Дун кивнул, и я повел его вместе с вездесущим Ричем вокруг усадьбы на половину Перкина и Мэкки; мы подошли к входу, и я позвонил. Открыл сам Перкин. Он был одет в комбинезон цвета хаки, вылитый мастеровой, от него приятно пахло деревом и льняным маслом. -- Привет, -- поздоровался он, увидев меня. Он был явно- удивлен моему визиту. -- Мэкки в ванной. На этот раз инициативу перехватил Дун и представился сам, причем весьма официально. -- Я пришел сообщить миссис Викерс, что найдена Анжела Брикел, -- доложил он. -- Кто? -- равнодушно переспросил Перкин. -- Я и не знал, что кто-то пропадал. Я не знаю никакой Анжелы... Анжелы... как вы сказали? Дун терпеливо объяснил, что эта девушка исчезла около семи месяцев тому назад. Анжела Брикел. -- Боже праведный! На самом деле? А кто она? -- неожиданно он встрепенулся, как будто о чем-то вспомнив. -- Не та ли это девушка-конюх, которая сбежала от нас полгода назад? Я помню, вокруг этого дела была какая-то возня. -- Она самая.. -- Вот и прекрасно. Моя жена будет рада, что девушка нашлась. Сейчас я сообщу ей. Он повернулся и, зайдя в прихожую, сделал движение, чтобы закрыть за собой дверь, однако Дун осадил его: -- Мне бы хотелось поговорить с миссис Викерс лично. -- Что? Хорошо. Тогда заходите и немного подождите. Джон? Зайдете? -- Благодарю.. Он провел нас на кухню, которая служила и столовой. Здесь мне еще не приходилось бывать. Он предложил нам разместиться в ротанговых креслах, стоящих вокруг круглого стола, выполненного из толстого стекла на трех опорах в готическом стиле. Портьеры и чехлы на стульях были вышиты цветами белого и черного цвета на темно-бирюзовом фоне. Вся обстановка в кухне была суперсовременной. -- Мэкки испытывает слабость к экстраординарности, иногда это идет вразрез с хорошим вкусом. -- Это здорово. Легкий характер. Эта моя реплика, видимо, немного задела его, однако отреагировать он не успел,, ибо в этот момент появилась Мэкки -- волосы ее были мокры, выглядела она свеженькой и довольной жизнью. Первые осторожные слова Дуна вызвали у нее такую же реакцию, что и у остальных: -- Шикарно. Где же она? Постепенное осознание реальных фактов начисто стерло с ее лица довольную улыбку, она побледнела. Мэкки слушала вопросы, отвечала на них, никак не смущаясь, что ее могут заподозрить в причастности к этому делу. -- Вы говорите, что либо она сама убила себя, -- сказала она безучастным голосом, -- либо... ее кто-то убил. -- Я не говорил этого, мадам. -- И то хорошо, -- вздохнула она. -- Все эти вопросы о допинге... о дружках. О боже! -- она на секунду закрыла глаза, затем вновь распахнула их и посмотрела на Дуна и на меня. -- Месяц за месяцем нас преследовали неприятности, связанные с Олимпией и Ноланом, нас замучили своими вопросами телевизионщики и репортеры, которые постоянно толклись в нашем доме, и вот, когда мы'вздохнули более или менее спокойно, все начинается сначала. Я не вынесу этого... не вынесу... неужели все сначала? ГЛАВА 10 По просьбе Дуна я воспользовался "лендровером" Тре-мьена. Мы отправились в близлежащую деревеньку и остановились у подъездной аллеи к поместью Гарри и Фионы. Меня удивило, что он по-прежнему желает видеть меня рядом с собой, и я прямо сказал ему об этом. ? какими-то едва'уловимыми торжествующими интонациями он объяснил, что по опыту знает, как люди пугаются полицейских офицеров, в присутствии же знакомых они чувствуют себя менее скованными. -- А разве вы не хотите, чтобы они ощущали страх? -- спросил я. -- Насколько мне известно, многим полицейским нравится работать в такой обстановке. -- Я -- не многие полицейские. -- В его голосе я не услышал обиды и недовольства моим замечанием. -- У меня свои методы работы, сэр, и, пусть они даже отличаются от стиля, практикуемого моими коллегами, я все равно добиваюсь результатов, и зачастую небезуспешных. Может, своей манерой расследования я и не достигнувысоких чинов и званий. -- На его лице мелькнула улыбка. -- Но уверяю вас, я никогда не отказывался от сложных дел. -- Я и не сомневаюсь в этом, инспектор. -- У меня у самого три дочери, -- вздохнул он, -- и подобного рода дела мне более всего не по душе. Мы вышли из машины перед фасадом роскошного особняка в георгианском стиле, где жили Фиона и Гарри. -- Никогда не стройте предположений, не имея на то достаточных оснований, -- рассеянно проговорил он, будто бы давая мне совет -- Вам наверняка известны два пресловутых слова, которые произносят полицейские, когда у них разваливается дело? Я покачал головой. -- - "Я предполагаю", -- улыбнулся он. -- Никогда не забуду. Он мягко взглянул на меня и в своей спокойной манере предложил наконец зайти в усадьбу Гудхэвенов. Как оказалось, в доме была одна Фиона, которая открыла нам дверь кухни. Одета она была в темно-голубой сшитый на заказ костюм и белую шелковую блузку, на шее болтались золотые украшения, ноги -- в черных туфлях на высоком каблуке; я сразу же почувствовал, что она куда-то торопится. Когда она увидела меня, на лице ее появилась извиняющаяся улыбка: -- Джон, -- сказала она, -- чем обязана вашему визиту? Я собираюсь на обед. Может быть, поговорим позже? -- M-м... -- замялся я. -- Со мной старший инспектор Дув из полицейского участка долины Темзы. Вместе с ним констебль Рич. -- Полиция? -- озадаченно спросила она. Она не могла скрыть сильнейшую тревогу. -- Что-нибудь случилось с Гарри? -- Что вы, что вы, с Гарри все в порядке. Впрочем, не совсем так. Речь идет об Анжеле Брикел. Она нашлась. -- Анжела?.. Я рада. Где же она пропадала? Я удивился находчивости Дуна, который своим молчанием дал ей возможность понять, - что все обстоит не так просто и ей явно придется выслушать неприятные известия. -- Бог мой, -- промолвила Фиона. -- Неужели она мертва? -- Да, боюсь, что так, мадам, -- кивнул Дун. -- Я вынужден задать вам несколько вопросов. -- Да, конечно... но, -- она взглянула на часы, -- может быть, чуть позже? Это не просто обед, я приглашена на него в качестве почетного гостя. Мы все еще стояли на пороге кухни. Без лишних слов Дун протянул ей карточку и спросил, знает ли Фиона изображенного на ней мужчину. -- Разумеется. Это Гарри, мой муж. А рядом с ним моя лошадь Гвоздичка. А где вы взяли эту фотографию? -- Из сумочки погибшей девушки. Лицо Фионы исполнилось добротой и жалостью: -- Анжела так любила Гвоздичку. -- А нельзя ли мне прийти, когда ваш муж будет дома? -- предложил Дун. -- Конечно, приходите, -- с облегчением вздохнула Фиона. -- Сегодня вечером после пяти или завтра утром. Завтра он будет... м-м... примерно до одиннадцати. Пока, Джон. Оставив дверь открытой, она влетела в дом, чтобы тут же выйти. через другую дверь, закрыть ее, подбежать к нам, затворить дверь кухни, сунуть ключ под валун ("Эге! " -- неодобрительно сказал про себя Дун), вскочить в свой БМВ и с. развевающимися волосами махнуть на прощание нам, рукой. -- Если бы вам нужно было описать ее одним словом, -- обратился ко мне Дун, -- то какое бы вы выбрали? -- Непробиваемая. -- А вы не полезли за словом в карман. -- Она и на самом деле такова. Непоколебимая. -- А долго ли вы ее знаете? -- Как и других, примерно десять дней. -- Гм, -- промычал Дун. В отличие от вас у меня не будет десяти дней, чтобы жить в их обществе. Позвольте вновь спросить вас, что это за люди? В присутствии полицейского многие начинают вести себя неестественно. -- Фиона не лицемерила. Да и никто из тех, с кем вы разговаривали сегодня утром, не лицемерил. -- Пожалуй. Но я не со всеми встречался. Однако есть такое понятие, как родственная верность... Я читал судебные отчеты о том процессе, прежде чем приехать сюда. Здесь в округе верность своим -- это не пустой звук, согласитесь? Непоколебимая, непробиваемая, ведь так? Внешне Дун выглядел невзрачно, а его певучий берк-ширский акцент действовал на окружающих обезоруживающе, однако за обликом размазни скрывался внимательный и умный наблюдатель. После этих его слов я внезапно поверил тому, в чем сомневался раньше: он, несомненно, доводил до логической развязки большинство своих дел, Дун выразил желание поговорить с остальными девушками-конюхами до того, как они узнают обо всем из чужих уст, а также с мужчинами-конюхами, но почему-то начать он решил с девушек. Я довез Дуна и Рича до конюшен, и мы остановились у женского общежития. Раньше мне здесь бывать не приходилось. Это было небольшое современное здание, стоявшее в тупике. Тремьен как-то сказал мне, что приобрел его по дешевке, а затем отстроил. Я сказал Дуну, что не всех дев'ушек знаю по именам, а вижусь с ними лишь на утренних проездках и на вечерних осмотрах конюшен. -- Этого вполне достаточно, -- заметил Дун. -- Зато они все знают всю. Можете сказать им, что я не людоед. Не будучи абсолютно уверен в себе, я тем не менее сделал так, как он просил. Мы зашли в комнату, и Дун по-хозяйски уселся на цветастой софе. Повсюду стояли горшочки с цветами, на кроватях лежали подушки и подушечки, по столам были разбросаны журналы мод и бесчисленные фотографии лошадей. Ничтоже сумняшеся Дун сообщил девушкам, что, вполне возможно, Анжела Брикел умерла в тот день, когда исчезла после вечерней проездки. Он также добавил, что найдены ее останки, обрывки одежды, сумочка, и спросил, не осталось ли тут еще каких-нибудь ее вещей. После отрицательного ответа он задал свой традиционный вопрос: -- А не складывалось ли у вас впечатление, что Анжела давала лошадям стимуляторы? Может, у нее были трения с дружками? Из шести присутствовавших девушек с нею приходилось работать только четверым. Все четыре нашли эту идею смешной -- Анжела никогда не связывалась с допингом. Одна из девушек сказала, что Анжела была скрытна, у нее часто случались перепады настроения, поэтому они с ней не очень дружили и не имеют представления, был ли у нее дружок. Они не исключили возможности того, что с Сэмом у нее что-то было, но это считалось у них в порядке вещей. Сэм Ягер -- профессиональный жокей, этих баб он объездил больше, чем лошадей. Девушки застенчиво захихикали. Дун, отец трех дочерей, никак не отреагировал на их смех, он был несколько разочарован.. -- Анжела и Сэм ссорились? -- С Сэмом невозможно ссориться, -- сказала самая смелая из девушек. -- С ним можно только в постель. Или на сеновал. Новый всплеск смешков. Девушкам не было и двадцати, но они уже многого нахватались и жили надеждами. -- Никто не воспринимает Сэма всерьез, -- сказала самая смелая. -- С ним просто весело. Он и из этого сделает шутку. Если не хочешь идти с ним, достаточно просто сказать "нет". Мы и говорим "нет". Он никого никогда не принуждает. -- Но ведь время от времени кто-то же с ним ходит, -- возмутились остальные. После этих слов у меня сложилось впечатление, будто Дун решил, что и Анжела вполне могла пойти с Сэмом, и. в этом не было ничего странного. Смелая девушка, которую звали Тэнси, спросила, когда нашли эту сучонку. -- Когда? -- насторожился Дун. -- Ее нашли в прошлое воскресенье утром. Хочу заметить, что тот, кто ее обнаружил, не очень торопился оповестить власти, поскольку она уже была мертва в течение довольно долгого времени, затем этот человек все же позвонил в полицию, связался со мной в то время, когда я дремал после моего любимого пудинга, приготовленного моей женой, -- отличное блюдо, должен вам сказать, -- а поскольку это было уже вечером, то только в понедельник утром я выехал на место происшествия и мы начали расследование, имея на руках списки пропавших, в основном беглецов, проституток и наркоманов, поняли? И только вчера нам принесли ее сумочку с этим медальоном, поэтому я и пришел к вам, чтобы выяснить, не та ли девушка служила у вас конюхом. В моих списках она числится пропавшей. Если я вас правильно понял, то это именно она. Он протянул им фотографию. Его убаюкивающий голос действовал на них успокаивающе, и они с интересом уставились на снимок. -- Это Гвоздичка, -- согласились они. -- А вы уверены, что можете отличить одну лошадь от другой? -- Естественно, если их видишь каждый день. -- А мужчина? -- Мистер Гудхэвен. Дун поблагодарил их и забрал фотографию. Констебль Рич что-то медленно писал в своем блокноте. Девушки не обращали на него никакого внимания. Дун спросил их, не было ли у Анжелы Брикел, случаем, собаки. Заинтригованные девушки ответили, что не было. -- А чем вызван ваш вопрос? -- Рядом был найден собачий ошейник и изжеванный мячик.. -- Ни у кого из нас собаки нет и никогда не было, -- ответила Тэнси. Дун поднялся, собираясь уходить, и сказал девушкам, что, если будут новости, пусть они емедленно связываются с ним. -- Какого рода новости? -- спросили они. -- Теперь вы знаете, что она мертва, -- добрым голосом сказал Дун. -- Нам же необходимо выяснить, почему и как это случилось. Это важно для правосудия. Если однажды мертвой найдут кого-нибудь из вас, вы же захотите узнать, что с вами приключилось, не так ли? -- Конечно, -- согласились они. -- Что же с ней сталось? -- спросила Тэнси. Дун хотел было погладить ее по голове, но сдержался. Этот жест явно уронил бы его в их глазах. Эти девушки были слишком уж независимы и самоуверенны. -- Прежде нам нужно будет навести некоторые справки, -- уклончиво ответил Дун. -- Ждите официальных сообщений. На этом мы и попрощались. Наш дальнейший путь лежал к. общежитию неженатых конюхов, рядом с которым располагался коттедж Боба Уотсона. В отличие от женского обиталище мужчин представляло собой иную картину: никаких горшочков с цветочками, никаких подушек и подушечек -- сплошные обрывки газет, пустые пивные банки, порнографические журналы, грязные тарелки и испачканные глиной жокейские сапоги. Роднило их только наличие телевизора с видеомагнитофоном. Все конюхи уже знали о происшествии, поскольку Боб Уотсон уже успел кому-то из них об этом ляпнуть. Никто из них (так же, как и девушки) не выказал сожаления. И они тоже ничего не смогли добавить к уже известному. -- -- В седле она была ничего себе, -- сказал кто-то, пожимая плечами. -- Да и в кровати, я полагаю, тоже, -- брякнул другой. Конюхи все с первого взгляда признали Гвоздичку, а один попросил инспектора оставить ему фотографию. -- Зачем она вам нужна? -- спросил Дун. -- За этой лошадью сейчас хожу я. Мне бы хотелось иметь снимок. -- Сфотографируйте ее сами, -- посоветовал ему Дун. -- Эта карточка по закону принадлежит родителям покойной. -- Ну, -- требовательно спросил он меня, когда мы вышли, -- что вы об этом думаете? -- Это ваша задача -- думать, -- возмутился я. На его губах промелькнула улыбка. -- Поживем -- увидим. Если придет что-нибудь на ум, то сообщите мне. Я готов выслушать каждого, кому будет что сказать. Я не гордый. Любой ответ я не оставлю без внимания. Пусть об этом знают все. Побеспокойтесь об этом. -- Постараюсь. В нашем доме в Шеллертоне в самый разгар суеты, которая длилась вот уже несколько дней, раздался телефонный звонок. И как бы Дун ни пытался скрыть эту новость, известие о смерти еще одной девушки, связанной с имением Тремьена, стало достоянием всей округи. Отовсюду нахлынули газетчики, требовавшие информации. Ди-Ди вновь и вновь повторяла, что она ничего не знает. Она была уже. доведена до слез, когда я наконец забрал у нее телефонную трубку. Вежливо и доброжелательно я сообщил, что не располагаю никакими фактами. Вся пятница прошла у меня в работе над книгой и в ответах на бесконечные телефонные звонки. Дун не появлялся. В субботу я узнал, что за это время он навел ужас - на все местное население. Возвратившись, Тремьен осведомился, не захочу ли я отправиться в Сандаун вместе с Фионой, Гарри и Мэкки, чтобы несколько развеяться, сам же он намеревался выехать с пятью скакунами в Чепстоу, чтобы договориться с владельцами о двух забегах: -- Извините мою беспардонность, но я хочу попросить вас отнести вещи Мэкки. В соответствии со своими несколько старомодными взглядами, которые Мэкки даже одобряла, Тремьен считал всех беременных женщин существами весьма хрупкими. Я подумал, неужели отец не понимает, что Перкину может не понравиться моя чрезмерная галантность по отношению к его жене. -- Фиона и Гарри подвезут Мэкки. Я прослежу за тем, чтобы они захватили и вас, но, это само собой разумеется, если в машине найдется местечко. Местечко в машине нашлось. В назначенное время они подобрали меня и Мэкки. Как я заметил, они были чем-то серьезно озабочены. За рулем сидел Гарри. Фиона все время крутилась, чтобы поговорить: она хотела сообщить Вам с Мэкки, причем в голосе ее звучала неподдельная тревога, о том, что Дув нанес ей уже два визита: первый -- весьма дружелюбный, а второй -- угрожающий. -- Утром с инспектором было легко ладить, он о чем-то безобидно болтал. А после обеда, в самую жару... -- ее передернуло, -- приехав в машине и будучи совершенно усталым... фактически обвинил Гарри в том, что он задушил эту паршивку. -- Что? -- поразилась Мэкки. -- Это же смешно. -- Вряд ли Дун думает так, -- мрачно заметил Гарри. -- Инспектор сказал, что она была определенно задушена. А он показывал вам мою фотографию, где я снят вместе с Гвоздичкой? -- Да, -- сказали мы с Мэкки. -- Эта фотография явно увеличена. Он сказал мне, что хочет поговорить со мной наедине, без Фионы, и показал мне увеличенную фотографию, где был только я. Он попросил меня подтвердить, что я снят в своих собственных солнечных очках. Я признал это. Затем он спросил меня, мой ли на мне ремень, я сказал, конечно. Он обратил мое внимание на пряжку, и я ответил, что чужих вещей я не ношу. После этого он поинтересовался авторучкой на снимке, и я был вынужден согласиться, что она тоже моя... он загнал меня в угол, и я не мог понять, что все это может значить. На мгновение он прервался, а затем с подавленным видом продолжал: -- Этому трудно поверить, но все, что нашли рядом с ней: очки, ремень, ручка, -- все это принадлежало мне. Понятия не имею, где ее нашли, -- а Дун по каким-то причинам мне об этом не сказал, -- но я не знаю, как они оказались там. Я сказал Дуну, что не видел этих вещей уже бог знает сколько времени, и он ответил, что верит мне... Инспектор же предположил, что они были у Анжелы, что, дескать, я оставил их у нее. Гарри смолк и больше на эту тему не сказал ни слова. -- Дун потребовал точно сказать, где был Гарри в тот день, когда пропала девушка, к тому же он заметил, что, возможно, ему придется взять у Гарри отпечатки пальцев, -- в голосе Фионы смешались негодование и тревога. -- Он уверен, что это я убил ее, -- сказал Гарри. -- Это совершенно очевидно. -- Это просто смешно, -- опять сказала Мэкки. -- Ведь он же тебя не знает. -- Где же вы в конечном счете были в тот день? -- спросил я. -- У вас же может быть прекрасное алиби. -- Может быть, -- отозвался Гарри. -- Но я не помню где. Разве можно с определенностью сказать, что ты делал во вторник днем на второй неделе июня прошлого года? -- С определенностью вряд ли, -- согласился я. -- Если бы это случилось на третьей неделе, -- сказал Гарри, -- то у меня было бы алиби. Мы были на скачках в Эскоте. Королевские скачки. Собирается вся знать. -- У нас есть записная книжка-календарь, где я фиксирую все важнейшие события и встречи. Я просмотрела записи за прошлый год. Никаких помет, относящихся к этому второму вторнику. Никто нз нас не помнит, что мы тогда делали. -- Может быть, работали, с кем-нибудь встречались? -- предположил я. Гарри и Фиона в один голос ответили, что нет. Фиона, хоть и являлась членом нескольких благотворительных комитетов, однако в тот день в заседаниях не участвовала. Гарри, чье собственное состояние не уступает Фиони-ному, в прошлом, как сообщил мне раньше Тремьен, работал консультантом в преуспевающей фирме, занимающейся производством автомобильных покрышек. Получив наследство, он не бросил прибыльную работу консультанта и время от времени консультирует другие частные компании. Каких-либо консультаций в июне прошлого года он вспомнить не может. -- В конце мая прошлого года мы ездили в Аттокстер на скачки, в которых на Гвоздичке должен был выступать Нолан, -- с тревогой в голосе заговорила Фиона. -- Анжела была там и ухаживала за лошадью. Именно тогда анализ показал наличие в крови лошади теобромина и кофеина, и если это даже не она сама накормила ее шоколадом, то разрешила это сделать кому-нибудь другому. Может быть, это было халатностью, Так или иначе, Гвоздичка победила в своем заезде, и Анжела вернулась вместе с лошадью в Шеллертон. Несколькими днями позже мы виделись с ней и вручили дополнительный подарок -- нам нравилось, как она присматривает за лошадью. Я имею в виду, что успех скакуна частично зависит от того, как за ним ухаживают. С того времени я больше эту несчастную не видела, во всяком случае, не могу припомнить. -- И я тоже, -- добавил Гарри. На протяжении всего дальнейшего пути в Сандаун они вновь и вновь возвращались к этой теме, и мне стало абсолютно ясно, что, с того момента как Дун предъявил для опознания вещи Гарри, ни о чем другом они не могли говорить.. -- Вероятно, кто-то подбросил эти вещи, чтобы подозрение пало на твоего мужа, -- безрадостно предположила Мэкки. Фиона согласилась с ней, но заметила, что Дун так не думает. -- Дун уверен, что это непредумышленное убийство. Я спросил, почему он так думает. Дун ответил, что большинство совершаемых убийств непредумышленные. Бесполезные. Он также добавил, что те, кто совершает непредумышленные убийства, находясь в сильном волнении, оставляют на месте преступления свои вещи и сами не знают об этом. Я заметил, что не могу даже припомнить случая, когда бы я разговаривал с ней один на один -- только в присутствии жены. Он же просто уставился на меня, явно не веря ни одному моему слову. Скажу вам откровенно, друзья, он лишает меня присутствия духа. -- Ужасно, -- воскликнула Мэкки. -- Безнравственно. Гарри, хоть и старался сохранить твердость в голосе, был явно не в своей тарелке и вел машину очень неаккуратно -- то притормаживал, то рывком набирал скорость. Фиона сообщила, что они, будучи в плохом настроении -- им сейчас не до развлечений, думали отказаться От поездки в Сандаун, но потом согласились, что из-за подозрений Дуна абсурдно рушить все свои планы. Подозрения же инспектора, тем не менее, действовали на них явно удручающе и выводили из равновесия. Больно было смотретьна группу подавленных людей, с парадной площадки наблюдающих за церемониальным выездом Гвоздички, знаменитой охотничьей лошади Фионы, перед началом скачек на приз Уилфреда Джонсона.. На сей раз, надеялись они, дело должно обойтись без шоколада. Фиона рассказала Нолану об обвинениях Дуна. Нолан не преминул тут же заметить Гарри, что теперь он на своей шее испытает все прелести подозрения в убийстве и, может быть, задний числом переоценит отношение к нему, Нолану: будет более снисходительным. Гарри это не понравилось. Пытаясь выжать из своего голоса хоть какие-то дружеские нотки, он возразил, что его, Гарри, не застукали с мертвой девушкой, лежащей на ковре у его ног. -- Поживем -- увидим, -- прогрохотал Нолан. -- Нолан! -- не удивилась их разговору Фиона. -- И все вы, прекратите говорить об этом. Нолан! переключи свои мозги на предстоящий заезд. Гарри, ни слова больше об этой чертовой девке! Все уладится. Нам нужно только проявить терпение. " Гарри нежно, но как-то уныло посмотрел на жену и через ее плечо увидел меня. В его глазах я заметил какое-то доселе незнакомое мне выражение. Я на секунду задумался и определил его: страх, может быть, даже легкий намек на страх, но в присутствии его сомнений не было. До сего момента имя Гарри и понятие страх никак не увязывались вместе в моем сознании, особенно после его мужественного поведения в замерзшей канаве после той автомобильной катастрофы. Мэкки, заменяющая Тремьена, выполнила все необходимые формальности, убедилась, что Нолан уже в седле, и повела нашу четверку к зрительским трибунам смотреть заезды. Рядом с ней шла Фиона. Гарри плелся в хвосте, затем неожиданно поравнялся со мной. -- Мне надо вам кое-что сказать, -- пролепетал он, -- но не в присутствии Фионы. -- Выкладывайте. Он быстро оглянулся по сторонам, проверяя, что нас никто не слышит. -- Дун сказал... о боже... он сказал, что, когда она умерла, на ней не было никакой одежды. -- Час от часу не легче, Гарри. -- Я заметил, что стою с открытым ртом, и, смутившись, закрыл его. -- Не знаю, что мне делать. -- Абсолютно ничего. -- Дун спрашивал, что я делал там без брючного ремня. Голос его дрожал. -- Невиновных не признают виновными, -- возразил я. -- О, да, но вы же знаете... -- Но не на оснований таких неубедительных улик. -- Я не был в состоянии рассказать Фионе. Я имею в виду, нам всегда было хорошо вместе, но она может в конечном итоге начать сомневаться... Честно скажу: я этого не вынесу. Мы подошли к трибунам и поднялись. Гарри молчал, погруженный в мучительные раздумья, и никак не реагировал на хриплые крики букмекеров и возбужденный ропот собравшихся зрителей. Наездники кантером проскакали к стартовым дверкам. Нолан в седле каштанового мускулистого скакуна, на котором. Фиона всю осень выезжала на охоту, выглядел, как обычно, очень профессионально. Гвоздичка, объяснила мне Мэкки, необычное животное -- для Фионы эта лошадь больше подруга, чем собственность. Гвоздичка прогарцевала к старту -- в этом году она впервые участвовала в забегах охотничьих лошадей весеннего сезона и, как надеялся Тремъен, должна была до июля победить три иди четыре раза. Неожиданно к нам приблизилась коротенькая нескладная фигура! Льюис. Он сообщил, что едва успел приехать к началу скачек,, и поинтересовался, были ли какие-нибудь сообщения из жокей - клуба относительно участия в них Нолана. -- Ни слова, -- ответила Фиона. -- Скрести пальцы, сглазишь.. -- Если бы они собирались тормознуть его, -- рассудительно начал он, тяжело дыша, -- то наверняка сообщили бы об этом, по крайней мере, сегодня; видимо, эти греба-ные задницы отвязались от него. -- Братская любовь, -- съязвила Фиона. -- Он мне должен, -- мрачно рявкнул он, и по этому" его рыку нетрудно было понять, какой долг он имел в виду. Даже если раньше некоторые не хотели верить показаниям Гарри в суде над Ноланом, то теперь, подумал я, всем все стало ясно. -- И ты собираешься получить этот должок? -- с явным сарказмом спросил Гарри. -- Благодаря тебе, нет, -- резко ответил Льюис. -- Лжесвидетельство -- это не мой профиль. Льюис улыбнулся как-то по-змеиному, казалось, изо рта вот-вот выползет жало. -- Я, -- сказал он, -- среди всех, пи-Пи на вас, оказался самым талантливым актером. У Фионы теперь уже не оставалось сомнений в том, что в тот вечер Льюис был не настолько пьян и прекрасно видел, как умерла Олимпия. На чистом лице Мэкки промелькнуло выражение плохо скрытого испуга. Гарри, который и до этого все знал, отнесся к признанию Льюиса по-философски -- сейчас его больше волновала угроза, нависшая над его собственной судьбой. Льюис окинул меня взглядом, который вряд ли можно было назвать дружелюбным, и пожелал узнать, почему я все время околачиваюсь рядом с ними. Никто не удостоил его ответом, в том числе и я. -- Старт дан, -- сказала Фиона буквально за долю секунды до официального объявления по громкоговорителю и, приникнув к биноклю, казалось, забыла обо всем на свете. -- Я задал вам долбаный вопрос, -- вновь бесцеремонно обратился ко мне Льюис. -- Вы сами знаете почему. -- Я был поглощен скачками. " -- Но Тремьена же здесь нет, -- не унимался он. -- Он послал меня посмотреть Сандаун. Гвоздичку в заезде было легко узнавать -- белое пятно на каштановой морде, которое я хорошо запомнил по фотографии, четко виднелось в любом ракурсе, в каком бы месте ипподрома ни находились лошади. Сам их бег показался мне более, медленным, чем в заездах скаковых лошадей, которые мне уже довелось увидеть. Барьеры всадники преодолевали как-то чересчур обдуманно, не спеша. Однако это было не совсем так: я вспомнил предупреждение Тремьена о том, что эта трасса сложна даже для скаковых лошадей высшего класса, для охотничьих же -- серьезнейшее испытание на прочность. "Понаблюдайте, как лошади будут преодолевать семь барьеров с дальней стороны ипподрома, -- напутствовал он меня перед поездкой сюда. -- Если первый барьер взят удачно, то и с остальными не будет проблем. Промахнись мимо первого, допусти ошибку, потеряй контроль над лошадью -- и можешь забыть о победе. Нолан -- большой мастер в правильном преодолении этого первого барьера". Я внимательно наблюдал за ходом скачек. Гвоздичка перелетела через первый барьер и через остальные шесть с дальней стороны ипподрома без особых усилий, выигрывая корпус, отделяющий ее от преследователей. "Нет ничего лучше Ипподрома для скачек охотничьих лошадей, чтобы научить их брать барьеры, -- сказал мне еще тогда Тремьен. -- Беда в том, что охотничьи лошади не так резвы и не. могут набирать необходимую скорость. Впрочем, Гвоздичка неплоха, из нее выйдет толк. В свое время охотничья лошадь Оксо завоевала даже приз Гранд нэшнл". С не меньшим успехом Гвоздичка прошла, и второй круг, продолжая выигрывать корпус, и у поворота перед третьим барьером, перед финишем, который все называли пруд-барьером, поскольку за ним находилась вечно сырая яма, поросшая кустарником. и камышом, напружини-лась, готовясь к очередному прыжку. -- Давай же, давай, -- воскликнула Фиона; напряжению ее, казалось, не было предела. -- Дорогуша, прыгай. Дорогуша, словно услышав ее, взметнулась вверх, и белое пятно на каштановом фоне мелькнуло прямо перед нашими глазами и вновь исчезло. Предпоследний барьер был расположен на возвышенности. "Очень много лошадей проигрывают именно на подъеме, -- поучал меня перед поездкой Тремьен. -- Вот где нужна выносливость, умение мобилизовать внутренние резервы. Только лошадь, у которой остаются силы на резвый бросок, имеет шансы на победу. Такой же сложный ипподром и в Челтенхэме. Там тоже ситуация меняется'самым драматическим образом после последнего барьера. Уставшие лошади еле передвигают ноги". Без особых усилий лошадь Фионы перескочила и через предпоследний барьер, однако Нолану не удалось оторваться от своего преследователя. -- Это невыносимо, -- шептала Фиона. Мэкки отложила бинокль и, машинально водя пальцем по лбу, наблюдала за финишем. Скачки, и не более того, подумал я; что они значат для людей? И сам нашел какой-то вязкий ответ: ну, написал я роман, какое значение, имеет то, выиграет он или проиграет, выражаясь конноспортивным языком? Нет, все-таки имеет значение -- ведь я пестовал свое детище, вкладывал в него свою душу, затрачивал усилия. То же самое можно сказать и о Тремьене с Мэкки. Иной объект -- лошади, скачки, а так все лежит в одной плоскости. Преследователь Нолана сократил дистанцию при подходе к последнему барьеру. -- О нет, -- застонала Фиона, опуская бинокль. -- Поднажми, Нолан. Гвоздичка сделала эффектный прыжок, однако с чрезмерно большим зазором между туловищем и верхней перекладиной барьера, потеряв в воздухе несколько драгоценных секунд. Соперник Нолана, послав своего скакуна по более пологой траектории, приземлился первым и вырвался, вперед. -- Проклятье, -- выдохнул Гарри. Фиона хранила молчание, примиряясь с поражением. Однако Нолан не собирался проигрывать. Включив на полную мощность все свои агрессивные инстинкты, пригнувшись к холке Гвоздички, он скакал, словно демон, заряжая лошадь своей энергией, которую невозможно было не воспринять. Дважды взметнулась и опустилась его тяжелая рука, держащая хлыст. Гвоздичка, будто ей дали напиться живой воды, встрепенулась, отказалась от своего прежнего намерения замедлить бег и вновь включилась в борьбу. Жокей на лидере, считая, что сражениевыиграно, осадил своего скакуна слишком рано. Гвоздичка резвым броском достала его, и ее морда первой очутилась за финишным столбом. Публика приветственными возгласами поздравляла победителей -- всадника и лошадь; " истинных бойцов, которые никогда не сдаются, фаворитов. Именно Нолан, это я видел собственными глазами, выиграл забег. Нолан, а не лошадь. Его способности. Сила его личности, стимулировавшая Гвоздичку. Благодаря Нолану я пришел к пониманию той истины, что в скачках мало только бесстрашия и умения хорошо держаться в седле. Мало тактического замысла, мало наличия опыта, мало честолюбия. Победа в скачках, так же как и выживание, определяется психологическим настроем. Па фоне ликующей Фионы все мы выглядели измученными, выдохшимися, с нездоровым блеском в глазах. Вместе с Мэкки она устремилась встречать возвращающихся победителей. Гарри, Льюис и я следовали в кильватере. -- Нолан -- гений, -- сказал Гарри. -- Этот долбаный жокей, его соперник, просто-напросто подарил ему победу, -- возразил Льюис. Никогда йе стройте предположений,. подумал я, вспомнив Дуна. Никогда не предполагайте, что вы одержите победу, до тех пор пока выигрыш не окажется у вас в руках. Сам же Дун явно строил предположения, продолжал я свои размышления. Несмотря на собственные предостережения. Во всяком случае, мне так показалось. Мы все отправились в бар, чтобы выпить за победу. Что касается Мэкки, она предпочла имбирный эль, Гарри же заказал столь близкое его сердцу шампанское. Нолан ликовал в не меньшей степени, чем Фиона; Льюис, явно лицемеря и точа зуб на Нолана, присоединился к поздравлениям. Я, полагаю, хоть и участвовал в чествовании победителя, тем не менее все же являлся сторонним наблюдателем. А тем временем, пока все мы шестеро весело улыбались, паутина, в которую попались две молодые женщины, продолжала плестись. Мы возвратились в Шеллертон до того, как Тремьен вервулся из Чепстоу. Фиона высадила Мэкки у входа на ее половину дома, я же пешком обогнул усадьбу; ключом, который мне дал Тремьен, открыл дверь и включил свет. Раздул тлеющие в камине поленья, налил немного вина и ощутил себя в домашней обстановке. Звонок в дверь черного хода вывел меня из состояния комфорта. Я поднялся и пошел открывать -- поначалу я даже не узнал стоящую передо мной женщину, на лице которой играла застенчивая, вопросительная улыбка. Ее нельзя было назвать дурнушкой, вполне симпатичная шатенка, но чем-то очень смущенная... Жена Боба Уотсона, Ингрид. - -- Заходите, -- с теплотой в голосе сказал я, довольный, что-все-таки узнал ее. -- Но, кроме меня, здесь никого "нет. -- Я думала, может быть, Мэкки. Миссис Викерс -- Она на своей половине. -- О... Тогда... Она осторожно переступила через порог, и я, посоветовав ей не стесняться, провел ее в семейную комнату. Ее нервное напряжение не спадало, она даже не присела, а продолжала стоять. -- Боб не знает, что я здесь, -- тревожно сообщила она. -- Не беспокойтесь. Хотите выпить? -- О нет. Лучше не надо. Казалось, ее что-то мучает, но она никак не решится высказаться; наконец она переломила себя и выпалила: -- Вы были так добры ко мне в тот вечер. Боб считает, что вы спасли меня от обморожения... и воспаления легких. Отдали мне свою одежду. Я этого никогда не забуду. Никогда. -- Вы выглядели очень замерзшей, -- сказал я. -- Вы уверены, что не хотите присесть? -- От этого холода я была на грани болевого шока. -- Мое предложение сесть она пропустила мимо ушей. -- Я знала, что вы вот-вот должны вернуться... Я видела, как подъехала машина миссис Гудхэвен... На самом-то деле я пришла, чтобы поговорить с вами. Мне нужно кому-то высказаться, а вы... с вами я чувствую себя легко. -- Так говорите же. Я слушаю. -- Анжела Брикел, так же как и я, была католичкой, -- выдала она неожиданно для меня. -- Неужели? -- Эта новость ничего мне не сказала. Ингрид кивнула. -- Местное радио вчера вечером сообщило, что тело Анжелы было найдено в прошлое воскресенье лесником в угодьях Квиллерсэджа. Собственно, о ней было сказано очень мало, говорили в основном о ходе расследования и тому подобных вещах. Полиция подозревает какую-то грязную игру. Грязная игра -- глупее слов не придумаешь! Почему бы прямо не сказать, что кто-то ее убил? После того как она исчезла в прошлом году, миссис Ви-керс попросила меня разобрать в общежитии ее пожитки и отправить их родителям. Я так и сделала. Она смолкла и изучающе посмотрела на меня, желая убедиться, насколько я вникаю в смысл ее слов. -- А что, -- спросил я, -- интересного вы нашли в ее вещах? Было что-нибудь такое, что вас насторожило... в связи с ее смертью? На лице Ингрид отразилось облегчение -- видимо, она поверила в то, что я ее понял. -- Набор для проведения самостоятельного анализа на беременность. Она пользовалась им. Осталась только пустая коробка. Я ее выбросила. ГЛАВА 11 Когда в комнату вошел Тремьен, Ингрид бросилась вон, как муха, увидевшая сети паука. -- Что ей было нужно? -- удивился Тремьен ее стремительному бегству. -- Впрочем, она всегда боялась меня. Этакая мышка. -- Она приходила, чтобы сообщить мне нечто важное. Ей кажется, это должны знать все, -- задумчиво ответил я. -- И она рассчитывала, что лучше меня рассказать обо всем этом никто не сможет. -- На нее это очень похоже. Что же она сказала? -- Не исключено, что Анжела Брикел была беременна. -- Что? -- пустыми глазами уставился на меня Тремьен. -- Беременна? Как беременна? Я объяснил ему, что в ее вещах был найден набор для определения беременности. -- Никто никогда не купит эту штуку, не имея на то достаточных оснований, -- пояснил я. -- Действительно, с вами нельзя не согласиться, -- поразмыслив, пробасил Тремьен. -- Тем не менее я думаю, что только у вас здесь найдется не менее двух десятков мужчин, да еще бог знает сколько во всем Шеллертоне, не говоря уже о тех, кто вообще имеет какое-то отношение к "качкам, -- так "что будь она даже дважды беременной и что бы Дун там ни говорил о ее костях -- никто вам не скажет, соответствует ли это действительности, к ее смерти это может не иметь никакого отношения. -- Но ведь может и иметь. -- Ингрид сказала, что она, была католичкой. -- Католики против абортов. На лице Тремьена появилось отсутствующее выражение. Я переменил тему:. -- У Гарри неприятности. Вы слышали об этом? -- Нет. Что за неприятности? Я рассказал ему об обвинениях инспектора Дуна, а заодно о победе Гвоздички и о признании Льюиса, из которого более или менее можно было судить о том, что он лжесвидетельствовал. В свою очередь, Тремьен смешал себе порцию джина с тоником, которой бы позавидовал сам Гаргантюа, и поведал мне, что у него в Чепстоу был очень паршивый день. -- Один из моих скакунов упал, другой налетел на барьер перед самым финишем и лишил меня победы, когда она фактически была у меня в кармане. К тому же Сэм еще выбил себе большой палец, который чертовски распух, и хотя это не так страшно, он вполне о-кей, однако до следующего четверга я его выпустить не смогу. А это значит, что на понедельник мне придется искать другого жокея. Владельцы же, скажу вам откровенно, подняли такой шум и вой, что пришлось столкнуть их лбами, иначе бы мне самому пришлось полезть на стену. С этими словами он плюхнулся в кресло, вытянул ноги и уставился на свои галоши. -- Вы собираетесь сообщать Дуну об этом анализе на беременность? -- наконец подал Тремьен голос. -- г Полагаю, да. Ведь об этом мне сказала Ингрид, на ее совести это лежит тяжким грузом. Если не скажу я, то она найдет кого-то другого, кто сообщит об этом в полицию. -- Это не лучший вариант для Гарри, -- вздохнул Тремьен. -- Но и не самый худший. -- Это заявление привнесет мотив. Присяжные верят в мотивы. -- Анализ на беременность вряд ли послужит исходной уликой, -- возразил я. -- Ингрид выбросила эту пустую медицинскую Коробку, и нет никаких доказательств, что она вообще существовала; никто не подтвердит, делала ли Анжела такой анализ. Определенных результатов нет, никто не знает, с кем она спала. -- Жаль, что вы не родились адвокатом. Наш разговор был прерван приходом Мэкки и Перки-на, которые заявились на традиционную вечернюю выпивку. Они обменялись мнениями о скачках, но даже победа Гвоздички не смогла развеять нависшей над всеми тоски. -- Анжела была беременна? -- покачала головой Мэкки в ошеломлении. -- Она ничего не говорила об этом. -- Может быть, она и сказала бы, окажись анализ стопроцентно положительным. Но она не была в этом уверена, как я полагаю, -- сказал Тремьен. -- Чудовищное легкомыслие-- вмешался Перкин. -- Эта чертовка приносит нам одни неприятности. Мэкки в ее положении совершенно ни к чему все эти расстройства и переживания. Мне это совсем не нравится. Желая положить конец тягостному для нее разговору, Мэкки взяла мужа под руку. Разговор о беременности ей был явно неприятен. Мне показалось, что подобного рода беседа Анжеле Брикел тоже могла бы оказаться в тягость. Вряд ли кто взял на себя смелость определить это точно. Наши размышления были прерваны неожиданным приходом Гарета, который сразу же набросился на меня с идеей о нашем предстоящем походе. Откровенно говоря, я совсем забыл о моем обещании, что, как мне показалось, он сразу прочитал на моем лице. -- Вы же обещали нас кое-чему научить, -- разочарованно начал он, обращаясь ко мне. -- Разжечь костер, например. -- Гм, -- промычал я. -- Спроси отца. Тремьен выслушал просьбу сына относительно куска земли его владений, на котором можно разбить лагерь и разжечь костер, и вопросительно поднял бровь в мою сторону. -- Вам и в самом деле не лень связываться со всем этим? -- Ведь я же обещал. Хотя, может быть, и несколько опрометчиво. Гарет бодро кивнул: -- Кокос, мой верный дружок, будет к десяти. -- Фиона просила нас подъехать утром, чтобы выпить за победу Гвоздички и подбодрить Гарри, -- вмешалась Мэкки. -- Но Джон обещал, -- взволнованно воскликнул Гарет. -- Полагаю, что Джон не обидится, если я принесу за него тебе свои извинения, -- снисходительно улыбнулась Мэкки. Наше выживание началось с того,, что в воскресенье с самого утра зарядил мелкий дождь с изморосью, переходящей в снег. Прекрасная погода для экспериментов по выживанию. Прежде чем начался наш выход на природу, Тремьен, сидя в кухне за утренним кофе и глядя на хмурое темное небо пасмурного утра, предложил мне отказаться от нашей затеи. -- Чего ради вы потащите моего сына бог знает куда? В конце концов отец с сыном сошлись на том, что после первого же чиха мы все вернемся домой. Вскоре приехал Кокос на своем велосипеде в сверкающем желтом плаще. Нетрудно было понять, откуда он получил свое прозвище. Он стоял посреди кухни, с плаща его капала вода, а когда он скинул капюшон, то его голова с хохолком волос сразу же стала похожей на плод кокосовой пальмы. (Этот его хохол никогда не лежит правильно, впоследствии объяснил мне Гарет. ) Кокосу было почти пятнадцать. У него были блестящие смышленые глаза, крупный нос и губастый рот; черты его юношеского лица еще не совсем определились. Еще год или два, подумал я, и он станет настоящим мужчиной. -- За яблочным садом есть огромный кусок неиспользуемой земли, -- сказал Тремьен. -- Там вы сможете устроить свой привал. -- Но, папа... -- начал возражать Гарет. -- Прекрасное место, -- с убежденностью в голосе поддержал я Тремьена. -- У того, кто обречен на выживание, нет выбора. Тремьен посмотрел на меня, затем бросил внимательный взгляд на Гарета и кивнул, как бы соглашаясь с собственным мнением. -- Но февраль не самый лучший месяц для поисков пропитания, -- заявил я, -- поэтому, полагаю, что мы не будем красть фазанов, а возьмем кое-что с собой из дому. Не забудьте захватить перчатки и перочинные ножи. Мы выходим через десять минут. Мальчики отправились готовиться к походу, а Тремьен спросил меня, что я, собственно, собираюсь с ними делать. -- Будем строить шалаш, -- ответил я, -- разжигать костер, искать пропитание и готовить еду. На сегодня, я думаю, этого будет достаточно. Это им запомнится надолго. -- Раз так, то и занимайтесь с ними. -- Идет. Тремьен вышел к дверям проводить нашу бесстрашную экспедицию. Кроме моего поясного набора для выживания, небольшого количества еды и перочинных ножей мы ничего с собой не взяли. Холодный моросящий дождь со снегом бил нам в глаза, но мальчики не обращали на него внимания. Отойдя от дома, я кивнул на прощание Тремьену и поспешил за Гаретом. Мы вышли через калитку в стене, прошли пустынным садом, очутились у другой калитки, миновав которую оказались в яблоневом саду, -- деревья стояли голые, -- забрались на пустошь, обнесенную с одной стороны каменной стеной" а с другой -- чахлыми кустами боярышника. Вокруг нас расстилалась занесенная снегом пашня -- владения соседа Тремьена. Гарет с отвращением осмотрелся, в глазах Кокоса я увидел испуг, мне же показалось, лучше этого места, которое рекомендовал Тремьен, и не придумаешь. Оно идеально подходило для урока выживания. -- Прежде всего, -- начал я, -- необходимо построить навес для костра. -- Разве можно что-либо зажечь в такой дождь? -- критически посмотрел на меня Гарет. -- Нет, -- сказал Гарет. -- Молодцы, - похвалил их я. Я снял с пояса набор для выживания, достал гибкую пилу и вручил ее Гарету. -- По пути сюда мы миновали по крайней мере четыре высохшие яблони. Найдите пару палочек, вставьте их в петля на концах пилы в спилите одну из них, причем старайтесь брать как можно ниже к земле. Буквально в три секунды мальчики вновь воспрянули духом и отправились выполнять мое поручение. Прав был Тремьен, называя это место заброшенным, -- даже мне пришлось потрудиться, подыскивая стоянку для лагеря. Почва под ногами была бледно-коричневой, усеянной высохшими стеблями нескошенной травы. Настоящий оазис для выживания. К тому времени, когда раскрасневшиеся и запыхавшиеся мальчики возвратились, волоча за собой свою добычу, я успел вытащить из ограды несколько проржавевших металлических опор, наломал веток боярышника и собрал несколько пучков сухой травы. Мы совершили короткую ходку в сад, нарвали стеблей крапивы, чтобы скрепить наше убежище, и примерно через час уже любовались результатом своего труда -- наклонным навесом, вполне надежно укрывающим огонь от дождя. Затем мальчики, но собственной инициативе соорудили из веток боярышника загородочку, защищавшую костер от бокового дождя. Они сами дошли до этого без всяких моих на то объяснений. -- Прекрасно, -- сказал я. -- " Теперь нужно найти несколько плоских камней, чтобы сделать основание для костра, -- у. той разломанной стены их предостаточно. Только не берите чересчур сырых -- они могут треснуть при нагревании. Затем отправимся на поиски чего-либо сухого, что сразу загорится: листочков, щепочек, в той сломанной теплице тоже наверняка что-нибудь найдется. Все, что разыщете, положите в карманы, чтобы сохранить сухим. Когда мы наберем достаточное количество топлива, настругаем специальных палочек для разжигания костра. Нам также понадобится сухая древесина, в своих поисках обращайте и на это внимание. Тащите сюда и высохшие коровьи лепешки, они горят подобно торфу. Еще через час работы под нашим навесом уже лежали доски из теплицы, где выращивались огурцы, и целая куча сухой мелкой растопки. Затем я показал им, каким образом следует настругивать мокрые палочки для разжигания. Мальчики, пользуясь своими ножами, повторили мой урок, причем Гарет сделал это быстро и аккуратно, а Кокос провозился довольно долго. Наконец с помощью спичек, огарка свечи, пучка сухих листьев, палочек для разжигания, досок из теплицы (коровьих лепешек мы не нашли) и сопутствующей удачи нам удалось разжечь прекрасный яркий огонек среди всего этого ненастья. Лица мальчиков просветлели, как будто среди ночи неожиданно взошло солнце. Сквозь навес струился дымок. В связи с этим я заметил, что если бы нам пришлось жить здесь несколько месяцев, то дым от костра можно было бы использовать для копчения мяса и рыбы. Лучше всего для копчения подходит древесина яблони. От нее идет особый аромат. Неплох также и дуб, правда, такого аромата он не дает. -- Здесь невозможно прожить несколько месяцев. -- Кокосу было даже трудно представить себе подобное. -- Не всегда светило солнце в Щервудских лесах, -- ответил я. Подбрасывая веточки, упавшие с яблони, мы принялись сооружать шалаш, причем в качестве основы крыши мы выбрали пару стволов засохших деревьев, закрепив их между двумя живыми. Сверху набросали веток можжевельника; пол нашего шалаша мы выстлали ветками засохших растений, листвой и мелкими сучьями. На наши головы, конечно, упало несколько капель, но во всем остальном мы чувствовали себя весьма комфортно. Ужин, когда мы после всех наших праведных трудов сумели его наконец приготовить, состоял из того, что нам удалось добыть из заброшенного сада: нескольких пучков дикой петрушки, окопника, земляных груш, нескольких вилков брюссельской капусты ("Бр-р", -- пробормотал Гаррет). и зеленого салата из подорожника, щавеля и одуванчиков. (Снова послышался возглас "Бр-р". ) Лютики в салат я запретил добавлять, сообщив, что это может привести к отравлению. Никогда не ешьте ядовитых лютиков, напутствовал я своих учеников, будьте благодарны тому, что у нас под рукой, нашлись одуванчики. Кокос наотрез отказался даже смотреть на дождевых червей, которых можно было бы накопать чертову дюжину. Мои питомцы вместо червей набросились на принесенную из дому копченую свиную грудинку, резали ее кусочками, а затем поджаривали в костре на очищенных от коры и заточенных палочках. Они настолько проголодались, что даже после грудинки долго обсасывали сладкую внутреннюю поверхность очищенной коры молодой березы. Кора молодой березы, заметил я, очень питательна. Гарет уверил меня, что каждое мое слово -- это для них информация к действию. Из старого бачка у водоотстойника теплицы мы набрали вспенившейся дождевой воды и вскипятили ее в пустой жестянке из-под кока-колы, которую Гарет предусмотрительно захватил из помойного контейнера в Шеллертоне. Мое предложение сварить кофе из жареных корней одуванчиков мальчики отвергли. Они в два голоса заявили, что в следующий наш поход захватят пакетики с чаем. Мы сидели в своем убежище неподалеку от костра, весело потрескивающего на своем каменном основании. Все было съедено, дождь непрерывно стучал по нашей импровизированной крыше. Эксперимент явно надо было заканчивать. -- Как насчет того, чтобы здесь заночевать? -- спросил я. На лицах мальчиков появилось выражение ужаса. -- Имея огонь и укрытие, -- пояснил я, -- вы выживете. -- Жутко. холодно, -- заметил Гарет. -- Это будет не жизнь, а мучение. -- Совершенно верно. Возникла непродолжительная пауза, затем Гарет добавил: -- Выживание -- это не такая уж веселая штука, не так ли? -- Как правило, совсем не веселая, -- согласился я. -- Просто проблема жизни и смерти. -- А будь мы благородными разбойниками в Шервуд-ском лесу, за нами бы охотились люди шерифа, -- начал фантазировать Гарет. -- Было бы совсем скверно, -- согласился я. Кокос осмотрелся, будто вокруг нас действительно прятались враги. Мне показалось, что его даже передернуло от мысли о такой возможности. -- Нам нельзя оставаться здесь на ночь. Завтра утром мы должны быть в школе, -- заявил он. Облегчение, которое я прочитал на их лицах, выглядело несколько комично, и мне показалось, что на секунду-другую они представили себя в еще более древнем и жестоком мире, где каждый новый день -- это борьба, где холод и голод являются нормой жизни, где на каждом шагу подстерегает опасность. В мире примитивном, задолго до Робин Гуда и друидов, бродивших некогда по низинам Беркшира, задолго до появления законов и власти, задолго до возникновения племен и вообще какого-либо организованного-общества с присущим ему наличием нравов и обычаев, прав и обязанностей. В мире, где выживали только сильные, а слабые погибали, в мире, где господствовал этот неумолимый закон природы. Когда густые тучи начали заволакивать и без того беспросветное небо, мы принялись разбирать костер, тлеющие головешки загасили о мокрую траву, оставшиеся сухие сучья от яблонь аккуратно уложили под каменное основание костра и тем же путем отправились домой. Выйдя из шалаша, Гарет оглянулся и с какой-то задумчивой грустью в глазах посмотрел на наше убежище и мертвое кострище; тем не менее домой, в лоно цивилизации, мальчики устремились вприпрыжку и с громким гиканьем. -- Все было великолепно, -- подвел итог Гарет, пробираясь в дом через дверь черного хода, -- а теперь пора приняться за пиццу, за две пиццы, а возможно, и за три. Рассмеявшись, я стащил с себя свою многострадальную лыжную куртку и, оставив своих юных друзей на пороге кухни, направился наслаждаться теплом семейной комнаты. Да не тут-то было -- в комнате я обнаружил целое сонмище личностей, пребывающих в состоянии сильнейшей депрессии. Все эти личности сидели в креслах и явно размышляли о днях грядущих, причем их вряд ли заботила проблема добывания пищи насущной, все их мысли были заняты надвигающейся бедой. Гарри, Фиона, Нолан, Льюис, Перкин, Мэкки и Тремьен сидели молча, будто обо всем необходимом и важцом уже переговорили. Целиком погруженные в свои раздумья, они отнеслись к. моему приходу как-то отрешенно, будто заявился нежданный гость либо в их личной трагедии появилось лишнее действующее лицо. -- Ах, это вы... Джон, -- промолвил Тремьен, пошевелившись в кресле и как-будто что-то припоминая. -- Мальчики еще живы? -- Более или менее. Я налил себе моего любимого вина и уселся на свободную табуретку, чувствуя себя не совсем ловко среди этих подавленных людей. Мне стало ясно, что теперь им известно все то, что знал я, может, даже и больше. -- Но если этого не сделал Гарри, то кто же? -- задал вопрос Льюис. Этот вопрос, видимо, уже неоднократно звучал в этой комнате, поэтому никто не удостоил его ответом. -- Инспектор Дун найдет убийцу, -- пробормотал я. -- Он и не пытается, -- возмутилась Фиона. -- Он уверен, что виноват Гарри, и не ищет никого другого. Это возмутительно. Доказательства того, что Дун остановил свой выбор только на Гарри, были прерваны гудком подъехавшего автомобиля. Такова была привычка Сэма Ягера возвещать о своем прибытии. Он влетел в комнату в состоянии сильного негодования. -- Тремьен, -- начал он с порога и вдруг резко остановился, увидев все семейство в сборе. -- О! Вы все здесь. -- По-моему, ты собирался отдохнуть, -- подавленно заметил Тремьен. -- Манал я этот чертов отдых. Стоило мне прилечь и начать зализывать раны, как вы мне и велели, заявился этот чертов полицейский. И это в воскресный день! Самый последний педераст имеет право отдохнуть в воскресенье! И знаете, каким куском дерьма он в меня кинул? Ваши чертовы конюшенные девки доложили ему, что у меня были шуры-муры с этой вашей, будь она неладна, Анжелой, как бишь ее фамилия, Брикел. Непродолжительное молчание, повисшее в комнате после этого заявления, никак нельзя было назвать недоверием. -- А ты крутил с ней? -- спросил Тремьен. -- Не в этом дело. Я не помню ни о каких июльских вторниках прошлого года. А этот приятель Дун спрашивал меня, что я делал именно в один из вторников, как будто это возможно вспомнить. Сказал, что возился на своей лодке. Тогда он поинтересовался, веду ли я вахтенный журнал и записываю ли время. Интересно, всерьез ли он это спрашивал? Я ответил, что у меня нет никакой зацепки, чтобы припомнить те времена. Возможно, усмехнулся я, развлекался с парочкой не очень привередливых девиц, но на мой юмор он никак не отреагировал; по-моему, он его начисто лишен. В ответ Дун заявил, что в подобных делах всякие смешки неуместны. -- У него самого три дочери, -- пояснил я. -- Это убийство его очень обеспокоило. -- А чем я могу помочь в его долбаных приставаниях? Он заявил, что должен проверить любую возможность; долго же ему придется повозиться с этим делом, докапываясь, кому и где давала Энжи, ведь она не упускала ни одного удобного случая. Даже Бобу Уотсону и то строила глазки. -- Вряд ли бы ей это удалось из-за Ингрид, -- вмешалась Мэкки. -- Внешне Ингрид выглядит кроткой и добродушной, но вы бы посмотрели на нее, когда она в гневе. Боба Уотсона она постоянно держит в поле зрения и не доверяет его ни одной девушке из наших конюшен. Сомневаюсь, что Анжеле удалось добраться до него. -- Кто это может знать наверняка? -- мрачно возразил Сэм. -- Можно выпить? Кока-колу? -- В холодильнике на кухне, -- сообщил Перкин, даже не пошевелившись. Сэм кивнул, вышел и вскоре вернулся со стаканом в руке. За ним в комнату ввалились Гарет и Кокос, которые сразу заторопились к микроволновой плите подогревать себе пиццу. Посмотрев на еду, Тремьен вопросительно поднял брови. -- Мы умираем от голода, -- начал объяснять его младший сын. -- Сегодня нам пришлось питаться корешками, березовой корой, одуванчиками и вполне в здравом уме жить в Шервудском лесу в ожидании солдат шерифа. -- О чем это ты? -- Сэм явно был сбит с толку. -- Выживание -- это сложная проблема, -- ответил Гарет. Он прошествовал к письменному столу, взял "Дикую местность" и вручил ее Сэму. -- Эту книгу написал Джон, -- объяснил он, -- как, впрочем, и еще пять подобных. Вот мы и проверяем это на практике -- строим шалаши, разжигаем костер, готовим пищу из подножного корма, кипятим дождевую воду для питья. -- . А при чем здесь Шервудский лес? -- растягивая слова и улыбаясь, спросил Гарри, хотя по его внешности было видно, что напряжение его не отпускало. -- Холод и голод -- это ладно, но за деревьями могли прятаться враги, -- объяснил Кокос. -- Э-э... -- протянул Сэм. Изумленный Тремьен поведал собравшимся о нашей затее и ее благополучной реализации. -- Учите их ценить домашний уют. -- Губы Тремьена скривились в улыбке. -- В следующий раз, -- поинтересовался Кокос, -- не захватить ли нам с собой луки со стрелами? -- Для чего? -- переспросил Перкин. -- Естественно, для того чтобы перестрелять воинов шерифа. -- А какими глазами ты смотрел бы на виселицу в Ноттингеме? -- спросил Тремьен. -- Лучше уж стебли и листья одуванчика. -- Он бросил взгляд на меня: -- Следующая экспедиция тоже планируется? Не дав мне собраться с мыслями, Гарет ответил: -- Да, -- и после некоторой паузы добавил: -- Сегодняшняя наша прогулка была явно не увеселительным мероприятием, но кое-чему мы научились. Я не отказался бы это повторить. Оказывается, я смогу выжить и в холод, и в дождь... я ни о чем не сожалею, вот и весь мой к вамразговор. -- Неплохо сказано, -- искренне воскликнула Фиона. -- Гарет, ты замечательный парень. Ему несколько польстила такая похвала, мне же она показалась вполне заслуженной. -- Каковы же ваши дальнейшие планы? -- спросил Тремьен. -- В следующее воскресенье, -- ответил я, -- мы могли бы совершить еще одну вылазку и испытать себя в чем-нибудь ином. -- Интересно, в чем? -- Пока еще не знаю. Моего неопределенного обещания хватило на то, чтобы мальчики вновь убежали на кухню за очередной порцией пиццы, а Сэм углубился в мою книгу о выживании, по мере чтения которой делал замечания, что мои ловушки больше подходят для людей, чем для Оленей. -- Убийство оленя в Шервудском лесу каралось петлей, -- заметил Гарри. -- Ловушки нужно ставить аккуратно, убедившись, что за тобой никто не подглядывает, -- согласился я с Гарри. -- Зачем вы учите этому Гарета? -- недружелюбно спросил Нолан из глубины своего кресла. -- Чего вы добиваетесь? Звания супермена? -- Мною руководит только смирение, -- без всякой иронии в голосе ответил я. -- Просто пай-мальчик, -- саркастически возразил Нолан, добавив в своей манере парочку непристойностей. -- Встретился бы я с тобой на скачках. -- Я бы тоже хотел на это посмотреть. -- В голосе Тремьена появилась какая-то мягкость и душевность. Он сделал вид, что принял наш разговор за чистую монету. -- Мы сделаем заявку на разрешение вашего участия в скачках, Джон. Никто из присутствовавших никак не отреагировал на это заявление Тремьена. Нолан же явно принял вызов. "Я понял, что ему не по нутру даже Слова, сказанные вполу-шутку. Своих позиций он не желал уступать никому. Утро следующего дня застало Ди-Ди над набором для определения беременности. В ее глазах стояли слезы, но, как мне показалось, не слезы сочувствия, а слезы зависти. В понедельник вновь на пороге дома появился Дун -- ему требовалось узнать, в каких забегах выигрывала Гвоздичка и на каких из них присутствовал Гарри. -- Мистер Гудхэвен? -- гулко переспросил Тремьен. -- Эта лошадь принадлежит миссис Гудхэвен. -- Да, сэр, но в медальоне покойной была фотография мистера Гудхэвена. -- Снимок был сделан ради лошади, -- возразил Тре-мьен. -- Ведь я же говорил вам об этом. -- Да, сэр, -- сухо согласился Дун, -- а теперь поговорим об алиби на те дни... Подавляя кипевший в нем гнев, Тремьен в задумчивости просмотрел формуляры и с полной определенностью ответил, что без Фионы Гарри ни на одних скачках не было. -- А в последнюю субботу апреля? -- лукаво спросил Дун. -- Что? -- вновь уткнулся в свои книги Тремьен. -- А в этот день что произошло? -- Ваш главный сопровождающий конюх сказал, что миссис Гудхэвен в тот день свалилась с воспалением легких. Он помнит ее слова, сказанные потом в Стратфор-де, когда ее лошадь выиграла в заезде, но затем была лишена титула победителя из-за положительного анализа на стимуляторы, что она все равно довольна, поскольку не видела победного заезда в Аттокстере. Тремьен воспринял эту информацию, не проронив ни слова. -- Бели мистер Гудхэвен отправился в Аттокстер один, -- рассуждал Дун, -- а миссис Гудхэвен осталась дома, прикованная болезнью к постели... -- Вы в самом деле не представляете реально, о чем толкуете, -- перебил его Тремьен. -- Анжела Брнкел отвечала за лошадь. И она не могла просто так вое бросить и уйти. Сюда же она вернулась вместе с лошадью в нашем фургоне. Если бы это было не так, то я в любом случае узнал бы об этом и наказал ее за халатность. -- Но из слов вашего главного сопровождающего конюха, сэр, -- с убийственными интонациями своим певучим голосом поведал Дун, -- я понял, что им пришлось ждать Анжелу Брикел в тот день в Аттокстере, поскольку она куда-то испарилась и ее не могли найти, а все уже были готовы к отъезду домой. Она оставила лошадь без присмотра, сэр. Ваш главный сопровождающий конюх решил подождать ее еще полчаса, и только тогда она явилась, причем не объяснила, где отсутствовала. -- Ничего подобного я не помню, -- сухо заметил Тремьен. -- Нет сомнения в том, что они не захотели вас тревожить, сэр. В конце концов, ведь никакого вреда причинено не было... или я ошибаюсь? Дун отвесил один из своих излюбленных молчаливых поклонов, в котором даже при наличии минимального воображения угадывалась его безусловная уверенность в виновности Гарри. -- На ипподроме ни у кого не может быть никаких секретов и личных дел, -- заявил Тремьен, явно несколько лицемеря. -- Ни одному из ваших намеков я не верю. -- Анжела Брикел умерла через шесть недель после этого, -- сказал Дун, -- и за это время она успела воспользоваться набором для определения наличия беременности. -- Прекратите, -- не выдержал Тремьен. -- Эти ваши инсинуации из разряда гнуснейших. Они направлены против достойного, интеллигентного мужчины, любящего свою жену. -- Достойные, интеллигентные мужчины, любящие своих жен, сэр, также не застрахованы на сто процентов от внезапного порыва страсти. -- -- Здесь вы ошибаетесь, -- упрямо возразил Тремьен. Дун бросил на него долгий внимательный взгляд, за тем перевел его на меня. - [ -- А что думаете вы, сэр? -- Я не думаю, что мистер Гудхэвен что-либо совершил. -- Ваше заключение основывается на десяти днях знакомства? -- Да. Впрочем, уже на двенадцати днях. Дун долго о чем-то размышлял, затем медленно спросил меня: -- Лично вы имеете какое-либо мнение относительно того, кто убил девушку? Мой вопрос касается только ваших ощущений, сэр, поскольку, полагаю, что если бы вы имели на этот счет твердое мнение, то, несомненно, сообщили бы его мне, не так ли? - -- Несомненно. Но никаких ощущений либо интуитивных догадок у меня нет, кроме разве того, что, я полагаю, это сделал кто-то, не связанный с этими конюшнями. . -- Она работала здесь, -- сухо напомнил Дун. -- Большинство убийств так или иначе связаны с местом проживания. Он вновь долго и многозначительно смотрел на меня, затем продолжил свою мысль: -- Ваша лояльность по отношении к здешним обитателям, сэр, делает вам честь, но лично я сожалею об этом. В этом доме вы единственный мужчина, которого никак нельзя привязать к убийству девушки, и я бы с удовольствием выслушал вас, однако только при том условии, что вы будете называть вещи своими именами и зрить в корень. Вы поняли, мою мысль? -- Вполне, -- ответил я, хотя был несколько удивлен. -- А вы спрашивали мистера Гудхэвена о том дне, когда он отправился на скачки один, без жены? -- требовательным голосом прервал нашу беседу Тремьен. Дун кивнул. -- Он отрицает, что в тот день произошло что-либо из ряда вон выходящее. Но в его положении это вполне естественно... -- Не желаю больше возвращаться к этой теме, -- отрезал Тремьен. -- Вы нагромоздили здесь целую кучу вздора. -- Личные вещи мистера Гудхэвена были найдены в непосредственной близости от убитой, -- флегматично заметил Дун. -- Плюс к тому она носила его фотографию -- а это уже. не вздор. После этого мрачного напоминания в абсолютнейшей тишине Дун молча ретировался; Тремьен же, очень взволнованный, заявил, что намерен поехать в поместье Гудхэт венов, чтобы как-то их успокоить. Тремьен, видимо, еще не успел добраться до них, поскольку позвонила Фиона. Трубку снял я -- Ди-Ди, сославшись на недомогание, уже ушла. -- Джон! -- воскликнула она. -- Где Тремьен? Дун держит путь к вашему дому. -- О боже. Вы не представляете, как все это ужасно! Дун считает... Он говорит... -- Дун уже посетил нас и обо всем рассказал. -- Этот инспектор подобен бульдогу, -- ее голос дро жал от волнения и отчаяния. -- Гарри сильный, но этот... этот огневой вал сметет и его. -- Он отчаянно боится, что вы начнете сомневаться в его невиновности, -- предупредил я. -- Что? -- поразилась она. -- Никогда. Ни на минуту. -- Тогда убедите его в этом. -- Разумеется, -- она сделала небольшую паузу. -- Кто это сделал, Джон? -- Не знаю. Оказывается, моя персона была темой дискуссии. Странное чувство. -- Возможно, правда будет не очень приятной, -- ответил я. -- Ох, -- в ее крике я уловил нотки того, что она не полностью отвергает версию Дуна. -- Джон... спасите нас всех. Не дожидаясь ответа, Фиона повесила трубку. Какой реакции она ожидала на свою необычную просьбу? Я всерьез задумался, чего они от меня ждут, в качестве кого рассматривают: то ли в качестве благородного странника, способного решить все их проблемы, подобно тому как это делалось в классических вестернах, то ли в качестве обычного средненького писателя, случайно оказавшегося в их I обществе и которому можно, по крайней мере, плакать в "жилетку. Газеты за вторник пестрели сообщениями об убийстве со ссылками на всевозможные источники. Судилище общественного мнения было в полном разгаре, причем все утверждения, претендующие на право и закон, прикрывались избитым словом "вероятно", однако основной смысл всех этих заметок сводился к одному: Гарри Гудхэвен переспал с потерпевшей, она от него забеременела, и он, будучи "хорошим семьянином", постарался избавиться от нее, поскольку, лишившись жены, ему пришлось бы расстаться с привычным образом жизни и влачить жалкое существование. Газеты, вышедшие в среду, по мнению Гарри, были еще хуже, -- сообщения, содержавшиеся в них, буквально приковывали его к позорному столбу. Он позвонил мне вскоре после ужина. -- Вы уже читали эти треклятые комментарии в прессе? -- Читал. -- Вы не будете возражать, если я заеду за вами и мы совершим небольшое путешествие? -- Конечно, приезжайте. -- Прекрасно. Буду через десять минут. Без особых угрызений совести я отложил работу лад биографией Тремьена. За эти две недели из четырех, предусмотренных нашим договором, я набрался достаточно опыта, чтобы бросить работу на половине страницы, особенно если для этого были достаточные основания. Гарри приехал на БМВ, точной копии автомобиля Фионы. Я сел рядом с ним. На его лице я заметил несколько новых морщин, по напряженности шеи и пальцев нетрудно было судить о его внутреннем состоянии. Это так называемое общественное мнение, мнение черни, довело его до жуткого состояния: он похудел, светлые волосы приобрели какой-то землистый оттенок, голубые глаза поблекли. -- Я благодарен вам, Джон, -- сказал он. -- Проклятая жизнь. -- Хочу сказать вам одну вещь, -- сделал я попытку успокоить его. -- Дун уверен, что в этом деле не все ясно, иначе он вас уже давно взял бы под стражу. Я устроился поудобней и застегнул ремень безопасности. Он взглянул на меня, выжал педаль сцепления и газанул. -- Вы так думаете? Он постоянно ходит и ходит. Каждый день. И каждый день прибегает к новым уловкам, к каким-то неуклюжим, будь они прокляты, косвенным уликам. Он обкладывает меня флажками, как волка. -- Он пытается вывести вас из себя, сломить вашу нервную систему, -- предположил я. -- Если он вас арестует и предъявит обвинение, то газеты сразу потеряют к вам интерес. Поэтому он выжидает -- может быть, кто-нибудь что-то припомнит, а вы из-за этих газетных инсинуаций к тому времени сломаетесь и наговорите на себя. Мне даже кажется, что он не против утечки информации -- пусть газетчики раскопают сами место, где были найдены останки, -- и только тогда он сделает официальное заявление. Я не удивлюсь, что он уже выдал пару намеков на этот счет, -- вполне в его духе. Гарри развернул машину в направлении Ридинга, выбрав дорогу, лежащую через холмистую местность и ведущую к Квиллерсэджским угодьям. Меня это несколько удивило, но прямого вопроса я не задал. -- Вчера, -- с горечью в голосе сообщил он, -- Дун спросил меня, во что была одета Анжела Брикел. Об этом же писали все газеты. Он также спросил меня, сама ли она, без принуждения, раздевалась. Я готов был удушить |его... Боже, что я говорю? -- Мне сесть за руль? -- спросил я. -- Что? О, да. Мы чуть не врезались в столб... Я не | заметил его. Нет, со мной все в порядке. Действительно, я в норме. Фиона говорит, чтобы я не поддавался на его запугивания, она была прекрасна, просто великолепна, но он пугает меня, и я ничего не могу с этим сделать. Он задает свои убийственные вопросы таким невинным тоном... "А раздевалась она без принуждения? " Что я мог ответить? Меня же там не было. -- Вот вам и ответ. -- Он не верит мне. -- Он не уверен. Что-то его беспокоит-- Лучше бы он беспокоился о спасении своей души. -- Его преемник может быть хуже. Признание для Циего может оказаться выше правды. Дун, по крайней мере, попытается докопаться до истины. -- Неужели он вам приятен? -- сама эта идея была ему _ Скажите ему спасибо. И радуйтесь, что пока еще на оде, -- посоветовал я и после паузы перевел разговор. другую тему. -- Почему мы едем этим путем? Мой вопрос удивил его: -- Естественно, чтобы попасть туда, куда мы едем. -- Значит, это не просто прогулочное путешествие? -- Нет. -- Вокруг нас расстилаются угодья Квиллерсэджа, -- я. -- Полагаю, что так, -- мрачно согласился Гарри и зил: -- Боже милостивый, мы постоянно ездим по этой дороге. Я имею в виду, что из Шеллертона в Ридинг все ездят этой дорогой. Естественно, если нет снежных заносов. По обеим сторонам шоссе виднелись мокрые после вчерашнего дождя деревья с опавшими листьями, и, хоть леса были смешанными, даже ели и сосны в эту зиму выглядели уныло. В некоторых местах угодья были помечены столбиками и обнесены заборами с проволокой; мелькали знаки: "Проезд запрещен". Отдельные участки леса были усажены молодыми елочками, и я подумал: пять ярдов вглубь -- и с дороги тебя уже никто не заметит. Только имея серьезные намерения, я бы рискнул продираться через эти запутанные ветви -- места не для послеобеденных прогулок. -- Эти угодья простираются на многие мили, -- сказал Гарри. -- Это только их западная окраина. Место, где они нашли Анжелу, было ближе к Баклбери. -- Откуда это вам известно? -- Черт возьми, это же было во всех газетах. Теперь вы во мне сомневаетесь? -- Мой вопрос вывел его из равновесия и рассердил, однако ненадолго. Он вновь смиренно покачал головой и продолжил: -- То же самое спросил меня и Дун. Откуда мне это известно? Да из местных газет, которые напечатали карту, вот откуда: Лесник пометил место находки знаком "х". -- Я в вас не сомневаюсь, -- возразил я. -- Если бы я в вас усомнился, мне пришлось бы пересматривать мое отношение к людям вообще. Относительно вас у меня нет сомнений. -- Значит, вотум доверия я получил? -- Да. Мы довольно долго ехали по каким-то неизвестным мне дорогам, проезжали какие-то деревушки, словом, наш путь лежал в одному дьяволу известную преисподнюю. Гарри, однако, тоже знал ее местоположение и, миновав полуразрушенные ворота, свернул на унылую пустынную улочку, которая вывела нас к большому осевшему амбару, являвшему собой груду ржавого железа и деревянного хлама. За притулившимся рядом сарайчиком виднелась струившаяся лента серой воды, уходившая к высящимся на горизонте покрытым лесом холмам. -- Куда это вас занесло? -- спросил я, когда Гарри остановил машину посреди этого безрадостного пейзажа. -- Перед вами Темза, -- ответил Гарри, -- Судя по всему, она после этих дождей и снегопадов вышла из берегов. Мы находимся в двух, щагах от плавучей резиденции Сэма. -- Вот эта? -- Когда Сэм говорил о своей лодчонке, он явно скромничал. -- У этого ковчега есть специальное. предназначение-- пояснил Гарри. -- Уже в течение полутора лет мы приезжаем сюда на пикники, которые Сэм устраивает в те ч дни, когда он выигрывает забег. В последний раз это было нечто... Одна из самых удачных вечеринок... Погрузившийся было в непонятные для меня воспоминания Гарри неожиданно смолк, на лбу его я заметил капельки пота. -- Отчего Вы так нервничаете? -- поинтересовался я. -- Со мной все в порядке. -- Это была очевидная ложь. -- Пойдемте. Мне хочется, чтобы рядом со мной просто кто - нибудь был. -- Хорошо. Куда будем держать путь? -- Несколько рановато приехали, впрочем, не имеет значения. -- С кем же вы намереваетесь встретиться? -- Не имею представления, -- ответил Гарри, выбирался из автомобиля. -- Послушайте, -- продолжил он, когда последовал за ним. -- Кто-то собирается сообщить мне информацию, которая поможет развязаться с Дуном. Я же только... Мне требуется поддержка... какой-нибудь свидетель. Это кажется глупым? -- Нет. -- Тогда пойдемте. Я пойду, но не думаю, что вам следует очень-то расчитывать на того, кто назначил эту встречу. Люди зачастую бывают очень злобными, и вы можете вляпаться в еще большую неприятность. -- Вы думаете, что это обман? -- Сама идея была ему неприятна, но он явно не исключал и такой возможности. -- Каким образом вам назначили эту встречу? -- По телефону. Сегодня утром. Голос я не узнал. Не смог даже определить, мужчина ли это был или женщина. Голос довольно низкий. Какой-то осторожный, вкрадчивый. -- А почему именно здесь, а не в другом месте? -- Не имею ни малейшего понятия, -- нахмурился Гарри. -- Но я не имею права упустить этот случай. Может быть, что-то прояснится, разве не так? -- Мне кажется, что не так. -- Я тоже не в восторге от этого мероприятия, -- признался он. -- Именно поэтому я и попросил вас составить мне компанию. -- Хорошо, -- пожал я плечами. -- Подождем -- увидим. В знак благодарности он как-то вымученио мне улыбнулся и по каменистой тропе, поросшей сорной травой, направился в сторону амбара, стоявшего на пути к месту нашего назначения. Вблизи этот эллинг не выглядел столь привлекательно, как на расстоянии, хотя в некоторых местах поломанные, но вполне пригодные для реставрации резные узорчатые карнизы еще хранили дух эдвардианского стиля. Постройка была кирпичной, причем дожди и ветры хорошо поработали над этим строительным материалом; длинный наклонный фундамент круто уходил к самой кромке воды, и вся конструкция нависала над рекой. Верный своим убеждениям, Сэм не приспособил к ветхой входной двери даже щеколды, не говоря уже о замке. Открывалась она вовнутрь от простого толчка. Большие окна давали много света, однако рассматривать там было нечего -- непокрытый деревянный пол, двухстворчатая стеклянная дверь, выходящая на балкон, под которым бурлила поднявшаяся река. -- А в этих самых эллингах не бывает воды? -- тихо спросил я. -- Вода под нами. Это. помещение предназначено для приемов. Там есть еще одна дверь, ведущая вниз, к самой воде, в собственно док. Именно там расположен грот. Сэм увешал его разноцветными лампочками, а некоторые фонарики плавают просто в воде... жуткое зрелище. Тогда в этой комнате мы оборудовали бар. Фиона и я выходили с напитками на балкон и любовались звездным небом. Ночь была теплой. Все было замечательно, -- он вздохнул. -- С нами были Перкин и Мэкки, они тогда только-только поженились и были наверху блаженства. Как давно все это было, все были счастливы, все казалось простым и ясным. Ничто не предвещало беды... В тот год удача сопутствовала и Тремьену. Все чествовали победу его Заводного Волчка в. Гранд нэшнл... а затем... пошло-поехало. -- А Сэм приглашает Нолана на свои застолья? ГЛАВА 12 Все это произошло столь быстро и неожиданно, что я сам едва не последовал за Гарри: каким-то чудом мне удалось инстинктивно крутануться на одной ноге и отскочить назад, подальше от этого провала. Не везет Гарри с холодной грязной водой, пришла на ум нелепая мысль. Извиваясь ужом, я подполз к краю этого пролома, заглянул в его сырые недра, но своего друга не обнаружил. Проклятье, подумал я, стаскивая с себя куртку. Отзовись же наконец, чтобы я мог тебя вытащить. Ради всего святого! Куда же он исчез? Никакого следа. Я кричал ему, но молчание было мне ответом. Балансируя на трещавшем подо мной поперечном брусе, я не терял надежды найти Гарри, однако в мутной, грязной воде ничего разглядеть не мог. Нужно что-^го делать, необходимо вытащить его оттуда. Я сбросил ботинки и, подогнув ноги, чтобы смягчить свое "приводнение", осторожно выпустил из рук балку. От ледяной воды у меня перехватило дыхание. Плавая на поверхности, я медленно выпрямил ноги, чтобы определить глубину, -- вода доходила мне до ушей. Сделав глубокий вдох, я погрузился с головой в эту мутную жидкость, пытаясь разыскать Гарри, однако даже с открытыми глазами вообще ничего не увидел. Но он должен быть здесь. Времени было в обрез. Глотнув воздуха, я нырнул вновь. С беспокойством, переходящим в настоящую тревогу, я ногами, а затем и руками начал ощупывать дно. Мне попадались куски железа, я натыкался на какие-то острые предметы, но ничего живого так и не обнаружил. Еще один глоток воздуха. Может быть, удастся найти его по всплывающим на поверхность пузырькам? Однако вместо пузырьков я заметил невдалеке красное пятно -- этакий цветной мазок среди унылого однообразия. Наконец-то я нашел его. Я поднырнул и сразу же наткнулся на него, однако тело было абсолютно безжизненным, и, когда я попытался вытащить его на поверхность, мне это не удалось. Дерьмо... дерьмо... Дурацкое слово закрутилось в голове. Я просунул руки у него под мышками и, скользя босыми ногами по илистому дну, изо всех сил потащил его наверх, однако он за что-то зацепился и моих усилий оказалось недостаточно. Я предпринял еще две отчаянные попытки, пока наконец мне не удалось отцепить его, и мы пробкой выскочили на поверхность. Но это длилось недолго -- Гарри вновь начал медленно оседать в воду мертвым грузом. Задыхаясь от заливающейся в нос воды, я, тем не менее, его достаточно высоко поднял -- голова Гарри оказалась на поверхности, однако дыхание не восстановилоcь. Обхватив за спину, я повернул Гарри к себе так, чтобы его лицо оказалось вровень с моим, и в этом неуклюжем положении начал делать искусственное дыхание. Процедуру эту положено проводить в лежачем положении, мне же пришлось вдыхать в него жизнь стоя. Я делал глубокие выдохи ему прямо в ноздри, в вялый рот, порознь и одновременно, с частотой, на которую был только способен, -- словом, мне пришлось выполнять функции отказавших ему межреберных мышц. Синхронно с выдохами я пытался надавливать ему на грудную клетку. Мне нужно было заставить ожить эту грудь, заставить Гарри сделать вдох. Меня учили, что искусственное дыхание необходимо продолжать делать как можно дольше, даже когда уже, кажется, потеряна всякая надежда. Продолжать и продолжать, говорили мне. Не сдаваться. Никогда не сдаваться. Даже в воде он был тяжел. Мои ноги онемели в промерзшем иле. Я продолжал ритмично накачивать его воз-духом в темпе, превышающем ритм обычного дыхания, сжимал его грудь, всячески уговаривал, отдавал мысленные приказания взять себя в руки, прийти в себя, прийти в сознание... Гарри, ну давай же! Мне было жалко его, Фиону, всех их, но более всего я привязался к Гарри. Его мягкий юмор, его человечность -- разве можно этого лишиться? Я буду отдавать ему свое дыхание до тех пор, пока сам не закоченею и буду физически не способен продолжать, но даже и в этом случае не смирюсь с мыслью, что делал это напрасно. Неожиданно я почувствовал какой-то толчок в его груди, секунду я не мог в это поверить, затем он вновь дернулся у меня в руках и кашлянул мне прямо в лицо, изо рта потекла струя грязной воды, вновь последовали приступы мучительного кашля, после чего Гарри начал ловить ртом воздух... пить его, вбирать в себя; в его горле что-то захрипело, он вновь закашлялся -- трудно давалась ему борьба за свои легкие. Он недолго был без сознания, прикинул я, но еще чуть-чуть -- и было бы уже поздно. Не переставая кашлять, он открыл глаза и застонал. Само по себе это было уже прогрессом, поэтому я начал осматриваться в поисках выхода из этого нашего неожиданного тюремного заключения. Еще одна дверь, сказал тогда Гарри, внизу, у самого берега реки. И действительно, приглядевшись, я заметил ее -- покрытая антикоррозийной краской мощная деревянная плита, закрепленная в каменной кладке. Нижний обрез этой двери находился менее чем в шести дюймах от кромки воды. Через весь конец этой постройки, от потолка до самой воды, была натянута сеть из тонкой колючей проволоки, явно раньше предназначавшейся для защиты дока от лодочных воров. Под колючей проволокой бурлили маленькие водовороты пенящейся воды. Из-за поднявшейся реки, сообразил я, док оказался ниже обычного уровня. Дверь в шести дюймах над водой, тогда... нет смысла ставить ее ниже, поскольку и уровень реки обычно ниже... впрочем, где-то все равно должно быть возвышение или, по крайней мере, какое-либо иное устройство для разгрузки и загрузки судов... Аккуратно поддерживая Гарри, я взял левее, ближе к стене, и действительно-таки, к величайшему своему облегчению, наткнулся на площадку с уровнем воды примерно по грудь. Я осторожно усадил на нее Гарри и, не переставая поддерживать его, опустился рядом с ним. Нельзя сказать, что это был величайший прогресс, но, по крайней мере, наши головы торчали над водой, и уже не так остро стоял вопрос жизни и смерти. Гарри был весь в крови, сознание едва теплилось в нем. Единственная польза от этой ледяной воды в том, подумал я, что, несмотря на причиненные нам муки, только благодаря ей потеря крови не будет очень большой. И тем не менее, чем быстрее мы отсюда выберемся, тем будет лучше. Пролом, в который угодил Гарри, был почти в центре потолка над нами. Если встать, подумал я, то можно дотянуться до потолка, но за края этой дыры я не уцеплюсь. Попробовать подпрыгнуть... грохнешься вниз с новой порцией досок. Это не выход из положения. Где-то должна быть эта поперечная балка? Естественно, тоже гнилая. Предаваясь этим своим размышлениям, я не забывал о Гарри. Лучше всего, решил я, нам переместиться в угол. Там мне удастся устроить его так, что он не сможет упасть. Я начал медленно перетаскивать его по нашему, как я заметил, покрытому досками и изобилующему какими-то швартовыми приспособлениями возвышению. Наконец мы дотащились до угла этой площадки, и я угнез-дил Гарри между задней и боковой стенками. Он перестал кашлять, но явно не понимал, что с ним происходит, вытянул ноги -- из одной сочилась кровь, но в мутной воде рану рассмотреть было невозможно. Я раздумывал, стоит ли заняться остановкой кровотечения или же сосредоточиться на том, как выбраться из этой ловушки, оставив Гарри в его неопределенном состоянии в надежде на то, что все страшное уже позади; неожиданно я услышал звук открывающейся двери, доносился он сверху и был отчетливо слышен -- прямо над моей головой, -- именно в эту дверь входили мы с Гарри. Первым моим импульсивным желанием было крикнуть, попросить помощи, кто бы там ни был: однако между моим импульсивным намерением и его вербальной реализацией пролился целый поток внезапно пришедших на ум мыслей, заставивших меня попридержать язычок; так я и застыл с раскрытым ртом в абсолютной неуверенности в мудрости своего решения. Раздумья. Гарри приехал сюда, чтобы с кем-то встретиться. Конкретно с кем, неизвестно. Он не знает. Ему назначили только время и место. Он поверил и отправился на эту встречу. Зайдя в резиденцию Сэма, он увидел на полу конверт и собрался поднять его, неожиданно пол под ним рухнул, и он провалился в док. Если бы меня с ним рядом не оказалось, то он, несомненно, утонул бы, поскольку зацепился за какой-то предмет, спрятанный на дне. В свое время моей подготовкой ведал инструктор, отставной офицер из эскадрильи специального назначения. Он учил меня, как избегать встречи с неприятелем, -- это была его специализация. Видимо, его наука не прошла даром -- хотя и испытывая определенные сомнения, я внутренне почувствовал опасность: наверху враг, а не спаситель. Я ждал восклицаний ужаса, тревожного голоса, обеспокоенного судьбой Гарри, чего-то естественного, что можно услышать от человека, заметившего это несчастье. Но наверху была тишина. Затем звук скрипнувших половиц и аккуратно прикрытой двери. Сверхъестественно. Я почти не различал звуков, доносящихся с улицы, -- мы находились довольно далеко, ниже уровня земли, под самой береговой насыпью, -- однако в какое-то мгновение до моего слуха донесся хлопок закрывающейся двери машины и рокот двигателя отъезжающего автомобиля. -- Проклятье, -- неожиданно промолвил Гарри. Затем последовала серия более крепких замечаний. -- Что происходит? О боже, у меня горит нога. -- Мы очутились здесь через тот пролом, -- я показал на зияющую дыру в потолке. -- Под вашим весом рухнула целая секция половых досок, и вы упали на что-то острое, вонзившееся в ногу. -- Я з-замерзаю. -- Да, я вижу. Вы в состоянии посидеть здесь некоторое время в одиночестве? -- Джон, ради всего святого... -- Я мигом, -- прервал его я. -- Надолго я вас не оставлю. Взобравшись на возвышение -- вода доходила мне до колен, -- я осторожно, вдоль стеночки, направился к нижней двери, выходящей к реке: перед дверью я нащупал ступеньки, их оказалось три, вели они на плоскую гладкую площадку. Я поднялся по ступенькам -- вода едва покрывала мои лодыжки -- и попробовал открыть засов. На сей раз это оказалось сложным делом. Дверь стояла прочно, как скала. На стенке рядом с дверью я заметил три электрических выключателя. Я нажал одновременно на все три, но ни одна лампочка на потолке не загорелась. На стене также был закреплен силовой щиток, кабели от которого тянулись к верхней оконечности металлической решетки. Открыв его, я нажал видневшиеся в нем две кнопки -- сначала красную, затем зеленую, однако никаких изменений в нашем узилище опять не произошло. Устройство для поднятия решетки представляло собой лебедку с электроприводом и специальный стержень, на который, подобно шторам, наматывалась сетка. По обеим сторонам решетки для облегчения хода имелись направляющие. Без электроэнергии ее, конечно, не поднять, хотя, судя по конструкции, она не должна быть тяжелой. -- Гарри, -- позвал я. -- О боже, Джон, -- его голос звучал слабо и напряженно. -- Сидите там и не беспокойтесь. Я сейчас вернусь. -- Куда... вы уходите? -- в его голосе звучал страх, который он пытался скрыть. Самообладание не покинуло его. -- Пытаюсь найти выход отсюда. -- Хорошо... поторопитесь. -- Конечно. Я вновь скользнул в воду и подплыл к решетке, попытался встать, но ноги дна не достали-- там было значи-гтельно глубже. Ноги мои ощущали бесконечные вихревые толчки врывающейся из реки воды. К моему счастью, к моему великому счастью, решетка вплотную не упиралась в дно реки. В сухую погоду при нормальном уровне воды зазор между нижним краем решетки и дном, вероятно, был бы не менее двух-трех футов. С точки зрения здравого смысла это было разумно. Я набрал в легкие побольше воздуха и начал осторожно спускаться по решетке под воду, пытаясь ногой нащупать этот промежуток; и я действительно его обнаружил, однако в данном случае измерять его можно было только в дюймах, кроме того, ощущалось сильное встречное давление воды. Я вынырнул и глотнул воздуха. -- Гарри? -- Да. -- Под металлической решеткой есть небольшое пространство. Я собираюсь проплыть через него в реку и сразу же вернусь за вами. -- Хорошо. Больше самообладания на этот раз, подумал я, меньше страха. Глубокий вдох. Нырнув, я начал пробираться по решетке ко дну дока. Опустившись до самого низа, я почувствовал вязкий ил. Край решетки крепился на подвижных шарнирах, а не на металлических пластинах. Все эти шарниры поднять одновременно было невозможно, пришлось возиться с каждым в отдельности. Ну, подныривай же, уговаривал я себя. Я испытал неодолимое желание выбраться на поверхность. Ныряй же... Растянувшись на дне, я решил пробираться через этот зазор головой вперед, лицом вверх, впрессовывая свою спину в мягкое илистое дно. И молил Бога... молил всех святых, чтобы не зацепиться одеждой за эти шарниры... На мне же вязаный свитер... Надо было его снять... Ниже голову; щеки моей коснулся металл. Толкай же их обеими руками. Напрягись, напрягись, будь осторржен, не теряй голову, следи за одеждой, не напорись на какую-нибудь железяку, крепче возьмись за край сетки, ни в коем случае не выпусти ее, ведь здесь такое сильное течение, держись прямо, удерживайся; плечи, кажется, прошли, толкай шарниры вверх, спина прошла, бедра прошли, ноги... шарниры... нечем дышать... легкие разрываются... осторожнее, осторожнее... что-то попало под лодыжку, мешает движению... воздуха, глоток воздуха... ноги застряли... ноги... наконец прошли. Течение реки тут же подхватило меня, и я едва успел судорожно вцепиться в решетку, иначе поток меня бы унес. И все же мне-таки удалось выбраться, я ни за что не зацепился, не поранил себя о валяющийся на дне мусор и не утонул -- спасать меня было некому. Как только моя голова оказалась над поверхностью воды, я начал с жадностью хватать ртом воздух, однако особого облегчения не почувствовал: мучила боль в боку, было такое ощущение, что мои легкие распухли и отказываются впускать в себя эту живительную газовую смесь. С другой стороны, подавляющее чувство страха и ужаса прошло, и я, вцепившись в решетку и раскачиваясь на волнах, принялся сквозь прутья выглядывать Гарри. -- Гарри, -- позвал я. Через узкую решетку, не пропускающую свет, я не мог его видеть, однако меня трудно было не заметить. -- Ох, Джон... -- сколько муки и облегчения я прочел в его голосе. -- Слава Всевышнему. -- Осталось совсем недолго, -- - крикнул я, сам заметив в своем голосе какое-то напряжение и беспокойство. Удерживаясь за решетку, я сподобился переползти ближе к закрытой двери и по неровностям в стыках между досками выбрался наконец из воды на травянистый берег. Жуткий холод пронизывал до костей, трясло меня также от беспокойства за состояние Гарри. Но, как бы то ни было, я выбрался из этой западни. Стоя на негнущихся от холода ногах, я попытался открыть дверь, ведущую вниз, однако закрыта она была на врезной замок; обычная замочная скважина, но без ключа открыть ее было невозможно. Может быть, лучше всего, в отчаянии подумал я, ра-аыскать телефон и потребовать профессиональной помощи: пожарников и "скорой помощи"? Если же я не найду телефона в мастерской Сэма, то я довезу Гарри до ближайшего жилища... Не тут-то было. Автомобиль Гарри исчез. Опять в моей голове монотонно начало прокручиваться дурацкое слово "дерьмо". Прежде чем что-либо предпринимать, между тем подумал я, необходимо обуться. Через верхнюю дверь я зашел в эллинг. Опять большой прокол. Ботинок не было. Пропала также и куртка. Из дока до меня донесся приглушенный, неуверенный голос Гарри: -- Есть там кто-нибудь? -- Это я, Джон, -- крикнул я. -- Продержись еще немного. Ответа не последовало. Вероятно, он совсем ослаб. Следовало поторопиться. Теперь у меня уже не оставалось сомнений в чьей-то попытке совершить преднамеренное убийство, и эта уверенность, приводя в бешенство, возбуждала во мне новые силы. Прямо в носках я бросился по каменистой тропе к мастерской Сэма, причем мои пятки не испытывали каких-либо болевых ощущений; с огромным облегчением я обнаружил, что войти внутрь труда не составит, -- замка на двери не было. Внутри обстановка была такой же, как и снаружи, -- сплошная свалка. В центре помещения на специальных блоках была закреплена большая лодка, покрытая серой пластиковой пленкой. В течение очень непродолжительного времени я пытался отыскать телефон, но его не Сказалось. Обнаружить это было нетрудно: ни офиса, ни каких-либо закрытых подсобок в мастерской не было. Возможно, у Сэма и был набор хороших инструментов, но он явно их где-то прятал. Везде была разбросана какая-то непригодная рухлядь, однако мне почти-- сразу же удалось наткнуться на два весьма необходимых мне средмета: ломик и массивный молоток для крепления швартовочных узлов. Схватив свои находки, я стремглав понесся обратно к эллингу и начал штурмовать нижнюю. дверь. Прежде всего я загнал молотком ломик в крошечный промежуток между боковой рамой и кирпичной кладкой на уровне чуть ниже замочной скважины; когда дверь немного отошла, я вынул ломик и повторил всю эту процедуру, но уже на уровне выше замочной скважины, причем на этот раз долбил молотком с большим ожесточением. Наконец видавшее виды дерево поддалось моим усилиям, язычок замка выскочил из гнезда, и я преспокойно распахнул дверь. Оставив на траве ломик и молоток, я ступил в сырое чрево дока. От холодной воды зубы вновь начали выбивать дробь. По крайней мере, мрачно подумал я, сегодня тихий день, нет пронизывающего ветра, который превратил бы нас в сосульки. Я пробрался к Гарри, который почти уже сполз со своего ложа, -- из воды высовывалась одна голова. -- Пойдемте, -- настоятельно сказал я. -- Гарри, просыпайтесь. Он апатично взглянул на меня, в его глазах читалась смесь слабости и боли -- нетрудно было догадаться, что он чрезмерно долго пробыл в этой воде. Апат