х Штатов Америки, с его классической белой головой, с налитым силой коричневым величественным туловищем. Он сидел на ветке, обхватив ее стиснутыми когтями. Боб смотрел на картину, пытаясь понять, что же в ней казалось ему настолько выразительным, настолько живым, настолько болезненным. И вскоре он осознал, что это был вовсе не символ, а самая настоящая птица, живое существо. Птице, вероятно, только что пришлось перенести какое-то тяжелое испытание, и свет, которым пылали ее глаза, был не самодовольным победительным блеском взора хищника, а потрясенным взглядом ошеломленного счастливца, которому случайно удалось уцелеть. В Корпусе это называлось "взглядом тысячного метра", такое выражение появлялось в глазах после того, как удавалось штыками и саперными лопатками отбить последнюю лобовую атаку. Боб видел, что когти, сжавшие ветку, темны от крови и что кровью испачканы и перья птицы, плотно прилегающие к могучему телу. Он пригнулся и посмотрел внимательнее. Было удивительно, как тонко удалось Тригу проработать все детали: довольно-таки небольшие пятна крови выделялись своей тяжестью и сыростью на фоне остальных, чистых и гладких перьев. Боб посмотрел на единственный нарисованный глаз птицы: в нем, казалось, застыли незабытые ужасные видения, его радужная оболочка, выписанная с невероятной тонкостью, состояла из мельчайших разноцветных пигментных пятнышек, которые представляли собой единое целое, живое целое. Боб почти физически ощущал, как под кольчугой из перьев подрагивают мускулы, почти наяву видел, как грудь вздымается от тяжелого дыхания, все еще не успокоившегося после напряженных усилий. - Этому мальчику приходилось вести прямо-таки адскую борьбу, - сказал он. - Да, так оно и было. - Скажите, он рисовал с натуры? Эта птица нисколько не похожа на любого из тех орлов, которых мне когда-либо приходилось видеть. Для изображения такого взгляда нужно было оказаться в диких краях, разыскать гнездо птицы и увидеть птицу сразу же после того, как она вышла из серьезной передряги. - Вероятнее, что он увидел это выражение у человека и придал его птице. Но он тогда приехал с Запада. Он очень много путешествовал, делая свои картины. Он объехал весь мир, побывал и в Гарварде, и на войне, участвовал во всех крупных пацифистских демонстрациях, заседал в комитетах, был иллюстратором бестселлеров - и все это, когда ему еще не исполнилось двадцати пяти. - Интересно, под орлом он подразумевал свою страну? - Не знаю. Вполне возможно. Хотя я подозреваю, что в таком случае птица была бы менее живой, более схематичной. А эта птица слишком уж живая для того, чтобы быть символом. Может быть, он изобразил в ней свое собственное отвращение к кровопролитию. Я не вижу в этой птице чего-нибудь особенно героического; я вижу потрясение того, кому случайно удалось уцелеть. Впрочем, не думаю, что вы можете многое извлечь из этой картины. - Да, мэм, - согласился Боб. - Не знаю почему, но ему было необходимо закончить эту картину. Или одну только птицу. Он объявился поздно вечером в маленьком грузовичке, грязный и потный. Я спросил его, что он делал. Он ответил: "Мама, не волнуйся, с этим я разберусь". Тогда я спросила его, зачем он приехал на этот раз, а он сказал, что должен закончить птицу. Потом он отправился сюда и, не отрываясь, рисовал в течение семи часов. Я видела предварительные эскизы. Они были разными, как обычно. Хорошие, но ничего очень уж вдохновенного. Но в тот последний вечер это было единственное место, куда он должен был пойти, и эта картина - единственная вещь, которую ему было необходимо сделать. - Вы можете рассказать о нем еще немного? Случились ли с ним какие-нибудь перемены после того, как он вернулся из Англии? Как он себя чувствовал и вел, мэм? - Как я понимаю, вы хотите спросить, не приключилось ли с ним чего-нибудь из ряда вон выходящего? - Да, мэм. Офицер из разведки, с которым я говорил обо всех этих делах, сказал, что службы безопасности, наблюдавшие за ним, полагали, что за время, проведенное в Англии, он переменился. - Они присматривают за всеми непослушными мальчиками, не так ли? - Несомненно, они стараются никого не упускать. Они перешли из мастерской в другую комнату, где все еще сохранялось несколько грубо сделанных предметов мебели. Хозяйка села. - К семидесятым он во всем разочаровался. Он участвовал в движении с шестьдесят пятого года. Думаю, для него, как и для всей тогдашней молодежи, это было не столько общественное движение, сколько форма развлечения. Секс, наркотики и все такое прочее. Чем обычно занимается молодежь. Чем занимались бы и мы в сороковых, если бы нам не было необходимо выиграть войну. Но до начала семидесятых я никогда не видела его настолько подавленным. Все эти демонстрации, судебные приговоры, избиения, которым подвергался он сам, убитые и искалеченные люди, которых ему приходилось видеть немало, - все это не давало никакого результата. Война все так же продолжалась, все так же погибали мальчишки и использовался напалм. Триг путешествовал, писал картины; у него было жилье в Вашингтоне, он побывал повсюду. В шестьдесят восьмом году он провел четыре месяца в тюрьме, потом успел еще два раза предстать перед судом. Тем, кто разделял его взгляды, он должен был казаться настоящим героем; конечно в особом роде. Но это страшно изматывало его. И еще были проблемы с Джеком, его отцом, который под влиянием обстоятельств и, возможно, своих убеждений был вынужден принять правительственный взгляд на войну. Его отец продолжал служить в Государственном департаменте и, я полагаю, принимал активное участие в планировании некоторых аспектов войны. Когда-то Джек и Триг были так близки друг с другом, но к концу шестидесятых они даже перестали разговаривать. Как-то раз сын сказал мне: "Я никогда бы не подумал, что хороший и добрый человек, который вырастил меня, сможет оказаться страшной угрозой для всех ценностей, которыми я дорожу, но именно это и произошло". На мой взгляд, чересчур жестокое высказывание, потому что Джек всегда любил и поддерживал Трига и их отчуждение было для него больнее, чем что-либо другое. Я уверена, что в конечном счете Джека убила смерть Трига. Он умер через три года. Так и не смог оправиться после того, что случилось. Полагаю, что его тоже можно считать одной из жертв той войны. Это была такая жестокая война! - Да, мэм. Вы начали говорить о тысяча девятьсот семидесятом годе. Триг отправился в Англию, и... - Да, конечно. "Я должен отвлечься, - сказал он. - Мне необходимо со всем этим расстаться". Он целый год занимался в Школе изящных искусств Рескина в Оксфорде. Вы знаете Оксфорд, мистер Суэггер? - Нет, мэм, - ответил Боб. - Он на самом деле был замечательным живописцем. Хотя я думаю, что эта поездка была в большей степени связана с его желанием отвлечься от того, чем он занимался последние годы, чем с какими-либо его интересами как художника. - Понятно, мэм. - Но так или иначе, не знаю, по каким уж причинам, эта поездка пошла ему на пользу. Он возвратился более оживленным, более умудренным, более страстным и более сострадательным, чем был, судя по тому, что я видела, на протяжении всего периода, начавшегося в шестьдесят пятом году. Это было начало зимы семьдесят первого года. Судя по всему, за время пребывания там ему удалось сделать в себе какие-то по-настоящему фундаментальные открытия. Он обрел некоего ментора. Насколько я помню, его фамилия была Фицпатрик, по рассказам Трига, невероятно обаятельный ирландец. Они вдвоем намеревались каким-то образом прекратить войну. Это было совершенно непохоже на Трига, который всегда был таким осмотрительным, таким, можно сказать, гарвардским. Не знаю, что этот Фицпатрик говорил ему, но это очень сильно изменило Трига. Он вернулся одержимым не только мыслью о прекращении войны, но вдобавок еще и идеей пацифизма. Раньше он никогда не принадлежал формально к пацифистскому движению, хотя ни в коей мере не был агрессивным или жестоким. Но теперь он по-настоящему глубоко поверил в пацифизм. Я чувствовала, что он находится на грани чего-то то ли великого, то ли трагического. Я ощущала, что он способен облить себя бензином на ступенях Пентагона и сгореть. Он был в опасной близости от решения принять мученическую кончину. Мы были очень встревожены. - Но все же он мог планировать что-то еще. Скажем, бомбометание. - Мистер Суэггер, позвольте мне сказать вам одну вещь, которую я часто обдумывала на протяжении всех этих минувших лет. Мой сын был неспособен лишить жизни другого человека. Он просто не смог бы это сделать. Как он дошел до того, что взорвал здание, в котором находился еще один человек, - это совершенно непостижимо для меня. Я понимаю, что это, как предполагалось, должно было оказаться "символическим актом протеста" против собственности, а не против человеческой плоти. И все же был убит еще один человек. Ральф Голдстейн, молодой ассистент профессора математики; боюсь, что это имя уже в значительной степени забыто историками. Вы не встретите упоминаний о нем ни в одной книге, посвященной мученичеству моего сына, но я получила ужасное, жестокое письмо от его жены и поэтому знаю все это. Я знаю это всем сердцем. Это был еще один замечательный молодой человек, должна вам с прискорбием сказать. Но Триг не убил бы никого, он не мог этого сделать даже случайно. Публикации, в которых его изображают наивным идиотом, глубоко ошибочны. Триг был чрезвычайно разумным молодым человеком. Он не стал бы взрывать себя и не стал бы взрывать здание без предварительной тщательной проверки. В этом отношении он был очень скрупулезным, очень гарвардским. Он был разумным и уравновешенным, абсолютно компетентным в своих действиях и ничуть не походил на этих витающих в облаках тупиц. Боб кивнул. - Фицпатрик, - сказал он и повторил еще раз: - Фицпатрик... О Фицпатрике нет никаких внятных сведений, ни его фотографии, ни даже просто описания внешности. - И у меня нет. Даже в альбоме. - Понимаю, - сказал Боб. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы обратить внимание на эту деталь. - В каком альбоме? - спросил он. - Ну как же, мистер Суэггер. Ведь Триг был художником. Он никуда не ходил без альбома. Это был своего рода изобразительный дневник. Один из альбомов он брал с собой в Оксфорд. А в последние дни он привез его сюда. Альбом до сих пор хранится у меня. Боб кивнул. - А его кто-нибудь видел? - Нет. - Миссис Картер, не могли бы вы... - Конечно, - сказала пожилая леди. - Все эти годы я ждала, когда же кому-нибудь захочется посмотреть этот альбом. Глава 38 Альбом был очень грязным. Толстый, с ободранной местами обложкой, он казался на ощупь мягким, как старый пергамент, и таким же засаленным. Каждая страница была густо покрыта карандашным графитом и въевшейся в бумагу пылью угольного карандаша. После первых же прикосновений к бумаге кончики пальцев Боба почернели. Это как бы издавало вокруг альбома атмосферу особой, волнующей доверительности: последняя воля и завещание или, еще того хуже, ковчег с мощами святого мученика Трига. Чувствуя, что свершает нечто кощунственное, Боб уставился на лицевую сторону обложки, фиксируя в уме сделанную в правом верхнем углу надпись: "Оксфорд, 1970. Т. К, Картер III". Но это ощущение было не единственным. Альбом показался ему знакомым. С чего бы это вдруг? Боб присмотрелся к бумаге кремового цвета и понял, что именно в этом альбоме Триг набросал совместный портрет Донни и Джулии а затем вырезал его, чтобы отдать Донни. Боб видел его во Вьетнаме. По спине пробежал холодок от странного ощущения присутствия призрака. Он пролистал первые страницы. Птицы. Сначала юноша рисовал одних только птиц. На первых листах оказалось запечатлено множество прекрасных, совершенно живых английских воробьев и грачей, этих маленьких непритязательных летунов. Здесь не было ни одного обладателя пышного оперенья или горделивой осанки. Но можно было сразу же сказать, что у парня был талант. Он мог заставить одну-единственную небрежно проведенную линию петь, он мог передать впечатление законченного или еще не начатого полета, равно как и ощущение терпеливости крошечного, управляемого инстинктом мозга, спрятанного в хрупком черепе существа, просто сидящего на своем насесте и не думающего ни о прошлом, ни о будущем. Заурядность птиц ему удавалось передавать весьма незаурядно. Но вскоре его поле зрения начало расширяться, как будто он пробуждался после долгого сна. Он начал замечать то, что его окружало. Рисунки превратились в набор каких-то невразумительных пятен различной плотности, возле которых Триг внезапно мог написать: "Вид из уборной" и делал изящный маленький набросок переулка, открывавшегося, по-видимому, из заднего окна его жилья, где, невзирая на крошечные размеры, можно было заметить и обветшалую кладку, и высокие стройные башни университета вдали. Или же подпись гласила: "М-р Йенсон в пабе", и появлялся мистер Йенсон, полный жизни, с надувшимися на лбу венами, карбункулом на щеке и торчащими из ноздрей длинными волосами. Или же: "Приток Темзы, лодочная станция" - широкая река, вода в которой наверняка должна была оказаться зеленой, и впадающая в нее небольшая речка, и все это окрашено в зеленый цвет плачущими над водой ивами, и угадывается, что всю сцену заливают лучи стоящего в зените яркого английского солнца, хотя набросок совсем крошечный и сделан черным карандашом за несколько секунд. Однако Боб мог почувствовать все это, увидеть во всех подробностях, хотя не имел ни малейшего понятия о том, как пейзаж выглядел на самом деле. Триг с головой погрузился в легендарную красоту весеннего Оксфорда. Кто мог за это бросить в него камень? Он рисовал переулки, парки, дома, похожие на старинные замки, пабы, реки, английские луга, как будто впервые открывал для себя мир. И вдруг все это исчезло. Каникулы закончились. При взгляде на следующий лист Боб прищурился. В первый момент он не смог ничего толком понять, рисунок показался ему чуть ли не абстрактным, но когда он присмотрелся, то из яростных штрихов угля постепенно проявились образы. Это был ребенок, девочка, лишь намеченная контуром; она бежала прочь от пылающих факелов, в которые превратилась ее деревня, залитая американским жидким огнем. Боб вспомнил, что ему уже приходилось видеть этот рисунок, едва ли не самый впечатляющий образ, отразивший суть той самой войны: обнаженное дитя, оставшееся один на один с жестоким миром; лицо, застывшее маской ужаса, за которой все же чувствуется почти болезненное желание жить. Девочка была бесстыдно голая, но благопристойность здесь была совершенно излишней, потому что на голом тельце бросались в глаза белесые пятна ожогов от капель напалма, которому не удалось сжечь ребенка до конца, как он смог это сделать с оставшимися в горящей хижине родителями. Даже у него, у человека, которому удалось выжить именно благодаря напалму, при взгляде на этот рисунок подкатывала тошнота к горлу. "Зачем? - спросил он себя теперь, много лет спустя. - Зачем? Ведь она же была совсем ребенком. Мы вели эту войну не так, как следовало, вот в чем была самая главная из наших проклятущих проблем". Он отложил альбом и уставился внутрь себя, в бесконечную тьму. Черные псы уже вырвались на волю и изготовились яростно наброситься на него. Ему было необходимо выпить. Голова разболелась. В горле пересохло. Вокруг него в пустой мастерской восседали на ветвях, летали и приплясывали бесчисленные птицы. Орлан не отрывал от него перепуганного взгляда. "Когда же все это дерьмо наконец закончится?" - спросил себя Боб и возвратился к альбому. У Трига тоже, по-видимому, наступила мощная эмоциональная реакция. Он переключился на плоть. Следующие несколько страниц были заполнены изображением крупных сильных юношей, студентов из рабочего класса с бугристыми мышцами, с выпирающими ягодицами, с пальцами, которые сами собой сжимались в кулаки из-за страшной силы мускулатуры предплечий. На одном из рисунков был изображен даже огромный член. Боб почувствовал себя униженным, назойливым, грубым, как будто подглядывал в щелку за интимной сценой. Он не мог заставить себя сосредоточиться на этих рисунках и заторопился дальше, перелистывая сразу по нескольку страниц. Наконец период секса закончился, и образы приобрели иной характер. Теперь казалось, что Триг испытывал глубокое восхищение некой определенной героической персоной. На первом рисунке из этой серии человек в одиночку греб в плывущей по реке лодке. Триг с азартом одержимого рисовал его день за днем на протяжении нескольких недель: уже не очень молодой человек. Геркулес на покое. В том, как были изображены его играющие мускулы, не угадывалось сексуального подтекста, это был просто атлет, достигший среднего возраста и обладавший ярко выраженной харизмой. Был ли это Фицпатрик или какая-то другая утраченная любовь? Этого никто не знал и никто не мог ничего сказать. Не было даже ни одного крупного изображения лица, по которому человека можно было бы узнать. Но рисунки каким-то образом утратили свою оригинальность, стали стандартными. Объявился герой не то из вестерна, не то из легенды о рыцарях Круглого стола, не то еще невесть откуда. Боб чувствовал, насколько сильно Триг верил в этого человека. Зарисовки продолжались, и было видно, что неделя за неделей возбуждение все сильнее овладевало Тригом. Чувствовалось, что теперь он был по-настоящему счастлив, гораздо счастливее, чем на первых порах. Новым мотивом его набросков стал взрыв; художнику потребовалось несколько попыток для того, чтобы изобразить его, но вскоре он достиг поразительного искусства в отражении яростной стихии, необузданного высвобождения анархической энергии взрывчатки и открыл большую красоту в том, как облако разворачивается от эпицентра наподобие распускающегося цветка. Впрочем, этим все исчерпывалось: в рисунках не ощущалось никакого ужаса, никакого страха, который испытывает любой, оказывающийся поблизости от взрыва. Для Трига все это было лишь теорией и ее красивым воплощением. На последнем рисунке был изображен новенький сверкающий "Триумф TR-6". Боб закрыл альбом, поднес его к свету и увидел около корешка нечто вроде щели, убедительно свидетельствовавшей о том, что там чего-то недостает. Снова раскрыв альбом, он пристально всмотрелся в него и увидел, что несколько последних страниц были очень аккуратно вырезаны. Покинув мастерскую, он отправился назад, в большой дом, где пожилая леди все так же сидела на веранде, держа в руке высокий стакан с виски. - Вы не хотите выпить, мистер Суэггер? - Только содовую. Больше ничего. - Понимаю, понимаю. Она налила в стакан содовой. - Ну, сержант Суэггер. Что же вы теперь обо всем этом думаете? - Он был замечательным художником, - ответил Боб. - Ничего тут больше и не скажешь. - Да, вы, пожалуй, правы. Ну а я допустила ошибку, не так ли? - Да, мэм. - Я назвала вас сержантом. А ведь вы не называли мне своего звания. - Нет, мэм. - Я все еще помню пару-тройку дураков в правительстве. После того как вы обратились ко мне, я связалась с одним из них. Как раз перед вашим приездом он позвонил мне. Вы были героем. Вы были великим воином. Вы были воплощением всего того, что мой сын никогда не мог понять. - Я просто выполнял свои обязанности. - Нет, вы делали гораздо больше того, чем были обязаны. Я слышала об этом. Вы остановили целый батальон. В одиночку. Говорят, что, возможно, еще никому в истории человечества не удавалось совершить того, что сделали вы. Поразительно. - Там был еще один морской пехотинец. Об этом почему-то все забывают. Без него у меня ничего не вышло бы. Это был настолько же его бой, насколько и мой. - И все же основой явилась ваша агрессивность, ваша храбрость, ваша готовность убивать, так сказать, надеть мантию убийцы ради своей страны. Трудно жить со всем этим? - В тот день я убил ножом мальчишку. И время от времени вспоминаю об этом с большим сожалением. - Простите, что я об этом спросила. Значит, если оставить в стороне ваш героизм, можно сказать, что из этой войны не вышло ничего хорошего, верно? - Учитывая все, и в том числе мой героизм, нужно признать, что в этой войне не было ничего хорошего. - В таком случае скажите мне: почему умер мой сын? Вы один из всех людей могли бы понять причину. - Я совершенно не специалист в этих делах. Это, как говорится, не моя епархия. Но судя по тому, что я видел, им занимался серьезный профессионал. Человек, разузнавший о его слабостях и изучивший его, осведомленный о его трениях с отцом и сыгравший на них. Он представлен в рисунках как героический гребец. Я ощущаю любовь, которую Триг испытывал к нему. Он может быть этим самым Фицпатриком. Вы сказали, что Триг вернулся из Англии другим? - Да. Возбужденным, целеустремленным, энергичным. Встревоженным. - Он собирался закончить эту картину? - Да. Вы думаете, что в ней есть какое-то послание? - Я не знаю. Или же не могу разобрать. - Но вы считаете, что он не был виновен в убийстве? Мне очень важно узнать ваше мнение. - Да, я считаю, что он не был виновен в убийстве первой степени. Смерть того человека вполне могла быть случайной. Если так, то получится убийство второй степени или убийство по неосторожности. Не стану лгать вам. Он мог быть виновен в этом. - Ценю вашу прямоту. Триг должен отвечать за последствия своих поступков. Но по крайней мере, есть человек, который не считает его ни убийцей, ни слабоумным. - И все же я не знаю, что на самом деле произошло. Я не могу сообразить, ради чего все это устраивалось, почему случилось, какой в этом был смысл. Очень похоже на то, что в этом нет никакого смысла - не было тогда и нет теперь, - и тогда во всем, что произошло со мной, тоже нет никакого смысла. Возможно, я полностью заблуждаюсь относительно случившегося и просто гоняюсь за миражами, потому что сильно перепугался. Но скажите мне... Вы знаете, что в альбоме не хватает нескольких последних страниц? Американских страниц. - Нет. Я и понятия об этом не имела. - У вас есть какие-нибудь соображения о том, где они могли бы быть? - Нет. - Возможно, они где-то здесь? - Если хотите, можете поискать. Но думаю, что если бы они были здесь, я давно нашла бы их. - Наверное. А было у него какое-нибудь излюбленное место в этих краях? - Он любил смотреть на птиц в одном месте в округе Харфорд. Это неподалеку от Гавр-де-Грейс, там красивый вид на Саскуэханну. Я могу показать вам по карте. Неизвестно почему, но там было особенно много птиц, и даже попадались балтиморские иволги. - Вы сказали, что можете показать на карте. - Да. Полагаете, что эти страницы находятся там? - Я думаю, что лучше будет, если я посмотрю там, вот и все. * * * * * В угасающем свете дня Боб проехал через округ Балтимор, затем свернул на север, на шоссе 1-95, ехал по нему, пока не оказался в округе Харфорд, а там нашел дорогу, ведущую к Гавр-де-Грейс, маленькому городку на берегу большой реки, устьем которой является Чесапикский залив. Боб не знал, что разыскивает, но шанс имелся всегда. Если Триг вырвал из альбома эти наброски, то не исключено, что он хотел уничтожить их. Но существовала и крохотная вероятность другой возможности: он мог узнать нечто такое, что испугало его, увидеть что-нибудь, чего не смог понять, или же стал замечать что-то новое и не понравившееся ему в Роберте Фицпатрике. Он был испуган, не знал, что делать. Он приехал домой, чтобы рисовать; по какой-то психологической, вызванной стрессом или чем-то иным причине он решил закончить картину с изображением птицы. Сделав это, он вырвал из альбома последние наброски и спрятал их. Несомненно, он мог спрятать их где угодно, но его разум работал очень четко, Триг был организованным, ясным и деятельным человеком, умел прямо подходить к появляющимся проблемам и находить для них прямые решения. Значит, так: требуется спрятать рисунки. Спрятать их где-нибудь вдали от дома, потому что детективы, конечно, будут обыскивать дом. Спрятать в таком месте, о котором я никогда не смогу забыть и в котором кто-нибудь другой, если ему удастся проникнуть в мой ход мыслей, сможет разыскать их. Да, мой "наблюдательный пункт". Мое любимое место. То, куда я отправляюсь, чтобы расслабиться, остыть, успокоиться, посмотреть на птиц, бесшумно порхающих над тихой спокойной водой. В этих рассуждениях мог быть определенный смысл: Триг мог приехать на это самое место, завернуть рисунки в пластик или засунуть во флягу и прятать где-нибудь, закопать или засунуть под камень, в какую-нибудь пещерку. Ведь в конце концов, Тригу довелось немало попутешествовать в поисках его любимых птиц. Он побывал и в Южной Америке, и в Африке, и в диких частях Соединенных Штатов, в пустынях и в горах. Так что он знал, как вести себя в поле, он вовсе не был беспомощным идиотиком и хорошо ориентировался в дикой природе. Как сказала его мать? Он был компетентным, он заставлял события происходить, он умел управлять ими. Итак, что же искать? Пометку, возможно, триангуляционный комплект пометок, в общем, нечто в это роде. Боб постарался как следует рассмотреть имеющиеся возможности и напомнил себе, что такая пометка, если она была, скажем, вырезана в коре дерева, должна была за минувшие двадцать с лишним лет сильно расплыться. Причем в ширину, а не в длину, поскольку деревья растут от верхушки. Некоторое время он ехал вдоль берега реки. Здесь река протекала по широкой плоской равнине, хотя дальше, ближе к городу, берега были повыше и вдоль реки тянулись скалистые обрывы, между которыми были перекинуты огромные мосты. По одному из них мчался поезд, оранжевая пуля, устремленная к Нью-Йорку. А по следующему мосту проходило супершоссе. Наконец Боб добрался до места, которое мать Трига показала ему на карте, и с первого же взгляда понял, что ему не повезло. Он увидел не гусей и уток, а золотые дуги: там, где некогда была поляна у реки, обладавшая уникальной привлекательностью для птиц со всех окрестных мест, теперь находился "Макдональдс". Над барьером из цветного стекла, за которым находился вход в ресторан, размахивал руками и переламывался немыслимым образом надувной клоун. Боб был голоден; он поставил машину на стоянку, несколько минут побродил вокруг и понял, что дело безнадежно. Поляна исчезла навсегда, что же касается тайн которые то ли были, то ли не были сокрыты в этом месте то с ними было покончено навсегда в процессе преобразования этой точки мира в спокойное место для поедания говядины. Боб вошел в ресторан, взял пару бургеров, неизменную жареную картошку и кока-колу, а потом вернулся к своему автомобилю, чтобы приступить к дальней поездке в том направлении, где его ждал номер в мотеле около аэропорта. В ходе этой поездки он надеялся разрешить кое-какие загадки, которые могли повлиять на его дальнейшие действия. Он заметил на стоянке тот же самый черный "пасфайндер", который ехал перед ним по шоссе 1-95. Впрочем, он быстро отъехал, и на его место встал помятый и порядком проржавевший "чеви-нова". Когда же и эта машина довольно скоро уехала, через три места от нее возник грузовичок "федэкс". Его вели, обложив со всех сторон, и занималась этим чертовски толковая команда. Глава 39 Эту операцию Бонсон оплачивал из "черного" фонда, к которому имели доступ лишь он да еще трое старших руководителей, поскольку он хотел избежать обычных ведомственных процедур проверки - ему было хорошо известно, как они проводились и до чего могли докопаться проверяющие. Он часто так поступал; всегда лучше начать работу потихоньку и позволить процессу развиваться не спеша, не подгоняя его в угоду непременным требованиям, которое Управление предъявляло ко всем действиям: эффективность и скорость. И команду он также подбирал чрезвычайно заботливо, предварительно изучив большой список весьма опытных людей, которых держали про запас, привлекая, как правило, к выполнению именно таких вот щекотливых заданий. Он остановил свой выбор на трех бывших агентах ФБР, двух отставных полицейских, отставной женщине-полицейском из Балтимора и исключительно квалифицированном специалисте по слежке, которого вышвырнули с работы по докладу Внутренней службы финансового контроля. - Значит, так, - сказал он, встретившись с группой на конспиративной квартире в Росслине (штат Вирджиния), которую Управление постоянно использовало в качестве базы для срочных операций. - Не допустите, чтобы вас одурачили. Этот парень очень, очень опытен. Ему приходилось бывать во множестве перестрелок, он сражается всю жизнь. В шестьдесят седьмом году он был командиром разведывательного отряда Группы специальных операций, который целый год действовал на границе с Камбоджей и на ее территории. Он был самым настоящим героем-снайпером, возможно, единственным человеком в истории, который в семьдесят втором году сумел в одиночку остановить наступление целого батальона. Я затребовал его досье, и если вы туда заглянете, то увидите, что с тех пор он участвовал в немалом количестве разборок: кое-какие дела в Новом Орлеане в девяносто втором, а после этого, два года назад, он провел некоторое время в своем родном городе в Арканзасе, и показатель смертей от огнестрельных ранений в штате заметно увеличился. Это чрезвычайно опытный и компетентный тип. Он находится на самом верху пирамиды. Теперь позвольте мне повторить: ваше дело - следить за ним, докладывать о его передвижениях, контролировать любые его действия, и ничего больше. Я хочу, чтобы вы хорошенько это поняли. Это не задержание и тем более не мокрое дело. Вам понятно? Агенты закивали, но вопросов у них оказалось много. - Коммандер, может быть, стоит послушать его телефон? Бонсон задумался. Это могло бы принести пользу. Но без судебного ордера такое прослушивание незаконно, а ведь с такими вещами никогда не знаешь, когда и как они выплывут наружу. А карьера была его самым важным достоянием. - Нет. Ничего незаконного. Это не старые времена. - Мы могли бы установить акустическое наблюдение за домом старой леди и прослушать хотя бы часть разговоров. - Если вы сможете это сделать, то прекрасно. Если нет - ничего страшного. - Если он засечет нас, то нам убраться? - Нет, передадите его дублерам. Именно поэтому я хочу, чтобы автомобилей было шесть, а не четыре, как обычно. Вы должны находиться в непрерывном радиоконтакте. Я буду управлять операцией, возможно, из автомобиля. Каждый час вы по моему приказу будете менять частоту связи; это помешает ему вести за нами контрнаблюдение. Команда сразу же поняла, насколько необычной была эта операция. При нормальных обстоятельствах ни один начальник такого уровня, как Бонсон, не снизошел бы до личного руководства операцией. Это было то же самое, как если бы бригадному генералу вздумалось покомандовать взводом. - Нужно брать оружие? - Нет, вы будете безоружными. Если вам придется неожиданно столкнуться с ним, если он захватит кого-нибудь из вас и примется допрашивать, вы окажетесь в очень скользком положении. Вы должны все отрицать. У каждого из вас будут фальшивые документы. Если понадобится, вы должны быть готовы отправиться в тюрьму, но ни в коем случае не раскрывать тайну операции. Я не хочу, чтобы он знал, что за ним ведется наблюдение. Были обговорены подробности, записано все, что можно записать. Бонсон предложил своим людям позывные на время операции, указал вероятные маршруты, которыми объект может воспользоваться для того, чтобы добраться до дома старухи, находящегося севернее Балтимора, и тому подобное. А потом... - И еще одно: этот человек уверяет, что на него ведет охоту снайпер, когда-то работавший на русских. Я склонен верить ему, хотя в досье отмечено, что у него наблюдаются проявления паранойи. Но мы должны воспринимать этого снайпера как реальную, а не мнимую угрозу. Давайте исходить из того, что снайпер понятия не имеет, где находится его объект, и считает, что он все еще пребывает в Айдахо. Но он чрезвычайно находчивый человек. Если русский продвинулся в этой игре дальше, чем я предполагаю, и вы встретитесь с ним, то немедленно отступаете и входите в контакт со мной. Если же никакого другого выбора не окажется, то вам, вероятно, придется действовать агрессивно. Не исключено, что при таких чрезвычайных обстоятельствах вам придется даже рисковать жизнью, чтобы спасти Суэггера. - О господи! - Суэггер что-то знает. Или же имеет возможность узнать. Так или иначе, но он - ключ к очень серьезной и тревожной проблеме. Его ни в коем случае нельзя потерять. Хотя он в отставке, но он должен выполнить для страны важную работу. Он сам еще об этом не знает, но он уже получил задание. - Коммандер, не могли бы вы сказать нам, с чем все это связано? - С прошлым. Сны стариков, смерти молодых. Шпион, которого никогда не было, но который снова появился. Леди и джентльмены, мы ведем охоту на "крота". Нам необходимо отыскать того, кому некогда удалось бесследно исчезнуть. * * * * * Приехав в Бойсе, Соларатов первым делом позвонил в больницу и попросил, чтобы его соединили с миссис Суэггер. Миссис Суэггер выписалась из больницы два дня назад. Куда она отправилась и кто за ней будет ухаживать? Больничная телефонистка сказала, что не имеет права давать такую информацию. Как зовут ее врача? Снова никакого ответа. В тот же день, ближе к вечеру, Соларатов поставил свой взятый напрокат автомобиль на стоянку в национальном парке, откуда начинался путь в Национальный лес Пилозубые горы, и, оснащенный, как любой из многочисленных туристов, посещавших этим места, начал двадцатипятикилометровый поход вдоль горного хребта, по которому в конечном счете выбрался за пределы территории, находившейся в собственности государства, и оказался на девятьсот метров выше дома Суэггера. Он выбрал себе хорошее укрытие, на которое никак не мог наткнуться случайный турист (впрочем, их не должно было здесь оказаться) и где его никто не мог заметить с лугов и пастбищ, раскинувшихся внизу. Расположившись со всеми возможными удобствами, он приготовился ждать. Он ждал целых два дня. Дом был абсолютно пуст. Даже скот отогнали куда-то в другое место. В середине второй ночи Соларатов спустился с горы и, открыв дверь отмычкой, вошел в дом. Там он удостоверился в том, что шторы плотно закрыты, и на протяжении шести часов с мощным фонарем обыскивал дом. Это был тщательный высокопрофессиональный обыск - он искал какую-нибудь зацепку, по которой можно было бы определить, куда же скрылось семейство Суэггеров. Но с первого раза дом ничего ему не выдал. Суэггеры исчезли. Дом оказался очень чистым и ухоженным; в нем было много книг, главным образом связанных с военной тематикой. Небольшой беспорядок, вернее, намек на беспорядок он увидел только в комнате девочки. Впрочем, в гостиной тоже было грязновато, но можно было сразу понять, что это дело одного дня, а не наросло за долгое время. Он заметил, что кто-то просидел всю ночь на диване. В мусорном ведре под раковиной обнаружилась пустая бутылка из-под бурбона. В доме имелось лишь одно обычное охотничье ружье "Модель 70" калибра 0, 308; более чем полезная вещь в этой части страны. Слегка переделанный 0, 45-дюймовый кольт "коммандер". Ни одной винтовки с оптическим прицелом. Похоже, что Суэггер расстался со своей старой профессией. Еще в доме был кабинет, в котором явно много читали, но это было все. Соларатов искал расходные книги семейства или финансовые документы, надеясь, что сможет извлечь из них какую-то информацию, но снова ничего не нашел. Положение казалось безнадежным. Соларатов остановился, решая, что же делать дальше. После недолгого раздумья он вышел из дома, тщательно запер за собой дверь и подошел к мусорным бакам; они стояли возле дома на тачке, на которой их дважды в неделю вывозили к дороге. Первый оказался пустым, зато во втором обнаружился зеленый полиэтиленовый пакет, завязанный желтой пластмассовой ленточкой; его не вывезли и даже не отнесли к проезжей дороге. Вероятно, семейство, отъезжая, отменило контракт на вывоз мусора. Соларатов отнес мешок в сарай, разрезал его карманным ножом и очень внимательно просмотрел содержимое. Там нашлось не слишком много: старые баночки из-под йогурта, тщательно обгрызенные кости от бифштексов, отбивных и кур, использованные бумажные полотенца, консервные банки, очень липкие обертки от мороженого, кофейная гуща, какие-то осколки. И вдруг среди всего этого он заметил желтый комочек смятой бумаги - маленькую бумажку из тех, что наклеивают на вещи в аэропорту. С великой осторожностью развернув комок, Соларатов прочел надпись: "Салли М. "Америкэн" 1435, 9.40 утра". Глава 40 На обратном пути от "Макдональдса" Боб ехал спокойно и не спеша, чтобы дать возможность непрошеным нянькам порадоваться тому преимуществу, которым они, по их мнению, обладали. Он вернулся в мотель близ аэропорта, позвонил миссис Картер и сказал ей, что там, куда он ездил, ничего не оказалось, но у него есть некоторые соображения по поводу дальнейших действий и он, конечно, будет держать ее в курсе дела. Он вышел, не спеша пообедал, а потом, чтобы убить время, забрел в находившийся в пригородной аллее кинотеатр, где показывали глупейший фильм о коммандос, которые никогда не промахивались, когда стреляли, и в которых никогда не попадали вражеские пули. Когда он вышел после сеанса, часы показывали 23.00, а это означало, что в Лондоне уже было 6.00 следующего утра. Вместо того чтобы сразу же вернуться к своему автомобилю, он прогулялся по аллее, хорошо сознавая, что по меньшей мере из двух автомобилей за ним следят наблюдатели, и в конце концов нашел телефон-автомат. Воспользовавшись своей телефонной картой, он позвонил в американское посольство в Лондоне, попросил ночного телефониста соединить его с охранным подразделением морской пехоты, был переадресован к дежурному сержанту и попросил позвать к телефону мастер-сержанта Мэллори, который должен быть где-то поблизости. Уже через несколько секунд Мэллори взял трубку. - Мэллори у телефона, сэр. - Джек, ты помнишь своего старого взводного сержанта Боба Ли Суэггера? - Господи ты боже мой! Боб Ли Суэггер, неужели это ты, сукин сын?! Я не слышал твоего голоса уж тридцать лет, с тех пор, как меня на медицинском вертолете вывезли из Вьетнама. Черт возьми, ганни, как ты поживаешь? Во время третьей ходки ты совершил великие дела, о которых до сих пор говорим и мы, старики, и молодежь. - Ну, со мной все в порядке. Меня выкинули на пенсию, так что я живу без всяких серьезных проблем. - А теперь давай вываливай, в чем дело. Не иначе, ты прикатил в Лондон со своей хозяйкой и ищешь место, где бы остановиться. У меня есть квартира, и ты можешь жить там сколько и с кем угодно. - Нет, Джек, ты не угадал. Это по части S-2. - Только скажи - и получишь все, что угодно. - Ничего серьезного, просто небольшая любезность. - Ганни, открою огонь по готовности. - Так вот, я думаю, что ты со всеми своими делами, связанными с безопасностью посольства, имеешь контакты с британскими разведывательными агентствами. - Черт возьми, мне постоянно приходится иметь дело со Скотланд-Ярдом и двумя управлениями МИ<МИ (MI. Military Intelligence) - военная разведка в Великобритании.>. У нас с ними работают два офицера, но тебе ведь не нужно рассказывать, что такое офицеры. - Еще бы. Значит, ты наверняка должен знать в МИ-5 или МИ-6 какого-нибудь хорошего парня наподобие сержанта. - Джим Брайант был колор-сержантом Специальных авиадесантных сил. Сейчас он занимается в МИ-6 координацией мер по охране посольств. Я встречаюсь с ним чаще, чем хожу в гальюн, особенно когда на нас сваливаются какие-нибудь шишки, нуждающиеся в особых мерах безопасности. - Что ж, наверное, это как раз то, что требуется. А теперь слушай, в чем дело. В семидесятом году в Великобритании действовал один парень по имени Фицпатрик, но я думаю, что он был русским агентом или был завербован русскими. Я понятия не имею, в каком качестве он тут был, что делал и что с ним случилось дальше, но мне будет чертовски полезно хоть что-нибудь узнать. Ты не мог бы сунуться к этому своему приятелю и попытаться вытряхнуть из него какие-нибудь сведения? Если кто-то на свете и знает, чем воняет дерьмо Фицпатрика, то в первую очередь это должны быть парни из их разведки. - Ганни, а в чем все-таки проблема? - Старые дела. Очень старые, но сейчас они снова вылезли и торчат у меня в заднице, как большая заноза. - Ладно, я займусь этим делом. Если у них что-то есть и если это не слишком сильно засекречено, то Джим Брайант сумеет разнюхать то, что нужно. Я постараюсь ответить тебе как можно скорее. Ты в каком часовом поясе? - Да уже собираюсь залезть в спальный мешок. У нас почти полночь. - Сейчас я позвоню Джиму и, не откладывая, сбегаю к нему. Как тебе позвонить? - Давай лучше я позвоню сам. Какое время тебя больше устроит? - Звони в шесть вечера по нашему времени. У тебя это будет... это будет одиннадцать ноль-ноль, точно? - Совершенно. - И вот еще что: звони по прямому - 04-331-22-09. Попадешь в мой кабинет, и не нужно будет объясняться с посольскими телефонистами. - Отлично. - Ты закинул меня в тот вертолет, ганни. Если бы не ты, меня сейчас здесь не было бы. Я твой должник. - Теперь мы квиты, Джек. - До связи. - До связи, - ответил Боб. Он дошел до своего автомобиля и вернулся в мотель. Его комната была перерыта очень умелыми руками, все вернули на прежние места в то же самое положение, включая колпачок на тюбике зубной пасты. Но он точно знал, что здесь побывали люди. За ним следили. Боб разделся, ополоснулся под душем и выключил свет. Наверняка он здесь чувствует себя гораздо лучше, чем они там. * * * * * Утром он позавтракал у "Денни", немного прогулялся, краем глаза наблюдая за своими надзирателями, которые очень умело старались оставаться незамеченными, и ровно в 11.00 позвонил из телефона-автомата в Лондон. - Мэллори у телефона. - Джек? - Привет, ганни. - Ну как, что-нибудь удалось узнать? - И да, и нет. - Вываливай. - Этот Фицпатрик, он скорее слухи и легенды, чем реально существовавший агент. Англичане знают, что он работал здесь как раз в то время, но эту информацию они получили из расшифровок радиоперехватов с большим опозданием, уже после того как он перебрался на другое рабочее место, а где оно было - один черт знает. В общем, им не удалось выявить его, используя обычные методы наблюдения, а это означает, что он действовал не из посольства или какой-то известной точки. - В этом есть что-нибудь странное? - Это все очень странно. - Ммм, - протянул Боб. - Так что у них нет ни одной его фотографии. Никто не знает, как он выглядел. Никто не может точно сказать, был ли он завербованным ирландцем или же родился в России. Мне сказали, что, когда русские оказываются за рубежом, они могут довольно неплохо играть роль ирландцев, потому что у тех и у других есть заметное сходство в акценте. Другими словами, русский не сможет сойти за англичанина в Англии или за американца в Америке, но вполне сможет выдать себя за ирландца как в Англии, так и в Америке. Сточки зрения фонетики русское "ah" произносится при почти таком же положении языка, что и "ае" в классическом ирландском произношении. - Значит, они считают, что это был русский? - Ну, они не могут утверждать наверняка. Хотя похоже, что это лучшее из всех возможных объяснений. К досье никто не прикасался вот уже лет пятнадцать. Бедняге Джиму пришлось перерыть чуть ли не весь архив, чтобы разыскать эту проклятую штуку. - Понимаю. - У них есть лишь несколько радиоперехватов и показания перебежчиков. - И что же это? - Так вот, один парень появился в семьдесят восьмом, а второй - в восемьдесят первом, оба мелкие работники КГБ, вляпавшиеся в какие-то политические истории и опасавшиеся, что им вот-вот выдадут оплаченную путевку в Гулаг. Они выложили все, что им было известно. Кстати, забавная вещь: знаешь, русские так беспокоятся по поводу того, как получше прикрыть своих агентов, что "регистрируют" рабочие псевдонимы, кодовые имена, клички и тому подобное - у них очень много разных контор, и они все время следят за тем, чтобы никто не воспользовался уже занятым псевдонимом, и в конце концов все их усилия идут насмарку. Псевдоним "Роберт Фицпатрик" встречался в показаниях обоих этих парней. Но тут есть одна странность. - Слушаю. - Они оба утверждали, что он не имел отношения к Первому управлению. Это отдел КГБ, специализирующийся на работе за границей - вербовки, внедрение и так далее. - То есть классические шпионы. - Ну да. Из тех, кто нанимает осведомителей, фотографирует то, что не положено, организует агентурные сети, работает под прикрытием посольств и все такое прочее. Обычные занятия КГБ. - Так кем же он все-таки был? - Согласно показаниям перебежчиков, псевдоним "Роберт Фицпатрик" числился за ГРУ. - А это еще что такое? - ГРУ - это военная разведка русских. - Ммм, - снова промямлил Боб, не совсем понимая, как же следует трактовать эту информацию. - Значит, он был армейским? - спросил он, немного помолчав. - То же самое - и да, и нет. Я тоже задал Джиму этот вопрос. Похоже, что это ГРУ специализировалось исключительно на стратегических целях. То есть ракеты, системы доставки атомных бомб, всякие спутники и тому подобное дерьмо. Все знаменитые атомные шпионы, такие, как Розенберги или, скажем, Клаус Фукс, работали на ГРУ. Этот парень, Фицпатрик, должен был интересоваться - я хочу сказать, если он на самом деле существовал, если он действительно был русским, ну и так далее, и тому подобное, - чем-то глобальным, а не мелкими делишками. Он мог пытаться пролезть в наши ракетные комплексы, на производство атомных бомб, к разработчикам исследовательского оборудования, спутниковой программы, противоракетных систем. - Вот дерьмо, - пробурчал Боб, видя, что сведения уводят его все дальше и дальше, не то в заоблачные выси, не то в адские бездны. - Послушай, дружище, я ни хрена обо всем этом не знаю и уже слишком стар, чтобы учиться. - Плюс к тому у тебя есть еще одна проблема. Советский Союз развалился, и все эти парни разбежались черт знает куда. Некоторые все так же работают на российское ГРУ, некоторые - на КГБ и его конкурентов, имеющих самые разные цели, кто-то подвизается в российской мафии, а кто-то во вновь образовавшихся мелких республиках. Если это было трудно понять тогда, то теперь на это просто нет никаких шансов. - Угу... И это все? - Именно так, ганни. Совсем немного. Вероятное имя, вероятное место, откуда он появился. Но, парень, это все, чем они располагают. - Господи! - воскликнул Боб. Он лихорадочно рылся в памяти, пытаясь разыскать во всем, что он смог узнать о Триге, хоть какой-то намек на его причастность к стратегическим вооружениям, но ничего подобного не было. Все, что было, касалось только Вьетнама, войны и тому подобного. - Извини, что не смог помочь. - Джек, ты сделал великое дело. Я тебе очень обязан. - Рад был поговорить с тобой. - Связь кончаю. - Пока. Боб положил телефонную трубку, ощущая большую растерянность, чем когда бы то ни было. Он чувствовал, что вся картинка чем дальше, тем сильнее расползается и что он совершенно неспособен собрать ее в единое целое. Услышав обо всех этих "стратегических" делах, он почувствовал себя одураченным. Откуда же, черт возьми, все-таки растут ноги? Что все это значит? Он набрал номер матери Трига, и она сразу же подошла к телефону. - А, сержант Суэггер. Ну как, удалось вам что-нибудь узнать? - Может быть. Выяснилось, что его товарища действительно звали Роберт Фицпатрик. Это тот гребец. - Да. Ирландец. - Он самый. Британцы считают, что он был агентом русских, но не из тех, которые могли бы интересоваться движением в защиту мира или чем-нибудь в этом роде. Они думают, что он занимался ядерными вооружениями, ракетами и прочей подобной ерундой. Приходилось ли Тригу иметь хоть какое-то отношение ко всему этому? - Господи, конечно нет. Традиционное отношение движения в защиту мира к стратегическим вооружениям было очень простым: "давайте запретим бомбу, и все сразу окажется прекрасно"; и оно ни в коей мере не подразумевало помощи врагам своей страны. Пацифисты боролись за то, чтобы прекратить войну, которая шла в то время, войну, которую они видели по телевидению, войну, которая угрожала им. - Ваш муж служил в Государственном департаменте. Не был ли он как-то связан со всем этим? - Никак. Он был юристом. Мы служили во множестве посольств за границей, представляя там американские интересы, но никогда не имели дела с ракетами или чем-то в этом роде. Он закончил свою карьеру начальником исследовательского проекта в области экономики. - А ваши братья, сестры? - Мой брат - известный орнитолог из Йеля. Двое братьев Джека уже умерли, один был медиком, а второй - адвокатом в Нью-Йорке; третий, единственный оставшийся в живых, занимается управлением семейным капиталом. Моя сестра развелась с тремя мужьями и сейчас живет в Нью-Йорке, швыряясь деньгами и пытаясь выглядеть вдвое моложе своих лет. - Понятно, понятно... - Вы сможете все узнать. Сержант Суэггер, в конечном счете вы во всем разберетесь. - Боюсь, мэм, что на этот раз мне достался противник из гораздо более тяжелой весовой категории. Впрочем, я буду продолжать попытки. - Желаю удачи. - Благодарю вас. Совершенно озадаченный, Боб повесил трубку. Потом он открыл телефонную книгу, просмотрел адреса коммерческих тиров и отыскал один под названием "Бей в цель", находившийся возле аэропорта. Там он взял раздолбанный 0, 45-дюймовый пистолет и провел целый час, пробивая дырки в мишени с расстояния в двадцать пять метров. Все это время сыщики тосковали на автостоянке и поблизости от нее. Когда он вышел оттуда, оказалось, что выбор мест, где можно поесть, не так уж велик: "Жареный цыпленок", "Пицца-хат", "Подземка" и, чуть поодаль на шоссе, "Харди". Он остановил свой выбор на "Подземке" и не спеша направлялся туда, когда вдруг понял, в чем было дело и куда ему теперь нужно идти. * * * * * Вскоре после трех часов пополудни в зал, где происходило совещание, заглянул секретарь Бонсона и сделал знак своему патрону. Он сообщил, что поступил неотложный звонок от команды "Ковбой". Бонсон разговаривал из своего кабинета. - Он "спалил" нас. - Вот дерьмо. - Похоже, что он просек нас с самого начала. - Куда он делся? - Он ускользнул от нас так легко, что впору плакать. Вошел в душевую "Подземки" и не вышел оттуда. - Какой подземки, в Вашингтоне или в Балтиморе? - Нет, так называется забегаловка, где продают сэндвичи. На сто семьдесят пятой трассе около Форт-Мид. Вошел и так и не вышел обратно. Мы ждали-ждали и наконец решили проверить. Он давно слинял. Его прокатный автомобиль оставался на стоянке, а его самого в помине не было. - Дерьмо, - повторил Бонсон. Куда же мог подеваться ковбой? Что ему стало известно? Глава 41 Соларатов знал одно незыблемое правило, неизменно подтверждавшееся во всех концах мира: чтобы поймать профессионала, найми профессионала. Следуя этому правилу, он при необходимости работал с преступниками всех видов и мастей, в том числе с воздушными пиратами-моджахедами, парижскими апашами, браконьерами из Анголы и российскими мафиозо. Но никогда еще ему не приходилось иметь дела с семнадцатилетним мальчишкой, чьи длинные сальные волосы прикрывала повернутая козырьком назад бейсболка, одетого в мешковатые брюки, в которые без труда поместились бы еще три или четыре таких же тощих тела, и в футболку, украшенную призывом "Просто сделай это!". Они встретились в одном из переулков припортовой части Нового Орлеана. Почему Нового Орлеана? А потому, что местом вылета того самого рейса, который был указан на наклейке с чемодана Салли М., был именно этот город. Парень скользил навстречу Соларатову танцующей походкой, вихляясь всем телом, то ускоряя, то замедляя шаги в такт слышной только ему музыке в стиле "би-боп"; его глаза были скрыты очками с зеркальными стеклами. - Эй, кореш, ну что, разменял? - Да, - ответил Соларатов. - Вы можете это сделать? - Как муха, Джек, - сказал мальчишка, забирая конверт, в котором лежало десять тысяч долларов. - Нам сюда, парень. Они шли по душным переулкам, смердевшим от давно не вывозившегося мусора: Они шли мимо развалившихся на асфальте людей, даже во сне не выпускавших из рук бутылки; несколько раз по пути попадались кучки опасных с виду юнцов, одетых почти так же, как и проводник Соларатова, но, судя по всему, этого молодого гангстера здесь хорошо знали, так как их никто не задевал. Наконец они свернули в задний двор, вошли в ветхое строение - по виду типичную трущобу, поднялись по вонявшей мочой неосвещенной лестнице и подошли к двери. Она была заперта; ловкие руки мальчишки замелькали по карманам и выудили из одного из них ключ. Замок, щелкнув, открылся. Соларатов проследовал за своим провожатым в обшарпанную комнату, а оттуда через следующую дверь в другое помещение, где мигала и жужжала компьютерная аппаратура, стоившая, вероятно, не менее миллиона долларов. - Привет, Джимми! - сказал другой мальчишка, следивший за целым комплектом мониторов, контролировавших все подступы к машинному залу. На груди у него висел коротенький автомат "кар-15" с рожком на тридцать патронов и глушителем на стволе. - Привет, - отозвался Джимми, и охранник отошел в сторону, освобождая место хозяину. Джимми уселся перед клавиатурой. - Ладно, - сказал он, - так ты говоришь, М. из Нового Орлеана, к которому поступил телефонный звонок из Айдахо, так, что ли? - Совершенно верно. - Путем. Теперь, что мы делаем? Мы забираемся в учетный компьютер телефонной компании. Все, что нужно, это код. - Я не знаю кода. - Не трепыхайся. Никаких проблем, - заявил Джимми. Он вызвал на экран директорию и почти сразу же нашел нужный код. - Откуда вы это знаете? - Видишь ли, кореш, мои люди регулярно хакают все полезные корзины. А телефонную компанию мы хакаем трижды в неделю. Не бывает недели, когда бы мы не знали все их коды. Ну вот, теперь просто набираем номер... Компьютер несколько раз прогудел, имитируя набор цифр, затем появилась надпись "Соединение установлено", и на экране возникла таблица с мигающим курсором; как решил Соларатов, это был указатель к системе счетов. - Это сервер "Саутерн белл", - объяснил мальчишка. - Влезть в него - плевое дело. Никаких проблем. Дерьмовая штука. Он набрал компьютеру команду провести поиск звонков, пришедших в течение прошлой недели в большой Новый Орлеан из части штата Айдахо, имеющей код 208. Машине покорно перебрала свои файлы и представила список из нескольких сотен позиций. - Мемфис, - сказал Соларатов. - По нашей информации, муж когда-то водил дружбу с федеральным агентом из Нового Орлеана по фамилии Мемфис. Я предполагаю, что Салли М. является женой этого агента и отправилась в Айдахо, чтобы ухаживать за женщиной. Она обязательно должна звонить домой оттуда, где спряталась. Она... - Эй, парнишка, не надо так много говорить. Не желаю слушать лишнего. Меньше знаешь - лучше спишь. Я просто хочу помочь тебе найти твоего приятеля. Значит, Мемфис? - Мемфис, - подтвердил Соларатов. Но парень уже успел найти то, что было нужно. Николае К. Мемфис, 2132 Терри-драйв, Метарай, Луизиана, телефон 504-555-2389. - А теперь займемся стряпней, - сказал Джимми. - Сейчас я попрошу мистера Сервера посмотреть... Он повозил по столу мышкой, и на экране появился новый список. - Вот ваш список счетов и заказов. Посмотрим, посмотрим... Он посмотрел. - Да, да, да. Твой друг мистер Мемфис получил входящий звонок из окрестностей Бойсе под вечер четвертого мая... Именно в этот день Соларатов стрелял в горах. - Три, четыре звонка из... - Этот номер мне не нужен. Это номер дома на ранчо. - Слушай, парень, я тебе уже говорил: я не хочу ничего знать. - Да, да, продолжайте. - Потом ничего, ничего, и вдруг трое суток подряд по одному звонку каждую ночь из 208-555-5430. - Вы можете точно выяснить, откуда сделан звонок? - Ну, сейчас посмотрим... Мы можем добраться до F-1, который является первичным концентратором, и это оказывается... Он набрал на клавиатуре команду и немного подождал. - ...Это оказывается подстанция "Белл" в округе Кастер, в центре Айдахо, около города, который называется Маккай. - Маккай, - повторил Соларатов. - Округ Кастер в центре Айдахо. Там есть адрес? - Нет, но есть F-2: 459912. - А это что такое? - Это вторичный концентратор. Столб. - Столб? - Ну да, концентратор - они часто устанавливаются на столбах, - который находится ближе всего к дому, где живут твои друзья. Тот самый столб, от которого идет провод прямо в дом. Он не может находиться дальше чем в тридцати метрах от дома, а скорее всего, ближе. Они пронумеровали все концентраторы. Вот так работает "Мама-Белл". - Я могу узнать адрес этого концентратора? - Не здесь. У меня нет отсюда доступа к их компьютеру. Тебе нужно добраться до этой маленькой телефонной подстанции и каким-то образом хакнуть или грабануть ее. Всего-то делов - влезть в их компьютер или в папки у них в шкафу, найти адрес, по которому расположен F-2 номер 459912, и ты на месте. Никаких проблем. - Я не могу работать с компьютерами. Вы поедете со мной. Вы сделаете это. За большие деньги. - Ну да, я - в Айдахо, со страхом и сомненьем! Это было бы круто! Послушай, кореш, тамошние белые парни арестуют меня за один только мой вид. Нет, малый, это тебе придется делать самому. Тебе нужен этот адрес - вот и заберись туда, всего-то и делов. Ты запросто можешь выкопать адрес из помойки их сервера или в документации на самой подстанции. Заглянешь в здание, перероешь папки и найдешь список по F-2. Можешь даже найти карту, на которой будет обозначено F-2, врубаешься? Нет, братец, это совсем не великое дело. Я тебе не свищу. - А может, вы позвоните туда? Напустите им туману и получите информацию? - Здесь - в легкую. В любом крупном городе Америки - пролетит мухой. Здесь, если владеешь социотехникой<Социотехника - здесь: искусство обмана пользователей сети или администраторов, используемое злоумышленниками с целью выведывания паролей, необходимых для проникновения в защищенную систему (жарг.).>, то можешь запросто вытрясти из этих ребятишек все дерьмо до крошки. А там... Если они услышат голос своего братца из места, где не может быть никаких братьев, то, думаю, могут возникнуть проблемы. Я не хочу рисковать, ввязываясь в твои игрушки, дружище. А то, что я тебе сказал, это самый лучший путь, в натуре. Сам увидишь, это совсем не страшно. Соларатов мрачно кивнул. - Малый, ты справишься. Без проблем. - Без проблем, - согласился Соларатов. Глава 42 На церемонии, посвященной вручению дипломов Массачусетского технологического института, степени доктора философии<Доктор философии (в разных специальностях) - высшая ученая степень, существующая в США. Присуждается, как правило, после прохождения трехгодичного обучения в аспирантуре и публичной защиты диссертации. Соответствует нашей ученой степени кандидата наук. В некоторых университетах присваивается степень "доктор" в конкретных специальностях. Ученой степени, соответствующей доктору наук в нашем понятии, в США не существует.> в различных академических и научных специальностях были удостоены 132 человека, и мужчины, и женщины. Но главную награду как институтский стипендиат получил лишь один, так как кроме него к этой категории никто не относился. Это был высокий молодой человек с преждевременно появившейся лысиной, на удивление серьезный и сосредоточенный. Вручив ему диплом в области квантовой физики (тема диссертации называлась "Некоторые теории солнечного излучения в применении к астронавигации"), декан попросил его сказать несколько слов. Новоиспеченный доктор с готовностью взошел на пьедестал, но его речь оказалась очень короткой: - Я хочу поблагодарить вас за тот шанс, который вы мне предоставили. Я получал стипендию не только на последних курсах, но даже раньше. Я происхожу из бедной семьи; моя мать упорно трудилась, но так и не сумела преуспеть. Однако учреждения, подобные этому, - Йельский и Гарвардский университеты, Мэдисонская средняя школа - все они отнеслись ко мне с большой добротой и открыли передо мною все двери. Без вашего великодушия я не смог бы оказаться сейчас на этом месте, и я благодарю вас за эту честь и за вашу веру в меня. Мне только очень жаль, что мои родители не могут разделить со мной этот счастливый момент. Они были очень хорошими людьми. Большое спасибо. Под вежливые аплодисменты он сошел с трибуны и возвратился на свое место, и процедура - незаинтересованному зрителю она показалась бы бесконечной - потянулась дальше своим чередом. День в Бостоне стоял жаркий, на небе не было ни облачка. Гладкая вода в реке Чарльз походила на потемневшую старинную слоновую кость; в воздухе висела легкая дымка, нисколько не ослаблявшая солнечных лучей. В город приехала команда "Ориоль", которой предстояло сыграть здесь серию из четырех матчей с "Ред сокс"; президент только что объявил о новой попытке сдержать увеличение размеров социальных пособий; международные новости были мрачными: ученых мужей тревожили грядущие выборы в России, к которым с огромным преимуществом подходил всеобщий любимец, очень плохой парень; уровень фондового рынка поднялся на четыре пункта. Все это не имело ни малейшего значения для высокого человека в костюме цвета хаки, который, сидя в последнем ряду, наблюдал за церемонией вручения дипломов. Он спокойно дождался того момента, когда толпа наконец-то рассыпалась на кучки, счастливых докторов обступили родственники, друзья кинулись обнимать и хлопать по спинам счастливцев и в зале зазвучал нестройный хор радостных голосов. Тогда он пробрался через мельтешащую толпу к сцене, и лишь после этого стало понятно, к кому он направляется. Это был тот самый молодой человек, который получил главную награду. Некоторое время он наблюдал за ним: молодой человек принимал заслуженные поздравления несколько пассивно и отвечал на них без большого энтузиазма. Он прошел через положенные объятия коллег, профессоров и администраторов, но через некоторое время - вообще-то на удивление быстро - остался в одиночестве. Он снял докторскую шапочку, перекинул через руку мантию, под которой оказался чрезвычайно потертый костюм, и двинулся к выходу. У него был вид вечного одиночки, человека, который с детства предпочитает держаться подальше от центра событий и в любых ситуациях жмется к краю, не любит прямых взглядов в глаза или попыток сближения, зато с радостью найдет убежище в каком-нибудь тайном знании, будь то квантовая физика, игра в "Башни и драконы" или снайперская война. Это было одним из проявлений меланхолического склада характера. Боб перехватил его недалеко от дверей. - Между прочим, - сказал он, - мне чертовски понравилась маленькая речь, которую вы произнесли. Юноша еще не приобрел невосприимчивости к лести и комплиментам, и на его лице неожиданно для него самого появилась улыбка. - Благодарю, - ответил он. - И что же вам предстоит дальше? - О, эта награда автоматически подразумевает год в Оксфорде, в исследовательской лаборатории. Так что завтра я уезжаю в Англию. Очень интересно. Там отличное оборудование, очень много интересных людей. Я жду не дождусь, когда же попаду туда. Так что... прошу прощения, я не расслышал, как вас зовут... - Суэггер, - представился Боб. - О, конечно, было очень приятно поговорить с вами, мистер Суэггер. А сейчас, э-э, мне нужно идти. Еще раз благодарю вас, я... - Честно говоря, то, что я оказался рядом с вами, не простое совпадение. Мне потребовалось затратить некоторые усилия, чтобы разыскать вас. Глаза молодого человека прищурились; в них полыхнул враждебный огонек. - Если это какая-то затея, связанная с прессой, то я не даю интервью. Мне не о чем рассказывать. - Ну, видите ли, это может показаться забавным, но я приехал сюда не ради вас. Меня интересует ваш отец. Юноша кивнул и невольно сглотнул слюну. - Мой отец умер в семьдесят первом году. - Я знаю, - ответил Боб. - В чем дело? Вы что, полицейский или кто-то в этом роде? - Вовсе нет. - Тогда, наверное, вы литератор. Послушайте, мне очень жаль, но в последние два раза, когда я давал интервью литераторам, они не использовали ни единого слова из того, что я им сказал, так что зачем мне тратить впустую мое... - Нет, я не литератор. Больше того, я их порядком ненавижу. Они всегда выворачивают все наизнанку. Я никогда еще не слышал о существовании более вредоносной профессии, чем литератор. Но так или иначе, я всего лишь отставной морской пехотинец. И смерть вашего отца связана с одним делом, которое почему-то никак не может закончиться. - Вероятно, это история великого Трига Картера? Великий Триг Картер, герой левых, пожертвовавший жизнью, чтобы остановить войну во Вьетнаме? Его все помнят. На днях, кажется, будут показывать кинофильм о нем. Что за сучья страна, как она может столько лет поклоняться такому мерзавцу? Он был просто убийца. Он взорвал моего отца разнес его на мелкие клочки и завалил сотнями тонн щебня. И никто даже в заду не почесал по этому поводу. Все считают Трига большим героем, жертвой, мучеником только потому что он происходил из длинного-длинного рода протестантских свиней и продавался любому, кто хотел его поиметь. На этом его вспышка гнева и горечи иссякла. - Посудите сами, из этого вряд ли выйдет какой-нибудь толк. Я совершенно не знал моего отца, когда его убили, мне было меньше года. Ну чем я смогу быть вам полезен? - Трудно сказать - ответил Суэггер, - может быть, и ничем. Но вот что я вам скажу: когда я повнимательнее всмотрелся в это дело, меня поразила одна особенность. Нигде и ничего не говорится о вашем отце. Извините мою грамматику, мне не пришлось получить серьезного образования. - По-моему, вы себя недооцениваете. - Что ж, поверю вам. В любом случае он остается совершенной загадкой. Никто не хочет о нем знать, никто им не интересуется. - Но почему это заинтересовало вас? У кого есть до него дело? - У меня. Возможно, ваш отец не был беднягой, оказавшимся в неподходящем месте в неподходящее время, как о нем принято говорить. Возможно, он сыграл во всем этом куда более серьезную роль, чем думают люди. Эту возможность я сейчас изучаю. Возможно также, что люди, которые дергали за ниточки, все еще толкутся вокруг нас. Также может быть, что я заинтересован в расследовании и что я - единственный человек, который хочет выяснить, что же на самом деле случилось с вашим отцом. - Между прочим, моя мать была святая. Она учила меня, наставляла, работала, как проклятая, чтобы дать мне возможность попытаться ухватить тот шанс, которым я сумел воспользоваться. Она умерла, когда я заканчивал первый год в Гарварде. - Я сочувствую вам. И все же вы были счастливым ребенком, у которого были родители, заботившиеся о нем, жертвовавшие собой ради него. - Да, пожалуй, вы в чем-то правы. Значит, вы думаете... У вас есть какая-то теория насчет заговора против моего отца? Вы связаны с какой-то радиопостановкой или чем-то в этом роде? - Нет, сэр. Я занимаюсь всем этим не ради денег. Я всего лишь морской пехотинец, пытающийся свести концы с концами в одном очень старом деле. Хотите верьте, хотите нет, но оно связано со смертью еще одного представителя этого поколения, юноши, погибшего во Вьетнаме. Это тоже была великая потеря для его семьи и для нашей страны. - Кто вы такой? - Я был рядом с этим юношей, когда он умер. Седьмого мая тысяча девятьсот семьдесят второго года. Он истек кровью у меня на руках. И я уже очень давно пытаюсь выяснить, почему так случилось. - Н-да... - протянул юноша. - Знаете что, я понимаю, что вы заняты. Иначе и быть не может. Но я надеялся, что вы не откажетесь выпить со мной чашку кофе. Я хотел бы поговорить о вашем отце. Я хочу узнать, каким он был. - Он был отличным парнем, - сказал молодой человек. - По крайней мере, так мне о нем говорили. - Он взглянул на часы. - Черт возьми, а почему бы и нет? Все равно сейчас мне совершенно нечего делать. Глава 43 Бонсон снова собрал свою команду на кооперативной квартире в Росслине. Это совещание проходило безрадостно. - Я предупредил вас о том, что он был хорошим специалистом. Вас выбрали как самых лучших. Что же, черт возьми, произошло? - Он и впрямь хорош. Он профессионал. Он вычислил нас, определил всех и стряхнул, когда счел нужным это сделать, - последовал ответ. - Просто иногда оказывается, что какой-то человек слишком хорош и ему удается проделать что-нибудь в этом роде. Вот и все. - Ладно, давайте еще раз все это разберем, как можно тщательнее. Наверное, уже в десятый раз наблюдатели рассказывали о приключениях того единственного дня, в течение которого они следили за Бобом Ли Суэггером, о том, где он побывал, что им удалось узнать, насколько удачно он не показывал виду, что заметил их, и как стремительно и ловко ускользнул. Бонсон внимательно слушал. - Обычно бывает момент, - сказал один из бывших агентов ФБР, - когда ты понимаешь, что сгорел. Но на сей раз ничего подобного не было. Он просто исчез. - Я полагаю, что он выбрался через заднюю дверь, обошел нас, пройдя через соседние дома, и вызвал такси из другой забегаловки, находившейся примерно в полутора километрах оттуда. Еще он мог выбраться на крышу, дождаться темноты и улизнуть. - Вы не заметили, чтобы он с кем-нибудь встречался? - Ни с кем. - И никаких других контактов? - Только эти телефонные звонки. - Сэр, мы узнали, куда он звонил. Агенты не поленились записать номера телефонов-автоматов и благодаря этому установили, куда звонил абонент. Оказалось, что он связывался с американским посольством в Лондоне, сначала с общим коммутатором, а на следующий день с кабинетом сержанта морской пехоты, несущей охрану посольства. - Мы могли бы послать запрос. - Нет-нет, я знаю, о чем он спрашивал. Он очень толковый, этот парень. Он внешне похож на Клинта Иствуда и разговаривает, как Гомер Пайл, и все же у него есть врожденный талант к такого рода вещам. Он очень... В этот момент в комнату вошел серьезный молодой человек. - Коммандер Бонсон, - сказал он, - вас спрашивает "Сьерра-браво-четыре". Бонсон ошалело посмотрел вокруг, взял телефонную трубку и подождал, пока коммутатор не переключит абонента на его аппарат. - Бонсон. - Это "Сьерра-браво-четыре", - услышал он голос Суэггера. - Где, черт возьми, вы находитесь? - Мы с вами не договаривались о няньках. - Это для вашего же блага. - Я работаю один. По-моему, Бонсон, я достаточно ясно дал вам это понять. - Мы не станем больше так поступать. Вы должны войти с нами в контакт. Вы должны находиться под контролем. Это единственный способ, каким я могу оказать вам помощь. - Мне нужно получить ответы на несколько вопросов. - Где вы находитесь? Я могу в течение часа прислать за вами людей. Последовала пауза. Затем Суэггер произнес: - Я здесь, болван. - Что?! - Я сказал, я здесь и говорю по мобильному телефону, который несколько минут назад купил в "Кмарте". - Как вы... Послышался негромкий щелчок, как будто что-то стукнулось об оконное стекло. - Это я бросил камешек вам в окошко, болван. Хорошо, что у меня не оказалось при себе РПГ, тогда бы вам пришлось прекратить воевать. Я взял напрокат другой автомобиль и приехал вслед за няньками, которых вы приставили к моему автомобилю, сюда, к вашей берлоге. А теперь впустите меня и давайте поговорим. Суэггер вошел, лишь мельком взглянув на команду, которую он так ловко обвел вокруг пальца. - Ладно, ребята, а теперь убирайтесь. Я буду говорить с ним. - Коммандер, вам не требуется охрана? - осведомился экс-коп, наметанным глазом заметив в движениях Боба признаки ярости. - Нет. Он все поймет правильно. Он отлично знает, что ваша команда не вела на него какой-то дурацкой охоты, верно, Суэггер? - Давайте-ка отвечайте на мои вопросы, а там посмотрим. Побежденные им люди один за другим выскользнули из комнаты, а затем Бонсон проводил Суэггера в соседнее помещение, оснащенное как пункт оперативного управления, с компьютерными терминалами и офисными АТС. Около пультов крутилось несколько техников. - Кончайте работу, отправляю всех на перерыв, - приказал Бонсон. Сотрудники удалились. Боб и Бонсон сели на продавленный потертый диван. - Я выяснил имя вашего русского. - Отлично, - похвалил Бонсон. - Его звали Роберт Фицпатрик; по сведениям англичан он работал на ГРУ. Но они понятия не имеют, зачем он приезжал. - Суэггер, это замечательно. Проклятье, вы же настоящий разведчик. Вы производите на меня все большее впечатление. Итак, что вам дала эта информация? Куда вы отправились дальше? - Вы все узнаете, когда я сложу кусочки вместе, но пока что мне это не удается. Однако у меня есть кое-какие соображения. Что у вас всех имеется на этого парня? Я должен выяснить, кем он был или есть, что с ним случилось и с чем все это связано. Он натянул нос британцам. Им стало известно, что он работал у них в стране, лишь спустя много времени после того, как он оттуда убрался. - Фицпатрик был вербовщиком, - сказал Бонсон. - Это было его специальностью. Он был одним из тех симпатичных обаятельных типов, которые заставляют людей, словно под гипнозом, делать то, что им нужно, а те так и не осознают, что их завербовали. Понимаете ли, это-то и было в нем самым интересным. Вряд ли Триг был его единственным проектом. Я думаю, что он мог завербовать и других людей и, как бы он ни намеревался использовать Трига, эта вербовка не могла быть главной целью его приезда в Соединенные Штаты. - И что же в таком случае он здесь делал? - Вербовал "крота". - Вот что, парень, - сказал Боб, - это дерьмо становится все отвратнее. Все эти игрушки с тайными агентами словно из дешевой книжки в мягкой обложке. Я не собираюсь копаться в этой дряни. У меня мозги не так устроены. - И тем не менее именно в этой части он был особо одарен, имел специальный талант. Мы знаем о нем немного больше, чем англичане. К тому же время в некотором роде подтверждает наши выводы. - Что вы имеете в виду? - В течение последних двадцати лет в Управлении происходили любопытные серии неудач. Можно было подумать, что нас преследует невезение. Каждый раз мы в конце концов вылавливали какого-нибудь виновника. В начале восьмидесятых им оказался парень по имени Йост Вер Стиг. Немного позже обнаружился Роберт Говард. В начале девяностых мы наконец поймали Олдрича Эймса. И каждый раз мы думаем: ну вот, дело сделано, мы, слава богу, избавились от этой заразы. Но по каким то причинам этого ни разу не случилось. Все время кто-то остается. Мы всегда немного опаздываем, действуем чуть медленнее, чем нужно, хоть самую малость, но отстаем. Они все время немного опережают нас. Даже после распада страны они непостижимым образом продолжают опережать нас. Я убежден, что он находится здесь. Я чувствую его присутствие. Я обоняю его запах. Он кто-то из тех, кого вы никогда не заподозрите, он пребывает в полной безопасности. Он работает не ради денег, это видно из того, что он почти не проявляет активности. Но он здесь, я знаю это, черт возьми, и я его выловлю! И еще я знаю, что это проклятый "Фицпатрик" завербовал его в том самом тысяча, девятьсот семьдесят первом году, когда он был в этой стране. А я, черт бы все побрал, лишь чуть-чуть не дотянулся до него в том году. Я опоздал на пару часов, потому что ваш приятель Фенн не пожелал подыграть мне. - Так, что же случилось с Фицпатриком? - Исчез. Сквозь землю провалился. Мы понятия не имеем. Он не только не входил в число сотрудников посольства, но и не имел с ним никаких связей, у него не было ни резидентов, ни связных, он не выполнял ни одного из классических трюков своего ремесла. Нам так и не удалось установить хоть один его телефонный контакт. Он был одиночкой. Мы не знаем, кто на него работал. Мы даже не знаем его внешности. Нам ни разу не удалось сфотографировать его. Но то, что он снова активизировался, наводит на серьезные размышления. С какой бы это стати? Ваш портрет появляется в газете, и внезапно они решают убить вас? - Но мои портреты и раньше появлялись в прессе. Они были на обложке "Тайм" и "Ньюсуик". Русские не могли не заметить их. Так, что же изменилось на сей раз? - Это непростой вопрос, сержант. Я не могу дать на него ответа. В Лэнгли над ним корпит целая команда аналитиков, но они пока что ничего не надумали. Это не имеет смысла. И чтобы все стало еще сложнее, необходимо предположить, что Фицпатрик может теперь не работать на русских или на старый советский коммунистический режим, который, можете мне поверить, все еще сохранился. Может быть, сейчас он действует против них. Это очень серьезный вопрос, но, уверяю вас, у него очень простая подкладка. "Крот". Проникновение в Управление. Фотография напоминает о вашем существовании, какие-то рычаги приходят в движение, и вас решают устранить для предотвращения - чего? Я не знаю. Что-то здесь не складывалось. Оставалась какая-то маленькая деталька, не желавшая вставать на отведенное для нее место. - У вас озадаченный вид, - заметил Бонсон. - Я не могу понять толком, - ответил Боб. - Что-то меня слегка тревожит, но не знаю что. Что-то из того, что вы говорили... Фотография. - Так вы не знаете, как Фицпатрик выглядел? - Нет ни единой фотографии. Это к вопросу о том, насколько он был хорош. Что же здесь не так? - Но почему у вас нет фотографий? - Нам ни разу не удалось подойти к нему достаточно близко. Мы просто не успевали оказаться у него на пути. Мы всегда оставались у него за спиной. Я уже говорил вам, что нам потребовалось слишком много времени. Я пытался... Фотография. - Фотография есть. - Я не... - Фотография есть у ФБР. ФБР было там. - Похоже, что мы с вами читаем книгу на разных страницах. ФБР было... Где оно было? - На ферме. На ферме в Джермантауне в семьдесят первом году. Триг сказал Донни, где она находится. Моя жена ночью поехала туда вместе с Донни: он никак не мог решить, нужно ли давать показания против Кроу. Он искал Трига, чтобы спросить совета. Моя жена видела там Фицпатрика. Она рассказывала, что там дежурило ФБР, и когда они с Донни уезжали, то их сфотографировали. Агенты находились на холме над фермой и собирались задержать Трига. - ФБР там не было. ФБР было в Вашингтоне вместе с лейтенант-коммандером Бонсоном и пыталось понять, куда же к чертям все подевались. - Там были агенты. Они сделали снимок Донни и Джулии, отъезжавших от фермы. Она рассказала мне об этом менее недели тому назад. - Это не было ФБР. - А не могло это быть какое-то другое агентство безопасности, ведущее слежку за Тригом, не зная, что... - Нет. Такое полностью исключалось. Мы работали вместе. - Но кто же это был? - Позвоните вашей жене. Выясните. Он подвинул Бобу телефон, и тот достал маленький клочок бумаги, на котором записал номер дома на ранчо в округе Кастер. Он набрал номер, прислушиваясь к треньканью в аппарате. Там уже далеко перевалило за полдень. После трех гудков он услышал голос: - Слушаю. - Салли? - О, супруг. Пропавший супруг. Где, черт возьми, тебя носило? Она неважно себя чувствует и сильно тревожится, а ты уже несколько дней не звонишь и не звонишь. - Мне очень жаль, но я был сильно занят кое-какими делами. - Боб, это твоя семья. Разве ты этого не понимаешь? - Это я отлично понимаю. Я как раз собираюсь вернуться домой, заменить тебя, и все снова будут счастливы. Кстати, ты помнишь, что она разводилась со мной? - Вы равно у тебя остаются твои обязанности, - наставительно заметила Салли. - Ты не в отпуске. - Я стараюсь обо всем позаботиться. Как поживает Ники? - Отлично. У нас идет снег. Говорят, что будет большой и продолжительный снегопад, один из тех, что бывают здесь в конце весны. - Ради всего святого, ведь уже июнь! - Здесь, в Айдахо, свои правила и свои времена года. - Наверное, так оно и есть. Скажи, Джулия может пойти к телефону? Это важно. - Я посмотрю, не спит ли она. Боб ждал, держа трубку около уха; прошло несколько минут. Наконец послышался щелчок - видимо, была снята отводная трубка - и послышался голос Джулии: - Боб? - Да. Как ты себя чувствуешь? - Я в порядке. Я все еще в гипсе, но, по крайней мере, меня отцепили от этой ужасной растяжки. - От вытяжки ужасно устаешь. - Где ты находишься? - В данный момент я нахожусь в Вашингтоне и пытаюсь разобраться с этими делами. - Боже мой, Боб! Неудивительно, что мой адвокат не лог тебя разыскать. - Я скоро вернусь домой. Только закончу с этой штукой. Джулия промолчала. - Я должен спросить тебя кое о чем. - О чем же? - Ты говорила мне, что, когда вы с Донни уезжали с фермы, вас сфотографировали, верно? Что на холме сидели какие-то парни, следившие за происходившим, и они сделали снимок. - Да. - Ты в этом уверена? - Конечно, уверена. Зачем бы я стала выдумывать такие вещи? - Ну, у тебя могли, например, смешаться разные воспоминания. - Нет, там все было очень просто. Донни знал, где искать эту ферму; мы приехали туда. Нашли там Трига и какого-то здоровенного белокурого парня, как сказал Триг, ирландца. После того как Донни поговорил с Тригом, мы уехали. Подошли к автомобилю, сели, и вдруг ниоткуда появился этот парень и сфотографировал нас со вспышкой. Вот такая история. - Ммм... - Боб прикрыл трубку ладонью. - Она говорит что да, вне всякого сомнения, их сфотографировали. - И как этот парень выглядел? Боб спросил Джулию об этом. - Одет в костюм. Крупный, думаю, что тупой. Я его плохо видела. Не забывай, дело происходило ночью. Похож на полицейского. Или агента ФБР: - Просто полицейские? - пробормотал Боб. - Неужели вы не понимаете, - сказал Бонсон, - это была какая-то советская охранная команда. Они прикрывали Фицпатрика. Да, сказал себе Боб, в этом мог иметься определенный смысл. - И это все, кто там был? - спросил он. - Ну... Может быть, Питер. Питер Фаррис. - Питер? - переспросил Боб. Питер? В голове у него зазвучали неуловимые отзвуки воспоминаний. - Я не знаю, был ли он там. - Кто такой Питер? - спросил Боб, напрягая память и вроде бы припоминая, будто Донни один или несколько раз упоминал Питера и с этим было связано что-то нехорошее. - Это был один из моих друзей по движению. Ему казалось, что он влюблен в меня. Возможно, он поехал туда следом за нами. - Ты точно не знаешь? - После той ночи его никто не видел. А несколько месяцев спустя нашли его тело. Я писала Донни об этом. - Ладно, - сказал Боб, - я позвоню тебе, как только вернусь, и мы все решим так, как ты захочешь. Вас не завалит этим снегопадом? - Может быть, на несколько дней перекроет дороги, это место на отшибе от всякого другого жилья. Но это не беда: у нас большой запас продуктов и топлива. Салли с нами. Это не проблема. Я чувствую себя в полной безопасности. - Отлично, - сказал он. - До свидания, - ответила Джулия. - Уперлись в тупик, - сказал Боб, положив трубку. Питер, думал он. Питер мертв. Питер исчез той ночью. И все же что-то продолжало тревожить Боба. Он вспомнил другие слова, обращенные непосредственно к нему: "Ты думаешь, что все вращается вокруг тебя". - Что ж, еще одно доказательство в пользу того, что той ночью русские проводили какую-то серьезную операцию и задействовали высший уровень безопасности. В этот момент в мозгу Боба промелькнула неоформленная мысль. - Вот что странно, - медленно проговорил он. - Все, кто побывал на этой ферме: Триг, этот парень, Питер Фаррис, Донни - все они мертвы. Фактически все они умерли в течение нескольких месяцев после той ночи. - Все, кроме вашей жены. - Да. И... "Кроме моей жены, - мысленно повторил он. - Кроме моей жены". Боб умолк на полуслове. В его мозгу начала оформляться цельная картина. Вернее, вначале ее там не было, затем она появилась. У него не было никакого ощущения, что нечто появилось, постепенно образовалось; эта картина просто возникла у него в голове, большая, как сама жизнь. - Знаете... - начал было Бонсон. - Заткнитесь! - рявкнул Боб. Он молчал еще несколько секунд. - Вот оно, - наконец сказал он. - Картина, хронология, цель. - О чем вы говорите? - Они убили всех, кроме Джулии. Они не знали, кем была Джулия, у них была лишь ее фотография. Снимок, который они сделали той ночью. Но Донни так и не стал официально сообщать о своем браке в Корпус морской пехоты. И поэтому там не было никаких сведений о том, кто она такая. Она оставалась для них загадкой. В таком случае мой портрет, который напечатали на обложке "Тайм" в связи с тем делом в Новом Орлеане, не имел для них никакого значения, я для них ничего не значил. Тогда я даже не был знаком с Джулией. Но два месяца назад в "Тайм" снова появился мой портрет. И в "Нейшнл стар". Я тогда на один уик-энд снова сделался знаменитостью. Фотограф из бульварной газетенки сфотографировал нас с Джулией, когда мы выходили из церкви. Их заинтересовала не моя рожа и не я сам, а та заметка, в которой говорилось, что я женился на вдове моего корректировщика, погибшего во Вьетнаме. Он повернулся к Бонсону: - Это Джулия. Они стремятся убить Джулию. Они должны убить всех, кто побывал на той ферме и видел, как Фицпатрик с Тригом нагружали фургон. И все это затеяно вовсе не ради того, чтобы убить меня. Нет, они охотятся за Джулией. Там, в горах, снайпер выстрелил сначала в человека, которого принял за меня, потому что у меня, то есть у него, было оружие. Он должен был прежде всего убрать вооруженного человека. Но целью была она. Бонсон молча кивнул. Боб схватил телефонную трубку, быстро набрал номер. Но линия не отвечала. Глава 44 Соларатов нисколько не боялся снега. Ему пришлось немало его повидать. Он умел и жить, и охотиться в снегу. Ему доводилось много путешествовать в вечных снегах гор Афганистана с командами спецназа, гоняясь за командирами моджахедов. Снег был союзником снайпера. Он заставлял охрану прятаться под крыши, крепко привязывал к земле авиацию и, что самое главное, надежно укрывал следы. Снайпер любил снег. А снег валил огромными густыми хлопьями, влажный, липкий снег с темного горного неба. Он ложился на крыши II облеплял деревья, быстро укрывал землю и загонял большинство людей в дома. Синоптик сказал, что снегопад не закончится до утра; это последняя контратака зимы, явление, конечно, редкое, но отнюдь не необычное. Тридцать, а может быть, и пятьдесят сантиметров беспрерывных беззвучных осадков. Двигаясь в уже заметно поредевшем потоке транспорта, Соларатов без всяких хлопот добрался до междугородней подстанции телефонной сети "Белл" в штате Айдахо, которая и являлась F-1 - первичным концентратором - для телефонных звонков, шедших из отдаленного сельского округа Кастер в Новый Орлеан к Нику Мемфису. Это было приземистое невзрачное здание, построенное по современным американским стандартам - без окон. Снаружи стоял веселый значок "Белл", а внутри было темно; по всей вероятности, вся работа там проводилась автоматически. Рядом, чуть в стороне, за невысоким забором тянулась шеренга трансформаторов, помеченных сакраментальными табличками с черепом и костями и надписями "Опасно", а от этих трансформаторов отходили пучки проводов, которым предстояло разбежаться по округу Кастер, чтобы, пронизав его бесчисленными шунтами, создать в нем чуде современной связи. Маленькая стоянка для автомобилей была пуста. Позади здания возле высокого забора из проволочной сетки размещалось нечто вроде автопарка; там стояли шесть фургонов с эмблемой "Айдахо белл", из-за которых можно было рассмотреть еще и сарай из листового металла, очевидно ремонтную мастерскую. Там тоже было темно. И что было лучше всего, здание находилось вдали от центра города (если можно применить понятие "центр города" к такому городишку, как Маккай) и стояло возле местного шоссе, по которому в такую погоду мало кто будет ездить. И все же Соларатов не решился въехать на стоянку, потому что одиноко стоящая темной ночью на служебной стоянке машина вполне могла привлечь к себе ненужное внимание. Он протащился еще несколько сотен метров до небольшого скопления домов, где вдоль улицы стояло несколько автомобилей, втиснулся между ними и, выключив мотор, немного посидел в темноте, пока ветровое стекло не прикрыл тонкий слой снега. Тогда он открыл дверь, вышел и совершенно беззвучно закрыл дверь, поскольку в безмолвии снегопада даже негромкий щелчок замка должен был разнестись очень далеко. Затем Соларатов не торопясь прошел между двумя темными домами, пересек поле и оказался возле сетчатой ограды. Поискал объявления о наличии собаки или о том, что сетка находится под током либо подключена к сигнализации. Ничего подобного не оказалось. Тогда он извлек из кармана меховой куртки кусачки, почти не напрягая свои мощные предплечья, проделал дыру в сетке и, согнувшись, пролез в нее. Далее он проскользнул между фургонами, обошел гараж, вышел к задней стене подстанции и вскоре обнаружил металлическую дверь. Наскоро, но внимательно осмотрев ее, Соларатов не нашел никаких признаков сигнализации и спокойно извлек из кармана кожаный футляр с отмычками. Замок оказался несложным, но очень массивным, с прочным язычком; взломщик привычно вытащил два инструмента, которые ему понадобятся: узкую твердую и упругую полоску и гибкий щуп. Вставив в прорезь полоску, он отжал все штифты. Эта работа требовала большой сосредоточенности и тонкого осязания: придерживая штифты, по одному нащупывать их и отпускать, пока еле ощутимый толчок не сообщил о том, что все они заняли нужное положение. Барабан послушно повернулся, и дверь раскрылась. Он вошел, вынул из кармана очки с прикрепленным к ним маленьким, но мощным фонарем и приступил к осмотру здания. Ему потребовалось не так уж много времени. На стене в небольшой комнатушке, где, по-видимому, помещалось хозяйство линейных монтеров, он обнаружил карту и снял ее со стены. Судя по разметке, на ней были изображены телефонные направления в округе Кастер. Действительно, при первом же взгляде на карту в свете фонаря он сразу заметил вдоль дорог множество маленьких кружочков, возле которых были написаны числа, похожие на то, которое ему дал компьютерный взломщик в Новом Орлеане. Это были те самые F-2, вторичные концентраторы телефонной связи. Первым побуждением Соларатова было схватить карту и поскорее уйти с нею, но она была большой, наклеенной на плотную бумагу, и тащить ее через поле к автомобилю было бы очень трудно. Поэтому он принялся терпеливо, зона за зоной, изучать карту, разыскивая магическое число 459912. На этот раз времени потребовалось немного побольше, но в конце концов он разыскал возле горной дороги, проложенной вдоль хребта, проходящего над ручьем с многообещающим названием Потерянная река, нужное обозначение; оно оказалось в небольшой долине рядом с треугольничком, который явно обозначал дом на ранчо. По сумятице горизонталей<Горизонтали (изогипсы) - линии на географической карте, соединяющие точки с одинаковой высотой над уровнем моря и в совокупности отображающие рельеф местности.> Соларатов определил, что ранчо окружено горами, а это позволяло ему без труда найти место для смертоносного выстрела. Он тщательно скопировал участок карты на листок бумаги, чтобы позднее сравнить его с крупномасштабными картами, которые он приобрел заранее, и выбрать наилучший подход к цели. Соларатов успел снова повесить карту на стену, когда услышал отдаленные звуки. Подавив мгновенный приступ паники, он бесшумно метнулся вдоль стены, нащупал стол и присел за ним. Одновременно он выключил свой фонарик и вытащил из наплечной кобуры, пристроенной под толстой меховой курткой, "Глок-19". В то же мгновение зажглись лампы, и он услышал, как в комнату вошел человек, отодвинув стул, уселся за стол и принялся перебирать бумаги, вздыхая по поводу предстоящей ночной работы. Затем он снял телефонную трубку и набрал номер. - Бобби? Да, мне нужно, чтобы парни подъехали сюда. Грейс уже выехала. Копы сообщили мне, что видели поваленные столбы около Санбим-Дам, и еще я хочу, чтобы кто-нибудь проверил луг около Арко - там всегда творятся какие-нибудь гадости. Я начну прозванивать линию А, а ты займись линией Б. Да, я знаю, я тоже совсем задолбался. Конечно, поздно. Ну, в общем, приятель, если хочешь стать хоть каким-нибудь начальничком, то помни, что это означает работу в любое время суток и никаких сверхурочных. Зато сколько угодно кофе. Вот так-то, Бобби. Человек повесил трубку. Соларатов задумался, как же ему поступить. Через считанные минуты помещение заполнят монтеры, вызванные в неурочный час из-за ухудшения погоды. Он оказался в очень невыгодном положении; его все еще не раскрыли лишь потому, что явившийся бригадир был полностью занят своим делом. А когда явятся другие, его сразу же обнаружат. Впрочем, даже если ему удастся спрятаться, он окажется прикованным к месту на долгие часы, до тех пор пока не будут обнаружены и устранены все неполадки, которых в такую погоду должно оказаться ох как много. - Миссис Беллами? Это Уолтер Фиш, я говорю с работы. Скажите, Джин дома? Да, мэм, мы собираем всех монтеров, так что, пожалуйста, разбудите его. Совершенно верно, мэм. Очень вам благодарен. Уолтер Фиш снова наклонился над своими телефонами, которых у него на столе было несколько штук, и приготовился набрать следующий номер, когда на стол упала тень Соларатова. Фиш поднял голову, его взгляд сделался озабоченным, а потом на лице мелькнула рефлекторная широкая улыбка, тут же сменившаяся маской ужаса. Соларатов всадил ему в лицо ниже левого глаза 147-грановую пулю "федерал хидра-шок". Пистолет дернулся в его руке, клацнул затвор, вернувшись на место после того, как вышвырнул через всю комнату пустую гильзу. Фиш резко дернулся назад, как будто попав в иное, более быстрое течение времени. Его мозги брызнули на стену у него за спиной, а там, где пуля, пройдя навылет, ударилась в стену, отвалился небольшой кусок штукатурки. Соларатов отвернулся от убитого, огляделся в поисках гильзы, заметил ее в дальнем углу комнаты под столом и быстро направился туда, чтобы подобрать ее. Когда же он выпрямился, в дверях стояла женщина с термосом в руке, по-старушечьи замотанная облепленным снегом платком. Судя по всему, она сразу же заметила убитого; ее лицо перекосилось, а глаза стали круглыми и тусклыми, как двадцатипятицентовые монеты. Соларатов выстрелил ей в грудь, но не попал в сердце. Она отшатнулась назад, повернулась и, качаясь, побежала по коридору, визгливо выкрикивая: - Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Нет! Он вышел вслед на нею в коридор, включил свой фонарик на лбу, взял "глок" обеими руками и выстрелил женщине в основание позвоночника. Она рухнула на пол и, судорожно дергаясь, протянула руку, чтобы потрогать рану. Почему они так делают? Они всегда так поступают. Соларатов подошел к ней. Женщина все еще шевелилась. Он нагнулся, приставил дуло ей к затылку и еще раз выстрелил. От вспышки ее волосы вспыхнули ярким огнем, они горели с резким химическим зловонием; впрочем, огонь тут же погас, оставив после себя клуб дыма, и Соларатов понял, что на женщине был парик из какого-то искусственного материала. Теперь у него уже не было времени на поиск гильз. Он стремительно прошел по коридору, нашел заднюю дверь и выскочил наружу. Слава богу, снегопад продолжался с прежней силой, и следы Соларатова могли сохраняться лишь несколько секунд, самое большее несколько минут. Он шел через поле, все так же держа в руке остывающий пистолет. Его ни в малейшей степени не мучили ни угрызения совести, ни сомнения, ни боль; он был профессионалом, он делал то, что необходимо, - это всегда были жестокие вещи - и шел дальше. И тем не менее сегодня он испытал потрясение, когда взглянул в лицо этому несчастному телефонисту за секунды до того, как всадить пулю ему в скулу, и при виде женщины, которая на подкашивающихся ногах убегала от него по коридору и не была способна ни на что, кроме как кричать "Нет! Нет! Нет! Нет!". Словно какое-то проклятие легло на всю его операцию. Соларатов не был суеверен и к тому же был слишком опытен для того, чтобы считать, будто такие невещественные факторы могут иметь какое-либо значение, но все же у него нет-нет да и мелькало ощущение, что дела пошли не так, как надо. Глава 45 Бонсон при первой встрече пообещал Бобу, что тот будет удивлен тем, как много и насколько быстро он сможет сделать для него, и теперь, похоже, намеревался выполнить свое обещание. Он снял телефонную трубку, набрал какой-то номер и очень спокойно сказал: - Дежурный офицер? Это заместитель директора Бонсон, индивидуальный код "альфа-актуально-два-пять-девять". Вы меня узнали? Его собеседник, по-видимому, ответил утвердительно, и Бонсон продолжал: - Я объявляю угрожающее положение по синему коду. Прошу уведомить пятый этаж и собрать местный кризисный штаб. Мне нужны два старших аналитика - Уиглер и Марбелла. Мне нужны также старшие-аналитики из группы "Ковбой" и несколько человек из компьютерного отдела. Мне безотлагательно понадобится радиорелейная связь. Я нахожусь в доме 2854 по Арлингтон-авеню, в Росслине. Мы выйдем к зданию "Ю-эс-эй тудэй", и вы нас там подберете. Я хотел бы, чтобы это произошло в течение ближайших пяти минут. Он немного подождал и, похоже, получил тот самый ответ, которого ожидал. - Мне также нужно, чтобы немедленно связались со штаб-квартирой ФБР, сказали, что нам нужна оперативная группа, и попросили их немедленно начать координировать работу с нами. Дело может дойти до стрельбы, и я хочу, чтобы к работе привлекли самых лучших парней. Вы меня поняли? Получив последнее подтверждение, Бонсон повесил трубку.