- Что ж, - сказал он, поворачиваясь к Бобу, - сейчас мы доедем до редакции газеты, а оттуда нас заберет вертолет. Не более чем через пятнадцать минут мы попадем в Лэнгли и через двадцать усадим за работу наших лучших людей. За четыре часа я смогу переправить туда охранную группу. - Если там идет снег, то не сможете, - возразил Боб. - Что? - Она сказала, что начинается снегопад. Это отрежет там все пути. - Вот дерьмо, - сказал Бонсон. - Но не закроет пути ему, - продолжал Боб. - Только не этому парню. Он бывал в горах. Он не один год охотился в горах. - Может быть, ваша тревога преждевременна? - успокаивающе заметил Бонсон. - Нет, он отправится туда при первой же возможности. Он не станет выжидать, или слоняться там без дела, или устраивать себе какую-то передышку. Он должен выполнить работу. Так устроено его сознание. Он очень скрупулезный, очень одаренный, очень терпеливый человек, но когда он видит цель, то идет к ней не откладывая и кратчайшим путем. Он охотится на нее, как я охочусь на него. И он успел подойти гораздо ближе. - Вот дерьмо, - повторил Бонсон. - Перезвоните им и попросите подготовить данные по обстановке. Нам потребуются карты, метеосводки, возможно, спутниковое наблюдение. Это округ Кастер, приблизительно в восьми километрах от Маккая, в самой середине штата Айдахо, возле горного отрога под названием хребет Потерянной реки. Если я правильно помню, к северу от Маккая, в сторону от Девяносто третьего шоссе, в предгорьях этого самого хребта. - Очень разумно, - ответил Бонсон и снова повернулся к телефону. * * * * * Через полчаса они получили плохие новости. - Сэр, - сказал референт с мрачным видом младшего офицера, принесшего вести, которые никого не обрадуют, - у нас там возникли кое-какие реальные проблемы. - Излагайте, - велел Бонсон, входя вслед за Бобом в помещение, которое могло бы оказаться залом для служебных совещаний в любом деловом здании Америки, но в данном случае, по чистой случайности, оказалось в здании штаб-квартиры Центрального разведывательного управления в Лэнгли, Вирджиния. - Из Канады через центр Айдахо движется невероятно мощный атмосферный фронт. Синоптики утверждают, что там должно навалить сорок - сорок пять сантиметров. Там ничего не ездит: дороги будут закрыты, пока по ним не пройдут снегоочистители, а их нельзя будет пустить, пока не станет светло. О полетах тоже не может быть и речи. Район полностью заблокирован. Ни туда, ни оттуда, ни внутри нет никаких передвижений. - Дерьмо, - в который уже раз сказал Бонсон. - Уведомите ФБР. Скажите им, пускай дают отбой. - Да, сэр, но это еще не все. - Ну? - Мы связались с начальством полиции штата Айдахо. В довершение всех неприятностей совершено двойное убийство в телефонной компании. Дежурный и его секретарша, вышедшие на ночную работу, чтобы следить за состоянием линий во время снегопада, застрелены насмерть. Убийца, кто бы он ни был, бесследно исчез. Ничего не украдено, ничего не повреждено. Возможно, это какие-то личные счеты, но они говорят, что больше похоже на работу профессионала. - Это он, - сказал Боб. - Он там. Вероятней всего, ему потребовалось получить последние уточнения из документов телефонной компании или что там у них еще есть. Неожиданно появившись, эти люди застали его врасплох, и он сделал то, что должен был сделать. - Погано, - заметил Бонсон. - Очень погано. - Я могу сказать, что нам нужно сделать немедленно, - продолжал Суэггер. - Нам необходимо самым доскональным образом проработать тамошний ландшафт. Давайте выясним, исходя из времени, когда были совершены убийства, есть ли у него шанс добраться до огневой позиции пешком. Где он должен будет оставить автомобиль, как далеко ему придется идти пешком, с какой скоростью, по расчетам, сможет передвигаться в таких условиях человек, умеющий действовать в горах. Затем продублировать этот анализ, и мы будем знать, что этот парень делает. За какое время он сможет добраться туда. Где он вероятнее всего расположится. Я знаю, что он постарается сделать так, чтобы солнце стояло у него за спиной. - Прямо сейчас этим и займемся, - ответил Бонсон. * * * * * Ники смотрела на падавший снег. - Очень красиво, - сказала она. - Но я не знала, что снег может идти в июне. - Это горы, - отозвалась тетя Салли. - Тут когда они хотят, тогда и бывает снег. - Когда мы вернемся в Аризону, - сказала мать девочки, лежавшая на диване, - ты никогда больше не увидишь снега, я тебе обещаю. - А я люблю снег, - возразила Ники, - пусть даже в то время, когда он идет, нельзя кататься верхом. Она следила за тем, как мир за окном становился все белее и белее в меркнущем вечернем свете. Ей были хорошо видны загон и конюшня. Впрочем, на этом ранчо не содержали никаких животных, так что и волноваться было не о ком. Шоссе проходило в полумиле отсюда, и главной обязанностью Ники было каждый день ходить по проселочной дороге проверять почтовый ящик, который одиноко стоял там, где эта дорога выходила на Верхнюю Кедровую дорогу, узкую разъезженную просеку, связывавшую ранчо с проходившим неподалеку 93-м шоссе. Но над всем, что было видно в окно, безусловно, доминировали горы. Дом стоял на высокогорном лугу, и они окружали его со всех сторон. Ближе всех возвышалась гора Маккалеб, огромная и даже страшная в своей колоссальности вершина, полностью скрытая сейчас завесой снегопада. Немного севернее находился пик Лизерман, а южнее - гора со странным названием Невидимая. Все эти вершины относились к хребту Потерянной реки, который венчала немного поодаль, ближе к Чаллису, гора Борах, самая высокая во всем Айдахо. Ощущение присутствия гор сохранялось даже тогда, когда их не было видно. Из-за них такие вечера, как этот, были намного темнее, чем в других местах; можно было всем нутром прочувствовать, что они стоят рядом, такие же темные и несокрушимые, как всегда, и лишь закрылись от взглядов непроницаемой вуалью. - Бррр! - поежилась Ники. - Там, снаружи, так холодно. - К концу недели снега совсем не останется, - заверила ее тетя Салли. - Так сказали по радио. Из Канады не вовремя пришел холодный фронт, но к понедельнику уже будет больше двадцати градусов. Все быстро растает. Может, получится даже небольшое наводнение. А сейчас очень похоже на самый разгар зимы, правда? - Правда, - согласилась мать Ники. Теперь она, по крайней мере, могла передвигаться. Ее левая рука и ключица были защищены гипсовой броней, но ссадины и порезы уже более или менее зажили, и она вполне могла ходить. Одета она была в джинсы и купальный халат. "Какая же она тоненькая!" - подумала Ники. - Знаете что? - сказала тетя Салли, которая благодаря своей решительности и твердости, а также южному акценту быстро стала для Ники самым любимым человеком во всем мире. - Я думаю, что это ночь для супа. Как, девочки? Я хочу сказать: снег, суп - что может лучше сочетаться одно с другим? Мы возьмем кемпбелловские томаты с крекерами, а потом сядем и будем смотреть видео. Только не "Рожденную свободной". Я не смогу еще раз высидеть все это. - Я люблю "Рожденную свободной" - заявила Ники. - Ники, деточка, давай позволим сегодня выбрать кинофильм тете Салли. Она немного устала от "Рожденной свободной". Как и я. - Ну-у-у-у-у... - задумалась Ники. - Как насчет "Поющих под дождем?" - По-моему, хорошо. - Что это такое? - осведомилась Ники. - Музыкальный фильм. О людях, которые давно-давно снимали кино, и о том, как весело им было. Там очень много замечательных песен и танцев. - Человек танцует под дождем, - сказала Салли. - Чего-чего? - удивилась Ники. - А зачем он это делает? Это же глупо. * * * * * Соларатов работал с картами, сравнивая свою грубую схему с имевшимися у него в номере мотеля хорошими топографическими картами. Мотель находился чуть севернее Маккая. Соларатов старался сделать все как можно быстрее, потому что знал, что полиция рано или поздно обязательно начнет проверять мотели на предмет наличия в них незнакомцев, и кто знает, вдруг кто-нибудь видел, как он вошел в номер через полчаса после убийств? Но в то же время от слишком большой спешки тоже не могло быть никакого толку. Он пытался включить в работу ту часть своего разума, где его рефлексы были самыми лучшими, где мозг работал наиболее эффективно, а нервы оставались в самом спокойном состоянии. Он заставил свой мозг распутать затейливые топографические узоры на карте, нашел 93-е шоссе и перенес на карту схему, срисованную на телефонной станции. Было видно, что дом ранчо находится поодаль от шоссе ближе к Маккайскому водохранилищу. Там нужно будет повернуть направо, проехать по плато и ползти вверх по FR 127, которая, судя по обозначению на карте, считалась "неиспользуемой дорогой". Она поднималась на хребет Потерянной реки и переваливала через него, следуя вдоль русла Верхнего Кедрового ручья. Там на склоне имелась большая естественная терраса, на которую выходила эта дорога, а в глубине террасы и находилось ранчо, окруженное с трех сторон горами Маккалеб, Массакр и Лизерман. Горы были представлены на карте вихрями прихотливо изогнутых горизонталей, которые становились тем гуще, чем ближе было к вершине. Соларатов видел, что самый быстрый путь проходит по 93-му шоссе, но этот путь не годился, так как дорога была сейчас официально закрыта и вряд ли по ней можно было проехать; помимо всего прочего, за ней скорее всего наблюдала полиция. Кто еще мог бы поехать прочь из города в такую ночь, в такую пургу, кроме убийцы, убегающего с места преступления? Но он находился всего в нескольких километрах от южного склона горы Маккалеб, и путь здесь был совершенно ясен, так как проходил вдоль Нижнего Кедрового ручья. Ручей, хорошо укрытый от падающего снега в прорезанном за тысячи лет в земле глубоком овраге, конечно же, не сможет так быстро замерзнуть, а если воды будет мало, то в овраге вообще не окажется снега. Так что это вполне могло оказаться очень простой прогулкой, даже в темноте. Когда он доберется до Маккалеба, ему придется забраться на высоту около шестисот метров - крутые склоны начнутся примерно на полторы тысячи метров дальше, - а оттуда идти прямо вдоль хребта, пока он не окажется над домом. Конечно, снегопад мог затруднить дорогу, но Соларатов знал, что на склонах снег не накапливается помногу, так что и эта часть пути тоже могла оказаться несложной. Он рассчитал, что переход займет шесть или семь часов; более чем достаточно времени для того, чтобы подобрать место, измерить лазерным дальномером дистанцию и, как только покажется солнце, разделаться со своей легкой добычей. После этого он сможет отступить, продолжить движение в обход Маккалеба в сторону горы Массакр и дальше по хребту Потерянной Реки, вызвать вертолет и уже к полудню оказаться в другом штате, оставив после себя только пустой номер в мотеле и грузовичок, взятый напрокат на выдуманное имя. Соларатов взял мобильный телефон и набрал номер. - Слушаю, - ответил голос. - Я выяснил местоположение цели, - сказал он и изложил собеседнику, где что находится. - Выхожу сегодня вечером, чтобы получше устроиться. - А разве там не идет снег, старина? - Это как раз хорошо. Снег для меня ничего не значит. Мне уже не раз приходилось видеть снег. - Отлично. Что еще? - Я закончу дело завтра утром, как только клиент появится в поле зрения. Мужа поблизости нет. Она единственная, у кого рука в гипсе. Я все сделаю чисто, потом отступлю через горы приблизительно на три километра и поднимусь по предгорьям между горами Маккалеб и Массакр. У вас есть карта? Вы следите за мной? - Да. - Ваш вертолетчик сможет долететь до этой точки? - Конечно. Если появится солнце, то никаких проблем не будет. - Я позвоню, когда дело будет закрыто. Он прилетит из... - Вам это не нужно знать, старина. Его переместили вплотную к вашей зоне. Мы поддерживаем с ним контакт. - Хорошо, значит, я позвоню, когда доберусь до места погрузки. Когда увижу его, то пущу дым. У меня есть дым. Он сможет опуститься, забрать меня оттуда. И дело сделано. - Да, и дело сделано. * * * * * В 23.30 состоялось совещание рабочей группы с участием лучших специалистов из тех, что имелись на тот день в пределах досягаемости. Все это показалось Бобу очень знакомым и почти не отличалось от оперативных совещаний, проводившихся в батальоне: строгие люди с невыразительными, но сосредоточенными лицами, ощущение субординации и тревожной напряженности, карты на стене, слишком много полистиреновых чашек с кофе на столе. Совещание напомнило Бобу очень похожую встречу, состоявшуюся двадцатью шестью годами раньше, ту самую, на которой ЦРУ, военно-воздушные силы, S-2, Брофи и командир базы Фимстер изучали его и Донни, а они объясняли по карте свой план того, как пригвоздить Соларатова. - Что ж, - сказал эксперт-топограф, - остановимся на том, что он находится где-то в ближайших окрестностях Маккая, что дороги закрыты и он собирается добираться до места пешком. Это вполне по силам опытному человеку, если он знает, куда ему нужно попасть, если он хорошо снаряжен по погодным условиям и решительно настроен. - Сколько ему нужно времени? - О, он сможет успеть совершить переход задолго до рассвета. Особенно если ему удастся найти тропу, идущую по гребню хребта, где, учитывая достаточно сильный ветер, не должно скопиться много снега. Если же ветер окажется попутным, он может даже по-настоящему помочь продвижению. Но мы все же не стали принимать в расчет поправку на попутный ветер. И без нее он почти наверняка доберется до места затемно. Там он без труда найдет себе место для ведения огня. Я не знаю, где... - Он будет на востоке, - сказал Суэггер. - Он расположится так, чтобы солнце находилось позади него. Он ни в малейшей степени не станет рисковать тем, что свет попадет на объектив прицела и отразится вниз, туда, где находится цель. - Как скоро полицейские Айдахо или парковые рейнджеры смогут добраться туда? - спросил Бонсон, который железной рукой управлял всем этим шоу. Боб подумал, что, судя по всему, Бонсон был в ЦРУ в некотором роде легендарной личностью: все остальные ловили каждое его слово и в то же время пытались как можно тоньше привлечь к себе его внимание и получить хоть какое-то одобрение. Такое Бобу не одну тысячу раз приходилось видеть на штабных совещаниях. - Маловероятно, чтобы им это удалось до середины утра. Они не могут вылететь, на вертолете, не могут затемно пробиться туда на снегокатах или гусеничных вездеходах. - Они что, не умеют ходить? - резко спросил Бонсон. - Я имею в виду, если Соларатов может добраться туда пешком, то что мешает им? - Видите ли, сэр, - ответил аналитик, - не забывайте, что у них на руках почти стихийное бедствие. Им придется откапывать людей, попавших на шоссе в снежные завалы в радиусе восьмидесяти километров, у них будут дорожные происшествия, обморожения, оборванные провода, разрушенные коммуникации - в общем, весь букет происшествий, всегда сопровождающих подобные явления. Сэр, вы могли бы связаться с губернатором и потребовать, чтобы он выделил несколько человек; вам он, конечно, не откажет. Но я не знаю, как... - Это ничего не даст, - перебил его Боб. - Если он наткнется на полицейских или рейнджеров, он просто перебьет их и будет дальше заниматься своим делом. Для него это не проблема. Эти парни не успеют даже понять, с кем имеют дело. Он в состоянии разделаться с ними, разделаться с моей женой, после этого удрать и прятаться целую неделю, а то и не одну, прежде чем его оттуда вывезут. Это к тому, насколько он хорош. Он посвятил этому всю свою жизнь. - Сэр, при всем моем уважении, - сказал молодой аналитик, - я хотел бы сделать одно замечание, хотя предпочел бы высказать его в частном порядке. Но я должен сделать его здесь и сейчас и надеюсь, сержант Суэггер поймет, что речь идет не об отдельных лицах, а о наших обязанностях и ответственности. - Валяйте, - ответил Суэггер. - Говорите свободно. Скажите все, что считаете нужным. - Хорошо, сэр, - сказал молодой аналитик. - Я считаю, было бы разумно позволить русскому выполнить его задание. Мы должны обдумать возможность его перехвата во время отхода. Это же просто клад для нас! А какой информацией он располагает! Нашей приоритетной задачей должен быть захват его живьем, пусть даже придется ради этого смириться с несчастными случаями... - Нет! - прогремел Бонсон, словно бог Один, мечущий молнии в непокорных. - Жена сержанта Суэггера, по-видимому, располагает ценными сведениями. Вы что, дадите этим сведениям пропасть? Они считают ее настолько важным объектом, что организуют чрезвычайно сложную и рискованную операцию, и вы хотите позволить им успешно завершить ее? И помимо всего прочего, вы говорите сержанту Суэггеру, что мы здесь собираемся обречь его жену на верную смерть! Неужели для вас важнее получить какую-то информацию о старых полузабытых операциях? По-вашему выходит, что мы позволим ему устроить шуточку, а после обеда заберем его, так, что ли? - Сэр, я просто пытаюсь реалистически смотреть на вещи. Прошу прощения, сержант Суэггер. Мне платят за то, чтобы я говорил то, что думаю. - Я понимаю, - отозвался Боб. - Я вас вполне понимаю. - Насколько быстро мы сможем доставить туда оперативную группу ФБР или спецподразделение полиции Айдахо? - снова спросил Бонсон. - Это не помешает ему выстрелить, - сказал аналитик. - Просто ничего не получится. Мы не сможем достаточно быстро доставить туда людей. Знаете, этому парню действительно везет! Бонсон повернулся к нему всем телом. - Я не намерен дать ему возможность выполнить задание. Ни в коем случае. Может быть, кто-нибудь из вас, блестящих молодых гениев, все-таки пожелает разрешить эту проблему? Между прочим, за это вам тоже платят деньги. - Я просто рассуждаю вслух, но вы, пожалуй, могли бы накрыть вероятное местоположение снайпера крылатыми ракетами, - сказал кто-то. - У них очень высокая точность боя. У вас был довольно хороший шанс... - Нет, нет, - возразил кто-то другой. - Крылатые ракеты - маловысотные, тихоходные и с очень небольшой площадью крыла; это придает им лучшую маневренность. Они ни за что не смогут пробиться сквозь такую непогоду. К тому же они обязательно должны отслеживать рельеф местности, а у нас нет времени, чтобы их запрограммировать. И последнее: ближайшие крылатые ракеты находятся на ракетно-ядерном фрегате в Сан-Диего. Мы никак не успеем доставить их за имеющееся у нас время. - А бомбы с лазерной системой наведения? - Инфракрасный лазер вполне может пробить тучи, но ландшафт в этих чертовых горах настолько запутанный, что я не представляю себе, каким образом лазерное наведение сможет засечь цель. - Нет, но все равно это выглядит многообещающе, - сказал Бонсон. - Ладно, Уиглер, я хочу, чтобы вы набросали технико-экономическое обоснование; я имею в виду - немедленно. Уиглер кивнул, схватил свою кружку с кофе и рысцой выбежал за дверь. Все умолкли. Боб посмотрел на часы. Полночь. Соларатов должен был пройти уже немалую часть пути. Там остается еще шесть-семь часов до рассвета. Он выстрелит, Джулия присоединится к Донни, Тригу и Питеру Фаррису, и та тайна, которую она, по их мнению, знает, в чем бы она ни состояла, навсегда останется тайной. Возможно, они сумеют взять Соларатова живым. Но это тоже иллюзия. У него наверняка есть капсула с быстродействующим ядом. Он профессионал. Его никак нельзя остановить или захватить. И вскоре он одержит победу. В очередной раз. И тогда Боб сказал: - Есть один способ. * * * * * Ручей и на самом деле обмелел, отошел от берега, и Соларатов в хорошем ритме шел по плотному песку, словно по тротуару, проложенному специально для подъема в горы. Он надел очки ночного видения, окрашивающие покрытую снегом землю в ярко-зеленый цвет, и двигался вдоль ручья, прорезавшего себе глубокое и широкое русло в предгорной равнине. Ветер завывал, зеленые снежные хлопья проносились, снижаясь, по диагонали, клубились вихрями или падали на землю, устилая ее непрерывно утолщавшимся ковром. Впрочем, Соларатов чувствовал себя отлично. Он был одет в ветронепроницаемую куртку на меху поверх теплой фуфайки с длинными рукавами, альпинистские ботинки, альпинистские брюки, кальсоны, а на голову надел черную шерстяную вязаную шапочку. Дорогие американские ботинки фирмы "Даннер" были не менее удобны, чем любые другие, которые ему доводилось носить прежде, и уж конечно, много лучше, чем старая советская обувь военного образца. У него были при себе фляга, компас, сорок собственноручно снаряженных патронов, 7-миллиметровый "ремингтон", бинокль "лейка" с дальномером, очки ночного видения, "Глок-19" в наплечной кобуре - он вложил в пистолет перезаряженную пятнадцатизарядную обойму, а две запасные обоймы находились в подсумке, пристроенном к другому плечу. Из номера мотеля Соларатов реквизировал простыни и сделал из них импровизированный маскхалат. Через два часа непрерывной ходьбы он добрался до места, где ручей исчезал, скрываясь под камнями. Далее начинались склоны горы Маккалеб, почти голые, покрытые лишь снегом да кое-где - чахлыми кустами. Горы были слишком молодыми, слишком бесплодными, чтобы на них могла существовать богатая растительность. Соларатов окинул взглядом уходивший вверх откос, а потом оглянулся назад, в глубь долины. Долина выглядела так, будто в этом снегопаде закончилось существование мира. Снег закрывал землю почти на полметра и прятал под собой все. В этой белизне не было видно ни единого огонька, ни малейшего признака цивилизации или хотя бы просто присутствия человека; пейзаж до самого горизонта был однородно белым, громадным и пустым, и даже в зеленом свете, сконцентрированном очками, не было видно никаких деталей. Соларатов испытал мимолетный приступ меланхолии: что ни говори, такова жизнь снайпера. Вечное одиночество, какие-то задания, о каждом из которых кто-то каждый раз говорит, что оно чрезвычайно важно, отвратительная погода, обязательное чувство страха, постоянный дискомфорт и всегда - стремительный бег времени. Он начал подниматься в гору. Ветер выл и хлестал его снегом. Он брел в гору через пустоту. * * * * * - Готов поспорить, это то, что нужно, - сказал Бонсон. - ЗП, - произнес Боб. - ЗП? - переспросил Бонсон. - Он не сможет этого сделать! - воскликнул военный специалист. - Он не представляет, какие там ветры. Ландшафт невероятный; он просто погибнет при спуске. - Я не говорил "он", - заметил Боб. - Я не стал бы просить об этом ни одного человека. Но я сделаю это сам. - О чем, черт возьми, вы говорите? - взвился Бонсон. - Затяжной прыжок. Большая высота и раскрытие парашюта возле самой земли. - Это один из вариантов техники воздушного десантантирования, - пояснил молодой человек. - Хорошо тренированные десантники пытаются делать такие вещи, но всегда с переменным успехом. Вы покидаете самолет на очень большой высоте. Вы очень долго падаете. Это немного похоже на прыжок с вышки с амортизатором на ногах, но только без амортизатора. Вы падаете, как метеор или как птичье дерьмо - кому что больше нравится, и раскрываете парашют, когда вам остается примерно двести метров до земли, приземление, как правило, бывает очень жестким. Весь смысл этой техники состоит в том, чтобы проскочить радар. Вы падаете очень быстро и не оставляете на радаре отметки от парашюта. Большинство радаров "третьего мира" вообще не может ухватить падающего человека. Но я никогда не слышал, чтобы кто-нибудь выполнял такой прыжок в горах, во время снежной бури, да еще и ночью. Вам придется пролететь через кошмарную болтанку; вы не сможете даже понять, куда вас к черту сдует. Вас может расшибить о склон. Специальные группы пытались воспользоваться этой техникой во Вьетнаме, но, насколько я знаю, у них так ничего и не получилось. - Я был в специальной группе, - сказал Боб. - Мы не пользовались этой техникой, потому что проблема заключалась в том, как найти друг друга после десантирования. Мы не представляли, как вновь собрать команду в одном месте. Но там не будет команды. Там буду я один. - Сержант, в этом случае риск очень уж велик. Я не думаю, что стоит тащить собак на эту охоту. - Я имею авиадесантную подготовку, - сказал Боб. - Я прошел курсы по подготовке парашютистов в Беннинге, в шестьдесят шестом году, когда вернулся после первой ходки. - Но ведь это было тридцать лет назад, - заметил кто-то из присутствовавших. - У меня на счету двадцать пять прыжков. А ведь теперь у вас, парни, имеется потрясающее бортовое радиоэлектронное оборудование для ночной навигации. У вас поставили великолепные компьютеры. Вы можете заранее наметить точку выброса и без труда добраться туда, держась выше зоны шторма. У вас есть возможность подобрать такую точку выброса, где шансы на то, что я приземлюсь в пределах нужного участка, будут максимальными. Верно? Молчание было знаком согласия. После общей паузы кто-то сказал: - Вместо бомбы с лазерной системой наведения мы кинем туда самонаводящегося парня... - В том-то все и дело. Самолет пройдет намного выше бурана. И я пролечу сквозь снежную бурю. Я не могу спускаться через нее на парашюте, но могу пробить ее, как пушечное ядро, и не так уж далеко отклонюсь от цели. Чтобы уменьшить ветровой снос, я постараюсь раскрыть парашют как можно ниже, может быть, метрах в ста. Если вы договоритесь с Военно-воздушными силами о реактивном самолете и хорошем экипаже, то сможете доставить меня туда часов за шесть. Я не знаю никакого иного способа доставки туда контрснайпера в таких условиях. А когда я окажусь на земле, вы сможете определить мое положение со спутника, дать мне точное место, так что я успею вовремя попасть туда, куда нужно. - Господи! - сказал Бонсон. - Вы в долгу у меня, Бонсон. - Полагаю, что да, - согласился тот. - Сержант Суэггер, да ведь человека, который смог бы уцелеть во всей этой каше, не найдется и одного на сотню. - Мне уже доводилось бывать в такой каше, сынок, - ответил Суэггер. - Свяжитесь с Военно-воздушными силами, - приказал Бонсон. - Как можно скорее организуйте все это дело. Суэггер должен был сказать еще одну вещь: - Мне нужна винтовка. Хорошая винтовка. Глава 46 "Спуститься вниз и пристрелить ее, - подумал Соларатов. - Прямо сейчас сойти туда, постучать в дверь, убить ее и убраться отсюда подальше, пока солнце не взошло. Никакого риска, никаких трудностей". Но он не мог этого сделать. Он стоял на гребне горного хребта примерно в пятистах метрах от дома, который казался темным пятном, еле различимым сквозь густо валивший с неба снег. Свет в окнах не горел. Дом стоял посреди просторного белого поля. С виду это было классическое жилище старых ковбоев, точь-в-точь такие показывают в вестернах, которых Соларатов видел бесчисленное множество на Украине и в Бенгалии, в Смоленске и в Будапеште: двухэтажный, с причудливо изломанной крышей, выстроенный в викторианском стиле. Над трубой поднималась тонкая струйка дыма, значит, там догорал огонь. Соларатов наклонил голову и посмотрел на светящийся циферблат своих часов. Было уже 5.50, через несколько минут должен начаться рассвет, и уже в семь часов, вероятно, можно будет стрелять, если, конечно, снегопад хотя бы немного стихнет. Но с какой стати им выходить из дома? Почему бы не остаться в тепле и уюте, попивая какао и дожидаясь, пока погода не наладится окончательно? Что может выгнать их наружу? Ребенок, девочка. Ей обязательно захочется поиграть в снегу. А обе женщины выйдут на крыльцо и будут смотреть за нею. Если она осталась такой же веселой и беспокойной, какой он ее уже видел - он ведь видел, как она ездит верхом, - то она встанет рано и разбудит всех, кто находится в доме. И все же внутренний голос говорил ему: "Немедленно спускайся, убей женщину, уходи дальше в горы и скорее убирайся отсюда, уезжай домой". Но если он спустится, то должен будет убить всех. Никакого иного выхода не было. Он должен будет застрелить и ребенка, и вторую женщину. "Сделай это, - подумал он. - Ты уже убил так много людей, что не будет никакой разницы. Сделай это и уматывай!" Но он не мог заставить себя так поступить. Его разум не принимал такого образа действий, он никогда не поступал так в прошлом, и это должно было каким-то образом навлечь на него несчастье, сорвать его выход в отставку, который был так близок, и помешать ему благополучно покончить с этим образом жизни. "Сделай это", - продолжала настаивать более рассудительная часть его существа. - Нет, - вслух произнес он по-русски. - Не могу. Он был цельным человеком - это чисто русское определение для людей определенной категории. Такие люди смелы до дерзости, агрессивны и не боятся ни риска, ни боли. И при всем этом личность такого человека представляет собой единое целое без малейшей трещинки или шва, в ней нет никаких других частей, они полностью лишены внутренней гибкости; такая личность обладает только одной стороной. Он был всем своим существом предан той жизни, которую вел; овладевая всеми тонкостями своего ремесла, он проявил такое упорство, на какое вряд ли был способен хоть кто-то другой, и сейчас он не мог измениться. Это было невозможно. "Я не могу этого сделать", - подумал он. Поэтому он шел дальше по горному хребту и наконец обнаружил именно такое место, какое требовалось: отсюда он хорошо видел крыльцо, оставаясь при этом достаточно далеко на востоке, так что солнце никак не могло отразиться от линзы прицела. Соларатов опустился на колени, вынул бинокль "лейка" и, включив лазерный дальномер, измерил расстояние до дома. Оказалось 560 метров. При использовании 7-миллиметрового патрона "ремингтон-магнум", обеспечивающего скорость вылета 900 метров в секунду, и 175-грановой пули "сьерра-спицер боттэйл", обладающей дульной энергией более 2000 футо-фунтов, - фантастическое сочетание, недоступное ни одной винтовке калибра 0, 308 во всем мире, - снижение на таком расстоянии составит приблизительно 110 сантиметров. Соларатов знал, что для компенсации этого снижения ему придется целится выше, то есть не по перекрестью, а по второй миллиметровой отметке на нижнем отрезке вертикальной шкалы. Это, пожалуй, обеспечит совершенно точное попадание, хотя, возможно, придется дать еще и боковую поправку для учета сопротивления воздуха. Но после снежного бурана обычно бывало очень спокойно, ветер стихал, растратив всю свою силу. "Помни о том, что будешь стрелять под нисходящим углом", - предостерег он себя. Потом он представил себе свою будущую стрельбу - очень полезное упражнение для стрелков. Ты видишь женщину. Видишь, как она стоит там. Видишь, как вторая отметка накрывает ее грудь, видишь, насколько неподвижно точка лежит на мишени, чувствуешь, насколько идеально отмерено расстояние, насколько удобно "лежбище" на огневой позиции. Ощущаешь кончиком пальца спусковой крючок, но не думаешь о нем. Не думаешь ни о чем. Твое дыхание замерло, твое тело обрело почти смертную неподвижность, нет ни малейшего ветра, все твое существо помещается во вторую миллиметровую отметку, которая лежит точно посередине груди, ты даже не чувствуешь отдачи. Пуля долетит до нее раньше, чем звук. Она поразит ее в грудь - мощный, всеразрушающий выстрел, все еще более тысячи восьмисот фунтов энергии - и разнесет ее сердце и легкие, перебьет ей позвоночник, сразу же выключит центральную нервную систему. Женщина даже не успеет что-нибудь почувствовать. Тайны, запертые в ее мозгу, останутся запертыми там навсегда. И на этом все. Дальше будет совсем просто. Ты уходишь назад примерно на шесть километров и звонком по мобильному телефону вызываешь вертолет. Через двадцать минут он прилетит и заберет тебя оттуда. Никакие полицейские или гражданские власти не доберутся сюда ранее полудня, а к тому времени ты будешь уже далеко отсюда. Соларатов зашел за камень, чтобы укрыться от порывов ветра. Ему еще оставалось настроиться терпеть холод в ожидании появления мишени. Но он знал, что это не составит для него трудностей. Переносить холод он научился много лет назад. * * * * * В самолете было полутемно и спокойно, как в коконе. Суэггер был готов к прыжку. Он надел прыжковые десантные ботинки, ему выдали какой-то улучшенный сверхплотный костюм парашютиста, и сейчас он старался потуже затянуть лямки парашюта. Он был совершенно спокоен. А нервничал как раз Бонсон. - Мы подойдем совсем близко, - сказал Бонсон. - Высота одиннадцать тысяч метров. Компьютеры подобрали точку выброски, из которой вы приземлитесь на плато немного северо-западнее Маккайского водохранилища, примерно в полутора километрах от дома. Если вас отнесет дальше, то вы окажетесь в горах Потерянной реки, вот тут, видите? Он указал на карту, где была хорошо видна долина Тысячи Источников, тянувшаяся через середину Айдахо с северо-запада на юго-восток. Между хребтом Потерянной реки и Белоголовыми горами ее пересекала Большая Потерянная река. - Парашют раскроется на высоте сто пятьдесят метров, и ваше приземление скорее всего пройдет достаточно мягко. Вам нужно будет только под покровом темноты пересечь равнину, войти в дом, предупредить объекты покушения и, если случится такая необходимость, разобраться со снайпером. - Если он окажется в пределах выстрела, то я сумею пригвоздить его. - Вот и прекрасно. Наш основной приоритет - ваша жена. Она цель этой операции, так что главное - остановить убийцу. Как только вернется летная погода, эскадрилья полицейских вертолетов вылетит, чтобы заблокировать весь участок до Домашней горы, а парковые рейнджеры и отряд полиции штата Айдахо уже готовы отправиться в горы на охоту за этим парнем. Если вы сможете подойти на выстрел - стреляйте. Но если бы мы смогли получить его живым и при этом она осталась бы в живых, то у нас было бы... - Забудьте об этом, - перебил его Суэггер. - Он профессионал. Он только что убил двух человек. Он ни за что не дастся в руки живым. Провести остаток жизни в федеральной тюрьме - такая участь не устроит этого парня. Он примет яд и умрет, смеясь над вами. - Может быть и так, - ответил Бонсон. Суэггер закончил возню с парашютом; он, кажется, был в порядке и раскрывался при помощи предварительно установленного устройства, управляемого высотомером. Это оказалась хитрая штуковина. Датчик высоты отмеряет высоту от определенной точки над уровнем моря, чтобы раскрыть парашют на высоте сто пятьдесят метров над поверхностью долины; если же Боба снесет в горы, то парашют может вообще не раскрыться и он врежется в какой-нибудь из этих гигантских наростов на шкуре планеты. Люди из Военно-воздушных сил разъяснили ему все это и сделали особый упор на тех причинах, по которым они считали его намерение чрезвычайно безрассудным. Компьютеры могли вычислить будущее направление и силу ветра, учесть вес парашютиста, подставить в формулу значение ускорения свободного падения, добавить туда полетную скорость "С-130", определить ту точку, из которой Боб должен будет прыгнуть, чтобы траектория оказалась именно той, какая нужна, и сообщить ему, когда наступит время шагнуть из люка самолета. Но сам прыжок будет проходить не в компьютере, а в реальном мире, непредсказуемом и непостижимом; порыв попутного ветра, какой-нибудь крошечный дефект - и он будет мертв, а что в этом хорошего? Самолет делал приблизительно 500 километров в час. Сначала правительственный реактивный "Лир-джет" менее чем за пять часов доставил их с авиабазы Эндрюс на авиабазу Домашняя гора. Все это время они с Бонсоном сидели около рации и совещались с различными экспертами, стараясь как можно подробнее проработать детали предстоящей операции. Они приземлились на аэродроме Домашняя гора и уже через десять минут снова оказались в воздухе. Боб проверил электронное оборудование и прочее снаряжение, аккуратно уложенное в десантный мешок, крепко привязанный к лодыжке. Там еще лежали туго свернутая камуфляжная куртка на меху арктического образца и толстые гетры. Ему также выдали новую микропроцессорную портативную рацию "Моторола МТХ-810" с приспособлением для оцифровки информации. Рация весила в десять раз меньше, чем старушка PRC-77, и в три раза превосходила ее по дальности связи; она была закреплена у Боба на поясе и соединялась тонким кабелем с прикрепленным к его шее ларингофоном, снабженным звукочувствительным устройством, так что для того, чтобы выйти на связь, ему достаточно было просто заговорить. Помимо рации, у него также имелся "Магеллан" - устройство для приема сигналов со спутников Глобальной навигационной системы. Орбиты этих спутников были расположены таким образом, чтобы в любой момент над каждым участком поверхности земли их находилось не менее трех. Спутники под управлением микропроцессоров передавали оцифрованные сигналы, при помощи которых обладатель "Магеллана" мог с точностью до угловой миллисекунды определить свое положение в том случае, если собьется с дороги. У него было и оборудование для ночного видения самого новейшего образца: очки "Литтон М912А" с двумя 18-миллиметровыми усилителями изображения "Ген II плюс", которые в три раза превосходили по всем показателям стандартные AN/PVS-5A. В кобуре, прикрепленной к левому плечу, лежал маленький пистолет "Беретта-92", заряжавшийся чертовским количеством (целых шестнадцать) крохотных патронов. Они все вместе не стоили и пяти центов, но, черт бы их побрал, ни у кого больше не было кольтов калибра 0, 45. И еще у него была винтовка. Взятая из "чистого" арсенала ЦРУ, аккуратно уложенная в обклеенный поролоном алюминиевый футляр, она казалась частью комплекта, предназначенного для убийства обитателей "третьего мира", против которых эта винтовка обычно употреблялась. Это был "Ремингтон М40А1", специально разработанный для морских пехотинцев, калибра 0, 308 дюйма со стекловолоконным прикладом, плавающим затвором и десятикратным прицелом "Юнертл". Винтовка спокойно пробивала с сотни метров трехсантиметровую доску. Тут же в футляре лежали две пачки патронов "Федерал премиум мэтч-кинг", оснащенных 168-грановыми пулями с отнесенным к заднему концу центром тяжести и пустотелым острием. Внимательно осмотрев винтовку, Боб заметил, что ее постоянный хозяин записал на торце приклада краткую инструкцию: "0 на 100 метрах; 200 метров: 9 щелчков; 300 метров: 12 щелчков; 400 метров: 35 щелчков; 500 метров: 53 щелчка". - Ладно, - сказал Бонсон, тоже наклонившись над винтовкой, - давайте проверим снаряжение. - Одну секунду, - отозвался Боб, пытаясь прикинуть расстояние, с которого ему вероятнее всего придется стрелять. Какого черта, сказал он себе и начал щелкать регулировочным винтом, считая до пятидесяти трех. - Давайте, давайте, нужно проверить снаряжение, - снова поторопил его Бонсон. Было ясно, что тонкости ремесла Суэггера на этом глубинном уровне его нисколько не интересовали, а возможно, даже немного пугали. Но кроме винтовки и патронов в углублениях, отпрессованных в поролоне, лежали и другие предметы: нож в ножнах из кайдекса, мрачное смертоносное оружие из комплекта снаряжения специальных оперативных групп, обтянутая кожаным чехлом саперная лопатка, прекрасно подходящая для того, чтобы нанести смертельный удар часовому, случайно оказавшемуся в опасной близости от твоего укрытия, а также невзрачный на вид зеленый сетчатый нагрудный патронташ М-7, и в завершение всего - противопехотная мина М-18А1 со взрывным устройством и проводом, более известная под названием клейморовская мина; она была отлично знакома Бобу по Вьетнаму и с успехом использовалась им для флангового прикрытия во время одной ликвидационной операции в предместьях Джакарты. У Боба мелькнула мысль о том, куда же он рассует все это дерьмо, но поскольку он уже знал, что футляр помешается в парашютном ранце, а перед прыжком будет привязан к его ноге, то он решил не волноваться на этот счет и запер футляр. - Ну что же вы? - в третий раз сказал Бонсон. - Нужно же проверить снаряжение. - Мы его только что проверили. - Да, конечно. Я разволновался. Вы в порядке? - В полном порядке, коммандер. - Ладно, тогда я схожу в кабину и поговорю с пилотами. - Хорошо. Бонсон прошагал по темному фюзеляжу большого самолета, открыл дверь и просунул голову в пилотскую кабину. Там, где сидел Боб, было полутемно, светились лишь красные плафоны дежурного освещения, а сквозь стенки фюзеляжа доносился звенящий гул моторов, без устали перемалывавших винтами ледяной воздух. Все это очень напоминало Вторую мировую войну, какой-то мелодраматический эпизод из серии "нам сегодня прыгать с небес". "Я снова в деле, - думал Боб. - Вот он я, лицом к лицу против еще одного подонка с ружьем. Знакомое дело". Но в эту ночь он вовсе не чувствовал себя счастливым. Он чувствовал себя испуганным, напряженным, трясущимся, и ему удавалось скрывать это лишь потому, что бедняга Бонсон трясся намного сильнее. Боб посмотрел в хвост самолета, где могучие гидравлические рычаги держали огромную рампу. Через несколько минут ей предстоит разинуть пасть, превратиться в помост, а ему дадут сигнал, он выйдет и окажется в полной власти силы притяжения. Он будет падать около двух минут. Может быть, парашют сработает, а может быть, и нет. Он не узнает этого, пока не произойдет того или другого. Он постарался отогнать эти чувства. Стоит начать дергаться, как ты возбуждаешься, начинаешь действовать небрежно и оказываешься покойником. Не смей думать обо всем этом дерьме. Ты просто делаешь то, что необходимо сделать, делаешь спокойно, профессионально, так, чтобы и задание выполнить, и в живых остаться. Не думай о том, другом человеке. Тебе нужно выполнить задание. Это единственное, что имеет смысл. Суэггер старался не думать ни о Джулии, ни о человеке, который пришел через время и пространство, чтобы убить ее ради каких-то тайн, которыми она, возможно, обладала сама об этом не зная. Он старался не думать о своем старинном враге и обо всем том, чего лишил его этот человек. Он старался не думать о высоких материях, о геополитике, о противостоящих политических системах, подобием которых являлись он сам и его противник. Он старался выкинуть все это из головы. - Сержант! Боб повернулся. К нему обращался молодой член экипажа, сержант-бортмеханик, которому на вид было не более пятнадцати лет. - Да? - Вы надели парашют вверх ногами. - О господи, - пробормотал Боб. - Похоже, вы все-таки не обучались на курсах парашютистов, точно? - Видел пару раз в кино, как парни прыгают с парашютами. А разве этого недостаточно? Мальчишка широко улыбнулся: - Не совсем. Вставайте, я помогу вам. Юному сержанту потребовалось всего несколько секунд для того, чтобы правильно надеть парашют на Боба. И это оказалось очень кстати. Теперь он чувствовал себя намного лучше, теперь все было правильно, все было хорошо. - Вы знаете, что вам потребуется еще и кислород? На такой высоте нечем дышать. - Да, мне говорили. Юноша принес ему шлем из комплекта высотного костюма для летчиков, с пластмассовым защитным щитком, кислородной маской и маленьким зеленым баллоном. Баллон тоже закреплялся на поясе и соединялся трубкой со шлемом, снабженным плотно облегавшей череп защитной подкладкой из толстого упругого синтетического материала. - Я похож на какого-то чертова астронавта, - сказал Суэггер. * * * * * Все было сделано как раз вовремя. Бонсон вернулся. В хвосте загудели электромоторы, и рампа "геркулеса" со скрежетом начала опускаться. В провале стало видно темное небо. Бонсон пристегнулся к страховочному лееру, чтобы его не высосало наружу. Сержант-механик напоследок еще раз осмотрел снаряжение Боба, дал разрешение на прыжок и пожелал удачи. После того как фюзеляж разгерметизировался, из самолета сразу же улетучился весь воздух, так что все, кто находился на борту, тоже надели кислородные маски. Суэггер почувствовал, как из липкой резиновой маски, закрывавшей его рот под прозрачным пластмассовым щитком, в горло хлынул поток воздуха. Он имел ощутимый резиновый вкус. В сопровождении Бонсона Боб прошел вдоль фюзеляжа к хвосту, который теперь зиял широко раззявленной пастью. Усилившийся ветер завывал и резко дергал людей; температура ощутимо понизилась. Боб чувствовал на себе лямки парашюта, тяжесть мешка со снаряжением, привязанного к голени, тепло парашютного шлема. А за стенами самолета он видел ничто и чувствовал, что его вновь охватывает волнение. - Все хорошо? - спросил Бонсон по радио. Боб кивнул. Он был уже слишком стар для этого. Его ощутимо прижимала к полу тяжесть винтовки, оптики, ботинок, шлема, парашюта и прочей навьюченной на него пакости. Все-таки ее было слишком много. - Вы все запомнили? Просто переступите через край рампы и падайте вниз. Вы будете падать, падать, падать, а потом эта штука автоматически откроется. Вы можете управлять левыми и правыми стропами. Впрочем, зачем я вам это говорю? Вам же не раз приходилось это делать. Боб опять молча кивнул, а Бонсон нервно шагнул вперед и снова заговорил в свой микрофон: - Никаких проблем не будет. Вы доберетесь до дома и спасете женщин; с вами все будет в порядке. А мы захватим Соларатова, и никаких проблем. - Волнуясь, Бонсон часто повторял одни и те же слова. - Мы все подготовили. Как только погода чуть-чуть улучшится, выступит другая команда; у нас все под контролем. Боб опять кивнул. - Ладно, они говорят, что осталось тридцать секунд. - Пора идти. Боб медленно двинулся к зияющему провалу в хвосте самолета. Там не было ничего, лишь чернота в проеме рампы. - Так, приготовьтесь, - сказал Бонсон. Боб приостановился, почувствовав, как черный воздух начал выдергивать его из самолета. Ему стало страшно. - Пошел! - выкрикнул Бонсон, и Боб шагнул через край рампы в никуда. * * * * * Ники проснулась рано, еще до рассвета. Эта привычка, от которой она никак не могла избавиться, появилась отчасти под влиянием ее собственной бьющей через край энергии, но в первую очередь из-за того, что ей давно уже приходилось просыпаться в это время, чтобы кормить лошадей. Сегодня не нужно было спешить к лошадям, но зато снаружи ее дожидался целый новый снежный мир, который необходимо было исследовать. Девочка накинула поверх пижамы купальный халат, сунула ноги в мокасины и спустилась вниз. Огонь еле тлел, но она кинула в камин журнал, поворошила кочергой, взметнув яркие искры, и он сразу ожил. Тогда она подошла к двери и распахнула ее. Снаружи ворвался холодный ветер; там все еще шел снег, но уже не так сильно. Ники оставила дверь открытой, поплотнее запахнула халат и выбралась на крыльцо. Мир был завален снегом. Все естественные очертания были смягченными и смазанными. Снег лежал повсюду: на изгородях, свисая с них забавными шапками, на странных холмах, которые недавно были кустарниками; снег громоздился на крыше сарая и на поленнице дров. Ники еще никогда в жизни не видела так много снега. У детей, которые когда-то жили здесь, были санки, она своими глазами видела их в сарае. И она знала, куда отправится. Слева от дома, совсем недалеко, была горка, не очень крутая, но на ней вполне можно было как следует разогнаться. Ники посмотрела через темноту на восток, где находились невидимые за летящим снегом горы. Она чувствовала, что надвигается какая-то перемена. Она не могла ждать рассвета. Ждать было выше ее сил! * * * * * Соларатов наблюдал за ребенком через очки ночного видения: маленькая фигурка стояла на зеленом поле на дне аквариума, в который превращала мир электроника, усиливающая малейшие проблески света. Взбудораженная снежным искушением, девочка рано проснулась и теперь стояла на крыльце перед дверью, маленькая зеленая капля. В следующее мгновение она сбежала по ступенькам, сгребла обеими руками пригоршню снега, слепила небольшой, отчетливо различимый круглый снежок и кинула его перед собой. Ожидание наконец закончилось. Соларатов отложил НВ-очки и взял бинокль "лейка". Он навел на девочку точку дальномера и нажал на кнопку, посылая невидимый лазерный импульс, который мгновенно долетел до ребенка и вернулся, чтобы сообщить точные данные. На дисплее, появившемся справа от изображения, возникло число 557. Пятьсот пятьдесят семь метров. Снайпер задумался на секунду, вычисляя поправку на боковой снос и снижение, а затем поднял винтовку и навел на девочку нужную миллиметровую отметку на нижнем отрезке вертикальной шкалы. При этом ему казалось, будто он совершает нечто непристойное, но что поделать, ему необходимо было прочувствовать ощущения, которые испытываешь на этой огневой позиции. Точка почти полностью закрыла ее смелую маленькую грудку. Мускулы снайпера, хотя и задеревеневшие, оставались мощными, и он зажал винтовку между мостом из собственных костей и землей и с уверенностью профессионального стрелка держал точку на выбранной мишени. Никакого шевеления или дрожи, никаких страхов или сомнений, которые могли бы предать в решающий момент. Его палец прикоснулся к спусковому крючку. Стоит ему захотеть, палец плавно согнется, развив усилие в два килограмма, и девочка навсегда расстанется с этим миром. Он отложил винтовку, довольный, что у него осталось вполне достаточно энергии. Теперь ясно, что завершение работы - только вопрос времени. * * * * * В первое же мгновение Суэггер понял: дело плохо. Вместо того чтобы сгруппироваться и падать вниз, как пушечное ядро, он молотил руками и ногами, испытывая при этом панический страх. Ему никогда в жизни не приходилось прыгать с парашютом, и невозможность контролировать происходящее совершенно ошеломила его. И дело тут было не в том, что он струсил; просто, когда он растерялся от незнакомого ощущения полной беспомощности, власть захватили его самые глубинные рефлексы. Ветер лупил его, словно кулаками, трепещущее тело летело вместе с этим яростным ветром, и Боб пытался подтянуть колени к груди и схватиться руками за щиколотки, но никак не мог совладать с силой воздуха, проносившегося мимо него со скоростью сотен и сотен километров в час. Он заорал, но звука не было, потому что он кричал в кислородную маску. И все равно это был крик, безумный вопль, вырвавшийся из его легких, словно он был какой-то безмозглой тварью, жалким животным. Он слышал, как его неузнаваемый голос отдался в шлеме. Никогда прежде, ни в одном из сотен или тысяч боевых эпизодов Боб не кричал. Он никогда не кричал на Пэррис-айленд или в любом из тех мест, где у него было только два варианта - убить или умереть. Он никогда не кричал в те ночи перед вылазками, когда представлял себе то, что может случиться на следующий день, и никогда не кричал после возвращения из боя, вспоминая те ужасы, которые видел, или те, что сотворил сам, или те, что каким-то чудом миновали его. Он никогда не кричал от печали или от гнева. Сейчас он орал. Этот крик был выражением чистой, беспримесной ярости, бурлившей в его душе и вырывавшейся наружу, чтобы пропасть в колоссальном напоре воздуха. Он проваливался в темноту, потерянный и бессильный и, главное, уязвимый. "Не дай мне умереть", - думал он. Весь смысл его задания, все стремление совершить правосудие, даже чувство отцовства - все это куда-то кануло. Он падал, нечленораздельно крича и предавая все, о чем прежде думал, во что верил, его руки цеплялись за воздух, ноги брыкали воздух, а ощущение невесомости делало все эти конвульсивные движения еще более бесполезными. "Не дай мне умереть, - думал, чувствуя слезы, катящиеся по лицу под плексигласовым щитком шлема, и хватая ртом кислород из маски. - Прошу тебя, не..." Парашют дернулся и раскрылся. Боб ощутил, как что-то у него на спине странно изменилось, а в следующую долю секунды он наткнулся на какую-то стену, но это был всего лишь рывок воздуха, заполнившего парашют и вырвавшего его из пасти смерти. Он ничего не видел в темноте, но знал, что земля уже очень близка, а затем, намного раньше, чем это должно было случиться, он ударился о твердь, и из глаз у него посыпались искры, а в голове все смешалось, когда его тело рухнуло на землю. Боб с трудом поднялся на ноги и попытался отстегнуть парашют, который мог снова наполниться ветром и потащить его за собой. Но не успел: парашют надулся и поволок его по земле; плексигласовый щиток раскололся, и Боб почувствовал, как по лицу что-то резануло и потекла кровь. Одна рука онемела. Когда его волокло, мешок со снаряжением цеплялся за камни и от этого нога как будто вытянулась на лишних пять сантиметров. Боб вцепился пальцами в сбрую, внезапно она расстегнулась, и уже в следующее мгновение парашют, словно обрадовавшись, вытряхнул его из своих объятий, как ненужное бремя, бросил его в снегу и сам по себе отправился в развеселое путешествие. О господи, подумал Боб, отчаянно моргая и ощущая боль во всем теле. Он осмотрелся вокруг, но не увидел ничего мало-мальски знакомого. Сбросив шлем, он почувствовал на мгновение ледяной порыв ветра, вытащил из кармана белую маскировочную шапку, надел ее на голову и развернул снегозащитную маску. Затем отвязал от ноги мешок со снаряжением, раскрыл его и поспешно надел меховую куртку и гетры. Тепло сразу немного успокоило его. Потом он выудил очки ночного видения, нащупал выключатель и посмотрел вокруг. О боже! Все было не то и не так, как должно было быть. Он находился на склоне, а не на ровном плато, и впереди не было никакого ранчо и никакого дома, потому что, насколько он мог видеть, никакого "впереди" вообще не было. Был только уходящий вниз длинный и пустой склон. Он оказался намного выше, чем нужно. Он попал в горы и понятия не имел, где находится. Глава 47 Джулия видела сон. В этом сне она, Боб и Донни были на пикнике где-то возле горного озера, окруженного прекрасной зеленью. Все казалось очень реальным, но в то же время было ясно, что это сон. Все были так счастливы, намного счастливее, чем когда-либо в своих настоящих жизнях. Боб и Донни пили пиво и смеялись. Там был и ее отец, и Эрл, отец Боба, которого убили много лет назад, еще в 1955 году, и она жарила гамбургеры на гриле, а все мужчины пили пиво, смеялись, перекидывались мячом и наперебой развлекали Ники. Но возможно, это был не сон. Возможно, это лишь началось как сон, нечто такое, что возникло в ее подсознании, но теперь она знала, что способна управлять этим видением и каким-то образом попытаться сохранить его, пока она пребывала в серой полосе, отделявшей сон от бодрствования. Питер тоже был там. Серьезный, скромный, преданный Питер Фаррис, который так сильно, так страстно был влюблен в нее. Он казался странным, потому что Боб и Донни, оба с коротко подстриженными волосами, были бравыми морскими пехотинцами, а Питер выглядел как настоящий хиппи в своей вручную окрашенной лиловыми пятнами футболке, с лентой на спутанных длинных волосах и маленькой печальной бородкой, как у Иисуса. Питер очень переживал, потому что чувствовал себя таким слабым рядом с двумя куда более сильными мужчинами, и эти переживания, как ни странно, делали его страсть еще сильнее. Как он любил ее! Донни закрывал на это глаза, потому что не в его характере было оскорблять чьи-то чувства. Боб, мистер Деревенщина с Юга и Лучший из Мужчин, просто смотрел на всех, удивляясь их молодой глупости, а его и ее отцы сидели рядом и от всей души над чем-то смеялись, хотя трудно предположить, о чем могли разговаривать полицейский и кардиохирург, один из которых умер в 1955 году, а другой - в 1983-м. И там был еще кто-то. Он держался сам по себе, изящный молодой человек, тоже удивленный такой концентрацией мужественности здесь, на берегах Гитчи-Гюми<Гитчи-Гюми - озеро, на берегах которого родился и вырос легендарный герой эпоса североамериканских индейцев Гайавата. Обычно отождествляется с озером Верхним.> или где там все происходило, и Джулии понадобилось некоторое время, прежде чем она поняла, что это Триг. Она видела его два, нет, три раза. Она видела Трига в ту ночь, когда Питер вытащил ее на вечеринку в Джорджтаун, устроенную, как оказалось, в доме Трига, в забавном маленьком домике, сплошь увешанном картинами с изображением птиц. В следующий раз она видела его, когда он привез Донни в красном "триумфе" в парк Западный Потомак, чтобы отыскать ее перед последней большой первомайской демонстрацией. А в третий раз Джулия увидела его через три ночи на ферме в Джермантауне, где он на пару с тем ирландцем укладывал в грузовик мешки с удобрением. Триг, еще один из мальчиков, ставших жертвами вьетнамской войны. Все они были связаны какой-то ужасной цепью, навсегда переменились, оказались навсегда изуродованы. Никто так и не вернулся с этой войны. Донни был убит в самый последний день своей службы. Питер не то разбился, не то был избит до смерти, и его нашли спустя несколько месяцев с переломанным позвоночником. Трига разорвало в мелкие клочья в Мэдисоне, штат Висконсин. И Боб, единственный выживший, но, возможно, наиболее изувеченный из всех, с черными псами, терзающими его сознание, с его потерянными годами и его ненавистью к самому себе, с его потребностью снова и снова оказываться под пулями, как будто он стремится таким путем заработать право на смерть, которой так жаждет, и наконец-то присоединиться к своим друзьям. Смерть или ПСВОСР: чего раньше дождется Боб Ли Суэггер? - Мама! - послышался негромкий голос ее дочери. - О, моя дорогая, - ответила она, но это было уже не во сне, это было здесь, в темной теплой спальне. Джулия заморгала и вышла из видения. Нет, это был не сон. Это не мог быть сон. Слишком уж реально для сна. - Мамочка, я хочу пойти покататься на санках. - Боже мой, детка... - Мама, ну пожалуйста! Джулия повернулась и посмотрела на часы. Было около семи. Снаружи было темно, и самые первые отблески восхода пока лишь угадывались. - Девочка моя, - сказала она, - еще так рано. Снег будет лежать еще долго-долго. Все ее тело болело, и в тех местах, где был наложен гипс, ощущалось страшное неудобство. Джулия не принимала болеутоляющего со вчерашнего вечера, с того момента, когда на середине "Поющих под дождем" ее дочь заснула, положив голову матери на колени. - Ну пожалуйста, мама. А то я пойду разбужу тетю Салли. - Не смей будить тетю Салли. Благослови ее бог, она заслужила того, чтобы хоть немного отдохнуть от Суэггеров и всех их проблем. Я сейчас встану, маленькая. Только дай мне минутку-другую, ладно? - Хорошо, мамочка. Я пойду одеваться. Ники выбежала из комнаты. "Как рано, - подумала Джулия. - Просто ужасно рано". * * * * * Боб попытался использовать приемник спутниковой навигационной системы, но ничего не вышло. Правда, его все-таки удалось включить, но на экране жидкокристаллического дисплея были видны лишь хаотически разбросанные красные пятна. Очевидно, прибор слишком сильно ударился о землю при падении и вышел из строя. Боб включил рацию и услышал в наушниках: - "Боб-один", "Боб-один", где вы, мы потеряли контакт; черт возьми, Суэггер, где вы? Он заговорил в ответ: - "Боб-контроль", это "Боб-один", вы меня слышите? - "Боб-один", "Боб-один", мы потеряли контакт. "Боб-один", где вы находитесь? - Вы меня слышите, "Боб-контроль", вы меня слышите? Я передаю, кто-нибудь меня слышит? - "Боб-один", "Боб-один", пожалуйста, ответьте контролю. Мы потеряли контакт. Дерьмо! Он содрал с себя рацию вместе с наушниками и ларингофоном и швырнул ее в снег. Следующей вещью, требующей проверки, была винтовка. Боб открыл футляр, достал оружие, повертел в руках. Вроде бы все казалось в порядке, но уверенности в этом не было. Тот же самый резкий удар, который погубил электронику, мог сбить прицел. Но проверить это нельзя было никаким иным способом, кроме как стрельбой. А сейчас он не мог стрелять, так что ему оставалось лишь надеяться на то, что фирма "Юнертл" делала по-настоящему прочные прицелы, которые в состоянии вынести то, чего не выдержало остальное оборудование. Боб встал. Его трясло от боли, и в голове промелькнула мысль, что он может ослабеть, потерять сознание и умереть в снегу. Через год его найдут, и это будет напечатано во всех газетах. "По крайней мере, отмочу напоследок хорошую шутку", - подумал он. Он посмотрел вокруг. С одной стороны не было ничего, кроме бесконечного океана заснеженных гор. Это направление его явно не устраивало, и в этот момент, слава богу, на горизонте появился чуть заметный просвет, обозначивший восток. Похоже, что он оказался на изрядной высоте. Боб знал, что полет проходил с северо-запада на юго-восток и что летчики намеревались сбросить его на равнину, расположенную ниже гор и ранчо. Если он пролетел дальше намеченной точки, то отклонился в меридиональном, а не в широтном направлении и, значит, мог угодить на гору Маккалеб, теоретически рассуждая, на северо-западный ее склон. И внизу, примерно на тысячу восемьсот метров ниже, должно было находиться ранчо. Боб не мог его разглядеть: долина в том направлении была укрыта плотными облаками, которые старались спрятать ее от всего остального мира. Виднелись только пики, торчавшие дальше, за тем разрывом, который мог быть только долиной. Боб вскинул винтовку на плечо, проверил компас и отправился вниз по склону. Земля была голой, практически лишенной растительности, как будто здесь совсем недавно взорвалась ядерная бомба, уничтожившая все живое. На неровной поверхности лежал снег, и в одних местах его слой был толстым и пушистым, а в других - на удивление тонким. Боб дважды споткнулся о камни, невидимые под гладкой белой пеленой. Снегопад продолжался, и снежинки больно били его в лицо. Но яростный ветер утих, и снежные дьяволы больше не крутились вокруг белыми смерчами, бросая ему жестокий вызов. Боб даже не слышал ветра. Он спускался с горы по диагонали, чуть ли не бегом, чувствуя, как толстые рубчатые подошвы врезаются в твердую промерзшую почву, и пытаясь поймать ритм, который позволял бы двигаться быстро, но в то же время без излишнего риска. Он тяжело дышал и уже начал потеть в своей меховой куртке. Впереди показалась полоса голого камня, и он свернул в сторону, чтобы обойти ее. Время от времени Боб останавливался, опускал на глаза очки ночного видения и - ничего не видел. Впереди и ниже, словно твердая непроницаемая стена, протирались облака. Сквозь очки облака казались зелеными, они почти не отличались от снежного покрова и с такой силой отражали свет, что нельзя было разглядеть ничего, за исключением разве что мелькавших тут и там черных пятен камней. Ему пришло в голову, что он мог совершенно неправильно рассчитать свое местонахождение. Он мог оказаться где угодно и сейчас бежит, как дурак, в какую-то совершенно ненужную ему пустую долину, где не будет никакого шоссе, никакого ранчо, никакой Джулии, никакой Салли, никакой Ники. Просто безжизненные просторы Запада, точно такие же, какими они были в то время, когда сюда вышел Иеремия Джонсон. И что тогда? Тогда ничего. Тогда все кончено. Тогда он будет скитаться по горам, возможно, убьет какую-нибудь дичь. Он, конечно, выживет, но через три дня или через неделю, обросший бородой, он выйдет к людям и найдет совсем другой мир - без жены, с убитой горем осиротевшей дочерью, мир, в котором будет процветать все то, против чего он боролся, а все то, чего ему удалось достичь, исчезнет. Соларатов с толстой пачкой денег в кармане вернется в Москву к блинам и борщу. "Иди! - приказал он себе. - Просто иди, отбрось эти мысли и сделай то, что должен". Он посмотрел через плечо и обнаружил, что дело плохо: на востоке становилось заметно светлее. Он помчался вниз по склону, пытаясь обогнать рассвет. * * * * * Восход озарил вершины гор. Соларатов поежился. Ему совершенно не было холодно. Он потянулся и извернулся всем телом так, что захрустели пальцы и все суставы, разгоняя оцепенение, которое начало охватывать его тело после долгого неподвижного лежания на земле. Снег, облепивший его спину, осыпался. Итак, осталось сделать последний шаг. Он знал, что с ним все в порядке. Человек вообще может пробыть в снегу гораздо дольше, чем винтовка. А вот с винтовкой все не так просто. Смазка на морозе может загустеть, превратиться в вязкую массу, свести на нет настройку спускового механизма, помешать движению затвора. Газы, образующиеся при сгорании пороха, окажутся не настолько горячими, какими им следует быть, и пуля полетит по иной, совершенно непредсказуемой траектории. Металл и стекло сожмутся под действием холода, и прицел уйдет из пристрелянного положения. Пар от его дыхания может попасть на линзы и затуманить поле зрения. Что угодно может не сработать. Существуют сотни причин, из-за которых хороший выстрел может оказаться никудышным. Соларатов открыл затвор "ремингтона" и потянул рычаг на себя. Нет, ничто не препятствовало легкому плавному ходу; масло нисколько не загустело. Он медленно, чрезвычайно медленно подал затвор вперед, пока механизм не дошел до упора, а затем повернул рычаг на пять сантиметров вниз и почувствовал, как затвор встал на место. Не укладываясь в положение для стрельбы, он обхватил ладонью пистолетную рукоять винтовки, просунул палец в скобу спускового механизма, почувствовал изгиб спускового крючка. Погладил его пальцем через перчатку. Без сознательного приказа указательный палец легонько надавил на крючок, какое-то мгновение ощущая упругое сопротивление, а затем спусковой механизм щелкнул - такой звук, как будто отломилась ручка у чашки из костяного фарфора. Идеально: два килограмма, ни больше, ни меньше. Соларатов подтянул винтовку к себе и внимательно рассмотрел дуло, на котором было закреплено оптимизационное устройство фирмы "Браунинг", гасившее вибрацию ствола. Крепление было безукоризненно плотным. И наконец он снял перчатку, расстегнул молнию своей меховой куртки, просунул руку под несколько слоев одежды и добрался до кармана рубашки, где хранилась пластмассовая коробочка с двадцатью патронами. Рядом с сердцем. У самого теплого места на его теле. Сняв крышку, он вынул четыре патрона. Затем аккуратно засунул коробочку обратно в карман, чтобы патроны не теряли тепло. Открыл затвор и один за другим вставил патроны в магазин. Почему-то это занятие всегда доставляло Соларатову большое удовольствие. Это было самое сердце, самая суть винтовки: преодолевая легкое сопротивление пружины, осторожно ввести патрон за патроном в камеру магазина, медленным, плавным движением затвора завершить синкопой их единение, и наконец, в финале, затвор запирается с таким же весомым звуком, как и дверь банковского сейфа. Никаких предохранителей. Он уже очень много лет вообще не пользовался предохранителями. Не верил в них. Если ты используешь предохранитель, значит, не доверяешь себе. Если ты полагаешься на прихоти механики, значит, напрашиваешься на неприятности. Просто держи палец подальше от спускового крючка, пока мишень не окажется на мушке. Вот и все. Соларатов подышал на руку и перевел взгляд вниз, на дом. В чуть зародившемся утреннем свете дом стал виден лучше. Все так же горел свет в одном из окон на втором этаже, но теперь к этому световому пятну добавилось такое же на первом. Его оранжевый жар так и пылал в ночи. Со своей позиции Соларатов видел только одно окно, остальные заслоняла крыша крыльца. В глубине этого единственного видимого окна время от времени передвигалась какая-то фигура. Вероятно, женщина готовила завтрак, а что же еще? Она варила кофе, жарила яичницу, кипятила молоко, чтобы сварить кашу для ребенка. Но которая из женщин? Жена агента ФБР? Или жена снайпера? Именно поэтому он не мог сейчас всадить пулю в эту тень. А вдруг это окажется не та женщина? Соларатов не мог позволить себе еще одну неудачу; к тому же вряд ли когда-нибудь еще обстоятельства сложатся так же благоприятно для него. "Не торопись, - сказал он себе. - Не делай никаких движений до тех пор, пока не будешь полностью уверен". А свет все разгорался, хотя вроде бы каждая следующая секунда ничем не отличалась от предыдущей. Просто цвет понемногу сменялся с черного с серо-свинцовой окантовкой на серо-свинцовый с серой окантовкой. Облака нависали все так же низко, хотя снег из них уже не сыпал. Солнца сегодня не будет. Пройдут часы, прежде чем кто-нибудь сможет добраться сюда на вертолете, еще больше времени потребуется для того, чтобы добраться сюда по земле; разве что на снегоходах можно успеть раньше. Ну что они тут застанут? К тому времени он уже будет далеко-далеко, и никто не сумеет связать его с совершившимся преступлением. Телефон! Ну конечно же! Последняя деталь, о которой он напрочь забыл и которая может погубить его! Он стреляет, убивает женщину и уходит. Но вторая женщина видит ее мертвое тело в снегу, сразу же набирает номер телефона и соединяется с офисом шерифа. Оттуда вызывают по радио патрульных на снегоходах, которые дежурят где-нибудь неподалеку на шоссе. Они доберутся сюда за считанные минуты, не снижая скорости, взлетят по склону и быстро обнаружат его следы. Они сообщат о его местоположении. Сюда будут высланы другие полицейские. И он закончит свою карьеру на выбранной наспех, негодной огневой позиции в этом позабытом Богом уголке Америки, убитый из охотничьего ружья каким-нибудь деревенским увальнем, который ради развлечения помогает шерифу или следит за порядком в заповеднике. Соларатов вновь впился взглядом в дом, тщательно исследовал его и вскоре заметил паутинку телефонного провода, отходившего от столба, вкопанного возле дороги, и спускавшегося к дому. Его глаза расширились от изумления. Линия уже была повреждена! Провод оборвался под тяжестью снега! Да, воистину это было предзнаменование! Словно Бог, которого, как его учили, не существовало, пришел ему на помощь и не просто устроил снежный буран, чтобы закрыть все дороги, но и оборвал телефонную линию! Может быть, Бог был коммунистом? Снайпер улыбнулся, вернее, почти незаметно растянул губы. И тут же перевел взгляд обратно на дом. Внезапно полутемный снег перед ним озарился оранжевым светом - это широко распахнулась передняя дверь. Он смотрел, как маленькая девочка сбежала по лестнице и с разбегу плюхнулась в сугроб. Там, где он находился, отчетливо слышался ее смех. В мире не существовало никаких других звуков. А потом он увидел женщину, стоявшую на верхней ступеньке крыльца. * * * * * Такое впечатление, будто он угодил в суп. Вокруг не было ничего, кроме облаков, видимость мгновенно упала до нуля. Он пробирался сквозь облако и чувствовал, как его пропитывает влага. Влага осела на его куртку, и белая водоотталкивающая ветронепроницаемая поверхность арктического полевого обмундирования заблестела. Его ресницы слиплись от сырости. Темно-серый ствол винтовки покрылся мелкими каплями. Очки ночного видения нисколько не помогали, показывая со всех сторон ровный зеленый фон. "Брось их, - сказал себе Боб. - Избавься от них. Полное дерьмо!" Но он только сдвинул их на лоб: очень может быть, что, когда он вылезет из этой каши, очки потребуются ему для того, чтобы искать дорогу среди скал, или еще чего-то в этом роде. С винтовкой через плечо он пробирался вперед, напрягая все силы, чтобы не снижать темпа. Но теперь почва стала более скалистой, а он не мог видеть достаточно далеко для того, чтобы выбирать верный путь через сбегающие вниз расселины, забитые снегом извилистые проходы между скалами, все чаще встречавшиеся пучки какой-то растительности, которым облепивший их липкий влажный снег придал невероятные, кошмарные формы. Впереди отдельным предательским облачком клубился выдыхаемый им пар. Он упал. Снег набился ему в рот, попал под меховую куртку. Прооперированная нога болела так, словно рану раздирали когтями. Он трясся всем телом. "Встань, черт тебя возьми!" Боб поднялся на ноги, вспоминая другой темный туманный и сырой день. Это было так давно, как будто происходило в какой-то другой жизни. В тот день он был таким наэлектризованным, все его рефлексы были живы, он двигался и действовал естественно, словно животное, словно тигр, и, как он теперь понял, втайне любил такое свое состояние. Теперь он чувствовал себя старым и медлительным, утратил координацию движений. Его одолевали холод и сырость. У него болела нога, особенно бедро. Боль в бедре становилась все сильнее, и Боб понял, что от удара разошелся только-только начавший заживать разрез выше колена, сделанный там, где все эти годы сидела в глубине кости, одевшись соединительной тканью, пуля Соларатова. На него снова накатила ярость, горячий алый поток, безумная, всесокрушающая ненависть. "Боже, помоги мне, - взмолился он. - Боже, помоги снайперу". Он бежал все дальше вниз, выскочил на светлое место и какое-то мгновение думал, что наконец-то выбрался из облаков, но уже в следующую секунду понял, что это ему только показалось. * * * * * Снег! В сером рассветном освещении снег казался гигантской кучей... чего? Самой мягкости! Ники представила себе ванильное мороженое, наваленное повсюду огромными белыми кучами, достаточно плотное для того, чтобы подхватить ее и удержать на поверхности, когда она прыгнет в него. Она кинулась в сугроб, но ощутила только холодное жесткое прикосновение, а в следующее мгновение всюду, где снег соприкасался с открытой кожей, побежали струйки ледяной воды. Ники захихикала от восхищения. - Мама! Это так здорово! - Милая, не отходи далеко. Я пока еще не могу пойти с тобой. Через несколько минут появится солнце. - И-и-и-и-и-и-и-и! Я хочу кататься на санках! - Нет, детка, подожди немного. Пусть сначала встанет тети Салли. Если с тобой что-нибудь случится, я не смогу добраться до тебя. Девочка бежала по колено в снегу, пропустив мимо ушей последние слова матери. Санки были в сарае. Она точно знала где. Сарай - вернее, бывшая конюшня - был пуст, но сани стояли там, в восьмом стойле, прислоненные к яслям. Она помнила их во всех мельчайших подробностях: это были старые санки с рыжими от ржавчины полозьями, с пробитым фанерным сиденьем. Ей надо было забрать их вчера вечером, сразу же после того, как объявили, что будет снегопад! - Ники! - окликнула ее мать. Ники обернулась и увидела мать. Та стояла на крыльце, завернувшись в большую меховую куртку, накинутую на плечи, и здоровой рукой прикрывала глаза от хлопьев снега, которые почти утихший ветер нет-нет да и швырял ей в лицо. - Ники! Вернись! Ее мать стояла на крыльце. * * * * * "Это она? Черт возьми, она это или нет?" Женщина стояла на крыльце возле полуоткрытой двери. Спусковой крючок, на котором лежал его палец, так и умолял нажать на него. Точка миллиметровой шкалы лежала точно в центре ее груди; рука нисколько не дрожала. Поза снайпера была идеальной. Adductor magnus был напряжен и надежно прижимал туловище к земле. От окончания войны его отделяло одно усилие в два килограмма. Ни холода, ни страха, ни дрожания руки, ни сомнений, ни колебаний... Но... Она ли это? Соларатов видел ее лишь однажды, через прицел с расстояния в 722 метра, и то в течение одной-единственной секунды. Поэтому он не мог с уверенностью ответить на собственный вопрос. Женщина завернулась в пальто, и одна рука была не видна. Может быть, это означало, что невидимая рука загипсована, а может быть, не означало ничего. Так надевают пальто, когда не хотят просовывать руки в рукава и застегивать пуговицы. Кто угодно может одеться таким образом, на минутку выйдя из дома. Женщина повернулась и скрылась за дверью. Он выдохнул. - И-и-и-и-и-и-и-и! - донесся издалека восторженный детский визг. * * * * * - И-и-и-и-и-и-и-и! Этот звук был таким далеким, слабым, чуть слышным. То ли случайный порыв ветра донес его сюда, то ли Божья благодать. Но он мог означать только одно: "Мое дитя". Несмотря на расстояние. Боб безошибочно узнал этот хрипловатый тембр, эту бьющую через край жизненную энергию, этот не сознающий себя героизм. Этот дух. Черт возьми, в его девочке столько пыла! Она унаследовала это от своего деда; вот уж пылкий был человек! Она находилась где-то слева, очень далеко. В той стороне не было видно ничего, кроме неровной земли, да и то лишь на несколько шагов. "Пропади оно пропадом!" - подумал Боб. Он снял с плеча винтовку и, быстро передернув затвор, перевел ее в боевое положение, дослав в патронник один из 0, 308-дюймовых патронов "федералс примо". Он бежал, и бежал, и бежал. Он перепрыгивал через камни, наращивая темп, его ноги взметали снежные вихри, каждый из которых отнимал дополнительную порцию энергии. Сердце и легкие работали на пределе, и ровное дыхание сменилось сухими всхлипываниями, при каждом из которых его гортань обжигало, словно огнем. Однако он еще прибавил ходу, он бежал; а когда он вышел из скального лабиринта, склон сделался круче и ему пришлось замедлить шаг, чтобы не упасть, но он стал двигаться прыжками и снова набрал скорость, и все это происходило за гранью возможностей его организма. И внезапно он выскочил из облаков. День сразу просветлел, и перед Бобом раскинулась покрытая снегом долина, похожая на огромную чашу ванильного мороженого. Все было еще серым, так как солнце не успело выйти из-за гор. Он разглядел дом, телефонные столбы, вдоль которых проходила дорога, загон, обозначенный лишь верхушками столбов, увенчанных большими снежными шапками, сарай, вероятно забитый всяким хламом, - все казалось милым, как на поздравительной открытке, - и своего ребенка. Девочка весело танцевала в нескольких метрах от крыльца. - И-и-и-и-и-и-и-и! - снова завизжала она, и ее голос мощно и звонко разнесся по горам. Боб увидел, что он находится на гребне хребта, подковой огибающего долину с трех сторон. Он увидел горящие в доме огни, прямоугольник теплого света, льющегося на снег из открытой двери, а потом на крыльце произошло еще какое-то движение и кто-то подошел к лестнице. Он увидел свою жену: Джулия стояла на верхней ступеньке, запахнув наброшенную на плечи меховую куртку. Ники кинула в нее снежок, она резким движением увернулась, куртка на мгновение распахнулась, соскользнула с плеча, и стал заметен белый гипс на ее левой руке. Боб повернулся и вытянулся на снегу, слегка раскинув ноги, упершись локтями в землю, выгнув туловище и стараясь сдержать отчаянное сердцебиение. "Снайпер. Ищи снайпера". * * * * * Это была она. Она увернулась от снежка, куртка соскользнула с плеча, и она тут же снова запахнулась. Но было ясно видно, что ее левая рука до плеча закована в гипс. "Да. Пора". Соларатов пошевелился, исправляя положение тела. Он не спешил. Какой смысл в спешке? В мире не было ничего, кроме женщины, стоявшей на крыльце в накинутой на плечи куртке. Пятьсот пятьдесят семь метров. Взять на две точки ниже горизонтальной черты, то есть на две точки выше, чтобы компенсировать снижение пули во время ее дальнего полета и под влиянием тонких эффектов гравитации, обычных при нисходящей траектории стрельбы. Сосредоточиться. "Это всего лишь очередная легкая добыча, - думал он, - в мире, полном легкой добычи". Он наполовину выдохнул и задержал дыхание. Его тело было неподвижным, как памятник. Adductor magnus напряжен. Миллиметровые точки не двигались: они лежали на ее груди, как неминуемая смерть. Винтовка была покорной любовницей, такой смирной и послушной. Все мысли покинули его сознание. Между ним и концом войны стоял только спусковой механизм. Спусковой крючок был отрегулирован на усилие в два килограмма, и полтора килограмма уже давили на него. * * * * * Боб быстро, но внимательно осмотрел горный хребет, уходивший, изгибаясь, вдаль от него, так как знал, что человек, которого он ищет, расположится на востоке, чтобы оставить солнце у себя за спиной. Прицел был десятикратный, при таком увеличении поле зрения оказывалось довольно маленьким. Господи, почему у него нет бинокля? С биноклем... Вот он. Не он сам, не человек, а ствол винтовки, черная черточка на белом снегу возле большого валуна. Винтовка была совершенно неподвижной и опиралась на сильную, должным образом изогнутую руку. Боб знал, что Соларатов, устроившийся с подветренной стороны камня, сейчас делает последние поправки, доводя сосредоточенность до высочайшего уровня. Дальний выстрел. О, какой же дальний выстрел! Боб замер, изготавливаясь и молясь про себя, так как знал, что тот человек уже готов стрелять. Дистанция была около тысячи метров. С винтовкой, которую он не только ни разу не пристреливал, но даже и не знал, как ведет себя спусковой механизм. Но у него оставалось не больше секунды, и он поймал в перекрестье ствол винтовки, а потом взял выше, интуитивно оценивая расстояние. Верно ли? Не ошибся ли он? "Вот дерьмо", - подумал он. "Пора на охоту", - сказал он себе и выстрелил. Глава 48 Все тело Бонсона сотрясалось от мощного прилива обжигающего разочарования. А-ах! Тьфу! У-ух! Вот так и происходят все эти пресловутые удары: маленькая неполадка в мозгу - и не успеешь глазом моргнуть, как тебе кранты! Он чувствовал, что давление у него подскочило до опасного предела. Ему очень хотелось ударить, а еще лучше убить кого-нибудь. Его мышцы напряглись, как камень, перед глазами висела красная пелена, а зубы были крепко стиснуты. Он снова проговорил в микрофон: - "Боб-один", "Боб-один", это "Боб-контроль", ответьте, черт бы вас побрал, ответьте! - Его нет, сэр, - сказал техник-сержант, находившийся вместе с ним в радиоотсеке. - Мы его потеряли. "Если только этот чертов ковбой не затеял свою собственную игру", - подумал Бонсон. - Ладно, соедините меня с большей сетью. Сержант что-то покрутил на пульте рации и перешел на новую частоту. - Эй, "Холм", на связи Бонсон, вы меня слышите? - Да, сэр, - ответил его заместитель, находившийся на авиабазе Домашняя гора. - Вся команда в сборе. Мы в полной готовности. - Вы договорились с полицией штата о совместных действиях? - Да, сэр, майор Хендриксон тоже готов и только ждет сигнала. - Вас понял. Теперь о деле. Мы потеряли контакт с нашим имуществом. Скажите этому майору, чтобы он как можно скорее выслал туда полицейские вертолеты. Повторяю: как можно скорее, при первой же возможности. - Да, сэр, но мне сообщили, что никто не полетит i горы до десяти утра. Там все еще очень сложные метеорологические условия. А его парни разбросаны на довольно обширной территории. - Дерьмо. - Я говорил с авиаторами. Мы можем к двенадцати ноль-ноль разместить на трех ближайших горах несколько маловысотных радиолокаторов; конечно, если они смогут вылететь туда не позже десяти ноль-ноль, и тогда у нас будут все возможности для того, чтобы перехватить любой появившийся вертолет. Если русские собираются эвакуировать своего человека при помощи вертушки, то мы ее повяжем. - Этот парень лучший в мире специалист по маскировке и отходу. Ему много приходилось работать в горах. Суэггер это знал. Если Суэггер не возьмет его, то он уйдет. Вот и все. Человек на другом конце провода молчал. - Черт возьми, мне ненавистна сама мысль о том, что он может побить меня! Ненавистна! - сказал Бонсон, ни к кому не обращаясь. Он сорвал с головы наушники и швырнул их в стенку самолета; один наушник раскололся, и кусок пластмассы стукнулся об пол возле его ног. Яростно зарычав, Бонсон принялся топтать его ногами. Сержант поспешно отвел взгляд. Как раз в этот момент из пилотской кабины вышел штурман, чтобы налить себе кофе из большого термоса, стоявшего в радиоотсеке. Двое летчиков переглянулись. Сержант закатил глаза и быстрым движением покрутил пальцем у виска, выразив свое мнение на универсальном человеческом языке жестов: спятил. Штурман согласно кивнул. * * * * * Джулия сразу поняла, что это выстрел. Раздался короткий резкий треск, а немного погодя над долиной раскатилось гулкое эхо. - Ники! Иди в дом! Немедленно! - закричала она. Девочка повернулась и застыла в растерянности, но тут прозвучал второй выстрел, похожий на щелканье бича, и Ники кинулась к матери. Обе они узнали этот звук, ведь совсем недавно в них уже стреляли. - Скорее! Скорее! - отчаянно выкрикнула Джулия. В следующее мгновение она уже схватила дочь за руку, втащила в дом и заперла дверь. Тут она услышала еще один выстрел, уже откуда-то с другого места. Ответный выстрел. Совсем рядом с ними мужчины пытались убить друг друга. - Спускайся вниз, - непререкаемым тоном сказала она дочери. - Немедленно! И не высовывай оттуда носа, пока не услышишь, что приехала полиция. Девочка бегом помчалась в подвал. Джулия схватила телефонную трубку и сразу же обнаружила, что она молчит. Телефон не работал. Джулия посмотрела в окно и не увидела там ничего, кроме бескрайнего снега, который теперь, с наступлением утра, стал совсем белым. Выстрелов больше не было слышно. Она помчалась наверх и наткнулась на Салли, которая с заспанным лицом, покачиваясь спросонок, шла ей навстречу по коридору. - Ты чего тут... - Кто-то стреляет! - перебила ее Джулия. - Господи, - пробормотала Салли. - Ты позвонила в полицию? - Телефон испортился, или провода оборваны, или что-то еще случилось. - Кто?.. - Я не знаю. Их там двое. Идем скорее, мы должны укрыться в подвале. Женщины сбежали по ступенькам, нашли дверь в подвал и спустились в темное помещение. Окна подвала были завалены снегом, и сквозь них лишь еле-еле просачивался слабый свет. Было холодно. - Мама, - сказала Ники. - Мне страшно. - Мне тоже страшно, детка, - ответила Джулия. - Я хочу, чтобы папа пришел. - Я тоже. - А теперь отойдите в угол, - приказала Салли. - Наде придумать, как запереть дверь, просто на всякий случай Я уверена, что это обычные охотники или что-то в этом роде. - Нет, - возразила Джулия. - Они стреляли друг в друга. Это не охотники. Это снайперы. - Я хочу, чтобы папа пришел, - повторила Ники. * * * * * В лицо Соларатову брызнул снег, и его разум тут же вышел из состояния глубочайшей сосредоточенности и распознал знакомый фонтанчик выброса, появляющийся на месте прицельного попадания пули высокоскоростного боеприпаса. А в следующее мгновение его слуха достиг тот щелчок, который производит винтовочная пуля, преодолевая звуковой барьер. В него стреляли. Слева? Слева. Взметнулся еще один фонтанчик снега. Это был обстрел. Соларатов оторвался от прицела и посмотрел налево, но не увидел ничего, кроме камня, за которым расположился. Однако он уже знал по звуку, что этот человек должен находиться на краю горного хребта. Он снова взглянул на долину и увидел, как спина девочки мелькнула под крышей крыльца, а в следующее мгновение дверь громко захлопнулась. Проклятье! Они удрали. Но кто же в него стрелял? Теперь он понял, что невидим для стрелка; в противном случае он был бы уже мертв. Стрелок не мог разглядеть его за камнем. И еще он знал, что этот человек пристрелялся по камню, хорошо понимая, что Соларатов должен будет выйти из-за него, чтобы отстреливаться. Он не чувствовал страха. Он не чувствовал любопытства. Он не чувствовал ни разочарования, ни удивления. Его разум не привык пользоваться такими категориями. Он действовал совсем по-иному. Проблема? Ее анализ. И решение! Вместо того чтобы приподняться и выглянуть из-за камня, Соларатов попятился назад, как ящерица, зарываясь в снег и надеясь на то, что прицел у этого человека мощный, а значит, поле зрения узкое и что белизна сделанного из простыней маскхалата не позволит разглядеть его на снегу. Он извиваясь полз назад, вжимаясь насколько возможно в снег, скользил сквозь белую пелену, как какая-то неведомая арктическая змея. Голова его была повернута налево, и когда он выполз из-за камня, то увидел своего противника, вернее, чуть заметное шевеление на гребне горного хребта, которое могло означать только одно: лежащий человек, приникнув к винтовке, лихорадочно крутил головой, пытаясь разыскать свою исчезнувшую цель. Соларатов присмотрелся повнимательнее и теперь был точно уверен, что заметил, как этот человек пошевелился или поежился, в общем, сделал какое-то движение всем телом. Какое же до него расстояние? Соларатов поерзал в снегу, найдя положение, обеспечивающее хороший угол к цели, раскинул ноги, приняв хорошую, плотную стрелковую позу. Adductor magnus... В прицел он видел, что да, это скорее всего человек. В белом. Еще один снайпер. Низко на горном хребте. Он поймал его в перекрестье прицела, уговаривая себя не торопиться, не рисковать, не стрелять раньше времени. Ему все еще не удавалось как следует рассмотреть цель, а для того, чтобы измерить расстояние лазерным дальномером, у него не было времени. Он отвел прицел в сторону, увидел засыпанный снегом куст и решил, что ширина куста должна равняться одному метру. Навести миллиметровую шкалу, а дальше немного математики... Черное пятно укладывается в две точки; считаем, что это метр, умножаем два на тысячу, делим снова на два и получаем приблизительно тысячу метров... Скажем, меньше тысячи, но больше девятисот метров, значит, нужно взять на две точки выше. Полностью сосредоточившись и не уделяя особого внимания искусству стрельбы, Соларатов замер в неподвижности, лишь чуть-чуть повел винтовкой, чтобы снова поймать в прицел крохотную неровность, которая должна была оказаться человеком, хотя он и не был в этом до конца уверен. Он чувствовал свой палец на спусковом крючке, но не стал думать о нем, а позволил ему действовать самостоятельно, как будто палец обладал своим собственным самостоятельным мозгом, и в следующее мгновение палец произвел выстрел. * * * * * В двух метрах справа от Боба взметнулся снеговой гейзер, и тут же его догнал щелчок выстрела. Ветер. Русский верно рассчитал расстояние, но в долине дул поперечный ветер, и легкую 7-миллиметровую пулю не могло не снести. Хотя снесло не так уж сильно. Но как Соларатов мог учесть ветер, стреляя через всю долину? Никак не мог. Зато во второй раз он такой ошибки не допустит. Ему потребуется совсем немного времени для того, чтобы прикинуть поправку, передернуть затвор и снова выстрелить. Боб, извиваясь всем телом, попятился назад, стараясь как можно быстрее ускользнуть от края, и уже в следующую долю секунды новый удар проделал дыру в поверхности планеты, выкинув вверх большой фонтан снега и осколков камня. Пуля попала именно туда, где он только что находился, лишь на мгновение позже того, как он покинул это место. "О, этот подонок действительно хорош! Этот подонок не станет дважды повторять одну и ту же ошибку". Боб отполз еще немного дальше. По дому не было сделано ни одного выстрела. Хотя бы на некоторое время его жена была в безопасности. Он знал, что ей хватит здравого смысла спрятаться вместе с Ники и Салли в подвал, запереть дверь и ждать. А ему тем временем оставалось только одно: ползти по-пластунски вдоль гребня в надежде на то, что эта сторона подковы чуть выше и Соларатов не сможет его увидеть. Соларатов наверняка должен понять, что Боб не может ни спуститься вниз, ни подняться вверх, ни подобраться к нему; он может лишь отступать вдоль склона горы, пока не скроется за ним, а там он встанет во весь рост, найдет себе удобную позицию и заляжет в засаду. Соларатов обязательно полезет вверх; высота в этом состязании означала неоспоримое преимущество. Кто сидит на горе, тот и король, потому что у него есть угол обстрела, а у того, кто остается внизу, нет ничего. Значит, план таков: выбраться из этой опасной простреливаемой зоны и мчаться, словно по пятам черти гонятся, туда, где можно будет найти хорошее безопасное укрытие. Соларатов должен будет обойти гору, чтобы подобраться к нему, ну а он уйдет на высоту. Боб знал, что у него будет шанс для хорошего выстрела, возможно лишь для одного, но он был уверен, что сможет его выполнить. Он постарался прикинуть, как соотносятся между собой его 0, 308-дюймовый патрон с 168-грановой пулей и 7-миллиметровый "ремингтон магнум" русского. У "магнума" на сто двадцать метров в секунду больше скорость и дульная энергия почти на четыреста пятьдесят килограммов больше, так что траектория полета пули более настильная. Русский, если он окажется на расстоянии менее пятисот метров, может просто взять прицел чуть выше и нажать на спуск, нисколько не тревожась по поводу снижения пули. Таким образом. Боб должен стремиться сохранять отрыв по меньшей мере в пятьсот метров, потому что даже небольшое снижение плюс ветровой снос послужат ему наилучшей защитой. Он повернулся обратно, подполз к краю, но не смог увидеть ничего, кроме тихого дома далеко внизу да возвышенности, тянувшейся вдоль подножья горы. Но он должен был идти. Потому что русский тоже не сидел на месте. Русский вел на него охоту. * * * * * Соларатов изучал положение. Внимательно осмотрев через "лейку" возвышенность на другой стороне подковы, где он заметил второго стрелка, он понял, что этот человек не мог спуститься в долину или подняться вверх по склону, не подставившись ему под выстрел, а это значило, что он в ту же секунду окажется трупом. Он мог только поспешно ползти прочь вокруг склона горы, пытаться найти себе подходящее место на подъеме и дожидаться возможности произвести еще один выстрел. Он включил лазер, и табло сообщило ему, что расстояние равнялось 987 метрам. Он вычислил снижение пули, которое должно было составить примерно сто пять сантиметров от нулевого положения, определенного для пятисот метров, а это означало четыре точки вверх на миллиметровой шкале. Теперь, определившись с дистанцией, он чувствовал себя уверенно. Впрочем, ему нужно было сделать еще одну вещь. Он положил винтовку и быстро отвинтил насадку, компенсирующую вибрацию ствола. Потом засунул руку под куртку и достал глушитель. Это была длинная черная труба из анодированного алюминия с двойными стенками, между которыми была набита "вата", звукопоглощающий материал, похожий на стальную шерсть, и были установлены шайбы, которые обычно назывались "губками"; устройство ослабляло звук силой в 460 децибелов, производимый пороховыми газами, вырывающимися из дула, снижая силу звука до 100 децибелов - примерно с таким звуком стреляет пневматическое ружье. Издалека, особенно прямо по оси стрельбы, этот звук воспринимался не просто тихим, но и еще и в значительной степени рассеянным, что очень важно. Таким образом, определить его позицию по звуку выстрела было невозможно. Любой имевший несчастье оказаться на другой стороне мог услышать только треск, который издает пуля, преодолевая звуковой барьер, но отнюдь не гром взрыва пороха, по которому можно засечь местонахождение стрелка. Это означало, что он мог стрелять в своего противника, но его противник не мог выстрелить в ответ на звук. Недостаток: при стрельбе с глушителем винтовка уходила из пристрелянного нулевого положения. Насколько? Это следовало определить на практике и вносить соответствующие поправки при прицеливании. И все равно Соларатов чувствовал, что при наличии дальномера глушитель дает ему существенное тактическое преимущество. Он аккуратно и тщательно навинтил глушитель на ствол. Поскольку он внимательно изучал топографические карты, то знал еще одну важную вещь: как только его противник обогнет гору, он встретится с неприятным сюрпризом. Склон там был намного круче. И не было никаких уступов, таких, как здесь, по сторонам долины. У него просто не будет никакого места, где можно было бы укрыться. Он окажется под открытым небом. Соларатов знал, что самым разумным действием будет забраться наверх, чтобы получить выигрыш в высоте. Поскольку инициатива в этом плане принадлежала ему, он, вероятно, мог потратить четыре-пять минут на то, чтобы вскарабкаться по склону, расположиться на одной из небольших предгорных вершин Маккалеба и оттуда стрелять по своему противнику. Но он знал еще и то, что именно так рассуждал этот человек, что именно на это он и рассчитывал: что Соларатов, покинув свое укрытие, поспешит подняться повыше и постарается лишить русского его главного преимущества - высоты. Однако все это не имело никакого значения. Его целью была женщина. Чем выше в горы поднялся бы Соларатов, тем дальше он оказался бы от женщины, которую должен был убить. Его нисколько не занимали такие вещи, как мужское соперничество, снайперская дуэль да и вообще все связанное с тщеславием. И в этом состояло его преимущество. Тот человек - судя по всему, это был Суэггер - ничего не значил для него. Соларатов никогда не соединял свое "я" со своей работой, и то, что случилось много лет назад во Вьетнаме, не имело никакого касательства к тому, что происходило сегодня. Уже это само по себе было большим преимуществом. И поэтому Соларатов придумал свой план: он отойдет всего лишь на несколько метров назад и по ближайшему распадку спустится вниз, в долину. Конечно, во время перехода по открытому месту он попадет в очень опасное и уязвимое положение, но благодаря своему умению работать в снегу и пониманию опасений человека, находившегося на противоположной стороне долины, он знал, что тот, второй человек будет занят поисками укрытия за следующим изгибом хребта, чтобы подстеречь там человека, который, как он считает, полезет в гору и будет оттуда стрелять в него. А русский вместо этого будет работать с земли и стрелять снизу вверх. Он сможет найти укрытие под деревьями или за камнями, он точно измерит расстояние и оттуда совершит свои неслышные выстрелы по противнику, и эти выстрелы будут идеально точными. Суэггер даже не успеет понять, откуда велась стрельба. Он ничего не услышит. Он будет пятиться назад до тех пор, пока не выйдет из-под прикрытия, и сразу же после этого умрет. "А тогда, - думал Соларатов, - я быстро вернусь обратно, войду в дом и разделаюсь с женщинами. Свидетели. Придется убить всех". * * * * * Боб, напрягая последние силы, обогнул склон горы. Нет более унизительного и более отупляющего способа передвижения, чем ползание по-пластунски, а ему пришлось ползти достаточно долго. Колени и локти болели от бесконечных ударов о камни. Снег лез в