ктов, кроме свежего лайма. - А мне так больше нравится. Монк приготовил два дайкири с лаймом и вынес на террасу. Они сидели и неторопливо, наслаждаясь, пили его. - Успели прочитать? - Да. - И? - Омерзительно. Но может быть и фальшивкой. Ирвин понимающе кивнул. Солнце осветило вершины невысоких гор на противоположном берегу. Отмель засветилась красным цветом. - Мы так думали. Такой вывод напрашивался. Но стоило проверить. И вот что выяснили наши люди в Москве... Просто проверили. Сэр Найджел не показал Монку отчет. Он пересказал его, эпизод за эпизодом. Джейсон против воли заинтересовался. - Трое, и все умерли? - переспросил он наконец. - Боюсь, что так. Создается впечатление, что мистер Комаров хочет получить свою папку обратно. Но не потому, что это фальшивка. Он бы никогда не узнал о ней, если бы ее написала чужая рука. Это все правда. Это то, что он намеревается делать. - И вы считаете, что его можно ликвидировать? С полнейшей беспристрастностью? Уничтожить? - Нет, я сказал "остановить". Это не одно и то же. Ликвидация, если использовать вашу изящную цэрэушную фразеологию, не поможет. Он объяснил почему. - Но вы полагаете, что его можно остановить, дискредитировать и уничтожить как силу? - Да, я так и думаю. - Ирвин искоса острым взглядом наблюдал за ним. - Это никогда не покидает вас, не правда ли? Влечение к охоте. Вы думаете, оно пройдет, но оно остается внутри, прячется. Монк мысленно перенесся в прошлое - на много лет назад и на много миль вдаль. Затем отогнал эти мысли, поднялся и наполнил стаканы. - Хорошая попытка, сэр Найджел. Может быть, вы правы. Может быть, его можно остановить. Но не я. Вам придется найти другого парня. - Мои патроны не скупые люди. Безусловно, будет гонорар. Работник, достойный своих нанимателей, и все такое. Полмиллиона долларов. Американских, конечно. Вполне приличная сумма даже в наше время. Монк прикинул, что можно сделать на такие деньги. Расплатиться с долгом за "Фокси леди", купить бунгало, приличный грузовик. А оставшуюся половину поместить с умом под десять процентов годовых. Он отрицательно покачал головой. - Я выбрался из этой проклятой страны, когда был почти на волосок от смерти. И я дал клятву, что никогда больше не поеду туда. Соблазн велик, но - нет. - Гм, сожалею об этом, но необходимость заставляет... Вот это лежало вместе с моими ключами в отеле у портье сегодня. Он запустил руку в карман пиджака и вынул два тонких белых конверта. Монк вытряхнул из каждого конверта письма на фирменных бланках. Первое было от финансовой компании во Флориде. В нем говорилось, что в связи с изменением политики долгосрочные займы на некоторых территориях рассматриваются теперь как неоправданный риск. Долг по "Фокси леди" поэтому должен быть погашен в течение одного месяца; в случае неуплаты компании остается только лишение должника права выкупа и изъятие за неуплату. В письме содержалось много обычных уклончивых выражений, но смысл был достаточно ясен. Второе письмо украшала эмблема губернатора ее величества на островах Теркс и Кайкос. В нем высказывалось сожаление по поводу того, что его превосходительство, которому не положено давать объяснения, намерен ограничить действие вида на жительство и лицензии на чартер, выданных Джейсону Монку, гражданину США, одним месяцем после даты этого письма. Автор письма подписался как "покорный слуга мистера Монка". Монк сложил оба письма и положил их на стол. - Это грязный заговор, - тихо сказал он. - Боюсь, что так, - ответил Найджел Ирвин, глядя на поверхность воды. - Но таков выбор. - Вы не можете найти никого другого? - спросил Монк. - Я не хочу никого другого. Мне нужны вы. - Ладно, выгоняйте меня. Не первый раз. Я выжил. И опять выживу. Но я не поеду снова в Россию. Ирвин вздохнул. Взял "Черный манифест". -Так Кэри и говорил. Сказал мне: он не поедет за деньги, и он не поедет, если ему будут угрожать. Вот что он сказал. - Ладно хоть Кэри не превратился в дурака на старости лет. - Монк встал. - Не могу сказать, что мне было приятно. Но не думаю, что мы можем сказать друг другу что-то иное. Сэр Найджел Ирвин тоже поднялся. Он был опечален. - Думаю, нет. Жаль, очень жаль. О, последнее... Когда Комаров придет к власти, он будет править не один. Рядом с ним стоит его личный телохранитель и командующий "черной гвардией". Когда начнется геноцид, он будет руководить всем как палач нации. Он протянул фотографию. Монк посмотрел на холодное лицо человека лет на пять старше его самого. Англичанин шел по песчаной дороге к месту, где за домом он оставил свою машину. - Кто это, черт побери? - крикнул ему вслед Монк. Из сгущавшейся темноты послышался голос старого шефа разведки. - О, он? Это полковник Анатолий Гришин. Аэропорт острова Провиденсия не самый большой авиационный вокзал в мире, но благодаря этому быстро обслуживает пассажиров. На следующий день сэр Найджел Ирвин предоставил для осмотра свой единственный чемодан, быстро прошел через паспортный контроль и вышел в секцию для отбывающих. Самолет американских авиалиний, отправлявшийся в Майами, в ожидании стоял на солнце. Из-за жары большинство зданий было открыто с одной стороны, и только ограждение из сетки вместо забора отделяло их отлетного поля. Кто-то, бродивший вокруг здания, остановился у ограждения, заглядывая внутрь. Ирвин направился к нему. В этот момент объявили посадку, и поток пассажиров устремился к самолету. - Ладно, - сказал сквозь сетку Джейсон Монк. - Когда и где? Ирвин вытащил из нагрудного кармана авиабилет и просунул его через сетку. - Провиденсия - Майами - Лондон. Первый класс, конечно. Через пять дней. Хватит, чтобы закончить дела здесь. Будете отсутствовать около трех месяцев. Если выборы в январе состоятся, мы опоздали. Если вы будете на борту самолета в Хитроу, вас встретят. - Вы? - Сомневаюсь. Кто-нибудь другой. - Как они меня узнают? - Это не должно вас беспокоить. Служащая аэропорта, молодая женщина, потянула его за пиджак: - Пассажир Ирвин, пожалуйста, посадка началась. Он повернулся, чтобы идти к самолету. - Между прочим, долларовое предложение остается в силе. Монк вытащил два официальных извещения и поднял их вверх. - А как с этими? - О, сожги их, дорогой мой. Папка не была фальшивкой, а они фальшивые. Нам не нужен парень, которого легко сломать, разве не понял? Он был уже на полпути к самолету, сопровождаемый служащей, семенившей рядом с ним, когда сзади послышался крик: - Вы, сэр, старый хитрый мошенник! Женщина, пораженная, посмотрела на него. Он улыбнулся. - Будем надеяться, что это так, - сказал он. Возвратившись в Лондон, сэр Найджел Ирвин на целую неделю углубился в исключительно напряженную работу. Что касается Джейсона Монка, ему понравилось то, что он увидел, а рассказ его бывшего босса Кэри Джордана произвел на него большое впечатление. Но десять лет - долгий срок для пребывания вне игры. Россия неузнаваемо изменилась по сравнению со старым СССР. который Монк немного знал и обманывал. Появились новые здания, почти каждой улице вернули дореволюционное название. Заброшенный в современную Москву без интенсивной подготовки, Монк мог растеряться от всех этих преобразований. Не могло быть и речи о его контакте с британским или американским посольствами в случае необходимости. Они были недоступны. Но ему нужны места, где бы он мог спрятаться, и какой-то друг в трудную минуту. Остальное в России осталось почти таким же. В стране все еще существовала огромная служба внутренней безопасности, ФСБ, - подкладка старого Второго главного управления КГБ. Анатолий Гришин мог уйти с этой службы, но наверняка сохранил с ней связи. И даже не в этом состояла главная опасность. Хуже всего был уровень всеобщей коррупции. Имея практически безграничные средства, которые Комаров, а следовательно, и Гришин, по всей видимости, получали от долгоруковской мафии, поддерживающей их в борьбе за власть, для них не существовало границ коррупции в государственных органах, которые они могли просто подкупить взятками. Дело заключалось в том, что гиперинфляция заставляла каждого служащего центрального государственного аппарата выбирать, кто даст больше. За достаточную сумму можно было купить полное содействие любой государственной службы безопасности или солдат спецназа. Прибавьте к этому личную "черную гвардию" Гришина, тысячи фанатичных молодых боевиков и невидимую уличную армию преступников - и сторонники Комарова составили бы легион, способный затоптать человека, который бросит ему вызов. В одном только был уверен старый шеф: Анатолий Гришин недолго будет оставаться в неведении относительно возвращения Джейсона Монка на его личную территорию, и наверняка ему это не понравится. Первое, что сделал Ирвин, - это собрал маленькую, но надежную и высокопрофессиональную команду из бывших солдат британского спецназа. После десятилетий борьбы с терроризмом ИРА в Соединенном Королевстве, объявленных войн на Фолклендах и в Персидском заливе, десятков необъявленных войн от Борнео до Омана, от Африки до Колумбии и глубоких рейдов в дюжину других "спорных территорий" в Британии образовался резерв из самых опытных солдат "невидимого фронта". Многие из них уволились из армии или какой-то другой службы и использовали свои таланты, чтобы заработать себе на жизнь. Привычные места, где можно было их найти, - это работа телохранителя, охрана собственности, промышленный контршпионаж и консультации по безопасности. Сол Натансон, верный своему слову, организовал депозит, который нельзя было проследить, в принадлежащем Британии оффшорном банке, надежно хранившем тайну вкладов. По требованию, переданному кодовым словом в невинном телефонном разговоре, Ирвин мог перевести сколько ему требовалось в лондонское отделение для немедленного получения. В течение сорока восьми часов он получил в свое полное распоряжение шестерых молодых людей, из них двое свободно говорили по-русски. Кое-что в рассказе Джордана заинтересовало Ирвина, и, следуя в этом направлении, он отправил одного из говорящих по-русски в Москву с толстой пачкой твердой валюты. Посланный отсутствовал две недели, но, вернувшись, привез обнадеживающие сведения. Остальные разъехались с разными поручениями. Один поехал в Америку с рекомендательным письмом к Ральфу Бруку, председателю и президенту "Интелкор". Остальные отправились на розыски различных экспертов в самых разнообразных секретных областях, которые, по мнению Ирвина, будут необходимы. Когда все они занялись выполнением его заданий, он обратился к проблеме, которую хотел решить сам. Пятьдесят пять лет назад, во время второй мировой войны, когда он возвратился после лечения в Европу, его направили в разведку при штабе генерала Хоррокса, командующего войсками XXX, которые пробивались по Неймегенской дороге в Голландии, отчаянно пытаясь помочь британским десантникам удержать мост в Арнхеме. В состав войск XXX входила гвардия гренадеров. Одного из молодых офицеров, служивших в ней, звали майор Питер Каррингтон, другого, с которым Ирвин часто имел дело, - майор Найджел Форбс. После смерти своего отца майор Форбс наследовал титул первого лорда Шотландии. После нескольких звонков в разные графства Ирвин наконец нашел его в клубе "Арми и Нейви", на Пиккадилли в Лондоне. - Понимаю, это смелая попытка, - сказал он, представившись, - но мне необходимо провести небольшой семинар. Тайный, пожалуй, если быть честным. Очень тайный. - О, такой семинар?.. - Именно. И нужно место, где-нибудь подальше, в стороне от проторенных дорог, где можно было бы разместить около дюжины людей. Вы знаете горную Шотландию. Вам ничего не приходит на ум? - Когда оно вам нужно? - спросил пэр Шотландии. - Завтра. - А, вот так... Мое собственное имение не годится, маловато. А мой замок я уже давно передал своему парню. Но кажется, он в отъезде. Дайте мне время проверить. Он перезвонил через час. Его "парню", сыну и наследнику Малколму, обладавшему правом называться главой Форбсов, было пятьдесят три года; он подтвердил, что на следующий день уезжает на месяц на острова в Грецию. - Полагаю, вам стоит воспользоваться его замком, - сказал лорд Форбс. - Но никакого беспорядка, пожалуйста. - Конечно, - ответил Ирвин. - Только лекции, показ слайдов и все в таком роде. Все расходы будут оплачены. - В таком случае все в порядке. Я позвоню миссис Мак-Гилливрей и предупрежу о вашем приезде. Она позаботится о вас. На этом лорд Форбс закончил разговор и вернулся к прерванному ленчу. Через шесть дней на рассвете самолет британских авиалиний, прибывший ночным рейсом из Майами, приземлился на четвертой полосе Хитроу и высадившийся среди четырехсот пассажиров Джейсон Монк вошел в самый загруженный аэропорт мира. Даже в этот час там находились тысячи пассажиров с разных концов света, направлявшихся к паспортному контролю. Монк летел первым классом и подошел к барьеру одним из первых. - Бизнес или развлечения, сэр? - спросил чиновник на паспортном контроле. - Туризм, - ответил Монк. - Приятного пребывания. Монк положил паспорт в карман и подошел к багажному конвейеру. Пришлось ждать десять минут, пока не появился багаж. Его веши оказались в числе первых на ленте транспортера. Он прошел по "зеленому коридору", никем не остановленный. На выходе он взглянул на толпу встречающих, большую часть ее составляли шоферы с табличками, на которых значились имена отдельных людей или названия компаний. Ни на одной он не увидел слова "Монк". Сзади шли люди, и ему приходилось двигаться вперед. По-прежнему никого. Он двигался мимо двойной линии барьеров, образовывавших проход в главный зал, и как только он вошел туда, рядом кто-то произнес: - Мистер Монк? Человеку, который обратился к Монку, было лет тридцать, он был в джинсах и коричневой кожаной куртке, с коротко подстриженными волосами и исключительно крепкий на вид. - Это я. - Ваш паспорт, сэр, будьте добры. - Монк достал паспорт, и человек сверил фотографию. То, что он был бывшим солдатом, не вызывало сомнений, и, глядя на его руки с твердыми, тяжелыми суставами, державшие паспорт, Монк мог бы поспорить на что угодно, что военная служба этого человека не прошла в бухгалтерии. Он вернул паспорт. - Меня зовут Кайрэн. Пожалуйста, идите за мной. Вместо того чтобы направиться к парковке, сопровождающий взял чемодан Монка и пошел к бесплатному автобусу, ходившему между зданиями аэропорта. Они молча доехали до терминала номер 1. - Разве мы не едем в Лондон? - спросил Монк. - Нет, сэр. Мы едем в Шотландию. Билеты были у Кайрэна. Час спустя самолет бизнес-рейса Лондон - Абердин вылетел на север Шотландии. Кайрэн углубился в чтение своего журнала "Арми квортери энд дифенс ривью". Ему больше ничего не оставалось делать, поскольку светская беседа не являлась его сильной стороной. Монк вторично позавтракал в воздухе и наверстал сон, потерянный при перелете через Атлантику. В аэропорту Абердина их ожидал транспорт в виде длинною "лендровера-дискавери" с еще одним неразговорчивым бывшим солдатом за рулем. Они с Кайрэном обменялись примерно восемью словами, что, очевидно, предполагало довольно долгий разговор. Монк никогда не видел гор Северной Шотландии, по которым они проезжали, после того как выехали из аэропорта, расположенного на окраине прибрежного города Абердина. Безымянный водитель выбрал дорогу А96, ведущую в Инвернесс. а через семь миль повернул налево. На указателе стояло только: "Кемни". Они проехали деревню Монимаск, чтобы попасть на дорогу Абердин - Алфорд. Через три мили "лендровер" свернул вправо и, проехав Уайтхаус, направился к Кейгу. Справа текла река. Монк подумал, не водится ли в ней лосось или форель. Не доезжая до Кейга, "лендровер" неожиданно свернул с дороги, переехал через реку и стал подниматься по аллее. Повернув пару раз, они увидели каменное строение древнего замка, стоявшего на чуть возвышенном плато, с которого открывался вид на окружавшие его холмы. Водитель повернулся к Монку и произнес: - Добро пожаловать в замок Форбс, мистер Монк. Тощая фигура сэра Найджела Ирвина с плоской матерчатой кепочкой на голове, из-под которой торчали белые пряди волос, спустилась с каменного крыльца. - Хорошо доехали? - спросил он. - Прекрасно. - Все равно утомительно. Кайрэн отведет вас в вашу комнату. Примите ванну и поспите. Ленч через два часа. У нас полно работы. - Вы знали, что я приезжаю, - заметил Монк. - Да. - Кайрэн никуда не звонил. - Ах да, понимаю, что вы имеете в виду. Вот Митч, - он показал на водителя, вынимавшего чемодан, - он тоже был в Хитроу. И в самолете на Абердин. Сидел позади. Прошел паспортный контроль раньше вас: ему не надо было ждать багажа. Добрался до "лендровера" за пять минут до вас. Монк вздохнул. Он не приметил Митча ни в Хитроу, ни в самолете. Плохая новость заключалась в том, что Ирвин оказался прав: работу предстояло проделать очень большую. Хорошая новость - что он оказался с неплохой профессиональной командой. - Эти ребята поедут туда, куда и я? - Нет, боюсь, что нет. Там, куда вы приедете, вы будете предоставлены самому себе. Чем мы намерены заниматься в течение следующих трех недель - это постараться помочь вам выжить. Ленч состоял из какого-то бараньего фарша, прикрытого картофельной коркой. Хозяева называли его пастушьим пирогом и щедро поливали острым черным соусом. За столом сидело пятеро: сэр Найджел Ирвин в качестве хозяина, Монк, Кайрэн и Митч, которые всегда обращались и к Монку, и к Ирвину - "босс", и низенький настороженный человек с седыми волосами, хорошо говоривший по-английски, но с акцентом, который Монк определил как русский. - Конечно, мы будем говорить и по-английски, - сказал Ирвин, - потому что не многие из нас знают русский. Но четыре часа вдень как минимум вы будете говорить по-русски. Вот - с Олегом. Вы должны вернуться на тот уровень, при котором вы по-настоящему сойдете за русского. - Монк кивнул. Прошли годы с тех пор, когда он говорил на этом языке, и ему предстояло узнать, насколько он забыл его. Но прирожденный лингвист никогда полностью не забывает того, чему учился, а стоит хорошенько попрактиковаться, и, как правило, владение иностранным языком восстанавливается. - Итак, - продолжал хозяин, - Олег, Кайрэн и Митч будут жить здесь постоянно. Другие будут приезжать и уезжать. Это касается и меня. Через несколько дней, когда все у вас наладится, я отправлюсь на юг и займусь... другими делами. Если Монк предполагал, что перемену времени в связи с перелетом можно было бы принять во внимание, то он ошибался. После ленча он провел четыре часа с Олегом. Русский разыгрывал целую серию сценариев. В один момент он изображал милиционера на улице, остановившего Монка для проверку документов, спрашивал, откуда тот приехал, куда он идет и зачем. В другой раз он становился официантом, расспрашивающим о деталях сложного обеденного заказа, или приезжим русским, спрашивающим дорогу у москвича. Уже через час Монк ощутил, как чувство языка возвращается к нему. Вытаскивая удочки с уловом на Карибах, Монк считал, что он в неплохой форме, несмотря на увеличившуюся талию. Он ошибался. На следующее утро до рассвета он впервые побежки по пересеченной местности с Кайрэном и Митчем. - Мы начнем с легкого, босс, - сказал Митч. Поэтому они пробежали всего пять миль через заросли вереска высотой выше колен. Сначала Монк подумал, что умирает. Затем он уже желал умереть. Весь штат прислуги состоял из двух человек. Экономка, грозная миссис Мак-Гилливрей, вдова иомена, готовила и убирала, встречая группы приезжающих и уезжающих экспертов неодобрительным хмыканьем за их английский акцент. Гектор следил за территорией имения и огородом, ездил по утрам в Уайтхаус за продуктами. Миссис Мак-Ги, как мужчины называли ее, и Гектор жили в двух небольших коттеджах около замка. Приехал фотограф и сделал множество фотографий Монка для различных удостоверений, которые готовили для него где-то в другом месте. Появился парикмахер-стилист, он же гример; искусно меняя внешность Монка, он показал, как это можно сделать снова с минимальным количеством материала, причем его легко было купить или носить с собой, не вызывая ни у кого подозрений о его истинном назначении. Когда внешность изменили, фотограф сделал еще партию снимков уже для другого паспорта. Откуда-то Ирвин достал настоящие документы и пригласил гравера-художника и каллиграфа, чтобы изменить их на другое имя. Монк провел долгие часы, изучая огромную карту Москвы, запоминая план города и сотни новых названий - новых для него по крайней мере. Набережной Мориса Тореза, названной в честь покойного лидера Французской компартии, вернули старое название - Софийская набережная. Все упоминания о Марксе, Энгельсе, Ленине, Дзержинском и других коммунистических знаменитостях прошлого исчезли. Он запомнил сотню самых выдающихся зданий и их расположение, как пользоваться новой телефонной системой и как останавливать на улице такси, махнув рукой с долларовой бумажкой, в любое время и в любом месте. Долгие часы проводил он в комнате с экраном, вместе с человеком из Лондона, тоже говорившим по-русски, но англичанином, глядя на лица, лица и опять лица. Надо было читать книги, речи Комарова, русские газеты и журналы. Тяжелее всего было запоминать частные номера телефонов, не ошибаясь ни на цифру, и наконец пятьдесят номеров остались у него в голове. В цифрах он никогда не был силен. Через неделю вернулся сэр Найджел Ирвин. Он выглядел усталым, но довольным и не сказал, где был. Он привез одну вещь, которую член его команды после долгих поисков купил в антикварном магазине в Лондоне. Монк повертел предмет в руках. - Как, черт побери, вы узнали об этом? - спросил он. - Не имеет значения. У меня длинные уши. Тот же самый? - В точности. Насколько я помню. - Хорошо, тогда это поможет. Он также привез чемодан, сделанный искусным мастером. Потребовался бы таможенник-ас, чтобы обнаружить внутреннее отделение, в которое Монк спрячет две папки: "Черный манифест" в оригинале на русском языке и документ, подтверждающий подлинность манифеста, переведенный на русский. К концу второй недели Джейсон Монк был в превосходной форме, таким здоровым он не чувствовал себя последние десять лет. Его мускулы окрепли, и его выносливость возросла, хотя он знал, что ему не сравниться с Кайрэном и Митчем, которые могли идти час за часом, преодолевая боль и усталость, доходя до состояния, близкого к смерти, когда только воля заставляет тело двигаться. В середине этой же недели прибыл Джордж Симе. Ему было приблизительно столько же лет, сколько и Монку; бывший младший офицер из полка СВДС - Специальной воздушно-десантной службы. На следующее утро он вывел Монка на лужайку. Оба были в спортивных костюмах. - А теперь, сэр, - произнес он с певучим шотландским акцентом, - я буду очень вам признателен, если вы попробуете убить меня. - Монк поднял вопросительно бровь. - Но не беспокойтесь, вам это не удастся. - Он оказался прав. Монк приблизился, подготовился и сделал выпад. Горы перевернулись вверх ногами, а он оказался лежащим на спине. - Чуть-чуть не успел заблокировать меня, - сказал Симс. Гектор, принесший свежевыдернутую морковь к ленчу на кухню, увидел в окне промелькнувшего вверх ногами Монка. - Что это они такое делают? - спросил он. - Да ну тебя, - сказала миссис Мак-Ги. - Просто джентльмены, друзья молодого лорда, забавляются. Уйдя в лес, Симс познакомил Монка с "зауэром" - 9-миллиметровым автоматическим пистолетом. - Я полагал, что вы, ребята, пользуетесь тринадцатизарядным браунингом, - заметил Монк, надеясь показать, что и он что-то знает. - Раньше пользовались, но это было давно. Перешли на этот десять лет назад. А вам знакома позиция с пистолетами в обеих руках с припаданием к земле? Когда-то на "Ферме", в Форт-Пэри, штат Виргиния, будучи стажером ЦРУ, Монк прошел обучение стрельбе из ручного оружия. Он был первым в группе - сказывались навыки, полученные на охоте с отцом в горах Блю-Ридж в детстве. Шотландец установил мишень, изображающую присевшего человека, отошел пятнадцать шагов и выпустил пять пуль в сердце фигуры. Монк отстрелил у нее левое ухо и задел бедро. В течение трех дней они делали по сотне выстрелов дважды вдень, пока наконец Монк не стал попадать тремя из пяти в голову мишени. - Обычно это сбавляет им прыти, - заметил Симе тоном человека, не рассчитывающего добиться большего. - Если повезет, мне не придется прибегать к этому проклятому оружию, - сказал Монк. - Ах, сэр, все так говорят. А потом везение кончается. Лучше уж уметь это делать, если потребуется. В начале третьей недели Монка познакомили с его специалистом по связи. Из Лондона приехал удививший Монка своей молодостью человек по имени Денни. - Это совершенно обычный портативный компьютер, - объяснил он, показав папку по размеру не больше обычной книги. Когда он раскрыл ее, на внутренней стороне оказался экран, а на другой - собранная клавиатура, которую можно было легко превратить в клавиатуру обычного размера. - Теперь такой компьютер носят в своих кейсах каждые восемь из десяти бизнесменов. Флоппи-диск, гибкая дискета, - Денни показал что-то похожее на кредитную карточку и, помахав ею перед носом Монка. вставил ее сбоку в компьютер, - содержит обычный объем информации, необходимой бизнесмену того класса, каким будете вы. Если кто-то воспользуется ею, все, что они узнают, - это коммерческая информация, представляющая нулевой интерес для всякого, кроме ее владельца. - Итак? - спросил Монк. Он понял, что этот обезоруживающий своей молодостью юноша - один из тех, кто родился совсем в другое время, вырос на компьютерах и разбирался в их устройстве легче, чем в египетских иероглифах. Монк предпочел бы иероглифы. - Теперь вот, - сказал Денни, показывая другую карточку. - Что это? - Это кредитка "Виза", - сказал Монк. - Взгляните еще раз. Монк внимательно осмотрел кусочек тонкого пластика с магнитной полоской "смарт" на оборотной стороне. - Ладно, она выглядит как "Виза". - Она даже действует как "Виза", - сказал Денни, - но не пользуйтесь ею как кредитной карточкой. На всякий случай, чтобы какая-нибудь техническая ошибка не стерла ее. Берегите ее, где бы вы ни находились, прячьте от любопытных глаз и используйте только в случае необходимости. - Что она делает? - спросил Монк. - Очень многое. Зашифровывает все, что вы захотите напечатать. В ее памяти сто одноразовых шифроблокнотов, любых. Это не моя область, но, насколько я понимаю, их нельзя расшифровать. - Нельзя, - повторил Монк, обрадованный, что услышал хоть одну знакомую фразу. Ему стало легче. Денни извлек первый гибкий диск и вместо него вставил "Визу". - Так вот, компьютер питается от литиево-ионной батареи с мощностью, позволяющей достигнуть спутника. Даже если у вас будет постоянный источник тока, пользуйтесь батарейкой - на случай, если напряжение упадет или возрастет в местном электроснабжении. Пользуйтесь им для зарядки батарейки. Теперь включите. - Он указал на переключатель энергии, и Монк повернул его. - Напечатайте послание сэру Найджелу на экране открытым текстом. - Монк напечатал сообщение из двадцати слов, подтверждая свое благополучное прибытие и первый контакт. - Теперь нажмите на эту клавишу, вот здесь. На ней написано совсем другое, но она отдает приказание зашифровать. - Монк дотронулся до клавиши. Ничего не произошло. Слова оставались на экране. - Теперь выключите компьютер. - Слова исчезли. - Они исчезли навсегда, - сказал Денни. - Они полностью стерты из памяти компьютера. Закодированные в одноразовом шифроблокноте, они готовы к передаче модемом. Теперь снова включите компьютер. - Монк включил. Экран засветился, но остался пустым. - Нажмите эту клавишу. На ней написано другое, но, когда в компьютере есть молем, это означает "передача/прием". Оставьте клавишу нажатой. Спутник проходит над горизонтом два раза в день. Когда окажется над местом, где вы находитесь в это время, согласно программе он передаст на Землю: "Ты здесь, малыш?" Сигнал его имеет ту же частоту, что и модем. Модем слышит сигнал, узнает "свой" спутник, подтверждает получение сигнала и передает ваше сообщение. Мы это называем рукопожатием. - Это все? - Не совсем. Если у спутника есть сообщение для модема, передает <i>он</i>. Модем принимает его, все это закодировано в шифроблокноте. Затем спутник уплывает за горизонт и исчезает. Он к этому времени уже передаст ваше сообщение на базу приема, где бы она ни находилась. Я о ней не знаю, и мне не надо знать. - Должен ли я оставаться рядом с машиной, пока она это все проделывает? - спросил Монк. - Конечно, нет. Вы можете уйти. Когда вернетесь, вы увидите, что экран еще светится. Нажмите вот эту кнопку. На ней нет надписи "декодирование", но именно это она и делает, если вставлен модем. А модем расшифрует сообщение из дома. Выучите его, выключите компьютер, и вы сотрете его. Навсегда. И последнее. Если вы действительно захотите разбить маленький мозг модема вдребезги, надо нажать вот эти четыре клавиши по порядку. - Он показал Монку четыре цифры, написанные на узкой полоске. - Но никогда не вводите эти цифры для других целей. Два дня они снова и снова повторяли операцию, пока Монк не достиг совершенства. Затем Денни вернулся в свой компьютерный мир, где обычно обитал. В конце третьей недели в замке Форбс все инструкторы заявили, что удовлетворены результатами подготовки. Монк проводил их взглядом. - Здесь есть телефон, по которому я мог бы поговорить? - спросил Монк вечером этого дня, когда он, Кайрэн и Митч сидели после ужина в гостиной. Митч поднял голову от шахматной доски, на которой он проигрывал Кайрэну, и кивнул в сторону телефона в углу. - Для личного разговора, - сказал Монк. Кайрэн тоже поднял голову, и оба солдата посмотрели на него. - Конечно, - сказал Кайрэн, - позвоните из кабинета. Монк сел в кабинете лорда Форбса, среди книг и охотничьих гравюр, и набрал заокеанский номер. Телефон зазвонил в маленьком каркасном домике в Крозете, штат Виргиния, где на пять часов позднее, чем в Шотландии, солнце опускалось за горы Блю-Ридж. На десятом звонке трубку сняли, и женский голос произнес: - Алло? Он представил маленькую, но уютную гостиную, где зимой в камине горели поленья, а свет всегда ярко отражался в поверхности заботливо оберегаемой, натертой до блеска мебели, приобретенной к свадьбе. - Привет, мам, это Джейсон. Слабый голос от радости зазвучал громче. - Джейсон! Где ты, сынок? - Я путешествую, мам. Как отец? После того как с ним случился удар, его отец проводил большую часть времени на веранде в кресле-качалке, глядя на небольшой городок и покрытые лесом горы вдали, куда сорок лет назад, когда он мог ходить целый день, он брал своего первенца на охоту и рыбную ловлю. - Он чувствует себя прекрасно. Сейчас он дремлет на веранде. Лето у нас было длинным и жарким. Я скажу, что ты звонил. Он будет рад. Ты не собираешься в ближайшее время навестить нас? Так давно не виделись. У него были два брата и сестра, много лет назад покинувшие маленький дом. Один брат работал страховым оценщиком, второй был брокером по недвижимости в районе Чезапикского залива, сестра вышла замуж за сельского врача и растила детей. Все жили в Виргинии. Они приезжали домой часто. Не было только его, Джейсона. - Скоро, как только сумею, мам. Обещаю. - Ты ведь опять уезжаешь далеко, да, сын? Он понял, что она имела в виду под "далеко". Она узнала о Вьетнаме, прежде чем ему сообщили об отправке, и обычно звонила в Вашингтон накануне его отъездов за границу, словно чувствовала то, чего не могла знать. Что-то есть в матерях... за три тысячи миль она ощущала опасность. - Я вернусь. И тогда я приеду к вам. - Береги себя, Джейсон. Держа в руке телефонную трубку, он смотрел за окно на звезды, сиявшие над Шотландией. Ему следовало приезжать домой чаше. Родители уже стары. Надо восполнить потерянное время. Если он вернется из России, он сделает это. - Со мной все будет хорошо, мам, все будет хорошо. - Они замолчали, словно ни один из них не знал, что сказать. - Я люблю тебя, мам. Скажи отцу, я люблю вас обоих. Он положил трубку. Два часа спустя в своем доме в Дороете сэр Найджел Ирвин прочитал запись разговора. На следующее утро Кайрэн и Митч отвезли Монка в абердинский аэропорт и посадили на самолет, вылетающий на юг. Он провел в Лондоне пять дней; они с сэром Найджелом Ирвином остановились в "Монколме", тихом и незаметном отеле. прятавшемся на Нэш-Террас. позади Мраморной арки. За эти дни мастер шпионажа подробно объяснил, что должен будет сделать Монк. Наконец больше ничего не оставалось, кроме как попрощаться. Ирвин сунул ему листочек бумаги. - Если вдруг эта удивительная система связи откажет, то там есть парень, который, может быть, сумеет передать сообщение. Конечно, это самый крайний случай. Ну что ж, прощай, Джейсон. Я не поеду в Хитроу. Ненавижу аэропорты. Знаешь, я думаю, ты сумеешь сделать это. Да, черт побери, я действительно считаю, что ты сможешь. Кайрэн и Митч отвезли его в Хитроу и дошли вместе с ним до паспортного контроля. Здесь каждый протянул ему руку. - Удачи, босс, - сказали они. Полет прошел спокойно. Никто не знал, что он совершенно не похож на Джейсона Монка, прилетевшего в Хитроу месяц назад. Никто не знал, что он не тот человек, имя которого стояло в паспорте. Его везде пропускали. Через пять часов, переведя часы на три деления вперед, он подходил к паспортному контролю в аэропорте Шереметьево в Москве. Его виза была в порядке, запрошена и получена в российском посольстве в Вашингтоне. Монка пропустили. На таможне он заполнил длинную декларацию о наличии валюты и водрузил свой единственный чемодан, на стол для осмотра. Таможенник посмотрел на него и указал на атташе-кейс. - Откройте, - сказал он по-английски. Кивая и улыбаясь, любезный американский бизнесмен Монк повиновался. Таможенник просмотрел его документы и взял компьютер. Одобрительно осмотрел его и, сказав "хорошо", положил обратно. Быстро поставив мелом знак на каждой веши, он повернулся к следующему пассажиру. Монк, взяв свой багаж, прошел через стеклянные двери и очутился в стране, куда поклялся больше не возвращаться. Глава 12 Гостиница "Метрополь", большой куб из желтого камня, насколько помнил Монк, находилась на прежнем месте, напротив сквера у Большого театра. В холле Монк подошел к портье и, представившись, предъявил свой американский паспорт. Портье сверился с экраном компьютера, набирая цифры и буквы, пока на нем не появилось подтверждение, затем взглянул на паспорт, перевел взгляд на Монка, кивнул и заученно улыбнулся. Номер Монка оказался именно таким, какой он заказывал. следуя совету курьера сэра Найджела Ирвина, говорившего по-русски и посланного в Москву на разведку четыре недели назад. Это была угловая комната на восьмом этаже, с видом на Кремль и, что более важно, выходившая на балкон, который огибал здание по всей его длине. Из-за разницы во времени, когда он устроился здесь, вечер только начинался, а октябрьские сумерки были достаточно холодными даже для тех, кто имел пальто. В этот вечер Монк поужинал в гостинице и рано лег спать. На следующий день дежурил другой портье. - У меня проблема, - обратился к нему Монк. - Я должен пойти в посольство США, чтобы они сделали отметку в паспорте. Это мелочь, как вы понимаете, бюрократизм... - К сожалению, сэр, паспорта постояльцев хранятся у нас все время проживания, - сказал портье. Монк перегнулся через стойку, и стодолларовая купюра захрустела у него в руке. - Я понимаю, - с серьезным видом сказал он, - но, видите ли, проблема вот в чем. После Москвы мне придется попутешествовать по Европе, а срок моего паспорта скоро истекает, поэтому в консульском отделе посольства необходимо подготовить новый. Я буду отсутствовать всего пару часов... Портье был молод, недавно женат, и они с женой ждали ребенка. Он прикинул, сколько рублей по курсу "черного рынка" может получить за стодолларовую купюру, и оглянулся по сторонам. - Извините, - произнес молодой человек и исчез за стеклянной перегородкой, отделявшей стойку портье от служебных помещений. Через пять минут он вернулся. С паспортом. - По правилам его возвращают только при выезде, - предупредил портье. - Вы должны вернуть его мне, если остаетесь. - Послушайте, я уже сказал: как только в посольстве покончат со всеми формальностями, я принесу его сюда. Когда заканчивается ваше дежурство? - В два часа дня. - Хорошо, если я не успею к этому времени, ваш коллега получит его к пяти часам. Паспорт и стодолларовая купюра поменялись местами. Теперь Монк и портье стали заговорщиками. Кивнув друг другу, они с улыбкой расстались. Вернувшись в свой номер, Монк вывесил табличку "Прошу не беспокоить" и запер дверь. В ванной он вынул из туалетного прибора растворитель во флаконе с наклейкой, указывающей, что это жидкость для промывания глаз, и наполнил раковину теплой водой. Шапка густых седых кудрей доктора Филипа Питерса исчезла, ее заменили белокурые волосы Джейсона Монка. Усы исчезли от прикосновения бритвы, а дымчатые очки, скрывавшие слабые глаза ученого, отправились в мусорную урну внизу в холле. Паспорт, который он достал из атташе-кейса, был на его имя, с его собственной фотографией, на нем стояла отметка о въезде, поставленная на паспортном контроле аэропорта, скопированная с паспорта, привезенного курьером Ирвина из более ранней поездки, но с соответствующей датой. Внутри паспорта лежал дубликат декларации о валюте, тоже с поддельным штампом валютного контроля. Через некоторое время Монк спустился на первый этаж, пересек главный, со сводчатым потолком, холл и вышел через дверь, не видную со стороны портье. Перед "Метрополем" стояла вереница такси, и Монк сел в одно из них. - "Олимпик-Пента", - сказал он. Водитель, знавший этот отель, кивнул, и они поехали. Олимпийский комплекс, построенный к Играм 1980 года, был расположен к северу от центра города, сразу же за Садовой-Спасской, или Садовым кольцом. Стадион возвышался над окружающими зданиями, и в его тени находился построенный немцами отель "Пента". Монк вышел у козырька подъезда, заплатил таксисту и прошел в холл. Когда такси уехало, он вышел из отеля и остальную часть пути прошел пешком. Пройти надо было всего четверть мили. К югу от стадиона царила атмосфера унылой запущенности, возникающая, когда поддержание порядка и ремонт становятся не по силам. Построенные в коммунистическую эпоху здания с находящимися в них десятками посольств, офисов и ресторанов покрылись патиной летней пыли, превращающейся зимой в твердую корку. Ветер шевелил клочки бумаги и полиэтилена на тротуарах. Рядом с улицей Дурова находилась огороженная территория, внутри которой здания и садики имели совершенно другой, ухоженный вид. Основные постройки состояли из гостиницы для приезжающих из провинции, очень красивой школы, построенной в середине девяностых годов, и самого культового здания. Главная мечеть Москвы, построенная в 1905 году, носила отпечаток дореволюционного изящества. В течение семидесяти лет коммунистического режима она влачила жалкое существование, подвергаясь, как и христианские церкви, преследованиям по законам атеистического государства. После падения коммунизма щедрый дар Саудовской Аравии позволил осуществить пятилетнюю программу восстановления и строительства. Гостиница и школа входили в эту программу середины девяностых годов. Размеры мечети не изменились, она оставалась небольшим бело-голубым зданием с крошечными оконцами и покрытыми старинной резьбой дубовыми входными дверями. Монк снял ботинки. поставив их в отделение для обуви при входе, и вошел внутрь. Внутреннее помещение, как и во всех мечетях, оставалось совершенно свободным - ни стульев, ни скамеек. Толстые ковры, тоже дар Саудовской Аравии, покрывали пол; колонны поддерживали галерею, опоясывающую все здание. По законам веры там не было ни скульптурных, ни рисованных изображений. Настенные панно украшали многочисленные изречения из Корана. Мечеть удовлетворяла духовные потребности мусульманской общины, проживающей в Москве, за исключением дипломатов, которые в основном молились в посольстве Саудовской Аравии. Но Россию населяют десятки миллионов мусульман, и в столице находятся две мечети. День был не праздничный, не пятница, и число молящихся ограничивалось несколькими десятками. Монк, устроившийся у стены недалеко от входа, сидел, скрестив ноги, и наблюдал. В основном это были старики: азербайджанцы, татары, ингуши, осетины. На всех костюмы, поношенные, но чистые. Полчаса спустя старик, сидевший впереди Монка, поднялся и направился к двери. Он заметил Монка, и на его лице промелькнуло любопытство. Загорелое лицо, светлые волосы, в руках нет четок. Поколебавшись, он сел спиной к стене. Ему, должно быть, было далеко за семьдесят, и три медали, полученные во вторую мировую войну, висели на его пиджаке. - Мир тебе, - тихо проговорил он. - И тебе мир, - ответил Монк. - Ты нашей веры? - спросил старик. - Увы, нет, я пришел в поисках друга. - А-а. Близкого друга? - Да. Я надеялся найти его здесь. Или кого-нибудь, кто, может быть, знает о нем. Старик кивнул. - Наша община маленькая. Здесь много малочисленных общин. К которой он принадлежал? - Он чеченец, - ответил Монк. Старик снова кивнул и с трудом поднялся на ноги. - Подожди, - сказал он. Старик вернулся через десять минут, приведя кого-то с улицы. Кивком указав на Монка, он улыбнулся и ушел. Вошедший был моложе, но не намного. - Мне сказали, ты ищешь одного из моих братьев, - произнес чеченец. - Тебе надо помочь? - Хорошо бы, - сказал Монк. - Я был бы благодарен. Мы виделись много лет назад. Сейчас, когда я приехал в гости в ваш город, я был бы счастлив повидаться с ним. - А как его зовут, друг? - Умар Гунаев. Что-то блеснуло в глазах старика. - Не знаю такого, - пожал плечами он. - А, тогда я буду очень огорчен, - сказал Монк, - потому что я привез ему подарок. - Сколько времени ты пробудешь у нас? - Мне бы хотелось посидеть здесь подольше и полюбоваться вашей прекрасной мечетью, - ответил Монк. Чеченец встал. - Я спрошу, не слышал ли кто-нибудь о нем, - сказал он. - Спасибо, - поблагодарил Монк. - Я подожду. Терпения у меня хватит. - Терпение - добродетель. Прошло два часа, прежде чем они пришли. Их было трое, все молодые. Они двигались тихо, бесшумно ступая ногами в одних носках по густому ворсу персидских ковров. Один из них, оставшийся у двери, опустился на колени и, откинувшись назад, сел на пятки, положив ладони на бедра. Могло показаться, что человек молится, но Монк понимал, что он перекрыл вход и не пропустит в мечеть никого. Двое других подошли и сели по обе стороны от Монка. Если они прятали что-то под одеждой, этого не было заметно. Монк смотрел перед собой. Вопросы задавались шепотом, чтобы не мешать молящимся. - Ты говоришь по-русски? - Да. - И ты спрашивал об одном из наших братьев? - Да. - Русский шпион. - Я американец. В пиджаке у меня паспорт. - Достань незаметно, - сказал один. Монк вытащил свой американский паспорт и уронил его на ковер. Чеченец наклонился и, подняв документ, перелистал. Кивнув, он возвратил его. Он заговорил с чеченцем, сидевшим по другую сторону от Монка. Американец подозревал, что суть сказанного чеченцем сводилась к тому, что у любого может оказаться фальшивый американский паспорт. Человек справа кивнул и снова обратился к Монку: - Зачем ты ищешь нашего брата? - Мы встречались, давно. В далекой стране. Он кое-что забыл там. Я дал себе слово, что, если когда-нибудь попаду в Москву, я верну это ему. - У тебя это с собой? - В кейсе. - Открой. Монк щелкнул замками и поднял крышку. Внутри лежала плоская картонная коробка. - Ты хочешь, чтобы мы отнесли это ему? - Буду благодарен. Сидевший слева сказал что-то другому по-чеченски. - Нет, это не бомба, - по-русски произнес Монк. - Если бы это была бомба и ее сейчас открыли, то я бы тоже погиб. Так что открывайте. Чеченцы переглянулись, затем один наклонился и поднял крышку картонной коробки. Они уставились на предмет, лежащий внутри. - Что это? - То самое. Что он забыл взять. Сидевший слева закрыл коробку и вынул ее из кейса. Затем поднялся. - Подожди, - сказал он. Человек у двери следил, как тот уходит, но не пошевелился. Монк и двое его стражей сидели еще два часа. Началось и закончилось время ленча. Монк почувствовал тоску по большому гамбургеру. За окнами уже темнело, когда вернулся посланный. Он ничего не сказал, а только кивнул в сторону двери. - Пошли, - проговорил чеченец, сидевший на корточках справа. Все трое направились к двери. У выхода они надели обувь. Оба сопровождающих заняли свои позиции по сторонам от Монка; тот, что сидел у двери, шел сзади. Монка вывели с территории мечети на улицу Дурова, где у тротуара их ожидал большой "БМВ". Прежде чем посадить в машину, Монка профессионально обыскали. Его поместили сзади между двух его стражей. Третий сел впереди рядом с водителем. "БМВ" тронулся и направился к Садовому кольцу. Монк понимал, что чеченцы никогда не осквернят мечеть, совершив в ней насилие, но собственная машина - совсем иное дело, и он знал таких людей достаточно хорошо, чтобы осознавать, как они опасны. После того как они проехали около мили, сидевший впереди чеченец открыл "бардачок" и вынул мотоциклетные темные очки. Он жестом велел Монку надеть их. Они оказались не хуже повязки, потому что линзы были закрашены черным. Монк завершил поездку в темноте. В самом центре Москвы, в переулке, куда лучше не соваться, есть маленькое кафе под названием "Каштан". Любого туриста, который случайно забредет туда, у дверей встретит молодой человек крепкого сложения и объяснит чужаку, что утренний кофе ему следует выпить в другом месте. Милиция даже не показывается вблизи этого кафе. Монку помогли выйти из машины, а когда провели внутрь помещения, сняли с него темные очки. При его появлении говор чеченских голосов затих и два десятка пар глаз в молчании следили, как его провели в отдельную комнату позади бара. Если бы он никогда не вышел из нее, свидетелей бы не нашлось. В комнате стояли стол, четыре стула, а на стене висело зеркало. Из находящейся по соседству кухни доносились запахи чеснока, пряностей и кофе. Главный из пришедших с ним чеченцев, тот, что сидел у входа в мечети, пока его подчиненные расспрашивали Монка, впервые заговорил. - Садись, - сказал он. - Кофе? - Спасибо. Черный. С сахаром. Кофе принесли, и это был хороший кофе. Монк пил обжигающую жидкость и старался не смотреть в зеркало, убежденный, что это устройство одностороннего видения и что за ним наблюдают с той стороны. Когда он опустил пустую чашку, дверь открылась и вошел Умар Гунаев. Он изменился. Воротничок рубашки больше не лежал поверх пиджака, и костюм не выглядел дешевым. С этикеткой итальянского модельера, а галстук из тяжелого шелка - явно с улицы Жермен, или Пятой авеню. За двенадцать лет Умар стал зрелым человеком, но и в сорок лет он оставался красив своей смуглой красотой, выглядел городским жителем, и весьма элегантным. С легкой улыбкой он несколько раз кивнул Монку и, сев за стол, положил перед собой плоскую картонную коробку. - Я получил твой подарок, - сказал он, быстрым движением снял крышку и, вынув из коробки йеменский кинжал гамбию, поднес его к свету и провел кончиком пальца по острому лезвию. - Это он? - Один из них оставил его на мостовой, - ответил Монк. - Я подумал, вы можете пользоваться им для вскрытия писем. На этот раз Гунаев улыбнулся с искренним удивлением. - А как вы узнали мое имя? Монк рассказал ему об альбоме фотографий, которые делали англичане в Омане, снимая всех прибывающих русских. - А с тех пор что вы слышали? - Многое. - Хорошее или плохое? - Интересное. - Расскажите мне. - Я слышал, что капитан Гунаев после десяти лет службы в Первом главном управлении в конце концов устал от расистских шуток и бесперспективной карьеры. Я слышал, что он ушел из КГБ, чтобы заняться другой работой. Тоже тайной, но совсем другой. Гунаев рассмеялся. И в этот момент, казалось, трое стражей расслабились. Хозяин показал пример, в каком настроении им следует пребывать. - Тайная, но совсем другая. Да, это правда. Что дальше? - Дальше я слышал, что Умар Гунаев поднялся в своей новой жизни до положения полного хозяина всего чеченского преступного мира к западу от Урала. - Возможно. Что-нибудь еще? - Я слышал, что этот Гунаев - человек традиций, хотя и не стар. Что он до сих пор придерживается древних обычаев чеченского народа. - Вы слышали много, мой американский друг. А что это за обычаи чеченского народа? - Мне говорили, что в этом вырождающемся мире чеченцы по-прежнему верны законам чести. Они платят свои долги за добро и за зло. Монк почувствовал, как - позади него напряглись трое его стражей. Этот американец смеется над ними? Они смотрели на своего вождя. Наконец Гунаев кивнул: - Вам правильно говорили. Что вы хотите от меня? - Крова. Места для житья. - В Москве есть гостиницы. - В них небезопасно. - Кто-то пытается вас убить? - Пока нет, но скоро. - Кто? - Полковник Анатолий Гришин. Гунаев равнодушно пожал плечами. - Вы его знаете? - спросил Монк. - Слышал кое-что. - Гунаев снова пожал плечами. - Он делает то, что он делает. Я делаю то, что я делаю. - В Америке, - сказал Монк, - если бы вы хотели исчезнуть, я мог сделать так, чтобы вы исчезли. Но здесь не мой город, не моя страна. Можете вы помочь мне исчезнуть в Москве? - На время или насовсем? Монк рассмеялся: - Я предпочел бы на время. - В таком случае, конечно, я могу. И это все, что вы хотите? - Если я останусь в живых - да. А я бы предпочел остаться в живых. Гунаев встал и обратился к троим своим бандитам: - Этот человек спас мне жизнь. Теперь он мой гость. Никто не тронет его. Пока он здесь, он станет одним из нас. Чеченцы окружили Монка, протягивая ему руки, улыбаясь, называя свои имена: Аслан, Магомед, Шариф. - Охота на вас уже началась? - спросил Гунаев. - Нет, не думаю. - Вы, должно быть, голодны. Пища здесь ужасная. Мы поедем в мой офис. Как и все вожди мафии, глава чеченского клана имел два лица, две личины. Более известная - это лицо преуспевающего бизнесмена, контролирующего десятки процветающих компаний. Здесь Гунаев избрал своей специальностью сделки с недвижимостью. В первые годы он просто приобретал лучшие участки для застройки по всей Москве, покупая чиновников, которые после падения коммунизма распоряжались бывшей государственной собственностью. Если бюрократы проявляли неуступчивость, он их просто убивал. Приобретя право на участки для застройки, Гунаев смог воспользоваться нахлынувшими совместными проектно-строительными предприятиями, образованными русскими богачами и их западными партнерами. Гунаев предоставлял строительные площадки, гарантировал рабочую силу и никаких забастовок, а американцы и западноевропейцы воздвигали свои офисные здания и небоскребы. Недвижимость переходила в совместную собственность, как и прибыль и арендная плата. Подобным же образом Гунаев получил контроль над шестью самыми лучшими отелями города, одновременно расширяя поле деятельности, занимаясь сталью, бетоном, древесиной, кирпичом и стеклом. Если кто-то хотел восстановить, переоборудовать или построить, он имел дело с дочерними компаниями, принадлежащими и управляемыми Умаром Гунаевым. Таково было открытое лицо мафии. Менее заметная сторона деятельности, как и во всем бандитском мире Москвы, состояла из операций на "черном рынке" и хищений. Государственные ресурсы России, такие как золото, алмазы, газ и нефть, продавались на местах за рубли по официальному курсу - и даже при этом по бросовым ценам. "Продавцы", будучи чиновниками, могли быть куплены без труда. Экспортируемое за границу государственное имущество продавалось за доллары, фунты стерлингов или немецкие марки по ценам мирового рынка. Часть полученных денег могла ввозиться обратно, конвертироваться по неофициальному курсу в огромное количество рублей и использоваться для покупки следующей партии товара и для дачи неизбежных взяток. Остаток, около восьмидесяти процентов от заграничных продаж, составлял прибыль. Поначалу, до того как некоторые государственные деятели и банкиры разобрались в этом деле, кое-кто отказывался сотрудничать. Первое предупреждение делали на словах, после второго несговорчивым требовалась помощь хирургов, а третье приводило к летальному исходу. Преемник чиновника, не избежавшего печальной участи, обычно быстро усваивал правила игры. В конце 1990-х годов насилие по отношению к официальным лицам или законным профессиям утратило свою актуальность. но возросшее к этому времени количество крупных вооруженных группировок означало, что каждый криминальный вождь был вынужден не отставать от своих соперников в случае необходимости. Среди всех бандитов не было равных чеченцам по быстроте и жестокости, когда они считали, что их предали. В конце зимы 1994 года равновесие нарушил новый фактор. В тот год, как раз перед Рождеством, Борис Ельцин начал свою невероятно глупую войну против Чечни, под предлогом изгнания отколовшегося президента Дудаева, который требовал независимости своей республики. Если бы войну провели как быструю хирургическую операцию, то она могла бы оказаться успешной. Но на деле считавшаяся могучей российская армия потерпела поражение от легковооруженных чеченских партизан, которые просто ушли в горы Кавказа и оттуда наносили удары. В Москве даже намеки на колебания в отношении Российского государства у чеченской мафии исчезли. А для законопослушных чеченцев нормальная жизнь стала невозможной. Когда против них настроились едва ли не все русские и любой видел в них врагов, чеченцы сплотились в тесный и неистово преданный общей цели клан внутри российской столицы, более неприступный, чем грузинская, армянская или даже русская криминальные общины. В этом сообществе глава мафии стал героем и вождем сопротивления. Поздней осенью 1999 года им был бывший капитан КГБ Умар Гунаев. А в качестве бизнесмена Гунаев мог везде свободно появляться и жить как мультимиллионер, каковым он и являлся. Его офис занимал весь верхний этаж в одном из отелей, совместном с американской системой отелей предприятии, расположенном около станции метро "Хельсинкская". До отеля они доехали в бронированном "мерседесе" Умара Гунаева. При нем были личный шофер и телохранитель, а троица из кафе следовала за ними в "БМВ". Обе машины въехали в подземный гараж под отелем, и после того как вся площадь подвала была осмотрена троицей из "БМВ", Гунаев с Монком подошли к скоростному лифту, который их поднял на последний, десятый, этаж. После этого лифт отключили. В холле десятого этажа также находилась охрана, но наконец они остались одни в личных апартаментах чеченского лидера. По приказанию Гунаева официант в белой форменной куртке принес еду и напитки. - Я должен вам что-то показать, - сказал Монк. - Надеюсь, вы найдете это интересным и даже поучительным. Он раскрыл свой атташе-кейс и, нажав на две кнопки, раздвинул фальшивое дно. Гунаев с интересом наблюдал за ним. Кейс и его скрытые качества явно произвели на него впечатление. Сначала Монк передал ему русский перевод заверенного отчета. Внутри жесткого серого бумажного переплета лежали тридцать три страницы. Гунаев вопросительно поднял брови. - Я должен это прочитать? - Ваше терпение будет вознаграждено. Пожалуйста. Вздохнув, Гунаев принялся за чтение. Углубляясь все более и более, он забыл про кофе и сосредоточился на тексте. Прошло двадцать минут. Наконец он положил отчет на стол между ними. - Так. Судя по всему, этот манифест не шутка. Так что же? - Это то, что говорит ваш будущий президент, - сказал Монк. - То, что он намеревается сделать, когда у него будет для этого власть. И очень скоро. Он подвинул к Гунаеву манифест в черном переплете. - Еще тридцать страниц? - По правде говоря, сорок. Но еще интереснее. Пожалуйста. Прошу вас. Гунаев быстро пробежал глазами первые десять страниц, отмечая про себя планы однопартийного государства, восстановление ядерного арсенала, завоевание утраченных республик н новый архипелаг ГУЛАГ. Затем его глаза сузились и он стал читать медленнее. Монк знал, до какого места он дошел. Он мог представить эти мессианские фразы, которые он прочел, сидя у сверкающих вод Саподилла-Бей. "Полное и окончательное истребление до последнего чеченца... с лица земли русской... уничтожение этих людей-крыс, так чтобы они не смогли никогда подняться... сократить их территорию до размеров горного пастбища... не оставить и камня на камне... навеки... пусть живущие вокруг них осетины, дагестанцы и ингуши смотрят и учатся тому, как должно уважать и бояться их новых русских хозяев..." Гунаев прочитал до конца и отложил манифест в сторону. - Это пытались сделать и раньше, - сказал он. - Цари пытались, Сталин пытался, Ельцин пытался. Мечами, пулеметами, ракетами. А как насчет гамма-излучений, чумы, нервно-паралитических газов? Наука уничтожения стала более современной. Гунаев встал, сняв пиджак, повесил его на спинку стула и подошел к панорамному окну с видом на московские крыши. - Вы хотите, чтобы его уничтожили? Убрали? - спросил он. - Нет. - Почему нет? Это можно сделать. - Не поможет. - Обычно помогает. Монк объяснил. Нация, уже погруженная в хаос, полетит в бездну, вероятно, гражданской войны. Или второй Комаров, возможно, его нынешняя правая рука, Гришин, придет к власти на волне возмущения. - Они - две стороны одной монеты, - сказал он. - Один думает и говорит, второй действует. Убей одного - и его заменит другой. Уничтожение вашего народа будет продолжаться. Гунаев отошел от окна. Он наклонился к Монку, его лицо окаменело. - Что вы хотите от меня, американец? Вы являетесь сюда как незнакомый человек, когда-то спасший мне жизнь. Затем вы показываете мне эту мерзость. Да, я ваш должник. Но какое отношение это имеет ко мне? - Никакого, если вы не решите иначе. Вы владеете многим, Умар Гунаев. Вы владеете огромным богатством, неограниченной властью, даже властью над жизнью и смертью любого человека. Вы властны отойти в сторону, и пусть случится то, что случится. - А почему я не должен отойти? - Потому что когда-то жил мальчик. Маленький оборванный мальчик, росший в бедной деревне на Северном Кавказе, окруженный семьей, друзьями и соседями, которые устроили складчину, чтобы послать его в университет, в Москву, чтобы он стал великим человеком. Вопрос таков: не умер ли мальчик где-нибудь по пути, не превратился ли в автомат, которым движет только богатство? Или мальчик все еще не забыл свой народ? - Вы и отвечайте. - Нет. Это ваш выбор. - А какой выбор у вас, американец? - Намного проще. Я могу выйти отсюда, взять такси до Шереметьево и улететь домой. Там тепло, уютно, безопасно. Я могу сказать им: не беспокойтесь, это не имеет значения, больше никому ни до чего нет дела, все куплено и оплачено. Пусть будет ночь. Чеченец сел. Перед ним проходило его далекое прошлое. Наконец он произнес: - Вы думаете, что сможете остановить его? - Есть шанс. - А что потом? Монк объяснил, что имели в виду сэр Найджел и его коллеги. - Вы с ума сошли! - отрезал Гунаев. - Может быть. Что еще ожидает вас? Комаров и геноцид, устроенный его зверьем, хаос и гражданская война, или то и другое. - А если я соглашусь помочь, то что вам нужно? - Спрятаться. Но остаться видимым. Двигаться, но не быть узнанным. Встречаться с людьми, повидаться с которыми я приехал. - Вы полагаете, Комаров узнает, что вы здесь? - Очень скоро. В этом городе миллионы доносчиков. Вы это знаете. Сами используете многих. Все покупается. Этот человек не глуп. - Он может купить все органы государства. Даже я никогда не смогу купить все государство. - Как вы читали, Комаров обещал своим партнерам и финансовым спонсорам - долгоруковской мафии весь мир со всем содержимым. Скоро они и станут государством. Что произойдет с вами? - Хорошо. Я могу спрятать вас. Хотя не могу сказать, на сколько. Внутри нашей общины никто не найдет вас, пока я не скажу. Но здесь вы жить не можете. Слишком заметно. У меня много безопасных мест. Вы будете переходить из одного в другое. - Надежные дома - это прекрасно, - сказал Монк. - Чтобы в них спать. Но чтобы передвигаться, мне нужны документы. Безупречно подделанные. Гунаев покачал головой: - Мы не подделываем документы. Мы покупаем настоящие. - Я забыл. За деньги можно все. - Что еще вам нужно? - Для начала - это. Монк написал несколько строк на листке бумаги и протянул Гунаеву. Тот быстро просмотрел список. Ничто не представляло трудности. Он дошел до последней записи. - А это еще вам зачем? Монк объяснил. - Знаете, мне принадлежит половина "Метрополя", - вздохнул Гунаев. - Я попытаюсь использовать другую половину. Чеченец не оценил шутку. - Сколько времени Гришин не будет знать, что вы в городе? - Это зависит от многих причин. Около двух дней, может быть. трех. Когда я начну передвигаться по городу, останутся какие-то следы. Люди заговорят. - Ладно. Даю вам четырех человек. Они будут подстраховывать вас, перевозить с места на место. Одного из них вы уже встречали. Сидел в "БМВ" впереди, Магомед. Он надежный. Давайте ему время от времени список того, что вам нужно. Все доставят. Но я все равно думаю, что вы сумасшедший. Около полуночи Монк вернулся в свой номер в "Метрополе". В конце коридора у лифтов оставалась свободная площадка. Там стояли четыре мягких кожаных кресла. Два занимали молчаливые люди, читавшие газеты и не покидавшие свой пост всю ночь. Рано утром в номер Монка доставили два чемодана. Большинство москвичей и, конечно, все иностранцы не сомневались, что Патриарх Русской Православной Церкви живет в роскошных апартаментах в центре старинного Даниловского монастыря, окруженного церквами и соборами с белыми зубчатыми стенами. Такое создавалось впечатление, и оно всячески поддерживалось. В монастыре, в большом служебном здании, охраняемом преданными казаками, действительно находились кабинет и канцелярия патриарха, сердце и центр Патриархии Московской и Всея Руси. Но живет он не там. Он живет в очень скромном доме под номером пять в Чистом переулке, узкой улочке недалеко от центра города. Здесь его обслуживает штат священнослужителей, в состав которого входят личный секретарь, слуга - он же буфетчик, - двое слуг-мужчин и три монахини, которые готовят пищу и убирают. Есть еще водитель, которого можно вызывать, и два казака-охранника. Большего контраста с великолепием Ватикана или роскошью дворца предстоятеля Греческой православной церкви быть не может. Зимой 1999 года этот пост все еще занимал его святейшество Алексий Второй, избранный десять лет назад, как раз перед падением коммунизма. Ему было всего пятьдесят с небольшим лет, когда он наследовал Церковь, деморализованную, поруганную, преследуемую и коррумпированную. Ленин, ненавидевший духовенство, понял, что коммунизма сердцах и умах крестьянства имеет лишь одного соперника, и решил его уничтожить. Путем систематических преследований он и его последователи добились почти полного успеха. Однако и Ленин, и Сталин воздерживались от полного истребления священнослужителей и церквей - из страха, что это вызовет такую бурную реакцию, что даже НКВД не сможет справиться с ней. Поэтому после первого разгрома, когда церкви сжигались, сокровища разворовывались, а священников вешали, Политбюро старалось разрушить Церковь, дискредитируя ее. Меры принимались самые разнообразные. Людям с высоким интеллектуальным уровнем запрещалось поступать в семинарии, находившиеся под контролем НКВД, а позднее КГБ. В семинарии принимали только малоразвитых тружеников, приезжавших с далекой периферии СССР, с запада - из Молдавии, и с востока - из Сибири. Уровень образования сохраняли очень низким, и качество подготовки священнослужителей снижалось. Большинство церквей просто закрыли и оставили разрушаться. Немногие оставшиеся посещались в основном пожилыми или очень старыми людьми, то есть безвредными. От совершавших богослужения священников требовали, чтобы они регулярно отчитывались в КГБ, и, выполняя это требование, они превращались в доносчиков. На молодого человека, пожелавшего креститься, доносил тот самый священник, к которому он обращался. После чего юношу исключали из средней школы и он терял возможность поступить в университет, а его родителей могли выселить из квартиры. Фактически не существовало ничего, о чем бы не доносили КГБ. Почти все духовенство, даже ни в чем не замешанное, было запятнано всеобщим подозрением. Коммунисты пользовались методом кнута и пряника - калечащего кнута и отравленного пряника. Защитники Церкви указывают, что альтернативой было полное истребление, и, таким образом, сохранение Церкви в любом виде являлось фактором, перевешивающим унижение. Итак, в наследство мягкому, скромному и застенчивому Алексию Второму достался епископат, сотрудничающий с атеистическим государством, и сельское духовенство, потерявшее доверие народа. Встречались исключения - странствующие священники, проповедовавшие и избегавшие ареста или схваченные и отправленные в лагеря. Попадались аскеты, уходившие в монастыри, чтобы поддержать веру своим самоотречением и молитвой, но их едва ли знали многие. После краха коммунистической системы появилась возможность великого ренессанса, возрождения, которое вернуло бы Церковь и слово Божие в центр жизни традиционно глубоко верующих русских людей. Вместо этого поворот к религиозности осуществили новые Церкви - энергичные, полные жизни, убежденные и готовые идти со своим учением к людям, туда, где те живут и работают. Число пятидесятников множилось, потоком хлынули американские проповедники: баптисты, мормоны, адвентисты седьмого дня. В ответ руководство Русской Православной Церкви обратилось к властям с просьбой запретить деятельность иностранных проповедников. Сторонники православной Церкви утверждали, что радикальные реформы в иерархии невозможны из-за полной профнепригодности низшего духовенства. Окончившие семинарию священники были серыми личностями, говорившими на архаичном языке, их проповеди отличались педантичностью и излишней поучительностью. Их слушали неохотно, и то очень немногие, преимущественно пожилые люди. Диалектический материализм оказался фальшивым богом, а демократия и капитализм не смогли удовлетворить телесные потребности, не говоря уже о духовных. Жажда хорошей жизни глубоко проникла и широко распространилась во всей нации, и она в основном не была утолена. Вместо того чтобы посылать своих лучших молодых священников миссионерами, обращать в свою веру и нести слово Божие, православная Церковь сидела в своих епархиях, монастырях и семинариях, ожидая народ. Пришли немногие. Если после падения коммунизма требовался сильный, умеющий вдохновлять людей лидер, то тихий ученый Алексий Второй не обладал этими качествами. Его избрание представляло собой компромисс различных фракций недееспособного духовенства, которое надеялось, что этот человек не нарушит спокойствия. Харизмы у Алексия Второго не было, зато была интуиция реформатора. Он сделал три важных дела. Его первая реформа заключалась в том, что он разделил землю России на сто епархий, каждая намного меньше, чем раньше. Это позволило ему назначить новых и молодых настоятелей, выбрав их из самых лучших и убежденных священнослужителей, наименее запятнанных сотрудничеством с покойным КГБ. Затем он посетил каждую епархию, сделав себя более доступным народу, чем все другие патриархи. Во-вторых, он заставил замолчать митрополита Санкт-Петербургского Иоанна, с его яростными антисемитскими выступлениями, и дал понять, что любой епископ, ставящий в своих обращениях к верующим ненависть человеческую выше любви Божией, расстанется со своей должностью. Иоанн скончался в 1995 году, до самой смерти потихоньку понося евреев и Алексия Второго. И наконец, преодолев значительное сопротивление, он дал личное разрешение вести проповеди отцу Григорию Русакову - харизматическому молодому священнику, упорно отказывавшемуся принять приход или подчиниться епископам, через чью территорию он проходил со своей пастырской миссией. Многие патриархи осудили бы странного монаха, запретив ему проповедовать, но Алексий Второй предпочел пойти на риск и поручиться за странствующего священника. Страстные речи отца Григория проникали в души молодых и неверующих, что не удавалось епископам. Однажды в начале ноября 1999 года, около полуночи, молитва кроткого патриарха была прервана известием, что у дверей стоит эмиссар из Лондона и просит аудиенции. На патриархе была простая серая ряса. Он поднялся с колен и подошел к дверям своей маленькой домашней часовни, чтобы взять у секретаря письмо. Послание было на бланке лондонской епархии, находящейся в Кенсингтоне, и он узнал подпись своего друга митрополита Антония. Тем не менее он нахмурился, удивляясь, почему его коллега избрал такой необычный способ передачи письма. Послание было на русском языке, на котором епископ Антоний говорил и писал. В нем спрашивалось, не может ли его брат во Христе срочно принять человека, принесшего известия, касающиеся Церкви, - известия чрезвычайно секретные и очень тревожные. Патриарх сложил письмо и взглянул на секретаря. - Где он? - На улице, ваше святейшество. Он приехал на такси. - Это священник? - Да, ваше святейшество. Патриарх вздохнул: - Пусть его впустят. Вы можете идти спать. Я приму его в кабинете. Через десять минут. Дежуривший ночью казак-охранник выслушал произнесенное шепотом распоряжение секретаря и открыл входную дверь. Он посмотрел на серую машину из центральной городской службы такси и на одетого в черное священника, стоявшего рядом. - Его святейшество примет вас, отец, - сказал он. Священник заплатил шоферу. Его проводили в маленькую приемную. Через десять минут вошел пухлый священник и тихо произнес: "Пойдемте со мной, пожалуйста". Посетителя ввели в комнату, явно бывшую кабинетом ученого. Кроме великолепной иконы работы Рублева на белой оштукатуренной стене, комнату украшали только полки с рядами древних книг, поблескивающих в свете настольной лампы. За столом сидел патриарх Алексий. Жестом он указал на стул. - Отец Максим, не принесете ли вы нам чего-нибудь? Кофе. Да, два кофе и печенье. Вы примете причастие завтра утром, отец? Да? Тогда самое время съесть печенье до полуночи. Пухлый слуга, он же буфетчик, вышел. - Итак, сын мой, как поживает мой друг Антоний Лондонский? Ничего неестественного не было в черной рясе посетителя и даже в высокой черной шапке, которую он снял со светловолосой головы. Единственная странность заключалась в том, что у него не было бороды. Большинство православных священников носят бороды, но у английских бывают исключения. - Боюсь, что не смогу ответить, ваше святейшество, потому что я его не видел. Алексий с недоумением посмотрел на Монка. Показал на лежавшее перед ним письмо. - А это? Не понимаю. Монк набрал в легкие воздуха. - Прежде всего, ваше святейшество, я должен сознаться, что я не священник православной Церкви. И это письмо не от епископа Антония, хотя бланк подлинный; подпись искусно подделана. Причина этой дерзкой затеи заключается в том, что я должен был увидеть вас, вас лично, наедине и в полной тайне. В глазах патриарха промелькнул страх. Неужели этот человек сумасшедший? Убийца? Внизу есть вооруженный охранник, но успеет ли он позвать его? Лицо патриарха оставалось спокойным. Слуга вернется через несколько минут. Возможно, тогда удастся спастись. - Объясните, пожалуйста, - сказал он. - Во-первых, сэр, я по происхождению американец, а не русский. Во-вторых, меня прислала группа людей на Западе, незаметных, но могущественных, которые хотят помочь России и Церкви, не причиняя им вреда. В-третьих, я пришел только потому, что у меня в руках информация, и, как считают мои хозяева, вы можете поверить в ее значимость и опасность. И последнее - я пришел к вам за помощью, а не за кровью. Телефон у вас под рукой. Вы можете позвонить и позвать на помощь. Я не остановлю вас. Но прежде чем вы выдадите меня, умоляю вас прочитать то, что я принес. Алексий нахмурился. Безусловно, этот человек не похож на маньяка, и у него хватило бы времени убить его. Где же этот Максим со своим кофе? - Очень хорошо. Что же вы принесли мне? Монк запустил руку под рясу и, вынув две тонкие папки, положил их на стол. Патриарх посмотрел на переплет - один серый, второй черный. - Что в них? - Первой следует читать серую. Это отчет, который доказывает, не оставляя ни малейших сомнений, что черная папка не фальшивка, не шутка, не розыгрыш, не обман. - А черная? - Это тайный пличный манифест некоего Игоря Алексеевича Комарова, который, видимо, скоро станет Президентом России. В дверь постучали. Вошел отец Максим с подносом, кофе, чашками и печеньем. Каминные часы пробили двенадцать - Опоздал, - вздохнул патриарх. - Максим, ты лишил меня моего печенья. - Виноват, сожалею, ваше святейшество. Кофе... мне пришлось намолоть свежего... я... - Я пошутил, Максим. - Он взглянул на Монка. Человек выглядел крепким и здоровым. Если он собирается совершить убийство, он мог бы, вероятно, убить обоих. - Иди спать. Максим. Пошли тебе Бог хорошего отдыха. Слуга, шаркая, направился к двери. - Ну, - сказал патриарх, - что же говорит нам манифест господина Комарова? Отец Максим закрыл за собой дверь, надеясь, что никто не заметил, как он вздрогнул при упоминании Комарова. В коридоре он посмотрел по сторонам. Секретарь уже в постели, богомольные сестры теперь долго не появятся, казак сидит внизу. Отец Максим опустился на колени около двери и приложил ухо к замочной скважине. Сначала, как его и попросили, Алексий Второй читал отчет. Монк неторопливо пил кофе. Наконец патриарх закончил. - Впечатляющая история. Зачем он это сделал? - Старик? - Да. - Этого мы никогда не узнаем. Как вы видите, он умер. Убит, без сомнения. Заключение профессора Кузьмина утверждает это. - Несчастный. Я помяну его в своих молитвах. - Мы можем предположить, что он увидел на этих страницах нечто настолько взволновавшее его, что он рискнул, а потом и жизнь отдал за то, чтобы раскрыть тайные намерения Игоря Комарова. А теперь не прочтет ли ваше святейшество "Черный манифест"? Через час Патриарх Московский и Всея Руси оторвался от чтения и, подняв глаза, смотрел куда-то поверх головы Монка. - Он не может действительно так думать, - сказал он наконец. - Он не может иметь такие намерения. Это - от лукавого. Россия на пороге третьего тысячелетия. Мы вне таких вещей. - Как Божий человек вы должны верить в силы зла, ваше святейшество. - Конечно. - И в то, что иногда эти силы принимают человеческий облик. Гитлер, Сталин... - Вы христианин, мистер... - Монк. Полагаю, да. Правда, плохой. - А разве не все мы такие? Недостойные. Но тогда вам известна христианская точка зрения на зло. Вам нет нужды спрашивать. - Ваше святейшество, кроме глав, касающихся евреев, чеченцев и других этнических меньшинств, эти планы отбросят вашу святую Церковь в средневековье - или как послушное орудие и соучастника, или как жертву фашистского государства, такого же безбожного, как и коммунистическое. - Если все это правда. - Это правда. За людьми не охотятся и их не убивают из-за фальшивки. Реакция полковника Гришина не была бы такой быстрой, если бы документ не исчез со стола секретаря Акопова. Они бы просто не знали о фальшивке. А они за несколько часов узнали об исчезновении чего-то очень ценного и важного. - А зачем вы пришли ко мне, мистер Монк? - За ответом. Будет ли Русская Православная Церковь выступать против этого человека? - Я буду молиться. И да направит меня Господь... - А если ответить надо не патриарху, а христианину, человеку и русскому? У вас нет выбора. Что тогда? - Тогда у меня не будет выбора. Но как бороться против него? Считается, что результат президентских выборов в январе предрешен. Монк встал, взяв обе папки, засунул их под рясу. Протянув руку за шапкой, он сказал: - Ваше святейшество, скоро придет человек, тоже с Запада. Вот его имя. Пожалуйста, примите его. Он скажет, что можно сделать. Он протянул маленькую ламинированную карточку. - Вам нужна машина? - спросил Алексий. - Нет, спасибо. Я пойду пешком. - Да хранит вас Бог. Монк вышел, оставив глубоко взволнованного патриарха стоящим рядом с иконой Рублева. Когда Монк подошел к двери, ему показалось, что он слышит чьи-то торопливые шаги по ковру в коридоре, но, открыв дверь, никого там не увидел. Внизу его встретил казак и проводил до выхода. Дул резкий ветер. Монк плотнее натянул свою скуфью, наклонился навстречу ветру и зашагал обратно к "Метрополю". Солнце еще не взошло, когда толстенькая фигура выскользнула из дома патриарха и, поспешно пройдя по улицам, вошла в вестибюль "России". Хотя под темным пальто у него был спрятан сотовый телефон, он знал, что звонки из телефонов-автоматов более надежны. Человек, ответивший ему в особняке около Кисельного бульвара, оказался одним из ночных охранников, но он согласился передать то, о чем его просили. - Скажите полковнику, что меня зовут отец Максим Климовский. Понятно? Да, Климовский. Скажите ему, я работаю в личной резиденции патриарха. Мне нужно поговорить с полковником. Срочно. Я перезвоню по этому телефону в десять, сегодня утром. В назначенный час его соединили с полковником. Голос на другом конце звучал тихо, но властно: - Да, батюшка, это полковник Гришин. В телефонной кабине священник сжал в мокрой ладони трубку, капли пота выступили на лбу. - Послушайте, полковник, вы меня не знаете. Но я преданный поклонник господина Комарова. Прошлой ночью к патриарху приходил человек. Он принес документы. Один из них он называл "Черным манифестом"... Алло! Алло! Вы слушаете? - Дорогой отец Климовский, я думаю, нам надо встретиться, - сказал голос. Глава 13 В дальнем юго-восточном углу Старой площади есть Славянская площадь, на которой стоит одна из самых маленьких, самых древних и самых красивых московских церквей. Церковь Всех Святых на Кулишках первоначально была построена из дерева в тринадцатом веке, когда столица Руси состояла из Кремля и нескольких прилегающих к нему участков. После пожара в конце шестнадцатого - начале семнадцатого века ее восстановили вновь в камне, и она оставалась действующей до 1918 года. Москва тогда славилась как город "сорока сороков", потому что церквей в ней было более четырехсот. Коммунисты закрыли девяносто процентов из них и разрушили три четверти. Среди тех, что оставались заброшенными, но целыми, была и церковь Всех Святых на Кулишках. В 1991 году, после падения коммунизма, маленькую церквушку в течение четырех лет скрупулезно восстанавливала группа мастеров, после чего она вновь открылась для богослужений. Сюда пришел отец Максим Климовский на следующий день после своего звонка. В своей обычной длиннополой черной рясе и скуфье православного священника он не привлекал внимания. Он взял церковную свечу, зажег ее и отошел к стене справа от входа, где и встал, рассматривая реставрированные иконы и делая вид, что молится. В центральной части церкви, сверкающей золотом и красками, местный священник стоял у алтаря, читая литанию перед небольшой группой прихожан в будничных одеждах, которые ответствовали ему. Но у правой стены за арками никого не было, кроме единственного священнослужителя. Нервничая, отец Максим взглянул на часы. После назначенного времени прошло пять минут. Он не знал, что его видели из машины, припаркованной на противоположной стороне маленькой площади, как и не заметил, входя в церковь, что из нее вышли трое. Он не знал, что они проверяли, нет ли за ним слежки. Он не знал ни о таких вещах, ни о том, как они делаются. Он услышал позади себя легкое шарканье ботинок по каменному полу и почувствовал, как человек встал рядом с ним. - Отец Климовский? - Да. - Я полковник Гришин. Кажется, вы хотели что-то мне сказать? Отец Максим скосил глаза. Выше его, худой, в темном зимнем пальто. Человек повернулся и сверху вниз посмотрел на отца Максима. Священник встретился с ним взглядом, и ему стало страшно. Он надеялся, что поступает правильно и ему не придется пожалеть об этом. Он кивнул и сглотнул слюну. - Сначала скажите мне почему, батюшка. Почему вы позвонили? - Вы должны понять, полковник, что я уже давно горячий поклонник господина Комарова. Его политика, его планы для России - все восхищает. - Отрадно слышать. И что же случилось позавчера ночью? - К патриарху пришел человек. Он был одет как священник нашей Церкви, но без бороды. По-русски говорил как русский, но он вполне мог быть и иностранцем. - Его ожидали, этого иностранца? - Нет. Вот что было странно - он пришел без предупреждения в середине ночи. Я спал. Мне велели встать и приготовить кофе. - Так, значит, незнакомца все-таки приняли? - Да, и это тоже странно. Западная внешность человека, час его прихода... Секретарь должен был сказать ему, что надо заранее договориться, чтобы его приняли. Никто не входит просто так к патриарху посреди ночи. Но у него, кажется, было рекомендательное письмо. - Итак, вы принесли им кофе... - Да, и когда я уходил, то услышал, как его святейшество сказал: "Что же говорит нам манифест господина Комарова?" - И вы заинтересовались? - Да, поэтому я слушал у замочной скважины. - Очень умно. И что они говорили? - Не много. Подолгу было тихо. Я посмотрел в скважину и увидел, что его святейшество что-то читает. Это длилось почти час. - А потом? - Патриарх казался очень встревоженным. Я услышал, как он что-то сказал, а затем слово "сатанинский". Потом он сказал: "Мы вне таких вещей". Иностранец говорил очень тихо, я едва слышал его. Но я уловил слова "Черный манифест". Это сказал иностранец. Как раз перед тем, как его святейшество читал целый час. - Еще что-нибудь? Этот человек, думал Гришин, болтун; нервничает, потеет в теплой церкви, но не от тепла. Но то, что он говорит, достаточно убедительно, хотя сам он не понимает важности сказанного. - Немного. Я слышал слово "фальшивка" и затем ваше имя. - Мое? - Да, иностранец сказал что-то о том, что ваша реакция была слишком быстрой. Потом они говорили о старике, и патриарх сказал, что будет молиться за него. Они несколько раз повторили "зло", и иностранец встал, чтобы уйти. Мне пришлось быстро убежать из коридора, поэтому я не видел, как он уходил. Я слышал, как хлопнула входная дверь, и все. - Машину не видели? - Нет. Я посмотрел из окна - он ушел пешком. На следующий день, увидев патриарха, я подумал, что никогда он не выглядел таким расстроенным. Он был бледен и долго не выходил из часовни. Вот поэтому я смог уйти и позвонить вам. Надеюсь, я поступил правильно... - Друг мой, вы поступили абсолютно правильно. Антипатриотические силы стараются распространять клевету против великого государственного деятеля, который скоро станет Президентом России. А вы - русский патриот, отец Максим? - Я с нетерпением жду того дня, когда мы сможем очистить Россию от этого мусора и отбросов, как провозглашает господин Комаров. Эта иностранная грязь... Вот почему я всем сердцем поддерживаю господина Комарова. - Отлично, отец. Поверьте мне, вы один из тех, на кого должна рассчитывать Россия-матушка. Думаю, вас ждет большое будущее. Еще только один вопрос. Этот иностранец... вы не знаете, откуда он приехал? Свеча почти догорела. В нескольких метрах слева от них теперь стояли двое верующих, смотревших на святые лики и молившихся. - Нет. Но хотя он ушел пешком, охранник-казак сказал мне потом, что он приехал на такси. Центральная городская служба, серые машины. Священник в полночь едет в Чистый переулок. Это должно регистрироваться. И место посадки. Полковник Гришин сжал обтянутое рясой плечо так, что почувствовал, как пальцы впиваются в мягкую плоть, заставляя священника вздрогнуть. Он повернул отца Климовского лицом к себе. - А теперь слушайте, батюшка. Вы хорошо поступили и в свое время будете вознаграждены. Но нужно еще кое-что, понимаете? - Отец Климовский кивнул. - Я хочу, чтобы вы записывали все, что происходит в этом доме. Кто приходит, кто уходит. Особенно духовные лица высокого ранга или иностранцы. Когда что-то узнаете, звоните мне. Просто говорите: "Звонит Максим", - и называйте время. Это все. Встречи будут здесь, в назначенное время. Если вы мне будете нужны, я пришлю вам письмо с курьером. Открытку и на ней время. Если случится так, что вы не сможете уйти, не вызывая подозрений, просто звоните и указывайте другое время. Вы меня поняли? - Да. Сделаю для вас что могу. - Уверен, что сделаете. Я предвижу день, когда у нас будет новый епископ в этой стране. А теперь вам лучше уйти. Я выйду позднее. Полковник Гришин не отводил глаза от образов, вызывавших у него презрение, и думал о только что услышанном. В том, что "Черный манифест" возвратился в Россию, он не сомневался. Этот дурак в рясе не понимал, о чем говорит, но переданные им слова были, безусловно, точными. Итак, кто-то вернулся после нескольких месяцев молчания и потихоньку встречается с людьми, показывая им документ, но не оставляя никому ни одного экземпляра. Разумеется, чтобы плодить врагов. Чтобы влиять на события. Кто бы он ни был, он просчитался с первосвятителем. У Церкви нет власти. Гришин с удовольствием вспомнил сталинскую усмешку: сколько у папы дивизий? Но этот "кто-то" тем не менее мог создать неприятности. Раз этот человек не отдал манифеста, можно было предположить, что у него только один или два экземпляра документа. Задача выглядела предельно ясной - найти его и уничтожить, так уничтожить, чтобы и следа не осталось от иностранца и его документа. Гришин не мог и надеяться, что дело так обернется и задача будет простой. Относительно нового информатора он не испытывал сомнений. Годы работы в контрразведке научили его понимать и оценивать доносчиков. Он знал, что священник - трус, способный, чтобы выслужиться, продать мать родную. Гришин заметил, как жадно заблестели у него глаза при упоминании о епархии. И еще, думал он, удаляясь от икон и проходя между двумя мужчинами, которых он оставил у дверей, ему обязательно следует поискать среди молодых боевиков красивого друга для предателя-священника. Четыре человека в черных вязаных масках произвели налет быстро и профессионально. Когда он закончился, директор центрального городского таксопарка подумал, что сообщать в милицию не стоит. При царящем в Москве беззаконии даже самый лучший следователь ничего не мог бы сделать, чтобы найти налетчиков, да и не стал бы серьезно пытаться это делать. Заявление, что ничего не украдено и никто не пострадал, вызовет целый поток бумаг, которые придется заполнять, и он потеряет несколько дней на оформление заявлений, которые останутся пылиться в шкафах. Четверо просто вошли в контору на первом этаже, заперли дверь, опустили жалюзи и потребовали управляющего. Поскольку у всех было оружие, никто не спорил, считая, что это налет с целью грабежа. Но нет, все, что они потребовали, приставив пистолет к лицу управляющего, - это наряды за три предыдущие ночи. Главный из них просматривал бумаги, пока не дошел до записи, заинтересовавшей его. Управляющий не мог видеть страницы, потому что он в это время стоял на коленях лицом в угол; запись же касалась места посадки и высадки пассажира около полуночи. - Кто водитель номер пятьдесят два? - грубо спросил главарь. - Не знаю, - жалобно произнес управляющий. За это его наградили ударом пистолета по голове. - Это в списках сотрудников! - выкрикнул он. Они заставили его достать список. Водителем номер пятьдесят два оказался Василий. Там же указывался адрес - на окраине города. Пригрозив управляющему, что если у него хоть на секунду мелькнет мысль позвонить и предупредить Василия, то он быстренько переместится отсюда в длинный деревянный ящик, главарь оторвал клочок от наряда, и они ушли. Управляющий осторожно ощупал голову, принял аспирин и подумал о Василии. Если этот дурак оказался настолько глуп, чтобы обмануть таких людей, то он заслужил этих гостей. Явно водитель недодал сдачу кому-то очень вспыльчивому или нагрубил его подружке. Это Москва, 1999 год, подумал он: вы выживете, если не причините неприятностей людям с оружием. Управляющий хотел выжить. Он открыл контору и вернулся к работе. Василий завтракал поздно; он ел колбасу с черным хлебом. когда в дверь позвонили. Через несколько секунд вошла его жена с побелевшим лицом, а за ней - двое мужчин. Оба в черных масках и с оружием. У Василия отвисла челюсть и изо рта вывалился кусок колбасы. - Слушайте, я бедный человек, у меня нет... - начал он. - Заткнись! - сказал один из вошедших, в то время как другой грубо толкнул его дрожащую жену на стул. Василию сунули в лицо оторванный клочок бумаги. - Ты водитель номер пятьдесят два центрального таксопарка? - спросил первый. - Да, но честно, ребята... Палец в черной перчатке ткнул в строчку наряда. - Две ночи назад, поездка в Чистый переулок. Около полуночи. Кто это был? - Откуда я могу знать? - Не умничай, приятель, или я вышибу тебе мозги. Подумай. Василий подумал. Ничего не приходило на ум. - Священник, - подсказал спрашивающий. Вот что! В голове просветлело. - Правильно, теперь я вспомнил. Чистый переулок, маленькая улочка. Мне пришлось сверяться по карте. Должен был подождать минут десять, пока его впустили. Потом он рассчитался, и я уехал. - Опиши. - Среднего роста, среднего телосложения. Около пятидесяти лет. Священники, понимаете, они все на одно лицо. Нет, минутку, он был без бороды. - Иностранец? - Не думаю. По-русски говорил как русский. - Видел его раньше? - Никогда. - А потом? - Нет. Я предложил заехать за ним, но он сказал, что не знает, сколько он там пробудет. Послушайте, если с ним что-то случилось, я тут ни при чем. Только вез его десять минут. - И последнее. Откуда? - Из "Метрополя", конечно. Здесья работаю. Ночная смена на стоянке у "Метрополя". - Он шел по тротуару или вышел из дверей? - Из дверей. - Откуда ты знаешь? - Я стоял первым. Вышел из машины. Тут надо быть внимательным, или будешь ждать целый час, а какой-нибудь нахал перехватит пассажира. Поэтому я следил за дверью, не выйдет ли еще один турист. А он и выходит. Черная ряса, высокая скуфья. Помню, я подумал: что священник делает в таком месте? Он посмотрел на стоянку и пошел прямо ко мне. - Один? С ним был кто-нибудь? - Нет. Один. - Он назвал фамилию? - Нет, только адрес, куда ему надо. Заплатил наличными рублями. - Разговаривали? - Нет. Он только сказал, куда ему надо, и больше ни слова. Когда мы приехали, он попросил: "Подождите здесь". Когда вернулся от дверей, то спросил: "Сколько?" Вот и все. Послушайте, ребята, клянусь, я и пальцем его не тронул... - Приятного аппетита, - произнес допрашивающий и ткнул Василия лицом в колбасу. И они ушли. Полковник Гришин бесстрастно выслушал доклад. Все это могло не иметь никакого значения. Человек вышел из дверей "Метрополя" в половине двенадцатого. Он мог жить там, мог приходить в гости, мог пройти через вестибюль из другого входа. Но стоит проверить. В МУРе Гришин имел нескольких информаторов. Старший из них - генерал-майор из президиума управления. Следующим и самым нужным был чиновник-делопроизводитель. Для этой работы первый не подходил из-за своего высокого положения, а второго нельзя было оторвать от его полок с документами. Подходящим казался следователь из отдела убийств Дмитрий Бородин. Следователь пришел в отель вечером, показал свое милицейское удостоверение и сказал, что ему нужен главный управляющий. - Убийство? - встревоженно спросил управляющий - австриец, проработавший в Москве восемь лет. - Надеюсь, ни с кем из наших гостей ничего не случилось? - Насколько мне известно, нет. Просто проверка, - ответил Бородин. - Покажите мне полный список постояльцев за три последних дня. Управляющий сел к компьютеру и вызвал необходимую информацию. - Вам нужна распечатка? - спросил он. - Да, я хочу получить списки на бумаге. Бородин приступил к работе, просматривая списки. Если судить по именам, то среди шестисот гостей только десять были русскими. Остальные - из разных стран Западной Европы плюс Соединенные Штаты и Канада. "Метрополь" был дорогим отелем, обслуживал приезжих туристов и бизнесменов. Бородин получил указание искать слово "отец" перед именем гостя. Он такого не нашел. - У вас проживают какие-нибудь священники Православной Церкви? - спросил он. Управляющий удивился. - Нет, насколько я знаю... я хочу сказать, что никто не регистрировался как священник. Бородин просмотрел список имен еще раз. - Я возьму список, - наконец сказал он. Управляющий был только рад избавиться от него. И лишь на следующее утро полковник Гришин получил возможность ознакомиться с этим списком. Когда в десять часов один из двоих служащих, находящихся в особняке, принес в его кабинет кофе, он застал начальника службы безопасности СПС бледным и трясущимся от гнева. Он робко справился о здоровье, но начальник раздраженно отмахнулся. Когда служащий вышел, Гришин взглянул на свои руки, лежавшие на бюваре, и попытался остановить дрожь. Ему были знакомы припадки гнева, и когда они случались, он почти терял над собой контроль. Имя стояло в середине списка на третьей странице распечатки: доктор Филип Питерс, американский ученый. Десять лет он подкарауливал это имя. Дважды десять лет назад он прочесывал архивы иммиграционного отдела старого Второго главного управления, куда Министерство иностранных дел передавало копии каждого обращения за визой на въезд в СССР. Дважды он наталкивался и пристально рассматривал фотографию, приложенную к обращению: густые седые кудри, дымчатые очки, прячущие слабые глаза, которые были далеко не слабыми. В лефортовских подвалах он тряс этими фотографиями перед лицом Круглова и профессора Блинова, и они подтвердили, что именно с этим человеком они встречались в туалете Музея искусств народов Востока и в часовне Успенского собора во Владимире. Но не дважды, а много раз он клялся, что, если человек, которому принадлежит этот псевдоним, когда-нибудь вернется в Россию, он сведет с ним счеты. И вот он вернулся. После прошедших десяти лет он, должно быть, думает, что ему сойдет с рук его оскорбительная самонадеянность и неслыханная наглость - возвратиться на территорию, которой правит Анатолий Гришин. Он встал и, подойдя к шкафу, стал искать старое досье. Найдя его, он достал оттуда другую фотографию, увеличенную копию маленькой, еще в давние времена присланную Олдричем Эймсом. После окончания работы "Комитета Монаха" связник из Первого главного управления передал ее Гришину в качестве сувенира. Сувенир-насмешка. Но он берег ее как драгоценность. Лицо выглядело моложе, чем оно было бы теперь, но взгляд такой же прямой. Волосы светлые, небрежно причесанные, седые усы и дымчатые очки отсутствовали. Но лицо оставалось таким же - лицом молодого Джейсона Монка. Гришин сделал два телефонных звонка, не оставив у ответивших ему сомнений относительно того, что он не потерпит промедления. От связника в отделе иммиграции аэропорта он хотел узнать, когда прибыл этот человек и откуда и не покинул ли он страну. Бородину он приказал вернуться в "Метрополь" и узнать, когда прибыл доктор Питере, выехал ли он, и если нет, то какой номер занимает. К середине дня он получил все ответы. Доктор Питере прибыл рейсом из Лондона на самолете британских авиалиний семь дней назад, и если он покинул страну, то не через Шереметьево. От Бородина он узнал, что доктор Питере вселился по брони, сделанной известной туристической фирмой в Лондоне, в тот же день, когда он прибыл в аэропорт, но не выехал и находится в номере 841. Одно только странно, сказал Бородин. Нигде не могут найти паспорта доктора Питерса. Он должен оставаться у администратора, но его кто-то взял. Все служащие отрицают, что им что-либо известно о том, как это произошло. Это не удивило Гришина. Он знал, как сильно действие стодолларовой купюры. Паспорт для въезда, вероятно, будет уничтожен. Монк станет другой личностью, но среди шестисот иностранцев в "Метрополе" этого никто не заметит. Когда он пожелает уехать, он просто уйдет, не заплатив; испарится, исчезнет. Управляющий отеля пожмет плечами и спишет убыток. - Сделай-ка вот что, - сказал он Бородину, который все еще оставался в отеле. - Достань запасной ключ и скажи управляющему, что если он хоть полслова скажет доктору Питерсу, то его не уволят, а на десять лет сошлют в соляные копи. Придумай для него какую-нибудь историю. Гришин решил, что эта работа не для его черногвардейцев. Их слишком легко узнать, а дело может кончиться заявлением протеста со стороны американского посольства. Лучше пусть это сделают обычные преступники и примут вину на себя. В долгоруковской мафии существовала группа, специализирующаяся на высокопрофессиональных взломах. Вечером, позвонив нескольк