кремовой бумаге. сверху украшали пять расходившихся веером стрел, символизирующих пятерых сыновей Мейра Амшела Ротшильда. Бумага была подлинной. А вот подпись сэра Эвелина де Ротшильда под текстом - фальшивой. Но редкий банкир не принял бы личного представителя, присланного председателем "Н.М.Ротшильд", Сент-Свитин-лейн, Сити, Лондон. - Как здоровье сэра Эвелина? - спросил Бернштейн. - Хорошо, насколько мне известно, - сказал Монк по-русски, - но он не подписывал этого письма. - И услышал за спиной шорох. - Я буду очень признателен, если ваш молодой друг не всадит пулю мне в спину. На мне нет бронежилета, и я предпочитаю остаться в живых. Кроме того, у меня нет с собой ничего опасного, и сюда я пришел не для того, чтобы попытаться нанести вам вред. - Тогда зачем вы пришли? Монк изложил все события начиная с 15 июля. - Чепуха, - сказал Бернштейн. - Никогда в жизни не слыхал такой чепухи. Я знаю о Комарове. По крайней мере считаю, что знаю. На мой вкус, он чересчур правый, но если выдумаете, что оскорбление евреев - что-то новое, то вы ничего не знаете о России. Они все это делают, но им всем нужны банки. - Оскорбления - это одно, мистер Бернштейн. То, что у меня в этом портфеле, - больше чем оскорбления. Бернштейн долго и пристально смотрел на него. - Этот манифест - вы принесли его? - Да. - Если бы Комаров и его бандиты узнали, что вы здесь, что бы они сделали? - Убили бы меня. В городе повсюду его люди, сейчас они ищут меня. - Вы мужественный человек. - Я взялся за эту работу. Прочитав манифест, я понял, что стоит согласиться. Бернштейн протянул руку: - Покажите мне. Сначала Монк дал ему заверенный доклад. Банкир привык читать сложные документы с огромной скоростью. Он закончи чтение примерно через десять минут. - Три человека, э-э... - Старик уборщик, секретарь Акопов, так глупо оставивший документ на столе, где его легко украсть, и Джефферсон, журналист, в случае с которым Комаров заблуждался, думая, что он прочитал манифест. Бернштейн нажал кнопку интеркома. - Людмила, достаньте в бюро файлы за конец июля и начало августа. Посмотрите, нет ли в местных газетах чего-нибудь о Акопове, русском, и об английском обозревателе по фамилии Джефферсон. О первом также поищите некрологи. Он быстро просмотрел на экране компьютера список имен. Затем проворчал: - Они мертвы, точно. А теперь ваша очередь, мистер Монк, если вас поймают. - Надеюсь, не поймают. - Хорошо, раз вы идете на риск, я посмотрю, что приготовил господин Комаров для всех нас. Он снова протянул руку. Монк дал ему тонкую черную папку. Бернштейн начал читать. Одну страницу он перечитал несколько раз, то и дело возвращаясь к уже прочитанному. Не отрывая глаз от документа, он произнес: - Илья, оставь нас. Все в порядке, иди. - Монк услышал, как за помощником закрылась дверь. Банкир наконец оторвался от текста и посмотрел на Монка. - Он не может так думать. - Полное истребление? Это уже пытались сделать. - В России миллион евреев, мистер Монк. - Знаю. Десять процентов могут позволить себе уехать. Бернштейн встал и подошел к окну, за которым виднелись заснеженные крыши Москвы. Стекло имело зеленоватый оттенок; при толщине в пять дюймов его не мог пробить и бронебойный снаряд. - Он не может в действительности так думать. - Мы убеждены, что может. - Мы? - Люди, которые послали меня, обладают властью и влиянием. Но их пугает этот человек. - Вы еврей, мистер Монк? - Нет, сэр. - Вам повезло. Он ведь победит, не так ли? Опросы показывают, что его невозможно остановить. - Положение может измениться. На днях его разоблачил генерал Николаев. Это должно повлиять. Надеюсь, что и Православная Церковь сыграет свою роль. Может быть, его удастся остановить. ~ Хм, Церковь. Она недруг евреям, мистер Монк. - Нет, но его планы касаются и Церкви. - Так вы ищете союзников? - Что-то в этом роде. Церковь, армия, банки, этнические меньшинства. От всех помощи, понемногу. Вы видели репортажи о бродячем проповеднике? Призывающем вернуть царя? - Да. Глупость, по моему личному мнению. Но лучше царь, чем наци. Чего вы хотите от меня, мистер Монк? - Я? Ничего. Выбор ваш. Вы председатель консорциума четырех банков, контролирующего два независимых канала телевидения. Ваш "Грамман" стоит в аэропорту? - Да. - До Киева всего два часа лета. - Почему до Киева? - Вы могли бы посетить Бабий Яр. Леонид Бернштейн резко отвернулся от окна. - Теперь вы можете идти, мистер Монк. Монк взял со стола свои папки и положил их обратно в портфель. Он знал, что зашел слишком далеко. Бабий Яр - это овраг на окраине Киева. В период между 1941 и 1943 годами сто тысяч мирных жителей были расстреляны из пулеметов на краю этого оврага, с тем чтобы трупы падали в него. Среди расстрелянных было несколько комиссаров и видных коммунистов, но девяносто пять процентов составляли украинские евреи. Монк подошел к двери, когда Леонид Бернштейн сказал: - А вы там были, мистер Монк? - Нет, сэр. - А что вы о нем слышали? - Слышал, что это страшное место. - Я был в Бабьем Яре. Это ужасное место. До свидания, мистер Монк. Маленький кабинет доктора Ланселота Проубина в Геральдической палате на улице королевы Виктории был весь завален бумагами. Каждый кусочек горизонтального пространства занимали стопки бумаг, которые, казалось, лежали в беспорядке, и все же специалист по генеалогии отлично ориентировался в этой неразберихе. Когда вошел сэр Найджел Ирвин, доктор Проубин вскочил на ноги и, смахнув на пол весь Дом Гримальди, предложил гостю освободившийся стул. - Итак, как идут наши дела? - спросил Ирвин. - С престолонаследием Романовых? Не очень хорошо. Как я и думал. Есть один, кто мог бы претендовать, но не хочет; другой жаждет трона, но по двум пунктам исключается, и американец, к которому не обращались, да и все равно у него нет шансов. - Так плохо? - сказал Ирвин. Доктор Проубин просто светился. Он окунулся в свою стихию - мир родословных, браков между дальними родственниками и странных правил. - Давайте начнем с обманщиков, - сказал он. - Помните Анну Андерсен? Ту, что всю жизнь утверждала, что она великая княжна Анастасия, которая спаслась после убийства в Екатеринбурге. Все ложь. Она уже умерла, но тесты на ДНК окончательно доказали, что она была самозванкой. Несколько лет назад в Мадриде умер еще один самозванец, выдававший себя за царевича Алексея. Он оказался бывшим заключенным из Люксембурга. Остаются трое, о которых иногда упоминают в прессе, обычно неправильно. Слышали о князе Георгии? - Простите меня, доктор Проубин, не слышал. - Ладно, не важно. Это молодой человек, которого несколько лет возит по Европе и России его властная честолюбивая мать, великая княгиня Мария, дочь покойного великого князя Владимира. Владимир сам мог бы быть претендентом на престол, как правнук правившего императора, хотя и на слабом основании, потому что мать Владимира во время его рождения не была православной христианкой, а это очень важное условие. В любом случае его дочь Мария не имеет права наследования ему, хотя он всегда утверждал, что имеет. Закон Павла, знаете ли. - А что это?.. - Его издал царь Павел Первый. Наследовать престол, кроме исключительных случаев, можно только по мужской линии. Дочери не в счет. Это дискриминирующий женщин закон, но так было и есть. Так что великая княгиня Мария в действительности просто княгиня Мария, а ее сын Георгий не наследник по мужской линии. Закон Павла особо указывает, что даже сыновья дочерей не имеют права наследования. - Так что, они просто надеются на лучшее? - Именно так. Очень честолюбивый, но незаконный претендент. - Вы упомянули американца, доктор Проубин... - А, это странная история. До революции у царя Николая был дядя, великий князь Павел, самый младший брат его отца. Когда большевики пришли к власти, они убили царя, его брата и дядю Павла. Но у Павла был сын, двоюродный брат царя. Так случилось, что этот сумасбродный молодой человек, великий князь Димитрий, оказался замешан в убийстве Распутина. Из-за этого он находился в ссылке в Сибири, когда большевики казнили царя. Это спасло Димитрию жизнь. Он сбежал и через Шанхай добрался до Америки. - Никогда не слышал об этом, - заметил Ирвин. - Продолжайте. - Так вот, Димитрий жил, женился, у него родился сын, тоже Павел, который в чине майора армии США сражался в Корее. Он женился и имел двоих сыновей. - Мне кажется, это прямая мужская линия. Вы хотите сказать, что настоящим царем может быть американец? - спросил Ирвин. - Некоторые так считают, но они заблуждаются, - ответил Проубин. - Видите ли, Димитрий женился на простой американке, его сын Павел - тоже. Согласно правилу 188 Императорского дома, вы не можете жениться на ком-то ниже вас и можно ожидать, что ваше потомство будет иметь право наследования. Позднее это правило сделали менее строгим, но не для великих князей. Поэтому брак Димитрия - морганатический. Его сын, сражавшийся в Корее, не может быть наследником, как и ни один из внуков, тем более от брака опять-таки с простой женщиной. - Следовательно, они выбывают? - Боюсь, что так. Да они никогда и не проявляли большого интереса, по правде говоря. Живут во Флориде, кажется. - И кто же остается? - Последний, самый сильный претендент по крови. Князь Семен Романов. - Он родственник убитого царя? Никаких дочерей, никого незнатного происхождения? - спросил Ирвин. - Совершенно верно. Но начало очень далеко. Вам надо представить себе четырех царей. Николай Второй наследовал своему отцу Александру Третьему. Тот правил после своего отца Александра Второго, отцом которого был Николай Первый. Так вот, у Николая Первого был младший сын, великий князь Николай, которому, конечно, не пришлось стать царем. У него был сын Петр, у Петра - сын Кирилл, а у Кирилла - сын Семен. - Так что от убитого царя нужно вернуться на три поколения назад, к прадеду, затем свернуть в сторону к младшему сыну и обратно на четыре поколения, и так добраться до Семена?.. - Именно так. - На мой взгляд, очень натянуто, доктор Проубин. - Далеко, но вот фамильное дерево. Согласно родословной, Семен ближе всех по прямой линии. Однако это наука. Существуют практические трудности. - Например? - Во-первых, ему больше семидесяти. Даже если он станет царем, то ненадолго. Во-вторых, у него нет детей, так что род им и закончится, а Россия должна будет опять решать эту проблему. В-третьих, он неоднократно говорил, что трон его не интересует и он бы отказался, если бы ему его предложили. - Не очень обнадеживает, - заметил сэр Найджел. - Есть кое-что похуже. Он всегда был повесой, увлекался автомобильными гонками, Ривьерой и развлекался с молодыми девушками, обычно прислугой. Такая привычка привела к трем распавшимся бракам. И хуже всего - я слышал, как шептались, что он плутует при игре в триктрак. - Бог мой! - Сэр Найджел Ирвин был искренне потрясен. Спать с прислугой - на это еще можно закрыть глаза, но мошенничать в карточной игре... - Где он живет? - В Нормандии, на ферме. Выращивает яблоки и делает кальвадос. Сэр Найджел на некоторое время погрузился в размышления. Доктор Проубин с сочувствием смотрел на него. - Если Семен публично заявит, что отказывается принимать какое-либо участие в реставрации, то это будет считаться законным отречением? Доктор Проубин с важностью надул щеки. - Я бы считал так. Если только реставрация не произойдет на самом деле. Тогда он может передумать. Сами понимаете, сколько у него в этом случае будет гоночных машин и доступных служанок. - Но какова картина без Семена? Как говорят наши друзья-американцы, что мы имеем в итоге? - Мой дорогой друг, в итоге, если русские захотят царя, они могут выбрать любого человека и сделать его своим монархом. Все очень просто. - Были ли прецеденты, когда выбирали иностранца? - О, сплошь и рядом. Случается время от времени. Посмотрите, мы, англичане, делали это три раза. Когда Елизавета Первая умерла незамужней, если и не девственницей, мы позвали Якова Шестого Шотландского и сделали его Яковом Первым Английским. Пережив четырех королей, мы выгнали Якова Второго и пригласили на трон голландца Вильгельма Оранского. Когда умерла королева Анна, не оставив наследника, мы попросили Георга Ганноверского стать Георгом Первым. А он почти и слова не знал по-английски. - А где-нибудь в Европе так поступали? - Конечно. Греки - дважды. В 1833 году, освободившись от турецкого ига, они пригласили Оттона Баварского стать королем Греции. Он не оправдал ожиданий, и поэтому они его сместили и посадили на трон принца Вильгельма из Дании. Он стал королем Георгом Первым. Затем, в 1924 году, они провозгласили республику, в 1935-м восстановили монархию и опять отказались от нее в 1973 году. Никак не могли принять окончательное решение. Шведы лет двести назад оказались в затруднительном положении; тогда они посмотрели по сторонам и пригласили наполеоновского генерала Бернадотта на королевский трон. Получилось очень удачно: его потомки до сих пор сидят на нем. И наконец, в 1905 году принца Карла из Дании попросили быть Хоконом Седьмым Норвежским, и его потомки тоже до сих пор там правят. Если у вас пустует трон и вам нужен монарх, то не всегда плохо выбрать хорошего человека со стороны, чем бесполезного местного парня. Глубоко задумавшись, сэр Найджел молчал. Теперь доктор Проубин уже заподозрил, что расспросы гостя носят не только научный характер. - Могу я кое о чем спросить? - нарушил молчание герольд. - Конечно. - Если в России когда-нибудь встанет вопрос о реставрации, какова будет реакция американцев? Я имею в виду, что деньги в их руках, они единственная оставшаяся супердержава. - Традиционно американцы - антимонархисты, - ответил Ирвин, - но они и не дураки. В 1918 году Америка послужила орудием для изгнания германского кайзера. Что привело к хаосу и вакууму Веймарской республики, и этот вакуум заполнил Адольф Гитлер. Результат нам всем известен. В 1945 году дядя Сэм специально сохранил императорский дом Японии. А результат? В течение пятидесяти лет Япония оставалась самой стабильней демократией в Азии, антикоммунистической и дружественной к Америке. Я думаю, Вашингтон будет придерживаться точки зрения, что, если русские хотят идти по такому пути, это их дело. - Но это должен быть весь русский народ. Значит, плебисцит? Сэр Найджел кивнул: - Да, полагаю, что плебисцит. Одной Думы недостаточно. Слишком много поводов для коррупции. Это должно быть решением всей нации. - Так кого же вы имеете в виду? - В том-то и проблема, доктор Проубин. Никого. Из того, что вы мне рассказали, повеса или странствующий жулик не годятся. Послушайте, давайте подумаем, какими качествами должен обладать вернувшийся царь. Не возражаете? Глаза герольда загорелись. - Намного интереснее, чем моя обычная работа. Как насчет возраста? - От сорока до шестидесяти, согласны? Работа не для подростка и не для старика. Зрелый, но не старый. Что дальше? - Должен быть урожденным принцем правящего дома, выглядеть и вести себя соответственно, - ответил Проубин. - Европейский дом? - О да, конечно. Не думаю, что русские захотят африканца, араба или азиата. - Прибавьте кавказца, доктор. - Он должен иметь живого законнорожденного сына, и они оба должны быть православной веры. - Это преодолимое препятствие. - Но есть еще кое-что, - сказал Проубин. - Его мать должна быть православной христианкой в момент его рождения. - Ох! Что-нибудь еще? - Королевская кровь у обоих родителей, предпочтительно русская хотя бы у одного из них. - И старший или по крайней мере бывший армейский офицер. Поддержка со стороны российского офицерского корпуса сыграла бы решающую роль. Не знаю, как бы они отнеслись к бухгалтеру. - Вы забыли об одном, - заметил Проубин. - Он должен бегло говорить по-русски. Георг Первый прибыл в Англию, владея только немецким, а Бернадотт говорил только по-французски. Но те дни давно миновали. В наше время монарх должен уметь обращаться к своему народу. Русским не понравится, скажем, выступление на итальянском. Сэр Найджел встал и достал из нагрудного кармана листочек бумаги. Это был чек, и весьма щедрый. - Послушайте, это страшно мило с вашей стороны, - сказал герольд. - Я уверен, у палаты есть свои расходы, дорогой мой доктор. А не окажете ли вы мне услугу? - Если смогу. - Оглянитесь по сторонам. Посмотрите все правящие дома Европы. Посмотрите, не найдется ли там человека, отвечающего всем этим требованиям... К северу от Кремля, милях в пяти, находится Кашенкин Луг, где расположен комплекс телевизионных станций, передающих все телевизионные программы на всю Россию. На одной стороне улицы Академика Королева расположен центр Российского телевидения, а на другой - так называемым Международный телецентр. В трехстах метрах от них уходит и небо шпиль Останкинской телевизионной башни, самого высокого сооружения столицы. Отсюда ведутся передачи государственного ТВ, находящегося под ощутимым контролем правительства, а также двух независимых, или коммерческих, телекомпаний, передающих в целях своей окупаемости рекламу. Они делят между собой здание, занимая разные этажи. Борис Кузнецов вышел из принадлежащего СПС "мерседеса" перед Телецентром. Он привез видеокассету с записью потрясающего митинга во Владимире, проведенного накануне Игорем Комаровым. Смонтированный и отредактированный молодым талантливым режиссером Литвиновым, видеофильм демонстрировал полный триумф. Под крики бурно приветствовавшей его толпы Комаров разгромил бродячего проповедника, призывающего вернуться к Богу и царю, и с плохо скрытым сарказмом высказал сожаление по поводу пустой болтовни старого генерала. - Люди вчерашнего дня питают вчерашние надежды, - гремел его голос над толпой сторонников, - но мы, мои друзья, вы и я, должны думать о завтрашнем дне, потому что завтра принадлежит нам. На митинг собралось пять тысяч человек, но искусная камера Литвинова запечатлела их так, что казалось, будто их втрое больше. Несмотря на огромную стоимость эфирного времени, митинг собирались показать по коммерческому телеканалу, и его должны были увидеть пятьдесят миллионов российских граждан, то есть треть всего населения. Кузнецова сразу же провели в кабинет продюсера, ответственного за составление программ крупной коммерческой телестудии, которого он считал личным другом и который, как ему было известно, являлся сторонником Игоря Комарова и СПС. Он положил кассету на стол перед Антоном Гуровым. - Это было удивительно! - с восхищением произнес Кузнецов. - Я присутствовал. Тебе понравится. - Гуров крутил в руках авторучку. - А лично для тебя у меня есть новости и получше. Большой контракт, деньги сразу на бочку. Президент Комаров желает обращаться к народу каждый вечер, начиная с сегодняшнего дня до дня выборов. Подумай, Антон, такого выгодного коммерческого контракта у твоей станции никогда не было. И кредит тебе, а? - Борис, я рад, что ты пришел сам. Боюсь, возникли затруднения. - Надеюсь, не технические помехи? Разве ты не можешь с ними разобраться наконец? - Нет, не совсем технические. Слушай, ты знаешь, я полностью поддерживаю президента Комарова, правильно? Будучи ответственным за телепрограммы, Гуров прекрасно знал, как влияет телевидение, самое убедительное уникальное средство массовой информации в современном обществе, на гонки перед выборами. Только Великобритания со своей Би-би-си пыталась беспристрастно освещать политические события, используя государственные телевизионные каналы. Во всех других странах Западной и Восточной Европы находящиеся у власти правительства использовали национальное телевидение для поддержки существующего режима в течение многих лет. В России государственное телевидение передавало полностью все материалы предвыборной кампании исполняющего обязанности президента Ивана Маркова, только вскользь упоминая в сухом перечне новостей имена двух других кандидатов. Этими другими кандидатами - мелочь отсеялась по дороге - являлись Геннадий Зюганов от неокоммунистической партии России и Игорь Комаров от Союза патриотических сил. У первого явно возникли проблемы с финансированием кампании; на второго деньги, казалось, сыпались как из рога изобилия. С такими средствами Комаров мог бы купить рекламу в американском духе, оплатив часы телевизионного времени на двух коммерческих каналах. Купив это время, он мог не беспокоиться, что его выступления вырежут, изменят или подвергнут цензуре. Гуров долгое время с радостью вставлял в самые лучшие часы, "прайм-тайм", полнометражные фильмы с речами и митингами Комарова. Он был не дурак. И понимал, что если Комаров победит, то произойдет много увольнений в штате ТВ. Много "шишек" уйдет - Комаров позаботится об этом. А те, кто отдал свое сердце кому следует, будут получать новые должности и большие деньги. Но теперь что-то произошло. Кузнецов в недоумении смотрел на Гурова. - Дело в том, Борис, что произошла своего рода смена курса, на уровне правления. Ко мне это не имеет никакого отношения, как ты понимаешь. Я ведь всего лишь мальчик на побегушках. Это высоко надо мной, в стратосфере. - Какая смена курса, Антон? О чем ты говоришь? Гуров беспокойно поерзал, проклиная директора, переложившего на него это дело. - Ты, вероятно, знаешь, Борис, что, как и все крупные организации, мы очень много задолжали банкам. Когда надо на кого-то нажать, они имеют массу возможностей. Они правят. Обычно они нас не трогают. Прибыли большие. Но сейчас... они... перекрывают кислород... Кузнецов ужаснулся. - Черт, Антон, сожалею! Это, должно быть, ужасно для тебя. - Не только для меня, Борис. - Но ведь если станция разорится, вылетит в трубу... - Да, но, видишь ли, кажется, они заявили не совсем так. Станция выживет, но за определенную плату. - Какую плату? - Вот послушай, друг, я не имею к этому никакого отношения. Будь моя воля, я бы показывал Игоря Комарова двадцать четыре часа в сутки, но... - Что "но"? Выкладывай. - Ладно. Станция больше не будет транслировать митинги и речи господина Комарова. Таков приказ. Кузнецов, покраснев от гнева, вскочил на ноги. - Ты совсем тронулся?! Мы покупаем это время, не забывай! Мы платим! Это коммерческая станция. Вы не можете отказываться от денег. - Очевидно, можем. - Но это время было оплачено вперед! - По-видимому, эти деньги возвратят. - Я пойду к твоим соседям. Вы не единственный коммерческий канал в этом городе. Я всегда хорошо к тебе относился, Антон, но больше не буду. - Борис, их хозяева - те же банки. Кузнецов снова сел. У него дрожали колени. - Что, черт побери, происходит? - Все, что я могу сказать, Борис, - это то, что на кого-то нажали. Я тут понимаю не больше, чем ты. Но вчера правление вынесло такое решение: или мы прекращаем показывать господина Комарова следующие тридцать дней, или банки отказывают нам. Кузнецов смотрел на него. - Вы теряете массу экранного времени. Что вы собираетесь показывать взамен? Казачьи пляски? - Нет, и это очень странно. Канал собирается сделать программу репортажей с проповедями этого священника. - Какого священника? - Ты знаешь, проповедника-"возрожденца". Все время призывает людей обратиться к Богу. - Бог и царь, - тихо произнес Кузнецов. - Вот-вот. - Отец Григорий. - Тот самый. Я сам этого не понимаю, но... - Ты с ума сошел! У него и двух рублей не найдется! - В том-то и дело. Деньги, кажется, уже заплачены. Так что мы показываем его в новостях и еще вводим в "особые события". Он занимает массу времени в сетке передач. Хочешь посмотреть? - Нет, ни к чему мне смотреть на эту чертову сетку. С этими словами Кузнецов выбежал из кабинета. Как он предстанет перед лицом своего идола с такими вестями? Но подозрение, таившееся в его душе последние три недели, превратилось в твердое убеждение. Как переглядывались Комаров с Гришиным, когда он принес известие о печатных машинах, а затем о генерале Николаеве... Они знали что-то, чего не знал он. Но одно он знал хорошо: происходило что-то неожиданное и ужасное. В этот вечер на другом конце Европы сэра Найджела Ирвина, ужинавшего в своем клубе, вызвали по телефону. Слуга протянул ему телефонный аппарат. - Некий доктор Проубин, сэр Найджел. В трубке послышался веселый голос герольда, явно засидевшегося допоздна в своем кабинете. - Думаю, я нашел нужного вам человека. - Встречаемся у вас в кабинете завтра в десять? Великолепно! Сэр Найджел отдал телефон ожидавшему стюарду. - Полагаю, ради этого стоит выпить, Трабшо. Марочное, пожалуйста, из клубной коллекции. Глава 16 То, что на Западе называется полицией, в России носит название "милиция" и находится в ведении Министерства внутренних дел, МВД. Как и почти везде, милиция разделяется на федеральную и местную, или региональную. Регионы в России называются областями. Одна из самых крупных - Московская область, кусок территории, включающий в себя столицу федеративной республики и окружающую ее сельскую местность. Это как бы округ Колумбия, к которому присоединили треть Виргинии и Мэриленда. Поэтому в Москве находятся, хотя и в разных зданиях, и федеральная милиция, и московская. В отличие от западных полицейских учреждений российское Министерство внутренних дел располагает также своей собственной армией - ста тридцатью тысячами тяжеловооруженных войск МВД, - почти равной армии Министерства обороны. Вскоре после падения коммунистического режима молниеносный рост организованной преступности стал настолько, явным, настолько извращенным и скандальным, что Борис Ельцин был вынужден издать распоряжение об образовании целых дивизий в рамках федеральной и московской областной милиции для борьбы с мафией. Задачей федералов была борьба с преступностью во всей стране, но в Москве образовалась такая концентрация организованной преступности, в основном в сфере экономики, что московское управление по борьбе с организованной преступностью, ГУВД, стало почти таким же большим, как и его федеральный аналог. ГУВД до середины девяностых работало со скромным успехом, пока туда не назначили генерала Валентина Петровского. Петровский стал самым старшим по званию офицером коллегии ГУВД. Его назначили "со стороны", переведя из промышленного Нижнего Новгорода, где он приобрел репутацию неподкупного "крепкого орешка". Как Эллиот Несс, он получил в наследство ситуацию, напоминающую Чикаго во времена Аль Каноне. Только в отличие от руководителя "борцов с мафией" у него было намного больше вооруженных людей, а у людей - намного меньше гражданских прав, которые могли бы мешать ему. Свое правление Петровский начал с того, что уволил дюжину старших офицеров, которых посчитал "слишком близкими" к объекту их работы - организованной преступности. "Слишком близки?' - воскликнул офицер связи ФБР в американском посольстве. - Да они были на содержании у преступников!" Затем Петровский провел серию тайных проверок некоторых старших следователей. Те, кто послал взяткодателей подальше, получили повышения и значительные доплаты к жалованью. Создав таким образом надежные и честные подразделения, он объявил войну организованной преступности. Его отрядов в преступном мире боялись, как никого раньше, и он получил прозвище Молотов, но не в честь давно умершего министра иностранных дел и подручного Сталина, а от слова "молот". Но, даже будучи кристально честным человеком, он не мог перетянуть на свою сторону всех. Коррупция, словно рак, слишком глубоко проникла внутрь. Представители организованной преступности имели друзей повсюду, вплоть до самых верхних эшелонов власти. В ответ Петровский не старался быть слишком разборчивым при арестах. Для защиты и поддержки своих следователей и федеральная, и городская милиция по борьбе с организованной преступностью имела вооруженные отряды. Принадлежавшие федеральной милиции назывались ОМОНом, а подразделения быстрого реагирования Петровского - СОБРом. В начале своей деятельности Петровский возглавлял рейды лично, и, чтобы предотвратить утечку информации, они проводились без предварительного обсуждения. Если при налете бандиты сдавались тихо, их ожидал суд; если же один из них хватался за оружие, пытался уничтожить улики или сбежать, Петровский дожидался конца операции, произносил свое знаменитое "так-так" и приказывал принести пластиковые мешки для покойников. К 1998 году ему стало ясно, что самая большая мафиозная группа и, как кажется, самая неуязвимая - это банда Долгорукова, контролирующая большую часть России к западу от Урала, страшно богатая и пользующаяся при таком богатстве устрашающим влиянием. К зиме 1999 года Петровский лично руководил борьбой с долгоруковской группировкой, и та ненавидела его за это. При первой встрече Умар Гунаев сказал Монку, что в России нет необходимости подделывать документы - можно просто купить настоящие за деньги. В начале декабря Монк проверил его слова. Он намеревался в четвертый раз добиться встречи с видным российским деятелем, выдавая себя за другого человека. Но поддельное письмо митрополита Русской православной церкви в Лондоне там и было составлено. Как и письмо, которое, как подразумевалось, пришло из Дома Ротшильдов. Генерал Николаев не спрашивал удостоверения личности, ему хватило мундира офицера Генерального штаба. Генерала Валентина Петровского, жившего под постоянной угрозой покушения, охраняли день и ночь. Где чеченский вождь достал документы, Монк никогда не спрашивал. Но выглядели они убедительно. На них была фотография Монка с коротко подстриженными светлыми волосами, и они указывали, что он - полковник милиции из аппарата первого заместителя начальника управления по борьбе с организованной преступностью Министерства внутренних дел. В таком звании он не мог быть известен Петровскому, но являлся его коллегой из федеральной милиции. Одно не изменилось после падения коммунизма - это российская привычка отводить целые многоквартирные дома для проживания высокопоставленных чиновников. В то время как на Западе политические деятели, гражданские чиновники и старшие офицеры обычно живут в собственных домах, разбросанных по пригородам, в Москве они. стремятся жить в бесплатных, квартирах огромных домов, принадлежащих государству. Это объясняется в основном тем, что посткоммунистическое государство отобрало эти дома у старого Центрального Комитета и сделало квартиры бесплатными. Многие из этих домов тянутся вдоль северной стороны Кутузовского проспекта, где когда-то жили Брежнев и большинство членов Политбюро. Петровский жил на предпоследнем, восьмом, этаже здания на Кутузовском проспекте. В этом доме находилось еще с десяток квартир старших офицеров милиции. Размещение рядом всех этих людей одной профессии имело свое преимущество. Простых граждан раздражало бы постоянное присутствие охраны, но милицейские генералы прекрасно понимали ее необходимость. Машина, на которой в этот вечер ехал Монк, чудодейственным образом приобретенная или "взятая взаймы" Гунаевым, была подлинной милицейской черной "чайкой", принадлежавшей МВД. Монк остановился перед шлагбаумом у въезда во двор жилого дома. Один из омоновцев жестом велел опустить заднее стекло, в то время как второй держал машину под дулом автомата. Монк предъявил удостоверение личности, объяснил, к кому едет, и затаил дыхание. Охранник посмотрел на пропуск, кивнул и отошел в будку, чтобы позвонить. Затем он вернулся. - Генерал Петровский спрашивает, по какому делу вы приехали. - Скажите генералу, что я привез документы от генерала Чеботарева, дело срочное, - ответил Монк. Он назвал имя человека старше Петровского по званию. Состоялся второй телефонный разговор, после чего омоновец кивнул своему коллеге, и шлагбаум поднялся. Монк оставил машину на парковке и вошел в здание. За столом консьержа на первом этаже сидел еще один охранник; он кивнул, разрешая Монку пройти. На восьмом этаже у лифта его ожидали еще двое. Они обыскали Монка, проверили атташе-кейс и внимательно осмотрели его удостоверение. После чего один из них что-то передал по интеркому. Секунд через десять дверь открылась. Монк знал, что его разглядывали в "глазок". Дверь открыл ординарец в белой куртке, чье телосложение и манера поведения наводили на мысль, что он способен на большее, чем разносить бутерброды, если потребуют обстоятельства, а затем Монк очутился в чисто семейной атмосфере. Из гостиной выбежала маленькая девочка, посмотрела на него и сказала: - Вот моя кукла. - Она показала белокурую куклу в ночной рубашке. Монк улыбнулся: - Какая красивая. А как тебя зовут? - Татьяна. Вышедшей вслед за ребенком женщине было около сорока; она улыбнулась, как бы извиняясь за девочку, и увела ребенка. Затем появился мужчина без пиджака, вытиравший губы, как любой человек, которого оторвали от обеда. - Полковник Сорокин? - Так точно. - Странное время для визита. - Прошу прощения. Возникло срочное дело. Я могу подождать, пока вы закончите обед. - Не надо. Уже закончил. Все равно сейчас время мультиков по телевидению, так что это не для меня. Проходите сюда. Он провел гостя в кабинет. При более ярком свете Монк рассмотрел, что борец с преступностью не старше его самого и такой же крепкий. Три раза - у патриарха, генерала и банкира - он начинал с признания, что воспользовался чужим именем, и ему это сходило с рук. В данном случае Монк предполагал, что он вполне может умереть раньше, чем успеет извиниться. Он раскрыл атташе-кейс. Охранники проверили его, но увидели только две папки с документами на русском языке и не прочитали ни слова. Монк протянул генералу серую папку, заверенный доклад. - Вот, генерал. Мы пришли к выводу, что это вызывает тревогу. - Могу я прочитать это позже? - Но это дело может потребовать немедленного действия. - О черт. Вы пьете? - Не на службе. - Значит, они там, в МВД, делают успехи. Кофе? - С удовольствием, день был длинным. Генерал Петровский улыбнулся: - А когда он бывает коротким? Он позвал ординарца и велел приготовить кофе для двоих. Затем начал читать. Ординарец принес кофе и вышел. Монк налил себе сам. Наконец генерал Петровский поднял голову. - Откуда, черт побери, это пришло? - От британской разведки. - Что? - Но это не провокация>. Все проверено. Вы можете перепроверить утром: Акопов, секретарь, оставивший на столе манифест, мертв. Как и старый уборщик Зайцев. Как и британский журналист, который в действительности ничего не знал. - Я помню его, - задумчиво произнес Петровский. - Выглядело как бандитское нападение с убийством, но никакого мотива. Чтобы убить иностранного журналиста?.. Вы думаете, это была "черная гвардия" Комарова? - Или долгоруковские киллеры, нанятые для этой работы. - Так где же этот таинственный "Черный манифест"? - Здесь, генерал. - Монк постучал пальцем по кейсу. - У вас есть экземпляр? Вы принесли его с собой? - Да. - Но согласно этому докладу, его передали в британское посольство. Оттуда в Лондон. Как он попал к вам? - Мне его дали. Генерал Петровский смотрел на Монка, не скрывая подозрений. - И как, черт возьми, МВД получило экземпляр?.. Вы не из МВД. Откуда вы? СВР? ФСБ? Две названные им организации являлись российскими Службой внешней разведки и Федеральной службой безопасности - преемниками Первого и Второго главных управлений бывшего КГБ. - Нет, сэр, я из Америки. Генерал Петровский ничем не проявил испуга. Он только смотрел пристально на своего посетителя, ища признаки угрозы, ибо его семья находилась в соседней комнате, а этот человек мог оказаться наемным убийцей. Но он смог определить, что у самозванца не было ни бомбы, ни оружия. Монк заговорил, объясняя, как черная папка, лежащая в его кейсе, попала в посольство, оттуда в Лондон, затем в Вашингтон. Как манифест прочитали не менее сотни людей, входящих в оба правительства. Он не упомянул о совете Линкольна: если генерал Петровский предпочитает думать, что Монк представляет правительство США, то в этом нет вреда. - Как ваше настоящее имя? - Джейсон Монк. - Вы действительно американец? - Да, сэр. - Ну, ваш русский чертовски хорош. Итак, что же в этом "Черном манифесте"? - Среди всего прочего Игорь Комаров вынес смертный приговор вам и большинству ваших людей. В наступившей тишине Монк расслышал произнесенные за стеной по-русски слова: "Вот хороший мальчик". По телевизору показывали "Тома и Джерри". Татьяна заливалась смехом. Петровский протянул руку. - Покажите, - сказал он. В течение тридцати минут он читал сорок страниц, разделенных заголовками на двадцать глав. Прочитав, он отшвырнул манифест. - Чепуха. - Почему? - У него ничего не выйдет. - До сих пор выходило. Личная армия черногвардейцев, превосходно вооруженных и получающих хорошую оплату. Большие по численности, но менее обученные части молодых боевиков. И достаточно денег. "Крестные отцы" долгоруковской мафии заключили с ним два года назад сделку: средства на проведение предвыборной кампании в размере четверти миллиарда американских долларов за полную власть над этой землей. - У вас нет доказательств. - Доказательство - сам манифест. В нем упоминается о вознаграждении тем, кто предоставлял средства. Долгоруковская мафия захочет получить "свой фунт мяса". После истребления чеченцев и изгнания армян, грузин и украинцев в этом проблемы не будет. Но они не удовлетворятся этим. Захотят отомстить тем, кто преследовал их. Начиная с коллегии, в ведении которой находится управление по борьбе с организованной преступностью. Им потребуются рабы для новых трудовых лагерей, для добычи золота, соли и свинца. Кто лучше годится для этого, как не молодые люди, которыми вы командуете, СОБР и ОМОН? Конечно, вы не доживете и не увидите этого. - Он может и не победить. ~ Верно, генерал, он может и не победить. Его звезда начинает заходить. Несколько дней назад его разоблачил генерал Николаев. - Я видел. Подумал: чертовски неожиданно. Имеет это отношение к вам? - Возможно. - Здорово! - Теперь коммерческие телевизионные станции прекратили трансляцию выступлений Комарова. Его журналы не выходят. Последний опрос показал, что его рейтинг составил шестьдесят процентов против семидесяти в прошлом месяце. - Да, его рейтинг падает, мистер Монк. Может быть, он не победит. - А если победит? - Я не могу выступить против самих президентских выборов. Хоть я и генерал, но я всего лишь служу в милиции. Вам следует обратиться к исполняющему обязанности президента. - Парализован от страха. - Я все равно не могу помочь. - Если он посчитает, что не сумеет победить, он может напасть на государство. - Если кто-то нападет на государство, мистер Монк, государство защитит себя. - Вы когда-либо слышали слово sippenschaft, генерал? - Я не говорю по-английски. - Это по-немецки. Можно записать ваш домашний номер телефона? Петровский указал на телефон, стоявший рядом. Монк запомнил номер. Он собрал свои папки и положил их в кейс. - Это немецкое слово, что оно значит? - Когда группа немецких офицеров организовала заговор против Гитлера, их повесили на струнах от рояля. По закону "sippenschaft" их жены и дети были брошены в лагеря. - Даже коммунисты не были столь жестоки, - сердито сказал Петровский. - Семьи лишались квартир, возможности учиться, но только не лагеря. - Он же, вы знаете, помешанный. Под личиной культурного и воспитанного человека скрывается безумец. Но Гришин выполнит все его приказания. Я могу идти? - Лучше идите, пока я не арестовал вас. Монк подошел к двери. - На вашем месте я бы принял некоторые меры предосторожности. Если он победит или увидит, что проигрывает, вам, может быть, придется сражаться за вашу жену и ребенка. И он ушел. Доктор Проубин напоминал маленького возбужденного школьника. С гордостью он подвел сэра Найджела к схеме размером три фута на три, приколотой к стене. Было очевидно, что он создал ее сам. - Что вы об этом думаете? - спросил он. Сэр Найджел смотрел на схему, ничего в ней не понимая. Имена, десятки имен, соединенных горизонтальными и вертикальными линиями. - План монгольского метрополитена без перевода? - предположил он. Проубин ухмыльнулся: - Остроумно. Вы смотрите на пересекающиеся линии родословных четырех королевских династий Европы. Датской, греческой, британской и российской. Две из них существуют до сих пор, одна лишилась трона, а одна прекратила свое существование. - Объясните, - попросил Ирвин. Доктор Проубин взял большие красные, синие и черные карандаши. - Начнем сверху. Датчане. Они - ключ ко всему этому. - Датчане? Почему датчане? - Позвольте мне рассказать вам правдивую историю, сэр Найджел. Сто шестьдесят лет назад в Дании правил король, имевший нескольких детей. Вот они. - Он указал на верх схемы, где стояло имя короля Дании, а под ним на горизонтальной линии располагались имена его потомков. - Итак, старший мальчик стал наследным принцем и наследовал трон своего отца. Больше он не представляет интереса для нас. А вот младший... - Принц Вильгельм был приглашен стать королем Георгом Первым в Греции. Вы упомянули об этом, когда я был у вас прошлый раз. - Великолепно! - восхитился Проубин. - Какая память! Так вот, он здесь снова. Его отправляют в Афины, и он становится королем Греции. Что он делает дальше? Он женится на великой княгине Ольге из России, и они производят на свет принца Николая - принца греческого, но этнически полудатчанина-полурусского, то есть Романова. Теперь оставим на время принца Николая, все еще холостяка. - Он отметил имя Николая синим карандашом и указал снова на датчан вверху. - У старого короля имелись и дочери, две из которых очень хорошо устроились. Дагмар поехала в Москву, чтобы стать российской императрицей, сменила имя на Марию, перешла в православную веру и родила Николая Второго, царя Всея Руси. - Убитого вместе со всей семьей в Екатеринбурге. - Именно так. Но посмотрите на другую. Александра Датская приехала в Англию и вышла замуж за нашего принца, который стал Эдуардом Седьмым. Они произвели на свет сына, ставшего впоследствии Георгом Пятым. Понятно? - Так царь Николай и король Георг были двоюродными братьями? - Точно. Их матери - родные сестры. Итак, когда во время первой мировой войны король Георг обращался к царю "кузен Ники", он был абсолютно точен. - Кроме того, что все закончилось в 1917 году. - Да, так случилось. Но теперь посмотрим на британскую линию. - Доктор Проубин привстал и обвел красным имена короля Эдуарда и королевы Александры. Затем красный карандаш опустился и обвел имя короля Георга Пятого. - Так вот, у него было пятеро сыновей. Джон умер ребенком, остальные выросли. Вот они здесь: Дэвид, Альберт, Генри и Георг. Вот этот последний нас и интересует, принц Георг. - Красный карандаш обвел имя четвертого сына Георга Пятого, принца Георга Виндзорского. - Далее. Он погиб в авиакатастрофе во время второй мировой войны, но оставил двух сыновей, которые живы до сих пор. Вот они. Мы должны сконцентрировать внимание на младшем. - Красный карандаш спустился на нижнюю линию, чтобы заключить в кружок имя второго английского принца. - А теперь проследите линию в обратном направлении, - сказал доктор Проубин. - Его отцом был принц Георг, дедом - король Георг. но его прабабушка была сестрой матери царя. Две датские принцессы, Дагмар и Александра. Этот человек связан с династией Романовых через брак. - М-м-м. Очень давно, - сказал сэр Найджел. - А, есть еще кое-что. Посмотрите сюда. - Он бросил на стол пару фотографий. Два бородатых серьезных лица смотрели прямо в камеру. - И что вы об этом думаете? - Они могли бы быть братьями. - Ну, они не братья. Между ними восемьдесят лет. Этот - убитый царь Николай Второй; другой - живой английский принц. Посмотрите на эти лица, сэр Найджел. Это не типично английские лица - ведь царь был наполовину русским, наполовину датчанином. Но это и не типично русские лица. В них сказывается кровь двух датских сестер. - Так. Связь через брак? - Далеко не так. Самое хорошее еще впереди. Помните принца Николая? - Того, которого отложили в сторону на время? Греческого принца, но в действительности полудатчанина-полурусского? - Того самого. Так вот, у царя Николая была кузина, великая княгиня Елена. Что она сделала? Отправилась в Афины и вышла замуж за Николая. Таким образом, он наполовину Романов, а она - на сто процентов. Их ребенок, следовательно, на три четверти русский и Романов. Это была принцесса Марина. - Которая приехала сюда... - И вышла замуж за принца Георга Виндзорского. Таким образом, два его сына, живущие до сих пор, на три восьмых Романовы. Это не означает прямого престолонаследия - в этой линии слишком много женщин, что по закону Павла не допускается. Но связь идет через браки по отцовской линии и по крови материнской линии. - Это относится к обоим братьям? - Да, и вот еще что. Их мать, Марина, когда родились оба сына, была православной. Это решающее условие для признания претендента высшим духовенством Православной Церкви, и этому требованию удовлетворяют очень немногие. - Это тоже относится к обоим братьям? - Да, конечно. И они оба служили в британской армии, дослужившись до звания майора. - Так почему не подходит старший брат? - Вы упомянули возраст, сэр Найджел. Старшему - шестьдесят четыре, выше установленного вами ограничения. Младшему в этом году исполнилось пятьдесят семь. Это почти то, что вам требуется. Он принц правящей династии, двоюродный брат королевы, один брак, имеет сына двадцати лет, женатого на австрийской графине, знаком со всеми дворцовыми церемониями, полный сил, бывший военный. Но самый потрясающий факт заключается в том, что он служил в армейской разведке и прошел полный курс изучения русского языка и, черт возьми, почти двуязычен. Сияющий доктор Проубин отошел от своей разноцветной схемы. Сэр Найджел вглядывался в лицо на фотографии. - Где он живет? - В будни здесь, в Лондоне. На уик-энды уезжает в свое загородное поместье. Оно указано в "Дебретте". - Возможно, мне следует поговорить с ним, - задумчиво произнес сэр Найджел. - Последний вопрос, доктор Проубин. Есть ли еще человек, настолько же полно удовлетворяющий всем требованиям? - Только не на нашей планете, - ответил герольд. В тот уик-энд, договорившись, что его примут, сэр Найджел Ирвин отправился в западную часть Англии, чтобы встретиться с младшим из принцев в его загородном доме. Его любезно приняли и выслушали с большим вниманием. В конце встречи принц проводил его до машины. - Если хотя бы половина того, что вы сказали, сэр Найджел, правда, я считаю это совершенно невероятным. Безусловно, я слежу за событиями в России в средствах массовой информации. Но такое... Я должен очень внимательно все рассмотреть, проконсультироваться со всеми членами моей семьи и, конечно, попросить о неофициальной встрече ее величество. - Может быть, сэр, этого никогда не произойдет. Может быть, не будет никакого плебисцита. Или ответ народа может быть отрицательным. - В таком случае нам придется подождать этого дня. Счастливого пути, сэр Найджел. На третьем этаже отеля "Метрополь" находится один из самых лучших ресторанов Москвы, оформленный в традиционно русском стиле. Название "Боярский зал" происходит от слова "бояре". Это была группа аристократов, окружавшая в давние времена царя, а если он оказывался слабым правителем, правившая за него. Со сводчатым потолком, деревянными панелями и превосходной росписью, зал переносит посетителей в давно прошедшие времена. Прекрасные вина соперничают с охлажденной на льду водкой; форель, семга и осетры доставляются прямо из рек, а зайцы, олени и кабаны - из российских лесов. В этот ресторан 12 декабря вечером привел Николая Николаева его единственный оставшийся в живых родственник, чтобы отпраздновать семьдесят четвертый день рождения генерала. Галина, маленькая сестренка, которую он когда-то вынес на своих плечах из горящего Смоленска, выросла и стала учительницей, а в 1956 году, когда ей исполнилось двадцать пять лет, вышла замуж за своего коллегу-учителя по фамилии Андреев. Их сын Миша родился в конце этого года. В 1963 году они с мужем погибли в автомобильной катастрофе; нелепая случайность - в них врезался напившийся водки идиот. Полковник Николаев прилетел на похороны с Дальнего Востока. Его ожидало письмо, написанное сестрой два года назад. "Если со мной и Иваном что-нибудь случится, - писала она, - прошу тебя, позаботься о маленьком Мише". Николаев стоял у могилы рядом с серьезным маленьким мальчиком, которому только что исполнилось семь лет и который старался не плакать. Из-за того, что родители были государственными служащими - при коммунизме каждый был государственным служащим, - их квартиру отобрали. Полковник танковых войск, которому исполнилось тогда тридцать семь, не имел квартиры в Москве. Когда он приезжал домой в отпуск, он жил в общежитии Академии имени Фрунзе. Комендант общежития разрешил ему оставить мальчика при себе, но только на короткое время. После похорон Николаев привел мальчика в столовую пообедать, но у обоих не было аппетита. - Что же мне с тобой делать, Миша? - скорее себя, а не мальчика спросил он. Потом он уложил мальчика на свою узкую кровать и бросил несколько одеял на диван для себя. Через какое-то время он услышал, как за стеной заплакал мальчик. Чтобы отогнать тяжелые мысли, он включил радио и узнал, что в Далласе только что стреляли в Кеннеди. Одним из преимуществ человека, имеющего звание трижды Героя, являлось то. что Звезды Героя придавали ему вес в обществе. Обычно мальчики поступают в престижное нахимовское военное училище в возрасте десяти лет, но в данном случае руководство согласилось сделать исключение. Очень маленького и очень испуганного семилетку облачили в форму и приняли в нахимовское училище, А его дядя вернулся на Дальний Восток заканчивать инспекционную поездку. В последующие годы генерал Николаев делал для мальчика все, что мог: приезжая домой в отпуск или в командировку в Генеральный штаб, всегда навещал его; он получил собственную квартиру в Москве, чтобы подрастающему юноше было где проводить каникулы. В восемнадцать лет Миша Андреев окончил училище в звании лейтенанта, и ничего удивительного, что он выбрал танки. Двадцать пять лет спустя ему было сорок три года, он был генерал-майором и командовал элитной танковой дивизией под Москвой. Мужчины вошли в ресторан около восьми, столик, уже заказанный, ожидал их. Виктор, старший официант, бывший танкист, бросился им навстречу. - Рад вас видеть, товарищ генерал. Вы меня не помните? Я был стрелком в 131-й Майкопской дивизии в Праге, в 1968 году. Ваш столик вон там, у галереи. Посетители обернулись, чтобы посмотреть, из-за чего такая суета. Американские, швейцарские и японские бизнесмены смотрели на генерала с любопытством. Среди немногочисленных русских слышалось: "Это Коля Николаев". Виктор приготовил два полных до краев бокала охлажденной "Московской", за счет заведения. Миша Андреев поднял бокал, чтобы выпить за здоровье своего дяди и единственного отца, которого он по-настоящему знал. - За твое здоровье. За следующие семьдесят четыре. - Чепуха. За твое здоровье. Оба опрокинули бокалы и, выпив одним глотком, замерли и удовлетворенно крякнули, почувствовав разлившееся внутри тепло. Над баром в Боярском зале расположена галерея, с которой слух обедающих услаждают традиционными русскими песнями. В этот вечер пели статная блондинка в старинном бальном платье и мужчина в смокинге, обладавший прекрасным баритоном. Когда они закончили балладу, которую пели дуэтом, вперед выступил мужчина. Оркестр позади него примолк, и глубокий бархатный голос запел песню о любви к девушке, которую солдат оставил дома, затем зазвучала "Калинка". Русские прекратили разговоры и слушали молча; иностранцы последовали их примеру. Голос заполнял весь зал... "Калинка, калинка, калинка моя..." Когда замерли последние звуки, русские поднялись, чтобы приветствовать человека с седыми усами, сидевшего спиной к стене. Певец поклонился, и его наградили аплодисментами. Виктор стоял неподалеку от группы японских бизнесменов. - Кто этот старик? - спросил один из них по-английски. - Герой войны, Великой Отечественной войны, - ответил Виктор. Говоривший по-английски перевел остальным. - О-о! - Они подняли свои бокалы, приветствуя генерала. Дядя Коля кивал, и, сияя улыбкой, поднимал свой бокал, поворачиваясь к залу и к певцу, и пил, Это был хороший ужин: форель и утка с армянским красным вином и кофе на десерт. Сумма в счете будет не меньше месячного жалованья генерал-майора, но Михаил не огорчался из-за расходов. Вероятно, только когда ему исполнилось тридцать и он повидал по-настоящему скверных служак, которых немало среди высокопоставленных офицеров, он понял, почему его дядя стал легендой среди танкистов. Дядя Коля всегда искренне заботился о людях, служивших под его командованием. К тому времени, когда генерал-майор Андреев получил первую дивизию и свои первые красные лампасы, он, оглядываясь вокруг во время бойни в Чечне, уже понимал, как повезло бы России, если бы нашелся еще один "дядя Коля". Племянник никогда не забывал того, что произошло, когда ему было десять лет. Между 1945 и 1965 годами ни Сталин, ни Хрущев не считали нужным создать мемориал погибшим воинам в Москве. Культ собственной персоны имел большее значение, а ведь ни один из них не поднялся бы на Мавзолей принимать майский парад, если бы не миллионы погибших в 1941-1945 годах. Затем, в 1966 году, после ухода Хрущева, Политбюро наконец распорядилось поставить памятник и зажечь Вечный огонь у мемориала Неизвестного солдата. И все равно его не поставили на видном месте, а запрятали за деревья Александровского сада, поближе к Кремлевской стене, так, что он не попадал на глаза людям, стоявшим в бесконечной очереди, чтобы взглянуть на набальзамированные останки Ленина. В том году после майского парада, когда десятилетний кадет широко раскрытыми глазами смотрел на движущиеся мимо танки, орудия и ракеты, проходящие парадным шагом войска и выбежавших на Красную площадь танцующих гимнастов, дядя взял его за руку и повел по дорожке между садом и Манежем. Под деревом лежала плоская глыба полированного красного гранита. Рядом горело пламя в бронзовой чаше. На камне высечены слова: "Имя твое неизвестно, подвиг твой бессмертен". - Я хочу, чтобы ты дал мне обещание, мальчик, - сказал полковник. - Хорошо, дядя. - Их миллионы там, между Москвой и Берлином. Мы не знаем, где они лежат, во многих случаях не знаем, кто они. Но они сражались рядом со мной, и это были хорошие люди. Понимаешь? - Да, дядя. - Что бы тебе ни обещали, какие бы деньги, повышение или почести ни предлагали, я не хочу, чтобы ты когда-либо предал этих людей. - Обещаю, дядя. Полковник медленно поднес руку к козырьку. Кадет последовал его примеру. Проходящая мимо толпа приехавших из провинции туристов, облизывавших мороженое, с любопытством наблюдала за ними. Их экскурсовод, в обязанности которого входило рассказывать о величии Ленина, явно растерялся и погнал людей за угол, к Мавзолею. - Читал на днях твое интервью в "Известиях", - сказал Миша Андреев. - Вызвало шум на базе. Генерал с острым интересом посмотрел на него. - Не понравилось? - Удивились, и все. - Знаешь ли, я говорил это серьезно. - Да, думаю, что серьезно. Ты обычно говоришь серьезно. - Он дерьмо, мальчик. - Раз ты так говоришь, дядя. А ведь, похоже, он победит. Может, тебе лучше бы помолчать? - Я слишком стар для этого. Говорю, что думаю. Старик, казалось, глубоко задумался, глядя на "княжну Романову", поющую наверху на галерее. Иностранцы узнали "Дорогой длинною, да ночью лунною", которая была старинным русским романсом, а вовсе не западной песней. Генерал протянул руку через стол и сжал плечо племянника. - Послушай, сынок, если со мной что-нибудь случится... - Не говори глупостей, ты еще всех нас переживешь. - Не перебивай! Если что-то случится, я хочу, чтобы ты похоронил меня на Новодевичьем. Ладно? Я не хочу убогих гражданских похорон, я хочу священника и все что положено, весь ритуал. Понимаешь? - Тебе - священника? Вот уж не думал, что ты веришь во все это. - Не будь дураком. Ни один человек, в двух метрах от которого упал немецкий снаряд восемьдесят восьмого калибра и не взорвался, не откажется верить, что там, наверху, должно быть, <i>кто-то</i> есть. Конечно, мне приходилось притворяться. Все мы притворялись. Членство в партии, лекции - все это входило в работу, и все было враньем. Поэтому я так и хочу. А теперь допьем кофе и пойдем. Машина у тебя служебная? - Да. - Хорошо, а то мы оба пьяненькие. Можешь отвезти меня домой. Ночной поезд из Киева, столицы независимой Украины, с грохотом сквозь морозную мглу шел на Москву. В купе шестого вагона сидели два англичанина и играли в карты. Брайан Винсент взглянул на часы. - До границы полчаса, сэр Найджел. Пора готовиться ко сну. - Наверное, пора, - согласился Найджел Ирвин. Не раздеваясь, он забрался на верхнюю полку и до подбородка натянул на себя одеяло. - Выгляжу как надо? - спросил он. Бывший солдат кивнул. - Остальное предоставьте мне, сэр. На границе поезд остановился на короткое время. Украинские пограничники, находившиеся в поезде, уже проверили их паспорта. Русские сели в поезд во время остановки. Спустя десять минут в спальное купе постучали. Винсент открыл дверь. - Да? - Паспорт, пожалуйста. В купе горела только тусклая синяя лампочка, и, хотя в коридоре желтый свет был ярче, русскому контролеру пришлось напрячь зрение. - Нет визы, - сказал он. - Конечно, нет. Это дипломатические паспорта. Визы не требуется. Украинец указал на английское слово на обложке каждого паспорта. - Дипломат, - сказал он. Русский, слегка растерявшись, кивнул. Он получил инструкции из ФСБ, из Москвы, обращать особое внимание при пересечении границы на фамилию и лицо или на то и другое сразу. - А где этот человек? - спросил он, указывая на второй паспорт. - Он там, наверху, - ответил молодой дипломат. - Дело в том, что, как вы видите, он очень стар. И ему нездоровится. Вам необходимо беспокоить его? - А кто он? - Ну, это отец нашего посла в Москве. Вот почему я сопровождаю его. Едет повидать сына. Украинец показал на лежавшего на верхней полке. - Отец посла, - повторил он. - Спасибо, я понимаю по-русски, - сказал русский. Он был сбит с толку. Круглолицый лысый человек на фотографии в паспорте ничем не напоминал полученное им описание внешности. И фамилией тоже. Ни Трабшо, ни Ирвин. Просто лорд Асквит. - В коридоре, должно быть, холодно, - заметил Винсент. - Достает до костей. Пожалуйста. В знак дружбы. Из специальных запасов нашего посольства в Киеве. Литр водки исключительного качества, такую теперь не достать. Украинец кивнул, улыбнулся и толкнул локтем своего русского коллегу. Русский проворчал что-то, поставил штамп на обоих паспортах и пошел дальше. - Не мог расслышать всего под этими одеялами, но получилось хорошо, - сказал сэр Найджел, после того как дверь закрылась. Он спустился. - Давайте скажем просто: чем их меньше, тем лучше, - заявил Винсент и принялся за уничтожение двух фальшивых паспортов в умывальной раковине. Кусочки вывалятся из отверстия туалета и разлетятся по снегу Южной России. Один паспорт для въезда, а другой для выезда. Те, что для выезда, с прекрасно изготовленными въездными штампами, были спрятаны. Винсент с любопытством взглянул на сэра Найджела. В свои тридцать три года он понимал, что Ирвин по возрасту мог бы быть не только его отцом, но и дедом. Как бывший солдат войск специального назначения он побывал в нескольких "горячих точках", не исключая пустыни в Западном Ираке, где, лежа на песке, готовился сбить ракету "Скад". Но с ним всегда были товарищи по оружию, автомат, граната, возможность отвечать врагу тем же. Мир, в который ввел его сэр Найджел Ирвин, хотя и за очень высокую плату, мир притворства и дезинформации, стратегии бесконечных обманов и прикрытий, вселял в него ошущение необходимости выпить двойную порцию водки. К счастью, у него в сумке нашлась вторая бутылка особого сорта. Он налил себе. - Не хотите, сэр Найджел? - Это не для меня, - сказал Ирвин. - Вызывает расстройство желудка, жжет горло. Но я выпью с вами кое-чего другого. Он отвинтил прикрепленную к внутренней стороне атташе-кейса серебряную фляжку и налил жидкость в серебряный стаканчик. Приподняв его, как бы присоединяясь к Винсенту, он с видом знатока пригубил. Это был выдержанный портвейн мистера Трабшо с Сент-Джеймс-стрит. - У меня такое впечатление, что вы получаете удовольствие от всего происходящего, - заметил экс-сержант Винсент. - Дорогой мой, уж много лет прошло с тех пор, когда я так забавлялся. Поезд доставил их на вокзал в Москве перед рассветом Температура была пятнадцать градусов ниже нуля. Какими бы холодными ни казались вокзалы зимой тем, кто спешит домой, к пылающему очагу, в них все же теплее, чем на улице. Когда сэр Найджел с Винсентом сошли с киевского ночного экспресса, перрон встретил их холодом и толпой голодающих бедняков. Те старались держаться как можно ближе к теплым двигателям локомотивов, попасть в случайную волну теплого воздуха, вырывающегося временами из дверей кафе, или просто лежали на бетонном полу, надеясь пережить еще одну ночь. - Держитесь поближе ко мне, сэр, - тихо предупредил Винсент, когда они направились к барьеру, где проверяли билеты и за которым открывалась привокзальная площадь. На пути к стоянке такси они были атакованы целым полчищем нищих. Головы обездоленных были обмотаны шарфами, лица покрывала щетина, глаза запали. Все протягивали к ним руки. - Боже мой, это ужасно, - прошептал сэр Найджел. - Не вздумайте доставать деньги - начнется давка, - быстро произнес телохранитель. Несмотря на почтенный возраст, сэр Найджел сам нес саквояж и атташе-кейс, чтобы у Винсента одна рука оставалась свободной. Бывший солдат спецназа держал ее у подмышки, давая понять, что у него есть оружие и он, если потребуется, пустит его в ход. Таким образом он провел сэра Найджела, оберегая сзади, сквозь толпу к краю тротуара, где в надежде на пассажиров ожидали несколько такси. В тот момент, когда Винсент оттолкнул чью-то просящую руку, сэр Найджел услышал, как нищий закричал ему вслед: - Иностранец! Проклятый иностранец! - Это потому, что они думают, мы богатые, - сказал ему на ухо Винсент. - Раз мы иностранцы, значит, богатые. Крики провожали их до стоянки. "Поганые иностранцы! Подождите, вот придет Комаров!" Когда они благополучно уселись в дребезжащее такси, Ирвин откинулся на спинку сиденья. - Я даже не представлял себе, что все так плохо, - негромко сказал он. - Прошлый раз я только проехал от аэропорта до "Националя" и обратно. - Сейчас зима, сэр Найджел. Зимой всегда хуже. Когда они отъезжали от вокзальной площади, их обогнал милицейский грузовик. Двое милиционеров с каменными лицами в тяжелых полушубках и меховых шапках сидели в теплой кабине. Грузовик, вильнув в сторону, пошел перед ними, и они увидели заднюю часть кузова. При повороте приоткрылся брезент, и на секунду стали видны ряды ног - завернутых в тряпье человеческих ступней. Тела. Замерзшие как камень тела, сложенные, словно вязанки дров, одно на другое. - Фургон для трупов, - коротко объяснил Винсент. - Утренняя смена. Каждую ночь умирает по пятьсот человек, в подворотнях, на набережной. У них были зарезервированы номера в "Национале", но они не хотели появляться там до самого конца дня. Поэтому такси доставило их к "Палас-отелю", и весь день они провели в глубоких кожаных креслах в холле. Двумя днями ранее Джейсон Монк провел закодированную передачу со своего специально оборудованного портативного компьютера. Передача была короткой и точной. Он встречался с генералом Петровским, и все, кажется, в порядке. Он все еще передвигается по городу с помощью чеченцев, часто под видом священника, армейского или милицейского офицера или бродяги. Патриарх готов принять английского гостя второй раз. Это было сообщение, которое через весь мир достигло штаб-квартиры "Интелкор" и в том же закодированном виде было передано в Лондон сэру Найджелу. Только у него имелся дубликат одноразового шифроблокнота, дававший возможность расшифровать информацию. Это именно сообщение и привело его из лондонского аэропорта Хитроу в Киев, а оттуда на поезде в Москву. Но это же сообщение перехватило ФАПСИ, теперь почти все время работающее на полковника Гришина. Директор ФАПСИ совещался с Гришиным в то самое время, когда поезд Киев - Москва сквозь ночь продвигался к столице России. - Мы почти засекли его, - сказал директор. - Он передавал из района Арбата, а прошлый раз - из места недалеко от Сокольников. Так что он передвигается. - Арбата? - сердито переспросил Гришин. Арбат расположен в полумиле от кремлевских стен. - Существует еще одна опасность, о которой я должен вас предупредить, полковник. Если он пользуется, как мы предполагаем, компьютером определенного типа, то ему нет необходимости присутствовать во время передачи или приема. Он можете заранее настроить его и уйти. - Тогда найдите прибор, - приказал Гришин. - Он вернется к нему, и там я буду его поджидать. - Если он проведет еще две передачи или даже одну, длящуюся полсекунды, мы определим источник. С точностью до квартала, а может быть, и здания. И ни один из них не знал, что, согласно плану сэра Найджела Ирвина, Монку требовалось отправить на Запад еще три coобщения. - Он вернулся, полковник Гришин! Голос отца Максима от волнения срывался на визг. Было шесть часов вечера, на улице царили крепкий мороз и кромешная тьма. Гришин все еще сидел за столом в особняке неподалеку от Кисельного бульвара. Он собирался уходить, когда зазвонил телефон. Согласно инструкции, оператор коммутатора, услышав имя "Максим", сразу переключил его на телефон начальника службы безопасности. - Успокойтесь, отец Максим. Кто вернулся? - Англичанин. Старый англичанин. Он пробыл у его святейшества целый час. - Не может быть! - Гришин заплатил крупную сумму сотрудникам иммиграционного отдела Министерства внутренних дел и офицерам контрразведки ФСБ, чтобы они заранее предупредили его, и вот предупреждения не поступило. - Знаете, где он остановился? - Нет, но он приехал на том же лимузине. "Националь", подумал Гришин. Старый дурак остановился в том же отеле. Он с горечью сознавал, что упустил старого аса-шпиона прошлый раз из-за того, что мистер Трабшо оказался слишком быстр для него. На этот раз ошибки не будет. - Где вы сейчас? - Говорю по мобильному телефону с улицы. - Это небезопасно. Идите на обычное место и ждите меня там. - Я должен вернуться. Меня хватятся. - Слушайте, идиот, позвоните в резиденцию и скажите, что заболели. Скажите, что пошли в аптеку за лекарством. Но будьте на месте и ждите. Он бросил трубку, но тут же поднял ее снова и приказал своему заместителю, бывшему майору из управления пограничных войск КГБ, немедленно явиться к нему в кабинет. - Возьмите с собой десять человек, самых лучших, в гражданской одежде, и три машины. - Он положил перед заместителем фотографию сэра Найджела Ирвина. - Вот он. Вероятно, его сопровождает человек - моложе его, черноволосый, крепкий на вид. Они в "Национале". Мне нужны двое в холле, чтобы держать под наблюдением лифты, стол администратора и двери, двое - в кафе на нижнем этаже, двое - на улице, четверо - в двух машинах. Если он появится, проследите, когда он войдет, и сообщите мне. Если он там, я не хочу, чтобы он ушел незаметно. Я должен знать. - Если он уедет на машине? - Следуйте за ним, пока не станет ясно, что он едет в аэропорт. Тогда организуйте автокатастрофу. Он не должен доехать до аэропорта. - Есть, полковник. Когда заместитель ушел, чтобы проинструктировать свою команду, Гришин позвонил другому специалисту, состоявшему у него на службе, - бывшему вору, специализировавшемуся на отелях; считалось, что он может открыть любую дверь в Москве. - Возьми свой набор инструментов, отправляйся в гостиницу "Интурист", садись в холле и держи телефон включенным. Ты должен открыть дверь номера, мне это нужно сегодня вечером, время пока не знаю. Позвоню, когда ты потребуешься. Гостиница "Интурист" расположена в ста метрах от "Националя", за углом на Тверской улице. Спустя полчаса полковник Гришин появился в церкви Всех Святых на Кулишках. Обеспокоенный отец Максим, покрытый потом, ожидал его. - Когда он приезжал? - Без предупреждения, около четырех часов. Но его святейшество, должно быть, ожидал его. Мне велели сразу же ею проводить. С переводчиком. - Сколько времени они пробыли вместе? - Около часа. Я принес им самовар, но они молчали, пока я был в комнате. - Слушали за дверью? - Я пытался, полковник. Это непросто. Там делали уборку те две монахини. И еще архидьякон, личный секретарь ею святейшества. - Что вы слышали? - Немного. Они говорили о каком-то принце. Англичанин предлагал патриарху иностранного принца для какой-то цели. Я слышал только обрывки фраз - "кровь Романовых" и "в высшей степени подходит". Старик говорил тихо, но это не имело значения, я не понимаю по-английски. К счастью, голос переводчика звучал громче. Большей частью говорил англичанин; его святейшество в основном слушал. Один раз я увидел, как он рассматривает какой-то план. Потом мне пришлось как-то оправдать свое присутствие поблизости. Я постучал и вошел, спрашивая, не надо ли подогреть самовар. Они в это время молчали, потому что его святейшество писал письмо. Он сказал мне "нет" и махнул рукой, чтобы я вышел. Гришин задумался. Слово "принц" имело для него четкий смысл, не то что для отца Максима. - Что-нибудь еще? - Да, последнее. Когда они уходили, дверь приоткрылась. Я был снаружи, с их пальто. Я услышал, как патриарх сказал: "Я поговорю с исполняющим обязанности президента в первый же удобный момент". Это было отчетливо слышно, единственное целое предложение. Полковник Гришин посмотрел на отца Максима и улыбнулся. - Боюсь, что патриарх вступает в заговор в пользу иностранных интересов против нашего будущего президента. Очень печально, очень прискорбно, потому что ничего из этого не получится. Я уверен, у его святейшества добрые намерения, но он делает глупости. После выборов всю эту чепуху можно будет забыть. Но вы, мой друг, не будете забыты. Работая в свое время в КГБ, я научился распознавать разницу между предателем и патриотом. Предатели при определенных обстоятельствах могут быть прощены. Его святейшество, например. Но истинный патриот всегда получит награду. - Благодарю вас, полковник. - У вас бывает свободное время? - Один вечер в неделю. - После выборов вы должны прийти и пообедать в одном из наших лагерей молодых боевиков. Они неотесанные грубияны, но сердца у них добрые. И конечно, чрезвычайно крепкие. Всем от пятнадцати до девятнадцати. Лучших из них мы берем в "черную гвардию". - Это было бы очень... приятно. - И конечно, после выборов я предложу президенту Комарову, чтобы гвардия и боевики имели почтенного капеллана. Безусловно, для этого будет необходимо стать епископом. - Вы очень добры, полковник. - Вы узнаете, что я могу быть добрым, отец Максим. А теперь возвращайтесь в резиденцию. Держите меня в курсе. Когда информатор ушел, Гришин приказал водителю везти его к "Националю". Пришло время, думал он, когда назойливый англичанин и его американский возмутитель спокойствия узнают кое-что о современной Москве. Глава 17 Полковник Гришин приказал проехать метров сто по Охотному ряду, образующему северо-западную сторону Манежной площади, где находится "Националь", и остановить машину. Из машины он увидел два автомобиля своих наблюдателей, припаркованные у торговой галереи напротив отеля. - Подожди здесь, - сказал он водителю и вышел из машины. На улице в семь часов вечера было почти двадцать градусов ниже нуля. Несколько съежившихся фигур брели по тротуару. Он перешел улицу и постучал по стеклу машины со стороны водителя. Стекло, опускавшееся автоматически, скрипнуло на морозе. - Слушаю, полковник. - Где он? - Должно быть, внутри, если он пришел до нашего приезда. Никто даже слегка напоминающий его не выходил. - Позвони господину Кузнецову. Скажи: он нужен мне здесь. Начальник отдела пропаганды появился через двадцать минут. - Надо, чтобы ты изобразил американского туриста еще раз, - сказал Гришин. Он вытащил из кармана фотографию и показал Кузнецову. - Вот человек, которого я ищу, - сказал он. - Попробуй фамилии Трабшо или Ирвин. Кузнецов вернулся через десять минут. - Он там, под фамилией Ирвин. В своей комнате. - Номер? - Два пять два. Это все? - Все, что мне нужно. Гришин вернулся в свою машину и по мобильному телефону позвонил профессиональному вору, сидевшему в холле гостиницы "Интурист" за углом. - Ты готов? - Да, полковник. - Оставайся наготове. Когда я дам команду, надо будет обыскать комнату два пять два. Один из моих людей в холле. Он пойдет с тобой. - Понял. В семь часов один из двух людей Гришина оставил свой наблюдательный пост в холле и вышел на улицу. Он кивнул своим коллегам на противоположной стороне, находившимся в ближайшей к нему машине, и ушел. Через пару минут показались две фигуры в тяжелых зимних пальто и меховых шапках. Гришин разглядел седые пряди, выбившиеся у одного из-под шапки. Мужчины повернули налево и пошли в направлении Большого театра. Гришин позвонил вору: - Он вышел из отеля. Комната пуста. Одна из машин Гришина медленно поползла за идущими. Еще двое наблюдателей, которые сидели в кафе нижнего этажа "Националя", вышли на улицу и пошли за англичанами. Четверо наблюдателей шли по улице, другая четверка сидела в двух машинах. Водитель Гришина спросил: - Мы возьмем их, полковник? - Нет, я хочу посмотреть, куда они пойдут. Не исключено, что Ирвин встретится с американцем, Монком. Если это произойдет, Гришин возьмет их всех. Двое англичан дошли до угла Тверской, подождали зеленого света и перешли улицу. Тут же из-за угла Тверской появился вор. Это был человек с большим опытом. Он всегда старался выглядеть как иностранный менеджер - почти единственная категория людей, которые теперь могли позволить себе останавливаться в лучших отелях Москвы. Его пальто и костюм, сшитые в Лондоне, были украдены, а его самоуверенная, свободная манера могла обмануть любого служащего отеля. Гришин наблюдал, как он толкнул вращающуюся дверь отеля и исчез внутри. Найджел Ирвин, как с радостью заметил полковник, не взял атташе-кейс с собой. Если он у Ирвина был, значит, он остался в номере. - Поехали, - велел Гришин водителю. Машина медленно отъехала от тротуара и притормозила в сотне метров от идущих мужчин. - Вы знаете, что за нами следят? - небрежно спросил Винсент. - Двое идут впереди, двое сзади, на противоположной стороне медленно движется машина, - сказал сэр Найджел. - Впечатляет, сэр. - Дорогой мой мальчик, может быть, я стар и сед, но, надеюсь. я еще могу разглядеть "хвост", когда он такой большой и неуклюжий. Обладая огромной властью, сотрудники бывшего Второго главного управления редко давали себе труд придерживаться правил конспирации, чтобы оставаться незаметными на улицах Москвы. В отличие от ФБР в Вашингтоне или МИ5 в Лондоне умение вести слежку никогда не являлось отличительной особенностью КГБ. Пройдя мимо ярко освещенного великолепия Большою театра, а затем Малого, англичане подошли к узкой боковой улочке - Театральному проезду. На углу перед поворотом туда был подъезд, где закутанный в тряпье человек пытался устроиться на ночлег, невзирая на жгучий мороз. Сэр Найджел остановился. Черногвардейцы впереди и позади него попытались притвориться, будто рассматривают пустые витрины. В подъезде, тускло освещенном уличным фонарем, тряпичный сверток зашевелился и посмотрел вверх. Он был не пьян, но стар; усталое лицо, прикрытое шерстяным шарфом, худое, изборожденное морщинами от многих лет труда и лишений. На потертом пальто виднелось много выцветших орденских планок. Глубоко запавшие измученные глаза смотрели на иностранца. Найджел Ирвин, когда работал в Москве, находил время для изучения российских медалей. Среди грязных ленточек была одна, которую он узнал. - Сталинград? - тихо спросил он по-русски. - Вы были в Сталинграде? Голова старика, обмотанная шерстяным шарфом, медленно покачнулась. - Сталинград, - прохрипел старик. Ему, должно быть, не было и двадцати, когда в моренную зиму 1942 года он сражался за каждый кирпич и подвал города на Волге, против Шестой армии фон Паулюса. Сэр Найджел опустил руку в карман брюк и достал банкноту. Пятьдесят миллионов рублей, приблизительно тридцать долларов США. - Еда, - сказал он. - Горячий суп. Глоток водки. За Сталинград. - Он распрямился и пошел дальше, прямой и гневный. Винсент шел рядом. Преследователи отошли от витрин и возобновили свою работу. - Боже милосердный, до чего они дошли?! - сказал Ирвин, ни к кому не обращаясь, и свернул в боковую улицу. В машине Гришина захрипело радио, когда один из пеших сыщиков воспользовался своим переговорным устройством. - Они повернули. Входят в ресторан. "Серебряный век" - еще один русский ресторан, отделанный под старину, - располагался в узком переулке позади театров. Раньше там находилась русская баня, и стены ресторана были облицованы керамической плиткой и украшены мозаикой, изображающей сценки из старинной сельской жизни. Войдя с мороза в ресторан, посетители окунулись в теплую атмосферу заведения. Ресторан был полон, почти все столики заняты. Метрдотель поспешил им навстречу. - Боюсь, господа, у нас нет мест, - сказал он по-русски. - Большой частный вечер. Мне очень жаль. - Я вижу, один столик не занят, - ответил Винсент на том же языке. - Посмотрите, вон там. Действительно, у задней стены был виден свободный столик на четверых. У метрдотеля был обеспокоенный вид. Он понимал, что эти двое - иностранцы, а значит, будут платить долларами. - Я должен спросить хозяина вечера, - сказал он и поспешно ушел. Он обратился к красивому смуглому человеку, сидящему в окружении гостей за самым большим столом в зале. Человек внимательно посмотрел на двоих иностранцев у дверей и кивнул. Метрдотель вернулся. - Он разрешил. Пожалуйста, пойдемте со мной. Сэр Найджел и Винсент сели рядом на банкетку, стоявшую у стены, Ирвин посмотрел через зал и кивнул в знак благодарности хозяину вечера. Тот кивнул ему в ответ. Они заказали утку под соусом из морошки, а официант предложил им крымского красного вина, которое, как оказалось, напоминало "Бычью кровь". Снаружи четверо пеших солдат Гришина перекрыли переулок с обоих концов. Подъехал "мерседес" полковника. Гришин вышел из машины и коротко посовещался со своими людьми. Затем вернулся в машину и позвонил. - Как идут дела? - спросил он. Он услышал, как голос на втором этаже "Националя" сказал: "Все еще работает с замком". Из четырех человек, находившихся в отеле, там оставались двое. Один сейчас прохаживался в конце коридора, поближе к лифтам. В его задачу входило следить, не выйдет ли кто из лифта на втором этаже и не направится ли в номер 252. Если кто-то появится, он должен обогнать этого человека и, насвистывая какой-то мотивчик, предупредить вора, чтобы он ушел. Его коллега находился вместе с вором, который, склонившись над замком номера 252, занимался своим любимым делом. - Сообщите мне, когда войдете, - приказал Гришин. Минут через десять замок звякнул и открылся. Гришину сообщили. - Каждую бумагу, каждый документ и фотографию положить на место, - приказал он. В номере сэра Найджела шел обыск, быстрый и тщательный. Вор пробыл в ванной минут десять, затем вышел и отрицательно покачал головой. В ящиках комода оказались только те вещи, которые там и должны были находиться: набор галстуков, рубашки, нижнее белье, носовые платки. Ящики в прикроватной тумбочке оказались пустыми. Как и маленький чемоданчик, стоявший на платяном шкафу, и карманы двух костюмов, висевших в нем. Вор опустился на колени и издал негромкое удовлетворенное "а-а-а". Атташе-кейс лежал под кроватью, придвинутый к самой стене, где его почти не было видно. Вор вытащил его с помощью одежной вешалки. Цифровые замки заняли три минуты. Открыв крышку, он почувствовал разочарование. Там лежал пластиковый конверт с "дорожными" чеками, которые он взял бы, как обычно, если б не приказ. Бумажник с несколькими кредитными карточками и счет из бара "Уайт-клуба" в Лондоне. Серебряная дорожная фляжка с жидкостью, запах которой ему не был знаком. Во внутренних отделениях крышки находились обратный билет из Москвы до Лондона и план улиц Москвы. Он внимательно рассмотрел план, не отмечены ли какие-нибудь места, но не обнаружил никаких отметок. Он сфотографировал все небольшим фотоаппаратом. Находившийся с ним черногвардеец сообщил о находках полковнику Гришину. - Там должно быть письмо, - донесся до них металлический голос полковника с улицы, расположенной в пятистах метрах. Вор, предупрежденный таким образом, обнаружил фальшивое дно. Под ним лежал длинный, кремового цвета конверт с единственным листком бумаги внутри, того же цвета, что и конверт с тисненым логотипом Московской Патриархии. Письмо он сфотографировал три раза, на всякий случай. - Забирай инструменты и уходи, - приказал Гришин. Вор и напарник привели все в порядок, точно как было раньше, письмо вложили в конверт, а конверт - в тайник на дне кейса. Сам же атташе-кейс заперли, установив цифры замка в том же порядке, как и ранее, и затолкали под кровать. Когда комната приобрела такой вид, словно в нее никто не входил с тех пор, как ушел сэр Найджел, оба удалились. Дверь в "Серебряный век" открылась и закрылась с тихим шипением. Гришин и четверо сопровождающих прошли через небольшой вестибюль и раздвинули драпировки, отделяющие его от зала. Старший официант поспешил к ним. - Очень сожалею, господа... - Прочь с дороги! - не глядя на него, сказал Гришин. Официанта оттолкнули, он посмотрел на четверых мужчин за спиной высокого человека в черном пальто и отошел подальше. Он имел достаточно опыта, чтобы узнавать большую беду, когда она приходила. Четверо телохранителей могли быть и в гражданской одежде, но все отличались могучим телосложением и лицами, побывавшими не в одной драке. Даже без формы пожилой официант узнал в них "черную гвардию". Он видел их в форме по телевизору, с самодовольным видом шагающих в батальонах, выбрасывающих вперед руки, чтобы приветствовать своего вождя, стоящего на трибуне, и ему вполне хватало ума понимать, что не официанту связываться с черногвардейцами. Главный из пришедших осматривал зал, пока его взгляд не остановился на двух иностранцах, ужинающих у дальней стены. Он знаком приказал одному из своих людей следовать за ним, а остальным троим оставаться у дверей и быть наготове, если потребуется. Нет, подумал Гришин, не потребуется. Младший из англичан мог бы поднять шум, но его хватит всего лишь на несколько секунд. - Ваши друзья? - тихо спросил Винсент. Он чувствовал себя совершенно безоружным и думал, сколько времени поможет ему продержаться зазубренный нож для стейка, лежащий рядом с тарелкой. Не очень долго, подсказывал ему разум. - Думаю, это те джентльмены, чьи печатные машины вы разбили несколько недель назад, - сказал Ирвин. Он вытер салфеткой рот. Утка была великолепна. Человек в черном пальто подошел к ним и остановился, глядя на них сверху вниз. Позади него стоял черногвардеец. - Вы сэр Ирвин? - Гришин говорил только по-русски. Винсент перевел. - Сэр Найджел, вы хотите сказать. С кем я имею удовольствие говорить? - Прекратите игру. Как вы попали в нашу страну? - Через аэропорт. - Ложь. - Уверяю вас, полковник, - вы ведь полковник Гришин, не так ли? - мои документы в абсолютном порядке. Правда, они у администратора отеля, иначе я показал бы их вам. На мгновение Гришиным овладела нерешительность. Когда он отдавал приказания государственным органам, подкрепляя их взятками, эти приказания исполнялись. Но где-то могло не сработать. Кто-то другой заплатил. - Вы вмешиваетесь во внутренние дела России, англичанин. И мне это не нравится. Вашего американского щенка Монка скоро поймают, и я лично сведу с ним счеты. - Вы закончили, полковник? Если да, то, раз уж мы расположены к откровенности, позвольте и мне быть настолько же откровенным с вами. - Винсент, торопясь, переводил. Гришин не верил своим ушам. Никто так с ним не разговаривал, тем более беспомощный старый человек. Найджел Ирвин перевел взгляд со своего бокала с вином и посмотрел прямо в глаза Гришину. - Ваша личность вызывает глубокое отвращение, а человек, которому вы служите, еще более отвратителен, если только это возможно. Винсент открыл рот, снова закрыл и тихонько сказал по-английски: - Босс, а это разумно? - Ты переводи, будь хорошим мальчиком. - Винсент перевел. На лбу Гришина вздулась и ритмично пульсировала вена. Бандит, стоявший за его спиной, выглядел так, словно его воротник вот-вот лопнет от раздувшейся шеи. - Русские люди, - продолжал невозмутимо, словно беседуя, Ирвин, - возможно, совершили много ошибок, но они, как и ни одна другая нация, не заслуживают, чтобы ими распоряжался такой подонок, как вы. - Винсент запнулся на слове "подонок", проглотил слюну и воспользовался русским словом "говнюк". Вена на лбу Гришина забилась еще быстрее. - Короче, полковник Гришин, шансы, что вы и ваш сутенер-хозяин никогда не будете править этой страной, пятьдесят на пятьдесят. Постепенно люди начинают понимать, что скрывается за вашими личинами, и через месяц вы обнаружите, что они изменили свое мнение. Так что же вы собираетесь делать в таком случае? - Я думаю, - сдерживаясь, сказал Гришин, - что для начала я убью вас. Будьте уверены, вы не покинете Россию живым. Винсент перевел и добавил по-английски: "Думаю, что и он тоже". В зале стояла тишина, и люди за столиками по обе стороны зала слышали перевод Винсента. Гришина это не беспокоило. Москвичи, пришедшие поужинать, не собирались вмешиваться или потом вспоминать увиденное. Отдел убийств МУРа все еще бесцельно занимался поисками убийц лондонского журналиста. - Не самое мудрое решение, - заметил Ирвин. Гришин презрительно ухмыльнулся: - А кто, вы думаете, поможет вам? Эти свиньи? "Свиньи" было ошибкой. Слева от Гришина раздался удар. Он обернулся. Блестящее лезвие пружинного ножа вонзилось в стол и все еще слегка дрожало. Это мог быть нож для стейка из прибора ужинающего, но он оставался около тарелки. Еще левее другой посетитель снял со стола свою белую салфетку. Под ней оказался 9-миллиметровый "стейр". Гришин тихо спросил через плечо черногвардейца: - Кто это? - Чеченцы, - прошипел телохранитель. - Все? - Боюсь, что все, - заметил Ирвин, а Винсент перевел. - И им очень не нравится, когда их называют свиньями. Мусульмане, знаете ли. И память у них длинная. Они, возможно, не забыли даже о Грозном. При упоминании о разрушенной столице Чечни в зале послышались щелчки снимаемого с предохранителей оружия полусотни посетителей. Семь пистолетов взяли на прицел троих черногвардейцев, стоявших у дверной драпировки. Метрдотель, скорчившись, присел за кассой, моля Бога, чтобы тот позволил ему еще раз увидеть внуков. Гришин посмотрел на сэра Найджела. - Я недооценил тебя, англичанин. Но это последний раз. Убирайся из России и держись от нее подальше. Прекрати вмешиваться в ее внутренние дела. Откажись от новых встреч со своим американским другом. Он повернулся на каблуках и пошел к двери. Гвардейцы последовали за ним. Винсент медленно и с облегчением вздохнул. - Вы знали, какие люди сидели вокруг нас, правда? - Да, я надеялся, что мое сообщение дошло. Пойдем? - Обратясь к залу, он поднял бокал с остатками крепкого красного вина: - Джентльмены, за ваше здоровье и примите мою благодарность. Винсент перевел, и они ушли. Ушли и остальные. Чеченцы наблюдали за отелем весь остаток ночи, а утром проводили гостей в Шереметьево, где те сели в самолет, отправляющийся в Лондон. - Мне наплевать, сколько заплатят, сэр Найджел, - сказал Винсент, когда самолет британских авиалиний поднялся над Москвой и взял курс на запад, - но я никогда - повторяю, никогда - не вернусь в Москву. - Вот и прекрасно, потому что и я тоже. - А кто этот американец? - А, боюсь, что он все еще где-то там, внизу. Живет на грани. Буквально на грани. Он совершенно особый человек. Умар Гунаев вошел без стука. Монк сидел за столом, изучая крупномасштабную карту Москвы. Он взглянул на вошедшего. - Нам надо поговорить, - начал чеченский лидер. - Вы недовольны, - заметил Монк. - Очень сожалею. - Ваши друзья уехали. Живыми. Но то, что произошло в "Серебряном веке" вчера вечером, - просто безумие. Я согласился, потому что я ваш должник с давних пор, а долги мы всегда выплачиваем. Но этот долг - мой личный долг. Мои люди не должны подвергаться опасности из-за того, что ваши друзья желают играть в безумные игры. - Я сожалею. Старый человек приехал в Москву. У него была встреча, очень важная встреча. Никто другой, кроме него, не мог этого сделать. Поэтому он приехал. Гришин узнал, что он здесь. - Тогда ему следовало ужинать в отеле. Он был бы там в относительной безопасности. - Видимо, ему было необходимо увидеть Гришина, поговорить с ним. - Поговорить так, как он поговорил? Я сидел за третьим столиком от него. Он буквально напрашивался, чтобы его убили. - Я сам этого не понимаю, Умар. - Джейсон, в этой стране существует две с половиной тысячи частных охранных фирм, и восемьсот из них - в Москве. Он мог бы нанять полсотни людей в любой из них. Рост бандитизма вызвал быстрое и широкое развитие еще одного бизнеса - частной охраны. Цифры, приведенные Гунаевым, были достаточно точными. Фирмы службы безопасности набирали своих сотрудников из числа бывших милиционеров, а также уволившихся в запас военнослужащих, морских пехотинцев, спецназовцев, десантников, сотрудников КГБ - всех их можно было нанять. К 1999 году число частных охранников составило восемьсот тысяч на все население России, треть из них приходилась на Москву. Теоретически милиция, выдававшая лицензии таким агентствам, должна была проверять всех кандидатов на частную службу, их криминальное прошлое, если таковое имелось, соответствие работе, чувство ответственности, выдаваемое им оружие, в каком количестве, какой марки и с какой целью. Такова была теория. На практике достаточно толстый конверт мог обеспечить любую лицензию. Крыша "агентства службы безопасности" оказалась настолько удобной, что банды создавали и регистрировали собственные агентства, так что каждый городской хулиган мог предъявить документ, удостоверяющий, что он охранник из службы безопасности, которому разрешается носить под мышкой то, что он и носит. - Беда в том, Умар, что их всех можно купить. Они увидят Гришина, поймут, что могут заработать вдвое больше, и тут же перейдут на другую сторону и выполнят работу сами. - И вы использовали моих людей, потому что знали, что они не предадут вас? - У меня не было выбора. - Вы понимаете, что Гришину теперь прекрасно известно, кто вас прикрывает? Если он не мог догадаться раньше, то теперь он знает. С этого часа наша жизнь станет очень трудной. Уже ходят слухи, что долгоруковским велели готовиться к большой войне между бандами. Вот чего мне совершенно не нужно - так это такой войны. - Если Комаров придет к власти, долгоруковские станут самой мелкой из ваших проблем. - Какую заваруху вы устроили здесь, вы и ваша проклятая черная папка! - Что бы мы ни устроили, мы не можем это остановить, Умар. - Мы? Что значит "мы"? Вы обратились ко мне за помощью. Вам требовалось укрытие. Я предложил вам свое гостеприимство. Таков обычай моего народа. А теперь мне грозят открытой войной. - Я могу попытаться помешать этому. - Каким образом? - Поговорю с генерал-майором Петровским. - С этим чекистом? Вы знаете, сколько моих операций сорвали он и его ГУВД? Вы знаете, сколько налетов он устраивал на мои клубы, публичные дома, казино? - Он ненавидит долгоруковских сильнее, чем вас. А еще мне надо встретиться с патриархом. Последний раз. - Зачем? - Есть вещи, которые необходимо сообщить ему. Но на этот раз мне потребуется помощь, чтобы уйти. - Никто не подозревает его. Оденьтесь священником и идите. - Это сложнее, чем кажется. Я думаю, что англичанин воспользовался лимузином из отеля. Если Гришин проверит журнал вызовов машин - а он это, вероятно, сделает, - то станет ясно, что англичанин ездил к патриарху. Дом в Чистом переулке, возможно, находится под наблюдением. Умар в изумлении покачал головой. - Знаете, мой друг, этот ваш англичанин - старый дурень. Полковник Гришин, сидя за столом в особняке, рассматривал увеличенную фотографию с нескрываемым удовлетворением. Наконец он нажал кнопку интеркома. - Господин президент, мне нужно с вами поговорить. - Заходи. Игорь Комаров посмотрел на фотографию, сделанную с письма, найденного в атташе-кейсе сэра Найджела Ирвина. Было ясно, что это официальный документ Патриархии, и начинался он словами: "Ваше королевское высочество". Под текстом стояла подпись и печать его святейшества Алексия Второго. - Что это? - Господин президент, совершенно ясно, что против вас создается за границей заговор. Он состоит из двух частей. Внутри России - это подрыв вашей избирательной кампании, распространение страхов и мрачных прогнозов, основанных на вашем секретном манифесте, который показывают отдельным избранным лицам. Результат - разрушение печатных машин, давление банков на телевидение, прекратившее широкую трансляцию ваших выступлений, и разоблачения этого старого дурака-генерала. Все это повредило, но не может помешать вам победить на выборах. Вторая часть заговора по-своему даже более опасна. Она предполагает заменить вас российским троном. Ради своих интересов патриарх клюнул на это. То, что лежит перед вами, - это его личное письмо к некоему принцу, живущему на Западе, в поддержку восстановления монархии и с согласием, в случае принятия такого решения Церковью, прислать ему приглашение. - Твои предложения, полковник? - Очень простые, господин президент. Без наличия кандидата заговор развалится. - И ты знаешь человека, который может... разубедить благородного джентльмена? - Навсегда. Он вполне подходит. Привык работать на Западе. Он работает на долгоруковских, но его можно нанять. Его последний контракт касался двоих изменников, которым поручили положить двадцать миллионов долларов в банк в Лондоне, а они решили присвоить эти денежки. Две недели назад их нашли в квартире в Уимблдоне, пригороде Лондона. - Думаю, нам требуются услуги этого человека, полковник. - Предоставьте это мне, господин президент. В течение десяти дней кандидат исчезнет. И тогда, думал Гришин, возвратясь в свой кабинет, когда драгоценный принц сэра Найджела будет лежать под мраморной плитой, а Джейсон Монк, выслеженный ФАПСИ, - висеть в камере, мы пошлем сэру Найджелу Ирвину целый пакет фотографий в качестве подарка к Рождеству. Когда зазвонил телефон, начальник ГУВД сидел с маленькой дочерью на коленях и смотрел ее любимый мультфильм. Трубку сняла жена. - Это тебя. - Кто? - Он только сказал: "Американец". Генерал поставил дочь на пол и поднялся. - Я возьму трубку в кабинете. Когда он, закрыв за собой дверь, снял трубку, то услышал щелчок, означавший, что жена повесила трубку параллельного аппарата. - Слушаю. - Генерал Петровский? - Да. - Мы разговаривали на днях. - Да. - У меня есть информация, которая может оказаться для вас полезной. У вас есть ручка и бумага? - Откуда вы говорите? - Из телефонной будки. У меня мало времени. Пожалуйста, побыстрее. - Продолжайте. - Комаров с Гришиным убедили своих друзей из долгоруковской мафии начать войну между бандами. Они собираются послать вызов чеченской мафии. - Итак, волк против волка? Очень мне нужно беспокоиться! - Если бы не один факт. Делегация Всемирного банка ведет в Москве переговоры об очередном предоставлении кредитов на развитие экономики. Может получиться, что, если на улицах будут свистеть пули, исполняющий обязанности президента Марков, старающийся хорошо выглядеть в глазах всего мира и ввиду предстоящих выборов, будет весьма огорчен. Он может заинтересоваться, почему это должно было случиться именно сейчас. - Дальше. - Шесть адресов. Пожалуйста, запишите. Монк перечислял их, а генерал-майор Петровский записывал. - Что это за адреса? - Первые два - арсеналы, забитые оружием долгоруковских. Третий - казино; в подвале хранится большинство их финансовых документов. Последние три - склады. Там на двадцать миллионов долларов контрабандных товаров. - Откуда вы это знаете? - У меня есть друзья в разных местах. Вы знаете этих офицеров? - Монк назвал два имени. - Конечно. Один - мой заместитель, а другой - командир подразделения войск СОБРа. А в чем дело? - Они оба на службе долгоруковской мафии. - Вам бы лучше знать это наверняка, американец. - Это абсолютно верно. Если вы хотите произвести какие-то рейды, я бы не говорил о них заранее и держал этих двоих в не