все,  что  сумеет  стащить.
Взгляните   на  мой  картуз!  -  И  он  стянул  свой  головной  убор  весьма
потрепанного  вида  и  удрученно  покачал  головой.  -  А  ведь  он был  как
новенький, пока  это отродье не  попыталось съесть его! -  горестно вздохнул
он, - мне он стоил семь шиллингов и...
     - Его имя Гораций?
     - Нет! Гораций - это кличка, а не имя, так же как Го, или Гор, или Гоц.
Не смотрите на меня  так изумленно,  приятель, Сэм Спэнг умеет  ставить свою
подпись и читать напечатанные буквы даже написанные от руки,  если, конечно,
почерк разборчивый. И помните, если Гораций заупрямится, надо пустить в  ход
почесыватель,  и  эта  скотина  станет  как  шелковый.  Должен  сказать,  вы
по-справедливости  обошлись со мной, если  не  считать картуза,  который ваш
осел нагло сжевал.
     -  Это животное в  тот  момент еще  не  было моей  собственностью, -  с
улыбкой ответил сэр Мармадьюк.
     - Это верно, - вздохнул мистер  Спэнг. - Тогда я пойду.  Что ж, доброго
вам пути, приятель, удачи в дороге!
     - И вам того же, мистер Спэнг.
     Человечек кинул  свирепый  взгляд на невозмутимое  животное, добродушно
кивнул  нашему  герою и  начал  удивительно  проворно взбираться  по крутому
склону лощины. Наверху он оглянулся.
     -  Гораций  во вторник съел  кусок  от палатки,  -  крикнул он,  словно
повинуясь какому-то внутреннему побуждению, - но если прикрыть дыру  крышкой
от котелка, то палатка все-таки убережет вас от дождя и ветра.
     - Благодарю за совет, - ответил джентльмен.
     - Не стоит! - Спэнг  помедлил, - чайник протекает, если  его хорошенько
не заткнуть! - возвестил он сверху.
     - Ну так, значит, придется его хорошенько заткнуть, мистер Спэнг.
     -  А  у  одного  из котелков  нет  ручки,  так  что  с  ним  надо  быть
поаккуратнее!
     - Аккуратность - это мой девиз, мистер Спэнг.
     - Принимая во внимание эти обстоятельства, быть может, мне надо вернуть
тот шиллинг, что вы отдали за платок?
     - Сделка есть сделка,  мистер Спэнг, но  все равно спасибо. Я  полагаю,
вьючное седло в порядке?
     - Приятель, седло отличное! На него можно взвалить весь ваш груз.
     - Приятно слышать. Это все, мистер Спэнг?
     - Вот еще что,  сэр...  Я  вижу, вы джентльмен, и  к тому же порядочный
человек, а потому, сэр, Сэмюэль Спэнг от всего сердца желает вам добра!
     С этими словами  человечек сорвал свой потрепанный  картуз и помахал на
прощание,  сэр Мармадьюк  в  ответ  совершенно  серьезно  начал  размахивать
почесывателем. Но вот круглое лицо и низенькая фигура скрылись из виду.
     Сэр  Мармадьюк уселся  на  табурет  и  погрузился  в созерцание  доселе
невиданного им существа, славящегося трудолюбием и терпеливостью.

        Глава XV,
     <i>которая не повествует ни о чем конкретном</i>

     Ева-Энн возвращалась по тенистой лесной дороге; девушка двигалась с той
гибкостью, с той непринужденной грацией, что свойственны лишь пылкой юности.
Сэр Мармадьюк наблюдал за ней, сидя в своей канаве, и ему на ум приходили то
стремительный полет ласточки, то  исполненный благородства прыжок оленя,  то
легкое  и неуловимое движение рыбы в прозрачных глубинах, он любовался своей
спутницей, пока вдруг не осознал, что в руках у Евы-Энн большая корзина.
     -  Ей-богу! - воскликнул он, отбирая  у  девушки  поклажу.  - Она  куда
тяжелей, чем выглядит.
     - Осторожней, Джон, там соус. Не наклоняй ее так сильно!
     - Соус?
     - Ну да, соус! Я встретил жену фермера, и она, добрая душа, продала мне
пирог с мясом и фасолью.
     -  Чудесно,  дитя  мое!  Я  купил кое-кого,  и  у меня имеются  большие
подозрения, что зовут его Гораций.
     - Что ты хочешь этим сказать, Джон? - девушка с беспокойством взглянула
на джентльмена.
     - А также палатку, два котелка и чайник!
     - Ты бредишь, Джон?
     - Взгляни сама!
     Он  повел девушку  в  лощину,  где они и обнаружили Горация, с огромным
аппетитом  пожиравшего  тростниковую  подстилку.  Невозмутимо  чавкая,  осел
поднял лохматую голову и  навострил  длинное  ухо.  Хитрый глаз уставился на
пришельцев. Сэр Мармадьюк отступил в сторону:
     -  Ева-Энн,  позволь  представить  тебе  Горация,  нашего   спутника  в
предстоящих странствиях.
     - О, - звонко рассмеялась Ева, - какой у него умный взгляд!
     - Примечательный факт, дитя мое, учитывая, что это всего-навсего осел!
     - Но бедняжка голоден, Джон, посмотри, он совсем изголодался!
     - Удивительно!  - озадаченно согласился сэр  Мармадьюк.  -  Гораций уже
управился с шейным  платком  отнюдь немалых  размеров,  который вкупе с этой
тростниковой подстилкой  был  призван  утолить  желания ослика.  Но, похоже,
этого не произошло. Этот осел - самая большая загадка на свете.
     Ева засунула руку в корзину, извлекла большую морковку  и  протянула ее
Горацию. Тот  поднял  морду,  шершавый нос  обнюхал  соблазнительный овощ, и
подстилка вмиг была забыта. Бархатистые губы деликатно приняли подношение из
рук девушки.
     - Он очень милый! - с восторгом сообщила Ева-Энн.
     - Удивительно, - повторил наш джентльмен.
     - Его надо почистить, Джон!
     -  И верно, при ближайшем рассмотрении животное  выглядит до  крайности
неопрятным, дитя мое. Но пойдем посмотрим на наши остальные приобретения.
     И  как приятно было  наблюдать, с  какой радостью Ева-Энн рассматривала
каждый предмет. Особенно заинтересовали ее помятые котелки.
     -  Они придутся так кстати, Джон! - воскликнула она, не отрывая горящих
глаз от почерневших бесформенных уродцев.
     -  Два котелка и чайник! - несколько уныло откликнулся сэр Мармадьюк. -
Один  котелок, как  мне сказали, без ручки, и оба они отвратительны на  вид.
Нужно немедленно их выкинуть...
     - Ни в коем случае, Джон! Я их почищу, и они заблестят как новенькие.
     - Ты не устаешь поражать меня, дитя мое!
     - А вот и палатка! - восторженно воскликнула Ева.
     - Палатка,  -  он помрачнел  еще  больше, - при  ближайшем рассмотрении
выглядит не менее отвратительно, чем посуда.
     - Перестань, Джон, просто она такого цвета.
     - С огромной  дырой!  - вздохнул он обреченно. - Хотя мне  дали совет -
прикрыть ее крышкой от котелка...
     - Ничего страшного, я зачиню дыру, Джон.
     - И тем не менее, Ева-Энн, палатка эта - одно расстройство.
     - Зачем же ты купил ее?
     - Во-первых, потому что продавалась только  эта палатка,  и, во-вторых,
издалека она выглядела вполне прилично.
     - Ты дорого за нее заплатил, Джон?
     - Мне показалось, продавец был доволен.
     - Что ж, это очень милая палатка, она мне нравится, - решила девушка.
     - Благослови тебя  Господь, дитя  мое, ты слишком добра!  Тебе придется
довольствоваться  этим  неприглядным  сооружением,  пока  мы  не  приобретем
что-нибудь получше.
     - Но мне не нужно ничего  лучшего, ты и так очень добр  и внимателен ко
мне, эта палатка...
     -  Последний   владелец,  -  сэр  Мармадьюк  с  сомнением  взглянул  на
полотняное  сооружение, -  выглядел  довольно  опрятно.  И все же  думаю, ее
следует хорошенько  встряхнуть и переставить на новое место, скажем, вон под
то дерево, если ты согласна ночевать сегодня в этой лощине.
     -  Да, здесь очень  удобно, и главное,  уединенно. Вон там течет ручей,
что  тоже кстати,  так  что  давай останемся здесь. Надо подогреть пирог.  Я
разведу костер.
     - А я займусь палаткой.
     Сняв  сюртук, сэр Мармадьюк принялся за работу, и в конце концов не без
труда  сумел-таки  свернуть  палатку,  совладав  с путаницей из  колышков  и
веревок. Он  перетащил палатку на облюбованное  место недалеко  от журчащего
ручья,  где  тенистые  деревья  и  кусты создавали  некое подобие беседки из
листьев.
     До сих  пор погода стояла совершенно безветренная;  сонная листва  едва
колыхалась  под слабым дуновением ветра, но как  только сэр Мармадьюк  начал
устанавливать  палатку,  налетел  внезапный порыв ветра,  словно  присланный
какими-то  злобными духами. Ветер игриво подхватил холст,  и то, что секунду
назад  являло  собой  безобидную  палатку,  вмиг  обернулось  в  своевольным
чудовищем, которое вырывалось  из рук, легкомысленно порхало  вокруг  нашего
героя, хлопало его по  голове, путалось в ногах, словом, развлекалось вовсю.
С  достойным  восхищения  терпением  сэр  Мармадьюк  пытался успокоить  этот
полотняный вихрь,  но  время шло, а все  попытки  нашего героя  оканчивались
ничем. Постепенно он разъярился, и борьба с  непокорным сооружением  приняла
жестокий  и беспощадный  характер.  Сэр  Мармадьюк  метался взад  и  вперед,
размахивал  руками,  топал  ногами,  но  чудовище  лишь  злобно  хохотало  и
бесновалось на ветру.
     Когда Ева направилась к ручью за водой, она обнаружила сэра Мармадьюка,
без  сил привалившегося к стволу дерева. И тут-то, конечно же, ветер стих, а
чудовище успокоилось. Сэр Мармадьюк, задыхающийся и вспотевший, повернулся к
Еве, которая прислонилась к дереву в приступе беззвучного хохота.
     - О, Джон, - наконец выдохнула она. - прости за этот смех, но... Джон!
     Сэр Мармадьюк надменно вскинул голову:
     - Ева-Энн!
     - Нет! - сквозь  смех  проговорила  она, - только не напускай  на  себя
такой величественный вид, Джон!
     Сэр Мармадьюк рассмеялся.
     - Клянусь небом, - воскликнул он, горестно взирая на бесформенный ком у
своих  ног,  -  всякий,  кому  удастся  справиться   с  этим  чудовищем  без
посторонней помощи, заслуживает уважения и восхищения.
     - Тогда позволь мне помочь тебе.
     И  вот  вместе им  удалось  установить  палатку. Ева довольно осмотрела
результат и воскликнула:
     - Как здорово путешествовать!
     - Пока не испортилась погода, - брюзгливо заметил джентльмен.
     - Какая разница, если ты счастлив!
     - А ты счастлива, Ева-Энн?
     -  Да,  -  ответила девушка,  но  тут же  ее  глаза помрачнели.  -  Да,
счастлива, пока не начну вспоминать.
     -  Тогда забудь, - посоветовал он, - забудь обо  всем, дитя мое, забудь
об этом мире и его тревогах.
     - Но забудет ли мир о нас, Джон?
     - Конечно, забудет. Пройдет  время  и забудет, как забывает обо  всех и
обо всем.
     - Ты уверен, что здесь я в такой же безопасности, как и в Лондоне?
     - Абсолютно! - кивнул он.
     - А ты счастлив, Джон?
     - Да, как это ни странно!
     - Но почему?
     - Бог знает, может, из-за чувства новизны.
     - И только, Джон?
     - А, может, из-за моего необычайного аппетита.
     - И все, Джон?
     - Дитя мое, ты невыносимо любопытна.
     Тут Ева-Энн быстро взглянула на  него и так же быстро отвела взгляд. Он
удивленно спросил:
     - Что случилось?
     - Ничего.
     - Но ты рассердилась.
     - Нет! - она раздраженно дернула прелестными плечами.
     - Ева-Энн, о чем ты думаешь?
     - О том, что пришло время вновь тебя кормить.
     Затем,  наполнив  помятый  чайник, она поспешила  прочь, а  он  остался
сидеть, растерянно и недоуменно глядя ей вслед.

        Глава XVI,
     <i>представляющая бродячего торговца по имени Болтун Дик и его взгляды</i>

     От пирога с мясом и фасолью вскоре  не осталось и следа. Сэр Мармадьюк,
расположившись  перед   весело  потрескивающим  костром,  погрузился   в  то
блаженно-покойное  состояние, которое всегда посещает человека после сытного
ужина (или, по крайней мере, должно посещать). Но  вдруг  из кустов раздался
какой-то  унылый  хрип.  Сэр  Мармадьюк  привстал и вгляделся  в  окружающий
сумрак.  Наступил  вечер,  и  на  заросшую  лощину  опускалась  благоухающая
жимолостью тьма.
     - Такое впечатление, что кто-то задыхается. - Он поднялся на ноги.
     -  Гораций! - воскликнула  Ева. - Это  Гораций! Он,  должно быть, опять
запутался, наверное,  опять ходил вокруг дерева,  пока веревка не начала его
душить. Бедняжка!
     -  Глупый  осел!  - пробормотал  сэр  Мармадьюк и,  пробравшись  сквозь
заросли, обнаружил виновника переполоха.
     Веревка плотно обвилась вокруг дерева, ближайшего к нему куста и самого
животного.  Гораций  прижался  мордой  к  стволу  дерева, всем  своим  видом
воплощая само  терпение. Сэр  Мармадьюк  принялся  распутывать  веревку, что
оказалось  нелегким  делом,  потребовавшим немало времени и усилий. Возясь с
веревкой, он поучал смиренное животное:
     - Гораций, ты настоящий осел, и все же, когда познаешь это на практике,
в голову приходит мысль...
     Тут он  замолчал. В темноте явственно прозвучал хриплый  мужской голос.
Сэр  Мармадьюк  бросил Горация  и поспешил назад на  свет костра. На  поляне
стоял коренастый загорелый человек с огромным ящиком на спине, он пристально
смотрел на девушку, сидевшую по другую сторону костра.
     - Никак, Ева? - спросил человек. - И бьюсь об заклад, не одна.
     - Откуда тебе известно мое имя? - спросила девушка, затаив дыхание и не
сводя с пришельца испуганного взгляда.
     - Ты женщина, разве не  так? - прохрипел  человек. - А каждая женщина -
Ева, и всякая Ева  существует на погибель своего Адама, так-то вот! Ей-богу,
если  бы  не та, самая первая  Ева,  я бы  разъезжал сейчас  на колеснице по
Эдему, а не бродил бы по дорогам.
     Тут человек запнулся и резко обернулся.
     - Ага, вот и Адам! - удовлетворенно прохрипел он, - я был уверен, что у
такой прелестной  Евы обязательно должен иметься  свой Адам,  так уж  всегда
бывает. Как дела, Адам?
     - Что вам надо? - хмуро спросил сэр Мармадьюк.
     - Продать вам свой товар: веник, или  ремень, швабру  или нож, а может,
платок, ну как?
     - Нам ничего не нужно, благодарю вас.
     - Я так и знал! А как насчет пары подвязок для Евы...
     - Нет.
     - Ну тогда бритву для вашей милости.
     - Я уже сказал - ничего!
     -  Очень  хорошо.  Тогда, поскольку  Англия  -  свободная страна,  а  я
свободнорожденный англичанин, то, пожалуй, я  поужинаю и погрею  свои ноющие
кости  у  этого  костра, не ждать же, когда меня пригласят!  -  и к великому
негодованию нашего  джентльмена  Он опустил свою  поклажу  на траву и тут же
устроился у весело потрескивающего огня.
     - Ну-ка вставайте! - приказал сэр Мармадьюк.
     - И  не подумаю, - ответил торговец, возясь со своим  ящиком. - И зачем
так злобно смотреть на меня, Адам? Не надо. Это же не ваша личная спальня  и
не надушенный будуар леди, так  что, вы имеете на  это место не больше прав,
чем я...
     - Вставайте! - Сэр Мармадьюк угрожающе надвинулся.
     - Не надо, Джон, - вмешалась Ева, - не прогоняй его.
     - Вот так, Адам! - торжествующе кивнул  головой  торговец.  -  Послушай
свою Еву! И нет смысла прибегать к насилию, я к нему привык. Кроме того, Ева
ведь не хочет, чтобы у нее  на глазах причинили вред  невинному человеку? Не
хочет!  Так  что  присаживайтесь,  Адам,  и  попробуйте  примириться  с моим
присутствием. Я не так плох, как кажусь.
     Сэр  Мармадьюк  рассмеялся  и  сел рядом  с  девушкой,  с  любопытством
разглядывая незнакомца.
     -  Ты  издалека?  -  поинтересовалась  Ева-Энн,  не  сводя  с  человека
внимательного  взгляда,  пока  тот,  издавая   не  слишком  приятные  звуки,
расправлялся со своим ужином.
     - Благодарю! - прочавкал торговец.
     - Ты хорошо знаешь округу?
     - Каждую дорогу, каждый перекресток, каждую тропинку и просеку.
     - Тогда ты, наверное, знаешь все новости?
     - Новости?  - вскрикнул  пришелец с такой страстью, что поперхнулся.  -
Знаю ли  я новости? Да никто лучше меня  не  знает  их! Все, что я  слышу, я
рассказываю тем, кого встречаю,  потому меня и прозвали Болтуном Диком. Я не
весельчак, не остряк,  но зато меня  переполняют новости,  и я  могу  немало
рассказать о темных сторонах этого грешного мира, ибо люди рождены во грехе,
а значит, все они грешны, и ждать от них можно только греха.  Люди грешат  с
тех пор, как Каин убил Авеля. Ведь это же было убийство?  И  с того дня люди
убивают  друг друга и  считают  это самым достойным  занятием, но я ненавижу
человечество, черт бы его побрал! Вот так. Но вернемся к убийству...
     - Нет! - возразил сэр Мармадьюк.
     - Отчего же,  Адам?  Ничто не сравнится с  хорошим убийством.  Я  люблю
рассказывать о блестящих убийствах с многочисленными...
     - Достаточно! - резко остановил его сэр Мармадьюк.
     - Пусть он говорит! - заступилась  Ева, напряженно слушая Болтуна Дика,
широко распахнув глаза и крепко стиснув ладони.
     - Так вот, как раз недавно произошло великолепное убийство...
     - Заткнись и убирайся! - сэр Мармадьюк вскочил.
     - Нет-нет, я  хочу выслушать его, - вскричала Ева, привстав на коленях,
- говори, мой друг, говори!
     - Так вот, одного джентльмена - посмотрите-ка на Адама, Ева, - так вот,
одного джентльмена  убили самым отвратительным и жестоким  образом. Его тело
нашли в луже крови с простреленной головой. Но, скажу вам, убитый получил по
заслугам!  Как-то раз он заковал меня в колодки за бродяжничество. Но теперь
он мертв, и смерть его была ужасна, упаси нас Господи!
     - А известно, кто убил его? - тихо спросила Ева.
     - Конечно. И знаете почему? Потому что в луже крови нашли...
     - Прекратите! - воскликнул сэр Мармадьюк, надвигаясь на Болтуна.
     Тот проворно вскочил на ноги, но тут Ева встала между ними.
     - Что, - настойчиво спросила она, - что нашли?
     - Обломки трости с золотым набалдашником.
     - Нет! - вскрикнула Ева сдавленным голосом. - Не может быть!
     -  Да! - кивнул головой  торговец.  -  Да! Трость принадлежит какому-то
благородному джентльмену, и его уже  повсюду ищут. И будьте уверены,  убийцу
ждет виселица.
     Ева  оцепенела, глаза ее невидяще уставились на пламя костра, руки были
стиснуты в молитвенном жесте. Но  вот девушка резко повернулась и исчезла за
пологом палатки.
     - Ей-богу, -  торговец причмокнул губами, - лучшего убийства  здесь  не
случалось со времен...
     - Вон! - процедил сэр Мармадьюк. - Убирайтесь!
     - Я уйду, когда захочу, так что...
     Сэр Мармадьюк в сердцах пнул костер, сноп золотых искр осыпал торговца.
Тот отскочил в сторону.
     - Вы что, хотите сжечь меня живым? - прохрипел он. - Что ж, надеюсь, вы
сами скоро сгорите в геенне огненной. Аминь!
     С этими словами он злобно плюнул в огонь, взвалил на спину свою поклажу
и тяжело заковылял прочь.
     Сэр Мармадьюк начал вновь складывать костер, ибо впереди еще была целая
ночь. В  какой-то  момент он остановился  и взглянул  на палатку -  Ева,  не
отрываясь, смотрела на него.
     -  О, Джон, -  жалобно  прошептала  она, -  ты поставил меня  в ужасное
положение. Теперь я вынуждена  признаться тебе,  что я не  убивала  эсквайра
Брендиша.
     -  Нет, конечно, нет, - сэр Мармадьюк продолжал возиться с костром. - Я
знал об этом с самого начала, во всяком случае, почти знал...
     -  Тогда почему  же ты  вернулся  и  бросил там  свою  трость? Если  ты
догадывался, что я невиновна, зачем было отводить от меня подозрения?
     - Потому что ты сама пытаешься прикрыть кого-то еще.
     - О, Джон, - прошептал девушка,  стиснув руки  в молитвенном жесте, уже
хорошо знакомом  джентльмену, - ты  так храбр и  благороден!  Джон, ты решил
ради меня подвергнуть свою жизнь такой опасности... Это  я виновата,  только
я... Господи,  сжалься надо  мной! Но,  Джон,  если  тебя  схватят,  как  ты
докажешь свою невиновность?
     - Пускай они доказывают мою вину, - беззаботно ответил сэр Мармадьюк. -
К  тому же  меня еще  не  поймали. Тем  более, что  того,  кто  привык  быть
охотником, роль дичи привлекает очарованием новизны...
     - Значит,  тебя преследуют! -  воскликнула она. -  О, я несчастная!  На
тебя из-за  меня упала тень виселицы. Прости меня, Джон, прости! - она упала
перед ним на колени и закрыла лицо руками.
     - Не печалься, дитя мое. - Он ласково погладил ее по склоненной голове.
-  Иди спать, Ева-Энн, все  эти страхи  поутру исчезнут,  а потому  давай-ка
ложись. - Он нежно взял ее за руку и осторожно поднял.
     -  Ты удивительный человек, Джон! - прошептала она,  сквозь слезы глядя
на него. -  Никто на свете не может сравниться с тобой! Спокойной ночи, друг
мой! - И вдруг  ее  нежные теплые губы коснулись его щеки, его  губ.  -  Бог
благословит и защитит тебя! - прошептала девушка и скрылась в шатре.
     Сэр  Мармадьюк  устроился  под  навесом  из ветвей  деревьев  поближе к
костру, завернулся в одеяла и приготовился к объятиям Морфея.

        Глава XVII,
     <i>доказывающая неразумность здравого смысла</i>

     Сэр  Мармадьюк  пробудился  внезапно. Он  открыл  глаза и  увидел  лицо
Евы-Энн, склонившееся над ним в розовых рассветных лучах.
     - Что такое, дитя мое? - он сонно повертел головой.
     - Завтрак... завтрак почти готов! -  ответила  девушка  и оглянулась на
весело полыхающий костер.
     -  Завтрак?  - повторил он.  -  Но  почему так  рано? Солнце  ведь едва
встало. И чем ты так встревожена, дитя мое? - он только сейчас  заметил, что
девушка очень бледна.
     - Твоей судьбой! - она всплеснула руками. - Меня тревожит твоя трость с
золотым набалдашником! Сегодня ночью мне приснился  ужасный сон,  будто тебя
схватили и куда-то тащат, чтобы предать ужасной смерти.  Я проснулась, дрожа
от страха, и никак не могла заснуть снова,  каждый шорох пугал меня! Тогда я
подбросила  в  костер  дров и села рядом с тобой. Всю ночь я молила Господа,
чтобы он защитил и уберег тебя. Но страх все не отпускает меня, даже молитвы
не помогли.
     - Уверен, небеса вняли твоей мольбе, милая Ева-Энн! Оглянись, ведь ночь
уже прошла! Скоро засияет солнце, и наступит чудесный  день. Мы с тобой живы
и  невредимы,  и нет  никаких  причин для беспокойства... А  чайник, судя по
всему, закипает,  и если ты выделишь мне немного горячей  воды, я удалюсь  в
какие-нибудь кусты и предамся бритью.
     -  Ты  не  сердишься,  что  я  так  рано  разбудила тебя?  - она  робко
улыбнулась и сняла с огня кипящий чайник.
     - Напротив, Ева-Энн, я глубоко  признателен тебе за это. Такое чудесное
утро.  Послушай, как  поют птицы!  О, а что это шипит на сковородке,  неужто
ветчина?
     - Нет, Джон, окорок.
     - Превосходно!  А сама ты так же прекрасна,  как и  это утро, дитя мое.
Хотя глаза твои немного и тяжелы от бессонницы, все равно ты сущая дриада.
     - Дриада? А кто это, Джон?
     - Богиня лесов.
     -   О!  -  тихо  воскликнула  она.  -   Богиня?  Это   звучит   немного
богохульственно.
     Румянец залил ее  щеки, она  смущенно  потупила  взор,  и сэр Мармадьюк
нашел, что так девушка еще прелестней.
     - Истинная  правда! - серьезно ответил он.  - В  самом деле, с тобой не
сравнится ни одна дриада, ни одна богиня, ибо сегодня, дитя мое, ты чудо как
хороша!
     -  Нет,  -  девушка  смущенно покачала головой, -  мои  волосы в  таком
беспорядке! Я забыла причесаться - мне было не до того.
     - Твои волосы? Возможно. Сними-ка чепец, дитя мое.
     - Но они ведь рассыпятся, Джон.
     - Позволь мне взглянуть, Ева-Энн, на это чудо.
     - Но...
     - Пожалуйста.
     Быстрым  движением она  стянула  с  головы  простой  чепец  и  тряхнула
головой. Волосы упали тяжелой волной, закрыв девушку до самого пояса.
     - Вот это да! - восхищенно прошептал джентльмен. - Ева-Энн! Вот это да!
     - Что? - робко спросила она. - Что такое?
     - Ты! - все так же тихо проговорил он. - Твои прекрасные волосы!
     - Это все пустое, греховное тщеславие! - Она закрыла лицо  ладонями.  -
Какая же я бесстыжая,  стою перед тобой  в таком виде, напоказ. Ну почему  я
такая дурная, Джон? Никто из мужчин  никогда не видел меня  такой,  даже мои
старики. Они,  наверное, умерли  бы от возмущения! А  ты... ведь ты мужчина,
Джон, а я стою перед тобой и чувствую себя такой безнравственной!
     - Ты выглядишь как ангел света! Поэтому  я и не  могу  оторвать от тебя
глаз.
     - Вода для бритья стынет! - она резко повернулась и скрылась в палатке.
     Сэр  Мармадьюк собрал все необходимое и спустился к ручью. Установив на
дереве  маленькое зеркальце, он  приступил к  бритью.  Через несколько минут
джентльмен остановился и прислушался -  со стороны палатки доносилось  тихое
пение. Ева возилась  с завтраком и что-то пела. И мелодия, что она напевала,
была  несколько  печальна.  Сэр  Мармадьюк  улыбнулся  -  он  узнал  один из
покаянных псалмов.
     Вскоре  залитый  солнцем  воздух наполнился  изумительными  запахами  -
ароматом  кофе и благоуханием поджаренного окорока. Ополоснув  лицо и руки в
искрящемся ручье, сэр Мармадьюк поспешил обратно. Желудок  его призывно пел.
Картина, открывшаяся взгляду нашего джентльмена, была воистину изумительной.
Завтрак,  аккуратно  разложенный  на  белоснежной  салфетке,  манил  и  звал
отведать себя.
     Ева-Энн прошептала  благодарственную молитву,  и они принялись  за еду.
Какое-то время джентльмен молчал, полностью поглощенный едой, когда же чашка
с кофе наполовину опустела, он взглянул на девушку:
     - Печально осознавать, Ева, дитя мое, что я прожил сорок пять лет и так
много упустил.
     - Ты имеешь в виду кофе и ветчину, Джон?
     - И это тоже. Я начинаю получать удовольствие от вещей, о существовании
которых раньше и не подозревал.
     - От каких же?
     -  От нашего товарищества, ведь мы с тобой настоящие друзья и товарищи,
ты согласна, Ева-Энн?
     - Да, конечно.
     -  И вот  два товарища сидят здесь  в  блаженном уединении  и  в высшей
степени рады и этому уединению и друг другу. Ты согласна?
     - Конечно, Джон.
     - Нам еще очень далеко до Лондона.
     -  А  сколько осталось,  по-твоему?  - она  с  некоторым  беспокойством
взглянула на него.
     -  Шестьдесят миль  или  около того. Если,  конечно,  ты еще стремишься
туда...
     - Мне все  равно! - воскликнула она. -  Мне все  равно, лишь бы мы были
вместе, и ты находился в безопасности.
     - Все равно? - повторил он. - Что ты имеешь в виду?
     -  Совсем все  равно! -  кивнула  девушка.  - Мне  безразлично, в каком
направлении мы пойдем.
     -  Боже!  -  воскликнул сэр Мармадьюк.  - Одно  время  у  меня возникло
подозрение, что твои суждения основываются на здравом смысле.
     - Увы, боюсь, что это не так, - печально вздохнула Ева.
     - И слава богу! - с горячностью откликнулся джентльмен.
     - Неужели ты рад этому, Джон? - удивленно спросила девушка.
     -  От  всего  сердца,  дитя  мое,  ибо  на  свете  мало  имеется вещей,
раздражающих меня больше, чем Здравый Смысл.
     - Но ведь, - она подняла на него свои ясные  серые глаза, - большинство
добродетельных людей гордятся тем, что обладают им.
     - Думаю,  так считают закоренелые эгоисты, -  кивнул он,  -  несчастные
существа,  на  которых  лежит  печать проклятья, и им  вряд ли  когда-нибудь
удастся вкусить прелести Аркадии..
     - Твой кофе стынет, Джон!
     - Кофе? - воскликнул он. - Кофе! Я веду речь об Аркадии...
     - Я слышу, Джон. Пожалуйста, пей кофе, горячий он куда вкуснее...
     -  Вот  голос  здравого  смысла!  Кофе, и правда, восхитителен!  - он с
видимым  удовольствием  опустошил чашку  и  протянул  ее  девушке  за  новой
порцией.
     -  Так,  значит,  -  сказала  она, возясь с  кофейником,  - я  все-таки
подвержена здравому смыслу?
     - Лишь изредка, - ответствовал он, с интересом наблюдая за движением ее
очаровательных губ. -  Разве кто-нибудь слышал  о здравомыслящей  богине или
дриаде?  Это невозможно  и  совершенно абсурдно.  Поэтому  я  питаю  большую
надежду, что у тебя не больше здравого смысла, чем у меня.
     - Объясни же мне, Джон, разве здравый смысл не означает мудрость?
     - По моему глубокому убеждению, он зачастую является противоположностью
мудрости.  У  него  имеются  иные  названия  -  осторожность,  благоразумие,
расчетливость.  Здравый  смысл - вещь такая  обыденная, он  нагоняет скуку и
подрезает  крылья  воображению.  Он  спутывает  ноги  тем,  кто стремится  к
приключениям, ибо здравый смысл любит проторенные и безопасные пути.
     - Но разве это плохо, Джон?
     - Это оковы, Ева-Энн!
     - А что такое Аркадия? Где это, Джон?
     -  Французы,  будучи  исключительно  дерзким  народом, утверждают,  что
Аркадия находится  в Париже, и именуют ее Елисейскими полями; саксонцы зовут
ее Валгаллой, буддисты именуют Нирваной, греки - Элисием, а  иудеи - Эдемом.
Но все истинные жители Аркадии  знают - это страна великих и  простых вещей,
где у входа нас встречает удовлетворенность.
     - А ты сейчас испытываешь чувство удовлетворения, Джон?
     - Да.
     - Благодаря кофе и ветчине?
     - И кое-чему еще.
     - Чему же?
     - Во-первых, тебе, дитя мое.
     - О! Как я могу принести тебе удовлетворение?
     - Ты такая, какой я тебя и представлял.
     - О! - снова произнесла девушка и недоуменно взглянула на джентльмена.
     - Ты простодушный ребенок, к  которому я испытываю глубокое почтение за
присущую ему доброту.
     - Почтение?  -  ошеломленно переспросила  она. -  Ты.. ты действительно
испытываешь ко мне почтение?
     - Несомненно!
     - Но я не ребенок, Джон. Я женщина, да, да, я женщина! -  вскричала она
с такой страстью, что он удивленно  посмотрел на нее. -  Да, я действительно
женщина, и не такая уж простодушная, как тебе кажется.
     - В самом деле, Ева-Энн?
     - Да, в самом деле, Джон, ибо я... я... просто женщина.
     - Конечно, -  улыбнулся он. - Ты умудренная личность двадцати двух лет,
а я в настоящий момент беззаботный мальчишка сорока пяти лет от роду! Чем не
чудесная  мысль!  И  все же,  клянусь  небом, я действительно  чувствую себя
мальчишкой,  который  не обременен  ни  заботами,  ни  обязанностями,  если,
конечно, не считать тебя, дитя мое!
     - Неужели обо мне нужно заботиться?
     - Конечно.
     - Меня это беспокоит, Джон!
     -  Но я рад этим заботам, Ева-Энн,  и мне  будет грустно расстаться  со
ними.
     -  Расстаться? - печальным эхом отозвалась девушка. - Ты имеешь в виду,
когда мы попадем в Лондон?
     - Да. Но ведь мы еще не в Лондоне.
     - Когда ты хотел бы попасть туда, Джон?
     - Я не  хочу! - Он оглядел залитые солнцем окрестности. - Я предпочитаю
Аркадию,  где  полет  жаворонка радует душу, а  каждая  трапеза  -  истинный
праздником. Да, безусловно, я предпочитаю Аркадию.
     - Я тоже, Джон.
     При  этих словах он обернулся к  ней, и взгляды их  встретились. Она не
отвела глаз, но все ее лицо, от нежной округлой шеи до  чистого высокого лба
внезапно залил жаркий румянец.
     И в этот момент на сцене появился новый персонаж - кусты зашумели, и на
поляне возник лохматый пес сомнительной наружности. Собака зарычала, обнажив
клыки. Сэр  Мармадьюк протянул руку за валявшимся неподалеку  почесывателем,
но  Ева  приподнялась на коленях  и ласково  позвала  собаку.  Та  перестала
рычать, насторожила ухо и внимательно посмотрела на девушку. Наконец, изучив
ее с  ног до головы, собака подошла к Еве  и  позволила  ей погладить  себя,
продемонстрировав недюжинную сообразительность.
     Листва  зашумела  снова, и  показался человек  -  крепкого  сложения, с
квадратным подбородком и бычьей шеей, лицо его обезображивали многочисленные
шрамы.  Наметанный  глаз нашего джентльмена мгновенно  оценил пришельца. При
виде незнакомцев человек остановился, затем,  опираясь  на дуло собственного
ружья, подошел ближе, внимательно рассматривая джентльмена и девушку.
     - Надеюсь, вам здесь удобно? - осведомился он.
     - Благодарю вас, очень! - кивнул сэр Мармадьюк.
     - Жаль.
     - Отчего же?
     - Оттого что это частная собственность, приятель. Предположим, я сейчас
прикажу вам собираться.
     -  Да, - спокойно ответствовал сэр Мармадьюк, внимательно вглядываясь в
лицо незнакомца.
     - Что да?
     - Предположим.
     - Что предположим?
     - Что вы прикажете мне "собираться".
     - Ну, я это и имел в виду, приятель.
     - И я тоже.
     - О, Господи, ну и что дальше?
     - Как что? Предположим, я соберусь.
     -   Эй,  ваша  молодая  жена  пичкает  моего  Твистера  свежим  хлебом!
Поосторожнее с собакой, мэм, пес еще совсем молодой, может и укусить.
     - Нет, - Ева улыбнулась, - твоя собака не сделает мне ничего плохого. Я
люблю животных, и они отвечают мне тем же.
     - И не удивительно, мэм, - Лесник вежливо приподнял свою шляпу.
     - А теперь  предположим,  - сказал сэр Мармадьюк, продолжая внимательно
изучать  обезображенное  лицо,  -  предположим,  что  мы  пригласим  хозяина
Твистера выпить с нами чашечку превосходного кофе.
     - Ну, тогда, приятель, я полагаю, скажу "спасибо".
     - В таком случае вас от всей души приглашают. Присаживайтесь, Боб Боец.
     -  Что?  -  человек  вздрогнул.  И  тут  с  ним произошла  удивительная
метаморфоза.  Мрачные глаза просветлели,  лицо  разгладилось, а  сжатые губы
вдруг раздвинулись в приветливой улыбке.
     Он растроганно посмотрел на сэра Мармадьюка.
     - Храни тебя Господь, друг мой, - голос его слегка дрогнул, - ты согрел
мое  сердце, вот что  ты сделал. Никто  не  называл меня  так уже десять или
пятнадцать лет. Разрешите мне пожать вашу руку!
     Сэр  Мармадьюк  вскочил и  крепко пожал протянутую руку. Ева переводила
удивленный взгляд с одного на другого.
     -  Поразительно, что вы  узнали меня, приятель!  Поразительно, что Боба
вообще можно узнать после стольких лет! Храни вас Господь!
     - Ева-Энн, - сэр Мармадьюк повернулся к девушке,  - позволь представить
тебе Боба Бойца, одного из самых храбрых и сильных людей, которые когда-либо
выходили на ринг.
     - В самом деле? - спросила она с улыбкой. - Но что такое ринг?
     - Мэм, - объяснил старый боец, - ваш муж имеет в виду борьбу, мэм. Ринг
- это борьба.
     - А, так вы солдат?
     - Храни вас Господь, мэм, нет! Я был кулачным бойцом, дрался за деньги.
     - О! - вскрикнула Ева.
     -  Я  провел  сорок  шесть боев и только  четыре  раза проиграл:  Джиму
Бэлчеру, Бобу Грегсону, Джеку Барти и Нэту Беллу.
     С этими словами Боб отложил ружье, опустился на  траву и, прислонившись
широкой спиной к дереву, дружелюбно взглянул сначала  на девушку,  затем  на
сэра Мармадьюка, после чего хлопнул себя по колену.
     -  Храни  Господь  всех  нас!  - воскликнул  он.  -  Меня  нечасто  так
встречают. В  наши дни  люди  редко  вспоминают о Бобе Бойце. А  если  это и
случается, то обычно я стараюсь их не слушать. Дело в том,  что я женат! Моя
Марта  все еще  женщина  в полном соку, несмотря  на шестерых детей и тяжкие
труды, но у нее есть один небольшой недостаток - она методистка, что большая
редкость в этих краях. Так  вот, Марта не переносит даже простого упоминания
о ринге.  Бедняжка  так  чтит  Господа,  что  даже  сейчас не  помягчела  по
отношению к  рингу, а  что уж говорить о том дне, когда  она впервые увидела
меня. Я выиграл тогда бой у Сноба и кровь так и хлестала у меня из ран.
     - Из-за Марты вы и оставили ринг?
     -  Да,  все  из-за  нее.  Видите ли,  Марта была  удивительно  красивой
девушкой, хотя  и  методисткой,  а я  влюбился  по  уши,  впрочем,  и сейчас
влюблен. А когда парень влюбляется, всякая охота  перечить тут же вылетает у
него из головы.  Поэтому, чтобы сделать приятное  Марте,  - (тут он  глубоко
вздохнул), - я оставил ринг и, - (еще один тяжкий вздох), - женился. А после
женитьбы стал таким тихим и кротким, вы и не поверите. И все же удивительно,
что вы узнали меня. Вы видели мои выступления?
     - Неоднократно, Боб.
     - Когда же?
     - Я стоял у самого ринга, когда вы победили Скроггинса.
     - Так давно! Вы, должно быть, были тогда совсем молоды, приятель.
     -  Да,  Боб. К тому же я на самом деле несколько старше, чем выгляжу, -
сэр   Мармадьюк   искоса  взглянул   на  Еву-Энн.  -  И  еще  мне   довелось
присутствовать при вашей победе над Донелли, чемпионом Ирландии.
     - Неужели?  Храни  вас Господь, и немало  же денежек перетекло из одних
рук в другие в тот денек! Тогда я дрался  за сэра  Мармадьюка Вэйн-Темперли,
о,  это  был  добрый  и   могущественный  хозяин  -  настоящий  спортсмен  и
первоклассный боец. Он сокрушил и почти убил Бака Моубрея в Павильоне Принца
в  Брайтелмстоне. Я стоял рядом  с его высочеством  и видел все! "Ей-богу, -
сказал мне тогда его высочество, - Мармадьюк убьет Бака, разними же их, Боб,
разними!" Что я и  сделал,  а его  высочество  вручил  мне десять фунтов. На
черепушке у меня раздулась шишка размером с доброе яблоко, а Бак Моубрей так
и захлебывался в крови, бровь у него была рассечена, нос разбит. Им, конечно
же, следовало бы драться на пистолетах.
     - Бровь... рассечена, а... а нос... - Ева осеклась, побледнев.
     - Да,  мэм. Мой господин сэр Мармадьюк оставил мистеру Моубрею отметину
на всю жизнь. Ей-богу, тогда в Брайтелмстоне творились жуткие вещи. Все были
молоды  и горячи, и слава  Богу,  мэм,  что вы этого не  видели, беззаботные
сорви-головы, завзятые спортсмены. Я помню, как сэр Мар...
     - Расскажите нам  о  своих успехах, Боб, - перебил его  сэр  Мармадьюк,
бросив косой взгляд на девушку.
     - Нет, нет, друг! - воскликнула девушка. - Пожалуйста, расскажи о своем
господине, этом сэре... Мармадьюке.
     - С удовольствием, мэм. Ведь  это именно он вызволил меня  из конюшни и
отправил тренироваться, благослови  его Господь! Хотя тогда его звали просто
мистер Мармадьюк, и с того времени прошло уже двадцать лет. Как он был тогда
молод, весел и добр! Он смеялся надо всем и надо всеми, он был бесшабашен до
безрассудства, а деньгами как сорил! Моды, карты, скачки и все такое.
     - Так он был игроком?
     - Игроком, мэм? Храни вас Господь,  конечно! Тысячу гиней мог просадить
за раз! О, это был настоящий джентльмен, уверяю вас. Он с равной готовностью
пил  и  дрался  с  любым,  кто  понимал толк  в  добром  эле и  умел  махать
кулаками...
     - Все  ясно, обычный  молодой балбес! - вздохнул сэр  Мармадьюк, вперив
взгляд в безоблачное небо. - Хватит о нем, Боб.
     - Друг, - медленно сказал Боец, - мне нравится ваш взгляд. Ваша  речь и
ваши манеры превосходны, но мне совсем не нравится ваше последнее замечание,
совершенно не нравится! Вы сказали "балбес"?
     - Да, Боб, балбес.
     - Так  вот, приятель, я работал  на этого джентльмена, я ел  хлеб этого
джентльмена, я был привязан всем сердцем к этому джентльмену. Поэтому теперь
я осмеливаюсь просить вас, очень  кротко и смиренно, но и настоятельно в  то
же время, взять назад "балбеса".
     - Хорошо, Боб. А теперь расскажите нам о  том времени, когда вы дрались
с Джоном Барти.
     -  О, не надо! - Ева подлила кофе Бойцу.  - Умоляю тебя, расскажи лучше
об этом безумном джентльмене... Так он дрался на дуэли?
     - И не раз, мэм.
     - Так он был дуэлянт?
     - Дуэлянт,  мэм... Храни вас Господь, конечно же! Я помню, он частенько
наведывался  во Францию  и  там  стрелялся  на  дуэлях,  так  поступали  все
настоящие  спортсмены.  Потому-то  Бак Моубрей  и удрал, сначала смотался из
Лондона, а потом и из Англии.
     - А твой джентльмен последовал за ним?
     - Конечно, мэм. Он отправился разыскивать этого Моубрея по всему свету.
Потому-то мне и пришлось оставить у него  службу. Сэр Мармадьюк отказался от
дома,  друзей, славы  и отправился на  поиски  Бака  Моубрея. Величественный
особняк остался без своего хозяина, не говоря уж о...
     - Боб, - воскликнул сэр Мармадьюк, - ваш кофе стынет!
     -  Что  с  того  приятель,  так  всегда  происходит,  когда  я  начинаю
вспоминать о прежних временах...
     - Добрый мой друг, - сказала Ева с мягкой настойчивостью, - наверное ты
собирался рассказать о "дамах"...
     - Это так, мэм. Поскольку мой хозяин был молод, красив и богат, женщины
так и стремились охомутать бедного молодого джентльмена!
     - Воистину бедный джентльмен! - вздохнула Ева-Энн.
     - Старая герцогиня Кэмберхерст то и дело норовила стать леди Мармадьюк,
и  однажды  ей  почти  удалось! Герцогине,  хоть и отличалась она  небольшим
росточком, решительности и энергии было не занимать.
     -  Так значит бедному молодому джентльмену удалось  избежать  женитьбы,
друг мой?
     - Ну,  я не  знаю,  мэм. Я никогда не слышал,  чтобы  какая-нибудь дама
сумела окрутить его, но теперь-то я уже вовсе ничего о нем не знаю.
     - Интересно, а где он теперь?
     -  Последнее, что я слышал, так это то,  что сэр  Мармадьюк вернулся  в
Лондон, но новости этой уж три года минуло. Благослови его Господь, но, быть
может, бедного моего хозяина и в живых-то нет.
     - Вот как? - Ева потянула Твистера за ухо.
     - А какие были времена! - скорбно вздохнул Боб Боец.  - Он и я, мэм. Мы
любили трудности, все нам было нипочем!  Ночевали  в лесу,  не брезговали  и
канавами,  брали  штурмом  высоченные стены. И  всякий  раз  у меня  не было
никакой уверенности, что я не вернусь домой с трупом на руках, такой  он был
отчаянный.  Но в те времена  Господь любил нас. А взгляните на меня теперь -
похоронен заживо, не с кем даже перекинуться парой  слов о  старых временах.
Каждое воскресенье я хожу в церковь, да еще в методистскую! О, Господи!
     - И все же вид у вас скорее счастливый, Боб.
     Боец резко поднял голову и в упор взглянул на сэра Мармадьюка.
     - Эй,  приятель, - задумчиво  протянул  он, - вы не  всегда бродили  по
дорогам, и даже наверняка пустились в путь совсем недавно. Что-то в вас есть
такое, отчего на память приходят прежние удивительные времена.
     - Упоминание о  времени, - улыбнулся сэр Мармадьюк, - свидетельствует о
том, что нам пора "собираться".
     - Поступайте, как знаете, приятель. Вам нет нужды спешить. Ей-богу,  вы
можете оставаться  здесь столько, сколько пожелаете. Мне, однако,  уже пора:
Марта, поди, заждалась, так что я лучше пойду.
     С этими словами Боб Боец нехотя поднялся, подхватил ружье  одной рукой,
а другую протянул сэру Мармадьюку.
     - Друг, - сказал он, - беседа с вами придала  мне сил. Вы еще  молоды и
многого не знаете, но я был бы рад поболтать с вами  еще разок,  ибо  что-то
меня в вас притягивает. Может быть, ваш голос.
     - Но я больше молчал, Боб, - рассмеялся сэр Мармадьюк.
     -  Ну, тогда,  быть  может, блеск  в  ваших глазах. Но глядя  на вас, я
вспоминаю ушедшие дни. Ах, что это  было за  чудесное  время! До  свидания и
удачи вам.  А вам, мэм, здоровья и счастья. И если  вашим первенцем окажется
мальчик, то пусть он будет похож на своего отца!
     Боец  свистнул Твистеру,  закинул  ружье  за плечо и зашагал прочь. Ева
осталась сидеть  с пылающими щеками и склоненной головой. Что касается  сэра
Мармадьюка,  то  он  несколько поспешно  отвернулся и отправился  на  поиски
Горация.

        Глава XVIII,
     <i>в которой есть нечто ослиное</i>

     -  Боюсь, все  это  развалится! -  сказала Ева, с сомнением  взирая  на
объемистую поклажу, нестройной башней возвышавшуюся на спине Горация.
     - Надеюсь, что нет, дитя мое, - сэр Мармадьюк устало отер пот со лба. -
Подпруга  затянута  хорошо.  - Он хмуро  взглянул  на  сломанный ноготь. - И
ремень тоже.
     - Да, Джон, но ремень должен проходить под грудью. Я точно знаю.
     - Этот  ремень, Ева-Энн, подогнан самым великолепнейшим образом как раз
там, где назначено тому самой природой! Обладай наш Гораций даром речи, что,
слава Господу, не так, он бы не преминул признать этот факт.
     При этих  словах Гораций повернул свою терпеливую  голову и,  продолжая
неторопливо жевать, со знанием  дела осмотрел вышеупомянутый ремень и смешно
дернул ухом.
     - Ей-богу! - воскликнул сэр Мармадьюк. - Мы, похоже, стали обладателями
поистине необыкновенного животного!
     Тут Гораций  тряхнул  головой  и попятился.  Вьючное седло с  корзинами
обреченно заскользило  вниз.  Освободившись от утомительного  груза, Гораций
продолжил безмятежно щипать траву.
     - Чтоб тебя! - выругался сэр Мармадьюк.
     Он был сбит с толку и разозлен, но услышав, как весело хохочет Ева, сам
не удержался и рассмеялся, хотя в смехе его и прозвучала некоторая горечь.
     Когда  же они  вдвоем снова  взнуздали  терпеливейшее  из животных, сэр
Мармадьюк взял в руку инструмент с острым наконечником, именуемый  почему-то
"почесывателем",  и  собрался  было  отправиться  в  путь,  но  вдруг  резко
остановился.  Его  глаза  были  устремлены под ноги,  а  лицо  вдруг  обрело
необыкновенную задумчивость.
     - Что случилось, Джон? Что тебя встревожило?
     - Ты, Ева-Энн.
     - Но чем? - с беспокойством спросила девушка.
     - Мое дорогое дитя, - очень  серьезно ответил сэр Мармадьюк, - боюсь, я
плохой друг.
     - Неправда, Джон!
     - Я хочу сказать, что будучи значительно старше тебя, я должен защищать
тебя  и, что  еще  важнее,  должен  заботиться о твоей  судьбе. Ты согласна,
Ева-Энн?
     - Да, Джон, но...
     -  Тогда,  как твой  друг, я настоятельно умоляю тебя вернуться  домой.
Теперь ничто не  мешает  этому,  а  идти  в Лондон без особой необходимости,
рассчитывая  лишь  на  туманные перспективы разыскать сестру  -  это  чистое
безумие.
     - Возможно, - спокойно ответила девушка.
     - Определенно,  это так! Наконец ты поняла, что, по счастью, тебе ничто
не угрожает, все подозрения отведены от...
     - На тебя! Твоя трость с золотым набалдашником, Джон!
     - Значит, твое беспокойное  путешествие становится совершенно  излишним
и, будучи рациональным существом, ты послушаешься моего совета  и намедленно
вернешься домой.
     - Домой, Джон?
     - Ну да, конечно,  домой. - Он  взглянул на часы, - Сейчас тридцать три
минуты девятого. Четыре-пять часов быстрой ходьбы...
     - Я надоела тебе, Джон? Ты хочешь избавиться от меня?
     - Не в этом дело, - ответил он несколько разраженно.
     - Прости  меня,  Джон,  но мне кажется,  именно  в  этом,  -  мягко, но
настойчиво возразила девушка. - Так что ответь,  я  действительно так быстро
наскучила тебе?
     - Ничего подобного,  - ответил сэр Мармадьюк  еще  более раздраженно. -
Такое предположение столь же нелепо, сколь и несправедливо.
     - О! - только и сумела выговорить девушка.
     -  Я отказался от  собственных желаний,  чтобы  служить  тебе наилучшим
образом, дитя мое. я пытаюсь заглушить свои чувства...
     - О! - снова сказал девушка.
     -  А  поскольку  я и  в самом  деле  твой  верный  друг, то умоляю тебя
вернуться под уютный и безопасный кров отчего дома. Дитя мое, я советую тебе
это ради твоего же блага!
     - Но, Джон, - промолвила Ева-Энн, устремив взгляд  в солнечную  даль, -
все, что ты сейчас сказал - это самый настоящий здравый смысл.
     Сэр Мармадьюк прищурился и искоса взглянул на нее.
     - К тому же мы в Аркадии, не так ли, Джон?
     -  Ева-Энн,  -  начал  он, как-то  странно  растягивая  слова,  - прошу
заметить, что я говорю совершенно серьезно!
     - Я тоже! - выпалила Ева.
     -  Броситься в пучину  Лондона  без  денег и  друзей  -  это  форменное
безумие!
     -  Но ты ведь тоже направляешься в Лондон, - все так же кротко заметила
девушка, снова посмотрев вдаль, - так что я не буду там одна.
     И вновь сэр Мармадьюк на мгновение лишился дара речи.
     - Но послушай, Ева-Энн, подумай о долгой и трудной дороге...
     - Я подумала! - она улыбнулась.
     -  Подумай  о  многочисленный  трудностях  предстоящего  путешествия, о
неприятностях, которые оно несет с собой.  Хрупкому созданию  следует знать,
что такое усталость. Представь себе все, что...
     - Я уже это  сделала,  Джон. Поэтому благодарю Господа,  что  он создал
меня  не  хрупкой и  изнеженной  барышней, а сильной  и  умелой  деревенской
девушкой. Так что идем! Пожалуйста, давай продолжим наш путь.
     - Тогда благослови меня Господь! - воскликнул сэр Мармадьюк.
     - Аминь! - спокойно  откликнулась Ева-Энн.  - Я молю  Господа, чтобы он
благословил  нас  обоих,  и  привел  целыми  и  невредимыми  к  цели  нашего
путешествия! Джон, ты не жалеешь, что  я  остаюсь с тобой? Скажи  же, что не
жалеешь.
     -  Ох, дитя  мое.  -  Голос  его  дрогнул.  -  Ева-Энн, неужели  ты  не
догадываешься сама?
     Он  порывисто  наклонился  к  ней,  но  затем  взял  себя  в   руки  и,
отвернувшись, подхватил поводья Горация.
     - Само небо требует, чтобы  я  был достоин  твоего доверия, дитя мое. -
Сэр Мармадьюк уже взял себя в руки.
     И они продолжили свой путь.

        Глава XIX,
     <i>посвященная ведьмам и прочей нечисти</i>

     Они  брели тенистыми лесными дорожками и безлюдными  луговыми тропками,
пока дорога,  взобравшись по  зеленому склону,  не  затерялась  на  открытой
пустоши,  где  в  лицо им задул легкий  ветерок, напоенный ароматом ежевики.
Путники остановились, чтобы свериться с компасом и сориентироваться.
     Перед ними расстилалась бескрайняя вересковая пустошь, кое-где поросшая
диким кустами шиповника  и ежевики.  Изредка попадались  чахлые,  кривоватые
деревца. Ева поежилась - зрелище и впрямь было довольно безрадостное.
     - Какое неуютное место! - заметила девушка, беспокойно осматриваясь.
     - Да, шиповник нам попортит крови.
     - Может, пойдем другой дорогой, Джон?
     - Но наш путь лежит на северо-запад и...
     - О, Джон, - прошептала она испуганно, - вон там в кустах сидит человек
и наблюдает за нами.
     Сэр Мармадьюк быстро вскинул голову  и заметил, как в густом кустарнике
мелькнула и скрылась потрепанная шляпа.
     - Ты заметил, Джон?
     - Наверное, такой же путник, как и мы, дитя мое.
     - Но тогда почему он прячетсяЭ
     - Подержи-ка Горация, а я пойду взгляну.
     С  этими   словами  сэр  Мармадьюк  быстрым  шагом  устремился  вперед,
внимательно вглядываясь в колючие заросли, но сумел  заметить лишь всю ту же
потрепанную  шляпу,  быстро скрывшуюся за  кустами  шиповника. Сэр Мармадьюк
нахмурился  и  ускорил  шаг. Вскоре  ему  удалось  разглядеть  пригнувшегося
человека, бежавшего, несмотря на неудобную позу, очень быстро. Сэр Мармадьюк
остановился и сделал знак Еве-Энн. Девушка поспешила к нему, и по дороге это
легконогое грациозное создание умудрилось ни разу не зацепиться за колючки.
     - Ты разглядел его, Джон?
     - Да. Обычный человек небольшого роста.
     - Он не с Боу-стрит? Ты уверен, Джон?
     - Совершенно уверен, так что  не беспокойся, дитя мое. - Но, заметив  в
глазах  девушки  ужас,  он  принялся  беззаботно  болтать  об  "удивительном
городе", до сих пор вызывавшем живой  интерес  Евы-Энн. -  Лондон, дитя мое,
стоит  с незапамятных времен. Под  его мостовыми  покоятся  останки  прежних
Лондонов - бриттского, датского, саксонского, норманнского, эпоха  за эпохой
и...
     - Так  ты  не уверен, что это не переодетый полицейский с  Боу-стрит? -
внезапно прервала она его рассказ.
     - О, Господи, - начал он, но тут же замолчал.
     Где-то  совсем   рядом   раздался  голос,   до   крайности  хриплый   и
неблагозвучный. Путники ступили под сень крошечной рощицы чахлых деревьев, и
здесь,   под  искривленным  стволом  наши  герои   обнаружили   маленькую  и
чрезвычайно грязную палатку. Рядом сидела старая, сморщенная карга, такая же
оборванная,   грязная  и  ветхая,   как  ее  жилище.  Джентльмен  и  девушка
остановились,  а  старуха снова  что  хрипло прокаркала и поманила их кривым
костлявым пальцем.
     -  Ух ты!-  Отталкивающая  усмешка  еще больше  обезобразила  ее  лицо,
пронзительный  взгляд  сверкнул  из-под   седых  космов.  -  Экий  блестящий
джентльмен и  какая  хорошенькая леди.  Ну-ну!  Глаза  старой  Салли все еще
зорки, они видят  даже сквозь кирпичную стену, так что, господа хорошие, вам
следует быть со старой Салли подобрее и полюбезнее.
     Она  залилась хриплым  смехом, покачала  головой и принялась посасывать
короткую глиняную трубку.
     Сэр Мармадьюк,  облокотившись  о  почесыватель,  с  огромным  интересом
наблюдал за ужимками древней сивиллы.
     - Что вам угодно, почтенная? - спросил он.
     -  Пенни!- проскрипела старуха, не вынимая трубки изо  рта.  - Подарите
старой  Салли один пенни! Подарите двухпенсовик, пожертвуйте гроут*,  киньте
мне  таннер,  дайте  мне,  дайте  шиллинг,  мой   красавчик,  мой  достойный
джентльмен!
     - А почему вы называете меня джентльменом? - осведомился сэр Мармадьюк,
шаря в кармане своего просторного сюртука.
     - Потому  что  старая Салли  видит куда дальше собственного носа! Такой
благородный  джентльмен  путешествует пешком  по пыльным дорогам,  да еще  в
сопровождении  прелестной  юной  леди!  Куда  путь  держишь,  милашка?  Куда
направляешься, моя птичка? В Лондон, не так ли?
     Еве, оцепенев  от  испуга,  не могла  отвести взгляда от злобного  лица
старой карги.
     - Лондон, ого! Выкладывай пять шиллингов, мой благородный красавчик,  а
то и десять. Нет, дай-ка мне гинею, или лучше пять!
     - Почему я должен давать тебе пять гиней?
     - Потому что у  меня острый взгляд! А  твое благородное лицо небрито! А
твои прекрасные волосы не стрижены! А твои изящные руки так нежны и белы! Ты
важный джентльмен, дружок, очень важный. А  я  так стара  и мудра,  что вижу
гораздо больше прочих!
     - И что же ты видишь?
     - Кто-то ищет кого-то! Кого же  разыскивают,  мой блестящий джентльмен?
А?  Не знаешь?  Так  что дай старой  Салли  шесть гиней, и она станет  твоим
другом. Она тогда окажет тебе огромную любезность  - станет держать на замке
свою пасть,  не даст  волю  своему языку.  И  языки  ее  сына, и внука также
останутся на привязи. А что такое семь гиней для столь богатого джентльмена?
     Соболиные брови  сэра Мармадьюка едва заметно  нахмурились, а в  глазах
мелькнула тревога.
     - Семь гиней - это очень большие деньги, - сказал он задумчиво.
     - Семь? Ого-го! - прокаркала старуха, осклабившись. - Ну, тогда восемь!
Что для такого знатного господина восемь гиней?
     -  Хм!-  Сэр Мармадьюк  посмотрел  прямо в злые глаза  старухи, острыми
буравчиками шарящие  по его лицу. - Но  скажите же мне, за что я  должен вам
платить?
     - За  очень  ценную вещь!  - хрипло хохотнула ведьма.  - Ценная вещь по
дешевке!  Да  за  нее  любых  денег не  жалко! Так что гони десять гиней,  и
назовем это сделкой. Десять гиней,  милок,  за  то, что не имеет цены. Всего
десять гиней!
     Она выпустила  из  своей рубки клуб  едкого дыма, и злобно  зыркнула на
девушку.
     - Пожалуйста, Джон, пойдем! - прошептала Ева, тронув сэра Мармадьюка за
руку.
     Но тот лишь ободряюще улыбнулся ей  и  вновь  уставился в хитрые  глаза
старой ведьмы.
     - Так вы говорите, десять гиней.
     - Двенадцать, милок! Двенадцать гиней за благословение старой  Салли  и
за кое-что  еще,  за что  другие не пожалели бы и сотни, а  я прошу-то всего
лишь жалких двенадцать гиней.
     - Значит, уже двенадцать? - улыбнулся сэр Мармадьюк. - И что же взамен?
     - Твоя  жизнь, милок! - проскрипела старая карга, ткнув в него трубкой.
Ева крепко ухватилась  за  руку своего  спутника и тихо  ойкнула,  а старуха
затрясла головой  в приступе злорадного смеха. - Его жизнь, моя милая! Всего
лишь его жизнь! А я прошу только двадцать пять гиней, дайте же двадцать пять
гиней старой бедной Салли, которая видит грядущее...
     Тут она в замешательстве замолчала, ибо сэр Мармадьюк рассмеялся.
     - Бедная старуха! - Он бросил ей шиллинг. - Она совсем спятила.
     Ведьма  схватила  монету  скрюченными  пальцами   и   что-то  бессвязно
забормотала. Сэр  Мармадьюк уже было повернулся,  чтобы  уйти, когда заметил
Горация, всеядное  создание,  увлеченно  жующего  полотняный  полог палатки.
Внутренность убогого  жилища приоткрылась, Ева схватила уздечку  и  оттащила
разбойника  прочь,  но сэр Мармадьюк продолжал смотреть туда, где  мгновение
назад  увидел  лицо - лицо, которое он  узнал.  За его спиной старуха чем-то
шебуршала  и монотонно завывала. Он обернулся,  та  со  вздохами  и ужимками
извлекла из кармана изодранного  передника и протянула джентльмену сложенный
лист  бумаги.  Взяв  листок, сэр Мармадьюк повернулся лицом к  Еве  и только
тогда развернул его.

     УБИЙСТВО!
     НАГРАДА ПЯТЬДЕСЯТ ФУНТОВ
     ЗА МЕРТВОГО ИЛИ ЖИВОГО!
     11   июня  Чарльз  Брендиш,  эсквайр,  проживавший  в  Рэдли-Хартинг  в
Сассексе, был жестоко убит. Убийца  - предположительно, ЧЕЛОВЕК БЛАГОРОДНОГО
ПРОИСХОЖДЕНИЯ.   Настоящим   извещается,   что   всякий,   кто   располагает
информацией, способной пролить свет на местонахождение КРОВОЖАДНОГО НЕГОДЯЯ,
получит...

     В  этот  миг  скрюченная  рука  цапнула  лист  и  вырвала  его  у  сэра
Мармадьюка.  Джентльмен  обернулся,  но старуха  уже спрятала  объявление  в
недрах  своего   грязного  тряпья  и  теперь  взирала  на  нашего   героя  с
нетерпеливой алчностью.
     -  Пятьдесят фунтов! -  прокаркала она.  - А цена старой Салли -  всего
двадцать пять гиней, всего двадцать пять, благородный мой джентльмен,  и рот
мой окажется на замке. Никто  не станет  трепать языком, ни старая Салли, ни
ее сын, ни ее внук. Двадцать пять гиней, милок! Ну, что скажешь?
     Сэр Мармадьюк снова  рассмеялся,  взял  у  Евы  повод  и  пошел  прочь,
поддерживая девушку за  локоть. Старая  карга продолжала  изливать им  вслед
потоки хриплой брани.
     Когда они отошли на достаточное расстояние, Ева опасливо  оглянулась  и
встревоженно спросила:
     - Джон, эта ужасная старуха - настоящая ведьма?
     - Несомненно! - несколько рассеянно отозвался сэр Мармадьюк.
     - Что она показала тебе?
     - Показала?
     - Ну да, что это за бумага? Что там было написано?
     -  Что  написано, дитя мое? Ну... какое-то  заклинание, наверное, я  не
понял, какие-то бессмысленные слова.
     - Джон, а ты заглянул внутрь палатки?
     - На одно мгновение.
     - Там прятался человек!
     - Я заметил.
     - Но, Джон, ты разве не узнал его?
     - Он показался мне похожим на Джимми Вэмпера, того, что продал нам ужин
своего приятеля.
     - Это он и был! Он наверняка узнал нас, Джон!
     - Ну и что, Ева-Энн?
     - Мне  кажется,  он замышляет что-то недоброе.  Он хочет причинить тебе
зло.
     - Каким образом? Он знает лишь, что мы путники, нашедшие приют в сарае.
     - Но  это  ужасная  старая  ведьма.  -  Ева  поежилась.  -  Она  что-то
подозревает, я уверена...
     - Да, создание крайне неприятное, настоящая  карга, а  ведь когда-то  и
она была невинной девушкой, быть может, опрятной и миловидной.
     - Ты веришь в колдовство, Джон?
     - Я верю в очарование, что почти то же самое.
     - Но почему она подозревает тебя?
     -  Бог его знает!  -  беззаботно ответил он. -  Если  она действительно
ведьма, то это, без сомнения, колдовство, черная магия и прочая...
     - Нет, Джон, не  смейся. Я чувствую, что  там осталось  зло,  настоящее
зло. Я чувствую, я знаю это!- Ева поежилась и  оглянулась. - А эти письмена,
что она тебе показывала, лишь подтверждают - она ведьма.
     -  Конечно!  -  кивнул он. - Это  ведьма из Эндора... О,  я вижу весьма
соблазнительный  лесок! - Он ткнул почесывателем  и,  в свою очередь, быстро
оглянулся.
     - Давай же пойдем туда, Джон, мне он тоже нравится.
     - Ну, для лесной дриады это очень естественно, кроме того...
     - Ой! - вдруг воскликнула девушка и схватила сэра Мармадьюка за руку. -
За нами идет какой-то человек!
     - Два человека, дитя мое.
     -  Зачем?  Что они от  нас хотят?  Неужели  пришли за тобой? Джон, надо
бежать, скорее!
     - Ни  в  коем случае! - резко остановил ее  сэр  Мармадьюк. - Веди себя
совершенно естественно, не показывай, что заметила их.
     - Почему  они  преследуют нас? Джон, они  хотят причинить тебе  зло.  Я
боюсь. Я сейчас потеряю сознание от страха!
     - Не вздумай! - процедил он сквозь зубы.
     - Я... я не могу, Джон! - выдохнула она. - О Джон, я падаю...
     - Ева! - воскликнул он. - Ева-Энн Эш!  Я презираю трусов, держи же себя
в руках! Не останавливайся и не оглядывайся!
     - Может, нам все-таки лучше убежать? - умоляюще спросила она.
     - Нет, в этом пока нет никакой необходимости.
     - Но эти люди...
     - Они не будут нас долго преследовать, если ты станешь слушаться меня.
     - Тогда пойдем быстрее, Джон.
     - Нет. Они поймут, что мы их заметили, давай лучше поговорим.
     - Но... О чем?
     - О чем хочешь.
     - Я трусиха, Джон?
     - Ты  все  еще  собираешься  грохнуться в обморок или умчаться  подобно
зайцу?
     - Нет, я не смею тебя ослушаться.
     - Тогда я беру свои слова назад и во всеуслышание заявляю -  Ева-Энн не
трусиха!
     - На самом-то деле я настоящая трусиха, Джон. Я так  сильно  боюсь этих
людей. что убежала бы со всех ног, если бы не боялась тебя еще сильней.
     - Дитя мое, неужели я так страшен?
     -   Был   бы   очень   страшным,  если  бы   не  твои   спокойствие   и
величественность, Джон. Нечеловеческие спокойствие и величественность.
     - Нечеловеческие, Ева-Энн?
     - Джон, ты не похож на обычных людей.
     -  По этому  поводу можно лишь сказать,  - откликнулся  сэр  Мармадьюк,
беззаботно размахивая почесывателем, - что  лучше слыть экстравагантным, чем
быть таким, как все.
     -  Но я все  же предпочла бы,  чтобы  ты был более обыкновенным,  более
похожим на тех, кого я знала прежде.
     Наконец они добрались до леса, и  теперь,  укрывшись  за деревьями, сэр
Мармадьюк   решил   взглянуть  на   своих   преследователей  -  двух  весьма
подозрительного вида субъектов.
     - Что дальше, Джон?
     - Отведи Горация подальше в лес и хорошо привяжи его. И чтобы ни звука!
     - А ты?
     - А я побеседую с этими господами.
     Сэр  Мармадьюк  удобно расположился  в  зарослях у самой  опушки  леса,
откуда мог наблюдать за приближением  преследователей. Они были грубоваты на
вид и плохо одеты.  На том, что повыше,  красовалась изъеденная молью старая
меховая шапка, его напарник был пониже и  покоренастей, недобрые глаза так и
зыркали по сторонам. На опушке они остановились.
     - Я ничего не слышу! - сказал высокий.
     - Как сквозь землю провалились! - сквозь зубы процедил второй. - Но они
от нас  не уйдут.  Джимми клянется, что это он, а  сто фунтов  на дороге  не
валяются.
     - Тогда хватит трепаться. Пошли!
     - Пистолет у тебя?
     - Угу.
     Как  только  они ступили в тень деревьев, перед ними вырос решительного
вида крестьянин,  вооруженный  какой-то  штукой устрашающего  вида  с острым
наконечником.
     - Ну? - осведомился крестьянин. - Что вам угодно?
     - Ничего, - коренастый отступил на шаг.
     - Тогда проваливайте!
     - Брось свою палку! - проревел высокий и выставил маленький, но  вполне
настоящий пистолет. - Брось палку, слышишь!
     - Стреляй, Сол, стреляй же!  - закричал  коренастый. - Там ведь сказано
"за мертвого или живого", стреляй...
     - Сначала я сосчитаю до трех. Раз, два,...
     Словно  гибкая и стремительная  пантера  мелькнула  перед  глазами сэра
Мармадьюка.  Ева,  выпрыгнув из-за его  спины,  повисла на  руке,  сжимавшей
пистолет.  Сэр  Мармадьюк не  медлил  ни секунды.  Почесыватель взметнулся и
обрушился  на  изъеденную молью  шапку. Выронив пистолет, человек рухнул  на
колени. Его спутник  развернулся и  пустился  наутек,  демонстрируя завидную
прыть.   За  ним   большими   прыжками   устремился  необычный   крестьянин.
Почесыватель то  и  дело прогуливался по спине  улепетывавшего что было мочи
храбреца.
     Вскоре   слегка  запыхавшийся  сэр  Мармадьюк  вернулся  к   Еве-Энн  и
обнаружил,  что  девушка,  бледная  и  растерянная,   с  пистолетом  в  руке
склонилась на распростертым бандитом, издающим хриплые звуки.
     - Джон, - прошептала Ева, - ты убил его?
     - Куда там!- Сэр Мармадьюк тронул своего  противника  почесывателем.  -
Подобных типов невероятно  трудно отправить на тот свет. Просто этот негодяй
на  какое-то  время потерял  к нам интерес. Следует  этим  воспользоваться и
удалиться...
     -  Посмотри,  как  он  дышит! -  девушка  не отрывала  от  поверженного
человека тревожного взгляда. - Ты так сильно его ударил, Джон.
     - Ну, это  второпях,  дитя мое.  Но человеческий череп, благодаря своей
выпуклости, превосходным образом приспособлен для ударов палкой, дубинкой  и
прочими сходными орудиями, так что  поумерь свою тревогу, дитя мое. Да  вот,
взгляни, наш соня просыпается!
     Человек  застонал,  привстал  на  коленях,  потрогал  голову  и  грязно
выругался.  Но встретившись глазами  с  взглядом сэра Мармадьюка, немедленно
начал жалобно хныкать, заметив же ужас в  глазах девушки, принялся корчиться
в смертных судорогах.
     - О, мэм, о, благородная леди, как мне больно! Я умираю, мэм!  А если я
умру, что станет с моей старой матушкой, кто заплатит за мои похороны?!
     - Ах, Джон, - сказала  Ева,  глядя на  его  искаженное страданием  лицо
человека, - что мы можем сделать для этого несчастного?
     -  Что   мы  можем   сделать   для  него,   дитя  мое?  Посторонись-ка,
бессознательное состояние - самое для него подходящее.
     Сэр Мармадьюк слегка  взмахнул почесывателем, человек тут же вскочил на
ноги, с опаской поглядывая на смертоносный инструмент. Сэр Мармадьюк опустил
почесыватель и склонился к Еве-Энн:
     -  Видишь, какими достоинствами  обладает английский посох. Он способен
повергнуть человека ниц, и он же может воскресить! Убирайся, мошенник, -  Он
повернулся  к  человеку, тот поспешно отступил.  -  Убери свою голову с моих
глаз, ибо она вводит меня в искушение. Если я еще раз увижу твою башку,то не
удержусь и изо всех сил тресну по ней. Убирайся!
     - А как же мое оружие? - захныкал человек.
     - Ты имеешь в виду вот эту игрушку? Считай, что ты мне ее подарил. Нет,
пожалуй, я лучше куплю  у тебя пистолет, вот шиллинг, держи мошенник!  - Сэр
Мармадьюк бросил к его ногам монету.  - Мы квиты,  мерзавец! - Человек хмуро
посмотрел на шиллинг, бормоча себе под нос злобные проклятия.
     - А моя шапка? Вы вернете мне мою шапку?
     - Разумеется, ты можешь забрать свою дурацкую шапку.
     - Но как? - Ярость  в  человеке вдруг  вспыхнула с новой силой.  - Как?
Взгляните!
     - О, Джон! - вскрикнула Ева. - Ты только посмотри!
     Сэр Мармадьюк  оглянулся.  Гораций,  смиренно  опустив  уши и  блаженно
прикрыв  глаза,  пережевывал  бесформенный  предмет, отдаленно  напоминавший
меховую шапку.
     - Эх, - вздохнул сэр Мармадьюк,  повернувшись  к  обозленному владельцу
шапки, - похоже, твой изысканный  головной убор послужил фуражом для  нашего
вечно голодного Горация. Что ж, я вынужден заплатить тебе. Вот флорин, держи
свои  деньги и убирайся. И запомни хорошенько: вздумаешь  следить  за нами -
пеняй на  себя!  Если  я увижу твою  соблазнительную башку  еще раз,  на нее
немедленно обрушится мой посох, и уж тогда я постараюсь как следует отшибить
тебе память.
     Сэр Мармадьюк взял из рук Евы пистолет, разрядил  его, осмотрел кремень
с  запалом  и  опустил в просторный  карман сюртука. Затем закинул на  плечо
почесыватель, взял  Горация под узды и,  подхватив под руку  Еву, направился
вглубь  леса. Негодяй исподлобья  наблюдал, как они  удаляются, в бессильной
злобе бормоча проклятия.

        Глава XX,
     <i>живописующая радости Аркадии</i>

     - Ты не думаешь,что он последует за нами, Джон?
     - Нет, Ева-Энн, не думаю.
     - И  все же эти люди способны преследовать нас и дальше. Они  наверняка
догадались, что мы направляемся в Лондон!
     -  Ей-богу,  в этом  есть доля  истины! -  сэр  Мармадьюк  с одобрением
посмотрел на девушку. - Большинство беглецов стремятся именно в Лондон.
     - Тогда давай не пойдем в Лондон, Джон!
     - А куда, дитя мое?
     - Ну... куда-нибудь еще.
     -  В чудесную Аркадию!  -  предложил  он. - Но есть  одно  существенное
возражение. Лондон находится как раз к северо-западу от нас.
     - Тогда давай пойдем на юго-восток.
     -  Но именно  северо-запад и  вообще северное направление пока является
для нас наиболее безопасным. - Он вытащил компас и сверил направление.
     Ева   все   еще  выглядела  испуганной.   Она   часто   оглядывалась  и
останавливалась, уверяя,  что следом  кто-то идет,  хотя тишину нарушал лишь
слабый шелест  листвы.  Они шли,  не  разбирая  дороги,  продирались  сквозь
колючие  заросли,  пересекали небольшие рощицы,  перепрыгивали  неторопливые
ручьи, тихо журчавшие под зелеными тенистыми сводами. Путники то поднимались
на  холмы,  то  спускались в  долины,  а солнце пекло все нещаднее.  Зной  в
какой-то мере  смягчался свежим ветром, наполненным  ароматом трав и цветов.
Птицы щебетали так упоенно, так  радостно, что  постепенно  настроение наших
героев  улучшилось. Сэр Мармадьюк весело болтал о  настоящем,  с  увлечением
рисовал  картины будущего. Ева повеселела и  с интересом  слушала  его, то и
дело задавая вопросы.
     <i>Она</i>. Ты действительно счастлив?
     <i>Он</i>. А кто  бы на  моем месте не  был  счастлив? Ты только послушай, как
поет жаворонок!
     <i>Она</i>.  Да,  в самом деле, но  все же  этого недостаточно, чтобы  сделать
человека счастливым. Ты не думаешь, что есть еще причины для счастья?
     <i>Он</i>. Да их целая сотня! Ты только оглянись вокруг!
     <i>Она</i>. Я вижу деревья, кусты, траву и больше ничего.
     <i>Он</i>. Но это все такие прекрасные вещи, Ева-Энн!
     <i>Она</i>. Но когда мы доберемся до Лондона?
     <i>Он</i>.  Не  напоминай мне об  этом  городе, об  этом переполненном людьми,
шумном и грязном Вавилоне. Мы в Аркадии, дарованной человеку самим Господом.
Нас окружают  ангелы, здесь  царят духи  деревьев, цветов и алмазных ручьев.
Наши певчие  - небесные птахи. И разве  мы можем  быть несчастливы здесь, да
еще вдвоем?!
     <i>Она</i> (с затаенной нежностью).  Ты очень счастлив, Джон, из-за того,  что
мы идем вместе?
     <i>Он</i>.  Да,  совершенно   определенно.  Ты   великолепно  вписываешься   в
окружающий ландшафт.
     <i>Она</i>  (слегка  нахмурившись).  Вписываюсь?  В  эти деревья,  кусты и все
прочее?
     <i>Он</i>. Я имею в виду  Аркадию, дитя мое, этот удивительный Эдем, в котором
не наблюдается  змея-искусителя, где нет места греху  и печали. Я  говорю  о
нашей с тобой Аркадии, Ева-Энн.
     Он взглянул на девушку и обнаружил, что глаза ее наполнены ужасом.  Сэр
Мармадьюк остановился и несколько раздраженно спросил:
     - Что на этот раз, дитя мое?
     - Джон, я боюсь.
     - Чего?
     - Прости меня, Джон, - умоляюще ответила девушка, он хмуро посмотрел на
нее.  - Прости меня, но  я  сама не знаю,  чего  боюсь.  Это просто какое-то
чувство приближающейся опасности. Я чувствую, как  зло следует за нами,  как
оно незаметно подкрадывается к нам. Оно где-то рядом.
     - Какая ерунда! - воскликнул сэр Мармадьюк.
     - Ты презираешь меня за трусость, я вижу это по твоим глазам.
     - Между прочим, дитя мое, ты бросилась на вооруженного человека.
     - Просто я очень сильно испугалась, Джон.
     - И, возможно, спасла мне жизнь.
     - Нет, я лишь помогла тебе справиться с бандитами.
     - И  я  очень благодарен тебе, Ева-Энн. Я так  и горю желанием выразить
тебе свою признательность всеми возможными способами.
     - И какими же именно, Джон?
     - Я хотел бы стать более достойным твоей дружбы.
     - И как же ты можешь стать более достойным?
     - Я всегда буду оберегать тебя даже от самого себя.
     - Но  ты ведь  не  представляешь никакой опасности, Джон,  особенно для
меня.
     -  Нет, слава  Богу, нет! - начал он, но заметив выражение ее глаз,  ее
пылающие румянцем щеки, ее дрожащие губы, он вдруг смутился и как-то странно
рассмеялся.  -  И все же даже  мне  не  чуждо ничто человеческое, а сейчас я
чувствую себя  безумно молодым! Хорошо,  что я  вспомнил  об этом. Некоторая
осторожность не помешает.
     - Даже в Аркадии, Джон? - промолвила Ева-Энн.
     Не найдясь,  что  ответить на этот  вопрос, он повернулся, и они  вновь
отправились в путь. Какое-то время путники шли молча.
     - Хлеб, сыр  и  лук! - наконец  сказал  сэр Мармадьюк.  -  Ты  голодна,
Ева-Энн?
     - Нет, Джон.
     - Пора бы  уже  проголодаться,  взгляни  -  солнце в зените. Если ты не
против, давай остановимся у первой попавшейся придорожной таверны.
     - Хорошо, Джон.
     - Хлеб,  сыр, лук и пинта  превосходного эля! Здоровая  пища, дитя мое,
естественная  и  полезная; еще  неделю  назад, заслышав  такое  меню,  я  бы
содрогнулся от отвращения.  Чудеса! Как сильно я изменился! И с каждым  днем
чудеса лишь множатся! Здравый  смысл  и средний возраст бегут от меня как от
чумы! Колесо времени завертелось вдруг вспять, и радость  эльфом уселась  на
моем плече. Да, дитя мое, я счастлив, по-настоящему счастлив!
     -  Потому  что здесь  много деревьев и цветов,  Джон?  Разве это  может
сделать старого человека молодым, а несчастного счастливым?
     - Старого? - горько повторил он. - Бог мой,  да  ведь  мне  всего сорок
пять и...
     -  О, - вскричала девушка, - неужели  ты думаешь, Джон, что это пыльные
дороги,  колючие  кусты   и  ненавистные   бугристые  поля  сотворили  чудо?
Бессмысленно и глупо! Ведь кусты - это только кусты, а  пыль - только  пыль,
дороги грязны, а солнце жгуче!
     - Ева, что...
     - Ты  слепец, слепец, слепец! Ты не  способен видеть ничего, кроме этих
дурацких деревьев! Как может  человек  столь почтенного возраста быть  столь
слеп и глуп!
     - Почтенный возраст в сорок пять лет? - выдохнул сэр Мармадьюк.
     - Да, это достаточно почтенный возраст, чтобы начать понимать кое-что в
этой  жизни! Деревья,  цветы  и  поля!  Потрудись  ты  среди  этих прелестей
столько, сколько потрудилась  я,  и ты бы понял, что дерево - это всего лишь
дерево, а поле - это поле. Они никогда не превращали старость в молодость, и
никогда не  превратят! Более того, я не верю в  существование никакого Джона
Гоббса!
     Она  бросила  на  него убийственный  взгляд, и,  прежде  чем  он  успел
вымолвить хоть слово, быстро пошла прочь. Сэр Мармадьюк задумчиво смотрел ей
вслед.
     - Гораций, -  сказал  он, - Гораций, она не верит в существование Джона
Гоббса! Ты заметил? Сорок пять  лет, приятель, - это еще не пора дряхлости и
слабоумия, слышишь, Гораций!
     Гораций сощурил глаза и важно взмахнул хвостом.
     -  Совершенно необъяснимая горячность, а,  может, Гораций,  всему виной
голод?  Может, она голодна? Я-то  уж точно проголодался! Да  и ты, приятель,
наверное, не откажешься отобедать?
     Гораций громко всхрапнул.
     -  Вот именно! - сэр Мармадьюк  потрепал его  по холке.  Так  что давай
поищем таверну.
     В этот момент Ева резко развернулась и бросилась обратно.
     -  Джон,  -  испуганно  крикнула  она,  подбегая,  -  Джон,  мы  должны
вернуться.
     - В самом деле? Почему же?
     - Я потеряла кошелек, а в нем были все мои деньги!
     - И много?
     - Очень много! Все, что у меня было. Гинея, шиллинг, два шестипенсовика
и один четырехпенсовик!
     - Весьма прискорбно, но не стоит печалиться...
     - Какая же я растяпа!
     -  Вовсе нет. Ты, наверное, выронила кошелек, когда спасала  мою жизнь.
Гинея  -  совсем  небольшая  цена  за  жизнь  человека,  пускай  даже  столь
немолодого, да  что уж  там, попросту дряхлого, как я. Давай лучше продолжим
наши поиски хлеба насущного.
     - Потерять столько денег! Я осталась без гроша!
     - Ну и что, ведь у нас  еще есть деньги. Уж в чем-в чем, а в презренном
металле мы недостатка не испытываем.
     - Ты так богат? Разве Джон Гоббс...
     Тут  она замолчала и быстро  пошла  вперед. Грудь  ее бурно вздымалась,
щеки горели, а взгляд был устремлен  на ближайшую рощицу. Вдруг  зашелестела
листва, затрещали ломающиеся ветки, шум становился все громче и громче.
     - О, Боже, - прошептала девушка, - О, Боже...
     Сэр Мармадьюк  бросил повод Горация, и приобняв одной рукой напрягшуюся
Еву-Энн, другой крепко сжал почесыватель.
     Вскоре из густых  зарослей показался старичок.  Он выглядел удивительно
древним,  что не  мешало ему быть  до крайности  жизнерадостным. Опираясь на
посох, он кивал и улыбался нашим героям самым дружеским образом.
     -  Все  в  порядке,  приятель!  - приветливо проверещал старичок. -  Не
обращай на меня внимания  и продолжай обнимать свою красавицу, ведь я  всего
лишь старик! Но, видит Бог, глядя на вас, я и сам становлюсь молодым! И если
ты решишься  поцеловать  свою  милую, я буду только рад, ваш поцелуй согреет
мое  стариковское  сердце. Мне самому  уже давненько не доводилось  целовать
хорошеньких девушек, но я  люблю посмотреть, как это делают другие. Любовь -
это цветы и тернии, огорчения и радости. Любовь приводит  к свадьбе и детям,
к заботам и тревогам, к  печалям и хлопотам. Но любовь - это и блаженство, и
утешение, и радость. Так что целуй свою красавицу, приятель, и не обращай на
старика  никакого  внимания. Да  к тому  же  я уже  ухожу.  Пора обедать. Но
поцелуй куда лучше самого превосходного обеда. Счастья вам, дети мои!
     Старик весело взмахнул посохом и заковылял прочь. Ева расслабилась, она
глубоко вздохнула и спрятала пылающее лицо в ладонях.
     -  Бедное мое дитя, - сказал сэр Мармадьюк, ослабив объятие, - покуда я
жив, ты не должна никого и нечего бояться, я не дам тебя в обиду.
     - Причем  тут я? -  Она удивленно взглянула нашего. -  Мне  страшно  за
тебя,  Джон.  Только за тебя!  Как подумаю,  что  тебя в  любую минуту могут
схватить,   посадить  в  тюрьму...  Поэтому  я  и  иду  дальше,  ведь  нужно
присматривать  за тобой, помогать  тебе,  утешать тебя.  Я хочу  разделить с
тобой, если понадобится, все, даже тюрьму. Ведь я...
     Она всхлипнула и уткнулась в его грубый сюртук. Он мягко обнял девушку.
Капюшон упал с ее головы, шелковистые волосы щекотали ему щеку, совсем рядом
находились мягкие губы, нежный овал лица...
     - Энн, дитя мое! - прошептал сэр Мармадьюк.
     -  Нет. -  Голос ее звучал глухо. - Увы, увы, но я не дитя! А ты, Джон,
такой  благородный,  такой храбрый и ласковый. Другого такого не сыскать  на
всем белом свете.
     Он слышал, как бьется  ее сердце. И вдруг  радость  от  близости  этого
молодого и прекрасного тела лишила его разума; желания, доселе подавляемые и
сдерживаемые,  вырвались на волю. На какое-то мгновение  из  безмятежного  и
спокойного  человека он  превратился в  пылающий  факел. Оковы  вдруг  пали.
Совсем  рядом  ее волосы,  ее губы,  ее лицо.  Он прижал девушку к себе  еще
крепче, коснулся губами волос.
     - Ты  всегда  так уверен  в  себе,  Джон,  так  надежен.  Ты так добр и
благороден, что я сама стала лучше!
     Сэр Мармадьюк усилием воли заставил себя поднять голову.
     - Храни тебя Господь, Ева-Энн!- сказал он хрипло.
     Он  отвел  в  сторону  взгляд,  полный  неутоленного  желания,  и мягко
отстранился. Ева-Энн  смущенно привела себя  в порядок,  и  они  отправились
дальше. Довольно долго они шли молча, каждый погруженный в свои мысли. Через
некоторое  время девушка резко остановилась. Сэр Мармадьюк, следовавший чуть
позади, все еще  не мог оторвать глаз от  ее сияющей красоты, ему  казалось,
что Ева-Энн стала  еще  прекраснее.  Девушка, встретившись  с ним  взглядом,
густо покраснела  и  опустила ресницы. Какое-то время они стояли друг  перед
другом,  не  произнося  ни слова.  Наконец  сэр Мармадьюк  прервал  странное
молчание:
     - Ева, - голос его звучал все еще хрипло, - почему ты остановилась?
     - Остановилась?  - переспросила она, словно не  понимая, - так... из-за
Горация, Джон. Куда ты его подевал? Где он?
     - И впрямь, где? Похоже, я забыл о бедном создании.
     Они повернули  назад и вскоре обнаружили  очень довольного собой  осла,
уютно устроившегося в зарослях чертополоха. Сэр Мармадьюк подобрал повод.
     - Джон, давай пойдем вон по той тропинке.
     - Почему именно по ней?
     - Может, она выведет нас  на  дорогу,  а там  мы  найдем  таверну.  Ты,
наверное, очень голоден, Джон, и давно уже мечтаешь о луковице?
     - Ну еще бы! - энергично кивнул головой джентльмен. - Еще как мечтаю!

        Глава XXI,
     <i>в которой солнечный свет перемежается сумраком теней</i>

     Тянулись солнечные дни, наполненные ароматом цветов и трав, пением птиц
и  веселым говором ручьев. Пробегали  быстрые ночи, усеянные алмазами звезд,
увенчанные  серебристой  луной. Жизнь  наших  героев  была  беззаботна и  не
слишком обременена событиями. Одним словом, они пребывали в истинном Элизии,
где бродили,  наслаждаясь  царящей вокруг гармонией и  обществом друг друга.
Дружба джентльмена  и девушки все крепла. Они абсолютно отрешились от  забот
повседневной жизни и не забивали себе голову мыслями о грядущем.
     С каждым днем красота Евы-Энн как будто все расцветала и расцветала.  И
каждый час приносил  все  новые свидетельства  того, насколько необыкновенна
эта  девушка. Противоречивость ее натуры, частая смена настроения, постоянно
сбивавшая  сэра Мармадьюка  с толку, лишь добавляли  очарования удивительной
красоте Евы. Ее искренность и открытость, ее внезапные вспышки гнева и столь
же  быстрые  приступы  раскаяния,  ее  нежность  и  сердечность,  ее  робкое
кокетство   и  серьезная  скромность,  потаенная  страстность  женственности
сводили  нашего героя  с ума,  нашептывая ему  голосом  Евы-Энн,  взглядывая
из-под ресниц глазами Евы-Энн, трепеща прикосновениями рук Евы-Энн.
     Сэр  Мармадьюк,  сознавая  всю опасность своего положения, по  мере сил
старался   по  возможности   сохранять   спокойствие,   уравновешенность   и
безмятежность. Но иногда, коротая вечера у догорающего костра, он смотрел на
далекие звезды, и тоска подступала к  сердцу. В такие вечера Ева-Энн вряд ли
бы узнала своего спутника и друга: осунувшееся лицо,  в глазах -  безумие  и
мука воспоминаний, воспоминаний о том, что произошло двадцать лет назад.
     Время бежало  неслышным потоком, уносясь в небытие на крыльях  звездных
ночей.  В  один  из  вечеров, когда костер  отбрасывал  розовые  отсветы  на
шершавый ствол старого дерева и на полог стоящей неподалеку палатки, Ева-Энн
сидела на складном  табурете,  уперев  локти в  колени и  обхватив  ладонями
нежный подбородок.  Мечтательный  взгляд девушки был устремлен  на танцующие
языки  пламени.  И  сэр  Мармадьюк,  чтобы  не  поддаться  ее  очарованию  и
сооблазнительности, пустился вдруг морализаторствовать.
     - Время, - начал он, лениво вороша угли, - это колесо, которому суждено
крутиться вечно, и  оно вертится то  быстрее, то медленнее, в зависимости от
складывающихся обстоятельств: заботы и печали, душевные и телесные страдания
замедляют его ход;  но вот  человека  посещает радость или,  более того,  то
странное  состояние души,  что именуется  счастьем, и, увы,  колесо ускоряет
свой бег,  и время  начинает лететь  стремительной  птицей!  Милая  Ева-Энн,
прошла уже целая неделя, она  пролетела, пронеслась так быстро, а мы еще так
далеко от Лондона!
     - Так далеко! - тихо повторила девушка, глаза ее странно блеснули. - Ты
все еще стремишься попасть в Лондон, Джон? Ты не устал путешествовать?
     - Я? Нет!
     - И  я не  устала.  А знаешь, ты загорел  и стал похож  на цыгана. Да и
вообще ты сильно изменился.
     - И что же именно изменилось во мне?  - спокойно спросил сэр Мармадьюк,
искоса поглядывая на девушку.
     - Ну, - начала она задумчиво, склонив к  плечу прелестную голову, в  то
время как глаза ее по-матерински изучали лицо джентльмена, - ты то смеешься,
а то вздыхаешь и печалишься.
     -  Быть  может,  это  потому,   что  меня,  подобно   Горацию,   гложет
непрестанный голод?
     -  В  самом  деле, Джон?  -  улыбнулась Ева-Энн, -  мне  очень нравится
готовить  для тебя. Но что, кроме  голода,  заставляет тебя вздыхать? Да еще
так тяжко.  Я заметила, что иногда ты  как-то  странно  смотришь на  меня  ,
словно причина твоей печали во мне.
     -  Разве,  дитя  мое?  Похоже,  я  становлюсь  подвержен  частой  смене
настроения.
     - Да, это так. Но из-за чего?
     - Бог знает!
     - Расскажи мне, и я тоже буду знать.
     Он  взглянул  на нее  и  тут  же  перевел  взгляд  на  огонь.  Молчание
затягивалось, и Ева снова спросила:
     - О чем ты сейчас думаешь?
     - О  том, что  кончаются  деньги.  Завтра нужно будет пойти в ближайший
городок и отправить письмо.
     - Ты очень богат?
     - Если речь идет о деньгах, то да.
     - Ты так скрытен, Джон.
     - Возможно.
     - Даже со мной! Странно, что  я так мало  знаю о тебе, о твоем прошлом.
Ты   считаешь  меня  недостойной  своего   доверия?   Почему  ты  ничего  не
рассказываешь о себе?
     - Это был бы рассказ о расстраченных впустую годах, дитя мое.
     - Увы, милый Джон! И  все-таки  ты богат, образован, умен. Кто ты и что
ты, Джон?
     - Я - тот, кто о многом мечтал, а достиг так  мало, кто потерял веру во
все и вся, в конце концов, разуверился в самом себе.
     - Бедный мой Джон! - вздохнула девушка.
     - Ну, довольно обо мне, это слишком скучная тема.
     - Нет-нет, скажи, ты именно поэтому пустился странствовать?
     -  Да, дитя  мое. -  Заметив, как напряженно Ева-Энн слушает  его,  сэр
Мармадьюк  постарался перейти на  менее  срьезный лад. - Потому, разыскав  в
своем гардеробе самые неудобные сапоги,  я отправился  в дальний путь, чтобы
вкусить того сокровища, что скрывает в своих недрах жизнь.
     - Вот как?
     - Да, того самого чудесного дара, что могут предложить нам боги.
     - О, - промолвила девушка, - ты имеешь в виду любовь?
     Хотя он ожидал этого вопроса, но все же отвел взгляд и  поежился, затем
натужно рассмеялся.
     - Бог мой, нет! Не столь банальное сокровище!
     - Банальное? - недоуменно переспросила Ева-Энн.
     -  Милое  дитя мое, сокровище, которое я  ищу, не  ценит никто, пока не
потеряет, а раз потеряв, его  уже никогда не отыскать,  разве что  вмешается
чудо.
     - Ты имеешь в виду славу и подобные греховные вещи?
     - Нет,  я ищу самое  восхитительное  из того, что даровано человеку, ту
бездумную, беспричинную радость, которая...
     Ева-Энн громко  зевнула.  Сэр  Мармадьюк  вздрогнул  и  с  негодованием
посмотрел на нее.
     - Похоже, я надоел тебе, - надменно заметил он.
     - Да, Джон, немного. Твоя речь столь скучна, да и знаю я, что ты имеешь
в виду.
     - В самом деле?
     -  Определенно! Чудесное сокровище, которое драгоценней,  чем любовь  и
все  остальное  в этом мире  -  это твоя  юность, и ты обрел ее,  потому что
деревья тенисты, а трава зелена. А завтра между прочим, день стирки!
     - Что это на тебя нашло?
     - И  твою одежду, и мою, и  палатку - все  нужно хорошенько  выстирать,
поэтому мне завтра рано вставать. Так что спокойной ночи, Джон. Сладких тебе
сновидений!
     Оставшись  один, сэр Мармадьюк помедлил,  потом  со  вздохом  улегся  у
костра,  закутался   в  плащ  и   приготовился  заснуть.  Но  сон  не   шел,
воспоминаниая  с  новой силой  нахлынули  на  нашего героя.  Наконец,  после
тщетных  попыток заснуть,  он лихорадочно  откинул плащ, вскочил  и принялся
мерить шагами поляну, в центре которой догорал костер. Голова его была низко
опущена, руки  сцеплены за спиной.  Через  какое-то время, так и  не  ощутив
никакого облегчения, он  опустился на табурет  и уставился в  огонь, стиснув
голову руками.
     Он все еще  сидел в этой позе, когда рядом раздался тихий возглас.  Ева
опустилась на колени, с нежностью обхватила руками его ссутулившиеся плечи.
     - Джон, о  чем ты  горюешь? Почему в твоих милых глазах  такая  горечь?
Джон, позволь мне разделиь твою печаль.
     Ее сильные  руки с мягкой  настойчивостью обняли его  голову, прижали к
девичье груди. И  он поддался  этому  ласковому объятию, не  в силах устоять
перед искренностью и нежностью Евы-Энн. Он потерял всякую способность здраво
рассуждать,  ледяной  барьер  сдержанности  рухнул.   Блестящий  джентльмен,
холодный  и безупречный, растворился  в первобытном человеке, чьи  неистовые
руки стиснули свою беззащитную жертву безжалостной хваткой.
     И так держал он ее, крепко прижав к груди, довольно долго. А она, дрожа
всем  телом и  закрыв глаза,  не делала никаких  попыток высвободиться, лишь
грудь ее учащенно вздымалась.
     Внезапно  девушка открыла  глаза,  и, заглянув в лицо сэру  Мармадьюку,
вздрогнула.
     -  Джон, о, Джон! -  прошептала она  испуганно и закрыла лицо свободной
рукой.
     - Ева-Энн, ты боишься меня?
     - Нет, если ты мой Джон Гоббс.
     - Я не Джон Гоббс.
     - Я догадывалась.
     - Так ты боишься меня?
     Он  снова  ощутил, как ее напрягшееся  тело охватила дрожь,  но он лишь
крепче обнял девушку, лишь ниже склонил к ней голову.  Где-то  совсем  рядом
раздалось  громкое  сопение.  Сэр  Мармадьюк резко  обернулся  -  Гораций  с
любопытством рассматривал своих хозяев. Сэр Мармадьюк хрипло рассмеялся, и в
следующее  мгновение  Ева уже стояла на ногах. Затем поднялся и он, подобрал
волочащийся  по  земле повод  и повел отвязавшегося осла  в темноту. В  этот
момент в колючих зарослях хрустнула ветка. Сэр Мармадьюк, не  раздумывая  ни
секунды, бросился туда, откуда донесся шум.
     Луна  еще не  взошла,  и  среди  деревьев  было  не  видно ни  зги,  но
удаляющийся треск безошибочно указывал направление погони. Ветви хлестали по
лицу,  цепляли за одежду, корни деревьев хватали  за  ноги, но сэр Мармадьюк
решительно и нуклонно мчался вперед.
     Внезапно в  темноте раздался  крик, за которым последовал звук  падения
чего-то тяжелого.  Через  несколько шагов  сэр  Мармадьюк  различил  неясные
очертания человеческой  фигуры,  распростертой  на земле. Он  склонился  над
лежащим, ощупал руками его голову. Нечесаные волосы, ухо, шейный  платок. Он
резко ухватил концы платка и стянул их.
     - Не убивайте, не  убивайте меня,  сэр! О,  сэр  Мармадьюк, не убивайте
меня...
     - Кто вы?
     - Всего  лишь  бедняга Джимми, сэр. Всего лишь Джимми  Вэмпер,  который
вовсе не хотел причинить вам зла. О, Боже, не надо душить меня, сэр, не надо
душить  Джимми.  Вы  не  сделаете этого, сэр,  вы  не  можете  так  со  мной
поступить! Выслушайте,  сэр, выслушайте  Джимми! Я знаю, где она, я  знаю! У
Тома порой, когда он выпивал лишку, развязывался язык, так  что  я знаю, где
она...
     - Да кто же, черт побери?!
     - Ваша бедная  жена, сэр, ваша  жена, сбежавшая в день  вашей  свадьбы.
Сжальтесь надо мной, Господом Богом молю, сжальтесь над Джимми, сэр!

        Глава XXII,
     <i>в которой мистер Вэмпер сообщает ценные сведения</i>

     Сэр Мармадьюк  подтащил  своего пленника к кругу  серебристого  лунного
света. Это испуганное дрожащее существо, на лице которого явственно читались
следы нужды  и  лишений,  вызывало  лишь жалость и презрение. Как только сэр
Мармадьюк ослабил  хватку, мистер Вэмпер тут же принялся жаловаться на голод
и клянчить деньги.
     - Шиллинг,  сэр,  всего лишь шиллинг,  чтобы  купить  еды,  всего  лишь
несколько  пенсов,  - но заметив непреклонное  лицо  джентльмена,  осекся  и
съежился.
     - Итак, вы следили за нами?
     -  Из дружеских чувств, сэр, слово Джимми!  Только, чтобы сообщить  вам
то,  о чем вы не знаете,  но что хотели бы узнать.  Том частенько говаривал,
что вы многое бы отдали,  лишь бы  найти  ее. А  он  бросил меня  подыхать с
голоду. И это после всего, что я для него сделал. Но  по счастью, я встретил
вас, и теперь могу рассказать...
     - Где она?
     - Я расскажу  вам, сэр,  я  все расскажу, но,  сэр, я умираю от голода,
поэтому дайте бедному Джимми пару шиллингов.
     - Где она?!
     - В Лондоне, сэр, но вы ведь дадите мне...
     Сэр Мармадьюк яростно пнул его.
     - В южной части  Лондона, сэр. Это  место  называется Джайлз-Рентс. Она
изменилась, подурнела, для бедняжки настали плохие времена.
     Сэр Мармадьюк побледнел и уставился на звезды ничего не видящим взором.
Затем бесстрастно спросил.
     - А где он?
     - Милях в пяти отсюда, в местечке под названием Годалминг. Том внезапно
разбогател, получил  в наследство  солидный  кусок,  а  меня, своего верного
друга, бросил подыхать с голоду!
     - Годалминг.
     - Да, это поместье, чтобы оно  сгорело!  Неподалеку от  владений  лорда
Уайвелстоука. Ну дайте же мне шиллинг, сэр ... несколько пенсов.
     - Кто вам сказал, как меня зовут?
     - Том, сэр.
     - А твои друзья-цыгане? Они тоже здесь?
     -  Нет-нет, я  сказал им, что вы идете в Лондон, и они отправились в ту
сторону.
     - Почему они преследовали нас?
     - Потому что старухе пришла в голову безумная идея,  что вы - тот самый
разыскиваемый убийца.
     - А вы почему преследуете нас?
     -  Чтобы сказать, где можно найти Тома. Я хочу видеть, как  вы в  кровь
разобьете  его  лицо, как  переломаете  ему  руки-ноги, как  убьете его!  Он
положил глаз  на  вашу  леди, истинная  правда!  Прямо спятил.  Называет  ее
Венерой, слово  Джимми!  Он  совершенно  обезумел от ее красоты. Если бы  вы
только слышали, что он говорит, вы бы на месте  пристрелили его как бешеного
пса.
     - Возможно, именно так я и поступлю.
     - Да, да, убейте его! -  вскричал Джимми с леденящим  душу восторгом. -
Сначала ослепите его,  сделайте из него  месиво, пусть он умрет медленно,  в
страшных муках, пусть он...
     - А теперь убирайся!
     -  Да, сэр, конечно, сэр! - Вэмпер с трудом поднялся на ноги. - Я пойду
и всю жизнь буду благодарить вас от  всей  души! Джимми помнит добро. Джимми
навеки ваш друг! А  если вы  прихлопнете этого  негодяя, Джимми станет вашим
рабом  до  конца  дней  своих!  Аминь.  -  С  этими  словами  мистер  Вэмпер
растворился во тьме.
     Сэр Мармадьюк  повернул назад.  У костра  стояла лесная  фея, бледная и
напряженная, в руках ее поблескивал пистолет.
     - Ах, это ты, Джон! Слава  Богу! - воскликнула фея и кинулась к нему. -
Кто это был?
     - Наш старый знакомый мистер Вэмпер. Ты была права, когда говорила, что
за нами кто-то следит.
     - Что ему было нужно?
     - Деньги.
     - Ты дал?
     - Да.
     - Но мы же теперь бедны.
     - Ева-Энн,  боюсь, я  напугал тебя своим  поведением. Я бы очень хотел,
чтобы ты простила и ... забыла.
     - Забыла? - переспросила девушка и стиснула руки. - Ты  хочешь, чтобы я
забыла?
     - Это было бы очень любезно с твоей стороны, - сказала он, глядя на  ее
прекрасные лицо, - да любезно, ибо когда кто-нибудь поддается безрассудству,
то забыть - это проявление подлинной дружбы.
     -  Безрассудство?   Неужели  то  было   всего  лишь  безрассудство?   -
ошеломленно спросила она.
     - А что же еще? - беззаботно откликнулся сэр Мармадьюк.
     - Это жестоко! Это  безнравственно!  -  с внезапной  яростью  вскричала
Ева-Энн.  - Ты опозорил меня,  но себя ты опозорил  еще больше! Ты осквернил
самое святое, а значит,  ты  злой  и жестокий человек!  Ты,  кого  я считала
воплощением  доброты! - Она отпрянула от  него, закрыв  трепещущими ладонями
лицо.
     - И все-таки, - хрипло сказал сэр Мармадьюк, - и все-таки Бог знает - я
не причинил бы тебе никакого зла,  не сделал бы ничего дурного! - Он подался
к ее склоненной фигуре, но руки  его  сами собой сцепились  за спиной. - Иди
спать, Ева-Энн, иди  спать, дитя мое, и, если  сможешь,  помяни меня в своих
молитвах. Никто не нуждается в этом более меня.
     - Да, я помолюсь  за тебя! - воскликнула Ева-Энн, сквозь слезы глядя на
него. -  Но  как  бы  я  хотела, чтобы ты оказался таким, каким я  тебя себе
представляла!
     Она повернулась и потерянно побрела  к палатке, но, прежде чем скрыться
внутри, девушка обернулась, и не глядя на него, сказала:
     - Завтра я возвращаюсь домой.
     - Хорошо, Ева-Энн. Спокойной ночи.
     - Спокойной ночи! - она всхлипнула и исчезла за пологом палатки.
     Еще  долго сэр Мармадьюк сидел, уставившись в огонь недвижным взглядом.
И был  он не  один, призраки давно ушедших лет  обступили его, злобные  тени
шептали, дразнили и надсмехались. Они ликовали.

        Глава XXIII,
     <i>в которой Ева-Энн дает характеристику сэру Мармадьюку</i>

     Крепко  зажав  сковороду  меж  колен, сэр  Мармадьюк  уже  приготовился
разбить  о  ее  край яйцо,  когда  под  косые  лучи утреннего солнца вылезла
Ева-Энн и сонно посмотрела на джентльмена.
     - Я проспала? - спросила она, заметив манипуляции сэра Мармадьюка.
     - Нет, просто я встал пораньше.
     - Зачем?
     - Чтобы проводить тебя домой и ...
     - В этом нет никакой необходимости.
     - Нет, Ева-Энн, я не могу позволить, чтобы ты шла одна...
     - А я и не собираюсь!  - девушка решительно завладела  сковородой.  - Я
передумала.
     - Но вчера вечером ты со всей серьезностью уверяла меня, что...
     -  Сначала надо  поджарить бекон, иначе яйца подгорят, - нравоучительно
сообщила Ева-Энн.
     - Но ведь вчера ты совершенно...
     - Так это же было вчера.
     - Ну и что?
     - Ночь уже осталась в прошлом, а сегодня я согласна идти с тобой.
     - О! - воскликнул  сэр Мармадьюк  немного растерянно. - Неужели! - И он
уселся прямо на траву, наблюдая как ловко Ева-Энн готовит завтрак.
     - У тебя усталый вид! - заметила девушка.
     -  У  тебя  не  лучше!  - отпарировал  он.  -  Так почему  ты решила не
возвращаться?
     - Потому что передумала! Наверное, ты плохо спал.
     -  Спасибо за беспокойство, но  я спал  хорошо. Так  почему  ты  хочешь
продолжать наше путешествие?
     - Ночью у меня было видение. Ну, и, кроме того, ты такой беспомощный.
     - Беспомощный? Я? - возмущению джентльмена не было предела.
     - Да, ты! Разбиваешь яйца  на сухую сковороду! Понятия не  имеешь,  как
вести хозяйство. Нет,  с моей стороны  было бы слишком жестоко бросить тебя!
Да и трусливо, к тому же, а ведь я решила быть  храброй. Пожалуйста, дай мне
кофе вон из той коробки.
     Он  выполнил  ее  просьбу,  двигаясь  как  во  сне. Ева  же  совершенно
непринужденно  просила то одно, то  другое. Но вот завтрак был  готов, и они
приступили  к  еде.  Сэр  Мармадьюк  ел  молча,  с  изумлением  наблюдая  за
переменами, произошедшими  в  девушке. В  очередной раз вскидывая  глаза, он
поймал ее внимательный взгляд.
     - Сколько у нас осталось денег? - спросила Ева-Энн.
     Он достал кошелек  и  обнаружил  там три  гинеи и  несколько серебряных
монет.
     - Хватит, чтобы  добраться до Лондона и  вернуться  обратно,  - заявила
девушка.
     - Сомневаюсь! - Он с недоверием посмотрел на монеты.
     - Я уверена.
     - Но я все равно напишу, чтобы прислали еще.
     - Сколько на это потребуется времени?
     - Ева-Энн, почему ты так старательно не называешь меня по имени?
     - Потому что твое имя - загадка для меня. Как тебя зовут?
     - Ты прекрасно знаешь?
     - Знаю? Я знаю лишь, что называла тебя Джон.
     - Я и есть Джон.
     -  Я так и  думала  прежде. Я верила  в это, потому что ты  сам сказал.
но... - Она покачала головой.
     Сомнение, появившееся в ее глазах, больно задело его.
     -  Так оно  и  есть, клянусь честью!  -  Сэр Мармадьюк  был  совершенно
серьезен. - Почему ты сомневаешься?
     - Потому что у меня есть на то веские причины.
     - Дитя мое, - начал он еще серьезнее, - о, дитя мое...
     - О, мужчина!  -  отпарировала Ева-Энн, -  о,  мужчина,  неужели ты  не
видишь, что  дитя  твое  - женщина?  Открой  глаза,  напряги слух  и осознай
наконец, что я женщина, бедная ты, заблудшая душа!
     Сэр Мармадьюк вздрогнул  и уставился на кусок бекона, который собирался
отправить в рот, так, словно тот залепил ему оглушительную пощечину.
     - А  любая женщина куда мудрее большинства мужчин, - продолжала девушка
хладнокровно,  -  особенно,  если  речь  идет  о  таком высокомерном, хорошо
воспитанном и очень  тяжеловесном  представителе  мужского  племени, который
знает обо  всем  на свете, но  ничего не ведает о самом себе! Давай я  налью
тебе еще кофе.
     - Спасибо!  -  ошеломленно поблагодарил  сэр  Мармадьюк.  -  Никогда не
подозревал, что я тяжеловесен.
     -  Ты вообще  плохо знаешь себя. Ты столь же тяжеловесен, как  огромный
замок со всеми его стенами и башнями,  такой же надменный,  величественный и
неприступный. Вот твой кофе.
     Сэр  Мармадьюк  молчал,  тупо  помешивая  ароматную  жидкость.  Ева-Энн
бросала на него косые взгляды.
     - Похоже, - наконец сказал он, - я только сейчас начинаю узнавать тебя.
     - Потому что я женщина!
     - Однако за одну неделю в тебе произошли поразительные перемены.
     - Две недели и три дня! - провозгласила Ева-Энн.
     - Я-то  полагал, что ты простая деревенская девушка,  очень юная, очень
безыскусная, очень застенчивая...
     - Потому что ты всего лишь мужчина!
     - А оказывается, я ошибался самым ужасным образом, если, конечно же, ты
не разыгрывала передо мной роль.
     -  Роль?  -  она сверкнула на него глазами. - Разыгрывала роль?  Сэр, я
такая, какой меня сотворил Господь!
     - Великолепное творение! - сэр Мармадьюк почтительно поклонился.
     -  О!  -  в  ярости  воскликнула Ева-Энн. - Я  не привыкла  выслушивать
льстивые похвалы, я не знатная леди, а всего лишь Ева-Энн, которой давно уже
пора приниматься за стирку.
     Сэр Мармадьюк величаво выпятил грудь.
     - Мадам... - начала он, но девушка резким жестом остановила его.
     - Нет, только не это! - вскричала она  в непритворном ужасе, - ты снова
собираешься,  раздувшись   от  гордости,  сказать  тяжеловесный  комплимент.
Возьми-ка лучше топор и наруби дров.
     Какое-то мгновение джентльмен стоял неподвижно,  надменно хмуря брови и
презрительно кривя  губы, но вскоре  весело  рассмеялся и,  прихватив топор,
отправился рубить дрова.
     К  заготовке  топлива  наш   герой   подошел   с  привычной  для   себя
скрупулезностью,  тщательно  следя  за  тем,  чтобы  все ветки  были  одного
размера,  укладывая   хворост  в  идеальные   по  форме  вязанки.  От  этого
всепоглощающего занятия его отвлек испуганный возглас Евы-Энн.
     - Джон, посмотри на Горация!
     Оставив топор, джентльмен  спустился к ручью. Ева с испугом смотрела на
блаженно жующего Горация.
     - Джон, с ним все в порядке?
     -  Он  выглядит  очень довольным.  -  Сэр  Мармадьюк потрепал  Горация,
недовольно мотнувшего головой. - Посмотри, какая у него шелковистая шерсть.
     - Я ежедневно чищу его. Но посмотри же, как тяжело он водит глазами!
     - Ну и что?
     - Но он только что съел самую большую тряпку, которой я мою посуду.
     - Ничего удивительного  в  том  нет. А теперь  он  просто  высматривает
другие не менее аппетитные  вещи, щетку  или мыло. У нашего  Горация широкие
вкусы. А теперь, если ты составишь список того, что нам необходимо, я...
     - Ты собираешься в Годалминг, Джон? Это очень опасно! Лучше пойду я.
     - Нет,  - он успокоительно улыбнулся. - Идти нужно мне, а  там будь что
будет...  - в  этот момент Гораций, подкравшись поближе, ткнулся бархатистым
носом в руку Евы-Энн. Сэр  Мармадьюк  возмутился, - Можешь наслаждаться моей
шляпой, моим пальто, палаткой, но Еву-Энн ты уж оставь мне.
     - Но зачем подвергать себя такому риску? - спросила девушка, делая вид,
что не замечает,  как рука джентльмена  легла на ее руку.  -  Разве тебя  не
страшит будущее?
     - Ничуть, если не считать одинокой старости.
     - А разве она обязательно должна быть одинокой, Джон?
     - Старость - это всегда одиночество.
     - Конечно же нет, если есть любовь.
     - Ева-Энн, ты по-прежнему считаешь меня дурным человеком?
     Какое-то мгновение девушка  молчала, отвернувшись  и  глядя  в сторону,
затем ответила все так же не глядя на него.
     - Ты ведь попросил меня забыть. Ты назвал случившееся безрассудством! В
тот момент я ненавидела тебя.
     - А сейчас, Ева-Энн?
     - А сейчас, Джон, только Господь Бог может ответить, каков  ты на самом
деле.  Ты больно ранил  меня,  поколебал  мою  веру в  тебя, и  все  же тебе
достаточно сказать мне хоть слово, и я последую за тобой хоть на край света,
Джон.
     Он  выпустил  ее руку и  поспешно  отвернулся,  издав какой-то странный
приглушенный  звук, в котором слились страсть, боль и нечеловеческие усилия,
которыми он сдерживал себя.
     Вскоре, укрепив на спине  у Горация вьючное седло и корзины, он помахал
на  прощание  Еве-Энн  и направился в сторону  городка.  Сэр Мармадьюк и  не
подозревал, что идиллическое путешествие вдвоем закончилось.

        Глава XXIV,
     <i