Виктор Кэннинг. Тающий человек -------------------- Виктор Кэннинг Тающий человек --------------------------------------------------------------------- Кэннинг В. Тающий человек: детектив. - Л., Вильнюс: Полюс, 1991 Перевод А.Онурова OCR: Zmiy (zmiy@inbox.ru), SpellCheck: Денис (http://www.nihe.niks.by/mysuli/), 26 апреля 2003 года --------------------------------------------------------------------- -------------------- Криминальная повесть --------------------------------------------------------------------- Кэннинг В. Тающий человек: детектив. - Л., Вильнюс: Полюс, 1991 Перевод А.Онурова OCR: Zmiy (zmiy@inbox.ru), SpellCheck: Денис (http://www.nihe.niks.by/mysuli/), 26 апреля 2003 года --------------------------------------------------------------------- Малоизвестный в СССР, но знаменитый на Западе автор боевиков и триллеров Виктор Кэннинг представлен детективом "Тающий человек". Разыскивая красный "Мерседес" миллионера О'Дауда детектив Рекс Карвер и не предполагал, что ему придется рисковать жизнью, встретиться не только с очаровательной дочерью О'Дауды, но и агентами Интерпола... Глава первая "О, как этот блеск пленит меня!" Роберт Херрик Я сидел у окна, закинув ноги на подоконник, и наблюдал сверкание уличной жизни. Вообще-то, она не очень сверкала. Водитель такси читал утренний выпуск "Ивнинг Стэндард" и курил сигару. Несколько рано покинувших родные платаны листьев исполняли под аккомпанемент ветра танец дервишей. В огромной голубой простыне медленно продвигался представитель Западной Африки. Его большое лицо озаряла двухсотпятидесятиваттная улыбка, которая могла являться следствием только трансцендентальной медитации или удовлетворительного пополнения его гарема. Служащий дорожной полиции выписывал штраф владельцу "Мини-Остина" за парковку на запрещающей линии. По другой стороне улицы шли две девушки: одна - блондинка с лицом, при виде которого у Боттичелли вылезли бы из орбит глаза, вторая несла приемник и лизала мороженое. Носильщик надраивал свою бляху. В водосточном желобе голубь пытался затеять драку с парой воробьев. Два бизнесмена спешно направлялись в сторону Трафальгар Сквер, в цилиндрах, с дипломатами и зонтиками наготове. Я устал от уличного маскарада и посмотрел на свои ноги. По замшевым туфлям давно следовало хорошенько пройтись щеткой. Зеленые носки явно не подходили к моему темному костюму. Но меня это не трогало. В это время года меня почти ничего не трогает. Перед отпуском меня всегда посещает летаргия и небрежность. Через пять дней я буду отдыхать. Нужно подзарядить батареи. Я подумал, что очень скоро мне придется решить, куда я еду. Позади меня открылась дверь. Я не стал оборачиваться. Я знал, что это Уилкинз, Хильда Уилкинз: тридцать пять, старая дева, ярко-рыжие волосы, честные голубые глаза, даже слишком честные, толстая твидовая юбка, простая белая блузка, мешковатый серый кардиган - мой партнер и наше партнерство незыблемо. Ей мало что нравилось во мне. Иногда я спрашивал себя, почему она продолжает работать со мной. Конечно, не из-за жалования. - Я еду в банк, - сказала она. Я повернулся к ней. - Класть или снимать? - Снимать, - сказала она. - Я переключила конторский телефон через вас. - А я и не предполагал, что там есть что снимать. - Немного. Вы решили, куда вы едете? - Нет. Ни вместе с кем я еду. Или следует сказать просто "с кем"? Она фыркнула и направилась к двери. Хильда была невысокого мнения о моих моральных принципах и грамматике. - Я подумал о "Гритти Пэлас" в Венеции, - сказал я. Она тоже немного подумала. - А почему бы и нет... если вы собираетесь провести только одну ночь? Вам все же лучше поехать к вашей сестре в Хонитон. Бесплатное питание. - Да, это мысль. Девонширские сливки и сидр, ломти бекона, яичница, потроха, пудинг, жареная свинина, отварная говядина и пельмени... Да, мне нужно набраться сил. Она пристально посмотрела на нижнюю пуговицу моего жилета и заявила: - У меня не создается такого впечатления. Хильда ушла, а я посмотрел на пуговицу. Возможно, она была права. Последнее время я вел сидячий образ жизни. Я посмотрел на календарь на противоположной стене и, так как больше заняться мне было нечем, попробовал определить, сколько осталось дней для рождественских покупок, но у меня ничего не получилось. Зазвонил телефон. Я подождал немного и поднял трубку. - Карвер и Уилкинз. Чем могу вам помочь? Мужской голос официально произнес: - Я хотел бы поговорить с мистером Рексом Карвером. - Подождите минутку, я посмотрю, на месте ли он, - сказал я. Я отложил трубку и зажег сигарету. Наша контора была очень небольшой, только Уилкинз и я, и незначительная помощь со стороны в периоды напряженной работы. Однако никогда не мешало создать впечатление большой организации. Да и долгие годы работы наделили меня шестым чувством, всегда позволяющим безошибочно определить по телефону нового клиента. Но я собирался в отпуск и не хотел ввязываться в какие-либо дела, связанные с обнаружением какой-нибудь утерянной мелочи или махинациями со страховкой, или носиться в поисках какого-либо мужчины или женщины, не желающих, чтобы их нашли. Я взял трубку. - Извините, но мистер Карвер не может сейчас подойти к телефону. - Вы хотите сказать, что его нет на месте? - Его вопрос прозвучал так, словно он не привык, чтобы кого-либо, кто ему нужен, не было на месте. - Боюсь, что да. Он вышел. - Тогда не передадите ему пару слов? - Конечно. - Скажите ему, что звонил секретарь мистера Кэвана О'Дауды. Машина мистера О'Дауды заедет за ним сегодня в три часа дня. Я думаю, было бы желательно, чтобы он захватил с собой все необходимое для небольшого путешествия. Я спросил: - А мистер Карвер знает об этом? Голос произнес слегка раздраженно: - Конечно, знает. Иначе я не стал бы звонить и подтверждать это. Машина будет у его конторы в три часа. Благодарю вас. Щелчок, и голос пропал. Интересно. Но не настолько, чтобы заставить меня подняться и заняться поиском О'Дауды в телефонном справочнике Лондона. Мне нужен был отдых, а не работа. Но заметьте, мне также нужны были и деньги. Мне они всегда нужны, и иногда, когда эта нужда была особенно острой, меня не очень волновали пути их получения. Но в тот момент, так как на моем банковском счету кое-что лежало, мне нужен был отдых по полной программе. Я сидел и перебирал в уме все места, куда бы я мог поехать. У меня был друг, который уехал на Мальту из-за некоторых налоговых моментов. Но это означало бы путешествие на яхте, а я терпеть не могу возиться с парусами. Коста Брава? Рыба и чипсы, ужасное гаспаччо и еще более ужасное пение фламенко. Биарриц? Тихий городок времен Эдуардов... Только все в прошлом. Сейчас это большой, суетливый и шумный город, улицы которого забиты "Ситроенами", а стоит только вступить в дюны, как Атлантика сразу начинает бросать тебе в лицо пену и песок. Что-нибудь тихое рядом с Каннами? Возможно, это будет приятно - покой, уединение и полная расслабленность, утреннее потягивание красного вина под увитым виноградом деревом, чтобы прийти в себя после вечернего периода. Замечательно, все, кроме уединения. Мне все же придется найти себе компаньона. Я почти собрался с силами, чтобы дотянуться до своей записной книжки, лежащей в ящике стола, как зазвонил телефон. Я изменил направление движения руки и взял трубку. - Я вернулась, - доложила Уилкинз. - Хорошо. Без тебя контора стала совсем другой. - Не дождавшись ответа, я спросил: - Ты не договаривалась о моей встрече с неким мистером О'Даудой? - Нет. - У-гу. Тогда все. Я положил трубку и забыл о своей записной книжке. Так или иначе, у них у всех найдутся уважительные причины. Конечно, я мог бы попробовать что-нибудь новое. Возможно, круиз, если удастся взять билет. Нет. Они все там чертовски приветливые, эти дневные прогулки по палубе, игры в кольца и настольный теннис, и смешные одежды. И, тем не менее, все эти недотроги будут влет сбиты морскими офицерами. Форме и черному морскому загару противопоставить нечего. Зазвонил мой личный телефон. Сделав усилие, я поднес трубку к уху. - Карвер слушает. Веселый, грохочущий голос пахаря, принадлежащий Миггзу, оглушил меня. - Как дела, старина? Ты уже месяц не разминал у меня кости. Готов спорить, что все твои связки и мышцы за плыли жиром, в противном случае, я - болван. - Иди, продолжай накачиваться. - Ни в одном глазу. Такая работа. Но приходи, и мы пропустим по стаканчику. К тому же, у меня кое-что есть для тебя. - Все, что у тебя есть, оставь себе. Но выпить я приду... если мой геморрой позволит. В приемной Уилкинз вязала что-то из желтой шерсти гадкого оттенка и разгадывала кроссворд в "Хейли Телеграф". - Пойду, зайду к Миггзу, - сказал я. Она посмотрела на меня и сказала: - Не забудьте пообедать. А почему вы спросили меня о Кэване О'Дауде? - Я не говорил, что его зовут Кэван. Она кивнула на блок аппаратуры на столе. - Я оставила включенным магнитофон. - Знаешь его? - Слышала о нем. Он... - Не трудись рассказывать мне. В настоящий момент меня волнует только одна проблема. Куда поехать отдыхать. Я потянулся и вышел. Я спустился по лестнице и остановился в дверях, обозревая Нортумберленд Авеню. Слева от меня, на некотором удалении, на своей колонне стоял Нельсон, повернув невидящий глаз навстречу атаке голубей и скворцов. Справа медная дощечка с надписью "Карвер и Уилкинз" явно нуждалась в чистке. Раньше там было только мое имя, пока в один из крайне неудачных годов Уилкинз не настояла на освобождении старой чайной банки, стоявшей на камине у нее дома (она жила вместе с отцом, ушедшим на пенсию корабельным стюардом и неутомимым, хотя и не очень удачливым, игроком на лошадиных бегах) и не пришла на помощь с таким видом, который вызвал у меня даже двухсекундную вспышку благодарности. Ничего ей не говоря, я поменял дощечку. Оценив ее настоящее состояние, я понял, что очень скоро кому-то хорошо намылят голову за все это. Я направился к Миггзу. Для человека в подобном моему апатичном состоянии это был нелегкий труд, но я собрался на все триста пятьдесят метров. За гаражом Миггза находился его спортзал. Его цены кусались, но желающих было хоть отбавляй. Одно время Миггз служил сержантом в спецназе. Поработав с ним в паре, даже хорошо подготовленный человек обнаруживал, что у него болят с десяток мышц, о существовании которых он и не догадывался. Для спецклиентов - а таких у него были единицы - он проводил курс занятий по безоружному бою, включавший несколько очень интересных способов быстрого и бесшумного убийства людей. Когда я добрался до Миггза, он заканчивал занятия, поэтому я прошел в его контору, сел и стал тихо ждать. Вскоре он появился, с красным и блестящим после душа лицом, взглянул на меня и произнес: - Боже мой, юноша в теле старика. Позволь мне записать тебя на десяток занятий. Для тебя - особые расценки. - Мне и так хорошо. Мне нравится набирать вес к сентябрю. За зиму весь жир уйдет. Так медведи делают. Так как насчет выпить? Он открыл буфет и достал виски. Мы сидели и пили, и он печально качал головой по моему поводу, а его глаза разочарованно ощупывали меня, словно он был скульптор, а я - его первый глиняный греческий атлет в натуральную величину, который не получился везде, где только было возможно. - Работа - как раз то, что тебе нужно. Но прежде чем ты возьмешься за дело, походи сюда несколько дней. - Отдых - вот, что мне нужно... и я буду отдыхать. - Отдых подождет, а хорошие деньги не будут. Ты возьмешься за это дело. К тому же, там можно много срубить на стороне. Ты же это любишь, правда? Этот коротко стриженый мерзавец имеет явно больше того, с чем он знает как управляться, но это не значит, что он разбрасывает деньги на ветер, не удостоверившись в их возвращении. Эти миллионеры все такие. - Что я люблю, - сказал я, - так это людей, которые не говорят загадками, а также больше виски к моей содовой. Я подтолкнул стакан к нему и он выполнил мою просьбу. - Разве ты не получал мое послание? - Нет. - Я звонил вчера вечером твоей миссис Мелд и передал его ей. - Сегодня понедельник. На выходных я был в Брайтоне и приехал прямо в контору утренним поездом. Я так понимаю, ты пытаешься организовать мне работу? - Уже организовал. Он сказал, что пришлет за тобой машину сегодня в три. - Слишком самоуверенно. - Нет, когда это - миллионер. Его сын был убит в Италии у меня на глазах. Он всегда очень трепетно относился ко мне и доверяет мне все свои автомобильные дела. Он покупает машины у "Джек Баркли", а это настоящее сумасшествие, сплошные "Роллсы" и "Бентли", а он иногда меняет машины по четыре-пять раз в год. Вчера я пригнал ему "Фейсл Вегу" - он хочет подарить ее своей дочке на день рождения. - Я всегда мечтал о папе-миллионере. Что ты думаешь об Ирландии в плане отдыха? - Ничего. Все эти бары, которые они называют перворазрядными и которые на деле оказываются комнатушкой размером с половину бакалейной лавки с одним столом и тремя стульями. А их идиотское отношение к погоде. Выходишь из отеля под проливной дождь с ветром, а швейцар говорит: "Прекрасный сегодня день, сэр". К тому же я не люблю "Гиннесс" и "Джон Джеймсон". - Тогда Ирландия отпадает. - Поэтому берись за работу. Я сделал тебе хорошую рекламу. Честен, надежен, неустрашим и благоразумно осторожен. Быстр и решителен в сложных ситуациях, находчив, презирает все опасности. - Великолепно. Добавь сюда пару крыльев и я - Бэтмэн. Я полагаю, ты говоришь о неком мистере Кэване О'Дауде? - А я разве не сказал? - Нет. Но можешь не трудиться. Мне не нужна никакая работа. Я еду отдыхать. - Ты берешь эту работу. - Какую именно? - Кто-то украл один из его автомобилей. Я рассмеялся. И любой человек из Скотланд-Ярда сделал бы то же самое. К настоящему моменту она была уже раскурочена, номер на двигателе перебит, коробка передач заменена, номерные знаки поставлены другие, перекрашена и выставлена с поддельным паспортом на продажу на каком-либо автомобильном рынке; или брошена где-нибудь под Хэкни, после того, как пара проходимцев попользовалась ею для своих дел. Я сказал: - Об этом пусть беспокоится полиция. Хотя я не думаю, что они возьмутся за это с охотой. - Есть еще один момент. Ее украли не в Англии. - А где? - Где-то за границей. Он не сказал. И я думаю, что на самом деле его волнует не машина, хотя он всячески старался это не показать. - Мне не нужна работа. В сентябре я всегда беру отпуск. - Поезжай и переговори с ним. В конце концов, я сказал, что ты возьмешься за это дело, а если я подведу его, он может передать свои автомобильные дела кому-нибудь другому. - Я бы расплакался, если бы не знал, что ты врешь. - Встреться с ним. Если ты отошьешь его, все в порядке. Но я разрекламировал тебя просто потрясающе. Там была его дочка, та с "Фейсл Вегой", и ты бы только видел, как заблестели ее глаза, когда я рисовал твой портрет. Хотя, должен признаться, я полагал, что ты находиться в лучшей форме. И тем не менее... - Спасибо за виски. - Я потянулся к двери. - Ты уходишь? - Да, пообедать. Мне было дано указание не забывать об этом. - Ты меня разочаровываешь. - Временами я сам себя разочаровываю. Но мне нужен отдых. Иногда человек просто должен куда-нибудь уехать. - Зачем? - Я пришлю тебе открытку и все объясню. Я вышел. Такие вот дела. Человеку всегда следует знать, что он хочет делать и, по возможности, почему он хочет делать это. А что я не хотел делать, так это искать украденную машину. Пусть О'Дауда покупает себе другую. А если к украденной машине прилагалось еще что-то, пускай это беспокоит кого-нибудь другого. Для этого существует Скотланд-Ярд, Интерпол и им подобные. Да, одиннадцать месяцев в году я работаю, если есть работа, но приходит сентябрь, сезон туманов и спелых и сочных плодов, и я беру отпуск. Но не в этот сентябрь. В четыре часа того же дня я сидел в "Роллс Ройсе", скользящем, как горячий нож по маслу, по автостраде А21 в направлении Суссекса. Объяснение было очень простым и очень человеческим. У Херрика, конечно, были строки на этот случай, не только потому что он угадал ее имя, а потому что он, как и я, был девонширцем, а девонширцы, в противоположность школе мыслителей "от сохи", - большие романтики, особенно когда дело касается шелеста шелков идущей женщины, приятного и мягкого строения ее одежд... и в завершении очень сильная строчка: "...О, как этот блеск пленит меня!" Он пленил меня ровно в двадцать секунд. Без двух минут три я сидел, закинув ноги на стол, и читал августовский номер "Криминалиста" - почему-то издательство "Форензик" всегда присылало мне бесплатные номера. Я уже полностью погрузился в редакторскую статью, посвященную особенностям пыли, когда уставшим горном загудела внутренняя связь и Уилкинз сказала: - За вами пришла машина мистера Кэвана О'Дауды. - Отошли ее обратно. - Я отключился. Анализ обычной домашней пыли, читал я, выявляет наличие в ней целого ряда таких веществ, как окись кремния, оксиды алюминия и железа, окись магния, известь, оксид титана, щелочи... Снова раздался гудок. Уилкинз сказала: - Шофер мистера О'Дауды хотел бы поговорить с вами. - Скажи шоферу мистера О'Дауды, - сказал я, - что я не договаривался о поездке к его хозяину. Скажи ему, если его интересуют личные подробности, что мне не нужна работа. Мне нужен отдых. Скажи ему... Уилкинз отключилась, без сомнения, испугавшись, что последуют более яркие выражения. Через три секунды дверь в мою комнату открылась. Я поднял голову, и это, конечно, было смертельно. Удар был нанесен прямо промеж глаз. Секунду-другую она молча смотрела на меня, пока я моргал, пытаясь отделаться от блеска в глазах. Затем она закрыла дверь и медленно прошла к столу. Ее одежда по-настоящему струилась, даже с присутствовавшим в ней очень приятным моментом маленького беспорядка. Это даже скорее был только намек на него. На ней было серое шелковое платье с крошечными золотыми и серебряными прожилками, на которых при каждом ее движении изгибались и вытягивались лучи света. Если вы можете представить платье, сшитое из воды с играющими на ней золотыми и серебряными солнечными зайчиками, то мне не нужно больше ничего говорить. В самом низу выреза на груди был маленький изящный бантик, похожий на готовую вспорхнуть бабочку. Она сказала: - Что все это значит? Я проделала такой путь до Лондона специально за вами. Сделав усилие, я произнес: - Если вы - шофер мистера О'Дауды, то на вас прекрасная униформа. - Не будьте болваном. Я - его дочь Джулия. Я встал. Я не стал бы этого делать перед шофером, но дочь миллионера - совсем другое дело. И даже если бы она не была дочерью миллионера, я бы все равно сделал это. Ей было немногим за двадцать, у нее были черные как воронье крыло волосы и ярко-вишневые губы. Ее лицо покрывал приятный загар, ее темные глаза смотрели вызывающе независимо, а приятно подчеркнутый подбородок предполагал наличие в ее характере такой черты, как упрямство. Ее лицо было красивым, немножко цыганским, но исполненным самоуверенного великолепия. Она была выше меня, но меня это не беспокоило. Хорошая вещь в любом виде хороша. Я продолжал стоять, дрожа как пойнтер, ожидающий команды к началу охоты. Она сказала: - Красивое платье, не правда ли? Жак Фат. - Не могу оторвать от него глаз, - сказал я. - Я - Рекс Карвер. В ответ на мой упорно продолжающийся идиотизм она слегка подняла глаза и сказала: - Я знаю. Но вы не совсем соответствуете тому описанию, которое дал Миггз. Кое-где смазаны грани. - Осенью, - сказал я, - я всегда начинаю немного распадаться. Мой лучший месяц - май. Она посмотрела на свои часы - я заметил мягкое поблескивание бриллиантовой оправы - и заявила: - Я не могу ждать, да и мой отец тоже. Вы едете или нет? - Я предполагал, - промямлил я, - поехать отдыхать. - Вы выглядите так, - сказала она, - что вам, возможно, и нужен отдых. Я скажу отцу, что вы не можете ничем помочь. - Она повернулась к двери. Я пересек комнату и взял свою дорожную сумку. - Вы явно пытаетесь меня обидеть, - сказал я. - Но мне все равно. С вами я поеду куда угодно. - Я широко улыбнулся ей. Это стоило определенных усилий, но я подумал, что дело того стоит. - Джулия О'Дауда. Замечательное имя. Дикая ирландка с развевающимися под свистящими порывами ветра волосами и... Она пошла к двери, говоря: - Я - его падчерица. Меня зовут Джулия Юнге-Браун. И в машине вы сядете на заднее сидение. Я не люблю, чтобы на моем колене лежала чья-то рука, когда я веду машину. Хорошо? - Хорошо, - сказал я. Я покорно последовал за ней к выходу. Уилкинз посмотрела на меня с деревянным выражением лица. Я сказал: - Следующий раз, когда ты будешь использовать слово "шофер" в телефонном разговоре, называй пол. Меня уводят в рабство. Джулия, идущая впереди, засмеялась. Это был замечательный звук, словно быстрый ручеек пробежал по камням. Уилкинз сказала: - Я позвоню миссис Мелд и скажу, что вы не вернетесь сегодня. Это была не "Фейсл Вега", а большой черный "Роллс", немного походивший на катафалк и такой же тихий и спокойный на заднем сиденье как траурный зал. Рядом со мной, зажатая в серебряном кронштейне, находилась труба, ведущая в водительский отсек. Когда мы проезжали по Вестминстер Бридж, я посвистел в трубу и сказал: - А что случилось с настоящим шофером? Приставив к трубе ухо, я получил ответ: - С Тишем? Он на рыбалке с моим отцом. Отчимом. - Что там с этой украденной машиной? - спросил я. - Что-то связанное с Зелией. У нее всегда что-то случается. - Зелия? - Моя сестра. Вам все расскажут. - Куда мы едем? - В Суссекс. Рядом с Седлзкомбом. Вы как раз успеваете к вечерней зорьке. - Вечерней что? Она проскочила между автобусом и бензовозом и затем сказала: - Перестаньте разговаривать. Там на полочке перед вами есть журналы. Я поковырялся немного и опустил полочку. Там были последние номера "Вог", "Филда", "Иллюстрейтид Лондон Ньюс", "Плейбоя" и "Ривалля". А также наполовину опустошенная коробка с сигарами "Боливар Пети Коронас". Я закурил сигару и откинулся на сиденье с "Плейбоем". Когда мы выехали из города, она погнала машину так, словно жалела, что бог не дал ей крылья, и втайне надеялась, что если она поедет достаточно быстро, то машина, возможно, и взлетит. Любой, ехавший в машине, может быть, и не услышал бы тиканья часов в тишине, но он бы точно услышал, как мое сердце бьется о мое небо. Я начал сожалеть о своем поспешном решении. Симпатичная цыганка заходит в твою контору в платье от Фата, которое стоит почти столько же, сколько выкуренные тобою за год сигареты, вызывающе смотрит на тебя и вот ты, отбросив все благие намерения, снова за работой, вместо того чтобы отдыхать. Я не пытался следить, куда мы едем. Но вся дорога заняла часа полтора. Наконец, мы свернули с шоссе, проехали через главные ворота парка, столбы которых были украшены каменными гончими псами, каждый из которых держал щит. Я не смог разобрать девиз на щитах, потому что мы ехали слишком быстро. Затем мы проехали около километра по парку. Впереди я увидел массив загородного особняка, но не успел хорошенько рассмотреть его, так как мы свернули с главной парковой дороги и поехали по боковой, между буками и елями, под которыми росли грязные, неприятно влажные на вид рододендроны. Мы миновали деревья и боковая дорога закончилась большим круглым пространством для удобства разворота машин, за которым возвышался поросший травой вал. Джулия развернула машину и остановилась. Пока я вылезал и подходил к ее двери, она продолжала сидеть на месте. - Бодрящая поездка, - сказал я. - Тоник для нервной системы. Когда вы будете ставить ее в конюшню, хорошенько пройдитесь по ней щеткой и дайте ей горсть овса. Но не давайте ей пить какое-то время. Как-нибудь вы можете вывезти меня на "Фейсл Веге" и мы действительно хорошо проведем время. Она задумчиво посмотрела на меня сверху вниз, а потом снизу вверх, словно я был предметом антикварной мебели, высоким комодом на ножках или чем-нибудь подобным, который, как она считала, может ей подойти, и затем сказала: - В вас есть что-то. Совсем немного, и я боюсь, вы слишком много ставите на это что-то. - Просто давно не было практики. Все, что мне нужно, - это несколько дней на свежем воздухе. Так где папа? - Папа - это тот человек, с которым вам нужно быть чертовски любезным. Я вдруг понял, что сорвало меня с уютного конторского кресла. Она была человеком, с которым можно обходиться и так, и так. Обойдись с ней неправильно, погладь ее против шерсти и перед тобой будет если не враг на всю жизнь (всегда надеешься на лучшее), то человек, который вычеркнул тебя из своей памяти. Но поведи себя с ней правильно, прикоснись к ней умелой, искусной рукой мастера, и тебя ждет усыпанный звездами карнавал. Но на это нечего было надеяться, пока не достигнешь пика своей формы. Я подмигнул ей. - Я уже имел дело с миллионерами. С ними легко, когда даешь им знать, что ищешь именно их деньги. Так где он? - Наверху. Позвоните ему. Можете оставить свою сумку. Я отвезу ее в дом. Она завела мотор. Прежде чем машина тронулась, я спросил: - А за что вы не любите своего неродного папу? И тут я впервые получил, прямо и сполна: холодный взгляд темных глаз, явившийся следствием удивления, которое ей не удалось полностью скрыть. Она нажала на педаль газа и "Роллс" стал удаляться от меня вдоль буковой аллеи. Я закурил и поднялся по каменным ступеням на вал. Вал оказался дамбой, поросшей травой с одной стороны и облицованной бетонными плитами с другой. По ее верху шла коротко подстриженная дорожка. За дамбой простиралось искусственное озеро площадью примерно акров в тридцать. Вокруг озера росли сосны, а его дальний берег подпирал холм, усыпанный большими дубами. На этом дальнем берегу, у левого края дамбы располагались эллинг и пирс, который метров на двадцать врезался в озеро. В центре озера я увидел лодку, в которой находились два человека. Я пошел по дамбе к пирсу. Пара голубей пронеслась над соснами, откуда-то из-за буков донесся голос фазана, утиный выводок поднялся с прибрежной отмели у дальнего конца озера. Место было красивым и, судя по дамбе, эллингу и пирсу, все это было сооружено недавно. О'Дауде это, должно быть, влетело в копеечку. Замечательно, подумал я, когда ты не можешь поехать на рыбалку в Ирландию или Шотландию, ты организуешь ее прямо рядом с домом. Я прошел мимо эллинга на пирс. У пирса был пришвартован фиберглассовый катер с подвесным мотором. На конце пирса находился вертикальный деревянный шест, похожий на маленькую виселицу, на котором висел большой медный колокол. Я пару раз качнул его язык и по озеру прокатился звон. Я сел на край пирса, свесил ноги и стал ждать, пока подойдет лодка. Двое в лодке не обратили на меня никакого внимания, хотя они, наверняка, слышали звон. Я продолжал сидеть, докуривая сигарету. Они слышали, они подгребут, когда будут готовы. Одну вещь невозможно сделать - поторопить миллионера. Если я возьму работу, решил я, я накину пять процентов за ожидание. Ондатра лениво выплыла из-под пирса и направилась к клумбам ирисов на берегу. Неподалеку от дамбы ласточка спикировала к воде и оставила на ней круг, напоминающий те, которые производит поднимающаяся к поверхности форель. Метрах в тридцати над соснами не спеша пролетела цапля с вытянутыми назад ногами - настоящая старая птичья аристократка. День был замечательный: солнце, облака, легкий ветерок, оставляющий на воде небольшую рябь. На озере один из рыбаков сделал пробный заброс, и солнце заиграло на мокрой лесе. Ожидание не тяготило меня, оно отвечало моему настроению. Я был почти в полном согласии с миром. В следующее мгновение я чуть было не лишился всего этого. Две вещи случились, как мне показалось, совершенно одновременно. Винтовочный выстрел и удар пули, вошедшей в колокольный шест сантиметрах в семи над моей головой. Отколовшаяся от шеста щепка пролетела мимо меня и стала опускаться на воду. Она еще не коснулась поверхности воды, а я уже бежал к эллингу - ближайшему укрытию. Глава вторая "Ночь, яркий факел и открыта окошка створка для тепла любви" Джон Китс Прежде, чем я добежал до эллинга, неизвестный стрелок предпринял вторую попытку. Пуля прожужжала над головой, слишком близко, чтобы испытывать комфорт. Злой, испуганный и запыхавшийся, я укрылся за эллингом. Я посмотрел на озеро. Те двое продолжали ловить, даже не взглянув в моем направлении. Из всех людей только рыбаки могут так увлеченно заниматься своим делом. Я высунулся из-за эллинга и осмотрел ближайший ряд сосен. К моему удивлению из-за деревьев показался человек в джинсах и куртке и побежал вдоль них. В руках у него была винтовка. Я дал ему пробежать метров пятьдесят и последовал за ним, петляя вдоль внешнего ряда сосен, чтобы как можно меньше находиться на открытом пространстве. Местность стала плавно повышаться, сосны кончились и сразу за ними была калитка, сделанная из пяти прутиков. Человек с винтовкой перемахнул через нее и остановился, чтобы что-то поднять из травы по ту сторону изгороди. Это был мотороллер. Он закинул винтовку за спину. Увидев это, я спуртовал. Я уловил движение его ноги, нажимавшей на стартер. Я был у калитки, когда он быстро отъезжал по ухабистой дорожке. Я перегнулся через калитку и наблюдал его отъезд, стараясь отложить в памяти номер мотороллера ГН 4839. Отъехав метров двадцать, он обернулся через плечо и посмотрел на меня. Я помахал ему и мерзавец помахал мне в ответ. Его лицо было черным как уголь. Я медленно пошел назад к пирсу, размышляя, что я такого сделал, чтобы вызвать подобное к себе отношение. Насколько мне было известно, ничего. Когда я дошел до края пирса, лодка уже подходила к нему. На веслах сидел маленький, похожий на мальчишку человек с лицом, напоминающим выжатый лимон. На шее у него висел полевой бинокль. Это, догадался я, был Тиш, шофер. Он был в рубашке и брюках, в углу его рта была зажата большая сигара, а на голове нахлобучена старая матерчатая шляпа, утыканная искусственными мушками. На корме, в удобном крестообразном сооружении сидел Кэван О'Дауда. Пока лодка проходила последние пятнадцать метров, я успел хорошенько рассмотреть его. Ростом он был, решил я, где-то метр девяносто пять и одному человеку вряд ли бы удалось обхватить его. Да, забраться в спальный мешок было бы для него проблемой. Когда его создавали, вокруг, должно быть, валялось много ненужного материала, от которого они решили отделаться. Я определил, что ему где-то около шестидесяти. На нем был светло-голубой маскировочный костюм и резиновые сапоги. Его голова имела форму тыквы и, если бы проводился конкурс на самую большую голову, он бы, наверняка, получил приз. Как я смог заметить, у него практически не было шеи, а волосы были так коротко подстрижены, что напоминали налет рыжей пыли. Он был в темных очках, а в углу его рта была сигара. У него были огромные, покрытые золотисто-коричневым пухом руки, но, как я убедился позднее, когда он начал ловить, это были хорошие руки, умелые и чувствительные. Когда лодка причалила к ступеням пирса, О'Дауда спросил: - Вы - мистер Карвер? - Он самый. Он сделал вид, что не заметил моей иронии. - Залезайте, - сказал он. Пока я спускался по ступеням, он снял очки и я увидел, что у него были ярко-голубые глаза, слишком маленькие для его лица, которые утопали в многочисленных пухлых морщинах. Он был не только самым отвратительным миллионером из тех, кого я видел, но также и самым большим. Я устроился на носу. - На то же место, Кермод. Тиш начал отгребать от пирса, а я начал наблюдать за О'Даудой из-за головы шофера. - Замечательно, что вы приехали, - сказал О'Дауда. - И хорошо, что Миггз порекомендовал вас. Он, конечно, имеет с меня пару тысяч в год. Я нисколько не против. Настоящий парень, Миггз. Показалось, что мы совсем недавно слышали выстрел. - Два, - сказал я. - Кто-то использовал ваш колокольный шест или меня в качестве тренировочной мишени. Я проводил его до края леса, и он уехал на мотороллере. На большом лице не выразилось ни малейшего удивления. Он только произнес: "Кермод", и кивнул на корзину у ног шофера. Тиш перестал грести, порылся в корзине и через плечо передал мне флягу. Я отвинтил крышку и сделал глоток. Это, возможно, был "Курвузьер". Я протянул флягу назад. Тиш принял ее одной рукой, а другой передал мне сигару и вернулся к гребле. Я закурил. - Ловили когда-нибудь? - Хотя имя его было чисто ирландским, я не заметил никакого акцента. Если и было что-то, то скорее заокеанское. Канадское, может быть. - Мой отец, упокой его душу, - сказал я, - научил меня привязывать мушку, когда мне было пять лет. - И он был чертовски прав. Сколько рыбы было упущено из-за неумело завязанных узлов. Возьмите удилище Кермода. Удилище лежало рядом со мной. Это было произведение "Харди". Тиш ловил на большую лососевую мушку в сопровождении двух более мелких. Я спросил: - И что у вас здесь есть? О'Дауда, уже приступивший к ловле, ответил: - Радужная и пеструшка. И несколько гиллару. Знаете эту рыбу? - Нет. - Ирландская. Водится в озерах Мелвин и Эрне. Но она плохо берет. Я отпустил лесу, сделал пару пробных забросов, чтобы почувствовать снасть - она была замечательной - и затем сделал заброс метров на двадцать. Неплохо, учитывая, что я год не брал снасть в руки. Я знал, что О'Дауда наблюдает за мной. Я понял, что О'Дауда был человеком, который наблюдал за всем и вся его окружавшими. Тиш пустил лодку по ветру, и мы стали облавливать озеро на мокрую мушку. Через какое-то время я увидел быстрый бурунчик рядом с опустившимися на воду мушками и почувствовал резкую поклевку. Я подсек, леса натянулась и кончик удилища согнулся. Минут пять я вываживал рыбу, и затем она показалась, утомленная и поблескивающая плавниками, и Тиш подсачил ее. Это была радужная форель, взявшаяся на одну из мелких мушек. Прекрасный экземпляр, где-то около килограмма, подумал я. Я отцепил крючок и оглушил рыбу о борт лодки. Она лежала на дощатом настиле и ее пунцовая боковая линия ярко переливалась на солнце, но вскоре смерть взяла свое и она стала блекнуть. Я посмотрел на границу соснового леса. Мой несостоявшийся убийца мог запросто вернуться. - Неплохо, - сказал О'Дауда. - Вам могут приготовить ее на ужин. Мой шеф-повар великолепно запекает рыбу с пармезанским сыром, имеющим потрясающий аромат. Но он ничуть не забивает аромат рыбы. Просто приятно подчеркивает его. Вы успели рассмотреть человека, который стрелял в вас? - Нет, не успел. Прежде чем я смог приблизиться к нему на достаточное расстояние, он уже отъехал. Однако я подумал, что он может вернуться. - Он не вернется. - Рад это слышать. - В любом случае он охотился не за вами. Ему был нужен я. Просто ошибся целью. Был плохо проинструктирован. Мы были уже почти у самого берега, поросшего деревьями. О'Дауда сделал аккуратный заброс и мушки опустились на воду рядом с группой береговых лилий. Через мгновение он уже вываживал подсеченную рыбу и, наконец, в подсачке у Тиша заворочалась большая форель-пеструшка. Наблюдая за О'Даудой, я думал, насколько плохо должен быть проинструктирован человек, чтобы перепутать меня с ним. Если я возьму эту работу, размышлял я, то будет приплюсована существенная сумма за риск. Мы проловили еще час. О'Дауда вытащил три пеструшки. Я поймал одну пеструшку, а затем зацепил что-то, что в итоге сломало мое удилище и ушло. - Должно быть, крупная была, - сказал я. - Вы немного поторопились, - заметил Кермод. - Недостаток практики, - сказал О'Дауда. Затем он повернул голову в мою сторону и пристально посмотрел на меня. - Легко вытащить мелкую рыбу. А большую рыбу... ну, здесь элемент времени изменяется не в арифметической, а в геометрической прогрессии. Для большой рыбы требуется время и терпение. Вот почему я - миллионер. - Он засмеялся. Это был звук водяного потока, быстро заполняющего подземный тоннель. Мне не понравился этот звук и у меня возникло сильное ощущение, что и он сам мне не нравится. О'Дауда посмотрел на свои часы и кивнул Кермоду. Тот нагнулся к корзине, вытащил переносной переговорник и произнес в него: - Машину мистера О'Дауды. Через пять минут. Он убрал переговорник на прежнее место, и мы погребли к пирсу. О'Дауда заметил, что я смотрю на корзину, и сказал: - Время и терпение, мистер Карвер. И постоянный контакт с внешним миром. Жизнь полна неожиданностей и непредвиденных обстоятельств. Я не ответил. Я был, в принципе, согласен с данной философией. Но чтобы позволить себе исповедовать ее, нужно быть миллионером. Когда мы подошли к круглой площадке у дамбы, там нас уже поджидал большой темно-синий многоместный фургон "Форд Зефир". За рулем сидел маленький опрятный человек лет сорока. У него были небольшие топорщащиеся усы, крупные зубы и жесткие агатовые глаза, которые он увлажнял, постоянно моргая. Нас не представили друг другу, но из разговора я понял, что его зовут Денфорд и что он - секретарь О'Дауды. По дороге к особняку произошел лишь один небольшой разговор между О'Даудой и Денфордом. - Я хочу получить исчерпывающую информацию относительно того, как этот парень попал вовнутрь, Денфорд, - сказал О'Дауда. - Это общественная верховая тропа, сэр. - Его голос, даже в разговоре с О'Даудой, был отрывистым и резким, как и со мной по телефону. - У нас нет законных прав, чтобы закрыть ее. - Тогда найдите какой-нибудь другой способ. И точка. Миллионерово решение. Нет законных прав - найдите какой-нибудь другой способ. Особняк был большим квадратным каменным строением. По небольшому створчатому проходу мы попали во внутренний двор, вымощенный крупной брусчаткой, через который проходила узкая, слегка приподнятая дорожка. На ее балюстраде через каждые несколько метров стояли классические обнаженные скульптуры, главным образом, женские, с невыразительными лицами и большими бедрами. За входными дверями из красного дерева, которые, как я узнал позже, были укреплены стальными вставками, находился вестибюль. О'Дауда и я вошли в лифт, поднялись на два этажа и оказались в длинной картинной галерее. Нас ожидал слуга, и О'Дауда дал ему указание проводить меня в отведенную мне комнату. Он кивнул мне и пошел в направлении, противоположном тому, в котором двинулся слуга. Я последовал за слугой, осторожно ступая по идеально отполированному полу, чтобы не поскользнуться. - Ужин, - уходя, сообщил мне слуга, - будет через час. - Лучше оставьте мне карту данного места, иначе я заблужусь. - В этом нет необходимости, сэр. - Он ушел. У меня была спальня и ванная. Из окна спальни был виден парк. За окном находился небольшой балкон, но для шезлонга места было достаточно. Стоя на балконе, я узнал, что все остальные комнаты в этом крыле имеют такие же балконы. На убранной кровати были разложены мои брайтонские пижама и халат. На невысоком трюмо лежали сигареты и на серебряном подносе стояли стакан, графин с водой, содовая, лед и четыре бутылки. Ковер издавал легкие свистящие звуки при каждом моем шаге. На стенах висели две акварели, на которых были изображены рыбные угодья, и каждый предмет имел на себе хорошо ухоженный налет времени. Ванная была наполнена сверканием хрома и мрамора, а туалетный бачок издавал при спуске воды тихий вздох. Банное полотенце было таким большим, что управиться с ним, требовался второй человек. Я закончил осмотр всей этой роскоши и вернулся к серебряному подносу, чтобы налить себе виски с содовой. Под бутылкой содовой лежал маленький клочок картона, на котором чернилами было написано следующее послание: "Я хочу прийти и поговорить с вами сегодня поздно вечером: поэтому не кричите, когда я зайду. Джулия". Я сделал глоток и посмотрел на окутываемый сумерками парк. У Тиша Кермода был полевой бинокль. Он вполне мог видеть человека, выбегавшего из леса. Бинокль был очень не плохим и они могли видеть ровно столько же, сколько и я. И, судя по адресованному Денфорду вопросу О'Дауды, о происшествии было сообщено в дом по радиосвязи. Если эти две пули предназначались О'Дауде, то он проявил завидное спокойствие по отношению к происшедшему. Если же они предназначались мне, то он проявил завидную бесцеремонность по отношению к гостю. Но так как он был миллионер, подумал я, он уже давно перестал по-человечески нормально реагировать на ненормальные события. Но эта мысль не добавила мне радости. И какого черта нужно Джулии? Я допил виски с содовой, и снял с находившегося у кровати телефона трубку. Это был внутренний телефон и откуда-то, возможно, из какого-нибудь подвального помещения, женский голос спросил меня, чем мне можно помочь. Я назвал телефон Миггза. Девушка сказала, что перезвонит мне, и я направился за второй порцией виски. Голос Миггза я услышал минуты через три. Он начал со своего обычного подшучивания, но я оборвал его и он сразу понял, что для шуток не время и не место. Я был готов поспорить, что любой телефонный разговор, ведущийся из этого дома, прослушивается, а уж разговоры гостей моего положения - на сто процентов. Я сказал: - Попробуй узнать для меня что-нибудь об одном мотороллере, модель не знаю, номер ГН 4839. Габби из Ярда тебе поможет, а ты сообщи Уилкинз. - О'кей. Будет сделано. Я повесил трубку и пошел в ванную. Выбор моющих средств был очень широк. Я остановился на "Флорис 89" и отмокал целых полчаса. На нем была зеленая домашняя куртка, просторная белая шелковая рубашка с расстегнутой верхней пуговицей, клетчатые брюки и шлепанцы из черной лакированной кожи. В одной руке он держал бокал с бренди, в другой - сигару. Я сидел напротив, вооруженный тем же, только моя сигара была меньшего размера (мой выбор) и в моем бокале было меньше бренди (а наливал он), чем в его. За мной пришел слуга и проводил меня в столовую, небольшую личную столовую О'Дауды, располагавшуюся рядом с его кабинетом, где мы вдвоем и ужинали. Прозрачный суп с шерри, форель, слегка приправленная пармезанским сыром, с прекрасным "Мерсо", а затем филе говядины с веточками шпината и жареным картофелем и кларет, который был настолько хорош, что мы прикончили его вдвоем. Он ел и пил гораздо больше меня, но я полагаю, что с его размерами это было вполне оправдано. Кроме того, было очевидно, что он просто наслаждается прелестями стола ради них самих. Я был уверен, что О'Дауда - человек, который наслаждается практически всеми прелестями цивилизации ради самих этих прелестей, что, конечно, делало его опасным для любого, кто бы встал на пути достижения этих благ. Во время ужина он говорил о рыбалке и своих многочисленных особняках. Я же не произнес ни одного слова. Я просто слушал и думал, когда же он, наконец, перейдет к делу. О'кей, у него был этот дом, дом в Лондоне, еще один в Каннах, шато в предместьях Эвьена, квартира в Париже, рыболовные угодья на одной ирландской реке, охотничьи угодья площадью в несколько тысяч акров в Шотландии и, Боже, поместье на Багамах, куда он ездил играть в гольф и ловить крупную морскую рыбу. Ну, разве не прекрасно жить, имея все это! Он не сказал этого, но эта мысль присутствовала. Кларет размягчил меня, и я, естественно, почувствовал зависть. А почему бы и нет? Я ничуть не против богатства. Мне бы хватило и трети того, что имел он, чтобы быть счастливым до конца дней своих. Я и так был счастлив, но еще немного деньжат скрасили бы унылость утренних часов по понедельникам. Я должен еще добавить, что он упомянул о шести автомобилях, стоящих в гараже данного поместья и о еще большем их количестве в других местах; так почему его беспокоит пропажа какого-то "Мерседеса 250SL"? Для него эта потеря была равнозначна потере велосипеда. Удобно расположившись в своем кресле - его клетчатые штаны приподнялись немного, обнажив небольшие участки больших белых ног над собравшимися складками черными шелковыми носками - он сосредоточил на мне взгляд своих крошечных, заплывших жиром глазок и заметил: - Вы, кажется, не спешите перейти к делу. Я сказал: - У меня нет к вам никаких дел. У вас есть дело ко мне. Если бы оно не терпело, вы бы облегчили душу еще на озере. Какое-то время он обдумывал мое заявление, решая, нравится оно ему или нет и, так и не решив, произнес: - Миггз дал вам хорошую характеристику. - Для того и существуют друзья, - сказал я. - Но иногда они преувеличивают. - Сколько вы зарабатываете за год? Забавно. И миллионеры не могут уйти от этого. - Меньше, чем вы тратите на рыбалку и охоту, но если вы будете моим клиентом, то я надеюсь, что этот год будет урожайным. Прежде чем рассмеяться, он обдумал и этот ответ. Затем, к моему удивлению, он дружелюбно сказал: - У вас стандартное представление о миллионерах, не так ли? И вы выбрали один из двух стандартных ответов. Грубый и наплевательский. Другой - жаждуще раболепный. Мне надоели оба. Почему просто не быть самим собой? - Вы просите о невозможном. Но я прошу прощения, если это прозвучало грубо. Почему просто не рассказать мне, что за дело, и не позволить мне начать работу... если я, конечно, возьмусь за это дело. - Вы возьметесь за него, иначе вас бы здесь не было. Дело простое. Я потерял автомобиль. Точнее, "Мерседес-Бенц 250SL". Регистрационный номер - 828В9626. Красный седан модели шестьдесят шестого года... Он продолжал говорить, а я думал, что я сам не отказался бы от такого. Они продавались в Англии и стоили около трех тысяч фунтов. Элегантная, с четкими линиями машина, предназначенная для острой езды, современная, но эта современность не из тех, что проходят и быстро уходят, со смелыми техническими современными решениями... Я мог бы услышать все это из уст Миггза, если бы он продавал эту модель. - Она пропала где-то между Каннами и Эвьеном. За рулем была моя падчерица Зелия. Это случилось две недели назад. Он замолчал и выпустил облако сигарного дыма. - Вы сообщили в полицию? - Да. Но я не верю в их успех. У них по горло других дел. Они будут ждать, пока не всплывет где-нибудь... а если не всплывет, тогда... Он пожал плечами. - А если она не всплывет, это разобьет ваше сердце? Я полагаю, она застрахована от кражи? - Да. - Тогда почему вы так хотите вернуть эту машину? - Скажем, просто хочу. Я не люблю терять вещи. Я хочу ее вернуть и хочу узнать, у кого и где она была. Все подробности. Мы посмотрели друг на друга через неподвижную пелену сигарного дыма. Я сказал: - Вам нужно что-то еще. Он улыбнулся мне, согревая бокал бренди в своих больших ладонях. - Возможно. - Вам нужно что-то, что находилось в машине. - Очевидно. - Спрятано в ней? - Да, Миггз был прав, говоря о вас. - Забудьте Миггза. Это и ребенку понятно. Ваша дочь знала, что в машине что-то спрятано? - Нет. - А сейчас знает? - Нет. - А ваша вторая дочь? - Нет. И я не хочу, чтобы им это стало известно. Это не имеет к ним никакого отношения. - Мне скажут, что спрятано в машине? - Нет, если это не будет абсолютно необходимо для ее розыска. Теперь задавайте второй вопрос, мистер Карвер. - Какой именно? - Является ли то, что спрятано, чем-либо незаконным, запрещенным законом, скажем, наркотиками, золотыми слитками, бриллиантами и тому подобным? - Ну, допустим. - Там нет ничего, что бы заинтересовало полицию. Нечто очень личное. Скажем, документы. - Вы сообщили полиции об этих спрятанных документах? - Нет. - Почему? - Потому что, хотя полицейские организации и прекрасны, если они узнают, что мне нужна машина из-за спрятанных в ней документов, этот факт может просочиться за пределы их расследования, а я не хочу, чтобы знали, что мне наплевать на машину, а нужны только документы. Чем меньше людей знает об этом, тем лучше. Еще бренди? Я отрицательно покачал головой. Он наполнил свой бокал. - Где, - спросил я, - все это случилось? - Где-то по дороге из Эвьена в Канны. Денфорд сообщит вам все известные ему подробности. Но чтобы узнать все детали, вам придется увидеться с Зелией. Я надеюсь, вам удастся узнать у нее больше, чем это удалось мне. - Почему вы так думаете? - Хотя я ее очень люблю, она меня очень не любит. Но известно, что по пути в Канны она остановилась в отеле. На следующий день она выехала... через сорок восемь часов она появилась в Каннах без машины. - И каким было ее объяснение? - Никаким. - У нее есть язык. И у нее должно быть объяснение. - Но только не у Зелии. Она абсолютно ничего не помнит из того, что произошло в эти сорок восемь часов. - Вы этому верите? - Я пригласил двух ведущих французских специалистов по амнезии, чтобы они обследовали ее. Они подтверждают, что у нее потеря памяти. - Люди иногда забывают, потому что правда слишком неприглядна, чтобы вспоминать ее. - Именно. - А почему вы думаете, что она откроется мне? - Я не знаю, откроется она или нет. Если нет, то тогда ваша задача усложняется... Но если она не потеряла память, у нее может с языка сорваться что-нибудь, что может пригодиться в деле. Я хочу, чтобы это сделали вы. Я думаю, что вы именно тот человек, который может сделать это. - Потому что Миггз рекомендовал меня? - Первоначально, да. После этого я навел еще кое-какие справки. Они полностью подтвердили слова Миггза. У вас есть свои слабости - некоторые из которых, должен сказать, я разделяю - но если вы беретесь за дело, вы не нарушаете взятых обязательств. Верно? - Если деньги хорошие. - Вы можете назвать свои условия. Определите это с Денфордом. Я даю вам карт-бланш на все расходы, пока вы работаете на меня. Сюда входит все, включая любые передышки и развлечения, необходимые вам для поддержания хорошей формы. Кроме того, я добавлю тысячу фунтов премиальных, если вы найдете машину и документы. - Даже если они, возможно, будут и не в машине? - Совершенно верно. Но я думаю, они там. Возможность случайного обнаружения исключена. - Зачем перевозить важные документы в машине, за рулем которой была ваша дочь, которая понятия не имела о их существовании? - спросил я. Он улыбнулся. - Потому что они важные. - Вы могли бы послать их из Эвьена в Канны заказной почтой. Улыбка стала шире. - Ну, мистер Карвер. Не станете же вы говорить мне, что никогда не слышали о пропажах почтовых отправлений. - И машину могут украсть. - Жизнь полна неопределенностей. Можете вы назвать верный способ пересылки ценной вещи из одного места в другое? - Нет. Нет, если кому-то еще нужна эта ценная вещь или пачка документов. - Именно. Я встал. - Сколько людей знали, что вы собираетесь пригласить меня сюда? Он тоже встал. - Я, Джулия, Тиш Кермод, Денфорд, несколько человек из прислуги и, конечно, Миггз. И два-три человека, у которых я справлялся о вас. А что? - То, что меня не покидает чувство, что сегодняшние две пули предназначались мне. - Уверяю вас, что не вам. - Почему вы так в этом уверены? - Потому что за последний месяц было три телефонных звонка с угрозами моей жизни. А сегодня вечером, сразу после нашего возвращения был четвертый. Звонил мужчина. Если я точно помню слова, сказано было следующее: "Сегодня тебе повезло. Но я достану тебя, ублюдок". Он широко улыбнулся. Конечно, он мог наврать. - Кажется, это вас не беспокоит. - Возможно, я не показываю этого, мистер Карвер, но меня это беспокоит. Мне нравится жить. Но в любом случае, покушение на мою жизнь не имеет никакого отношения к нашему делу. Вы хотите поговорить с Денфордом сейчас или утром? Я посмотрел на часы. Было уже за полночь. - Он, наверное, уже спит. - Я всегда могу поднять его. Конечно, если ты - миллионер, какое тебе дело до чьего-либо сна. Но в эту ночь мне не хотелось смотреть в те моргающие агатовые глаза. - Лучше утром. - Хорошо. Но прежде чем уехать, возьмите у Денфорда список моих передвижений на следующей неделе. Я хочу, чтобы вы сообщали мне о ходе поисков как можно чаще. - Он осушил свой бокал и подмигнул мне. - Я, большой человек, мистер Карвер. И у меня большие аппетиты. Я люблю жизнь и я готов любить людей. Но я - миллионер. И на самом деле меня никто не любит. - Я не думаю, что эта мысль не дает вам спать по ночам. Впервые с явно ирландским акцентом, он произнес: - Ты чертовски прав, парень. Как только моя голова коснулась подушки, я выключился. Проснулся я через два часа. Какое-то время я лежал, пытаясь определить, где я и что меня разбудило. Затем через открытое окно балкона в комнату упал луч фонарика. Луч исчез, и на фоне серого ночного неба я увидел какую-то фигуру, подходящую к окну и влезающую в него. Через мгновение я услышал, как скрипнуло кресло и женский голос произнес: - Черт бы побрал это дурацкое кресло. Я вспомнил записку Джулии, сел в кровати и включил лампу. Она стояла у окна, одной рукой опираясь на спинку кресла, а другой - потирая левую лодыжку. На ней было короткое вечернее платье и ее волосы были взъерошены. Она сердито посмотрела на меня и сказала: - Вы же знали, что я приду. Зачем вы поставили здесь это чертово кресло? - Оно стояло там с момента моего прихода. И как сегодня была переправа через балкон - бурная? - Говорите тише. Джулия повернулась и задернула на окне занавески. Затем она подошла и села на край кровати. Даже в моих полных сна глазах она выглядела прекрасно. Она поджала левую ногу и снова стала потирать лодыжку. Нога была замечательная. - Можно я сделаю это за вас? - сказал я. - Сидите на месте. - "Ночь, яркий факел и открыта окошка створка для тепла любви". - Что это, черт возьми? - Китс. Я испытываю слабость к нему и некоторым другим. А когда я в замешательстве, я всегда опираюсь на поэзию. - Обопритесь на свою подушку и не шевелитесь. Я повиновался, закурил и бросил зажигалку и сигарету ей. Даже просто смотреть на нее было удовольствием. В ней все еще присутствовало то, что нокаутировало меня в моей конторе, и я понимал, что бороться с этим бесполезно. По сравнению с большинством девушек, которых я знал, она, несомненно, принадлежала к классу "люкс". Те заслуживали лишь поездок по окольным дорогам, с этой же, если бы у меня нашлись силы, можно смело отправляться в первоклассный круиз. Когда она зажгла сигарету, я спросил: - Зачем этот таинственный ночной визит? - Вы не знаете этот дом. Это - тюрьма. Ультрасовременная. Оснащенная всеми средствами защиты. Идешь по коридору и за тобой следит телеглаз или что-нибудь еще. Открываешь дверь и в подвальном помещении загорается красная лампочка. Ночью никто не может подняться выше первого этажа без специального ключа для лифта. - У миллионеров - привычки феодалов. Но вы ведь не бедная девушка, попавшая в беду, правда? - Я хочу поговорить с вами... серьезно. - Начинайте. - Почему вы спросили меня, за что я не люблю своего неродного папу? - Просто так, чтобы завязать разговор. - Врун. - А что вы имеете против него? - Ничего. Он великодушен и добр. - Ну и хорошо. Могу я вернуться ко сну? Она подошла к трюмо, взяла для себя пепельницу и затем снова устроилась на конце кровати, поджав под себя ноги. - Почему, - спросила она, - он так хочет вернуть свой "Мерседес"? Он застрахован, и видит бог, у нас хватает машин. - Он хочет вернуть его. И пока он платит за эту работу деньги, мне этого достаточно. Она вытянула ногу в нейлоновом чулке и поиграла пальцами. - Хотите сказать, что не намерены обсуждать детали этого дела? - Да. - Потому что он просил вас об этом? Чтобы переменить тему и все еще не понимая цели ее визита, я сказал: - Расскажите мне о Зелии. - Зачем? - Я собираюсь встретиться с ней. Я собираюсь выяснить подробности того, как, где и, возможно, почему она потеряла машину. Пока, как мне сказали, она рассказала не слишком много. Потеря памяти, как она говорит. - Да, правильно. Ее пытались лечить, но это не помогло. - Это никогда не помогает, когда люди не хотят вспоминать. - Почему, черт побери, вы так говорите? - В ее глазах промелькнула высоковольтная вспышка гнева. - Просто общее наблюдение. Она младше вас? - Почти на два года. - А что ваша мать... разве она не может узнать у нее что-нибудь? - Мама умерла несколько лет назад. - Понимаю. Вы ведь любите Зелию, правда? - Конечно, люблю. Она - моя сестра. - Ее искренность не подлежала сомнению. С другой стороны, не подлежало сомнению сильное, почти страстное, защитное чувство, которое исходило от нее, когда она говорила о своей сестре. Я сказал: - Прежде чем мы перейдем к истинной причине вашего визита, как вы думаете, сможете вы ответить на несколько вопросов, касающихся Зелии, не пытаясь откусить мне голову, если я задену вас за живое? В ее глазах на секунду показалось упрямство, затем взгляд смягчился и она сказала: - Я попробую. - Отлично. Вы хорошо знаете Зелию, у вас с ней близкие отношения? - Да. - Она потеряла эту машину и свою память. Как вы думаете, она действительно знает, что произошло, но не говорит, чтобы досадить О'Дауде... скажем, в отместку за что-либо? Я не попал, но был близок к этому. Я понял это по движению ее тела и вздернутому подбородку, пока она обдумывала мой вопрос. - У нас обеих не очень хорошие отношения с отчимом, но я уверена, что причина не в этом. Она действительно потеряла память и... Хорошо, я согласна. Я думаю, она не хочет вспоминать. Я мог бы решительно продолжить движение в этом направлении, но мне это показалось неразумным, потому что я почувствовал, что если я это сделаю, мне, возможно, больше ничего не удастся узнать у нее, а мне было нужно еще много чего, если я собирался в итоге получить тысячефунтовую премию О'Дауды. Корыстно, но что поделаешь. Я работаю за деньги. - Сколько раз О'Дауда был женат? - спросил я. - Два. Со своей первой женой он расписался в одна тысяча девятьсот двадцать шестом году. У них был сын. Она умерла через десять лет. - Сын - это тот, которого убили на глазах Миггза? Она кивнула. - Ему было девятнадцать. Он рано ушел в армию, скрыв свой настоящий возраст. Я думаю, он был единственным человеком, которого О'Дауда действительно любил. Я не стал комментировать вслух, что она так же, как и я, называла его О'Дауда. - А потом? - В пятьдесят пятом он женился на моей маме. Она была вдовой. Зелии тогда было двенадцать, мне - четырнадцать. Она посмотрела на меня, ожидая моего следующего вопроса. Я не задал его. Я сосредоточился на созерцании. Вот она сидит передо мной - ее волосы слегка растрепаны, цыганские глаза огромны и бездонны, а ее поза вызвала бы у Гойи страстное желание раздеть ее и нарисовать. Я понимал, что ей очень не хочется переходить к главному пункту ее визита. Я спросил: - А в социальном плане какую жизнь ведет Зелия? Я имею в виду: она дружелюбна, общительна? У нее хорошие отношения с мужчинами? Много друзей? Она покачала головой. - Она вся в себе. Она очень красива, но мужчины ее не интересуют. - Тогда в чем проблема? - сказал я. - Что вы тогда здесь делаете? Она нахмурилась. - Я вас не понимаю. - Нет, вы понимаете. Вы уже давно подаете мне сигналы. Может быть вы не хотите выразить это словами. Вы бы хотели, наверное, чтобы я сказал об этом. Хорошо, она потеряла машину. Возможно, у нее ее украли. Возможно, она продала ее. Да мало ли что могло случиться. Но ничто подобное не заставило бы ее скрывать это от О'Дауды... кроме одного. И это одно - что-то, связанное непосредственно с Зелией, что-то, что случилось лично с ней и что она не хочет никому рассказывать. Даже вам... хотя, мне думается, вы догадываетесь, что это могло быть. Правильно? - Откуда вы можете это знать? Я пожал плечами. - По работе мне приходится уже довольно длительное время копаться в грязи. Я знаю расклад. Дочки миллионеров ни о чем не беспокоятся. Деньги могут поправить все. Кроме одного - их оскорбленного достоинства, позора, страданий и тому подобного. Так о чем вы хотите попросить меня? Какое-то время она молчала, затем сказала: - Я думаю, что я, возможно, ошибалась, оценивая вас. Я не знаю, откуда вы могли все это узнать, но вы все знаете. Да, я хочу, чтобы вы сделали одну вещь. Именно поэтому я здесь и пришла сюда таким странным способом. Я не хочу, чтобы он узнал. Ради Зелии, я просто хочу, чтобы вы сказали, что вы не можете взяться за эту работу. Я просто хочу, чтобы ее оставили в покое. Эта работа ничего для вас не значит. Вы найдете себе другую. Но я не хочу, чтобы Зелии причинили боль. - И в частности вы не хотите, чтобы я выяснил, что произошло, и передал эту информацию О'Дауде. - Конечно, не хочу. Это бы погубило Зелию. Я зажег вторую сигарету. - Вы даже готовы заплатить мне, чтобы я отказался от этой работы? - Конечно. Ведь вас интересует именно это? Деньги. - Покажите мне человека, которого они не интересуют. Но меня еще интересует логика. - Что вы имеете в виду? - Если я отбрыкнусь от этой работы, то О'Дауда наймет кого-нибудь другого. Ведь когда ему что-то нужно, он это получает, не так ли? - Если бы деньги могли помочь, он бы изменил погоду на свой лад, и к черту все урожаи. Сердитым движением она соскользнула с кровати и стала искать свои туфли. - Тогда вам придется иметь дело с кем-то другим. О'Дауде нужна эта машина. И может так случиться, что перед вами появится кто-то, кто, в отличие от меня, не будет благоразумно осмотрителен. Кто-то, кому будет наплевать на Зелию. Возможно, он даже найдет это очень смешным. - Вы просто хотите сказать, что не собираетесь отказываться от хорошей работы. - Возможно. И плохо, что вас это так возмущает. Я собираюсь найти ему машину. Это означает, что мне, возможно, придется выяснить, что произошло с Зелией в те сорок восемь часов. Но это не означает, что я должен буду кому-либо рассказать об этом. Ни вам, ни О'Дауде. Моя задача - найти машину. Маленькое печатное примечание в самом низу бланка договора гласит, что я не обязан сообщать детали всех моих операций или разглашать конфиденциальную информацию и ее источники. Это вам подходит? Она посмотрела на меня сверху вниз, решая, видимо, оставить ли ей все как есть и перестать обращать на меня внимание или устроить мне разгон. Не потому, что у нее накипело против меня, а потому, что она беспокоилась за Зелию, как она, возможно, всегда беспокоилась за нее; потому, что она защищала ее, как она, возможно, всегда защищала ее, и просто потому, что она хотела скинуть с себя весь груз эмоций, устроив кому-либо первоклассный скандал, чтобы потом чувствовать себя лучше. - Выбора у меня нет, не так ли? - На самом деле он у вас есть. Я только что его назвал... и вы можете его сделать. Либо вы имеете дело со мной, либо с другим парнем, который займет мое место. Ну, так как? Где-то в парке закричала сова, и мое лицо приняло выражение суровой индейской непроницаемости. Ночной бриз шевелил занавески, и прекрасная ундина смотрела на меня, словно решая, какой кинжал воткнуть в мое сердце. Затем она сказала: - Если вы причините Зелии боль, я найду способ ответить вам тем же. Я широко, по-мальчишески улыбнулся ей. - Справедливо. И спасибо вам за вотум доверия. Она подошла к окну и взяла фонарик. Мне нравилось, как она двигалась. Вообще, мне нравилось все, что она делала, даже когда она злилась на меня, но с личной точки зрения - я не стал бы обманывать себя - наши отношения завязывались не лучшим образом. Это было неприятно, потому что в кои-то веки я встретил человека, с которым предпочел бы завязать более хорошие отношения. У окна она сказала: - Вы не хотите выключить лампу? - Она уже взялась за занавеску, чтобы отдернуть ее. - Зачем? - Затем, что по ночам вокруг дома прогуливаются два охранника. Я не хочу, чтобы за моими балконными перемещениями наблюдали зрители. Я выключил лампу, услышал звук раздвигаемых занавесок, почувствовал дуновение свежего ночного воздуха и увидел, как ее фигура скользнула в длинный прямоугольник серого ночного неба. Я лег и стал думать о миллионерах, о том, как спокойно О'Дауда был готов вытащить из постели Денфорда в первом часу ночи, и как он налил себе больше бренди, чем мне, о дюжине машин и почти таком же количестве домов, о тетеревиных охотничьих угодьях и торфяных ирландских озерах и об общественной тропе к озеру, которую нужно как-то закрыть... и я думал, как здорово было бы быть миллионером и не копаться в чужом дерьме, и иметь под рукой кучу подхалимов, которые готовы в любую минуту убрать твое. А затем я подумал о Зелии, у которой совсем не было времени на мужчин. Это не понравилось матушке-природе и, я готов был спорить, она, как водится, выбрала подходящий момент, чтобы исправить положение. А затем я заснул и мне снилось, что я иду по Макджилликаддиз Рикс с Джулией. Ветер и дождь, а наши сердца поют одну и ту же песню. По крайней мере, мои сны меня не обманывают. Завтрак был доставлен мне прямо в постель моим вчерашним слугой. Я повернулся, сел, и моему затуманенному взору предстал томатный сок, два крутых яйца на тосте, кофе, джем и все остальное. Слуга сказал: - Доброе утро, сэр. - Я так не думаю, - ответил я. Он посмотрел на меня в недоумении. Я пояснил: - Я еще не видел ни одного доброго утра, начинающегося в шесть тридцать. Помпезно, словно он зачитывал правило клуба, которое каждый его член должен знать наизусть, он произнес: - Мистер О'Дауда, сэр, верит в раннее пробуждение. Завтрак всегда подается между шестью тридцатью и семью часами. Я снова лег и кивнул на поднос. - Унесите это и принесите опять без четверти восемь. И я люблю яйца всмятку, а не вкрутую. Варить две с половиной минуты. А если мистер О'Дауда следит за временем утреннего приема пищи, скажите ему, что так как у меня язва, доктора запрещают мне вставать и принимать пищу раньше семи сорока пяти. Я повернулся и погрузился в легкий сон, полный неприятных видений по поводу миллионеров. Я получил свои яйца всмятку в точно назначенное мною время. В начале десятого я был у секретаря. Денфорд был не в настроении. Он, вероятно, уже выполнил весь объем дневной работы. Я изо всех сил старался поменьше смотреть на него, потому что для меня было еще слишком раннее утро, чтобы созерцать его постоянно моргающие, холодные агатовые глаза, крупные зубы и щетку усов, всю в желтых никотиновых пятнах. Мы оба инстинктивно поняли, что никогда не понравимся друг другу, что во многих отношениях было хорошо. Мы четко знали свои места и не стали тратить время на идиотскую чепуху признаний в братской любви. Он уклонился от прямого ответа на мои условия, но я сделал резкий выпад и он их принял. Он дал мне список передвижения О'Дауды, адреса и все остальное на две последующие недели, и напротив двух пунктов он поставил красную звездочку. Это были названия отелей, и если он мне понадобится, то мне следует установить личный или телефонный контакт в любое время до восьми вечера. После восьми его ни в коем случае нельзя беспокоить. - Почему? - спросил я. Денфорд пропустил мой вопрос мимо ушей. Он описал мне продвижение Зелии на "Мерседесе" от Эвьена - то, что им было известно - и назвал ее настоящее местопребывание - яхта О'Дауды в Каннах. Я спросил: - Вы действительно считаете, что она утратила память? Он ответил довольно жестко: - Если мисс Зелия говорит, что это так, значит так оно и есть. У меня еще не было случая усомниться в ее словах. - Приятно слышать. Кстати... какие у нее отношения с отчимом? Он подумал какое-то время, затем сказал резко: - Неважные. - А какие отношения с ним были у ее матери? Что-то шевельнулось в нем, мимолетно, но очень сильно, и я не мог не заметить продолжительную дрожь борьбы с этим шевелением, пока он пытался обуздать его. - Я не понимаю, какое отношение к делу имеет этот вопрос. Вас нанимают, чтобы вы нашли машину. - Что подразумевает выяснение причины утраты мисс Зелией памяти, которая могла явиться следствием множества вещей. Однако давайте поговорим о машине, раз вы не хотите обсуждать семейные отношения О'Дауды. - Не хочу, - сказал он. Он подробно рассказал мне о "Мерседесе", дал его цветную фотографию, а также список заграничных банков, получивших уведомление о моей персоне, куда я мог обратиться за наличными. Затем он встал, давая понять, что со мной у него все. И хотя я собирался задать ему несколько вопросов об О'Дауде, его деловых интересах, я решил не делать этого. Я мог получить эту информацию и в другом месте. Поэтому я тоже встал и направился к двери. Открывать ее для меня он явно не собирался. У двери я сказал: - А что вы собираетесь делать с общественной тропой? Впервые, и не потому, я был в этом уверен, что он проникся ко мне, в нем появилось что-то человеческое. - Если вы думаете, мистер Карвер, что работать на такого человека, как мистер О'Дауда, - приятное времяпровождение, выбросите эту мысль из головы. Ему нужны результаты. - И неважно, как они получены? Он быстро моргнул, словно я неожиданно зажег слишком яркий свет, и сказал: - Обычно, да. - Он посмотрел на свои часы. - Кермод отвезет вас на станцию. Вы спокойно успеваете на 10.10. Я приоткрыл дверь. - Кермод, - сказал я, - отвезет меня в Лондон. Иначе работа отпадает. Да или нет? - В таком случае, да, - ответил он. Кермод отвез меня в Лондон на фордовском фургоне. Я сидел рядом с ним, и он всю дорогу говорил о рыбалке, лошадях, охоте, женщинах и политике. Больше всего он говорил все же о рыбалке и ни единым словом не обмолвился об О'Дауде, и это было не просто уважение и восхищение. Тиш Кермод был человеком О'Дауды до самого кончика сигары последнего, которую он курил. Я зашел в контору почти в полдень. Мне пришлось пользоваться своим ключом, потому что Уилкинз не было. Где она, я не знал. Отпечатанная на машинке записка сообщила: "Вернусь после обеда". На моем столе лежала четвертинка бумажного листа, на котором ею были напечатаны три следующих сообщения: 1. От Миггза, девять тридцать. Следующая информация, полученная им от Гаффи (Ярд). Владелец мотороллера ГН 4839 Джозеф Бована. Из Западной Африки. Фентиман Роуд, Маршкрофт Вилла, квартира 2. 2. От Миггза, десять тридцать. Гаффи сообщает о докладе Суссекской полиции. Джозеф Бована, находившийся за рулем мотороллера ГН 4839, был сбит неизвестной машиной на Укфилд-Форест Роу Роуд вчера в 18. 00. Свидетелей нет. На момент обнаружения Бована был мертв. 3. От Гаффи, одиннадцать тридцать. Пожалуйста, позвоните ему. Я откинулся в кресле и уставился на листок. Джозеф Бована, из Западной Африки. Чтобы перекрыть общественную тропу, нужно время, даже если приказывает миллионер. А стереть с лица земли человеческое существо - это просто... если вы - О'Дауда и у вас всегда под рукой два-три человека из личной охраны. Зазвонил городской телефон. - Карвер слушает. - А, Гаффи говорит, дорогуша. Тебе не стоит тратить время и идти ко мне. Я буду у тебя через пять минут. Он повесил трубку, а я уставился в пространство. Я это частенько делал. Ты просто смотришь в него и через какое-то время обнаруживаешь, что ты абсолютно ни о чем не думаешь, и пока это длится, тебе хорошо и покойно. Глава третья "Ты можешь спрятать пламя, но что ты будешь делать с дымом?" Джоул Чандлер Хэррис Полное имя Гаффи было Джеральд Алстер Фоули. Если любого в Ярде можно было назвать моим близким другом, то он был самым близким, но даже это нас не слишком сближало. Однако хотя деловое общение со мной приносило ему сплошные напряги и катастрофы, он был всегда любезен и воспитан. Приятно осознавать, что кто-то, кто с готовностью запихнул бы тебя на угли и поджарил, постоянно улыбается тебе и бормочет извинения. Официально он был старшим детективом в Отделе С, зарабатывая около двух с половиной тысяч фунтов в год. С его качествами и способностями он мог бы зарабатывать в производственной сфере раз в десять больше, но, мне представлялось, там бы он страдал от недостатка острых ощущений и забавных происшествий. А Гаффи любил острые ощущения и разнообразие. Даже при одной только мысли о них его зелено-желтые кошачьи глаза сужались, и он начинал мурлыкать. Он был похож на тощего бродячего кота, и если его уши и морда не были разодраны в битвах с другими кузьками и васьками, то только лишь потому, что он знал, как себя вести в драках, как и почти всякий известный мне мужчина. Никто из знакомых мне работников Ярда никогда не рассказывал о специфике своей работы. Но я точно знал, что Гаффи два года исправно посещал дом 26 по Рю Арненгод в столице Франции и, насколько мне было известно, все еще работал на Интерпол. Он сидел у стола напротив меня, курил свою привычную "Датч Шиммельпенник", улыбался и вообще выглядел так, словно был готов поверить каждому моему слову и, в свою очередь, ожидал, что я поверю ему. Я очень аккуратно рассказывал о причинах моего интереса к покойному Джозефу Боване. Я рассказал ему все о моем визите к О'Дауде, не упомянув лишь о характере работы, полученной мною от моего клиента, и о душевном ночном разговоре с Джулией. Также я не сказал о полевом бинокле и о двусторонней радиосвязи в лодке на озере. Возможно, О'Дауда приказал убить Бовану, а возможно, это был несчастный случай. Если это был все же не несчастный случай, тогда О'Дауда очень отзывчив, защищая либо меня, либо себя. В любом случае, этика и здравый смысл говорили мне, что не следует пускаться в размышления с таким человеком, как Гаффи, до тех пор, пока меня не возьмут за руку и не подведут к этому. Когда я закончил, он вежливо сказал: - Хороший конспект всей истории, дорогуша. Четкий, подтянутый и лишенный всех существенных деталей. Например, такой, как суть задания О'Дауды. - Он хочет, чтобы я нашел ему кое-что. Чисто розыскная работа. Ты настаиваешь на моем сообщении всех подробностей? - Не сейчас. А может быть, и вообще никогда. Как ты думаешь, почему Бована хотел убить тебя или О'Дауду? - Понятия не имею. Расскажи мне о Боване. - Охотно. Винтовка, из которой он стрелял, была найдена в разобранном виде в одном из багажных отсеков мотороллера. Он был студентом. Не Лондонского университета, а коммерческого колледжа. Перед этим он закончил курсы компьютерного управления. Но все это ничего не значит. Просто крыша для политической деятельности. Знаешь, сколько африканских политических групп действуют из Лондона в настоящий момент? - Нет. - Гораздо больше всех уже существующих организаций польских, русских и других, бежавших от европейских тюрем. На них натыкаешься на каждом шагу. Половина из них - такие же безобидные организации, как и общества "Кому за тридцать". Из остальных одни - разведывательные организации ряда африканских государств, другие - организации политических изгнанников, которые хотят вернуться на родину, влекомые ветром перемен. Некоторыми из них управляют идеалисты, но большинство - авантюристы и пройдохи. Некоторые их действия могут вызвать смех, другие - слезы, а от некоторых кровь стынет в жилах. Вообще-то, все они - мелочь, но нам приходится держать их в поле зрения. Твой интерес к Джозефу Боване, естественно, разжег мое любопытство. Он был одним из кровезамораживателей - наемный убийца. - И кто его нанимал? - Я не знаю. Поэтому-то я и говорю с тобой, старина. - Он встал. - Мысля логически - а я не сомневаюсь, что ты пришел к этому еще до меня - если он хотел убить тебя, значит, кто-то очень не хочет, чтобы ты занимался поисками или чем-то еще для О'Дауды. - О'Дауда говорит, что это была ошибка. Им нужен он. - Может быть, может быть. И говоря между нами, старик, я бы не пролил слезу. Но это не для записи. - Тогда что, - спросил я, - ты здесь делаешь? Он был искренне удивлен. - Как, просто беседую. Не видел тебя тысячу лет. Мне всегда приятно поговорить с тобой. - Тебе, конечно, не пришло в голову, что, возможно, О'Дауда устроил Боване аварию с летальным исходом? - Я уверен, что это он. - Он очаровательно и обезоруживающе улыбнулся. - И так же, как мы не можем схватить за руку больших ребят, стоящих за контрабандой золота через Лондон, Бейрут и Калькутту, хотя мы их всех прекрасно знаем, мы не можем сделать это и с О'Даудой. Они отдают приказы, но эти приказы спускаются вниз по очень тонкой, неуловимой, подобно осенней паутинке цепочке. - Поэтично. - Совсем нет, старина. Паутина наиболее видна поздней осенью, в начале декабря. Кстати, в это же время едят гусей. И на сковородку всегда попадает только глупый гусь. - Еще минута, и у меня навсегда пропадет аппетит к гусиному паштету. - У тебя не пропадет. Я открыл для него дверь и спросил: - У Ярда или Интерпола есть что-нибудь на О'Дауду? Я увидел, как сузились кошачьи глаза, и мне стало чертовски ясно, что сюда он пришел не просто так, и уж, конечно, не для милой беседы. - Абсолютно ничего. Он - уважаемый миллионер. Все, что нам известно о нем, можно найти в альманахе "Кто есть кто"... ну, почти все. - И тебе от меня ничего не нужно? - Старик, ты говоришь как нашкодивший мальчишка, который был вызван на допрос и с удивлением обнаружил, что его отпускают. - Я он и есть. Обычно, ты не тратишь время вот так. - Был бы рад быть тебе полезен. Но нам от тебя ничего не нужно. Конечно, если в процессе своей работы ты наткнешься на что-нибудь, что, по-твоему, будет представлять серьезный интерес для полиции, можешь дать мне знать. Или, так как ты будешь искать эту машину за границей, позвони в Интерпол комиссару Мазиолу. - Как ты узнал, что это - машина? - Старина, Миггз мне сказал. Дай знать, если наткнешься на что-нибудь интересное. - Что, например? - Все, что привлечет твое внимание. Мы всегда рады помощи от общественности. Даже если это анонимное письмо. - Вы получили такое письмо, касающееся О'Дауды? - Да, совсем недавно. Естественно, не могу передать тебе его содержание. - Какой был почерк? Мужской или женский? - Не могу сказать, старик. Оно отпечатано на машинке и не подписано. Ну, смотри в оба. Он ушел. Иногда мне казалось, что в своей конспирации я захожу слишком далеко. Но по сравнению с ними я был зеленый новичок. Моя предстоящая работа мне совсем не нравилась. С самого начала стали возникать осложнения: Бована стрелял в меня, Джулия хотела, чтобы я отказался от этой работы, а теперь Гаффи, наверное, идет по Нортумберленд Авеню, умирает со смеху, зная, что зацепил меня там, где хотел, и совершенно не спешит сообщить мне, где именно. Мне следовало бы остаться твердым и взять отпуск. Но было уже слишком поздно. Я подошел к книжной полке и вытащил выпуск "Кто есть кто" трехлетней давности... Ну, а кто будет каждый год покупать новый за шесть фунтов? Тренируя запястье, я донес почти трехкилограммовый фолиант до стола в одной руке. О'Дауда там был. Вот он. И, судя по статье, было очевидно, что ему наплевать на то, есть он там или нет. О'Дауда, Кэван; Председатель правления; Атена Холдингз, Лимитид; р. 24 февр. 1903; Образ.: Дублин. Также является директором ряда государственных коммерческих и производственных компаний. Адрес: Атена Хаус, Парк Стрит, Парк Лейн: Гроссвенор 21835. Была масса вещей, которые можно было написать между этими короткими строками. И, я был уверен, еще целая масса, которая никогда не будет здесь написана, иначе Гаффи не пришел бы ко мне. Я вытащил почти такой же короткий отчет о путешествии Зелии из шато под Эвьеном в Канны, который мне дал Денфорд. День первый. Она выехала из шато в два часа дня на красном "Мерседесе". По ее собственным словам, она поехала на юг, через Женеву, Франжи и Сессиль, к отелю на западной стороне Лак Ле Бурже. Я поставил "Кто есть кто" на место и взял мишленовскую карту "Дороги Франции". Было очевидно, что более естественно было бы поехать через Аннеси, Эй-ле-Бейн и Шамбери. Но она объяснила это. У нее была уйма времени и она решила изменить маршрут. Она остановилась на ночь в отеле "Омбремон" в Ле Бурже-дю-Лак. Около девяти часов вечера она позвонила из отеля отцу в его суссекский особняк. О'Дауды там не было и говорил с ней Денфорд. Она сказала Денфорду, что на следующий день она поедет не прямо в Канны, а по пути, возможно, заскочит на пару дней к своим друзьям. Она не назвала ни имени друзей, ни их местожительства, а Денфорд, прилежный секретарь, не стал спрашивать то, что ему не посчитали нужным сказать. День второй. Она выехала из отеля утром, до девяти тридцати. Это было точно установлено, потому что Денфорд, как прилежный секретарь, позвонил О'Дауде, который был в Лондоне (вероятно, там, где "не беспокоить после восьми вечера"), и О'Дауда дал ему указание позвонить в отель и передать Зелии, чтобы она ехала прямо в Канны, безо всяких задержек. Денфорд позвонил в девять тридцать. Зелия уже выехала. С этого момента - то есть, почти весь день второй, день третий, - до утра дня четвертого (когда Зелия, по ее словам, обнаружила, что она находится в Гапе, небольшом городке, расположенном в ста шестидесяти с чем-то километрах на юг от Ле Бурже-дю-Лак) ее жизнь - сплошное белое пятно. В Гапе она была без "Мерседеса", без своего багажа и без памяти относительно того, что с ней произошло с момента ее отъезда из отеля. На ней была та одежда, в которой она выехала из отеля, и ее сумочка с деньгами. Она взяла в прокате машину и приехала в Канны на яхту, где ее с нетерпением ожидал О'Дауда. Мне не было сообщено подробностей сцены ее прибытия и того, что произошло после, кроме одной - что никто, включая Зелию, не смог вспомнить никого из ее друзей и знакомых, кто бы жил где-нибудь между Ле Бурже-дю-Лак и Гапом. Я готов был спорить на все свои деньги, что Зелия лжет и что если она захочет, она может с точностью до минуты описать все, что произошло в те двое суток. А на деньги О'Дауды, я должен был доказать это и найти пропавшую машину. После обеда у меня возникли трудности с Уилкинз. Она была у дантиста и тот поставил ей пломбу. Было немного трудновато понимать, что она говорит, так как половина ее челюсти все еще находилась под влиянием новокаина. Следуя установившейся практике, я продиктовал ей для своего личного архива незамысловатый отчет о том, что произошло до настоящего момента. По выражению ее лица я понял, что ей все это очень не нравится. Она сидела с таким видом, будто я диктовал ей приказ об уничтожении какого-нибудь центрально-европейского гетто. В какой-то момент она сказала: - Я думаю, вам не следует больше иметь дело с О'Даудой. Ясно, что этот Бована пытался убить вас. - Большие деньги стоят риска. Жизнь полна опасностей. Во всяком случае, одна уже устранена. Я закончил диктовать. Она закрыла блокнот и поднялась, чтобы уйти. Я остановил ее. - Что ты думаешь? - спросил я. - О чем? - О различных вещах. Сперва, о Зелии. - Она явно пережила что-то очень эмоциональное и неприятное и ее подсознание заставляет ее забыть об этом. Я удивляюсь, что такое случается с женщинами так редко. - Тогда, если ты считаешь, что Зелия - невинная девушка, пережившая душевную травму, почему мне следует отказаться от этой работы? - Потому что такие люди, как О'Дауда далеко не невинны, особенно, когда дело доходит до вещей, которые имеют для них значение, например, деловые интересы и конкуренция. Часто случается так, что законных путей достижения их целей нет. И вот тут люди, подобные О'Дауде, начинают использовать других людей. Вот почему перед самым подписанием контракта с ним кто-то пытался убить вас. Просто напишите ему, что вы все еще раз обдумали и сожалеете и так далее, и тому подобное. Вокруг вас столько другой работы, стоит только немного поискать ее. Это была, пожалуй, самая длинная публичная речь, которую я когда-либо слышал из уст Уилкинз. И я бы последовал ее совету, если бы не две вещи. Первая - это Джулия и ее беспокойство о Зелии. Я более-менее обещал ей все сделать. А затем - О'Дауда. Что-то в его характере задело меня. Он засел у меня в печенках. Я понимал, что, главным образом, это была чистая зависть. Но, по крайней мере, она была чистой. Я просто хотел показать ему, что есть человек, которым он не сможет помыкать и который не станет танцевать под шелест его чековой книжки. Что бы там ни было в той красной машине, оно ему было крайне необходимо. О'кей, мое дело найти машину, и здесь контракт заканчивается. Когда я узнаю, что в машине, и, возможно, это окажется у меня в руках, то прежде чем я отдам вещь ему, я получу свою порцию удовольствия, заставив его танцевать передо мной. Может быть, это некрасиво, но нам всем время от времени нужно испытывать моменты торжества своей власти. К тому же, власть подразумевает деньги, а уж этим я всегда смогу воспользоваться. Я сказал: - Я хочу, чтобы ты заказала мне билет на завтрашний утренний рейс на Женеву и организовала машину к трапу. И еще закажи мне на завтрашнюю ночь номер в отеле "Омбремон" в Ле Бурже-дю-Лак. Если у тебя будут сложности, смело используй имя О'Дауды. Это срабатывает. Она взглянула на меня, кивнула и направилась к двери. Когда она уже была у двери - одному только Богу известно, как выплыло это заявление - я сказал: - Кстати, о машине для меня. Я хочу, чтобы это был красный "Мерседес 250SL". Она быстро обернулась. - Почему? - Потому что я еще никогда не сидел за рулем этой модели. А красный - мой любимый цвет. Скажи им, что мне нужна только такая машина, и неважно, сколько это будет стоить. - Ну, в таком случае мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы угодить вам, не так ли? - Она вышла. Давно я не слышал, чтобы она говорила таким ледяным голосом. К моменту моего появления дома в тот вечер Уилкинз уже решила все проблемы, связанные с моим воздушным путешествием, и получила заверение из Женевы, что меня будет ждать там машина и что, если это окажется вообще возможным, это будет красный "Мерседес". Моим домом была небольшая квартирка - спальня, гостиная, ванная и кухня - на одной из боковых улиц рядом с Тейт Гэллери. Из окна моей гостиной можно было увидеть, при определенном риске сломать шею, кусочек Темзы. Миссис Мелд, которая жила по соседству и вела мое домашнее хозяйство, долгие годы безуспешно вела борьбу с моим квартирным беспорядком. На столике у окна в вазе стояли принесенные ею хризантемы цвета ржавчины, а рядом лежала записка: "Для вас есть кое-что в духовке. У нас почти не осталось виски". Этим кое-чем был пирог с домашним сыром. Это означало, что она в хорошем настроении. Я зажег газ в духовке, чтобы разогреть пирог, вернулся в гостиную и налил себе виски. Она была права. Виски оставалось всего три четверти бутылки. Я сел, закинул ноги на столик и стал смотреть в окно, на лондонские сумерки. Жизнь, вероятно, не так уж и плоха, думал я. В духовке разогревался пирог с домашним сыром и луком, в руке у меня бокал виски, мои ноги на столике, а завтра я отбываю в дальние края на поиски украденной автомашины. Другие ребята моего возраста сейчас, наверное, все дома, пытаются оторвать своих чад от телевизора и заставить их сесть за уроки или ищут отвертку, чтобы починить поломавшийся пылесос, а их жены, наверное, на кухне, открывают банки с полуфабрикатами бифштексов, пирогов с почками и рисовых пудингов, а завтра у них будет все такой же обычный день. Разнообразие - приправа к жизни. Это как раз для меня. Каждый новый день не похож на предыдущий. Никогда не знаешь, что впереди. Никогда не знаешь, когда тебя будут пытаться застрелить, или когда в твою спальню проскользнет прекрасная девушка, взывая о помощи. Никогда не знаешь, когда тебя используют, тебе врут, обманывают или тайком смеются над тобой и презирают. Замечательная жизнь. Но проблема была в том, что в тот момент я не был настроен вести такую жизнь. Меня вдруг охватило унылое, мрачное настроение и я подумал, чем могла быть вызвана такая реакция. Явно чем-то, но чем? Я подумал, а не стоит ли покопаться и найти причину, но затем решил, что не стоит, и налил себе еще виски. Только я управился с ним, как раздался звонок в дверь. Я подождал немного, надеясь, что за дверью перестанут нажимать на кнопку и уйдут. Но звонки не прекращались, поэтому я встал и пошел к двери. За дверью стоял черный человек в темно-синем костюме и котелке, на одной руке у него висел зонт. У него было полное, жизнерадостное лицо с высокими дугами бровей и большим куском замазки вместо носа. На нем был большой цветастый галстук и розовая рубашка, а на ногах - рыжевато-коричневые замшевые туфли. Расстояние от его туфель до верха котелка было всего сантиметров сто сорок. Мягко говоря, впечатление он производил странное. Сверкая белизной зубов и белков глаз, он протянул мне визитку и я почувствовал, как от него, слезно от обогревателя, исходит тепло жизнерадостности. - Мистер Карвер, да? - Голос его был радостный и мелодичный. Я кивнул и подставил визитку под слабый свет прихожей. Читать было непросто, потому что все было напечатано готическим шрифтом. Он, должно быть, привык к тому, что с его визиткой у людей возникают трудности, потому что, засмеявшись в качестве преамбулы, он продекламировал мне ее содержание: - Мистер Джимбо Алакве, эсквайр, Кардью Мэншенз. Тоттенхем Корт Роуд, Лондон. Представительские и особые услуги. Аккредитованный курьер. Импорт и экспорт. - Он замолчал, а затем добавил. - А жаждущее сердце все летит впереди, на милю обгоняя шелест давно уставших шин. - Где это здесь написано? Он протянул руку и вежливо перевернул визитку. Да, на обороте это было. - Замечательная фраза, мистер Алакве, но я не нуждаюсь ни в каких представительских и особых услугах, импорте или экспорте и уж, конечно, в агенте с жаждущим сердцем. О'кей? - О'кей, - любезно кивнул он. Я начал было закрывать дверь, но он вошел в квартиру и закрыл ее за меня. - Послушайте, - сказал я, - у меня в духовке пирог с сыром, и я хочу спокойно провести вечер. И в мире нет такой особой услуги, которую вы могли бы предоставить, которая заставила бы меня отказаться от тихого домашнего вечера. Он кивнул, мягко снял котелок, вытащил из него носовой платок, нежно промокнул лицо, затем убрал платок обратно в котелок и снова надел последний. - Только десять минут вашего времени. Не больше, мистер Карвер. И прекрасное предложение для вас. Я думаю, вы найдете его выгодным для себя. Я сказал "думаю"? Нет, не думаю, я знаю. Вам нужна моя помощь. Замечательные перспективы и, поверьте мне, совершенно бесплатно. Как раз наоборот. - Вам следует торговать страховыми полисами, - сказал я его спине, так как он уже шел в гостиную. Он с любопытством осмотрел комнату и сказал: - Я уже как-то занимался этим целых два года. В Гане. В Аккре, вы знаете. Но сейчас мне по душе большее разнообразие. Симпатичные цветы. Георгины, нет? Ах, ваша осень - благоприятная пора для георгинов. Я уже видел их как-то, пурпурные с маленькими, белыми, как у зебры полосками. Очень красиво. Он сел в мое кресло с восторженной улыбкой на лице и посмотрел на бутылку виски. Я сдался. Я мог бы вышвырнуть его, но это потребовало бы усилий. К тому же, против всего этого дружелюбия и жизнерадостности любое негодование было бы явной грубостью. Усилия и грубость, решил я, могут подождать десять минут, да и к тому моменту будет готов мой пирог. Я налил виски в бокал и передал ему. - Вода или содовая, мистер Алакве? - Премного благодарен, ни то, ни другое. - Он принял бокал из моих рук, сделал глоток, одобрительно кивнул и сказал. - Замечательная у вас квартирка. В моей живут еще трое. Они - крайне неприятные субъекты, но полезны для дела. Вы не догадываетесь, сколько я уполномочен предложить вам. - Широкая улыбка, глоток виски и мимолетное движение полной руки, поправляющее цветастый галстук. На нем бы должны были быть георгины с хризантемами, но их не было. Я сел в другое кресло и стал молча изучать его. Мое молчание озадачило его. - Я говорю, мистер Карвер, - сказал он, - вы не догадываетесь, сколько я уполномочен предложить вам? - А я говорю, мистер Алакве, эсквайр, что вам лучше начать с самого начала. Как намек, в какой роли вы здесь выступаете? Представительские услуги? Особые? Импорт и экспорт или... - Я мистер Карвер, представляю. - Кого? Он сделал еще один глоток. - Чертовски хорошие виски. Должно быть, какая-нибудь дорогая марка? - Он посмотрел на бутылку. - Да. Очень хорошая марка. - Кого? - повторил я. - Скажем, друзей моих друзей, у которых есть друзья, которые очень болезненно относятся к вещам, которые оказывают бурное влияние на их политическую, промышленную, коммерческую и международную репутацию, и так далее, и тому подобное. - Он улыбнулся. - Вы понимаете, что я не могу все вам сказать. Поэтому, естественно... Я откинулся в кресле и закрыл глаза. - Разбудите меня, - сказал я, - когда перейдете к делу. Он рассмеялся. Я открыл глаза. Он подмигнул мне и сказал: - Пятьсот фунтов. Я закрыл глаза. - Гиней, мистер Карвер. Это будет... - Пятьсот двадцать пять фунтов. - Ах, значит вы согласны? Хорошо. Очень разумно, мистер Карвер. А если вам нужен совет относительно того, куда вложить эти деньги, то у меня есть предложение, которое позволит вам удвоить эту сумму за полгода. После этого, еще одно предложение, которое удвоит ту сумму за то же время, и так далее до тошноты. Через несколько лет вы станете миллионером благодаря Джимбо Алакве. - Эсквайру, или мистеру? Я открыл глаза. Он, казалось, был искренне опечален, но это продолжалось недолго. Рот приоткрылся, прекрасные зубы засверкали, толстый нос сморщился, а горящие глаза завращались обещающе в своих гнездах, и мне показалось, что в момент их остановки из его рта со звоном должен вылететь максимальный выигрыш. Где-то так и произошло. - Тысяча. Не фунтов, мистер Карвер. Гиней. Что равно тысяче ста фунтам. Я встал и сказал: - Пока из всего, что вы мне сказали, только одно слово имеет смысл - "миллионер". И я предлагаю вам как можно быстрее унести его отсюда. - Я направился к двери. - Я не хочу быть грубым... Особенно с таким жизнерадостным человеком, как вы. Но я хочу поужинать. О'кей? - О'кей. Жизнерадостный. Приятное слово. Да, это я. О'кей. Эти друзья моих друзей и так далее, и тому подобное хотели бы, чтобы вы расторгли контракт с одним джентльменом. Тогда вы получите деньги. О'кей? Он встал и я ни капли не сомневался, что он считал это делом простым и безболезненным. Только дурак откажется от тысячи гиней. Я открыл дверь. - А каков их верхний предел, мистер Алакве? Безусловно, много больше тысячи. - Мне кажется, я чувствую приятный запах, - сказал он. - Ваш ужин, без сомнения. Чек вам пришлют. Я покачал головой. - Не трудитесь. Когда я берусь за работу, я довожу ее до конца. Он был искренне расстроен моим заявлением и, без сомнения, удивлен отсутствием во мне здравого смысла. - Пожалуйста, мистер Карвер, ради вас самих. Ситуация не та, чтобы проявлять благородство и чрезмерный идеализм. Работа и деньги, мистер Карвер. Возможно, тысяча пятьсот фунтов. - Нет. И не переводите их в гинеи. Скажите им, что меня не интересуют их деньги. - Совершенно? - Совершенно. Он прошел мимо меня, испытывая, наверное, самое большое в своей жизни ошеломление, как мне показалось. В прихожей он остановился, посмотрел на меня, покачал головой и сказал, просветлев немного: - Да, я понимаю. Объяснение здесь может быть только одно. Вы эксцентричны. Очень эксцентричны. - Что-то в этом роде. - Ну, мистер Карвер, все, что я могу сказать, - что это ваше полное право быть таковым. Но это опасно. Эти люди - вы понимаете, что я только действую от их имени, поэтому, пожалуйста, будьте вежливы - они говорят - этот человек умный, хорошо воспитанный и понимающий. Но теперь эти люди могут начать действовать по-другому. "С" как радикальная мера, мистер Карвер. - И вы будете действовать от их имени? - Ну, естественно, если они заплатят мне. Тысяча пятьсот фунтов или гиней. Впервые встречаю умного человека, который отказывается от такой суммы. - В его глазах появилась надежда. - Знаете, все будет устроено - к имею в виду оплату - так, что вам не придется платить налоги. - Спокойной ночи, мистер Алакве. Я открыл дверь и он неохотно прошел мимо меня, остановился на коврике у двери и стал тщательно вытирать ноги. - А скажите, - спросил я, - в процессе ваших отношений с этими друзьями ваших друзей и так далее, и