тнее. Хоть кто-нибудь должен рассказать ему. Он сможет заставить хоть кого-нибудь раскрыть рот. Он почти не понимал, что с трудом держится на ногах и что уже не говорит, а кричит. - Что случилось? - выкрикнул он, глядя человеку в лицо. - Что случалось с самолетом? Вы пережили это, значит вы должны знать! Что случилось? ГЛАВА 14 Это был невысокий человек с легкими движениями и быстрым взглядом. С виду он был настоящим испанцем. Остатки энергии покинули Рейнера. Он стоял, ожидая ответа. Ван Кеерлс в дверях наблюдал за ним. Порой человек в таком состоянии может совершенно неожиданно рухнуть, прежде, чем его успеют поддержать. Испанец не ответил. Он перевел взгляд с Рейнера на ван Кеерлса и обратно. После паузы он обратился к доктору: - Он болен. - С моей головой все в порядке, - ответил Рейнер по-испански. - Вы полковник Хуан Ибарра. - Да. - Раз вы признаете это, значит признете и все остальное. - Я никогда не стыдился своего имени. - Значит, вы были на самолете. И выжили, когда он потерпел аварию. Ибарра совершенно неподвижно стоял посреди комнаты и , опустив глаза, вслушивался в каждое слово. Рейнер стоял, широко расставив ноги. Он знал, что доктор ожидает, когда он упадет. - Вы уцелели в этом крушении, Ибарра. Как и пилот. Как и женщина. Но сколько еще? Скажите мне их имена. Скажите, почему вы должны скрываться, как стая диких зверей. Скажите, чего вы все так боитесь. Я никому не скажу об этом. Теперь я сам должен скрываться. Поэтому мы оказались на одной стороне, правда ведь? Почему вы не хотите рассказать мне, что случилось? - последние слова он опять выкрикнул. -Он болен. Вы должны помочь ему, - сказал Ибарра ван Кеерлсу. - Прошу извинить меня. - Он шагнул к двери. - Подождите, - устало сказал Рейнер ему вслед. - Это единственное, о чем все вы способны думать - удрать в тот же момент, когда вас узнали. Линдстром, женщина, а теперь вы. - Неподалеку хлопнула дверь, и он закрыл глаза. Он не мог ничего поделать. У него не было сил, чтобы схватить Ибарру, приволочь обратно и заставить говорить, даже если бы он ощущал за собой такое право. - Пойдемте, солнышко, - позвал доктор, и Рейнер пошел за ним, как лунатик. - Лусильо вчера сделал вам укол? - Что? - Все здесь было слишком ярко. Листья и усики растений корчились в окнах. - Кто такой Лусильо? - Он не мог припомнить этого имени на обороте ни одной из сорока двух фотографий. Полковник Хуан Ибарра там был, а Лусильо не было. - Аптекарь с Пласа Пастеза, к которому я вас направил. - Он попытался снять с Рейнера пиджак, но рукав промок от крови и приклеился к руке. - Нет. Не было времени. Послушайте, что он делал здесь? Этот Ибарра? Что он делает, живой? - Сидите спокойно. - Доктор снял пиджак с правой руки Рейнера и принялся выворачивать левый рукав, разрезая окровавленную повязку длинными ножницами. - Я не хочу никому причинить вреда, - Рейнер обращался, скорее, сам к себе, чем к врачу. - Я пытаюсь выяснить, что случилось с самолетом. Это одна из моих должностных обязанностей в Сан-Доминго. Это моя работа - знать, что случилось с самолетом. Ван Кеерлс, наконец, снял пиджак и бросил его на высокий стул с хромированными ножками. - В какую историю вы попали, Рейнер? - Говорю вам, что это был один из моих самолетов. T.O.A. послала меня сюда... - Нет, я имею в виду эту историю. - Врач принялся осторожно отрывать присохшую повязку. - Лавина. Послушайте, Я доверяю вам. - Рейнер говорил нечленораздельно, как пьяный. - Я решил пока что доверять вам. Вы... - Сколько времени вы спали с тех пор, как два дня назад вышли отсюда? - Что? Немного. Доверять вам. Поэтому я пришел сюда - две чертовых мили на солнцепеке. Если вы не хотите сказать мне ничего об Ибарре, то хотя бы скажите, где я мог бы остановиться в этом городе. Я теперь в бегах, и не могу открыто шляться по улицам. - Собственный смех показался Рейнеру ужасным. - Я вступаю в клуб уцелевших. Почт... почетным членом! - Он сделал долгую паузу, пытаясь понять, о чем же только что говорил. В его сознании проплывали странные образы: автомобильчик, смятый, как жестяная игрушка, лицо капитана Эдвардса... "Я и впрямь не знаю, как поступить". Безумные красные звезды, выписывающие пируэты во мраке, сотрясаемом боем чудовищных барабанов. Ван Кеерлс прикрыл рот и нос марлевой повязкой, и принялся изучать поврежденное плечо. - А что случилось с вашими руками? - Камни падали. Послушайте... - Заткнитесь, и сидите смирно. Рейнер снова закрыл глаза. Инструменты позвякивали о фарфор; зажурчала вода под краном. Почувствовалось приятное прохладное прикосновение к руке, и облегчение сделало его легкомысленным. - Док, теперь их уже трое. Трое уцелевших. Будет забавно, если я найду всех девяносто девять. Вы не знаете, где остальные девяносто шесть? Держу пари, вы знаете. Если я поклянусь, что не ... Тут он почувствовал резкий укол в руку, широко глаза от боли и взглянул в лицо доктору. - Что это такое? Боже мой, если вы даете мне... - Если вы будете дергаться, то сломаете иглу. - Если вы вводите мне наркотик, то я убью вас, сынок, - полушепотом произнес Рейнер. - Я постараюсь не дать вам оснований. - Игла почти незаметно вышла из тела, и по коже пробежали мурашки от прикосновения эфира. Рейнер внезапно задрожал, как от озноба. - Направо. Теперь сюда. Эта комната тоже была очень маленькой, под стать всей лечебнице. В ней стояла одна только низкая кушетка. Белоснежная простыня и подушка со свежей наволочкой - самое усыпляющее зрелище для усталого человека. - Ложитесь. - Он снял с Рейнера ботинки. - Значит, это был наркотик. - Он вцепился в плечо ван Кеерлса и чуть не потерял сознание от резкой боли, которая пронзила его левую руку, как только мышцы напряглись. - Единственный наркотик, который есть у вас внутри, это усталость. Прежде всего избавимся от него. - Я доверяю вам. - У вас в общем-то нет выбора, старина. Но вам повезло. Я врач, а не персонаж из романов Эдгара Уоллеса. Теперь лежите спокойно и расслабьтесь. - Послушаете, если вы... - Я уже сказал: заткнитесь. Отдыхайте. Рейнер посмотрел на тонкое скандинавское лицо со спокойными голубыми глазами, а они, казалось, обратились в спокойно плещущееся море, цвет которого стал постепенно темнеть. Проснувшись, Рейнер обнаружил себя лежащим в одиночестве на кушетке в маленькой комнате. Несколько минут он пытался восстановить в памяти минувшие события, пока внезапно не понял, что не чувствует боли в руке. На чьей бы стороне не находился ван Кеерлс, но врачом он был хорошим. Доктор оказался в своем кабинете. Все еще облаченный в белый халат, он рассматривал что-то в микроскоп, и не оторвался от него, заслышав шаги Рейнера. - Стало получше? - Намного - Идите сюда и взгляните. - Он встал и уступил место. Глаза Рейнера еще слипались после сна, но он смог вглядеться в микроскоп. Под объективом копошилась масса каких-то изогнутых, наподобие рыболовных крючков, тварей. - Что это такое? - Название довольно длинное, его труднее выпалить разом, чем название валлийской железнодорожной станции. Важно то, что их сейчас в вас нет. Я взял мазок из вашей руки. У вас уже было хорошенькое заражение. Если завтра вам не сделают еще один укол, они снова все навалятся на вас, так что не говорите, что я не предупреждал. - Лусильо, Плаза Пастеза. - Сон пошел на пользу вашему разуму. - Доктор вынул препарат из микроскопа, капнул на него какой-то желтой жидкостью и пошел мыть руки, а затем продолжил речь, копируя банального семейного доктора: - Ладно, мистер Рейнер, думаю, что это - все, что мы сегодня можем сделать для вас. Держите руку по возможности неподвижно - боюсь, что неделю-другую вы не сможете играть в гольф, а на несколько дней придется нам с вами даже отказаться от стакана хереса перед обедом. Никакого алкоголя, угу-мм? - Он вытер руки, и добавил успокаивающим тоном: - Считаю необходимым пояснить, что вы не найдете этой букашки в сыре, например, в горгонзоле. Это ее антагонист. - Благодарю вас. - Рейнер вдруг понял, что это были, наверно, первые вежливые слова, которые он произнес, обращаясь к этому человеку. - Я хотел бы знать размер вашего гонорара. За два визита. - Скажем, пятьдесят песо. Рейнер взял свой пиджак с табурета и нащупал было бумажник, но ван Кеерлс остановил его бывшим взмахом жестом. - Прошу вас в другую комнату. - Он прошел вперед неслышными скользящими шагами. - Если бы вы положили бумажку в пять песо под микроскоп, то увидели бы все шесть томов определителя местных экваториальных болезнетворных микроорганизмов. - Он взял деньги и положил их в ящик. - Спасибо. Сожалею, но пришлось разрезать рукав, - добавил он, помогая Рейнеру надеть пиджак. Сумка с эмблемой Трансокеанских авиалиний лежала там же, где он ее оставил, около двери. - Доктор ван Кеерлс, - сказал Рейнер, пытаясь как-то загладить впечатление от своих необузданных криков, - мне нужен ваш добрый совет. - Я дал вам один, но вы не пожелали воспользоваться им. - Я не могу покинуть Агуадор. - Тогда что же еще? - Он перегнулся длинным телом через стол, изучая Рейнера с таким же пристальным видом, с каким смотрел в микроскоп. - Если бы вы знали какое-нибудь безопасное место, где я мог бы остановиться на несколько дней, вы могли бы сказать мне об нем? И не говорить больше никому о том, что я там нахожусь? Ван Кеерлс еще несколько секунд продолжал изучать лицо Рейнера, а затем скрестил руки на груди и перевел взгляд на задрапированное листвой окно. - Рейнер вы ставите меня в забавное положение. Заверяю вас, куда более забавное, чем ваше собственное. _ Что вам известно? - спросил Рейнер. - Точно мне известно одно. Если вы останетесь в этой стране, то рано или поздно будете убиты. Вы находитесь между двух огней. Сами видите с одной стороны полиция, а с другой, скажем, еще некоторые люди. И ни одна из сторон не хочет, чтобы вы выполнили свое поручение, а именно - узнали, что случилось с тем самолетом. - Вам известно, что меня выслали из страны? - поинтересовался Рейнер. - Новости быстро расходятся. - Тогда вам, конечно, известно и то, что мне пришлось приложить определенные усилия для того, чтобы остаться здесь. И поэтому мне бесполезно советовать уехать? Ван Кеерлс отвернулся от окна. - Да. - Я могу без особого труда укрыться от полиции. Лучше бы вы предупредили меня, кто это другие "некоторые люди". - Лучше? Почему? В этот адский котел попала не только ваша жизнь. Рейнер, вы представляете не большую ценность, чем любой другой обитатель Пуэрто. - В светлых глазах опять промелькнула тень боли, воспоминания об ушедших и, возможно, предчувствия боли предстоящей. - Поймите, если я порекомендую вам убежище, то вы продолжите свои расследования, а я подведу кого-нибудь из моих друзей, а может быть и не одного. Так что это не пойдет. - Он открыл дверь, за которой светило ослепительное, несмотря на зеленый лиственный светофильтр, солнце. - Если вам повезет, и вы будете только ранены, то знаете, где найти меня, а я буду всегда к вашим услугам, как и любого, входящего в эту дверь. Пол взял сумку с молнией в правую руку и шагнул на дорогу, проложенную в туннеле среди зарослей. Под жаркими лучами предвечернего солнца он направился к городу. В каждом морском порту мира имеется агент Ллойда. Тот, что находился в Пуэрто-Фуэго сказал: да, сумку можно оставить на несколько часов в его офисе, конечно под ответственности владельца. Это было большое облегчение, поскольку иначе Рейнеру пришлось бы все время носить ее в одной руке - ведь он не мог пользоваться левой. Он решил не сообщать в местное отделение "Пан-Агуадор" о гибели автомобиля. Он в любом случае терял свой залог в сто песо, а об остальном позаботится страховая компания.. Он заплатил вперед за три дня, и мог в течение этого времени не бояться розыска, который обязательно начнется, когда в полицию сообщат о том, что автомобиль не вернулся в гараж, а клиент носил фамилию Рейнер. Если повезет, то какой-нибудь пастух или погонщик может вскоре наткнуться на обломки, и полиция тогда вполне могла бы предположить, что водитель выпрыгнул из автомобиля, чтобы не быть раздавленным в нем, но все равно погиб и засыпан обвалом. Уиллиса он заметил случайно, и узнал в его собеседнике Гейтса. Рейнеру было чрезвычайно важно увидеть Гейтса, и поэтому он перешел через дорогу. Он заметил, что он уже автоматически ищет взглядом людей в форме. Когда все трое сели, наступила пауза, а затем Гейтс спросил: - Что с вами случилось, Рейнер? Рейнер видел, что оба внимательно рассматривают его. Щетина и помятый костюм делали свое дело: Гейтс с трудом узнал его сейчас. Как и полиция. - Я перепачкался, когда спасался от лавины. - Вам нужно было ехать по шоссе, - негромко пробормотал Уиллис. Он не мог противостоять искушению показать, насколько много ему известно. - Оно не затронуто оползнем. - На нем полицейские посты. - Ах, да. Гейтс потерял терпение: - Послушайте, Рейнер, мы не можем позволить нашим людям бегать от полиции, даже здесь! Вы подумали, какую рекламу это сделает авиакомпании? Рейнер несколько секунд смотрел на него. Он не думал, что ему предстояло надолго остаться одним из "людей" T.O.A. Он собирался сказать Гейтсу несколько вещей, которые должны были взорвать его. - Очень рад увидеть вас здесь, сэр. Не знал, что вы собирались приехать. - Черт возьми, я был бы рад сам заранее знать об этом! Вот что, Рейнер, я скажу вам одну вещь - завтра я собираюсь улететь отсюда, и вы будете со мной в самолете! - Не думаю, что вы сможете устроить это, сэр. Предполагается, что меня нет в стране, у меня нет ни паспорта ни выездной визы. Я могу доставить вам неудобства при регистрации пассажиров и ... - Вы уже доставили неудобства. Полагаю, вы сами знаете об этом. - Боюсь, не я в этом виноват. Моя депортация была подстроена. - Если бы вы вернулись в Лондон, когда я вам написал, этого не случилось бы. Рейнер подумал, что для обычно проницательного человека президент выбрал слишком уж дубовую линию. - Мистер Гейтс, моя работа в Лондоне сложна и ответственна. Вы оторвали меня от нее и послали сюда. Вероятно, после тщательных раздумий. Вы не можете прислать мне телеграмму об отзыве и ожидать, что я обязательно прилечу ближайшим самолетом. Я не марионетка. Прощай, работа. Неважно. - Я могу вывезти вас из этой страны, - спокойно сказал Гейтс после секундного молчания. - Они хотят, чтобы вас здесь не было, не так ли? Вы же не думаете, что они действительно задержат вас во время регистрации? Так, когда вы собираетесь уехать, Рейнер? - Я не думал об определенной дате, сэр. Пожалуй, я буду готов уехать, когда увижу, что потерпевший аварию самолет подняли на поверхности. - Он нащупал в кармане смятую пачку сигарет, и закурил. - Почему именно тогда, Рейнер? - Гейтс говорил негромко, обращаясь только к нему. - Не могу точно объяснить. Как только увижу самолет на поверхности. Наверно, я буду удовлетворен тем, что рассеется весь этот туман таинственности. Я не доверяю ему. Я не доверяю никому. - Вы доверяете мне, Рейнер? - вопрос был задан совершенно небрежным тоном. - Нет, сэр. Возможно Б.O.A.К. или "Эмпайер Эрлайнз" дадут ему работу. Он знал большинство их служащих, а четыре года службы в T.O.A. будут хорошей рекомендацией, даже если его вышвырнут вон. - Почему? Рейнер затянулся черной суматранской сигаретой. - Ничего относящегося лично к вам, конечно. Я объяснил бы так: не думаю, чтобы вы, глава огромного концерна, предпринимающий к тому же все возможные усилия для того, чтобы погасить дефицит в двадцать миллионов фунтов стерлингов, смогли увидеть эту проблему так же ясно, как и я, рядовой служащий, свободный от глобальных проблем. Все столь крупные организации, как T.O.A., построены примерно одинаково, и опираются на тонкие изменения и практические соображения, учет требований момента, на предвидение и тяжелую работу. Я не ожидаю, что вы станете спасать мою шею, если это окажется невыгодным для компании. Так что, раз я не прошу пощады, вы не можете ожидать от меня доверия. Гейтс не менее минуты созерцал свои пальцы, плотно прижатые к крышке стола. Уиллис перевел очень заинтересованный взгляд с лица Рейнера ему за спину примерно в пятидесяти футах от столика. Рейнер ждал реплики Гейтса, но заговорил как раз Уиллис: - Рейнер, простите, что я вмешиваюсь, но двое полицейских идут в нашу сторону и всматриваются в каждое лицо. У вас есть примерно полминуты, чтобы встать и неторопливо уйти, если вы сочтете нужным это сделать. - Он продолжал издалека, через свою невидимую стену, рассматривать двоих людей, одетых в форму. Гейтс отвлекся от своих мыслей и взглянул сначала вдоль тротуара, затем на Рейнера. Солнце опускалось в океан, и Авенида окрасилась алым. Огни в баре зажглись минутой раньше. Рейнер посмотрел в глаза Уиллиса и попытался прочесть его мысли, но в них не было ничего; они были непроницаемы, как две жемчужины. По его спине пробежали мурашки. Он не знал, зачем Уиллис так поступил. В поле зрения могло не быть вообще никаких полицейских; Уиллис мог их выдумать просто для того, чтобы избавиться от смущающего мистера Рейнера, который мешал сказать что-то Гейтсу приватным образом. Если полицейские действительно были, то они могли вовсе не "всматриваться в каждое лицо", а просто-напросто патрулировать улицу. У Уиллиса могло быть множество поводов для того, чтобы предупредить Рейнера об опасности: желание избавиться от его общества, напомнить ему о его слабом положении, напомнить о том же самом Гейтсу, даже устроить его повторный арест, заставив привлечь к себе внимание при приближении патруля. Было бы опасно полагать, что Уиллис просто желал помочь ему. Он стряхнул пепел с сигареты и бросил взгляд на стенку бара, однако на ней не оказалось ни одного удачно расположенного стекла, которое отражало бы тротуар за его спиной. А обернуться он не мог. Здравый смысл вступил в борьбу с животным инстинктом: если только полиции случайно не стало известно, что сеньор Рейнер в Сан-Доминго взял напрокат автомобиль в фирме "Пан-Агуадор", то она до сих пор не знает, что он находится в стране. У него было три дня форы, которые истекут лишь послезавтра в восемь утра. Следовательно, всеобщая облава на него еще не могла начаться. Правда оставался небольшой шанс, что в патруле участвует майор Парейра или один из его лейтенантов, которые смогут опознать его даже несмотря на щетину. Здесь здравый смысл вступал с инстинктом в союз, и оба советовали: удирай. Через полминуты до Рейнера дошло, что в кресле его удержал не инстинкт самосохранения и не здравый смысл, но эмоция совсем другого плана: гордость. Он был бы проклят, если бы удрал, как преследуемый зверь, оставив Уиллиса и Гейтса спокойно попивать свои коктейли, развалясь на стульях. Рейнер не поднялся с места, лишь поставил локоть на стол и небрежно потер лицо ладонью. Гейтс и Уиллис смотрели на него, а он прислушивался к шагам проходивших мимо людей. Это продолжалось секунд пятнадцать. Если бы его снова поймали, то уже не посадили бы в самолет T.O.A. Его довезли бы, как минимум, до Панамы, и Катачунга оказалась бы потеряна навсегда. И еще Рейнер следил за Уиллисом, особенно за его руками. Если он сделает какой-нибудь знак патрулю, то Рейнер все равно успеет в кровь разбить физиономию агенту охранной службы, прежде, чем на него наденут наручники. - Так о чем мы говорили? - спросил Гейтс, и Рейнер чуть не рассмеялся. Гейтс, похоже, волновался больше, чем он сам. Плохая реклама и все такое. - Вы сказали это от всего сердца, Рейнер, и я буду говорить с вами так же прямо. Уиллис сообщил мне, что вы узнали одного из пассажиров. Женщину. Это из-за нее вы так настойчиво стремитесь остаться? Руки Уиллиса были неподвижны. Кулак одной принужденно свешивался с подлокотника, другая держала стакан. Но эта непринужденность не успокаивала. - Нет. - Рейнер хорошо расслышал вопрос Гейтса, но ему потребовалось несколько секунд на этот простой ответ: Он представил себе ее лицо так же ясно, как если бы она сидела за этим столиком. Он не мог сказать, насколько ее красота повлияла на его решимость остаться в Пуэрто-Фуэго. Но благодаря ей Катачунга из дымящейся кучи камней превратилась для него в то, чем являлась теперь. Поэтому этот ответ был единственно возможным. Не мог же он ляпнуть Гейтсу: "Я остался ради Катачунги". Ноги прохожих шаркали по камням тротуара, их тени двигались по стене в причудливом медленном танце. Пожалуй, это точка принятия решения. Внезапно Уиллис затараторил по-испански: - Я просто не понимаю, как кто-нибудь может говорить, что Турано лучше работает с плащом, чем Эль-Волет, особенно если посмотреть на них в один и тот же день на одной и той же арене и с одинаково хорошими быками. Вот со шпагой - это да! Турано может убить с первого удара и обратить в поэзию свое дурацкое размахивание плащом. Боковым зрением Рейнер увидел серовато-коричневый цвет униформы и белые аксельбанты. Мундиры позаимствованы у тамбурмажора из набора оловянных солдатиков. - Вот я однажды видел, как он делал полуверонику перед трехлетним быком - как взбесившийся мотылек! Если бы перед ним был четырехлетка, то он бы перелетел через барьер, а бык вытер бы себе нос его плащом... впрочем, пускай он сам об этом волнуется. Руки-ноги на месте, точный глаз, но нет мужества Да. Рейнер поглядел на тротуар. Да, они заглядывали прохожим в лица, но не обратили особого внимания на этих троих, сидевших за столом: если люди скрываются от полиции, они не станут тратить время на обсуждение боя быков. Ему стало стыдно перед Уиллисом. Рейнер терпеть не мог подозревать невинных. - Я очень признателен вам, Уиллис. - Не стоит. Но боюсь, вы все равно будете настаивать, что Турано умеет работать с плащом. - Насколько это было опасно? - спросил Гейтс, обращаясь к Уиллису. - Трудно сказать, мистер Гейтс. В этом городе столько всего происходит, что любой может сбиться с пути истинного. - Возвращаясь к вашему вопросу, - сказал Рейнер, - я остался здесь, потому что хочу знать что же все-таки случилось с "Глэмис Кастл". Эта авария волнует меня так, словно она случилась вчера. Вы дали мне клубок, который нужно распутать, и я уже добрался до середины. - В распутывании узлов есть что-то привлекательное, - согласился Уиллис с легкой улыбкой. - Все это очень хорошо... - начал было Гейтс. - Нет, сэр. Эта история воняет. Почти сто человек лишились жизни, тысяча охвачена горем. Я был в Сан-Доминго в тот самый день и должен был лгать людям, ожидавшим своих мужей, матерей и сыновей, которые уже никогда не прилетят. Один человек пытался покончить с собой; я потом видел его в больнице. Он выглядел живым, но был по сути мертв. Неужели вы хотели бы... - А теперь, Рейнер, постарайтесь успокоиться. Вас сильно помяло лавиной, но нам следует сосредоточиться. Уиллис был прислан сюда, чтобы принять у вас это дело и продолжить его. Он - профессионал высшего класса. Неужели вам не будет достаточно прочесть рапорт об этом случае, когда все прояснится? Рейнер взглянул в квадратное умное лицо. - Оно прояснится? Рейнер начал мало-помалу терять ощущение реальности. Не считая перерыва на подобие конца света, когда вокруг него с горы, гремя, катились валуны, он непрерывно ломал голову в поисках путей, которые хоть куда-нибудь могли бы его привести. Возможно, он переутомился. Его почти потрясло открытие, что Уиллис был его другом, а не врагом. Он ошибался. Он мог ошибаться и насчет Гейтса. Несколько часов назад он кричал на одного незнакомца в доме другого незнакомца, требуя ответа: что случалось с самолетом? И доктор сказал ему: "Если вы останетесь в этой стране, вас обязательно убьют". Совсем скоро, послезавтра, в восемь утра его начнут искать по всей стране. Что еще он мог надеяться узнать, когда будет озабочен только одним: как не попасться? Почему бы не позволить Уиллису заняться этим делом и спокойно найти ответ? Теперь и его собственный рассудок стал выступать против него. - Послушайте, мистер Гейтс. - Рейнер чувствовал, что усталость уже возвращается: он нуждался в большем отдыхе, чем два часа сна в доме ван Кеерлса. Он действительно не знал, что говорить Гейтсу. Все факты и связи были у него в памяти, но чтобы понять их, ему предстояло еще как следует подумать самому. - На этом побережье очень жарко, а я почти не спал, но есть кой-какие факты, о которых я собираюсь вам сообщить. Сегодня я видел человека, бывшего на борту самолета и говорил с ним. Я назвал его по имени, и он согласился. - Кто это? - Полковник Хуан Ибарра. Уцелевший. Оставшийся в живых. - Вы уверены, Рейнер? - резко спросил Гейтс. Он был взволнован настроением Рейнера и возбужденной интонацией его слов, но старался сам сохранить спокойствие. Что-то очень задело этого жесткого человека. - Уверен. Я узнал его в ту же секунду, когда увидел, и спросил, что случилось с самолетом. Я сказал ему, что знаю его имя - потому что оно было написано на обороте фотографии, найденной в архиве местной газеты. Он - один из уцелевших. - А женщина? - Ее я тоже узнал, даже в свете уличных фонарей, неподалеку отсюда, на этом самом тротуаре. Мадемуазель Жизель Видаль. - Он перегнулся через металлический столик и взглянул в глаза сидевшему с непроницаемым видом Гейтсу. - Я выяснил, какой у нее автомобиль - белый открытый "мерседес" - и три дня высматривал его в полевой бинокль. Только тогда мне удалось вновь его увидеть. Три дня в этой жаре. Вы, вероятно, не знаете, что это значит?. Потом я пошел вслед за ней в ресторан и разглядывал в течение часа прежде, чем заговорил. Позапрошлой ночью я встретил ее снова в том же самом месте - она находилась так близко от меня, что я мог бы дотронуться до нее! Она... - Достаточно, Рейнер! - Достаточно? Двое мужчин мрачно смотрели на него и молчали. Рейнер понял, что всем телом навалился на стол. Он кричал на Гейтса? Он выпрямился, глядя на наручные часы Гейтса, на расслабленно повисшую руку Уиллиса, на полупустой стакан перно. Откуда то донесся его собственный голос, спрашивавший, уже без всякого пыла: - Разве не за этим меня посылали? За доказательствами? Ответа не последовало. Рейнер понял, что слишком много говорил об этой женщине. Слишком много. Теперь уже не имело значения, что он мог им сказать: они не поверили бы ему. Он закрыл глаза. Конечно, как это могло выглядеть с точки зрения Гейтса? Перед ним был Рейнер, похожий на бродягу, его разыскивала полиция, он сказал президенту компании, что не доверяет ему, напрашиваясь на увольнение. Откуда Гейтс мог знать, что он не спятил, проведя месяц в этой убийственной жаре? Может быть он примкнул к какому-нибудь антипрезидентскому движению, с которым оказалась связана женщина, о которой он столько наговорил? Какие он мог доказать свое здравомыслие? "Спросите консула Эммерсона - он расскажет, как меня арестовали". - Но ведь Эммерсон знает об этом только с его слов. "Спросите доктора ван Кеерлса - он подтвердит, что я видел полковника Ибарру". - Но у ван Кеерлса были друзья, которых он не должен был подвести. "Спросите Вентуру - он сообщит вам о том, как я пытался подкупить его, чтобы добыть адрес Линдстрома". - Вентура был глух и слеп. Они все, должно быть, слепоглухонемые. Пио. Эль Анджело. Все. У него не было никаких доказательств для Гейтса. После пяти недель, затраченных на поиски, Линдстром все еще оставался скелетом в морских глубинах. Его козырь теперь потерял силу. Он своими руками только что разорвал его. Это звучало бы просто абсурдно: случайно замеченный крест на карте. Рейнер открыл глаза. Веки жгло от пота.. - Послушайте, - устало сказал он, - я знаю, где находится самолет. Я послал вам письмо. Я знаю глубину и координаты. Вы организуете отправку водолаза? - Вы можете представить мне доказательства? - спросил Гейтс после продолжительной паузы. Чернильный крест. - Нет. Гейтс посмотрел в сторону. Рейнер встал, отодвинув металлическое кресло. На горизонте пылала ослепительная золотая полоса, рядом с которой огни реклам баров и магазинов казались тусклыми. При виде огней он почему то пришел в замешательство. Как полупьяный, он внимательно следил за своими ногами. - Когда вы улетаете отсюда? - обратился он к Гейтсу. - Завтра. - Я постараюсь добыть что-нибудь до вашего отъезда. Какие-нибудь доказательства. Рейнер повернулся спиной к сидевшим за столом и пошел прочь. ГЛАВА 15 Они должны были долго смотреть ему вслед. Когда Рейнер поднялся из-за стола, Гейтс выглядел обеспокоенным - этого выражения на квадратном непроницаемом лице Рейнеру никогда еще не приходилось видеть. Один из его лучших руководителей наземных служб спятил, и теперь президент компании не знал как себя вести. Среди открытых платьев и тропических костюмов вновь показались серо-коричневые пятна. Прежняя пара возвращалась назад, или шел следующий патруль? Двигаясь все так же неторопливо, Рейнер свернул в ближайшую улицу. Высокие здания весь день впитывали в себя тепло, а теперь волны жара то и дело ударяли по лицу. Как удавалось легким находить в этом воздухе хоть каплю кислорода, чтобы питать кровь? Улица была узкой, но какой-то автомобиль свернул в нее с Авениды. Машина двигалась медленно, хотя большинство водителей после поворота сразу набирают скорость Улица пахла апельсинами, цветами, отбросами и марихуаной. Лавчонки в это время успевали за час наторговать больше, чем за весь день. Солнце зашло; полоса неба над крышами стала цвета индиго, в ней появились первые звезды. Острый запах выхлопа заполнил улицу. Автомобиль двигался самым малым ходом на первой скорости, а Рейнер шагал все так же неторопливо и не оглядывался. Ему были нужны новые часы, ведь старые погибли в лавине. Он собирался зайти к первому попавшемуся ювелиру. В Пуэрто было столько же ювелиров, сколько и баров, так как в горах повсюду были разбросаны карликовые месторождения золота, изумрудов и алмазов. Каждый местный житель мог вместе с сыном год копаться в земле, найти один камешек, продать его и жить на эти деньги следующий год. Вообще-то автомобиль должен был бы громким гудком потребовать, чтобы ему очистили дорогу, и горе тому, кто после предупреждения не успел бы укрыться в ближайшую дверь. Рейнер уже не думал, что это передвижной полицейский патруль: за это время кто-нибудь, конечно, догнал бы его пешком. Он ожидал, что двигатель заглохнет и хлопнет дверь, но автомобиль продолжал движение. Он мог принадлежать другой стороне, которую ван Кеерлс назвал "некоторые люди". На улице было немного бродяг подобных по виду ему, но у дверей многочисленных магазинчиков стояли кучки людей. Стрелять здесь было бы слишком опасно: у машины не было возможности быстро скрыться. Неоновая вывеска, изображавшая карманные часы, была совсем рядом. Поравнявшись с окном магазина, Рейнер увидел узкое зеркало, обычное в ювелирных лавках. Сначала он увидел себя: высокий, худой, потрепанный белый безработный, совершенно непохожий на себя прежнего. А у него за спиной виднелся плоский радиатор "мерседеса" цвета слоновой кости. Он шел по самой середине проезжей части, так что, когда обернулся, водителю пришлось резко затормозить. Рейнер отошел на шаг в сторону, но машина не стала объезжать его. В ней открылась дверь, и он сел внутрь. Автомобиль снова тронулся, добрался до небольшой площади, где стояла пара клетчатых такси, развернулся и направился по улице в сторону набережной, как будто внезапно решил, куда ехать. Матерчатый чехол на сиденье был прохладным. Отсюда, с узкой улицы, Рейнер не мог видеть вершину вулкана, но знал, что теперь, когда солнце зашло, корона снова пылает над городом. Он хотел спать. - Я была в "Ла Ронде", - с легким парижским акцентом сказала девушка, - и увидела, как вы идете по улице. Он только сейчас понял, что удаляясь от металлического столика не видел ничего вокруг, и, не заметив, прошел мимо места, которое теперь стало для него таким важным. - Куда мы едем? - спросил он. В душном воздухе пахло соленой водой, влажными снастями, смолой, дизельным топливом и гниющей рыбой. - Туда, где меня не знают. Как вас зовут? - Пол Рейнер. Enchant[*], мадемуазель Видаль. - На руке, лежавшей на баранке, блеснуло единственное золотое кольцо. В порту было тихо; землечерпалка не работала. Рыбаки, лодочники, гиды и прибрежные бездельники слонялись по берегу, глядя на небо, которое не видели с самого рассвета. Они проехали между двумя караванами белых сосновых бревен, сгруженных с лесовоза, и вышли из машины в тот же миг, как смолк двигатель. Рейнер следовал за Жизель по камням причала к лачуге - бару, где уже выпивало несколько человек. В помещении пахло инсектицидом, а окна были закрыты сетками от москитов. Они сели за столик в дальнем углу. Женщина держалась не так напряженно и не старалась казаться спокойной, как в тот раз, когда они так же сидели рядом в "Ла Ронде". Рейнер впервые увидел, что она улыбнулась ему. - Это не очень шикарное заведение, мсье Рейнер. - Если вас здесь не знают, то откуда же вам известно это место? - Я часто видела его с полуострова. Никому не придет в голову, что я могла отправиться сюда. - У них здесь может быть шампанское? - Я не люблю шампанское. Отвращение, мелькнувшее в ее глазах, заставило Рейнера задуматься. - Может быть, вы хотите говорить по-французски? - А разве мой английский настолько плох? - Он великолепен. Я просто подумал, что вы могли за два года соскучиться по родному языку. - Он заметил, что она не носила никаких украшений - только простое кольцо и дешевые наручные часы. Золотистые волосы спадали на простое белое платье; руки были смуглыми и тонкими. - У меня остался ровно час. К ним подошел креол, распространявший сильный запах марихуаны, и Рейнер спросил: - Что вы будете пить? - Все равно. Он заказал два перно. На сей раз девушка не выказала никаких признаков отвращения: он следил за выражением ее лица. Эта француженка ненавидела шампанское и не тосковала по родному языку. Может быть, она не возвратилась во Францию, так как по каким-то причинам ненавидит собственную страну? - У нас есть много, о чем поговорить, мадемуазель. - Да. Но всего один час. - Это совсем немного. Начинайте. Она сложила руки на грубом деревянном столе, но уже не стискивала их, как прежде. - Кто вы? - Я не хочу пугать вас, как в прошлый раз. - Я теперь знаю о вас больше. - Откуда же? - Я видела, как вас арестовывали. - В ее глазах опять мелькнул испуг. - И это делает мою персону приемлемой? - Да. Что они делали с вами? - Попытались выслать из страны. - Expulser [*]? - переспросила Жизель: ее губы задрожали от удивления. Видимо, она хотела удостовериться, что правильно поняла его слова. - Да, но я сбежал от них. - Comment [*]? - Удрал от моих охранников. - Он знал, что они должны вскоре вернуться к ее первоначальному вопросу, и стремился избежать прямого ответа. Вопрос "Кто вы?" предполагал разговор о пропавшем самолете, и Рейнер боялся, что разговор о нем снова напугает девушку. Но она сама выбрала эту тему. - Значит, вас не было в этом самолете, - утвердительно заметила девушка. - Нет. - Он не стал спрашивать, откуда ей это известно. И она и другие уцелевшие участники этого рейса каким-то образом пребывали в положении заключенных, и высылка была для них несбыточной мечтой. И поэтому он не мог присоединиться к их закрытому клубу. - Я поверила, что вы были в нем, - продолжала она. - Я знаю. Мне хотелось, чтобы вы так думали. Простите меня. - Рейнер попытался поманить себя надеждой на то, что в ближайшие несколько секунд узнает ответы на все вопросы, что после этих мучительных недель наконец-то все элементы мозаики лягут на свои места: Вентура, Пуйо, Ибарра, крест на карте... Казалось, что вопросов слишком много, но рядом с ним был один из уцелевших пассажиров. Он не хотел слишком быстро переходить к главному вопросу, но все же задал его: - Что случилось с самолетом? Девушка как могла долго смотрела ему в глаза, и когда отвела взгляд он понял, что надежда оказалась тщетной. - Случилась авария над морем, - ответила она. - Я знаю... - Ну, и все. - Самолет горел? - Нет... - Отказали двигатели? - Нет... - Тогда почему же произошла авария? Ее неподвижные руки были теперь крепко стиснуты, смуглая кожа на пальцах побелела. - А может быть случилась ошибка? - спросил он уже спокойнее. - Comment? - Ошибка пилота. Вы не отклонялись от курса? - Не знаю. Я же была простой пассажиркой. - От разговора об этих событиях ее глаза наполнились болью; она проявлялась и в положении рук. - Вам известно, отчего самолет упал в море? - Рейнер готов был возненавидеть сам себя за эту настойчивость. Она молча смотрела на него. - Но если вы знаете, то почему не можете сказать мне? - Знать причину опасно для вас. А для меня опасно говорить о ней, - сказала она через мгновение и повторила: - Кто вы? Креол принес стаканы с перно и кувшин воды со льдом. - Для меня это праздничный день, - сказал Рейнер вместо ответа. - Неужели? - Да. Надеюсь, что на будущий год у вас тоже появится причина праздновать годовщину этого дня. - Он поднял свой стакан. - Вы празднуете их неудачу с вашей высылкой? - Нет. Но и это следует приветствовать. А что касается меня, то я работаю в Т.О.А. и приехал сюда, чтобы выяснить, что случилось с лайнером No 10. - Понятно. - Она в упор посмотрела на него долгим взглядом так, что он чуть не утонул в синем взоре и потерял способность четко мыслить. - Но ведь это произошло два года тому назад. - Пилота увидели совсем недавно. В этом городе. - Рейнер больше не чувствовал утомления, наоборот, он настолько ожил, что его вид, несомненно, должно было разительно отличаться от лица близкого к исступлению безумца, которое вызвало такую бурю эмоций у бедного старины Гейтса. - Пилота? - переспросила девушка. - Да. Вы часто видитесь с ним? - Я не видела его с тех пор, как мы спаслись. - Спаслись? - Из самолета. Он тонул очень быстро. - Скольким из вас удалось спастись? - Не знаю точно. Наверно, шести-семи человека. - Вы сами. Капитан Линдстром, полковник Ибарра. И кто еще? Девушка немного отодвинулась. Рейнер легко накрыл ладонью ее руку, лежавшую на столе. - Мадемуазель, у меня нет никакого права задавать вам вопросы, но вы же видите ситуацию. Я здесь для того, чтобы выяснить причины аварии, а вы могли бы сообщить мне так много, просто по доброте душевной. В ее глазах зажглось недоверие, и Рейнер убрал руку. Эта девушка была вся изранена, некоторые ее душевные шрамы только-только успели затянуться. От грубого прикосновения раны могли бы вскрыться. - Почему вас арестовали? - спросила она. Почему ее доверие к нему находилось в такой зависимости от этого ареста. Она боялась полиции - у нее был испуганный вид, когда она увидела полицейских, подходивших к ее столику в "Ла Ронде". Если они враги, то англичанин должен оказаться другом. - Есть много людей, которые хотели бы оставить самолет там, где он есть - на дне моря. Я хочу поднять его, и им это известно. Поэтому меня скомпрометировали и я официально оказался нежелательной персоной. - Я подумала, что вас забрали, чтобы расстрелять, - нервно сказала Жизель. - За что? - За то, что вы... - она умолкла и отпила из стакана. Продолжение фразы легко угадывалось: за то, что вы входите в закрытый клуб. За то, что вы уцелели. - Был на том самолете? - закончил он небрежным тоном, но это ничего не дало: она смотрела в стол. - Вы сами сказали: это все настолько опасно... - негромко сказала девушка. Шаг за шагом обстановка прояснялась. Они не просто были здесь пленниками, но еще и боялись за свои жизни. Если их найдет полиция, то и эту девушку и Линдстрома и Ибарру арестуют. И расстреляют. За то, что были там. За то, что знали - знали, по чьей вине самолет оказался в океане. Она только что сказала: шесть-семь человек... - Но кто остальные? - спросил Рейнер. - Кому еще удалось спастись? Вы можете доверять мне, потому что... Она вдруг порывисто встала. - Нет. Я не могу доверять ни вам, ни кому-либо еще. Рейнер тоже поднялся. В Пуэрто-Фуэго было столько же ювелирных магазинов, сколько и баров, но доверие было бесценным. Девушка уже шла к двери. Рейнер нашел в кармане несколько монеток, расплатился и вышел следом. Жизель стояла подле "мерседеса". Горы бревен загораживали машину со стороны полуострова. - Je regrette[*], мсье Рейнер. - Понимаю. - Он выдавил из себя довольный смешок. - Меня теперь разыскивает полиция, как и вас и остальных, и потому я тоже не могу никому доверять. Я думал, что мы с вами сможем помочь друг другу. - Из занавешенных окон бара пробивался свет, но между горами бревен было темно. Звездный свет не позволял Рейнеру разглядеть лицо девушки. - Скажите, - спокойно добавил он, - какие сомнения у вас еще остаются? Она прислонилась к автомобилю и закрыла глаза, вероятно, в раздумье. - Откуда вам известно мое имя? Почему вы два раза следили за мной в "Ла-Ронде"? - У меня есть фотографии многих пропавших пассажиров, на обороте каждой из них написано имя. Я узнал вас. Как еще я могу узнать, что произошло? Вы были там. Она отошла на несколько шагов к гавани. Рейнер остался на месте. Ей нужно было подумать. А он не должен был теперь потерять ее. Она стояла на фоне темной воды, похожая на тонкую свечу, чуть заметную во мраке комнаты, по которой он бродил незваным гостем. Рейнер закурил и стоял в ожидании. Перед ним было очень много факторов, которые не укладывались в картину. Никаких украшений, дешевые хромированные наручные часы, и при этом - красивый белый "мерседес", единственный в городе и так бросающийся в глаза. "У меня остался ровно час". Она возвращалась. Рейнер отбросил сигарету и сказал негромко: - Если вы еще задержитесь здесь, вас искусают москиты. - Так или иначе, мне пора ехать, - ответила Жизель, глядя в сторону. - Или вы нарушите слово. - Comment? - On ne doit pas manquer sa parole [*]. - Никаких драгоценностей, которые она могла бы продать, чтобы оплатить дорогу, дешевые часы, по которым можно узнать время, а автомобиль, который так легко проследить, дается ей на короткое совершенно определенное время. Белая рабыня. Эта мысль вызвала у Рейнера отвращение. Нет, это не могло быть правдой. - Я скажу вам, почему должна уехать, и почему не могу доверится вам, - сказала Жизель. - Вы хотите выяснить, что случилось с самолетом. Если это станет известно, я должна буду умереть. - Она рывком открыла дверцу и села за руль. Ее руки крепко держали баранку. Она подняла к нему лицо и сидела настолько неподвижно, что в бледном свете звезд казалась похожей на куклу в хорошеньком игрушечном автомобильчике. Он не собирался говорить ей об этом, так как это было бы похоже на предложение взятки, но теперь решил, что ей станет легче, если она будет об этом знать (если, конечно, поверит). - Как только обломки самолета будут подняты, я отправлюсь домой, в Лондон. У меня есть возможность поместить вас на самолет в Сан-Доминго так, что никто об этом не узнает и не сможет вас остановить. Я могу это устроить. Ее глаза были сейчас лишь синими тенями в темноте запрокинутого лица, но Рейнер был уверен, что она на мгновение увидела бульвары Парижа. Но когда она ответила, ее голос был грустным, как у расстроенного ребенка, а Париж оказался так же далек как и рай. - У вас не будет времени, чтобы помочь мне. Это будет слишком поздно. Если вам удастся поднять самолет, то домой вы поедете один. Заработал мотор, и Рейнер наклонился ближе к девушке, чтобы она могла его расслышать: - coutez[*]. Я буду каждый день приходить в этот бар, и надеюсь получить от вас хоть словечко. Оставьте записку на имя сеньора француза - так вам будет легче запомнить. Он отошел в сторону от автомобиля, и смотрел, как он разворачивается. Вскоре звук мотора замер в отдалении. Впервые в этом городе он доверился человеку. Ей было достаточно всего-навсего сказать им: "Он будет там каждый день". И он обнаружит, что его там поджидают, и обломки самолета никогда не будут подняты, и она не должна будет умереть. ГЛАВА 16 Куги Мерсер сидел на крыше рубки. Он вытянул ноги во всю длину, а его совершенно прямая спина была прижата к мачте. В тусклом свете звезд он казался частью такелажа лодки, тюком свернутой парусины. Он смотрел на отлив и фосфоресцирующие вспышки прибоя. Рыбацкие суда вышли в море два часа назад, и там, где в воду попали капли масла, в волнах покачивались маленькие радуги. Далеко в океане он видел новорожденный месяц, такой хрупкий, такой чистый ночью, что хотелось взять его и принести в лодку, чтобы он мог расти в безопасности. На нулевой широте не часто удается увидеть что-нибудь, так украшающее небо и столь прохладное на вид. - Удача... - сказал ему Сэм Стоув. Он слушал Сэма почти час. Теперь Сэм ушел, и он мог сидеть на кабине и смотреть на сине-зеленое мерцание прибоя, радуги в воде и чистую луну. Сэм походил на большинство людей. Они никогда не думали о том, что происходит прямо сейчас, в эту самую минуту; они могли думать только о том, что случится назавтра и на будущий год - тогда им нужно будет сделать то-то и то-то, и после этого они по-настоящему разбогатеют и счастливо проживут остаток жизни. Они повсюду высматривают и раскапывают проклятое барахло и так озабочены этим, что у них уже не остается жизненных сил для самой жизни. Им никогда не придет в голову посмотреть на прибой, на луну или заглянуть в собственную душу. - Удача... - сказал Сэм. Он говорил Мерсеру об этом уже шесть месяцев, с тех пор как тот привел свою "Морскую королеву" в Пуэрто-Фуэго, отдал якорь и принялся за дело. Но это дело подходило только для сумасшедших. Сэм где-то услышал, что в каюте шкипера "Дореа", тридцатитонного кеча, разбившегося о коралловый риф неподалеку от этого побережья лет пять тому назад, имелся сейф, битком набитый необработанными изумрудами. - Куги, я видел бумаги. Этот шкип вез камни в Лиму, когда его судно потонуло вместе со всей командой. Парень из Акаригуа сказал, что в портовых бумагах написана чистая правда - ничего незаконного и тому подобного. Удача... Вы находите посудину, и мы делимся. Это справедливо. Вы единственный человек, которому я сказал, где лежит это суденышко. Не будет и сотни фатомов. - И акул там набито, как сардин в банке. - Но ты же не боишься акул, Куги, старый черт! - Я не боюсь и автомобилей, но не отправляюсь гулять по середине Авениды. Сэм плюнул в море. - Малый, ты же можешь спуститься в клетке! - Сэм, я однажды видел, как парень спускался в клетке. Спустился и не поднялся - зацепился за обломок. Сэм удалился, как обычно, расстроенным. Разговор он закончил обычными словами: - Куги, никто не знает, где это судно, кроме нас с тобой. Никогда не забывай об этом. Если ты кому-нибудь расскажешь, то это будет приравнено к пиратству в международных водах! - О'кей, Синбад, это наше собственное тайное богатство, и оно спрятано надежнее, чем в любом банке, который ты только мог бы назвать. Мерсер смотрел на бахрому прибоя, в котором миллионами изумрудов дробилось отражение звезд. Там, где на воде рябили масляные радуги, блистали топазы, сапфиры, опалы, рубины и жемчуга. А над всем этим, насколько хватало глаз, сияла небесная диадема. Услышав шаги, он подумал, что это вернулся Сэм Стоув, но голос был другой. - Вы мистер Мерсер? Хозяин оторвал голову от мачты. - Это я, Джек. - Можно подняться на борт? - Поищите сходню, она только что вымыта и еще мокрая. Когда человек подошел поближе, Мерсер узнал его: это был какой-то лайми[*], время от времени показывавшийся на пляже. На этот раз ему не помешало бы побриться. - Вы водолаз? - Угу. - Мне о вас рассказал Бриссинг, агент Ллойда. - А-а, понятно, - он встал. Похоже, предстояла торговля. - Давайте, спустимся вниз и выпьем по глоточку виски. Прежде, чем зажечь лампу, он закрыл иллюминаторы сетками от москитов. В них не было видно ни одной дырочки, а медный резервуар керосиновой лампы сиял золотом. - У вас хорошее судно, мистер Мерсер. - Оно всего-навсего следит за собой, Джек. Англичанин не представился. Впрочем, так поступали многие обитатели Пуэрто. Он налил себе немного виски. Бриссинг, представитель Ллойда, сказал Рейнеру, что в городе имелся только один хороший водолаз. Мерсер не стремился ободрать клиентов, но его было трудно нанять. Он брался только за интересную для него работу. Рейнер не рассказывал Бриссингу, какую работу он хотел провести. Он лишь забрал свою сумку с молнией. На этот раз он оставил ее в другом пансионе - дряхлом особнячке под названием Кастильо Марко, расположенном в самом конце набережной, там, где от нее отходила дорога, ведущая на полуостров. Всякий раз, когда "мерседес" будет направляться в город, он непременно проедет мимо этого места. Вместо паспорта он дал консьержке банкноту в пятьдесят песо, как подсказал один из гидов. Денег оставалось уже не так много, но для Мерсера должно было хватить. - У вас есть подводная камера? - обратился Рейнер к хозяину. - Предположим, что нет. Рейнеру в эти немногие первые минуты следовало решить, насколько он может доверять Мерсеру. Если хоть кто-нибудь из "некоторых людей" услышит, что водолаз ищет "Глэмис Кастл", ему, скорее всего, попытаются помешать, и не остановятся перед убийством. Об этом обязательно нужно было сказать, и добавить еще одну-две вещи. Ему понравилось лицо водолаза. Оно было практически плоским, кирпичного цвета. Нос, казалось, забыли вовремя приделать, и криво, наугад прилепили к лицу. Типично саксонские глаза глядели спокойно. Рот во время разговора искривлялся самым невероятным образом, а когда его обладатель молчал, плотно сжатые губы образовывали прямую линию над большим квадратным подбородком. Голос был грубым и хриплым, как у многих, кому приходится слишком часто бывать на слишком большой глубине. Они сидели на рундуке украшенном изысканной азиатской росписью; переборки украшали панели резного дерева. Медная отделка была надраена до такой степени, что на некоторых шурупах стерлись шлицы. Все эти детали тоже были частью лица Мерсера, элементами его характера. - Вся операция, - начал Рейнер, - должна проводиться тайно. Мерсер, похоже, развеселился. - Никогда не слышал о других, Джек. Только, надеюсь, это не изумруды. Меня уже совсем достал один парень с изумрудами. - На борту нет никаких ценностей. - Ну, это что-то новенькое! - Мерсер восхищенно посмотрел на обросшего густой щетиной Лайми. - Я хочу сказать, ценностей, которые можно было бы продать. Но прежде всего - сколько вы просите за день работы? Мерсер отпил небольшой глоток виски. - Не могу вам сказать. Это зависит от расстояния и глубины, от того, какую аппаратуру приходится использовать и тому подобного. Я страхуюсь перед каждым погружением, и в страховку включается плата за глубину. Для глубоких погружений нужны глубокие карманы. Рейнер и сам не ожидал, что водолаз согласится работать, не узнав всех подробностей. А Мерсер желал услышать, насколько серьезной будет "тайна" работы. Секретность тоже имеет свою цену. - Хотя я и не хочу, чтобы кто-либо знал об этой работе, в ней нет ничего противозаконного. Тем не менее, много народу здесь, в городе, не хотят, чтобы она велась. Люди с этого берега, возможно, кто-то из ваших друзей. Рейнер сделал паузу, но дождался лишь краткой реплики: - Расскажите в чем дело, Джек. - Думаю, что правительство Агуадора будет против этой затеи. - Хм... Я-то американский подданный. - В таком случае, возможно ли на вашем судне уйти на пятьдесят миль от побережья и незаметно проделать дневную работу? - Никоим образом. Спросите любого из этих самых моих друзей с побережья, где в определенное время находится определенная лодка - они принюхаются к ветру и точно скажут вам. - Мерсер смотрел на англичанина, пытаясь составить о нем законченное мнение. Он сам ни разу не слышал о каком-либо затонувшем судне в пятидесяти милях от берега. - Тогда как бы поступили вы? - он направлял разговор как прирожденный член парламента. - Что ж, мы вышли бы ночью, одновременно с рыболовными судами, а когда они остановятся пошли бы дальше, нашли нужное место и дождались рассвета. Нельзя, конечно, утверждать, что нас никто не догонит, потому что Тихий океан - это прудик, в котором могут играть все Божьи дети. - Можно ли взять подводную камеру напрокат? - Предположим, что можно. Не знаю, правда, где. Неужели вам нужны только картинки? - В данный момент. -Ф-фух. - Мерсер долил виски в оба стакана. Он гораздо чаще отводил взгляд от собеседника, чем обычно. - Чтобы показать спасателям, где оно находится? - В частности, это. Но главным образом, чтобы доказать, что оно вообще там есть. - Виски расположило Рейнера к Мерсеру. Водолаз, казалось, был озадачен услышанной идеей. - Много народу не верит, что оно там есть. - Неужели? - Мерсер с симпатией взглянул на Лайми (так он решил называть его про себя). - Хотя полковник Ибарра верит. - Разве? - Конечно. Как и остальные. - Понятно. - Теперь Мерсер уже задумался, как бы попроще выставить этого сумасброда из каюты и вообще с лодки. - Мистер Мерсер, разве вас не удивляет, что Ибарра знает об этой аварии? Мерсер поставил стакан на стол и молитвенным жестом сложил руки перед грудью. - Вот что, Джек. Вы наверно удивились бы, узнав, что никогда не слышал о таком полковнике? - Вы этого не говорили. - Я не говорил? - Он потер ладони, задумавшись над последними словами. Это было чертовски верно: он этого не говорил. Он всего лишь позволил говорить этому парню, потому что почувствовал странную симпатию к этому Лайми, который пришел сюда с лихорадочным блеском в глазах и стал рассказывать, что агуадорское правительство будет против его затеи, что много народу не верит в то, что обломки находятся там, и так далее. Что-то не складывалось, а из великих зеленых глубин к нему взывали русалки: "Не ввязывайся в это дело, Куги, не ввязывайся..." - Я скажу вам еще немного, - продолжал тем временем Лайми. - Это не трудное погружение. Глубина порядка ста тридцати ярдов, а место - приблизительно пятьдесят миль на запад и десять градусов к югу от Пуэрто Фуэго. Там с севера на юг тянется подводное плато, и на нем находятся обломки. Именно поэтому глубина не так велика. Теперь вы представляете себе место, о котором я говорю? Куги Мерсер взялся за бутылку, но англичанин накрыл свой стакан рукой, так что он налил только себе и выпил в одиночку. Странность теперь состояла в том, что парень говорил дело. - Да. А теперь, мистер, скажите, насколько большой была авария? - Это авиалайнер. Мерсер, моргая, уставился на него. Внезапно он понял, что этот парень очень, очень серьезен. - Валяйте дальше, Джек. - Вы давно находитесь в Пуэрто-Фуэго? - Шесть месяцев, может быть чуть-чуть подольше. - А где вы были два года назад? В марте 1961? - В шестьдесят первом я копался на Фиджи. - Вы, конечно, не помните газетных новостей. Трансокеанский авиалайнер-10, направляясь в Сан-Доминго, упал в море неподалеку от этого побережья. Было проведено обычное расследование, закончившееся ничем, так как не удалось обнаружить никаких вещественных свидетельств катастрофы. По ряду причин моя компания - Трансокеанские авиалинии - начала новое расследование. Я полагаю, что аварию все же кто-то видел. Все, чего мы хотим от вас - сделать фотографии или по крайней мере подтвердить, что самолет находится там. Тогда мы поднимем его. Мерсер на две минуты задумался, глядя в пространство. - Еше одни вопрос. Как получилось, что так много народу хочет помешать найти самолет? - Мы подозреваем саботаж. Мерсер кивнул. - Если вы находитесь здесь уже шесть месяцев, - продолжал Рейнер, - то у вас должны были появиться друзья на берегу. Некоторые из них пожелают остановить этот поиск, если узнают о нем. - Конечно, у меня есть друзья. Но моя работа - это не их, а мое дело. - Он твердо взглянул в лицо своего клиента. - К тому же здесь есть и люди, не являющиеся моими друзьями, которые также могут попытаться остановить меня. Как далеко, по вашему мнению, они могут зайти? - Они не остановятся перед убийством. - Ф-фух. Это становится все интереснее. Вы будете готовы завтра к заходу солнца? - Да. - Значит, Джек, назначаем свидание. Ночью задула трамонтана[*] и к утру улицы были запорошены вулканическим пеплом. Уличное движение почти остановилось, так как колеса вздымали в воздух тучи пыли. Ближе к вечеру ветер стих, жара вернулась, и люди снова принялись искать убежища от солнца. Бары заполнились посетителями. В тени ящиков на причале около бара Салидизо неподвижно лежали, распластавшись, бездомные собаки; они лишь иногда подергивали шкурой, отгоняя мух. Старуха дремала, сидя по-турецки. Она сгорбилась, на коленях у нее лежала рыболовная сеть, а в пальцах бессильно повисших рук были зажаты игла и нить каболки. Рейнер присоединился к кучке людей, входивших в бар. Он заказал перно и осмотрел помещение, словно рассчитывал увидеть здесь знакомого. Его взгляд бесстрастно пробежал по лицам: испанский креол, индеец с побережья, метис, мулат, залетевшие на край света сыновья сыновей царей Аравии и инкских принцев, заброшенных сюда некогда пассатными ветрами, и поселившихся на этом берегу. Лишь немногие их них смотрели на Рейнера. Один из них был красивый юноша-левантинец[*]. Несколько зазывал играли в покер. Гидросамолет местной линии должен был прорезать гавань белым пенным следом только через час.. Владелец оказался рядом, в глубине бара. Рейнер подошел к нему и просил на ухо. - У вас не оставляли ничего для сеньора француза? Ответный жест означал, вероятно, предложение подождать. Рейнер снова сел, праздно глядя на лица. Левую руку он положил на колени, так как его то и дело толкали люди, пробиравшиеся между его столом и стойкой вглубь помещения, откуда вздымались самые густые клубы дыма марихуаны. Хозяин заведения, массивный обрюзгший метис с гибрид с приоткрытым ртом и постоянно полузакрытыми черно-оливковыми глазами, вернулся к стойке и с видимым усилием покачал головой. Ничего не передавали. Рейнер и не ожидал так быстро что-нибудь получить. Ей требовалось время подумать. А подумав, она вполне могла решить ничего не передавать. Но она должна была понимать, почему он пообещал приходить сюда каждый день, вверяя ей свою безопасность и, возможно, даже жизнь. Это был единственный способ заручиться ее доверием. Креол принес перно и кувшин воды со льдом. Между игроками в покер вспыхнула ссора. Деньги посыпались на пол. а игроки, визжа, как обезьяны, стали вырывать их друг у друга. Хозяин протиснулся среди стоящих посетителей и принялся колотить зазывал по головам. Те отчаянно оправдывались; каждый настаивал на том, что он-то как раз ни в чем не виноват. Не прошло и двух минут, как в баре вновь стало относительно тихо, а игра возобновилась. Рейнер влил воду в перно и совсем было поднес стакан к губам, когда что-то заметил. Он опустил стакан на стол и внимательно посмотрел на него. Жидкость не помутнела, как это всегда бывало; содержимое стакана сохраняло бледно-желтый цвет и оставалось прозрачным. Он закурил сигарету и обвел лица скучающим взглядом. Только один человек так же праздно наблюдал за ним черно-оливковыми глазами из-под полузакрытых век. Значит сообщение для сеньора француза все-таки передали. ГЛАВА 17 Сквозь сломанную пластинку жалюзи пробился золотой свет и бросил луч поперек бара. Когда люди пересекали его, их лица приобретали ненатуральный цвет. В луче клубился дым. Все в баре, кроме игроков в покер, непрерывно разговаривали. Рейнер посмотрел на кристально прозрачную жидкость в своем стакане. Несколько недель назад он просто подумал бы, что бармен по ошибке принес ему джасинта-кину вместо перно, или что перно простоял в этой дыре лишних два-три года. Несколько недель назад он счел бы мелодраматической мысль о том, что изменение химического состава напитка было, вероятно, смертельным. Но теперь он стал на несколько недель старше. Неважно, что добавили в этот стакан, но случайно это оказался ингибитор, и реакция, вызывающая помутнение содержимого, не состоялась. Они, кто бы это ни был, плохо знали химию. Огромный метис-хозяин отвернулся и его полузакрытые глаза следили уже за кем-то другим. Этот взгляд сонной жабы мог вовсе ничего не значить. Рейнер взял стакан в ладонь, чтобы никто не видел цвета его содержимого, и снова обежал взглядом присутствующих. Все лица были ему незнакомы, кроме креола-официанта и хозяина - их он видел вчера. В течение десяти минут он ничего заметил, кроме, пожалуй, одного - красивый левантинец покинул бар. И это тоже могло ничего не значить: двое вошли, один вышел - что могло быть естественнее. Было вполне возможно, что они позволят ему уйти живым и предпримут следующую попытку позже. Рейнер отметил про себя, где находятся хозяин и креол-бармен, поднялся и, взяв с собой стакан, начал протискиваться сквозь толпу. Если они захотят сразу же разделаться с ним - что ж, у них есть шанс. Ничего не стоило всадить ему нож под ребро, отвернуться и спокойно отойти на несколько шагов прежде, чем он зашатается и упадет. Рейнер медленно шел сквозь толпу, крепко держа стакан со спиртным, не глядя в лица людей, обращая внимание только на руки тех, мимо кого протискивался. ("Perdn...") Он чувствовал тепло прижатых друг к другу тел, вдыхал дымок суматранских сорняков, которые здесь выдавали за табак, и марихуаны, обонял запах пота и испарений алкоголя... ("Perdn...") Порой он быстро вскидывал взгляд, проверяя где находятся креол и хозяин, не возвратился ли левантинец; левую руку он держал согнутой, прикрывая сердце ("Perdn..."), а люди, толкая соседей, уступали ему дорогу. Им не было дела до него, они были поглощены своими разговорами о большой рыбе, налоге на дизельное топливо, девочках из борделя, а Рейнер тем временем приближался к двери. В конце концов он вступил в освещенный прямоугольник и на него нахлынул дневной жар. Отодвинув тростниковую портьеру, Рейнер боком шагнул за дверь - на случай, если за ней кто-то поджидает. Солнце ослепило его, и пришлось несколько секунд выждать, прежде, чем он смог разглядеть детали: длинный шлейф рыболовной сети, спящую старуху, дворнягу, спавшую в тени ларя на причале - Рейнер помнил о ней. Не было ни малейших признаков какого-либо движения. Он медленно шел, держа стакан в руке так, чтобы его, по возможности, не было видно со стороны. Наконец он присел на корточки в тени ларя и поднес стакан к собачьему носу. - Tom, guapo ... tom...[*] - Ему пришлось повторить эти слова несколько раз, прежде чем собака проснулась и вскочила на ноги, слишком слабая для того, чтобы убежать. Глаза животного были полны страха. Ни одна собака не могла устоять перед запахом аниса, а Рейнер терпеть не мог подозревать невиновных. - Tom, perrito...[*] - язык наконец нашел источник такого привлекательного запаха. Когда собака вылакала жидкость, Рейнер выпрямился, бросил стакан в воду у причала и встал в клочке тени, поглядывая на дверь бара Салидисо через прогал между штабелями бревен, в котором накануне вечером стоял "мерседес". "Вы хотите выяснить, что случилось с самолетом. Если это станет известно, я должна буду умереть". Никто не проходил сквозь тростниковую портьеру. Посреди гавани скрежетала землечерпалка, заполняя небо своей странной музыкой. Когда по телу собаки пробежали ужасные судороги, Рейнер пошел прочь. Он обернулся только однажды, отойдя на изрядное расстояние, чтобы удостовериться в том, что оказался прав. Его охватила ненависть к себе за то, что для спасения своей жизни пришлось отнять другую - пусть даже у этого жалкого создания. Лодки вышли в море вскоре после заката, их темные тени прорезали фосфоресцирующую полосу прибоя и переваливались в волнах до тех пор, пока не загудели моторы и винты не повлекли их прочь от берега. Из затона в южной части гавани вышло двадцать-тридцать суденышек, и "Морская королева" скользнула мимо зеленого маяка, чтобы присоединиться к ним. Темное море было испещрено белыми барашками на волнах. Вскоре первые лодки достигли района промысла и на мачтах вспыхнули сигнальные огни. Короткие резкие волны беспорядочно побрасывали их. Над морем раздались голоса, шелест разматывающихся линей и плеск брошенной в море приманки. И вот уже первая акула прорезала толщу воды следом кометы, и первый водонепроницаемый фонарь пошел в глубину, когда первая наживка была схвачена. "Морская королева" продолжала идти на средней скорости. Мерсер передал штурвал одному из членов своего экипажа, состоявшего из трех человек. Через несколько минут последние огни рыбацкой флотилии остались на востоке, между судном и землей. - Видел нас кто-нибудь? - Трудно сказать, Джек. По крайней мере, никто не окликнул. Они уже обсудили плату за поиск и сошлись для начала на ста пятидесяти песо. - Я пока не искал камеру. Вам же ни к чему платить за прокат прежде, чем мы точно определим, где находится эта штука. Ее могло куда-нибудь переместить подводное течение - поблизости от края плато есть восходящие потоки воды из глубины, которые потом пересекают весь этот участок. Конечно, течение не должно быть сильным - я видел там водоросли. Эй, нам не пора поесть? - вдруг крикнул Мерсер, обращаясь к механику. Механик, которого звали Ибитуба, прошел на корму, забросил в воду снасть на тонкой леске и принялся поджидать поклевки. Рейнер повернулся к Мерсеру и сказал, что хочет лечь поспать. - О'кей, Джек. Возьмите одеяло, будет холодно. - Водолаза охватило мечтательное настроение: он неотрывно смотрел как отражение полумесяца, скачущее в воде через гребни и провалы волн, неотвязно, как чайка, сопровождает судно. Рейнера разбудили за час до рассвета, в пять часов. Судно стояло, над верхней палубой горели рабочие огни, команда готовила оборудование. Ветер совсем стих, и море было гладким, как стекло, в котором так же ярко, как в небе, сияли звезды. - Мы на месте, Джек. Точно на месте. Маловероятно, что оно могло куда-нибудь уползти. Рейнеру внезапно пришло в голову, что крест на карет был слишком мал для того, чтобы можно было так точно выйти на него. От вида бескрайнего океана, озаренного одними звездами, его настроение упало еще больше: если придонные течения здесь достаточно сильны, то они вполне могли за это время унести самолет с плато в океанские глубины, куда не сможет погрузиться никакой водолаз. Он не знал, как давно крест был нарисован, и какие течения пробежали по дну океана с тех пор, как Эль Анджело нанес отметку на карту. - Улыбнитесь, Джек. Сейчас темно, как в аду, но когда взойдет солнце, вы сможете здесь разглядеть дно. Мерсер продолжал проверку снаряжения, время от времени переговариваясь со своим экипажем - тремя индейцами - на смеси английского и испанского языков и каких-то прибрежных наречий. Рейнер тем временем смотрел на небо на востоке. За какие-то двадцать минут из-за шпилей Анд появился свет и залил землю, небо и океан. Кожа сразу почувствовала тепло, а глаза сами собой прищурились - такими им предстояло оставаться весь день. Лицо и ладони Мерсера обрызгали какой-то непрозрачной черной жидкостью из аэрозольного баллона. Его водолазный костюм был весь черный, даже пряжки ремней, ободок маски и воздушные баллоны на спине. Он одарил Рейнера белозубой голливудской улыбкой. - Побольше оптимизма, Джек. За полчаса до рассвета надежда всегда улетучивается, как воздух из баллона. Посмотрите-ка за борт. Поверхность воды с каждой минутой обретала все большую прозрачность; стали видны мелкие рыбешки, висевшие в толще воды, как плавучие булавки. Может быть и впрямь в этот важнейший день все пойдет хорошо. Ведь нужно только доверие Куги Мерсера, яркий солнечный свет и немного везения. - Не буду надевать глубинный костюм, пока не найду нужное место. Сейчас пойду вниз примерно до середины, чтобы оглядеться. отсюда я увижу чуть не половину плато, а авиалайнер - достаточно большая птичка, если, конечно, не развалился на перышки. - Он помахал Рейнеру рукой со скрещенными пальцами и предоставил помощникам надеть на себя легководолазный шлем поверх незапотевающей маски. - Тут бывают акулы? - спросил Рейнер у механика. - Попадаются. Но они почти никогда не нападают на черные предметы в глубине воды. Босс их не боится. - На его лице мелькнула и исчезла быстрая улыбка. - Но, сеньор, ничего не бросайте за борт, даже пепел с сигареты. Мерсер вытравил нейлоновый страховочный конец и кивнул. Матросы помогли ему перебраться через борт и запустили лебедку. Трос пошел внатяг. Водолаз медленно пошел вниз, оставляя за собой цепочку взлетающих к поверхности пузырьков воздуха. Через две минуты он исчез из виду, словно растворился в зеленой воде. "Морская королева" вернулась незадолго до вечера. Судно сделало крюк на север и обогнув полуостров вошло в гавань, так как иначе с берега можно было бы легко определить ее курс. Рейнер с час пролежал на своей кровати в Кастильо Марко, пытаясь вырваться из черного отчаяния, охватившего его после того как Мерсер ободряюще сказал: - О'кей, Джек, придется попробовать еще. Мерсер сделал шесть погружений, переводя лодку на новое место каждый раз после того, как всплывал на поверхность. Однажды он облачился в глубинный костюм, так как увидел грубое подобие креста - но это оказалось всего лишь скальное образование на склоне плато. Сомнения Рейнера, которые до сих пор он упрямо загонял в самый отдаленный угол сознания, проявились во всей своей ошеломляющей силе, и в конце концов он почти убедил себя в том, что Эль Анджело разглядел под водой этот скальный крест, был озадачен увиденным и сделал пометку на своей карте, чтобы позднее исследовать и выяснить, не были ли это обломки рангоута затонувшего судна, упавшие таким причудливым образом. Остатки командировочных, полученных от компании, позволяли ему пользоваться услугами Мерсера в течение еще двух дней. А на то, чтобы найти "Глэмис Кастл" мог потребоваться и месяц, да и то лишь, если самолет не унесло течением с плато в глубину. Завтра в девять утра фирма "Пан-Агуадор" сообщит о пропаже автомобиля, а к сумеркам полиция Пуэрто начнет на него охоту. Он уже начал беситься от необходимости постоянно быть настороже на улицах и даже здесь в пансионе. Тот, кто отравил его перно, кем бы он ни был, знал, что он не умер. Даже гордость требовала от его врагов на следующий раз удостовериться в успехе. Лежа в сырой духоте и слушая гудение мух, он пытался, как на протяжении всего дня, истребить это черное сомнение во всем, тем не менее оно непрерывно терзало его, пока он не заставил себя думать о другом. Чтобы продолжать все это, он должен был снова пойти туда. Ведь он обещал: каждый день. Он пришел на причал перед самым закатом и увидел, что труп собаки исчез. Он уже превратился в скелет среди мусора, устилающего дно гавани. Старуха больше не спала - она со стонами перебирала сеть скрюченными пальцами. В баре Салидисо было всего шесть человек. Хозяин дремал в огромном плетенном кресле, давно превратившемся под его весом в корзину. Креол стоял за стойкой. Левантинца не было видно. Рейнер узнал троих, бывших здесь накануне, остальных он никогда прежде не видел. Войдя, он приветствовал присутствовавших диалектным оборотом из тех, что употребляли рыбаки; один отозвался. Они говорили между собой, но прервали разговор, когда Рейнер вошел. Над головами крутился электрический вентилятор; у него не хватало одной лопасти, и каждый оборот сопровождался щелчком испорченного подшипника. Вентилятор не мог потревожить спертый воздух в помещении. Он лишь издавал шум, похожий на шипение иглы на закончившейся патефонной пластинке. Рейнер встал так, чтобы видеть тростниковую портьеру на двери. - Выпьете, сеньор? - Нет. Подшипник безостановочно щелкал. Огромный метис в своей корзине захрапел. Один из посетителей вышел, и тростниковая завеса издала глухой звон. Рейнер подошел к хозяину и потряс его. Впечатление было такое, будто он толкал гранитный валун; тем не менее жабьи глазки приоткрылись. Пот, сбегавший с висков, капал с подбородка. - Que hay[*]? - Tiene Usted uno mensaje para Seor French[*]? Темные золотистые глаза не мигая разглядывали его, огромные легкие с хрипом перекачивали воздух, пот капал с лица. Рейнер направился было к двери, но тут услышал за спиной скрип тростникового кресла. - Momento. Толстяк с трудом поднялся на ноги и зашаркал за стойку, оттолкнув креола. Тот, однако, не вышел в зал, а остался там же. Пятеро посетителей завели на редкость примитивный и обезоруживающе нейтральный разговор. - Море хорошее нынче. - Прошлой ночью я видел манту. - Вот это да! Им было известно, что он понимал по-испански. Рейнер опять повернулся к двери. Тот человек вышел наружу уже несколько минут назад. Хозяин протянет сколько сможет. А он должен ждать. Кривобокий вентилятор щелкал, щелкал... Из задней двери бара принесло запах жареного осьминога, смешанный с марихуаной. Пятеро продолжали свой дурацкий разговор, никто не глядел на Рейнера. - Si! Рот хозяина искривился в подобие довольной улыбки. Рейнер взял конверт. - Gracias. - Он раздвинул тростниковую портьеру. - Saludji, seores! Опять отозвался только один из них. Рейнер нашел тенистое место у стены, с хорошо просматривающимися подходами, и прочел записку: "Я буду на том же месте, где мы разговаривали. Не в баре. Сегодня на закате". Никакой подписи. Оставался еще час. Это там, между кучами бревен. За пять минут до заката человека, вошедшего в узкий проход между караванами бревен, можно было бы ясно разглядеть. Через пять минут после заката будет совсем темно. Два человека, по одному с каждой стороны, полностью перекроют проход, и оттуда невозможно будет удрать. Хотя о том, чтобы не ходить туда, не могло быть и речи. ГЛАВА 18 Рейнер не отошел от стены, когда прочел записку: ведь отсюда он видел вход в бар, а его продолжал занимать вопрос: кто был тот человек, который покинул бар, пока он там находился. Старуха опять заснула с иглой в руках. Почему она сидела на солнце и была одета в черное, спросил он себя. Кто она такая? Теперь для него было очень важно знать, кто есть кто. В отдалении на нагретом солнцем каменном причале топтались гиды и зазывалы. Через пятнадцать минут ожидалось прибытие гидросамолета. Ярко освещенную полосу пересекли две фигуры. Они шли целеустремленно, не сонной походкой, характерной для жаркого сезона. Рейнера, стоявшего в тени, они не заметили, а сразу же направились в бар Салидисо. Один из них был вчерашним левантинцем. Менее, чем через полминуты он вышел один и остановился у двери, осматриваясь. Нанем была белая шелковая рубаха, даже, скорее, блуза, джинсы в обтяжку, а на ногах сандалии с веревочными подошвами, прекрасно защищающие ноги от раскаленных камней. Рейнер пошевелился, юноша увидел его и с изяществом крадущейся кошки медленно пошел в его сторону. Рейнер двинулся ему навстречу. Если бы не ниспадающая шлейфом цвета засохшей крови рыбацкая сеть, площадка была бы совсем пуста: ничейная земля из камня и солнца. Они сошлись примерно посредине, и остановились, глядя друг на друга - одни под плавно вращающимся небосводом. Небрежно повернув красивую голову, левантинец взглянул, нет ли кого-нибудь поблизости. Никого не было. Старуха была деталью пристани, такой же, как ларь на причале. Юноша выхватил нож, красивый нож с рукояткой слоновой кости и коротким узким лезвием, украшенным гравированной змеей: этот мальчишка не стал бы носить с собой одну из грубых индейских поделок с резной деревянной рукояткой, которыми пользовались рыбаки. - Кто послал тебя? - спросил Рейнер по-испански. Левантинец сложил красивые пухлые губы в улыбку и не ответил. - Полковник Ибарра? Улыбка. - Пуйо? Но когда садится гидроплан, любой житель Пуэрто-Фуэего глохнет. Рейнер сделал шаг вперед. Он был разъярен, но справиться с мальчишкой можно было только спровоцировав его на нападение. Тот переступил с ноги на ногу, готовясь к прыжку. Рейнер тем временем остановился и одним взмахом обернул носовой платок вокруг левой руки - это был его единственный щит. Он думал, насколько удивительно было, что даже здесь, в городе, где многие из обитателей могли манипулировать законом по своему усмотрению, этого юношу должны были подготовить для того, чтобы в открытую, при дневном свете убивать людей. Не исключено, что ему хотелось устроить представление для тех, кто будет наблюдать за происходящим из окон бара - тяга к эксгибиционизму непреодолима. Рейнер теперь находился на расстоянии вытянутой руки от противника. Он не отрывал взора от яркого лезвия: к мальчишке можно было сейчас относиться как к постороннему свидетелю, его врагом был только нож. Если удастся отбить атаку, мальчик захнычет и бросится наутек; это было написано в его нежных серых глазах. Тем не менее, он знал свое дело. Нож он держал острием вверх, как человек держит горящий факел. Этот способ требовал большой силы, ведь обычно правая рука использует мускульную силу для нисходящих ударов, как при работе молотком. Направленное вверх лезвие вызывает ужас, его тайная цель - мягкое подреберье, живот и желудок - вместо твердых плеч и ребер. Вы можете надеяться перехватить поднятый нож прежде, чем он наберет силу в движении вниз, но если лезвие направлено вверх, у вас этот не получится: вы просто напоретесь на нож. Атака против такого ножа очень опасна, так как в этом случае солнечное сплетение остается открытым и знает об этом. В кризисной ситуации солнечное сплетение несет не меньшую мыслительную нагрузку, чем мозг. Мальчишка должен знать все это: похоже, его хорошо учили. Он ожидал от противника ошибки - нападения. Рейнер снова осторожно переступил с ноги на ногу, поворачиваясь таким образом, чтобы на пути удара оказалось бедро, а не живот. При этом он не выпускал из виду ножа, отмечая насколько твердо левантинец его держит. Он знал, что должен попытаться захватить руку не сейчас, а позднее, когда она придет в движение, пытаясь дотянуться до нижней кромки ребер с сердечной стороны. Левше в этой истории было бы удобнее, так как он мог бы подставить свой правый бок вместо левого. Рейнер перемещался на какие-то сантиметры. Он мысленно настраивал руку на твердый захват и готовил мускулы к стремительному броску. При высокой скорости движения им потребуется много кислорода, и в такой жаре они быстро устанут, но, тем не менее, будут достаточно эластичными. Сила, необходимая для броска, уже понемногу уходила. Возможно, мальчишка тоже знал это, но выжидал; его губы были искривлены, приоткрыв зубы, он дышал поверхностно, держа легкие заполненными воздухом - вряд ли в нужный момент удастся сделать глубокий вдох, а значит, выдохнув, он рискует остаться без столь необходимого ему кислорода. Мускулатура руки высасывала кислород из крови, и опасность кислородного голодания все возрастала. Солнце сделало сталь цветной: лезвие испускало оранжевые и синие блики. Рейнер уже запомнил изображение змеи до мельчайших подробностей - еще бы, он почти сроднился с ножом за эти десять секунд. Среди отблесков был цвет его собственного отражения. Лезвие слегка подрагивало из-за напряжения мускулов; рука, вероятно, была сейчас самой горячей частью тела мальчишки - предплечье блестело от пота. Небесный жар палил их тела, разливаясь по камням - их общий враг. В граните вспыхивали искры, и свет бил по глазам, как песок. В гавани звонили безумные колокола землечерпалки и их эхо отдавалось от стен. Вокруг царил зной, а среди мира чуть подрагивало лезвие. Когда Рейнер перевел правую руку в другое положение, мальчишка со всхлипом выдохнул, нож, вспыхнув, взлетел вверх, а нога переместилась, так как баланс оказался нарушен. Руки обоих противников вступили в схватку; одна наносила удары, а другая отражала их; рубашка Рейнера уже оказалась разрезана и показалась кровь, а мальчишка чуть отступил, делая выпад за выпадом, каждый раз по-новому поворачивая лезвие, чтобы пройти защиту. Рейнер защищался в низкой стойке, используя грудную клетку и бедра для защиты живота и отбивая каждый выпад завернутым в платок запястьем. Одновременно он пытался незаметно поставить левую ногу между сандалиями с плетенными подошвами, чтобы при первой возможности сделать подсечку. Вот нож взлетел наверх, пролетел, с визгом распоров воздух, рукоятью вниз перед лицом Рейнера, пытаясь задеть его, и оставил рану на плече, но Рейнеру удалось впервые перехватить запястье. Он, правда, упустил его, но поймал снова и стиснул, выжимая пот из кожи. Его левая нога занимала нужную позицию, и он навалился на мальчишку. Тот сопротивлялся, но его рука уже зашла за спину, голова откинулась назад, и он потерял равновесие. Падая на колени, левантинец попытался вырваться, но его рука была зажата, как тисками. Его лицо исказилось от боли и он опустился на подогнувшихся ногах. Ни один, ни другой больше не двигались - теперь окончательная победа была только вопросом времени. Пальцы пойманной руки распухли: артерии слишком быстро закачивали в них кровь, и пережатые вены не успевали ее отвести. Нож продолжал висеть в ладони, прижатый согнутым большим пальцем. Рейнер выбил его, и он отлетел, звякнув о камни, на которых капли крови высыхали в момент падения. - Кто тебя подослал? Лицо теперь потеряло свою красоту и стало похоже на лицо любого человека, страдающего от боли. Распухшие пальцы на глазах посинели и торчали из руки Рейнера, словно какой-то отвратительный плод. Он не ослаблял захват, так как мальчишка выжидал, чтобы удрать, а если бы он удрал, то уже не ответил бы ни на какие вопросы. Чтобы выиграть время Рейнер перехватил руку и начал понемногу нажимать. - Кто тебя подослал? - А-а-й... Нажим. Вопрос. Лицо искажено гримасой боли. - Кто? - Не могу говорить. Больно. - Это еще цветочки. Кто тебя подослал? - Он боялся вывихнуть мальчишке руку. Тогда он мог упасть в обморок, и тоже ничего не сказать. Нажим. - Кто? - Ибарра. Рейнер ослабил нажим, красивое лицо исказилось, а голова вскинулась. - Подними нож. Рука дернулась достаточно быстро, пальцы скользнули по камням. - Дай мне. Мальчишка держал нож за рукоятку, лезвием к Рейнеру. Если хочешь, то попробуй взять, говорили его глаза. Поэтому Рейнер нажал на руку посильнее, так, что запястье сломалось, и левантинец потерял сознание. Он зашвырнул нож в воду, взял своего противника за рубашку и доволок до бара. Было слишком жарко для того, чтобы оставлять его на улице. Рейнеру пришлось поднять его во весь рост и толкнуть сквозь тростниковую портьеру. По-над морем стоял целый ряд лачуг, они торчали в гавани, как гнилые зубы во рту. Рейнер остановился у первой же двери, которая не была видна из бара Салидисо и стучал до тех пор, пока ему не отворила испуганная женщина. Раны были неглубокие, но вся рубашка была в крови. Над головой вращалось медное небо; оно хватало лачуги за коньки крыш, и крутило вместе с собой. Его речь была невнятной, но он старался, чтобы голос звучал достаточно твердо - может быть это успокоит женщину - в первый момент у нее был такой вид, будто она собиралась сразу же захлопнуть дверь. - Agua, senora... agua fresco - an poco de agua fresco, por favore[*]. - Pobre chico - pobre, pobre[*]... - в ее словах звучала интонация матери, единственное спасение, которое когда-либо знал мир. Она взяла Рейнера за руку и ввела внутрь. Две девушки, одна из них очень красивая цыганка, заглянули в дверь, когда мадам промывала раны и поливала их спиртом. Она отослала их прочь: - Потом! - Хорошие девушки, - сказал он с благодарностью. - Чистые и горячие, - ответила женщина тоном матери, напевающей колыбельную. - Откуда вы знаете мой дом, chico mio[*]? - У него хорошая репутация, madre[*]. Когда она обработала последнюю рану, он спросил нет ли случайно у ее почтенного супруга рубашки, которую можно было бы купить. Она принесла отглаженную и пахнувшую мылом синюю хлопчатобумажную рыбацкую рубаху, спросила такую цену, за которую можно было бы купить дюжину новых, и Рейнер охотно заплатил. Его могли бы схватить по дороге к любому из ближайших магазинов: с левой рукой, замотанной в бинты ван Кеерлса и ножевыми ранами на торсе он больше всего походил на жертву автокатастрофы, сбежавшую с носилок. Эмалированные часы с видом Толедо показывали двадцать минут шестого. Невероятно. Закат будет в шесть. Женщина помогла ему одеть рукав на левую руку. Она ни разу не спросила, что с ним случилось - осмотрительность была ее ремеслом. - Вам не следует идти прямо сейчас, chico. Вы еще слишком слабы. - Может быть, я еще вернусь. - У вас еще никогда не было такого выбора. - Уверен в этом. Рейнер поблагодарил хозяйку и попросил выпустить его черным ходом. Через десять минут он уже был на Пласа Пастеса, и аптекарь Лусильо по рецепту ван Кеерлса сделал ему укол. В соседнем доме оказалась парикмахерская. Чисто выбритый и подстриженный, Рейнер почувствовал прилив энтузиазма. Он знал имя по крайней мере одного врага, Ибарры. А левантинец был месяца на два выведен из строя - у него сломана правая рука. Он ждал в заранее выбранном месте, между опор неподвижного крана, вознесшегося в темнеющее небо над белыми сосновыми стволами. На автомобиле она могла подъехать только с одной стороны, а подойти пешком - с другой. Невдалеке Рейнер видел бар Салидисо. Прямо перед ним штабель кончался, и он не мог не заметить любого, кто подошел бы хоть с одной, хоть с другой стороны. Землечерпалка остановилась, и над водой разносились негромкие звуки двигавшихся по заливу судов и суденышек. Солнце погрузилось в воду за полуостровом. На минуту прибрежная часть города окрасилась в красный цвет, но сразу же навалилась темнота и вот уже не осталось ничего, кроме бледных прямоугольников окон и тонкой цепочки фонарей, растянувшейся вдоль берега. Еще через несколько секунд зажглись огни на пристани, осветив бревна и раструбы двух переулков, за которыми Рейнер должен был наблюдать. В кармане он нащупал свернутый лист бумаги, как будто чтобы верить в реальность записки, ему нужно было физически ощущать ее. ГЛАВА 19 Кастильо Марко был предназначен на слом; в противном случае он должен был вскоре развалиться сам. Номер Рейнера был похож на заброшенный съемочный павильон Голливуда: там имелась даже кровать с балдахином на витых столбиках, а по огромному потолку летали пыльные ангелы. Жужжание москитов, облепивших сетку на окне, вполне могло бы сойти за отзвук скрипок менестрелей на наружной галерее. Рейнер не мог до конца поверить в то, что она была здесь. Они сидели, не зажигая света, чтобы не приманивать насекомых, хотя те уже успели пробраться в комнату. По стенам разливалось сияние уличных огней с Авениды дель Мар, и он видел ее лицо почти так же ясно, как и при дневном свете. Комнату наполнял ее аромат. Она оставила "мерседес" невдалеке от причала вскоре после шести; он увидел ее прежде, чем она успела подойти к горам бревен, они дошли пешком до Авениды, взяли такси, и у входа в Кастильо он купил ей розовую орхидею. Этот вечер вполне мог происходить в Кенсингтоне. - Простите мое опоздание, - сказала она. - Я думал, что вы не приедете. - Было... Оказалось не так просто уйти из дома. - Почему вы пришли? - Почему? - Она взглянула на огни Авениды за окном. - Ладно. Вы собираетесь решиться рассказать мне. А я не ожидаю, что вы это сделаете. - Теперь я могу доверять вам, - ответила она. - Почему? - Вы сказали, что полиция разыскивает вас, и в то же время пообещали каждый день приходить туда, где мы были. Я узнала ваше имя. - Вы никому не говорили, где меня можно найти? - спросил он. - Я не имею в виду полицию. Кому-нибудь из ваших друзей. Скажем, Ибарре? - У меня нет друзей. Именно поэтому я и пришла. Теперь я должна рассказать вам. - Теперь у вас есть друг. - Мне так кажется, - она попыталась улыбнуться. - Теперь вы знаете, где я живу. Я у вас в руках. - Как смеялся бы Гейтс. Впрочем, к чертям Гейтса. - Почему вы спрашиваете меня об этом? - Кому-то стало известно, что я должен там быть. Но это не важно. Наверно, за мной следили уже несколько дней. Но пожалуйста, не говорите никому, что я здесь остановился, даже если вы доверяете этому человеку. - Я не могу доверять никому... - Мне. - Да, - она по-настоящему улыбнулась. Интересно, когда она так улыбалась последний раз. Он протянул в полутьме руку, и она взяла ее в свою. - Я намерен сделать все, что в моих силах, для того, чтобы поднять затонувший самолет, но хочу прежде всего удостовериться, что это не повредит вам. - Это не имеет значения. Когда-нибудь все должно закончиться. Двух лет вполне достаточно... - Расскажите мне, что произошло. - Он встал и склонился к окну, потому что она могла бы не захотеть о чем-нибудь говорить из-за этих дешевых часов, отсутствия драгоценностей и автомобиля... Странная акустика загроможденной комнаты приглушала ее голос. - Я не знаю, что вы хотите услышать. - Все, что вы пожелаете мне рассказать. - Но если я помогу вам узнать, что произошло, это будет означать... - взволнованно начала она после паузы. - Это не будет означать ничего, Жизель. Даю вам слово. - Я полетела в Агуадор потому что муж оставил мне по завещанию земельный участок. Не слишком большой, но я все же захотела на него взглянуть. Но не увидела его. - Ее голос сорвался. - Не знаю, что еще сказать. - Позвольте, я помогу вам, Жизель. Вы сказали, что, возможно, в живых осталось семь человек. Как часто вы их видите? - Пол, вы не сможете узнать, говорю я правду или лгу. - Вы не станете лгать, потому что мы верим друг другу и можем друг другу помочь. У нас с вами больше нет друзей в этом городе. Прошла почти минута. Она заговорила. Очень медленно, переходя порой на французский язык, так как усилие, которого требовал рассказ, сковывало ее. - Самолет оставался на поверхности около двух часов. Когда стемнело, командир надул два плота, и мы покинули самолет. Нас было человек пятнадцать, часть на одном плоту, а часть на другом. Командир самолета был ранен, но старался изо всех сил. Я не знаю его имени. Мы были должны промазать плоты каким-то маслом. На них было несколько факелов, и мы могли видеть, что происходит. Нас относило от самолета; кто-то пел в темноте. Три человека были тяжело ранены. Потом мы потеряли второй плот из виду. Нас было человек семь, и мы дрейфовали три дня. У нас не было воды, но было несколько пакетов с пищевыми концентратами. Вокруг каждый день плавали акулы. Один сошел с ума и бросился в воду. это было... Наступила тишина. Она не заплакала. Он отвернулся от окна, увидел, что она, напряженно выпрямившись, стоит посреди комнаты, подошел и поддержал ее, а она уткнулась лицом ему в плечо, и прижалась к нему, дрожа всем телом. - Жизель, это все, что мне нужно было узнать. - Нет, теперь я расскажу вам все, - она говорила прямо ему в плечо. - Я плохо помню, что было со мной. - Когда нас поднесло к берегу, мне захотелось покоя, и я прыгнула в воду, как тот человек. Была ночь. Они звали меня назад. Я не хотела плыть, но все-таки какое-то время плыла. Больше я ничего не помню, что было в ту ночь. Утром меня нашли на камнях около гавани. Это все. Он стоял, поглаживая ее по голове, и выждал долгую паузу, прежде, чем спросить: - Зачем вам нужно было покрывать плоты смазкой? Она помотала головой, то ли не зная ответа, то ли потому, что не хотела врать ему. - Кто еще был на вашем плоту? - Командир. И офицер агуадорской армии. - Полковник Ибарра? - Я не знала их имен. Он командовал нами, говорил, что надо делать. - И что вы должны были делать? - Это было очень опасно, - больше она ничего не сказала в ответ на этот вопрос. Он решил больше не спрашивать ее ни о чем. Когда самолет поднимут, можно будет получить ответы на все вопросы, не подвергая никого опасности. Она, должно быть, частично лишилась рассудка, после трех дней, проведенных на плоту, без воды, под лучами палящего солнца. Ей повезло, когда она бросилась в воду: рыбацкая флотилия находилась в море, и акулы ушли вместе с нею. - Я долго была больна, - ровным голосом сказала она ему в плечо. - Человек по имени Гарсия дель Рио нашел меня на частном пляже среди скал, и забрал домой. Он заставил меня назваться его женой. Я несколько раз пыталась убежать. Мне каждый день разрешают в течение двух часов пользоваться автомобилем, но я должна вовремя возвращаться назад, иначе он отправит полицию искать меня, а когда найдут, меня расстреляют. Иногда я уезжаю от города на расстояние часа езды, но не могу заставить себя преодолеть mi-chemin[*] - чтобы все это случилось... - Точку возврата... - Да. Я потеряла смелость, и сама злюсь из-за этого, но злость не заменяет смелости... - Ваши нервы были истерзаны. Вам повезло, что вы прошли через все это. - Он погладил ее красивые волосы. - Однажды я попыталась улететь на гидроплане в Сан-Доминго. За первый год я накопила денег на билет. Но когда увидела самолет на воде, мне стало дурно, и я ушла. Не могу видеть самолеты на воде. У меня нет ни паспорта, ни выездной визы, ни денег; все дорожные чеки погибли вместе с самолетом. Я потеряла смелость, Пол... - Она вернется. Нужно только время. - Это трудно, когда человек один. - Теперь это будет легче. - Не могу в это поверить. - Она повернула голову и взглянула на огни за окном. - Я не смогла помочь вам, хотя и очень хотела. - О, нет, вы очень помогли мне. Самолет оставался на плаву два часа, поскольку кабина сохранила герметичность, а топливные баки на три четверти опустели за время полета из Панамы до Сан-Доминго. Это значит, что не было никакой бомбы, никакого пожара, никакого огня. Они обмазали плоты маслом. Этому могла быть только одна причина: они не хотели, чтобы их обнаружили с воздуха, когда рассветет. А команды отдавал Ибарра. Что могло находиться на борту "Глэмис Кастла" такого, что не могло быть доставлено прямо в Сан-Доминго, что необходимо было скрыть, даже ценой девяноста девяти жизней? Члены закрытого клуба были единственными на свете людьми, знавшими это. А он не входил в их число. - Вы, наверно, написали много писем в Париж? - спросил он, дотронувшись большим пальцем до прохладного завитка ее уха. - Да. И чуть не отправила одно из них. Но тогда немедленно началось бы расследование. - Наподобие того, что провожу я... - Да. А я не хочу умирать, даже теперь. - Особенно теперь. - Да. Особенно теперь. - Он почувствовал, что она улыбнулась. Она попыталась посмотреть на свои часы. - Все в порядке, - успокоил он. - Остается еще час. Жизель, а что произойдет, если вы не вернетесь? Она отстранилась от него, и опять посмотрела в освещенное окно. - Он позвонит по телефону. После этого меня схватит тайная полиция. И расстреляет. Она явно повторяла предупреждение, которое вбивалось в нее с настойчивой гипнотизирующей регулярностью, пока не стало частью ее души. - Почему? - мягко спросил он. Она отвернулась, свет упал на ее тонкую шею и отбросил тени в волосах. - Потому что я принадлежу ему, а когда надоем, у меня больше не должно быть мужчин. - Она шагнула вглубь полутемной комнаты. Ей хотелось рассказать Рейнеру больше, но это было трудно, поскольку она еще ни с кем об этом не говорила. Выходящим из тюрьмы расстояния до окружающих предметов кажутся пугающе огромными. - Я почему-то стала необходимой Гарсии. Не знаю почему. Наверно, он и сам не знает. - Говоря это, она видела лицо Гарсии, каким оно было в тот момент, когда он не думал, что она могла видеть его. Его глаза, полные призраков. Его игрушка, которая должна быть под рукой в любой момент, когда ему захочется для успокоения или отдыха обнять ее. Жестокий ребенок, ужасно боящийся темноты, которую лишь она одна в состоянии отогнать. Она повернулась, чтобы посмотреть на англичанина. Его фигура силуэтом выделялась на фоне ярко освещенного окна, а лицо было темным. Это была та самая темнота, которой Гарсия учил бояться. Посторонних - значит каждого. Захватчика. Попавшего в этот город из дальних стран забытого детства Гарсии. Немезиду. Как переносил Гарсия короткие часы ее свободы? Частенько он посылал шофера, чтобы тот разыскал "мерседес" в городе и привез ее назад. Если она не вернется через час, то воспаленный мир Гарсии дель Рио может обезуметь и рухнуть, втянув ее в губительный вихрь. Каким нормальным и чистым казался этот силуэт. Каким сильным. Но Гарсия был сильнее. Его рука в золотых перстнях возьмет телефонную трубку, и они придут за ней - полицейские. И ей придется умереть. Пол, глядя в свете уличных огней на ее внезапно застывшее лицо, думал: "Необходимой... Величайшая потребность любой женщины - быть необходимой. Это вытекает из самой природы материнства. Роль, подходящая актрисе, больше любой другой..." - Жизель... - Нет, это бессмысленно. - Да, Пол? Он сказал первое, что ему пришло в голову. - Мы должны идти. В это время улицы забиты, а нам нужно добраться до "мерседеса". Она шагнула к нему. - Вы не это хотели сказать. - Да. Не это. Но мы должны идти. Она долго стояла неподвижно, глядя в его темное лицо. - Я смогу еще увидеть вас, Пол? - Несмотря на жару, ее охватил озноб. - Как только захотите. - Он стал деловитым, и, пройдя мимо нее, нашел на секретере, в мусоре, оставшемся от предыдущего жильца, карандаш и обрывок бумаги. - Если я вам срочно понадоблюсь, звоните. Только спрячьте этот номер подальше. А еще лучше - постара