобы "ошибочный звонок". Это был сигнал придумать какой-нибудь повод, чтобы выйти из кабинета и отправиться в бар в центре Вашингтона. Эндрю сделал такой "ошибочный" звонок два часа назад. Эти был мрачный дешевый бар с кабинками у дальней стены, откуда можно было следить за входом. Эндрю сидел в одной из кабинок у стены со стаканом бурбона. него не было никакого настроения пить. Он внимательно следил за входом. Когда дверь распахивалась, утреннее солнце да мгновение заглядывало внутрь, вторгаясь в полумрак. Грин опаздывал. Это на него не похоже. Дверь снова открылась, и в проеме вырос силуэт крепкого мускулистого парня с широченными плечами. Мартин. Он был не в мундире, а в белой рубашке-апаш и в светлых брюках. Он кивнул бармену и двинулся к дальней стене. Этот Грин прямо-таки излучает силу и мощь, подумал Эндрю. От крепких ног до огненно-рыжих волос, аккуратно подстриженных под бокс. - Извини, что задержался, - сказал Грин, опускаясь на скамью напротив Эндрю. - Пришлось заехать домой переодеться. А потом я вышел через черный ход. - Что-нибудь случилось? - Может, да, а может, и нет. Вчера вечером, когда я выезжал из гаража, мне показалось, что за мной хвост - темно-зеленая "электра". Я покрутился по городу - он не отстал. Тогда я поехал домой. - В какое время? - Полдевятого - без четверти девять. - Да, похоже. Поэтому я тебя и вызвал. Они ждут, что я свяжусь с кем-нибудь из твоего отдела и назначу встречу. Наверное, они сели на хвост еще нескольким вашим. - Кто? - Один из них - мой брат. - Твой брат? - Он юрист. И работает на... - Я знаю, кто он, - прервал его Грин, - и знаю, на кого он работает. Это просто шакалы... - Ты ни разу мне не говорил, что знаешь его. Почему? - Повода не было. Так вот, это банда ищеек из минюста. Их сколотил черномазый по фамилии Невинс. Мы за ними внимательно следим: они увлеклись контрактами на поставки вооружений гораздо больше, чем нам хотелось бы. Но до вас им никакого дела нет. - А теперь есть. Вот почему я тебя вызвал. Один из шестерых в Наме раскололся. Они выбили из него признание. И список. Восемь офицеров, семь из которых названы поименно. Холодные глаза Грина сузились. - Что это ты несешь? - тихо, с расстановкой спросил он. Эндрю рассказал ему все. Выслушав его, Грин заговорил - ни один мускул на его лице не дрогнул. - Этот черномазый сукин сын Невинс две недели назад летал в Сайгон. По своим делам. К нам это не имело отношения. - Теперь имеет, - сказал майор. -У кого признание? Есть копии? - Не знаю. - Почему до сих пор не выписаны повестки в суд? - Тоже не знаю, - ответил Эндрю. - Но ведь причина должна быть? Бог ты мой, что же ты не спросил? - Спокойно, Мартин. Для меня это все было как гром среди ясного неба... - Мы должны быть готовы к любому грому, - холодно перебил Грин. - Ты можешь выяснить? Эндрю глотнул бурбона из стакана. Он еще ни разу не видел капитана таким. - Я не могу звонить брату. Даже если я к нему и обращусь, он мне скажет. - Хорошая семейка. Дружные братишки. Ладно, может, мне удастся. У меня есть люди в минюсте. Управление военных поставок всегда о себе заботится. Я сделаю все, что в моих силах. Где находятся наши досье в Сайгоне? Это наше основное оружие. - Они не в Сайгоне. Они в Фантхьете, на побережье. Спрятаны на складе. Только мне известно точное место. Два шкафа среди тысяч сейфов армейской разведки. - Лихо! - одобрительно кивнул Грин. - Я проверю их прежде всего. Вылетаю сегодня после обеда. Неожиданная инспекционная командировка. - Очень хорошо! - снова кивнул Грин. - Ты сможешь найти гада? -Да. - Прощупай Барстоу. Этот чайник обожает бренчать своими медалями. - Ты его не знаешь? - Я знаю его методы работы, - усмехнулся Грин. Эндрю поразило совпадение: такими же словами Адриан охарактеризовал деятельность "Корпуса наблюдения". - Он незаменим на поле боя... - Храбрость, - прервал его капитан, - в данном случае к делу не относится. Проверь прежде всего Барстоу! - Непременно. - Эндрю не мог больше выслушивать упреки Грина. Надо было перехватить инициативу. - Что в Балтиморе? Я беспокоюсь. Конверты в Балтиморе получал двадцатилетний племянник Мартина. - Там все спокойно. Он скорее покончит с собой. Я был там в прошлую субботу. Если бы что-то случилось, я бы знал. - Ты уверен? - И обсуждать не стоит. Я хочу поподробнее узнать об этом чертовом признании. Когда расколешь Барстоу, постарайся узнать точно, слово в слово, что он им наплел. Они, наверное, оставили ему экземпляр. Узнай, есть ли у него военный адвокат. Майор снова приложился к своему стакану, отводя взгляд от Грина. Эндрю не нравился тон капитана. Он явно командовал. Но вообще-то Грин был парень ?oi надо - особенно в трудную минуту. - А что ты можешь узнать у своих людей в минюсте? - Больше, чем думает этот чертов черномазый. У нас есть специальный фонд, чтобы подкармливать маклеров, которые перехватывают контракты на вооружения. Нам наплевать, кому перепадают лишние бабки, нас интересуют только поставки. Ты бы удивился, узнав, как госслужащие с мизерной зарплатой катаются в отпуск на острова в Карибском море. - Грин усмехнулся и откинулся на спинку скамьи. - Думаю, мы это обстряпаем. Без наших досье их повестка в суд - пустая бумажка. А то, что офицеры на передовой вечно чем-то недовольны, так это ни для кого не новость. - Именно это я и сказал своему брату, - заметил Эндрю. - Я что-то не могу его понять, - сказал Грин и наклонился поближе к майору. - И вот еще что: чем бы ты там в Наме ни занимался, смотри, чтобы все было чисто! - В этом деле, надеюсь, у меня опыта побольше, чем у тебя. - Эндрю закурил. Рука его не дрожала, хотя раздражение росло. Он был этим доволен. - Очень может быть, - сказал Грин спокойно. - Ладно, у меня для тебя кое-что есть. Мне казалось, с этим можно подождать до нашей следующей встречи, но нет смысла. - А что такое? - В прошлую пятницу к нам поступил запрос из конгресса. От некоего конгрессмена Шандора, он член комитета по вооруженным силам. Речь шла о тебе, поэтому я попридержал бумагу. - Что им надо? - Не много. Сведения о твоих служебных перемещениях. Сколько времени ты находился в Вашингтоне. Я им выдал стандартный ответ. Что ты был кандидатом на высокий пост. И что в Вашингтоне находился постоянно. - Интересно, что... - Я не закончил, - сказал Грин. - Я позвонил помощнику этого Шандора и спросил его, чем это ты так заинтересовал конгрессмена. Он проверил какие-то бумаги и сообщил, что запрос направил приятель Шандора, некто по имени Дакакос. Теодор Дакакос. - Это еще кто? - Греческий судовладелец. Из вашего круга. Миллионер. - Дакакос? Первый раз слышу. - Эти греки шустрые ребята. Может, у него для тебя подарочек? Маленькая яхточка или собственный батальончик? Фонтин поморщился. - Дакакос? Я сам могу купить себе яхту. И получу батальон, если захочу. - Ты и батальон можешь купить, - сказал Грин и выбрался из-за стола. - Ну, желаю удачной командировки. Позвони, когда вернешься. - А ты что собираешься делать? - Разнюхать все, что можно, об этой черномазой сволочи, которую зовут Невинс. Грин зашагал к выходу. Эндрю посидел еще минут пять. Ему надо заехать домой и вернуться на работу. Его самолет улетает в половине второго. Дакакос. Теодор Дакакос. Кто же это? Адриан встал с кровати, сначала опустив на пол правую ногу, потом левую. Он старался не шуметь, чтобы не разбудить Барбару. Она спала, но у нее чуткий сон. Было половина десятого вечера. Он встретил ее в аэропорту около пяти. Она отменила семинары в четверг и пятницу. Барбара была слишком взволнована, чтобы заниматься со скучающими студентами из летней школы. Она получила возможность ассистировать крупному антропологу Саркису Хертепияну в Чикагском университете. Хертепиян в настоящее время занимался изучением результатов раскопок в районе Асуанской плотины. Барбара была в восторге, и ей захотелось немедленно отправиться в Вашингтон и рассказать о своей удаче Адриану. Когда в ее жизни все шло как нужно, она была очень энергична: ученый, ни на минуту не утрачивающий способности удивляться... Странно. Ведь и он, и Барбара выбрали профессию из чувства противоречия. Его профессиональная биография началась с уличных беспорядков в Сан-Франциско, ее - со скандальной истории, происшедшей с ее матерью, которую лишили законного места работы в колледже только потому, что она была матерью. Женщине с ребенком было отказано в праве занять высокую должность в университетской иерархии. И тем не менее и Адриан и Барбара нашли себе в жизни дело, которое погасило в их душах обиду и гнев. Это их тоже связывало. Он бесшумно пересек комнату и сел в кресло. Его взгляд упал на кейс, лежащий на столике. Ночью он никогда не оставлял его в гостиной. Джим Невинс предупреждал, чтобы он был осторожен. Невинс был немного сдвинут на подобных мелочах. Невинс тоже выбрал свою профессию из чувства противоречия. Это чувство иногда ему мешало. Это было не просто разочарование негра, пытающегося преодолеть расовые барьеры, но и гнев адвоката, который постоянно сталкивался с фактами несправедливости и беззакония в городе, где рождалось законодательство. Но ничто не злило Невинса более, чем существование этого "Корпуса наблюдения". Группа офицеров, возомнивших себя "элитой", ради собственной выгоды скрывает улики, разоблачающие коррупцию в армии, - опаснее этого адвокат ничего даже представить себе не мог. Когда он прочел в списке имя майора Эндрю Фонтина, то попросил Адриана выйти из игры. Адриан давно уже стал одним из его ближайших друзей, и он не мог допустить, чтобы хоть что-то помешало привлечь "Корпус наблюдения" к ответственности. Все-таки братья есть братья. Пусть даже они и белые... - Ты такой серьезный. И такой голый. - Барбара откинула светло-каштановые волосы с лица и повернулась на бок, обняв подушку. - Извини. Я тебя разбудил? - Да нет, что ты! Я же просто дремала. - Поправочка. Твой храп был слышен, наверное, на Капитолийском холме. - Ты бесстыдно лжешь. Который час? - Без двадцати десять, - ответил он, поглядев на часы. Она села в постели и потянулась. Простыня упала ей на колени, ее красивые полные груди плавно разошлись. Он не мог оторвать глаз от колыхнувшихся сосков и почувствовал, что в нем растет желание. Она, увидев его взгляд, улыбнулась и завернулась в простыню, прислонившись спиной к изголовью кровати. - Будем разговаривать, - заявила она решительно. - У нас в запасе три дня, чтобы довести друг друга до изнеможения. Пока ты будешь отсутствовать днем, охотясь за своими медведями, я буду наводить марафет, как верная наложница. Удовольствие гарантируется! - Слушай, тебе бы надо заняться тем, чем занимают себя далекие от науки дамы. Просиживай часами в салоне "Элизабет Арден", принимай молочные ванны, закусывай джин шоколадными конфетами. Ты же вымоталась - отдыхай! - Давай поговорим не обо мне, - улыбнулась Барбара. - Я и так проболтала о себе всю ночь - почти. Расскажи лучше, что тут происходит? Или ты не можешь? Уверена: Джим Невинс считает, что твой номер прослушивается. Адриан расхохотался и скрестил ноги. Он потянулся за сигаретами и зажигалкой, лежащими на столике у кресла. - Присущая Джиму мания заговоров неискоренима. Он больше не оставляет у себя на рабочем столе досье. Он носит все важные бумаги в кейсе. У него самый пухлый кейс в Вашингтоне, - усмехнулся Адриан. - Но почему? - Он не хочет снимать копии с документов. Считает, что ребята, сидящие этажом выше, тут же отберут у него половину дел, если узнают, как продвигается его расследование. - Поразительно! - Страшно! Зазвонил телефон. Адриан быстро встал с кресла и подошел к тумбочке. Это была мать. Она не могла скрыть волнения. - Мне только что звонил отец. - Что значит "звонил"? - В прошлый понедельник он вылетел в Париж. И оттуда отправился в Милан... - В Милан? Зачем? - Он тебе сам все расскажет. Он хочет, чтобы вы с Эндрю приехали к нам в воскресенье. - Погоди. - Адриан стал лихорадочно соображать. - Вряд ли я смогу. - Ты должен. - Ты не понимаешь, а по телефону я не могу тебе объяснить. Энди не захочет меня видеть. И я тоже не очень-то хочу его видеть. Я даже думаю, что при нынешних обстоятельствах это было бы неразумно. - Что ты такое говоришь? - Голос матери внезапно стал холодным. - Что ты натворил? Адриан ответил не сразу. - У нас разные позиции в одном... споре. - Что бы там ни было, это не имеет значения! Отец хочет, чтобы вы оба приехали. - Она едва сдерживалась. - С ним что-то случилось! С ним случилось что-то ужасное! Он едва мог говорить. В трубке раздалось несколько щелчков, после чего к линии подключилась телефонистка отеля. - Мистер Фонтин, извините, что я вас прерываю, но вас срочно вызывают. - О Боже! - прошептала мать. - Виктор... - Если это касается отца, я тебе перезвоню, обещаю, - сказал Адриан. - Спасибо, мисс, я поговорю... Больше он ничего не успел сказать. В трубке послышался истерический голос. Женщина рыдала и кричала. - Адриан! Боже мой! Адриан! Он мертв! Его убили! Они убили его, Адриан! Крики из телефонной трубки были слышны в комнате. Адриан испытал потрясение, какого не испытывал никогда в жизни. Смерть. Смерть, которая коснулась его. Это была Кэрол Невинс. Жена Джима. - Я сейчас приеду! Позвони матери в Нью-Йорк, - попросил он Барбару, торопливо одеваясь. - Скажи ей, что это не с отцом. - А с кем? - С Невинсом. - О Боже! Он выбежал в коридор и помчался к лифтам. Нажал на кнопку вызова - как же медленно поднимается лифт, как медленно! Он побежал к двери на лестницу, распахнул ее. Устремился вниз, перепрыгивая через ступеньки, и выскочил в вестибюль. Кинулся к стеклянным дверям подъезда. - Извините! Простите! Пропустите, пожалуйста! Оказавшись на тротуаре, побежал направо к свободному такси. Сел, назвал шоферу адрес Невинса. Что же произошло? Что же, черт побери, произошло? Что хотела сказать Кэрол? "Они его убили". Кто его убил? Боже! Он мертв! Джим Невинс убит! Ну, коррупция. Ну, алчность. С этим все ясно. Но убийство?! На Нью-Хэмпшир-авеню они остановились на красном. Он извелся: до дома Невинса осталось два квартала! Не успел желтый смениться зеленым, как такси сорвалось с места. Водитель газанул, но, проехав полквартала, затормозил. Они попали в пробку. Впереди мигали подфарники. Поток машин замер. Адриан выскочил из такси и стал пробираться между стоящими впереди автомобилями. Со стороны Флорида-авеню движение перекрыли патрульные машины. Полицейские свистели, указывали дорогу флюоресцирующими оранжевыми перчатками, направляя поток транспорта в объезд. Он добежал до оцепления. За заградительной лентой стояли два офицера. Они заорали на него: - Сюда нельзя, мистер! - Иди-иди, приятель! Тебе тут не место. Но ему там было самое место. Он прошмыгнул между двумя патрульными машинами с мигалками и помчался к груде покореженного металла и битого стекла - Адриан сразу узнал эту кучу металлолома. Это была машина Джима Невинса. То, что от нее осталось. Задние дверцы фургона "Скорой помощи" были раскрыты. От груды металла двое санитаров несли носилки с телом, покрытым белым больничным покрывалом. Третий, с черным чемоданчиком, шагал рядом. Адриан подошел к нему, отстранив руку полицейского, пытающегося преградить ему путь. - Не мешайте! - твердо сказал он полицейскому, хотя голос его дрожал. - Извините, мистер, я не могу вам... - Я прокурор. А этот человек, как мне кажется, мой друг-Врач услышал, с каким отчаянием он произнес эти слова, и махнул рукой полицейскому. Адриан взялся за покрывало. Врач мгновенно схватил его за руку. - Ваш друг негр? -Да. - Его фамилия Невинс? - Да. - Он мертв, уверяю вас. Не надо смотреть. - Вы не понимаете. Я должен посмотреть! Адриан отдернул покрывало. К горлу подступила тошнота. Он ужаснулся тому, что предстало его взору. У Невинса было снесено пол-лица. Там, где было горло, зияла кровавая дыра: ему вырвало половину шеи. - Боже! О Господи! Врач накинул покрывало на труп и знаком приказал санитарам внести носилки в фургон. Врач был совсем мальчишка, длинные светлые волосы обрамляли юное лицо. - Вам лучше присесть, - сказал он Адриану. - Я же предупреждал. Пойдемте, я отведу вас к машине. - Нет, спасибо. - Адриан подавил приступ тошноты и попытался вдохнуть. Воздуха не хватало. - Что произошло? - Пока что мы не знаем всех подробностей. Вы в самом деле прокурор? - Да. Он был моим другом. Что случилось? - Похоже, что он начал сворачивать влево на подъездную аллею к дому, и тут вдруг в него врезался гигантский грузовик на полной скорости. - Грузовик? - Точнее, тягач - знаете, из тех, что возят трейлеры, со стальной рамой впереди. Он несся так, точно ехал по загородному шоссе. - И где он? - Неизвестно. Он на какую-то секунду притормозил, сигналя, как сумасшедший, и укатил. Очевидцы говорят, грузовик был взят напрокат: у него сбоку была эмблема прокатной компании. Могу вас уверить, что полиция уже объявила розыск. И вдруг Адриан вспомнил и удивился, что сумел вспомнить. Он схватил врача за руку. - Вы можете провести меня через кордон полицейских к его машине? Это очень важно. - Я же врач, а не полицейский. - Пожалуйста, попытайтесь! Молодой врач щелкнул языком, потом кивнул. - Ну ладно, пошли, я проведу вас. Только без глупостей. - Я просто хочу кое на что взглянуть. Вы же сказали, что очевидец видел, как грузовик остановился. - Я знаю точно, что он остановился, - загадочно ответил врач. - Пойдемте. Они двинулись к груде металла. Машина Невинса завалилась на левый бок, стекла были выбиты, кузов покорежен. Над бензобаком курился дымок, из выбитых окон вырывались белые клубы дыма. - Эй, док! В чем дело? - крикнул полицейский усталым и злым голосом. - Давай-давай, малыш, иди отсюда! И ты тоже! - крикнул второй. Молодой врач поднял свой черный чемонданчик. - Медэкспертиза, ребята. Можете позвонить в участок! - Чего? - Какая еще медэкспертиза? - Патология, черт побери! - Врач подтолкнул Адриана вперед. - Лаборант, возьмите пробы и уйдем поскорее отсюда! Адриан заглянул в машину. - Ну, что-нибудь заметили? - спросил врач вполголоса. Адриан заметил: кейс Невинса исчез. Они вернулись через полицейский кордон к "скорой помощи". - Вы и в самом деле что-то обнаружили? - спросил молодой врач. - Да, - тупо ответил Адриан. Мысли его мешались. - Нечто, что должно было там быть, но чего там не оказалось. - Ладно. А теперь я вам скажу, почему я вас туда провел. - Что? - Вы видели своего друга. Я бы не подпустил к нему его жену. Ему снесло лицо и разорвало шею осколками стекла и металла. - Да... Знаю. Я же видел. - Адриан снова ощутил волну тошноты. - Но сегодня довольно теплый вечер. Думаю, стекло слева, со стороны водителя, было опущено. Не могу присягнуть - машина-то вся покорежена, - но очень может статься, что в вашего приятеля стреляли в упор из обреза. Адриан поднял на врача глаза. В сознании вдруг всплыли слова, которые семь лет назад брат сказал ему в Сан-Франциско: "...Идет настоящая война... И стреляют настоящими патронами". Среди бумаг в "дипломате" Невинса лежало признание, собственноручно написанное офицером в Сайгоне. Приговор "Корпусу наблюдения". А он дал своему брату пять дней на размышление. Боже! Что же он наделал! Адриан доехал на такси до ближайшего полицейского участка. Пользуясь своим положением юриста, он получил возможность переговорить с сержантом. - Если тут дело нечисто, мы выясним, - процедил сержант, глядя на Адриана с недовольным выражением - так полицейские всегда смотрят на юристов, которые суют свой нос в расследование еще до того, как полиция сумела во всем разобраться. - Он был моим другом, и у меня есть основания полагать, что дело весьма нечисто. Вы нашли грузовик? - Нет. Но нам известно, что на шоссе его нет. Вертолеты держат под наблюдением все дороги. - Грузовик был взят напрокат. - И это нам известно. Мы проверяем все прокатные агентства. Почему бы вам не пойти домой, мистер? Адриан перегнулся через стол, вцепившись рукой в его край. - Мне кажется, вы не совсем серьезно ко мне отнеслись. - Слушайте, мистер! Каждый час нам докладывают о десяти смертельных исходах. И что же вы хотите - чтобы я бросил все другие дела и послал взвод людей играть в прятки с этим грузовиком? - Я скажу вам, чего я хочу, сержант. Я хочу получить рапорт патологоанатомической экспертизы о происхождении ран, обнаруженных на лице погибшего. Ясно? - Что вы такое говорите? - презрительно отозвался полицейский сержант. - Каких ран? - Я хочу знать, отчего его разорвало в клочья! Глава 23 Поезд из Салоник востребовал свою последнюю жертву, думал Виктор, лежа в постели у себя дома в Норт-Шоре и глядя на пробивающиеся сквозь зашторенные окна лучи утреннего солнца. На свете не существует больше причин, по которым во имя его может быть загублена еще хоть одна жизнь. Энричи Гаэтамо стал последним мертвецом, но Виктор не сожалел о его смерти. Ему самому уже не долго осталось. Он прочел это в глазах Джейн, в глазах врачей. Этого следовало ожидать. Ему было даровано слишком много отсрочек. Он надиктовывал все, что мог вспомнить о том давнем июльском дне. Господи, как же давно это было - почти вся жизнь прошла с тех пор! Он пытался проникнуть в самые потаенные уголки памяти и отказался от болеутоляющих наркотиков, боясь, что они притупят воспоминания. Константинский ларец надо найти во что бы то ни стало и передать его содержимое ответственным людям, способным оценить это должным образом. И необходимо предотвратить, сколько бы ни была мала такая возможность, бездумное раскрытие его тайны. Он возложит эту миссию на сыновей. Теперь тайна Салоник принадлежит им. Близнецам. Они сделают то, чего не сумел сделать он: найдут константинский ларец. Но в цепи по-прежнему недостает звена. Он должен найти его прежде, чем состоится разговор с сыновьями. Что знают в Риме? Что удалось Ватикану узнать о Салониках? Вот почему он позвал сегодня этого человека. Священника по имени Лэнд, монсеньора из Нью-Йоркского архиепископства, который навещал его в больнице несколько месяцев назад. За дверью спальни раздались шаги, потом послышались тихие голоса Джейн и посетителя. Священник! Тяжелая дверь бесшумно отворилась. Джейн впустила гостя и вышла. Священник держал в руках книгу в кожаном переплете. - Спасибо, что пришли, - сказал Виктор. Лэнд улыбнулся и тронул кожаный переплет книги. - Это "Милосердное завоевание. Во имя Господня". История клана Фонтини-Кристи. Мне подумалось, вам это может быть интересно, мистер Фонтин. Я обнаружил эту книгу очень давно в одной книжной лавке в Риме. Монсеньор положил фолиант на тумбочку рядом с кроватью. Они пожали друг другу руки: каждый из них, подумал Виктор, оценивает собеседника. Лэнду было не более пятидесяти. Среднего роста, широкоплечий, с могучей грудью. Лицо резко очерченное, типичное лицо англиканского священника, карие глаза под густыми бровями - более темными, чем его коротко стриженные и тронутые сединой волосы. Приятное лицо, умные глаза. - Боюсь, что издание было предпринято из тщеславных побуждений. Сомнительного достоинства привычка, типичная для начала века. Наверняка эта книга никогда не переиздавалась и написана по-итальянски. - И к тому же старомодным североитальянским стилем, - добавил Лэнд. - Полагаю, что-то вроде придворного викторианского стиля, если подумать об английском эквиваленте. Со множеством архаизмов. - Тут у вас преимущество! Мое знание языков не столь глубоко, как ваше. - Но для Лох-Торридона оказалось достаточно, - сказал священник. - Да, вероятно. Садитесь, пожалуйста, монсеньор Лэнд. - Виктор указал на стул рядом с кроватью. Священник сел. Они смотрели друг на друга. Виктор заговорил: - Несколько месяцев назад вы посетили меня в больнице. Зачем? - Мне хотелось увидеть человека, чью жизнь я столь тщательно изучал. Позвольте быть с вами откровенным? - Вы бы не пришли ко мне, если бы решили избрать иную линию поведения. - Мне сказали тогда, что вам осталось жить недолго. И я самонадеянно вообразил, что вы позволите мне причастить вас. - Что ж, это откровенно. И в самом деле, самонадеянно. - Я это понимал. Вот почему я больше не приходил. Вы тактичный человек, мистер Фонтин, но вам не удалось скрыть свои чувства. Виктор внимательно посмотрел в лицо священника. Та же печаль, что запомнилась ему в больнице. - Зачем вы изучали мою жизнь? Неужели Ватикан до сих пор занимается розысками? Неужели Донатти и его поступки не получили должной оценки? - Ватикан постоянно что-то изучает. Исследует. Эти исследования не прекращаются. А Донатти не просто получил должную оценку. Он был отлучен от церкви, и его останки не были преданы земле по католическому обряду. - Вы ответили на два моих последних вопроса, но не на первый. Почему - вы? Монсеньор положил ногу на ногу, сцепив руки на колене. - Меня интересует социальная и политическая история. Иными словами, я ищу признаки конфликтных отношений между церковью и обществом в разные исторические периоды. - Лэнд улыбнулся. - Побудительным мотивом для этих исследований послужило стремление доказать превосходство церкви и ошибочность попыток тех, кто с ней боролся. Но невозможно отыскать благо во всех случаях. И, разумеется, его не найти в тех бесчисленных прегрешениях против здравого смысла и морали, которые я обнаружил. - Лэнд больше не улыбался. Его намек был вполне ясен. - То есть казнь Фонтини-Кристи была прегрешением? Против чего? Здравого смысла? Морали? - Пожалуйста, - быстро сказал священник. Он заговорил тихо, но настойчиво. - Мы оба знаем, что это было. Убийство. Которое невозможно ни одобрить, ни простить. Виктор вновь увидел печаль во взгляде священника. - Я принимаю ваши слова. Я их не совсем понимаю, но я их принимаю. Итак, я стал предметом ваших социально-политических штудий? - Вкупе с прочими проблемами того времени. Я уверен, вам они известны. Хотя в то время творилось немало добрых дел, было совершено многое, чему нет прощения. То, что случилось с вами, с вашей семьей, безусловно, относится к такого рода вещам. - Я стал предметом вашего интереса? - Вы стали моей навязчивой идеей! - Лэнд снова улыбнулся, несколько смущенно на этот раз. - Не забывайте, я ведь американец. Я учился в Риме, и имя Виктора Фонтина было мне хорошо известно. Я читал о вашей деятельности в послевоенной Европе - об этом писали все газеты. Я знал о вашем влиянии ив государственных и в общественных кругах. Можете себе представить мое изумление, когда, изучая тот период, я вдруг обнаружил, что Виктор Фонтин и Витторио Фонтини-Кристи - одно и то же лицо. - Вы смогли многое почерпнуть из ватиканских архивов обо мне? - О семье Фонтини-Кристи - да. - Лэнд кивнул на фолиант в кожаном переплете. - Но, как и эта книга, найденные мною материалы были, боюсь, несколько необъективны. Хотя, конечно, не столь лестны. Но лично о вас - почти ничего. Признавался, разумеется, факт вашего существования. Вы первый ребенок Савароне мужского пола, который в настоящее время является американским гражданином и носит имя Виктор Фонтин. И более ничего. Досье обрывалось информацией, что остальные члены семьи Фонтини-Кристи были уничтожены фашистами. Такой конец показался мне неполным. Даже даты никакой не было указано. - Чем меньше остается на бумаге, тем лучше! - Да. И вот я стал изучать документы репарационного суда. Там я обнаружил куда более подробные сведения. Но то, что поначалу было простым любопытством, обернулось подлинным потрясением. Вы представили военному трибуналу обвинения. Эти обвинения я счел ужасными, нетерпимыми, ибо вы не обошли и церковь. И вы назвали имя священника курии - Гульямо Донатти. Это было недостающее звено моих поисков. Все, что требовалось. - Вы хотите сказать, что в материалах, относящихся к семейству Фонтини-Кристи, не было упоминания имени Донатти? - Теперь - есть. Тогда - не было. Создавалось впечатление, что архивисты просто не захотели увидеть здесь некую связь. Все бумаги Донатти опечатаны - как обычно и поступают с бумагами отлученных. А после его смерти ими завладел его секретарь... - Отец Энричи Гаэтамо. Лишенный сана, - прервал его Фонтин. Лэнд ответил не сразу. - Да, Гаэтамо. Я получил разрешение ознакомиться с опечатанными документами. Я читал параноидальные бредни безумца, фанатика, самолично причислившего себя к лику святых. - Монсеньор замолчал. Он не смотрел на Виктора. - То, что я там обнаружил, заставило меня отправиться в Англию. К человеку по фамилии Тиг. Я встречался с ним лишь однажды в его загородном доме. В тот день шел дождь, и он поминутно подходил к камину и ворошил дрова. Мне не приходилось встречать другого человека, который бы так пристально следил за часами. Хотя он уже был на пенсии и спешить ему было некуда. Виктор улыбнулся: - Ох уж эти часы! Эта его дурацкая привычка меня всегда раздражала. Сколько раз я ему об этом говорил! - Да-да, вы были добрыми друзьями, я это сразу понял. Знаете, он вами просто восхищался. - Восхищался? Алек? Не могу поверить! - Он признался, что никогда не говорил вам об этом, но это правда. Он сказал, что рядом с вами чувствовал свою неполноценность. - Но он никогда не подавал виду! - Он сказал даже больше. Он все рассказал! И о казни в Кампо-ди-Фьори, и о вашем бегстве из Челле-Лигуре, и о Лох-Торридоне, и о бомбежке в Оксфордшире, о вашей жене, о сыновьях. И о Донатти. И как он скрывал от вас это имя. - У него не было другого выбора. Если бы я узнал, лох-торридонская операция провалилась бы. Лэнд снял руки с колена. Казалось, он с трудом подыскивает нужные слова. - Тогда-то я в первый раз услышал о поезде из Салоник.. Виктор быстро поднял глаза - до этого он смотрел на пальцы священника. - Это странно. Вы же читали бумаги Донатти. - И вдруг все прояснилось. Безумные словесные излияния, отрывочные фразы, на первый взгляд ничего не значащие ссылки на какие-то населенные пункты, даты... Вдруг все стало осмысленным. Даже в личных записях Донатти ни разу не писал об этом прямо - слишком велик был его страх... Все вращалось вокруг того поезда. И груза, который он вез. - А вы знаете? - Я узнал. Мне удалось бы это узнать намного раньше, но Бревурт отказался встретиться со мной. Он умер спустя несколько месяцев после моей первой попытки добиться с ним встречи. Я отправился в тюрьму, где отбывал наказание Гаэтамо. Он плюнул мне в лицо сквозь решетку, он колотил в нее кулаками, пока не сбил кожу в кровь. И тем не менее у меня был источник информации. В Константине. В патриархии. Я добился аудиенции у одного из старцев. Он был очень стар и все мне рассказал. Поезд из Салоник вез ларец с документами, опровергающими догмат филиокве. - И все? Монсеньор Лэнд улыбнулся: - С теологической точки зрения, и этого достаточно. Для этого старца и для его противников в Риме документы подобного рода означают, с одной стороны, триумф, с другой - полный крах. - А вы их воспринимаете иначе? - Виктор внимательно смотрел на священника, вглядываясь в его немигающие карие глаза. - Да. Церковь ныне не имеет ничего общего с церковью прошлых веков или даже недавнего прошлого. Проще говоря, если бы она была таковой, она бы просто не выжила. Есть старики, которые цепляются за то, что, как они верят, неопровержимо... В большинстве случаев это единственное, что у них остается. И нет нужды разубеждать их, лишать этой веры. Время великодушно дарует изменения. Ничто не остается таким, каким было прежде. С каждым годом - когда нас покидает старая гвардия - церковь все быстрее и неотвратимее движется к социальной ответственности. Она обладает властью, чтобы творить безграничное благо, обладает возможностью - и в прагматическом, и в духовном смысле - смягчать тягчайшие страдания. Я говорю со знанием дела, ибо принадлежу к этому движению. Мы - в каждом епископстве, по всему миру. Это наше будущее. Мы сегодня - в мире и с миром. Фонтин отвернулся. Священник замолчал. Он поведал о силе, стремящейся творить добро в мире, который, увы, этим добром обделен. Виктор снова посмотрел на Лэнда. - Значит, вам не известно точно, что содержится в тех документах? - А какая разница? В худшем случае - повод для теологических дебатов. Доктринальные уловки. Этот человек существовал. И звали его Иисус из Назарета... или ессейский Архангел света... и он вещал от чистого сердца. Его слова дошли до нас, и их историческая аутентичность доказана исследователями арамейских и библейских текстов - как христианами, так и нехристианами. Какая в таком случае разница, как его называть - плотником, или пророком, или Сыном Божьим? Главное - что он говорил истину, как он ее понимал и как она ему раскрылась в откровении. Его искренность, если угодно, - вот то единственное, что имеет значение, а это не подлежит обсуждению. Фонтин вздрогнул. Мысленно он вернулся к Кампо-ди-Фьори, к старику, ксенопскому монаху, который рассказал ему о пергаменте, вынесенном из римской темницы. "...То, что содержится в этом пергаменте, превосходит самое смелое воображение. Его необходимо найти-уничтожить... ибо ничто не изменится, хотя все будет иным". Уничтожить! "...Важно лишь то, что он изрекал истину так, как он ее понимал и как она ему раскрылась в откровении... Его искренность, если угодно, - вот то единственное, что имеет значение... это не подлежит обсуждению". Или подлежит? Готов ли этот священник-ученый, этот добрый человек столкнуться с тем, с чем должны рано или поздно столкнуться люди? Честно ли попросить его об этом? "Ибо ничто не изменится, хотя все будет иным". Что бы ни означали эти странные слова, как поступить - будут знать лишь исключительные люди. Он приготовит сыновьям список таких людей. Священник по имени Лэнд будет одним из кандидатов. Тяжелый четырехлопастный винт постепенно замирал, металлический лязг отдавался по всему телу вертолета. Пилот открыл дверцу и дернул за рычаг, который выбросил за борт короткую лесенку под брюхом фюзеляжа. Майор Эндрю Фонтин спустился по металлическим ступенькам на вертолетную площадку военно-воздушной базы "Кобра" в Фантхьете. Его документы обеспечивали ему приоритетное транспортное обслуживание и доступ к секретным складам на побережье. Сейчас ему надо получить джип в офицерском гараже и отправиться прямо к побережью. И найти нужный сейф на складе номер четыре. Там спрятаны материалы, собранные "Корпусом наблюдения". Там, в самом безопасном тайнике во всей Юго-Восточной Азии, они и останутся - надо только удостовериться в их целости и сохранности. После поездки на склад ему предстоят еще два путешествия - сначала к северу от Дананга, потом южнее - минуя Сайгон, в район дельты Меконга. В Канто. В Канто находится капитан Джером Барстоу. Мартин Грин прав: Барстоу провалил "Корпус наблюдения". Остальные тоже сошлись на этом: его поведение выдавало в нем человека, которого раскололи. Его видели в Сайгоне с военным юристом Таркингтоном. И было нетрудно понять, что произошло: Барстоу подготавливает себе защиту, а раз так, значит, он собирается давать показания. Барстоу не знал о местонахождении документов "Корпуса наблюдения", но он их как-то видел. Видел, черт! Он и сам готовил бумаги - двадцать или тридцать копий. Показания Барстоу будут означать крах "Корпуса наблюдения". Этого нельзя допустить! Военный юрист Таркингтон сейчас в Дананге. Он не знает, что ему предстоит встретиться еще кое с кем из "Корпуса наблюдения". Это будет его последняя в жизни встреча. Его найдут в парке, с ножом в животе, со следами виски на рубахе и во рту. Потом Эндрю вылетит в район дельты. К предателю по имени Барстоу. Барстоу пристрелит проститутка - там с этим делом просто. Он шагал по горячему бетонному покрытию к управлению транзита. Его ждал подполковник. Сначала Эндрю всполошился: не случилось ли чего? Пять дней еще ведь не истекли. Но потом он увидел улыбку на лице подполковника - снисходительная, но все же дружеская улыбка. - Майор Фонтин? - Офицер протянул руку: значит, не хочет здороваться официально. - Да, сэр. - Эндрю пожал протянутую руку. - Из Вашингтона пришла телеграмма, подписанная министром сухопутных войск. Вам надлежит вернуться домой, майор. И как можно скорее. Мне неприятно вам это говорить, но речь идет о вашем отце. - Отец? Он умер? - Он при смерти. Я обеспечил вам преимущественное право на получение предписания на ближайший рейс из Тансоннута. - И подполковник вручил ему конверт с красной каймой, на котором стояла печать штаба войск в Сайгоне. В таких конвертах перевозится почта курьерами из Белого дома и курьерами Объединенного комитета начальников штабов. - Мой отец уже давно болеет, - задумчиво сказал Фонтин. - Этого известия можно было ждать. У меня здесь на день работы. Я буду в Тансоннуте завтра вечером. - Как хотите. Главное, что мы вас нашли. И вы получили сообщение. - Я получил сообщение, - сказал Эндрю. Стоя в будке телефона-автомата, Адриан слушал усталый голос сержанта. Сержант лгал, но теперь более правдоподобно, кто-то, видимо, солгал ему самому. Результаты вскрытия: Невинс, Джеймс, мужчина, черный, жертва наезда, грузовик с места происшествия скрылся, не обнаружено никаких признаков повреждений черепа, шеи и глотки, не связанных с механическими травмами, полученными при столкновении с грузовиком. - Перешлите мне копию отчета и рентгенограмму, - попросил Адриан. - Мой адрес у вас есть. - К отчету не приложены рентгеновские снимки, - машинально ответил сержант. - Запросите их! - отрезал Адриан и повесил трубку. Ложь! Повсюду ложь и уклончивые ответы. И он - самый большой лгун! Он солгал себе, согласился с этой ложью и заставил других принять ее. Он встретился с группой не на шутку перепуганных молодых юристов, сотрудников министерства юстиции, и убедил их, что в данных обстоятельствах необходимо отсрочить оформление судебных повесток. Надо продумать логику обвинения, сопоставить улики, получить хотя бы второе признание - идти в военную коллегию, имея на руках список имен, бессмысленно. Нет, не бессмысленно! Момент был очень удачный, чтобы прижать военных и потребовать немедленного расследования. Человека убили, улики, которые он держал при себе, были украдены с места преступления. В уликах содержался приговор "Корпусу наблюдения"! Вот вам имена! Это же важнейший пункт признания. Давай действуй! Но он не смог. Список открывался именем его брата. Выписать судебную повестку - означало обвинить брата в соучастии в убийстве. Иной вывод сделать невозможно. Эндрю был его братом-близнецом, и он не был готов назвать его убийцей. Адриан вышел из телефонной будки и зашагал по направлению к своему отелю. Эндрю должен вернуться из Сайгона. Он улетел в прошлый понедельник. Не надо было обладать слишком богатым воображением, чтобы догадаться, с чем был связан этот отъезд. Его брат не глуп: Эндрю пытался выстроить себе защиту на месте своих преступлений, которые включали в себя тайный заговор, сокрытие улик, попытку помешать деятельности органов правосудия. Мотивы: сложные, небезосновательные, но тем не менее преступные. Но не убийство же поздно вечером на вашингтонской улице! О Боже! Даже сейчас он себе лжет! Или из милосердия просто отказывается взглянуть возможной правде в глаза. Да не хватит ли? Скажи, скажи! Ведь так оно и есть! Возможная правда. В Вашингтоне - восьмой участник "Корпуса наблюдения". Кто бы он ни был, это убийца Невинса. И убийца Невинса не мог действовать, не зная о разговоре двух братьев на Лонг-Айленде. Когда самолет Эндрю приземлится, он узнает, что повестка еще не выписана. У "Корпуса наблюдения" на какое-то время будут развязаны руки. У них еще есть возможность для маневра... Впрочем, теперь их можно обезвредить. Обезвредить молниеносно - и тем самым вселить надежду на успех тем перепуганным молодым юристам, которые опасаются, что судьба Невинса, может быть, уготована каждому из них. Они же юристы, а не коммандос... Адриан взглянет брату в глаза и, если увидит в них тень смерти Невинса, отомстит. Если майор отдал приказ об убийстве, он должен быть уничтожен. Или он опять лжет себе? Может ли он назвать собственного брата убийцей? Неужели да? Но что же нужно отцу? Возможно, эта встреча что-нибудь изменит? Глава 24 По обе стороны кровати поставили два стула. Так будет удобнее. Он сможет попеременно смотреть на обоих сыновей: они совершенно разные и реагировать будут по-разному. Джейн предпочла стоять. Он попросил ее выполнить тяжкую задачу: рассказать сыновьям о поезде из Салоник. Все, не упуская ни одной детали. Они должны осознавать, что очень влиятельные люди, организации и даже правительства многих стран могут вступить в борьбу за константинский ларец. Как это уже было три десятилетия назад. Сам он не в силах рассказывать об этом. Он умирает. При полном сознании. Необходимо сохранить силы, чтобы ответить на вопросы сыновей и передать им тайну. Ибо теперь на их плечи ляжет ответственность Фонтини-Кристи. Они вошли к нему в сопровождении матери. Высокие, похожие и - такие разные! Один в военной форме, другой - в неизменном твидовом пиджаке и джинсах. Светловолосый Эндрю был взбешен. Ярость читалась на его лице: выдавали плотно сжатые губы и суровый затуманенный взгляд. Адриан, похоже, был не в своей тарелке. В его голубых глазах застыл вопрос, рот был слегка приоткрыт, губы безвольны. Он провел рукой по темной шевелюре, уставившись в пол с выражением удивления и сострадания. Виктор указал на стулья. Братья переглянулись: этот обмен взглядами был весьма красноречивым. Что бы ни произошло между ними в прошлом, какова бы ни была их размолвка, теперь надо все забыть. Того требует возлагаемая на них миссия. Они сели, держа в руках ксерокопии воспоминаний Фонтина о дне 14 июля 1920 года. Он попросил Джейн дать каждому по экземпляру, чтобы они прочли текст до встречи с ним. Виктору не хотелось терять драгоценное время на предварительные объяснения. У него уже не было на это сил. - Не будем тратить слова впустую. Мать все вам рассказала, и вы прочли то, что я написал. У вас, видимо, есть вопросы. Заговорил Эндрю. - Предположим, что этот ларец будет найден - об этом мы еще поговорим, - что тогда? - Я подготовлю список людей. Пять-шесть - не больше. Найти их будет непросто. Вы отдадите ларец им. - Как они с ним поступят? - не унимался Эндрю. - В зависимости от того, что именно содержится в ларце. Они обнародуют документы, или уничтожат их, или снова спрячут. Вмешался Адриан: юрист внезапно забеспокоился. - Разве у нас есть выбор? Думаю, что нет. Это ведь принадлежит не нам. Следует обнародовать содержимое тайника. - Чтобы ввергнуть мир в хаос? Надо думать о последствиях. - У кого-нибудь еще есть ключ? - поинтересовался майор. - Маршрут того путешествия четырнадцатого июля тысяча девятьсот двадцатого года? - Нет. Для всех прочих это полная бессмыслица. Осталось очень немного людей, кто знает об этом поезде и о том, что именно он вез. Старцы из патриархии. Один из них жив и находится в Кампо-ди-Фьори, но его дни сочтены. - И нам не следует никому рассказывать, - продолжал майор. - Никто, кроме нас, не должен ничего знать. - Никто. Есть немало людей, кто готов пожертвовать всем чем угодно, лишь бы получить информацию об этом ларце. - Ну, я думаю, ты преувеличиваешь! - Ты очень ошибаешься. Надеюсь, мать рассказала вам все. Помимо опровержения догмата филиокве и арамейского свитка в том ларце находится пергамент, на котором написана исповедь, способная изменить всю церковную историю. Если ты полагаешь, что правительства многих стран и многие народы в данном случае останутся всего лишь равнодушными наблюдателями, ты глубоко ошибаешься. Эндрю примолк. Адриан посмотрел на него, потом на Виктора. - Как ты считаешь, сколько времени это может занять? Поиски... ларца? - спросил он. - По моим расчетам - месяц. Вам понадобятся снаряжение, альпийские проводники, неделя на инструктаж, но не более, я полагаю. Адриан потряс в воздухе ксерокопиями. - А какова, по твоим подсчетам, возможная территория поисков? - Трудно сказать. Это будет зависеть от того, как успешно будет продвигаться поиск, насколько изменилась за прошедшие годы местность. Но если память мне не изменяет, от пяти до восьми квадратных миль. - От пяти до восьми! - воскликнул майор. - Да это же нереально! Извините меня, но это безумие. Поиски могут затянуться на годы и годы. Речь же идет об Альпах, где нужно обнаружить ямку в грунте, а в ямке ящик размером не больше гроба. Да придется облазить с десяток вершин! - Число наиболее вероятных мест тайника ограничено. Речь идет об одном из трех-четырех перевалов высоко в горах - думаю, туда мы с отцом никогда не лазили. - Мне раз пятьдесят приходилось делать съемку местности в труднодоступных районах, - произнес майор медленно и так подчеркнуто вежливо, что его слова прозвучали снисходительно. - Ты очень упрощаешь эту чрезвычайно сложную проблему. - Не думаю. Я же только что сказал Адриану, что все будет зависеть от того, что там сейчас делается. Ваш дед всегда был очень скрупулезен в серьезных делах. Он наверняка предусмотрел все возможности, все случайности. - Виктор замолчал и сел поудобнее. - Савароне был стар. За этот ларец шла настоящая война, и он лучше, чем кто-либо другой, это понимал. В Кампо-ди-Фьори он не стал бы оставлять легко опознаваемого знака, но я не сомневаюсь, что вблизи тайника с ларцом должен быть какой-то ориентир, какой-то знак, какая-то веха. Он должен был оставить нам свое послание. - И что же нам надо искать? - спросил Адриан, на мгновение переведя взгляд на брата. Майор рассматривал ксерокопированные страницы. - Я изложил все возможные варианты, - сказал Виктор. - В городе Шамполюк жила семья проводников. Гольдони. К их услугам прибегал мой отец, а до него и его отец. К северу от городка есть небольшая горная гостиница. Пансионат. Уже много десятилетий пансионат принадлежит семейству Капомонти. Когда мы отправлялись в Шамполюк, мы всегда останавливались в этом пансионате. Хозяева были близкими друзьями Савароне. Если он кому-то что-то и рассказал, то, несомненно, только им. - Да, но прошло более пятидесяти лет, - возразил Адриан. - Члены семей, живущих в горах, сохраняют очень тесные узы. Жизнь двух поколений одной семьи - не слишком большой отрезок времени. Если Савароне оставил им какое-то устное поручение, то оно должно передаваться от отца старшему ребенку. Запомните: ребенку - то есть либо сыну, либо дочери! - Он слабо улыбнулся. - Спрашивайте! Ваши вопросы помогут мне еще что-нибудь вспомнить. Они задали несколько вопросов, которые не вызвали у Виктора никаких ассоциаций. Он пытался вспомнить, но не мог. Если что-то и было, то уже за пределами его утомленной памяти. Но тут кое-что припомнила Джейн. Слушая ее, Виктор улыбнулся. У его голубоглазой англичанки была потрясающая память на мелочи. - Ты написал, что железнодорожная колея вилась в горах к югу от Церматта и спускалась к Шамполюку мимо семафоров. Еще там были вырубки, сделанные в лесу для стоянок альпинистов и лыжников. - Да. До войны. Теперь-то на автомобилях проще простого преодолеть заснеженные поля. - Но вполне логично предположить, что поезд с ларцом, судя по описанию, тяжелым и громоздким, наверняка должен был остановиться на одной из этих вырубок. Чтобы ларец можно было перенести из вагона на трактор или вездеход. - Согласен. И что же? - А то, что вырубок между Церматтом и Шамполюком было... Сколько ты сказал? - Много. Не меньше девяти или десяти. - Ну вот видишь! Впрочем, вряд ли это поможет делу. Увы! - К северу от Шамполюка первая вырубка называлась "Пик Орла", по-моему. Потом "Воронья сторожка" и "Гнездо кондора"... - Виктор замолчал. Птицы! Названия птиц. Память ожила... Он стал вспоминать, но на этот раз воспоминания унесли его не на тридцать лет, а всего лишь на несколько дней назад. В Кампо-ди-Фьори. - Картина! - произнес он тихо. - Какая картина? - спросил Адриан. - Под изображением мадонны на стене. В кабинете отца. Сцена охоты с птицами... - И в названии каждой вырубки вдоль дороги, - сказал поспешно Эндрю, выпрямившись на стуле, - фигурировало название птицы. А какие птицы изображены на той картине? - Не помню. Освещение было тусклое, я думал о своем. И не вгляделся в картину. - Картина принадлежала твоему отцу? - спросил Адриан. - Не уверен. - А ты можешь туда позвонить? - спросил майор: его вопрос прозвучал скорее как приказ. - Нет. Кампо-ди-Фьори - склеп, отрезанный от внешнего мира. Единственная линия связи с поместьем - это абонентский ящик в Милане, зарегистрированный на. фирму "Барикур, отец и сын". - Мать сказала, что там живет старик священник. Как же он там существует? - Майор был недоволен. - Я у него не спрашивал, - ответил Виктор. - Был там еще один - шофер, который привез меня из Милана. Думаю, это курьер того монаха. Мы со стариком проговорили почти всю ночь, но он сам меня мало заботил. Я все еще считал его своим недругом. И он это понял. Эндрю взглянул на брата. - Остановимся на Кампо-ди-Фьори, - подытожил он. Адриан кивнул и обратился к Виктору: - Может быть, стоит возложить эти поиски на кого-то другого? На специалистов? - Нет, - решительно ответил Виктор. - Их черед еще наступит. Но пока - нет. Не забывайте, с чем вы имеете дело. Содержимое этого ларца представляет смертельную опасность для всего цивилизованного мира. Исповедь, запечатленная на старинном пергаменте, - смертоносное оружие, пусть у вас не останется никаких заблуждений. Сейчас эти документы ни под каким видом нельзя доверять общественности, никаким "инициативным комитетам" и тому подобное. Слишком велика опасность. - Я понял, - сказал Адриан и взглянул на страницы. - Ты вот тут упоминаешь некоего Аннаксаса, но не уточняешь. Ты пишешь: "Отец Аннаксаса был машинистом поезда, которого убил ксенопский священник". Так? Кто такой этот Аннаксас? - Я специально так написал, на тот случай, если эти бумаги вдруг попадут в чужие руки. Речь идет о Теодоре Дакакосе. Раздался хруст. Майор держал в руке карандаш. Карандаш переломился пополам в его пальцах. Отец и брат удивленно взглянули на него. - Извините, - только и сказал Эндрю. - Я уже слышал это имя, - сказал Адриан. - Вот только не помню, когда и где. - Это грек. Преуспевающий судовладелец. Священник, ехавший на том поезде, был братом его отца - его дядей. Брат убил брата. Таков был приказ ксенопских старцев - чтобы тайна захоронения ларца умерла вместе с ними. - Дакакосу это известно? - спросил тихо майор. - Да. Что ему еще известно, я не знаю. Знаю только, что он занят поисками ответов на многие вопросы. И поисками ларца. - Ему можно доверять? - спросил адвокат. - Нет. В том, что касается поезда из Салоник, я не доверяю никому. - Виктор порывисто вздохнул. Ему стало трудно говорить: дыхание участилось, силы покидали его. - Как ты себя чувствуешь? - Джейн встала между Адрианом и постелью мужа, склонилась к нему и положила ладонь на его щеку. - Нормально, - ответил он, улыбнувшись. И посмотрел на Эндрю, потом на Адриана. - Мне непросто просить вас об этом. У каждого из вас своя жизнь, свои интересы. У вас есть деньги. - Виктор поспешно поднял руку. - Спешу заметить, что вы имеете на это право. Я обладал правом не меньшим, на то же должны рассчитывать и вы. В этом отношении мы привилегированная семья. Но эта привилегия возлагает на нас и огромную ответственность. Неизбежно наступают времена, когда приходится отложить все личные дела из-за неожиданно возникшей необходимости. Теперь такая необходимость появилась. Ваши жизненные пути разошлись. Я знаю. Вы ныне оппоненты, как я понимаю, и в мировоззренческих и в политических вопросах. В этом нет ничего страшного, но эти ваши расхождения несущественны по сравнению с тем, что вам теперь предстоит сделать. Вы братья, внуки Савароне Фонтини-Кристи, и вы должны сделать то, чего не смог сделать его сын. Привилегия не подлежит обжалованию. Не пытайтесь уклониться. Он замолчал. Больше сказать было нечего. Каждое слово давалось ему с трудом. - Ты никогда нам ничего не говорил... - В глазах Адриана снова стоял вопрос, а вместе с тем благоговение и печаль. - Боже, какая же это была тяжкая для тебя ноша! - У меня был выбор, - ответил Виктор едва слышно. - Либо предпринять поиски, либо самоустраниться. Это был несложный выбор. - Тебе бы следовало убрать всех соперников, - спокойно сказал майор. Они стояли на подъездной аллее к родительскому дому. Эндрю, скрестив руки на груди, привалился к капоту взятого напрокат "линкольна-континенталя". Солнце весело поблескивало на медных пуговицах и значках его кителя. - Он умирает, - проговорил Эндрю. - Знаю, - ответил Адриан. - И он это тоже знает. - А мы опять вместе. - Опять, - согласился юрист. - Мне легче выполнить его просьбу, чем тебе. - Эндрю посмотрел на зашторенные окна спальни на втором этаже. - Что ты хочешь этим сказать? - Я практик. Ты нет. Лучше нам действовать вместе чем по отдельности. - Удивительно, ты признаешь, что от меня может быть прок. Это не ущемляет твоего самолюбия? - В полевых условиях личных отношений не существует. В данном случае главное - цель операции, - будничным тоном сказал Эндрю. - Мы сможем действовать быстрее, если разделим задачи. Его воспоминания неточны, он все время сбивается с мысли. Он плохо помнит те места. А у меня есть некоторый опыт в ориентировании на местности. - Эндрю выпрямился и отошел от автомобиля. - Думаю, нам надо вернуться назад. На семь лет. До Сан-Франциско. Ты способен на это? Адриан посмотрел на брата: - На этот вопрос можешь ответить только ты. И прошу тебя, не лги, ты никогда не умел врать. Мне, во всяком случае. - А ты - мне. Они взглянули друг другу в глаза. Ни один не отвел взгляда. - Вечером в среду был убит человек, - сказал Адриан. - В Вашингтоне. - Я же был в Сайгоне. Ты знаешь. Кто этот человек? - Чернокожий юрист из министерства юстиции. Его фамилия... - Невинс, - закончил Эндрю, прервав брата. - Боже мой! Ты знал! - О нем - да. О том, что он убит, - нет. Почему я должен об этом знать? - "Корпус наблюдения"! У него же был рапорт на "Корпус наблюдения"! Рапорт находился в его атташе-кейсе. Кейс выкрали из машины. - Ты что, совсем спятил? - Майор говорил спокойно. - Ты можешь нас не любить. Ты можешь думать о нас все что угодно, но мы же не дураки! Убить человека, имеющего к нам хотя бы отдаленное отношение, - значит навлечь на себя сотни ищеек из Генеральной инспекции! Есть варианты и получше. Убийство - это, конечно, хороший способ. Но зачем же использовать его во вред себе? Адриан все еще смотрел на брата, ища его взгляд. Наконец он заговорил - тихо, почти шепотом: - Более отвратительного заявления мне еще не приходилось слышать! - Что именно? - Что убийство - это хороший способ. Ты ведь так выразился? - Конечно. Это же правда. Я ответил на твой вопрос? - Да, - тихо проговорил Адриан. - Мы вернемся... к временам до Сан-Франциско. Но очень ненадолго. Запомни. Пока все это не закончится. - Отлично... Тебе надо привести в порядок свои дела, прежде чем мы отправимся в путь. И мне тоже. Скажем, недели тебе хватит? - Да. Неделя, считая с завтрашнего дня. - Я собираюсь лететь шестичасовым рейсом в Вашингтон. Отправимся вместе? - Нет. У меня встреча в городе. Я возьму какую-нибудь машину здесь. - Знаешь, это даже смешно, - сказал Эндрю, качая головой, словно то, что он собирался сказать, было совсем не смешно. - Я ведь даже не знаю твоего телефона. И адреса твоей гостиницы. - "Дистрикт-Тауэрс". На Небраска-авеню. - Так, "Дистрикт-Тауэрс". Хорошо. Значит, через неделю, начиная с завтрашнего дня. Я закажу нам билеты. Прямой рейс до Милана. У тебя паспорт не просрочен? - Думаю, нет. Он в гостинице. Я проверю. - Хорошо. Я позвоню. Встретимся через неделю. - Эндрю потянулся к дверце. - Кстати, а что с повесткой? - Ты же знаешь. Она не выписана. Майор усмехнулся и сел в машину. - Все равно ничего бы не вышло. Они сидели за столиком уличного кафе "Сент-Мориц" на Южной Сентрал-парк-стрит. Они обожали людные места. У них была такая игра: выбирать пешеходов в толпе и придумывать им биографии. Сейчас они были заняты другим. Адриан решил, что просьба отца никому ничего не рассказывать о поезде из Салоник не касается Барбары. Его решение основывалось на убеждении, что, окажись Барбара на его месте, она бы ему все рассказала. Не мог же он уехать из страны на месяц или два, ничего ей не объяснив? Она заслуживает лучшего отношения. - Вот и все, что мы имеем. Религиозные документы полуторатысячелетйей давности, арамейский свиток, из-за которого британское правительство едва не потеряло голову в самый разгар европейской войны, и исповедь, написанная на пергаменте два тысячелетия назад, причем одному Богу ведомо, что там изложено. Из-за этого ларца пролилось столько крови, что и подумать страшно. Если отец говорит правду, то и эти документы, и этот свиток, и в особенности эта исповедь на пергаменте способны изменить всю историю человечества! Барбара откинулась на спинку стула, ее карие глаза были устремлены на него. Помолчав, она сказала: - Все это кажется маловероятным. Ежедневно находятся новые и новые документы. Но история не меняется. - Ты когда-нибудь слышала 6 догмате филиокве? - Конечно! Его добавили в никейский "Символ веры". Это послужило поводом раскола церкви на западную и восточную. Споры продолжались сотни лет, пока не привели к схизме Фотия в... девятом веке. Так, кажется. Затем последовал раскол 1054 года. На сей раз предметом споров стала непогрешимость папы... - Да откуда ты все знаешь? Барбара засмеялась: - Это же моя область. Ты забыл? Во всяком случае, поведенческие аспекты. - Но ты же сказала: девятый век. А мой отец говорил, пятнадцать веков назад... - Раннехристианская история очень запутана. С первого по седьмой век состоялось так много вселенских соборов, так много решений то принималось, то отменялось, столько было споров относительно того или иного догмата, что теперь почти невозможно разложить все это по полочкам. Эти рукописи имеют отношение к филиокве? В них что, содержится опровержение догмата? Адриан замер со стаканом в руке. - Да. Так сказал отец. Он использовал именно эти слова. Опровержение филиокве. - Их не существует. - Что? - Они были уничтожены - торжественно преданы огню, по-моему, a Стамбуле в мечети Святой Софии в самом начале Второй мировой войны. Есть документы, есть, если не ошибаюсь, очевидцы. Даже обуглившиеся останки, подлинность которых подтверждена спектрохимическим анализом. Адриан смотрел на нее. Это какая-то чудовищная ошибка. Слишком просто! Подозрительно просто. - Откуда ты это знаешь? - Откуда? Ты хочешь знать, где именно я все это прочитала? -Да. Барбара склонилась к нему, задумчиво вертя бокал и хмурясь. - Это не совсем по моему профилю, но я, конечно, найду. Дело было несколько лет назад. Я очень хорошо помню, что это заявление произвело сенсацию. - Сделай мне одолжение, - сказал он торопливо. - Когда вернешься, постарайся найти все, что можно. Это же просто ерунда какая-то! Мой отец бы знал. - Почему? Это сугубо научная проблема. - Все равно это какая-то ерунда... - Кстати, вернемся в Бостон, - перебила она его. - Моя секретарша сообщила, что мне дважды звонил какой-то человек. Он разыскивает тебя. Некто Дакакос. - Дакакос? - Да. Теодор Дакакос. Он сказал, что дело неотложное. -. И что ты сказала секретарше? - Что передам тебе. Я записала его номер. Но мне не хотелось тебе говорить. Зачем тебе эти истерические звонки из Вашингтона. У тебя и так голова забита другими делами. - Он не из Вашингтона. - Но звонил именно оттуда. Адриан взглянул на ящики с миниатюрными кустарниками, огораживающие уличное кафе. Он увидел то, что искал: телефонную будку. - Я сейчас. Он вошел в будку и позвонил в отель "Дистрикт-Тауэрс" в Вашингтоне. - Пожалуйста, портье. - Да, мистер Фонтин. Вам неоднократно звонил мистер Дакакос. В вестибюле вас сейчас дожидается помощник мистера Дакакоса. Адриан стал соображать. Ему на память пришли слова отца. Он спросил отца, можно ли доверять Дакакосу. "В том, что касается поезда из Салоник, я никому не доверяю". - Послушайте! Скажите этому человеку, что я только что вам звонил. И что меня не будет в Вашингтоне несколько дней. Я не хочу видеть этого Дакакоса. - Разумеется, мистер Фонтин. Адриан повесил трубку. Его паспорт в Вашингтоне. Он войдет через гараж. Но не сегодня. Слишком рано. Он подождет до завтра. А сегодня переночует в Нью-Йорке... Отец. Надо сообщить отцу об этом Дакакосе. Он позвонил родителям в Норт-Шор. У Джейн дрожал голос. - У него сейчас врач. Слава Богу, он согласился принять болеутоляющее. Долго он не протянет. У него такие спазмы... - Я позвоню вечером. Адриан вышел из телефонной будки и вернулся к столику. - Что-нибудь случилось? - встревоженно спросила Барбара. - Свяжись со своей секретаршей в Бостоне. Пусть они сами позвонят Дакакосу и скажут, что мы с тобой разминулись. Что я улетел, ну, скажем, в Чикаго. По делам. И оставил тебе в отеле записку. - Ты и в самом деле не хочешь с ним встречаться? - Мне надо его избегать. Его надо убрать с дороги. Он, наверное, пытается связаться и с братом. Тропинка в Рок-Крик-парке. Место назначил Мартин Грин. По телефону он говорил странно, как-то вызывающе. Словно ему уже на все было наплевать. Но что бы там ни терзало Грина, все пройдет, как только Эндрю расскажет ему о том, что произошло. Боже, еще как пройдет! В один миг "Корпус наблюдения" сделал гигантский шаг вперед! О таком они и мечтать не могли. Если все, что рассказал отец об этом ларце - о тех усилиях, какие предпринимались могущественными людьми и правительствами всего мира, чтобы завладеть им, - если в этом была хотя бы доля истины, то "Корпус наблюдения" проскочил в дамки! Теперь они неуязвимы. Отец сказал, что подготовит список. Ха, отцу не стоит утруждать себя: список уже готов. Семерка из "Корпуса наблюдения" получит доступ к ларцу, получит власть над ларцом. А он, Эндрю Фонтин, получит власть над "Корпусом наблюдения"! Черт побери, от этого с ума можно сойти! Но факты не лгут, отец не лжет. Тот, в чьи руки попадут эти документы, этот пергамент, написанный в римской тюрьме, получит возможность предъявить миру немыслимые требования. Белое пятно в историй, фрагмент, утаенный от человечества из неодолимого страха. Эти откровения окажутся невыносимыми для людей. Что же, страх - великая сила. Как и смерть. Даже больше. "Запомните: содержимое этого ларца представляет смертельную опасность для всего цивилизованного мира..." Шаги, предпринятые влиятельными людьми - в мирное и в военное время, - лишь подтверждают предположение отца. И вот теперь другие влиятельные люди под водительством одного весьма отважного человека найдут ларец и смогут определить судьбу человечества последней четверти двадцатого века. Надо теперь думать такими категориями, большими историческими периодами - в масштабах, недоступных разумению простых смертных. Его талант, его опыт, его подготовка. Все теперь имеет значение. Все неразрывно взаимосвязано. Он готов взвалить на себя неподъемное бремя ответственности. Он избран для этого, и ему предстоит это доказать, когда он обнаружит ларец в глубине итальянских Альп. А Адриана необходимо нейтрализовать. Это просто: его брат слабак, он нерешителен, он ему не соперник. Надо просто ему помешать. Он проникнет к нему в гостиничный номер - и все. Эндрю двинулся по тропинке Рок-Крик-парка. Вдали виднелось несколько пешеходов. Этот парк в вечернее время не место для прогулок. Где же Грин? Его квартира ближе к парку, чем аэропорт. А Грин попросил его поторопиться. Эндрю взял левее и вышел на лужайку. Закурил. Не следует стоять в свете фонаря. Он увидит Грина на тропинке. - Фонтин! Майор, вздрогнув, обернулся. В двадцати ярдах от него за деревом стоял Мартин Грин. В штатском. В левой руке он держал атташе-кейс. - Мартин? Какого черта... - Иди сюда, - приказал капитан сурово. Эндрю поспешно подошел к дереву. - Что такое? - Все пропало, Фонтин. Все полетело к черту. Я тебе обзвонился. Со вчерашнего утра! - Я был в Нью-Йорке. Что случилось? - Пятеро наших офицеров сидят в карцере в Сайгоне. Догадайся - кто? - Что? Но ведь повестка не выписана! - Никому эта повестка и не понадобилась. Генеральная инспекция нагрянула как снег на голову. Они обложили нас со всех сторон. По моим подсчетам, через двенадцать часов они, меня вычислят. А ты уже под колпаком. - Погоди! Постой! Но это же черт знает что! Они же пока не предъявили нам обвинения! - И я единственный, кому это на руку. Ты же не упоминал моего имени там, в Сайгоне? - Конечно нет. Я лишь сказал, что у нас есть свой человек. - А им больше ничего и не надо. Они меня вычислят! - Но как? - Масса способов. Возьмут регистрационные журналы и сверят отметки о моих приходах-уходах с твоими отметками - это первое, что приходит на ум. Что-то там произошло. Кто-то нас провалил. - Взгляд Грина блуждал. Эндрю дышал ровно, спокойно глядя на капитана. - Нет, не там, - сказал он мягко. - Здесь. Вечером в среду. Грин вскинул голову. - А что вечером в среду? - Этот черномазый адвокат Невинс. Ты, идиот несчастный, подстроил его убийство. Мой брат обвинил меня! Обвинил нас! Он поверил мне, потому что я сам так думал. Это было слишком глупо! - Майор говорил яростным шепотом. Только так он удержался, чтобы не наброситься на собеседника. Грин ответил тихо и надменно: - Вывод правильный, но исходные посылки неверны. Что я подстроил - да, так я заполучил чемоданчик этого гада, где лежала "телега" на нас. Но цепочка была столь длинной, что исполнители даже и не подозревают о моем существовании. И чтобы тебе уж все было известно, сегодня их поймали в Западной Вирджинии. Они просто отмывали деньги, принадлежащие некой компании, которая давно уже в розыске, - их ищут за мошенничество. Мы тут ни при чем... Нет, Фонтин, дело не во мне. Что бы там ни было, мы погорели во Вьетнаме. И, я полагаю, провалил все ты. Эндрю замотал головой: - Это невозможно. Я все сделал... - Перестань. Не будем терять время. Мне это уже безразлично, потому что я выхожу из игры. В камере хранения аэропорта Даллеса стоит мой чемодан, а в кармане у меня билет до Тель-Авива - в один конец. Но я окажу тебе последнюю услугу. Когда все провалилось, я позвонил приятелям в Генеральную инспекцию - они мне кое-чем обязаны. Так вот, этот рапорт Барстоу, из-за которого мы в штаны наложили, не самое главное. - Что ты хочешь сказать? - Помнишь запрос о тебе из конгресса? Грек, о котором ты слыхом не слыхивал... - Дакакос? - Верно. Теодор Дакакос. В Генинспекции это называется "проба Дакакоса". Это он. Никто не знает, каким образом, но именно этот грек получал все данные о деятельности "Корпуса наблюдения". И он переправлял каждую бумажку в Генинспекцию. Теодор Дакакос, подумал Эндрю. Теодор Дакакос, сын грека-машиниста, убитого тридцать лет назад на миланской сортировочной станции монахом, который приходился ему братом. Сколько отважных людей предпринимало попытку завладеть ларцом из Константины! Майор вдруг совершенно успокоился. - Спасибо за информацию, - сказал он. Грин помахал в воздухе атташе-кейсом. - Кстати, я съездил в Балтимор. - Балтиморские сведения - одни из самых ценных, - сказал Фонтин. - Там, куда я направляюсь, может понадобиться наше "железо". Эти бумажки помогут мне переправить кое-что из Вьетнама в долину Негев. - Вполне вероятно. Грин поколебался, прежде чем спросить: - Не хочешь со мной? Мы тебя можем спрятать. Это лучший для тебя выход. - У меня есть выход еще лучше. - Перестань себя обманывать, Фонтин! Воспользуйся своими знаменитыми деньжатами и сваливай отсюда побыстрее. Купи себе убежище. Твое дело кончено. - Ошибаешься. Только начинается. Глава 25 Июньская гроза еще больше замедлила движение транспорта на улицах Вашингтона. Это был один из тех потопов без единого просвета, когда пешеходы передвигаются бросками: подъезд - навес - подъезд. А автомобильные "дворники" не справляются с пеленой воды, застилающей лобовое стекло. Адриан сидел на заднем сиденье такси и размышлял о троих людях. Барбара. Дакакос. Брат. Барбара в Бостоне, возможно, сидит сейчас в библиотечном архиве и ищет интересующие его сведения - сведения чрезвычайной важности об уничтожении свитков, опровергающих догмат филиокве. Если эти документы находились в старинном ларце и существует несомненное доказательство их уничтожения - значит ли это, что ларец был обнаружен? Если А равняется Б, а Б равняется В, значит, А равняется В. Или равнялось. Теодор Дакакос, неутомимый Аннаксас, наверное, прочесывает все чикагские отели и адвокатские конторы в поисках Адриана Фонтина. А что ему остается делать? Служебная командировка в Чикаго - тут нет ничего невероятного. Адриану только того и надо: отвлечь грека. Сейчас он поднимется к себе в номер, возьмет паспорт и позвонит Эндрю. И они вылетят из Вашингтона, обведя Дакакоса вокруг пальца. Этот Дакакос, по всей видимости, пытается помешать им. А это означает, что он знает о плане отца. Догадаться было несложно. Старик вернулся из Италии, жить ему уже осталось недолго. И он вызвал обоих сыновей. Адриан беспокоился. Где брат? Он звонил Эндрю домой весь вечер. Адриану не нравилось - и сама мысль была ему неприятна, - что брат лучше него подготовлен к поединку с Дакакосом. Удар - контрудар... Из этих тактических хитростей состоит вся его жизнь. Это тебе не тезис-антитезис... - Въезд в гараж, - объявил таксист. - Прибыли. Адриан бросился сквозь дождь к гаражу отеля "Дистрикт-Тауэрс". Он не сразу нашел дорогу к лифтам. Затем нащупал в кармане ключ от номера: он никогда не сдавал его портье. - Здравствуйте, мистер Фонтин. Как дела? Сторож гаража. Адриан смутно помнил его. Противный двадцатилетний попрошайка с глазами хорька. - Привет, - ответил Адриан, нажимая кнопку вызова. - Еще раз спасибо! Очень вам благодарен. Это было очень любезно с вашей стороны. - Да ладно, - отозвался Адриан, думая, когда же придет лифт. - Знаете, - сторож подмигнул ему, - а вы сегодня выглядите куда лучше, чем вчера. А то прямо на вас лица не было! - Что? Сторож улыбнулся. Нет, это была не улыбка, а какая-то кривая усмешечка. - Я один уже примерил. Как вы и посоветовали. Здорово! - Что? Вы меня видели вчера? - Вот дела! Вы что, сами не помните? Здорово вы, видать, набрались... Эндрю! Эндрю такие штучки удавались без труда! Надо чуть сгорбиться, надеть широкополую шляпу, чуть протяжно произносить слова. Сколько раз он его так изображал... - Скажите-ка мне, а то что-то не могу припомнить. В котором часу это было? - Ну и ну! Да вы, видать, совсем были не в себе. Около восьми, неужели не помните? Вы же мне дали... - Сторож замолчал: попрошайка, таящийся в его душе, приказал ему держать язык за зубами. Двери лифта открылись. Адриан вошел внутрь. Значит, Эндрю приходил сюда, пока он пытался дозвониться ему в Вирджинию. Может, Энди что-то узнал о Дакакосе? Может, Дакакос уже уехал? Может, ждет наверху? И эта мысль его сначала опечалила, но потом он с. некоторым облегчением подумал о предстоящей встрече с братом. Эндрю знает, что делать. Адриан дошел по коридору до двери своего номера, отпер замок, вошел. И тотчас услышал за спиной шаги. Он резко обернулся и увидел армейского офицера в дверях спальни. Это был не Эндрю - какой-то полковник. - Вы кто такой? Офицер ответил не сразу. Он стоял и зло смотрел на него. Затем заговорил с южным акцентом: - Да, вы точно на него похожи. Надеть на вас мундир, расправить плечи - и вылитый Эндрю. А теперь скажите-ка мне, где он? - Как вы сюда попали? Кто вас впустил? - Не отвечайте вопросом на вопрос. Я первый спросил! - Прежде всего, хочу вам заявить, что вы нарушаете закон о неприкосновенности жилища. - Адриан быстро подошел к телефону. - Если у вас нет ордера, вы немедленно отправитесь в полицейский участок. Полковник расстегнул верхнюю пуговицу кителя и достал пистолет. Он щелкнул предохранителем и навел оружие на Адриана. Адриан держал телефонный аппарат в левой руке, правая зависла над диском. Пораженный, он застыл. Выражение лица офицера не изменилось. - Сначала выслушайте меня, - тихо сказал полковник. - Я бы мог вас покалечить только за то, что вы на него похожи. Понятно? Я цивилизованный человек, такой же, как вы, юрист. Но там, где речь идет о "Корпусе наблюдения" майора Фонтина, о законах нужно забыть. Я доберусь до этой сволочи любой ценой. Вы меня поняли? Адриан медленно поставил телефон на столик. - Да вы маньяк! - Куда менее опасный, чем он. Так вы мне скажете, где брат? - Я не знаю. - Не верю! - Погодите! - Все произошло так неожиданно, что Адриан поначалу пропустил сказанное полковником мимо ушей. Теперь он осмыслил его слова. - Что вам известно о "Корпусе наблюдения"? - Куда больше, чем вы, ублюдки чокнутые, думаете! Надеялись отвертеться? - Вы заблуждаетесь! И вам это стало бы ясно, узнай вы, кто я такой. Против "Корпуса наблюдения" мы с вами воюем на одной стороне! Скажите, ради Бога, что у вас есть на него? - На нем два убийства, - ответил полковник. - Он убил капитана Барстоу и военного юриста Таркингтона. В обоих случаях были инсценированы убийства на битовой почве - по пьянке, из-за шлюхи. Но это были не бытовые убийства. С Таркингтоном вышла осечка. Парень-то вообще не пил. - Господи! - Кроме того, у Таркингтона из его сайгонского кабинета были выкрадены важные досье. Тут они действовали безошибочно. Но они не знали, что у нас имеются копии всех документов. - У кого это "у нас"? - Управление Генерального инспектора вооруженных сил. - Полковник по-прежнему держал его под прицелом, говорил он, характерно растягивая слова. - Ну а теперь, когда я объяснил, зачем он мне нужен, скажите, где его искать. Моя фамилия тоже Таркингтон. Я пью и очень не люблю, знаете ли, миндальничать. Я должен знать, где этот подонок, который убил моего брата. У Адриана перехватило дыхание. - Мне очень жаль... - Теперь вам ясно, почему я вытащил эту пушку и почему я собираюсь пустить ее в ход. Куда он сбежал? Каким образом? Адриан не сразу осознал смысл вопроса. - Куда? Каким образом? Я и не знал, что он уехал. Вы уверены? - Уверен. Он знает, что мы охотимся за ним. И нам известно, что его предупредили. Некий капитан Грин, сотрудник Пентагона. Из управления военных поставок. Он, разумеется, тоже скрылся. Возможно, он уже в другом полушарии. "...в другом полушарии..." Только теперь Адриан начал понимать, что происходит. "В другом полушарии". В Италии. В Кампо-ди-Фьори. Картина на стене и воспоминания о событиях полувековой давности... Константинский ларец. - Вы проверяли аэропорты? - У него обычный военный паспорт. А все военные... - О Боже! - Адриан бросился в спальню. - Ни с места! - Полковник схватил его за плечо. - Пустите! - Фонтин сбросил руку полковника и подбежал к письменному столу. Выдвинул верхний правый ящик. Появившаяся из-за спины рука полковника с силой задвинула ящик. Адриану прищемило запястье. - Если вы вытащите что-то, что мне не понравится, вы покойник! - И полковник отпустил руку. Фонтин чувствовал острую боль и видел, как запястье на глазах начинает опухать. Но сейчас было не до того. Он открыл кожаную папку. Его паспорт исчез. Исчезли и международные водительские права, и чековая книжка женевского банка с зашифрованным кодовым номером его счета. Адриан развернулся и молча прошел через спальню. Он бросил папку на кровать и остановился у окна. Дождевые потоки струились по стеклу. Брат обманул его. Эндрю отправился на поиски ларца, бросив его здесь. Он не нуждался в его помощи, никогда не нуждался. Константинский ларец - последнее оружие Эндрю. А в его руках это смертельное оружие. Ирония ситуации, подумал Адриан, в том, что этот полковник с пистолетом - единственный, кто реально способен ему помочь. Он может преодолеть любые бюрократические препоны и помочь ему добраться до Европы. Но ни в коем случае нельзя даже словом обмолвиться о поезде из Салоник. "Еще остались те, кто готов пожертвовать чем угодно, лишь бы раздобыть информацию об этом" - слова отца. Не поворачиваясь, он обратился к полковнику: - Вот доказательство, полковник. - Понимаю. Адриан обернулся и посмотрел на офицера. - Скажите мне, как один брат другому брату, как вы вышли на "Корпус наблюдения"? Полковник убрал пистолет. - Через человека по имени Дакакос. - Дакакос? - Да, грек. Вы его знаете? - Нет. - Сначала сведения поступали весьма скудные. Информация ложилась прямо ко мне на стол. Когда Барстоу раскололся и дал показания в Сайгоне, Дакакос снова возник на горизонте. Он намекнул моему брату, чтобы тот взял Барстоу в оборот. Мы накрыли "Корпус наблюдения" и здесь, в Вашингтоне, и там, в Сайгоне. - "Мы" - это вы двое, братья, которые могли обмениваться информацией, минуя бюрократические процедуры, просто подняв телефонную трубку? - перебил его Адриан. - Именно так! Не знаю почему, но этот Дакакос тоже охотился за "Корпусом наблюдения". - Несомненно! - подхватил Адриан, восхищаясь тем, как чисто работал Дакакос. - А вчера все раскрылось. Дакакос сидел у Фонтина на хвосте во время его путешествия в Фантхьет. На склад. Мы теперь располагаем всеми материалами "Корпуса наблюдения". У нас есть доказательства... Зазвонил телефон. Адриан не сразу услышал звонок - настолько был поглощен рассказом полковника. Раздался еще один звонок. - Вы позволите? - спросил Адриан. - Да уж. - Глаза Таркингтона снова стали холодными. - Я буду стоять рядом. Это звонила Барбара из Бостона. - Я сижу в архиве, - сказала она. - Я нашла информацию о сожжении церковных документов в сорок первом году. О том самом сожжении рукописей, опровергающих догмат филиокве... - Погоди. - Адриан взглянул на офицера. Сможет ли он сказать это так, чтобы слова звучали естественно? - Вы можете снять трубку в соседней комнате, если хотите. Это по поводу одной нужной мне справки. Хитрость сработала. Таркингтон пожал плечами и отошел к окну. - Я тебя слушаю, - сказал Адриан в трубку. Барбара говорила как эксперт, с полным знанием дела, излагая факты, интонацией выделяя важнейшие. - 9 января 1941 года в мечети Святой Софии в Стамбуле состоялось собрание старцев. В одиннадцать часов вечера. Это была церемония избавления. По словам очевидцев, священные предметы вверялись на вечное хранение Небесам... М-да... Небрежная работа. Тут бы по-настоящему должны быть цитаты и дословный перевод. Ну, да ладно... Здесь приводятся данные, подтверждающие акт сожжения, и список лабораторий в Стамбуле и Афинах, в которых исследовались фрагменты золы. Анализ подтвердил возраст и химический состав рукописей. Вот так-то, мой дорогой Фома неверующий. - А что свидетельства очевидцев? - Ну, может быть, я слишком придираюсь. А может, и не слишком. В таком докладе должны быть точно указаны все реквизиты, регистрационные номера. Но, впрочем, это уже технические детали. Самое главно