центре
камеры,  поэтому Хатиб мог подойти к нему с любой  стороны, а крестообразная
поза давала доступ к любой части тела.
     Омар Хатиб положил плетеный ротанговый хлыст на стоявший в стороне стол
и подошел к несчастному. После  первых  же шести -  десяти ударов  отчаянные
вопли прекратились, уступив  место неразборчивым  мольбам  о  пощаде.  Хатиб
уставился в лицо подозреваемому.
     -  Ты  дурак,  друг мой. Ты мог бы умереть  легкой  смертью.  Ты предал
раиса, но наш раис милосерден. От тебя мне нужно только признание.
     -  Нет, клянусь...  ва-Аллах-эль-адхим... клянусь Аллахом, я никого  не
предавал.
     Мужчина  плакал, как ребенок,  слезы  агонии ручьями текли по его лицу.
Слабак, подумал Хатиб, этот долго не протянет.
     - Нет, предал. Ты знаешь, что такое "Кулак Аллаха"?
     - Конечно, - пробормотал несчастный.
     - И ты знаешь, где хранилось это устройство?
     - Да.
     Согнутой  в  колене  ногой  Хатиб  резко  ударил  мужчину  в  пах.  Тот
машинально попытался  согнуться,  но не смог. Его  стошнило, рвота  текла по
всему его телу, капала с члена.
     - Что да?
     - Да, сайиди.
     - Так-то лучше. И наши враги не знали, где спрятан "Кулак Аллаха"?
     - Нет, сайиди, это секрет.
     Хатиб с размаху ударил распятого мужчину по лицу.
     -  Маниук,  грязный маниук,  почему  же  тогда  вражеские  самолеты  на
рассвете нашли Эль-Кубаи и разбомбили наше главное оружие?
     Глаза мужчины округлились. Ужасное известие заставило его забыть даже о
только  что  нанесенном ему  страшном  оскорблении: маниуком арабы  называют
мужчину, исполняющего роль женщины в гомосексуальном половом акте.
     - Но это невозможно. Об Эль-Кубаи знала горстка людей...
     - А наши враги узнали... И уничтожили его.
     - Сайиди,  клянусь, это невозможно. Никто не  смог бы  найти Эль-Кубаи.
Его строил полковник Бадри, он так тщательно все замаскировал...
     Допрос продолжался  еще с  полчаса и  кончился так,  как и  должен  был
закончиться.
     Воспоминания Хатиба прервал сам раис.
     - И кто же нас предал?
     - Инженер, доктор Салах Сиддики, раис.
     Все  дружно охнули от изумления,  лишь  президент  медленно кивнул, как
будто он давно подозревал этого человека.
     -  Позвольте  поинтересоваться, -  сказал  Хассан  Рахмани, -  на  кого
работал этот мерзавец?
     Хатиб  бросил  на  Рахмани  уничтожающий взгляд  и,  немного  помолчав,
ответил:
     - Этого он не сказал, сайиди раис.
     - Но ведь он скажет, должен сказать, - возразил президент.
     - Сайиди раис, - пробормотал Хатиб, - к сожалению, на этом этапе своего
признания предатель умер.
     Рахмани вскочил, забыв о протоколе.
     - Господин президент, я  должен сделать заявление. Только что мы  стали
свидетелями  вопиющей  некомпетентности.  Предатель  не  мог не  располагать
связью  с  нашими  врагами,  ведь  каким-то  образом он  передавал  им  свои
сообщения. Теперь, боюсь, мы этого никогда не узнаем.
     Хатиб   одарил  Рахмани  таким  взглядом,  что  тот  невольно  вспомнил
Киплинга, которого  читал еще мальчишкой, в  школе мистера Хартли;  там была
ядовитая змея, которая шипела: "Берегись меня, потому что я и есть смерть".
     - Что вы можете сказать? - спросил раис.
     -  Сайиди  раис, что  мне сказать?  -  тоном кающегося грешника ответил
Хатиб. - Мои подчиненные любят вас, как родного отца, а может, даже  больше.
Любой из них охотно отдал бы за вас свою жизнь. Когда они услышали признания
гнусного предателя... то немного переусердствовали.
     Чушь  собачья,  подумал Рахмани.  Но  раис  лишь неторопливо кивал. Ему
нравилась неприкрытая лесть.
     - Это я могу понять,  -  сказал  президент.  - Такое  случается. А  вы,
бригадир  Рахмани, вы добились  каких-нибудь результатов?  Или  вы  способны
только критиковать своего коллегу?
     Все обратили внимание на то, что Саддам, обращаясь к Рахмани, не назвал
его  рафиком -  товарищем.  Мне  нужно  быть  осторожным, очень  осторожным,
подумал Рахмани.
     - В Багдаде работает вражеский радиопередатчик, сайиди раис.
     Он  вкратце  пересказал  то, что  сообщил  ему майор Зайид,  хотел было
добавить, что если им удастся еще раз перехватить передачу, то они наверняка
найдут передатчик, но потом решил воздержаться от обещаний.
     - Что  ж,  поскольку предатель  мертв, - сказал  в  заключение  раис, -
теперь я могу сообщить вам то, о чем  не имел права говорить  два дня назад.
"Кулак Аллаха" не уничтожен  и даже не  похоронен в подземелье. За  двадцать
четыре часа до воздушного налета я приказал перевезти наше секретное  оружие
в более надежное место.
     Аплодисменты, которыми  все собравшиеся выразили свое восхищение гением
вождя, стихли только через несколько минут.
     Саддам  сообщил,  что  ядерное  устройство  уже  перевезли  на   другой
секретный   объект,  который  носит   название   "Крепость"   или   "Каала";
расположение Каалы им  знать не нужно. Из Каалы устройство  будет запущено в
тот день, когда нога первого американского солдата ступит на священную землю
Ирака. Этот запуск изменит ход всей истории.

        20

     Известие о том, что налет  британских "торнадо" на Эль-Кубаи завершился
безрезультатно, потрясло человека, который был известен союзникам только под
кличкой  "Иерихон". Он  с большим трудом заставил себя подняться и вместе со
всеми аплодировать обожаемому раису.
     Как  обычно,  в  центр  Багдада его  и генералов отвезли  в автобусе  с
зачерненными окнами.  Иерихон сел на заднее сиденье и,  занятый собственными
мыслями, не вступал в разговоры.
     Его нисколько не беспокоило то, что запуск "Кулака Аллаха" из  какой-то
таинственной Каалы, о  которой он никогда не  слышал и понятия  не имел, где
она находится, привел бы к гибели многих тысяч людей.
     Иерихона тревожила  только  собственная судьба. Три года  он,  предавая
свою  страну, рисковал всем, ведь в случае провала  его ждали полный  крах и
страшная  смерть. Его главная цель состояла не только в том, чтобы сколотить
огромное состояние; в конце концов, вымогательством, взятками и воровством и
в  Ираке  можно  заработать  миллионы,  хотя  при  этом,  конечно,  тоже  не
обойдешься без риска.
     Иерихон  мечтал навсегда  покинуть Ирак  и  появиться на  другом  конце
планеты другим человеком,  с другой  фамилией,  другой биографией,  с новыми
документами,  которые  ему,  конечно  же,  охотно  выдадут  его  иностранные
хозяева. Они же надежно защитят его от наемных убийц. Он не раз видел, какая
судьба ждет того, кто, наворовав достаточно денег, убегал за рубеж: он жил в
постоянном страхе до тех пор, пока в  один прекрасный день его не  настигали
иракские мстители.
     Иерихон же хотел и денег и безопасности, поэтому он был даже рад  смене
хозяев;  что  ни  говори,  а  с  американцами  иметь дело  приятнее,  чем  с
израильтянами.  Американцы, выполняя все условия соглашения, побеспокоятся о
том, чтобы он стал подданным другой страны, приобрел другое имя, смог купить
себе  дом  на мексиканском побережье  и прожить остаток  дней  в достатке  и
комфорте.
     Теперь же все изменилось. Если он промолчит и Саддам  пустит в ход свой
"Кулак  Аллаха",  американцы  могут подумать,  что он намеренно  ввел  их  в
заблуждение. Конечно, на  самом деле это  было совсем не так,  но обозленные
янки наверняка ему не поверят. Они обязательно заморозят его счет в банке, и
тогда все  усилия пойдут прахом.  Ему нужно как-то предупредить американцев,
что  произошла ошибка. Нужно рискнуть  последний раз, и  все  кончится: Ирак
будет  сокрушен,  раис  низвергнут  с  трона,  а   он,  Иерихон,  будет  уже
недосягаем.
     Запершись  в своем кабинете, Иерихон написал сообщение; как  всегда, он
писал по-арабски, на  очень тонкой бумаге,  которая занимает так мало места.
Он  рассказал  о  последнем  совещании  у  Саддама, объяснил,  что  в момент
отправки  последнего  письма ядерное  устройство действительно  хранилось  в
Эль-Кубаи,  но  сорок восемь часов спустя,  когда "торнадо" нанесли бомбовый
удар,  его  там уже не было. Иерихон не обманул союзников и не чувствовал за
собой никакой вины.
     Он  изложил все,  что  узнал:  где-то  есть  секретный объект,  который
называют "Крепостью" или по-арабски  "Каалой", и именно из этой Каалы  будет
запущено ядерное устройство, как только первый американский солдат пересечет
иракскую границу.
     Вскоре после  полуночи он  сел  в  неприметный  автомобиль и скрылся  в
темных багдадских переулках. Никто не вправе оспорить его право ездить ночью
по  городу, да никто и  не осмелится на это. Он оставил крохотный пакетик  с
письмом  в  тайнике  неподалеку  от  овощного  базара  в Касре, потом  мелом
начертил условный знак за  собором святого Иосифа  на  площади Христиан.  На
этот раз условный  знак  был несколько иным. Иерихон  надеялся, что тот, кто
забирает его сообщения, не станет зря тратить время.
     Рано  утром  15  февраля  Майк  Мартин  выехал  на велосипеде  из виллы
советского дипломата.  Русская кухарка дала ему  длинный  список  продуктов,
которые нужно было  где-то купить.  Выполнять  такие  поручения раз от  разу
становилось все трудней, потому что продуктов в Багдаде продавали все меньше
и меньше. Нет, крестьяне работали по-прежнему,  вот  только перевозка плодов
их труда стала  проблемой. Большинство мостов было  разрушено, а центральная
иракская  равнина  изрезана  множеством  рек  и  речушек, благодаря  которым
крестьяне  и  могли  выращивать  богатые  урожаи и кормить Багдад. Они  были
поставлены перед выбором: или платить большие деньги  за паромные перевозки,
или оставить урожай дома, до лучших времен. Большинство предпочли последнее.
     К счастью, на этот раз Мартин начал покупки с базара пряностей на улице
Шурджа. Выехав с базара, он  обогнул собор  святого  Иосифа  и направился  к
ближайшему переулку. Заметив меловую отметку, он вздрогнул.
     На  этой  стене  должен  был  появляться  определенный  условный  знак:
опрокинутая  на  бок цифра  восемь,  перечеркнутая  короткой  горизонтальной
линией. Мартин предупредил Иерихона, что лишь в чрезвычайной ситуации вместо
горизонтальной линии  в  центре каждого круга  восьмерки  нужно начертить по
маленькому   крестику.  Сегодня  на  стене  впервые  появилась  восьмерка  с
крестиками.
     Мартин, энергично нажимая на педали, покатил к овощному базару в Касре,
выждал момент,  когда  поблизости никого  не оказалось,  наклонился,  как бы
поправляя ремешок сандалии, нырнул рукой в тайник и извлек  оттуда крохотный
пластиковый пакетик.  К полудню он уже  вернулся  на  виллу.  Пришлось долго
объяснять разгневанной кухарке,  что  он  сделал  все, что  мог,  но сегодня
продавцы смогут  добраться  до городских базаров еще  позже.  Мартин  обещал
вторично объехать багдадские базары во второй половине дня.
     Он прочел письмо, и ему стало ясно, почему Иерихон решил, что создалась
чрезвычайная ситуация. Потом Мартин  набросал свои  комментарии к  сообщению
Иерихона. Он сказал, что, по его мнению, теперь ему следует взять инициативу
в свои руки и самому  принимать решения. Сейчас просто не оставалось времени
для  долгих  совещаний  в  Эр-Рияде, обмена  мнениями и инструкциями. Больше
всего  Мартина обеспокоило переданное Иерихоном известие о том, что иракская
контрразведка уже знала  о нелегальном радиопередатчике, посылавшем пакетные
сигналы.  Мартин мог лишь догадываться, насколько  близко к нему подобрались
иракские охотники за шпионами. Ему  было  ясно одно: о дальнейшей регулярной
радиосвязи с  Эр-Риядом не  могло  быть и  речи.  Следовательно, ему  самому
придется решать, что делать.
     Мартин  записал на  магнитную пленку сообщение Иерихона  -  как обычно,
сначала  на  арабском,  потом  в  своем   переводе  на  английский,  добавил
собственные соображения и выводы и приготовился к передаче.
     Очередное "окно" для связи с Эр-Риядом открывалось лишь глубокой ночью,
когда  все  другие  обитатели  виллы  Куликова будут  крепко спать. Как  и у
Иерихона,  на  случай  непредвиденных ситуаций у  Мартина были предусмотрены
запасные варианты сеансов связи.
     Предупреждением должен  был  послужить  один  долгий  сигнал, в  данном
случае пронзительный свист,  переданный  на совершенно иной волне,  далеко в
стороне от обычной полосы в диапазоне сверхвысоких частот.
     Сначала  Мартин убедился, что иракский  шофер Куликова  вместе со своим
шефом уехал в  посольство, которое находилось  в  центре  города,  а русская
кухарка  и  ее  муж обедают.  Рискуя быть  замеченным,  Мартин собрал  возле
открытой  двери   своей   хижины  антенну   спутниковой   связи   и  передал
предупреждающий сигнал.
     В бывшей спальне виллы на окраине Эр-Рияда, переоборудованной под центр
радиосвязи,   в   половине   второго   мигнул   световой  сигнал.   Дежурный
радиооператор, поддерживавший связь между виллой и Сенчери-хаусом в Лондоне,
бросил  все дела,  повернулся  к двери, крикнул напарнику  "Скорей сюда!"  и
настроил приемник  на  частоту, на  которой в тот день должен был передавать
Мартин.
     Второй оператор заглянул в открытую дверь.
     - Что случилось?
     -  Зови Стива и  Саймона.  "Черный  Медведь" выходит на связь.  Срочное
сообщение.
     Оператор  ушел.  Мартин   выждал  пятнадцать   минут,   потом   передал
подготовленное сообщение.
     Пакетный  сигнал приняла  не  только эр-риядская радиостанция. Частично
его успела перехватить  и другая антенна спутниковой связи, установленная на
окраине  Багдада  и  непрерывно  сканировавшая  весь  диапазон  сверхвысоких
частот. Сообщение Мартина  оказалось настолько  длинным,  что  даже передача
пакетного  сигнала  заняла  четыре секунды.  Иракские радисты уловили вторую
половину сигнала и определили радиопеленг.
     Как  только  сигнал  был  передан,  Мартин  разобрал радиопередатчик  и
спрятал его под плитами  пола. Он  едва успел  положить  на  место последнюю
плиту,  как услышал шуршание гравия.  Это был муж русской  кухарки.  У  него
сегодня  было особенно хорошее настроение,  и он  не поленился пересечь весь
двор,  чтобы предложить садовнику  болгарскую сигарету. Мартин  принял ее  с
низкими поклонами и с бесконечными "шукран". Гордый своей  щедростью русский
вернулся в дом.
     Бедняга, пожалел он садовника, разве это жизнь?
     Оставшись  один, "бедняга" принялся писать  убористой арабской вязью на
листке тонкой бумаги, которую он хранил под своим соломенным тюфяком. В  эти
же  минуты гений  радиоперехвата  майор Зайид склонился над крупномасштабной
картой города, обращая особое внимание на район Мансур. Закончив расчеты, он
дважды проверил  результаты и только после  этого  позвонил  в штаб-квартиру
Мухабарата  бригадиру Хассану  Рахмани.  От  обведенного зелеными  чернилами
квадрата  в Мансуре штаб-квартиру отделяло не больше  пятисот ярдов.  Зайиду
было приказано явиться к четырем часам.
     В  Эр-Рияде Чип Барбер,  размахивая компьютерной  распечаткой и ругаясь
так, как он не ругался уже лет тридцать, с тех пор как распрощался с морской
пехотой, возбужденно вышагивал по главной гостиной виллы.
     - Нет, что он себе позволяет, черт бы его побрал? - требовал  он ответа
от двух британских коллег, сидевших в той же гостиной.
     - Полегче, Чип, - урезонивал его Лэнг. - Мартин чертовски долго сидит в
самом  логове Саддама. Он в сложном положении. Плохие ребята уже  напали  на
его след. По всем правилам мы должны были бы немедленно его отозвать.
     - Да, знаю, он молодец, но он превышает свои полномочия.  Мы оплачиваем
всю эту игру, не забыли?
     - Нет, не забыл, - ответил Паксман. - Но Мартин - наш  человек, который
находится  в глубоком  тылу противника. Если он  решил остаться, то лишь для
того, чтобы закончить свою работу - не только для нас, но и для вас.
     Барбер немного поостыл.
     - Три миллиона долларов. Что, черт возьми, я скажу Лэнгли?  Что на этот
раз  он   предложил  Иерихону   еще  три  миллиона  зеленых  за  достоверную
информацию? Этот иракский засранец должен был дать нам абсолютно достоверные
сведения  и в первый  раз.  Судя  по  тому, что нам  доподлинно известно, не
исключено, что он водит нас за нос и просто хочет побольше заработать.
     - Чип, - сказал Лэнг, - речь идет об атомной бомбе.
     -  Может быть! - прорычал Барбер.  - <i>Может быть,</i>  речь  идет об атомной
бомбе!  <i>Может быть,</i> Саддам успел наработать достаточно урана! <i>Может быть,</i> он
успел сделать проклятую бомбу! А на самом деле мы ни черта не  знаем,  кроме
расчетов каких-то ученых  и  хвастливого  заявления  самого  Саддама  - если
только  Саддам действительно говорил что-то подобное. Черт возьми, Иерихон -
наемник,  ему  ничего не  стоит  соврать. Ученые могли  ошибаться. А  Саддам
постоянно врет как сивый мерин. Так что же мы получили за все эти деньги?
     - Вы хотите взять ответственность на  себя? - уточнил Лэнг. Барбер упал
в кресло.
     -  Нет,  -  ответил он после короткого раздумья, -  не хочу. Хорошо,  я
поговорю  с  Вашингтоном.  Потом мы разъясним ситуацию  генералам.  Им нужно
знать. Но я вам обещаю одно: если этот Иерихон надул нас, я его из-под земли
достану, повыдергиваю ему руки-ноги и сам забью мерзавца до смерти.
     К четырем  часам майор  Зайид пришел  с картами и  расчетами в  кабинет
Хассана  Рахмани.  Он обстоятельно  растолковал,  что  сегодня  ему  удалось
определить  еще  один радиопеленг и  таким  образом  резко уменьшить площадь
района  вероятного  нахождения передатчика до квадрата, отмеченного на карте
Мансура. Рахмани с сомнением уставился на карту.
     - Сто на сто метров, - сказал он. - Я  полагал, что современная техника
позволяет определить положение источника сигнала с точностью до метра.
     -   Я  смог   бы  это  сделать,   если  бы  передача   была  достаточно
продолжительной, - терпеливо объяснял молодой майор. - Можно добиться, чтобы
ширина  луча от перехваченного сигнала не превышала одного метра. Если потом
точно так же перехватить сигнал из другой точки, то в результате и получится
квадратный метр. Но эти передачи страшно непродолжительны. Он только вышел в
эфир, две  секунды -  и все, передача закончена.  Поэтому  в лучшем случае я
могу сканировать  город очень узким конусом,  вершиной которого является мой
приемник. Чем дальше  от приемника, тем, разумеется, шире конус. Угол конуса
не превышает,  вероятно, одной секунды, но на расстоянии в  пару  километров
конус  расширяется  до  ста  метров.  Однако посмотрите,  это  все  же очень
небольшой квадрат.
     Рахмани снова опустил голову. Внутри квадрата оказалось четыре здания,
     - Давайте  спустимся и  все осмотрим на месте, - предложил  он. Бродя с
картой  в руках по  Мансуру,  Рахмани и  Зайид  нашли  отмеченный  на  карте
квадрат.  Это  был  респектабельный  район;  все  четыре  здания   оказались
роскошными виллами,  огороженными глухими стенами. К тому времени, когда они
закончили осмотр, начало смеркаться.
     - Утром обойдете все виллы,  -  приказал Рахмани. -  Я без лишнего шума
перекрою войсками все подходы к квадрату. Что искать, вы знаете.  Войдете со
своими  специалистами  и  тщательно обследуете  все  четыре  дома.  Находите
передатчик - мы получаем шпиона.
     -  Есть  одна проблема, - заметил майор.  -  Видите  вон там  бронзовую
табличку? Это резиденция советского посольства.
     Рахмани задумался. Если разгорится международный скандал, ему никто  не
скажет "спасибо".
     - Сначала осмотрите три другие виллы, - распорядился  он. - Если ничего
не  найдете, я  согласую  вопрос  об  обыске  советской  резиденции  с нашим
министерством иностранных дел.
     В момент этого разговора один из обитателей советской виллы находился в
трех  милях  от  нее.  На  старом британском  кладбище,  в каменной урне над
неухоженной  могилой  садовник  Махмуд Аль-Хоури оставил  тонкий пластиковый
пакетик.  Потом на  стене  здания  союза  иракских  журналистов  он начертил
условный  знак,  а  колеся поздним  вечером на велосипеде в  том же  районе,
заметил, что условный знак был стерт еще до полуночи.
     Вечером  того  же  дня  в  Эр-Рияде,  за  закрытыми дверями  одного  из
кабинетов на  втором  подвальном  этаже  под  зданием  Министерства  обороны
Саудовской Аравии состоялось  в высшей  степени  секретное совещание. На нем
присутствовали четыре генерала  и  двое гражданских  - Барбер и Лэнг.  Когда
представители спецслужб кончили говорить,  в кабинете на  минуту  воцарилась
мрачная тишина.
     - Насколько достоверны эти сведения? - спросил один из американцев.
     - Если вы имеете в виду стопроцентную  уверенность, то таких гарантий я
вам дать не  могу, - ответил  Барбер. - Впрочем,  мы  полагаем,  вероятность
того, что эта информация точна, очень высока.
     - Почему вы так уверены? - спросил генерал ВВС США.
     -  Как вы, джентльмены, вероятно,  уже  догадались, несколько последних
месяцев  на  нас  работает  агент,  занимающий  очень  высокое  положение  в
багдадской иерархии.
     Согласно  кивнув, военные что-то  неразборчиво пробормотали, а  генерал
ВВС, который все еще не мог простить ЦРУ  их сомнения в достоверности данных
летчиков о количестве пораженных ими целей, сказал:
     -Я и не сомневался, что вся эта информация об иракских военных объектах
поступает отнюдь не от магического кристалла ЦРУ.
     - Дело в том, - пояснил Лэнг,  - что до сегодняшнего дня все переданные
нашим агентом сведения были потрясающе точны. Если он лжет сейчас, то все мы
окажемся по уши  в  дерьме. Но вопрос в  другом: можем  ли мы взять  на себя
такую ответственность?
     Снова на несколько минут установилась тишина.
     -  Парни,  вы  упустили из виду одно обстоятельство, - прервал молчание
генерал ВВС. - Доставку.
     - Доставку? - переспросил Барбер.
     -  Да,  именно.  Недостаточно  просто  иметь  бомбу,  надо  располагать
возможностью  сбросить  ее  на  голову  противнику.  Судите  сами:  никто не
поверит, что Саддам достиг колоссальных успехов в миниатюризации. Это тонкая
технология. Значит,  он не  может выстрелить  этой штукой - если она у  него
есть  - из танкового орудия. Или из пушки  того же калибра. Или из  ракетной
установки типа "катюша". Или запустить ее с помощью ракеты.
     - Почему не с помощью ракеты, генерал?
     - Полезная нагрузка не позволит, - наставительным тоном ответил летчик.
-  Все дело  в  проклятой  полезной  нагрузке.  Если  его  бомба  достаточно
примитивна,  она  должна  весить  примерно полтонны. Скажем, тысячу  фунтов.
После того как мы  разбомбили  комплекс в Сааде-16, нам стало  известно, что
ракеты "Аль-Абейд" и  "Аль-Таммуз" находятся еще в стадии разработки.  То же
относится и к ракетам "Аль-Аббас" и "Аль-Бадр".  Или  неработоспособны,  или
разбиты нами, или несут слишком малую полезную нагрузку.
     - А как насчет "скадов"? - поинтересовался Лэнг.
     -  Та  же   самая   история,  -  ответил  генерал.  -  Так   называемый
"Аль-Хусаин",  ракета на  базе  "скадов"  с  повышенной  дальностью  полета,
по-прежнему разлетается  на куски  при  вхождении  в  атмосферу  и  способна
поднимать не более ста шестидесяти  килограммов. Даже  максимальная полезная
нагрузка  поставляемых из  СССР "скадов" не превышает  шестисот килограммов.
Этого слишком мало.
     - Но бомбу можно сбросить и с самолета, - возразил Барбер.
     Генерал ВВС возмутился.
     -  Джентльмены, я могу  дать вам полную  гарантию,  что отныне  ни один
иракский военный самолет не долетит до границы.  Большинство не успеет  даже
оторваться от бетонной полосы, те же, кому это все же  удастся,  будут сбиты
на  полпути  к  южной   границе.  У   меня  достаточно  АВАКСов,  достаточно
истребителей. За это я отвечаю.
     - Тогда что же такое "Крепость" Саддама, его Каала? -  спросил  Лэнг. -
Стартовый стол?
     -  Нет.  Секретный  ангар,  скорее  всего,  подземный,  с  единственной
взлетно-посадочной  полосой. Там  стоит "мираж",  МиГ или Су  - вооруженный,
заправленный, готовый к взлету. Но мы перехватим его до границы.
     Решение  должен  был  принять  американский генерал, сидевший  во главе
стола.
     -  Вы будете  искать  место хранения  этого устройства,  так называемую
Каалу? - негромко спросил он.
     - Да, сэр. Мы уже ищем. Думаем, нам потребуется еще несколько дней.
     - Найдите - и мы ее уничтожим.
     - А наступление начнется через четыре дня?
     - Я дам вам знать.
     Вечером было объявлено, что наступление наземных войск на Кувейт и Ирак
откладывается до 24 февраля.
     Позднее историки объясняли отсрочку двумя причинами. Одни говорили, что
американская  морская пехота  хотела  сместить направление главного удара на
несколько миль к западу, для  чего требовались передислокация войск, перенос
складов и другие подготовительные мероприятия. И это тоже было правдой.
     Еще позже в  средствах  массовой информации  появилась  другая  версия.
Сообщалось,  что  к  компьютеру   Министерства  обороны  подсоединялись  два
британских  компьютерных  хулигана, которые нарушили систему  анализа сводок
погоды  в районе наступления. В результате союзники долго  не могли  выбрать
наилучший с точки зрения погодных условий день для начала вторжения.
     На самом же деле от 20 до 24 февраля стояла  отличная  погода,  которая
ухудшилась, когда началось наступление.
     Генерал Норман Шварцкопф  отличался не только  физической силой; он был
умен и уравновешен. К сожалению, напряжение нескольких  последних дней могло
не сказаться разве что на сверхчеловеке - или недочеловеке.
     Вот уже шесть месяцев генерал  работал по двадцать часов в  сутки - без
перерывов, без выходных. Он не только руководил созданием огромнейшей  армии
неслыханными  в истории темпами (одна  эта  задача  могла бы  сломать  более
слабого человека), но и постоянно регулировал сложные отношения  с чрезмерно
чувствительным  саудовским  обществом,  сохранял   мир,  когда  междоусобные
конфликты по  меньшей мере десять раз могли бы разрушить коалицию, и отражал
бесконечный поток  благонамеренных, но бесполезных и изматывающих советов  и
Инструкций с Капитолийского холма.
     Однако  в  последние  дни  генералу  не  давала  заснуть   не   столько
накопившаяся   усталость,    сколько    обостренное   чувство    собственной
ответственности за жизнь тысяч и  тысяч молодых солдат, находившихся под его
командованием.
     В  ночных кошмарах генерала преследовал  треугольник. Всегда один и тот
же  треугольник, точнее - участок земли в форме прямоугольного треугольника.
Его  основанием  служила  береговая  линия,  которая  начиналась  у  Хавджи,
проходила через Джубаил  и заканчивалась у трех сросшихся воедино городов  -
Даммама, Эль-Хобы и Дахрана.
     Другим катетом треугольника  была уходящая от  берега на запад граница:
сначала    саудовско-кувейтская,   а    потом,   в   безбрежных    пустынях,
саудовско-иракская.
     Роль гипотенузы выполняла  наклонная линия, связывавшая  самый западный
форпост в пустыне с прибрежным Дахраном.
     Внутри  этого  треугольника  расположилось полмиллиона молодых  солдат,
среди которых  были и женщины. Все они ждали приказов генерала.  Восемьдесят
процентов из них -  американцы. На востоке сосредоточились войска Саудовской
Аравии,  других  арабских  государств  и морская  пехота  США,  в  центре  -
американские  бронетанковые  и  моторизованные  пехотные  дивизии,  а  также
британская Первая бронетанковая дивизия. Западный фланг занимали французы.
     Однажды  генералу  приснилось,   что   десятки  тысяч  молодых  солдат,
бросившись в пробитую танками брешь, попали  под дождь отравляющих веществ и
в  страшных  мучениях погибли на  полосе между песчаными  стенами  и колючей
проволокой. Теперь кошмары были еще страшней.
     Всего лишь неделю назад один офицер армейской разведки, рассматривая на
карте  треугольник,  вдруг заметил:  "Не  исключено,  что Саддам бросит сюда
термоядерную бомбу". Офицер думал, что он пошутил.
     Той   ночью  главнокомандующий  вооруженными   силами  союзников  снова
попытался заснуть - и  снова неудачно.  Как всегда,  не давали спать мысли о
треугольнике. Слишком много людей, слишком мало места.
     На  арендованной   Интеллидженс   сервис   вилле  Лэнг  Паксман  и  два
радиооператора  поделили  ящик  пива,  тайком  доставленный  из  британского
посольства.  Они тоже смотрели  на  карту,  тоже  видели  треугольник,  тоже
ощущали напряжение.
     - Одна  проклятая  бомбочка, одна маломощная, недоделанная, допотопная,
кое-как слепленная бомба... Неважно, наземный или воздушный взрыв... - вслух
рассуждал Лэнг.
     Чтобы оценить  последствия,  не  нужно  было  быть  специалистом. Взрыв
атомной бомбы мгновенно  унес бы  жизни  больше ста тысяч молодых солдат.  А
несколько  часов спустя радиационное облако, всосавшее в себя миллиарды тонн
радиоактивного песка пустыни,  начало  бы дрейфовать,  сея  смерть на  своем
пути. Корабли успели бы переместиться в менее  зараженные регионы океана, но
наземные войска и мирное население саудовских городов... Облако,  постепенно
расширяясь, дрейфовало бы на восток, сначала захватило бы Бахрейн и авиабазы
союзников,  отравило бы  море,  потом нависло  бы  над  иранским побережьем,
уничтожая  тех,  кого Саддам Хуссейн  отнес  к  числу не  имеющих  права  на
жизнь... "Персы, евреи и мухи".
     - Он не сможет сбросить бомбу, черт бы его побрал, - сказал Паксман.  -
У него нет ни подходящей ракеты, ни самолетов.
     Далеко на севере, в подземельях Джебаль-аль-Хамрина,  в казенной  части
пушки  со  стовосьмидесятиметровым  стволом и  с  дальнобойностью  до тысячи
километров,  неподвижно лежал  "Кулак  Аллаха", готовый по команде  в  любую
минуту ринуться к цели.
     На рассвете жильцы этого  дома в Кадисияхе еще  толком не  проснулись и
были совсем не  готовы к приему непрошеных  гостей. Много  лет назад  хозяин
построил этот дом в центре большого сада. От четырех вилл в Мансуре, которые
собирался обыскать  майор Зайид из контрразведки, дом в  Кадисияхе  отделяли
три мили.  Теперь старый  дом  окружили быстро  разрастающиеся  юго-западные
пригороды  Багдада, а  там,  где  когда-то цвели  персиковые  и  абрикосовые
деревья, была проложена новая скоростная железная дорога.
     Все же  вилла  сохранила часть  своего былого великолепия, а зажиточный
хозяин, давно  ушедший  на пенсию, почти  не  выходил  за стены двора и лишь
присматривал за немногими оставшимися от огромного сада плодовыми деревьями.
     Два  грузовика  были  битком  набиты солдатами Амн-аль-Амма,  а  те  не
привыкли церемониться. Командовал отрядом майор. Через считанные секунды был
сбит замок с больших  ворот,  а их створки  широко распахнуты. Ворвавшись во
двор, солдаты  тут же разнесли в щепу парадную  дверь и  избили  пытавшегося
остановить их дряхлого слугу.
     Они  ураганом пронеслись  по всем  комнатам,  срывая портьеры  и  обои,
распахивая  и ломая  шкафы и буфеты. Ошеломленный владелец дома лишь пытался
защитить свою старую жену.
     Солдаты сорвали  и  разломали  почти  все,  что  можно было сорвать или
сломать и ничего не нашли. Старик умолял их сказать, что им нужно и чего они
ищут, но майор грубо ответил, что знает сам. Обыск продолжался.
     Разделавшись  с домом, солдаты направились в  сад. В глубине его, возле
стены, они  обнаружили свежевспаханный участок. Двое солдат держали старика,
другие  принялись копать. Старик уверял, что понятия не  имеет,  кто и зачем
ковырял здесь землю, что  он  ничего здесь не  прятал. Но солдаты,  конечно,
нашли то, что искали.
     Находка  была  завернута  в  джутовый  мешок.  Когда  содержимое  мешка
вытряхнули, все увидели, что это радиопередатчик. Майор ничего  не понимал и
не  хотел  понимать  в радиоустройствах. Впрочем,  в любом случае  ему  было
наплевать на то, что оказавшийся  в мешке  потрепанный передатчик  Морзе как
небо от земли  отличался  от сверхсовременной системы  спутниковой связи,  с
которой  работал  Майк Мартин и  которая  все  еще  хранилась  в тайнике под
плитами его хижины в  саду первого секретаря посольства Куликова. Для майора
Амн-аль-Амма любая радиоаппаратура была шпионскими штучками, а все остальное
не имело значения.
     Старик с  воем и причитаниями убеждал солдат, что он никогда  не  видел
этой штуки;  должно  быть,  ночью кто-то  перелез через  стену и закопал  ее
здесь. Солдаты  прикладами  уложили старика  на землю, а заодно и его  жену,
чтобы та не мешала своими криками.
     Майор осмотрел  находку. Даже он понял,  что на  джутовом мешке  что-то
написано на иврите.
     Солдатам был нужен только  старик, слуга  и старуха их не интересовали.
Четыре солдата  схватили за запястья и лодыжки старика, которому было далеко
за семьдесят,  лицом вниз  понесли к  своим машинам  и  бросили, как мешок с
сушеным инжиром, в кузов одного из грузовиков.
     Майор был счастлив.  Действуя по анонимному доносу, он честно  выполнил
свой долг.  Его начальники будут довольны. Об Абу-Граибе здесь и думать было
нечего.   Майор   доставил    пленника   в    штаб-квартиру    Амн-аль-Амма,
"Гимнастический зал",  рассуждал майор, самое подходящее место для еврейских
шпионов.
     В тот  же  день,  16 февраля, Гиди Барзилаи  оказался в Париже,  где он
продемонстрировал рисунок стола  Мишелю Леви. Старый антиквар был только рад
помочь.  До  сих пор к  нему обращались лишь  однажды, да и то  с пустяковой
просьбой дать на  время какую-нибудь старинную мебель каце, который  пытался
проникнуть в нужный ему дом, выдавая себя за торговца антиквариатом.
     Для  Мишеля Леви появление Барзилаи  было событием.  Еще  бы, Моссад не
просто вспомнил о его  существовании,  им потребовалась его консультация, он
мог оказать им реальную помощь.
     - Буль, - сказал Леви.
     -  Прошу  прощения, - отозвался Барзилаи. Он  решил,  что чем-то обидел
старика.
     - Буль, - повторил Леви. - Пишется Boulle или Buhl. Великий французский
краснодеревщик. Сами видите,  его стиль, ошибиться невозможно. Но это работа
не самого Буля. Для него вещь изготовлена слишком поздно.
     - Тогда кто же его сделал?
     Мосье Леви было уже за восемьдесят. Истончившиеся белые волосы прилипли
к сморщенному  скальпу, но щеки  старика сохранили яркий  румянец,  а  глаза
прямо-таки светились  радостью от сознания того, что он  еще жив.  Мсье Леви
уже похоронил так много своих сверстников.
     -  Видите  ли,  перед  смертью Буль передал мастерскую  своему протеже,
некоему немцу Обену, а  тот, когда настал его день, другому немцу, Ризенеру.
Я сказал бы, что эта вещь относится к периоду Ризенера. Возможно, это работа
самогб  великого  мастера,  в крайнем  случае -  одного из  его учеников. Вы
собираетесь ее купить?
     Конечно, мсье  Леви шутил. Он знал, что Моссад не покупает произведения
искусства. Его глаза излучали веселье.
     -  Скажем, меня эта  штука очень  интересует,  -  уклонился  от прямого
ответа Барзилаи.
     Леви  был в восторге. Ах,  опять они занимаются какими-то сомнительными
делами.  Разумеется,  он  так ничего и  не узнает,  но все равно  это ужасно
интересно.
     - Не могут ли быть в таких столах...
     - Бюро, - поправил Леви. - Это - бюро.
     - Хорошо, в таких бюро бывают секретные отделения?
     Все лучше и лучше. Великолепно. Это просто восторг!
     -  Ах,  вы  имеете  в  виду  тайнички?  Французы  называли их кашетами.
Конечно.  Понимаете, молодой человек, много лет назад,  когда  мужчину могли
вызвать на дуэль и убить, если кто-то посчитал, что задета его честь, дамам,
имевшим любовные  связи на стороне, приходилось  быть очень осмотрительными.
Тогда не  было  ни телефонов, ни факсов, ни  видео. Ее любовнику приходилось
излагать свои шаловливые мысли на бумаге. А где же  было даме прятать письма
от мужа?
     Не  в стенном сейфе  - тогда таких не было. Не в железной коробке - муж
мог потребовать ключ. Поэтому  в  те  времена  люди из  общества приобретали
мебель с кашетами. Не каждый раз, разумеется, но время от времени. Это могла
быть только работа мастера, иначе тайник был бы заметен.
     -  А  как узнать, что тот  предмет, который...  кто-то  думает  купить,
действительно имеет этот кашет?
     О, это просто изумительно. Значит,  этот симпатичный мужчина из Моссада
не собирается покупать бюро Ризенера, он хочет залезть в него.
     -  Не хотите  ли взглянуть на подобное бюро,  так сказать, в  натуре? -
предложил Леви.
     Он позвонил в два-три места. Наконец они вышли, взяли такси и подъехали
к  другому антиквару. Леви пошептался  с  коллегой, тот  понимающе  кивнул и
вышел, оставив их вдвоем.  Леви сказал, что если ему  удастся договориться о
продаже,  он возьмет себе только очень небольшие  комиссионные. Его  коллега
был доволен; в мире антикваров такие сделки - не редкость.
     Бюро,  на которое показал Леви, было поразительно  похоже на стол герра
Гемютлиха в Вене.
     - Так вот,  - охотно  объяснял Леви,  -  кашет  не должен быть  слишком
большим, иначе  его можно  будет легко  обнаружить,  сравнив толщину  разных
стенок.  Значит, он  должен  быть узким -  вертикальным  или горизонтальным,
неважно, но толщиной не больше двух сантиметров. Старые мастера делали кашет
в стенке, которая  кажется сплошной,  скажем, толщиной  три сантиметра, а на
самом  деле там всего  лишь  две тонкие дощечки, а между ними - тайничок. Но
ключ ко всему в потайном  замочке. - Леви вытащил один  из верхних ящиков. -
Поищите вот здесь.
     Барзилаи  поводил  рукой  по внутренней  поверхности,  пока  не  уперся
пальцами в заднюю стенку.
     - Ощупайте все стенки.
     - Ничего, - сказал Барзилаи.
     - Правильно,  там ничего и  нет, - довольно согласился  Леви. - В  этом
отделении  нет.  Но  могла  бы быть  кнопочка, задвижечка  или еще  какое-то
приспособление.  Если   гладенькая  кнопочка,  на  нее  нужно  нажать,  если
задвижечка  -  подвигать  ею  туда-сюда,  если  ручка  -  повернуть  ее.   И
посмотреть, что потом произойдет.
     - А что должно произойти?
     -  Вы услышите совсем  негромкий щелчок.  Сработает  потайная  пружина,
отскочит кусочек фанеровки, а за ним откроется кашет.
     Даже  искусство краснодеревщиков  восемнадцатого  столетия  имеет  свои
пределы. В течение часа  Леви научил Барзилаи, где следует  искать  потайной
замочек, высвобождающий пружину  и открывающий кашет. Таких  мест  оказалось
всего десять.
     - Никогда не применяйте  силу,  - несколько раз наставительно  повторил
Леви. - Силой вы все равно ничего  не добьетесь, а только оставите следы  на
дереве.
     Он  игриво толкнул  Барзилаи локтем и  понимающе ухмыльнулся.  Барзилаи
пригласил старика  на отличный ленч в ресторан "Куполь", потом взял такси до
аэропорта и ближайшим рейсом вернулся в Вену.
     Утром  16  февраля  майор  Зайид   во  главе   небольшой  группы  своих
специалистов появился на одной из трех вилл, подлежавших тщательному обыску.
Две другие  виллы  были отрезаны  от  внешнего  мира:  у  всех  дверей  были
поставлены часовые,  следившие за  тем, чтобы испуганные хозяева  никуда  не
выходили.
     Майор был  исключительно  корректен; впрочем, обитатели  виллы даже  не
пытались протестовать. В отличие от солдат Амн-аль-Амма, проводивших обыск в
Кадисияхе,  в  полутора  милях  от Мансура,  люди  Зайид а  знали свое дело,
наносили  минимальный ущерб,  ничего  не  ломали и  вообще  работали намного
профессиональней.
     Они  начали  с  первого этажа, убедились, что под полом  нет  тайников,
потом  методично обшарили весь дом,  осмотрев комнату за  комнатой, шкаф  за
шкафом и нишу за нишей.
     Обыскали и весь сад,  но и там не нашли ничего предосудительного. Ближе
к полудню майор убедился, что  дальнейшие поиски бесполезны, извинился перед
хозяевами  и ушел.  Тут  же  он и  его  подчиненные  приступили к  столь  же
детальному осмотру следующей виллы.
     В Саадуне, в одной  из  подвальных  пыточных камер  под  штаб-квартирой
Амн-Аль-Амма, лежал  на спине старик из Кадисияха, привязанный за поясницу и
запястья   к   деревянному  столу.   Вокруг  старика  расположились   четыре
специалиста  по выбиванию признаний. Кроме них  в камере  находился врач.  В
углу бригадир Омар Хатиб негромко совещался с сержантом Али.
     Шеф  Амн-аль-Амма  распорядился,  чтобы со  стариком не  нянчились;  он
разрешил использовать  весь арсенал  средств  дознания.  Сержант  Али поднял
брови;  стало быть, подумал он, сегодня без  комбинезона  не  обойтись. Омар
Хатиб коротко кивнул и вышел. В кабинете его ждали другие неотложные дела.
     Старик по-прежнему ныл, что ничего не знает ни о каком передатчике, что
из-за непогоды он уже несколько дней не выходил  из дому.  Дознавателей  все
это не  интересовало. За лодыжки они  привязали ноги старика  к ручке метлы,
потом двое подняли  метлу так,  чтобы подошвы старика заняли удобное для них
положение,  а Али и двое других сняли со стены тяжелые хлысты, сплетенные из
гибких электрических шнуров.
     Потом началась бастонада<sup>[18]</sup>. Как и  подозреваемые до  него,
старик сначала истошно  вопил, потом  сорвал голос,  потом потерял сознание.
Его тут же привели в чувство, опрокинув на голову кувшин  ледяной  воды -  в
углу наготове стояло много таких кувшинов.
     Время  от  времени, устав  от тяжелой  работы,  дознаватели  устраивали
перекур.  Перед отдыхом  они  не  забывали  обрызгать разбитые ноги  старика
крепким  рассолом,  а  потом,  набравшись  сил, снова  принимались  за ту же
работу.
     Старик то терял сознание, то ненадолго приходил в себя и тогда твердил,
что  он вообще  не  умеет работать с  радиопередатчиком,  что,  должно быть,
произошла какая-то ошибка.
     Часам  к  девяти  утра  с  обеих  ступней старика  были сбиты и кожа, и
мышечная ткань; там, где кровь  текла не слишком  сильно,  белели  оголенные
кости. Сержант Али  вздохнул и знаком  приказал  прекратить  операцию, потом
прикурил сигарету и  с  удовольствием  затянулся. Тем временем его  помощник
коротким железным ломиком крошил кости старика от колен до лодыжек.
     Старик  умолял врача вмешаться; ведь они же коллеги, говорил он, старик
сам когда-то практиковал. Но  врач из Амн-аль-Амма только смотрел в потолок.
У него  был приказ:  не дать  подозреваемому умереть во время  допроса и  по
возможности почаще приводить его в сознание.
     В четыре часа дня, когда Гиди Барзилаи  и  Мишель  Леви поднялись из-за
стола  парижского  ресторана, майор Зайид заканчивал  обыск  второй виллы. И
здесь   он  ничего  не  обнаружил.  Пространно  извинившись  перед  насмерть
перепуганной супружеской  парой, он вместе со  своими  людьми направился  на
третью - и последнюю - виллу.
     В Саадуне  старик  терял  сознание все  чаще и чаще. Пришлось вмешаться
врачу.  Он  заявил,  что  старику  нужно  дать передохнуть, сделал ему укол,
который почти мгновенно вывел того из коматозного состояния. Старик вернулся
к жизни, его нервы были готовы снова чувствовать и старую и новую боль.
     Потом через сморщенную мошонку  в усохшие  яички старика медленно ввели
большие иглы, предварительно раскалив их докрасна в жаровне.
     В начале седьмого  старик снова впал в кому.  На этот раз врач опоздал.
Он  прилагал все усилия, испытал все средства, по его лицу от страха ручьями
стекал пот, но все стимулирующие средства, даже введенные  непосредственно в
сердце, оказались бессильны.
     Али вышел и через пять минут вернулся вместе с Омаром Хатибом. Бригадир
бросил взгляд на тело; многолетний опыт и без медицинского диплома подсказал
ему,  что все кончено. Хатиб повернулся  и с размаху  ударил съежившегося от
страха врача  по  лицу. Сила удара и  авторитет  того,  кто его  нанес, были
таковы, что врач  не  удержал  равновесия и  упал  на пол, на  свои шприцы и
склянки.
     - Кретин! - прошипел Хатиб. - Чтоб твоего духа здесь не было!
     Врач поспешно побросал в сумку  свои  пожитки и уполз  на четвереньках.
Хатиб еще раз мельком взглянул на плоды труда сержанта Али и его помощников.
В камере  стоял  давно знакомый  Хатибу и  Али сладковатый назойливый  запах
пота, мочи, экскрементов,  крови  и  рвоты с примесью  тошнотворного аромата
горелой человеческой плоти.
     - До самого конца он так и не  признался, - пожаловался Али. - Клянусь,
если бы он что-то знал, мы бы вытянули из него.
     - Затолкайте тело в мешок, - бросил Омар Хатиб, - и верните жене. Пусть
она его хоронит.
     В тот же день, в десять вечера, на порог дома в Кадисияхе бросили мешок
из прочного белого холста шести футов длиной и  двух шириной. Вдова и старый
слуга с трудом подняли мешок, внесли его в дом и положили на обеденный стол.
Женщина  заняла  свое  место  в  ногах  покойного и,  изливая свое  горе,  с
причитаниями принялась оплакивать мужа.
     Потрясенный старый  слуга Талат  хотел  было  позвонить,  но телефон не
работал:  солдаты  сорвали  его  со  стены  вместе  со  шнуром.  Талат  взял
телефонную  книгу  и  отправился  к  соседу-аптекарю.   Он  попросил  соседа
связаться  хотя  бы  с одним из сыновей хозяина; сам Талат  этого сделать не
мог, потому что совсем не умел читать.
     В  тот  же  час, когда аптекарь  тщетно  пытался дозвониться до сыновей
убитого соседа (иракская  телефонная сеть была  основательно повреждена),  а
Гиди  Барзилаи, уже вернувшись в  Вену, составлял рапорт  Коби  Дрору, майор
Зайид докладывал Хассану Рахмани о напрасных усилиях его и его людей.
     - Радиопередатчика там нет, -  говорил майор шефу контрразведки. - Если
бы он был, мы бы обязательно его нашли.  Следовательно,  он должен  быть  на
четвертой вилле, там, где живет дипломат.
     -  Вы уверены, что  не могли  ошибиться?  - осторожничал Рахмани.  - Не
может ли передатчик все же оказаться в другом доме?
     - Уверен, сэр. Ближайшее к  этим четырем виллам здание находится далеко
за  границами  квадрата,  обозначенного  пересекающимися  лучами.   Источник
пакетных сигналов находится в квадрате, который я отметил на карте. Клянусь,
это так.
     Рахмани все  же колебался. Связываться с дипломатами -  последнее дело.
Они всегда готовы мчаться в  министерство иностранных дел с нотой  протеста.
Чтобы  получить разрешение  на обыск в  резиденции  товарища Куликова, нужно
идти к очень высокому начальству - чем выше, тем лучше.
     Когда  майор  Зайид  ушел, Рахмани позвонил в  министерство иностранных
дел. Ему повезло:  министр, который последние  месяцы почти постоянно был  в
отъезде,  в  тот день оказался в  Багдаде.  Больше того,  он  еще не ушел из
своего  кабинета.  Рахмани  договорился, что министр примет его на следующий
день. в десять утра.
     Аптекарь был  добрым человеком  и весь вечер провел у телефона, пытаясь
связаться с сыновьями соседа. До старшего сына аптекарь так и не дозвонился,
зато через  давнего  приятеля,  служившего  в армии,  сумел  передать  весть
младшему  сыну,  который  тоже  был  офицером.  Правда, с  самим  сыном  ему
поговорить не удалось, но приятель не подвел.
     Младший сын получил известие, когда находился  на своей базе, далеко от
Багдада. Он тут же сел в автомобиль. Обычно дорога до Багдада занимала  часа
два; в тот  же  день, 17 февраля, офицер просидел за  рулем  шесть часов. На
дорогах было множество  патрульных  постов и контрольных пунктов, но не  они
оказались  главным препятствием:  он  объезжал  длинные  очереди,  показывал
патрульным удостоверение, и его беспрепятственно пропускали.
     Возле переправ этот прием не действовал. У  каждого  разрушенного моста
приходилось  останавливаться  и  ждать  парома.  К  дому  своих  родителей в
Кадисияхе офицер приехал лишь к полудню.
     Навстречу сыну выбежала мать и с плачем упала ему на  грудь. Он пытался
расспросить ее,  узнать, что же именно здесь произошло, но старая женщина не
могла ничего объяснить, она лишь плакала навзрыд.
     В конце  концов офицер отнес мать  в комнату. В ванной среди сброшенных
на  пол  и большей  частью  раздавленных  солдатскими  сапогами лекарств  он
отыскал пузырек со снотворным; отец принимал его холодными зимними вечерами,
когда у него особенно разыгрывался артрит. Офицер дал матери две таблетки, и
она скоро заснула.
     Он пошел на кухню, попросил старого Талата приготовить крепкий кофе для
него и для себя.  Они  долго сидели вдвоем, и  слуга рассказал обо всем, что
произошло здесь за последние два дня. Потом он показал сыну  убитого хозяина
то место  в саду, где солдаты обнаружили мешок  с радиопередатчиком. Молодой
офицер  вскарабкался  на стену и  сразу нашел там царапины, оставленные тем,
кто ночью тайком забрался в сад и закопают передатчик.
     Хассану  Рахмани  пришлось довольно долго  ждать,  а этого он не любил.
Министр  иностранных  дел  Тарик  Азиз  принял  его,  когда  было уже  почти
одиннадцать.
     -  Боюсь,  я  не  вполне  вас  понимаю, -  сказал  седовласый  министр,
недоумевающе  посматривая на  собеседника через сильные  очки. - Посольствам
разрешено  связываться по  радио со  своими столицами, а их  передачи всегда
зашифрованы.
     - Конечно, господин министр, но в таком случае  передачи всегда ведутся
из здания посольства.  Это  нормальная дипломатическая  связь.  Здесь же все
по-другому.  Речь идет о нелегальном передатчике - такие обычно используются
шпионами, -  который, как мы уверены, посылает пакетные сигналы  отнюдь не в
Москву, а гораздо ближе.
     - Пакетные сигналы? - переспросил Азиз.
     Рахмани объяснил, что это такое.
     - Все же я вас не понимаю. Зачем какому-то агенту КГБ - а эта операция,
очевидно,  должна  осуществляться  КГБ  -  посылать   пакетные  сигналы   из
резиденции первого секретаря, если  они имеют  полное право  воспользоваться
гораздо более мощными передатчиками посольства?
     - Не знаю.
     -  Тогда, бригадир, вам следует поискать какое-то  разумное объяснение.
Вы имеете  хотя бы малейшее представление о  том,  что происходит за стенами
вашего кабинета? Вы не знаете, что лишь вчера я вернулся из Москвы, где имел
очень  обстоятельные переговоры  с господином Горбачевым  и  его  помощником
Евгением Примаковым, который, кстати, был у нас на прошлой неделе?
     Вы не знаете,  что я  привез мирные предложения, которые могут побудить
Советский  Союз потребовать  созыва  Совета  Безопасности,  а  тот  запретит
американцам вторгаться  на нашу  территорию? Для этого  требуется лишь одно:
чтобы раис одобрил наши предложения, а я представлю их ему через два часа.
     И в свете всех этих событий в решающую для нашего государства минуту вы
предлагаете  мне  дать  согласие на обыск виллы первого секретаря советского
посольства и  тем самым нанести оскорбление  правительству Советского Союза.
Воистину, бригадир, вы, должно быть, не в своем уме.
     На  этом  разговор  закончился.  Взбешенный  от  сознания  собственного
бессилия  Рахмани покинул министерство. Впрочем, Тарик Азиз мог запретить не
все. Пусть Куликов  остается недосягаемым за стенами своей  виллы и  в своем
автомобиле, но багдадские улицы ему не принадлежат.
     Вернувшись в свой кабинет, Рахмани вызвал лучшую оперативную бригаду.
     - Виллу нужно  взять  в  плотное  кольцо,  -  сказал  он. -  Наблюдение
проводить  скрытно,  тайно, чтобы никто ничего  не заметил.  Но  с виллы  не
спускать глаз. Если будут  посетители, а они должны приходить, устанавливать
за ними слежку.
     К  полудню бригада заняла свои места. За всеми четырьмя  стенами  виллы
Куликова следили из автомобилей, припаркованных под  деревьями. Под контроль
была взята  и единственная улочка, которая вела к вилле.  Чуть дальше стояли
другие автомобили; сидевшие  в них  агенты по радио будут  сообщать обо всех
машинах или пешеходах, приближающихся  к  вилле, и  следовать за  всеми, кто
уйдет с нее.
     В столовой родительского дома  молодой офицер долго  смотрел на длинный
холщовый мешок.  В  нем лежал  его  отец.  Офицер не  стеснялся своих  слез,
которые оставляли темные влажные пятна на его форменной куртке. Он вспоминал
добрые  старые  времена,  когда  его  отец  был  преуспевающим  врачом, имел
обширнейшую практику, а по рекомендациям своего друга Найджела  Мартина даже
обслуживал некоторые британские семьи.
     Он вспоминал, как он и его брат играли в саду  дома Мартинов с Майком и
Терри. Интересно, кем они стали теперь, как сложилась их судьба?
     Потом ему показалось, что некоторые бурые пятна на холсте мешка еще час
назад вроде бы были не такими большими. Он встал и подошел к двери.
     - Талат!
     - Что, хозяин?
     - Принеси ножницы и кухонный нож.
     Закрыв дверь  столовой, полковник Осман Бадри распорол холщовый мешок и
отбросил холст. Перед ним лежало изуродованное обнаженное тело его отца.
     Согласно обычаю  эту работу должны были выполнять женщины,  но для  его
матери задача была  бы непосильной. Осман  приказал  принести  воду и бинты,
вытер и омыл тело, перевязал страшные ступни, распрямил и запеленал разбитые
ноги,  прикрыл почерневшие гениталии. Осман  Бадри делал все  это,  а по его
щекам текли слезы.  В  его  душе что-то надломилось;  он  становился  другим
человеком.
     Когда начало темнеть. Осман  Бадри позвонил имаму кладбища "Альвазия" в
Рисафе  и  договорился с ним о  похоронах. Траурную  церемонию назначили  на
следующее утро.
     В воскресенье, 17  февраля,  Майк  Мартин  с  утра  успел  объехать  на
велосипеде полгорода, купить продукты, проверить три стены - не появились ли
на них  условные отметки мелом - и до полудня  вернуться на  виллу. Господин
Куликов, не  веря  ни  в Христа,  ни в Магомета,  не отмечал ни  святую  для
мусульман пятницу,  ни христианское воскресенье, а  потому все дни оставался
дома, жалуясь на простуду  и на то,  что садовник плохо смотрит за цветами в
его розарии.
     Пока  Мартин приводил в  порядок  цветочные клумбы,  за  стенами  виллы
заняли свои места агенты контрразведки  Рахмани.  Мартин же  решил проверить
меловые отметки  на  следующий день  вечером; едва  ли,  подумал он, Иерихон
получит свежую информацию раньше, чем через два дня.
     Похороны  доктора  Бадри состоялись на  кладбище  "Альвазия"  в  начале
десятого.  В  те  дни на багдадских  кладбищах едва успевали рыть могилы,  а
имамы ни минуты не сидели без дела. Всего несколько дней  назад американская
бомба попала в  бомбоубежище;  погибло больше трехсот человек. Неподалеку от
могилы  Бадри хоронили кого-то еще; несколько  человек  из второй похоронной
процессии  спрашивали неразговорчивого  полковника Бадри, не  погиб ли и его
отец от американской бомбы. Полковник коротко  отвечал, что отец  умер своей
смертью.
     По  мусульманским  обычаям умершего  хоронят  быстро,  между смертью  и
погребением  не должно  проходить несколько дней. И тело мусульманина кладут
не в деревянный гроб,  а лишь обертывают тканью. На похороны пришел и старый
аптекарь; теперь он бережно поддерживал вдову. После  недолгой церемонии все
направились домой.
     Полковник  Бадри  не успел отойти от ворот  кладбища, как услышал  свое
имя. Он оглянулся. В нескольких метрах от ворот стоял лимузин с затемненными
стеклами.  Одно  из  задних стекол  было наполовину опущено, и именно оттуда
донесся голос, звавший Бадри.
     Полковник  попросил  аптекаря  проводить  вдову  домой и обещал  вскоре
приехать сам.  Когда они ушли. Осман Бадри подошел к лимузину.  Тот же голос
сказал:
     - Полковник, садитесь в машину. Нам нужно поговорить.
     Осман  Бадри  распахнул  дверцу,  бросил  взгляд в салон.  Единственный
пассажир  подвинулся,  уступая  ему место. Лицо пассажира  показалось  Бадри
знакомым,  но он никак  не  мог вспомнить, где  и  при каких обстоятельствах
встречался с этим человеком. Бадри сел в лимузин и захлопнул дверцу. Мужчина
в темно-сером костюме нажал кнопку, и стекло поднялось, отсекая уличный шум.
     - Вы только что похоронили отца.
     -  Да. - Кто же это?  Почему он  никак не  может вспомнить,  где он его
видел?
     - То, что сделали с ним, ужасно. Я мог бы предотвратить несчастье, если
бы мне сообщили своевременно. К сожалению, я узнал слишком поздно.
     Осману Бадри показалось, будто его ударили  в  солнечное сплетение.  Он
вспомнил: два года  назад на  приеме в министерстве  обороны его представили
этому человеку.
     - Полковник, я намерен сообщить вам нечто такое, что в случае, если  вы
донесете,  меня  ждет еще более  ужасная  смерть, чем  та,  которая постигла
вашего отца.
     Значит, речь пойдет только об одном, подумал Бадри. Об измене.
     - Когда-то, - продолжал мужчина, - я любил раиса.
     - Я тоже, - сказал Бадри.
     - Теперь  все изменилось. Раис взбесился. Нет меры его жестокостям. Его
нужно остановить. Вы, конечно, осведомлены о Каале?
     Резкая перемена темы ошарашила Бадри.
     - Конечно. Я ее строил.
     - Вот именно. Вы знаете, что там сейчас размещается?
     - Нет.
     Мужчина рассказал полковнику.
     - Этого не может быть. Я думаю, раис пошутил, - не поверил Бадри.
     -  Он  говорил  совершенно  серьезно.  Он  намерен  сбросить  бомбу  на
американцев. Вы можете возразить, что  это не наша забота.  Но представляете
себе, каким будет  ответ американцев? Америка ответит точно таким же ударом.
Здесь камня  на камне не  останется. Уцелеет ОДИН  раис. Вы  хотите  в  этом
участвовать?
     Полковник Бадри вспомнил тело отца, на которое в этот момент могильщики
еще бросали комья сухой земли.
     - Чего вы хотите?
     - Расскажите мне о Каале.
     - Зачем?
     - Американцы ее уничтожат.
     - Вы сможете передать им информацию?
     - У меня есть пути, поверьте. Каала...
     И полковник Осман Бадри, молодой  инженер, когда-то  мечтавший  строить
здания,  которые, как легендарные постройки его предков, будут стоять  века,
все рассказал Иерихону.
     - Точные координаты.
     Бадри сообщил точные координаты Каалы.
     - Возвращайтесь к вашим делам, полковник. Вам ничто не будет угрожать.
     Полковник  Бадри  вышел из автомобиля и решил  пройтись  пешком. Он  не
прошел и ста  метров, как  снова и снова  стал  задавать себе один и тот  же
вопрос: что я наделал? Вдруг он  понял, что ему просто необходимо поговорить
с  братом, со старшим  братом, с  мудрым  советчиком,  который  всегда  умел
рассуждать более здраво, более хладнокровно.
     Человек,  которого в Моссаде  звали  "сыщиком", прибыл  из Тель-Авива в
Вену в  понедельник.  Он снова  превратился в  преуспевающего  нью-йоркского
юриста и, разумеется, имел при себе все необходимые бумаги.
     Хотя настоящий юрист уже  вернулся из отпуска, в Моссаде рассудили, что
герр  Гемютлих, ненавидевший  телефоны и факсы,  едва  ли  станет звонить  в
Нью-Йорк для проверки личности гостя.  Следовательно, риск  был минимальным,
на который Моссад мог пойти.
     Опять-таки  сыщик остановился в  отеле "Шератон"  и  там написал личное
письмо   герру   Гемютлиху.   Как   и   в   первый   раз,  он  извинился  за
незапланированный  визит в австрийскую столицу, но  объяснил, что  прибыл  в
сопровождении кассира компании и что  они по поручению своего клиента хотели
бы внести первый весомый вклад на депозитный счет.
     Во  второй  половине дня  письмо  было  доставлено  в  банк, а  уже  на
следующее утро в "Шератон" пришел ответ Гемютлиха, в  котором тот  предлагал
встретиться в десять утра.
     Юрист действительно пришел не один. Его сопровождал мужчина, которого в
Моссаде называли "взломщиком", ибо он и на самом деле был таковым.
     Хотя в тель-авивской  штаб-квартире  хранится единственная в своем роде
коллекция  фальшивых паспортов, бланков, всевозможных  документов реальных и
никогда  не  существовавших  компаний  и  всяких  прочих  атрибутов  обмана,
настоящей гордостью  Моссада все же являются  его  медвежатники, взломщики и
мастера по любым замкам. В мире тайных операций  о способности Моссада войти
в любую закрытую дверь  рассказывали легенды. Долгое время считалось,  что в
науке о  кражах со взломом Моссаду  нет и не  может быть равных.  Если  бы в
Уотергейте работала  бригада из отдела Невиот, никто  никогда ни о чем бы не
узнал.
     Репутация израильских специалистов  была  настолько высока,  что  когда
британские  промышленники выпускали  новый образец  замка и посылали  его на
проверку в Интеллидженс  сервис  и Сенчери-хаус, последний отправлял образец
дальше, в Тель-Авив. Хитрые моссадовцы изучали  замок,  находили способ, как
при  необходимости его можно будет открыть,  и затем  возвращали  в Лондон с
характеристикой  "неуязвимый  для взлома". Об  этом  узнали  в  Интеллидженс
сервис.
     Как-то  одна   британская   компания  предложила   изумительный   замок
совершенно  новой  конструкции.   К  удивлению  изготовителей,  Сенчери-хаус
возвратил  образец,  попросив  прислать  для  изучения  "что-нибудь  немного
попроще".  В   Тель-Авив  был  послан  второй  образец.  Там  его  тщательно
осмотрели, с трудом, но все же подобрали "ключ" и к нему и отослали в Лондон
с  выводами, что  замок "не поддается  взлому".  Тем  временем  Интеллидженс
сервис рекомендовала компании приступить к выпуску замков первой модели.
     Через год произошел любопытный  инцидент.  Моссадовский агент,  пытаясь
открыть  такой  замок  в  коридоре  административного  здания   в  одной  из
европейских столиц, провозился три часа, проклял все на свете и был вынужден
уйти  ни  с чем. С тех пор британцы сами испытывают свои замки, предоставляя
возможность моссадовцам при случае поломать голову.
     Прибывший в Вену взломщик был не  самым лучшим в Израиле, а в табеле  о
рангах занимал лишь  второе место. Зато он  обладал такими качествами, каких
был лишен лучший израильский специалист.
     Вечером  Гиди  Барзилаи в течение  шести часов инструктировал  молодого
человека. Он рассказал ему все о деревянном шедевре восемнадцатого столетия,
изготовленном   франко-немецким   краснодеревщиком    Ризенером,   а   сыщик
детальнейшим  образом  описал интерьер здания  банка  "Винклер".  Инструктаж
завершила бригада  наблюдателей из отдела  Ярид.  Они  сообщили  взломщику о
режиме  работы ночного сторожа; эту информацию  они  получили, проследив,  в
какое время по ночам включается свет в той или иной комнате банка.
     В тот же  понедельник  в Багдаде Мартин  дождался  пяти  часов  вечера,
подкатил свой  старенький  велосипед к  калитке в  задней  стене  сада виллы
Куликова, открыл калитку и вышел на улицу.
     Здесь  он  вскарабкался  на  велосипед  и  стал  спускаться  в  сторону
ближайшего парома, ходившего через Тигр в том месте,  где еще недавно  стоял
мост Джумхурия - пока на него не обратили внимание британские "торнадо".
     Мартин завернул за угол и здесь заметил первый  автомобиль, стоявший на
обочине. Чуть дальше был припаркован второй лимузин. Когда из второй  машины
вышли двое мужчин и встали на  проезжей части, перегородив дорогу, у Мартина
тревожно  забилось сердце. Он бросил взгляд назад: двое  мужчин  из  первого
автомобиля  блокировали  единственный путь к  отступлению.  Понимая, что все
кончено, Мартин поехал вперед; другого выхода у него все равно не было. Один
из стоявших впереди мужчин показал на обочину.
     - Эй, ты! - крикнул он. - Сюда!
     Мартин  остановился под деревьями  у тротуара.  Откуда-то  появились  и
солдаты. Их карабины были направлены на него. Он медленно поднял руки.

        21

     Во второй половине дня в Эр-Риаде встретились британский и американский
послы. Судя по всему, встреча была неофициальной, и  дипломаты  хотели  лишь
воздать должное типично английскому обычаю - послеобеденному чаю с кексом.
     На  лужайке  посольства  Великобритании  оказались  также  Чип  Барбер,
официально  считавшийся сотрудником  американской  дипломатической миссии, и
Стив Лэнг, который мог бы объяснить любому не в меру  любопытному гостю, что
его  интересуют  исключительно  проблемы  культурных связей его государства.
Третьим гостем был генерал Норман Шварцкопф, сумевший ненадолго вырваться из
своего подземного кабинета.
     Скоро  все  пятеро  с чашками в руках оказались  в одном конце лужайки.
Жизнь становится проще, когда каждый знает, каким способом зарабатывают свой
кусок хлеба другие собеседники.
     Главной темой  всех разговоров в те дни  была неизбежная война, но  эти
пятеро располагали информацией, недоступной для  других. К такой  информации
относились и детали плана мирного урегулирования конфликта, представленные в
тот же  день Саддаму Хуссейну его министром  иностранных дел Тариком Азизом.
План  был  составлен  в  Москве  после  длительных  переговоров  с  Михаилом
Горбачевым и  вызывал у  союзников серьезные  возражения,  хотя  и по разным
причинам.
     Всего  несколько  часов  назад  генерал  Шварцкопф отклонил предложение
Вашингтона начать  наступление наземных войск раньше запланированного срока.
Советский  план  мирного урегулирования призывал к выводу  иракских войск из
Кувейта на следующий день после прекращения огня американской стороной.
     В  Вашингтоне сведения об  этом  плане получили  не  из  Багдада,  а из
Москвы. Белый  дом  немедленно ответил,  что план имеет  свои  положительные
стороны, но не предусматривает никаких  путей решения ряда главных вопросов.
В нем вообще не упоминается тот факт, что Ирак должен  навечно отказаться от
своих притязаний на Кувейт. В нем  упущен  из виду  колоссальный  ущерб, уже
причиненный  Кувейту: горят  пятьсот нефтяных скважин,  миллионы  тонн сырой
нефти  выбрасываются  в залив,  отравляя  его  воды,  казнены более  двухсот
кувейтцев, разграблена столица государства - Эль-Кувейт.
     - Колин  Пауэлл говорил  мне, - сообщил генерал, - что  государственный
департамент придерживается еще более жесткой позиции. Они намерены требовать
безоговорочной капитуляции.
     - Да уж, эти  могут потребовать и не такого, - пробормотал американский
посол.
     - Поэтому я  ответил, - продолжал генерал, - что им прежде не мешало бы
проконсультироваться с арабистами.
     - В самом деле? - удивился посол Великобритании. - И почему же?
     Оба посла были профессиональными дипломатами  и долгие годы проработали
на Среднем Востоке. Оба и были арабистами.
     -  Видите  ли, -  ответил  генерал, - арабы  никогда  не  примут такого
ультиматума. Они скорее умрут.
     На минуту  воцарилось молчание. Послы старались найти  на лице генерала
хотя бы намек на иронию.
     Барбер и Лэнг почти не принимали участия в этом разговоре, но и у  того
и у другого промелькнула  одна  и  та же мысль: вы совершенно правы, дорогой
мой генерал, в этом-то все и дело.
     - Ты выехал из дома русского.
     Офицер   контрразведки  не   спрашивал,  а  констатировал   факт.   Его
гражданская одежда не могла скрыть военной выправки.
     - Да, бей.
     - Документы.
     Мартин порылся в карманах, вытащил удостоверение личности и замасленное
письмо, выданное ему когда-то первым секретарем посольства Куликовым. Офицер
тщательно   проверил  удостоверение,  бросив  взгляд  на   Мартина,  сравнил
фотографию с оригиналом, потом прочел письмо.
     Израильские  мастера знали свое дело.  С фотографии сквозь  запачканный
пластик на офицера бесхитростно смотрел небритый Махмуд Аль-Хоури.
     - Обыскать, - приказал офицер.
     Другой, тоже  в  гражданском, провел руками  по  одежде Мартина,  потом
покачал головой. Оружия у этого феллаха нет.
     - Карманы.
     В  карманах оказались несколько мелких банкнот, монеты, перочинный нож,
цветные мелки и пластиковый пакетик. Офицер взял пакетик.
     - Это что?
     - Это выбросил неверный. Я его подобрал для табака.
     - В нем нет табака.
     - Нет, бей, табак кончился. Я надеялся купить пару щепоток на базаре.
     - Не называй меня "беем". Бей ушли вместе с турками. Откуда ты взялся?
     Мартин  подробно  рассказал  о  крохотной деревушке  далеко  на  севере
страны.
     - Там  мою деревню  все знают, потому что у  нас  самые сладкие дыни, -
охотно объяснял Мартин.
     - Заткнись. Будь ты проклят вместе со своими дынями, - прорычал офицер,
подозревая, что его солдаты с трудом удерживаются от смеха.
     В  конце  улицы  показался  большой  лимузин.  Он  остановился метрах в
двухстах от задержавших Мартина  солдат. Тот, что обыскивал Мартина, толкнул
локтем начальника и кивнул в сторону подъехавшего автомобиля. Старший офицер
повернулся и бросил:
     - Ждите меня здесь.
     Он подошел к лимузину и  почтительно наклонился к полуоткрытому заднему
окошку.
     - Кого задержали? - спросил Хассан Рахмани.
     - Садовника, господин  бригадир.  Он  ухаживает за  розами и  садом  на
вилле, покупает продукты, занимается другими мелкими делами.
     - Умен?
     - Нет, совсем простофиля. Крестьянин с севера, из какой-то деревни, где
выращивают дыни.
     Рахмани  задумался.  Если простофилю  арестовать, то  русские удивятся,
почему  их работник  не вернулся. Это  их  насторожит. Рахмани надеялся, что
советский  план  мирного  урегулирования  провалится  и  тогда  он  добьется
разрешения на обыск виллы. С другой стороны, если этого олуха отпустить,  он
вернется  на  виллу и расскажет, что  его задержали,  тогда его хозяева тоже
заподозрят неладное. По своему  опыту Рахмани знал, что  любой бедный иракец
хорошо понимает только один язык. Он достал бумажник и отсчитал сто динаров.
     - Отдайте ему эти деньги. Скажите, чтобы  спокойно ехал за  покупками и
возвращался,  а  на  вилле присмотрелся бы,  нет ли  там кого-то  с  большим
серебристым  зонтиком. Если  он  будет  держать  язык  за  зубами, а  завтра
расскажет нам обо всем, что видел, он будет вознагражден.  Если же сообщит о
нас русским, то я его отдам в Амн-аль-Амм.
     - Слушаюсь, бригадир.
     Офицер  взял деньги,  вернулся и  подробно проинструктировал садовника,
что тому нужно и что не нужно делать. Садовник озадаченно моргал.
     - Зонтик, сайиди?
     -  Да, большой зонтик, скорее всего серебристый,  но  он  может быть  и
черный. И обязательно перевернутый. Видел такой?
     - Нет, сайиди, - посетовал садовник, - как только собирается дождь, они
все бегут под крышу.
     - Великий  Аллах, помоги мне, - пробормотал офицер. - Этот зонтик не от
дождя, он для того, чтобы посылать сообщения.
     - Зонтик, который посылает сообщения, - медленно повторил садовник. - Я
посмотрю, сайиди.
     - Катись своей дорогой, - отчаявшись, крикнул офицер. - И держи язык за
зубами, никому ни слова о том, что ты здесь видел.
     Мартин  нажал  на  педали  и  покатил  дальше,  проехав  совсем рядом с
лимузином.  Рахмани  опустил голову; главе  контрразведки республики Ирак не
следует показываться каждому феллаху.
     В семь часов вечера Мартин обнаружил меловую отметку, а в девять извлек
из  тайника донесение Иерихона. Он прочел его,  пристроившись у  освещенного
окна   кафе.   Света   было   маловато,  потому  что  город  давно   лишился
электроэнергии и кафе освещалось керосиновой лампой. Даже в полумраке Мартин
сразу  понял суть  сообщения,  тихонько  присвистнул,  несколько  раз сложил
тонкий листок и спрятал его в резинке трусов.
     Теперь о возвращении  на  виллу  не могло  быть и речи.  Передатчик был
"засвечен",  и  выход в эфир грозил  катастрофой.  Мартин  заглянул было  на
автобусную  станцию,  но  там  расположились  армейские  патрули  и  солдаты
Амн-аль-Амма, вылавливавшие дезертиров.
     Тогда Мартин отправился на овощной базар в Касру и там отыскал водителя
грузовика,  отправлявшегося  на  запад от  Багдада.  Водитель  ехал  лишь на
несколько миль дальше озера Хаббаниях,  и двадцать динаров оказались весомым
аргументом, чтобы  он взял пассажира. В те дни  многие водители предпочитали
ездить  по ночам, наивно веря, что в темноте  американские летчики не увидят
их со  своих самолетов. Им и в  голову не приходило,  что  ни днем, ни ночью
потрепанные грузовики  с  фруктами и  овощами не очень интересовали генерала
Чака Хорнера.
     Как  бы то  ни  было,  ночь  Мартин  провел в пути.  Оставалось  только
удивляться, как водитель ориентировался при свете фар силой не  больше одной
свечи, но к рассвету он высадил  Мартина на шоссе  в нескольких километрах к
западу  от  озера  Хаббаниях. Здесь грузовик  поворачивал в сторону  богатых
ферм, которыми славились долины верхнего Евфрата.
     Дважды их останавливал  дорожный патруль. Каждый раз  Мартин  показывал
удостоверение личности  и  письмо  русского  дипломата  и  жаловался, что он
честно работал садовником у неверного, но теперь тот собрался домой и уволил
его: Мартин долго  объяснял, как плохо с ним там обращались, пока солдаты не
приказывали ему заткнуться и поскорей убираться.
     Той ночью  Осман Бадри оказался неподалеку  от  Майка Мартина; он  даже
ехал в  том же  направлении, только,  конечно, быстрее.  Полковник спешил на
базу иракских ВВС, на которой служил  его старший брат Абделькарим, командир
эскадрильи истребителей.
     В   восьмидесятые  годы  бельгийская  строительная   компания  "Сикско"
заключила контракт на сооружение восьми  хорошо защищенных и замаскированных
по  последнему  слову   техники  воздушных   баз,  на  которых  должны  были
дислоцироваться отборные части ВВС Ирака, в первую очередь истребители.
     На  этих  авиабазах  почти  все сооружения и службы  располагались  под
землей: казармы, ангары,  склады  горючего и вооружения, мастерские, комнаты
инструктажа,  жилые  помещения   для   летного  состава,  а  также  огромные
дизель-генераторы, обеспечивавшие базы электроэнергией.
     На  поверхности оставались  только  трехкилометровые взлетно-посадочные
полосы. Поскольку рядом с бетонными полосами не было видно никаких зданий  и
сооружений, союзники  решили, что  это  "голые" запасные  аэродромы -  вроде
Эль-Харца в Саудовской Аравии, пока его не начали осваивать американцы.
     Если бы союзникам удалось рассмотреть эти аэродромы вблизи, они увидели
бы,  что каждая взлетно-посадочная полоса ведет в подземелье, от которого ее
отделяют  прочнейшие  метровой  толщины железобетонные ворота.  Каждая такая
база  занимала  территорию  пять  на  пять  километров,  обнесенную  колючей
проволокой.   Построенные   компанией  "Сикско"   базы  казались   союзникам
безжизненными, и они оставили их в покое.
     При боевых вылетах  инструктаж пилотов, включение и разогрев двигателей
должны были проводиться под землей. Толстые бетонные перегородки изолировали
другие помещения  базы от выхлопных газов  реактивных двигателей; потом газы
отводили наружу,  где  они  смешивались  с горячим  воздухом пустыни. Только
когда  самолеты  были  полностью  готовы  к  взлету,  распахивались бетонные
ворота.
     Истребители переходили на форсажный режим, быстро преодолевали  подъем,
молнией проносились по взлетно-посадочной полосе  и  через несколько  секунд
были  уже  в  воздухе.  Конечно,  АВАКС  их  обнаруживал,   но  у  союзников
создавалось впечатление, что истребители появились ниоткуда и, скорее всего,
прилетели на малой высоте с какой-то далекой базы.
     Эскадрилья полковника Абделькарима  Бадри размещалась на одной  из баз,
построенных бельгийцами. Она не имела названия, ей  лишь присвоили  условное
обозначение  КМ 160;  это  значило,  что  она  находится в  ста  шестидесяти
километрах к  западу от Багдада, недалеко от шоссе  Багдад-Ар-Рутба.  Вскоре
после заката  к  контрольно-пропускному пункту  базы  подъехал  младший брат
командира эскадрильи.
     Полковники не  каждый день посещают секретную базу,  поэтому часовой из
своей будки тотчас  позвонил командиру эскадрильи.  Через несколько  минут в
голой  пустыне  откуда-то появился  джип, за  рулем  которого сидел  молодой
лейтенант ВВС. Гость  сел  в машину. Очень скоро, спустившись по небольшой и
хорошо  замаскированной  аппарели,  джип  въехал  на  территорию  подземного
комплекса.
     Лейтенант  оставил  машину на  автомобильной стоянке  и  повел гостя по
длинным бетонным коридорам, мимо огромных ниш, в которых механики возились с
МиГами-29.  В любом  уголке подземелья  слышался гул генераторов, но система
вентиляции и кондиционирования воздуха  работала исправно,  во всяком случае
дышалось здесь на удивление легко.
     В  конце  концов лейтенант привел  Османа Бадри в тот отсек,  где  жили
старшие офицеры, и постучал в одну из дверей. Услышав "Войдите!", он впустил
гостя в квартиру командира эскадрильи.
     Братья обнялись. Смуглому, красивому, с тонкой, как у Роналда Коулмана,
щеточкой усов полковнику Абделькариму Бадри  исполнилось тридцать семь  лет.
Он был  холост, но  не мог пожаловаться на недостаток женского  внимания; да
разве и могло быть иначе  при его  внешности, насмешливом языке и  эффектной
форме офицера  ВВС? К  тому  же внешность  полковника Бадри  не  обманывала:
генералы  иракской авиации признавали, что он - лучший летчик-истребитель  в
стране. С ними соглашались и русские инструкторы, обучавшие Бадри  летать на
самом современном сверхзвуковом истребителе МиГ-29,
     - Так какая нужда привела тебя сюда? - спросил Абделькарим.
     Удобно  устроившись с чашкой свежеприготовленного кофе  в  руке,  Осман
рассматривал  старшего брата.  У  того возле рта появились  жесткие складки,
каких раньше не было, да и глаза смотрели устало, совсем не так, как прежде.
     Абделькарим не был ни глупцом,  ни  трусом. Он совершил  восемь  боевых
вылетов против американцев  и британцев  и каждый раз возвращался  на  своем
самолете   -  но  возвращался  лишь  чудом.  На   его  глазах   "спарроу"  и
"сайдуиндеры" сбивали самолеты его лучших товарищей, да и сам он четыре раза
едва увернулся от ракет.
     После  первой  же  попытки  перехватить   американские  бомбардировщики
Абделькарим  понял, что все  преимущества отнюдь не  на его  стороне.  Он не
знал,  где  находятся самолеты противника, сколько  их, какого они типа,  на
какой высоте и  каким курсом летят. Иракские радиолокационные установки были
уничтожены,   командные   и   контрольно-диспетчерские    пункты   перестали
существовать, пилоты могли полагаться только на самих себя.
     Хуже  того,  американцы  с  их  АВАКСами  обнаруживали  любой  иракский
самолет, прежде  чем тот успевал набрать высоту до тысячи  футов. Они тотчас
же сообщали своим пилотам, где искать  противника и что нужно сделать, чтобы
занять  наилучшую  для  атаки позицию.  Абделькарим Бадри  понимал, что  для
иракских летчиков каждый боевой вылет - это самоубийство.
     Впрочем, он не  стал говорить об этом брату, заставив себя улыбаться, и
спросил, какие новости у Османа. Сообщение брата стерло улыбку с его лица.
     Осман  подробно  рассказал  обо  всем,  что  произошло   за   последние
шестьдесят часов: об утреннем налете отряда Амн-аль-Амма, про обыск, находку
в  саду, о том, как  избили  их мать и старого  Талата, как арестовали отца.
Рассказал  он  и  о том,  как соседу-аптекарю после  бесчисленных  неудачных
попыток удалось-таки передать печальную весть ему, как он ехал домой, как на
обеденном столе увидел тело  отца, как  вскрыл холщовый  мешок, каким увидел
тело  отца и как того похоронили на кладбище "Альвазия". Абделькарим слушал,
плотно сжав губы.
     Потом Осман перешел к  разговору в лимузине, который ждал  его у  ворот
кладбища.  Абделькарим  подался  вперед.  Когда  младший  брат  замолчал, он
переспросил:
     - И все это ты ему в самом деле рассказал?
     - Да.
     - Это правда, все правда? Ты действительно строил Каалу?

     - Да.
     - И ты сообщил  ему,  где  она  находится,  чтобы  он  передал сведения
американцам?
     - Да. Я поступил неправильно?
     Абделькарим задумался.
     - Сколько человек во всем Ираке  знают, где находится Каала?  - спросил
он.
     - Шесть, - ответил Осман.
     - Назови их.
     -  Сам  раис,  Хуссейн  Камиль,  который  обеспечивал финансирование  и
рабочую силу, Амер Саади  -  он  занимался инженерными работами. Еще генерал
Ридха,  подобравший  артиллеристов,  и  генерал  Мусули - он  предложил  мою
кандидатуру. И я. Я строил объект.
     - А пилоты вертолетов, которые привозили посетителей?
     -  Им  было достаточно знать курс. Они  понятия не имеют, что находится
внутри Каалы. К тому же  они живут в строгой изоляции, на какой-то авиабазе.
Я не знаю, где именно.
     - Кто из посетителей может знать все детали?
     -  Никто. Им завязывают глаза перед взлетом вертолета и снимают повязки
только после приземления.
     - Как ты думаешь, если американцы разбомбят  этот "Кулак  Аллаха", кого
заподозрит Амн-аль-Амм? Раиса, министров, генералов? Или тебя?
     Осман схватился за голову.
     - Что я наделал? - застонал он.
     - Боюсь, брат, ты погубил всех нас.
     Осман  и Абделькарим знали правило Саддама: раис всегда требовал смерти
не  только  самого предателя,  но  и полного истребления  трех поколений его
ближайших родственников.  Чтобы  искоренить все  порочное  семя, должны быть
уничтожены отец изменника,  его братья  и другие  дети, а чтобы  некому было
думать о кровной мести, следовало предать смерти также сыновей и племянников
изменника. По щекам Османа Бадри потекли слезы.
     Абделькарим встал, поднял за собой Османа и обнял его.
     -  Брат,   ты  поступил  правильно.  Теперь  нужно  подумать,  как  нам
выпутаться из этой истории. - Он бросил взгляд на часы; было  восемь вечера.
-  В  Багдад  отсюда  не позвонишь. Единственная подземная  телефонная линия
связывает базу с разными бункерами  министерства обороны.  А министерству не
надо знать о наших проблемах. Сколько тебе  нужно времени, чтобы  доехать до
дома матери?
     - Три, в худшем случае четыре часа, - ответил Осман.
     - В твоем распоряжении восемь часов - чтобы добраться туда и вернуться.
Скажешь матери, чтобы  она положила  все самое ценное в автомобиль отца. Она
умеет  водить машину, не очень хорошо, но достаточно. Ей нужно взять с собой
Талата и ехать в его деревню.
     Они будут  скрываться у  сородичей Талата, пока кто-то из  нас не  дacт
знать о себе. Понял?
     - Да. Я могу вернуться к рассвету. Но зачем?
     - До  рассвета.  Завтра я поведу  МиГи  в Иран.  Другие уже  там.  Этот
идиотский  план  придумал  сам  раис, чтобы спасти свои  лучшие истребители.
Нелепость, разумеется,  но мы можем воспользоваться случаем. Ты  полетишь со
мной.
     - Разве МиГ-29 не одноместный самолет?
     - У меня есть учебно-тренировочная двухместная модель. Ты переоденешься
в форму офицера ВВС. Если повезет, мы сможем уйти в Иран. Теперь иди.
     Майк Мартин  шел на  запад по  шоссе, которое вело к Ар-Рутбе Мимо него
пронесся автомобиль Османа Бадри;  полковник  торопился  в Багдад.  Майк  не
обратил внимания на  лимузин, а  Осману  было  не  до  случайных  встречных.
Следующей целью  Мартина  была пере  права  через  реку  в  пятнадцати милях
впереди. Мост разбомбили уже давно,  и автомобилям приходилось подолгу ждать
парома. Значит,  там больше шансов найти  водителя, который едет  на запад и
который за умеренную плату согласился бы подвезти пассажира.
     Вскоре после полуночи Мартин нашел  такого водителя, но тот  довез  его
лишь  чуть дальше Мухаммади.  Здесь  Мартину пришлось набраться  терпения  и
снова  ловить  попутную  машину.  В  три  часа  утра  мимо  опять  промчался
автомобиль полковника Бадри. Мартин даже не пытался его остановить: водитель
явно спешил. Перед  рассветом  на шоссе  откуда-то вырулил большой грузовик.
Мартин поднял  руку,  и  грузовик  притормозил. Снова пришлось  заплатить из
быстро таявшей  пачки  динаров.  Мартин  мысленно  поблагодарил  незнакомца,
который еще в Мансуре дал ему деньги. Скоро кухарка  и ее муж  обнаружат мое
исчезновение, подумал Мартин, и поднимут шум.
     Даже  после беглого  осмотра его хижины  под  тюфяком  обнаружат стопку
тонкой писчей  бумаги  -  странное имущество для неграмотного феллаха. Потом
под плитами пола  найдут и радиопередатчик. К полудню его станут разыскивать
сначала  в Багдаде, а  вскоре и по всей стране. Значит, до сумерек ему нужно
доехать до пустыни и ночью пробираться к границе.
     Грузовик, в котором ехал Мартин, миновал  объект  КМ  160, когда в небо
поднялись МиГи-29.
     Осман Бадри  относился к  числу  тех  людей,  которые боятся летать,  и
потому  с  ужасом  готовился   к  самому  худшему.  В  подземном  ангаре  он
присутствовал при инструктаже  четырех  молодых  пилотов, которым предстояло
вести оставшиеся истребители. Почти все сверстники  Абделькарима  погибли, а
эти пилоты, недавние выпускники летного училища, были по меньшей мере лет на
десять моложе полковника. Согласно кивая, они ловили каждое слово командира.
Когда  в  закрытом  ангаре  набрали  обороты  два  советских турбореактивных
двигателя РД-33, Осман решил, что в жизни не  слышал подобного рева - а ведь
он уже  сидел в  кабинете МиГа, под закрытым фонарем.  Устроившись за спиной
старшего  брата.  Осман  видел,  как  гидравлические  устройства  распахнули
взрывостойкие  ворота, как впереди  показался  квадрат бледно-голубого неба.
Пилот    перевеют    двигатель    на   форсажный    режим,    и    советский
истребитель-перехватчик задрожал, едва не срываясь с тормозов.
     Абделькарим отпустил тормоза; у Османа было  такое ощущение, будто  мул
лягнул  его в  поясницу.  МиГ рванулся вперед,  мелькнули  и тут же остались
далеко  позади  бетонные стены. Самолет  поднялся  по аппарели  и  вышел  на
взлетно-посадочную полосу.
     Осман,   закрыв  глаза,  читал  молитву.  Тряска  прекратилась,  Осману
показалось, что он поплыл в воздухе. Он несмело открыл глаза. Оказалось, что
их  МиГ уже  взлетел  и  выполняет  вираж  над объектом  КМ 160, а  внизу из
туннелей выходят четыре  других истребителя.  Потом  ворота захлопнулись,  и
база иракских ВВС прекратила свое существование.
     МиГ-29-УБ был учебным самолетом, поэтому Осман Бадри оказался в царстве
множества циферблатов, кнопок, тумблеров,  экранов, регуляторов и рычагов, а
коленями  он  то и  дело  задевал  за  дублирующую колонку управления.  Брат
приказал ни к чему не прикасаться, и Осман охотно согласился.
     На тысячефутовой высоте пять МиГов выстроились в ломаную линию. Впереди
летел командир эскадрильи, за ним - четыре молодых пилота. Абделькарим Бадри
взял  курс  почти  точно  на восток.  Он  летел  на  малой  высоте,  надеясь
незамеченным  добраться до южных  пригородов  Багдада,  где даже  бдительные
американские   воздушные   разведчики  не  увидели  бы  его   самолет  среди
многочисленных  промышленных  предприятий  и  других  объектов, тоже  дающих
сигнал на экране радиолокатора.
     Пытаться   обмануть  радиолокаторы  круживших  над  заливом  АВАКСов  -
рискованная игра, но у Абделькарима Бадри не было  выбора. Он получил четкий
приказ, а  теперь у  него появились и личные  причины поскорее добраться  до
Ирана.
     В  то  утро   удача  была  на  его  стороне.  На  войне  иногда  судьба
при-подносит такие сюрпризы, которых вроде бы никак не должно быть. Покружив
над заливом долгую "смену", АВАКС возвращается на базу, а его место занимает
другой  такой  же  самолет. Летчики  называли эту операцию "сменой такси  на
стоянке".  Изредка  в  такие  моменты  "на   стоянке"  на   несколько  минут
прерывалось слежение за  воздушным пространством  Ирака.  Вот  и на этот раз
случилось  так,  что  Ми-Ги  пролетали  над  южными  пригородами  Багдада  и
Салман-Паком во время такого редкого перерыва.
     Абделькарим Бадри надеялся,  что,  если он  не  будет подниматься  выше
тысячи  футов,  ему удастся проскользнуть  и  под  американскими самолетами,
предпочитавшими летать не ниже двадцати тысяч футов. Он намеревался обогнуть
с севера иракский город Эль-Кут, а потом по кратчайшему маршруту следовать к
спасительной иранской границе.
     В тот же день и в тот  же час капитан  Дон  Уолкер из 336-й тактической
эскадрильи, вылетев  из Эль-Харца, вел звено "иглов" на  север,  к Эль-Куту.
Ему  было дано задание уничтожить крупный мост через Тигр,  по которому, как
обнаружил   Джей-СТАР,   переправляются   танки   республиканской   гвардии,
направляющиеся на юг, очевидно, в Кувейт.
     Пилоты 336-й эскадрильи большей частью совершали ночные  вылеты, однако
с мостом  к северу от  Эль-Кута ждать  до ночи было  нельзя;  передислокации
иракских танков в Кувейт нужно было  воспрепятствовать немедленно. Утреннему
рейду  истребителей-бомбардировщиков   была  присвоена   категория   "Приказ
Иеремии";  это  значило,  что  сам  генерал  Чак  Хорнер  требовал  срочного
выполнения приказа.
     "Иглы" были вооружены двухтысячефунтовыми бомбами с лазерным наведением
и   ракетами   типа  "воздух-воздух".  Нагрузка  на  самолет  распределялась
неравномерно:   бомбы,   висевшие   под   одним  крылом  самолета,   намного
перевешивали  ракеты  "спарроу"  под  другим  крылом. Летчики называли такую
нагрузку  "кривой". Управление  самолетом  облегчала система  автоматической
балансировки,  но  все  же  это  была  не  та  нагрузка,  с  которой  пилоты
чувствовали бы себя уверенно и в воздушном бою.
     Волей  случая  иракские МиГи,  спустившиеся  теперь до пятисот футов, и
американские "иглы" приближались  к одной точке, но разными курсами. Пока их
разделяло восемьдесят миль.
     О неприятном  соседстве Абделькарим  узнал  по зазвучавшей  в наушниках
низкой трели. Сидевший за его спиной младший брат не  знал, что означают эти
странные звуки,  но Абделькариму они были слишком хорошо знакомы. Пять МиГов
летели буквой V с  учебным самолетом впереди. Молодые  пилоты четырех боевых
машин тоже слышали сигнал.
     Трель издавала радиолокационная система предупреждения. Сигнал означал,
что где-то неподалеку другие радиолокаторы тоже прощупывают небо.
     Радиолокаторы  на четырех  "иглах" работали  в  режиме поиска, когда их
лучи, направленные  главным образом по курсу  самолета, смотрят, нет ли чего
подозрительного впереди.  Советские радиолокационные системы  предупреждения
уловили эти лучи и сообщили о них пилотам.
     МиГам  ничего  не  оставалось,  как  только  продолжать полет. Они  шли
намного  ниже  американских  самолетов,  но  их   пути  вскоре  должны  были
пересечься.
     Когда расстояние между иракскими и американскими самолетами сократилось
до  шестидесяти  миль, трель  в  наушниках пилотов  на МиГах превратилась  в
пронзительный писк.  Это означало, что чьи-то радиолокаторы перешли с режима
поиска на режим "захвата" цели.
     Сидевший за  спиной  Дона Уолкера его штурман  Тип заметил,  что сигнал
радиолокатора резко  изменился. Теперь  американские  приборы не сканировали
полнеба, а сузив зону поиска, направили  узкие  лучи  на обнаруженную цель и
уже ни на секунду не отпускали ее.
     -  Обнаружены  пять  неопознанных целей, курс  300, на малой  высоте, -
пробормотал штурман и включил систему распознавания  "свой-чужой".  Штурманы
трех других "иглов" сделали то же самое.
     Система распознавания  "свой-чужой"  - это  своего  рода  автоответчик,
устанавливаемый  на всех боевых самолетах. Система посылает сигнал на строго
определенной частоте, которую меняют ежедневно. Если  сигнал примет система,
стоящая  на  борту  "своего"  самолета, она  тут  же  ответит: "Я  -  свой".
Вражеский  самолет  этого  сделать  не  сможет.  Пять  сигналов  на  экранах
радиолокаторов "иглов" могли означать, что пятеро "своих", выполнив задание,
возвращаются домой,  но по  какой-то  причине решили прижаться  к земле. Это
казалось вполне  вероятным, ведь теперь в  иракском  небе было  куда  больше
самолетов союзников, чем хозяев воздушного пространства.
     Тим послал незнакомцам  сигнал на первой, второй и  четвертой частотах.
Ответа не последовало.
     - Самолеты противника, - сообщил он.
     Дон  Уолкер  включил систему  радарного  наведения  ракет,  пробормотав
пилотам  трех  других  "иглов": "Вступаем  в бой",  - и  опустил нос  своего
самолета. "Игл" резко пошел вниз.
     Абделькарим Бадри сознавал, что  его положению не позавидовал бы никто.
Он  понял  это  с  того  самого  момента,  когда  американский  радиолокатор
"захватил" его самолет. Без всяких  систем распознавания  он точно знал, что
другие самолеты не могут быть иракскими, что противник обнаружил их группу и
что молодые  иракские летчики не смогут достойно соперничать в воздушном бою
с опытными американцами.
     В   наихудшем   положении   оказался   сам   Абделькарим   Бадри.   Его
учебно-тренировочный МиГ совсем не предназначался для воздушных сражений. На
одноместных боевых машинах были установлены  радиолокаторы кругового обзора,
с помощью которых можно  управлять  своими ракетами,  а на  учебной модели -
лишь простейший радиолокационный дальномер с углом обзора меньше шестидесяти
градусов, который позволял полковнику Бадри видеть только то, что находилось
перед носом самолета; в бою от такого радара мало проку. Полковник знал, что
кто-то "захватил" его самолет, но не мог увидеть противника.
     - Что на экране?! - рявкнул он ведомому.
     - Четыре  вражеских самолета, курс  девяносто,  пока высоко, но  быстро
снижаются, - испуганно ответил тот.
     Стало  быть,  игра проиграна.  Американцы явно шли в атаку на  иракские
истребители.
     -  Рассеяться,  прижаться  к земле, включить  форсаж,  курс  на Иран! -
прокричал он.
     Повторять  приказ не было нужды. Из  сопел четырех  МиГов,  управляемых
молодыми  пилотами, вырвались  длинные языки пламени. Истребители, мгновенно
преодолев звуковой барьер, почти вдвое увеличили скорость.
     Пилоты  одноместных  МиГов  могли  позволить  себе  поддерживать  такую
скорость достаточно долго. Они имели все шансы уйти от американцев и все  же
добраться до Ирана. Их отделяло от  самолетов  противника несколько десятков
миль; значит, даже на форсаж-ном режиме американцы их не настигнут.
     Абделькарим Бадри  был  лишен такой возможности. В учебно-тренировочном
МиГе советские конструкторы не только установили простейший радиолокатор, но
и значительно уменьшили емкость топливных  баков, чтобы компенсировать массу
курсанта и его кабины.
     Полковник Бадри мог перейти на  форсаж,  ускользнуть от  американцев  и
вернуться на  иракскую базу.  Тогда  его  арестуют и рано или поздно отдадут
палачам из Амн-аль-Амма на пытки и верную смерть.
     Он мог уйти от американцев и при этом не  менять курса.  Тогда горючего
едва  хватит на  то, чтобы пересечь иранскую границу.  Даже если ему и брату
удастся удачно  катапультироваться, они приземлятся на территории персидских
племен, которые  не  забыли ирано-ирак-скую  войну,  когда  иракские летчики
сбрасывали на них бомбы с отравляющими веществами и тысячи персов погибали в
страшных мучениях.
     Наконец, можно было  на  форсажном  режиме ускользнуть  от американцев,
взять курс на юг, выброситься с парашютом над Саудовской Аравией и сдаться в
плен.  Ему  и  в  голову  не  приходило,  что  там  с  ним  обошлись  бы  не
по-человечески.
     Абделькарим вдруг вспомнил строки из стихотворения, которое он когда-то
читал в школе мистера Хартли. Как  давно это было! Чьи это стихи? Теннисона?
Вордсворта? Нет, Маколея, конечно же, Маколея;  что-то такое  о  человеке  в
последние часы его жизни. Помнится, он декламировал это в классе:
     <i>К любому живущему на земле
     Рано или поздно приходит смерть.
     И разве можно встретить ее достойней,
     Чем повернувшись к ней лицом,
     Поклонившись праху своих отцов
     И храмам своих богов?</i>
     Полковник  Абделькарим  Бадри развернул  МиГ и на  предельной  скорости
направил его навстречу американцам. Теперь на экране  его радиолокатора тоже
появились четыре точки, две из которых быстро тускнели: это два американских
самолета,  пытаясь преследовать молодых иракских  пилотов,  на сверхзвуковой
скорости удалялись на восток.
     Но ведущий  американский  "игл" неотвратимо  приближался  к МиГу Бадри.
Полковник немного скорректировал положение колонки управления и направил МиГ
в лоб спускавшемуся "иглу".
     - Господи, он идет прямо на нас, - охнул Тим.
     Уолкер и сам все понял. На экране радиолокатора он видел четыре  быстро
исчезающие  точки - это иракские  самолеты уходили  в  Иран -  и яркую точку
стремительно  приближавшегося  вражеского  истребителя.   Стрелка  указателя
расстояния до цели раскручивалась, как пружина  сломавшегося будильника. При
расстоянии между самолетами всего в тридцать миль они сближались с ужасающей
скоростью - 2200  миль в  час. Уолкер еще не видел МиГ воочию, но тот должен
был вот-вот появиться.
     Полковник  Осман  Бадри  был  совершенно  сбит  с  толку.  В  том,  что
происходило в иракском  небе,  он не понимал  абсолютно ничего.  Неожиданное
резкое ускорение опять словно молотом ударило по  пояснице, а от семикратной
перегрузки при последовавшем крутом повороте он на  несколько секунд потерял
сознание.
     - Что  происходит?!  -  крикнул он  в микрофон, забыв  нажать крошечную
кнопку, без чего брат не мог его слышать.
     Дон  Уолкер занес руку над пультом управления  ракетами. Какую выбрать:
"спарроу", которая имела больший радиус действия  и с  помощью радиолокатора
управлялась  с "игла",  или  "спайдуиндер"?  Ракеты  последнего  типа  имели
меньшую дальность полета, зато обладали тепловой системой самонаведения.
     Потом  милях в  пятнадцати впереди  появилась крохотная  точка,  быстро
принимавшая  очертания боевого самолета. Уолкер обратил внимание на  двойной
стабилизатор; значит, это был  МиГ-29,  бесспорно, один  из  лучших  в  мире
истребителей-перехватчиков  -  конечно, при условии, что им управляют умелые
руки.  Уолкер  не   мог   знать,   что   видит   перед  собой  невооруженную
учебно-тренировочную модель  УБ,  зато  точно знал  другое:  МиГ может нести
советские ракеты АА-10 с таким же радиусом действия, что  и  его  "спарроу".
Поэтому он остановил свой выбор на последних.
     Когда до МиГа оставалось  двенадцать миль,  Уолкер выпустил две ракеты.
Ориентируясь по сигналу отраженного от МиГа луча радиолокатора, они послушно
понеслись к точке отражения.
     Абделькарим Бадри заметил вспышки оторвавшихся от "игла" ракет. Если он
не найдет  способа отвлечь американца,  ему осталось жить  несколько секунд.
Бадри протянул руку к одному из рычагов.
     Раньше Дон  Уолкер  часто  задумывался,  что может чувствовать  летчик,
который  видит направленную  на  него  ракету?  Теперь  он узнал ответ.  Под
крыльями МиГа  тоже что-то сверкнуло.  От леденящего  душу  страха у Уолкера
сжалось сердце.  Противник выпустил две ракеты, и  теперь Дон смотрел в лицо
неминуемой смерти.
     Через  две-три секунды  после  запуска своих ракет Уолкер  пожалел, что
остановился  на  "спарроу".  Надо было  выбрать "сайдуиндеры".  Причина была
проста: выпустив  "сайдуиндеры", про них можно забыть, они сами найдут цель,
где бы ни находился  и какие фигуры пилотажа ни  выписывал твой "игл". А вот
"спарроу" нужно было направлять с борта "самолета". Если Уолкер сейчас резко
уйдет  в  сторону,  то  потерявшие   управление   ракеты  "одуреют",  станут
беспорядочно рыскать в небе и в конце концов  бесполезными железками  упадут
на землю.
     Еще доля секунды - и Дон Уолкер, спасаясь от ракет противника, наверно,
ушел бы от боя.  Но в этот  момент  он, не веря  своим глазам,  увидел,  как
запущенные с МиГа "ракеты", беспомощно  кувыркаясь, падают  на землю. Только
теперь Дон  понял,  что иракец обманул его,  сбросив висевшие  под  крыльями
топливные  резервуары.  Лучи  утреннего  солнца,  отражаясь  от  алюминиевых
резервуаров,  создали иллюзию  пламени,  вырывающегося из  сопел  запущенных
ракет. Черт побери, он, Дон  Уолкер из  Оклахомы, чуть было  не  попался  на
такой простой трюк!
     Абделькарим Бадри понял, что этот американец не отстанет.  Он попытался
обмануть противника, сыграть  на его  нервах  -  и проиграл. Сидевший за его
спиной Осман нашел  наконец  кнопку  связи.  Он  бросил взгляд через плечо и
увидел, что они поднялись уже на мили над землей.
     - Куда мы летим?! - прокричал он.
     Последнее, что он услышал в своей жизни, был абсолютно  спокойный голос
Абделькарима:
     - В страну вечного покоя, брат мой. К нашему отцу. Аллах-о-акбар.
     В тот  же момент взорвались  две  ракеты  "спарроу".  В  трех  милях от
Уолкера в небе мгновенно распустились ярко-красные  цветы  пламени, потом на
землю беспорядочным  дождем посыпались обломки  советского истребителя.  Дон
чувствовал, как у него по груди стекают струйки пота.
     Потом  возле  правого  крыла  он заметил  самолет  его  ведомого  Рэнди
Робертса, который прикрывал командира с хвоста. Подняв большой палец в белой
перчатке, Робертс показал:  все в порядке! Уолкер ответил таким  же  жестом.
Снизу к ним присоединились два других "игла", оставивших безнадежную попытку
догнать  четыре  МиГа.  Все  четыре  самолета  взяли  курс  на мост рядом  с
Эль-Кутом. Современный воздушный бой  скоротечен. С момента  "захвата" МиГов
радиолокаторами  американских  самолетов  до  взрыва "спарроу" прошло  всего
тридцать восемь секунд.
     В десять часов утра того же дня, минута в минуту, сыщик в сопровождении
молодого "кассира" появился в  банке "Винклер". "Кассир" нес толстый кейс со
ста тысячами долларов наличными.
     Эти деньги на время ссудил моссадовцам местный сайян-банкир. Он испытал
огромное  облегчение,  когда  ему  сказали,  что  всю  сумму  просто положат
ненадолго в банк "Винклер", а потом снимут со счета и вернут.
     Герр  Гемютлих  с  удовольствием  разглядывал  банкноты.  Наверно,  его
радость была бы намного меньшей, заметь он, что пачки долларов занимают лишь
половину  объема  кейса,  а если  бы  герр Гемютлих увидел,  что  лежит  под
фальшивым дном, то непременно пришел бы в ужас.
     В  целях сохранения  конфиденциальности  кассира попросили  подождать в
комнатке фрейлейн Харденберг, пока юрист и банкир договаривались о секретных
кодах  для работы с новым счетом.  Затем кассир вернулся, получил расписку о
передаче  денег,  и  к  одиннадцати часам  все проблемы  были  решены.  Герр
Гемютлих вызвал охранника, чтобы тот проводил посетителей до двери.
     На  обратном пути кассир что-то прошептал  американскому  юристу, а тот
перевел  просьбу кассира охраннику. Охранник остановил  кабину старого лифта
на втором этаже. Все трое вышли.
     Юрист  показал  своему коллеге,  где находится  мужской туалет.  Кассир
скрылся за дверью туалета, а юрист и охранник остались в коридоре.
     В этот момент до них донесся шум из холла. Там определенно разыгрывался
какой-то скандал. Юрист  и охранник отчетливо слышали перебранку, потому что
холл  отделяли от них всего пятнадцать лестничных ступенек и двадцать метров
коридора.
     Охранник  пробормотал  что-то  вроде  извинения  и  поспешил   в  конец
коридора, откуда можно  было посмотреть, что происходит внизу.  То,  что  он
увидел, заставило его быстро сбежать по лестнице.
     В холле творилось нечто  из  ряда вон выходящее. Каким-то  образом туда
проникли три хулигана, очевидно, в нетрезвом состоянии. Они нагло приставали
к секретарше, требуя у нее деньги  - конечно, лишь для того, чтобы набраться
еще больше. Позднее она объяснила, что хулиганы обманом заставили ее открыть
дверь, сказав, будто бы принесли почту.
     Исполненный благородного негодования охранник приложил все силы,  чтобы
вытолкать хулиганов  на улицу.  Никто не заметил, что один  из  них, входя в
банк, оставил в дверном проеме пачку из-под сигарет, так  что дверь не могла
захлопнуться.
     В общей суматохе никто не  видел  и того,  как в банк  на  четвереньках
проскользнул четвертый  человек. Как только он поднялся на ноги, рядом с ним
оказался нью-йоркский  юрист,  который вслед за  охранником тоже спустился в
холл.  Наконец, охраннику удалось выдворить  трех хулиганов туда, откуда они
пришли, - на улицу.  Обернувшись, он увидел, что