не выедет за границу и его образ жизни резко изменится. Поскольку он был русским, сигнал также касался и отдела СВ, н Гарри Гонт предложил, чтобы с Кругловым встретилось новое лицо, например, Джейсон Монк, поскольку он говорит по-испански и по-русски. Задание оказалось довольно легким. У Круглова оставался всего один месяц. Как говорится, или сейчас, или никогда. После фолклендской войны прошло пять лет, в Аргентине была восстановлена демократия, и Буэнос-Айрес стал свободным городом, в котором американскому "бизнесмену", ухаживающему за девушкой из американского посольства, было нетрудно встретиться с Кругловым на приеме. Монк постарался, чтобы они понравились друг другу, и предложил пообедать вместе. Русскому, который, будучи первым секретарем, пользовался почти полной независимостью от своего посла и КГБ, идея пообедать с кем-то не из дипломатического круга понравилась. За обедом Монк воспользовался некоторыми фактами из действительной истории жизни его бывшей учительницы французского языка миссис Брейди. Он рассказал, что его мать работала переводчицей во время войны, после паления Берлина встретила молодого американского офицера и влюбилась в него. Нарушив все законы, они сбежали и поженились на Западе. Таким образом, в родном доме Монк научился говорить по-английски и по-русски одинаково хорошо. После этого они перешли на русский. Это обрадовало Круглова. Его испанский был превосходен, но по-английски он говорил с трудом. Через две недели выяснилась главная проблема Круглова. В свои сорок три года, разведенный, но с двумя детьми-подростками, он все еще жил в одной квартире со своими родителями. Если бы у него была сумма, близкая к двадцати тысячам долларов, он смог бы купить маленькую квартирку для себя. В качестве богатого игрока в поло, приехавшего в Аргентину присмотреть новых пони, Монк был бы рад одолжить эти деньги своему новому другу. Шеф отделения предложил сфотографировать передачу денег, но Монк возражал. - Шантаж здесь не годится. Он или придет добровольно, или не придет вообще. Дальнейшую разработку Круглова Монк стал вести под флагом сбора информации против поджигателей войны. Михаил Горбачев, отметил он, пользуется огромной популярностью в Штатах. Это Круглов уже знал, и ему это было приятно. Во многом он являлся человеком Горбачева. Горби, предположил Монк, искренне старается остановить производство вооружения и установить мир и доверие между их народами. Беда в том, что до сих пор и на той и на другой стороне существуют окопавшиеся приверженцы "холодной войны", они есть даже в Министерстве иностранных дел СССР. Эти люди постараются саботировать процесс. Было бы необычайно полезно, если бы Круглов мог сообщать своему новому приятелю о том, что в действительности происходит в Москве, в Министерстве иностранных дел. К этому времени Круглов уже понял, с кем разговаривает, но ничем не выдал удивления. Для Монка, у которого давно развилась страсть к спортивной рыбалке, это походило на вытягивание тунца, уже примирившегося с неизбежным. Круглов получил свои доллары и пакет со средствами связи. Подробные личные планы, положение и возможности должны сообщаться при помощи невидимых чернил в безобидных письмах, направляемых живому "почтовому ящику" в Восточном Берлине. Вещественные материалы - документы - должны фотографироваться и передаваться ЦРУ в Москве через один или два тайника, находящихся в городе. Прощаясь, они обнялись. - Не забудьте, Валерий, - сказал Монк. - Мы... нам... мы, хорошие ребята, выигрываем. Скоро все это глупое противостояние закончится, и мы поможем этому. Если когда-нибудь я буду вам нужен, позовите - и я приду. Круглов улетел домой в Москву, а Монк вернулся в Лэнгли. - Это Борис. Я достал! - Достал что? - Фотографию. Снимок, который вы просили. Досье пришло обратно в отдел убийств. Я выбрал один из лучших в пачке. Глаза закрыты, так что выглядит не так уж страшно. - Хорошо, Борис. Сейчас у меня в кармане конверт с пятьюстами фунтами. Но я попрошу вас сделать еще кое-что. Тогда конверт станет толще. В нем будет тысяча английских фунтов. В телефонной будке у инспектора Новикова перехватило дыхание. Он не мог даже сосчитать, сколько сотен миллионов рублей стоит такой конверт. Уж конечно, побольше годовой зарплаты. - Продолжайте. - Я хочу, чтобы вы пошли к начальнику, отвечающему за весь персонал и всех сотрудников в штаб-квартире СПС, и показали ему фотографию. - СПС? - Я имею в виду Союз патриотических сил. - Разве они могут иметь к этому отношение? - Не знаю. Просто идея. Может быть, он видел этого человека раньше. - С какой стати? - Не знаю, Борис. Он мог бы видеть. Пришла такая идея. - Под каким предлогом я приду? - Вы - следователь отдела убийств. Вы ведете дело. Идете по следу. Может быть, кто-то видел, как этот человек бродил около штаб-квартиры. Возможно, он пытался проникнуть внутрь. Не заметил ли кто из охраны, как он что-то высматривал на улице? Ну, вы сами знаете, как это делается. - Хорошо. Но они серьезные ребята. Если я провалюсь, вина будет ваша. - А почему dы должны провалиться? Вы скромный мент, делающий свою работу. Этого головореза видели недалеко от особняка Комарова на Кисельном бульваре. Ваш долг - привлечь к этому их внимание, даже если он мертв. Он может оказаться членом банды. Он мог высматривать способ ограбления. Сделайте это - и тысяча фунтов ваша. Евгений Новиков поворчал еще немного и повесил трубку. Эти англичане, подумал он, совершенно ненормальные. В конце концов старый дурак всего лишь забрался в одну из их квартир. Но за тысячу фунтов стоило потрудиться и узнать, что их интересует. Москва, октябрь 1987 года Полковником Анатолием Гришиным владело чувство неудовлетворения, как это случается, когда пройдена вершина успехов и достижений и больше ничего не надо делать. Последние допросы выданных Эймсом агентов давно закончены, последняя капля информации выдавлена из памяти дрожащих людей. В мрачных подвалах Лефортова находились двенадцать из них. По требованию их приводили на допрос к мастерам этого дела из Первого и Второго главных управлений или в особую комнату Гришина - в случае упорствования или потери памяти. Двое вопреки протестам Гришина получили только долгие сроки каторжных работ вместо смертного приговора. Это объяснялось тем, что они работали на ЦРУ очень короткое время или были слишком незначительными, чтобы нанести большой вред. Остальных приговорили к смерти. Девятерых доставили в посыпанный гравием внутренний двор тюрьмы, в его изолированную часть, и поставили на колени в ожидании пули в затылок. В качестве старшего офицера Гришин присутствовал при всех расстрелах. По настоянию Гришина одного оставили в живых - он был старше остальных. Генерал Дмитрий Поляков успел проработать на Америку в течение двадцати лет, прежде чем его выдали. Фактически после возвращения в Москву в 1980 году он навсегда ушел в отставку. Он никогда не брал денег; передавал ЦРУ информацию потому, что ненавидел советский режим и то, что при нем творилось. И он так и сказал на допросе. Выпрямившись, он сидел перед ними и говорил, что он о них думает и что он сделал за двадцать лет. В нем было больше достоинства и смелости, чем во всех остальных. Он никогда не умолял. Из-за того, что он был так стар, ничего из сказанного им уже не имело значения в данное время. Он не знал о проводимых операциях, не знал никаких имен, кроме тех сотрудников ЦРУ, которые тоже ушли в отставку. Когда следствие закончилось, Гришин ненавидел старого генерала настолько яростно, что оставил его в живых для особых пыток. Теперь заключенный лежал в собственных экскрементах на голом цементном полу и рыдал. Время от времени Гришин заглядывал к нему, желая убедиться, что тот еще жив. И только в марте 1988 года, по настоянию генерала Боярова, с ним было наконец покончено. - Дело в том, дорогой коллега, - обратился тогда Бояров к Гришину, - что больше нечего делать. Комитет "крысоловов" должен быть распущен. - Но ведь остается еще человек, о котором говорят в Первом главном управлении, тот, который руководит предателями здесь... - А, тот самый, которого не могут поймать. У нас появляются только косвенные улики, а ни один из предателей даже не слышал о нем. - А если мы схватим его людей? - Значит, схватим и заставим их заплатить за все, - сказал Бояров. - Если это получится и если кто-то из наших в Вашингтоне сможет передать сведения о них в Москву, ты сможешь снова собрать своих людей и начать сначала. Ты можешь даже переименоваться. Можешь называться "Комитетом Монаха". Гришин не понял юмора, но Бояров раскатисто расхохотался. "Монк" в переводе на русский означает "монах". Если Павел Вольский полагал, что больше не услышит о судебном патологоанатоме из морга, то он заблуждался. В то самое утро, 7 августа, когда его друг Новиков тайно беседовал с офицером британской разведки, у Вольского зазвонил телефон. - Это Кузьмин, - произнес голос. Вольский удивился. - Профессор Кузьмин из Второго медицинского института. Мы разговаривали несколько дней назад о заключении о смерти, которое я написал. - О да, профессор, могу чем-нибудь помочь? - Думаю, совсем наоборот. Возможно, у меня есть кое-что для вас. - А, спасибо, и что же? - На прошлой неделе из Москвы-реки у Лыткарина вытащили тело. - Ну уж это их дело, а не наше... - И было бы, Вольский, если бы какой-то осел, там у них, не сообразил, что тело пробыло в воде около двух недель - честно говоря, он оказался прав - и что за это время его, вероятно. снесло течением из Москвы. Так эти ублюдки отправили его сюда. Я только что с ним закончил. Вольский прикинул: две недели в воде жарким летом. У профессора, должно быть, железобетонный желудок. - Убит? - спросил он. - Напротив. Только в плавках. Почти наверняка в такую жару пошел купаться. Что-то случилось, и он утонул. - Но это несчастный случай. Гражданское дело. А у меня убийства, - возразил Вольский. - Молодой человек, наберитесь терпения и просто выслушайте. Обычно опознание невозможно. Но эти дураки в Лыткарине кое-чего не заметили. Пальцы настолько распухли, что они ничего не увидели. В складках кожи - обручальное кольцо. Золотое. Я его снял - пришлось отрезать палец. На внутренней стороне гравировка: "Н.И. Акопову от Лидии". Неплохо, правда? - Очень неплохо, профессор, но если это не убийство... - Послушайте, вы имеете дело с отделом пропавших без вести? - Конечно. Они присылают каждую неделю альбомы фотографий, чтобы я проверил, нет ли у нас этих людей. - Так вот, у человека с золотым кольцом может быть семья. И если он пропал три недели назад, они могли туда обратиться. Я просто подумал, что вы воспользуетесь моим детективным гением и получите благодарность от ваших друзей в отделе пропавших без вести. Я никого не знаю там, поэтому позвонил вам. Вольский оживился. От него в этом отделе всегда ожидали услуг. И вот сейчас он может помочь им закрыть дело и заработать премию. Он записал детали, поблагодарил профессора и повесил трубку. Человек, с которым Обычно Вольский имел дело, подошел к телефону через десять минут. - У вас числится в пропавших некто по имени Н.И. Акопов? - спросил Вольский. Отвечавший проверил записи и вернулся к телефону. - Да, есть такой. А что? - Расскажите подробнее. - Заявлен как пропавший семнадцатого июля. Не вернулся с работы накануне вечером, и с тех пор его не видели. Заявлявшая сторона - гражданка Акопова. - Лидия Акопова? - Откуда, черт побери, вы знаете? Она заходила четыре раза узнать, нет ли известий. Где он? - На столе в морге Второго медицинского. Пошел купаться и утонул. Вытащили из реки на прошлой неделе в Лыткарине. - Прекрасно. Старая дама будет довольна. Я хочу сказать, что тайна раскрыта. Вы не знаете, кто он?.. Вернее - кем он был? - Не имею представления, - ответил Вольский. - Всего лишь личным секретарем Игоря Комарова. - Политика? - Нашего будущего президента, не меньше. Спасибо, Павел. Я ваш должник. Без сомнения, должник, подумал Вольский, возвращаясь к работе. Оман, ноябрь 1987 года Кэри Джордан в ноябре был вынужден уйти в отставку. И дело заключалось не в пропавших агентах, а в "Иран-контрас". Еще несколько лет назад ЦРУ тайно продавало оружие Ирану, чтобы финансировать мятежников в Никарагуа. Приказ поступил от президента Рейгана через покойного директора ЦРУ Билла Кейси. Кэри Джордан выполнил распоряжения своего президента и своего директора. Теперь один страдал амнезией, а другой умер. Вебстер назначил новым заместителем директора по оперативной работе ушедшего в отставку ветерана ЦРУ Ричарда Штольца, отсутствовавшего шесть лет. Именно поэтому он не мог быть замешан в деле "Ирак-контрас". Он также ничего не знал о потерях, которые понес отдел С В двумя годами ранее. Пока он становился на ноги, власть забрали бюрократы. Из сейфа ушедшего заместителя директора забрали три досье и объединили их с другими файлами 301 - или с тем, что от них осталось. В этих досье находились данные об агентах под кодовыми именами "Лайсандер", "Орион" и о новом под именем "Делфи". Джейсон Монк об этом ничего не знал. Он проводил отпуск в Омане. Разыскивая в журналах о морской рыбалке новые интересные сведения, он читал об огромных косяках желтоперого тунца, проходящих в ноябре и декабре мимо берегов Омана, совсем рядом со столицей Маскатом. Из вежливости он отметился в крошечном, состоявшем из одного человека отделении ЦРУ в посольстве, в центре Старого Маската, рядом с дворцом султана. Он совершенно не рассчитывал увидеть своего коллегу из ЦРУ еще раз, после того как они по-дружески вместе выпили. На третий день, перегревшись, накануне на солнце в открытом море, он предпочел остаться на берегу и пройтись по магазинам. Он встречался с очаровательной блондинкой из госдепартамента и сейчас, взяв такси, поехал в Мина-Кабус посмотреть, не найдется ли в лавочках с благовониями, специями, тканями, серебром и антиквариатом чего-нибудь для нее. Он остановил свой выбор на изящном серебряном кофейнике с длинным носиком, изготовленном много лет назад каким-то ювелиром высоко в горах Хаджара. Хозяин антикварной лавки завернул покупку и положил в пластиковый пакет. Совершенно запутавшись в лабиринте переулков и дворов, Монк в конце концов очутился не на береговой части, а где-то на задних улицах. Выйдя из переулка, чуть не касаясь его стен плечами, он оказался в небольшом дворе с узким входом в одном углу и выходом в другом. Двор пересекал человек. По виду - европеец. За ним следовали два араба. Выйдя во двор, оба вытащили из-за пояса кривые кинжалы и бросились мимо Монка за своей жертвой. Монк действовал не раздумывая. Он с силой взмахнул пакетом и ударил одного из нападавших по голове. Несколько фунтов металла, с силой обрушившиеся сверху, заставили араба рухнуть на землю. Другой убийца, поначалу растерявшись, остановился, затем замахнулся на Монка. Монк увидел блеснувшее в воздухе лезвие, поймал поднятую руку, крепко сжал ее и кулаком ударил нападавшего в солнечное сплетение. Человек оказался крепким. Крякнув, он удержал нож в руке и решил спастись бегством. Его компаньон поднялся на ноги и последовал за ним, оставив свой нож на земле. Европеец обернулся и молча смотрел на происходящее. Он явно понимал, что был бы убит, если бы не вмешательство светловолосого человека, стоящего в десяти ярдах от него. Монк увидел стройного молодого человека в белой рубашке и темном костюме, с оливковой кожей и черными глазами, но не местного араба. Монк собирался заговорить с ним, но незнакомец, коротко кивнув в знак благодарности, исчез. Монк наклонился, чтобы поднять кинжал. Он совсем не был похож на оманскую кунджу, и уличный грабеж был в Омане неслыханным делом. Это была йеменская гамбия, с более простой и прямой рукояткой. Монк подумал, что знает, откуда эти убийцы. Они из племени аудхали, или аулаки, из внутренних районов Йемена. Какого черта делали они, подумал он, так далеко от родных мест, на побережье Омана, и за что они так ненавидели молодого европейца? Повинуясь интуиции, он отправился в свое посольство и отыскал там сотрудника ЦРУ. - У вас, случайно, нет фотографий наших друзей из советского посольства? - спросил он. После поражения в гражданской войне в Йемене в январе 1986 года СССР окончательно ушел из этой страны, оставив промосковское правительство в нищете и озлоблении. Пылая гневом от унижения, Аден обратился к Западу за кредитами, чтобы хоть как-то продержаться. С этого времени жизнь русского в Йемене висела на волоске. Небу известно, что нет сильнее гнева. чем любовь, превратившаяся в ненависть... В конце 1987 года СССР открыл посольство в антикоммунистическом Омане и обхаживал пробританского султана. - У меня нет, - ответил коллега, - но спорю, у англичан есть. Всего лишь один шаг в сторону отделял лабиринт узких и сырых коридоров американского посольства от более шикарного британского. Они вошли через огромные резные деревянные двери, кивнули привратнику и пересекли двор. Когда-то это было имение богатого торговца, и от всего здесь веяло историей. Во дворе на одной из стен находилась табличка, оставленная римским легионом, который ушел в пустыню и больше его не видели. В центре стоял британский флагшток, который в давние времена служил столбом, дававшим рабу свободу, если только тот мог добраться до его вершины. Они свернули влево к зданию посольства, где старший сотрудник Интеллидженс сервис ожидал их. Они пожали друг другу руки. - В чем проб, старина? - спросил англичанин. - Проб, - ответил Монк, - состоит в том, что я только что видел на базаре парня, который, как я думаю, может оказаться русским. - Ну что же, посмотрим книгу с физиономиями, - предложил англичанин. Он провел их через стальные, надежно запирающиеся двери с филигранной отделкой, прохладный холл с колоннами, вверх по лестнице. Британская резидентура располагалась на верхнем этаже. Сотрудник СИС достал из сейфа альбом, и они бегло просмотрели его. В нем были представлены недавно прибывшие сотрудники советского посольства ~ их снимали в аэропорту, на улице или на открытой веранде кафе. Молодой человек с черными глазами оказался последним, его сфотографировали в зале аэропорта по прибытии. - Местные ребята оказывают нам полное содействие в таких вещах, - пояснил разведчик. - Русские заранее обращаются в здешнее министерство иностранных дел за аккредитацией, так что мы узнаем о них все. Затем, когда они приезжают, нас предупреждают, и мы оказываемся в нужном месте с телескопическими объективами. Это он? - Да. Что-нибудь о нем известно? Разведчик проверил одну из стопки карточек. - Вот он. Если все это не вранье, то он третий секретарь, возраст - двадцать восемь. Имя - Умар Гунаев. Похоже, татарин. - Нет, - задумчиво произнес Монк, - он чеченец. И мусульманин. - Думаете, он из КГБ? - спросил англичанин. - О да, тот еще шпион. - Хорошо, спасибо за информацию. Хотите, чтобы мы что-нибудь предприняли в отношении его? Пожаловались правительству? - Нет, - сказал Монк. - Мы все должны зарабатывать себе на жизнь. Лучше уж знать, кто он. Они же пришлют замену. Когда они возвращались, сотрудник ЦРУ спросил Монка: - Как вы узнали? - Просто интуиция. Но сработала не просто интуиция. Год назад Гунаев пил апельсиновый сок в баре отеля "Фронтель" в Адене. Монк оказался не единственным, кто узнал его в тот день. Два араба заметили его и решили отомстить за оскорбление, нанесенное их стране. Марк Джефферсон прибыл 8 августа дневным рейсом в аэропорт Шереметьево в Москве, где его встретил шеф местного бюро "Дейли телеграф". Политический обозреватель, звезда британской прессы, был худощавым, подвижным человеком средних лет, с поредевшими рыжеватыми волосами и короткой, такого же оттенка бородкой. Как говорили, его темперамент соответствовал длине его тела и бороды. Он отклонил приглашение коллеги поужинать с ним и его женой и попросил только отвезти его в престижный отель "Националь" на Манежной площади. Приехав туда, он заявил, что предпочитает взять интервью у мистера Комарова без сопровождающих, и, если возникнет необходимость, он наймет лимузин с шофером через хорошее агентство в самом отеле. Шеф, от которого столь решительным образом избавились, уехал. Джефферсон зарегистрировался, причем этим занимался лично управляющий - высокий и любезный швед. Его паспорт остался у администратора, списанные с него данные следовало передать в ОВИР. Перед отъездом из Лондона Джефферсон поручил своему секретарю сообщить в "Националь" о том, кто он и какая он важная персона. В своем номере Джефферсон набрал номер телефона, который передал ему Борис Кузнецов при их обмене факсами. - Добро пожаловать в Москву, мистер Джефферсон, - сказал Кузнецов на безупречном английском с легким американским акцентом. - Мистер Комаров ждет встречи с вами. Это было неправдой, но Джефферсон, во всяком случае, этому поверил. Встреча была назначена на следующий вечер на семь часов, потому что Комарова не будет в городе весь день. За Джефферсоном к "Националю" пришлют машину с шофером. Довольный Джефферсон пообедал в одиночестве и лег спать. На следующее утро после завтрака, состоявшего из яичницы с беконом, Марк Джефферсон решил осуществить то, что считал неотъемлемым правилом англичанина в любой части света, а именно прогуляться. - Прогуляться? - с сомнением переспросил управляющий, вопросительно нахмурив брови. - Где вы хотите прогуляться? - Где-нибудь. Подышать воздухом. Размять ноги. Возможно, пойти в Кремль и осмотреть его. - Мы можем предоставить наш лимузин, - предложил управляющий. - Так будет намного удобнее. И безопаснее. Джефферсон этого не хотел. Он хотел прогуляться, и он прогуляется. Управляющему лишь удалось уговорить его оставить часы и всю иностранную валюту в отеле, а взять с собой только пачку банкнот для нищих. Этого хватит, чтобы удовлетворить неимущих, но недостаточно, чтобы спровоцировать ограбление. Если повезет. Британский журналист, сделавший карьеру в столичной прессе, никогда не посещал "горячих точек" планеты в качестве иностранного корреспондента. Вернулся он через два часа. Вид у него был несколько растерянный. Он дважды приезжал в Москву - один раз при коммунистах и через восемь лет во второй раз, когда к власти только что пришел Ельцин. Каждый раз его впечатления ограничивались поездкой на такси от аэропорта до одного из лучших отелей и общением в британских дипломатических кругах. Он всегда считал Москву скучным и грязным городом, но совершенно не был готов к тому, с чем столкнулся в это утро. Внешний вид настолько выдавал в нем иностранца, что уже на набережной и около Александровского сада его окружили бездомные, которых, казалось, тут было пруд пруди. Два раза ему почудилось, что за ним следуют банды молодежи. Единственными машинами, проезжавшими мимо, были военные и милицейские или лимузины богатых и привилегированных. Ничего, думал он, теперь у него есть несколько серьезных вопросов, которые он задаст сегодня вечером мистеру Комарову. Зайдя в бар выпить перед ленчем - Джефферсон решил не выходить из отеля, пока мистер Комаров не пришлет за ним, - он оказался там в одиночестве, если не считать усталого и равнодушного ко всему канадского бизнесмена. Как обычно случается в баре, у них завязался разговор. - Вы давно в Москве? - спросил человек из Торонто. - Вчера приехал, - ответил Джефферсон. - Надолго? - Завтра обратно в Лондон. - Э, счастливчик. Я здесь три недели пытаюсь заняться бизнесом. И могу вас заверить, это странное место. - Безуспешно? - О нет, конечно, у меня есть контракты. Офис. И у меня есть партнеры. Знаете, что случилось? - Канадец придвинулся к Джефферсону и объяснил: - Я приехал сюда со всеми рекомендациями по лесному бизнесу, которые мне нужны или я думал, что нужны. Я арендовал офис в высотном здании. Через два дня в дверь постучали. Входит парень, чистенький, аккуратный, в костюме с галстуком. "Доброе утро, мистер Уайэт, - говорит он. - Я ваш новый партнер". - Вы знали его? - спросил Джефферсон. - Да никогда в жизни. Он представитель местной мафии. И это - сделка. Он и его люди берут пятьдесят процентов со всего. За это они покупают или подделывают любое разрешение, ассигнование, бланк или листок бумаги, если мне надо. Они по телефону все уладят с бюрократией, обеспечат доставку в срок, и никаких споров с рабочими. За пятьдесят процентов. - Вы велели ему убираться вон? - предположил Джефферсон. - И не подумал. Я быстро выучился. Это называется "крыша". Что означает "защита", "охрана". Без "крыши" вы пропадете, и быстро. В основном потому, что, если вы им откажете, вы лишитесь ног. Вам их оторвут. Джефферсон с недоверием уставился на него. - Боже милосердный, я слышал, что преступность здесь велика! Но не настолько же?.. - Говорю вам, вы такого и представить не можете. Одним из феноменов, изумлявших западных наблюдателей после падения коммунизма, явилось молниеносное появление русского криминального подполья, называемого, за неимением подходящего слова, "мафией". Даже русские стали употреблять слово "мафия". Некоторые иностранцы считали, что это новое явление, родившееся только после падения коммунизма. Это чепуха. Огромный криминальный мир существовал в России в течение веков. В отличие от сицилийской мафии в нем не было единой иерархии и он никогда не экспортировался в другие страны. Но он существовал, огромное расползшееся по стране братство с местными главарями, главарями банд и людьми, преданными своей банде до самой смерти и украшенными соответствующей татуировкой, подтверждающей это. Сталин пытался уничтожить криминальный мир, отправляя его представителей в лагеря десятками тысяч. Но единственным результатом стало то, что зеки фактически управляли лагерями при молчаливом согласии охранников, которые дорожили спокойной жизнью и не хотели подвергать свои семьи преследованию. Во многих случаях "воры в законе", те, что в мафии называются "донами", руководили своими предприятиями за пределами лагеря из своих лагерных бараков. По иронии судьбы коммунизм, вероятно, развалился бы и без "холодной войны" еще десять лет назад, если бы не преступный мир. Даже партийные боссы заключали с ним тайные пакты. Причина была проста. В СССР только его деятельность велась с какой-то долей эффективности. Директор завода, производящего жизненно важную продукцию, мог обнаружить, что его основное оборудование - станки - встало из-за поломки единственного клапана. Если бы он пошел по бюрократическому пути, ему пришлось бы ждать своего клапана от шести до двенадцати месяцев, а его завод все это время стоял бы. Или он мог перемолвиться словечком со своим зятем, знающим человека со связями. Клапан появился бы на той же неделе. Через некоторое время директор завода закроет глаза на исчезновение у себя партии стального листа, которая окажется на другом заводе. Затем оба директора состряпают отчеты, которые покажут, что они выполнили свои "нормы". В любом обществе, где сочетание склеротичного бюрократизма с грубой некомпетентностью не дает винтикам и колесикам крутиться, единственным смазочным материалом является "черный рынок". СССР всю свою жизнь двигался на этой смазке и последние десять лет полностью зависел от нее. Мафия только контролировала "черный рынок". Все, что она сделала после 1991 года, - вышла из тени и стала процветать и расширяться. Она именно расширялась, быстро распространяясь из обычных сфер - рэкета, алкоголя, наркотиков, вымогательства, проституции - в каждую отдельную сферу жизни. Что поражало - так это быстрота и жестокость, с которыми осуществлялся практически захват экономики. Этому помогли три фактора. Первый: способность к быстрому и массовому насилию, которую демонстрировала мафия в случаях недовольства чем-либо, насилию, при сравнении с которым американская "Коза ностра" выглядела явно слабонервной. Любой русский или иностранец, возражающий против вмешательства мафии в его дела, получал предупреждение - обычно избиение или поджог, - а затем его убивали. Это относилось ко всем, включая директоров крупных банков. Вторым фактором явилась беспомощность милиции, которая, недофинансированная. недоукомплектованная, не имеющая никакого опыта или подготовки, с такой вспышкой преступности и насилия, угрожавшей поглотить ее, просто не могла справиться. Третьим фактором была русская традиция всеобщей коррупции. Этому способствовала последовавшая за 1991 годом тяжелая инфляция, остановившаяся только к 1995 году. При коммунистической власти валютный курс равнялся двум долларам США за один рубль - смешной и искусственный курс по отношению к стоимости и покупательной способности, но введенный властью в СССР, где проблемой являлось не отсутствие денег, а отсутствие товаров, которые можно было бы купить на эти деньги. Инфляция смела все сбережения и ввергла служащих с фиксированной зарплатой в нищету. Когда регулировщик, стоящий в потоке машин, получает в неделю меньше, чем стоят его носки, то его трудно убедить не брать банкноту, воженную в явно фальшивые водительские права. Но это все мелочи. Русская мафия управляет системой, включающей высших государственных чиновников, завербовав себе в союзники почти всю бюрократию. А бюрократия в России управляет всем. Так, разрешения, лицензии, недвижимость, концессии - все можно быстро купить у выдающего их чиновника. В результате мафия получает астрономические прибыли. Еще одна способность русской мафии, поражающая наблюдателей, - это быстрота, с которой она перешла от обычного рэкета (но продолжая твердо держать его в руках) к легитимному бизнесу. Американской "Коза ностра" потребовалось целое поколение, чтобы понять, что легитимный бизнес, основанный на доходах от рэкета, помогает увеличивать доходы и отмывать заработанные преступным путем деньги. Русские сделали это за пять лет, и к 1995 году им принадлежало сорок процентов национальной экономики. К этому времени они стали международной мафией, специализируясь на оружии, наркотиках и присвоении чужих денег, подкрепляя свою деятельность насилием и нацеливаясь на Западную Европу и Северную Америку. Но к 1998 году они перестарались. Безграничная жадность разрушила экономику, на которой они паразитировали. К 1996 году богатства России стоимостью в пятьдесят миллиардов долларов. в основном в золоте, алмазах, драгоценных металлах, нефти, газе и лесе, были расхищены и незаконно вывезены за границу. Товары покупались за практически ничего не стоящие рубли у бюрократов, работающих в государственных органах, а продавались за границу за доллары. Часть долларов реконвертировалась в огромные массы рублей и ввозилась обратно для финансирования новых взяток и новых преступлений. - Беда в том. - мрачно говорил Уайэт, отпивая свое пиво, - что кровопускание становится непомерным. Эти коррумпированные политики, еще более коррумпированные бюрократы и бандиты - они все вместе убили золотого гуся, который их сделал богатыми. Вы читали "Взлет и падение Третьего рейха"? - Да, давно. А что? - Вы помните там описание последних дней Веймарской республики? Очереди безработных, уличная преступность, утрата всех сбережений, кухни с бесплатным супом, свара, устроенная вопящими ничтожествами в рейхстаге, в то время как страна катилась к банкротству... Так вот здесь мы видим то же самое. Все повторяется. Черт, мне пора - встреча внизу за ленчем. Приятно было поговорить с вами, мистер... - Джефферсон. Имя не вызвало реакции. Очевидно, мистер Уайэт не читал лондонскую "Дейли телеграф". Интересно, подумал журналист, когда канадец ушел. Все его сведения, почерпнутые из архивных вырезок, указывали на то, что человек, с которым он встречается вечером, может быть, сумеет спасти нацию. В половине седьмого за Джефферсоном прибыла длинная черная "чайка", и он уже ждал ее в дверях. Он неизменно оставался пунктуальным и от других ожидал того же. Он был одет в темно-серые брюки, блейзер, хрустящую полотняную белую рубашку с галстуком "Гарри-клуба". Он выглядел элегантно, хорошо и со вкусом одетым - и англичанином .с ног до головы. Прокладывая себе путь среди вечернего потока машин, "чайка" направилась на север, к Кисельному бульвару, и, не доезжая до Садового кольца, свернула на боковую улицу. Когда они подъехали к зеленым стальным воротам, водитель вынул из кармана передатчик и включил его. Камеры на стене нацелились на приближающуюся "чайку", и охранник у ворот увидел на телевизионном мониторе машину и номерной знак. Номер соответствовал тому, который он ожидал, и ворота раздвинулись. Пропустив машину, они снова закрылись, и охранник подошел к окошку водителя. Он проверил документы, заглянул на заднее сиденье, кивнул и опустил металлические шипы. Господин Кузнецов, предупрежденный охранником, вышел к дверям, чтобы встретить своего гостя. Он провел британского журналиста в хорошо обставленную приемную на втором этаже, примыкающую к кабинету Комарова и расположенную по другую сторону от кабинета, который раньше занимал покойный Н.И. Акопов. Игорь Комаров не разрешал в своем присутствии ни пить, ни курить, чего не знал и никогда не узнал Джефферсон, потому что об этом не упоминалось. Непьющий русский - редкость в стране, где пьянство является признаком мужчины. Джефферсон, просмотревший несколько видеофильмов о Комарове, где он показан в образе "человека народа", видел его с неизбежным стаканом в руке, произносящим по русскому обычаю многочисленные тосты и не проявляющим никаких признаков опьянения. Он не знал, что Комарову всегда подают родниковую воду. В этот вечер Джефферсону предложили только кофе, от которого тот отказался. Через пять минут вошел Комаров - внушительная фигура, около пятидесяти лет, седой, чуть ниже шести футов, с пристальным взглядом светло-карих глаз, которые его поклонники описывали как "гипнотизирующие". Кузнецов вскочил на ноги, и Джефферсон, несколько медленнее, последовал его примеру. Советник по связям с общественностью представил собеседников, и мужчины пожали друг другу руки. Комаров сел первым в кожаное кресло, немного возвышавшееся над остальными, которые занимали двое других. Из внутреннего нагрудного кармана Джефферсон достал портативный магнитофон и спросил, не будет ли возражений против записи. Комаров наклонил голову в знак того, что понимает неспособность большинства западных журналистов пользоваться стенографией. Кузнецов ободряюще кивнул Джефферсону, чтобы тот начинал. - Господин Комаров, последней новостью является недавнее решение Думы продлить временное исполнение обязанностей президента на три месяца и при этом перенести срок выборов в будущем году на январь. Какова ваша точка зрения на это решение? Кузнецов быстро перевел и выслушал Комарова, отвечавшего на звучном русском языке. - Понятно, что я и Союз патриотических сил были разочарованы таким решением, но как демократы мы принимаем его. Для вас не будет секретом, мистер Джефферсон, что дела в стране, к которой я питаю глубокую любовь, идут плохо. Слишком долго некомпетентное правительство мирилось с бесхозяйственностью, коррупцией и преступностью. Наш народ страдает. Чем дольше это продолжается, тем становится хуже. Таким образом, можно лишь сожалеть об отсрочке. Я уверен, что мы бы выиграли президентские выборы в октябре этого года, но если их перенесут на январь - мы выиграем в январе. Марк Джефферсон уже брал не одно интервью и по опыту знал, что ответ заготовлен заранее, хорошо отрепетирован, словно высказан политиком, которому много раз задают один и тот же вопрос и который без запинки отвечает выученное наизусть. В Великобритании и Америке установился обычай более свободного общения политических деятелей с представителями прессы, многих из которых они звали просто по имени. Джефферсон гордился своей способностью рисовать в газетной статье точный портрет, используя как высказывания интервьюируемого, так и свои впечатления, а не давать скучный перечень политических клише. Но сейчас перед ним был не человек, а автомат. Репортерский опыт уже показал Джефферсону, что западноевропейские политики привыкли к значительно большему уважению прессы, чем английские или американские, но здесь было другое. Русский держался замкнуто и официально, словно портновский манекен. Задавая свой третий вопрос, Джефферсон понял почему: Комаров явно ненавидел средства массовой информации и сам процесс интервьюирования. Англичанин попробовал менее серьезный подход, но у русского не промелькнуло и тени улыбки. В том, что политик воспринимал себя очень серьезно, не было ничего нового, но этот человек фанатично упивался своей значимостью. Ответы продолжали звучать как заученные наизусть. Он удивленно посмотрел на Кузнецова. Молодой переводчик, получивший образование в Америке, владеющий двумя языками в совершенстве, светский и развитой, относился к Игорю Комарову с собачьей преданностью. Джефферсон сделал новую попытку: - Вам хорошо известно, сэр, что в России реальная власть находится в руках президента, а это значительно больше, чем у президента Соединенных Штатов или премьер-министра Великобритании. Если бы эта власть была в ваших руках, то что бы вы сделали за первые шесть месяцев, какие бы изменения заметил объективный наблюдатель? Другими словами, каковы приоритеты? И по-прежнему ответ прозвучал как политический трактат. Обычное упоминание о необходимости уничтожить организованную преступность, реформировать обременительную бюрократию, восстановить сельскохозяйственное производство и провести денежную реформу. На дальнейшие вопросы, каким именно образом можно достигнуть этого, следовали ничего не значащие клише. Ни один политический деятель на Западе не смог бы отделаться такими ответами, но здесь стало ясно: Комаров ожидает, что Джефферсон будет полностью удовлетворен. Вспомнив инструкции, полученные от своего редактора, Джефферсон спросил Комарова, как он намерен осуществить возрождение былой славы русского народа. И впервые увидел реакцию на свой вопрос. Что-то в его словах, казалось, ударило Комарова, словно электрический ток. Русский застыл, глядя на него своими немигающими светло-карими глазами. Джефферсон, не выдержав этого взгляда, отвел глаза и посмотрел на магнитофон. Ни он, ни Кузнецов не обратили внимания на то, что лицо президента СП С покрылось смертельной бледностью и на скулах вспыхнули небольшие ярко-красные пятна. Не говоря ни слова, Комаров неожиданно поднялся, прошел в свой кабинет и закрыл за собой дверь. Вопросительно подняв бровь, Джефферсон взглянул на Кузнецова. Молодой человек тоже казался удивленным, но свойственная ему любезность взяла верх. - Я уверен, господин Комаров скоро вернется. Очевидно, он только что вспомнил о чем-то очень срочном, чего нельзя отложить. Он вернется, как только освободится. Джефферсон наклонился и выключил магнитофон. Через три минуты, коротко поговорив по телефону, Комаров вернулся, сел и сдержанно ответил на вопрос. Когда он заговорил, Джефферсон опять включил магнитофон. Час спустя Комаров сделал знак, что интервью окончено. Он встал, с усилием кивнул Джефферсону и направился в свой кабинет. На пороге он подал знак Кузнецову следовать за ним. Через две минуты советник вышел с явно смущенным видом. - Боюсь, у нас проблема с транспортом, - сказал он, провожая Джефферсона вниз по лестнице в холл. - Машина, на которой вы приехали, срочно потребовалась, а другие принадлежат сотрудникам, но они работают до позднего времени. Не могли бы вы доехать до "Националя" на такси? - О да, полагаю, что смогу, - произнес Джефферсон, который теперь жалел, что не взял для себя машину в отеле и не приказал ожидать его. - Может быть, вы закажете для меня такси? - По телефону больше не принимают заказов, - сказал Кузнецов, - но я покажу вам, как это делается. Он провел заинтригованного обозревателя от дверей к стальным воротам, которые, раздвинувшись, пропустили их. В переулке Кузнецов указал на находившийся в сотне метров Кисельный бульвар. - Сразу же на бульваре вы за считанные секунды остановите проезжающее такси и доберетесь до отеля за пятнадцать минут. Надеюсь, вы понимаете? Было приятно, действительно приятно познакомиться с вами. С этими словами он исчез. Крайне расстроенный, Марк Джефферсон направился по узкой улочке к главной дороге. На ходу он вертел в руках свой магнитофон. Дойдя наконец до Кисельного бульвара, он положил его обратно во внутренний карман блейзера. Он посмотрел по сторонам в поисках такси. Как и следовало ожидать, не было видно ни одного. Раздраженно хмурясь, он повернул налево к центру Москвы, время от времени оглядываясь назад. Два человека в черных кожаных куртках наблюдали, как он вышел из переулка и направился в их сторону. Один из них открыл заднюю дверцу машины и выскользнул из нее. Когда англичанин оказался в десяти метрах от них, оба сунули руки в карманы и вытащили автоматические пистолеты с глушителями. Никто не произнес ни слова, только раздалось два выстрела. Обе пули ударили журналисту в грудь. Сила удара остановила идущего, ноги у него подломились, и он опустился на землю. Тело начало опрокидываться, но убийцы подбежали к нему. Один поддерживал его, а второй, сунув руку под пиджак, быстро вытащил магнитофон из одного кармана и бумажник из другого. К ним подъехала машина, и они быстро забрались в нее. Когда машина с ревом унеслась прочь, проходившая женщина посмотрела на тело, думая, что это пьяный, но, увидев струйку крови, громко закричала. Никто не записал номер машины. Впрочем, он наверняка был фальшивый. Глава 8 В ресторане, находившемся недалеко от места убийства, кто-то из посетителей услышал крики женщины, выглянул на улицу и, воспользовавшись телефоном администратора, вызвал "Скорую помощь". Поначалу медики думали, что имеют дело с остановкой сердца, пока не увидели отверстия от пуль на двубортном синем блейзере и не заметили кровь. По дороге в ближайшую больницу они вызвали милицию. Час спустя инспектор Василий Лопатин из отдела убийств стоял в травматологическом отделении Боткинской больницы и мрачно смотрел на труп, лежавший перед ним на каталке, в то время как дежуривший этой ночью хирург снимал резиновые перчатки. - У него не было ни единого шанса, - сказал хирург. - Единственная пуля, прямо сквозь сердце, с близкого расстояния. Она еще там, внутри. При вскрытии ее достанут для вас. Лопатин кивнул. Большое спасибо. В Москве столько оружия, что хватило бы перевооружить целую армию, и его шансы найти пистолет, из которого выпущена эта пуля, не говоря уж о владельце оружия, почти равны нулю, и он знал это. Отправившись на Кисельный бульвар, он установил, что женщина, которая, по всей видимости, оказалась свидетельницей убийства, исчезла. Кажется, она видела двух убийц и машину. Никаких примет. Над бледным, все еще выражавшим удивление веснушчатым лицом сердито торчала рыжая бородка. Санитар накрыл тело зеленой простыней, чтобы яркий свет висевших над ним ламп не падал на глаза, которые уже ничего не могли увидеть. Тело было обнажено. Рядом на столике в овальном металлическом лотке лежали одежда и личные вещи. Следователь подошел и, взяв пиджак, посмотрел на ярлык с внутренней стороны воротника. Сердце у него упало. - Можете прочитать? - спросил он у хирурга. Доктор пригляделся к вышитому ярлыку на пиджаке. - "Лан-дау", - медленно прочитал он, затем, ниже имени производителя: - "Бонд-стрит". - А это? - Лопатин указал на рубашку. - "Маркс энд Спенсер", - прочитал хирург. - Это в Лондоне, - стараясь помочь, добавил он. - Думаю, и Бонд-стрит тоже. В русском языке имеется более двадцати слов, означающих человеческие экскременты и части мужских и женских гениталий. Мысленно Лопатин перебрал их все. Английский турист, о Господи! Неудачное ограбление - и надо же этому случиться с английским туристом! Он перешел к личным вещам. Их было немного. Никаких монет, разумеется; русские монеты уже давно обесценились. Аккуратно сложенный белый носовой платок, маленький пластиковый прозрачный пакетик, кольцо с печаткой и часы. Он подумал, что крики женщины помешали грабителям снять с левого запястья часы и кольцо с пальца. При убитом не оказалось никаких документов. Хуже того, не было и бумажника. Лопатин снова стал просматривать одежду. Внутри ботинок он увидел слово "Черч". Гладкие черные ботинки со шнурками. На темно-серых носках никаких меток не было, а на нижнем белье повторялись слова "Маркс энд Спенсер". Судя по этикетке, галстук куплен в магазине или салоне, который назывался "Тернбул энд Эссер", на Джермин-стрит; без сомнения, тоже в Лондоне. С чувством скорее безнадежности, чем надежды Лопатин снова взял блейзер. Санитары явно недоглядели: какой-то твердый предмет прощупывался в верхнем кармане, где обычно держат очки. Лопатин вынул его - карточка из твердого пластика, перфорированная. ' Это оказался ключ к номеру в отеле - не старомодный ключ, а нового, компьютерного типа. Ради безопасности на карточке не было номера комнаты - это делалось с целью охраны от воров, - но имелся фирменный знак отеля "Националь". - Где у вас телефон? - спросил Лопатин. Если бы дело не происходило в августе, то Бенни Свенсон, управляющий "Националом", находился бы в это время дома. Но туристов приезжало много, а двое сотрудников слегли с летней простудой. Поздно вечером Свенсон все еще работал у себя в кабинете, когда позвонили с коммутатора отеля. - Звонят из милиции, мистер Свенсон. Он нажал на кнопку "связь", и его соединили с Лопатиным. - Да? - Это управляющий? - Да. Свенсон слушает. Кто это? - Инспектор Лопатин, отдел убийств, МУР. У Свенсона сжалось сердце. Этот человек сказал "убийств". - У вас остановился английский турист? - Конечно. Несколько. По крайней мере дюжина. А в чем дело? - Вы узнаете человека по такому описанию? Рост метр семьдесят, короткие рыжеватые волосы, рыжеватая борода, темно-синий двубортный пиджак, галстук с яркими полосками. Свенсон закрыл глаза и проглотил подступивший к горлу комок. О Господи, это мог быть только мистер Джефферсон. Журналист прошел мимо него в холле в этот самый вечер. Джефферсон ожидал машину. - Почему вы спрашиваете? - Его ограбили. Он находится в Боткинской больнице. Вы знаете, где это? Около ипподрома. - Да, конечно. Но вы сказали - убийство. - Боюсь, он мертв. Его бумажник и документы, по-видимому, украли, но оставили пластиковый ключ с вашим логотипом. - Подождите, инспектор. Я сейчас. Несколько минут охваченный ужасом Бенни Свенсон неподвижно сидел за своим столом. За двадцать лет работы в гостиничном бизнесе он ни разу не слышал, чтобы гостя убили. Его единственной страстью, которой он предавался в свободное время, была игра в бридж, и он вспомнил, что его партнером обычно бывал один из сотрудников британского посольства. Найдя в своей записной книжке номер домашнего телефона этого дипломата, Свенсон позвонил ему. Было без десяти двенадцать, и приятель уже спал, но сон быстро слетел с него, когда он услышал о случившемся. - Боже мой, Бенни, тот журналист? Пишет для "Телеграф"? Не знал, что он здесь. Но все равно спасибо. Поднимется страшный шум, подумал дипломат, положив трубку. Британскими гражданами, живыми или мертвыми, попавшими в беду в чужих землях, конечно, занимается консульский отдел, но он должен сообщить кому-нибудь еще до наступления утра. Он позвонил Джоку Макдоналду. Москва, июнь 1988 года Прошло десять месяцев после возвращения Валерия Круглова домой. Всегда существует риск, что агент, завербованный за границей, вернувшись домой, может передумать, не выйти на связь и уничтожить все коды, чернила и бумаги, которые ему дали. Завербовавшая его служба ничего не может сделать в таком случае, кроме как разоблачить этого человека, но это бессмысленно и жестоко и не принесет никакой пользы. Чтобы работать против тирании, находясь внутри страны, требуются выдержка и мужество, и некоторые люди не обладают ими. Как и все в Лэнгли, Монк никогда не сравнивал тех, кто работал против Московского режима, с предателем-американцем. Последний предавал весь американский народ и его демократически избранное правительство. И все же если он попадется, то с ним будут обращаться по-человечески: его ждет справедливый суд и он получит самого лучшего адвоката, какого только сможет нанять. А русский работает против жестокого деспотизма, отражающего интересы не более десяти процентов населения и держащего остальные девяносто в порабощении. Если его поймают, то будут зверски бить, а потом расстреляют без суда или сошлют в лагеря. Но Круглов сдержал слово. Три раза он передавал через тайники интересные и связанные с высокой политикой документы из Министерства иностранных дел. Соответственным образом обработанные, чтобы нельзя было проследить источник, они давали возможность государственному департаменту знать позицию Советов еще до того, как сесть за стол переговоров. В период 1987 - 1988 годов восточноевропейские сателлиты готовились к открытому бунту - Польша уже была потеряна. Румынию, Венгрию и Чехословакию охватывали волнения, - и знать, как собирается действовать в этой ситуации Москва, являлось насущной необходимостью. Знать, насколько слабой и деморализованной осознавала себя Москва, было очень важно. Круглов дал эти сведения. Но в мае агент "Делфи" сообщил, что ему нужна встреча. У него есть нечто важное, и он хотел бы встретиться со своим другом Джейсоном. Гарри Гонт вышел из себя. - Достаточно Ялты! Мы здесь ночей не спали! Тебе сошло с рук. А могла быть и ловушка. Может быть и на этот раз. Хорошо, коды показывают, что он в порядке. Но его могли и поймать. Он мог бы многое рассказать. И ты сам знаешь слишком много. - Гарри, тысячи американских туристов ежедневно посещают Москву. Теперь не старые времена. КГБ не может следить за каждым. Если "крыша" надежна, то это просто один человек из сотни тысяч. Да еще надо, чтобы взяли с поличным. Будут они пытать гражданина Соединенных Штатов? В наше время? "Крыша" будет надежной. Я осторожен. Говорю по-русски, но притворяюсь, что не знаю русского. Я всего лишь безобидный американский кретин с путеводителем. Поверьте мне. Америка обладает огромной сетью организаций и культурных фондов, интересующихся искусством во всех его видах и разновидностях. Один из таких фондов занимался подготовкой студенческих групп к поездкам в Москву с целью посещения различных музеев, в том числе и знаменитого Музея искусства народов Востока на улице Обуха. Монк записался в группу старшекурсников. Когда студенты в середине июня прилетели в аэропорт в Москве, биография и документы доктора Филипа Питерса были не только в полном порядке - они были настоящими. Круглова предупредили. Неизбежный гид из "Интуриста" встретил их и разместил в ужасном отеле "Россия", таком же примерно по величине, как тюрьма "Алкатрац", но без удобств. На третий день они отправились в музей. Монк еще дома подробно изучил его. Между витринами с экспонатами оставалось большое открытое пространство, где, как он был уверен, он сможет обнаружить слежку, если она установлена за Кругловым. Монк увидел его минут через двадцать. Он послушно шел за гидом, а Круглов следовал за ним в отдалении. Хвоста не было. Уверенный в этом. Монк направился в кафетерий. Как и в большинстве московских музеев, в Музее искусства народов Востока есть большое кафе, а при кафе - туалеты. Кофе они пили за разными столиками, но Монк перехватил взгляд Круглова. Если бы тот побывал в КГБ и подвергся пыткам, это отразилось бы в его взгляде. Страх. Отчаяние. Предупреждение. Глаза Круглова щурились от радости. Или Монк видел перед собой величайшего в мире двойного агента, или Круглов был чист. Монк поднялся и направился в туалет. Круглов пошел за ним. Они подождали, пока последний посетитель вымоет руки и уйдет, и тогда обнялись. - Как вы, друг мой? - Хорошо. У меня теперь своя квартира. Так чудесно иметь личную жизнь. Дети могут навещать меня, и я могу оставить их ночевать. - Ни у кого нет подозрений? Я имею в виду деньги? - Нет, я пробыл за границей слишком долго. Сейчас каждый хватает сколько может. Все старшие дипломаты привозят много вещей из-за границы. Я был слишком наивен. - Значит, положение действительно меняется, и мы помогаем этому, - заметил Монк. - Скоро с диктатурой будет покончено и вы заживете свободной жизнью. Теперь уже недолго ждать. Вошли несколько школьников, шумно сделали "по-маленькому" и вышли. Пока они не ушли, мужчины старательно мыли руки. Монк на всякий случай не закрывал кран. Это был старый трюк, но если поблизости находился микрофон или говорящий повышал голос, звук льющейся воды обычно помогал. Они поговорили еще минут десять, и Круглов передал принесенный им пакет. Подлинные документы, точные копии, полученные из кабинета министра иностранных дел Эдуарда Шеварднадзе. Они еще раз обнялись и поодиночке вышли. Монк присоединился к своей группе и вместе с ней через два дня улетел домой. Перед тем как улететь, он передал пакет отделению ЦРУ в посольстве. Полученные в США документы свидетельствовали о том. что СССР отказывается выполнять программу помощи странам третьего мира почти везде, включая Кубу. Экономика разваливалась, и конец был виден. Третьим миром больше нельзя стало пользоваться как рычагом для шантажа Запада. Государственному департаменту это страшно понравилось. Итак, Монк совершил свою вторую нелегальную поездку в СССР. Вернувшись, он узнал, что получил очередное повышение, а также что Николай Туркин, агент по кличке "Лайсандер", переводится в Восточный Берлин на должность главы управления "К", входящего в структуру КГБ. Это была важнейшая должность, единственная дающая возможность знать каждого советского шпиона в Западной Германии. Управляющий отелем и глава британской разведки прибыли в Боткинскую больницу с разницей в несколько секунд. Их провели в небольшую палату, где находились накрытое тело мертвого человека и рядом с ним инспектор Лопатин. Макдоналд представился просто: "Из посольства". Лопатина прежде всего беспокоила правильность идентификации. Но это не представило трудностей. Свенсон привез паспорт убитого, и фотография в нем полностью соответствовала внешности убитого. - Причина смерти? - спросил Макдоналд. - Одна пуля в сердце, - ответил Лопатин. Макдоналд осмотрел пиджак. - Здесь два пулевых отверстия, - мягко заметил он. На блейзере действительно были две дырки от пуль. Но только одна - в рубашке. Лопатин второй раз осмотрел тело. В груди только одно отверстие. - Вторая пуля, должно быть, попала в бумажник и застряла в нем, - предположил Лопатин и мрачно усмехнулся: - По крайней мере эти подонки не смогут воспользоваться всеми кредитными карточками. - Я должен вернуться в отель, - сказал Свенсон. Было видно, как сильно он потрясен. Если бы этот англичанин взял предложенный лимузин в отеле... Макдоналд проводил его до дверей. - Это, должно быть, ужасно для вас, - сочувственно сказал он. Швед кивнул. - Давайте покончим со всеми вопросами как можно быстрее. Полагаю, в Лондоне у убитого жена. Вероятно, вы сможете освободить его номер, упаковать вещи? Утром я пришлю за ними машину. Очень вам благодарен. Вернувшись в палату, Макдоналд обернулся к Лопатину: - У нас проблема, мой друг. Скверное дело. Этот человек был знаменитостью в своей сфере. Известный обозреватель. Все газеты будут писать о его гибели. У его газеты в Москве есть бюро. Они раздуют эту историю. Так же поступят и другие газеты за границей. Почему бы не разрешить посольству взять эту сторону дела в свои руки? Факты ясны, не так ли? Неудавшееся ограбление закончилось трагически. Почти наверняка грабители кричали на него по-русски, но он их не понял. Думая, что он собирается сопротивляться, они выстрелили. Настоящая трагедия. Но ведь так, должно быть, и случилось, как вы думаете? Лопатин ухватился за эту мысль. - Конечно, ограбление привело к несчастью. - Итак, вы будете стараться найти убийц, хотя мы, как профессионалы, понимаем, что перед вами стоит трудная задача. Предоставьте организацию отправки тела на родину нашему консульству. Контакты с британской прессой мы тоже возьмем на себя. Согласны? - Да, это кажется разумным. - Мне только нужны его личные веши. Они все равно не имеют отношения к делу. Разгадкой мог послужить бумажник, если бы нашелся. И кредитные карточки, если бы кто-то попытался ими воспользоваться, в чем я сомневаюсь. Лопатин взглянул на овальное блюдо с жалкой кучкой вещей. - Вам придется расписаться за них, - сказал он. - Конечно. Приготовьте форму расписки. В больнице нашелся конверт, и в него положили один перстень с печаткой, одни золотые часы на ремешке из крокодиловой кожи, один сложенный носовой платок и маленький пластиковый пакет с его содержимым. Макдоналд расписался и увез конверт в посольство. Ни один из них не знал, что убийцы выполнили инструкции, но допустили две невольные ошибки. Им приказали забрать бумажник со всеми документами, включая удостоверение личности, то есть паспорт, и любой ценой завладеть магнитофоном. Убийцы не знали, что англичанам на родине не требуется постоянно носить при себе удостоверение личности и паспортом они пользуются только при поездках за границу. Старомодный британский паспорт представляет собой книжечку в твердой синей обложке, которая с трудом входит во внутренний карман, и Джефферсон оставил его у администратора в отеле. Они также не заметили тоненький пластиковый ключ от номера, лежавший в верхнем кармане. А ведь именно паспорт и ключ обеспечили полную идентификацию тела в течение двух часов после убийства. За вторую ошибку их нельзя было винить. Вторая пуля попала не в бумажник. Она угодила в магнитофон, висевший у Джефферсона под пиджаком. Пуля разрушила хрупкий механизм и разорвала узенькую пленку на кусочки так, что прослушать ее стало невозможно. Инспектор Новиков договорился, что начальник отдела кадров примет его в штаб-квартире партии 10 августа в десять часов утра. Он немного нервничал, ожидая, что его встретят с холодным удивлением и короткой отповедью. Господин Жилин носил темно-серые костюмы-тройки, подчеркивающие его любовь к пунктуальности. Усы щеточкой и очки без оправы только подчеркивали внешний вид бюрократа прошлого века, каковым он в действительности и являлся. - У меня мало времени, инспектор. Пожалуйста, переходите к делу. - Безусловно. Я расследую смерть человека, который, как мы думаем, мог быть преступником. Квартирным вором. Одна из наших свидетельниц считает, что видела этого человека, бродившего неподалеку от вашего здания. Естественно, я обеспокоен, не намеревался ли он проникнуть внутрь ночью. Жилин ответил тонкой улыбкой: - Сомневаюсь. Времена тревожные, инспектор, и охрана этого здания очень надежна. - Рад слышать. Вы когда-нибудь видели этого человека? Жилин смотрел на фотографию не дольше секунды. - Боже мой, Зайцев... - Кто? - Зайцев, старый уборщик. Вор, говорите? Не может быть. - Расскажите о Зайцеве, пожалуйста. - Нечего рассказывать. Нанялся на работу около года назад. Казался надежным. Приходил каждый вечер, с понедельника по пятницу, убирать служебные помещения. - А в последнее время? - Нет, не появился. Прошло два дня, и я вынужден был найти замену. Вдова. Очень старательная. - А когда это случилось. Когда он не вышел на работу? Жилин подошел к шкафу и вынул папку... Создавалось впечатление, что у него есть папка по каждому вопросу. - Вот здесь. Учетные листки. Он пришел, как обычно, вечером пятнадцатого. Убирал как обычно. Ушел, как обычно, еще до рассвета. На следующий вечер не появился, и с тех пор его не видели. Эта ваша свидетельница, должно быть, видела, как он уходил рано утром. Ничего необычного. Он не воровал, а занимался уборкой. - Это все объясняет, - сказал Новиков. - Не совсем, - отрезал Жилин. - Вы сказали, что он вор. - Через два дня после того, как он ушел отсюда, он оказался замешанным в ограблении квартиры на Кутузовском проспекте. Хозяйка узнала его. А через неделю его нашли мертвым. - Позор! - сказал Жилин. - Эта преступная волна переходит все границы. Вы должны что-то предпринимать. Новиков пожал плечами: - Мы стараемся. Но их много, а нас мало. Мы хотим выполнять свою работу, но нас не поддерживают наверху. - Это изменится, инспектор, это изменится. - У Жилина в глазах загорелся огонек проповедника. - Через шесть месяцев господин Комаров станет нашим президентом. И тогда вы увидите, какие будут перемены. Вы читали его речи? Раздавить преступность - вот к чему он призывает все время. Великий человек. Надеюсь, мы можем рассчитывать на ваш голос? - Само собой разумеется. Э-э... а у вас нет адреса этого уборщика? Жилин черкнул что-то на клочке бумаги и протянул Новикову. Дочка плакала, но старалась сдерживаться. Она посмотрела на фотографию и кивнула. Затем перевела взгляд на раскладушку у стены. По крайней мере теперь в квартире будет больше места. Новиков ушел. Он скажет Вольскому, что, по-видимому, в этом доме нет денег на похороны. Пусть лучше об этом позаботится администрация Москвы. Как и в этой квартире, в морге тоже не хватало места. Теперь Вольский сможет закрыть дело. Что касается отдела убийств, то убийство Зайцева войдет в остальные девяносто семь процентов нераскрытых. Лэнгли, сентябрь 1988 года По заведенному порядку государственный департамент передал ЦРУ список членов советской делегации. Когда впервые обсуждался вопрос о проведении в Силиконовой долине конференции по теоретической физике и было высказано мнение, что надо пригласить ученых из СССР, мало кто думал, что приглашение будет принято. Но в конце 1987 года начал ощущаться результат реформ Горбачева и заметная напряженность в отношениях с Москвой стала ослабевать. К удивлению организаторов семинара, Москва согласилась прислать небольшую группу участников. Имена и данные пришли в иммиграционную службу, которая попросила госдепартамент их проверить. Научные работы в СССР были настолько засекречены, что на Западе знали лишь горсточку знаменитостей. Когда список пришел в Лэнгли, его передали в отдел СВ, а там его вручили Монку. Он случайно оказался свободен. Два его агента в Москве вносили неплохой вклад через тайники, а полковник Туркин в Восточном Берлине обеспечивал полный провал деятельности КГБ в Западной Германии. Монк, как обычно, проверил список фамилий восьми советских ученых, собиравшихся принять участие в ноябрьской конференции в Калифорнии, и обнаружил, что о них нет никаких данных. Ни об одном ученом из списка в ЦРУ даже не слышали, не говоря уже о том, чтобы познакомиться или завербовать. Когда перед Монком вставала проблема, он становился похож на ищейку и поэтому пробовал пойти по единственно возможному пути. Несмотря на то что отношения между ЦРУ и ФБР, занимающимся внутренними делами, всегда оставались напряженными, а после дела Хауарда тем более, он все же решил обратиться в ФБР. Это было только предположение, но он знал, что в бюро имеется значительно более полный, чем в ЦРУ, список советских граждан, которые просили или получили политическое убежище в Соединенных Штатах. Цель заключалась не в том, чтобы узнать, поможет ли ФБР, а в том, позволят ли Советы ученому, имеющему родственников за границей, выехать за пределы СССР. Шанса на то, что позволят, не было, потому что семья, находящаяся в Штатах, рассматривалась КГБ как главная угроза безопасности. Из восьми фамилий списка две нашлись в картотеке ФБР. Проверка установила, что одна фамилия оказалась совпадением: семья в Балтиморе не имела никакого отношения к приезжающему русскому ученому. Другая фамилия показалась странной. Российско-еврейская беженка, обратившаяся с просьбой о политическом убежище через посольство США в Вене, где она находилась в австрийском транзитном лагере, и получившая его. в Америке родила ребенка, по зарегистрировала своего сына под другой фамилией. Мисс Евгения Розина, проживающая в данное время в Нью-Йорке, зарегистрировала своего сына как Ивана Ивановича Блинова. Монк знал, что это значит "Иван, сын Ивана". Очевидно, ребенок родился вне брака. Является ли он плодом бурного романа в Штатах, в транзитном лагере в Австрии или был зачат еще раньше? Одним из восьми в списке советских ученых значился доктор физико-математических наук профессор Иван Е. Блинов. Фамилия была необычной, Монк никогда не встречал ее раньше. Он поехал в Нью-Йорк и нашел мисс Розину. Инспектор Новиков решил, что сообщит своему коллеге Вольскому хорошие новости после работы, за кружкой пива. Снова встретились в столовой; пиво было дешево. - Догадайся, где я был сегодня утром? - В постели у балерины-нимфоманки. - Это было бы здорово! В штаб-квартире СПС. - Что, в этой навозной куче в Рыбниковом переулке? - Нет, там - только напоказ. У Комарова настоящий штаб на очень приятной вилле недалеко от Бульварного кольца. Между прочим, пиво за твой счет. Я закрыл одно твое дело. - Которое? - Старик, найденный в лесу у Минского шоссе. Он работал уборщиком в особняке СПС, пока не занялся воровством, чтобы подработать на стороне. Вот, тут подробности. Вольский пробежал глазами единственный лист, который дал ему Новиков. - Что-то не везет им в СПС в последнее время. - А что такое? - Месяц назад личный секретарь Комарова утонул. - Самоубийство? - Нет. Ничего похожего. Пошел купаться и не вернулся. Ну, не совсем "не вернулся". На прошлой неделе его выловили ниже по течению. У нас патологоанатом - умница. Обнаружил обручальное кольцо с именем на внутренней стороне. - И когда же, говорит умница патологоанатом, этот человек утонул? - Где-то в середине июля. Новиков задумался. Ему бы следовало заплатить за пиво. Ведь это ему предстоит получить тысячу фунтов стерлингов от англичанина. А сейчас британец мог бы дать и побольше. За счет фирмы. Нью-Йорк, сентябрь 1988 года Ей было около сорока лет, смуглая, энергичная и красивая. Монк ждал в холле многоквартирного дома, где она жила, пока она вернется с сыном из школы. Сын оказался жизнерадостным мальчиком лет семи. Веселое выражение исчезло с ее лица, когда он представился чиновником иммиграционной службы. У любого родившегося не в Америке иммигранта, даже если его бумаги в полном порядке, одно только слово "иммиграция" вызывает беспокойство, если не страх. Ей ничего не оставалось делать, кроме как впустить его в квартиру. Пока мальчик делал домашнее задание за кухонным столом в ее маленькой, но исключительно чистой квартире, они разговаривали в гостиной. Она заняла оборонительную позицию и насторожилась. Но Монк не походил на резких, суровых чиновников, с которыми она сталкивалась во время борьбы за местожительство в США восемь лет назад. Он умел очаровывать и обладал обаятельной улыбкой, и она начала успокаиваться. - Знаете, как это у нас, государственных служащих, мисс Розина... Документы, документы, все время документы. И если они все на месте - босс счастлив. И что потом? Ничего. Они пылятся в каком-нибудь архиве. Но когда чего-то не хватает, босс раздражается. Тогда мелкая сошка вроде меня отправляется собирать недостающее. - Что вы хотите узнать? - спросила она. - Мои документы в порядке. Я работаю экономистом и переводчиком. Я сама обеспечиваю свое существование и плачу налоги. Я ничего не стою Америке. - Нам это известно, мэм. Вопрос не стоит о незаконности ваших бумаг. Вы получили гражданство. Все в порядке. Дело только в том, что вы зарегистрировали маленького Ивана под другой фамилией. Почему вы так поступили? - Я дала ему фамилию его отца. - Конечно. Послушайте, сейчас 1988 год. Ребенок, родители которого не женаты, для нас не проблема. Но документы есть документы. Не могли бы вы сказать мне, как звали его отца? Пожалуйста. - Иван Евдокимович Блинов, - ответила она. Попал. Этот человек есть в списке. - Вы его очень любили, да? Взгляд женщины затуманился, словно она смотрела куда-то в далекое прошлое. - Да, - прошептала она. - Пожалуйста, расскажите мне об Иване. Одним из величайших талантов Джейсона Монка было умение разговорить людей. Более двух часов, пока мальчик не принес прекрасно выполненную работу по арифметике, Розина рассказывала ему об отце своего сына. Иван Блинов родился в Ленинграде в 1938 году, его отец преподавал физику в университете, мать была учительницей математики в школе. Отец чудом уцелел во время сталинских чисток перед войной, но умер во время блокады в 1942 году. Мать с четырехлетним Ваней на руках спаслась, переправившись из голодающего города с колонной грузовиков по льду Ладожского озера зимой 1942 года. Они поселились в маленьком городке на Урале, где мальчик и вырос. Его мать лелеяла мысль, что когда-нибудь он станет таким же блестящим ученым, как его отец. Восемнадцати лет он отправился в Москву поступать в самый престижный в СССР технический вуз, в Физико-технический институт. К его изумлению, его приняли. Вопреки стесненному материальному положению слава отца, преданность матери, возможно, гены и, безусловно, его личные усилия решили дело. За скромным названием института скрывалась кузница самых талантливых конструкторов ядерного оружия. Спустя шесть лет Блинову, еще молодому человеку, предложили работу в научном городке, настолько засекреченном, что прошли годы, прежде чем о нем услышали на Западе. Арзамас-16 стал для молодого вундеркинда привилегированным домом и тюрьмой одновременно. По советским стандартам, условия там предоставлялись роскошные. Небольшая, но отдельная квартирка, магазины богаче, чем в любом другом городе, более высокая заработная плата и безграничные возможности для исследовательской работы - и все это для него. Чего у него не было - так это права уехать. Раз в год предоставлялась возможность провести отпуск на рекомендованном курорте за более низкую плату, чем для других. Затем обратно за колючую проволоку, к перлюстрированной почте, прослушиваемым телефонам и дружбе по разрешению. Ему еще не было тридцати, когда он встретил в Арзамасе-16 Валю, молодую учительницу английского языка, и женился на ней. Она выучила его языку, так что он мог читать массу получаемых с Запада технических публикаций в оригинале. Первое время они были счастливы, но постепенно в браке появилась трещина: они очень хотели ребенка, но не могли его иметь. Осенью 1977 года, отдыхая в Кисловодске на Северном Кавказе, он встретил Женю Розину. Как это часто делалось в золотой клетке, его жене предоставили отпуск в другое время. Женя, двадцати девяти лет, то есть на десять лет его моложе, была из Минска, разведена и тоже бездетна; жизнерадостная, насмешливая, постоянная слушательница "голосов" - "Голоса Америки" и Би-би-си - и читающая смелые журналы, такие, как "Польша", издававшийся в Варшаве и отличающийся от скучных догматических советских изданий широким охватом тем и смешными публикациями. Засекреченный ученый был околдован ею. Они договорились переписываться, но поскольку Блинов знал. что его почта просматривается (он владел секретными сведениями), то он попросил ее писать на имя его друга в Арзамасе-16, чью почту не перлюстрировали. В 1978 году они снова встретились, заранее договорившись, - на этот раз на курорте в Сочи на Черном море. От брака Блинова ничего не осталось, кроме названия. Их дружба перешла в бурный роман. В третий и последний раз они увиделись в 1979 году в Ялте и поняли, что по-прежнему любят друг друга и что их любовь безнадежна. Он чувствовал, что не сможет развестись со своей женой. Если бы у нее тоже появился кто-то, тогда другое дело. Однако такового не было: красотой она не отличалась. Но Валя сохраняла верность ему в течение пятнадцати лет, и если любовь умерла - а так случается в жизни, - они все же остались друзьями, ион не мог опозорить ее разводом, особенно в таком замкнутом мирке, в котором они жили. Женя не спорила, но по другой причине. Она сказала ему то, чего не говорила раньше. Если бы они поженились, это испортило бы ему карьеру. Она была еврейкой, и этого достаточно. Она уже подала заявление в ОВИР, Отдел виз и регистраций, об эмиграции в Израиль. При Брежневе это уже можно было сделать. Они целовались, занимались любовью и расстались, чтобы больше никогда не увидеться. - Остальное вы знаете, - закончила она. - Транзитный лагерь в Австрии, обращение в наше посольство? - Да. - А Иван Иванович? - Через шесть недель после отпуска в Ялте я поняла, что ношу ребенка Блинова. Иван родился здесь, он - гражданин США. Хотя бы он вырастет здесь свободным. - Вы когда-нибудь писали Блинову? Он знает? - А какой смысл? - с горечью спросила она. - Он женат. Живет в позолоченной тюрьме, такой же пленник, как и любой зек в лагере. Что я могла сделать? Напомнить обо всем? Заставить его тосковать по тому, что для него недосягаемо? - А вы рассказывали своему сыну об отце? - Да. Что он замечательный человек. Добрый. Но он далеко. - Ситуация меняется, - сказал осторожно Монк. - Вероятно, он мог бы теперь выехать, хотя бы в Москву. У меня есть друг. Он часто бывает в Москве. Бизнесмен. Вы могли бы написать тому человеку в Арзамасе-16, чью почту не проверяют. Попросите отца вашего ребенка приехать в Москву. - Зачем? Что ему сказать? - Он должен знать о сыне, - сказал Монк. - Пусть мальчик напишет. А я позабочусь, чтобы отец получил его письмо. Прежде чем лечь спать, мальчик написал на хорошем русском языке, но с трогательными ошибками письмо на двух страницах, которое начиналось словами "Дорогой папа...". 11 августа "Грейси" Филдс вернулся в посольство около полудня. Постучав в дверь Макдоналда, он застал шефа разведки погруженным в мрачные размышления. - "Пузырь"? - спросил шеф. Филдс кивнул. Когда они укрылись в конференц-зале "А", Филдс выложил на стол снимок мертвого старика. Фотография была одной из пачки сделанных в лесу, такая же, как и та, которую приносил в посольство инспектор Чернов. - Встречался со своим человеком? - спросил Макдоналд. - Да. И довольно страшные сведения. Он работал уборщиком в штаб-квартире СПС. - Уборщиком? - Правильно. Убирал служебные помещения. Как человек-невидимка Честертона. Приходил каждый вечер, и никто не обращал на него внимания. Приходил с понедельника по пятницу каждый вечер, около десяти, делал уборку во всех помещениях и уходил до рассвета. Вот почему у него был такой жалкий вид. Жил в нищете. Зарабатывал гроши. Есть и кое-что еще. Филдс рассказал историю Н.И. Акопова, покойного личного секретаря Игоря Комарова, который в середине июля принял необдуманное и, как оказалось, фатальное решение выкупаться в реке. Макдоналд встал и прошелся по комнате. - Считается, что мы в нашей работе должны полагаться на факты, и только на факты, - сказал он. - Но давай сделаем маленькое предположение. Акопов оставил этот проклятый документ на столе. Старик уборщик увидел его, бегло просмотрел, ему не понравилось то, что он увидел, и он украл его. Разумно? - Не могу возразить, Джок. Пропажа документа обнаружилась на следующий день. Акопов уволен, но он видел документ, и его нельзя оставлять в живых. Он идет купаться с двумя дюжими парнями, которые помогают ему утонуть. - Возможно, утопили в бочке с водой. А в реку кинули потом, - проворчал Макдоналд. - Уборщик не вышел на работу, и все стало ясно. Началась охота за ним. Но он уже успел бросить папку в машину Селии Стоун. - Почему? Джок, почему в ее машину? - Этого мы никогда не узнаем. Должно быть, ему было известно, что она из посольства. Он сказал что-то о том, чтобы она отдала господину послу за пиво. Какое, черт побери, пиво? - Как бы то ни было, они его нашли, - продолжал Филдс. - Поработали над ним. и он все рассказал. Тогда его прикончили и выбросили. А как они нашли квартиру Селии? - Вероятно, следили за ее машиной. Она не заметила. Выяснили, где она живет, подкупили охранников у ворот, обыскали ее машину. Никакой папки не нашли, тогда забрались в ее квартиру. Тут она и вошла. - Итак, Комаров знает, что его драгоценная папка пропала, - сказал Филдс. - Он знает, кто ее взял, он знает, куда ее бросили. Но он не знает, обратил ли кто-нибудь на нее внимание. Селия могла выбросить ее. В России любой чудак посылает петиции сильным мира сего. Их много, как опавших листьев осенью. Возможно, он не знает, какую это вызвало реакцию. - Теперь знает, - сказал Макдоналд. Он вынул из кармана миниатюрный магнитофон, взятый на время у одной из женщин в машинописном бюро. Затем достал миниатюрную магнитофонную ленту и вставил ее. - Что это? - спросил Филдс. - Это, дружок, полная запись интервью Игоря Комарова. По часу на каждой стороне. - Но я думал, убийцы забрали магнитофон. - Забрали. Они также умудрились всадить в него пулю. Я нашел кусочки пластика и металла на дне правого внутреннего кармана Джефферсона. Они попали не в бумажник, а в магнитофон. Так что пленка не сохранилась. - Но... - Но бедняга был аккуратен; должно быть, он остановился на улице, вынул пленку с драгоценным интервью и заменил ее на чистую. А эту нашли в пластиковом пакете в кармане его брюк. Думаю, по ней понятно, почему он умер. Слушай. Он включил магнитофон. Комнату заполнил голос покойного журналиста: "Господин Комаров, в вопросах международных отношений, особенно с другими республиками бывшего СССР, каким образом вы намерены осуществить возрождение былой славы русского народа?" Последовала короткая пауза, затем Кузнецов начал переводить. Когда он закончил, наступила более долгая пауза и послышались шаги по ковру. Магнитофон Джефферсона со щелчком выключился. - Кто-то встал и вышел из комнаты, - прокомментировал Макдоналд. Магнитофон включился, и они услышали голос Комарова, отвечающего на вопрос. Сколько времени магнитофон Джефферсона оставался выключенным, они не могли определить. Но непосредственно перед щелчком они услышали, как Кузнецов начал говорить: "Я уверен, что господин Комаров не..." - Я не понимаю, - сказал Филдс. - До смешного просто, Грейси. Я переводил "Черный манифест" сам. Всю ночь, когда был на Воксхолл-кросс. Это я перевел фразу "возрождение во славу отечества" как "возрождение былой славы русского народа". Потому что именно это она и означает. Марчбэнкс прочел перевод. И должно быть, употребил эту фразу в разговоре с редактором Джефферсона, а тот, в свою очередь, в разговоре с Джефферсоном. Обозревателю понравилось выражение, и он использовал его вчера при интервью с Комаровым. Получилось, что мерзавец услышал свою собственную фразу. А я не встречался с таким высказыванием прежде никогда. Филдс включил магнитофон и снова прослушал отрывок. Когда Джефферсон закончил, Кузнецов начал переводить на русский. "Возрождение былой славы" он перевел на русский как "возрождение во славу". - Господи! - прошептал Филдс. - Комаров, должно быть, подумал, что Джефферсон видел весь документ, читал его на русском языке. Он, должно быть, решил, что Джефферсон - один из нас и пришел проверить его. Ты думаешь, журналиста убила "черная гвардия"? - Нет. Я думаю, что Гришин нанял убийц из преступного мира. Очень быстрая работа. Если бы у них было время, они бы схватили его на улице и допрашивали не спеша. Убийцам приказали заставить его замолчать и забрать пленку. - Итак. Джок, что ты собираешься делать теперь? - Вернусь в Лондон. Начинается борьба в открытую. Мы знаем, и Комаров знает, что мы знаем. Шеф хотел доказательств, что это не фальшивка. Ну вот, трое уже умерли из-за этого дьявольского документа. Не представляю, сколько еще кровавых доказательств ему требуется. Сан-Хосе, ноябрь 1988 года Силиконовая долина расположена между горами Санта-Крус на западе и горой Гамильтон на востоке; она тянется от Санта-Клары до Менлоу-Парка. Таковы были ее границы в 1988 году. С тех пор она стала больше. Название это она получила благодаря колоссальной концентрации, что-то между тысячью и двумя тысячами, промышленных и исследовательских предприятий, занимающихся самой высокой из всех высоких технологий. Международная научная конференция проводилась в ноябре 1988 года в главном городе долины, Сан-Хосе, когда-то бывшем маленьким городком при испанской миссии, а теперь разросшемся в город сверкающих небоскребов. Членов советской делегации разместили в отеле "Сан-Хосе фиэрмонт". Монк сидел в холле, когда они прибыли. За восемью учеными следовала намного превышающая их по численности группа сопровождающих: несколько человек из советской миссии при ООН в Нью-Йорке, один - из консульства в Сан-Франциско, а четверо были из Москвы. Монк в твидовом пиджаке сидел за чашкой чая со льдом, перед ним лежал "Нью сайентист", и он играл в "угадайку". Явных телохранителей из КГБ он насчитал пять. До приезда сюда Монк имел длинную беседу с главным физиком-ядерщиком из лаборатории Лоренса. Ученый выразил свой восторг по случаю предстоящей встречи с советским физиком, профессором Блиновым. - Вы должны понять, этот человек - загадка. За последние десять лет он действительно стал выдающимся ученым, - сказал ему физик из Ливермура. - Приблизительно в те годы в научных кругах появились о нем слухи. Он еще раньше стал знаменитостью в СССР, но ему не разрешали публиковать свои труды за границей. Мы знаем, что он удостоен Ленинской премии, а также множества других наград. Он, должно быть, получал кучу приглашений выступить за границей - черт возьми, мы отправляли ему два, - но мы вынуждены были посылать их в президиум Академии наук. Они всегда отвечали: "Забудьте об этом". Его вклад в науку огромен, и я думаю, ему хочется получить международное признание - все мы люди, - так что, вероятно, это Академия отказывалась от приглашений. И вот он приезжает. Он будет читать лекцию о новейших достижениях в физике элементарных частиц. Я буду там. "Я тоже", - подумал Монк. Он подождал, пока ученый закончит свое выступление. Ему горячо аплодировали. В аудитории Монк слушал доклады, а во время перерывов бродил среди участников и думал, что они все с таким же успехом могли бы говорить по-марсиански. Он не понимал ни слова. Присутствие в холле человека в твидовом пиджаке, с очками, висящими на шнурке на шее, и пачкой научных журналов стало привычным. Даже четверо из КГБ и один из ГРУ перестали присматриваться к нему. В последнюю ночь перед отъездом советской делегации домой Монк, дождавшись, когда профессор Блинов удалится в свой номер, постучал в его дверь. - Да? - спросили по-английски. - Бюро обслуживания, - сказал Монк. Дверь приоткрылась, насколько позволяла цепочка. Профессор Блинов посмотрел в щель. Он увидел человека в костюме, держащего блюдо с различными фруктами и розовым бантом наверху. - Я не обращался в бюро обслуживания. - Нет, сэр. Я ночной управляющий. Это вам - с наилучшими пожеланиями от управляющего. После пяти дней пребывания в США профессор Блинов так и не понял это странное общество неограниченных потребительских возможностей. Единственное, что ему было знакомо, - это научные дискуссии и секретность. Но бесплатное блюдо фруктов явилось чем-то новым. Не желая показаться невежливым, он снял цепочку, чего КГБ велел ему не делать. Они лучше других знали, что такое ночной стук в дверь. Монк вошел, поставил фрукты на стол, повернулся и запер дверь. В глазах ученого мелькнула тревога. - Я знаю, кто вы. Уходите немедленно, или я позвоню своим. Монк улыбнулся и перешел на русский. - Конечно, профессор, как вам будет угодно. Но у меня есть кое-что для вас. Сначала прочитайте, а потом позвоните. Озадаченный профессор взял письмо мальчика и взглянул на первую строчку. - Что за чепуха? - возмутился он. - Вы врываетесь ко мне и... - Давайте поговорим всего пять минут. И я уйду. Очень тихо. Без шума. Но сначала, пожалуйста, выслушайте меня. - Вы ничего не сможете мне сказать, что бы я хотел услышать. Меня предупреждали о вас и ваших людях... - Женя в Нью-Йорке, - сказал Монк. Профессор замолчал и застыл с открытым ртом. В пятьдесят лет он был седым и выглядел старше. Он сутулился, носил очки, и сейчас они сидели у него на носу. Не отрывая взгляда от Монка, он медленно опустился на кровать. - Женя? Здесь? В Америке? - После того как вы провели отпуск вместе в Ялте, она получила разрешение уехать в Израиль. Находясь в транзитном лагере в Австрии, она обратилась в наше посольство, и мы дали ей визу на въезд в США. В лагере она поняла, что носит вашего ребенка. А теперь, пожалуйста, прочитайте это письмо. Профессор, в полной растерянности, медленно читал. Закончив, он сложил два кремовых листочка бумаги и, не шевелясь, смотрел на стену напротив себя. Он снял очки. Две слезы медленно скатились по его щекам. - У меня есть сын, - прошептал он. - Боже мой, у меня есть сын. Монк вынул из кармана фотографию и протянул ему. У мальчика на затылок была сдвинута бейсбольная шапочка, и он широко улыбался. Были заметны веснушки и щербинка в зубах. - Иван Иванович Блинов, - представил Монк. - Он никогда вас не видел. Только выцветшую фотографию из Сочи. Но он любит вас. - У меня есть сын, - повторял человек, может быть, создавший водородную бомбу. - У вас также есть и жена, - тихо произнес Монк. Блинов покачал головой: - Валя умерла от рака в прошлом году. У Монка упало сердце. Этот человек был свободен. Он захочет остаться в Штатах. План был задуман иначе. Блинов опередил его: - Что вы хотите? - Через два года после нашего разговора вы должны принять приглашение приехать на Запад с курсом лекций и остаться там. Мы переправим вас в Штаты, где бы вы ни оказались. Жить будете очень хорошо. Звание старшего преподавателя в одном из главных университетов, большой загородный дом, две машины. И с вами Женя и Иван. Навсегда. Они оба любят вас, и я думаю, вы любите их. - Два года? - Да, еще два года в Арзамасе-16. Мы должны знать все. Понимаете? До наступления рассвета Блинов заучил адрес в Восточном Берлине и получил флакон крема для бритья, где в аэрозоле плавала маленькая капсула с невидимыми чернилами, которыми он должен будет написать единственное письмо. Не могло быть и речи о том, чтобы пробраться в Арзамас-16. Состоится одна встреча и передача, а через год - побег со всем, что он сможет захватить. Выходя в холл, Джейсон Монк услышал, как тихий голос внутри его произнес: "А ты первоклассный подонок, Джейсон. Тебе следовало оставить его здесь сейчас". А другой голос сказал: "Ты не из благотворительного общества по воссоединению семей. Ты поганый шпион. Вот чем ты занимаешься, и это все, чем ты когда-либо будешь заниматься". И реальный Джейсон Монк поклялся, что наступит день, когда Иван Евдокимович Блинов будет жить с женой и сыном в Штатах, а дядя Сэм возместит ему сторицей каждую минуту риска в течение этих двух лет. Совещание состоялось двумя днями позже в кабинете сэра Генри Кумса на верхнем этаже здания на Воксхолл-кросс. известного под шуточным названием Дворец света и культуры. Такое название когда-то дал ему старый вояка по имени Ронни Блум. Будучи востоковедом, он однажды обнаружил в Пекине здание с таким названием. В нем оказалось очень мало света и не очень много культуры, чем оно и напомнило ему собственную штаб-квартиру в Сенчури-Хаус. Название пристало. Кроме сэра Кумса, присутствовали два инспектора, курирующие Восточное и Западное полушария, - Марчбэнкс как глава русского отдела и Макдоналд. Макдоналд докладывал почти целый час, временами прерываемый вопросами начальства. - Итак, джентльмены? - наконец произнес шеф. Каждый высказал свое мнение. Оно оказалось единодушным. Следует предположить, что "Черный манифест" действительно был украден и представляет собой истинную программу того, что Комаров намерен осуществить, когда придет к власти: создать однопартийную тиранию для проведения внешней агрессии и внутреннего геноцида. - Вы представите все, что рассказали нам, в письменной форме, Джок? К вечеру, пожалуйста. Тогда я передам отчет наверх. И я полагаю, нам следует проинформировать наших коллег в Лэнгли. Шон, ты займешься этим? Куратор Западного полушария кивнул. Шеф поднялся. - Ужасное дело. Его следует остановить, бесспорно. Политики должны дать нам зеленый свет, чтобы мы обезвредили этого человека. Но произошло нечто совершенно иное. В конце августа сэра Генри Кумса попросили навестить очень важного чиновника министерства иностранных дел на Кинг-Чарльз-стрит. Как постоянный заместитель министра, сэр Реджинальд Парфитт являлся не только коллегой шефа СИС, но и одним из так называемых Пяти Мудрецов, которые с соответствующими по рангу чиновниками из казначейства, министерства обороны, секретариата Кабинета министров и министерства внутренних дел дают свои предложения премьер-министру относительно того, кого назначить новым шефом разведки. Они оба прошли большой путь, оба имели дружеские связи, и оба четко понимали, что управляют в совершенно различных областях. - Этот проклятый документ, который твои ребята привезли из России в прошлом месяце... - начал Парфитт. - "Черный манифест"? - Да. Хорошее название. Твоя идея, Генри? - Моего резидента в Москве. Кажется, очень подходящее. - Абсолютно. Черный, другого слова нет. Ну, мы проинформировали американцев, но больше никого. И показали на самом верху. Наш собственный бог и хозяин, - он имел в виду британского министра иностранных дел, - видел его перед отъездом на отдых в прелестную Тоскану. Также и американский государственный секретарь. Не стоит и говорить, какое отвращение он у обоих вызвал. - Мы собираемся отреагировать, Реджи? - Отреагировать... А, да, но тут есть проблема. Правительства реагируют официально на действия других правительств, но не политических оппозиционеров. Официально этот документ, - он постучал копией манифеста, принадлежащей министерству иностранных дел, по столу, - почти определенно не существует, хотя мы оба знаем, что он есть. Официально мы едва ли можем его иметь, поскольку, без сомнения, он был украден. Боюсь, здравый смысл подсказывает, что в этом случае ни одно правительство ничего не может предпринять официально. - Это официально, - проворчал Генри Куме. - Но наше правительство по своей - несомненно, безграничной - мудрости содержит мою службу именно для того, чтобы иметь возможность действовать, если потребуется, неофициально. - Конечно, Генри, конечно. Ты, без сомнения, имеешь в виду какую-то форму тайной деятельности?.. При этих последних словах выражение лица сэра Реджинальда стало таким, словно какой-то недоумок открыл окно и впустил в помещение уличный смрад. - Злобных маньяков обезвреживали и раньше, Реджи. Очень тихо. Этим мы и занимаемся, как ты знаешь. - Но редко когда с успехом, Генри. И в этом проблема. Все наши политические хозяева по обе стороны Атлантики, кажется, охвачены страхом, что, каким бы засекреченным дело ни выглядело в данный момент, позднее всегда происходит утечка информации. К их великому неудовольствию. Наши американские друзья имеют бесконечную череду "гейтов", не дающих им спать по ночам. Уотергейт, Ирангейт, Иракгейт. И наши люди помнят все эти утечки, за которыми следуют расследования, комиссии и проклятые донесения. Взятки в парламенте, поставки оружия Ираку... Чувствуешь, куда я клоню, Генри? - Ты хочешь сказать, что они слабаки? - Грубо, но, как обычно, точно. Ты всегда отличался талантом деликатно выражаться. Не думаю, что обоим правительствам придет в голову продолжать торговать или предоставлять льготные кредиты этому человеку, если - или когда - он придет к власти. Но это все. Что касается активных действий - ответ отрицательный. Постоянный заместитель министра проводил Кумса до дверей. Во взгляде его поблескивающих голубых глаз шеф разведки не заметил и намека на шутку. - И, Генри, это серьезно. Пока водитель вез его обратно по набережной сонной Темзы по направлению к Воксхолл-кросс, сэр Генри Куме раздумывал над проблемой. Он не видел другого выхода, кроме как примириться с реальностью межправительственного решения. Когда-то достаточно было рукопожатия, чтобы обе стороны считали себя обязанными сохранять тайну и сохраняли ее. За последнее десятилетие, когда утечка информации стала характерной чертой времени, требовались подписи. А они имеют привычку сохраняться. Ни в Лондоне, ни в Вашингтоне никто не готов, поставив свою подпись, связать свое имя с приказом секретным службам "принять активные меры", чтобы предотвратить достижение Комаровым Игорем Алексеевичем его цели. Владимир, июль 1989 года Американский ученый доктор Филип Питерс однажды уже посещал СССР под предлогом безобидного увлечения восточным искусством и русской стариной. Ничего не произошло, никто и глазом не моргнул. Год спустя еще большее число туристов приезжало в Москву и контроль становился все менее строгим. Монку предстояло решить, стоит ли использовать документы доктора Питерса еще раз. И он решил, что стоит. В письме Блинова все было сказано ясно. Он собрал обширный материал по всем научным вопросам, ответы на которые нужны были Соединенным Штатам. Этот список вопросов составили после бурных дискуссий самые выдающиеся американские исследователи еще до того, как Монк встретился с профессором в его номере в "Сан-Хосе фиэрмонт". Теперь он был готов дать ответы. Трудность состояла в том, что ему было сложно совершить поездку в Москву, не вызвав подозрений. Но поскольку Горький тоже являлся городом, напичканным научными учреждениями, и находился всего в девяноста минутах езды от Арзамаса-16, Блинов мог поехать туда. После личных обращений КГБ снял постоянную слежку, без которой он не мог выехать за пределы научной зоны. В конце концов, рассуждал он, ездил же он в Калифорнию. Почему нельзя в Горький? В этом его поддержал парторг. Освобожденный от "хвоста", он смог сесть на более дальний поезд - до Владимира, города с многочисленными старинными церквами. Но к ночи он должен был вернуться домой. Он выбрал день 19 июля, а место встречи назначил в подземной часовне Успенского собора в полдень. Две недели Монк занимался изучением Владимира. Этот средневековый город славился двумя величественными соборами, богатыми иконами Рублева. Успенский собор был самым большим, а другой, не менее известный и почти такой же роскошный, назывался собором Святого Димитрия. В Лэнгли не сумели найти туристическую группу, которая в день встречи оказалась бы поблизости от Владимира. Поехать туда в одиночку было рискованно; в группах безопаснее. Наконец они отыскали группу энтузиастов по изучению русской церковной архитектуры, отправляющуюся в Москву в середине июля с заездом на автобусе в сказочный монастырь в Загорске именно 19 июля. Доктор Питерс присоединился к этой группе. С ореолом густых кудрявых седых волос, уткнувшись носом в путеводители, доктор Питерс три дня осматривал великолепные соборы Кремля. На третий день вечером гид из "Интуриста" объявил, что в 7.30 утра на следующий день они соберутся в холле отеля, чтобы на автобусе ехать в Загорск. В 7.15 утра доктор Питерс передал записку, что страдает сильным расстройством желудка и предпочитает остаться в постели и принимать лекарства. В 8.00 он тихо вышел из "Метрополя" и пошел на Казанский вокзал, где сел на поезд, идущий во Владимир. Еще не было одиннадцати, когда он приехал в этот город. Как он и рассчитывал, там уже бродили несколько групп туристов, их никто не "пас", поскольку во Владимире не было ничего засекреченного. Питере купил путеводитель по городу и долго бродил вокруг собора Святого Димитрия, восхищаясь его красотой, - стены собора украшали многочисленные барельефы, изображающие зверей, птиц, цветы, грифонов, святых и пророков. Без десяти двенадцать он прошел триста метров, оказался у Успенского собора и, незамеченный, спустился в часовню под хорами и алтарем. Он с восхищением любовался иконами Рублева, когда за спинойкто-то кашлянул. "Если за ним следили, я пропал", - подумал он. - Привет, профессор, как поживаете? - спокойно произнес Монк, не отводя глаз от сияющей иконы. - Хорошо, только нервничаю, - сказал Блинов. - А мы не нервничаем? - Я принес кое-что для вас. - И у меня есть что-то для вас. Длинное письмо от Жени. Другое - от маленького Ивана, с рисунками, которые он сделал в школе. Между прочим, он, должно быть, унаследовал ваши способности. Учитель математики говорит, что он обогнал весь класс. - Ученый, у которого от страха на лбу выступили капельки пота, просиял от удовольствия. - Медленно идите за мной, - сказал Монк, - и смотрите на иконы. Он двинулся с места, но таким образом, чтобы иметь возможность оглядеть всю часовню. Группа французских туристов ушла, и они остались одни. Он отдал профессору письма, привезенные из Америки, и второй список заданий, подготовленный американскими физиками-ядерщиками. Пакет вошел в карман пиджака Блинова. То, что он приготовил для Монка, было намного толще - пачка документов толщиной примерно в дюйм, которые он скопировал в Арзамасе-16. Монку это не понравилось, но делать было нечего, он засунул ее под рубашку и протолкнул за спину. Затем пожал руку ученому и улыбнулся: - Смелее, Иван Евдокимович, теперь недолго. Еще год. Они расстались. Блинов вернулся в Горький, а оттуда в свою золотую клетку; Монк успел на поезд, отправляющийся в Москву. Он улегся в постель, оставив свой пакет в посольстве США, еще до того, как автобус вернулся из Загорска. Все ему сочувствовали и говорили, что он пропустил удивительную поездку. Двадцатого июля группа улетела из Москвы в Нью-Йорк. В тот же вечер в аэропорту Кеннеди приземлился еще один самолет, но он прилетел из Рима. Он привез Олдрича Эймса. возвратившегося после трехлетнего пребывания в Италии,