ашивал сторожа. - А ты там не спятила? - послышался наконец его раздраженный голос. В ответ я начала оглушительно орать таблицу умножения на семь, причем делала это на трех языках в зависимости от того, на каком языке мне легче было произносить очередное слово. - Замолчи! - пытался он остановить меня. - Да замолчи же! Перестань орать! Закончив таблицу умножения на семь, я хотела перейти к восьми, но уж очень трудно было орать изо всех сил, и я, отказавшись от этой мысли, снизошла до объяснения: - Это я доказываю тебе, что не спятила. Но не уверена, что ты способен как следует оценить. Ты-то сам помнишь таблицу умножения? В ответ послышалась ругань, которую я с удовольствием выслушала. Все говорило о том, что настроение у него не наилучшее. - У тебя что, неприятности? - добродушно поинтересовалась я. - Почему ты так думаешь? - Что-то ты не в настроения! - Лучше о своих неприятностях подумай. Вижу, что ты еще не созрела. Ну и сиди, раз тебе так хорошо! Он ушел, и наступила тишина. Куча камней под дверью понемногу росла. Набросанные как попало, они занимали гораздо больше места, чем тогда, когда были вмурованы в стену. Пожалуй, через какое-то время камни вытеснят меня из камеры. Теперь я стала укладывать их аккуратнее, стараясь в первую очередь как следует завалить дверь. Я сознательно отрезала путь к себе в камеру, да и себя лишала возможности выйти на волю нормальным путем. Теперь для меня не оставалось иного выхода, как только сквозь стену. Ковыряя крючком мягкий раствор, я благодарила бога за то, что не сижу в подземелье замка, построенного из гранита или другого твердого камня, скрепленного цементом. А постройки из известняка везде строят одинаково: камень дробят на плоские куски размерами, не превышающими двух кирпичей, а иногда и меньше одного. И все замки в округе так построены. Как это не пришло в голову этому самоуверенному индюку - шефу? После каждого очередного визита сторожа я проводила черту на стене. Пробив туннель в три метра, я пересчитала черточки и с ужасом обнаружила, что сижу в этом каземате уме двадцать четыре дня! С одной стороны, благодаря постоянной гимнастике я находилась в неплохой форме, с другой - слабела от голода. Счастье еще, что последние годы, желая похудеть, я привыкла ограничивать себя в пище. Вот только чаю хотелось по-страшному! Что же касается мытья, я старалась не думать об этом. Тут меня поддерживал пример Изабеллы Испанской, которая не мылась тринадцать лет и ничего - жила! Работала я до полного изнеможения, чтобы потом свалиться на свое ужасное ложе и заснуть, невзирая на промозглую сырость. Пожалуй, ревматизма и колтуна мне все-таки не избежать. А вот цинги я не боялась, так как до прибытия сюда основательно навитаминилась в Бразилии. Как минимум на полгода хватит. Что же касается других болезней, то я очень надеялась, что в этой яме все бактерии давно подохли, как крысы. Все труднее было оттаскивать вынутые из стены камни. Делала я это с помощью сети из акрила, которая сразу же перестала быть белой. Поначалу проблема транспортировки решалась довольно легко. Усложнилась она по мере удлинения и сужения тоннеля. Кроме того, в нем стало душно - коптилка, необходимая для освещения рабочего места, поглощала кислород, которого и без того было мало. Возникла и еще одна трудность. Когда я находилась в конце выкопанного коридора, то не слышала того, что делалось в камере. А вдруг они хватятся меня в неурочное время, и, если я им не отвечу, могут возникнуть подозрения. Придется провести профилактику - приучить их, что я не всегда откликаюсь. Я уже выяснила, какое место моей камеры просматривается из отверстия в потолке. Это была ее середина, круг диаметром около полутора метров. Все же остальное пространство камеры оставалось вне поля зрения смотрящего сверху. Установила это я сначала теоретически, путем расчетов, а потом практически, с помощью сторожа. Профилактику я провела следующим образом. Услышав рев сторожа, я села на камень за пределами центрального круга и стала ждать. Сторож долго орал: - Ваше королевское величество! Ваше преосвященство! Эй, отзовись! Ты жива? Ну, где ты там, черт тебя подери! Я продолжала молчать, выжидая, чем это кончится, я рискуя не получить еду. Наконец сторож капитулировал и спустил корзинку, хотя и не услышал моего ответа. Подтянув корзину к себе, так, чтобы сторожу не было видно, я опорожнила ее. И все это молча. - Эй, ты! - обрадовался сторож. - Ваше королевское величество, так ты жива? Почему молчишь? По я так и не отозвалась, и он, поорав еще некоторое время, ушел ни с чем. На следующий день в его голосе уже чувствовалось явное беспокойство. - Ваше королевское величество. Ты жива? - Нет! - ответила я. - Вчера состоялись мои похороны. Ты был? Как он обрадовался! Все подземелье заполнило его радостное хрюканье: - Да ты что?! - Так ты не был на моих похоронах? - возмутилась я. - Ну да, конечно, не был! - А почему? - О господи, откуда я знаю? Да не было никаких похорон! - Что ты говоришь?! Эта скотина даже не устроил мне похорон? - Какая скотина? - заинтересовался совсем сбитый с толку сторож. - Да шеф твой! Скажешь, не скотина? Довел меня до смерти, а потом еще и похорон не устраивает. Черная дыра наверху долго не могла успокоиться. - С тобой не заскучаешь. А почему ты вчера не отвечала? - Настроения не было. Я разговариваю тогда, когда хочу, а не тогда, когда мне велят. А чем занимается этот бандит? Сторож как-то сразу понял, о ком я спрашиваю. - Нет его! Опять уехал! Послезавтра вернется. А что, надо что-нибудь? Так мы мило побеседовали, и сторож удалился. На следующий день я опять не пожелала разговаривать. Из отверстия в потолке неслись просьбы, угрозы и ругань, но я была неумолима. Да и работа шла через пень-колоду. Мне стало попадаться все больше крупных камней, и я совершенно замучилась с ними. Выволакивая эти громадины, я задавала себе вопрос, долго ли еще прослужит сеть. Мне было совсем не до дружеских бесед. - Ваше королевское величество! - послышалось на следующий день. - Жива? - Не называй меня больше величеством! - злобно отозвалась я, еле-еле успев к приходу сторожа, потому что очередной проклятущий камень застрял на полдороге и я с трудом справилась с ним. - А как надо называть? - Высокочтимая дама! - А почему ты, высокочтимая дама, не захотела разговаривать с шефом? Ага, значит, вчера тут был шеф и они кричали мне, а я была в подкопе и ничего не слышала. Хорошо все-таки, что я провела профилактику. - Не хотела! - Шеф был злой, как черт, - конфиденциально донеслось сверху. - Велел сказать, что, если и сегодня ты не будешь разговаривать, не давать тебе воды. - Тогда я здесь загнусь от сухости! А почему шеф не пришел сейчас? - Он сейчас занят. Эй, послушай, не зли его! Добром это не кончится, ты его не знаешь! - А до сих пор он мне только добро делал! Передай шефу, чтобы не нервировал меня! Хочу - буду говорить, не хочу - не буду! Все труднее давались мне подземные работы. За последующие пятнадцать дней я продвинулась вперед всего на два метра. Когда же это кончится? И зачем было возводить такие толстые стены! А может, весь холм состоят из каменной кладки? Сторож привык, что я разговаривала с ним через день, и не предъявлял претензий. Воспользовавшись отсутствием шефа, я потребовала третий светильник, без возражений возвратив первый. У меня скопился уже порядочный запас отсыревших сигарет. Я продолжала ковыряться в стене, решив не считать дней, пока не пройду стену. Шестой метр дался мне особенно тяжело. Наконец приступила к седьмому. Постепенно мною овладевали отчаяние и апатия. Все вокруг настолько прогнило, что казалось, я сама постепенно перехожу в полужидкое состояние. У меня не хватало сил тщательно расчищать коридор, так что он катастрофически сужался. Теперь я уже работала лежа. Длинный и большой камень, лежащий поперек кладки, я вытащила с большим трудом. Меньше усилий потребовали два соседних. Расковыряв раствор, вытащила еще два, а потом и третий. Я уже собралась отбросить его за спину, но что-то вдруг привлекло мое внимание. Известняк, как известно, светлый камень, а у этого одна сторона была почти черной. Я рассмотрела его в слабом свете коптилки, попробовала вытереть рукой и замерла: с одной стороны камень был испачкан землей! С отчаянно забившимся сердцем, стиснув от волнения зубы, я протянула руку в образовавшуюся дыру и не нащупала камней. Рука уперлась в мягкий, влажный грунт! Первую горсть земли я рассматривала так, как ныряльщик рассматривает найденную им впервые в жизни черную жемчужину. Мне жаль было выпускать ее из рук. Опершись спиной о камни и закрыв глаза, я долго сидела неподвижно, слушая райскую музыку, заполнившую эту черную нору. И откуда только силы взялись! Я сама не заметила, как повытаскивала остальные камни, отделяющие меня от этой чудесной, мягкой, черной земли. Вернувшись в камеру, я сосчитала все черточки на стене. Их оказалось шестьдесят три. Больше двух месяцев! Теперь надо было попытаться привести в порядок взбудораженные чувства и мысли. Дорога к свободе стала реальностью. Сброшена наконец страшная, гнетущая тяжесть неуверенности, с которой я боролась уже остатками сил, боясь себе самой признаться в этом. И вот я пробилась сквозь проклятую стену! Насладившись радостью, я приступила к разработке конструктивных планов. Еще раз проверила направление и угол подкопа. Тоннель должен был идти вверх под углом - не очень большим, иначе я вылезу на поверхность земли посреди газона во дворе замка, но и не очень маленьким, иначе тоннель пройдет под поверхностным слоем почвы вокруг всего земного шара. Мое главное орудие труда - крючок - для земляных работ оказался явно не пригоден. Пришла очередь кувшина. Разбивала я его очень осторожно, стараясь получить куски покрупнее и не думать о том, что будет, если в ходе земляных работ я натолкнусь на монолитную скалу. Новое орудие труда вполне себя оправдало, можно сказать, что кувшин в роли лопаты вполне выдержал экзамен. Я с таким энтузиазмом копала и копала, что опомнилась лишь тогда, когда стала задыхаться. Тут я отдала себе отчет, что, отбрасывая за спину вырытую землю, сама себе рою могилу. Следовало что-то придумать. Да всякий случай я оставила себе и второй кувшин, сообщив сторожу, что тоже разбился. Это разгневало сторожа, и он, как видно, сообщил о случившемся шефу, потому что на следующий день воду мне передали в пластмассовой бутылке. Меня это очень огорчило, ибо перечеркивало надежды на получение черепков в будущем. Оставалось утешаться мыслью, что собака, например, роет землю лапами, почему я не смогу? Затем решительным воплем я потребовала шефа. Пришлось ждать полдня, что не улучшило моего настроения. - Послушай! - заорала я, как только он появился. - Я надумала! - Ну, наконец-то! - радостно отозвался он. - Говори! - Шиш тебе! Сам знаешь, что я тебе не верю. Ты обещал улучшить мои бытовые условия? - Получишь все, чего только не пожелаешь. Говори же! - Я скажу тебе первое слово. Что я получу за первое слово? - А что бы ты хотела? - Брезент! Иначе я тут заработаю ревматизм. Если за первое слово я получу брезент, то подумаю, может, и второе скажу. Сначала посмотрю, как поживется тут с брезентом. - Ладно! - проревел он, подумав немного. - Говори первое слово! - Сначала брезент. - Нет, сначала скажи! - Как бы не так! Или брезент, или катись к черту. Мне уже все равно! Я настояла на своем. Поздно вечером через отверстие в потолке мне сбросили требуемый брезент, а чтобы быть точной - прорезиненное полотнище из искусственного волокна. Чуть светильник не погасили. - Ну, теперь говори. Я слушаю! - Ту-у-у... - диким голосом завыла я. Вверху оторопело молчали. Потом раздалось недовольное: - Ты на каком языке говоришь? Он был прав. Это "ту" в зависимости от языка могло означать совершенно равные вещи. По-английски это могло быть "two", то есть "два", или "to" - предлог. С известной натяжкой могло еще означать и "также". По-датски тоже было бы "два", по-польски "здесь", а по-французски - всевозможные производные от слова "весь". Именно это последнее значение я имела в виду, завывая "ту-у-у", так как именно с этого слова начиналась фраза, произнесенная покойником. Как видите, я поступила честно. Раз обещала сказать первое слово - пожалуйста, вот оно, первое слово. Шефу оно ничего практически не говорит, а моя совесть чиста. - По-французски, - заорала я в ответ. - И что это мне дает, черти бы тебя побрали? - в ярости заорал он. - Покойник сказал целую фразу! - вежливо объяснила я. - Целую нормальную длинную фразу. Я передаю тебе ее с самого начала. И ты еще недоволен?! - А, чтоб тебя! - он был в бешенстве, но все-таки, пользуясь несколькими языками, убедился, что имеется в виду действительно "все". - Надеюсь, что эта тряпка быстро сгниет и тебе понадобится следующая! - крикнул он на прощанье и удалился. "Скорей я тут сгнию", - мрачно подумала я и принялась за работу. Полотнище было слишком большим. Надо было разрезать его пополам, но чем? Я попробовала зубами, а потом сообразила, что лучше воспользоваться огнем. Я сложила полотнище пополам и осторожно поднесла к огню коптилки, внимательно следя за тем, чтобы эта искусственная ткань не вспыхнула. Операция заняла много времени, зато прожглось по сгибу неплохо, и у меня оказалось два почти одинаковых куска. Затем я прожгла дыры по углам одного из них, продела в них веревку, сплетенную из остатков акрила, и этим решила транспортную проблему. Можно было продолжать земляные работы. Я глубоко убеждена, что рабы, возводившие пирамиду Хеопса, не мучились так, как я. Глиняным черепком я скребла землю и насыпала ее на полотнище, затем с трудом протискивалась через насыпанный курган и волокла полотнище с землей в камеру. При этом приходилось и светильник все время переносить, чтобы не ползти в темноте. В камере я высыпала землю у противоположной стены и тщательно ее утрамбовывала, так как все еще боялась, что она может не поместиться в камере. Кротовый ход понемногу удлинялся. Теперь я уже не сомневалась, что выйду на свободу, и стала думать над тем, что сделаю потом. В Данию не вернусь, это ясно. Не вызывало сомнения, что меня давно уволили с работы: бросить незаконченные рисунки и исчезнуть - такое поведение нигде не приветствуется, а тем более в этой стране скрупулезно добросовестных и аккуратных работников. Об оставленном там моем имуществе можно не беспокоиться, им займется Алиция. Надо будет связаться с нею. Все мои мысли о будущем кончались одним - сладостной картиной возвращения на родину. Мысль о Польше, как путеводная звезда, светила мне в конце черного тоннеля. Там был мой дом, моя _с_у_х_а_я_ постель, моя ванна с горячей водой, там была дорогая, ненаглядная и родная польская милиция, все мои родные, и, наконец, там меня ждал Дьявол... Подумав о своей родной польской полиции, я вспомнила, что оказалась в этих краях с одним паспортом, да и тот шеф у меня отобрал. Во что бы то ни стало надо постараться заполучить его обратно. Не хватает еще по возвращении на родину угодить в тюрьму - пусть даже и польскую. При мысли о Дьяволе я и вовсе пала духом. Не такие это были мысли, чтобы допускать их в мрачном подземелье, где и без того невыносимо. Уже давно что-то в наших отношениях испортилось, и, говоря честно, моя поездка за границу вызвана была прежде всего желанием уехать от этого человека. А что там в Варшаве сейчас? Его редкие и странные письма еще более усиливали мои сомнения вместо того, чтобы их рассеять. Да, очень изменился этот человек, я совсем перестала его понимать. То мне казалось, что я еще ему дорога, то он делал все, чтобы я окончательно разочаровалась в нем. Странные вещи делал.. Порой мне казалось, что то чувство, которое мы испытываем друг к другу, больше всего напоминает ненависть. Я старалась убедить себя, что ошибаюсь, что он меня по-своему любит, что я напридумывала себе, что незачем придавать значение мелочам. А ведь из мелочей уже можно было сложить огромную пирамиду... В голову лезли подозрения, которые я упорно отбрасывала, уж слишком ужасны они были. Как всякая женщина, в глубине сердца я еще питала надежду. Как бы мне хотелось, чтобы эти подозрения оказались лишь плодом моего воображения! Особенно хотелось этого сейчас, когда все мои душевные и телесные силы были на исходе. Сейчас мне просто необходима была уверенность, что дома меня ждет не враг, не равнодушный человек, а любящий и любимый, самый близкий человек, которому я выплачу в жилетку все, что пришлось пережить. А если предположить, что такого человека нет... Нет, при одной мысли об этом у меня опускались руки. Итак, никаких сомнений, никаких подозрений! Я все больше и больше слабела физически, но бушевавшая во мне ярость не ослабевала. Ярость скребла влажную землю холма и волокла нагруженное полотнище. Ярость разбрасывала вынутую землю по камере и тщательно утрамбовывала ее. Тоннель все удлинялся, а пол в камере поднялся почтя на метр. У двери выросла громадная куча камней, засыпанных землей, и такие же кучи появились у остальных двух стен. Еще немного, и я поднимусь вместе с полом к самому отверстию в потолке! Общение со сторожем я свела к минимуму. Хотя я и научилась уже ползать ловко и быстро, но все-таки этот способ передвижения оставался достаточно неприятным, чтобы лишний раз прибегать к нему, вот я и приучила сторожа, что разговариваю с ним сначала через день, потом через два дня. Приучила и к тому, чтобы он сам вытряхивал из корзинки полагающиеся мне припасы. Объяснила я это тем, что устала и не желаю двинуться с места. И не очень врала. Сначала он не соглашался, потом был вынужден привязать вторую веревку за дно корзинки, чтобы самому переворачивать ее вверх дном и вытряхивать хлеб, бутылку и сигареты. У него, наверное, много было пластмассовых бутылок, так как он разрешал возвращать их оптом. От сторожа я вытягивала нужные мне сведения о шефе. Он очень часто уезжал, то на один день, а то и надолго. Сторож как-то обронил, что такое длительное пребывание начальства в замке тесно связано со мною, а вот раньше он подолгу здесь не засиживался. Осколки кувшина совершенно искрошились, и мне пришлось подумать о новом орудии труда. Следовало это так провернуть, чтобы не возникло ни малейших подозрений. Я опять потребовала шефа. - Ну, что? Соскучилась? - поинтересовался шеф, с трудом докричавшись до меня. - Хочешь второе слово? - крякнула я в ответ. - Хочу! А что тебе надо? - Блюдо из королевского фарфора. Только датское! - Ты там не спятила? - Сам спятил! Надоело мне есть на полу, желаю королевскую сервировку! Даешь блюдо - и все тут! - Блюдо не пролезет! Выдумай что-нибудь другое. Я испугалась, как бы моя настойчивость в получении блюда не обернулась катастрофой - а вдруг мне его попробуют доставить через дверь. Надо срочно что-то придумать. - Пролезет! - продолжала я упорствовать. - Ведь мне требуется длинное и узкое блюдо. С красной каемочкой! И хотя шеф долго еще ругался, называя меня свихнувшейся бабой, тем не менее на следующий день в отверстии что-то заскрежетало и мне осторожно спустили запакованное и перевязанное веревками блюдо. - Какое маленькое блюдо! - тут же заорала я. - Безобразие! Обман! Ну, так я быть, я скажу тебе второе слово, но ты завтра же пришлешь мне еще одно блюдо. Раз такие маленькие, то давай два! Посмотрим, как ты держишь слово. Он тут же без колебаний выразил согласие прислать мне второе блюдо, я же прокричала вверх: - Сложено! - Что?! - Сложено! Спрятано! Помещено! Собрано! - вопила я, пользуясь всеми доступными мне языками. - Он сказал - "сложено"! Мерзкий тип наверху молчал, наверняка пытаясь справиться с волнением. Похоже было, что я наконец сдаюсь и что третье слово прояснит ситуацию. - А вместе получается, что он сказал "все сложено", да? - заорал он возбужденно. - Вот, вот! А где сложено - узнаешь в свое время! - Очень надеюсь, что ты долго не продержишься! А на какого черта тебе эти блюда? Что ты выдумаешь на следующий раз - золотые вилки? - Пока не знаю. Подумаю! - Тогда поспеши! Через неделю я уезжаю! А без меня тебе ничего не дадут! - Ничего, несколько дней я подожду! Не горит. Тут так приятно сидеть... - Не "несколько дней", а подольше. Советую тебе надумать еще на этой неделе. На следующий день я получила второе блюдо. Как видно, он старался меня убедить, что держит слово. Следует признать, что избранный им метод был правильным. После пребывания в этом подземелье свобода как таковая делалась понятием относительным и отходила на второй план. Воля, неволя - все это становилось неважным, главное - выйти из этой ямы. И кто знает, если бы не мое ослиное упрямство, если бы не эта дикая ярость... Я мрачно подсчитала, что сижу здесь уже больше трех с половиной месяцев. Хорошо, что я с самого начала вела счет дням, иначе я готова была бы поклясться, что сижу здесь годы. И вообще, не исключено, что я высадилась на скалистом побережье Бретани еще в прошлом веке. Неограниченные просторы Атлантики, солнце и небо - были ли они когда-нибудь? Теперь моим миром была тесная, промозглая, черная яма. Мерзкий тип так и не дождался моих просьб о милосердии. Он уехал на две недели, как сообщил сторож. Лежа на живете и опираясь на левый локоть, я вяло ковыряла землю осколком королевского фарфора. Чувствовала я себя прескверно - дошла, как видно, до предела. Может, и в самом деле стоило попросить у шефа золотую вилку? Или сказать ему "сто" и потребовать платиновую ложку - говорят, исключительно твердый металл. Земляные работы, которые до сих пор шли довольно гладко, вдруг застопорились. Королевский фарфор царапал теперь не землю, а что-то твердое. Я никак не могла понять, что именно - какие-то нити или веревки. Я кляла на чем свет стоит это неожиданное препятствие, как вдруг в моем измученном мозгу, словно молния, сверкнула мысль: ведь это же корни растений! От волнения я чуть было окончательно не задохнулась в своей тесной дыре и принялась с удвоенной силой терзать корни, стремясь скорее выбраться наружу. Тут мой черепок уперся во что-то твердое и сломался в руках. Расчистив землю вокруг этого препятствия, я поднесла к нему поближе коптилку и обнаружила, что это камень. Камень надо мной. Что это может значить? Неужели я уперлась в фундамент крепостной стены? Спокойно, только спокойно! Ползком добралась я до камеры, вытащив за собой полотнище, нагруженное землей. Собрав пригодные для работы куски блюда, я так же ползком вернулась к страшному камню. Поскребя землю вокруг него, я убедилась, что других камней по соседству нет. Пожалуй, это все-таки не стена. Не обращая внимания на то, что земля сыплется прямо на меня, я копала и копала обеими руками, как ошалевший терьер, засыпая тоннель за собой и отрезая путь в камеру. Мелькнула мысль, что, прежде чем вылезать из-под земли, неплохо бы убедиться, что никого нет поблизости. Правда, увидев вылезающее из земли страшилище, любой человек в ужасе убежит, но ведь он непременно расскажет об этом. И еще: не следует вылезать днем, надо дождаться вечера. По многим причинам. В том числе и потому, что мои глаза, привыкшие к сумраку подземелья, могут ослепнуть. Мне удалось совершить сложный акробатический трюк и взглянуть на часы. Было около семи. А что у нас сейчас? Кажется, начало сентября, должно уже стемнеть. Спокойно, только спокойно... Земля скрипела на зубах, попадала в глаза и нос, сыпалась за воротник платья - если те лохмотья, что были ка мне, еще можно было назвать платьем, - а я выдергивала спутанные корни, разрезала их фарфоровым черепком и подсовывала под себя. Копала я рядом с камнем. "А вдруг на нем кто-нибудь сидит", - подумала я и чуть не рассмеялась, невзирая на всю серьезность положения. И еще успела подумать: "Как жаль, что здесь не кладбище", и тут моя рука с черепком выскочила наружу. У меня хватило соображения сразу же ее отдернуть - торчащая из земли рука не может не обратить на себя внимания, - но совпадать с нетерпением было свыше моих сил, и, дернув изо всех сил за спутанные корешки трав, я проделала дыру побольше. Через эту дыру проник воздух. Немного, небольшая струйка, но этого было достаточно, чтобы я буквально захлебнулась им. Только теперь я поняла, в каком же смраде пребывала до сих пор! Медленно и осторожно прорывала я выход на свободу. Вот уже можно просунуть голову в образовавшееся отверстие. Воздух был такой свежий и резкий, что я просто боялась его вдыхать. Потом осторожно раскрыла глаза. Надо мной было вечернее, темнеющее небо. И звезды. Моего лица касались пахучие травы. Вокруг простирался чудесный, безгранично большой мир, полный свежего воздуха. Неуклюже выбралась я из ямы и огляделась. На западе небо еще сохраняло краски, излишне яркие, на мой взгляд. К счастью, замок частично заслонял закат. Вокруг не было ни души. Мне здорово повезло, что был вечер. Целый час, наверное, просидела я в траве рядом с камнем, привыкая к воздуху и пытаясь справиться с головокружением и чувством безграничного торжества. Потом встала. Я знала, что шефа в замке нет. Я знала, что такой, какая я сейчас, мне нельзя показываться людям. Восстановив в памяти план замка, я двинулась вдоль крепостной стены - я и в самом дела выбралась на поверхность в нескольких метрах от нее. Нет, все-таки удивительно точно я все рассчитала! Обойдя замок кругом, я вышла к реке. Здесь был наиболее низкий участок стены, изрядно разрушенной временем, так что перелезть через нее не представляло особого труда. Впрочем, думаю, что теперь для меня уже ничто не представило бы особого труда. Я перелезла через стену и оказалась во дворе замка. Вокруг по-прежнему не было ни души. В одном из окон горел свет, и оттуда слышалась музыка, но это окно было не в том крыле замка, где помещались апартаменты шефа. А именно в них я намерена была проникнуть. В этом крыле замка дверь была заперта. Завернув за угол, чтобы меня загораживала стена дома, я забралась на выступ фундамента и алмазом кольца вырезала кусок оконного стекла. Нажав посильнее, я выдавила стекло внутрь, всунула руку в отверстие и отодвинула задвижку. Через минуту я была уже внутри. Мне не понадобилось зажигать свет, так как я прекрасно видела в полумраке и очень хорошо помнила, как пройти в кабинет шефа - сколько раз я проходила этот путь мысленно! Я нажала на деталь каминного украшения, книжные полки сдвинулись, и я оказалась в апартаментах шефа. Я не боялась, что кого-нибудь встречу, что кто-нибудь увидит меня. Я ничего не боялась. Мою душу переполняли торжество и жажда мести. Посередине стола на серебряном блюдо лежали красиво уложенные фрукты. Убедившись, что это не бутафория, я съела один банан и одни мандарин, огромным усилием воли удержав себя от того, чтобы не сожрать сразу все - с кожурой и косточками. Потом вошла в ванную я тут наконец глянула на себя в зеркало. То, что я увидела, превзошло самые мрачные мои предположения. По сравнению со мной любой мертвец являл собой воплощение здоровья и красоты. Причем мертвец, похороненный не в гробу, а прямо так, чтобы кладбищенская земля имела к нему свободный доступ. А иначе меня и с мертвецом нельзя было сравнивать. Нет, подумать только, что я еще чего-то боялась! Да ведь, встретив меня, до смерти бы перепугался даже тигр-людоед! В апартаментах шефа я сделала много дел. Спокойно, не торопясь выкупалась и вымыла голову, обрезала страшные, наполовину обломанные когти, выпила рюмочку коньяку, разыскала одежду и переоделась. Одежда состояла из толстого спортивного свитера, джинсов и носков. Труднее всего было подобрать обувь, так как все было слишком велико. В конце концов я выбрала кеды, натолкав в них ваты. Хорошо, что теперь такая мода - эту одежду могли носить лица любого пола. Затем я занялась сейфом. Нижний камень нажать два раза с левой стороны, раз с правой и опять с левой... Не дай бог, шеф что-нибудь изменил! Нет, все осталось по-прежнему. Верхний камень выдвинулся, и передо мной предстала дворца сейфа, наполовину скрытая другим камнем. Теперь надо набрать ноль. Отодвинулся и второй камень. А теперь на всю жизнь запомнившиеся мне двадцать восемь сто двадцать один. Сумка и сетка лежали на месте. На миг теплое чувство согрело мое заледеневшее от ненависти сердце. Мне документы, деньги, мой атлас... На другой полке лежали пачки банкнот, долларов и франков. Я сгребла все, не считая, - за минувшие три месяца нанесенный мне моральный ущерб значительно возрос и не такого еще требовал возмещения! На полку, где лежали деньги, я положила те жуткие, полусгнившие лохмотья, которые когда-то были моим платьем, и заперла сейф. Потом еще немного поела фруктов, выкурила сухую сигарету и, подумав, подошла к картине, висевшей на стене. Что-то он делал тогда с рамой... Тщательно обследовав левую часть рамы, я обнаружила небольшую выпуклость и нажала на нее. С тихим шелестом сверху спустилась карта. Открыв свой атлас на странице, где была Испания, я нашла и постаралась запомнить то место в Пиренеях, где семерка пересекается с "Б" как Бернард. Вернув картину в прежнее положение, я решила, что теперь могу удалиться. На рассвете я добралась до маленькой железнодорожной станции, где изучила схему движения поездов и их расписание. Ближайший поезд отправлялся в Тур, и, видимо, как раз его ожидали люди, по виду рабочие. В свитере и джинсах я не очень выделялась среди них, лицо мое закрывали самые большие очки, какие мне удалось разыскать среди вещей шефа, так что на меня не обращали внимания. Я купила билет и села в поезд. Прибыв в Тур, я дождалась в вокзальном буфете открытия магазинов и отправилась совершать покупки. Делала я это очень продуманно, в магазине более одной вещи не покупала, причем выбирала магазины самообслуживания или такие, где было много народу. Продавщицы тоже не обращали на меня внимания - они и не такое видали. Переодевалась тоже постепенно, используя для этой цели дамские комнаты магазинов. Обувь я приобрела на распродаже, причем здесь главной была забота не о качестве или удобстве покупаемых туфель, а о том, чтобы никто не заметил моих громадных кед. В заключение я купила чемодан и села в парижский поезд уже как нормально одетая пассажирка. С той минуты, как я увидела себя в зеркале, мои планы изменились. Вылезая из могилы, я думала лишь о том, чтобы как можно скорее добраться до Интерпола, рассказать там все и немедленно отбыть в Польшу. Вид собственной посмертной маски заставил меня пересмотреть эти планы. Как-никак, а собственное здоровье и внешний вид меня все-таки волновали. То, что я увидела в зеркале, сразу же навело на мысль о многочисленных болезнях, наверняка уже притаившихся в моем организме. Впрочем, почему притаившихся? Ревматизм уже явственно давал себя знать в коленях и в правом плече, каждую минуту ожидала я проявления симптомов и других болезней. Да и вообще, как в таком виде показаться людям на глаза? Говоря откровенно, было еще одно соображение. Я была убеждена, что Интерпол помешает мне заняться собой. Они наверняка захотят иметь меня под рукой и велят мне остаться в Париже. И дальше. Предположим, я все расскажу, полиция займется сокровищами, шеф узнает и распорядится свернуть мне шею. Найти меня ему будет нетрудно. Конечно, Интерпол мог бы позаботиться о моей безопасности, но единственное надежное место, какое я была в состояния представить, - это противотанковый бункер в казематах Интерпола, скрытый глубоко в земле. У меня же выработалось прочное отвращение к такого рода помещениям, не говоря уже о том, что пребывание там не скажется благоприятно на моем здоровье. Да нет, могли бы меня поселить в обычной гостинице и выставить охрану - две дюжины сыщиков. Хотя где они возьмут столько народу? Дадут два-три человека, на больше... Осенний пейзаж, проплывающий за окнами вагона, исчез, и вместо него я в своем буйном воображении увидела себя спокойно сидящей в номере гостиницы. Волосики у меня повылезли, все тело облеплено противоревматическими пластырями, в фарфоровой мисочке на тумбочке лежит искусственная челюсть. В холле дежурит мрачная личность с тупым выражением лица. К ней приближается другая личность - со злобным выражением лица - и сообщает, что прибыла сменить первую. Первая личность удаляется, а вторая поднимается по лестнице и подходит к двери моего номера. У двери дежурит третья личность. Узнав, что ее пришли сменить, она оживляется и радостно сбегает с лестницы, а злобная личность осматривается по сторонам. Ночь, тишина, все спят, я тоже. Личность вытаскивает из кармана отмычку, бесшумно открывает мою дверь, на цыпочках входят в комнату и приближается к кровати. Я продолжаю спать, хрипя бронхитом. Личность вытягивает из кармана орудие преступления... Странно еще, что я не сорвалась с места с диким криком. Сердце отчаянно билось. Да, нервы никуда. Еще немного - и меня бы убили. Воображение сработало не до конца, потому, видимо, что я не решила, каким орудием воспользуется преступник. Но и незавершенной картины было достаточно, чтобы я отказалась от идеи персональной охраны. Я могла, конечно, наплевать на Интерпол и сразу отправиться в Польшу. И опять включилось мое проклятое воображение. Я увидела себя на пограничном пункте в Колбаскове. Увидела, как выхожу из автомашины, страшилище в парижской конфекции. Увидела, как ко мне приближается Дьявол, увидела ужас на его лице и отвращение, увидела, как он в страхе шарахается от меня. Потом увидела себя в гостях у моей варшавской приятельницы и то выражение притворного сочувствия и непритворного удовлетворения, с которым она смотрит на меня. Нет, только не это! На миг промелькнула в моем воображении и такая картинка: мать рыдает надо мной, в отчаянии рвет волосы. Но эта картина была уже излишней, мне вполне хватило первых двух, и я решительно отказалась от мысли о немедленном возвращении в Польшу. Итак, отпадает идея персональной охраны и немедленного возвращения в Польшу. А может, Интерпол все-таки сумеет позаботиться обо мне? Например, поместит меня в какой-нибудь хороший санаторий... А они подкупят санитарку, уборщицу, сторожа, или проникнут ко мне под видом посетителей, или просто отравят. Найти же меня им будет совсем нетрудно, ведь у них есть свои люди в полиции. И так плохо, и так не лучше. Я пристально смотрела на пейзаж, мелькающий за окнами вагона, и ничего не видела, а в голове одна мрачная мысль сменялась другой. Пока я не выдала тайну, меня будет разыскивать шеф, и он же будет заботиться о том, чтобы со мной ничего плохого не случилось. Как только я выдам тайну, заботиться обо мне станет Интерпол - а я представляю, какая это будет забота! - шеф же постарается стереть меня с лица земли. Значит, сохранить жизнь и свободу действий я могу только в том случае, если никому ничего не скажу. Что же следует мне предпринять в таком случае? Первым делом - раздобыть в Париже фальшивые документы и стать француженкой. А для восстановления сил отправиться в Таормину. Очень может быть, что все мои сомнения, колебания, опасения объяснялись именно этим - убедить себя в совершенной необходимости выезда в Таормину. Еще в темнице зародилась у меня непреодолимая тоска по морю, солнцу, кактусам, таким, какими я их видела с балкона гостиницы "Минерва" в Таормине - лучшем курорте мира! Мысль о земле обетованной вытеснила из моей головы все остальные, и я пришла в себя только на площади Республики, откуда собиралась свернуть на улицу де ля Дуан, чтобы снять номер в хорошо знакомой мне маленькой гостинице. Надо же, чуть было не совершила непростительную глупость! Ведь в этой гостинице я останавливалась всего несколько месяцев назад и дала портье такие большие чаевые - у меня не было мелочи, - что меня там наверняка запомнили. И запомнили полькой, а теперь я собиралась выдать себя за француженку. Я посмотрела на часы - самое рабочее время. Был в Париже один человек, к которому я без колебаний могла обратиться за помощью в любой момент. Мой старый испытанный друг. Зайдя в маленькое бистро, в котором я еще так недавно - а кажется, сотни лет назад! - ела пиццу по-неаполитански, я подошла к телефону и набрала номер. Его могло не быть в Париже, у него мог измениться телефон, он мог сменить работу - ведь мы не виделись семь лет. - Привет! - по-польски сказала я, когда он снял трубку. - Сколько лет, сколько зим. Нельзя два раза войти в одну и ту же реку. Он молчал, потеряв, как видно, дар речи, что и требовалось. Люблю сюрпризы! - О боже! - с волнением и радостью наконец отозвался си. - Это ты? Это и в самом деле ты? - Ага. И опять пришла пора, когда мне надо с тобой немедленно увидеться. Похоже, что ты опять спасешь мне жизнь. - С удовольствием. А где ты находишься? - В бистро на площади Республики. Буду ждать тебя за памятником. - Хорошо, через пятнадцать минут я там буду. Чемодан мне очень мешал. Надо было оставить его в камере хранения, а теперь я не знала, что с ним делать. Наверняка он привлекал внимание, а для привлечения внимания вполне достаточно изжелта-зеленого цвета моего лица. Ну да ладно, ничего не поделаешь. Я ждала, внимательно рассматривая не представляющую никакого интереса заднюю часть памятника. Белая "ланчия" притормозила около меня, и я села на ходу. - На меня лучше не смотреть, - со вздохом посоветовала я. - Мне бы не хотелось, чтобы в твоей душе запечатлелся именно таким мой образ. Обычно я выгляжу несколько лучше. Очков не сниму ни за какие сокровища. Объяснять тебе ничего не буду. Ты ничего обо мне не знаешь, не видел меня семь лет и не видишь теперь. - Если бы ты действительно не выглядела несколько необычно, я бы сказал, что ты ничуть не изменилась, - с удовлетворением констатировал мой друг. - Ты что, восстала из гроба? - Ты почти угадал. - И что тебе нужно? - Фальшивые документы. Французские. Достаточно хорошие, чтобы можно было с ними пересечь итальянскую границу. Очень срочно, цена не имеет значения. Он молчал, протискиваясь сквозь уличную пробку, потом, тяжело вздохнув, произнес: - Хорошо, что я давно тебя знаю и успел привыкнуть к твоим сюрпризам. Хорошо, что я не потерял связи с одним моим знакомым, который, увы, в последнее время скатился на самое дно. Кажется, он фабрикует как раз то, что тебе нужно. А ты уверена, что именно это тебе нужно? - Совершенно уверена. Впрочем, достаточно взглянуть на меня. - Ведь ты хотела, чтобы я не смотрел! - Можешь разок взглянуть, чтобы убедиться. Но постарайся сразу позабыть то, что увидишь. Он посмотрел на меня и покачал головой: - В свое время я принял решение не удивляться ничему, что бы с тобой ни произошло, но ты обладаешь поистине удивительным талантом! Семь лет о тебе ни слуху ни духу, потом сваливаешься как снег на голову, и, оказывается, единственное, чего тебе не хватает для счастья, так это фальшивых документов. Куда ты едешь сейчас? - Понятия не имею. В какую-нибудь гостиницу, где у меня не потребуют документов. Могу тебе сказать, что никакого преступления я не совершила, - это для ясности. Такие обычные вещи не для меня, я выдумала кое-что поинтереснее. - Понятно, ты всегда отличалась оригинальностью. Я рад, что ты не изменилась. Да, я могла на него положиться. Всякий другой на его месте начал бы изумляться, возмущаться, сомневаться, задавал бы вопросы. Он, один-единственный во всем мире, вел себя так, как я и ожидала. Прошло три дня. В моем активе были: парикмахер, косметичка, сорок два часа сна, два сеанса облучения кварцевой лампой и оргия покупок у Лафайета. Звали меня Мари Гибуа, и было мне двадцать восемь лет. Когда я знакомилась со своим новым паспортом, это последнее обстоятельство шокировало меня. - Ты сошел с ума. Все хорошо, но возраст... Ведь я же попадусь на этом. - А что я мог сделать? Других документов не было. Впрочем, насколько я тебя знаю, ты быстро подладишься к документам. Не хочу тебя расспрашивать, но, похоже, тебе здорово досталось. А ты всегда молодела после переживаний. Если и дальше пойдет такими темпами, как за эти три дня... - Пожалуй, я все-таки тебе кое-что скажу, - задумчиво проговорила я. - Посоветуй, как мне быть. - Не скрою, мне страшно хочется знать, что ты на этот раз отколола, - ответил он. - Но я не настаиваю, можешь и не говорить. Разве что я тебе смогу в чем-то помочь. - Ты мне уже помог. Но можешь помочь еще. Дело в том, что мне надо отправиться в Интерпол и все сказать. Сейчас я понимаю, что мне надо было отправиться туда в первый же день, вместо того чтобы звонить тебе. А теперь я боюсь. - Чего ты боишься? Что тебя отругают за опоздание? - Да нет, они будут счастливы, если я приду к ним и через полгода. Но понимаешь, меня разыскивают одни очень нехорошие люди. Три дня назад они еще не знали, где я, а теперь наверняка все поняли. Они уверены, что я отправлюсь в Интерпол, и если не перехватят меня по дороге, то нападут на мой след и пристукнут где-нибудь в другом месте. Так что если бы я сейчас отправилась в Интерпол, то уже должна была бы там остаться. А мне жутко этого не хочется, мне хочется в Италию. Однако, с другой стороны, следовало бы пойти к ним и все рассказать. - Так позвони, - предложил он, подумав. - Пусть кто-нибудь от них придет к тебе. Я тоже подумала, и мое услужливое воображение тут же подсунуло мне картину: незнакомый гражданин, выдававший себя на представителя Интерпола, с восторгом выслушивает мое сообщение, а потом вынимает острый кинжал и вонзает его мне в грудную клетку. После чего спокойно покидает гостиницу. - Ну, нет, - мрачно ответила я. - Если выбирать из двух зол - уж лучше я сама к ним пойду. Я до того дошла, что в каждом вижу бандита. Прошу тебя, если можешь и если знаешь, где этот Интерпол помещается, поезжай туда и посмотри, нет ли поблизости чего подозрительного. - Хорошо, я могу проехать там, хотя и не представляю себе, как должно выглядеть что-то подозрительное. Из отчета, сделанного мне на следующий день, я поняла, что там подозрительно абсолютно все. Автомашины, стоящие поблизости, могли поджидать меня. Прохаживающийся перед зданием полицейский мог быть подкуплен гангстерами. Люди всех возрастов, сидящие на расположенных поблизости скамейках и тумбах, могли быть людьми шефа. Проходящий мимо кюре под зонтиком мог быть переодетым бандитом. - А чтоб их черти взяли, - с досадой проговорила я. - В конце концов, я могла бы пойти туда и остаться там, если бы не настоятельная необходимость лечиться от ревматизма и авитаминоза. И вообще, если я сейчас не приду в себя, то не приду никогда. А пока можно я оставлю у тебя кое-что из моих вещей? Утром я села в самолет, отправляющийся в Катанию. Тем временем в покинутом мною замке развернулись очень интересные события. - Высокочтимая дама! - ревел сторож в отверстие в потолке. - Эй, ты, отзовись! Ты жива? Снизу никто не отзывался. Как видно, я опять была не в духе и не хотела отвечать. Сердито ворча, сторож спустил корзинку, вывалил ее содержимое, вытащил пустую корзинку обратно и удалился. На следующий день он ревел дольше и громче, но я по-прежнему не отзывалась. Он попытался рассмотреть, что делается внизу. Там царила непроглядная тьма. Может, я потому была не в настроении, что моя коптилка погасла? Правда, у меня были спички, но они могли отсыреть. - Эй, ты! - завопил сторож. - Высокочтимая дама! Я дам тебе новый светильник! Внизу царила мертвая тишина. Сторож опорожнил корзинку и отправился за новым светильником. Он зажег его, перевязал веревками и спустил вниз. То, что он увидел в подземелье при свете коптилки, испугало его: как вчерашние, так и сегодняшние продукты лежали нетронутыми. - Высокочтимая дама! - Встревоженный, он ревел, как раненый буйвол. - Ты что, померла? Никто не отзывался. Сторож запаниковал. - Да откликнись же! Ваше королевское величество! Ваше преосвященство! Высокочтимая дама! Скажи что-нибудь! Обещаю тебе, что пойду на твои похороны! Не получишь больше пищи! Да скажи хотя бы, жива ты или нет?! Ответом на все эти призывы было молчание. Сторож страшно встревожился. Правда, и раньше случалось, что я не отвечала по нескольку дней, но на всякий случай он решил доложить начальству. Поставленный в известность один из сотрудников шефа не стал себя затруднять и спускаться в подвал, а сразу отбил телеграмму шефу. Шеф и сопровождающие его лица прибыли на следующий день, и шеф, полный самых мрачных предчувствий, сразу помчался вниз. Неужели я настояла на своем и назло ему сдохла? Может, все-таки он немного переборщил с этими своими условиями... Лежа на каменном своде, они оба со сторожем орали, ревели, кричали, угрожали и упрашивали. Никакого ответа. Шеф велел принести сильную электрическую лампочку на очень длинной проволоке, спустил ее вниз и внимательно осмотрел подземелье. Ему показалось, что там очень много земли. Как ни старался, он не мог припомнить, была ли там уже эта земля, когда меня туда посадили, или там были голые камни. А если камни, то откуда могла взяться земля? Не превратилась же я в нее, в самом деле? - Не понимаю, - пробормотал он, чем доставил большое удовольствие стоящему рядом патлатому. Этому последнему здорово влетело за мой побег из Бразилии. "Так-то. Ты думал, что легко ее устеречь! Убедился теперь?" Шеф, однако, быстро взял себя в руки, нахмурил брови, задумался, а затем коротко бросил: - Войти через дверь! Три бугая спустились по неудобной винтовой лесенке и навалились на двери моей темницы. Дверь даже не шелохнулась. Кооптировали четвертого, но и четвертый не помог. Трепеща от страха, они вернулись ни с чем. Самый храбрый из них доложил: - Дверь не поддается. Ожидающий вестей шеф посмотрел на них так, что им стало нехорошо. - Я сказал: войти через дверь. Ведь так? - спросил он тихо и почти ласково. Эти слова, как видно, вдохновили четырех бугаев. Понимая, что им лучше не возвращаться наверх, если они не откроют двери, пыхтя и сопя, они так навалились на дверь, что та со страшным скрежетом приоткрылась сантиметра на два. То, что они увидели в щель при свете своих фонарей, заставило их, однако, опять подняться к шефу. - Шеф, - сказали они и приготовились отскочить на безопасное расстояние. - Шеф, за той дверью что-то странное. Вроде бы каменная стена... Рука шефа дернулась за огнестрельным оружием, и бугаи кинулись врассыпную. Начальство, однако, сдержало себя и лично отправилось посмотреть, в чем дело. В щель можно было рассмотреть камни, наваленные до самого потолка. Все это было более чем странно и очень подозрительно. Что я там устроила, черт побери? - Тротил, - коротко бросил шеф. - Башня обрушится, - осмелился возразить патлатый. - Не обрушится, взрывать осторожно. Он поднялся к себе в апартаменты, а из подземелья стали доноситься глухие взрывы. И тут его как что-то кольнуло. Оставив патлатого у столика с напитками, шеф подошел к стене и открыл сейф. Он увидел там на полке отвратительные лохмотья и сразу все понял. - Но как же она сбежала, хотел бы я знать? Как это ей удалось, сто тысяч чертей?! - Прорыла подземный ход, - ни секунды не колеблясь, ответил патлатый. Шеф в бешенстве взглянул на него. - У тебя не все дома? Как она могла это сделать? Там ведь каменные стены, а она обыкновенная женщина, а не буровой механизм. - Она не обыкновенная женщина, - пояснил патлатый. - Она невменяемая психопатка, а такие способны на все. Прочесав местность вокруг замка, обнаружили дыру, через которую я вылезла. Удалось проникнуть и в камеру, по кусочку взорвав дверь и гору камней. Шеф пошевелил мозгами и созвал прислугу, велев им определить, чего не хватает в его гардеробе. Прислуга вылезла из кожи вон, но определила. На мои поиски ринулись полчища людей. Велено было искать труп неопределенного пола, одетый в джинсы, кеды и свитер, в темных очках. Кому-то удалось установить, что действительно похожий труп, отдаленно напоминающий женщину, ехал в Тур утренним поездом. В Туре официантка вокзального ресторана вспомнила, что нечто подобное сидело утром за столом и завтракало. И это все. Никто не видел, чтобы труп уезжал из Тура, никто не видел его и в городе. Мой метод делать покупки оправдал себя. Итак, я добралась до Тура, и тут мой след потеряли. В Таормине на каждом шагу попадались группы датских и шведских туристов, но я решила быть последовательной и выбросила из головы всякую мысль о том, чтобы через какого-нибудь датчанина переслать Алиции весточку о себе. Никаких рискованных шагов! Меня нет, и все. Гостиница "Минерва" стояла на горе, и вожделенный вид с балкона вдохнул в меня новую жизнь. Под балконом росла пальма, к которой я питала особенно нежные чувства. Дело в том, что это была первая пальма в моей жизни. Когда я несколько лет назад первый раз приехала в Таормину, то сразу же в первый вечер пробралась к пальме и, убедившись, что меня никто не видит, пощупала ее - настоящая ли она. Интенсивные усилия, направленные на регенерацию, дали блестящие результаты. Поглощаемые тоннами фрукты, море, солнце и свежий воздух совершили чудо. Я знала, что очень быстро прихожу в норму, но никогда не думала, что возможны такие темпы. За две недели я сбросила пятнадцать лет, и эксгумированный труп исчез в туманной дали. Я вдруг стала пользоваться бешеным успехом, что весьма положительно сказывалось на моем общем самочувствии. Тот факт, что за мной напропалую ухаживали туземцы, еще ни о чем не говорил. Местные жители высоко держали знамя национального темперамента, автоматически приставая ко всем подряд туристкам, независимо от возраста и внешнего вида последних. Но когда один из местных поклонников, пригласив меня в ресторан, заявил, что он сам заплатит за меня, причем эти кощунственные слова он выдавил из себя с величайшим усилием, я в полной мере оценила его самоотверженность и, отказывая, тем не менее не скрывала чувства признательности и искренней симпатии. Кроме туземцев, вокруг меня увивался один швед, будучи уверен, что тем самым убивает двух зайцев. Второй заяц - возможность поупражняться во французском языке. Был он парень что надо, если бы не два недостатка: лицо его все время лоснилось по какой-то непонятной причине, а прическа была такая, как будто его корова языком вылизала. Вышеупомянутые причины не позволяли мне ответить на его чувства. Роскошное изо дня в день безделье полностью успокоило мои расшатанные нервы. Сидя в шезлонге на солнечном пляже и наслаждаясь яркой синью моря и неба, я уже никак не могла понять, почему еще так недавно меня терзали тревоги и сомнения. Яснее ясного, что мне следовало сделать именно то, что я сделала: заняться в первую очередь своим здоровьем. Интерпол может подождать, ничего с ним не случится. Может, мне и следовало бы заглянуть туда, наверняка подозрительные моменты были лишь плодом моего воображения. Но, пожалуй, лучше, что я не пошла. Вряд ли мое здоровье могло составлять предмет забот Интерпола. В Пиренеях лежит сокровище. И пусть лежит. Через неделю-другую вернусь в Париж и все им расскажу. Тем временем шеф наверняка потеряет мой след, ведь не всемогущ же он в самом деле. Я его явно переоценила и поддалась мании преследования. Пока меня будут искать, я уже доберусь до Варшавы, а они тут пусть сами разбираются. Хотя, с другой стороны... Может, следовало бы мне самой заняться их кладом? Извлечь его и перепрятать, а потом хорошенько подумать, какое применение ему найти. Сделать благородный жест и передать его французскому правительству? Или еще белее благородный - переслать в Польшу и поставить условием, чтобы его использовали на жилищное строительство? А можно и не проявлять благородства и положить все деньги в один из швейцарских банков, хватило бы на путешествия по свету и другие мелочи... Я вылезла из чудесного темно-синего теплого супа, который зовется Ионическим морем, и улеглась на лежаке. От шведа я избавилась, убедив его пойти обедать без меня, заказала себе кофе и мороженое и, лежа, лениво наблюдала за ныряющим у скал одним из моих знакомых. Этот человек даже среди итальянцев был исключением. Его бьющих через край темперамента и энергии хватило бы на нескольких двадцатилетних юношей, а ведь ему уже было около пятидесяти. Он ни минуту не оставался в покое: если не плавал, то бегал, занимался гимнастикой, греблей, помогал вытаскивать на песок лодки. Плавая, он распевал оперные арии и хохотал во всю глотку. При нем вы чувствовали себя свободными от необходимости чем-либо заниматься. Он работал за всех. За две недели пребывания в Таормине я значительно продвинулась в итальянском языке и без труда объяснялась с этим выдающимся макаронником. Вот и сейчас, закрыв глаза и предаваясь сладкому ничегонеделанию, я с удовольствием слушала доносящиеся до меня его выкрики, пенье, смех и свист. Смех приблизился, итальянец, похоже, вышел из воды. Вдруг прямо надо мной раздался крик: - Stella di mare! Я замерла. Моментально улетучилось мое беззаботное спокойствие. Холодная дрожь пробежала по спине. Как парализованная, я была не в силах пошевелить ни рукой ни ногой и даже открыть глаза. Проклятая "Морская звезда"! Все-таки разнюхали, сволочи, нашли меня! - Синьорина! Морская звезда! Специально для вас! Я осторожно открыла глаза. Море было пустое, никакой яхты. Проклятый итальянец стоял надо мной, скаля великолепные зубы, а у моих ног на гальке лежала необыкновенной красоты пурпурная морская звезда. Stella di mare! Только тут я наконец пришла в себя. Наклонившись, я взяла в руки морскую звезду. Та пошевелила щупальцами, и я с отчаянным криком выронила ее на гальку. Это была огромная и необыкновенно красивая морская звезда, но я, не испытывавшая ни малейшего страха перед жабами, мышами и крысами, ужасно боялась всего того, что извивается. Не рискуя еще раз прикоснуться к ней, я попыталась словами выразить свое огромное восхищение этим даром моря. - Вы можете съесть ее на ужин! - с энтузиазмом воскликнул итальянец, радостно бегая вокруг моего лежака. Честно говоря, я не выношу всех этих пресловутых даров моря. Не могу видеть живых угрей. Сама мысль о том, что можно съесть осьминога, вызывает у меня тошноту. А тут мне предлагают съесть эту пакость! Видимо, все эти чувства были написаны на моем лице, потому что какой-то мужчина, сидящий в шезлонге недалеко от нас, разразился смехом. Я укоризненно посмотрела на него и, не желая обидеть хорошего человека, постаралась выразить переполнявшую меня благодарность. - Ну что вы! - возмутилась я. - Съесть такую красоту! - Ну так засушите ее! - немедленно внес конструктивное предложение неунывающий итальянец, от избытка энергии принимаясь еще и размахивать руками. - Положите ее на балконе, на солнце, завтра будет готова. - А она не выгорит? - спросила я. Ее насыщенный пурпуровый цвет просто горел на солнце, жаль, если она побледнеет. Все сухие звезды, которые мне приходилось видеть, были какие-то бледные. - Немного, может, и побледнеет. - А вы попробуйте сушить ее в тени, - посоветовал мужчина, который смеялся. - Нет, в тени нельзя, в тени не высохнет, - возразил макаронник и убежал. Я взглянула на того, кто дал совет. Передо мной сидел мужчина моей мечты. Существует такой тип мужчин, который мне нравится больше всего и который до сих пор не встречался на моем жизненном пути. То есть встречать-то я их встречала, но познакомиться ближе не удавалось. Даже не знаю почему. Они были в моем вкусе, а я, как видно, не в их. Что ж, о вкусах, как говорится, не спорят. И вот теперь именно такой мужчина сидел в шезлонге и с симпатией смотрел на меня. У него было красивое загорелое, очень мужественное лицо, голубые веселые глаза и коротко стриженные светлые волосы. Ну, ясное дело, блондин. Привыкшая к тому, что у таких мужчин я не пользуюсь успехом, я не сделала попытки пококетничать, даже не бросила в его сторону долгого завлекающего взгляда. Не следует требовать от судьбы слишком многого. Достаточно того, что он просто есть здесь. Два таких потрясения сразу - это слишком много для моих только что отремонтированных нервов. "Морская звезда" и мужчина моей мечты... Крик макаронника спугнул мое призрачное спокойствие, и в памяти опять возник только что пережитый кошмар: пугающе безграничный простор Атлантики и излишне ограниченное пространство темницы, страшные океанские глубины и промозглый сумрак подземелья. Всю жизнь любила я контрасты, и вот судьба как бы в насмешку так жестоко предоставила мне их в изобилии. Немного придя в себя после потрясения N_1 и убедившись, что окружающая реальность ничем не напоминает перемятого кошмара, я перешла к потрясению N_2. Но тут, как назло, появился мой швед, его блестящее красное лицо и глупая блаженная улыбка. Блондин моей мечты поднялся с шезлонга и пошел купаться. В этот вечер я сидела за чашкой кофе в небольшом баре над обрывом у самой балюстрады, и любовалась открывающимся отсюда видом на Таормину. Светила полная луна - золотая, какая бывает только здесь. В жизни мне довелось видеть много полных лун в разных местах земного шара, и я со всей ответственностью могу утверждать, что такой, как здесь, нет нигде. Далеко внизу время от времени тихо вздыхало море, и я вздыхала вместе с ним. Шведа я сплавила еще до ужина, потому что уже больше не могла видеть его красной лоснящейся физиономии и прилизанных волос. А сейчас почти жалела об этом: так неестественно было сидеть здесь одной под этой золотой луной, среди пальм и кактусов. На минуту я даже пожалела, что рядом со мной нет Дьявола. Вот сидел бы он тут, за столиком, над своей чашкой кофе.. И воображение заработало. Сначала бы он зевнул. Потом на мое замечание о луне ответил бы, что не может обернуться, чтобы посмотреть на нее, так как сжег на солнце шею и она теперь болит. И тут же обернулся бы, чтобы посмотреть на проходившую мимо девушку. Я, как всякая женщина, ждала бы от него ласкового слова или улыбки, а он бы закрыл глаза и сделал вид, что засыпает. То есть было бы так, как было всегда и везде в последние три года. Потом во мне исподволь начали бы подниматься раздражение и злость, и выросли бы они в этом климате поистине до соответствующих размеров. И я бы разбила об его голову его чашку кофе... Впрочем, может, и не разбила бы, а продолжала сидеть, и сердце грызла бы змея, и луна бы уже не блестела, а в шуме моря слышалась бы издевка и немного сочувствия, и вообще ничего не осталось бы от очарования Таормины. Нет, все-таки лучше, что Дьявола здесь нет. Этими невеселыми размышлениями я могла позволить себе заняться теперь, когда находилась в этом чудном городе. В темнице я гнала прочь такие мысли. Когда же все-таки наступили изменения в наших отношениях? Да почти три года назад, когда он сменил работу. Денег ему захотелось. Что ж, чисто по-человечески его можно понять. Денег требовалось все больше и больше. Он хотел брать от жизни все, что можно. Тоже могу понять, я сама никогда не испытывала склонности к аскетизму. Но с этим своим стремлением наслаждаться жизнью он явно переборщил. Он добивался своего с какой-то эгоистической жестокостью, ни с чем и ни с кем не считаясь, а уж меньше всего со мной. Меня он только использовал в своих целях, действуя при этом даже не как жестокий повелитель, что еще как-то можно было вытерпеть, но как капризная примадонна, что уже было совершенно невыносимо. Интересно, таков ли он был и по отношению к своим многочисленным увлечениям? Эти последние он уже не скрывал - может, не считал нужным, а может, их просто стало так много, что уже и скрыть было нельзя? Странный он все-таки человек. В конце концов, ничего удивительного, что я ему надоела. Удивительное заключалось в том, что он не уходил от меня. Ему ничего не мешало: детей у нас не было, женаты мы не были, навязываться ему я бы не стала. Он, однако, оставался со мной - чужой, скучающий и злобный. Он отравлял мне жизнь, губительно действовал на мои нервы и здоровье, и мне казалось, что этот человек меня ненавидит - не знаю, за что, но именно поэтому не может со мной расстаться. Три года уже продолжался этот ад, а я все еще на что-то надеялась. Временами мне казалось, что все еще может измениться к лучшему, что я ему все-таки нужна, раз он не уходит от меня. Глядя на эту золотую луну, слушая это ласково шепчущее море, я все вспоминала и вспоминала и ничего приятного не могла вспомнить. - Такая женщина, как вы, не должна сидеть одна в этот чудный вечер! - произнес вдруг чей-то голос. Точно к такому выводу я только что пришла и сама. Повернув голову, я увидела того самого незнакомца с пляжа. - Хотите вы или нет, а я все равно останусь здесь, - продолжал он и сел. - Такая женщина в такой вечер должна слушать комплименты. Все равно чьи. Что вы сделали с морской звездой? - Звезда лежит на балконе и сохнет, - ответила я и добавила: - Вы можете неразборчиво представиться. - Почему неразборчиво? - А тогда и волк будет сыт, и овца цела. Может, вы не любите знакомиться со всеми дамами, которых встречаете на пляже. Если же вы представитесь неразборчиво, я не узнаю вашей фамилии, приличия, однако, будут соблюдены. Он рассмеялся, встал и представился. Я тоже, вспомнив в последний момент, что меня зовут Мари Гибуа. Маникюр у меня был свежий, нос не блестел, ветра не было, поэтому прическа моя еще не растрепалась, так что все было в порядке. Беседа текла как горный ручеек. - Долго вы еще пробудете здесь? - поинтересовался он, прерывая восторги по поводу природы в лунном свете. - Не знаю. Неделю или две. - Надо же, как мне не повезло! Только приехал и тут же встретил вас. Очень некстати! - Ну вот! - возмутилась я. - Ведь вы собирались делать мне комплименты! - Так ведь это и есть грандиозный комплимент, - со вздохом произнес он. - Мне потребуется здесь полная свобода и ясная голова, а я уже знаю, что вы меня поглотите целиком. - И не думала! - решительно и неискренне запротестовала я. - Зато я думаю так, - отпарировал он. - Я еще надеялся, что вы окажетесь обычной красивой глупышкой, с которой не о чем разговаривать, а вы оказались... - ...отталкивающей интеллектуалкой, с которой можно только разговаривать, - услужливо подсказала я. Он прервал меня: - Ну, это уже слишком. Не выношу провокаций! Пошли танцевать! И мы пошли танцевать. И потом гуляли. Как известно, луна движется по небу. Поздно ночью ее лучше всего было видно из запущенного, совершенно безлюдного уголка парка, заросшего роскошной растительностью. О чудо! После стольких переживаний вновь почувствовать себя женщиной! Кем я только ни была в последнее время: главой семьи, государственным служащим, матерью и, наконец, самым настоящим загнанным зверем, которого преследуют охотники. И опять стать просто женщиной! А тут еще луна, море и рядом мужчина моей мечты... Будь что будет, пусть даже завтра при свете дня он убежит от меня с криком ужаса. На следующий день я не могла определить, убегает ли он от меня с криком ужаса, поскольку его просто нигде не было видно. Может, он просто сбежал профилактически, не желая рисковать, встретясь со мной при свете дня, но и это не испортило мне настроения. Надо быть благодарной судьбе и за малое. Я не только не обижалась на него, но даже и к шведу отнеслась более благосклонно и согласилась после ужина отправиться с ним в турне по местным злачным местам. Правда, это ничем хорошим не кончилось, так как швед очень быстро упился и мне пришлось спасаться от него бегством. Не зажигая света, я вышла на балкон и долго любовалась открывающимся отсюда видом: слева - Монте-Кастелло, прямо - море и скалы, справа - панорама побережья. Жаль, что нельзя было увидеть Этну, для этого мне пришлось бы залезть на крышу. Потом я посмотрела вниз, на свою подругу пальму. Под пальмой кто-то стоял. Я испугалась, что это швед и что он опять примется громко выражать свои чувства, разбудит всю гостиницу и соседние дома и окончательно меня скомпрометирует. Я уже готова была скрыться в комнате, как вдруг сообразила, что на виднеющихся в сумраке очертаниях головы отсутствуют последствия деятельности коровьего языка. Я присмотрелась внимательней - это был он, блондин моей мечты! Я была тронута. Если бы еще у него был плащ на плечах, кинжал в зубах и гитара в руках! Правда, наверное, очень трудно петь, держа кинжал в зубах, но в конце концов это не важно. Пусть не поет, пусть только стоит. Сколько лет уже никто не стоял под моим окном! Впрочем, тут же подумала я, где было стоять-то? Просто не было условий... Долго в молчании стояли мы так - он под пальмой, а я на балконе. Первой не выдержала я, устали ноги и разболелась поясница. На минутку вышла в комнату, чтобы взять стул, и успела увидеть, как он удаляется. Несколько прозаичный финал романтической сцены. Зато на следующий день я стала объектом самых горячих чувств. Мало того. Блондин настоятельно уговаривал меня поехать с ним в путешествие по Сицилии, уверяя, что без меня чудесные пейзажи потеряют все свое очарование. Я согласилась. Мы побывали и в тех местах, где я уже бывала раньше, и в совершенно новых для меня, посетили Палермо, Катанию, Сиракузы, а Монте-Кастелло я могла бы нарисовать по памяти. Страсть к туризму, овладевшая моим спутником, вполне отвечала моим вкусам. К тому же так приятно было чувствовать себя слабой женщиной, находящейся под защитой сильного мужчины. Не понятно все-таки, что он во мне нашел, хотя взгляд в зеркало еще раз подтвердил, что Таормина всегда хорошо сказывалась на моих внешних данных. Наша безмятежная идиллия была нарушена в самом неподходящем месте и в самый неподходящий момент. Мы находились в Лазурном гроте. Сидя в качающейся лодке, я в который уже раз смотрела и не могла насмотреться на лазурное чудо, не в силах поверить, что вижу это наяву. Потом я взглянула на Аполлона Бельведерского, сидевшего на веслах, и, поскольку всегда отличалась особой впечатлительностью при восприятии прекрасного, у меня защемило сердце. Он молчал, кому-то надо было внести элемент поэзии, и это сделала я. - Твои глаза, - заявила я, хотя и несколько возвышенно, но совершенно искренне, - совсем как эти голубые отблески на скалах. - И, будучи не в силах удержаться, добавила: - Как жаль, что ты не настоящий... Задумчиво рассматривающий лазурные воды Аполлон так резко повернулся ко мне, что лодка чуть не опрокинулась: - Что ты хочешь этим сказать? - Осторожно, я не умею плавать! - Ничего, я умею. Что значит - не настоящий? Я не сразу ответила. Не так-то просто было ему объяснить это. - Ну, не знаю. Ты не можешь быть настоящим, потому что никак не вписываешься в мою настоящую жизнь. Ты - как хэппи энд в фильме из жизни высшего общества. Потом на экране появляется надпись "конец", и надо идти домой. Сказав это, я тут же пожалела о сказанном, хотя это и была чистая правда. Он пристально посмотрел на меня и тихо спросил: - А какая она, эта твоя настоящая жизнь? Ну, не могла же я и в самом деле сказать ему, что моя настоящая жизнь находится очень далеко отсюда, на севере, где луна бывает серебряной, а не золотой, где море серо-зеленое и холодное, а в моем городе ходят трамваи, переполненные спешащими на работу людьми. В городе, где жизнь кипит, а тридцать пять лет назад были одни развалины. Нет, ничего этого я не могла ему сказать и только молча смотрела на прозрачную синюю воду. - Ты мне ничего не рассказываешь о себе, - продолжал он. - Я ничего о тебе по знаю. Кто ты? Где живешь? Мне всегда хотелось быть таинственной натурой, и вот раз в жизни получилось. И как всегда бывает, некстати. Проблеск здравого смысла, воплотившегося в очереди за лимонами, заставил меня воздержаться от излишней откровенности. - В гостинице "Минерва", - буркнула я. - Ты не воспринимаешь меня всерьез, - не унимался он. - Я для тебя лишь курортное развлечение. Вот уедем отсюда, и я тебя потеряю. Мне же хочется быть с тобой всегда. В твоей настоящей жизни. Ты куда отсюда поедешь? - В Париж, - брякнула я, не подумав. - Так поехали вместе. У меня есть возможность поселиться в Париже. Голова моя пошла кругом. Ничего удивительного. Предсказание гадалки делало свое, сицилийский антураж делал свое, блондин делал свое. Одна я ничего не делала, пассивно поддаваясь их влиянию. Я представила себе, какую чудесную жизнь могла бы вести, окруженная его любовью и заботой, в шиншилловой накидке и бриллиантовом колье разъезжающая по лучшим курортам мира. В довершение картины тут и там начали поблескивать пиренейские алмазы. Где-то возникла робкая мысль, что неплохо было бы подобраться к ним с его помощью... Мы сидели на бетонном парапете волнореза в Сиракузах. Комплекс неполноценности, развившийся во мне благодаря стараниям Дьявола, исчез совершенно. Как хорошо, что рядом блондин моей мечты! Как хорошо, что я могу любоваться черными нагромождениями лавы по берегам моря, извергавшейся из Этны более шести тысяч лет назад! Как хорошо, что у меня перед глазами тот самый вид, который предстал перед древними греками, некогда впервые высадившимися на этом берегу! Древность всегда меня чрезвычайно привлекала. В своих размышлениях я добралась до древних инков и майя и уже подумывала, что неплохо было бы поближе ознакомиться с памятниками их культуры, как вдруг мои размышления были прерваны замечанием блондина: - Мне придется уехать на два-три дня. Ив-за тебя я совсем забросил свои обязанности. - Какие обязанности? - рассеянно поинтересовалась я, все еще не в силах оторваться от древних индейцев. - Знаешь, дурацкая история. Так и быть, я скажу тебе, но учти, что это тайна. Я должен найти одну бабу. - Что?! - Бабу одну найти. Шеф приказал. Эти слова обрушились на меня как гром с ясного неба. Молния ударила в черные нагромождения лавы у моих ног. - Какую... бабу? - прерывающимся голосом спросила я, изо всех сил стараясь не выдать охватившей меня паники. - А, одну кошмарную бабу. Я сам ее не видел. Знаю, что она страшная, как труп, худая и бледная, лет пятидесяти на вид, хотя на самом деле моложе. У нее должны быть ужасные руки и очень много денег. Как много все-таки в состоянии вынести человек! Сколько раз мне грозила опасность задохнуться от волнения - и ничего, живу. С трудом удержавшись от желания внести коррективы в свой портрет, я спросила как можно невиннее: - И зачем же ты ищешь такое страшилище? - Уверяю тебя, не по собственному желанию. Эта женщина обокрала моего шефа на огромную сумму, и надо найти ее вместе с деньгами. Подумать только! Я собиралась рассказать ему о сокровище в Пиренеях. И вдруг бы в Париже он привел меня на банкет к шефу! Он же тем временем продолжал: - Знаешь, хочу тебе признаться. Сначала я думал, что это ты. Но ты слишком молода. Я закурила, чтобы дать себе время собраться с мыслями. Интересно, что бы я в данном случае сказала, если бы это была не я? Наверняка возмутилась бы, что ее приняли за такое чудовище: - Как тебе такое могло прийти в голову? Почему ты решил, что это я? - Морская звезда, - был ответ. - При чем здесь морская звезда? - Я наблюдал за тобой, когда итальянец бросил тебе звезду и крикнул: "Stella di mare!". Ты испугалась и посмотрела на море. Будь на твоем месте та женщина, она поступила бы точно так же. Почему ты испугалась? - За неизвестных баб не отвечаю. Итальянец бросил мне под ноги такую холодную мокрую пакость, любой на моем месте испугался бы. Это еще не причина принимать меня за полинялого монстра. - К тому же ты на нее похожа, - упрямо продолжал он, явно не придавая серьезного значения своим словам. - Она тоже блондинка с черными глазами. Хотя, скорее всего, теперь она седая. - Может, крашеная, - неизвестно зачем вставила я. Все во мне клокотало. Любовь, чтоб ей... Хорошо еще, что все произошло в Сиракузах. Если бы такое несчастье случилось, например, в Казимировке, это не было бы так романтично. Хотя, с другой стороны, для араба, например, Казимировка - это невероятная экзотика. Я уже не слушала, что он мне еще говорил. Нужно было что-то срочно решать, а в голове не было ни одной мысли, кроме того несчастного араба посреди рынка в Казимировке. Когда мы возвращались в Таормину, у меня не осталось сомнений, что судьба нанесла мне тяжелый и незаслуженный удар. Единственное утешение, что это был роман с подчиненным шефа, как-никак - ситуация пикантная. - Ты ведь обязательно дождешься меня? - нежно спрашивал он, расставаясь со мной у моей гостиницы. - Не уедешь за эти три дня? Я уверила его, что, разумеется, обязательно подожду и, расставаясь, запечатлела в своей душе его образ. Да, он был слишком красив, чтобы быть настоящим! Предоставленная самой себе, я постепенно обрела спокойствие духа и способность рассуждать. Немедленно бежать? Глупо и никаких шансов на успех. Наверняка проклятая морская звезда возбудила в нем подозрения, ухаживать за мной он стал с одной-единственной целью - войти ко мне в доверие и все обо мне узнать. Под пальмой торчал, потому что шпионил за мной. А теперь сообщил мне о своем отъезде и ждет, что я предприму. Прекрасно, ничего не предприму. Я Мари Гибуа, ничего не знаю и спокойно жду, когда ной возлюбленный вернется из служебной командировки. Наверняка меня уже поджидают во всех аэропортах, куда прибывают самолеты из Катании. Пусть поджидают. Бежать надо не сейчас, когда они этого ждут, а позже, когда это будет для них неожиданным. И все надо так организовать, чтобы сразу же добраться до самой Польши. Только там я успокоюсь и вздохну свободно. Хватит с меня всех этих полицейских, плевать мне на Интерпол. Что за дураки там сидят! Ведь я знаю, что они меня ищут, и вот, пожалуйста, никак не могут найти, а гангстеры нашли в два счета. Нет, в Польшу! Только в Польшу! Там нет преступных синдикатов. Там нормальная, честная, неподдельная милиция. Там много друзей, там покой и безопасность, наконец, там Дьявол. Дьявол! Боже мой, пусть зевает, как старый крокодил, пусть притворяется спящим, пусть капризничает и отравляет мне жизнь, пусть делает, что хочет, только бы добраться до него, до этой безопасной пристани. Из служебной командировки блондин вернулся через два дня и застал меня сидящей на пляже с самым безмятежным видом. Через два дня, расставшись с ним после обеда, я попросила в бюро обслуживания гостиницы сообщить ему, что вечер решила провести со старыми знакомыми и вернусь поздно. Сложив немного вещей в пляжную сумку, я на автобусе поехала в Катанию. Купив чемодан, чтобы не обращать на себя внимание отсутствием багажа, успела на последний самолет, отлетающий в Париж. А билет заказала еще утром. Поздно ночью мы приземлились в Орли. Из Парижа я намеревалась лететь прямо в Копенгаген, увидеться там с Алицией, купить автомашину, забрать свои вещи и через Варнемюнде вернуться в Польшу. Известив ее об этом телеграммой, я сняла номер в очень скромной гостинице и позволяла своему другу, надо было взять у него мои настоящие документы. Рано утром на следующий день я была в польском посольстве. - Так что же с вами было? - спросил меня первый секретарь посольства, не веря своим глазам. - Это ведь вы исчезли из Копенгагена? - Да, я, но, как видите, нашлась. Ничего особенного со мной не было, так, пустяки, меня похитили бандиты. И такие свиньи, даже не приняли во внимание срок действия моего паспорта. Что мне теперь делать? - Ну, это не страшно. Продлим. Но только на две недели. Где же вы были? - В Бразилии. - То есть как - в Бразилии? - Первый секретарь был явно возмущен. - Ваш паспорт действителен только на Европу. Вы что же, были там незаконно? - Сама не знаю. - А где же ваша виза? - спросил он, в четвертый раз перелистывая странички паспорта. И с ужасом добавил: - Вы были там без визы? - Без. - Как же они вас впустили? - Не знаю. Никто меня ни о чем не спрашивал. И тут же подумала, что говорю неправду. Они только и делали, что спрашивали меня. Первый секретарь смотрел на меня с негодованием. - Это невозможно, - решительно заявил он. - При таких условиях вы не могли попасть в Бразилию. У вас есть какие-нибудь доказательства, что вы там были? - Нет, - сокрушенно призналась я. - Даже сувенира никакого не привезла. - Так где же вы в таком случае были? - В Бразилии... Похоже было, что разговор в таком духе может продолжаться бесконечно. Первым не выдержал сотрудник посольства. А может, он просто боялся сумасшедших? - Я ничего не понимаю, - вздохнув, признался он. - Пожалуй, вам лучше всего вернуться в Польшу. Когда вы хотите туда ехать? - Немедленно! - вскричала я. - Только, пожалуйста, через Копенгаген, мне надо забрать вещи. - Вас ищет вся полиция. Лучше всего, если вы будете с ними разговаривать тут, у нас. Какая-то подозрительная история. А паспорт получите завтра утром. Я сказала, что он совершенно прав, и распрощалась с ним. Потом отправилась по магазинам. По моим подсчетам, в моем распоряжении было как минимум полтора дня. До вечера меня будут искать в Таормине, ведь мои вещи остались в гостинице. Потом начнут искать в Париже, на это у них уйдет несколько часов. Так что, возможно, в моем распоряжении даже и два дня, но лучше не рисковать. Поздно вечером я села в ту же самую белую "ланчию" на площади Республики. Я могла позволить себе ходить без парика и темных очков и какое-то время не бояться. - Просто невероятно, как может меняться женщина, - заметил мой друг. - Отсюда выехала измученная старая баба, а вернулась красивая молодая девушка... - Послушай, я сейчас выгляжу нормально? - Вполне, если не считать того, что ненормально молодо. А что? - Боюсь, что со мной не все в порядке. Мне все вокруг кажется подозрительным. Я никому не верю, даже полиции, впрочем полиции особенно. Того и гляди, не смогу ходить, как люди, и начну красться вдоль стен на четвереньках. Глупо, правда? Мы не торопясь ехали по пустым улицам в направлении Венсенского леса. Я его особенно любила, так как там обычно проходили рысистые бега. Мой друг задумчиво смотрел прямо перед собой. - Не знаю, глупо ли. С тобой еще что-то приключилось? - А как же! Послушай, ты не мог бы заплатить за меня по счету в гостинице "Минерва" в Таормине? - Ты что, сбежала, не заплатив? - Пришлось. Заплатишь? Я оставлю тебе деньги. - Можешь оставить их себе. Конечно, заплачу. Но что ты еще натворила? - Сама не знаю. Все у меня перепуталось. Сюда я бежала в панике. Потом, в Сицилии, пришла в себя и удивлялась, чего это я так боялась. Климат, что ли, так действует, знаешь, это сладкое ничегонеделание. Потом выяснилось, что бояться мне все же следует, ну и я опять начала. А в общем и целом у меня уже нет сил, и я не вижу никакого выхода. - А все из-за того, что ты слишком много знаешь? - Вот именно. Меня разыскивают, чтобы вытянуть это из меня, а потом пристукнуть. Вот так-то. Он кивнул головой. Некоторое время мы молчали. - Пожалуй, на твоем месте я бы тоже никому не верил, - наконец решительно проговорил он. - Помни только одно: на меня можешь положиться. Не было этих семи лет. Вареники с солью мы ели вчера... Я смотрела на пустую мостовую, на темные деревья вдоль улицы, на мужчину на рулем, и больше всего на свете мне хотелось остановить время. В моей памяти ожило чудесное прошлое, и я подхватила мечтательно и нежно: - Вчера мы носили с тобой уголь из подвала и вчера улетал самолет из аэропорта Окенче. Как жаль, что я не могу провести в твоей машине несколько ближайших лет жизни. - Жаль, что не можешь, - согласился он. - Знаешь, постарайся быть осторожной. Я не люблю видеть знакомые фамилии на надгробных памятниках... Рано утром на следующий день я получила продленный паспорт, договорилась, что приду на беседу с представителями полиции, и отправилась в датское посольство. На всякий случай я зашла по дороге узнать о возможности получить немецкую транзитную визу и, прождав всего пятнадцать минут, получила ее. У датского посольства меня ожидала неприятность. Может быть, этот человек шел за мной давно, только я его не замечала. Увидела я его тогда, когда кто-то открыл передо мной стеклянную дверь посольства и этот человек отразился в стекле. Причем отражение было очень четкое. Было ясно видно, как он переводил взгляд с меня на что-то, что держал в руке, как будто сравнивал меня с фотографией. Этого оказалось достаточно. Я тут же круто изменила свои планы. В датском посольстве знали обо мне. Я сообщила им свой настоящий адрес, согласилась побеседовать с полицией и получила согласие на продление визы. И все это за несколько минут. Из посольства я отправилась прямиком в автосалон, недолго думая купила последнюю модель "ягуара" бежевого цвета, оформила за полчаса его регистрацию и выехала в город уже на своей машине. Следующие полчаса у меня ушли на то, чтобы собрать вещи и расплатиться в гостинице. Не поев, я двинулась в путь, в направлении на Берлин. Нервы мои были напряжены до предела. Весь путь до Нанси я думала только о своей новой машине, пытаясь вспомнить отдельные пункты из инструкции по эксплуатации. Сменить масло. Сделать техосмотр. Машина не обкатана, нельзя выжимать максимальную скорость. Что-то там следовало подкрутить и смазать. Что-то - после трех тысяч километров, а что-то - после пяти. А может, после тысячи? В Нанси я остановилась в каком-то мотеле, заказала ужин и попыталась собраться с мыслями. С той поры, как я увидела отражение шпиона в стеклянной двери, я была не в состоянии мыслить логично. Бандиты напали на мой след. Вся Франция, вся Западная Европа переполнены моими врагами. В полициях, в Интерполе, во всех посольствах сидят люди шефа. Как я была наивна, полагая, что мне удастся ускользнуть от них! Странно, что я еще жива. На каждом углу, у каждой двери меня поджидали бандиты с пистолетами, заряженными усыпляющим газом. Похоже, я впала в самую настоящую, банальную истерию. Надо взять себя в руки. Пытаясь удержать дрожь и не стучать зубами, я выпила чай и стала изучать карту шоссейных дорог. Надо разработать маршрут, исходя из того, чтобы не прихватить ни одной страны, кроме Германии, потому что других виз я не успела получить. Хорошо, что я так широко раструбила о своей поездке в Данию, это может мне пригодиться. Если я поеду через Франкфурт-на-Майне, то смогу пройти там техосмотр. Сейчас же надо выспаться, на рассвете выехать и ехать без остановок, кроме одной - на техосмотр. Предположим, он займет полдня. До Варшавы около тысячи семисот километров. Нет, пожалуй, техосмотр лучше сделать в Ганновере, Франкфурт слишком близко. Потом я заказала разговор с Варшавой. - Ну, наконец-то ты нашлась! - воскликнул Дьявол, убедившись, что это я. Мне показалось, что в его голосе прозвучало скорее раздражение, чем радость. - Что с тобой происходило, скажи на милость? - Ничего. Потом расскажу, а теперь послушай, дорогой. Сегодня четверг. Завтра ранним утром я выезжаю и еду одним духом, без остановок. Утром в субботу ожидай меня в Колбаскове с деньгами, чтобы оплатить пошлину. - А чем ты едешь? - Машиной. - Какой? - Бежевым "ягуаром". Новым. - Боже! - только и произнес он. - Я не могу больше разговаривать с тобой. Мне грозит опасность. В субботу жди с самого утра, а я постараюсь приехать пораньше. И сохрани тебя бог хоть слово сказать кому-нибудь! - Ты с ума сошла! - возразил он. - До субботы ты не успеешь. Надо же тебе будет где-нибудь остановиться на ночь. - Не буду я нигде останавливаться, я не хочу спать. Должна успеть. - Все это так неожиданно. Знаешь, я не успею до субботы. Интересно, как ты себе это представляешь? Давай договоримся на воскресенье. - Ни в коем случае! Ты должен успеть. Пойми, от этого зависит моя жизнь. - Нет, это невозможно! Сначала ты пропадаешь неизвестно где полгода, а потом начинаешь пороть горячку. Боюсь, у тебя с головой не все в порядке. - У меня не только с головой не все в порядке, но это сейчас не имеет значения. Если бы ты знал, что я пережила! Не буду сейчас об этом, мне надо выдержать до границы. Потом все расскажу. Не забудь, жди меня, как договорились. Я соскучилась по тебе! - Только не разбей по дороге машину! - недовольно сказал он на прощание, и мое сердце, начавшее было оттаивать, вновь оледенело. Неужели этот человек уже во может вести себя по-человечески? Я двинулась в дуть с восходом солнца. Путь мой лежал на север. Около полудня я уже была в Ганновере. Дела заняли у меня три часа. На станции техобслуживания были, правда, недовольны, что-то ворчали насчет километража, но деньги сделали свое дело. Остальные я положила в банк на свое имя. Передо мной был Берлин, а за ним Варшава. С каждым оборотом колес мне становилось спокойнее. "Ягуар" несся как крылатый змей, как восьмое чудо света. Я подумала, что, видимо, в этом году мне суждено было судьбой преодолевать огромные пространства в максимально короткое время, но зато в следующем году никакие сокровища мира не заставят меня больше спешить. Границу я пересекла без осложнений. Уже недалеко было до Берлина, но наступила ночь, и я подумала, что, если немного не посплю, не смогу ехать дальше. Гостиниц я боялась, не хотелось оставлять следов, тем более что пришлось бы называть настоящую фамилию. Правда, искать меня должны были в Копенгагене, но рисковать не стоило. Я съехала с автострады, погасила фары и улеглась на заднем сиденье. Какая это все-таки была удобная машина! На рассвете я проснулась от холода. Выезжая в спешке и панике, я не запаслась ни едой, ни питьем, и теперь у меня не было даже термоса с чаем, чувствовала же я себя на редкость разбитой и измученной. Будь что будет, а позавтракать мне просто необходимо. В шесть утра на берлинском вокзале я напилась кофе, чаю и минеральной воды - это уже про запас. Есть не хотелось, а хотелось скорей в Польшу. И вот наконец я оказалась на автостраде, ведущей к пограничному пункту Германия - Польша. Солнце светило мне в лицо. Мной овладели сентиментальные воспоминания. Прошлый раз, когда я ехала по этой автостраде, тоже была плохая видимость, только тогда была зима, ночь и метель, машина с трудом ползла до обледенелой дороге; к тому же я не была уверена, что двигаюсь в правильном направлении - к польской границе, а не наоборот, к Берлину. Теперь стояла прекрасная погода, направление указывало солнце, а по сравнению с тем, что мне пришлось недавно пережить, езда в гололедицу была невинным и приятным развлечением. Автострада была совершенно пуста, мне не было необходимости следить за дорогой, и я могла полностью отдаться воспоминаниям. Пребывание в Бразилии, беспрецедентное путешествие на яхте "Морская звезда", страшная темница в замке Шомон и этот человек с глазами, как лазурные отблески на скалах грота. Не будем вспоминать о некоторых дополнительных аспектах, пусть в памяти останется только это воспоминание о моем романе столетия. Недавнее прошлое предстало передо мной рядом ярких картин, в которые мне самой трудно было поверить. Если бы не "ягуар", я готова была думать, что это мне только снилось. Да я бы первая не поверила, если бы мне кто-нибудь рассказал такое. Но весь ужас в том, что это еще не конец. Я по-прежнему единственный человек, обладающий тайной проклятого клада в Пиренеях. Сто сорок восемь от семи и тысяча двести два от "Б" как Бернард... Прямо перед моим носом на автостраду выскочила какая-то автомашина. Не представляю, откуда она взялась, может, стояла на обочине? Все остальное произошло в считанные доли секунды. Я взяла левее, будучи уверена, что она поедет правой стороной шоссе, но машина заехала на левую сторону и стала поперек проезжей части. Я затормозила так, что взвизгнули покрышки, меня мотануло в сторону, углом глаза я увидела, что из автомашины выскакивают какие-то люди, а справа осталось место, где можно проскочить, отпустила тормоза, прибавила газ, крутанула руль вправо, потом сразу влево, автомобиль занесло, и каким-то чудом он проскользнул между багажником той автомашины и барьерным камнем автострады, меня отбросило влево, я рванула вправо, притормозила, повернула руль чуть влево, уже не так резко, и - о чудо! - проскочила. Как мне это удалось, сама не понимаю, ибо, клянусь всеми святыми, я понятия не имела, что можно ездить юзом. Не иначе, как меня опять спасло провидение - то самое, что благоволит дуракам и недотепам. Я уже собралась остановиться, наброситься на этих ослов, идиотов и баранов и устроить им грандиозный разнос, но взглянула в зеркало заднего вида, и моя нога сама нажала на газ. Я увидела, как люди, выскочившие из автомашины, на ходу садились в нее, а она разворачивалась в мою сторону. "Ягуар" необкатанный? Ну так обкатается! Проехал уже полторы тысячи километров, ничего с ним не сделается. Ему только на пользу пойдет такая нагрузка на коротких дистанциях. Нажмем, дистанция и в самом деле осталась совсем короткая... Когда скорость перевалила за сто шестьдесят, я перестала смотреть на спидометр. Тем более что глаз не хватало. Одним я смотрела на дорогу перед собой, другим в зеркальце. До сих пор мне не приходилось водить машину с такой скоростью - и нужды не было, да и машины такой не было. Попадись мне сейчас какая-нибудь выбоина на шоссе - и наступят бесславный конец моего путешествия, начатого в скалистом заливе под Паранагуа!.. Пока они развернулись и бросились в погоню, я уже успела опередить их на несколько десятков метров. Они неплохо взяли с места, но им пришлось набирать скорость, а я уже мчалась на максимальной. И вот по пустому шоссе со страшной скоростью мчались две машины. "Ягуар" несся как вихрь, почти не касаясь поверхности автострады. Тихо и ровно работал мотор. Прямо чувствовалось, что машине доставляет огромное наслаждение показать, на что она способна. Сама же я пребывала в состоянии, похожем на шок. Я не совсем сознавала, что делаю, и уж совсем не помнила, как вела машину. Расстояние между нами стало увеличиваться. Граница была совсем близко. Мимо меня промелькнул знак, предупреждающий, что автострада кончается. "Если на такой скорости я влечу на дорогу с другим покрытием..." - промелькнуло в голове. Я слегка притормозила и вдруг услышала какой-то новый звук, не очень громкий, но явно отличающийся от шума моторов. В первый момент я подумала, что это стреляет моя выхлопная труба. Нет, звук был другой. Тут я заметила перед собой и сбоку на дороге взметающиеся фонтанчики пыли. "Стреляют с глушителем! - догадалась я. - Сволочи! Испортят мне машину!" Они целились в покрышки и, хотя расстояние между нами уменьшилось, никак не могли попасть. Наверное, им мешало солнце. Вот уже показался пограничный пункт. Я включила дальний свет и нажала на клаксон. Из здания немецкого пограничного пункта выбегали люди. Преследователи притормозили. Пограничники почему-то подняли шлагбаум - может, просто подумали, что едет сумасшедший и что лучше его пропустить, пока он не разбился и не разнес в щепки пограничный пункт. Дико завывая клаксоном и скрипя тормозами, метаясь из стороны в сторону, влетела я на территорию пограничного пункта и, свернув за здание таможни, остановилась на газоне. Перед этим я успела заметить, как из здания польской таможни тоже выбегали люди, а преследующий меня белый "мерседес" развернулся и помчался в обратную сторону. Два немецких пограничника вскочили на мотоциклы и погнались за ним, но они только-только отъехали, а "мерседес" уже исчез из виду. У меня не было сил выйти из машины. Не выключая света и мотора, я сидела, опираясь на баранку. Родная Польша находилась от меня в нескольких десятках метров, и у меня не было никакого желания, кроме одного: оказаться наконец там! Документы мои были в порядке, ехала я транзитом, ничего недозволенного не везла, но зато сама находилась в невменяемом состоянии. Немецкие пограничные власти с превеликим трудом добились от меня маловразумительных объяснений: ехала я себе спокойно на родину, а этот "мерседес" вдруг стал меня преследовать и почему-то стрелять, я его не знаю и ничего не понимаю. Озадаченные власти сочли за лучшее как можно скорее избавиться от меня и передать проблему полякам. Я погасила наконец фары, неуклюже съехала с газона и потихоньку двинулась в сторону моей дорогой родины. Вот передо иной подняли шлагбаум. Чудесное, ни с чем не сравнимое чувство безопасности наполнило мою душу. - И как это ты только додумалась покупать "ягуар"! - нежно приветствовал меня любимый. - Совсем спятила баба! Я была так счастлива, что охотно согласилась с ним: да, спятила. Так радостно было окунуться снова в эту знакомую, обыкновенную, настоящую жизнь: иностранная модель, кто возьмется ремонтировать, откуда брать запчасти... Чуть не на коленях умоляла я польских таможенников взять с меня за что-нибудь пошлину, подсовывала им свои вещи для досмотра. Со снисходительной улыбкой они вышвырнули меня с моим чемоданом за дверь. Я пригрозила, что в следующий раз назло им провезу какую-нибудь потрясающую контрабанду, что вызвало взрыв смеха. Меня напоили кофе и дали кусок хлеба с колбасой. Счастье мое не имело границ. Вся природа радовалась вместе со мной. Дьявол сел за руль. Чему я была очень рада. Автомобильными эмоциями я была сыта по горло. - Умоляю тебя, дорогой, поехали медленно и осторожно, - попросила я, с наслаждением затягиваясь сигаретой. - Ты же видишь, что я еду осторожно, - недовольно буркнул он, нажимая по обыкновению на газ перед поворотом. - Где ты пропадала, что с тобой было? Алиция подняла тревогу, милиция расспрашивала о тебе, твоя мать чуть не заболела. - Расскажу тебе все до порядку. Меня похитили бандиты. - Давай без шуток! Бандиты? - Я не шучу. Послушай, очень тебя прошу, на поворотах сбрасывай скорость, хотя бы до сотни. - Ну что ты пристала, ведь я еду медленно. Что там случилось на немецкой границе? Что это за машина гналась за тобой? - Я же тебе объясняю - бандиты. Стреляли в меня. - А ты не сочиняешь? - воскликнул он, будто только сейчас до него дошло то, о чем я говорила. - Отнюдь. Когда ты все узнаешь, стрельба на автостраде по моей машине покажется тебе мелочью в сравнении со всем остальным. Боже, как я устала! И какое счастье, что я наконец дома! Некоторое время он молчал, так как пошел на двойной обгон. Потом спросил: - Ты забрала свои вещи из Копенгагена? - Нет. Я еду прямиком из Парижа. Только на территории Польши я почувствовала себя в безопасности. - Ну так расскажи же, в чем дело. Я помолчала, прежде чем начинать рассказ. Интересно, как он воспримет случившееся со мной. Неужели опять скажет, что я сама во всем виновата? Поверить он мне, пожалуй, поверит, настолько-то он меня знает. Ну что ж, может, я и сама виновата, вряд ли с кем-нибудь другим могло такое случиться... - Подробности я тебе изложу потом, - сказала я. - Их слишком много. В общих же чертах дело обстояло так... Дьявол внимательно слушал, только изредка прерывая меня вопросами. Я все больше погружалась в блаженное ощущение безопасности и безоблачного счастья. За окнами автомашины мягкими красками сверкала и переливалась польская осень. Сейчас, когда я рассказывала обо всем случившемся со мной, мне казалось, что я пересказываю содержание какого-то детективного фильма, и даже хотелось кое в чем подправить сценарий. - Трудно доверить, - сказал Дьявол. - Если бы я тебя не знал, не поверил бы, что такое может произойти. И это только ты могла додуматься ковырять крючком камни. Нормальному человеку такое никогда не придет в голову! - Ты совершенно прав. Но согласись, и положение мое было не совсем нормальное. Самое же главное, что это еще не конец. По-прежнему только я одна знаю, где они спрятали свое сокровище. И понятия не имею, что мне делать. - Ты что же, так и не сообщила в Интерпол? - Конечно, нет. Я боялась. Представляешь, у них был свой человек в датской полиции. Вот уж где не ожидала встретить гангстера! Что же говорить об Интерполе? У меня на этой почве появился комплекс, теперь мне все кажутся подозрительными. Можешь удивляться, но я себя понимаю и не удивляюсь. Помедленней, пожалуйста! Дьявол пожал плечами: - Ясное дело, ненормальная. А в нашем посольстве ты тоже ничего не сказала? - Я нигде ничего не сказала. Наше посольство для меня тоже было подозрительным. Только тут я чувствую себя в безопасности и могу спокойно все обдумать. - Ты не можешь не влипнуть в какую-нибудь историю. Что же ты теперь намерена делать? - Сначала все как следует обдумаю. А что здесь происходило? Чего милиция хотела? - Они спрашивали, не знаем ли мы чего о тебе. Алиция написала, что ты исчезла и что тебя по всей Европе разыскивает полиция. Нашей милиции тоже сообщили. Но почему они не могли тебя найти? - Не успели. Как ты думаешь, может, мне надо все-таки явиться в милицию? Да нет, сами меня вызовут. - Но почему же, в конце концов, у гангстеров получилась такая петрушка с деньгами? - Интерпол взялся за них серьезно и хотел конфисковать все их имущество. А у них было много всего: предприятия, акции, наличные, не знаю, что еще. Они боялись, что у них все отберут и заблокируют счета в банке, поэтому в жуткой спешке, чуть ли не за один день, распродали все, взяли деньги в банке и на все наличные закупили алмазы, золото и платину. - Алмазы тоже можно было у них отобрать... - В том-то и дело. Их люди были в полиции, и они в свою очередь боялись, что среди них есть агенты Интерпола. Поэтому все делалось втайне. Единственным человеком, который знал место клада, был тот, кто его спрятал. Он должен был сообщить об этом шефу, они собирались переждать день-другой, а потом забрать все из тайника и перевезти в Бразилию. Потом какое-то время затаиться и спокойно выжидать - они богатые, могли позволить себе небольшой отпуск. А потом все начать сначала. Не правда ли, хорошо было продумано? - А почему они сразу не отвезли все в Бразилию? - Так ведь за ними же следили, власти были предупреждены, таможенные посты тоже. Гангстеры распределили обязанности - тот человек занимался скупкой ценностей и должен был где-то их временно припрятать, а шеф за это время должен был организовать транспортировку. И очень хорошо органи