Карло Фруттеро, Франко Лучентини. Дело Д., или Правда о "Тайне Эдвина Друда"

---------------------------------------------------------------
     © Carlo Fruttero, Franco Lucentini, 198...
     © Перевод Алексея Верди и Игоря Алюкова
     From: pelepo@mail.ru
     <i>Редакторы В.Б.Фурсова, П.Л.Поляков</i>
---------------------------------------------------------------


     Карло ФРУТТЕРО, Франко ЛУЧЕНТИНИ, а также Чарлз ДИККЕНС

     ДЕЛО Д., или ПРАВДА О "ТАЙНЕ ЭДВИНА ДРУДА"


        Аннотация

     Кто  из  ценителей  классического детектива не  размышлял над  загадкой
"Тайны Эдвина  Друда"?  Сложился даже особый круг литературоведов-друдистов,
родственный     математикам-ферматистам,    посвятившим     жизнь    поискам
доказательства  Золотой  теоремы  Ферма,  -- людям,  в  определенном  смысле
конченым и безнадежным.
     Книга  наряду  с текстом знаменитого романа  содержит  увлекательное по
форме, остроумное, ироничное и вместе с  тем глубокое исследование  загадок,
оставленных нам  великим Диккенсом.  Авторы  вместе  с  персонажами  по всем
канонам детективного жанра кропотливо исследуют каждую улику, каждый намек и
подводят читателя к совершенно непредсказуемому, ошеломляющему выводу.

        Последовательность глав
     (Арабскими  цифрами  даны  главы  Фруттеро  &  Лучентини,  римскими  --
Диккенса)

     Часть первая: 1 -- I -- 2 -- II -- 3 -- III -- 4 -- IV -- V -- 5
     Часть вторая: 6 --  VI -- VII -- 7 -- VIII -- IX -- 8 -- X -- XI -- XII
-- 9
     Часть третья:  10  -- XIII -- XIV -- 11 -- XV --  XVI -- 12 --  XVII --
XVIII -- XIX -- XX
     Часть четвертая: 13 -- XXI -- XXII -- XXIII -- 14 -- 15 -- 16 -- 17  --
18
     Эпилог


         * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. АПРЕЛЬСКИЙ ВЫПУСК * 

        1

     Древние   развалины  тонут  в  дождевых  потоках.  Гигантская  каменная
глазница,  молчаливый свидетель ушедших  эпох,  уныло  смотрит  в  вечность.
Теперь это всего лишь остров в океане ревущих автомобилей. Неподалеку от все
еще  величественного  сооружения останавливаются  два  человека  и  долго  в
недоумении  взирают на ископаемую  конструкцию,  опасливо выглядывая  из-под
своих зонтов. Зонты разные -- один  серый,  другой  черный.  Оба чрезвычайно
респектабельны.
     -- Не знаю, -- произносит наконец серый зонт,  --  наверное, именно это
несоответствие  меня  больше  всего  и смущает. Все эти  механические штуки,
вторгшиеся туда, где некогда...
     Одинокий ядовито-желтый фургон, отставший от основного  потока машин, в
панике  проносится  мимо, пытаясь нагнать собратьев, которые бросили  его на
произвол  судьбы. На несколько минут  шум  стихает, и в  наступившей  тишине
осиротевшая мостовая растерянно поблескивает мокрым асфальтом.
     -- Но когда возникло это несоответствие, mon cher?  -- В голосе черного
зонта слышится улыбка. --  Вы полагаете,  что экипажи и фиакры  семнадцатого
века выглядели бы здесь более уместно? Или омнибусы на конной  тяге? Неужели
они в меньшей степени свидетельствовали бы об упадке?
     -- Вы правы, мой  друг. Все,  что моложе колесницы,  выглядит  на  этих
улицах дерзким пришельцем.
     -- В том числе, разумеется, и наши зонты.
     Два нетерпеливых автомобильчика отчаянно бросаются сквозь пелену дождя,
почти  отпихивая  друг  друга и  остервенело  бранясь  на  визгливом наречии
клаксонов. Основная армада  четырехколесных чудовищ  продолжает  раздраженно
реветь у светофора.
     --  Простите,  вы сказали  --  колесницы? -- В разговор вступает третий
зонт, понуро  бредущий  мимо.  --  Но гонки  на колесницах здесь  никогда не
проводились. Кроме того...
     Мимо с оглушительным ревом, вздымая гигантские фонтаны брызг, каждая из
которых  разбивается  на  мириады сверкающих  пылинок, проносится  очередной
табун обезумевших механических монстров.
     -- ...кроме того, в этом городе... -- вновь пытается  заговорить третий
зонт, но, сдавшись, замолкает.
     Чудовищный  шум постепенно слабеет до монотонного  гула,  а затем вновь
воцаряется тишина, и дождь мало-помалу восстанавливает утраченное было право
на звуковую независимость, все увереннее барабаня по зонтам.
     --  Кроме того,  если я верно помню то, что  мы проходили на занятиях в
семинарии, в  этом городе  еще  в 45 году до  Рождества  Христова был  издан
закон, запрещающий движение транспорта в дневные часы. Исключение составляли
лишь пожарные колесницы и повозки мусорщиков.
     -- Однако, --  говорит серый зонт, и  в  голосе  его отчетливо  сквозит
досада, --  разве кто-нибудь когда-нибудь придерживался этого замечательного
закона?  Насколько  я помню  из школьного курса, еще  Ювенал[1] жаловался на
чересчур оживленное движение...

     [1] Римский поэт-сатирик  (около 127  -- около 60  до  н.э.).  (Здесь и
далее, где не указано иначе, -- прим. перев. и ред.)

     Тем временем  черный  зонт узнает  новоприбывший третий  зонт  (изрядно
потрепанный  да  к  тому  же  неописуемого  цвета)  и  разражается   бурными
приветствиями.
     -- Как приятно встретиться с вами, mon chеr! А я и не знал, что вы тоже
здесь.
     -- Полагаю, все  мы  здесь.  Более или  менее. Но  я так и не понял, на
какое время назначено открытие этой проклятой конференции. На три? Или, быть
может, на пять? В гостинице мне толком ничего не удалось узнать.
     --  Они  посоветовали  вернуться  к половине четвертого, -- вступает  в
разговор  серый  зонт, -- и  потому мы решили не отпускать такси. Не желаете
присоединиться к нам? В такую погоду нелегко поймать машину.
     -- Очень любезно с вашей стороны. Премного благодарен.
     Все  трое  забираются в желтое такси,  терпеливо ожидающее  в  стороне.
Машина трогается с  места,  и очертания развалин начинают расплываться, пока
наконец не исчезают, словно мираж на полотне пуантилиста.

     Что  же  это   за  развалины?  Проницательный  читатель,  конечно,  уже
догадался, что исполинская  каменная глазница  --  это римский  Колизей. Для
читателя также  не  составит труда понять,  что три  зонта принадлежат  трем
иностранцам,  прибывшим  в  Рим  на  одну  из  многочисленных  международных
конференций. Ливень, неистовство которого  постепенно сходит на  нет, застал
их врасплох во время короткой экскурсии по знаменитой столице. Но кто они?
     Один из  иностранцев  по всем признакам  принадлежит к  славному отряду
английских католических священников. Двое других, судя, во всяком случае, по
их зонтам, тоже прибыли с брегов  туманного Альбиона.  Но  тот, что  пониже,
как, наверное,  уже  заметил проницательный  читатель,  изредка расцвечивает
унылую английскую речь французскими выражениями.
     Разглядеть   незнакомцев   повнимательнее   мешают   затемненные   окна
автомобиля, так что читатель сможет удовлетворить  любопытство только  после
того, как такси доставит своих пассажиров к гостинице.
     Счастье еще, что остановились они не в "Эксельсиоре", "Гранд отеле" или
в  какой-нибудь другой гостинице, расположенной в центре Рима. В этом случае
путешествие  из-за многочисленных  пробок неизбежно растянулось бы на долгие
часы. А так автомобиль мчится (хотя  даже сейчас определение "мчится" весьма
условно)   по  широким  проспектам   новостроек,  пересекает   площади,  чье
геометрическое  совершенство  почти   неразличимо  за   пеленой   дождя.  Но
заблудиться в  этой  части  нового  Рима  невозможно --  все  дороги ведут к
удивительному  архитектурному  сооружению,  которое  не спутаешь  ни  с чем:
монументальный  серый куб, щедро украшенный арочными перекрытиями, отчетливо
проступает сквозь дождливый сумрак.
     А это значит, что мы вслед за  нашими пассажирами такси огибаем квартал
римской  Всемирной  выставки[2].  Такси  оставляет  удивительное  сооружение
справа и устремляется в район Чеккиньола, где  скопления строительных кранов
чередуются с девственными  пустырями.  Наконец  автомобиль останавливается у
огромного параллелепипеда,  почти  столь же  внушительного, как и упомянутый
выше куб. Гостиница "Urbis et orbis"[3], чье название на фронтоне этого чуда
архитектурной мысли урезано до лаконичного "U & O".

     [2] Квартал, первоначально отведенный под застройку комплекса Всемирной
Выставки, которая должна была открыться  в 1942  г. В связи с началом второй
мировой войны  выставка  не  состоялась.  Сейчас здесь,  кроме жилых  домов,
расположено множество дворцов для проведения различных выставок и конрессов,
а также спортивные сооружения.
     [3]  Дословно: "Города и мира".  Здесь обыгрывается известное выражение
"urbi et orbi" -- "городу и миру" (лат.).

     Гостиницу окружает парк, скудные размеры которого способны выжать слезу
даже  у самого закоснелого  скряги. Тем не менее крошечный пятачок изобилует
деревьями,  кустарниками,  весьма   запутанными  дорожками  и   на  редкость
уродливыми бетонными скамьями.  Огромное красное полотнище,  натянутое перед
входом в гостиницу, горделиво возвещает, что...
     Впрочем, оно ничего не возвещает. Игривый ветер,  временами переходящий
в небольшой  ураган, постарался на славу, перекрутив материю так, что нельзя
разобрать ни слова.
     Поэтому любознательный читатель  вынужден  проследовать  за пассажирами
такси в вестибюль  гостиницы. И только здесь он наконец сможет удовлетворить
свое любопытство, прочитав  на  доске объявлений  об  открывающейся  сегодня
конференции.

     <b>ЗАВЕРШЕННОСТЬ ВСЕМУ</B>

     МЕЖДУНАРОДНЫЙ ФОРУМ
     ПО ЗАВЕРШЕНИЮ НЕОКОНЧЕННЫХ
     ИЛИ СОХРАНИВШИХСЯ В ОТРЫВКАХ ПРОИЗВЕДЕНИЙ
     В ОБЛАСТИ МУЗЫКИ И ЛИТЕРАТУРЫ

     Ф.ШУБЕРТ "Симфония No 8"
     И.-С.БАХ "Искусство фуги"
     Дж.ПУЧЧИНИ "Турандот"
     Тит ЛИВИЙ "От основания Города"
     Э.А.ПО "История А.-Г.Пима"
     Ч.ДИККЕНС "Тайна Эдвина Друда"

     Портье любезно сообщает,  что итальянский  вариант  объявления  еще  не
готов,   но   и  английский  текст  вполне  понятен   всякому  просвещенному
латинянину.   Совершенно   очевидно,   что  конференция   призвана  обсудить
завершение шести  указанных произведений, список которых возглавляет Восьмая
симфония Шуберта, известная также как "Неоконченная".
     Работа  над  "Искусством  фуги",  "Турандот" и  "Тайной  Эдвина  Друда"
оборвалась  по  причине  смерти авторов,  тогда как Эдгар  По  оставил  свою
"Историю Артура Гордона Пима из Нантакета" по собственному почину, возможно,
напуганный призраком, появившимся  в конце двадцать пятой главы.  Только Тит
Ливий завершил свой монументальный труд, но до  нас дошли лишь  XXXV книг из
CXLII.  Судя  по  всему,  организаторы  конференции  преисполнены  решимости
исправить столь прискорбное положение вещей.
     Но  каким  же  образом  они  надеются  преуспеть  в   этом  благородном
начинании?  Или,  вернее,  каким  образом  они  надеются  преуспеть  в  этом
начинании лучше своих многочисленных предшественников? Ибо попытки завершить
каждое  из  упомянутых  произведений  предпринимались  не   раз.  Исключение
составляет   опять   же  Тит  Ливий:   в   его  случае  ученые  мужи  обычно
довольствовались  кратким  пересказом  других  античных   авторов.  Но   для
волнующей  тайны,  оставленной   нам  в  наследство  Чарлзом  Диккенсом,  за
прошедшие со  дня смерти автора десятилетия  было  предложено  почти  двести
вариантов разгадки.
     В том-то и дело. Все эти окончания столь сильно не  согласуются  друг с
другом  (в  отношении  музыкальных  произведений  можно  сказать,  что   они
находятся в диссонансе),  что нет никаких  сомнений:  до  сих  пор к  задаче
завершения неоконченных  шедевров подходили  несерьезно,  по-любительски, не
вооружившись  предварительно  знанием  необходимых  методов  и  приемов,  не
заручившись  поддержкой какой-нибудь  уважаемой и  авторитетной организации.
Однако на этот  раз все будет иначе. Нынешнюю конференцию подготовили весьма
компетентные  особы,   чей  огромный  опыт  в  планировании,  организации  и
осуществлении всего и вся не может быть подвергнут сомнению.
     Именно эти компетентные особы на неделю арендовали гостиницу  "Urbis еt
orbis" и созвали самых знаменитых специалистов, когда-либо  навещавших  этот
бренный мир. О, они пообещали заплатить. А как же иначе! И хорошо заплатить.
Они ведь спонсоры.
     Читатель наверняка уже  догадался,  о  каких  компетентных особах  идет
речь. Да-да-да, это японцы. Да и кто  еще  смог  бы замахнуться на "всеобщее
восстановление  целостности"?! Разумеется,  никто!  Как  никто (и  тут  даже
японцы  не  исключение) не станет платить деньги  просто  за красивые глаза.
Спонсоры  получат  все   права  на  "восстановленные  в  своей  целостности"
произведения  на пятьдесят  лет. Но оговоримся  сразу: упомянутые меценаты и
благодетели  надеются на куда более скорую  отдачу,  каковой  должен явиться
имидж благородных, высокопросвещенных  и  чрезвычайно  щедрых представителей
деловых кругов.  Впрочем, деятельность двух компаний, решивших финансировать
это  смелое совместное  предприятие,  по  своей природе  очень  близка  идее
"всеобщей завершенности":  одна  занимает  лидирующее  положение на  мировом
рынке  запасных частей,  а другая давно и весьма успешно "завершает" на ниве
электроники.

     На какое-то время наши зонты исчезают из поля зрения, затерявшись среди
разноязычной и  пестрой толпы, заполонившей вестибюль  "U &  O". Но вот  они
выныривают   у  дальней  стены,  держась  по-прежнему   вместе,  и,   следуя
указателям, направляются  в бар, предоставленный  в распоряжение их  секции.
Открытие конференции состоится через два часа, и нашим героям как раз хватит
времени, чтобы  ублажить  свой  желудок  доброй  порцией  кофе  со  взбитыми
сливками.   Они  проникают  в  сумрачное  помещение,  где   гуляют  приятные
большинству   сердец   ароматы   и   звучит   негромкая   приятная   музыка.
Многочисленные  коллеги  наших  зонтов уже  утвердились  за  стойкой бара  и
столиками. Это признанные авторитеты в своей области, все они давно и хорошо
знают друг  друга, равно как и всякого, кто  имеет отношение к литературному
жанру, именуемому "детектив". Но все вместе они собрались впервые.
     Следуя  примеру  своих коллег,  новоприбывшие получают у  бармена некие
значки, которые и прикрепляют к своей одежде. Приглядевшись, читатель сможет
разобрать, что  на значках написаны имена. На значке черного зонта начертано
"Э.Пуаро",  на значке серого  зонта --  "Капитан  Гастингс".  Потертый  зонт
несколько  неловко  прикрепляет к своей видавшей  виды сутане  значок "Патер
Браун". Покончив с этим делом, указанные лица отыскивают свободный столик  и
заказывают  кофе.  Немного  погодя  к  ним  подходит  высокий худой человек,
которого нельзя не узнать по развевающейся клетчатой накидке и  характерному
головному убору. Этот достойный джентльмен  склоняется над  нашей  троицей и
начинает пристально изучать их значки сквозь старомодную лупу.
     -- Простите меня за бесцеремонность! -- произносит он хриплым  голосом,
оставшись доволен осмотром. -- Позвольте представиться: я Шерлок Холмс.
     Из-за его  спины выдвигается  еще один  джентльмен, на  значке которого
можно прочесть: "Доктор Ватсон".

     Да,  читатель!  Невероятные  достижения  японской  экономики  позволили
собрать вместе всех или почти всех известных детективов -- мастеров интуиции
и  дедукции,  знатоков  странных  совпадений  и  подозрительных  недомолвок,
исследователей всевозможных загадок и тайн.
     Кроме двух уже распознанных нами  знаменитых дуэтов, здесь присутствуют
и другие  не менее известные пары.  За одним из  столиков расположился Огюст
Дюпен[4]  вместе  со своим неизменным анонимным  спутником. У  занавешенного
окна можно разглядеть доктора Торндайка с неприметным  Эстли[5];  неподалеку
развалился на диване необъятный Ниро Вулф,  рядом примостился его деятельный
помощник Арчи Гудвин[6]  У стойки бара Филип Марлоу  и Лью Арчер[7] устроили
небольшое   состязание,  наперегонки   поглощая   двойные   порции  бурбона.
Детективов-одиночек, подобных патеру Брауну, но не столь известных,  слишком
много, поэтому не станем утомлять читателя перечислением имен. И разумеется,
здесь  великое   множество   представителей   официальных  сыскных  органов.
Преобладает,  естественно,  Скотленд-Ярд,  но хватает публики и из парижской
префектуры, а также, и тут мы не в состоянии скрыть охватившего нас приступа
патриотизма, из итальянской квестуры.

     [4] Cыщик-интеллектуал из рассказов Э.А.По.
     [5]  Доктор   Торндайк   и  мистер  Эстли  --   персонажи   детективных
произведений английского писателя Р.О.Фримена.
     [6] Ниро Вулф и Арчи Гудвин -- герои детективных  романов американского
писателя Рекса Стаута.
     [7] Филип Марлоу -- частный сыщик, герой романов американского писателя
Р.Чандлера. Лью Арчер -- частный сыщик, герой романов американского писателя
Р.Макдональда.

     В  рамках конференции собравшиеся  в  баре специалисты (в  том числе  и
только  что  прибывший  полковник  карабинеров)  составляют  так  называемую
"друдовскую рабочую  группу". Им надлежит расследовать  запутаннейшее  дело,
оставленное в  наследство знаменитым Чарлзом Диккенсом. После того как тайна
Эдвина   Друда   будет  раскрыта,  не  составит  особого   труда  с  помощью
компьютеров,   любезно  предоставленных  услужливыми  спонсорами,  завершить
неоконченный роман и представить его на суд читателя.

     В эту минуту появляется  одна  из распорядительниц  конференции, весьма
энергичная  особа,   обладательница   превосходного   цвета  лица,  чудесных
каштановых локонов и звучного имени Лоредана (о последнем обстоятельстве эта
достойная  особа  спешит  объявить  во  всеуслышание). Шурша  бледно-лиловым
одеянием  весьма  смелого  покроя  и  сияя  умопомрачительной  улыбкой,  она
объявляет (на весьма относительном  английском), что  программа  конференции
должна претерпеть незначительные изменения.
     Итальянский  читатель (а  через  секунду-другую  его примеру  наверняка
последуют  и  все прочие читатели) не преминет  буркнуть себе  под нос,  что
этого  и  следовало   ожидать.   То,  что   подобную  конференцию  принимает
общепризнанная столица древних  руин  и интенсивных  реставрационных  работ,
представляется совершенно  уместным,  если не неизбежным.  Но  Рим  является
также  и  общепризнанной  столицей забастовок,  неразберихи и  автомобильных
пробок, это город, где нормальная работа  аэропорта воспринимается как нечто
экстраординарное, а  городской совет постоянно лихорадит. Так что нет ничего
удивительного в том, что мэр  --  главный  персонаж  торжественной церемонии
открытия --  задержался на нескончаемом заседании  на площади Кампидольо[8],
министр  культуры  застрял  в  аэропорту  Катании,  а  самолет  из Токио  со
спонсорами-благодетелями  на  борту  по   невыясненным   причинам  предпочел
приземлиться в Пизе.

     [8] Здесь находится Сенаторский дворец  -- ныне официальная  резиденция
мэра Рима.

     Несравненная  Лоредана  сообщает  обо  всем этом с лучезарной  улыбкой,
предназначенной  всем  и никому. Время от времени она  кокетливо  поправляет
свои   роскошные   каштановые   волосы.   Ее  невозмутимость   неопровержимо
свидетельствует:  хозяйка  конференции  знает все  о задержках,  заминках  и
прочих осложнениях.  О,  она  уверена  (пальчик  игриво  дергает  непокорный
локон),  что  конференция  обязательно  будет  открыта,  надо  лишь  немного
подождать  --  часов до  семи  вечера. Соответственно банкет  переносится на
восемь тридцать, и вместо торжественного ланча гостей ожидает  торжественный
обед. Однако  (тут Лоредана одаривает публику  очередной дразнящей  улыбкой)
первое  заседание  можно провести прямо  сейчас,  и она с радостью  проводит
группу друдистов в конференц-зал.
     Решительно  кивнув,  отчего над головой  взметнулся  каштановый  вихрь,
любезная, но непреклонная красавица  делает знак своим  подопечным следовать
за ней и решительным шагом устремляется в подземные глубины "U & O". Звездам
сыскного дела ничего  не  остается,  как подчиниться  аппенинскому  напору и
углубиться в лабиринты бесчисленных коридоров и залов  заседаний (со стороны
специалисты-детективы   напоминают  колонну  несколько  одряхлевших  агнцев,
ведомых на  заклание). Время от времени  навстречу путникам попадаются такие
же группы растерянных знаменитостей, возглавляемых товарками Лореданы, столь
же улыбчивыми и столь же непреклонными. Зал Шуберта, зал  Баха и прочие залы
уже приветливо  распахнули  двери,  готовые принять в  свои чрева доверчивых
знатоков.
     А вот и зал Диккенса. И пусть он не так велик, как музыкальные залы или
зал Ливия,  но  и  здесь имеются  ряды  черных  изящных  кресел,  снабженных
вертящимися (и верткими) подставками  для бумаг и наушниками для синхронного
перевода. Перед креслами находится возвышение, на котором красуется  длинный
стол; в  центре  сиротливо  сгрудились  четыре микрофона  и  четыре  бутылки
минеральной  воды.  Рядом со столом  имеется трибуна,  увенчанная еще  одним
микрофоном.
     Неутомимая   Лоредана   устремляется  к   трибуне   и   бодро  извещает
столпившихся  в дверях специалистов о еще одной  "незначительной  проблеме".
Организаторы гарантировали (на лице ее вновь появляется озорная и кокетливая
улыбка) синхронный перевод, однако по техническим причинам  в  данный момент
придется ограничиться переводом  на латинский.  Правда, ведь в конце  концов
(она энергично всплескивает нежными пухлыми ручками и тут же выразительно их
роняет) латынь -- самый универсальный язык в мире.
     Это  жизнерадостное  заявление   вызывает  недовольную  тираду  некоего
Э.Попо,  которого,  похоже,  никто   не  знает.  Зато  бурно  приветствуется
Порфирием  Петровичем,  великим  докой в  области интуиции. Наш просвещенный
читатель наверняка помнит,  что именно этот человек  проник в душу  студента
Раскольникова, заставив беднягу признаться  в содеянном кровавом убийстве  и
раскаяться.
     --  Roma caput mundi[9],  --  провозглашает  полковник  карабинеров  и,
решительно грохоча сапогами,  проходит в  первый ряд, где и располагается  с
видимым удовольствием.

     [9] Рим -- столица мира (лат.).

     Вслед  за  ним рассаживаются  и  остальные.  Три  знаменитых  детектива
занимают  места  в президиуме, по-братски  поделив  микрофоны  и  бутылки  с
минеральной  водой.  Зал  разражается  громкими   аплодисментами.  Четвертый
микрофон и четвертая бутылка  достаются неприметному  господину  в  твидовом
пиджаке.  Он  говорит с  едва уловимым  оксфордским  акцентом. Некоторые  из
собравшихся ошибочно принимают его за Фило Вэнса[10].

     [10] Сыщик-любитель, герой романов С.С. ван Дайна.

     Но  это  вовсе  не  знаменитый  специалист  по  расследованию  убийств,
совершенных  в  запертых  комнатах.  Лоредана,  жеманно  поводя  глазами,  с
показным смущением поясняет, что доктор Уилмот --  главный редактор  журнала
"Диккенсиана", в котором с 1904  года публикуются все  лучшие исследования о
творчестве  великого  писателя.  Будучи ведущим специалистом в этой области,
доктор Уилмот станет председательствовать на предстоящем обсуждении. Всякий,
кто пожелает  сделать замечание  или  задать  вопрос с  места, получит такую
возможность. Надо лишь поднять руку.
     Лоредана еще раз  обольстительно улыбается,  на сей  раз  в  ее  улыбке
сквозит удовлетворение от исполненной миссии, и сходит с трибуны.
     Председатель несколько нервно поправляет галстук-бабочку. В шестом ряду
уже маячит чья-то рука.
     -- Да? -- спрашивает председатель.
     Это  все  тот же  таинственный  Э.Попо.  Он  вскакивает  и  раздраженно
выпаливает:
     -- Предполагается, что всем известен предмет обсуждения?!
     Лоредана, презрев опасность в виде то и дело сползающих с плеч бретелек
платья, вихрем взлетает на трибуну.
     -- Вовсе нет. Прошу извинить меня за оплошность,  это целиком моя вина.
Я должна была сразу сказать. Текст ТЭД будет прочитан целиком и...
     -- Текст  чего? -- рявкает Попо.  Любезность и способность к дедукции у
этого джентльмена явно ниже средних.
     -- В специальных исследованиях, посвященных  "Тайне  Эдвина Друда", это
общепринятое  сокращение,  --  мягко  поясняет  доктор  Уилмот.  И  дабы  не
оставлять никаких сомнений, добавляет: -- Т -- тайна, Э -- Эдвин, Д -- Друд.
     --  Ааа,  --  удовлетворенно  откликается  с  первого   ряда  полковник
карабинеров и с видом победителя оглядывается на зал.
     Достойная  Лоредана,  которой  посыльный  только  что  вручил  какую-то
записку, снова решительно оттесняет доктора Уилмота от микрофона.
     -- Итак, полный текст романа... то есть полный текст написанных глав...
эээ... будет  прочитан во время заседаний.  Таким образом, участники,  равно
как и президиум...
     Но  похоже, бедняжка  вдруг  потеряла  нить рассуждений.  Возможно, это
связано  с  внезапным  озарением, посетившим  достойную особу,  --  Лоредана
неожиданно поняла, что именно ей и придется читать вслух  текст  пресловутой
ТЭД.
     --  Дело в  том... -- Несчастная  явно  пребывает  в замешательстве. --
Спонсоры...  то есть  компании-организаторы,  в  целях достижения наибольшей
эффективности  пригласили известного диктора -- весьма  талантливую актрису,
но, к сожалению, она...
     -- Не в состоянии прибыть сюда  по независящим от нее  обстоятельствам,
--  с улыбкой заканчивает сидящий  в президиуме Огюст Дюпен. Столь блестящее
заключение он, похоже,  сделал, заглянув в листок бумаги, который подрагивал
в руках вконец расстроенной Лореданы.
     -- Элементарно, мой дорогой Дюпен, -- улыбается Холмс,  тщетно стараясь
скрыть досаду.
     Третий  член  президиума  --  Жюль  Мегрэ[11]  в это  время  благодушно
раскуривает трубку (к его облегчению, на световом табло над выходом из  зала
весело  мерцает   надпись   "КУРИТЬ   РАЗРЕШАЕТСЯ").   Добившись   желаемого
результата, мсье Мегрэ по-отечески обращается к Лоредане:

     [11] Комиссар парижской полиции, герой произведений Ж.Сименона.

     -- Почему бы вам, дорогуша, самой не прочесть первую главу? Уверен, все
присутствующие...
     Зал оглашают бурные аплодисменты, исполненные сочувствия и одобрения. И
воодушевленная Лоредана решает остаться на трибуне. Доктор Уилмот с поклоном
передает  ей небольшую книгу в цветной суперобложке и,  повернувшись к залу,
напоминает, что роман выходил в свет ежемесячными выпусками начиная с апреля
1870 года и оборвался на шестом выпуске.
     --  Выпуск первый,  -- с выражением  провозглашает Лоредана.  --  Глава
первая.

        (ТЭД. Глава I. Рассвет)

        2

     Так кончается  первая глава.  Крайне короткая.  И  Лоредана, чье чтение
после нескольких заминок приобрело вскоре изящную беглость, явно собирается,
не мешкая, перейти  ко  второй  главе. В  1870  году  юные особы с  таким же
нетерпением перелистывали страницы в точности такой же книжки, премило надув
губки и радуя глаз викторианскими  манерами.  Наконец-то новый  Диккенс! Уже
пять долгих лет, минувших после  выхода в свет "Нашего общего друга", из-под
пера знаменитого  писателя не появлялось  ничего нового, и широкие массы его
почитателей,  включая саму  королеву, находились  с тех пор  в  нетерпеливом
ожидании.
     Но  присутствующие  собрались  в  этом зале вовсе  не  для того,  чтобы
послушать  выразительное  чтение   Лореданы.  Любезный  читатель  не  должен
забывать,  что в элегантных черных креслах расположились  дотошные,  если не
сказать фанатичные,  исследователи. Их отношение к происходящему  понятно: с
деловой   точки   зрения   они   взяли    на    себя   обязательства   перед
спонсорами-японцами;  кроме того, каждый из  детективов, стремясь не уронить
свое доброе имя, не  желает упускать  ни одной детали сплетенных между собой
загадок  ТЭД.  И  конечно,  как хорошо  известно читателю,  кое-кто из  этих
достойных  представителей  сыскного  сословия  не  преминет  воспользоваться
случаем и побравировать своими и впрямь выдающимися способностями.
     Поэтому взмахом  руки доктор Уилмот  охлаждает  рвение Лореданы и  дает
слово Шерлоку Холмсу, который уже энергично машет своей знаменитой лупой.
     -- Мне  хотелось бы прояснить один  вопрос,  -- объявляет специалист по
фосфоресцирующим собакам. -- Человек, спешащий в храм и подхватывающий слова
хора  "Егда приидет  нечестивый"[12],  --  это  тот же  самый  человек,  что
покидает на рассвете опиумный притон? Хотел бы обратить ваше внимание на то,
что автор прямо не говорит об этом.

     [12] Так в  русском переводе "Тайны Эдвина Друда".  Как показано  ниже,
этот перевод неточен.

     Редактор "Диккенсианы" понуро вздыхает. Если все станут так придираться
к каждому слову, то обсуждение может затянуться до бесконечности.
     -- Интересный вопрос, -- вежливо соглашается  он, -- но  я предпочел бы
не вдаваться сейчас  в его обсуждение. Пока мы вполне можем принять на веру,
что курильщик  опиума  и  регент  --  одно и  то  же лицо.  Диккенс не сразу
раскрывает его имя, и этот персонаж (весьма эффектный прием, должен сказать)
предстает перед нами в ореоле таинственной неоднозначности или, если хотите,
двойственности.  Но, --  добавляет с  легкой  улыбкой  мистер  Уилмот,  -- в
последующих главах эта двойственность частично получит объяснение.
     -- Благодарю. -- Холмс тоже улыбается в ответ, правда, довольно  кисло.
-- Этого я и опасался.
     --  Слишком простое объяснение,  -- доносится  хриплый голос  с  задних
рядов.
     С минуту  все недоуменно  молчат, обдумывая эту туманную реплику. Некая
элегантная  дама, воспользовавшись  возникшей  паузой, обращается  к  патеру
Брауну:
     -- Значит, подразумевается, что этот  человек и есть "беззаконник"[13]?
Я имею в виду курильщика опиума.

     [13]  Именно  это  слово   соответствует  английскому  "wicked  man"  в
приведенном  ниже стихе  из  Иезекииля,  начало  которого цитируется в конце
первой главы романа Диккенса.

     -- С  моей точки зрения, -- застенчиво отвечает патер Браун, недоуменно
вертя в руках микрофон, который вручила ему расторопная Лоредана,  --  автор
совершенно явно намекает на это. Но...
     -- Слишком  явно, слишком  явно,  --  ворчливо произносит  все  тот  же
хриплый голос.
     -- ...но, -- продолжает священник, не повышая голоса, --  этот намек не
носит искусственного  характера. Вечерня в англиканской литургии открывается
именно этим стихом из Иезекииля (18:27); таким образом, эти слова у Диккенса
совершенно естественны. Можно еще добавить, что полный текст стиха открывает
новые  возможности  для  толкования.  "И  беззаконник,  если  обращается  от
беззакония своего, какое делал, и  творит суд и правду, -- к жизни возвратит
душу свою".  Следовательно, у него есть надежда на спасение, несмотря на его
греховную тайну.
     --  Почему  греховную?  --  удивляется  элегантная дама. --  Мой  брат,
главный  консультант в Ареццо[14], рассказывал  мне, что во времена Диккенса
пристрастие к наркотикам не  считалось  чем-то  предосудительным и позорным.
Опиум  представлял  собой  весьма  распространенное  обезболивающее,  и  его
употребление наркоманы не считали чем-то особенно постыдным.

     [14] Город в Центральной Италии на реке Арно в области Тоскана.

     Дорогой  читатель, нам стоит  призвать на  помощь терпимость и  чувство
такта, дабы не надерзить этой непонятливой  особе.  Бедняжка  не поняла, что
тайна курильщика опиума никак не связана с его пагубным пристрастием.
     В следующее мгновение все  тот  же  Э.Попо (который важно сообщает, что
некогда  служил  в  парижской префектуре, а ныне  состоит на службе у миссис
М.Беллок Лаундес в  качестве  частного детектива) спешит продемонстрировать,
что он понял еще меньше.
     --  Mais si secret  il y a?[15] --  вопрошает он. -- А  если здесь есть
секрет,  то  разве он  не  кроется  в  тех  словах,  что пытается  разобрать
интересующий нас персонаж в бормотании хозяйки притона?

     [15] Но есть ли здесь секрет? (фр.).

     Председатель  откашливается  и поворачивается к  Мегрэ, который усердно
набивает свою трубку и, кажется, полностью поглощен этим процессом.
     -- Такая интерпретация вашего бывшего коллеги, возможно...
     -- Совершенно верно. Но мы должны признать, что данный текст,  особенно
в переводе...  гм...  на латынь,  способен  сбить  с  толку.  Поскольку  наш
персонаж действительно прислушивается к  бормотанию  женщины, можно подумать
(не  без  умысла  со стороны  автора), что его  возглас  "Нет, ничего нельзя
понять!" вызван разочарованием. Ключ к  решению этой маленькой загадки лежит
в "мрачной усмешке"  и "удовлетворенном кивке головы", а его поведение перед
уходом из притона свидетельствует, что он вовсе не стремится выведать чей-то
секрет, но, напротив, сам боится выдать какую-то ужасную тайну.
     --  Слишком явная  тайна,  слишком  явная  тайна, -- снова  вмешивается
хриплый голос.
     Читателю,   несомненно,  не  терпится  узнать,  кому   принадлежат  эти
провокационные замечания, но,  увы, имя этого  человека никому не  известно.
Томас  де Куинси  в своем  знаменитом эссе "Убийство как  вид искусства"[16]
именует  его просто  "Жаба  в  норе"  (так  назывался в лондонских трактирах
бифштекс,  запеченный в тесте),  но пусть  прозвище  не  вводит  читателя  в
заблуждение  --  этого  человека не стоит  недооценивать. В действительности
Жаба --  дотошный  знаток  убийств,  ненасытный  гурман  криминальных  тайн.
Преисполнившись отвращением к незамысловатым и легкораскрываемым  лондонским
убийствам,  он  в один прекрасный день предпочел провинцию.  Это чрезвычайно
требовательный и  сверхкритичный эксперт, от которого и в дальнейшем следует
ожидать едких реплик.

     [16]  Томас де  Куинси  (1785--1859) -- английский писатель-эссеист. На
русский язык переведено  лишь самое известное его произведение --  "Исповедь
англичанина, употребляющего опиум".

     И   вот  Дюпен,  который  уже  давно  проявляет  признаки   нетерпения,
склоняется к микрофону.
     -- Ничего не  имею против намеков,  первых впечатлений  и взаимосвязей,
бурь явных  и  скрытых --  они  впоследствии  могут  привести  к  интересным
результатам.  Но  мне  хотелось бы  обратить  внимание на то, что до сих пор
никто  не поставил чисто технический вопрос о времени  и месте действия. Где
находится опиумный притон? Где находится собор? Сколько требовалось времени,
с  учетом возможностей  тогдашних транспортных  средств, чтобы добраться  из
притона до  собора? И согласуется  ли  оно с отрезком времени,  указанным  в
романе?
     Ропот проносится по рядам внушительного собрания знатоков  всевозможных
расписаний и любителей  ежеминутно  поглядывать  на  часы.  Все они  не  раз
докапывались до истины на основании  крошечного несоответствия в хронологии.
И   редактор  "Диккенсианы"  немедленно  удовлетворяет  вспыхнувшее  в  зале
любопытство.
     --  Опиумный притон  находится  в  Лондоне.  У нас  есть  свидетельства
заслуживающих  доверия очевидцев,  что, когда  Диккенс собирал  материал для
своей книги, он посетил  один из таких  притонов. Хозяйка и посетители этого
притона стали прообразами персонажей романа. Притон расположен неподалеку от
порта  в печально известном районе  Шедуэлл, а точнее, в... Впрочем, вряд ли
это имеет отношение к делу.
     Но,  любезный  читатель, мы  не  можем  не упомянуть о том, что  притон
находился не просто в Шедуэлле, а рядом с Рэтклифской дорогой, да-да, именно
там, где произошли  "Убийства  на  Рэтклифской  дороге",  которые  де Куинси
провозгласил "национальным достоянием" и  таким образом восстановил в глазах
Жабы  авторитет лондонских  убийц. Нужно добавить, что  Диккенс знакомился с
этим замечательным районом английской столицы  в сопровождении представителя
Скотленд-Ярда, который под именем  Баккета  появляется на  страницах другого
романа[17] И это первый инспектор-детектив в английской литературе.

     [17] Инспектор Баккет -- персонаж романа Диккенса "Холодный дом".

     Не  следует проходить  и  мимо того  факта,  что  некоему коллекционеру
вскоре  после  смерти  писателя  пришла в голову  счастливая  идея  посетить
описанный в романе притон. И там он обнаружил ту самую "неопрятную кровать".
Не долго думая, коллекционер купил кровать за один  фунт  и  переправил ее в
свой дом в США, где на нее можно полюбоваться и сейчас.
     --  Что  касается  города,  где  расположен  собор,  --  продолжает тем
временем  свои  разъяснения  доктор  Уилмот, -- то  в  романе он  называется
Клойстергэм.  Однако все  исследователи  единодушно  сходятся  в том, что на
самом деле это Рочестер, где великий писатель провел  часть  своего детства,
где он обдумывал некоторые бессмертные сцены "Пиквикского  клуба" и  где ему
предстояло умереть  9 июня 1870 года.  Время действия романа относится, судя
по всему, к  сороковым годам, когда железнодорожное сообщение с Лондоном еще
не было полностью введено. Из текста самой  ТЭД  следует,  что тридцать пять
миль, отделяющие Клойстергэм от Лондона, преодолевались частично  на поезде,
частично на дилижансе и поездка занимала три часа.
     -- Но... --  Полковник карабинеров подкручивает  усы. --  Это означает,
что  обвиняемый не  мог покинуть  Лондон раньше часу дня. А учитывая, что он
поспел как раз к вечерней службе, возникает  вопрос "Что он  делал  до этого
времени?"
     -- Хороший  вопрос.  --  Мистер Уилмот несколько удивленно  смотрит  на
полковника. -- Но он так и остался без ответа.  Это тем более досадно, что с
подобной же ситуацией мы сталкиваемся и в двадцать третьей главе, последней,
имеющейся в  нашем распоряжении.  Снова этот...  все-таки  не обвиняемый,  а
скорее   подозреваемый...   покидает  на  рассвете  опиумный   притон,  а  в
Клойстергэм возвращается дневным, а точнее сказать, вечерним поездом.
     Доктор Уилмот с  улыбкой оглядывает  зал, но  в его  голосе чувствуется
непреклонность серпа, готового скосить все поднятые руки.
     -- Кстати  о  времени:  наверное,  нам нужно двигаться дальше, так что,
если наша милая помощница соблаговолит вновь приступить к чтению...
     На мгновение пухлые щечки Лореданы заливаются жарким румянцем, но голос
ее остается столь же звучным, как и прежде.
     -- Глава вторая.

        (ТЭД. Глава II. Настоятель и прочие)

        3

     На этой двусмысленной  ноте завершается вторая  глава. Мы уверены,  что
читатель  не  преминул  отметить  гениальную  игру  слов  в заголовке[18]  и
восхитительную  сцену,  в которой Диккенс, словно  ткач-виртуоз, переплетает
нити своего замысла. Мы  не должны забывать, что умение выстраивать подобные
сцены составляет саму суть искусства любого романиста, и мастерство писателя
определяется тем,  насколько неназойливо подводит он нас к развязке, которая
ни в коем случае не должна напоминать неожиданный фокус. (Надо заметить, сам
Диккенс был весьма неплохим фокусником-любителем и никогда не упускал случая
повеселить детей своими магическими способностями.)

     [18]  В  оригинале глава II  называется  "A Dean, and Chapter  also" --
непереводимая  игра  слов.  Dean --  настоятель,  chapter  --  1)  глава; 2)
коллегия  каноников  собора (англ.). То  есть  заглавие можно  перевести как
"Настоятель, и глава тоже" или "Настоятель, он же коллегия каноников".

     Но  специалисты   по  преступлениям  уже  трудятся  вовсю,  переваривая
обильную информацию, предоставленную второй  главой. Давайте же вслушаемся в
их дискуссию.
     По правде говоря, никто не произносит ни слова, поскольку Шерлок Холмс,
переговорив с председателем, решительно покидает  президиум и занимает место
в зале. Но  почему? Словно заметив наше удивление, доктор  Уилмот объявляет,
что знаменитый  сыщик сделает  заявление чуть  позже.  Место Холмса занимает
Порфирий  Петрович,  пристав  следственных  дел  из  Санкт-Петербурга, столь
блистательно зарекомендовавший себя в деле Раскольникова.
     С задних рядов кресел раздается хриплый голос Жабы:
     --  Так  что вы  скажете о  великой  тайне  Джаспера?  Не будете  же вы
утверждать, будто думаете, как все те простаки, что очертя  голову бросились
по  ложному следу? -- Жаба сразу же переходит в наступление. --  Да, Джаспер
обезумел от ревности и решает избавиться  от своего племянника,  ну и  что с
того? Да за такую, с позволения сказать, тайну я не дал бы даже того жалкого
гроша, который стоил этот журнальчик!
     -- Здесь указано, шиллинг, синьор, -- назидательно вставляет Лоредана.
     Пристав  улыбается ей сквозь облако  сигаретного  дыма,  но  голос его,
когда он обращается к Жабе, полон искреннего сожаления.
     -- Нет-нет, любезный. Боюсь, я вынужден не согласиться с вами.  Диккенс
создавал  произведения, рассчитанные на  широкую публику, но  это  ни в коем
случае не означает, что он позволял себе писать небрежно или плоско. Следует
также  упомянуть  о том,  что  Достоевский  относился к  нему с восхищением,
граничившим  с обожествлением. В  самом  деле,  во  многих  его  работах,  и
особенно в "Униженных и оскорбленных" -- доктор Уилмот поправит меня, если я
ошибаюсь, -- мы можем обнаружить явное влияние Диккенса.
     Доктор  Уилмот его не поправляет, и  Порфирий Петрович, извинившись  за
отступление, продолжает:
     -- Короче  говоря, я  утверждаю, что Джаспер -- это отнюдь не заурядный
лицемер,  скрывающий под доброжелательной улыбкой  презрительную усмешку, не
дешевый  злодей из  романов  с  продолжением (история Раскольникова, кстати,
также  впервые   публиковалась   отдельными  выпусками  в  журнале  "Русский
язык").[19]  Джаспер  --  человек сложный, страдающий.  Его  привязанность к
Друду  искренна  и  естественна,  в его  отношении  к племяннику  нет ничего
фальшивого. Его совесть отчаянно восстает против...

     [19] Ошибка авторов: роман "Преступление и наказание" впервые напечатан
в журнале "Русский вестник" за 1886 г.

     Мы  не сомневаемся, дорогой  читатель, что никому  не  придет  в голову
прервать  эту  искусную  защиту  Джаспера  (имеется  в   виду  Джаспер   как
литературный персонаж, а не как обвиняемый, поскольку его предполагаемая или
доказанная  вина  пока  не  рассматривается). Но отвлечемся  на  мгновение и
рассмотрим два подхода к роману, которые уже  начали оформляться  в процессе
заседания,  хотя до  убийства  Эдвина  Друда еще далеко (если  он вообще был
убит).
     Представителей   первого  подхода   можно   отнести  к  школе  Порфирия
Петровича, а потому назовем их порфирианами. Они считают, что ТЭД не столько
детектив, сколько психологический триллер. Или даже психиатрический триллер,
если принять во внимание особую роль опиума в романе.
     Представителей  второго  подхода мы отнесем  к школе незабвенной  Агаты
Кристи и присвоим им славное имя агатистов. Агатисты настаивают, что роман с
самого  начала  представляет  собой чисто  детективную  историю,  а  значит,
предполагает неожиданную развязку.
     Обрывки фраз,  доносящиеся  до  нас  с  разных  концов  конференц-зала,
однозначно свидетельствуют: борьба двух лагерей уже началась.
     -- ...натура убийцы. И, с моей точки зрения, именно это автор...
     -- ...ничего против психологии не имею, но только при условии, что...
     -- ...должен быть кто-то другой, поскольку в подлинном детективе первый
подозреваемый никогда...
     --  ...если  только  он  сам  не   сфабриковал  свидетельства,  которые
указывают  на его вину  и которые  впоследствии  должны на поверку оказаться
ложными...
     -- Но это же Диккенс, а не какой-то там посредственный писака!
     -- Не будем  переходить на личности. Мы  прекрасно  знаем,  что Диккенс
есть Диккенс, но он тоже...
     Жаркие  споры продолжаются до тех пор,  пока председатель многократными
призывами  не добивается относительного  порядка.  Лоредана берет  мел и под
диктовку Дюпена выводит на доске:

     БЕЗЫМЯННЫЙ КУРИЛЬЩИК ОПИУМА.
     СОДЕРЖАТЕЛЬНИЦА ПРИТОНА.
     ДВА ДРУГИХ ПОСЕТИТЕЛЯ ПРИТОНА.
     КИТАЕЦ (содержатель другого притона).
     МИСТЕР ТОП (жезлоносец).
     ХОРИСТЫ.
     НАСТОЯТЕЛЬ.
     ЖЕНА НАСТОЯТЕЛЯ.
     ДОЧЬ НАСТОЯТЕЛЯ, девица.
     ПРЕПОДОБНЫЙ КРИСПАРКЛ.
     ДЖОН  ДЖАСПЕР (регент и дядя Эдвина Друда.  Возможно, то же самое лицо,
что и курильщик опиума, а может быть, также и "беззаконник" из книги пророка
Иезекииля).
     КИСКА  (пансионерка,  невеста Эдвина  Друда,  пока  мы  видели  лишь ее
портрет).
     ЭДВИН ДРУД (племянник Джаспера, инженер и жених Киски).
     МИССИС ТОП  (жена жезлоносца,  время  от  времени  прибирается  в  доме
Джаспера).

     -- Прекрасно,  -- благодарит Дюпен. --  Теперь  у нас есть  список всех
персонажей двух первых глав. Или, если хотите, список подозреваемых.
     -- Подозреваемых, подозреваемых, -- дружно поддакивают агатисты.
     --  Нет, персонажей, -- протестует  Порфирий Петрович, который убежден,
что подозрения в  отношении девушки или,  еще хуже, в отношении настоятеля и
его дочери повредят серьезности дискуссии.
     Председатель   предоставляет   слово    суперинтенданту    Бэттлу    из
Скотленд-Ярда[20]. Этот джентльмен, несмотря на довольно близкие отношения с
Эркюлем Пуаро,  никогда не относил себя к какой-либо школе. Это бесстрастный
и уверенный  в себе человек, для которого существует только один критерий --
результат.

     [20] Персонаж нескольких произведений Агаты Кристи.

     --  Я  помню, -- флегматично  произносит  он, -- как много  лет назад я
беседовал с одним инспектором по поводу дела Уэйнфлейта...
     -- Дело Уэйнфлейта, parfaitment[21], -- согласно кивает Пуаро.

     [21] Возможно (фр.).

     -- ...и в качестве  примера я привел список  лиц, которые  не попали  в
число   подозреваемых,  но   которые   в   итоге  и   оказались   настоящими
преступниками.  Юная   школьница,   весьма  добродетельная   старая  дева  и
высокопоставленный сановник англиканской церкви.
     -- Вы полагаете, это относится и к нашим персонажам?
     -- Нет-нет. Я лишь констатирую факт, что  преступником может  оказаться
кто угодно.
     Все   волей-неволей   вынуждены   принять   это   весьма   убедительное
соображение.  Редактора  "Диккенсианы", которому до мельчайших  подробностей
известно все, что написано о деле Друда, просят подойти к доске.
     --  Теоретически,  -- говорит Мегрэ,  передавая  ему  мел,  --  все эти
добропорядочные лица могут  оказаться под подозрением, но,  чтобы  упростить
дело, не  могли бы  вы вычеркнуть тех, кто не вызвал подозрения ни у кого из
наших предшественников?
     Уилмот  вычеркнул настоятеля с женой и  дочерью.  Он также  вычеркивает
преподобного  Криспаркла,  "двух  других  посетителей  притона"   и,   после
некоторого раздумья, Друда. На этом почтенный доктор останавливается.
     --  Разумеется, --  говорит он, --  не  следует забывать, что различные
попытки "реконструкции" нельзя считать равноценными. Многие из них даже...
     -- Разумеется, -- поддакивают слушатели.
     -- Таким образом, осталось исключить лишь курильщика опиума, поскольку,
как я  уже упоминал, никто никогда не сомневался, что Джаспер и курильщик --
это одно и то же лицо.
     -- И все же вы его не исключили,  --  бормочет Мегрэ, разглядывая  свою
трубку. -- Почему?
     -- Ох,  --  вздыхает  Уилмот, -- вы  ставите меня  в трудное положение,
инспектор.

     Всякий читатель, который  пожелает представить, как доктор Уилмот сидит
в кабинете Мегрэ лицом к лицу  с хозяином, а  инспектор Люка и малыш  Жанвье
забрасывают  беднягу  градом  безжалостных вопросов,  безусловно,  волен это
сделать. Но не ждите, что почтенного  профессора можно запугать и  заставить
проговориться.  Доктор  Уилмот по-прежнему  сдержан, даже  уклончив.  Он  не
отказывается  сообщить   информацию  о   предыдущих   исследованиях  или  об
обнаруженных  уликах.  Но,  настаивает  доктор  Уилмот,  будет  разумнее  не
касаться некоторых слишком дерзких теорий, дабы не "влиять на нормальный ход
расследования". Это, утверждает он, "в интересах правосудия, если можно  так
выразиться".
     В  итоге  единственное,  что  умудряется вытянуть  из  мистера  Уилмота
персонал  с  набережной Орфевр, так  это  предложение "обратить внимание" на
внезапные превращения Джаспера: сейчас он нормален,  а в следующее мгновение
совершенно безумен  --  возможно,  это действие опиума,  который он,  по его
собственному утверждению, принимает в качестве лекарства. Друд даже  говорит
Джасперу: "...у тебя глаза вдруг стали какие-то мутные..."
     Мегрэ что-то помечает в своем блокноте. Но в этом  разговоре Джаспера с
Друдом его  поражают не  столько превращения  дядюшки, сколько  доверчивость
племянника.  Неужели  юноша  и  впрямь  воспринял  почти неприкрытую  угрозу
Джаспера как признак любви  и привязанности? Разве он не  замечает зловещего
смысла в довольно странном приглашении "прогуляться по кладбищу"?
     Мистер Уилмот разводит руками.
     -- Нельзя  отрицать, что интеллектуальный  уровень  Друда, по-видимому,
гораздо  ниже среднего. Однако, -- добавляет  он и чинно кивает Лоредане, --
прежде  чем продолжить обсуждение  этого вопроса,  давайте послушаем  третью
главу.

        (ТЭД. Глава III. Женская обитель)

        4

     Если  бы  вместо  сыщиков  в этом  зале сидели литературные  критики  и
филологи  (которым,  к  слову,  совсем  не   помешали  бы  внимательность  и
настойчивость частных детективов),  то  читателю  после  прочтения  подобной
главы  не  удалось  бы избежать  научной  лекции, посвященной сравнительному
анализу творчества Диккенса и Алессандро Мандзони.
     Но, к счастью  или  к несчастью,  в зале  собрались детективы, и только
полковник карабинеров  в порыве патриотизма вспоминает  великого миланца:  в
конце концов, разве Эдвин и Роза не promessi sposi -- обрученные? И разве не
слышны  в  стенах  древнего  монастыря отголоски Монцы[22]?  Особенно, когда
автор  взывает к  теням непокорных монахинь, замурованных заживо за то,  что
следовали... гм, природным инстинктам...

     [22]  В   знаменитой  главе  своего   романа  "Обрученные"   А.Мандзони
(1785--1873) пересказывает  историю  монахини  из Монцы,  жившей  в XVII  в.
Соблазненная одним негодяем, она, чтобы скрыть свой грех, стала соучастницей
убийства.

     Всякий  представитель карабинеров, особенно если он дослужился  до чина
полковника,  заслуживает  всяческого  уважения,  и  доктор  Уилмот  бормочет
соответствующие  слова  благодарности за столь интересное замечание.  Но при
описании мрачной и удушливой атмосферы монастыря антиклерикал Диккенс скорее
черпал вдохновение  у Дидро  и  Вольтера, чем  у  набожного Мандзони. А  что
касается promessi sposi,  то  ситуация Эдди и  Розового Бутончика  несколько
отличается (если не сказать противоположна) от ситуации Ренцо и Лючии.
     С  другой  стороны, нам известно, добавляет редактор "Диккенсианы", что
именно в этом состоял первоначальный  замысел романа. Давайте  отправимся  в
апрель  1869  года.  Изнуренный  лекционным  турне  по  Америке,  Диккенс по
настоянию  врача удалился в свой прекрасный загородный дом в  Гэдсхилле  и в
данную  минуту  сидит у  окна  кабинета,  откуда  открывается вид  на  собор
Рочестера-Клойстергэма. Близкие писателя  всерьез озабочены  состоянием  его
кровообращения. Но  Диккенс не  поддается  на  их  уговоры  и не соглашается
оставить  работу над  романом. За последние  четыре года он  не  написал  ни
строчки; возможно, его одолевает  профессиональная зависть к Уилки Коллинзу,
дружба с которым дала трещину  после сенсационного  успеха "Лунного  камня",
настоящего бестселлера 1868 года.
     И вот  в сельской глуши Кента Диккенс начинает искать сюжет  для нового
романа. Сначала ему на ум приходит  история о двух молодых людях, которые не
только любят друг друга (или верят,  что любят), но и согласно желанию своих
почивших  родителей  должны  пожениться  после  достижения  совершеннолетия.
Оригинальность сюжета состоит в том, что препятствием для любви и счастливой
развязки  является как  раз предопределенность  последней.  Через  несколько
недель Диккенс коренным образом перерабатывает сюжет,  но при этом сохраняет
влюбленную парочку.
     Мы избавим  читателя от  скабрезных  замечаний, которыми Филип Марлоу и
Лью  Арчер  обмениваются  по  поводу  юных  героев  романа.  "Крутые  парни"
пребывают в раздраженном  состоянии  духа, вызванном длительным воздержанием
от алкоголя,  и  теперь  их  головы  целиком  заняты  мыслями  о предстоящем
"торжественном  открытии" и неких горячительных напитках,  которые,  как  от
души надеются бедняги, потекут там рекой.
     Но  остальные  мастера  сыскного  дела  разглядели  за  сентиментальной
перебранкой и  милыми  улыбками  немало  значительных деталей.  Эркюль Пуаро
по-прежнему молчит, но всем  очевидно  --  то,  над  чем размышляет  великий
бельгиец,  может  оказаться  очень  и очень  важным. Гэдсхилл... Гэдсхилл...
Пуаро снова и снова  повторяет  про  себя это слово. Где же  он  слышал его?
Подобно  большинству  англизированных иностранцев,  он послушно  изучил  все
произведения  великого  барда, включая  сонеты, и  вот  теперь  его  усердие
вознаграждено.  Ну,  конечно,  "Генрих  IV",  часть первая!  Та  сцена,  где
Фальстаф  получает заслуженную взбучку  от  двух "мерзавцев  в  плащах"[23].
Упомянутые мерзавцы в героически-эпическом  изложении Фальстафа превращаются
сначала в четырех мерзавцев, потом  в семерых мерзавцев, потом в одиннадцать
мерзавцев... С тех пор  выражение "мерзавцы в плащах" становится поговоркой,
означающей "воображаемые мерзавцы".

     [23] Шекспир, "Генрих  IV", часть I, акт II, сцена  II. В  начале сцены
имеется ремарка: "Большая дорога у Гэдских холмов" (пер. Б.Пастернака).

     В голове Пуаро что-то щелкает, и с темного дна бельгийского подсознания
медленно всплывает червячок догадки -- пока еще смутная идея  о некоей связи
между  этими  мифическими противниками  и  "опаленными  солнцем  бродягами",
которые всегда убыстряют  свой шаг, когда  проходят  через Клойстергэм.  Что
это, живописный  штришок,  призванный  подчеркнуть заштатность городка?  Или
упомянутая  мелкая  деталь  означает,  что  обвиняемый   --  если,  конечно,
преступление  вообще   имело  место,  --   пытается  заманить  неискушенного
следователя  в ловушку, убедить его,  что  злодейство --  дело рук  заезжего
негодяя.
     Тем  временем  Порфирий   Петрович  пробирается  узкими   тропками   по
запутанному лабиринту человеческой психологии. Прислушаемся же к тому, о чем
толкуют знаменитые сыщики.

     ПОРФИРИЙ  ПЕТРОВИЧ, с  жаром. Да, еще  два  детских характера, еще  две
невинные  души!  Но  невинные  лишь  до определенной степени. Эдвин  открыто
признает: он "мало что знает, кроме своего инженерного дела" и, как типичный
представитель своего возраста, не в состоянии понять  капризов и  настроений
юной  девушки. Но  в романе имеется также немало указаний на то, что Роза не
просто взбалмошная девица.  Когда  она  слышит доносящееся  из  собора пение
Джаспера, ее охватывает непритворный страх, и Роза просит  Эдвина увести  ее
как можно скорее.  А вот и другая  сцена: вспоминая о бале и  своей подруге,
переодетой молодым человеком, Роза  буквально  впадает в экстаз. Думаю, я не
возьму  на себя  слишком большую смелость, если  стану утверждать, что такое
поведение является  не  чем  иным,  как  эротическим  беспокойством, хотя  и
неосознанным. Это очень характерно для девушки ее возраста.
     ПАТЕР БРАУН, вздыхая. Секс, секс, секс... Бедный Диккенс.
     АРЧЕР,  сквозь  зубы.  Да  будет  вам!  Несмотря  на  всю викторианскую
добропорядочность  своих  романов, сам Диккенс отнюдь не был  святошей.  Это
ведь он упросил старого повесу Уилки Коллинза показать ему изнанку парижской
жизни; он завел тайную интрижку с актрисой  Эллен Лолес Тернан, которая была
на  тридцать лет моложе.  Возможно  даже,  что ваш  хваленый Диккенс  крутил
шуры-муры со свояченицей.
     ПАТЕР БРАУН, сухо. Гнусная клевета.
     МИСТЕР УИЛМОТ, примирительно. Что ж, вряд ли такой полнокровный, щедрый
и  энергичный  человек  не был  лично  знаком с  определенными...  сторонами
жизни...
     НИРО ВУЛФ, нетерпеливым  жестом прерывает дискуссию. Господа,  господа,
мы  упускаем  из  виду  основную деталь  данной  главы.  Мы  забыли  о  мисс
Твинклтон! Писатель  такого класса, как Диккенс, разумеется, знал: для  того
чтобы сюжетный ход не выглядел  надуманным, нужно использовать его загодя, в
несколько ином контексте. Как только мы узнаем, что мисс Твинклтон, типичный
комический персонаж, живет двойной жизнью, нам тут же следует насторожиться.
Автор  открытым  текстом  сообщает,  что существуют  две мисс Твинклтон, две
совершенно различные личности, каждая из  которых ничего не ведает о другой.
А в качестве наглядного  примера он  приводит самого  себя: "Так,  например,
если  я спрятал  часы,  когда был пьян, в трезвом  виде  я не знаю, где  они
спрятаны,  и узнаю, только  когда опять напьюсь".  Это  классический  случай
раздвоения личности, и если Диккенс приводит его  в самом начале романах, да
еще в достаточно легкомысленном контексте, то у меня почти нет сомнений, что
рано или поздно мы встретимся с ним  вновь уже  в драматическом контексте, и
возможно даже, что подобное раздвоение станет сутью развязки.
     ЖАБА, чрезвычайно хриплым голосом и с видом человека, всецело отдающего
себе отчет в том, что он говорит. Так, значит, это всего лишь плагиат?!

     Мы не можем  пройти мимо этих слов, читатель. В детективных кругах Жаба
имеет определенный авторитет, но даже  Жабе не позволено голословно обвинять
в плагиате одного из  наиболее плодовитых и изобретательных романистов  всех
времен. Слова  осуждения  изливаются на Жабу бурным потоком,  и совершившему
святотатство  предлагается  немедленно  покинуть  помещение.   Громче  всех,
естественно, возмущаются те,  кто меньше  всех  заинтересован  в результатах
конференции, кто, каким-то непостижимым образом раздобыв приглашение, пришел
сюда, дабы скоротать унылый, дождливый вечерок.
     Когда престарелый юрист, учитель начальных  классов  и молодой активист
какого-то  там движения постепенно переходят на крик, у  читателя  наверняка
возникает уверенность, что сейчас здесь будет сущий бедлам. Напрасно  доктор
Уилмот  пытается напомнить спорщикам,  что на  этой  конференции обсуждается
совершенно  конкретный роман; напрасно он повторяет до хрипоты,  что плагиат
д'Аннунцио[24], викторианское лицемерие, ранние этапы промышленной революции
и знак зодиака Диккенса вряд ли могут служить вескими аргументами.

     [24]  Габриэле  д'Аннунцио  (1863--1938)  --  итальянский  писатель   и
политический деятель. Плагиат -- (?)

     Уилмота спасает находчивая Лоредана, которая, набрав в легкие  побольше
воздуха, командирским  рыком напоминает  собравшимся, что время идет.  И эта
истина  мгновенно охлаждает  дискуссионный пыл.  Действительно, до  открытия
осталось всего полчаса. Разумеется,  для  паники нет  никаких  причин.  Если
участникам  конференции придет  в  голову отправиться  в  свои  номера, дабы
освежиться  перед торжественным открытием, то они  обязательно обнаружат там
странные  свитки, перевязанные желтой шелковой лентой. Это  текст  последних
двух  глав  первого  апрельского  выпуска  ТЭД.   Еще  один  пример  усердия
организаторов:  копии выполнены  на  рисовой бумаге  ручной  работы,  каждая
страница  пронумерована  и  содержит  факсимильную  подпись автора.  Так что
вечером  каждый  сможет  прочесть  четвертую  и пятую  главы и  как  следует
обдумать их  содержание, а  быть может, даже и  обсудить. Если,  конечно, не
предпочтет провести оставшиеся вечерние часы в обществе турецко-бразильского
оркестра, который будет услаждать слух специалистов на террасе гостиницы.
     Воодушевленные  Арчер и Марлоу энергично вскакивают на  ноги, несколько
задумчиво проводят ладонями по колючим подбородкам. После недолгих колебаний
они  единодушно  решают-таки  не  утруждать  себя  бритьем  и  бодрой  рысью
отправляются на поиски зала,  где  должно  состояться открытие. Точнее, этих
достойных джентльменов  интересует другой, соседний зал. По опыту предыдущих
конференций  они  знают, что  там обязательно обнаружатся  надутые  бармены,
позвякивающие стаканы и булькающие бутылки.
     Остальные участники расходятся по своим номерам. Все начисто  забыли  о
Шерлоке  Холмсе  и  его  так  и  несделанном заявлении.  Посидев  немного  в
опустевшем зале, мистер Холмс обиженно пожимает плечами и отправляется вслед
за своими коллегами.

     Торжественное открытие  конференции представляет собой триумф истинного
совершенства.  По меньшей  мере дюжина телекамер фиксируют все до мельчайших
подробностей, около  тридцати  фотографов снимают  и  так  и этак. Тут и там
прохаживаются   некие  фигуры   весьма   официального   вида,  облаченные  в
чрезвычайно консервативные  костюмы.  Имеются тут и  дамы, вооруженные  всем
необходимым от  толстого слоя некоей бело-розовой субстанции на лице до лака
неописуемых оттенков на ногтях и от  умопомрачительных  причесок до не менее
умопомрачительных  каблуков.  Сквозь  сверкание  своих  драгоценностей  дамы
кидают друг на друга взгляды,  характерные  для оценщиков и представительниц
высшего света.
     Единственное, что явно не соответствует уровню  конференции, -- так это
наши репортерские  способности.  К  примеру, как  найти верные  слова,  дабы
отдать должное приветственной речи, которую оглашает  заместитель мэра  (сам
мэр так и не прибыл)? Заместитель отличается от своего  шефа  лишь несколько
более игривой формой носа да  пристрастием к противоположному  политическому
лагерю.  Приветственная  речь исполнена многочисленных  и весьма велеречивых
реверансов в  сторону уважаемых спонсоров, сияющих  одинаковыми  улыбками  в
первых рядах; изобилует цитатами из классиков и  призывами  к международному
сотрудничеству, миру во всем мире и всеобщему братству.
     За пышным словоизлиянием заместителя мэра следуют не  менее  яркие речи
ораторов,  каждый  из  которых  спешит  представить  свой  репертуар  цитат,
примеров, метафор и теорий.  Платон и Данте, Перикл и Возрождение, Лейбниц и
энциклопедисты слились в  едином хоре, славящем спонсоров,  Италию  и  самих
ораторов. Для пущей  убедительности на  помощь призваны  физика, астрономия,
геометрия,  экология,  супружество, ЮНЕСКО,  Интерпол,  капля  воды и  дикая
роза[25].

     [25] Капля воды и дикая роза -- (?)

     Ораторы  в своей напыщенности  достигают  вершин  совершенства, достичь
которых простым смертным не суждено. Но зачем нам с вами, любезный читатель,
слушать  даже  самые  совершенные из совершенных речей, если к нашим услугам
сатирический гений Диккенса, предлагающий  саму квинтэссенцию напыщенности в
лице  несравненного  мистера   Сапси?  Почему  бы  нам,  подобно  участникам
конференции, не  приняться за  чтение последних двух  глав первого  выпуска?
Итак, приступим.

        (ТЭД. Глава IV. Мистер Сапси)
        (ТЭД. Глава V. Мистер Дердлс и его друг)

        5

     Последнего оратора  встречают  особенно  бурными  аплодисментами, почти
овацией. На мгновение участникам конференции кажется, что они хлопают самому
Чарлзу Диккенсу, ведь, в конце концов, именно  такой прием встречал великого
писателя, когда  тот  разъезжал с гастролями,  читая со  сцен провинциальных
театров страницы своих романов, что, кстати, приносило ему приличный доход.
     Но к концу  подошла  только  сама церемония открытия конференции,  и на
сцену выдвинулись истинное веселье и непосредственность. Ни один из тех, кто
направляется сейчас к столу с закусками, не утруждал себя  платой за входной
билет.  Стоит ли  нам с вами, читатель, задерживаться в этой толпе,  которая
хищно обступает длинный стол,  уставленный всевозможными яствами, и начинает
битву за самые  лакомые  кусочки? Наверное,  нет.  Читателю  хорошо  знакомы
подобные сцены:  жадные руки, снующие между тарелками и  ртами; локти, так и
норовящие   заехать  в  бок  соседу;  размазанный  по  скатерти  соус,  лужи
всевозможных  напитков.  Не  лучше  ли  плавно   перенестись  во  времени  и
пространстве  и  обнаружить  участников (за исключением парочки  сыщиков)  в
спокойной боковой комнате.
     Битва за лакомства позади,  и теперь знаменитые специалисты с некоторым
удивлением изучают тарелки с трофеями, добытыми в нелегкой битве за шведский
стол.  Мастерам загадок предстоит справиться с кулинарной тайной, возлежащей
сейчас на их тарелках. До нас доносятся слова:
     -- Финик с креветкой? Ca alors![26]

     [26] Вот это да! (фр.).

     -- А стоит ли выяснять, что находится под этой серо-зеленой слизью?
     --  Косвенные  улики указывают на  то, что  это голубь, но начинка, вне
всякого сомнения, из манго.
     -- Салями, посыпанная карамелью?
     -- Цель вполне похвальна,  -- замечает доктор Уилмот, отделяя банановый
блинчик  от  квашеной капусты,  -- представить  кулинарное искусство во всей
полноте. Чего тут только не найдешь! -- И он обреченно вздыхает.
     --  Кулинария,  --  назидательно  заявляет  Ниро  Вулф,  который  решил
избежать сюрпризов, ограничившись пучком свежего сельдерея,  -- это вовсе не
беспорядочное сочетание имеющихся  продуктов.  Искусство  приготовления пищи
заключается  в  точном  расчете  и  тщательном  обдумывании,  так же  как  и
искусство   романиста.  Возьмем  Диккенса.  Посмотрите,  как  он  использует
Джованни  Батисту  Бельцони,  итальянского   археолога,  который   едва   не
задохнулся во второй пирамиде в Гизе[27]. У Диккенса его имя упоминает  Роза
в третьей  главе, туманно намекая на приключившуюся с  ним неприятность. Так
писатель  готовит  почву  для  Дердлса,  который  по-своему, в  комическом и
исключительно английском контексте,  тоже  археолог  и использует те же, так
сказать,  эхографические  методы. Это,  в  свою  очередь,  определяет  образ
действий  убийцы, а  если заглянуть вперед, то и место  обнаружения  жертвы.
Столь  тонкое, почти изощренное введение деталей сродни высокому кулинарному
искусству.

     [27] Джованни  Батиста Бельцони (1778--1823) -- египтолог (см. прим.  к
тексту ТЭД). Гиза -- ныне пригород Каира. В Гизе  находятся пирамиды Хеопса,
Хедугена и Минерина.

     ДЮПЕН. А что вы скажете о ключах? Сама идея распознавания нужного ключа
по  позвякиванию в связке поразила меня  своей  изысканностью. Чего,  боюсь,
нельзя сказать об этой свиной ножке под шоколадом.
     ЖАБА. И вы называете  это искусными деталями?  Похоронить Джаспера  под
грудой  очевидных  улик? Воспользовавшись  совершенно надуманным  предлогом,
связанным с глупейшей надписью на камне, автор вводит Джаспера в дом мистера
Сапси. Так  Джаспер встречается  с Дердлсом и узнает,  каким  ключом следует
открыть склеп, где он намеревается спрятать  труп!  А  затем  происходит еще
одна "случайная" встреча с Дердлсом, и как раз у кладбищенской ограды.
     УИЛМОТ, выковыривая кусочки акульего плавника, к его немалому изумлению
обнаружившиеся в  сливовом  пироге.  Должен  заметить,  последнее совпадение
произошло  не  в  результате небрежности или  невнимательности,  в чем порой
упрекают Диккенса. Это вынужденный  шаг автора, обусловленный тем, что роман
печатался  выпусками.  Диккенс  собирался закончить первый выпуск  четвертой
главой и  уже написал  значительную часть  следующего, в том числе и восьмую
главу, в которой и происходит ночная встреча Джаспера с Дердлсом. Но в самый
последний  момент  издатель  решил, что  выпуск  получился слишком коротким:
двадцать шесть страниц вместо обычных  тридцати  двух.  И Диккенсу  пришлось
переделывать восьмую главу в пятую и включать ее в первый выпуск.
     ВУЛФ. Снова  высокое  кулинарное искусство!  Приготовить  из  имеющихся
продуктов  нечто новое, когда  непредвиденные  обстоятельства  не  позволяют
выполнить задуманное, -- дар, присущий только величайшим поварам. Потому что
помимо прискорбного "совпадения"  здесь имеется еще одна  нестыковка: мистер
Сапси проживает на Главной улице напротив Женской Обители, так что  Джасперу
нет необходимости по пути домой проходить мимо кладбища...

     Этот  образчик  сыщицкой   дотошности  приветствуется  глухим  мычанием
набитых ртов.

     ВУЛФ,  продолжая. ...и все  же  я считаю, что  в  таком виде апрельский
выпуск стал намного  лучше. Характер Дердлса  обрел законченный  вид,  и  мы
познакомились с уличным  оборванцем по имени Депутат. Есть в  этом мальчишке
что-то  очень  лондонское, он  как-то не вписывается в  мрачный  захолустный
пейзаж с древним собором в центре. Но в то же время Депутат появляется очень
вовремя,  как бы компенсируя провинциальную  респектабельность Клойстергэма.
Тем самым Диккенс демонстрирует нам, что в этом  спокойном  городке  имеются
если  не преступные элементы, то,  во всяком случае,  те, кто  не собирается
оставаться в рамках каких-то там правил.
     ЖАБА. Но это не мешает  автору громоздить  новые улики против Джаспера!
Действительно, этот подозрительный дядюшка набивается в помощники к Дердлсу,
чтобы  побольше  разузнать  о  склепах  и  могилах. А  по  возвращении домой
одаривает спящего  племянника пристальным взглядом, после  чего "отдается во
власть  призраков", которыми  населяет глухую полночь содержимое его трубки.
Всем ясно, что это призраки грядущего преступления! Нет, это слишком просто,
слишком... очевидно.
     ХОЛМС, который нашел <совершенный обед> совершенно несъедобным и теперь
усмиряет бунтующее пищеварение стаканом  минеральной  воды,  вздрагивает при
слове  "призраки".  Он  машинально  отпивает  воды и,  несколько  побледнев,
обращается  к Жабе. Слишком  очевидно, говорите? Вы полагаете, что это  дело
слишком простое, слишком элементарное? Да... так кажется на первый взгляд...
И все же  Конан  Дойл,  человек,  на  которого  я длительное  время работал,
придерживался  иного мнения.  И  в  1927 году он, будучи твердым сторонником
спиритизма (как  вы, наверное,  знаете,  мой создатель являлся председателем
Британского общества спиритических исследований), решил посвятить себя  делу
Друда и расспросить дух Чарлза Диккенса.
     ПУАРО. Вы хотите сказать, что он прямо спросил у Диккенса, кто убийца?
     ХОЛМС. Да.  Он вызвал дух  Боза --  так  подписывался  Диккенс в период
своей журналистской деятельности.
     ПУАРО. И что сказал Боз? Он хотя бы явился?
     ХОЛМС. Да, дружище. Он явился. И ответил.
     ВСЕ, хором. Что?!

     Но тут  от дверей доносится не то мычание, не то смех. Все оглядываются
и видят несравненную Лоредану.
     -- Так вот вы  где! -- говорит  она громче,  чем обычно,  и  заливается
безудержным хохотом. На ногах красавица стоит не совсем твердо.

     ХОЛМС, выпаливает  скороговоркой, явно  опасаясь, что  про  него  опять
забудут.  Боз сказал, что в тайне Эдвина  Друда сокрыто нечто, о  чем ему не
хотелось бы  говорить. И во  время сеанса меня  не покидало,  да и сейчас не
покидает, чувство, что лучше оставить это дело в покое.
     ПУАРО. Во всяком случае, если мы и вернемся к нему, то не сегодня.

     Затем  все выходят на террасу, где достойная Лоредана все это время без
устали поглощала самые  разные  напитки и  танцевала под турецко-бразильские
ритмы в компании Арчера и Марлоу.


         * ЧАСТЬ ВТОРАЯ. МАЙСКИЙ И ИЮНЬСКИЙ ВЫПУСКИ * 

        6

     Всякий, кто  провел шесть часов в аэропорту  в ожидании отправки  рейса
AZ-437  на  Франкфурт,  знает,  что  отсрочками  "по  техническим  причинам"
возмущаться  бесполезно.  При  этом оные причины  по  самой своей природе не
могут,  а точнее,  не  должны  раскрываться  пассажирам,  поскольку подобная
информация  для последних  не только бесполезна,  но и вредна. Да и потом, к
услугам  пассажиров в аэропорту  полно  киосков  (хотя и открытых  далеко не
всегда),  благодаря которым можно скоротать несколько  часов  за книгой  или
журналом. Если пассажиру повезет, он даже наткнется на что-нибудь не слишком
гнетущее.
     И вот перед нами лежит второй выпуск "Тайны Эдвина Друда", датированный
маем 1870  года.  Но  на  прилавках выпуск  появился уже тридцатого  апреля.
Прекрасная возможность  забыться и  прочесть  пару  глав.  Хотя  мы  с вами,
дорогой  читатель, ждем не  объявления посадки на  самолет,  а возобновления
заседаний в зале Диккенса, отложенных по техническим причинам. Что, впрочем,
одно и то же.

        (ТЭД. Глава VI. Филантропия в доме младшего каноника)
        (ТЭД. Глава VII. Исповедь, и притом не одна)

        7

     Грозное  предостережение  в  конце  седьмой  главы   приводит   нас   в
недоумение. Похоже, странные отблески в глазах Елены  Ландлес спровоцированы
кем-то конкретным, и этот кто-то должен поберечься. Но кто он? Логика просто
вопиет,  что это Джаспер.  Но нас  ни  на секунду  не покидает ощущение, что
осторожность следует проявить читателю, что именно ему следует поберечься.
     Автор сообщает нам, что  лицо,  которому адресованы эти отблески, может
оказаться кем угодно,  но в том, как он это преподносит,  чувствуется весьма
ироничная усмешка, словно сам автор в эту самую пресловутую логику нисколько
не верит.
     Он словно говорит с широкой улыбкой завзятого игрока:
     -- Ну, разумеется, это Джаспер! Кто же еще?
     -- Друд, -- отвечаем мы, не веря ни единому слову. Но с  равным успехом
мы могли бы назвать любое другое имя.
     В ожидании возобновления конференции давайте еще  раз  взглянем на всех
персонажей. Кого из них мы можем вычеркнуть из списка подозреваемых?
     К середине второго выпуска Джек Джаспер  становится подозреваемым номер
один. Если раньше подозрения были весьма  основательны, то сейчас они просто
подавляют.  С  каждой  страницей  поведение  Джаспера становится  все  более
зловещим.  Преподобного Криспаркла, напротив, можно смело исключить, и вовсе
не потому, что  до сих  пор каноник вел себя как невинный агнец. (Если на то
пошло,  Елена  тоже   не   бросается  на  людей.)  В  отличие  от  всеобщего
благодетеля-филантропа  Сластигроха  Криспаркл  --  воплощение  терпимости и
доброжелательности. Немыслимо, чтобы такой человек оказался убийцей!  По той
же причине нам  следует  снять  всякие  подозрения с мистера  Грюджиуса, еще
одного  замечательного  диккенсовского  персонажа.   И  если  отказаться  от
разгадок парадоксального или пародийного  характера, то  нужно  исключить  и
комические персонажи: Дердлса, мистера и миссис Топ, мисс Твинклтон, а также
такие карикатурные  фигуры,  как  настоятель и  мистер  Сапси. А Сластигрох,
каким  бы  отвратительным он ни казался,  слишком гротескный  субъект, чтобы
заподозрить  его  в  чем-то  большем,  чем   обман  подопечных  и  банальное
мошенничество.  В  результате  выходит,  что,  кроме  Розы  (предоставим  ее
суперинтенданту Бэттлу), конкуренцию  Джасперу могут составить только брат и
сестра Ландлесы.
     Но  немногочисленные  факты,  способные  бросить тень на близнецов,  не
выдерживают серьезной  критики,  тогда  как  свидетельства  против  Джаспера
весомы  и  подробно  описаны.  Какое значение могут  иметь  такие надуманные
"свидетельства",  как  восточное  происхождение,  "дикость"  Ландлесов   или
внезапная влюбленность Невила?
     И все же  можем ли мы исключить вероятность того, что все свидетельства
против Джаспера  лишь кажущиеся,  что впоследствии они не  обернутся  ложной
приманкой? Диккенс, конечно, не читал Агату Кристи, но он был знаком с Уилки
Коллинзом и его "Лунным камнем", по словам Т.С.Элиота[28], -- "первым, самым
длинным и самым лучшим английским детективным романом".

     [28] Томас Стерн Элиот (1888--1965) -- англо-американский поэт, лауреат
Нобелевской премии 1948 г.

     Потому при изучении ТЭД мы должны проявлять  предельную осторожность  и
не  отбрасывать слишком очевидные  улики,  равно как и не пропускать детали,
которые  автор помещает  между строк  или прячет в отступлениях и  красочных
описаниях, вроде не имеющих никакого отношения к преступлению.
     Кстати об отступлениях: давайте сделаем одно из них. В загадочную сферу
гипноза и телепатии.
     В  спиритизм Диккенс  не верил,  и  в  своих  историях о привидениях не
уставал  высмеивать  столоверчение  и  тому  подобные  невинные  забавы.  Но
паранормальная психология его весьма интересовала.  Насколько  нам известно,
он сам пробовал свои силы в гипнозе. Правда, экспериментируя на своей дочери
Кейт,  Диккенс потерпел полное и безоговорочное  фиаско. И все-таки писатель
сохранил веру  в возможности гипноза. Так, он  был свято убежден, что  можно
воздействовать на человека на расстоянии. Именно поэтому Роза, натура весьма
чувствительная и восприимчивая,  боится  Джаспера,  его магнетизма. И именно
поэтому  Елена нисколько  не страшится  мрачного  регента, поскольку сама  в
избытке  обладает магнетическими  и  телепатическими  способностями. Она  не
только  признает в Джаспере "коллегу" (вспомните ее взгляд,  устремленный на
него в  тот вечер у Криспаркла, когда Джаспер тайком гипнотизирует Розу), но
и, вероятно, считает себя сильнее. Не  забывайте, что у Елены черные глаза и
смуглое лицо. И что родом она с Цейлона,
     Более того,  общение  посредством  телепатии,  судя  по всему, является
привычным для  близнецов.  Они способны понимать друг  друга  без слов,  что
сразу  замечает Криспаркл.  Позже,  во  время  занятий с Невилом, у каноника
создается впечатление, будто, "обучая одного, он обучает двоих".
     Но вернемся к  концу седьмой главы и зададимся вопросом:  где находится
Невил  во  время  разговора Елены  и Розы? Или с кем? Заглавие восьмой главы
предполагает, что ссора в этот момент уже в самом разгаре, и даже мимолетный
взгляд на  ситуацию подтверждает  эту догадку:  горячий юноша вот-вот  готов
убить  своего  обидчика в присутствии Джаспера.  И  не  только Джаспера. Его
сестра  тоже присутствует  при ссоре, пускай и незримо. Если  между братом и
сестрой существует телепатическая связь,  то все  обстоит именно так. Против
кого же в  таком  случае  направлены эти  "отблески"  в глазах  Елены? Ответ
напрашивается сам собой: против Эдвина Друда.
     Наша гипотеза, в  конце концов, не столь уж и невероятна. И будь  у нас
такая возможность, мы бы посоветовали Друду опасаться прежде всего Елены.

     Мы  снова в  зале  Диккенса, где наконец  вот-вот  начнется  заседание.
Технические причины оказываются и впрямь техническими,  и они уже устранены:
спонсоры,  устав дожидаться знаменитую чтицу и  решив сэкономить драгоценное
время, установили  новую  трансляционную  систему,  которая, воздействуя  на
подсознание,  позволяет мгновенно внедрить в  него  любой  текст. Техники  в
белых халатах как раз завершают установку аппаратуры.
     Лоредана с присущей  ей неутомимостью  объясняет,  что каждый  участник
должен  надеть  наушники  и  внимательно  прослушать трехсекундный  звуковой
сигнал (в действительности содержащий гигабайты информации),  и малоприятное
попискивание запечатлеет в сознании слушателей всю вторую часть ТЭД.
     Итак, внимание.
     "З-з-з, з-з-з" -- это шестая и седьмая главы (которые нам уже знакомы).
     "З-з-з, з-з-з" -- это восьмая и девятая.

        (ТЭД. Глава VIII. Кинжалы обнажены)
        (ТЭД. Глава IX. Журавли в небе)

        8

     После  того  как  с  быстротой  молнии  произошло  внедрение  текста  в
подсознание,  в  зале  воцаряется  тишина.  Медленными,  сонными  движениями
участники конференции  один за  другим стягивают  наушники. Их  взгляды были
устремлены куда-то в  пространство, губы сжаты, лица  окаменели. Лишь доктор
Уилмот не подвергся воздействию электроники, поскольку и так знает текст ТЭД
наизусть. Он удивленно озирается, не в силах понять, почему это  его коллеги
вдруг потеряли дар речи.
     Мистер  Уилмот  являет собой  чистый  тип  ученого-филолога,  он  и  не
подозревает  о достижениях  современных технологий, не догадывается, что его
окаменевшие коллеги  в эту минуту энергично общаются между  собой, но только
мысленно.  Читателю  это  явление   наверняка  знакомо.  После  интенсивного
воздействия   на   подсознание   наблюдается  интереснейший   эффект:  между
субъектами упомянутого  воздействия устанавливается, хотя и ненадолго, некое
подобие телепатической связи.  А  в данном конкретном случае  усилить эффект
мог и сам текст, изобилующий намеками на паранормальные способности Джаспера
и близнецов.
     Правда,  у такого  способа общения  имеются и  свои  недостатки.  Мысли
собеседников так сильно путаются и переплетаются, что вскоре уже  невозможно
понять,  кому они принадлежат.  Приведем для  сведения читателя  отрывок  из
стенограммы утреннего заседания (технический персонал перевел  мысли в слова
при помощи удивительных приборов, привезенных спонсорами).

     ...мне совсем не нравится Роза, и я ничуть не удивлюсь, если... но  что
Джаспер подложил  в  вино  опиум, не производит  такого действия... с другой
стороны, Елена... с  другой стороны, Роза... время совпадает, а  это значит,
что отблески...  да перестаньте же, Диккенс не  мог рассчитывать... я выбрал
бы  скорее  Лоредану, нежели Розу или  Елену... но  он действительно верил в
телепатию, так  же как и в предчувствия... mamma mia... помните: они выходцы
с Цейлона... именно потому собаки не... ясновидение... mamma mia... теперь я
вижу все,  абсолютно все... Лоредана действительно...  из-за этого матраса я
всю ночь глаз не сомкнул... говорю  вам,  я понял все...  фальшивый бродяга,
кувшин у окна, рука,  которая... этой Лоредане мне хотелось бы...  но Цейлон
не... и все же с литературной точки зрения... убийца...  Индия -- это Индия,
сиккхи[29], таги[30] и Бог знает кто еще...  ждем британского  солдата, ждем
солдата  в Мандалай[31]...  под ее бледно-лиловым платьем... послушайте, вот
как  это произошло...  потому  что  мой брат однажды  говорил  мне...  и  он
воспользовался  этим  острым  ножом,  чтобы  отрезать   ее  локон...  чертов
паштет... возможно,  малайский  кинжал...  говорю вам, с литературной  точки
зрения... мы  могли бы  заняться  с  ней этим хоть  на кровати из  опиумного
притона...   слушайте,   избавьте  нас   от  ваших   похотливых  мечтаний...
замечательный образ Грюджиуса,  который впоследствии вдохновил Стивенсона...
давай,  крошка  брось  строить из себя недотрогу... собор в... я все вижу...
собаки, окно... собор в сумерках...

     [29] Последователи индуистской секты, превратившейся в XVI--XVII  вв. в
самостоятельную религию.
     [30] Члены религиозной секты на севере Индии, разбойники-душители.
     [31] Цитата из стихотворения Р.Киплинга "Мандалай" (пер. И.Грингольца).
Мандалай  --  столица Бирмы  в конце  XIX в. В  ходе  англо-бирманской войны
(1885--1886) ее захватили английские войска.

     Бесполезно и  пытаться  разобраться в  этом  бессвязном лепете. Обрывки
мыслей  налезают друг  на  друга,  путаются,  да еще  совершенно  непрошенно
вторгаются замечания,  которые не имеют никакого отношения к нашему делу, не
говоря уже о том,  что некоторые так просто отдают душком.  А что  прикажете
делать  с  настойчивыми упоминаниями о  каких-то собаках,  кувшине  у окна и
фальшивом бродяге, который действительно может  оказаться убийцей? Нет,  это
скорее всего  чья-то  галлюцинация, вызванная разговором  о ясновидении[32].
Сей  ясновидящий утверждает, что "видит все". И пусть каждый сам решает, что
кроется за  подобной формулировкой. Насколько нам известно,  в  Клойстергэме
нет недостатка в бродягах, но в тексте ТЭД не фигурирует ни одна собака и ни
один кувшин, тем более стоящий на подоконнике.

     [32] Скорее всего, виновата дама, чей брат служит старшим консультантом
в  Ареццо. Заметьте,  что с  той  минуты, как  она  в расстроенных  чувствах
покидает зал, реплики "ясновидящего" пропадают. Больше эту даму никто в "U &
O" не видел. (Прим. авт.)

     К   счаcтью,   при  некотором  усилии  в   стенограмме  все-таки  можно
разобраться. То  здесь,  то  там  на  фоне всяческих  помех  слышны знакомые
голоса,  позволяя нам держаться на плаву  в море гипотез и предположений. Но
(надеюсь,  читатель  нас  поймет)  мы  вынуждены  соблюдать  осторожность  в
соотнесении той или иной мысли с каким-то определенным участником дискуссии.
Поэтому приведем обобщенные варианты различных мнений.

     ПОРФИРИАНЕ. Восхищены образом Грюджиуса, который впоследствии вдохновит
Р.Л.Стивенсона на создание бессмертной фигуры мистера Аттерсона из "Странной
истории  доктора  Джекила и мистера  Хайда". Как считает  Порфирий Петрович,
талант Диккенса проявился здесь во всей своей полноте. Ниро Вулф, обладающий
безупречным  вкусом,  выражает  восторг  относительно  других  мест  романа:
описания  собора  во  время  заката  в  "двойной  перспективе";   речи  мисс
Твинклтон, обращенной к ученицам  и призванной смягчить впечатление от ссоры
между Друдом и Невилом.
     ПАТЕР  БРАУН.  Ничто  не  указывает  на  то, что  автор  исписался  или
находится в  творческом кризисе. Те,  кто полагал раньше  и полагает сейчас,
что ТЭД  -- не просто незаконченный  роман, а роман,  попавший к нам почти с
того  света,  просто не  понимают,  о  чем толкуют.  Что же  касается  Уилки
Коллинза, который  в частной  беседе утверждал, что это "последнее отчаянное
усилие  Диккенса,  мрачное  творение  измученного  сознания",  то не следует
забывать:  к  этому  времени  бывшие  друзья  находятся  по  разные  стороны
баррикад.
     АГАТИСТЫ.  Мы  обсуждаем  не  литературные  достоинства романа,  а  его
замысел.  С  этой  точки зрения  Уилки  Коллинз,  возможно,  и прав. Если  у
Диккенса всегда убийцей  оказывался первый подозреваемый, то почему эта  так
называемая тайна...

     Но здесь мнения  расходятся,  и  мы  вынуждены разделить  агатистов  на
пессимистов и оптимистов.

     АГАТИСТЫ-ПЕССИМИСТЫ.  Второй выпуск  не  оставляет  никаких сомнений  в
виновности  Джаспера.  С  появлением  близнецов  такая  развязка  становится
неизбежной.  До сих  пор у  читателя  сохранялась надежда, что  преступление
регента носит чисто  умозрительный характер,  что это  всего лишь  фантазия,
вызванная  пристрастием  к опиуму.  Но теперь такой поворот уже  невозможен.
Поскольку совершенно ясно,  что  Невил, с  Еленой  или без нее, --  персонаж
условный, введенный с одной-единственной  целью: подсунуть злодею  невинного
агнца, на которого можно отвести все подозрения.  В самом деле, с появлением
Невила  Джаспер  без промедления начинает действовать: 1) пустив в  ход свою
дьявольскую  интуицию,  сразу же  замечает неприязнь,  возникшую  между  его
племянником и Невилом;  2)  тайком последовав за молодыми  людьми и  завидев
признаки  разгорающейся ссоры,  выходит из своего укрытия,  якобы  для того,
чтобы  охладить страсти,  но, 3) выяснив,  что причиной ссоры является Роза,
дьявольски улыбается и что-то подсыпает в  вино. В  результате молодые  люди
распаляются настолько, что  дело  чуть не доходит  до драки;  4) сразу после
этого Джаспер спешит к Криспарклу и рассказывает ему о драке, причем в самых
драматических выражениях, дабы внушить канонику предубеждение против Невила,
якобы неспособного  справиться  со своим восточным темпераментом;  5) теперь
Джаспер настолько уверен, что его преступление  останется нераскрытым, что в
присутствии  Грюджиуса  намеренно  зловеще играет  словами  "благословит"  и
"спасет";  6)   единственная  проблема  состоит  в  том,   что  преступление
оборачивается для него сплошным разочарованием.
     ХОЛМС.  Уж лучше разочарование, чем...  Не знаю, я более чем когда-либо
убежден, что нам лучше оставить это  дело и не пытаться проникнуть в него...
Кое-кто поднял здесь вопрос, который меня очень сильно тревожит[33].

     [33] Мы  приписываем эти  слова  Холмсу,  основываясь  на его вчерашнем
заявлении. Но смысл последней фразы остается неясным. (Прим. авт.)

     АГАТИСТЫ-ОПТИМИСТЫ. Окончание романа не так уж очевидно, и  близнецы ни
в  коем  случае  не  условные  персонажи.  Диккенс  наделяет  их  не  только
своеобразным  колоритом, но и весьма опасными  чертами. В своем таинственном
прошлом  им довелось испытать немало  страданий и унижений. Брат и сестра не
раз восставали против жестокого  обращения. Невил сам  признается, что  имел
обыкновение никогда не расставаться с ножом. Возможно, прибыв в Клойстергэм,
он  сохранил эту опасную  привычку. По  его собственным  словам,  в приступе
внезапной ярости он способен убить  кого  угодно.  Невил угрюм, до крайности
обидчив и одержим сильнейшим комплексом из-за своего  социального положения.
Его сестра в  равной степени внушает страх. Девочка, способная расстаться со
своими локонами только ради  того,  чтобы сойти за мальчишку, не остановится
ни  перед  чем.  Она сама во всеуслышание  заявляет, что не  боится никого и
ничего.  Так  что в  качестве  "запасных злодеев"  близнецы  выглядят вполне
убедительно.
     МЕГРЭ. Если  брат  и сестра  Ландлесы меня в чем и убеждают, так  это в
том,  что  они являются  (пых,  пых)[34]  классическими носителями coups  de
the'^atre[35]. То, что они прибыли с Цейлона, их таинственное прошлое -- все
указывает на это. Взгляните: автор сообщает, что  они близнецы, но ничего не
говорит об их семье. Их жестокий отчим (пых, пых), не появится ли он  снова?
Возможно,   в  дальнейшем  все  это  прояснится,  и  нас  ждет  какая-нибудь
неожиданная сцена узнавания. А что  касается смуглолицести, то она оставляет
широкие  возможности для разного  рода предположений,  связанных с  тайнами,
сектами и обрядами (пых, пых) Востока.

     [34] Интересно отметить, что Мегрэ даже мысленно не расстается со своей
трубкой.
     [35] Неожиданная развязка (фр.).

     ДЮПЕН.  Может  статься,  что  неожиданный  поворот  сюжета   связан   с
телепатией. Близнецы порознь могли воспылать неодолимой ненавистью к Эдвину,
могли задумать и совершить убийство, общаясь посредством телепатии. Подобный
подход  оказался бы  совершенно  неожиданным  для  читателя,  который  затем
испытал бы благодарность к Диккенсу за то, что  писатель  сбил его со  следа
обилием свидетельств против Джаспера. Бедняги Джаспера, как я бы его назвал.
     ЖАБА. Сбить со следа -- это одно, но обман -- совсем другое! Забудьте о
телепатии  и вспомните  о  молочнике. Вы  заметили,  что во  втором  выпуске
появляется молочник? Проще простого придумать для него мотив -- например, он
тоже тайно влюблен в  Розу или  в один прекрасный день  Друд обнаружил,  что
молочник разбавляет молоко. Я был бы вполне удовлетворен подобной разгадкой,
если автор соблаговолит объяснить  мне во всех  подробностях, почему Джаспер
ведет себя так странно. Повторяю, одно дело сбить со следа, а...
     ПАТЕР  БРАУН  или ПОРФИРИЙ  ПЕТРОВИЧ. Как писатель  Диккенс  никогда не
грешил  обманом. Верно, его сюжеты запутаны, порой  даже  непоследовательны.
Так что злодеем в конце романа вполне может оказаться и Невил.  Но вовлекать
Елену  --  это уже слишком. А гипотеза  телепатической передачи ненависти не
выдерживает никакой критики.
     АРЧЕР или МАРЛОУ. Да все эти подмигивания и перешептывания выдают Елену
и Розу  с головой.  Все эти  объятия, поцелуйчики. "Вы  такая чудесная", "вы
придаете мне  смелости",  "держите  меня",  "останьтесь со мной". И  вы  еще
станете утверждать,  что  это  обычная  сентиментальность  шестнадцатилетних
школьниц?! Одна их них откровенно мужеподобна, не скрывает своей властности,
ее манеры  грубы.  А  другая  не  упускает  случая лишний  раз хлопнуться  в
обморок, вечно сюсюкает и явно  напрашивается  на  комплименты. Старина  Боз
знал о жизни куда больше, чем  кое-кто полагает! О, он наверняка был отлично
осведомлен  о подноготной  дерьмовых моралистов  и сделал ставку на  то, что
среди  них найдется  немало таких,  кому придется  по душе подобный  поворот
дела.
     ГАСТИНГС.  Возможно, я тоже  лицемерный  моралист, но и  для  меня  это
несколько чересчур. А что думаете вы, Пуаро?
     ПУАРО. ...[36]

     [36]  До  сих пор Пуаро  не вступал в дискуссию,  и даже  сейчас он  не
отвечает  на прямой вопрос.  Может, дело Друда его больше не интересует? Или
же   "маленькие   серые   клеточки"   работают   столь   быстро,  что   даже
высокочастотные японские психодатчики не способны уловить их сигналы? (Прим.
авт.)

     ЛОРЕДАНА,  вслух,  томным жестом поднеся  руку  ко  лбу.  Что...  где..
который час?
     УИЛМОТ, все еще ничего не понимая. Девять минут двенадцатого.

     Так,  значит, заседание началось всего  три  минуты назад,  а участники
конференции  уже  успели  все  обсудить.  Арчер и  Марлоу  встают,  фальшиво
насвистывая  каждый  свое, и явно собираются  устроить перекур.  Но  Ватсон,
заметив   смущение   Уилмота,   понимает,   что   профессор   оказался   вне
телепатической   связи,   и  принимается   просвещать   его.  Тем   временем
несравненная Лоредана, пощебетав с техниками, раздобыла  распечатанный текст
дискуссии.

     УИЛМОТ,   проглядывая   листы,  врученные  ему  услужливой  помощницей.
Прекрасно... Пожалуй,  можно  переходить  к  третьему  выпуску,  то  есть  к
июньскому номеру.

     Однако  предложение встречает дружный ропот  аудитории.  Идея перерыва,
столь наглядно выраженная "крутыми парнями", явно пришлась всем  по вкусу. А
перерыв  плавно  перетекает  в  обед,  выплескивается  в  сад  и   вестибюль
гостиницы,  где   расставлены   мягчайшие  и   уютнейшие   кресла.   Кое-кто
уподобляется  древним  римлянам  и  отправляется  к  себе  в   номер   часок
вздремнуть.
     Технический персонал использует перерыв для настройки аппаратуры,  дабы
ликвидировать  побочные  эффекты. И  когда  на  следующее  утро  конференция
возобновляет  свою  работу,  на  передачу третьего выпуска, то есть десятой,
одиннадцатой и двенадцатой глав, требуется целая минута.

        (ТЭД. Глава X. Попытки примирения)
        (ТЭД. Глава XI. Портрет и кольцо)
        (ТЭД. Глава XII. Ночь с Дердлсом)

        9

     По   окончании  сеанса  доктор  Уилмот  с  несколько  отрешенным  видом
поворачивается  к  Лоредане, на лице которой гуляет  лучезарно-бессмысленная
улыбка.
     -- Это, конечно, впечатляет, -- говорит он и  передает ей третий выпуск
романа. -- Моя милая, не могли бы вы прочесть нам еще раз последнюю фразу?
     Лоредана, явно польщенная столь неформальным  обращением доктора, почти
вырывает у него книжицу и бойко зачитывает:
     -- "И так как все на свете имеет конец, то и эта странная экспедиция на
том кончается -- по крайней мере, до поры до времени".
     -- Отлично. Благодарю вас,  дорогая. Итак, мы подошли к концу  третьего
выпуска, равно как и экспедиции... до поры до времени. Но до какого времени?
Мне  кажется, нам следует ответить на этот вопрос как в рамках романа, так и
вне их.

     ВСЕ, не вполне понимая председателя. Верно.
     УИЛМОТ.  Если  внимательно  следить за ходом  повествования, то  станет
ясно, что  Джаспер  возвращается домой  в  третьем  часу  ночи. Это  ночь  с
воскресенья, восемнадцатого декабря на понедельник, девятнадцатое.
     ЛОРЕДАНА, деликатно откашливаясь. Гм...
     УИЛМОТ. Что такое, милая синьорина?
     ЛОРЕДАНА, заливаясь жарким румянцем. Мне кажется, что это все-таки ночь
с   понедельника  на  вторник.  Ведь  перед  самой  экспедицией  преподобный
Криспаркл говорит Невилу:  "Сегодня  первый день недели, а последний день на
этой неделе -- сочельник".

     По  залу  проносится  шорох.  Все  энергично  кивают  головой и  что-то
одобрительно  бормочут,  молчит лишь  патер  Браун.  Редактор  "Диккенсианы"
дожидается, пока уляжется шум, потом снова берет слово.
     --  Вы внимательный читатель  и прекрасный помощник, любезная Лоредана.
Но... -- Он пробегает глазами по книжным полкам. -- Я вижу  здесь двухтомный
"Краткий оксфордский словарь английского языка". Не найдете ли вы там  слово
"понедельник"?
     Лоредана,  на  лице  которой  румянец сменяется смертельной бледностью,
находит нужный том и принимается лихорадочно  листать  страницы  словаря. Но
вот она замирает и снова густо краснеет.
     --  Понедельник --  второй день недели,  --  запинаясь, произносит  она
упавшим голосом.
     Председатель   начинает   ласково   утешать  бедняжку,   а  на  трибуну
поднимается  патер  Браун и  застенчиво  объясняет,  в  чем  кроется  ошибка
незадачливой помощницы.
     -- Уважаемая  синьорина  не виновата. В  наш  век, век уик-эндов,  день
Господень  стал последним  днем  недели.  Однако  для  церкви  он всегда был
первым, так же как и для Диккенса, тем  более что он  вкладывает эти слова в
уста священника. Поэтому можно  с уверенностью утверждать: первая экспедиция
состоялась в ночь с воскресенья на понедельник.

     В этом, читатель, и состоит преимущество конференций.  Сколь многие  из
нас, читая ТЭД, совершили бы ту же ошибку, что и Лоредана? И  решили бы, что
предполагаемая  "вторая  экспедиция"  состоялась  в  рождественскую  ночь  с
воскресенья на  понедельник,  а  не  в  ночь  с субботы  на  воскресенье. Вы
скажете,  незначительная деталь? Но когда требуется раскрыть тайну убийства,
незначительных деталей не бывает.

     УИЛМОТ.  Особенно  если  это  убийство  описывается  в  романе, который
выходит  отдельными  выпусками  и  которому  волею судьбы  суждено  остаться
неоконченным. Именно поэтому я и говорю, что мы должны проследить хронологию
событий как  внутри, так  и вне  рамок  романа. Давайте  еще раз обратимся к
третьему выпуску.

     Оправившаяся  от  смущения  Лоредана  снова  берет  в  руки  журнал,  и
председатель продолжает:
     -- Последняя строка относится к 19 декабря. Год скорее всего 1842-й. До
Рождества шесть дней. А какое число стоит на титуле журнала?
     Лоредана открывает первую страницу,  потом поднимает недоуменный взгляд
на  Уилмота. Он  поощряюще кивает,  и, похлопав ресницами,  Лоредана наконец
догадывается и смотрит на обложку.
     -- Июнь  1870  года. --  И  после довольно долгой паузы  добавляет:  --
Восемь дней до смерти!

     УИЛМОТ. Совершенно верно. Третий  номер оказался последним прижизненным
выпуском.  Следующие три выйдут  уже  после  смерти  Диккенса.  Нам  следует
помнить об этом.

     Таинственный Попо,  который каким-то непостижимым образом протиснулся к
самой  трибуне, устроившись между Гидеоном Феллом[37] и доктором Торндайком,
перебивает Уилмота. Голос его, по обыкновению, полон желчи.

     [37] Ученый и детектив-любитель, персонаж произведений Дж.Д.Карра.

     -- Не вижу, что это может  изменить. По-моему,  мы просто теряем время.
Не лучше ли продолжить рассмотрение свидетельств?
     --  Но  разве  то  обстоятельство,  что  последние  три  выпуска  вышли
посмертно,  не  может  повлиять на надежность  свидетельств? -- спрашивает с
места Пуаро. -- Не к этому ли вы хотели привлечь наше внимание, мсье Уилмот?

     УИЛМОТ. Да. В том смысле, что  совокупность свидетельств на понедельник
19 декабря 1842 года  в романе и на среду 1 июня 1870 года в  реальной жизни
действительно...
     ПОПО.  Возражаю,  мсье! Ранее,  основываясь на  рассуждениях  по поводу
железной дороги, вы утверждали, что действие романа "может быть"  отнесено к
1842 году. Теперь вы в этом убеждены. Как вы это объясните?
     ПУАРО. Полагаю, доктор Уилмот за это время, так же как и я, сверился со
своим вечным  григорианским календарем и  выяснил, что  19 декабря 1842 года
приходится на понедельник.
     УИЛМОТ.  Совершенно  верно.  Но  вернемся к вопросу  о  свидетельствах.
Свидетельства, содержащиеся в трех  уже вышедших номерах (каждый  из которых
продан тиражом  около 100000 экземпляров), разумеется, нельзя было изменить.
Но с последующими выпусками  дело  обстояло иначе.  Четвертый и пятый номера
находились у редактора, и  автор уже просмотрел корректуру,  но, конечно, он
вполне мог успеть внести какие-то изменения.  Шестой выпуск был написан лишь
частично. По сведениям из различных источников мы  знаем,  что 1 июня (в тот
самый день, когда Диккенс  вернулся из  Лондона  в Гэдсхилл, чтобы завершить
шестой  выпуск) у писателя возникли проблемы с дальнейшим развитием  сюжета.
"Не  знаю, как я  смогу выпутаться из этого  лабиринта", --  признавался  он
Уильяму Уиллзу[38] Таким образом, вполне вероятно, что он собирался изменить
часть свидетельств, которые оказались столь подробными, что  связали  его по
рукам и  ногам. Диккенсу  требовалась  бо'льшая  свобода как с  точки зрения
дальнейшего  развития  сюжета,  так  и  с  точки  зрения  лучшей  подготовки
неожиданной концовки.

     [38] См. прим. ниже.

     ПОПО. Возражаю! Нам неизвестно, что концовка должна быть неожиданной.
     ЖАБА.  Согласен.  Я   более   чем  убежден,  что  книга   кончилась  бы
многостраничным описанием мук совести Джаспера, и ничуть не жалею о том, что
мы лишились этого удовольствия.
     УИЛМОТ.  Мы  этот вопрос  уже обсуждали. Одни,  например дочь Диккенса,
полагают, что писателя больше  интересовали "трагические тайны человеческого
сердца", чем "хитросплетения сюжета". Другие же думают иначе. Но Диккенс сам
писал Джеймсу  Т.Филду,  своему американскому издателю: "Начиная с пятого  и
шестого выпусков  история будет  держать в  напряжении до самого конца". Для
меня такое заявление самого писателя и означает неожиданную концовку.

     Спокойный  и  беспристрастный ответ председателя вызывает  уважительные
аплодисменты аудитории.  Порфирий  Петрович, усатый полковник  карабинеров и
даже  сам  Жаба  встают  и  по  очереди   пожимают  доктору  Уилмоту   руку.
Несравненная  Лоредана одаривает его взглядом,  куда более заинтересованным,
нежели того требуют ее обязанности. Но докладчик, не замечая, какое произвел
впечатление на столь достойную  во всех отношениях  особу,  присоединяется к
Торндайку  и Феллу  и  с  головой  погружается  в  обсуждение "свидетельств,
которые нельзя изменить".

     Экстрасенсорные  способности.   У   преподобного   Криспаркла  возникло
странное  чувство,  будто, обучая Невила, он словно  бы  учит и Елену. Кроме
того, Елена, по-видимому,  обладает  гипнотическим влиянием на  каноника:  в
первый момент Криспарклу кажется,  что девушка не менее опасна, чем ее брат,
но потом он возводит  ее чуть ли не  в святые. По мнению доктора  Фелла, это
обстоятельство   совсем   не   обязательно    связано   с    паранормальными
способностями. Елена, возможно, просто использует  обычные женские хитрости,
дабы завоевать расположение каноника. Она вполне может  разыгрывать из  себя
крайне набожную особу, на  самом деле  таковой не являясь. Во всяком случае,
набожность  никак  не  вяжется  с  ее  характером. Остается  лишь  ждать  --
возможно, в дальнейшем станет ясно, для чего она затеяла эту игру.
     Руки   Невила.  "Вы  опять   повторяете  этот  жест,  который  мне  так
неприятен", -- говорит каноник, когда его  ученик, обуреваемый  ненавистью к
Друду, судорожно  сжимает руки. И заметьте  (тут доктор  Торндайк вскидывает
указующий перст), автор говорит именно о руках, а не о кулаках, что довольно
необычно[39].   Это  обстоятельство  будет  иметь  важное   значение,   если
произведенное  в конце  концов вскрытие покажет, что Друда задушили,  прежде
чем  сбросить с  башни  (если  это,  конечно, вообще произошло). Но в  таком
случае, как говорит  доктор Уилмот, справедливо предвидя  появление подобной
детали, необходимо установить, как именно задушили Друда: руками или шарфом,
который в следующем выпуске появляется на шее Джаспера.

     [39] В русском переводе "Тайны Эдвина Друда" говорится именно о кулаках
-- неточность, допущенная переводчицей.

     Лекарственные травы. В отличие  от буфета, всегда  тщательно запертого,
свою "траволекарственную темницу"  миссис Криспаркл держала открытой. Помимо
всего прочего,  там имелись бутылочки  со средством  против зубной  боли (то
есть с опийной настойкой). Чтобы указать на  это обстоятельство, автор целых
две страницы  посвящает подробному описанию  ле