книгу, повернулся набок, чтобы лампа светила на страницы, и читал, пока глаза не заболели, веки не отяжелели, томик не выпал из рук, и Ричард уснул, так и не выключив свет. Проснулся он сидя; подавшись вперед, закрыл глаза руками, застонал - он сразу понял, в чем дело. На краю кровати примостилась Сара в ночной рубашке, обнимала его за шею. Он молчал, приходил в себя. На ее лице горем застыло сочувствие. - Я услышала, как вы кричите, - сказала она. - Новый кошмар? С досадой из-за того, что она застала его в минуту слабости, он воскликнул: - Нет, все тот же! - О, Ричард, может быть, выпьете что-нибудь? - Да оставьте же меня, ради Бога! - Ни за что! - вдруг твердо и властно сказала Сара. - Услышав ваши крики впервые, я пришла сюда. Потом несколько раз не приходила. Но сегодня не могла заставить себя остаться в постели. Что это за сон? Может быть, он отвяжется, если вы перескажете его мне. Я помолюсь, чтобы он пропал. Я готова на все, лишь бы помочь вам... лишь бы утешить вас. Чувствуя тепло ее руки на плече, видя ее перекошенное от горя лицо, он устало покачал головой: "Вы ничего не сможете сделать". - Неправда! Не может быть. Я же вам не чужая. Разве вы забыли, как я точно так же кричала во сне и вы пришли ко мне? Сейчас же расскажите мне сон! Он помолчал, собрался с силами. Почему бы и нет? Ведь он еще никому об этом не рассказывал. Может быть, именно ей и нужно во всем признаться. Может быть, именно этим она способна отблагодарить его за спасение... Боже, что за извращенные рассуждения! Ведь ему не поможет никто и ничто. Но не успел он додумать эту мысль до конца, как услышал собственные горькие слова, которые говорил, не щадя чувств Сары: "Что ж, извольте. С тех пор, как все это случилось, я не исповедовался ни разу. Говорят, Бог вездесущ. Не верьте этому!" - Однако однажды ночью на помощь мне вас ниспослал Он. - Да, да. Но в другие ночи Он часто закрывал на мир глаза. Очень часто. Сейчас я расскажу об одной из них... Твердым, бесстрастным голосом он поведал Саре о той ночи в Кении, когда восемнадцатилетним парнем приехал из кино домой и обнаружил, что родителей растерзали туземцы... бросили их голые тела на полу, мать изнасиловали, отца оскопили. Сара слушала его молча, не снимая руки с плеча. -... бывает, они приснятся и я с криком просыпаюсь весь в поту. Иногда я просто просыпаюсь с криком, а сна не помню. Но понимаю - это был именно он. Думаете, здесь можно ставить точку? Увы, нет. С тех самых пор у меня ничего не получается, хотя я даже иногда напиваюсь, чтоб забыться... Стоит мне приблизиться к женщине... и ничего... я вновь оказываюсь там, вижу их, вижу мать. - Он повернулся к Саре, вдруг улыбнулся, провел костяшками пальцев по ее гладкой щеке, приласкал. - Вот так, Сара. И когда снова услышите мои крики, помните - этого не исправить. А теперь возвращайтесь к себе. Сара поднялась и сказала: "Я рада, что вы раскрыли душу. Здорово, что мне первой. И хотя я великая грешница, я помолюсь господу и Он поймет". - Не стоит труда. Он, наверное, спит. - Такими словами вы меня не обидите, - улыбнулась Сара. - И уж точно не обидите Его. А сейчас - спать. На другое утро Кэслейк отбыл из Лиссабона, прихватив в конторе фотоаппарат. Добрался до гостиницы, зарегистрировался, а после, уже под вечер, проехался по окрестностям, освоился с ними. На обратном пути остановил машину чуть севернее виллы Лобита, осмотрел поместье в бинокль. Перед ужином ему позвонил Гейнз, передал, что гостиницей "Глобо" владеют Мелина и Карло Спуджи, бывшие служанка и шофер леди Джин Брантон. Узнать это, объяснил Гейнз, оказалось несложно. Имя Карло Спуджи, владельца, значилось на табличке у входа в гостиницу. Из краткой беседы с продавщицей лотерейных билетов в киоске на площади - Гейнз притворился, будто подыскивает хороший отель - выяснилось, что Карло всегда покупал билеты у нее и любил посудачить о старых деньках, когда водил "Роллс-Ройс" леди Джин Брантон. После разговора с Гейнзом Кэслейк спросил себя, знает ли лорд Беллмастер, кто владеет гостиницей "Глобо". И решил - наверно, нет, иначе бы он обязательно сказал об этом. После ужина и кофе Кэслейк позвонил на виллу. Ответила Сара. Представившись, Кэслейк объяснил, будто он только что из Лиссабона, а из аэропорта дозвониться не смог - не работала линия. Они договорились, что он приедет завтра, в половине одиннадцатого. Кэслейк звонил прямо из номера, его никто не видел, поэтому, услышав в голосе Сары нетерпение, позволил себе улыбнуться. Закончив разговор, он принял душ, лег в постель и взялся за "Возвращение на родину" Томаса Гарди, - этот роман в мягкой обложке он купил в аэропорту, - но уснул, не прочитав и первой главы. На другое утро он выехал рано, вел машину не спеша, чтобы прибыть вовремя. Теперь Кэслейк играл роль младшего совладельца нотариальной конторы "Гедди, Парсонз и Рэнк". Несмотря на теплый день, он надел строгий темно-синий костюм и котелок. Дверь открыла домоправительница Фабрина - провела Кэслейка в небольшой кабинет рядом с прихожей, обстановку которого он уже знал по описанию Гейнза. Без любопытства ждал Кэслейк знакомства с Сарой Брантон, бывшей монахиней, возможно, ставшей поперек карьеры лорда Беллмастера. Интуиция подсказывала: хотя Сара Беллмастеру и дочь, сделку с Брантоном он заключил не из бескорыстной отцовской заботы. Три тысячи в год - сумма вполне приличная, но все равно его светлость явно преследовал какой-то интерес... Не зная, видимо, есть у дочери что-нибудь против него или нет, он решил на всякий случай задобрить ее. Когда такой человек, как Беллмастер, задумывает пробиться очень высоко, он обязательно перестраховывается. Призрак леди Джин все еще витает над ним. Опасен ли он - не известно, но Беллмастер не успокоится, пока не загонит его обратно в могилу. В кабинет вошла Сара Брантон - покой и свежесть молодости играли на ее лице. На ней было простое белое платье и босоножки. "Красивая девочка, - подумал Кэслейк. - Не жеманится, но и не тушуется, хотя есть в ней что-то... нет, не от бывшей монахини, а от кого же тогда? Наверно, от учительницы в женской школе, которая начинает мечтать о замужестве гораздо раньше, чем о должности директора". Он представился слегка напыщенно, как и полагалось по роли, отказался от предложенного кофе. - Я доставляю вам столько хлопот, мистер Кэслейк, - заметила Сара. - Отнюдь, мисс Брантон, - с улыбкой возразил он. - Сочетаю приятное с полезным. Мне это нравилось всегда, а теперь - особенно. Подошел мой отпуск, вот мистер Гедди и предложил заехать к вам. - Вы в Португалии впервые? - Да. И уверен - она придется мне по душе. А сейчас, если позволите, перейдем к делу, и оно, смею утверждать, вас очень обрадует. Вы, конечно, понимаете, что мне известно все... о вашем прошлом, скажем так. - Конечно. Признаюсь, меня удивило, что отец вздумал обо мне позаботиться. Сказать по правде, мы с ним не ладили никогда. Раскрыв папку, Кэслейк наградил Сару достаточно сдержанной, по его мнению, улыбкой и снисходительно кивнул: "Ваш отец уже не молод. А с годами люди, мисс Брантон, меняются. Давайте считать, что мой приезд вызван переменами в его душе... желанием наверстать упущенное. Впрочем, нести хорошие вести я рад всегда, чем бы они ни вызывались. А теперь, - он перешел на деловой тон, - позвольте кое-что объяснить". Кэслейк выложил на маленький столик свои бумаги - документы о переводе виллы на имя Сары, договор о ежегодной ренте, бланк заявления, который Сара должна была заполнить, чтобы получить паспорт, и сказал: "Может быть, вы сфотографируетесь до моего отъезда? Тогда я сам оформлю и вышлю вам паспорт". Сара сидела, покорно и внимательно слушала. И теперь казалась скорее школьницей, чем учительницей. Она нравилась Кэслейку помимо воли - симпатия к людям, с которыми ему приходится сталкиваться по долгу службы, неизбежно таит опасность. Но иногда ничего нельзя было с собой поделать. Какие-нибудь мужчина или женщина вдруг задевали за живое, и оставалось только надеяться, что с ними ничего страшного не случится. Впрочем, все это, в конце концов, неважно - сантименты выполоть из памяти так же легко, как сорняки с грядки. Узнав о величине ренты, Сара обрадованно сказала: "Как щедро с его стороны. Но я обойдусь и меньшей суммой, если эта его стесняет. Мне всегда представлялось, что дела у него идут не слишком хорошо". - Ваши опасения напрасны, мисс Брантон. Ваш отец такое может позволить себе вполне. - Он улыбнулся, чувствуя, что становится напыщенным, как Гедди. - Родители любят притворяться бедняками. Так они защищаются от расточительства детей. Поверьте, вашего отца эти деньги ничуть не затруднят. - Надо написать ему. - Обязательно. - Кэслейк нашел в бумагах листок с напечатанным на машинке текстом и продолжил: - Есть маленький вопрос, касающийся вашей тети, миссис Ринджел Фейнз. Она прислала нам телеграмму с перечнем вещей, дорогих ей как память. Их она хотела бы оставить себе. Боюсь, мне, словно оценщику, придется пройти с вами по дому и убедиться, что они на месте. А копию списка оставить у вас. Миссис Ринджел Фейнз и впрямь прислала Гедди этот список телеграфом из США, и Куинт, прочитав его после возвращения из Челтнема, склонил голову набок, улыбнулся и произнес: "Нам повезло. Теперь вы узнаете, где ключ от сейфа". Перечень был короткий. Сара и Кэслейк отправились по дому вместе, начали с первого этажа. Прежде чем подняться на второй, Кэслейк заглянул в список и сказал: "Здесь еще вот что: "Две связки писем от моего покойного мужа. Они в спальне - или в сейфе, или в нижнем ящике комода". Может быть, мисс Брантон, ключ от сейфа здесь, внизу, и вы прихватите его?" - Нет, мистер Кэслейк, ключ в спальне в комоде - он с ярлычком. А сейф за книжным шкафом. Там мать хранила драгоценности. - Понятно. Итак, идем наверх? Они вошли в спальню. Писем в нижнем ящике комода не оказалось. Сара вынула ключ и показала, как отвести шкаф от стены. Письма лежали в сейфе. Больше там ничего не было. Перед уходом Сара вернула ключ в комод. На верхнем этаже находилось всего три предмета из списка. Один из них значился как "Гейша с зонтиком". Трехцветный эстамп работы Исикавы Тоенобу. Висит в главной спальне". Войдя в спальню, Кэслейк сразу понял - она обитаема. У гардероба стоял чемодан. На спинке стула висели поношенная рубашка и пижама, постель была не убрана. - Извините за беспорядок, - сказала Сара. - Фабрина сюда еще не добралась. Видите ли, у меня гостит очень близкий друг... - Она подошла к сложенному из дикого камня камину, над которым висел эстамп Тоенобу. Равнодушно взглянув на эстамп, - Кэслейк в искусстве ничего не смыслил, - он подумал о "близком друге". Это, без сомнения, Ричард Фарли. Он, видимо, знал, когда придет Кэслейк, и почел за лучшее ненадолго исчезнуть. Поведение Сары, свобода, с которой она расхаживала по комнате, убедила Кэслейка, что между ними ничего нет. Значит, Сара Брантон не из тех, кто запросто скачет из постели в постель. От этого она понравилась Кэслейку еще больше. Наконец нашлись и остальные вещи из перечня. Дойдя до нижнего поворота широкой лестницы, Кэслейк остановился и взглянул на портрет леди Джин. Гедди упоминал о нем, и Кэслейк решил до конца придерживаться роли поверенного в делах семьи. - Прекрасный портрет, - сказал он. - Ваша мать, мисс Брантон, была очень красива. - Это правда. А портрет написал сам Август Джон. - Неужели? Тогда он стоит больших денег. - Наверно. Кэслейк снисходительно покачал головой: "Никаких "наверно", мисс Брантон. Этот портрет действительно ценный. И он подводит нас к последнему вопросу, решить который я приехал сюда. Вилла и почти все в ней отныне принадлежит вам. А договор по ее страховке, заключенный миссис Ренджел Фейнз, истекает через два месяца. Значит, о страховке придется позаботиться вам самой. И мистер Гедди будет рад уладить это дело через нашего агента в Лиссабоне. Заплатить можно или в фунтах, или в португальской валюте. Но для этого, боюсь, придется составить новый перечень обстановки и драгоценностей, если они у вас есть". Сара помотала головой и рассмеялась: "По-моему, вы забыли о моем недавнем прошлом, мистер Кэслейк. Восемь лет назад я отказалась от всего, чем владела. Никаких драгоценностей у меня нет... хотя погодите-ка, я и забыла". - О чем, мисс Брантон? - Кэслейк втихомолку наслаждался личиной терпеливого нотариуса. - О поясе. Том, что на портрете матери. Он, кажется, страшно ценный, хотя, сказать по правде, мать его недолюбливала. Считала пошлым. Впрочем... впрочем, нет смысла страховать пояс, ведь я его почти что подарила. Кэслейк усмехнулся: "Простите, мисс Брантон, но нельзя ли объясниться подробнее? Уходя в монастырь, вы отказались от всего. Откуда же он у вас?.. " Сара засмеялась: "В том-то все и дело, мистер Кэслейк. Моя мать была умна и предусмотрительна. Она предвидела, что однажды я могу... пожалеть о своем выборе. И сказала мне, что на сей случай оставила кое-что, способное помочь начать жить сначала. Оставила у бывшей служанки Мелины - та вышла замуж за нашего шофера и у них теперь своя гостиница в Лиссабоне. Очень романтично, не правда ли? На днях я ездила к Мелине. И получила этот пояс. Но о нем не стоит беспокоиться - я дарю его мистеру Фарли". - Мистеру Фарли? - Да. - Сара на миг упрямо выпятила подбородок. - Видите ли, когда я убежала из монастыря, он спас мне жизнь. И больше говорить об этом не стоит. - Само собой. Так это он гостит у вас? - Да. Кэслейк ничуть не соблазнился выйти из роли нотариуса и задать неожиданный вопрос. Долгие годы Мелина Спуджи берегла для Сары пояс. Но только ли его? Если в свертке находилось что-то еще, можно поручиться - оно до сих пор на вилле. Ему вспомнились слова лорда Беллмастера: "Если в нем были письма или дневник, добудьте их". Он улыбнулся Саре и дружелюбно произнес: "Вы очень щедры, мисс Брантон, - снова взглянул на картину и повторил: - Ваша мать была потрясающе красива. Могу вам сказать, - он лукаво улыбнулся, - что наш мистер Гедди, - убежденный холостяк, - даже он тайком вздыхал по ней". - Ее все любили, мистер Кэслейк. Все. - Конечно, конечно. А теперь с вашего позволения вернемся в кабинет, утрясем кое-какие мелочи. Например, нужно решить вопрос о счете, куда вам будут присылать ренту. ... Он покинул виллу через полчаса, позволив уговорить себя выпить с Сарой рюмку хереса; допивая ее, заметил прошедшего под окном мужчину, догадался, что это Ричард Фарли. Уезжая, подумал: нужно проникнуть на виллу и похозяйничать без свидетелей. Чем скорее, тем лучше. Ну да это не сложно устроить. В тот же вечер он позвонил и спросил мисс Брантон, не желает ли она - конечно, вместе с гостем, мистером Фарли - отужинать завтра в отеле у Кэслейка в честь того, что Сара - как некогда и леди Джин - предоставила конторе "Гедди, Парсонз и Рэнк" честь защищать ее интересы? Сара, чуточку поколебавшись, сказала, что принимает приглашение с удовольствием. На сей раз это был простейший выход из положения. Кэслейк положил трубку, улегся на кровать, ненадолго уставился в потолок, а затем заказал разговор с лордом Беллмастером. Лорд Беллмастер наполнил рюмку коньяком, не отходя от буфета. Он только что вернулся с Даунинг-стрит, где беседовал с премьером и министром иностранных дел. Тут и позвонил Кэслейк. Разговор с ним занимал аристократа меньше, чем встреча на Даунинг-стрит. Закулисные интриги не ослабевали. Приближенные к власти подчас строят дьявольски хитрые козни, но мысли премьера он знал назубок. Тот далеко не глуп, однако в душе тщеславен. Если вы родились в рабочем поселке в семье трактирщика, полшколы проходили в заплатанных штанах... что ж, это можно направить на пользу карьере, но червячок зависти к аристократам всю жизнь будет глодать вас. Премьер любил ездить к Беллмастеру в родовое поместье, но Боже упаси сбрасывать его из-за этого со счетов. Ведь бедняга обожает раскованность, царящую там на приемах лишь потому, что его жена подчеркнуто не интересуется альковными удовольствиями. Министр иностранных дел... совсем другая птица... закончил Итон, верующий, ставший социалистом, но не затем, чтобы избавиться от фамильного богатства, а чтобы иссушать свою и без того аскетичную душу постоянным самобичеванием... впрочем, и его можно купить, хотя пока неясно, как. Посулить что-нибудь одному из двух его сыновей-умников? Место редактора какой-нибудь газеты? Вероятно. Ведь для человека с деньгами, доступом к прессе и широкими деловыми связями ничего невозможного нет. Бог свидетель, Беллмастер ворочает теперь миллионами, и они помогут осуществить его заветную мечту. Всю жизнь он посвятил ей. Так можно ли отступать? Это все равно, что ослепнуть или стать импотентом. Хотя - Бог свидетель и этому - дела не всегда шли столь блестяще, как сейчас. Однажды - о чем не известно никому - он, по собственным меркам, конечно, - скатился почти на самое дно. Беллмастер выпил и вдруг расхохотался. Черт бы побрал этот золотой пояс. Впрочем, здорово, что он попался тогда на глаза. Сама не зная, Джин спасла Беллмастера от банкротства, и с тех пор он зарекся оглядываться на прошлое. А Кэслейк... если отлучить его от Клетки, можно вымуштровать на свой лад. Он из тех остроумных молодых людей, кого делает уязвимым какой-нибудь недостаток. На таких у Беллмастера прямо-таки собачий нюх. Как пустельга за тридцать метров различает трепет поедаемого жуком листка, так и Кэслейк ухватывает отраженные в глазах мысли собеседника и читает их. Что это? Сноровка? Ясновидение? Так или иначе, он - человек полезный. Если дневник есть, он его найдет. А ведь она отрицала, что ведет дневник. С улыбкой, но отрицала. Ах, какая женщина! Ее словно взрывчаткой начинили. "Ну, не расстраивайся, - сказал он себе, сообразив, что на него сначала повлиял премьер, а теперь - бренди. - Как это там говорится? Кларе - для мальчишек, портвейн - для мужчин, а тот, кто мечтает стать героем, должен пить бренди. Возможно, для войны сия пословица применима. Но не для политической грызни. Еще одну рюмку, и спать. Пояс Венеры. Кто же снял с него копию? Неважно". Когда лорд Беллмастер подарил пояс леди Джин, он заставил ее надеть его голой. "Победит добродетель"? Черта с два. ГЛАВА ШЕСТАЯ Кэслейк пригласил Сару и Ричарда к восьми вечера. Они покинули поместье в половине восьмого, и Кэслейк - он оставил машину у ответвления дороги на Лиссабон и пешком прошел до холма, на вершине которого стояла вилла, - проследил за их отъездом. Потом, стараясь скрываться за кустами и деревьями, подошел к боковому входу. Слуги были далеко, в сторожке у ворот. Кэслейк вынул из-под каменной кадки ключ, отпер дверь, положил ключ обратно и вошел, створка захлопнулась сама. "Женщины вечно что-нибудь забывают, - подумал он и невесело усмехнулся, вспомнив Маргарет. - Но если Сара и Ричард вернутся, я услышу шум машины и успею выпрыгнуть в окно". Войдя в прихожую, он позвонил в свою гостиницу дежурному. Сказал, что пригласил к ужину сеньориту Брантон и сеньора Фарли, попросил передать им извинения и сообщить, что немного задержится - по дороге из Фаро у него лопнула шина. А тем временем пусть их усадят и подадут что-нибудь выпить. Он все оплатит. Тщательно обыскать нужно было только две комнаты. Спальни Фарли и Сары. Он начал с последней. Достал из комода ключ и открыл сейф. Там лежали лишь письма от мужа миссис Ринджел Фейнз. Заперев сейф и вернув на место книжный шкаф, он провел рукой по трем рядам книг и внимательно осмотрел их. Это в основном были романы в мягких обложках, религиозные трактаты и несколько дорогих книг в твердых переплетах. Затем он оглядел письменный стол у окна. В одном из ящичков с ручками из слоновой кости нашлось письмо от леди Джин Брантон, заверенное отцом Ансольдо и служанкой Мелиной, согласно которому содержимое некоего свертка - видимо, с поясом Венеры - завещалось Саре. Рядом лежала записка с данными о поясе, о том, что его подарил леди Джин лорд Беллмастер. "Если в сорок восьмом он стоил тридцать тысяч, - прикинул Кэслейк, - одному Богу известно, какова его цена сейчас. Да, лорд Беллмастер не скупился... впрочем, у него миллионы. Однако ни деньги, ни власть не освободили его мысли от поселившегося там червячка страха". Последовательно, расторопно и внимательно Кэслейк обыскал всю спальню. Это была уже не тренировка, когда над душой стоял Куинт, подсматривал, оценивал. Кэслейк запомнит все, к чему прикасался. На столике у бокового окна валялись иголки, вата, нитки, ножницы и летнее платье, подметанное, чтобы укоротить его. Сара, видимо, колдовала над старыми платьями тетки или матери. В Кэслейка вселилось твердое убеждение, что Саре нечего скрывать. Она же простушка, а потому все, что хотела бы схоронить от чужих глаз, положила бы в сейф. Кэслейк перешел в комнату Фарли. Все имущество Ричарда умещалось в саквояже. На столике лежал старый номер "Кантри Лайф" и потертый томик "Белого попугая" Лоуренса. Фарли был явно из тех, кто путешествует налегке. На последнем листе его чековой книжки - она отыскалась в заднем кармане джинсов - значилось, что на текущем счету всего 2760 эскудо. "И, наверное, нет долгосрочных вкладов, - подумал Кэслейк. - Однако положение изменится, когда он продаст пояс Венеры". Чувствовалось, что деньги для Фарли - не главное. Знавал Кэслейк и таких людей. Они живут одним днем. Что ж, каждому свое, к тому же, Бог свидетель, так сейчас живут многие, и ничего - перебиваются. Обыскав спальню Ричарда, он быстро прошелся по остальным комнатам верхнего этажа, потом - нижнего и покинул виллу. На пути к машине его вдруг охватило гнетущее чувство - вспомнилось одно из наставлений Куинта: "Если люди решают что-то спрятать, все в порядке. Рано или поздно вы это отыщете. Беда, если они обладают чем-то таким, что им и в голову не придет схоронить. Они оставят его у вас прямо под носом, но вы и не заметите". Вот леди Джин Брантон - будь у нее нечто против Беллмастера - дневник, скажем, она бы... Нет. Дело в другом. То же чувство охватывало Кэслейка и на занятиях, когда наступало время повернуться к Куинту и сказать: "Задание выполнено". Уж слишком много зависело от этих двух слов. Он сел в машину, запер фотоаппарат в перчаточный ящик и уехал. Отужинали прекрасно. Кэслейк без труда вновь вошел в роль нотариуса, да и Фарли ему понравился. Простой, без затей парень, а после нескольких рюмок - еще и прекрасный рассказчик. Перед расставанием, когда Сара пошла в туалет, Фарли попросил: "Мне бы хотелось поговорить с глазу на глаз". - Пожалуйста. - Это касается только нас с Сарой, но вам, как поверенному в ее делах, я откроюсь. Убежав из монастыря, она пыталась утопиться. У нее было безумное и совершенно необоснованное убеждение, будто она беременна. А я спас ее. Как это случилось - не важно. Так вот она - и это вам тоже знать не помешает - хочет отблагодарить меня, подарив золотой пояс. Решила твердо. Но я не могу принять такую дорогую вещь. Может быть, вы при удобном случае... попытаетесь ее вразумить? - Она мне уже обо всем рассказала. Увы, на сей счет я бессилен. Вы сослужили ей великую службу. У нее щедрая душа, а деньгами на жизнь ее обеспечит отец. Так что, - Кэслейк сухо улыбнулся, - вам придется или принять дар, или, если вы смириться не сможете, втихомолку исчезнуть до того, как Сара вам его преподнесет. - Возможно, вы правы. Но меня не покидает черная мысль о том, что Сара начнет преследовать меня. - Мир велик. - Вот я и думаю, - усмехнулся Ричард, - велик он или тесен. - Извините, я вам сочувствую, но ничем помочь не могу. Решайте сами. Позвольте заметить, я одобряю ваши намерения. И еще: по-моему, вы здорово помогли Саре, не оставляя ее одну столько времени. Когда они уехали, Кэслейк поднялся к себе, позвонил сначала Беллмастеру, потом в Клетку, передал для Куинта подробный отчет о своих действиях и разговоре с Беллмастером, который, узнав, что никаких следов дневника не обнаружено, даже не попытался скрыть вздох облегчения. Через два дня Фарли вновь отправился к Франсуа Норберу. Сара поехала бы тоже, когда бы не нотариус Кэслейк - он должен был встретиться с нею и окончательно все утрясти. Ричард не спеша ехал вдоль побережья. "Приближается развязка", - размышлял он. По возвращении на виллу придется давать ответ Саре, и Ричард знал, что скажет. Пояс он не возьмет. С виллы придется бежать, а жаль. Пожив на новом месте всего несколько дней, он уже чувствовал себя там как дома, покидать его не хотелось. Но уезжать нужно, хотя - теперь он это ясно понимал - в открытую не удастся. Придется убраться тайком, пока Сары не будет дома, оставить ей прощальное письмо. Он лениво поразмыслил, не основаны ли его поступки на застарелой привычке не брать на себя лишнюю ответственность. Ему не хотелось ни связанных с большими деньгами новых забот, ни обязанности (а именно этого Сара и добивается) улучшить этими деньгами... что? Собственное положение? Будущее? Сара почти назойливо заботилась о других, все время интересовалась, хорошо ли живут те, с кем она знакома. И избавиться от ее опеки будет трудно. Она обладает всеми задатками наставницы, руководительницы - это, видимо, отголоски материнского характера, которые в женщине не столь красивой и простодушной быстро стали бы непереносимы. Ричарда не нужно наставлять, над ним не нужно верховодить. Ни раньше, ни сейчас. И таких, как он, в Португалии полно. Тех, кто живет подножным кормом. А что плохого? От них нет вреда никому. Франсуа сидел под навесом, читал позавчерашний номер "Тайме", на столике ждал графин с белым вином и две рюмки. На лужайках работали поливальники, в брызгах играла радуга; две иволги резвились в лужице на траве. Франсуа тепло поздоровался, разлил вино, сказал: "Элиза просила извиниться за нее. Она уехала в Фаро за покупками, поэтому жареных сардин нам сегодня не поесть. Я тоже извиняюсь - слишком долго возился с этим поясом. Пришлось написать другу кое о чем, справиться у него". Ювелир взял со стула красный сафьяновый футляр, открыл, но пояс не вынул. - К какому же выводу ты пришел, Франсуа? Тот пожал плечами: "К очень интересному. Но, боюсь, не столь приятному для твоей знакомой". - Почему? - Не торопись. Обо всем по порядку. В эту минуту, сам не зная отчего, - разве что судя по поведению Франсуа, - Фарли понял: новости будут неутешительные. И пошел напролом, попросил: "Нет, давай с конца. Он поддельный, так? Поэтому и Элиза уехала". Франсуа потрогал пальцем ямочку на подбородке и кивнул: "Да, поддельный. Впрочем, такое слово здесь неуместно. Это одна из лучших копий антиквариата, которые мне доводилось видеть. Сам по себе он стоит две-три тысячи фунтов. Жаль, не правда ли? Я имею в виду твою знакомую". - Ее - да. К счастью, деньги у нее есть. - Тогда другое дело. А ты, естественно, хочешь узнать о происхождении пояса. - Естественно. - Фарли пригубил рюмку. У него вдруг словно гора с плеч свалилась. Даже будущее разочарование Сары не омрачало. Разговор с Сарой он переживет, а потом отправится восвояси. Возможно, он поступит себялюбиво. Но это лучше, чем улизнуть ночью, не приняв искреннего дара. - Я написал в Париж другу. - продолжил тем временем Франсуа, - ведущему знатоку антикварных драгоценностей, консультанту крупнейших музеев Франции и Голландии, знаменитому ювелиру. Он знает гораздо, гораздо больше меня. - Франсуа умолк, с любопытством взглянул на Фарли. - Рассказать в подробностях или только в общих чертах? Судя по выражению на твоем лице, к долгой повести ты не готов. - Это подделка. Вот главное. Так что валяй в общих чертах. - Тогда рассусоливать не буду. - Франсуа Норбер потянулся к графину и наполнил обе рюмки. Фарли сидел, слушал Франсуа, разглядывая зеленую ящерицу на стене дома. Настоящий пояс в 1948 г. купил у потомков древнего французского рода английский миллионер лорд Беллмастер. А в 1950 г. он заказал его копию итальянскому ювелиру, который специализировался на подобных вещах самого высокого класса, "... это, знаешь, необходимое ремесло, потому что носить оригинал всегда опасно. И на приемы знатные дамы зачастую надевают копии". В 1951 г. лорд Беллмастер тайно продал настоящий пояс одному германскому промышленнику, который умирая, завещал его венскому Историческому музею, где пояс хранится и по сей день. Дослушав Франсуа, Ричард спросил: "Тебе об этом лорде Беллмастере что-нибудь известно?" - Почти ничего. Знаю только, что он еще жив. Так написал мне друг из Парижа. Твоя знакомая очень огорчится? - Да... пожалуй. Не из-за денег, а потому, что он поддельный. - Скажешь ей, что настоящий сделал ученик Жиля Легаре вскоре после смерти учителя. А эта копия, хотя она и прекрасна... стоит, увы, гроши по сравнению с оригиналом. Прости, но мне тебя порадовать нечем. - Ничего не поделаешь. И все же большое спасибо за хлопоты. Интересно, зачем лорду Беллмастеру понадобилась копия? - Богачи легко с деньгами не расстаются, - усмехнулся Франсуа. - Потому они и богаты. Даришь любовнице оригинал, потом при удобном случае подменяешь его копией, а любовница ни о чем не догадывается. Продать оригинал - без огласки, в частную коллекцию - несложно. Вот дешевый способ умиротворить дорогую любовницу. ... От Франсуа Фарли поехал к Герману. Он решил, что с плохими вестями спешить не стоит, даже думать, как рассказать Саре правду, перестал, хотя понимал: этот удар будет для нее тяжелее, чем его отказ принять пояс. Когда Фарли вышел из машины и помахал Герману, - тот окучивал кукурузу, - он с болью вспомнил ту ночь, когда услышал во тьме крики Сары. Суровы и неисповедимы пути Господни. Возможно, это так. Однако Ричардом овладело совершенно непреодолимое убеждение, что ему наплевать на чувства Сары. Ведь он собирался оставить ее, совершенно одинокую и безутешную в этом мире... Черт возьми! Подошел Герман, с улыбкой вытер со лба пот тыльной стороной ладони и весело спросил: "Ну, как жизнь на вилле Лобита?" - Мои дни там сочтены, - тоже улыбаясь, отозвался Ричард. - А потом? Куда направишься? - Куда глаза глядят. - У тебя простая философия фаталиста. И себялюбца. - Точно. - Мысли о других для тебя словно клетка для птицы. Вчера в гостинице "Паломаро" я встретил Альваресов. Они на два месяца уезжают на Бермуды. Интересовались тобой. Можешь пока пожить у них в доме. - Я им, пожалуй, позвоню. Вилла Альваресов стояла на восточной окраине Альгавры, между Фаро и Тавирой, где Сара вряд ли станет его искать. - Останешься у меня перекусить? - С удовольствием. На виллу Лобита он не торопился. Лорд Беллмастер обедал с Куинтом у себя в клубе на Сент-Джеймс-сквер. Они заняли стол в дальнем конце зала, в нише с окном на внутренний дворик, куда почти не заглядывало солнце. Посреди дворика возвышалась бронзовая статуя какого-то политика восемнадцатого века в парике, его плечи засидели воробьи и голуби. За первым и вторым речь шла о пустяках. Теперь принесли портвейн и кофе. Куинт знал: с минуты на минуту Беллмастер перейдет к делу, - если таковое имеется, - объяснит, зачем пригласил его в клуб. И Беллмастер, словно прочитав эти мысли, сказал: "Поговорим о вашем человеке, о Кэслейке". Куинт пригубил портвейн и отозвался: "Перспективный парень. У него все впереди - как у меня когда-то". - Так же, как и теперь. - Беллмастер двусмысленно улыбнулся. - В Португалии он славно потрудился. Спасибо, что одолжили мне его. - Ему многому надо учиться, милорд. - Это вопрос времени. Я вот что подумал. Если моя... мечта сбудется, почему бы вам не отдать его насовсем? Ведь он все равно останется для вас полезным. Никогда не помешает иметь своего человека в посольстве. - Это мысль, - согласился Куинт, а сам подумал: "Но что скрывается за нею? Ведь мы оба прекрасно понимаем, что своего человека в посольство я посажу в любом случае". Ответ напрашивался сам. Беллмастер наметил себе новую жертву. Когда-то ею была леди Джин. Без обиняков, словно читая мысли Куинта и дальше, Беллмастер признался: "Какие славные и полезные для всех были деньки, когда мы с леди Джин работали вместе. Но польза от женщины... как бы это поточнее выразиться... ограничена самой женской сутью". Решив воспользоваться хорошим настроением Беллмастера, Куинт спросил: "Вы по-прежнему главный кандидат на место посла в Вашингтоне, сэр?" - Дорогой мой, - расхохотался Беллмастер, - как четко вы знаете, когда застать меня врасплох. Увы, мой милый, это государственная тайна. - Конечно. - Куинт кашлянул, нечаянно вдохнув дым от сигары Беллмастера. - Хотя между старыми друзьями не должно быть никаких тайн. Вы, например, запросто попросили разрешения надеть хомут на Кэслейка. Что ж, буду откровенен и я: если вы не ответите на мой вопрос, я воздержусь от обещаний насчет Кэслей-ка. - Он улыбнулся. - В конце концов, нужно серьезно подумать, стоит ли отдавать такого многообещающего сотрудника... в чужое ведомство. Беллмастер провел рукой по подбородку, крякнул и улыбнулся: "Неужели вам так важно знать имя нового посла в США всего за полтора - два месяца до его назначения?" - Главное дело Клетки - узнать наперед как можно больше. Неважно о ком - папе римском или Председателе Совета Министров СССР. Может быть, эти сведения и не пригодятся, но иметь их под рукой - всегда необходимо. А что касается Кэслейка, вы, думаю, найдете кого-нибудь получше. Как я уже говорил, ему еще многому предстоит научиться. Возьмите хотя бы такое простое дело, как ликвидация. На нем погорело немало наших лучших ребят. По-настоящему своими мы считаем лишь тех, кто выдержал и это испытание. А Кэслейку оно еще предстоит. Итак, вернемся к вопросу о Вашингтоне. Беллмастер, раздраженный и одновременно наслаждающийся словесной перепалкой, сказал: "Вполне возможно, вы меня там видеть не хотите". - С другой стороны, мы, может быть, очень этого хотим, но желаем знать обо всем заранее. Время - деньги. Впрочем, я человек маленький, могу и ошибаться. Что делается на верхних этажах Клетки, мне не известно. Я имею дело лишь - да не обидят вас мои слова - с пустяками. - Вы чертовски хитрый лис, - рассмеялся Беллмастер. - Каким были, таким и остались. - А вы в прекрасном расположении духа, милорд. И я знаю, отчего. - Вы были бы - не обижайтесь - круглым дураком, если бы не догадались. Леди Джин исчерпала себя и для меня, и для Клетки. Однако я считал, что где-то в сейфе она заперла множество скелетов, которые так и рвутся наружу. И хотел убедиться, правда ли это. - Но когда сейф открыли, там не оказалось ничего кроме красивой драгоценности. Сказка закончилась счастливо. Но мы остановились на Вашингтоне - да или нет? И на Кэслейке - да или нет? Беллмастер допил портвейн. Полуденное солнце бросило желтый луч на лицо истукана во дворе. Куинт катал по скатерти шарик из хлебных крошек. Наконец аристократ негромко произнес: "Вашингтон - да. Объявят через шесть недель". Куинт, смакуя победу, надул губы и ответил: "Кэслейк - да. Через шесть недель". - Ну и хитрец, - усмехнулся Беллмастер, - вы пришли сюда, готовый торговаться. - Так же, как и вы, милорд, - кивнул Куинт. - Надеюсь, мы оба не в накладе? - Естественно. Теперь, я полагаю, Кэслейка можно считать более или менее моим человеком. Через шесть недель то есть. - Да, конечно, - ответил Куинт, хотя знал, что Беллмастер, если приспичит, воспользуется Кэслейком завтра же. Убедит или принудит его служить. Впрочем, это не так важно. Важно другое: Беллмастер собирается в Вашингтон. Так, по крайней мере, он сам считает. Но Клетку такой оборот не устраивает совершенно. Как хорошо, что в запасе целых шесть недель. И как жаль, что леди Джин не оставила дочери обличающих записей, которые подчинили бы Беллмастера Клетке, позволили использовать его постыдные способности полностью. По иронии судьбы Беллмастер достиг такого возраста и влияния, что пожелал занять место, доступное лишь человеку с безукоризненной репутацией. Как можно столь простодушно считать, будто все грехи уже искуплены, забыты? Признай он Клетку своей безраздельной госпожой, и там бы его, как кандидата в Вашингтон, поддержали. Однако - хотя веских доказательств не было, что раздражало, особенно боссов - сама жизнь подсказывала: он работал и на других, Клетку предавал не однажды. Но он был и чрезвычайно обходителен, что позволило ему иметь в союзницах леди Джин - очаровать и поработить эту женщину почти до самой ее кончины. Женись он на леди Джин, и его карьера была бы в безопасности. Но он женился на деньгах одной американки, которая через пять лет после свадьбы благополучно сломала шею, упав с лошади на охоте. Куинту, бывало, приходила в голову бессердечная мысль, а не подстроил ли этот несчастный случай сам Беллмастер. Жена оставила аристократу двух похотливых, здоровых сыновей - они продолжают род лордов Конарейских - и свои миллионы в придачу. Лучшего он и желать не мог. Да... вполне возможно, он отделался от нее... разрубил этот гордиев узел. "Боже мой, - вздохнул про себя Куинт, приняв от Беллмастера графин с портвейном, - неужели Клетку провел столь бесстыже один из ее собственных сотрудников? Такого еще не бывало". Этот вопрос давно не давал ему покоя. Как жаль леди Джин. Пара откровенных строк в ее дневнике, и Беллмастер оказался бы в клетке буквально, покорно надел бы хомут и стал бы плясать под их дудку. Сара сгорала от нетерпения. Было шесть вечера, она сидела у себя в спальне, переоделась к ужину. Вот уже три часа ждала она, когда зашуршит по дорожке машина Ричарда. Не раз приказывала себе быть терпеливой. А он, наверно, остался у Норберов на обед, а потом... ведь у него так много друзей. Но терпение, как теперь убеждалась Сара - это добродетель, которую она истратила на жизнь в монастыре. Как он не догадается, что она просто жаждет узнать цену пояса... обсудить планы Ричарда, его новую жизнь. О, сколь много она ему желала, но больше всего - вывести из праздности, снабдить настоящей целью в жизни под стать его характepy и способностям... Сара отвернулась от окна, из которого виднелся поворот дороги к вилле, и заметалась по комнате. Остановилась перед зеркалом. Рассеянно отметила: волосы отрасли уже настолько, что никого не удивляют, а ее саму не смущает носить короткое платье, выставлять напоказ загорелые руки и ноги. На мгновение она поддалась искушению признать себя женщиной, притом красивой... позволила себе бросить мимолетный взгляд в будущее... подумать о замужестве, о том, кого полюбит и кто полюбит ее. Стыдливо зарделась. Отошла от зеркала. Подумала: "Надо заняться чем-нибудь до приезда Ричарда. Найти подходящую книгу. Успокоиться и почитать. Да, надо почитать. Угомониться. Не вести себя как взбалмошная школьница". Она подошла к книжному шкафу, стала разглядывать корешки книг. Имена авторов и названия ничего не говорили. К литературе она была в общем-то равнодушна. Вот мать - та читала запоем... иногда почти ночи напролет. Взгляд остановился на синем переплете материнского дневника. Он ей и нужен. Она тихонько сядет и не спеша будет читать, пока не вернется Ричард. С дневником в руках Сара уселась у окна - там, откуда легче увидеть и услышать машину. Открыла наугад и прочла: "Бо-бо купил полуразвалившийся дом в мрачном Котсуолдсе. Когда-то дом принадлежал его предкам, - по-моему, тем, что ушли в священники, - и все-таки удивительно, как это род Брантонов не вымер от воспаления легких. Я настаиваю только на одном - сменить в доме весь водопровод. Ведь он допотопный: чтобы смыть унитаз, надо сначала накачать воду в бачок (чувствуешь себя каторжницей на галере), а если откроешь кран, вода бежит так же неохотно, как ребенок идет в школу. Бо-бо всем этим очень воодушевлен, что закономерно. Военных всегда воодушевляют холод и неудобства. Это, по их мнению, делает человека мужчиной, а им я становиться не хочу... Пригласила Олистера Куинта посоветоваться, как лучше переделать комнаты. Бо-бо величал его "Куини" - Это Олистеру не нравилось - и говорил, что у себя в кабинете ничего менять не позволит. Ведь там обои времен его прабабки. А на них - сплошь фазаны, лисицы и рыбы да пятна, словно от проказы, там, где раньше висели картины. Словом, хочется пожить на вилле, пока дом не приведут в порядок. После обеда позвонил Беллмастер. Врач установил смерть от несчастного случая. Мне бы пожалеть Полидора, да, признаться, не хочется. Гнусный был тип. И мне не жаль, что Беллмастер намерен продать "Морского льва". Тут послышался шум машины. Мощная волна возбуждения и любопытства захлестнула Сару, и, захлопнув дневник, она вскочила и выбежала из комнаты. Когда она открыла входную дверь, Фарли поднимался по лестнице с футляром под мышкой. Сара бросилась к нему, схватила за руку и воскликнула: "Где вы пропадали, Ричард? Я уже все глаза проглядела. Ну, что сказал Норбер? Что?" Ричард взял ее за плечо, прикрикнул: "Ну, тихо, тихо! Успокойтесь!" - Но я хочу знать! Я должна знать! - Узнаете. Однако сперва мне надо выпить. - Он увлек ее в прихожую. - Простите что задержался. Я пообедал с Германом - вы его помните? - Конечно, помню. - Потом пришлось заехать к Марсоксу и кое-что с ним обсудить. А на обратном пути засорился карбюратор. - Ну, это все ерунда. Главное - вы вернулись и сейчас же расскажете обо всем. - Она почти вытолкнула его на веранду. - Садитесь и начинайте, а я тем временем приготовлю вам выпить. - Отлично. Меня мучит жажда. Налейте пива. Ричард сел за столик, футляр положил перед собой. Сара налила пива из банки. На мгновение их взгляды встретились, и нечто в его глазах, в лице обеспокоило Сару так сильно, что у нее даже руки задрожали. Она подала Ричарду стакан, уселась напротив и не выдержала, воскликнула: "Что-то неладно! Вы расстроены, правда?" Он поставил стакан, так и не пригубив пива, ответил: "Я - нет. Но это не главное. Я за вас беспокоюсь. - И виновато продолжил: - Сара, милая, весть я принес печальную. Этот пояс Венеры - увы, лишь копия. По сравнению с оригиналом он ничего не стоит". Она слушала не слыша - потрясение было столь велико, что мысли на несколько секунд, казалось, утонули в холодном тумане. Она откинулась на спинку кресла медленно, словно туман лишил ее способности не только соображать, но и двигаться. Однажды она познала страх и в тот миг закричала. Сейчас она познала разочарование, но понимала - на сей раз чувства придется скрыть... Теперь понятно, почему Ричард так долго не возвращался. Он оттягивал объяснение, но щадил не собственные чувства, а ее, Сару... боялся разрушить ее надежду помочь ему. А сейчас уже ей приходится сдерживаться, щадить его, избавлять от овладевшего ею отчаяния. Как много она рассчитывала сделать для Ричарда! И вот теперь, лишенная этой радости, не должна выказать, что тяжело страдает. Наконец она спокойно попросила: "Ричард, расскажите без утайки, о чем говорил ваш друг. Ничего не бойтесь. Худшее уже позади, и я, - ей удалось улыбнуться, - теперь выдержу все". Он тронул ее за кончики пальцев: "Вот и умница. Я понимаю - вам хотелось отблагодарить меня. Пусть даже против моей воли. И жаль все-таки, что я привез дурные вести... невыносимо видеть вас расстроенной и... " - Ричард, к делу. - Да, да, вы правы. Давайте покончим с этим. Сара внимала пересказу услышанной от Норбера истории пояса Венеры. И как ни странно, ей становилось легче от зарождавшегося... нет, не гнева... скорее, презрения к лорду Беллмастеру, так нагло обманувшему ее мать. Сара смутно помнила его по редким визитам на виллу. Повзрослев, поняла, - хотя редко терзала себя мыслями об этом, - что мать была его любовницей даже после замужества. Неужели такой богач способен любить деньги настолько, чтобы ради них обмануть мать? Не стесненная более религиозными запретами, Сара пожелала, чтобы жадность когда-нибудь погубила его. Пусть она тоже грешна и будет, видимо, обделена Божьей благодатью... но ведь она в грехе своем не навредила никому, только себе... и так хотела... так хотела отблагодарить Ричарда за то, что до сих пор жива. Слезы закололи глаза, и Сара зажмурилась, чтобы их не заметил Ричард. А когда пересилила слезы и разомкнула веки, он взял ее руку в свои, и его угловатое, совсем не красивое смуглое лицо расплылось в грустной улыбке. - Вот так, девочка моя. Но ничего не поделаешь и, по-моему, не стоит сидеть с мрачными лицами, скорбеть о прошлом. Неподалеку есть хороший ресторанчик. Возвращаясь от Норбера, я заказал там столик. Туда-то мы и поедем, забудем о поясе Венеры и лорде Беллмастере. А обо мне не тревожьтесь. - Он встал, и Сара поднялась вместе с ним. - Все образуется. - О, Ричард... Сара подошла, он положил руку ей на плечо, притянул к себе: "Успокойтесь. Пойдите принарядитесь. В том ресторане прекрасно готовят омаров". ... Ресторан ей понравился, она целиком погрузилась в его атмосферу... лихорадочно пытаясь забыть о недавнем разочаровании, почти перевоплотилась в ту счастливую и довольную Сару Брантон, какой была бы, если бы дела шли хорошо. Она выпила больше, чем обычно, потом танцевала с Ричардом и, хотя за долгие годы в монастыре почти разучилась, на помощь пришло врожденное чувство ритма. А вскоре оказалось, что притворяться веселой и скрывать грусть уже не нужно - дурное забылось само собой. О завтрашнем дне и вообще о будущем Сара и Ричард не говорили. Хотелось продлить очарование вечера, плыть по его течению. До завтра было далеко, его тень еще не падала на Сару. Возвращались они с включенным радио, а когда отправились спать, Сара, прежде чем уйти к себе, остановилась на верхней ступеньке лестницы. Ричард положил руки ей на плечи, широко, но так неуверенно улыбнулся и поцеловал в щеку. - Вот так. Спокойной ночи. И не беспокойтесь о будущем. Я о нем не переживаю никогда. Все имеет обыкновение становиться на свои места. - Да, конечно. - Она взяла его руку и поцеловала в костяшки пальцев. - Все будет в порядке. Она не задернула шторы. Спальню заливал серый свет звезд, повсюду пролегли длинные тени, и вскоре Сару против воли покинули порожденные рестораном веселость, мужество и решимость, а отчаяние, которое она столь тщательно скрывала от Ричарда, вернулось к ней. "Нет, - трезво рассудила она, - ресторан - не утеха, лишь наркотик, гореутоляющее, чье действие быстро проходит". Она вдруг села на постели и, презирая себя за слабость, заплакала, закрыв руками лицо, изо всех сил стараясь сдержать слезы, перебороть по-детски мучительное разочарование. Но плакала все сильнее, наконец совсем потеряла власть над собой, и ни стыд, ни гордость уже не могли совладать с ее горем. Жалость к самой себе и бессмысленные опасения переполнили Сару, и она зарыдала в голос. Никого-то у нее нет, она одна на всем свете... и что бы ни пыталась создать себе или другим, обречено. Вот уедет Ричард и оставит ее здесь, на вилле одну-одинешеньку... лучше бы, да, лучше бы он не услышал ее крики в ту роковую ночь. В самую тяжелую минуту она поняла, что Ричард сидит рядом, обнимает за плечи, прижимает к себе, шепчет что-то успокаивающее ей в залитую слезами щеку. Она крепче прижалась к нему, ища защиты в его твердости и силе против собственной слабости, и его ласки рождали в ней новую страсть, укрощавшую ее страшные муки... Проснулась она уже утром. Спальней завладело солнце. С улицы слышалось чириканье воевавших на дороге воробьев. Издалека донесся колокольчик - такой привешивают козам. Сара лежала не шевелясь, впитывала тепло руки Ричарда, что обнимала ее за шею. Не глядя на него, она знала - он не спит. У нее не было ни мыслей, ни чувств, которые хотелось бы выразить словами. Разум и тело слились в блаженстве, и его не стоило оспаривать или портить разговорами. Ричард немного подвинулся, - она ощутила, как повернулась его рука, - приподнялся и, улыбаясь, взглянул ей в лицо. Она улыбнулась в ответ, и его губы нежно овладели ее губами, руки вернулись к ее телу, вновь разбудили ее желание. На сей раз он был сама нежность, ласкал и лелеял ее - и они начали праздновать прорыв к полному освобождению от прошлого, истинному взаимопониманию. За окном шел дождь - ветра не было, тяжелые капли падали отвесно, - и распустившиеся на улице разноцветные зонтики в руках шедших обедать женщин соперничали с четко подобранными цветами на клумбах парка. Сидя у окна в тесном кабинете Кэслейка, Арнолд Гедди наблюдал за ними и тешился мыслью о предстоящем визите к даме на Кадоген-сквер. На столе перед Кэслейком лежали привезенные от мисс Брантон документы, за которыми и зашел Гедди. - Кстати, мне вот что пришло в голову, - заметил Кэслейк. - Я, конечно, предупредил мисс Брантон, чтобы по всем нотариальным вопросам она связывалась лично с вами. Но вдруг она позвонит в Челтнем и спросит меня? От такого недоразумения надо застраховаться. Ведь ваш секретарь может простодушно ответить ей: "Никакого мистера Кэслейка у нас нет, мэм". Ставлю себе двойку за то, что не продумал и не решил этот вопрос еще в Португалии. "Умница, - подумал Гедди с улыбкой. - Таким когда-то был и я. Но все не предусмотришь. Это выше человеческих сил. Словом, парень - молодец". Гедди проглядел сию тонкость и сам, но признаваться не стал. "Если не знаешь, что сказать, делай реверанс", - вспомнилось из Кэрролла, и Гедди зачем-то откашлялся, важно кивнул и сказал: "Такая мысль приходила мне в голову, мистер Кэслейк. Мои телефонистки получили указание соединять всех, звонящих мистеру Кэслейку, со мной". - Вы очень проницательны, мистер Гедди. Спасибо. - Привычка, мой мальчик. Ведь вы, хотя и не подаете вида, - и правильно, - знаете, что когда-то я работал здесь. Сидел как раз на вашем месте. Но недолго и рад этому, в отличие от вас. - Да, я в курсе дела, - улыбнулся Кэслейк. - Вы тоже служили под началом Куинта? - О, нет, что вы! Это было во время войны, Куинта тогда перевели в Вашингтон. Я работал на Полидора, очаровательного грека. Очаровательного, возможно, не для мужчин, но уж точно для женщин. Признаться, он обладал и другими достоинствами. - Ничего о нем не слышал. - Дорогой мой Кэслейк, здесь служило немало людей, о которых сегодняшнее поколение понятия не имеет. Впрочем, бедняга Полидор давно умер. Но раз уж, как писал Кэрролл, "лукавство никогда не было в числе моих пороков", сознаюсь, я его недолюбливал. А теперь расскажите еще о Ричарде Фарли. Опишите его характер в общих чертах. Кэслейк выложил все, что знал о Фарли и его родителях, закончил так: "Толком побеседовать с ним мне удалось лишь однажды - за совместным ужином. Он мне понравился, хотя пороху, по-видимому, не изобретет. Один из официантов в гостинице, где я останавливался, обмолвился, что служил у Фарли - когда тот держал ресторан на побережье. Фарли был хорошим начальником, но плохим предпринимателем. Слишком много давал в долг приятелям, и в итоге разорился сам. Он, наверно, из тех, кто счастлив жить одним днем. Но женщинами, по словам официанта, не интересовался совсем. - Извращенец? - Нет. Просто не глядел на них и все. А вы подумали, зачем ему мисс Брантон? - Нет. - Гедди покачал головой. - Она, как вы бы сказали, только что из яйца вылупилась. Однако Сара - дочь леди Джин, и если унаследовала ее характер хотя бы наполовину, - он слегка улыбнулся, - то знает себе цену, и тревожиться за ее жизнь нечего. - Так же, как и за благосостояние. Отец обеспечил ее хорошим содержанием. А недавно она унаследовала от матери, - Кэслейк постучал пальцем по документам, которые намеревался забрать Гедди, - очень ценный золотой пояс. Хотя и не застраховала его - решила подарить Фарли в благодарность за спасение. - Неужели? - Гедди помедлил, вспомнив поговорку кэрролловской герцогини: "Если бы никто не совал нос в чужие дела, мир крутился бы гораздо быстрее". И позволил себе рассказать человеку из Клетки нечто тому явно не известное: - "Сомневаюсь, что пояс выручит Фарли. Это красивая вещица ценой в несколько сотен, не больше. Ведь это копия, о чем леди Джин и не догадывалась. Лорд Беллмастер подарил ей оригинал, а потом, когда ему срочно понадобились деньги, подменил его. Я знаю об этом доподлинно. - Он с наслаждением приметил, как застыли в изумлении глаза и лицо Кэслей-ка. - Будучи поверенным в его делах, я сам договаривался о тайной продаже пояса одному немцу - он уже умер и завещал пояс, по-моему, какому-то из европейских музеев". - Вы сообщили об этом в Клетку? - Зачем? Я тогда уже не был с ней связан. Я и сейчас вернулся сюда, - заметил он с грустной усмешкой, - лишь потому, что меня буквально к стенке приперли. Не люблю я Беллмастера, потому и решил донести вам об этом удивительном пустячке. Но уверен - верхам Клетки он известен. Когда Гедди откланялся, Кэслейк подошел к окну. Озеро в парке налилось свинцом, рябило под напором ливня. Кэслейк был благодарен Гедди, хотя и понял теперь, почему тот не задержался в Клетке - он был слишком похож на старуху-сплетницу. Кэслейк по-прежнему стоял у окна, когда дверь распахнулась и вошел Куинт в плаще и шляпе. "Обожаю дождь, - весело сказал он. - Воздух чище, да и моим мехам легче. Сейчас за нами приедет машина. Вы поработали отлично, посему мы едем обедать в ресторан. Как наш дорогой Гедди? По-прежнему цитирует Льюиса Кэрролла?" - Так вот что это были за присказки! - Не только были, но и есть. Однажды он заявил мне, что наше ведомство лучше назвать не Клеткой, а Крокодилом: "И скромно улыбаясь, он кильку в гости звал". - Не только кильку, но и акул, сэр. - Верно, нас не пугает ни величина, ни сезон, когда рыбачить запрещено. Заметив в окно, что у подъезда остановилась машина, Кэслейк радостно пошел к вешалке за шляпой и пальто - эти несколько секунд позволят собраться с мыслями - и сказал: "Он признался, что когда-то работал у нас. С неким Полидором". - Правда? Он и впрямь работал с... вернее сказать, на Полидора. Никто никогда не работал с Полидором. Люди или подчинялись ему, или руководили им. - Куинт замолк, поглядел, как Кэслейк надевает пальто, сухо хмыкнул и продолжил: - Пожалуй, после обеда я принесу досье на него. Вам стоит прочесть. Потом доложите свои соображения, - вдруг просиял: - Полидор, знаете ли, давным-давно погиб. Несчастный случай. Настоящая трагедия. Ну, пойдемте. - Он по-отечески взял Кэслейка под руку и вывел из кабинета. Кэслейк повиновался начальнику со счастливой улыбкой. Впервые ему обещали дать прочесть досье на сотрудника Клетки, и, зная Куинта, он понимал - это не просто награда за службу, и вызвана она не мимолетным расположением начальника к подчиненному. Фарли, в пижаме и халате, толкнул бедром полуоткрытую дверь и вошел в спальню, неся на подносе завтрак. Сара сидела в постели, накинув на плечи коротенькую ночную рубашку. - Завтрак, сеньорита, - проговорил Ричард, улыбаясь. - И еще раз с добрым утром. - Он поставил поднос на кровать и легонько поцеловал Сару. Налил кофе в две чашки, взял одну и уселся за столиком у окна. - Ричард, закрой дверь, - попросила Сара. - Фабрина увидит. Он повиновался и сказал: "Ради нее не беспокойся. Она уже в курсе дела". - Откуда ты знаешь? - Тебе и впрямь нужно объяснить? - Да, и, кстати, ты что, есть не собираешься? - Нет. Кофе выпью и все. Она догадалась потому, что влюбленных выдают глаза. Да и не так она глупа, чтобы не отличить постель, в которой спали, от просто скомканной. А если хочешь, чтобы наши отношения выглядели для нее нормально, скажи ей, что мы собираемся пожениться. На свете нет такой страны, где бы влюбленные не забегали вперед. - Ты очень прямолинеен. - Знаю. Это от счастья. Тебе придется с этим смириться. - Ты и впрямь хочешь свадьбы? - Нет, если у тебя найдется мысль получше. - Откуда?! - Значит, решено. Или тебе хотелось услышать более напыщенное предложение руки и сердца? - Нет, дурачок. Сойдет и такое. Ричард, я просто не верю своим ушам. - Я всегда говорю правду. Знай, мне можно верить. И я не сторонник полумер. Если крашу бассейн, то полностью. И так во всем. Поговорим серьезно или просто насладимся завтраком и вдоволь наглядимся друг на друга? - Мне на тебя за всю жизнь не наглядеться. Как, по-твоему, у нас будет ребенок? - Неужели ты думаешь, что нет, - рассмеялся он, - если мы станем продолжать в том же духе? - Ты снова прямолинеен. - Хорошо, стану практичным. Ты, надеюсь, понимаешь, что я женюсь на тебе и из-за денег тоже? Ведь кроме двух тысяч эскудо, штанов и машины, давно пережившей лучшие дни, у меня ничего нет. - Перебьемся. У меня есть вилла, рента от отца... да и за пояс Венеры можно кое-что выручить. - А я стану опять баклуши бить? Нет, так дело не пойдет. - Как же быть? - Не знаю. Надо подумать. - Он помолчал немного, сознавая, что это не пустые слова, которыми прикрывают истинные планы на будущее. Ему не хотелось пока обсуждать, разбирать происшедшее между ним и Сарой. Время и обстоятельства открыли их друг другу. И их любовь крепнет с каждой минутой. И точка. Не в его характере оспаривать случившееся. Главное - оба рады такому раскладу. Вот Сара сидит и смотрит на него - все та же и вместе с тем совсем другая. Да и он уже далеко не прежний Ричард Фарли. Неведомые ранее чувства изменили их, вывели на новую ступень, где ждало непредвиденное счастье. Теперь она стала женщиной, а он - мужчиной в полном смысле этих слов. Они воистину расцвели. И грешно было бы разбирать случившееся по частям, пытаясь понять, как оно зародилось и чем дышит. Иначе можно и не собрать его потом. И Сара - она, казалось, уже обрела способность читать мысли Ричарда - сказала: "Не стоит торопить события. У нас уйма времени обдумать и устроить нашу жизнь". - Верно, - улыбнулся он. - А пока давай просто повитаем в облаках. Земными делами займемся потом. - И все-таки надо написать обо всем отцу. Ведь он мой единственный близкий родственник и - несмотря на прошлое - отнесся ко мне со всей душой. - Конечно... - Он чуть отвернулся, чтобы она не увидела его лица полностью. Уже без мук - кошмары кажется, оставили его - он подумал, как обрадовались бы они такому письму, если бы были живы. Мать обожала бы Сару... а отец однажды сказал бы: "Если будешь ее обижать, я с тебя шкуру спущу". Он слегка смутился и, по-прежнему скрывая лицо, повертел в руках взятую со стола книгу, прочел название на переплете: "Беседы души и тела - Святая Катерина Гэнуэзская". Не выпуская ее из рук, он повернулся к Саре и продолжил: "Не слишком ли это серьезное для тебя чтение?" - Отнюдь. - Сара расхохоталась. - Это дневник матери. Я привезла его из Эсториля вместе с поясом. Мать назвала его, наверное, так, чтобы никого чужого не прельщало заглядывать туда. Она обожала подобные розыгрыши. - Неужели? Она, видимо, была очень интересной женщиной. При случае расскажи мне о ней. - Конечно, расскажу, но почему бы тебе не прочесть ее дневник? Он расскажет о матери гораздо лучше меня. - Но разве можно заглядывать в чужой дневник? - О, Ричард, не будь таким щепетильным, - Сара вновь расхохоталась. - Читай на здоровье, если хочешь. Мать завещала его мне, а все мое теперь принадлежит тебе. - Ладно, когда-нибудь. - Он положил дневник на место и повернулся к Саре всем лицом; поглядел, как она намазывает на хлеб масло, а потом - персиковое варенье. Любовь к ней согрела его. "Какая она красивая девушка... нет, теперь уже женщина... полногрудая, страстная... Господи, сколько лет она потеряла. Глупая затея, все эти монастыри... Неужели Богу нравится, когда люди отрекаются от мира?" - Он отогнал эти мысли и с легким сердцем заметил: - Ты вареньем всю постель закапала. А я на липких простынях спать не люблю. - Не беспокойся. - Она улыбнулась. - Я их переменю. Иди сюда, поцелуй меня и я добавлю тебе кофе. Он подошел к ней, а она тем временем положила бутерброд на поднос и вытерла губы салфеткой. Он поставил поднос на пол и скользнул к ней в постель. - Ричард, ты что! О, Ричард! - Сара... милая Сара... Полковник Брантон стоял спиной к Гедди, разглядывал проспект за окном. Молодые листочки на деревьях трепетали под ветром, солнце рябило на них, словно на реке. Не за горами май. Все растет, все волнует и волнуется... ягнята и озимые... молодые девушки и девушки уже не столь молодые... молодые люди и несчастные старики - такие, как он сам. Брантон улыбнулся мыслям. И заговорил: - Дела привели меня в Челтнем, вот я и решил заглянуть к вам, показать ее письмо. А она даром время не теряет. Восемь лет просидела в монастыре... однако, едва сбежав оттуда, влюбилась и собралась замуж. Есть в ней что-то от Евы, чем ее мать обладала в избытке. Вы знакомы с этим парнем? Гедди оторвал взгляд от письма Сары, которое только что дочитал: "Я наслышан о нем. Один из моих подчиненных ездил к мисс Брантон улаживать денежные дела и встречался с ним. Говорит, хороший парень, но не слишком честолюбивый. Его отец служил в ВМФ, вышел в отставку капитаном второго ранга". - Это уже кое-что. - Кстати, именно он вытащил ее из моря. - Неужели? Тогда все ясно как божий день. Что еще может сильнее взволновать такую простушку, как Сара? Они намереваются вскоре приехать ко мне. Он, видимо, хочет сделать все честь по чести. Просить руки моей дочери, как в старые времена... и я не против. Признаться, я даже тронут. Мне часто казалось, будто леди Джин сызмальства настраивала Сару против меня. Бог знает, почему. Кстати, не забудьте рассказать обо всем Беллмастеру. - Разумеется. - Возможно, он подготовит брачный контракт. - Брантон улыбнулся. - Через меня, конечно. - Вряд ли. - Пожалуй, вы правы. Странная птица, этот Беллмастер. Так и не могу в нем разобраться. До сих пор не понял, почему он не женился на леди Джин. У него и без той американской хрюшки денег хватало. Наверно, он считал леди Джин чересчур непредсказуемой. Не созданной для замужества. Уж слишком она была, как говорится, до мужчин охочая. - Брантон подошел к столу, взял письмо. - Желаете скопировать его? - Нет, спасибо. Но прочел с радостью. Надеюсь, Сара будет счастлива, а вы напишите ей об этом. - Нет, старик, займитесь этим сами. По праву поверенного в делах семьи, - Брантон расхохотался, - добряка-нотариуса... благоразумного, всеми уважаемого. Бьюсь об заклад, вам уже приходилось разгребать грязь. Гедди подавил раздражение и спокойно ответил: "Да... так же, как и вам в армии, верно?" - Не только разгребать, но и жить в ней. Дураков возвышали над классными парнями на каждом шагу... Однако мне пора ехать, забирать свою дьяволицу из парикмахерской. Ох уж эти женщины... Слава Богу, женщин я люблю, но чтобы держать их в узде, нужна твердая рука. Впрочем, признаюсь, с леди Джин мне было не совладать - да упокой, Боже, ее ирландскую Душу. Когда Брантон уехал, Гедди позволил себе закурить. Сегодня он почему-то остался недоволен полковником. Итак, Сара собирается замуж. Что ж, по словам Брантона, лучшего для нее и желать нельзя. "Может быть, именно поэтому, - осенило Гедди, - он и язвил? Конечно же! А у меня ума не хватило догадаться сразу. Еще бы ему не злорадствовать! А ведь Беллмастер поставил все точки на "i", окончательно испоганил ему жизнь. Ведь Брантону больше всего на свете хочется сына или дочь - любить их и лелеять. Да и отец из него получился бы отменный. Бедный Брантон, продался за деньги и обещание быстрой карьеры. Как это похоже на Беллмастера - обманывать людей, посулив им самое желанное". Он потянулся к прямому телефону и позвонил в Клетку. Этого можно было и не делать, но его толкнула недавно возрожденная старая привычка. Поговорив с Кэслейком, Гедди позвонит лорду Беллмастеру. Хотя Беллмастера новости вряд ли заинтересуют. Когда позвонил Гедди, Кэслейк читал досье на Полидора. Поговорив со стряпчим, он написал Куинту коротенькое донесение, ввел начальника в курс дела. Сведения есть сведения - они всегда пригодятся. Видимо, Фарли - парень что надо. Не проныра и не стяжатель. Скорее всего, с Сарой они уживутся. По сути своей он честный и умный. Хотя, возможно, немного ленивый. Да и Сара неплоха. Впрочем, она не в его, Кэслейка, вкусе. Ему глянулись такие, как Маргарет - маленькие, живые брюнетки. Время от времени он вяло спрашивал себя, стоит ли Клетка тех жертв, которые требует. Ведь он пробился бы и в полиции... женился на Маргарет... обзавелся домом... детьми... Он вернулся к досье на Полидора, дочитал его. Оно заканчивалось скупым некрологом. "Погиб во время прогулки на яхте лорда Беллмастера "Морской лев". Был шторм, катер, в котором леди Джин, лорд Беллмастер (за штурвалом) и Полидор направлялись от яхты к берегу, перевернулся. Леди Джин и лорд Беллмастер добрались до берега вплавь. Полидор плавать не умел, а спасательного круга на катере не оказалось. Тело выловили через неделю. Череп утонувшего был проломлен - Полидор, очевидно, ударился при падении об угол борта катера. При расследовании лорд Беллмастер присутствовал лично, а леди Джин из-за болезни прислала письменные показания. Была засвидетельствована смерть от несчастного случая. РНП. " "Любопытно, - подумал Кэслейк. - Не потому ли Куинт и позволил мне его прочесть? Ведь РНП означает "Расследование не прекращено". Одно дело - вывод патологоанатома о смерти от несчастного случая и совсем другое - исходивший из Клетки приказ не прекращать расследование". ГЛАВА СЕДЬМАЯ Ричард был на распутье. Саре начали приходить деньги от отца в банк, который она выбрала в Фаро. Стряпчий выслал ей паспорт. И вот сегодня она уехала покупать платья для поездки в Англию - они оба согласились, что перед свадьбой надо навестить ее отца. А может быть, - Ричард не возражал, для него это значения не имело - и обвенчаться там. Зная, что Ричарду будет скучно слоняться по дамским магазинам, Сара вместо него взяла с собой Фабрину (в знак благодарности) и Марию (за шофера). Ричард согласился - свою старую машину ему не жаль было одолжить и самому скверному водителю на свете. И вот в десять утра он сидел на веранде, потягивал пиво и размышлял, что делать дальше. К праздности не привык. Пусть у него не было ни честолюбия, ни ясной цели в жизни, однако безделье угнетало. Конечно, любовь и свадьба с Сарой скрасят жизнь. Но все сильнее хотелось ему заняться, овладеть чем-нибудь дельным, чем можно было бы поистине гордиться, что превратит его, беззаботного простофилю, в подлинного мужа, отца, кормильца. О чем это он говорил однажды с Сарой? Об усадьбе в Дордони, которую можно переделать под гостиницу. Еще недавно это была пустая фантазия. Но не теперь. Вдвоем они бы справились. Ведь ни он, ни Сара ничем с Португалией в общем-то не связаны, в Англию уезжают без сожалений. А по пути можно заскочить в Дордонь, разыскать ту усадьбу. И не беда, если не хватит денег. При нужде берут ссуду в банке. Главное - зацепиться, взяться за дело всерьез, а не так, как он работал у себя в ресторане. И никому не давать в долг. Если раньше он жил сам по себе и мог такое позволить, то скоро придется заботиться о жене, а потом и о детях. Это ему еще в диковинку, но уже нравится. Может, и к лучшему, что пояс Венеры оказался, черт побери, подделкой. Ведь это здорово - надеяться только на себя, не ждать помощи свыше, создавать все своими руками. И все же какой сволочью был Беллмастер - да и сейчас он, наверное, не лучше... "Сразу и не сообразишь, куда ехать и что взять с собой отсюда, - размышлял он. - Кстати, виллу можно продать - вот и деньги. Как же я сразу не догадался? Да ведь я никогда ничем не владел. И на чужие средства не рассчитывал". Ричард встал. Решил пройтись по вилле. Миссис Ринджел Фейнз ее порядком запустила. Многое придется ремонтировать. Новым взглядом оглядел он нижний этаж здания. Краска на кухне и в комнатах слуг сильно облупилась. Кое-где отошел кафель, один из кранов протекал, рамы потрескались. Словом, накопилась прорва дел. Все это должен был устранять Марио, но если в доме нет истинного хозяина, то и у слуг опускаются руки. Ричард остановился на лестнице, оглядел портрет кисти Августа Джона. Дочь похожа на мать, но лишь внешне. Сара, вставшая на ноги, становилась все рассудительней и практичней. А леди Джин, казалось, плыла, едва касаясь каменных ступеней, вознесшись силой бьющего через край, неукротимого духа. Нет, она не витала в облаках славы, зато всегда - он уже твердо знал - тянула за собой шлейф многочисленных воздыхателей и любовников. Она перелезала через заборы и перепрыгивала глубокие ямы, не боясь сломать ни ноги, ни шею, а если и испытывала угрызения, то не совести. Ричард попытался вообразить лорда Беллмастера. Узнай леди Джин, что тот подменил пояс, она закатила бы жуткий скандал. "Интересно, - подумал Ричард, - на картине она с подлинником или уже с подделкой?" Как похожа мать на дочь с виду и как отличается по характеру! Впрочем, ничего странного. Он тоже был внешне вылитый отец, но не обладал и половиной его достоинств. Ричард прикрыл глаза, насладился спокойствием, с которым теперь вспоминал о родителях. И мысленно поблагодарил Сару. Он поднялся по лестнице, пошел по комнатам второго этажа - так он когда-то осматривал жилища друзей, решив подлатать что-нибудь в благодарность за гостеприимство. Однако сейчас им двигало другое; за несколько недель надо было обновить всю виллу, чтобы продать ее подороже... Гостиница в Дордони. А почему бы и нет? Ричард воспрянул духом, представив себя отцом семейства, предпринимателем с ясной целью в жизни. Прощай, Фарли, бесшабашный скиталец; добро пожаловать, мистер Фарли, кормилец и труженик. Он вошел в спальню Сары. Одну из оконных рам придется перебрать - от сырости она искривилась. Плитка у двери вспучилась - ее надо будет поднять и переложить. Огрехи бросались в глаза то тут, то там. Они и спасут от безделья. Ричард сел за письменный столик, вынул из углубления лист бумаги и аккуратно записал все подмеченные на вилле неполадки. "Главное - порядок", - любил приговаривать отец. Составив список, Ричард закурил и отдался во власть счастливых размышлений, которые, Бог даст, никогда не сменятся печальными. Наполненный радостью, он рассеянно провел рукой по синей замшевой обложке книги, озаглавленной "Беседы души и тела - Святая Катерина Генуэзская", - она по-прежнему лежала на столе. Потом вспомнил, что это дневник леди Джин, взял его, подумал: "Любопытно, что побудило ее скрыть правду именно под таким заголовком? Впрочем, душа и тело - в этом весь человек". Он улыбнулся, сообразив, что витавшая над ступенями женщина, воплощение Евы-соблазнительницы, выбрала его не случайно. "Победит добродетель", - было написано на ее поясе. "Вряд ли", - решил Ричард и поблагодарил Бога за то, что Сара - в этом он все больше и больше убеждался - ничуть не заблуждалась насчет матери и ее любовников. Ведь к шестнадцати годам дети уже прекрасно понимают, каковы на самом деле их родители. Он разомкнул застежку и открыл дневник, полистал тонкие, убористо исписанные страницы. Вдруг его привлек рисунок на полях. Женщина верхом, в дамском седле, лошадь перескакивает через каменную стену. Рисунок был сделан отлично - без единого лишнего штриха. Сам Август Джон мог бы гордиться его автором. Через несколько страниц рисунки появились вновь. Пожилой мужчина во фраке развалился в мягком кресле с рюмкой в одной руке и сигарой в другой. Вместо лица у него была бесовская рожа, на пол свисал хвост, как у черта. Внизу стояли написанные выцветшими чернилами инициалы "Л. Б. " "Что ж, - подумал Ричард, - с такой карикатурой соглашусь и я". На обороте были изображены три птички на ветке и кошка, что, затаившись, следила за ними. Затем - высокая женщина с диадемой на голове, веером в одной руке и поводком в другой. На поводке сидел карлик в одежде для гольфа и герцогской короне. Подпись гласила: "Элла Д. выгуливает его светлость". Иные буквы забегали на изображение - очевидно, леди Джин сначала рисовала, а писала потом. На одной из картинок была паровая яхта с надписью "Морской лев" на борту, окруженная шлюпками. Когда Ричард вновь начал листать дневник, выпали два листа бумаги. Он подобрал их. На первом значилось: "О содержимом этого пакета известно отцу Ансольдо из Собора Богоматери в Мончике, в присутствии которого он и был запечатан, а также сеньорите Мелине Монтес, моей личной служанке, которую я обязываю передать его в полное и безраздельное владение моей дочери Саре Брантон". Ниже их подписей были такие строки: "Сара, доченька моя, если это письмо попадет тебе в руки, поставь за меня свечу и помолись за спасение моей души и искупление многочисленных грехов". На другом листке было выведено: "Это, Сара, мой личный дневник. Я вела его от случая к случаю на протяжении многих лет. Распоряжайся им, как сочтешь нужным. Дж. Б. ". Когда Ричард засовывал листки обратно в книжку, ему стало не по себе. Хотя Сара позволила читать дневник, он вдруг осознал - разрешить это вправе лишь сама леди Джин. Впрочем, она так и сделала, завещав распоряжаться дневником Саре. Однако что-то по-прежнему смущало честного по характеру Ричарда. Какой смысл читать дневник? Есть Сара, Ричард любит ее и вскоре начнет с ней новую жизнь, так стоит ли ворошить прошлое? Выхваченные с аккуратно исписанных страниц разрозненные строки свидетельствовали: леди Джин поверяла бумаге все свои мысли без утайки - настолько, что Ричард листал страницы, невольно стараясь ничего не читать, лишь рассматривал картинки, сделанные четкими, скупыми штрихами. Право на личную жизнь имеют даже умершие. Однако если леди Джин придерживалась того же мнения, зачем она оставила дневник Саре? Хотела что-то передать, сообщить ей? "Теперь Сара на моем попечении, - рассуждал Ричард, - и мне кажется, она знает - или догадывается - о многом в характере матери. Так стоит ли подтверждать ее худшие опасения?" Он взглянул на открывшийся разворот. Леди Джин, как уже не раз бывало, отказалась от английского. Она часто писала в дневнике на французском или итальянском. Сейчас выбрала французский. "Чтобы обезопасить себя, Беллмастер был готов на все. Дело кончилось тем, что он заманил меня в ловушку и сделал сообщницей убийства". Прочитав эти строки, Ричард глазам своим не поверил. Как можно столь опрометчиво заявлять такое, а дальше в подробностях обрисовывать убийство человека по имени Полидор? Эта женщина, видимо, рехнулась. И вдруг Ричарда осенило: леди Джин потому вела дневник столь откровенно, что он при ее жизни находился в укромном, надежном месте. Мало того, никто не станет писать подобное без всяких оснований, и они легко угадывались. Леди Джин сжигала жажда отомстить лорду Беллмастеру, даже если ей будет суждено умереть раньше него. А впрочем, один Бог знает, хотела ли она сделать орудием мести именно дочь. Вряд ли мать была столь расчетлива. Нет, скорее она полагалась на судьбу. На счастливый случай для нее и злой рок для Беллмастера - вдруг окажется, что Сара унаследовала хоть каплю того, чем мать обладала в избытке, и что из солидарности заставит ее ополчиться против Беллмастера. Ричард со злостью захлопнул дневник и встал. Нельзя, чтобы записки матери попались Саре на глаза. Ради этого он готов даже лгать. Придется уничтожить дневник... и будь что будет. Он пошел к себе и запер книжку в чемодан. Пусть полежит там, пока он не решит, что с ней делать. Ну и подлец этот Беллмастер! Обманывает мать - да и дочь - сначала с поясом Венеры, а теперь, придя из прошлого матери, может испортить Саре всю жизнь. Выходя из спальни, Ричард бормотал проклятия в его адрес. Куинт вошел к Кэслейку с досье под мышкой, поздоровался, ненадолго задержался у окна, а потом устроился в потертом кожаном кресле, положил ноги на диван у окна. Его резко очерченный на фоне бледного майского неба профиль казался суровым. - Думаю, пришло время сообщить, - бесстрастно начал Куинт, - если лорд Беллмастер получит место посла в Вашингтоне, вы поедете с ним как его личный секретарь. - Благодарю вас, сэр. - За что? - Куинт посуровел еще больше - так бывало всегда, когда он злился. - За приятную весть, сэр. Я еще не был в Америке и... - И с нашей стороны, - бесцеремонно прервал его Куинт, - мы, уверяю вас, сделаем все, чтобы вы туда не попали. С Беллмастером, разумеется. Конечно, мы бы предпочли и его туда не пускать, но это, видимо, выше наших сил. Когда всплыло дело с леди Джин, я понадеялся было, что Бог даст нам в руки козыри против него. Но увы. - Да, сэр. - Что означает это "да, сэр"? Уязвленный, Кэслейк позволил себе выразить негодование: "Я имею в виду, сэр, вот что: хотя доказательств у меня нет, я уверен - Беллмастер до сих пор служит не нам одним. И невозможность доказать это лишь укрепляет мою веру. Я прочел досье на Полидора. Беллмастер явно его убил. Полидор был человеком Клетки - верным, готов поручиться, только ей. И накопил достаточно сведений, чтобы погубить Беллмастера". - Что ж... - Куинт немного успокоился. - Догадаться об этом нетрудно. Они с леди Джин убрали его. А теперь, умница из Девоншира, объясните, зачем. - У меня есть лишь предположения, правдоподобные домыслы. - Так выскажите их. Если не хватает фактов, строят гипотезы. И в этом нет ничего зазорного. Опишите мне жизнь Беллмастера - так, как вы ее понимаете. - Извольте. Наиболее деятельно он сотрудничал с нами во время и тотчас после войны. Был необычайно знающим, полезным человеком. Но что-то - возможно, деньги, а скорее, тщеславие... жажда власти, гордыня или даже презрение к нам... - Это уж точно. -... заставило его вести двойную или даже тройную игру. Начинал он, возможно, ради денег, а потом стал заниматься шпионажем из чистого развлечения, дабы потешить самолюбие. - Верно подмечено. Он продолжал шпионить потому, что обман у него в крови. Занимается этим до сих пор, не отступится и в Вашингтоне. Потому мы и не хотим видеть его там, но не пойдешь же к премьер-министру с пустыми руками - Беллмастер давно купил его многочисленными подачками и умиротворит любой сказкой. Факты - вот чего требует мелкотравчатый ум премьера, чтобы начать действовать. Итак, продолжайте. Он убил Полидора, а зачем? - У того было против Беллмастера нечто неопровержимое. Но Полидор не подозревал, что аристократ знает об этом, а его светлость даром не потерял ни минуты. Стукнул Полидора по голове... - Тростью, как в старинных детективах, а? - Куинт наконец улыбнулся. - А потом перевернул шедший к берегу катер. Это было нетрудно. Я посмотрел метеосводку того дня. Семибалльный юго-западный ветер, сильное волнение. - Неужели и до нее добрались? Молодчина. - Куинт явно воодушевился. - А как же незабвенная леди Джин? - К тому времени она стала игрушкой в руках Беллмастера. Они знали друг о друге столько, что понимали: если их пути разойдутся, они погибнут оба. И он, и она обожали жизнь. Когда Беллмастер прикончил Полидора, ей оставалось одно - тоже положить голову на плаху. Уж слишком долго она плясала под его дудку. И вот, подтверждая байку о смерти Полидора от несчастного случая, она запутывалась в сетях Беллмастера еще сильнее. Беда в том, что сейчас, когда леди Джин нет в живых, ему захотелось стать всеми уважаемым столпом общества. Искренне захотелось начать честную жизнь. Потому он и засуетился, решил заполучить дневник или... чего он от вас добивался? - Дело не в этом. Ему уже не остановиться. Это неизлечимо, как пьянство. Так что если он попадет в Вашингтон, подчиняйтесь ему беспрекословно, а тем временем изо всех сил старайтесь уличить его. Что бы он ни попросил, не отказывайте. Все ваши грехи мы возьмем на себя. - Куинт громко вздохнул. - Эх, если бы нам удалось не пустить его в Штаты... - Но ведь есть очень простой выход, сэр. - К людям, вроде Беллмастера, которые много грешили, в Клетке счет особый. Скорая смерть - это для них не кара. Пусть-ка лучше помучаются... долго, на виду у всех... пусть их втопчут в самую грязь. Словом, знайте - вы служите богам ревнивым. Беллмастеру удалось - случай в нашем ведомстве редчайший - облапошить нас, а не наоборот. И мы жаждем развенчать его публично, чтобы отомстить за оскорбленную честь. Вы удивлены? - Нет, сэр. - Хорошо. А теперь новость, касающаяся лично вас. С Министерством обороны я все согласовал. Отныне за Беллмастером станете присматривать вы. Я предоставляю вам полную свободу действий. Как когда-то Полидору. Перехитрите Беллмастера. Но не забывайте, чем закончил Полидор. Если Беллмастер захочет воспользоваться вами еще до отъезда в Вашингтон, соглашайтесь. Если он попадет-таки туда, продолжайте ему подыгрывать. Отныне досье на Беллмастера и другие, с ним связанные, открыты для вас. Одно из таких я принес с собой. - Он протянул Кэслейку папку. - Вам полезно прочесть его в назидание: здесь скупо, но красноречиво описаны методы Беллмастера. И поспешу добавить - то, о чем вы прочитаете, было сделано... для нашей пользы. - Благодарю вас, сэр. - Кэслейк взял папку. На обложке значилось: "Его высокопреподобие Алберт Реджиналд Долмат, магистр искусств". Он положил досье на стол и спросил: "Заведено ли досье на леди Джин?" - Да. - Нельзя ли узнать, как она познакомилась с лордом Беллмастером? - Можно. Она была из древнего, но обнищавшего ирландского рода. Отец владел огромной усадьбой в Голвее, жил - как бы покрасочнее выразиться - на хлебе и воде и проповедовал одного Бога - игру на скачках. У матери было немного денег, к которым он подобраться не мог, и ей удалось дать дочери хорошее образование. Чтобы заработать на жизнь, леди Джин устроилась секретаршей в министерство иностранных дел. Тут ее приметил Беллмастер, продвинул по службе и сделал своей любовницей. Вскоре оказалось, что именно такая соратница ему и нужна, он научил ее всему, на его взгляд, необходимому. Но приручить ее Беллмастеру так и не удалось. Мне даже сдается, временами он жалел, что выбрал именно ее. - Куинт замолк, тихо вздохнул и продолжил: - Она, если хотела, могла предстать поистине очаровательной. И еще была отменной соблазнительницей - готов поспорить, мало кому из мужчин удалось бы противостоять ее чарам. Впрочем, обо всем этом вы узнаете из досье. - Он встал, глянул в окно, хмыкнул, словно увидел там нечто неприятное, и подошел к двери. Открыл ее, обернулся и заметил почти сокрушенно: - Как далеко вы шагнули от простого сыщика, мой мальчик... очень, очень далеко. Когда он ушел, Кэслейк позволил себе улыбнуться. В последних словах Куинта нечаянно проскользнула тоска по прошлому, хотя он просто хотел подчеркнуть, что человек Клетки должен оставаться таким во что бы то ни стало. Нет у него ни выбора, ни пути назад. Кэслейк принялся за досье на Долмата. Оно оказалось сравнительно коротким. Его высокопреподобие Алберт Реджиналд Долмат был в пятидесятых годах священником одной из провинциальных епархий. Лет сорока, женатый на дочери епископа, он слыл церковнослужителем нового поколения - за словом в карман не лез, известности не страшился, участвовал в маршах протеста против атомного оружия, выступал за упрочение культурных и духовных связей с Россией. До рая на земле, по его мнению, было рукой подать - стоило лишь духовно возродить народы и выстроить их под знаменем мира во всем мире. Он не чурался высказать свои взгляды с любой трибуны или изложить их в газете. Да еще как назло был хорош собой, отличный оратор, прекрасный собеседник. Словом, пешка, способная быстро стать ферзем. В досье не указывалось, когда ему решили объявить войну, но Кэслейк понимал: досье не завели бы вообще, не прикажи кто-то из Уайтхолла тактично переправить Долмата в рай поменьше того, который он сулил мировому пролетариату. Дело поручили лорду Беллмастеру, и тот решил пойти напролом, без обиняков. Долмата - он, как истинный демократ, посещал и бараки, и замки - пригласили в усадьбу Беллмастера. Там он повстречался с леди Джин, и она не преминула посочувствовать его взглядам, не забыв, однако, восхититься Долматом и как мужчиной. Несколько приложенных к досье писем к нему показывали, что их дружба постепенно перешла во взаимное обожание. Долмат осуждал лесть, но когда сам оказался ее мишенью, быстро убедил себя, что такая добродетельная и очаровательная женщина, как леди Джин, кривить душой не способна. Наконец его пригласили провести несколько дней на "Морском льве", и вот однажды, глядя на северное сияние у Шетлендских островов, он впервые по-братски обнял леди Джин за талию. Потом леди Джин со смехом описала, как Беллмастер спешно покинул яхту ради якобы важных дел в поместье, а по сути лишь чтобы оставить Долмата вдвоем с нею. На другую ночь, опьяненный лунным светом, вином Беллмастера и чарами леди Джин, Долмат опрометчиво согласился пойти к ней в каюту выпить рюмочку на ночь и оказался в ее постели. На следующее же утро, полный угрызений совести, он покинул яхту, казня себя за прегрешение. Но приговор себе он уже подписал. Ведь грех можно замолить, а что делать с фотографиями, которые отсняла скрытая в каюте камера? Остальное для Клетки было детской забавой. Его высокопреподобие Алберт Реджиналд Долмат отошел от общественной деятельности, удалился в Уэльс, в уединенный приход... К обложке досье с внутренней стороны был приколот конверт с шестью снимками из тех, что сделала скрытая камера. Кэслейк бегло просмотрел их и захлопнул папку. Вдруг он с грустью вспомнил встречу с Сарой Брантон. Просто не верилось, что она дочь леди Джин. Увы, это так, и лорд Беллмастер - ее отец. Остаток дня он провел, читая досье, которыми ему разрешили пользоваться. Самым полным и любопытным оказалось досье на Беллмастера. За четыре дня Ричарду удалось прочесть дневник леди Джин от корки до корки тайком от Сары - она с головой погрузилась в счастливые хлопоты о будущей поездке в Англию, выбирала платья, укладывалась. Отец ответил на ее письмо любезно, живо одобрил предстоящее замужество, и, конечно же, позвал дочь в гости вместе с женихом... Записки леди Джин вскоре потеряли над ним власть - читались как роман, не способный изменить ни его жизнь, ни отношения с Сарой. Дневник ее мать вела многие годы, хотя иногда забывала о нем на целые месяцы, а однажды - даже на год... как раз когда вышла замуж за Брантона и родила Сару. Весь дневник пронизывало одно - ее отношения с лордом Беллмастером, где любовь то и дело сменялась ненавистью, а ненависть - любовью. Ричарду стало ясно: лорд Беллмастер был раньше - а возможно, и по сей день - связан с зарубежными разведками, что вкупе с неблаговидными делами в самой Англии время от времени толкало на преступления - как в случае с человеком по имени Полидор - и его, и леди Джин. Но ее похождения почему-то не столько возмущали Ричарда, сколько изумляли. Она была бессовестна и неразборчива в связях почти как римская гетера - слова, не столь беспощадного, у Ричарда не нашлось. Читая, он иногда все же негодовал - как мать могла подсунуть такое дочери! Любовь к Саре принуждала его искать оправдания леди Джин, но он в этих исповедях нашел лишь одно - лорд Беллмастер как будто околдовал, загипнотизировал ее, подчинил ее волю своей. И чем дальше читал Ричард, тем больше сокрушался о леди Джин и сочувствовал ей, тем осознанней, крепче презирал лорда Беллмастера. С каждой страницей он ненавидел его все сильнее. Не зная, как тот выглядит на самом деле, Ричард воображал его все более и более похожим на черта в кресле с сигарой и рюмкой портвейна в руках, каким его нарисовала однажды леди Джин. Вначале смутно, а потом все яснее он осознавал, что после развода и она, и лорд Беллмастер, да и полковник Брантон (впрочем, он - человек безвольный, его можно сбросить со счетов) начали потихоньку подталкивать Сару к мысли об уходе в монастырь - она стесняла их всех. Ею пришлось пожертвовать. Случалось, Ричард откладывал дневник и шел прогуляться, успокоиться. В том, что Беллмастер - душегуб, сомнений не оставалось: на той же странице, где леди Джин призналась, что он сделал ее соучастницей убийства, она кратко описала, как они перевернули катер, чтобы замести следы. А вместо благодарности лорд Беллмастер подменил (зачем? срочно понадобились деньги?) пояс Венеры: через месяц после этого преступления Беллмастер взял его у леди Джин якобы для продления страховки. Ричард понимал - Беллмастер не удержится от соблазна напакостить и ему, и Саре. Но как именно? Словом, хорошо, что они решили не спеша прокатиться в Англию. Будет время все толком обдумать. А пока главное - не допустить, чтобы дневник попался Саре на глаза. К счастью, она так много сил отдавала сборам, что, казалось, совсем позабыла о дневнике, исчезнувшем с письменного столика у нее в спальне. Впрочем, накануне отъезда, утром, в постели, она вдруг спросила: "Дорогой, не у тебя ли дневник матери? Я хочу запереть его в сейф". - Да, у меня, - спокойно ответил Ричард. - Но я его еще не дочитал, - а ведь он уже прочел дневник целиком. - Ну как, забавно? - Очень. Я положу его в сейф сам. Кстати, не устроить ли нечто вроде прощального пикника на мысе святого Винсента? - С удовольствием. Однажды нас возил туда Джорджио. С моря дул ужасный ветер и вскоре весь "Роллс-Ройс" забрызгало солью. Джорджио чуть не лопнул от злости. - Значит, едем. В тот же вечер Ричард вошел к Саре в спальню и у нее на глазах достал из комода ключ и запер дневник в сейф. Но на другое утро, когда они покидали виллу, переложил к себе в чемодан - Ричард решил отвязаться от него и чем скорее, тем лучше. Однако лорд Беллмастер жил в мире, о котором Фарли не знал ничего, поэтому насчет дневника стоило посоветоваться с умеющим молчать человеком, например, с поверенным в делах семьи Брантонов или на худой конец с самим полковником. Но сначала придется посмотреть, что он за птица. Леди Джин вышла за него и, несмотря на резкие отзывы в дневнике, уважала - впрочем, не настолько, чтобы хранить ему верность. По дороге в Лиссабон, когда рядом сидела радостная и воодушевленная Сара, он решил выбросить все это из головы до Англии. Что бы ни случилось, им надо налаживать собственную жизнь - в последнее время они все чаще говорили о гостинице в Дордони. Слушая, как рядом мило воркует Сара, он с изумлением осознал, насколько изменился сам и как круто повернула жизнь всего за несколько недель. И не он один. Они оба словно родились заново - вступили в светлый мир, где проклятый Беллмастер не сильнее крошечной точки на горизонте их счастья. Стоя у буфета спиной к Кэслейку, лорд Беллмастер втихомолку улыбнулся. Наконец-то сей молодой человек согласился выпить с ним здесь, у него в кабинете. За окном сумерки затеняли парк, машины выстраивали цепочки из беспорядочных то золотых, то серебряных огоньков. - С простой водой или с минеральной? - Не разбавляйте ничем, сэр. Наливая виски из графина, лорд Беллмастер бросил через плечо: "Хорошо, что вы приняли мое приглашение, Кэслейк. О деле говорить не будем. Просто побеседуем... познакомимся поближе. Думаю, вы сумеете мне кое-что прояснить". - Буду рад помочь, сэр, если смогу. - Ответ порядочного человека. - "Кэслейк стал со мной если и не любезнее, то просто помягче, - подумал Беллмастер, - но меня этим не проведешь. С ним, видимо, поговорил Куинт. Знаю я его! Он, наверно, и о Вашингтоне все выложил". Беллмастер поднес Кэслейку рюмку и вслух продолжил: "Простите, но я к вам не присоединюсь. Уже причастился за обедом, а вечером мне идти на большой прием. Знаете, промышленный или финансовый магнат - тот же капитан корабля и пьет не меньше его, чтобы отвлечься от бремени руководства. Значит, вы виски не разбавляете?". - Сам я родом из Девона, - Кэслейк улыбнулся, - но мои мать с отцом - шотландцы. - Понятно. - Беллмастер подошел к окну и задернул шторы, отрезал кабинет от весеннего вечера. - Вы встречались с Гедди, стряпчим - не так ли? - внезапно спросил он. - Да. Перед отъездом в Португалию. Беллмастер не сел - помешала привычка главенствовать над собеседником, столь крепко укоренившаяся, что он перестал ее замечать - и произнес: "Только что от него пришло письмо. Пишет, будто слышал от Сары Брантон, что она собирается замуж. Вы в курсе дела?" - Да, сэр. Мистер Гедди сообщил об этом мистеру Куинту. - Неужели? - Беллмастер не удивился. - Значит, время от времени наш дорогой Гедди все же стучит в ваше ведомство. А впрочем, кто, хоть раз побывавший там, этого не делает?.. Вы, наверно, уже прочли тамошнее досье на меня? - Да, милорд. Мистер Куинт посчитал такой шаг целесообразным ввиду... того, что может произойти через несколько недель. Лорд Беллмастер расхохотался. Все-таки славный парень этот Кэслейк. Знает, что есть смысл говорить, а что - нет, да и держится всегда молодцом. У него не характер, а прямо гранит, некогда шершавый, а теперь отполированный Клеткой. - Тонко подмечено, - сказал Беллмастер. - Продолжая в том же духе, замечу: вы, вероятно, знаете, что о Саре Брантон я забочусь не просто по дружбе. - Да, сэр. Мне известно - она ваша дочь. - Совершенно верно. Поэтому я и хочу побольше узнать о ее будущем муже, этом Ричарде Фарли. Расскажите о нем. Вы же встречались. - Он отличный парень, сэр. Мне понравился. По причинам, на ваши не похожим, пришлось покопаться в его прошлом. Я не нашел ничего, способного опорочить мистера Фарли... скажем так: в глазах нашего ведомства. - Он верующий? - Нет, сэр. - Это дело поправимое. Ну, выкладывайте все, что знаете. - Лорд Беллмастер опустился в глубокое кресло, закурил сигару и, вертя в руках золотой портсигар, выслушал из уст Кэслейка подробности жизни и окружения Ричарда Фарли. Потом спросил: - А близкие родственники? Неужели у него совсем никого нет? - Когда мы ужинали вместе, он упомянул об очень старой вдовой тетке где-то в Уэльсе. - Значит, он вам приглянулся? - Да, сэр. - Он прирожденный лодырь или просто не может найти дело по душе? - Он не лодырь. По-моему, на него слишком сильно повлияла гибель родителей. Думаю, женитьба и обязанности главы семейства вернут все на место. Ведь он не глуп, да и вышел из хорошей семьи. К тому же мисс Брантон явно души в нем не чает. - Еще бы. Он же спас ей жизнь. Как бы то ни было, вы меня утешили. Я не хотел бы видеть дочь замужем за бездельником или размазней. Что ж, - лорд Беллмастер поднялся, - благодарю вас, Кэслейк. Уверен, мы найдем общий язык. А теперь, - он подошел к каминной полке, взял два театральных билета и протянул их Кэслейку, - вот два билета на завтра на вечерний спектакль. Я пойти не смогу. Так что найдите девушку покрасивее и сходите сами. - Большое спасибо, сэр. - Не стоит. И еще раз благодарю вас, мой дорогой. По пути к лифту Кэслейк рассмотрел билеты. Они были в Национальный театр. Он любил его спектакли и, конечно, пошел бы, не будь это билеты Беллмастера. А потому разорвал их, выйдя на улицу, и выбросил клочки в урну, как примерный гражданин. Лорд Беллмастер тем временем сидел у себя в кабинете и размышлял о Ричарде Фарли: "Человек он, видимо, хороший... Да, участи родителей не позавидуешь. Но семейная жизнь отрезвит его. А при случае и я помогу. Есть способы обставить помощь так, чтобы он считал, будто ему просто повезло. Ведь он женится на моей дочери. Леди Джин, будь она жива, искала бы для Сары мужа посолиднее... и свадьбу закатила бы пышную. Где-нибудь в Вестминстерском аббатстве, с пажами и шаферами. Не тихое семейное торжество, а роскошный прием, блистающий знаменитостями со всех концов света. - Он улыбнулся. - Уж она-то знала в этом толк. Да и я не прочь погулять на такой свадьбе. Ведь выходит замуж моя дочь, а ради нее и в память о леди Джин не грех и пошиковать. Загвоздка одна - как все это устроить? Официально я только крестный Сары. И могу лишь сделать ей дорогой подарок. Впрочем, почему это мысль о грандиозной свадьбе меня так захватила? Наверно, старею, становлюсь сентиментальным. Однако сейчас такое простительно. А вот как совладать с полковником Брантоном? Узнав, что на свадьбе ему отведут роль распорядителя, тамады, он оскорбится. Или нет? Ведь бывшим воякам чертовски нравятся напыщенные церемонии. Будь Брантон богат, он и сам бы обставил венчание дочери достойно. Словом, если подойти к нему осторожно, все устроится. Уязвленное самолюбие полковника утешит кругленькая сумма. Главное - взяться за дело с нужного конца. Поехать и поговорить с ним? Или написать письмо - пусть все хорошенько обдумает, подготовится к мужскому, откровенному разговору о деловом соглашении, которое даст ему возможность сыграть на свадьбе Сары роль великодушного отца. Кто запретит мне расщедриться ради единственной дочери? Ведь от брака с американкой у меня лишь двое сыновей, - он тепло улыбнулся. - Сыновья есть сыновья. Дочь - дело другое. Ее дочь. Если бы девочку родила миллионерша из Бостона, я бы так не суетился. Но в память о леди Джин... Ведь кроме нее я по-настоящему не любил никого. И неважно, что здесь была замешана и корысть. Почему не отблагодарить богов за то, что леди Джин не встала из могилы отомстить мне? Хотя, конечно, при жизни не раз помышляла об этом. Ирландка, с унаследованной от отца склонностью к азартной игре, она, если бы решилась, поставила все на самую мизерную возможность погубить меня. Видимо, она простила меня как истинная католичка, чтобы спасти свою бессмертную душу. Итак, писать Брантону письмо или сразу ехать к нему?". Он взглянул на картину Рассела Флинта с красавицами у купальни. Одна слегка напомнила леди Джин. Внезапно Беллмастер почувствовал себя усталым. "Какая скука сегодняшний ужин, - подумал он. - Да и вся эта затея с Вашингтоном. Хочу ли я попасть туда? Из Клетки мне уже не вырваться. Ее люди пойдут за мной по пятам до самой смерти, даже за гробом проследят, - он ухмыльнулся, - не обманул ли я их и на этот раз. Вернее всего было бы жениться на леди Джин и спокойно жить с ней в Конари. Что имеем - не храним... Решено. Сначала - письмо". Из Лиссабона они поехали в Эсториль, два дня прожили в гостинице "Глобо" на радость Мелине и ее мужу Карло. Для Сары здесь началось, пожалуй, самое счастливое время. Она подолгу разговаривала с Мелиной, которой Ричард явно понравился. Сару это только радовало - она не стеснялась открыто наслаждаться, если Ричард приходился кому-нибудь по душе. Карло тоже его полюбил и вскоре - едва узнал, что Ричард когда-то владел рестораном, а