способность двигаться, несмотря на то что всю ее кожу жгло, словно огнем, и даже успела заметить быстро проступавшее на рубашке пятно крови. Ее качнуло, она упала на колено, но тут же снова вскочила, замахала руками и отчаянно крикнула Ники: - Нет! Нет! Беги! Беги! Испуганная и растерянная девочка застыла на месте. - Беги за отцом! - крикнула Джулия и, не дожидаясь ответа, повернулась и принялась карабкаться направо, на крутой склон, поросший кустами и чахлыми низкорослыми деревцами, надеясь, что убийца предпочтет стрелять в нее, а не в девочку. Ники взглянула на свою мать, бегущую к краю уступа полки, повернулась, хлестнула коня и почувствовала, как он с места взял в галоп. В воздухе облаком висела пыль, выбитая копытами, она мешала дышать, липла к залитому слезами лицу, но Ники пригнулась к лошадиной гриве и хлестнула коня, хлестнула еще раз и, хотя он заржал от боли, хлестнула в третий раз. Она колотила его по бокам своими английскими сапожками, и через несколько секунд ее охватили темные тени каньона и она поняла, что оказалась в безопасности. И тогда она услышала выстрел. Глава 27 Снайпер выстрелил, и картина в прицеле - сильная, прямо-таки героическая грудь, точно перекрещенная волосяными линиями прицела, отъюстированного на дистанцию в семьсот метров, - заранее сказала ему, что он попал в цель. А когда винтовка после отдачи вернулась в прежнее положение, он лишь несколько долей секунды видел красное пятно - дыру в половину грудной клетки, а в следующее мгновение тело свалилось в пыль. Тогда он перевел прицел на женщину, но... Он был поражен стремительностью ее реакции. Весь сценарий его стрельбы основывался на том, что женщина окажется полностью парализованной при виде того, как пуля разнесла грудь ее мужа. Она должна была впасть в ступор, и следующий выстрел оказался бы очень простым. Женщина рванула своего коня с места чуть ли не в тот же миг, и он был изумлен тем, сколько пыли при этом поднялось в воздух. Нельзя учесть все на свете; так вот, он не принял в расчет пыль. Он не имел возможности выстрелить почти секунду, а потом, намного быстрее, чем он мог себе представить, женщина и ребенок с сумасшедшей скоростью помчались к каньону и к спасению. Он испытал мгновенный приступ паники - никогда прежде с ним такого не случалось! - и отвел глаз от окуляра, чтобы взглянуть на удиравшую женщину невооруженным глазом. Она оказалась намного дальше, чем он рассчитывал, угол был нехороший, в воздухе висела пыль. Просто невозможный выстрел. А ведь у него оставались считанные секунды до того, как она и девчонка спрячутся в ущелье. Он сразу же подавил страх, отложил винтовку и взялся за орудие, которое часто и хорошо помогало ему: бинокль "лейка" с лазерным дальномером. Стрельба на неизвестную дистанцию почти бессмысленна. Он навел прибор на женщину, и перед ним поплыли точные цифры. Вот она на расстоянии в 765 метров, а теперь уже в 770 и продолжает стремительно удаляться. Его мозг все еще вычислял нужную поправку, а он уже отложил бинокль и не глядя взял винтовку, лежавшую с закрытым затвором выбрасывателем вверх справа от него Огромный опыт и врожденная способность к расчетам подсказывали ему, что он должен взять на добрых девять метров перед ней - нет-нет, девять было бы, если бы она двигалась перпендикулярно линии огня, а угол-то был острым, градусов этак сорок пять или пятьдесят, так что он возьмет поправку в семь метров. Одно деление миллиметровой шкалы (волосяные линии в прицеле были размечены несколькими разными величинами) на таком расстоянии соответствовало приблизительно семидесяти пяти сантиметрам, и поэтому, прицеливаясь, он навел перекрестье на шесть миллиметров вперед и на миллиметр выше цели, так что фигура женщины касалась лишь самого края толстой части горизонтальной линии. Невозможный выстрел! Невероятный выстрел! Почти на восемьсот метров по быстро движущейся цели, под острым углом и сквозь густую пыль. Винтовка отдала в плечо и возвратилась в прежнее положение, чтобы показать стрелку что-то непонятное. Он толком ничего не видел: лошадь упала, затем вскочила, яростно подскакивая и брыкаясь, и в воздухе плыла туча пыли. Снайпер снова передернул затвор. Где же она? Ребенок был совсем забыт; впрочем, это было не важно. Снайпер вгляделся в пыль, затем отложил винтовку и взял бинокль, поле зрения которого было намного шире. Так где же она? Попал ли он в нее? Находится ли она где-то там? Мертва ли она? Удалось ли ему со всем этим покончить? Он ждал, как ему показалось, несколько столетий и все это время не дышал. Ну наконец-то, вот она, раненная - он разглядел кровь на голубой рубахе - и еле движется от боли после падения. Но она не в шоке, не сдалась, не растянулась на земле, ожидая смертельного удара, подобно многим, впервые оказывающимся под неизбежной угрозой смерти. Она героически отступала от лошади и клубов пыли к краю уступа. Легкая мишень. Стоит предпочесть ее девчонке, которая все равно ничего не значит. Женщина была уже на краю. Он навел бинокль прямо на нее и на мгновение увидел ее лицо, успел мельком заметить ее красоту. На него накатила было меланхолия; впрочем, его сердце было жестким и непреклонным, и он без труда отогнал непрошеное чувство. Снайпер нажал кнопку, чтобы послать в нее луч умного лазера, тот вернулся рикошетом назад и показал на маленьком табло: 795 метров. Снайпер знал, что ему нужно прицеливаться точно по центру и на одно деление ниже горизонтальной линии. Он аккуратно положил бинокль, взял винтовку и увидел ее на том же месте: она просто стояла там, подстрекая его сосредоточиться на ней, чтобы дать тем самым своей дочери возможность скрыться в темном ущелье. Его прямо-таки тошнило от дурацкой храбрости женщины. И от безумной храбрости ее теперь уже покойного мужа его тоже тошнило. Кто они такие, эти люди? Какое у них право обладать таким благородством духа? С какой стати они считают себя особенными? Кто дал им на это право? Он навел на середину ее фигуры первое миллиметровое деление, расположенное ниже горизонтали. Одновременно с нажатием на спусковой крючок в нем ярко полыхнула вспышка ненависти. Винтовка вздрогнула. Время полета пули - около секунды, может быть, чуть-чуть меньше. Пока 175-грановая пуля семимиллиметрового патрона "ремингтон магнум" чертила поперек каньона свою невидимую, непресекаемую трагическую параболу, у снайпера было несколько мгновений, чтобы разглядеть женщину. Собранная, спокойная, не сдающаяся до самого конца, она стояла выпрямившись, зажимая рукой свою рану. А потом она исчезла из поля зрения прицела; вероятно, пуля сбила ее с ног. Она скатывалась все ниже и ниже, поднимая пыль, пока не исчезла из виду. Снайпер не чувствовал ничего. Он сделал свое дело. Дело закончено. Он сел и с изумлением почувствовал, что его белье промокло от пота. Он ощущал только пустоту, точно так же, как и тогда, когда в прошлый раз видел этого человека в своем прицеле, - лишь ощущение профессионала, закончившего еще одну работу. Снайпер снова навел прицел на мужчину. Ясно, что этот ликвидирован. Очень глубокая и широкая рана, прямо-таки необъятная, это хорошо заметно даже с такого расстояния. Но тут он одернул себя. Такой живучий, такой здоровый, такой серьезный соперник. Зачем испытывать судьбу? В этом было что-то нечистое, как будто он намеревался унизить кого-то, чуть ли не равновеликого себе. Но он снова уступил соображениям практичности: главным для снайперов являются не абстрактные соображения о чести, а выполнение работы. Он передернул затвор, выбросив гильзу, и навел перекрестье прямо под подбородок, который так удачно подставил ему лежавший на спине выгнутый труп. При таком положении пуля пройдет прямо в мозг со скоростью 550 метров в секунду. Десятисантиметровая мишень на расстоянии в 722 метра. Еще один грандиозный выстрел. Он расслабился, чтобы успокоиться, потом в нужной степени напрягся, снова подвел перекрестье к выбранной точке и почувствовал движение спускового механизма. Прицел подпрыгнул и вернулся на свое место; труп дернулся и, казалось, снова окутался облачком пара, розоватого тумана. Ему уже не раз приходилось видеть такое зрелище. Выстрел в голову вышибает мозги в виде мельчайших капелек, похожих на туман. Этот туман почти сразу же рассеивается. И больше ничего, на что стоило бы смотреть или о чем имело смысл думать. Снайпер поднялся и повесил винтовку на плечо. Собрал снаряжение (самым тяжелым оказался пятикилограммовый мешок с песком) и убрал в футляр бинокль. Внимательно осмотрелся в поисках следов своего пребывания здесь и нашел их множество: отпечатки тела и снаряжения в пыли, три стреляные гильзы, которые он подобрал. Он сломал ветку с куста и с ее помощью разровнял пыль там, где находилась его огневая позиция, разметал взад и вперед, пока не убедился, что ничего больше не осталось. Ветку он бросил в пропасть и не спеша пошел прочь, стараясь не наступать на мягкую землю, чтобы не оставлять следов. Он направлялся выше в горы и шел уверенно и без малейшего опасения. Он знал, что пройдет по меньшей мере несколько часов, прежде чем полиция сможет хоть как-то отреагировать на проведенную им операцию. Действительной проблемой для него теперь была опасность случайной встречи с охотниками или туристами, он не хотел убивать свидетелей без особой необходимости, ну а в таком случае сделал бы это спокойно и без малейших колебаний. Он шел и карабкался на скалы в течение нескольких часов и в конце концов перевалил через хребет и спустился на крохотное плато. К трем часам он нашел условленную точку рандеву, вытащил маленькую рацию и послал подтверждение. Не прошло и часа, как с запада, держась низко над горами, прибыл вертолет. Эвакуация была проведена быстро и профессионально. Он сделал свое дело. Глава 28 Боб миновал лесок и сейчас ехал по каменистому плато, маленькому кусочку пустыни, заброшенному высоко в горы. Лошадь шла спокойной рысью, а он пытался успокоиться, гадая, успеет ли приехать на место до полного восхода солнца. Черные псы вроде бы вернулись в свою конуру. Они появлялись и исчезали, не подчиняясь никакому ритму, никто и ничто не могло ими управлять; они появлялись на несколько дней, а потом опять на несколько дней исчезали. Кто мог знать, как они себя поведут? Кто мог предсказать предупредить? Он пытался логически осмыслить свое будущее. Ясно, что оставаться здесь надолго нельзя, потому что жить за счет родственников своей жены... Нет, этого Боб не мог больше переносить. От этой мысли его настроение опять сделалось кислым, и он вновь возненавидел себя. Но он очень сомневался в том, что сможет всерьез заняться выбранным делом - восстановить заброшенное коневодческое ранчо - до тех пор, пока не продаст оставшиеся у него в Аризоне земли, чтобы вложить вырученные деньги в модернизацию конюшен и приобретение разного необходимого оборудования. Плюс ко всему это означало, что придется завязать знакомство с местными ветеранами, получать от них советы... Может быть, тут в округе только и есть, что заброшенные конюшни да хлева. Он мог продать свою "историю". К великому сожалению, рядом не было его мудрого советчика Сэма Винсента: Сэма постиг печальный конец в том самом арканзасском деле, насчет которого Боб и теперь продолжал сомневаться, стоило ли вообще затевать его. В результате погибло немало народу - всего-навсего в порядке сведения давно позабытых счетов. Он испытывал немалый стыд из-за того, что там произошло. Может быть, эти счеты того не стоили? Но раз Сэма не было, то кому же еще доверять? Ответ был однозначным: никому. У Боба был один друг, агент ФБР из Нового Орлеана, и еще один - молодой писатель, упорно трудившийся над книгами, но пока что не добившийся ни малейшего успеха. К кому он мог обратиться? К шакалам из газет? Нет, спасибо, мэм. Общением с ними он сыт по горло. Нет, "история" не могла оказаться решением его проблем, во всяком случае без совета человека, которому он доверял бы. Значит, оставалась стрельба. Он знал, что его имя кое-чего стоит в том мире - попадались дураки, считавшие его героем, даже ставившие его вровень с отцом (это было такое кощунство, что у него не находилось слов, чтобы выразить, что он об этом думает), - но одна только мысль о том, чтобы зарабатывать деньги подобным образом, всякий раз вызывала у него приступ тошноты. А вот если бы ему удалось найти работу в школе стрельбы, где полицейских и военных обучают навыкам самозащиты, то, возможно, и удалось бы приобрести кое-какие деньги и завязать кое-какие контакты. Думается, он знал несколько человек, к которым можно было бы обратиться. Не исключено, что это сработало бы. По крайней мере, он оказался бы среди людей, живущих в реальном мире и понимающих, что значит, когда приходится отвечать выстрелом на выстрел. Он попытался представить себе такую жизнь. Звук был ясным и четким, хотя и отдаленным. Мало кому на свете он был знаком лучше, чем ему. Винтовочный выстрел. Из-за Вдовьей тропы. Высокоскоростной патрон, сильное эхо - значит, какой-то сукин сын применил усиленный заряд. Боб весь напрягся, чувствуя, как его охватывает тревога, вернее, паника, потому что он понял, что, судя по всему, выстрел прозвучал как раз оттуда, где должны были находиться Джулия и Ники. В следующую долю секунды он сообразил, что у него нет с собой винтовки, и почувствовал себя раздавленным, беспомощным и бесполезным. И тут он услышал второй выстрел. Он изо всех сил пнул Юниора в бока, и конь припустил вперед. Боб мчался по высокогорной пустоши, горы быстро приближались, а его сознанием все больше и больше овладевал ужас. Может быть, какие-нибудь охотники заметили горного барана или антилопу неподалеку от его женщин? Недоумки из тех, что бродят по горам и палят во что попало? Но нет, так высоко они обычно не забираются. Возможно, какая-нибудь из шуток атмосферы, благодаря которой звук долетел сюда по каньонам с расстояния в несколько километров, и тогда все его страхи оказываются совершенно никчемными. Но ему очень не понравился второй выстрел. Глупый охотник мог пальнуть куда-нибудь не туда, но он не стал бы стрелять повторно. А второй выстрел говорит о том, что стрелок, кем бы он ни был, старается убить то, во что стреляет. Раздался третий выстрел. Боб снова пнул коня, пытаясь заставить его скакать хоть чуть-чуть быстрее, хотя животное и так напрягало все силы. И тогда он услышал четвертый выстрел. Господи! Теперь его по-настоящему охватила паника. Он въехал в темный проход, но тут его настигло озарение: он понял, что в том случае, если кто-то там стрелял, самое последнее, что ему следует делать, это выскакивать на открытое место. Натянув поводья, Боб заставил животное перейти на шаг и в то же мгновение увидел, что навстречу ему, прихрамывая, бредет конь Ники и в его седле никого нет. От удара боли и ужаса у него чуть не остановилось сердце. "Мой ребенок! Что случилось с моим ребенком? О Христос, что случилось с моим ребенком?" Неожиданно для самого себя Боб взмолился, и эта молитва ничуть не походила на те, которые его губы порой шептали во Вьетнаме. Коротко и страстно он проговорил: - Сделай так, чтобы с моей дочерью все было хорошо. Сделай так, чтобы с моей женой все было хорошо. - Папа! Ники была здесь, в густой тени, сжавшаяся в комочек, рыдающая. Он подбежал к ней, схватил ее на руки, чувствуя ее теплоту и силу детского тельца, и принялся неистово целовать. - О боже, деточка моя, слава богу, ты цела, моя дорогая, что случилось, где мама? Он понимал, что его лицо перекошено от страха, что он почти не владеет собой и что от этого девочке станет еще хуже. Действительно, она задрожала всем телом и зарыдала в голос. - Моя деточка, о моя дорогая, любимая, славная девочка, - сказал он, нежно поглаживая ее по голове и стараясь успокоить и ее, и себя, привести себя в то состояние, какое он некогда испытывал, находясь в зоне боевых операций. - Детка, детка, милая, ты должна мне все рассказать. Где мамочка? Что случилось? - Я не знаю, где мамочка. Она была сзади меня, а потом ее там не оказалось. - Что случилось? - Мы смотрели, как солнце всходит над долиной. С нами был еще мистер Дэйд. И вдруг он взорвался. Мама закричала, лошади заметались, мы повернулись и поехали оттуда, чтобы спрятаться. Мама была... о, папа, она ехала прямо за мной. Папа, где мамочка? Папа, что случилось с мамочкой?! - Ладно, ладно, милая, нам теперь нужно набраться храбрости и держать себя в руках. Скоро, очень скоро мы отсюда уедем. А сейчас тебе нужно успокоиться. А я пойду и разыщу мамочку. - Нет, папочка, нет, ну пожалуйста, не ходи туда, он тебя тоже убьет! - Любимая моя, не волнуйся. Я только пойду и посмотрю. А ты оставайся здесь, в тени. Когда соберешься с силами, поймай Калипсо и подержи Юниора. И очень скоро мы помчимся отсюда так, что нас никакие черти не догонят. Хорошо? Его дочь отважно кивнула, хотя по ее щекам все еще струились слезы. Боб повернулся, сбросил шляпу и скользнул вдоль стены к выходу из ущелья, за которым расстилался ярко освещенный склон. Возле самого выхода он замедлил шаг... еще медленнее... Быстрое движение привлечет внимание и повлечет за собой еще один выстрел, если, конечно, плохой парень все еще следит за местностью. Впрочем, Суэггер не думал, что он станет это делать. Суэггер считал, что стрелок поразил свою первую и вторую цели, а девочка могла вовсе не фигурировать в каких-нибудь расчетах, так что сейчас он уже наверняка торопится подальше в горы или туда; где спрятал свой транспорт, в общем, куда подальше. Хотя кто знает? Впрочем, все это можно будет выяснить позже. А сейчас он должен найти Джулию. Он чрезвычайно медленно выбрался на свет, в последний момент обнаружив хорошую точку для наблюдения. Поднятая лошадиными копытами пыль еще не успела полностью осесть на землю, но солнце уже было ясным и чистым. Он хорошо видел беднягу Дэйда в сотне с небольшим метров от себя, на самом краю обрыва. Судя по совершенно неестественной позе, в которой лежал Дэйд, было ясно, что старик мертв, и о том, что никакой надежды нет, свидетельствовала не только чудовищная рана в груди. Поганая работа! Разрывная пуля, попавшая скорее всего в глаз, разнесла череп вдребезги; вокруг валялись клочья мозга, все было забрызгано кровью. Боб вглядывался в местность, пытаясь увидеть жену, но ее нигде не было. Он увидел в тени ее лошадь, которая, уже успокоившись, мирно щипала траву. Боб поискал какие-нибудь укрытия на случай, если Джулия смогла воспользоваться одним из них, но поблизости не оказалось ни крупных валунов, ни кустарника, достаточно густого для того, чтобы в нем можно было укрыться. Оставался обрыв; он попытался вспомнить, что же под ним находится, и воображение услужливо нарисовало ему крутой склон, усеянный скалами и жалкими кусточками, тянущийся на несколько десятков метров к густой сосновой роще, через которую пробегает ручей. Так ли было на самом деле, или он вспомнил какое-то другое место? Он подумал было крикнуть, но в последний момент сдержался. Снайпер пока что не заметил его. Вообще-то ему даже не нужно было принимать никакого решения. Он точно знал, как ему следует поступать. Двигаясь медленно и плавно, он вернулся к Ники. Девочка уже сумела справиться со страшным испугом и стояла, держа за уздечки двух лошадей. - Дорогая, ты имеешь какое-нибудь представление о том, откуда шла стрельба? Ты вообще слышала выстрелы? - Я помню только последний. Когда я ехала и уже доехала до прохода. Он был сзади. - Ладно, - сказал Боб. Если выстрел был "сзади", это, по всей вероятности, означало, что стрельба велась с противоположной стороны каньона, с горного хребта, расстояние до которого в разных местах составляло от двухсот до тысячи метров. Это также объясняло положение тела Дэйда. Кроме того, это значило, что от того места, где они находились, стрелка отделял каньон и он не сможет подобраться к ним с той стороны, если, конечно, не бросился сюда, как только закончил стрельбу. Но он не мог побежать сюда. Он должен был уйти, отступить на безопасное расстояние, где у него наверняка было предусмотрено несколько путей отхода, и убраться прочь отсюда. - Ладно, - сказал он, - сейчас мы скорее уедем отсюда прямо домой, а оттуда позвоним шерифу и вызовем его сюда с его мальчиками. Дочка изумленно уставилась на него. - Но мамочка... Она же осталась там. - Я знаю, что она там, моя радость. Но я не могу прямо сейчас вытащить ее. Если я пойду туда, то он сможет застрелить меня, и что мы тогда будем делать? Вообще-то он не думал, что так будет. Он уже успел выстроить логическую цепочку: кто бы ни стрелял, его целью был не Дэйд Феллоуз, а Боб Ли Суэггер. Кто-то разыскал его, изучил его привычки, подготовил покушение и залег в ожидании в безопасном месте далеко в стороне. Это был снайпер, Боб чувствовал почерк профессионала. - Ей, наверное, плохо. Ей очень нужна помощь. - Послушай меня, девочка. Когда в тебя стреляют, то если попадание опасное, то умираешь сразу, как бедный мистер Дэйд. А если ранение не такое тяжелое, то ты обязательно проживешь несколько часов. Я видел это во Вьетнаме. Человеческое тело очень сильное и может очень долго бороться за жизнь, а ведь ты же знаешь, какая сильная наша мама! Поэтому нет никакого реального смысла в том, чтобы прямо сейчас бросаться на помощь маме. Мы не можем так рисковать. Она или уже мертва, или обязательно выживет. Может быть только так или этак, и никак иначе. - Мне... мне нужна мамочка, - пробормотала Ники. - Мамочке плохо. - Мне тоже нужна мамочка, - ответил Боб. - Но, милая моя, пожалуйста, поверь мне. Мы не сможем помочь маме, если нас самих убьют. Он все еще может сидеть там. - Я останусь здесь, - сказала Ники. - Ты такая храбрая девочка. Но тебе нельзя здесь оставаться. Мы должны поскорее уехать отсюда, вызвать копов и бригаду врачей. Ты понимаешь, малышка? Так будет лучше всего для мамы, ясно? Его дочь помотала головой: она не была убеждена, и ничто и никогда не убедит ее, но Боб своим сердцем морского пехотинца знал, что принял правильное решение - трудное, но правильное. Глава 29 Рано или поздно это должно было случиться, и он был даже рад, что это случилось раньше. Его должны были попытаться убрать. - Мистер Суэггер, - сказал лейтенант Бентин, главный полицейский следователь штата Айдахо, - не могли бы мы с вами отойти на пару секунд, сэр? Боб знал, что без этого не обойтись. Когда он вернулся к откосу, со времени покушения прошло уже два с половиной часа. Его дочь с женщиной-детективом и медсестрой осталась дома; здесь две команды - следователей и помощников коронера - исследовали место преступления, а еще одна команда из управления шерифа прочесывала лес и кусты внизу в поисках Джулии Суэггер. И на другой стороне каньона копошились детективы, разыскивая огневую позицию. Их переправил туда полицейский вертолет, неподвижно торчавший неподалеку от края пропасти. - Я ожидал, что вам нужно будет поговорить со мной, - ответил Боб. - Так что вперед. Не будем откладывать. - Да, сэр. Знаете, когда погибает жена, то, согласно моему опыту, в девяноста восьми процентах случаев муж оказывается так или иначе причастен к этому, даже если он сам не является убийцей. Я видел много таких случаев. - Несомненно, так бывает. - Поэтому я должен попросить вас рассказать, где вы находились во время стрельбы. - Я был у дальнего отсюда конца прохода, ехал верхом, намереваясь догнать жену и дочь. Мы обычно рано утром отправляемся прокатиться. Сегодня мы немного поругались, и я отпустил девочек одних. Потом я страшно разозлился на себя оттого, что позволяю своему эго чересчур много, и отправился вслед за ними. Я услышал четыре выстрела, погнал вперед, как встрепанный, и обнаружил мою девочку в проходе; она пряталась в тени. Выглянув наружу, я увидел несчастного Дэйда. Я решил, что лучше всего будет отвезти Ники домой, а оттуда сразу же вызвал вас. Все остальное вы знаете. - А вам не пришло в голову поискать жену? - Конечно, пришло, но у меня не было с собой никаких медикаментов и я не знал, ушел стрелок или нет, и поэтому решил убрать отсюда девочку и вызвать шерифа и бригаду врачей. - Насколько мне известно, сэр, вы ведь неплохо стреляете, правда? - Да, я стрелок. Много лет назад я был снайпером морской пехоты. Однажды я выиграл большие соревнования, которые они регулярно устраивают. Это было на востоке, в семидесятом году. Они называют их Уимблдонским кубком. Не по теннису, а по стрельбе на большое расстояние. К тому же за прошедшие годы мне пришлось попасть в несколько переделок. Но, сэр, могу я указать вам на одну вещь? - Валяйте, мистер Суэггер. - Я думаю, что вы найдете место, откуда стреляли, на той стороне каньона. Так говорила моя дочь, и об этом же говорит положение тела бедняги Дэйда. Понимаете ли, у меня не было никакой возможности совершить эти выстрелы и встретиться со своей дочерью здесь спустя всего несколько секунд. На той стороне большая осыпь, потом сильно пересеченный участок, через которые просто невозможно перебраться так быстро. Я встретился с дочерью самое большее через тридцать секунд после последнего выстрела. Вы сможете также найти следы моей лошади отсюда до ранчо, но ни одного следа, который каким бы то ни было образом соединял меня с тем, что здесь произошло. И последнее: вы уже наверняка сообразили, что несчастный Дэйд погиб потому, что стрелявший, кем бы он ни был, думал, что целится в меня. - Вы угадали мою мысль, мистер Суэггер. Но я должен изучить все это глубже и только потом смогу дать вам ответ. Я буду задавать и вам, и другим много вопросов. У меня нет иного выхода. - Ну что ж, действуйте. Мне понадобится адвокат? - Если мы сочтем вас подозреваемым, то я непременно сообщу вам, сэр. Мы здесь все делаем прямо. - Спасибо. - Но вы ведь были стрелком, использовавшим оптический прицел? И если, конечно, я не ошибаюсь в своих предположениях, то здесь прекрасное место для того, чтобы воспользоваться именно таким приспособлением. - Возможно. Я пока что не могу сказать ничего определенного. - Это не могли быть какие-нибудь снайперские штучки? Какой-нибудь другой снайпер? Может быть, кто-то решил поквитаться с вами за что-то, случившееся в прошлом? - Я не знаю, сэр. У меня нет даже догадок. Рация лейтенанта захрипела, и он поспешно отцепил ее от ремня. - Бентин слушает. - Лейтенант, похоже, что мы нашли это место. Обнаружили пару гильз, несколько следов, термос из-под кофе и участок взрыхленной земли. Не хотите посмотреть? - Спасибо, Уолт, сейчас я к вам перепрыгну. - Он повернулся к Бобу. - Они думают, что нашли огневую позицию. Желаете взглянуть, мистер Суэггер? Может быть, вы как специалист сможете что-нибудь подсказать мне. - Да, сэр, я хотел бы посмотреть это место. О моей жене пока ничего не известно? - Еще нет. Они сообщат, как только хоть что-нибудь найдут. - Тогда давайте отправимся туда. Конечно, вертолет оказался "хью"; ему всегда приходилось летать только на "хью", и стоило Бобу учуять запах авиационного горючего и смазки, как перед ним на мгновение встала картинка из далекого прошлого. Птица изящно оторвалась от земли, взметнув тучу пыли, и, перепрыгнув через каньон, доставила свой груз на другую сторону. Боб с лейтенантом выскочили, и птица тут же отбыла. В сотне метров от места посадки стоял полицейский, он помахал рукой, и прибывшие направились к нему. Там второй полицейский, помоложе, указал на небольшой клочок голой земли, на котором что-то поблескивало. Боб сразу же разглядел в пыли две медные гильзы. Тут же были какие-то отпечатки, а рядом валялся термос. - Похоже, что это то самое место, - сказал молодой полицейский. - Может быть, на термосе удастся найти отпечатки пальцев, - предположил Бентин. Боб наклонился и посмотрел на отпечатки на земле. - Вот, посмотрите, - сказал он, указывая на два круглых углубления в пыли на самом краю клочка земли. - Это следы от харрисовской сошки. Винтовка была установлена на харрисовскую сошку. - Да, - согласился полицейский. Боб повернулся и посмотрел назад, на ту сторону каньона, где все еще лежал труп Дэйда; коронеры прикрыли его простыней. Прикинул на глаз расстояние - оно оказалось около двухсот метров. Конечно, небольшой уклон, но ничего выдающегося. - Трудный выстрел, мистер Суэггер? - Нет, я бы не сказал, - не задумываясь, ответил он. - Его мог бы сделать любой мало-мальски обученный стрельбе дурак, да еще лежа, используя сошку и с хорошо пристрелянной винтовкой. - Значит, вы это расцениваете так и это могла быть работа и не профессионального снайпера? - Именно. На войне нам приходилось в основном стрелять с расстояния от четырехсот до восьмисот метров по движущимся целям. Здесь все намного проще: расстояние малое, линия огня почти перпендикулярна цели, цель неподвижна. И при этом он делает два промаха по моей жене или, по крайней мере, не попадает в нее с первого раза. Затем возвращается и стреляет в голову старику, хотя тот уже мертвый лежит на земле. Нет, судя по тому, что вижу, здесь ничего не говорит за то, что действовал обученный человек. Это мог быть какой-нибудь случайный психопат, имеющий винтовку, у которого все зудело от желания увидеть, как кто-нибудь умирает. И тут ему внезапно подвернулся шанс и он дал выход своим темным наклонностям. - Такие вещи тоже случаются. - Да. - Однако это очень уж странное совпадение, не так ли? Что здесь оказался такой монстр и ему на глаза попалась именно ваша жена. Я хочу сказать, учитывая то, кем и чем вы были. - Как вы сами сказали, такие вещи случаются. Давайте посмотрим на гильзы. - К ним нельзя прикасаться, пока их не сфотографировали, - быстро сказал молодой человек. - Он прав. Таков порядок. - Ладно. Тогда, если вы не против, я присяду и попробую рассмотреть маркировку. - Валяйте. Боб присел на корточки и всмотрелся в донышко гильзы. - Ну что? - спросил Бентин. - Семимиллиметровый "ремингтон-магнум". - Это что, хорошая пуля? - Да, сэр. Очень настильная траектория стрельбы, очень мощный заряд. Их используют главным образом на охоте с большого расстояния. Горные бараны, антилопы, олени и тому подобное. Такого зверья в этих местах немало. - Значит, это охотничий патрон? А не профессионального снайпера? - Да, охотничий. Я слышал, что их используют снайперы Секретной службы, но больше никто. Он выпрямился и снова посмотрел на другую сторону каньона. Следы от сошки, место в пыли, где она была установлена, выровнено, винтовка не перекашивалась. Две гильзы от семимиллиметрового "ремингтон-магнума". Расстояние меньше двух сотен метров, легкий верный выстрел. Имея мало-мальски приличное оснащение, его мог сделать чуть ли не любой. Но что же тревожило Боба? Он не знал. И все же во всем этом имелась какая-то странность, слишком малозаметная для того, чтобы ее можно было так вот запросто обнаружить. Возможно, подсознанию, самой сильной части его разума, все же удастся понять, в чем же тут дело. Он помотал головой, главным образом в ответ своим мыслям. Что же здесь не так? - Интересно, почему здесь только две гильзы, - сказал Бентин, - если он стрелял четыре раза. Выходит, двух недостает. - Только одной, - отозвался Боб. - Вероятно, он не стал вкидывать последнюю гильзу. Что же касается третьей, то, может быть, она застряла у него в одежде или где-нибудь еще, или же он, когда вставал, ногой отбросил ее далеко в сторону. Возможно также, что она упала рядом с ним и он ее подобрал. Тут нет ничего удивительного. Гильзы очень легкие и далеко разлетаются. Почти никогда не удается собрать все. Я не стал бы придавать этому такое уж большое значение. "Так ли это было на самом деле?" - Полезная мысль, - одобрил старший из полицейских. И тут рация снова затрещала. Старина Бентин отцепил ее пояса, выслушал несколько торопливых слов и повернулся к Бобу. - Они нашли вашу жену. Глава 30 Она будет жить. Она лежала, запакованная в гипс. Ребра - пять ребер! - были сломаны в нескольких местах, и излечить их могло одно лишь время. Ключицу, раздробленную пулей, которая прошла в считанных миллиметрах от артерии и других крупных сосудов, предстояло тоже долго лечить, и еще была необходима ортопедическая операция. Кожа, которую Джулия ободрала, пока катилась с крутого склона горы, вывихнутое бедро, сотрясение мозга, ушибы, растяжения, боль во всех мышцах, костях и суставах - все это в конечном счете заживет. И теперь она, исколотая обезболивающими лекарствами, неподвижно лежала в палате интенсивной терапии города Бойсе, соединенная проводами с электрокардиографическим аппаратом, ровное бибиканье которого свидетельствовало о том, что, несмотря на все переломы и боль, ее сердце работало спокойно и бесперебойно. На кровати сидела ее дочь, комната была заставлена цветами, рядом находился ее муж, а дверь охраняли два копа из городской полиции Бойсе. - Что же все-таки случилось? - спросила наконец Джулия. - А ты не помнишь? - Очень мало. Со мной говорили полицейские. Бедный мистер Феллоуз. - Он оказался в неподходящем месте в неподходящее время. Я очень сожалею, что так случилось. - Кто это сделал? - Полиция, кажется, считает, что это был какой-то псих, случайно оказавшийся в горах. Возможно, мальчишка из милиции<Милиция в США - добровольцы из числа гражданского населения, считающиеся военнообязанными и прошедшие определенную подготовку, но призываемые на военную службу лишь в случае войны или чрезвычайного положения, а также оказывающие помощь полиции>, с головой, набитой дурацкими идеями, или кто-то еще, не сумевший справиться с искушением направить винтовку на людей. - Они кого-нибудь поймали? - Нет. На дешевом термосе, который они нашли, не оказалось ни одного более или менее четкого отпечатка. Вообще-то у них почти ничего нет. Пара гильз да несколько неясных следов в пыли. Джулия скосила глаза. Ники увлеченно раскрашивала большую книгу с картинками из мультфильмов Диснея. Комнату заполнял аромат цветов, смешивавшийся с запахом дезинфекции. - Мне ужасно не нравится видеть тебя здесь, - сказал Боб, - Тебе здесь не место. - Но я здесь, - ответила она. - Я попросил Салли Мемфис приехать и побыть с тобой. Она беременна, уже на третьем месяце, но рвется помогать. Я позвонил дочери Дэйда Феллоуза, и она сказала, что у ее отца было еще одно ранчо в округе Кастер, в далекой укромной долине. Я хочу, чтобы, когда тебе станет лучше, Салли перевезла тебя туда. Я хочу, чтобы ты и Ники были в безопасности. - Что ты хочешь сказать? - Ники, лапочка, почему бы тебе не пойти выпить кока-колы? - Папа, я не хочу кока-колу. Я только что ее пила. - Хорошо, милая, но, может быть, все-таки попьешь еще? Или знаешь что, принеси бутылочку папе, ладно? Ники отлично понимала, что ее хотят выставить. Она неохотно встала, поцеловала мать и вышла за дверь. - Я не стал говорить полицейским, - сказал он, - потому что они все равно не смогут найти никаких подтверждений и, даже если найдут, ничего не смогут сделать. Но я не считаю, что это какой-то свихнувшийся Джонни с винтовкой. Я думаю, что мы имели дело с классным серьезным профессиональным убийцей, и еще я думаю, что именно я тот мальчик, за которым он охотится. - С какой стати? - Для этого есть много оснований. Как ты знаешь, я был замешан в кое-какие дела. Я не знаю, с которым из них это связано. Но это означает, что, пока я не выясню все до конца, ты, оставаясь рядом со мной, подвергаешься большей опасности, чем будучи поодаль. А мне нужны развязанные руки. Я должен полазить вокруг, все осмотреть, выяснить кое-какие моменты. Этот парень затеял игру, в которой мне волей-неволей приходится участвовать, но теперь у меня есть преимущество, потому что он еще несколько дней не будет знать, что убить меня ему не удалось. Я должен действовать быстро и выяснить все, что возможно, в открытую. - Боб, если тебе кажется, что полицейские из Айдахо недостаточно опытны, то ты должен обратиться в ФБР. - У меня нет ничего, с чем им пришлось бы считаться. Я должен найти серьезные доказательства. А иначе меня просто упрячут в сумасшедший дом. - О боже, - сказала она. - Это будет еще одна из твоих штучек, да? Наступила длинная пауза. Боб подавил внезапно вспыхнувший в груди гнев и почувствовал слабую боль. - Что ты имеешь в виду под "штучками"? - О, эти твои крестовые походы. Ты уходишь и ввязываешься в какую-то передрягу. Ты ничего об этом не рассказываешь, но через некоторое время возвращаешься, измученный и счастливый. Тебе снова удалось выжить и сделать то, что ты умеешь делать лучше всего на свете. Ты опять на какое-то время становишься снайпером. Война для тебя так и не закончилась. Да ты никогда и не хотел, чтобы она закончилась. Ты слишком сильно ее любишь. Теперь я вижу, что ты любишь ее сильнее, чем кого-либо из нас. - Джулия, любимая, ты сама не знаешь, что говоришь, у тебя угнетенное состояние из-за болеутоляющих. Я не хочу, чтобы ты тревожилась. Мне просто нужно немного времени, чтобы кое-что выяснить. Она печально покачала головой. - Я так не могу. Теперь это коснулось моей дочери. Война. Она убила моего первого мужа, а теперь вошла в мою жизнь, и ты хочешь уйти и снова, снова воевать, а моей дочери, которой всего лишь шесть лет, пришлось увидеть смерть человека. Ты хоть немного представляешь себе, какая это травма? Такого не должен видеть ни один ребенок. Никогда. - Я согласен с тобой, но что есть, то есть, и с этим необходимо разобраться. Мы не можем закрыть на это глаза. Сама собой проблема не исчезнет. Джулия заплакала. - Попроси у кого-нибудь помощи, - сказала она, заставив себя успокоиться. - Обратись к Нику, он работает в ФБР. Позвони какому-нибудь генералу из морской пехоты: у них у всех есть большие связи. Позвони кому-нибудь их тех писателей, которые так хотят написать книгу на пару с тобой. Согласись принять хоть какую-то помощь. Возьми немного денег со счета моих родных и найми телохранителей. Хватит тебе быть Бобом Гвоздильщиком. Будь Бобом-мужем, и Бобом-отцом, и Бобом - человеком, имеющим свой дом. Я не могу больше выносить того, что это снова вторглось в нашу жизнь. Я думала, что все закончилось, но оно никак не заканчивается. - Милая, я ничего не выдумываю. Ничего. Ну умоляю тебя, ты расстроена, ты пережила ужасное происшествие, ты находишься в том состоянии, которое мы называем посттравматический стрессовый синдром, а в этом состоянии все снова и снова проносится перед твоими глазами и ты все время сердишься. Я тоже перенес все это. Время вылечит тебя, твое сознание, точно так же, как и тело. Джулия ничего не ответила. Она смотрела на Боба, но больше не видела его. - Но я должен с этим разобраться. Ладно? Позволь мне только выяснить. - Боб... - Она снова заплакала. - Я не могу потерять еще и тебя. Я не могу потерять вас обоих - и тебя, и Донни - на одной и той же войне. Я не могу. Мне этого не перенести. - Я должен всего лишь осмотреться. Я буду осторожен. Мне знакомы эти дела. К тому же в одиночку я смогу действовать намного быстрее, а ты без меня будешь в гораздо большей безопасности. Договорились? Она печально покачала головой. - Ты должна ответить мне на пару вопросов. Я тебя очень прошу. Хорошо? Несколько секунд она глядела на него, потом кивнула. - Тебя уже спрашивали об этом копы, однако они ни за что не позволят мне посмотреть протокол. Но у них нет ни одной улики. Он уже сумел их одурачить. Так вот, я не согласен с тем, что эти выстрелы происходили мгновенно один за другим. Я прав? Джулия снова помолчала, размышляя, и в конце концов уступила: - Да. - Значит, между выстрелами должно было проходить по меньшей мере две секунды? - Мне показалось, что меньше. - Но если он попал Дэйду в грудь, а потом ранил тебя в ключицу, когда ты успела отъехать на сорок или даже пятьдесят метров, значит, ему потребовалось некоторое время, чтобы прицелиться и выстрелить. Так что должно было пройти не менее двух, а возможно, и трех секунд. - Ты ведь не будешь расспрашивать Ники обо всем этом? - Нет. Теперь дальше... Он попал в тебя, когда ты быстро двигалась. Я полагаю, что ты скакала галопом, правильно? - Да. - Это неплохой выстрел. Боб выпрямился, его уважение к стрелку немного возросло: быстро движущаяся цель, находящаяся под углом к линии огня на расстоянии в двести метров. - Но почему же он попал тебе в ключицу, а не в середину спины? - Ключица правая, а не левая, - сказала Джулия. - И это означает, что он целился мне в спину, точно в центр. Вот что я запомнила: лошадь вроде бы немного споткнулась и качнулась вперед, а в следующую секунду меня словно огрели бейсбольной битой по плечу. Еще через секунду я уже валялась на земле, а вокруг клубилась густая пыль. Ники хотела вернуться ко мне. Каким-то образом я встала на ноги. Я боялась, что он станет стрелять в нее, и поэтому заорала на нее. А потом побежала прочь, чтобы он стрелял в меня, а не в нее. - И все равно во всем этом нет никакого смысла. Если он находится на расстоянии в двести метров, то время полета пули настолько мало, что стрелок попадает именно туда, куда целится, и не стреляет, если то, что он видит, его не устраивает. Ты уверена, что лошадь споткнулась? - Я это почувствовала. А потом удар, я оказалась на земле, много пыли, и лошадь кричит. - Ладно. Идем дальше. Я слышал четыре выстрела. Один в Дэйда, потом тот, который ранил тебя, затем третий и четвертый - в голову Дэйда. - Слава богу, что я этого не видела. - Но ведь был еще и третий выстрел. - Да, наверное. Но я спрыгнула с обрыва. - Ты спрыгнула с обрыва? Тебя не сбило туда пулей? - Я спрыгнула. - О боже! Великий поступок. Верный поступок, гениальный поступок, героический поступок. Грандиозный поступок. Изумительный! За такое в Корпусе морской пехоты дали бы медаль. - Это было единственное, что пришло мне в голову. - Значит, он выстрелил в третий раз. Он стрелял в тебя Милая моя, я просто не Могу себе представить, каким образом он смог промахнуться. Почему он промахнулся? Ты прыгаешь с обрыва, но с расстояния в двести метров или того меньше стрелок видит именно то, что происходит. С такого расстояния невозможно промахнуться. Может быть, он не настолько хорош? - Может быть. - Возможно, копы все же правы. Это какой-то псих... - Возможно, и так. Но ведь это не помешает тебе отправиться на войну, да? Так что это не может быть псих. Это должен быть мастер-снайпер. Боб сделал вид, что не заметил ее агрессивного выпада. - Еще одно, чего я не могу понять, так это то, почему он вообще стал стрелять в тебя. Надо думать, что после того, как он покончил со мной, дело было сделано. Целиком и полностью. Пора... Но в этот момент его осенило. - Нет. Нет, я понял. Он должен был убить тебя, потому что точно знал, насколько быстро ты можешь вернуться на ранчо, к телефону, а это было бы опасно для него. Ники не проблема, она просто не сумела бы настолько овладеть собой, чтобы подумать о этом. Но он должен был разделаться с тобой, чтобы получить нужный запас времени для бегства. Он всесторонне все обдумал. Я могу себе представить ход его мыслей. Очень методично, очень рассудительно. - Может быть, ты и сам мечтаешь об этом? - Может быть. - Но ты хочешь встретиться с ним один на один. Я это точно знаю. Ты против него, точно так же, как было во Вьетнаме. Точно так же, как и во всех других местах. Боже, как же я ненавижу эту войну. Она убила Донни, она завладела твоим разумом. Какое это ужасное зло! Но в этот момент вернулась Ники с кока-колой для папы, а за ней вошла медсестра с пилюлями, и их тет-а-тет закончился. Глава 31 Ветер выл, небо было затянуто облаками, и, вероятно, следовало ожидать дождя. Юниор, конь Боба, нервно заржал, несколько раз топнул ногой, но быстро успокоился, опустил голову и принялся щипать скудную траву, пробивавшуюся на каменистой почве. Боб стоял на огневой позиции стрелка. Это был ровный участок земли посреди россыпи мелких камней, и находился он не далее чем в двухстах метрах от того места, где в момент своей гибели находился Дэйд, и примерно метрах в двухстах восьмидесяти от места падения Джулии. Будь у Боба дальномер, он смог бы определить расстояние совершенно точно, но такие штуки - теперь они были лазерными и намного более компактными, чем "Барр и Страуд", который когда-то у него был, - стоили целое состояние и имелись только у богатых охотников, агентов особого назначения, да и то самых выдающихся, да в снайперских командах. Впрочем, это не имело значения: нетрудно было довольно точно прикинуть расстояние, потому что размеры человеческого тела хорошо известны и колеблются в небольших пределах. Зная кратность своего прицела - а этот парень, скорее всего, ее знал, - можно почти точно определить расстояние до цели, исходя из того, какая часть тела помещается в оптике. Такой способ безошибочно действовал на расстоянии до трехсот метров, а дальше положение в корне менялось: имея дело с большими расстояниями, вы вступали в иную вселенную. "Почему же ты промазал по ней? - снова и снова спрашивал Боб, обращаясь к неведомому врагу. - Она убегает, она сидит на коне, угол почти прямой. Единственный ответ: ты никудышный стрелок. Ты безмозглый болван. Ты из тех мерзавцев, которые прочли слишком много книг и мечтают о встряске, которую можно получить, глядя в прицел в тот миг, когда из дула ружья вылетает пуля и ты видишь, как кто-то падает замертво. И поэтому ты приканчиваешь старика, а потом целишься в мчащуюся на лошади женщину, ее мотает вверх и вниз в такт движениям лошади, и для тебя этот выстрел оказывается чересчур трудным. Ты неправильно определяешь угол, ты неправильно рассчитываешь расстояние, ты, парень, просто взялся не за свое дело. Ладно. Ты стреляешь, ты сваливаешь ее с ног. Там много пыли, но потом она появляется из пыли и бежит к обрыву. Она хочет, чтобы ты стрелял в нее, и ты на самом деле сосредоточиваешься на ней, а не на девочке. Ведь у тебя же просто-таки прорва времени. Нет никакого быстрого движения, нет качаний вверх и вниз, как было на лошади; это на самом деле совершенно элементарный выстрел. Но ты мажешь снова, и на этот раз полностью. Нет, не такой уж ты молодец, как воображаешь". Это вписывалось в картину. Какой-то извращенец, слишком много думающий об оружии и не имеющий никакой другой жизни, никакой семьи, никаких нормальных связей с миром. Это была оборотная сторона Второй поправки к конституции, согласно которой "право народа хранить и носить оружие не должно ограничиваться", и вот результат: некоторые люди не могут сказать "нет" богоподобной мощи оружия. Но как двигаться дальше, когда не видишь никаких путей? Явное противоречие: этот ублюдок недостаточно хорош для того, чтобы выполнить элементарный выстрел, но достаточно хорош, чтобы убраться отсюда, не совершив никаких глупых ошибок наподобие отпечатка подошвы в пыли, который хоть ненамного сузил бы зону поиска. И все же он оставляет две гильзы и термос. Однако ни на одном из трех предметов нет ни единого отпечатка. Как это могло получиться? Профессионал он или нет? Или же, просто удачливый любитель? Боб посмотрел на следы от сошки. Они были все такими же безупречно четкими; полицейские умудрились совершенно не повредить их, когда делали слепки. Им предстояло сохраниться до дождя, а затем исчезнуть навсегда. Они ничего не говорили ему: сошка, большое дело. Харрисовскую сошку можно купить в любом оружейном магазине Америки. Ее использовали и хлыщи, корчившие из себя охотников, и полицейские снайперы. Некоторые использовали ее, когда нужно было стрелять на большое расстояние или же усиленным патроном, однако так поступали немногие. Дело в том, что положение сошки изменялось особым регулировочным винтом, фиксирующим угол поворота шарнира. А это значит, что при многократной стрельбе винт мог сместиться, что сбило бы прицел куда скорее, чем при использовании старого доброго мешка с песком. Пользовались сошкой и отдельные охотники, но это бывало очень редко: в полевой обстановке нечасто удавалось расположиться для стрельбы лежа, так что дополнительная тяжесть себя не оправдывала. А были и такие, кто использовал сошки, так как считал, что с таким снаряжением будет выглядеть круче. Может быть, наш парень из таких? Боб смотрел на отпечатки опор, пытаясь извлечь из этих двух четко очерченных углублений хоть какую-нибудь информацию. И не видел никакого смысла. Ровно никакого. Но размышления по поводу сошки направили его мысли в другом направлении. Что он все-таки видит, спросил себя Боб, и что вообще можно увидеть отсюда, с этого места? Поэтому он пригнулся и лег точно так же, как, судя по отпечаткам в пыли, должен был лежать стрелок. Да, отсюда был хороший, прямой вид на то место, где находился Дэйд, ну а выстрел - винтовка находится на упоре, солнце прямо за спиной, почти полное безветрие, как это было тем ранним утром, - это всего лишь вопрос сосредоточенности внимания на перекрестье в окуляре, доверия своему оружию, нажатия на спусковой крючок... и затем мгновенная смерть жертвы. Потом передергиваешь затвор и через считанные секунды точно так же разбираешься с женщиной. Теперь Боб понимал, что Джулия оказалась самой настоящей героиней. Девятьсот девяносто девять неопытных людей из тысячи просто замерли бы на месте. Снайпер досылает патрон, перемещает прицел на какой-нибудь градус или сколько там, и вторая жертва ложится рядом с первой. Но, благослови Бог ее чудесную душу, она повела себя единственным разумным способом. Как только Дэйд упал, она вместе с Ники кинулась наутек. Ему пришлось вести прицеп вслед за нею. Тут Боб задумался. А что, если место, в котором она находилась, когда была ранена, не входило в радиус обстрела с этой точки? Что, если на линии огня существует какое-нибудь препятствие? Но нет, ничего подобного не было. Простой поворот по дуге порядка сорока градусов ничего сверхъестественного, просто ведешь ее в прицеле даешь маленькое упреждение и нажимаешь на спуск. Почему же он промахнулся? Бобу показалось, что он нашел разгадку. Вероятно, стрелок перестал перемещать винтовку, когда нажал на спуск. Вот почему он попал в стороне от позвоночника: он целился именно туда, но в момент выстрела остановил винтовку, и пуля, вылетев на десятую долю секунды позже, чем нужно, угодила в ключицу. В этом был кое-какой смысл, хотя обычно когда целишься в птицу или, допустим, в глиняную тарелочку из дробовика и останавливаешь движение мушки, то попадаешь прямо в белый свет, а не на несколько сантиметров дальше, чем рассчитывал. Хотя, возможно, птицы летают быстрее. С другой стороны, расстояние было намного больше, чем при охоте на птиц или же стрельбе по тарелочкам. С третьей стороны, скорость винтовочной пули намного больше. Здесь было чересчур много переменных, будь они прокляты. Боб сел. Нужно чертовски хорошо разбираться в этом деле, думал он. Нужен настоящий талант для того, чтобы понять суть и смысл двух - или трехсекундного интервала, когда в игру вступают ружья. Во всех его чертовых рассуждениях, если говорить серьезно, не было ни крохи хоть какого-то чертового смысла, и он понятия не имел, как этот смысл вычислить, а тут еще и голова у него разболелась, и собирался дождь, который мог навсегда уничтожить вещественное доказательство, и Юниор снова заржал, соскучившись. Ладно, подумал Боб, поднимаясь на ноги, озабоченный тем что ему так и не удалось узнать хоть что-нибудь. Он повернулся, чтобы вернуться к своему коню, в свой пустой дом, к своей нераскупоренной бутылке "Джим Бим", и... И увидел след ноги. Да, полицейские, похоже, этот след прошляпили. Он наклонился поближе и в ту же секунду разглядел, что это его собственный след, ботинок фирмы "Тони Ламас", размер 11, тот самый, который он носит; да, это его собственный чертов след. Немного трудновато точно идентифицировать, потому что отпечаток перекошенный и слегка смазанный и к тому же... Вот оно! Наконец-то дошло! Боб быстро повернулся обратно и посмотрел на отпечатки сошки. Если бы ему пришлось поворачивать винтовку вместе с сошкой, то опоры не оставили бы таких четких следов. Здесь должен был оказаться полукруг из-за того, что стрелок быстро поворачивался, держа Джулию в прицеле. В пыли обязательно должна была бы остаться дуга. Но следы говорили о том, что сошка стояла совершенно неподвижно. Боб присмотрелся еще внимательнее. Да: круглые, идеально четкие отпечатки сошки, и они должны были сохраниться в пыли до тех пор, пока начавшийся дождь не смоет все следы. Теперь он все понял: это была классическая ложная огневая позиция. Она была устроена для того, чтобы натолкнуть на мысль о том, что стрелял какой-то сумасброд. Но наш мальчишечка стрелял не отсюда. Он стрелял откуда-нибудь еще, и находилось это место намного дальше. Боб посмотрел на небо. Оно грозило дождем. * * * * * Ему казалось, что он едет вдоль хребта уже несколько часов; ветер становился все сильнее, с запада ползли облака, закрывая горы непроницаемой пеленой. Они походили на туман, влага липла к коже. Здесь, наверху, погода могла измениться точно так же. Точно так же она могла убить. Но не смерть занимала мысли Боба, а скорее его собственная депрессия. Шансы на то, что ему удастся обнаружить настоящее убежище снайпера, были мизерными. Да и вообще, остались ли там хоть какие-нибудь следы? А когда пойдет дождь, то они, если даже и были, исчезнут безвозвратно. Как же хорошо все продумано, в который раз отметил Боб. Ложная огневая позиция устроена не только для того, чтобы направить расследование по неверному пути она еще, как предполагалось, должна помешать кому бы то ни было найти настоящее место раньше, чем переменчивая погода спрячет его так, что надежнее и не придумаешь. Значит, если он сейчас что-то пропустит, то погода не позволит ему предпринять еще одну попытку. Боб начинал чувствовать ход мыслей этого человека. До мельчайших тонкостей. Этот человек думает обо всем, он будет сотни раз мысленно репетировать все детали, снова и снова пробегать по всей цепи своих действий. Он знает, как все делать, знает тайную логику процесса. Это не просто незаурядные способности к стрельбе, которые, между прочим, зачастую сочетаются с более или менее явной умственной неполноценностью; это вдобавок еще и осознание тактических основ своего ремесла, способность к расчетам, лежащим в основе всего, и уверенность в том, что он сумеет рассчитать все, что нужно, под нажимом любых обстоятельств, а потом положиться на свои расчеты и заставить все, что ему нужно, совершиться в реальном мире. А еще - упорство, храбрость, отвага грабителя, терпение великого охотника. "Он знал, что мы ездим по этой дороге. Но это бывало не каждое утро. Ему наверняка пришлось ждать. Он был спокоен, уверен в себе, способен оградить свой разум от мыслей и ждать, пока не наступит то самое утро, которое ему нужно. Это был самый сложный навык, навык, которым по-настоящему владели лишь очень немногие люди. Но ты им владеешь, не так ли, братец?" Первые капли дождя упали на лицо. Скоро дождь разойдется, и все улики исчезнут навсегда. "Почему я не продумал все это вчера? Я раскусил бы его, ну, хотя бы частично. Но, увы, я этого не сделал, и все пропало. Он снова выиграл". Боб высматривал возможные укрытия, смотрел с тропы на лежавшие внизу дикие камни. Очень, очень часто ему попадались ровные укрытые места, достаточно просторные для того, чтобы скрыть лежащего человека, но после беглого осмотра оказывалось, что нигде не было никаких следов чьего-нибудь присутствия. И естественно, он удалялся все дальше и дальше. И не из каждой точки хребта был виден тот уступ, на котором и в Дэйда, и в Джулию могли попасть с одного и того же места. Так он ехал все дальше и дальше, чувствуя, как в воздухе нарастает сырость, и вместе с нею нарастало ощущение тщетности того, что он делает. Он, должно быть, пропустил нужное место, думал Боб, или все следы уже исчезли. Проклятье, он забрался уже слишком далеко. Чертовски далеко. Он перебрался из царства вероятного в царство того, что было всего лишь возможно. И ему все так же не попадалось никаких следов, и Юниор трусил по чуть заметной тропинке вдоль горного хребта, нервничая в предчувствии приближающегося дождя. Боб продрог до костей и уже подумывал о том, чтобы отказаться от дальнейших поисков. Стрелок не мог находиться так далеко! И все же Боб проехал еще чуть-чуть подальше. Все то же самое, то есть ничего. Он остановил коня, повернул обратно. Зона обстрела казалась отсюда совершенно миниатюрной. Это было очень, очень далеко. Это было... Боб соскочил наземь, предоставив Юниору возможность немного попастись и успокоить тем самым владевшую животным тревогу. Ему показалось, что он увидел небольшое пятно под обрывом на крутом склоне хребта, ничего слишком заметного, так, намек. Он наклонился, всматриваясь в находку, и пришел к выводу, что он и впрямь забрался чересчур далеко и ему нужно вернуться и поискать нечто такое, что он благополучно пропустил. Но в этот самый момент он увидел нечто необычное. Не слишком, но выделявшееся на общем фоне. Это была сухая ветка, за что-то зацепившаяся посередине горного склона Может быть, ее сломал ветер? Но ветка была единственная Откуда она там взялась? Вероятно, какая-нибудь прихотливая шутка, на которые так щедра природа... С другой стороны человек, желавший удалить оставшиеся в пыли следы своего пребывания, мог воспользоваться для этого именно веткой а потом бросить ветку в пропасть. Но она зацепилась за камень и, провисев там два дня, высохла и стала достаточно бурой для того, чтобы человек, разыскивающий любые, пусть даже самые крошечные аномалии, мог ее заметить. Боб прикинул, что в этом небольшом разрыве между горными хребтами ветер обычно дует на северо-северо-запад. Если даже ветер и подхватил эту ветку, то все равно она должна была упасть со скалы совсем недалеко от того места, где он находился. Он повернулся и начал пробираться в этом направлении и уже совсем было прошел мимо, когда, в очередной раз оглянувшись, чтобы сориентироваться по странной ветке, заметил щель и, посмотрев в нее, обнаружил крошечную, прямо-таки с гроб величиной земляную площадку, где человек мог бы лежать, оставаясь незамеченным, и иметь хороший обзор зоны огня. Боб замедлил шаг и постарался прикинуть направление на то место, где умер Дэйд и где упала Джулия. Он двигался с превеликой осторожностью, стараясь не наступать на голую землю на тот случай, если там остались хоть какие-нибудь следы, но, как ни всматривался, не видел ни одного. В конце концов он повернулся, чтобы бросить первый - обычно самый верный - взгляд на зону обстрела. Господи боже! Он находился в восьмистах, если не в тысяче метров от нее. Площадка, на которой разыгралась трагедия, выглядела отсюда узенькой полкой, уходившей вдаль под острым углом. Там не было никаких примет, по величине которых он мог бы поточнее прикинуть расстояние, и даже человек, сидящий верхом, представлял бы из себя совсем крошечную цель. Оптический прицел тоже не мог бы дать здесь слишком уж большого выигрыша: чересчур мощный прицел усилил бы эффект колебания до такой степени, что изображение просто не удалось бы удержать в окуляре. Хуже того, при слишком большом увеличении поле зрения на таком огромном расстоянии оказалось бы очень узким. Случайно потеряв цель, стрелок ни в коем случае не смог бы сразу вновь поймать ее в объектив. Значит, он должен был пользоваться десятикратным прицелом; возможно, двенадцатикратным, но десятикратный все же более вероятен. Н-да, это... это стрельба. Нельзя сказать, что она хорошая, тут другие мерки. Аккуратная, точная, обдуманная, математически выверенная дальняя стрельба - это очень хорошая стрельба. Необходимо за доли секунды инстинктивно понять, насколько далеко следует сопровождать подвижную цель перекрестьем прицела, делая все автоматически, руководствуясь подсознанием... Это великая стрельба. Люди, это так далеко, что просто поверить и то почти невозможно. Боб знал одного человека, который мог бы сделать такой выстрел, но тот был мертв, пуля разнесла ему голову в других горах - горах Уошито в Арканзасе. Можно было бы, пожалуй, найти еще двоих-троих, но... Он теперь видел и то, почему стрелок промахнулся, пытаясь убить Джулию. Стрелок не допустил ошибки: выстрел был идеальным. Его подвели законы физики, то время, которое понадобилось пуле, чтобы долететь до цели. Когда он стрелял, жертва двигалась строго слева направо по отношению к нему. Но пуле требуется целая секунда на то, чтобы описать эту длинную дугу, подняться в высшую точку, а потом опуститься; пусть даже этот отрезок времени строго лимитирован, это все равно очень большое время, за секунду можно изменить положение тела и направление его движения настолько, что пуля пройдет мимо цели. Именно поэтому выстрел в Дэйда был много, много проще. Дэйд был неподвижен, а не уносился прочь под углом к линии огня, сидя на галопирующей лошади, как Джулия. Боб сел. У него болела и кружилась голова, а сердце бешено колотилось. Он подумал еще об одном человеке, который мог бы это сделать. Он захоронил его имя и воспоминания о нем настолько глубоко, что они почти никогда не всплывали, хотя порой, ночью, они могли прийти как будто ниоткуда, а иногда даже и при дневном свете перед ним мелькали видения, которые он так старался позабыть. Но он должен был все выяснить. Наверняка должен найтись знак. Как угодно, но стрелок должен был оставить хоть какой-то след, который сумеет прочитать только другой стрелок. "Ну, ты, ублюдок. Выйди, ублюдок. Покажись мне. Дай мне разглядеть твою рожу, хотя бы на этот раз". Боб заставил себя сосредоточиться на лежавшем перед ним клочке твердой земли. Он почувствовал, как холодная чистая капля дождя ударила ему в лицо. Затем вторая. Ветер стал сильнее и начал подвывать. Юниор забеспокоился и пронзительно заржал. До начала дождя оставались считанные мгновения. Боб поднял глаза и увидел его - серое туманное облачко, мчавшееся вниз с вершин гор. Оно должно было вот-вот прийти сюда и все уничтожить. Снайпер запланировал это. Он был блестящий, прекрасно обученный стратег. Но кто же это? Боб наклонился вперед; он видел одну только пыль. А потом... Нет, нет... да, да... Он наклонился еще чуть-чуть и прямо перед собой, там, где пыль была сметена, увидел какие-то очень мелкие чужеродные частицы. Крошечные, но крупнее частичек пыли. Белый песок. Белый песок из мешка с песком, потому что великий стрелок будет стрелять лежа, используя мешок. Дождь разошелся по-настоящему. Боб плотнее запахнул куртку. Если мешок с песком был здесь - а по-иному быть не могло, так как он служил для того, чтобы точно направлять винтовку в сторону зоны поражения, - тогда ноги были раскинуты вот так. Он склонился над тем местом, где должны были помещаться ноги, надеясь найти отпечаток колена иди еще какой-нибудь человеческий след. Но все это было сметено и уничтожено, а теперь дождю предстояло закончить работу по уничтожению улик. Дождь был холодным и яростным. Он был похож на тот ливень, который шел в Кхамдуке. Он будет литься и навсегда смоет все, что было. Но все же Боб передвинулся немного дальше и среди мелких, ничего не значащих кучек пыли наконец нашел то, чего так желал, - резкую вмятину в пыли с отпечатками нити, которой была пришита подошва ботинка. Да. Это был отпечаток обуви стрелка: край подошвы с крошечными стежками и гладкий контур самого ботинка идеально отпечатались в пыли. Стрелок вывернул ногу вбок, чтобы создать мышечное усилие - нет, только намек на усилие, которое должно было заставить пробудить силу во всех мышцах его тела. Это была приводящая мышца бедра, Adductor magnus, - ядро системы, разработанной одним тренером, который довел ее до такого совершенства, что его ученики умели контролировать каждую мышцу в отдельности. Он был русским. Поза для стрельбы, разработанная тренером А. Лозгачевым еще до Олимпийских игр пятьдесят второго года, где стрелки из Восточного блока одержали прямо-таки ошеломляющую победу. А в шестидесятом году А. Лозгачев при помощи своей системы, основанной на магической Adductor magnus, подготовил еще кое-кого, сумевшего выиграть золото в стрельбе лежа. Это был Т. Соларатов, снайпер. Глава 32 Стояла поздняя ночь. Снаружи все так же завывал ветер и хлестал дождь. Непогода, похоже, зарядила дня на три. Одинокий мужчина находился в не принадлежавшем ему доме, расположенном на середине горного склона в штате, который он почти совсем не знал. Его дочь находилась в городе, поближе к своей раненой матери, и пребывала на попечении нанятой няни до тех пор, пока не приедет жена друга мужчины, агента ФБР. В доме не было слышно ни звука. В камине горел огонь, но он не потрескивал и не завораживал. Это был просто огонь, который давно уже не разжигали. Мужчина сидел в гостиной в чьем-то кресле и смотрел на что-то, что он поставил на стол перед собой. Все в этой комнате принадлежало кому-то другому, а у него в его пятьдесят два года не было, по сути, ничего: кое-какая давно заброшенная собственность в Аризоне да еще немного земли в Арканзасе, о которой он давно уже ничего не знал. Он получал пенсию, у семьи его жены были неплохие деньги, но похвастаться в свои пятьдесят два года ему было, в общем-то, нечем. Честно говоря, за все пятьдесят два года он мог похвастаться одной-единственной вещью, и сейчас она стояла перед ним на столе. Это была квартовая бутылка бурбона: "Джим Бим", белый ярлык, самое лучшее. Он не пробовал виски уже много лет. Он знал, что если хоть когда-нибудь выпьет, то выпивка может убить его: он с немыслимой легкостью скатится в пьянство, потому что в его оглупляющем цепенящем наркозе можно было найти некоторое облегчение от вещей, которые Боб не мог заставить уйти никаким другим способом. "Ладно, сэр, - подумал он, - этой ночью мы пьем виски". Он купил эту бутылку в 1982 году в Бофорте, что в Южной Каролине, совсем рядом с Пэррис-айленд. Он понятия не имел, почему оказался там; это было нечто вроде пьяного паломничества, странствия в поисках своих корней, нечто вроде инспекции учебных баз Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов, как будто ни до Корпуса, ни после него ничего не было. Это был конец эпического семинедельного запоя, уже на второй неделе которого его первая жена сбежала навсегда. У Боба почти не сохранилось воспоминаний об этих днях и об этом месте, но он почему-то четко помнил, как вошел, пошатываясь, в винный магазин, протянул десятку, взял сдачу и бутылку и вышел на автостоянку к своему автомобилю, в который были свалены все оставшиеся у него пожитки. Он сидел в стоявшей на солнцепеке машине, слушал пение цикад и намеревался свернуть крышку и утопить свою головную боль, свою дрожь, свои видения из прошлого, свой гнев в ласковой коричневой струе. Но в тот день он, по каким-то до сих пор ему неведомым причинам, сказал себе: "А может быть, я смогу немного подождать, прежде чем открою ее. Совсем немножко. Посмотрим, сколько я смогу продержаться". Он продержался более двенадцати лет. "Вот и прекрасно, сэр, но эта ночь - та самая, когда я ее откупорю". Боб повернул крышку бутылки. Она где-то с секунду сопротивлялась, затем подалась с сухим щелчком и сдвинулась с места с тем характерным звуком, с каким дешевый металл скользит по стеклу. Он открутил крышку, положил ее на стол и налил в стакан на пару пальцев. Жидкость была однородно-коричневой, без намека на маслянистую пленку, прозрачная, как вода. Он смотрел на нее, как будто ожидал извлечь из этого разглядывания какой-то смысл. Но очень скоро понял тщетность такого поведения и, немного повременив, поднес стакан к губам. В первое мгновение запах поразил его, словно голос давно утраченного брата, называющий его имя, словно нечто такое, что он очень хорошо знал, но много лет не видел в глаза. Этот запах был бесконечно знакомым и зазывным, и он одержал над Бобом верх, потому что именно так всегда действует виски: оно все забирает и все превращает в виски. В этом его величие, но также и его проклятие. Вкус виски взорвался у него на языке, обжег нежным огнем, заставил задохнуться от текучего дыма, и от этого ощущения Боб содрогнулся всем телом. Его глаза заслезились, в носу захлюпало, он зажмурился и почувствовал, как напиток во рту растекается сквозь зубы. Даже в этот самый последний момент еще не было поздно остановиться, но он проглотил жидкость, и она прожгла его насквозь, словно струя напалма. Пока виски лилось по пищеводу, ощущение было неприятным, а потом оно ударило его изнутри, по телу разошлась первая волна, и Боба всего обдало жаром. Он начал вспоминать. Он вынудил себя к этому. Последнее задание. Донни дождался своего ПСВОСРа. Он не должен был участвовать в операции. Но нет, этот щенок, этот здоровенный ублюдок не мог допустить, чтобы хоть что-нибудь прошло без него. Он хотел быть совершенно безупречным. Он хотел быть идеальным морским пехотинцем. Он решил, что обязан пойти в поле. "Почему ты позволил ему это сделать? Может быть, ты ненавидел его? Не было ли в тебе чего-нибудь такого, что хотело бы видеть, как он погибнет? Может быть, дело было в Джулии? Не могло ли быть так, что ты отчаянно ненавидел его, потому что ему предстояло вернуться к Джулии и ты знал, что никогда не получишь ее, если это ему удастся?" Донни это не удалось. Боб получил Джулию. Он был женат на ней, хотя для этого потребовалось кое-что совершить. Как ни ужасно, он получил именно то, чего желал. Он извлек выгоду из случившегося. Поначалу ему так не казалось, но некий Джонни, выбравшийся из переделки, имея больше, чем у него было, когда он в нее попал, был именно он, ганнери-сержант Боб Ли Суэггер, КМП США (отставн.). "Не думай, - предупредил он себя. - Ничего не интерпретируй, просто перечисляй. Перечисли все. Вытащи все наружу". Он должен был сосредоточиться только на конкретных фактах, на трудных вопросах, которые можно рассмотреть, пощупать, осознать. В какое время все это случилось? * * * * * Полчаса до рассвета, 5 часов 30 минут, 6 мая 72 года. Дежурный сержант приходит будить меня, но я уже проснулся сам и слышу, как он подходит. - Сержант! - Да, все путем. Я встаю до рассвета. Я решаю все же не будить Донни; пусть спит. Завтра кончается его служба, ему пора собираться домой. Я проверяю мое снаряжение. Автомат М-40 совершенно чист, прошлым вечером его перебрал сначала я сам, а потом еще оружейный мастер. Восемьдесят патронов М-118 7, 62-миллиметрового калибра натовского образца тщательно протерты и упакованы в подсумки 872-го комплекта амуниции. Я надеваю плечевую кобуру для 0, 380-дюймового кольта, потом натягиваю камуфляжный костюм, надеваю и зашнуровываю ботинки. Раскрашиваю лицо маскировочным кремом. Нахожу свою полевую шляпу. Надеваю и застегиваю 872-й комплект со всеми боеприпасами, флягами, кобурой, в которой лежит проверенный вчера вечером 0, 45-дюймовый кольт. Беру винтовку, которая висит на ремне на гвозде, вбитом в стену бункера, вкладываю в магазин пять патронов М-118 и передергиваю затвор, чтобы дослать патрон в патронник. Потом ставлю винтовку на предохранитель, он находится непосредственно за рычагом затвора. Я готов идти на службу. День, похоже, будет жарким. Дождливый сезон наконец закончился, и с востока пришла жара, навалилась на нас, бедных пехотинцев, как сварливая старая леди. Но пока что еще довольно прохладно. Я заглядываю в палатку-столовую, где кто-то уже сварганил кофе, и, хотя я и не люблю подхлестывать нервы кофеином, предутренний час настолько тих и спокоен, что я не вижу ничего дурного в том, чтобы выпить чашку. Рядовой наливает мне кофе в большую кружку со штампом "КМП США", я чувствую прекрасный запах и делаю большой долгий глоток, обжигая губы. Проклятье, отличный вкус. Это именно то, что требуется человеку утром. * * * * * Сидя в своей гостиной комнате, где уже догорел огонь, Боб сделал еще один глоток виски. Эта порция тоже прокатилась по гортани и пищеводу огненной лавой, а потом его как будто ударило между глаз, так что все, что он видел перед собой, расплылось и на мгновение затмилось. Он почувствовал, что из-под век выступили слезы. * * * * * 6 мая 1972 года. 5.50. Я иду к бункеру S-2 и спускаюсь туда. Лейтенант Брофи уже на месте. Он хороший человек и знает, когда его присутствие требуется, а когда нет. Этим утром он пришел, свежевыбритый, в накрахмаленной форме. Похоже, что он затеял какую-то церемонию. - Доброе утро, сержант. - Доброе утро, сэр. - Этой ночью пришел приказ о вашем продвижении по службе. Я пришел, чтобы официально сообщить вам, что теперь вы ганнери-сержант Корпуса морской пехоты Соединенных Штатов. Поздравляю вас, Суэггер. - Спасибо, сэр. - Вы проделали здесь адскую работу. И я знаю, что вы будете в числе первых и в Абердине. - Надеюсь на это, сэр. Может быть, лейтенанту момент кажется очень серьезным. Возможно, он уже знает, что это последний обход территории, который совершает Боб-гвоздильщик. Три ходки в 'Нам, да еще последняя оказалась продленной, - получается ровно девятнадцать месяцев, проведенных в этой стране. Он хочет обставить все подобающим образом, и это мне приятно. Брофи более или менее удается то, что он задумал, и это хорошо. Мы переходим к делу. Мы изучаем карту. Работа простая. Я должен идти прямо на север, от периметра к лесной полосе. Оттуда мы намечаем путь дальше к северу в сторону Хойана, через густой кустарник ирисовые плантации. Нам нужно пройти примерно четыре клика до холма, рядом с обозначением которого на карте напечатано число 840 и поэтому его называют высотой 840. Мы поднимемся туда, выберем подходящее место и как следует разглядим, что делается на дороге, ведущей в Бансон, и возле реки Тубон. Я покончил с убийствами, это всего лишь разведка. И я занимаюсь ею для обеспечения безопасности базы, а не для чего-либо иного. По пути туда и обратно мы должны поискать признаки передвижения или наличия крупных войсковых групп. Лейтенант собственноручно печатает на машинке боевой приказ и регистрирует его в книге приказов. Я подписываю приказ. Теперь все официально. Я посылаю дежурного, чтобы тот разбудил Фенна. Время - 6.20. Мы выходим немного поздновато, потому что я позволил Фенну поспать. Почему я так поступил? Конечно же, казалось, что так будет лучше. Я не хотел, чтобы он в последний день в темноте отбил себе яйца. Он и на самом деле не нужен до тех пор, пока мы не выйдем за периметр, поскольку задание хорошо обсудили накануне вечером; он знает все подробности едва ли не лучше меня самого. Он появляется через десять минут, глаза все еще заспанные, но лицо уже раскрашено зеленым кремом, как и у меня. Кто-то дает ему кружку с кофе. Лейтенант спрашивает, как его самочувствие. Он отвечает, что он в полном порядке и хочет только покончить со всем этим и вернуться в мир. - Фенн, ты не обязан идти, - говорю я. - Я иду, - отвечает он. С какой стати? Почему он должен идти? Что им движет? Я так и не понял этого тогда и не понимаю теперь. Не было никаких причин, ни единой, которая имела бы какой-нибудь смысл для меня. Это было последнее, самое незначительное, самое никчемное из всех заданий, которые нам приходилось выполнять во Вьетнаме. Мы вполне могли бы обойтись и без него - ив насколько же ином мире мы жили бы теперь, если бы все же обошлись... * * * * * Боб плеснул в рот еще одну дозу бурбона. Горячая волна по всему телу. Напалмовые всплески, удар промеж глаза. Коричневая благодать. * * * * * - Проверь свое оружие, - приказал я Фенну, - а потом снаряжение. Донни берет в руки М-14, убеждается в том, что магазин присоединен и винтовка поставлена на предохранитель. Вынимает свой 0, 45-дюймовый кольт, заглядывает в патронник, чтобы удостоверится, что он пуст. Я приказал ему носить пистолет не на боевом взводе. Вслед за этим он проверяет PRC-77, которая, конечно, все принимает четко и ясно, да иначе и быть не может, так как передатчик находится в метре от рации. Но мы все делаем по порядку, не пропуская ни одного пункта, как и всегда. - Ты готов, Фенн? - спросил я. - Вперед, к победе, "Сепмер фи" и все такое прочее, - ответил Донни, в последний раз вскидывая на спину рацию и привычным движением передвигая ее вправо. Потом взял оружие, точно так же, как и я. Мы выходим из бункера. Вдоль горизонта появляется тонкая полоска света; воздух еще прохладный и, как обычно в это время суток, совершенно неподвижный. И приятно пахнет. Но тут я говорю: - Яне хочу сегодня выходить на север. Сам не знаю почему. Пожалуй, лучше будет, если мы сегодня нарушим и еще одну традицию. Выйдем с востока, как в прошлый раз. Мы никогда не повторяем своих действий, так что если кто-нибудь и следит за нами, то он не будет этого ожидать. Почему я это сказал? Какое предчувствие меня посетило? Ведь я что-то предчувствовал. Я это точно знаю. Почему же я не послушался его? Нужно обращать внимание на все предчувствия и предощущения, потому что эти штучки - та часть твоего существа, о которой тебе ничего не известно, - все время пытаются достучаться до твоего сознания и снабдить тебя информацией. * * * * * Но теперь у него не было никакой возможности вернуться туда через всю бездну прошедших лет: он принял поспешное решение, потому что оно казалось совершенно верным, а оно оказалось совершенно неверным. Боб допил стакан последним энергичным глотком и сразу же налил снова, точно на два пальца, совершенно так же, как он делал это на протяжении такого количества потерянных ночей за все эти потерянные, годы. Он сделал глоток и держал стакан перед глазами, пока его очертания не стали расплывчатыми, а потом чуть не рассмеялся. Теперь он чувствовал себя далеко не так плохо. Все оказалось просто. Можно было без труда раскопать все, что тогда случилось, и вот оно уже здесь, будто записанное на видеопленку. Или же как будто его воспоминания наконец-то после всех этих лет захотели выйти наружу. * * * * * - Но ведь его нет, он мертв, - сказал Брофи, имея в виду: белый снайпер погиб, там никого нет, не стоит волноваться по этому поводу. Конечно, он должен был погибнуть. Мы нашпиговали его задницу 7, 62-миллиметровыми пулями и 20-миллиметровыми снарядами. "Ночная ведьма" засыпала его свинцом. Команды огнеметчиков испекли его, превратив в растаявший жир и обугленные кости. Кто мог выжить после такого? Мы нашли его винтовку. Это был замечательный трофей, дожидавшийся в Абердине, когда к его изучению приступит не кто иной, как ваш покорный слуга. Но... почему мы поверили, что он погиб? Мы ведь не нашли трупа, мы нашли только винтовку. Но как же он смог пережить весь этот страшный обстрел, за которым последовала огнеметная обработка, а потом еще пешее прочесывание? Такого никто не смог бы пережить! Значит, приходится повторить: он был профессионалом, подготовленным до высочайшей, прямо-таки ужасающей степени. Он не впал в панику, он перенес обстрел и огненную атаку, он сумел обвести вокруг пальца массу людей. Он сохранял спокойствие, он обладал поразительным присутствием духа. - Ну да, конечно, - отвечаю я лейтенанту. Мы подходим к восточной стене периметра. От поста, находящегося на месте нашего выхода, подходит часовой. - Все спокойно? - спрашиваю я. - Сержант, я всю смену то и дело смотрел в прибор ночного видения. Там ничего нет. Но разве мог он знать это наверняка? Прибор ночного видения эффективен лишь на расстоянии в несколько сотен метров. С его помощью нельзя рассмотреть никаких подробностей. Это просто означает, что в непосредственной близости нет ничего заметного, например саперного взвода. Почему я не понял этого? * * * * * Боб мрачно сделал еще один большой глоток. У него появилось ощущение, что кто-то долбанул его по голове здоровенной палкой осознание слегка "поплыло"; он чувствовал, как порожденная бурбоном умиротворенность преодолевает меланхолию, владевшую, как он считал все эти годы, его памятью. * * * * * Я высовываю голову из-за сложенной из мешков с песком стены и смотрю на расчищенную зону, освещенную восходящим солнцем. Мне мало что видно. Солнце светит мне прямо в глаза. Я могу разглядеть лишь почти плоскую равнину с несколькими небольшими пригорками, редкую растительность, почерневшие пни, оставшиеся после обработки дефолиантами. Никаких деталей, только общее ощущение пустоты. - Ладно, - говорю я, - поохотимся последний денек. Я всегда так говорил. Почему я был уверен, что все настолько спокойно? Нет, на самом деле, это же было просто глупо. Я кладу винтовку на бруствер, упираюсь руками, вскидываю тело на стенку, беру оружие и скатываюсь вниз. Я приземляюсь, и в течение еще одного момента все идет прекрасно, а потом наступает следующий момент, когда все становится значительно хуже. Я делал так уже сотни раз за прошлые девятнадцать месяцев, и все вроде бы идет так же, как и всегда. И тут время останавливается. Потом оно снова начинается, и когда я пытаюсь дать себе отчет в том, что произошло за эту пропущенную секунду, оказывается, что случилось довольно много. Я отброшен назад и привалился к подножью стены. По какой-то причине ступня правой ноги оказывается возле уха. Я не могу понять, что все это значит, пока не опускаю глаза и не вижу, что мое бедро перебито и оттуда, как из сломанного крана, толчками хлещет моя собственная кровь. Еще я знаю, что услышал треск винтовочного выстрела, который донесся чуть позже того, как в меня ударила пуля. Во всем этом нет никакого смысла, и я впадаю в панику. В следующее мгновение я думаю: мать твою, я же умру! И от этой мысли даже мое заскорузлое сердце наполняется ужасом. Я не хочу умирать. Это единственное, о чем я думаю: я не хочу умирать. Повсюду кровь, и я прижимаю ладонь к ране, пытаясь остановить кровь, но она хлещет между пальцами. Это все равно что нести в руках сухой песок: он утекает. Я вижу кость, она раздроблена. Я чувствую сырость. Проходит еще одна странная секунда, в течение которой я не чувствую никакой боли, а потом боль начинается, и она настолько сильна, что мне кажется, одной только боли хватит для того, чтобы умереть. Теперь я думаю лишь о себе: кроме меня, в мире ничего не существует. А в мозгу складывается и повторяется одно-единственное слово, и это слово: морфий. * * * * * Боб всмотрелся в янтарный бурбон, совершенно неподвижный, абсолютно спокойный. Снаружи завывал холодный и резкий ветер. Он слышал донесшийся через множество прошедших лет свой собственный крик: "Я ранен!", видел себя самого с раздробленным бедром, истекающего кровью. И он знал, что случилось потом. Он отпил глоток. Этот пошел куда тяжелее. Он был изрядно пьян. Мир вокруг него ходил ходуном, то и дело расплываясь перед глазами и снова возвращаясь в фокус. Он плакал. Он не плакал тогда, но теперь расплакался. "Нет!" - крикнул он, но было слишком поздно, потому что мальчишка уже успел перепрыгнуть через периметр, чтобы прийти на помощь своему сержанту, впрыснуть ему морфий, перенести раненого в укрытие. Донни касается земли, и точно в этот момент в него попадает пуля. Ее удар настолько силен, что потрясает все его большое тело, и кажется, что из его груди вылетает клуб пыли. Нет никакого гейзера, никакого потока крови, ничего нет; он просто падает наземь, уже мертвый, и зрачки закатываются под лоб. Издалека, с очень большого расстояния, доносится треск выстрела той же винтовки. Что-то во всем этом кажется очень знакомым... Почему же теперь это кажется таким знакомым? Звук словно наяву прозвучал в его ушах: сухой, далекий, но ясный, не сопровождавшийся никаким эхом. Знакомый звук? Но почему? И винтовки, и патроны, все они имеют свои характерные особенности, но этот звук, чем же он отличался? Что такого в нем было? Какую информацию он содержал? Какое сообщение нес? * * * * * - Донни! - кричу я, как будто мой крик может вернуть его, но он ушел настолько далеко, что докричаться до него уже невозможно. Он с тяжелым звуком рушится в пыль в каком-нибудь полуметре от меня, и не знаю, как мне это удается, но я изворачиваюсь всем телом и прижимаю его к себе. - Донни! - кричу я и трясу его, но глаза у него уже стекленеют, изо рта и носа течет кровь. Теперь она течет и из груди. Никто и никогда не может себе представить, сколько там крови: ее там очень много, и она вытекает, жидкая и мокрая, как вода, и пропитывает все вокруг. Его веки подергиваются, но он ничего не видит. Из горла вырывается чуть слышный звук, и я каким-то образом удерживаю его в руках и кричу: "Санитар! Санитар!" Я слышу грохот пулемета. Кто-то уже подскочил к парапету с М-60 и открыл огонь на подавление; очередь за очередью трассирующие пули летят через поле, взметая фонтанчики пыли. Гремит 57-миллиметровая безоткатная пушка; гулкий раскатистый выстрел, а затем грибовидное облако пыли на месте разрыва снаряда, выпущенного наугад, и все больше и больше людей подбегают к периметру, как будто торопятся отразить натиск атакующего войска. Между тем сверху соскочил Брофи и склонился над нами обоими, а три или четыре солдата-пехотинца заслоняют нас со стороны поля и стреляют в пустоту. Брофи прямо сквозь штаны делает мне укол морфия, потом еще один. - Донни! - кричу я, но еще прежде, чем морфий успевает ослабить мое восприятие, я чувствую, что его пальцы, уцепившиеся было за мое запястье, разжимаются, и я знаю, что он уже мертв. * * * * * Боб снова хлебнул виски, но на сей раз обошелся без стакана. Жидкость провалилась в желудок. Мысли у него совсем расплывались. Он больше не мог вспомнить Донни. Донни исчез, Донни больше не было, Донни стал историей, Донни стал именем на длинной черной стене. Остались ли после него хоть какие-нибудь фотографии? Боб попытался вспомнить, как выглядел Донни, но память не подчинилась ему. * * * * * Серое лицо. Остановившиеся глаза, глядящие в вечность. Грохот пулеметной стрельбы. Вкус пыли и песка во рту. Кровь повсюду. Брофи вводит морфий из шприца. Его тепло, растекающееся по телу, успокоительное оцепенение. Я не отпущу Донни. Я должен крепко держать его. Они пытаются оттащить меня, поднять на вал. Морфий окутывает меня чернотой. Я сплю. Я сплю. Проходят дни; я тону в морфии. В конце концов меня будит санитар. Он бреет меня. То есть сбривает волосы на лобке. - А? - говорю я. Мне так плохо, что я с трудом могу дышать. Я кажусь себе немыслимо распухшим, скользким от жира, раздавленным собственным весом. - Операция, ганни, - говорит он. - Тебя сейчас будут оперировать. - Где я? - спрашиваю я. - Это Филиппины. Онстокский военно-морской госпиталь. Отделение ортопедической хирургии. Они тебя починят. Ты неделю был в отключке. - Я умру? - Черт возьми, конечно, нет. В следующем сезоне ты уже сможешь играть за высшую лигу. Он бреет меня. Свет серый. Я мало что помню, но где-то в глубине сидит боль. Донни? Донни не стало. Додж-сити? Что случилось с Додж-сити? С Брофи, Фимстером, солдатами? Со всей этой крохотной точкой, затерянной там, вдали отсюда? - Додж? - Додж? - переспрашивает он. - А ты не слышал? - Нет, - говорю я. - Я же был в отключке. - Ну конечно. Плохие новости. Через несколько дней после того, как тебя ранили, на них навалились динки. Саперы заложили фугасы. Тридцать парней погибло, а еще шестьдесят пять ранено. - О, проклятье! Он бреет меня умелыми движениями человека, знающего свое дело. - Брофи? - спрашиваю я. - Я не знаю. Там погибло много офицеров; стреляли по командирским бункерам. Я слышал, что они захватили командира и много солдат. Бедные парни. Вероятно, последние морские пехотинцы, погибшие в Дурной Земле. Говорят, что было мощное следствие. Карьеры накрылись, полковник и, наверное, даже генерал слетят. Тебе повезло, ганни, что ты убрался оттуда раньше. Потери. Бесконечные потери. Ничего хорошего из этого не вышло. Никаких хэппи-эндов. Мы поехали туда, мы пропали, мы погибли, мы вернулись домой... к чему? Я чувствую себя старым и измученным. Исчерпанным. Вышвырните меня. Убейте меня. Я не хочу жить. Я хочу умереть и оказаться вместе с моими людьми. - Санитар! - Я хватаю его за руку. - Да? - Убей меня. Накачай меня морфием. Прикончи меня. Вколи все, что у тебя есть. Прошу тебя. - Не могу, ганни. Ты черт знает какой герой. У тебя есть все, ради чего стоит жить. Ты получишь Военно-морской крест. Ты будешь комманд-сержант-майором Корпуса морской пехоты. - Мне так плохо. - Ладно, ганни, я все закончил. Дай-ка я вколю тебе немного "майка". Только немного, чтобы боль прошла. Он всаживает в меня шприц с морфием. Я снова отключаюсь и снова прихожу в себя уже в Сан-Диего с ногой, висящей на растяжках, и там мне предстоит пробыть весь следующий год, а еще один год целиком я проведу в гипсе. Но теперь морфий подействовал, и, слава богу, я снова отключаюсь. * * * * * Сначала он сквозь закрытые веки увидел, что в комнате горит свет, а потом услышал шум. Дверь распахнулась, и в комнату вошла Салли Мемфис. - Так и думала, что найду тебя здесь. - О боже, который час? - Мистер, сейчас одиннадцать тридцать утра, и вы должны находиться рядом со своей женой и дочерью, а не сидеть здесь пьяным. Голова Боба раскалывалась, а во рту было страшно сухо. Он потянул носом и уловил малоприятный запах изо рта. Он так и оставался в той же одежде, в которой вчера провел весь день, и в комнате к запаху перегара примешивалась вонь немытого мужского тела. Салли энергично расхаживала по комнате, открывая шторы на окнах. Снаружи ярко сияло солнце; непогода, которая, по предположениям Боба, должна была растянуться на три дня, продолжалась меньше суток. Небо над Айдахо было чистым, как голубой алмаз. Боб прищурился, надеясь, что головная боль прекратится, но его надежда не оправдалась. - Сегодня в семь утра ей прооперировали ключицу. Ты должен быть рядом с нею. Кстати, если я не ошибаюсь, ты должен был встретить меня в аэропорту в девять тридцать. Помнишь? Салли, только что закончившая юридический колледж, была женой Ника Мемфиса, одного из немногочисленных друзей Боба, специального агента ФБР, который теперь заведовал новоорлеанским отделением бюро. Ей было около тридцати пяти лет, и за прожитую жизнь она обрела чисто пуританский характер, неумолимый и не скрывавший своей неумолимости. Этой осенью она собиралась начать работать помощником обвинителя в офисе одного из районных прокуроров Нового Орлеана, но все бросила и приехала сюда, так как и ее муж, и она сама очень любили Боба. - У меня была плохая ночь. - Надо думать. - Это совсем не то, что тебе кажется, - возразил он слабым голосом. - Мне кажется, что ты упал с телеги, но довольно удачно, - язвительно заметила Салли. - Этой ночью мне необходимо было проделать одну важную работу. Выпивка понадобилась мне, чтобы добраться туда, куда я никак не мог попасть иным способом. - Ты ужасно упрямый человек, Боб Суэггер. Мне очень жаль твою красавицу-жену, которой приходится терпеть твою твердолобость. Эта женщина - святая. Ты же никогда не ошибаешься, ведь правда? - Если говорить честно, то я ошибаюсь все время. Только бы мне не ошибиться на этот раз. А теперь посмотри-ка сюда. Он взял со стола открытую бутылку "Джим Бим" - она была на три четверти пуста - и вышел в парадную дверь. Бедро у него немного болело. Салли шла следом. Он вылил остатки виски на землю. - Ну вот, - сказал он. - Этого не смог бы сделать ни один алкоголик. С этим покончено, этого никогда больше не будет, и я никогда больше не притронусь к этому зелью. - Если ты не алкоголик, то почему так напился? Ты знаешь, что я тебе звонила? По телефону ты показался мне совершенно безнадежным. - Не-а. Извини, но этого я не помню. - Почему же ты все-таки напился? - Я должен был вспомнить кое-что из того, что случилось со мной давным-давно. Много лет я пил, чтобы позабыть это. Потом, когда я наконец протрезвел, выяснилось, что я не могу ничего этого вспомнить. Так что мне пришлось снова выйти на охоту за своими воспоминаниями. - И что же ты нашел в своем волшебном таинственном путешествии?<Намек на название альбома "Битлз" "Magical Mystery Tour" (1967).> - Мне пока ничего не удалось найти. - Но ты найдешь? - спросила Салли. - Я знаю, где искать ответ, - отозвался Боб после паузы. - И где же он должен быть? - Есть только одно место. Салли немного помолчала и наконец сказала: - О, могу держать пари, что ты напал на богатый клад. Дело становится все лучше и лучше. - Угу, - подтвердил он. - Салли, я ни за что не хотел бы разочаровать тебя. Этот клад и в самом деле очень богат. - И где же он находится? - Там, куда его спрятал русский. Куда он зарыл его двадцать пять лет назад. Но он находится на том же самом месте, и, ей-богу, я его откопаю. - Не пойму, о чем ты говоришь. - Это в моем собственном бедре. Пуля, которая меня изувечила, все еще сидит там. Я собираюсь извлечь ее. Глава 33 Было темно, но доктор все еще трудился. Боб нашел его в хлеву на задворках фермы Дженнингса, находившейся неподалеку от шоссе, которое вело из Холлоуэйза. Доктора вызвали туда к корове, у которой случились трудные роды. После этого ему пришлось еще осмотреть коня по имени Руфус; он был уже в изрядном возрасте, но Эми, дочка Дженнингсов, его очень любила. Впрочем, доктор заверил ее, что Руфус в прекрасном состоянии, вот только резвости у него за последнее время поубавилось. Он уже старик, и к нему нужно относиться с таким же уважением, как и к пожилым людям. Как, например, к этому старику, сказал доктор, указывая на Боба. - Мистер Суэггер! - удивилась Эми. - А я слышала, что вы покинули наши края. - Совершенно верно, - согласился Боб. - Я просто заехал ненадолго, чтобы повидаться с моим добрым другом доктором Лопесом. - Эми, деточка, я пришлю витаминную добавку, которую ты должна будешь каждое утро подсыпать Руфусу в овес. Готов поспорить на что угодно, что это ему поможет. - Спасибо, доктор Лопес. - Все будет в порядке, моя дорогая. А теперь беги домой. Я думаю, что мистер Суэггер хотел бы поболтать со мной наедине. - Пока, мистер Суэггер. - До свидания, дорогая, - сказал Боб вслед девочке, бегом припустившей к дому. - Я-то уже подумал, что репортеришки навсегда выгнали тебя отсюда, - заметил доктор. - Ну, мне тоже так казалось. Эти ублюдки до сих пор разыскивают меня. - И где же тебе удалось спрятаться? - На ранчо в Айдахо, в сорока километрах от Бойсе. Но это временно, до тех пор, пока все не успокоится. - Я знал, что ты делал на войне серьезные вещи, но прежде не слышал о том, что ты был героем. - Героем был мой отец. А я был всего-навсего сержантом. Я делал свое дело, вот и все. - Что ж, значит, ты укрылся на большой заброшенной ферме. Хотелось бы мне, Боб, чтобы ты вернулся в эти места. По эту сторону Тусона нет ни одного первоклассного хозяйства. - Может быть, и вернусь. - Но, думаю, ты приехал сюда невесть откуда не для того, чтобы поболтать о лошадях, - предположил доктор Лопес. - Нет, док, конечно нет. Вообще-то я только что прилетел. В два десять сел в Бойсе на самолет "Америкэн", долетел до Тусона, взял напрокат автомобиль, и вот я здесь. Боб объяснил, чего он хочет. Доктор недоверчиво посмотрел на него: - Я не могу просто так, ни с того, ни с сего, сделать такую вещь. Хотя бы объясни мне причины. - Я чертовски устал оттого, что всякий раз, когда хочу куда-нибудь улететь, включается сигнал тревоги. Мне хочется спокойно, без скандалов, садиться в самолеты. - Это еще не повод. Боб, я приносил присягу и к тому же имею массу ограничений и обязательств по закону. И позволь мне напомнить еще кое о чем. Ты не животное. - Собственно говоря, я животное, - возразил Боб. - Я Homo sapiens. Но я знаю, что ты лучший ветеринар в этих краях, что ты прооперировал бесчисленное множество животных и большая часть из них до сих пор продолжает радовать своих хозяев. Я помню, как ты выхаживал пегого мерина Билли Хэнкока, сделал ему две операции на колене, и старичок до сих пор бродит по холмам. - Очень уж хороший был конь. Спасти такое животное всегда очень приятно. - А ты ведь даже не послал ему счет. - Я послал ему множество счетов, но так ничего и не получил по ним. Каждые несколько месяцев Билли высылает мне десять или пятнадцать долларов. Так что он выплатит мне свой долг только к следующему столетию. - Что ж, я тоже хороший конь. И у меня тоже проблема с ногой, и именно поэтому я и притащился к тебе. Если я обращусь в Администрацию по делам ветеранов, то мне потребуется несколько месяцев отсылать и получать самые разные бумаги. Если я отправлюсь в частную клинику, то мне придется долго отвечать на множество вопросов, потом меня привяжут к операционному столу в большой, ярко освещенной комнате, после чего заставят еще несколько недель пролежать в палате, не считаясь с тем, хочу я этого или нет. А мне нужно проделать все сегодня же. Этой ночью. - Этой ночью?! - Мне нужно, чтобы ты разрезал меня под местным наркозом, вытащил эту пакость и снова зашил дыру. - Боб, речь идет об очень серьезном хирургическом вмешательстве. Любому нормальному человеку для того, чтобы восстановиться после него, потребуется месяц, да и то при интенсивном медицинском обслуживании. Ты очень долго не сможешь прийти в себя. - Док, в меня не раз попадали пули. Ты сам это знаешь. Я все еще достаточно быстро восстанавливаюсь. Тут все дело в быстроте. Я не могу рассказать тебе все, но мне сейчас грозит серьезная опасность. Я должен кое-что выяснить, чтобы было с чем обратиться в ФБР. Мне необходимы доказательства. И поэтому я нуждаюсь в твоей помощи. - О боже. - Я знаю, что тебе пришлось побывать там. А это крепко связывает друг с другом таких парней, как мы с тобой. Мы должны помогать друг другу, когда м