я на ветви шиповника и ежевики,
хлеставшие по лицу. Он остановился у распростертого на траве тела, взглянул
в остекленевшие глаза, устремленные в ночное небо. Сэр Мармадьюк постоял у
бездыханного тела, затем сделал резкое движение рукой и не оглядываясь
поспешил назад к Еве. Она сидела все в той же позе, подтянув колени к
подбородку и неподвижно глядя перед собой.
- Пойдем же, дитя мое! - он протянул ей обе руки.
Она встала, и они пошли рядом. Ева-Энн все еще крепко сжимала его
ладонь, уцепившись за нее обеими руками, словно перепуганный потерявшийся
ребенок.
- О, Джон, мой добрый, добрый друг, - вдруг прошептала она, - если бы
не ты, я бы погибла. Это Господь послал мне тебя.
- Да, - серьезно ответил сэр Мармадьюк, - я думаю, ты права.
- Куда мы идем, Джон? Где ты хочешь спрятать меня?
- Нигде, - беззаботно ответил он. - В этом нет никакой необходимости.
- Нет... необходимости? - запинаясь, переспросила она.
- Да, дитя мое, совершенно никакой. Я отведу тебя домой, в
Монкс-Уоррен.
- Нет! - крикнула девушка, ее снова охватила паника. - Только не домой!
Я не могу, не смею,... не должна!
- Ева, - мягко сказал он, - Ева-Энн, успокойся. Теперь никто не
заподозрит тебя.
- Они заподозрят, Джон! Они будут вынуждены сделать это!
- Вынуждены? Что это значит?
Вместо ответа она выпустила его руку и быстро побежала вперед, словно
одержимая какой-то идеей.
- Я отправляюсь в Лондон! - решительно крикнула она своему спутнику. -
Да, в Лондон! Табита спрячет меня. Я еду в Лондон!
Наконец они выбрались из угрюмого ночного леса, и, не сговариваясь,
обернулись и посмотрели назад. Там, в глубине чащи меж черных теней
распростерлось то, что недавно было эсквайром Брендишем, а рядом валялись
обломки трости с золотым набалдашником.
Глава IX,
в которой герои пускаются в бегство
Взошла луна и уставилась на путников с безоблачных небес круглым желтым
глазом. Ее свет таил в себе угрозу для любого беглеца, призрачно-бледные
лучи превращали каждую тень в чудовище, каждое дерево - в укрытие для
мстительных рук или внимательных глаз. Жестокая луна. Всевидящая луна. Ее
холодный, безжалостный свет позволял сэру Мармадьюку видеть мертвенную
бледность щек своей спутницы и ужас, застывший в ее глазах. Девушка время от
времени замирала, вглядываясь и вслушиваясь в темноту, затем вновь
устремлялась вперед с отчаянием загнанного зверя. Сэр Мармадьюк,
прихрамывал, но старался не отставать от Евы-Энн; он почти забыл о тесных
сапогах и натруженных конечностях.
- Послушай, дитя мое, - как можно спокойнее обратился он к девушке. -
Уверяю, твои опасения напрасны.
- Быстрее! - умоляюще прошептала она в ответ. - Что там за шелест? Вон
там, в тени! Вот опять! О Боже, они уже идут!
- Да нет же, это всего лишь ветер. Кусты по ночам всегда полны странных
звуков, ты знаешь об этом не хуже меня.
- Но посмотри же, вон из-за тех кустов за нами кто-то наблюдает!
- Только в твоем воображении, дитя мое. Это всего лишь отблеск луны на
листьях. Да и к тому же, пойми, милая Ева, если нас даже выследят, никому в
голову не придет остановить тебя...
- Они схватят меня, конечно же, схватят! Поэтому я бегу, поэтому я
боюсь...
- Бедное мое дитя, ты совсем потеряла рассудок, но это, впрочем, и
неудивительно. Но, успокойся же, прошу тебя!
- Хорошо, Джон, я постараюсь, но я ведь всегда была трусихой. Прости
меня!
- Дай мне твою руку.
- Ты так ласков и добр, Джон. Если бы не ты, я бы потеряла голову. Я
всегда считала себя храброй, но теперь при одной мысли о погоне мне
становится так страшно... Мне чудится, что повсюду притаились соглядатаи,
что меня вот-вот схватят...
- Если и схватят, то не тебя, милая Ева, - совершенно спокойно ответил
джентльмен. - Но помолчи же, успокойся, давай пойдем чуть помедленнее, и я
расскажу тебе о Лондоне.
И он принялся описывать невообразимые чудеса этого города. Он
рассказывал о жестокости и высокомерии столицы, о ее богатстве и славе, он
вспомнил древние легенды, поведал о Лондоне великосветском, о представлениях
и предрассудках его обитателей, о бесчисленных праздниках, балах и
маскарадах. И, слушая своего спутника, погрузившись мыслями в неведомый и
заманчивый мир, Ева-Энн на время забыла о страхах и тревогах.
Но внезапно их мирную беседу прервал странный звук. Они замерли.
Откуда-то доносилась музыка - звонкая, светлая, мелодия, словно солнечный
луч, пронзивший ночную мглу.
- Скрипач Джеки! - воскликнула Ева. - Но как странно! Почему он здесь в
столь поздний час и так далеко от нашего дома?
- От вашего дома?
- Да, от Монкс-Уоррен. Он всегда останавливается у нас, когда бывает в
этих краях. Мой дядя знал его еще в те времена, когда Джеки был счастлив и
здоров. Дядя любит его и жалеет. Пойдем, я должна поговорить с ним.
Скрипач сидел под деревом, склонив седую голову над своей скрипкой. Он
самозабвенно играл, не обращая внимания ни на что вокруг. Ева осторожно
коснулась его седых волос. Скрипач поднял голову.
- А, это ты, мой ангел? - ничуть не удивившись, он взял ее руку и
поцеловал. - И вы тоже здесь, мой благородный друг! - Он тепло улыбнулся. -
Я играл для Господа. Я славил его имя. Благодарил его за оказанные милости,
особенно за одну из них, за чудесную, величайшую милость, дарованную мне!
- Дома все в порядке? - тревожно спросила Ева.
- Да, все в полном порядке. - Скрипач кивнул и снова улыбнулся.
- А как... как дядя Иеремия?
- Я буду до скончания века славить Господа за то, что он помогает людям
избавить этот мир от зла...
- Что? - Сэр Мармадьюк наклонился к скрипачу и внимательно посмотрел
ему в лицо. - Какого зла? Что вы имеете в виду, друг мой?
- Нет, сэр. - Скрипач покачал головой. - Кто я такой, чтобы
рассказывать о деяниях всемогущего и всемилостивейшего Творца? Пусть это
сделает моя Джиневра. Слушайте же! - Он прижал скрипку к подбородку,
взмахнул смычком, но Ева мягко остановила его.
- Милый Джеки, ведь уже совсем поздно, - ласково сказала девушка. -
Тебе лучше вернуться домой. И я прощу тебя, Джеки, скажи моим любимым, моим
замечательным старикам, что у меня все будет хорошо. Передай им, что Бог не
оставит меня, и пусть они молчат, что бы ни случилось. Ты передашь, Джеки,
передашь им мои слова?
- Чтобы они молчали ради Господа и тебя, мой ангел? Конечно, передам! -
вскричал маленький скрипач, проворно вскакивая на ноги. - Передам! Пускай
смеются, пускай поют и хлопают в ладоши, славя Господа, ибо милость его
безгранична. Я иду! Я уже иду к ним! - Он подпрыгнул, звонко рассмеялся, и,
отвесив поклон, быстро удалился танцующей походкой лесного эльфа. Его волосы
серебром сверкнули в лучах луны.
- Интересно, - пробормотал сэр Мармадьюк, задумчиво глядя ему вслед. -
Интересно, что он имел в виду.
- Бедный Джеки, - вздохнула Ева-Энн, - в его жизни хватало страданий.
- Ты знаешь его историю, Ева?
- Я знаю лишь, что у него была дочь. Она умерла, и в день ее похорон
Джеки сжег свой дом. С тех пор бродит по дорогам Англии. Он помешался. Но он
очень добр, я знаю его с детства и очень люблю. Пойдем же, нам пора!
Они снова тронулись в путь. Взглянув на своего спутника, Ева внезапно
спросила:
- А где твоя трость, Джон? Твоя замечательная трость с блестящим
набалдашником?
- Трость? А, сломалась. Я ее выкинул.
- Жаль, она бы тебе сейчас пригодилась. Ты, наверное, устал.
- Вовсе нет.
- Но ты хромаешь.
- Это все мои сапоги.
- Так сними их.
Сэр Мармадьюк изумленно взглянул на девушку.
- Как так, Ева-Энн?!
- Я вот люблю ходить босиком. Так приятно пройтись по прохладной росе.
А ведь как раз сейчас и выпала роса, Джон.
- Да? - подозрительно спросил джентльмен.
- Конечно. Ноги горят, а трава прохладна и свежа...
- И в самом деле, почему бы тебе не скинуть свои туфли и не...
- Как раз это я и собираюсь сделать! Она отошла в сторонку,
наклонилась, скинула туфли, и вот уже замелькали изящные лодыжки и
маленькие, но сильные ступни.
- А теперь ты, Джон! - приказал Ева, повелительно указав на щегольские
сапоги джентльмена.
- Я? - испуганно воскликнул сэр Мармадьюк. - Но это невозможно, дитя
мое!
- Почему? Тебе же больно!
- Больно, но я могу потерпеть.
- Это глупо, Джон! Снимай же свои сапоги, и ты увидишь, как приятно
ступать по траве босиком.
- Ева-Энн, я никогда в своей жизни не ходил босиком, и мне слишком
поздно начинать.
- Глупости, Джон! Попробуй и ты увидишь, как это здорово! Если хочешь,
я могу отвернуться.
- Ну, если ты настаиваешь... - Сэр Мармадьюк невольно рассмеялся,
уселся на землю и потянул за сапог, но тот не подавался. Сэр Мармадьюк снова
потянул, но сапог проявил преступное своенравие. Сэр Мармадьюк горестно
вздохнул.
- Мне нужно за что-нибудь зацепиться.
- Давай я помогу. - Ева-Энн бросила на траву свои туфли, опустилась на
колени и, схватив сильными руками сапог, потянула. И - о чудо! - сапог
безропотно освободил из заточения ногу джентльмена. - Теперь другую! -
приказала Ева, и сэр Мармадьюк молча подчинился.
Вскоре и второй сапог сдался.
- Благодарю тебя! - Он с наслаждением вытянул измученные ноги.
- Чулки тоже долой! - велела Ева.
- Но... - попытался было возразить сэр Мармадьюк, но девушка
раздраженно топнула.
- Стыдись Джон! Смешно быть таким застенчивым.
Сэр Мармадьюк вновь рассмеялся и без дальнейших пререканий стянул
шелковые чулки.
- Так-то лучше! - удовлетворенно воскликнула Ева, когда они снова
тронулись в путь. - Разве не чудесно?
- У меня просто нет слов! Так куда мы направляемся?
- В Лондон!
- Хорошо, только вот найдем ли мы сейчас экипаж?
- Здесь вообще нет экипажей, Джон.
- В таком случае сядем в почтовый дилижанс.
- Никаких дилижансов, Джон! На дорогах наверняка выставят наблюдение,
так что придется идти лесными тропинками и окольными путями. Пойдем пешком.
- Пешком?! - в непритворном ужасе воскликнул сэр Мармадьюк. - Пешком в
Лондон?! Ева-Энн!
- Да, Джон, пешком.
- Но это слишком долгий путь, дитя мое...
- Но я выдержу! Я очень сильная, Джон! - поспешила уверить своего
спутника Ева. - Если ты ... если ты пойдешь со мной...
- Конечно! - приосанился наш герой.
- Тогда для меня не имеет значения, длинна дорога или нет, с тобой я
чувствую себя в полной безопасности, мой добрый друг Джон Гоббс.
Несколько минут они шли в молчании. Сэр Мармадьюк переваривал
услышанное. Но вот вдали показались робкие огоньки какой-то деревушки, и он
инстинктивно повернул в ту сторону, но девушка остановила его.
- Не туда, Джон.
- Но в деревне, наверняка, есть постоялый двор.
- Да, "Колокольный Звон", но нам не стоит там появляться.
- Тебе нужен ночлег...
- Только не на постоялом дворе!
- Тогда где?
- Я еще совсем не устала, Джон, и совершенно не хочу спать. Давай
пойдем дальше.
- Но ты же не можешь идти ночью, Ева!
- Могу, Джон, но если ты устал, то мы можем устроить ночлег в лесу.
- Нет, нет, - поспешно ответил сэр Мармадьюк. - Я могу идти столько,
сколько ты пожелаешь, Ева-Энн.
Девушка кивнула и свернула на тропу, ведущую в обход деревни. Она
шагала очень быстро, пока деревенские огни совершенно не скрылись из виду.
- И все-таки тебе нужно поспать, - снова начал сэр Мармадьюк.
- Да, пожалуй, - вздохнула она, - но только не на постоялом дворе!
Когда мы захотим спать, то найдем какой-нибудь стог или сарай.
- Стог? - недоуменно переспросил сэр Мармадьюк.
- Да, стог, Джон. Разве ты забыл, как сам недавно очень сладко спал на
стогу?
- Верно! Но то, что подходит мне, не годится для молодой девушки.
- Какая чудесная ночь! - Ева не обратила на последние слова своего
спутника никакого внимания. - Такая теплая и спокойная. И мы с тобой вместе,
и с нами Бог. В такую ночь не может случиться ничего плохого. - Она
взглянула на луну, на ее равнодушный лик, и нашего героя вдруг пронзила
острое чувство нежности к этой такой юной и такой беззащитной девушке.
Он смотрел на ее счастливую улыбку, на чудесные кроткие глаза, на
нежный пухлые губы и не мог налюбоваться. "И нет никаких убийц!" - от этой
мысли на душе у него вдруг стало легко и покойно. Но вдруг кроткие глаза
неистово сверкнули под внезапно насупившимися бровями, нежные губы словно
окаменели, округлый подбородок решительно выпятился вперед, тонкие пальцы
сжались в кулаки. Сэр Мармадьюк отвернулся, огорченный столь внезапной и
малоприятной метаморфозой, и со страхом ожидая ответа, спросил:
- Ева-Энн, что произошло? Почему у тебя такой взгляд?
- Ах, Джон, - вскричала девушка, с силой топнув ногой, как я ненавижу,
как я презираю саму себя, как кляну за низость и глупость.
- Но почему?
- Я вообразила, что влюблена в Роберта Дентона! А теперь мне стыдно от
одной лишь мысли о нем, ведь сегодня, если бы не ты, я доверилась бы ему, я
была бы сейчас с ним, в полной его власти! Он видел, как мерзкие лапы
Брендиша хватали меня, и смеялся! Смеялся! Тот, кого я считала своим
избранником!
- Но что случилось потом, Ева-Энн?
- Ты знаешь, Джон. Брендиш был убит.
- Ну и ладно, главное, ты цела и невредима. А Роберт Дентон остался в
прошлом.
- Слава Богу! - прошептала она, - слава Богу и слава тебе, Джон Гоббс!
Она подняла на него глаза, полные нежности и признательности, протянула
к нему руки, и в этом жесте не было ничего, кроме чистоты и невинности. Сэр
Мармадьюк ласково пожал ее пальцы. Когда он заговорил, от его привычной
важности не осталось и следа.
- Ева-Энн, - голос джентльмена предательски дрогнул, - ну скажи, скажи
мне, что эти руки не обагрены кровью!
- Я не могу, - прошептала она.
- Ты кого-то выгораживаешь, Ева-Энн.
Она высвободила руки и отпрянула от него.
- Нет! Нет! Нет!
- Дитя мое, я не требую назвать его имя...
Ее глаза вдруг расширились, словно она увидела нечто совершенно ужасное
и, едва не теряя сознание, опустилась на землю. Потом приподняла руку,
указывая на что-то позади сэра Мармадьюка. Он резко обернулся. Шагах в
десяти стояли и внимательно смотрели на них два человека.
- Они пришли за мной! - простонала Ева-Энн.
- Нет-нет. - Сэр Мармадьюк ласково провел ладонью по ее волосам. - Не
за тобой, дитя мое, не за тобой. - Он встал и спокойно направился к
незнакомцам. В руках одного их них тускло блеснул ружейный ствол.
- Эй, - раздался хриплый окрик, - эй, приятель, стой, не подходи! Что
это у тебя на уме?
Сэр Мармадьюк замедлил шаг и остановился в ярде от незнакомцев.
- А вы кто такие? - спокойно спросил он. - Кто вы и что вам здесь надо?
Человек средних лет в меховой шапке изумился, увидев босые ноги
джентльмена, потом взгляд его скользнул выше, изучая изысканно-элегантное
одеяние нашего героя. По мере ознакомления с особой сэра Мармадьюка челюсть
незнакомца отвисала все ниже, пока, наконец, его взгляд не уперся в
надменное хмурое лицо джентльмена.
- Так что вам надобно, любезный? - холодно повторил вопрос сэр
Мармадьюк.
- Но мы не сделали ничего плохого, сэр, - растерянно ответил незнакомец
и озадаченно поскреб в затылке. - Видите ли, мы с Джо охотились неподалеку,
заслышали ваши голоса и хотели взглянуть, кто это бродит среди ночи. А
поскольку мы не знали, на кого наткнемся, спрятались под деревом, решив
подождать, пока вы пройдете мимо.
- Все ясно! - Сэр Мармадьюк широко улыбнулся. - Ну, раз вы
удовлетворили свое любопытство, тогда ни пуха ни пера!
- Спасибо, сэр, и вам всего доброго! - облегченно хором ответили
охотники и поспешили ретироваться.
Сэр Мармадьюк вернулся к девушке. Она лежала на траве без чувств. Он
легонько потряс ее за плечо, Ева-Энн открыла глаза и жалобно прошептала:
- О, Джон, я была уверена, что они пришли за мной, чтобы отправить на
виселицу.
- Успокойся, дитя мое, успокойся! - Он осторожно приподнял ее голову, и
погладил мягкие густые волосы. - Ты просто устала, дитя мое, тебе нужно
хорошенько отдохнуть. Лежать бы тебе сейчас в постели, а не брести неведомо
куда...
- Не ругай меня, Джон! - она расплакалась и тут же рассмеялась.
Сэр Мармадьюк, испугавшись, что у девушки начинается истерика, в
отчаянье оглянулся вокруг, надеясь приметить ручей или хотя бы лужицу: он
знал, что холодная вода в подобных случаях - самое верное средство. Увы,
воды нигде не было видно. В панике джентльмен начал хлопать Еву-Энн по
щекам, а она все смеялась и смеялась, пока обессиленно не привалилась к его
плечу.
- О Господи, Иисусе! - вырвалось у джентльмена. На него вдруг напала
цепенящая растерянность.
Девушка снова рассмеялась, подняла голову и взглянула на него.
- Бедный Джон! - прошептала она. - похоже, я тебя напугала?
- Я... я подумал... - забормотал сэр Мармадьюк, - я боялся, что ты...
- Что у меня истерика? Нет, нет, Джон, со мной все в порядке, я снова
стала храброй, и опять благодаря тебе. Но почему ты дрожишь?
- На свете нет ничего ужаснее женской истерики! Особенно в чистом поле.
Да еще в полночь.
- В полночь? - воскликнула она. - Тогда надо бы надеть свои чулки,
обуться и поискать место для ночлега.
- Но где же тут его искать, дитя мое? - сэр Мармадьюк с похвальной
готовностью натянул сапоги.
- Я знаю где.
- Ты знаешь, где мы, Ева? - изумленно спросил наш герой, сам давно уже
потерявший всякое представление о собственном местонахождении.
- Ага. Вон там Уиллоудинский лес, и на опушке растет огромное старое
дерево. Оно-то нас и приютит. Пойдем!
И она легко устремилась через луг, а сэр Мармадьюк, прихрамывая,
поспешил следом. Вскоре они оказались возле громадного многовекового дуба.
Широко раскинувшаяся крона великана шатром нависала над ложем из корней и
моховой подстилки.
- Я так люблю это старое дерево! - Ева нежно провела рукой по бугристой
коре.
- Да уж, старое. Пожалуй, этот дуб был уже старым в те времена, когда
Цезарь писал свои "Записки".
- Тут вполне можно отдохнуть, Джон.
- Жаль, что у нас нет ни плаща, ни какой-нибудь накидки, которую ты
могла себе постелить.
- Здесь есть папоротник, Джон, а это лучше всяких накидок.
Приготовив себе постель из мягких шелковистых листьев, спутники
улеглись под гостеприимным кровом древнего дерева. Сэр Мармадьюк уже
погрузился было в сон, когда услышал тихий шепот. Он снова открыл глаза.
Ева, стоя на коленях и опустив голову, читала молитву.
Но вот она дочитала ее и неуверенно взглянула на своего спутника:
- Ты никогда не молишься, Джон...
- Боюсь, это именно так, разве что в минуту опасности я прошу Господа
помочь мне.
- Это несколько трусливо, Джон.
- Именно!
- Тогда я помолюсь за тебя, но если бы здесь был дядя Эбенезер...
- Что тогда,Ева-Энн?
- О, он читает молитвы лучше всех, его слова доходят до самого Бога. Но
я постараюсь заменить его. - Она сложила руки и негромко зашептала: -
Милостивый Боже, прошу тебя, благослови Джона Гоббса, твоего сына и моего
друга, и помоги ему, так же как он помогает мне, утешь и прости его, Отче
наш, спящего и бодрствующего, убереги его от всех врагов, убереги его от
самого себя, помоги ему, Господи. Аминь!
- Аминь! - благоговейным шепотом откликнулся сэр Мармадьюк.
Какое-то время они молча лежали в полной темноте - луна скрылась и не
было видно ни зги. Потом снова завели разговор.
Ева: Тебе удобно, Джон?
Сэр Мармадьюк (украдкой подсовывая пучок папоротника между девушкой и
корнем дерева): Чрезвычайно!
Ева: Ты уже спишь?
Сэр Мармадьюк (подавляя зевок): Нет, никогда еще не чувствовал себя
столь бодрым.
Ева: Тогда давай поговорим.
Сэр Мармадьюк (снова украдкой зевая): Давай.
Ева: Ты так не похож не других мужчин, Джон.
Сэр Мармадьюк: А ты была знакома со многими мужчинами?
Ева (вздыхая): Нет, и никто из знакомых мне мужчин не был похож на
тебя, Джон. Скажи же, кто ты?
Сэр Мармадьюк: Разочарованный человек средних лет.
Ева: И все?
Сэр Мармадьюк: Мизантроп, полный мрачных мыслей и чувств, к великому
своему огорчению, осознающий свой возраст.
Ева: Бедный Джон! И все же, несмотря на груз твоих лет, спина твоя
очень пряма, волосы черны, а глаза полны огня. Где твой дом, Джон?
Сэр Мармадьюк: Я живу то здесь, то там. Жизнь всюду одинаково скучна.
Ева: Но почему?
Сэр Мармадьюк: Быть может, я слишком многого ждал от жизни, быть может,
я сам в себе разочаровался.
Ева: Ты зеваешь, Джон Гоббс!
Сэр Мармадьюк: Прошу простить меня, но сама тема нагоняет на меня сон.
Ева (с упреком): Ты так легкомыслен, Джон, а ведь жизнь - это самая
серьезная вещь на свете. Ты мужчина, и ты джентльмен, и быть может, богатый
джентльмен, а значит, у тебя большие возможности творить добро.
Сэр Мармадьюк: Или зло, Ева-Энн.
Ева: Или зло, Джон. И все же я знаю, что ты смел, добр и щедр, несмотря
на свою мирскую натуру.
Сэр Мармадьюк: Я очень признателен тебе за добрые слова, дитя мое, но
разве натура у меня уж такая мирская?
Ева: Конечно, Джон! Я могла бы испугаться тебя при нашей первой
встрече, но выгладел как истинный джентльмен, поэтому я скорее удивилась. Но
наружность у тебя самая что ни на есть мирская.
Сэр Мармадьюк: Я тогда крайне устал.
Ева: Но почему ты бродишь пешком по дорогам? Почему ты решил заботиться
обо мне?
Сэр Мармадьюк: Потому что это лучшее, что я могу.
Ева (раздраженно дернув ногой): О, Джон Гоббс, я выдохлась!
Сэр Мармадьюк: Что ты имеешь в виду, дитя мое?
Ева: Ты отвечаешь на мои вопросы, ничего в сущности не говоря.
Сэр Мармадьюк: Что же ты хочешь услышать, дитя мое?
Ева: Ничего! Больше ничего! И я не дитя! А когда я нашла тебе на сене,
ты храпел самым отвратительным образом.
Сэр Мармадьюк (несколько потрясенный и обескураженный): Крайне
прискорбная привычка. Я постараюсь избавиться от нее. Спокойной ночи,
Ева-Энн!
Наступила тишина.
Сэр Мармадьюк: Я обидел тебя?
Ева: Это все мой дурной характер, я же тебе говорила о своей
вспыльчивости. Прости меня, Джон. И если тебе нравится, то можешь называть
меня "дитя мое", хотя мне и исполнилось уже двадцать два года. Спокойной
ночи, Джон.
Сэр Мармадьюк (ласково): Спокойной ночи, моя дорогая леди.
И вновь наступила тишина. Он вслушивался в ровное дыхание девушки и
вглядывался в темный свод зеленого шатра. Ему было хорошо и покойно.
Но мало-помалу его мысли вернулись к прискорбным событиям прошедшего
дня, к тому, кто безжизненно распростерся в эту минуту на холодной земле,
чьи мертвые глаза невидяще уставились в черное безлунное небо. Конечно же,
труп уже обнаружили, и люди, наверное, вовсю судачят о происшествии, и с их
уст не сходит ужасное слово "убийство". Быть может, уже готовится погоня,
быть может, мстители уже скачут по их следам! Сэр Мармадьюк невольно напряг
слух, только сейчас оценив благоразумие своей юной спутницы, не позволившей
ему заночевать на постоялом дворе, ведь первым делом перекроют все дороги и
прочешут все гостиницы. Что ж, придется и впрямь пробираться в Лондон
пешком, окольными путями, лесными тропинками, а в столице путники затеряются
в людском водовороте. Их словесные портреты вывесят, наверное, повсюду,
поэтому завтра они должны будут самым решительным образом изменить свою
внешность. Завтра! А сейчас ничего не остается, как предаться на милость
судьбы и погрузиться в сладкий сон.
Сэр Мармадьюк вздохнул и беспокойно пошевелился, в этот момент теплая
рука коснулась его волос, пальцы мягко провели по лицу, подобрались к его
руке, ладонь легла в ладонь, и в темноте раздался шепот.
- О Джон, о добрый мой друг, я не устаю благодарить Бога за то, что он
послал мне тебя.
- Значит Бог решил, что я еще на что-нибудь гожусь.
- Спокойной ночи, Джон, и благослови тебя Господь!
- И тебя, Ева-Энн. Спокойной ночи!
Так, не разнимая рук, они и заснули крепким сном, простая деревенская
девушка и утонченный джентльмен.
Глава X,
в которой прославляется хлеб с маслом
Сэр Мармадьюк открыл глаза и с удивлением обнаружил, что лежит на
мягком ложе из мха и листьев папоротника, веточки вереска сверкают
бриллиантами росы, солнце пронзает изумрудный полог своими лучами, а птицы
возносят новому дню радостную песнь. Евы-Энн нигде не было видно. Сэр
Мармадьюк задумчиво потрогал подбородок, и с некоторым беспокойством
обнаружил колючую щетину. Ему тут же страстно захотелось очутиться в руках
своего лондонского парикмахера.
Послышался шорох. Сэр Мармадьюк приподнялся. Сквозь зеленую листву он
увидел, что по тропинке идет Ева с кувшином в одной руке и каким-то свертком
в другой.
- Доброе утро, Джон! - улыбнулась девушка.
К великому изумлению джентльмена она выглядела очень свежей, все в ней
сверкало опрятностью - от стройных лодыжек до локонов, выбивающихся из-под
шляпки.
- Как тебе спалось, Джон?
- Неплохо! - Он с ужасом подумал о своем небритом подбородке и мятом
сюртуке. - Из моего ответа следует неловкий вопрос: я храпел?
- Изредка, Джон! - совершенно серьезно ответила девушка, но на щеках ее
заиграли лукавые ямочки. - А вот и завтрак - молоко, хлеб и масло, все очень
свежее!
- Но откуда?
- За лесом есть ферма. Ты удовлетворишься столь скромным завтраком,
Джон?
- Сама амброзия не сравнится с ним, мое дитя! Но ты выглядишь так
опрятно, Ева-Энн, - в голосе его прозвучала невольная зависть, - а я...
- Недалеко протекает ручей, а гребень всегда со мной.
- Ну что за женщина! Может, у тебя и бритва найдется?
В ответ она звонко рассмеялась. Сэр Мармадьюк улыбнулся, ему казалось,
что даже птицы запели еще веселее.
- Как хорошо проснуться таким чудесным утром и услышать твой веселый
смех, Ева-Энн. - Он вскочил и отправился к ручью. Потоптавшись на берегу, он
наконец опустился на колени и неловко умылся, найдя эту процедуру весьма
неудобной, но освежающей. Кое-как вытеревшись носовым платком и расчесав
влажные пряди гребнем Евы-Энн, он двинулся назад, всецело поглощенный
мыслями о еде. Завтрак был уже готов - две кружки внушительных размеров,
наполненные до краев, высились посреди белоснежной салфетки, вокруг были
разложены ломти хлеба, щедро намазанные маслом.
- Ты любишь хлеб с маслом? - спросила Ева, с некоторым беспокойством
глядя на груду бутербродов.
- Не знаю.
- Они не слишком толстые, Джон?
- Это лишь придает им еще большее очарование.
- Ты голоден?
- Как волк!
- Тогда я нарежу еще хлеба, так как я тоже ужасно проголодалась.
Вскоре, расположившись под деревом они принялись за еду. Сэр Мармадьюк
с приятным удивлением обнаружил, что свежий хлеб с молоком в такой
обстановке может быть столь же аппетитен, столь же вкусен и куда менее
навязчив, чем самое искусно приготовленное и умело приправленное блюдо.
О вы, Искушенные Гурманы, Знатоки Гастрономии, чьи пресыщенные и
изнеженные неба каждое новое блюдо призвано ласково щекотать, уговаривая
попробовать себя, вы, для кого хлеб с маслом всего лишь неприятные детские
воспоминания, о, если бы вы могли испытать счастье голода, то удивительно
состояние, когда рот наполняется слюной при одной мысли о еде, если бы вы
хоть на краткое мгновение могли оказаться на месте безупречно воспитанного
джентльмена средних лет и видеть, как Ева-Энн проворными взмахами ножа
намазывает на хлеб желтое масло, наблюдать, как эта рука разрезает хрустящую
хлебную корку, как блестящие глаза лукаво взглядывают из-под полей шляпки и
словно спрашивают:
- Еще кусочек, сэр?
Тогда бы вы, конечно же, ответили так же, как отвечал наш герой.
- Спасибо, пожалуй.
- Осталась лишь одна горбушка, Джон!
- Удивительно! - воскликнул сэр Мармадьюк. - Мы съели целый каравай,
невероятно!
Когда с завтраком было покончено, Ева аккуратно сложила салфетку, с
сомнением взглянула на пустую посуду.
- Эти кружки - не слишком-то удобный груз! Меня заставили их купить, а
теперь...
- Сколько они стоили, дитя мое?
- Хозяйка просила шиллинг, но удовлетворилась восемью пенсами, но и это
слишком дорого.
- В самом деле? - улыбнулся сэр Мармадьюк. - С этого момента, Ева-Энн,
расплачиваться буду я. А что касается этих кружек, то давай попросту оставим
их здесь.
- Но, Джон, восемь пенсов! Оставить здесь...
- Все лучше, чем нести с собой.
- Как жалко! - вздохнула она.
Бросив последний взгляд на гостеприимное дерево, они тронулись в путь.
- Почему ты все время молчишь, Ева-Энн? - спросил Мармадьюк спустя
некоторое время.
- Я думаю о том, что сейчас творится дома и в Уисборо Грин. Они,
наверное, уже обнаружили его.
- Не стоит изводить себя подобными мыслями, дитя мое.
- Ах, Джон, я не могу об этом не думать. И все-таки будь что будет! Я
готова к самому худшему. Этой ночью Господь ответил на мои молитвы и дал мне
силы бесстрашно перенести все, что будет ниспослано мне судьбой. Все до
самого конца, все, даже виселицу. Но хватит об этом. Как твои бедные
израненные ноги, Джон?
- Мои ноги? - он обернулся и взглянул в ее безмятежно-чистые глаза.
- Твои сапоги все еще натирают?
- Нет, нет, Ева. Да даже если это и так, то тут уж ничего не попишешь.
- Ты должен купить другие, Джон, и как можно скорее.
- Ты очень странная девушка, Ева-Энн. Дитя и женщина одновременно.
- Мне уже двадцать два, Джо.
- А ты носишь какой-нибудь иной цвет, кроме серого?
- По воскресеньям я надеваю черное, сэр.
- Ну тогда при первой же возможности куплю тебе платье, голубое или
розовое...
- Нет, Джон, благодарю тебя, не надо.
- Но голубой цвет так подойдет к твоим глазам!
- Только не голубой, Джон!
- Тогда розовый...
- И не розовый! Я действительно не могу. Это такие мирские цвета, Джон,
мирские и... тщеславные. Мне будет казаться, что деревья и те глазеют на
меня. Я никогда не надену подобного платья.
- Ну тогда, может быть, белое с узором.
- С узором?
- Да. Хотя я предпочел бы просто голубое. Полагаю, нам надо изменить
свою внешность самым коренным образом.
- Изменить внешность? - переспросила она, замерев. - Ты хочешь сказать,
что нас могут преследовать, что меня разыскивают? Хорошо, Джон, я надену
все, что ты скажешь.
- Даже голубое платье с кружевным подолом?
- Нет, нет, в таком платье невозможно идти по лесу, оно же станет
цепляться за ветви.
- Но зато оно так прекрасно оттенит твою красоту! А еще купим шляпку
или накидку с капюшоном и несколько пар чулок...
- И корзинку, Джон, с крышкой!
- И пару легких, удобных туфелек...
- И зеркало, Джон, пожалуйста!
- Да, конечно, складное зеркальце, а еще кружки с тарелками, ножи и
вилки, горшок для приготовления пищи, расчески и гребни и...
- Джон, нам тогда понадобится телега! - расхохоталась Ева-Энн.
- Телега? - задумчиво повторил сэр Мармадьюк. - Повозка? Лошадь? Пони!
Прекрасное предложение!
Какое-то время сэр Мармадьюк размышлял. Солнце светило столь ярко,
птицы пели столь жизнерадостно, а сапоги уже жали не так сильно, как прежде,
и наш герой даже начал насвистывать веселую мелодию. Поймав себя на этом
занятии, он повернулся к своей спутнице и воскликнул:
- Поразительно!
- О чем ты, Джон? - удивленно спросила Ева.
- Я свистел!
- Ну и что, Джон?
- Человек столь зрелого возраста! Ева-Энн, я не делал этого с тех пор,
как был безответственным мальчишкой!
- А ты был мальчишкой, Джон?
- Конечно, был.
- Но в это так трудно поверить.
- Почему же?
- Потому что ни один мальчишка на свете не может вырасти в столь
величественного и важного господина.
- Ха, дитя мое, скажи мне, о каком величии может идти речь, если
человек обладает подбородком как у динозавра и насвистывает как деревенский
парень?
- Может, если речь идет о тебе, Джон. Ты сохраняешь достоинство даже во
сне, даже, когда твои волосы напоминают грачиное гнездо.
- И даже когда я храплю, Ева-Энн?
Она снова расхохоталась, и он снова подумал, как мелодичны и приятны
для мужского уха эти звуки.
- О, Джон, ты сохранишь величие везде и всюду, потому что ты - это ты!
- Ну тогда я должен быть совершенно невыносим.
- Только не для меня! - воскликнула она с такой горячностью, что он
обернулся.
- Но почему, дитя мое?
- Потому что ты храбр и добр, Джон! Потому что, несмотря на свое
высокое происхождение, ты получаешь удовольствие от простого хлеба! Потому
что ты решил разделить страхи бедного загнанного создания, потому что ты
способен идти пешком через всю страну в тесных сапогах и беззаботно
насвистывать...
Сэр Мармадьюк рассмеялся, но уловив в ее голосе неподдельную
искренность, встретившись с ее открытым взглядом, он почувствовал, как
небритые щеки его вдруг запылали, а глаза наполнились влагой. Он поспешно
повернулся и пошел вперед.
Так они шли, болтая и смеясь, пока солнце не поднялось высоко и мир
объял полуденный зной. Сэр Мармадьюк уже собрался присесть, но Ева покачала
головой.
- Посмотри вон туда, Джон.
Он взглянул в указанном направлении и увидел высокий шпиль, парящий над
зеленым маревом листвы.
- Петворт! - сказала девушка.
На холме, утопая в зелени, расположился маленький городок. Сэр
Мармадьюк ускорил шаг.
- Там, - с надеждой вздохнул он, - мы сможем поесть и отдохнуть.
- Скажи, Джон, - неожиданно спросила Ева, - что случилось с твоей
тростью?
- Она попросту сломалась, Ева-Энн.
- И ты выбросил ее?
- Хорошо, что напомнила. Нужно будет купить новую, покрепче.
- Но выбросить! Как же так, Джон, ведь набалдашник твоей трости был из
чистого золота!
- Безумно хочется пить, - вздохнул он. - Тебе, должно быть, тоже.
- Нет, Джон. Ты иди в город, а я подожду тебя здесь.
- Здесь?
- Так разумнее. Меня ведь могут узнать. Так что я буду ждать тебя вон в
той рощице.
- А твое платье, Ева-Энн, шляпка, накидка и все остальное? Как я куплю
все это без тебя?
- Лучше с капюшоном, - напомнила Ева.
- Нам предстоит трудная и долгая дорога, милое дитя, тебе потребуется
еще не одна пара туфель и чулок, еще одно платье, яркое, с лентами и
оборками - все это необходимо!
- Ленты и оборки - пустое тщеславие, Джон, и они совершенно бесполезны
в дороге.
- Вот видишь, дитя мое! Тебе лучше самой купить все сразу.
- Вовсе нет. Ни одна женщина не способна делать покупки быстро.
- Даже в подобных обстоятельствах, Ева?
- Меня могут узнать, Джон. Лучше остаться в таком виде, чем подвергать
себя риску.
- Тогда все покупки придется делать мне! - вздохнул сэр Мармадьюк.
- Бедняжка Джон! - в свою очередь вздохнула она, но на щеках уже
заиграли озорные ямочки. - И в довершение ко всему тебе хочется пить! Так
что иди и покупай, что хочешь. Можешь не торопиться, я буду ждать тебя среди
тех деревьев. А вот мой кошелек, Джон.
- Оставь его себе, дитя мое.
- И, Джон, если уже оно должно быть цветным, то пускай будет голубым.
Магазин модистки расположен напротив постоялого двора "Ангел".
- Модистка! - в ужасе воскликнул сэр Мармадьюк и удалился.
Глава XI,
в которой сэр Мармадьюк делает покупки
Петворт оказался маленьким и тихим городком, погруженным в полуденную
дрему. Его узкие улочки с булыжными мостовыми сонно отзывались на ленивый
звук шагов и громыханье колес, а из тенистых двориков и полумрака трактиров
доносился гул людских голосов; здесь похоже не ведали, что такое суматоха и
спешка; время в Петворте шествовало весьма неторопливой поступью. Да, это
был маленький, уютный и удивительно сонный городок, старый, опрятный и очень
мирный.
Но сэр Мармадьюк, гонимый жаждой, не обращал никакого внимания на
прелести Петворта. Пока он шел по залитым солнцем улицам, перед его глазами
назойливо маячила одна-единственная картина - чудный запотевший стакан с
ледяной прозрачной водой, не с вином, терпким и ароматным, не с призывно
пенящимся пивом, а с обычной родниковой водой. Жажда становилась
невыносимой, сэр Мармадьюк уже почти бежал, когда наконец углядел вывеску
"Ангел", украшавшую старое замшелое здание, двери которого были приветливо
распахнуты.
Сэр Мармадьюк ворвался в темное чрево пивной. На первый взгляд здесь
было совершенно пусто, но где-то в глубине слышался гул людских голосов. На
фоне глухого неразборчивого бормотания выделялись два
пронзительно-возбужденных голоса:
- ...кровавое убийство, говорю я тебе!
- И в нем замешана женщина, Господи помилуй!
- Ну, по-твоему всегда и во всем замешана женщина.
- Да уж! Все дело в них, иначе и быть не может.
- Особенно, если речь идет об эсквайре Брендише! Вот уж кто любил
побегать за юбками!
- Да, а теперь он мертв, не живее вот этой колоды. А ведь только на
прошлой неделе я видел его здесь, в Петворте.
- Да, был он здесь, я собственными руками наливал ему доброго эля...
Тут сэр Мармадьюк громко постучал по прилавку. Вскоре появился грузный
хозяин в фартуке и рубахе с закатанными рукавами. Он наполнил кружку и
поставил ее перед джентльменом. Качая головой, трактирщик сощурил совиные
глаза.
- Ох, сэр! Не знаю, куда мы катимся!
- В самом деле? - спросил Мармадьюк, не сводя вожделенного взгляда с
кружки.
- Да, сэр, не знаю. Вы, может, не слыхали еще новость, но вскоре
услышите.
- Услышу?
- Да, услышите! - зловеще кивнул головой трактирщик.
Сэр Мармадьюк благоговейно поднял кружку и жадно приник к ней, не
отрывая взгляда от лица хозяина. Того прямо распирало от желания сообщить
ужаснейшую новость.
- Я сам услышал об этом всего десять минут назад, и, сэр, у меня все
внутри так и трясется, так и трясется, - и огромное брюхо трактирщика
заколыхалось в подтверждение его слов.
- А? - вопросительно воскликнул сэр Мармадьюк, со вздохом облегчения
ставя кружку на прилавок. - А почему это у вас внутри все трясется? -
спросил он, с подозрением наблюдая за хозяйским брюхом.
- Трясется, потому как у меня там есть кишки, - доверительно сообщил
трактирщик.
- Вот как? - изумленно спросил сэр Мармадьюк
- Да, есть, - важно подтвердил трактирщик.
- Но почему ваши внутренности вдруг так взволновались?
- Да потому как новость эта любого человека до костей проберет, от нее
кровь в жилах стынет, а кишки так и трясутся, так и трясутся. - Брюхо
заколыхалось еще энергичнее, сэр Мармадьюк опасливо отодвинулся.
- Боже мой! - воскликнул он в совершеннейшем ужасе. - Так что же это за
новость?
Хозяин прикрыл совиные глаза, затем резко распахнул, громогласно
откашлялся и оглушительно зашептал:
- Кровавое убийство, сэр! И совсем рядом, не далее, как в пятнадцати
милях отсюда. Убит джентльмен, которого я хорошо знал.
- Что вы говорите? - зашипел в ответ сэр Мармадьюк. - Расскажите же
поподробнее.
- Так вот, сэр, убит эсквайр Брендиш. Горло у него перерезано от уха до
уха, голова прострелена, и в придачу ко всему он мертв, сэр! Мертв! А ведь
только на прошлой неделе он, бедняга, был здесь, стоял на том самом месте,
где вы сейчас стоите, сэр, - Мармадьюк испуганно ойкнул, - а теперь он убит!
И убит неизвестным!
- Бог мой! - Сэр Мармадьюк схватил кружку и вылил в себя последние
капли жидкости. - И нет никаких улик, никаких следов? Ведь кого-то,
наверное, подозревают?
- Поговаривают, сэр, о женщине, она исчезла, сэр, но гонятся-то,
конечно же, за мужчиной.
- Мужчиной?
- Да, сэр, ищут молодого повесу из Лондона, того, что накануне
поссорился с несчастным и тоже исчез, но...
- Но?
- Но, сэр, хотя джентльмен этот и исчез, он оставил рядом с телом свой
хлыст, и по нему, конечно же, найдут злодея.
- Вы сказали молодой повеса?
- Да, так поговаривают, сэр, из тех расфуфыренных щеголей, настоящий
светский лев, сэр.
- И он оставил хлыст?
- Да, сэр, рядом с обезображенным телом.
- Так, наверное, он и есть убийца.
- Все так и полагают, сэр, и за ним уже снарядили погоню, все дороги
под наблюдением, и в эту минуту должны отправить депешу в Лондон, сэр.
- Ну тогда его быстро поймают.
- Не сомневайтесь, сэр, непременно поймают и повесят! Вздернут на
виселице! И, надеюсь, предварительно вымажут дегтем для острастки всех
прочих негодяев!
- Именно так! - энергично согласился сэр Мармадьюк. Убедившись, что в
кружке больше не осталось ни капли, он расплатился, попрощался с
разговорчивым хозяином пивной и вышел на залитую утренним солнцем улицу.
Он старался по-прежнему идти обычным шагом, не оглядываясь и не
озираясь по сторонам. Но, заслышав за собой быстрые шаги, он замер перед
витриной, сделав вид, что упоенно созерцает ее содержимое. Человек прошел
мимо, а сэр Мармадьюк вдруг осознал, что смотрит на вывеску, гласящую:
АРТУР МОСЛИ
КАЧЕСТВЕННАЯ СТРИЖКА
БЕЗБОЛЕЗНЕННОЕ БРИТЬЕ
В центре витрины, в окружении париков, шиньонов и накладных волос
всевозможных оттенков высилась восковая голова анемичного джентльмена с
выпученными тусклыми глазами, его безжизненное лицо резко контрастировало с
буйной жгуче-черной шевелюрой и столь же черными бакенбардами. Сэр
Мармадьюк, вдоволь налюбовавшись сим произведением цирюльного искусства,
решительно открыл дверь и шагнул внутрь. Там восседал хозяин, как две капли
похожий на своего воскового манекена - те же выпученные глаза, та же
анемичная бледность, те же роскошные бакенбарды и шевелюра, чье великолепие
свидетельствовала о неустанной заботе о себе ее обладателя.
Хозяин внимательно выслушал джентльмена, при этом его бакенбарды
возмущенно встопорщились, а глаза еще больше вылезли из своих орбит.
- Как сэр, вы хотите, чтобы я убрал их? Это невозможно! - в отчаянии
вскричал он и беспокойно коснулся ухоженных украшений своих собственных щек.
- Вы действительно хотите сбрить такие прекрасные...
- Да! И еще я хочу, чтобы вы подстригли меня как можно короче!
- Слушаюсь, сэр! Очень хорошо, сэр! Но, сэр, ведь бакенбарды... они же
так украшают вас, придают вашему лицу такое благородство. Мне доводилось
стричь очень высокородных клиентов, средь них даже был один граф, но никогда
еще я не видел столь безукоризненных, столь совершенных бакенбард! О, сэр,
подумайте о женщинах, ничто так не привлекает прекрасный пол, как...
Тут речь цирюльника была прервана гневным взглядом джентльмена. Хозяин
оскорбленно замолк, усадил сэра Мармадьюка в кресло и начал орудовать
расческой и ножницами, помазком и бритвой.
Через несколько минут от великолепных кудрей нашего героя остался лишь
короткий ежик. Сэр Мармадьюк задумчиво провел по гладко выбритым щекам и
взглянул на себя в зеркало. Цирюльник, не переставая замогильно вздыхать,
покачал головой.
- Это были самые лучшие в мире бакенбарды, сэр! Они радовали женские
глаза и согревали женские сердца, а теперь все кончено, сэр! Все кончено!
- Мне нужна бритва, - сказал сэр Мармадьюк, критично изучая свое
отражение.
Хмурое лицо цирюльника несколько просветлело.
- Конечно, сэр. А может, лучше две?
Сэр Мармадьюк кивнул.
- Значит две, сэр. Надо признать - вы и в таком виде не так уж плохо
выглядите, глядишь не все потеряно. А мыло? Вам потребуются мыло и помазок?
Сэр Мармадьюк снова молча кивнул.
- Даже самые лучшее лезвие может затупиться, так что вам пригодится и
бритвенный ремень, сэр.
Сэр Мармадьюк кивнул.
- Вот и ремень, сэр! Должен вам сказать, сэр, вы так выглядите
значительно моложе. Итак, лезвия, мыло, помазок, ремень, я сложу все в
мешок, сэр, что бы вам было удобнее нести...
- Нет, - прервал его джентльмен, - мне еще нужна щетка для волос и
гребень.
- Безусловно, сэр! Щетка и гребень, конечно же! А вот сейчас, когда вы
повернулись, сэр, и солнце осветило ваше лицо немного иначе, вас можно
принять за вашего же собственного сына. Просто невероятно! Вот щетка и
гребень! Тогда, может присовокупить еще и бутылочку медвежьего сала?
- Спасибо, нет!
- Нет! - воскликнул цирюльник. - Никакого медвежьего сала! Хотя, по
правде говоря, бакенбарды нынче в моде, сэр! Джентльмен без бакенбард все
равно, что цветок без запаха, а вы расстались с украшением, которое могло бы
облагородить лицо любого представителя самых высших кругов, сэр, - герцога,
графа, маркиза или баронета! Лезвия, помазок, мыло, ремень, щетка, гребень,
все это кладем в мешочек, и никакого медвежьего сала! Это все, сэр?
- Абсолютно! - ответил сэр Мармадьюк и вытащил кошелек.
- Премного благодарен, сэр, и счастливого вам дня, сэр!
Оказавшись на пустынной улице, наш герой еще больше ощутил перемену в
собственной внешности. Он шагал мимо витрин, бросая косые взгляды на свое
отражение, пока его внимание не привлекла вывеска, на которой
незамысловатыми буквами было выведено:
МИСС И МИСС БЛАЙТ
Это был уютный магазинчик, притулившийся в тенистом уголке, скромный и
опрятный. Витрина очаровывала соблазнительным многообразием деталей женского
туалета, стыдливо прятавших свое предназначение за пеной кружев и оборок.
(Сэру Мармадьюку такое оформление витрины показалось несколько неуместным.)
Рядом выстроилась целая шеренга модных шляпок. Шляпки с высокими тульями, с
низкими тульями, с широкими полями, с узкими полями, шляпки вовсе без полей,
а за ними, в глубине витрины теснились платья всевозможных цветов и фасонов.
Сэр Мармадьюк подозрительно огляделся по сторонам, решительно сжал
кулаки и шагнул в полумрак магазина, где тут же столкнулся с высокой тощей
леди. Леди решительно преградила ему путь, из-за ее спины выглядывала дама
более пухлая и менее долговязая.
Сэр Мармадьюк снял шляпу и обольстительно улыбнулся.
- Что вы хотите, сэр? - сурово спросила тощая леди.
- Мадам, - понизив голос, начал наш герой, - мне нужно платье.
Толстушка за спиной тощей леди хихикнула, фигура же ее костлявой
напарницы словно пополнилась еще добрым десятком костей, локти и подбородок
словно стали еще длиннее.
- Что вы имеете в виду, сэр? - сердито воскликнула тощая леди, окинув
нашего героя холодным взглядом давно почившей селедки. - Что вы имеете в
виду, сэр, позвольте вас спросить?
- Платье, мадам. А также шляпку.
- Может, все-таки сюртук и бриджи, сэр?
- О, сестра, не ... - пухлая леди залилась тонким смехом.
- Розамунда, держи себя в руках! А вам, сэр, следует пройти в лавку
напротив. Желаю удачи, сэр! - С этими словами костлявая леди сделала
глубокий реверанс.
Сэр Мармадьюк улыбнулся еще обольстительней. Затем не обращая внимания
на хозяек лавки, он извлек из карман монокль и поднеся его к глазу, с
глубоким интересом начал изучать выставленный на продажу товар.
- Платье, мадам, - не глядя на старшую мисс Блайт, повторил он, -
голубое или розовое, с рисунком или без, а также шляпку и прочие мелочи для
молодой леди. И еще темный плащ с капюшоном.
Костлявая мисс Блайт сложила руки на груди, вздернула подбородок и
издала громкое и презрительное фырканье.
Сэр Мармадьюк невозмутимо указал на платье из голубого муслина с тонким
рисунком по подолу:
- Думаю, вот это подойдет - эти кружева и оборки просто восхитительны.
Мисс Блайт хмыкнула, а ее пухлая сестра, уткнув лицо в цветастую ночную
сорочку, которую схватила с прилавка, давилась от смеха, издавая странное
бульканье.
- Это платье, сэр, - бесстрастно сообщила мисс Блайт, - стоит четыре
гинеи!
- Будьте так добры, мадам, заверните мне его.
- Розамунда! - приказала мисс Блайт. - Обслужи господина.
- Так как насчет шляпки? - задумчиво спросил сэр Мармадьюк, сквозь
монокль оглядывая прилавок, - что-нибудь с широкими полями, но не слишком
бросающееся в глаза...
- Вот, сэр, - младшая мисс Блайт улыбнулась всеми своими ямочками, -
как раз для молодой и хорошенькой леди, очень подходит к платью.
- Восхитительно! Беру...
- Новая модель, сэр! - сурово возвестила старшая мисс Блайт, - Тридцать
семь шиллингов и шесть пенсов.
- Не сочтите за труд завернуть..
- Невозможно, сэр! Шляпки хранятся в картонках.
- Картонки, мадам, весьма неудобны...
- Картонка и никаких разговоров, сэр! Розамунда, обслужи господина.
Покончив с покупками, сэр Мармадьюк поклонился и удалился. Правда,
величественность нашего джентльмена потускнела из-за странной ноши в виде
шляпной картонки, которая так и норовила выскользнуть из рук и плюхнуться в
пыль. И вот, когда сэр Мармадьюк в очередной раз подхватывал падающую
шляпную картонку, его взгляд остановился на длинном пальто грубой шерсти.
Этот, совершенно несоответствующий сезону предмет, красовался в темной
витрине обшарпанной лавки. У прилавка, облокотившись о стойку, сидел,
скрестив ноги, высохший старик весьма злобного вида и свирепо орудовал
иголкой и наперстком.
- Это пальто... - начал сэр Мармадьюк, появляясь в дверях магазина.
- Два фунта! - рявкнул старик, яростно сверкнув на посетителя поверх
роговых очков.
- Я покупаю его.
- Покажите деньги!
Сэр Мармадьюк безропотно исполнил требование. Он выбрал себе еще пару
подержанных ботинок (весьма неприглядных на вид, но довольно удобных), а
также кое-какие мелочи. Закончив, он приказал завернуть все, кроме пальто,
которое решительно надел на себя.
- Вы собираетесь носить его сейчас? - изумленно спросил старик, возясь
с бумагой и веревкой.
- Так легче будет нести!
- Разумеется. но глядя на вас, я сам исхожу потом. Да еще эти ваши
свертки!
- Ничего, справлюсь... - Но тут шляпная картонка вновь проявила свой
норов.
- Да уж куда вам! Я могу прислать вам все это на дом.
- Спасибо, не стоит.
- Тогда вот вам мой совет, - все так же нелюбезно предложил хозяин, -
возьмите тележку.
- До свидания! - Сэр Мармадьюк неуклюже протиснулся со всеми своими
многочисленными пакетами на улицу.
В следующей лавке он купил дорожный мешок, набил его купленным скарбом,
и перекинув через плечо, пустился в обратный путь, взметая за собой клубы
пыли.
Глава XII,
посвященная, главным образом, платью и шляпке
Наконец сэр Мармадьюк со всем своим грузом выбрался из Петворта.
Свернув на поросшую травой тропинку, он направился к тому месту, где Ева
назначила ему встречу.
Солнце пекло все сильней и сильней, пакеты становились все тяжелее, наш
герой, совершенно непривычный к поклаже более обременительной, чем трость,
еле справлялся с обязанностями носильщика, тем не менее , несмотря на жару и
сопротивление шляпной картонки, он скорымм шагом отмерял отделяющее его от
Евы расстояние. Несмотря на быстрый шаг, он двигался все-таки довольно
медленно, потому что приходилось бороться, как с дурным характером шляпной
картонки, так и с неудобным заплечным мешком. А солнце палило нещадно!
Шерстяное пальто сковывало движения. По лицу струился пот, который наш герой
не в состоянии был оттереть, поскольку руки его были заняты. Надо ли
удивляться, что привычное для него состояние безмятежности было нарушено. Да
еще в какой-то момент дорогу преградила довольно высокая живая изгородь.
Сэр Мармадьюк в сердцах чертыхнулся, опустил поклажу на землю, с
наслаждением вытер пот и достал часы. Два пополудни! Она ждет его уже два
часа! Целую вечность!
Перекинув через изгородь мешок и картонку, он перелез сам, подхватил
свою поклажу и решительно продолжил путь.
Тропинка, по которой он шел, петляла то туда, то сюда, с точки зрения
сэра Мармадьюка без всякого смысла, пока наконец не нырнула а тенистую
рощицу. Сэр Мармадьюк ступил в благодатную тень коровника, стоящего на
опушке рощи, когда картонка решительно вырвалась из его объятий, и весело
подпрыгивая, покатилась в сторону упомянутого сооружения. Сэр Мармадьюк
бросился в погоню. Пузатый мешок, воспользовавшись моментом, развязался, и
многочисленные свертки и пакеты, обретя свободу, устремились вслед за
шляпной картонкой, которая попрыгав на ухабах тропинки, спокойно закатилась
в приоткрытую дверь коровника. Сэр Мармадьюк бросил оставшиеся пакеты на
землю, вытер лицо, и, неистово ругаясь, подобрал рассыпавшиеся свертки и
нырнул вслед за непокорной шляпной картонкой в открытую дверь коровника.
Это было заброшенное место, которое, судя по всему, уже давно не
использовалось по назначению. В одном углу лежала куча полуразложившегося
навоза, в другом валялись ржавые вилы. Сэр Мармадьюк огляделся и снял
пальто. Сквозь щели в стенах и крыше проникали солнечные лучи, кое-где крыша
провалилась, словом в этом старом коровнике царили запустение и разруха. О
лучшем убежище нельзя было и мечтать. Сэр Мармадьюк развязал один из
пакетов.
И вскоре из старого коровника вышел Джон Гоббс собственной персоной,
одетый как крестьянин - потертая шляпа с мягкими полями, пестрый шейный
платок, шерстяные чулки, вельветовые штаны и грубые башмаки на толстой
подошве, а где-то там, под грудой старого навоза покоилась дорогая и
элегантная одежда, облачавшая величественную фигуру того, кто прежде
именовался сэром Мармадьюком Энтони Эшли Вэйн-Темперли.
- Вот так-то лучше! - промолвил Джон Гоббс и оглядел свое
непритязательное одеяние, совершенно не сознавая, что старый и грубый костюм
не скрывает тонкие орлиные черты его лица, изящество длинных, не приученных
к труду пальцев и величавую осанку, а, наоборот, контрастирует с ними.
Подхватив оставшиеся пакеты и злополучную шляпную картонку, он снова
отправился в путь, а поскольку смекнул, что еще лучшего эффекта маскировки
достигнет, изменив походку и осанку, то начал подволакивать ноги и сутулить
плечи.
Наконец он добрался до леса и углубился в заросли, то и дело
останавливаясь и оглядываясь по сторонам. Евы-Энн нигде не было видно. Дул
легкий ветерок, наполнявший лес едва уловимым шелестом листвы, похожим на
крадущиеся шаги. Но сэр Мармадьюк, как и положено герою, старался не
обращать на него внимания и рыскал туда-сюда по зарослям, пока, вконец
утомившись, не остановился передохнуть. В голове у него стучала
одна-единственная мысль: Ева-Энн исчезла! Вот тут сэра Мармадьюка объял
страх, и, отбросив в сторону поклажу, он начал дюйм за дюймом прочесывать
небольшую, но густую рощицу. Тщетно. Тревога его росла, сменившись паникой,
в отчаянии он, забыв об осторожности, громко позвал девушку по имени.
Ответом был легкий шорох листвы. Ветерок овевал его разгоряченное лицо. Сэр
Мармадьюк остановился в растерянности. Вдруг за спиной треснула ветка. Сэр
Мармадьюк резко обернулся и застыл под пристальным взглядом двух глаз,
следивших за ним из густых зарослей.
- Господи, Ева-Энн, где ты была? - сурово спросил он ее.
- Шла за тобой, Джон, подглядывала.
- А я-то думал, что это ветер! - в сердцах воскликнул сэр Мармадьюк и
устало опустился на поваленный ствол дерева. Вытащил из кармана носовой
платок невообразимой расцветки, с отвращением взглянул на него, но пот со
лба все-таки вытер. Ева наблюдала за ним со все возрастающим изумлением.
- Пряталась! Подглядывала! А тревожусь, что с тобой случилось?
- Я тоже боялась, Джон, потому и спряталась. Я тебя не узнала! Ты
ужасно изменился.
- Ужасно? - обеспокоенно переспросил он.
- Эта грубая одежда! Если бы не лицо, я приняла бы тебя за крестьянина.
- В самом деле? - он провел рукой по выбритой щеке. - А я-то полагал,
что перемены в моей внешности тебе понравится.
- Так и есть, Джон, ты выглядишь сейчас гораздо моложе!
- Неужели? - несколько опечаленно спросил он.
- Я имею в виду, - пояснила девушка, - что у меня такое чувство, будто
на меня глазами Джона Гоббса смотрит молодой человек. Такое ощущение, словно
рот и нос у тебя изменились, а подбородок стал крупнее и решительнее. Теперь
мне понятно, почему тебя слушаются люди. Джон, ты мне нравишься даже в этой
грубой одежде!
- Ты мне напомнила, - он поднялся, - тебе ведь тоже следует сменить
наряд. Вот шляпка и платье.
- Шляпка!
- Но собственно, где все остальное? До леса, насколько я помню, я все
донес, но потом, наверное. где-то обронил.
- Ты бросил какие-то пакеты, Джон, вон в тех зарослях.
- Так значит ты все это время следила за мной? - спросил он с упреком.
- Да, Джон. А платье какого цвета? Голубое?!
- Да, с рисунком.
- Покажи же, Джон!
За кучей хвороста они отыскали многочисленные порядком потрепанные
пакеты.
- Вот, - сообщил сэр Мармадьюк, извлекая из колючего кустарника нечто
невообразимое, - это, я полагаю, шляпная картонка.
- У нее весьма помятый вид, Джон.
- Еще бы! - в сердцах воскликнул джентльмен, - иначе и быть не могло,
ибо это самая беспокойная и своенравная картонка, с которой когда-либо имел
дело человек.
Ева присела на траву, положила сплющенную коробку на колени и принялась
развязывать веревки и снимать обертки, руки ее дрожали.
- О! - прошептала она, увидев содержимое злополучной картонки, - это
чудесно!
- И похоже, на ней совсем не сказался ее злобный нрав, что и в самом
деле чудесно.
- Но я ... я никогда не смогу носить ее, Джон!
- Почему же, Ева-Энн?
- Она так прекрасна! Так элегантна! Такую шляпку может надеть только
очень богатая и важная дама...
- Вот именно! - кивнул джентльмен, - потому-то я выбрал ее. Надеюсь,
она будет тебе к лицу.
- Но, Джон, я всего лишь Ева Эш и...
- Вот именно!
- Но путешествовать по полям и лесам в такой шляпке...
- Ты можешь прикрыть ее капюшоном.
- Капюшоном, Джон?!
- Конечно! Где-то здесь имеется плащ с капюшоном. Но сначала давай
откроем эту коробку и взглянем на твое платье.
Затаив дыхание, девушка наблюдала, как сэр Мармадьюк разыскивает нужный
сверток. Ее глаза загорелись, щеки раскраснелись, губы затрепетали, и оттого
она показалась ему еще прекраснее. И вот элегантное платье с многочисленными
складками и кружевами было извлечено и во всем своем блеске предстало взору
новой владелицы.
- О! - вырвался у Евы возглас восторга. - О Джон, это похоже на сон!
- Насколько я понимаю, этот сон именуется готовым платьем.
- Я иногда мечтала именно о таком платье... Мои мечты всегда так мирски
и тщеславны, но...
- А теперь, дитя мое, тебе следует пойти и переодеться, а я пока
позабочусь об обеде.
- Я не голодна, Джон!
- Ветчина и говядина, хлеб, масло и бутылка легкого вина.
- Но, Джон...
- Ева-Энн, пойди и переоденься!
- Хорошо, Джон, но зеркало...
- Зеркало я тоже купил, поскольку всегда держу свое слово! -
провозгласил сэр Мармадьюк поднял мешок и вытряхнул его содержимое на траву.
Но вместо многочисленных мелочей из мешка выкатился один слипшийся
жирный комок. Сэр Мармадьюк в ужасе отпрянул, а Ева с отвращением взглянула
на то, что когда-то было вилками, ножами, штопором и прочими необходимыми
вещицами.
- О, Джон! - Ева укоризненно покачала головой, - масло растаяло...
- Да... - растерянно отозвался наш герой, наблюдая как девушка пытается
отделить две ложки от бесформенного нечто, прежде называвшееся сливочным
маслом.
- Так нельзя обращаться с маслом, Джон.
- Уже понял! Бакалейщик не потрудился упаковать его как следует и вот
результат... Выбрось же эту мерзость!
- Ну нет, это слишком расточительно.
- Но с ним уже ничего нельзя поделать...
- Ну почему же, в тени масло остынет и снова затвердеет. Очень мило с
твоей стороны, что ты не забыл о зеркальце, Джон. Да и все эти вещи так
чудесны и, наверное, так дороги! Они слишком великолепны и нарядны, чтобы
разгуливать в них среди полей и лесов.
- Если тебе не хочется, можешь не надевать.
- Но если тебе будет приятно, я...
- Ева-Энн, хватит разговоров! Немедленно ступай переодеваться!
- Хорошо, Джон. - И девушка скрылась в зарослях.
Оставшись в одиночестве, сэр Мармадьюк решил обдумать ситуацию, в
которой они оказались. Что дальше? Этот вопрос молотом стучал в его голове.
Сломанная трость - серьезная улика. Кто может свидетельствовать в его
пользу? Кто может подтвердить его невиновность? Никто! Напротив, все знали,
что он собирался драться с Брендишем и направился на место поединка с целью
обменяться со своим противником выстрелами. Так что положение крайне опасное
и угрожающее. И все-таки наш герой нисколько не жалел о своем дон-кихотском
поступке. Его жизнь так резко изменилась, она вдруг обрела смысл, и, окажись
сэр Мармадьюк в подобных обстоятельствах еще раз, он не задумываясь поступил
бы точно также.
Теперь, сидя в приятной тени, он прислонился к дереву и, насвистывая,
открыл блокнот и записал следующее:
Примерное расстояние до Лондона - около 60 миль.
Время, необходимое на преодоление этого пути пешком - от 4 до 40 дней
(принимая во внимание погоду, обстоятельства и Еву-Энн).
Следует купить:
котелок;
приправы;
еще одну пару прочных туфлей для Евы;
то же самое для себя;
крепкую, но легкую трость с железным наконечником;
кровать, матрац и т.п. для Евы;
то же самое для себя;
легкую палатку (для Евы);
складной табурет (для Евы);
ведро;
чайник;
топор;
сильную лошадь или пони.
Он удовлетворенно перечитал список, припоминая, что еще может
пригодиться в дороге. Но тут послышался шелест, и сэр Мармадьюк поднял
взгляд.
- Ева! - воскликнул он. - Ева-Энн!
Она застенчиво взглянула на него из-под полей новой шляпки. Девушка
выглядела просто прелестно, изящное платье лишь подчеркивало достоинства ее
фигуры, от которой исходила энергия юной женственности. Встретившись с его
восхищенным взглядом, Ева отвернулась и спрятала лицо в ладонях.
- О, Джон, - прошептала она, - почему ты так смотришь на меня?
- Прости, дитя мое, - он не мог отвести от нее глаз, - но это такое
чудесное превращение!
- Правда, Джон?
- Без сомнений!
- В самом деле, - вздохнула она, - я чувствую себя в этом наряде такой
грешницей! Я знаю, мне не следует забываться, но эти вещи так прекрасны,
что... Они мне нравятся, Джон, увы! Я тщеславна! Как ты думаешь эта
изысканная одежда способна изменить сердце и душу вместе с внешностью?
- Иногда такое случается, Ева, но это не твой случай.
- А теперь скажи мне правду, Джон, мне идет этот наряд?
- Да, - с улыбкой ответил он. - Конечно, да.
Она наклонила голову и робко осмотрела себя, сэр Мармадьюк с
восхищением любовался, как кокетливость шляпки и платья оттеняют природную
скромность девушки. - Мне все кажется, что это не я, Джон, - тихо прошептала
Ева-Энн, - а какая-то важная дама, которая сроду не доила коров и не знает,
как выглядит сбивалка для масла. Мне кажется, что изменилась не только я, но
весь мир вокруг, даже ты, Джон! - Потому что я глазею на тебя? Прости меня.
Сэр Мармадьюк как-то странно рассмеялся и отвернулся. - Я полагаю, ваша
милость проголодалась? - спросил он подобострастно. - Присаживайтесь. - На
траву?! - испуганно воскликнула девушка. - Но я ведь испачкаю это чудесное
платье! - На мое пальто, сударыня. Если ты нарежешь хлеб, я... Ох! Я забыл
про соль и перец! Старый дурак! - Зато не забыл про зеркало, Джон! Да и
зачем соль тому, кто действительно голоден?
Они принялись за еду, и она им показалась восхитительной даже без соли
и перца. А пока они ели, между ними произошел следующий разговор.
Ева. Интересно, скоро ли мы доберемся до Лондона?
Сэр Мармадьюк. Меня этот вопрос тоже занимает. Хочешь еще говядины?
Ева. Нет спасибо. А далеко до Лондона?
Сэр Мармадьюк. Довольно прилично.
Ева (мечтательно). Ты там часто бываешь, Джон?
Сэр Мармадьюк (весьма решительно). Нет!
Ева. Но почему?
Сэр Мармадьюк. Я предпочитаю сельское уединение. Однако, если мы
постараемся, то доберемся до Лондона за четыре-пять дней.
Ева (тихо). О! Так скоро!
Сэр Мармадьюк. Я сказал, если постараемся... Нельзя ли попросить тебя
отрезать еще один кусочек этого замечательного хлеба?
Ева (склонившись над караваем). Я не могу идти все время в этом
прекрасном платье, Джон.
Сэр Мармадьюк. Ерунда, Ева. Так тебе очень хочется поскорее попасть в
Лондон?
Ева. Нет, Джон, уже не очень.
Сэр Мармадьюк. А как же Воксхолл?
Ева. Не такое уж это и счастье - увидеть Воксхолл.
Сэр Мармадьюк. Отчего такая перемена, дитя мое?
Ева. Я... я поняла, что, как и ты, предпочитаю сельское уединение.
Сэр Мармадьюк. Так значит, ты будешь не против, если мы вдвоем побродим
по безлюдным сельским краям?
Ева (подняв на него сияющие глаза). Нет, Джон!
Сэр Мармадьюк. Тогда нам следует поскорее раздобыть лошадь.
Ева (изумленно). Лошадь?
Сэр Мармадьюк. Она понесет твою палатку, дитя мое.
Ева. Но у нас нет никакой палатки, Джон.
Сэр Мармадьюк. Именно поэтому ее необходимо немедленно приобрести. А
кроме того нам нужны котелок и еще целая куча других крайне необходимых в
дороге вещей. Поэтому нам и пригодится лошадь.
Девушка внезапно расхохоталась и столь же внезапно опять посерьезнела.
- Ах, Джон, - вздохнула она, - мой добрый друг Джон, ты так внимателен
и добр ко мне.
- Ева-Энн, - беспечно откликнулся наш герой, - истина состоит в том,
что я ненавижу таскать на себе тяжелую поклажу, такую, как, например, этот
мешок.
- Его могу понести я, Джон. И палатка мне совсем не нужна.
- Может и так, но с ней все же будет гораздо удобнее.
- Ты самый настоящий друг, Джон, если бы я была твоей...
- Ты бы понесла мой мешок?
- Я бы получше узнала тебя, Джон, мне так хочется делить с тобой все
твои тревоги и радости. Твой взгляд часто бывает так печален, и меня это
очень огорчает. Что тебя печалит, Джон?
- Я сам.
- Ах, Джон, не смейся надо мной.
- Боже упаси! Я и есть основная причина собственного беспокойства, дитя
мое. Я привык винить всех и вся вокруг: обстоятельства, друзей, врагов,
всех, кроме самого себя, но эта черта вообще свойственна людям.
- Может, ты влюблен, Джон? И любовь твоя безответна?
- Нет-нет, от этой беды я, к счастью, избавлен.
- А ты когда-нибудь любил, Джон?
Сэр Мармадьюк вздрогнул, бросил хмурый взгляд на нож, пальцы его
судорожно сжали рукоятку, но в следующее мгновение он поднял глаза и прочел
во взгляде девушки такую нежность, что на какое-то время привычная холодная
сдержанность покинула его.
- Да, однажды. Это было много лет назад, я был молод, а она еще моложе,
совсем девочка. Мы собирались пожениться, но в день свадьбы она сбежала с
тем, кого я считал своим лучшим другом. На том все и кончилось.
- О, как это жестоко и подло! - воскликнула девушка, ее серые глаза
сверкнули неистовым огнем. - Бессердечное, жестокое создание!
- Скорее бедное и несчастное! - покачал головой сэр Мармадьюк. - Ее
счастье длилось недолго, она умерла через год, в одиночестве и крайней
нужде.
- А что случилось с тем, кто повинен в этом зле?
- Он жив и здоров. Я не смог его разыскать, хотя потратил на поиски
долгие годы.
- Он заслуживает смерти! - процедила Ева сквозь зубы.
- Наверное, дитя мое.
- И все же хорошо, что ты не нашел его, ведь возмездие - это дело Бога.
Быть может, человек этот раскаялся в своем грехе.
- Быть может, дитя мое.
- И больше ты никогда не любил, Джон?
- Нет, и никогда никого уже не полюблю. Сердце мое холодно, оно умерло
двадцать лет назад.
- Ты так уверен, Джон?
- Абсолютно!
- Разве может сердце умереть? Нет, я не верю!
- В этом я уверен, как ни в чем другом, дитя мое. А теперь, поскольку я
доел последнюю корку, нам пора отправляться в путь.
Глава XIII,
в которой речь пойдет о деревянном сарае и ночных страхах
Ночь застигла путников в дикой и пустынной местности. Они устало
поднимались по нескончаемому склону, лишенному какой-либо растительности,
которая могла бы послужить укрытием. В лицо бил яростный ветер, а проливной
дождь хлестал из бушующей тьмы так сильно, что в какой-то момент наши герои,
не сговариваясь, остановились и, переводя дыхание, повернулись спиной к
злобным ударам дождя и ветра.
- Ох, - выдохнула Ева, съежившись и дрожа всем телом, - это совершенно
невыносимо, Джон!
- Да, довольно неприятно, - согласился тот.
- Этот дождь испортит мое чудесное платье!
- Этот дождь означает постоялый двор, дитя мое!
- Нет-нет, Джон, только не это!
- Как хочешь, Ева-Энн, но мокрая трава - не самое лучшее ложе, а дождь
и ветер вряд ли послужат нам одеялом.
- Надо найти тот сарай, о котором я тебе рассказывала.
- Отличная мысль! - сэр Мармадьюк с тоской вгляделся в темноту,
бушующую ветром и дождем.
- Но здесь так темно и... о Джон, я заблудилась!
- Безусловно, дитя мое. У меня давно возникло подобное подозрение. Если
бы мы час назад вышли на ту дорогу, если бы ты послушалась меня...
- Но мы же не вышли! - возразила Ева.
- А могли бы, Ева-Энн, и теперь бы уже грелись у уютного камина на
каком-нибудь постоялом дворе..
- Но мы же не греемся! - раздраженно воскликнула девушка.
- Мне тоже так кажется, дитя мое. Будь неладен этот ветер!
- Дождь еще хуже, Джон. Так жаль мое чудесное платье.
- Ты, наверное, очень устала, Ева-Энн?
- Нет, честное слово, нет!
- Твой голос свидетельствует о другом, дитя мое. Да и я притомился.
- А я к тому же сбилась с пути! - обреченно прошептала девушка. -
Заблудилась и...
- И я тоже заблудился, дитя мое. Ей-богу, я до сих пор не нашел своей
дороги, да и не имею такого желания, ну так что ж? Будь у нас палатка...
- Но у нас ее нет, Джон!
- Как ты догадлива, дитя мое. Что ж, тогда нам ничего не остается, как
идти вперед. Брось свою поклажу и держись за меня.
- Бросить?! Джон, не требуй от меня этого! Там же ложки, вилки,
полфунта масла...
- Брось их, мы купим еще.
- Ни за что, Джон, это грех!
- Грех? Ты все-таки ухватись за меня покрепче, Ева-Энн.
- Джон, твой сюртук насквозь промок.
- И твое платье, Ева! И ноги, наверное, тоже?
- Конечно, Джон, как и твои. Больше всего мне жаль моих прекрасных
чулок, они уж точно пропадут.
- Купим другие.
- Боюсь, Джон, ты слишком расточителен. Но до сих пор я никогда не
носила шелковых чулок. Они так приятны на ощупь. Конечно, это греховное
тщеславие, но все равно они мне так нравятся, и мне по-настоящему жаль...
Какой дождь!
- Адская ночь! - Сэр Мармадьюк съежился под очередным порывом ветра и
дождя. - Такая ночь способна убить всякую романтику, погасить пыл юности и
привести человека средних лет в самое удрученное состояние. Да и кто,
скажите на милость, способен сохранить веру в свою судьбу, когда холодные
струи стекают по спине, а в сапогах вода так и хлюпает? Никто! И уж, конечно
же, не одинокий холостяк сорока пяти лет.
- Но ты вовсе не одинок, Джон, ведь я с тобой! - Она сжала его руку. -
Ты рад этому, Джон? Ответь мне!
- Да, Ева... да и в то же время нет.
- Я понимаю, что приношу тебе лишь одно беспокойство, - вздохнула она.
- Заставляю тебе делить со мной мои страхи и тревоги...
- Как раз этому-то я и рад, дитя мое. Помогая тебе, я забываю о
собственной никчемности. Но...
- Свет! Я вижу свет! - вскричала девушка. - Смотри, вон там!
Сэр Мармадьюк поднял голову. Вдали, пробиваясь сквозь ветер, дождь и
тьму, мерцал робкий желтый луч. И путники поспешили к этому приветливому
сиянию, превратившемуся вскоре в окно большого сарая.
Сэр Мармадьюк изо всех сил забарабанил в дверь.
- Эй, кто там? Это ты, Том? - откликнулся на стук пронзительный голос.
- Это путники, сбившиеся с пути.
- Кто-нибудь другой посоветовал бы вам попытаться найти то, что вы так
опрометчиво потеряли, но вам повезло - вы встретили истинно великодушного
человека. А уж если вы и приплатите... Я даже собаку не смог бы выгнать в
такую ночь. Эй, перестаньте дергать дверь!
- Тогда откройте ее!
- Я так и сделаю, если ты наберешься терпения, приятель.
Послышалась возня, и дверь широко распахнулась. Взгляду наших путников
открылись просторная комната, освещенная ярким светом потрескивающего очага,
и маленький человечек с орлиным носом, изумленно уставившийся на них.
- Женщина! - воскликнул он и внимательно оглядел девушку, закутавшуюся
в плащ.
- Да, леди, - кивнул сэр Мармадьюк.
- Прошу вас. Входите! - Человек потер руки и поклонился. - Приветствую
вас в Зале Истинной Свободы, и поверьте, для сарая здесь не так уж и плохо,
господа. Я знавал пристанища и похуже. Эти стены и крыша - отличная защита
от непогоды, к тому же принадлежат они не мне, так что располагайтесь как
дома!
- Спасибо, - сдержанно поблагодарил сэр Мармадьюк.
- Не стоит благодарностей, сэр. Я всего лишь Джимми Вэмпер, а Джимми
можно и не благодарить. Господи, да Джимми никогда не прогнал бы усталых
путников, будь это даже два бродячих пса, и, если выражаться охотничьим
языком, кобель с...
- Дверь, - поспешно прервал его сэр Мармадьюк, - вы забыли запереть
дверь!
- Да, да, - закивал человечек. - Так располагайтесь же как дома,
друзья. Для вас и для леди вон в том углу найдется сено, на котором можно
поспать. Это не мое сено, так что не стоит благодарить Джимми Вэмпера.
- Но огонь-то, я полагаю, ваш, мистер Вэмпер, а от котелка исходит
крайне аппетитный дух.
- Верно, сэр, - Вэмпер потер ладони. - Верно, и Джимми приглашает вас к
вышеупомянутому очагу и котелку, но ужин, предназначенный для двоих, вряд ли
насытит четверых.
- Во всяком случае, он горяч и весьма аппетитно пахнет.
- Возможно, друг мой. Превосходная говядина с луком, репой и...
- В таком случае, мистер Вэмпер, я покупаю его у вас...
- Ого! - воскликнул Вэмпер, приподнимая крышку котелка и втягивая
аромат. - Идет, мой друг, я согласен!
- Сколько вы хотите?
- Ну, скажем... три боба и таннер*.
- Для ровного счета пять шиллингов. - Сэр Мармадьюк достал туго набитый
кошелек.
- Нет, Джон, - вступила в разговор Ева, гревшаяся у весело
потрескивающего пламени, - он просит всего лишь три шиллинга и шесть пенсов,
но даже этого слишком много...
- Конечно, - кивнул сэр Мармадьюк, - но ты забыла о приятном тепле,
так, значит, шесть шиллингов, мистер Вэмпер.
- Но, Джон...
- Ева, ты очень голодна?
- Да, Джон, но...
- Тогда семь шиллингов, мистер Вэмпер.
При этих словах Ева перевела взгляд на котелок и нахмурилась.
- Вы очень щедры, сэр! - Вэмпер поклонился и еще радостней потер
ладони. - Но учитывая обстоятельства и из уважения к вашей даме, я
решительно отказываюсь взять больше, чем пять бобов!
- Вот, - сэр Мармадьюк отсчитал монеты, - ваши семь шиллингов. - Он
высыпал деньги в подставленную ладонь мистера Вэмпера.
- Сэр, Джимми склоняет голову перед вашим великодушием. И уверяю вас,
что содержимого этого котелка хватит и для вас, и для леди.
- А как же ты, друг мой? - обеспокоенно спросила Ева.
- Пусть будут благословенны ваши глаза и ваше сердце, мэм. Джимми
обойдется хлебом, сыром и луком. Вы не должны забивать свою хорошенькую
головку мыслями о бедном Джимми! Хотя есть еще и Том, а Том - это очень
серьезная проблема, особенно когда он голоден. Бедняга Том!
- Том? - Сэр Мармадьюк внимательно огляделся.
- Мой приятель, сэр, мой верный спутник. Половина этого котелка
предназначалась ему. Я жду его уже несколько часов, но сегодня не самая
подходящая погода для прогулок, и Том, видать, решил переночевать где-нибудь
в другом месте.
И вот, усевшись перед уютным очагом, они принялись за ужин. Стены
просторного сарая грохотали от порывов ветра и дождя. Сарай, приютивший
наших путников, представлял собой огромное сумрачное помещение с массивными
балками под потолком и стенами, сложенными из грубо обтесанных бревен. Пламя
отбрасывало вокруг причудливые тени, ветер тоскливо завывал в каминной
трубе, а когда на крыше что-то зашумело, Ева, испуганно оглянувшись,
придвинулась поближе к сэру Мармадьюку.
Покончив с ужином, пригревшись у веселого огня, Ева вскоре начала
клевать носом, да и сэр Мармадьюк с трудом подавлял зевоту. Сидевший по
другую сторону очага Вэмпер перестал жевать, достал массивную черную бутылку
и, причмокивая, с бульканьем начал вливать в себя ее содержимое.
- Ром! - вдруг воскликнул он. Его голос, скрипучий и веселый, резанул
чувствительный слух джентльмена. - Ром! Не хотите ли глотнуть, сэр? А,
может, и леди пожелает?
Сэра Мармадьюка передернуло.
- Спасибо, нет! - вежливо улыбнулся он.
- Эх, Тому осталось совсем немного, - вздохнул мистер Вэмпер. - Знаете,
друг мой, я, как выпью, так начинаю вспоминать об убийцах и виселицах.
Видите ли, я впервые попробовал ром как раз во время одной казни. Тогда
вздернули троих бедолаг, а я был так мал, что только-только ходить начал...
Господи! - вздохнул он и снова глотнул из бутылки.
У Евы перехватило дыхание. Сэр Мармадьюк наклонился к ней, ласково
коснулся стиснутых ладоней девушки.
- Дитя мое, - нежно сказал он, - мне кажется, тебе пора спать.
- Спать? - голос ее прервался, в широко раскрытых глазах мелькнул ужас.
- Пойдем приготовим для тебя постель.
- Где, Джон?
- Вон там, мэм! - Мистер Вэмпер ткнул в темноту устрашающего вида
ножом. - Там есть сено, мягкое и душистое, мэм, оно в вашем распоряжении.
Видите ли, это не мое сено, но даже если бы оно принадлежало мне, я бы от
всей души предоставил его вам!
В дальнем углу действительно обнаружилась солидная охапка свежего сена,
при виде которого сэр Мармадьюк не смог подавить зевок.
- Твое платье и обувь высохли, Ева-Энн? - поинтересовался он.
- Да, Джон, но...
- Тогда заройся поглубже в сено и позволь мне укрыть тебя плащом.
Она беспрекословно повиновалась, но когда он наклонился, чтобы укрыть
ее, она обхватила его за плечи и притянула к себе.
- Джон, - прошептала она, - мне не нравится этот человек!
- Неудивительно, дитя мое.
- Где ты собираешься спать, Джон? - спросила она все тем же напряженным
шепотом.
- Где-нибудь неподалеку от тебя, дитя мое.
- Это хорошо, не уходи далеко, я боюсь, Джон. Обещаешь?
- Обещаю, Ева-Энн. А теперь спи, ты слишком измучилась, так что давай,
закрывай глаза!
- Хорошо, Джон, - тихо прошептала она, - но будь рядом, прошу тебя.
- Дай мне руку. - Он сел рядом. - Я посижу с тобой, пока ты не заснешь.
- Храни тебя Господь, Джон!
Так он сидел, пока теплая ладонь девушки не обмякла, и Ева-Энн не
задышала глубоко и ровно. Тогда сэр Мармадьюк осторожно встал, с
наслаждением зевнул, взглянул на сохнущее у огня пальто и направился к
очагу. В тот момент, когда сэр Мармадьюк поднимал пальто, раздался стук в
дверь, и с улицы послышался хриплый нечленораздельный крик.
- Господи, помоги мне, это Том! - поежившись, воскликнул мистер Вэмпер
и поспешно вскочил. - Садитесь, сэр, и не обращайте внимания на моего
товарища, он может показаться вам несколько грубоватым, но не пугайтесь, ибо
сердце у Тома золотое, особенно, если речь заходит о прекрасной половине. -
С этими словами Вэмпер принялся отпирать дверные засовы.
Сэр Мармадьюк насторожился.
После недолгой возни с запорами Вэмпер распахнул дверь, и внутрь вместе
с неистовым порывом ветра ворвался огромный детина в насквозь промокшей
одежде. Выглядел новый персонаж довольно свирепо. Детина швырнул на пол
мокрую шляпу. Сэр Мармадьюк разглядел тусклые волосы неопределенного
оттенка, заросшее лицо и злобный взгляд. Верзила резким пинком захлопнул
дверь, отряхнулся и издал звериный рык:
- Чертова ночь, десять тысяч проклятий!
Брови сэра Мармадьюка поползли вверх - выговор у этого
человекоподобного существа был на редкость правильным.
- Ничего, Джимми, будь проклята эта погода, ничего! Ни одного
чертова... - Он внезапно замолчал.
Угрюмый взгляд уперся в джентльмена. Набычившись еще больше, человек
несколько мгновений оценивающе рассматривал сэра Мармадьюка. Потом его глаза
скользнули к очагу. Сэр Мармадьюк оглянулся. Шляпка Евы-Энн.
- Вот как? Здесь женщина? - спросил детина, красные пухлые губы
растянулись в неприятной улыбке.
Сэр Мармадьюк слегка нахмурился, наклонился и поднял шляпку.
- Так здесь женщина, Джимми?
- Да, Том, леди. Пришла сюда вместе с этим джентльменом. Мокрая, как
Венера, выходящая из моря, и столь же изящная и красивая...
- Леди, Джимми, и красивая? Ну это я сам оценю позже, а сейчас я
голоден.
- Конечно, Том, у нас есть сыр и...
- Сыр?! - свирепо воскликнул Том. - А что случилось с тушеной
говядиной?
- Бедная леди была очень голодна, Том, а столь красивой особе бедный
Джимми не смог отказать. Ты же меня знаешь, Том! И...
- Я купил ужин! - сухо произнес сэр Мармадьюк.
- Ах вот как! И за сколько же?
- Цена хорошая, Том, очень хорошая.
- Семь шиллингов, - обронил сэр Мармадьюк.
- Семь... Черт возьми! А ну, Джимми, раскошеливайся!
- Осторожней, Том, - вскричал мистер Вэмпер, вырываясь из крепких рук
своего товарища. - Я всегда рад с тобой поделиться. Давай отойдем, и я тебе
все объясню.
- Объяснишь? Ха, черт тебя побери, ты всегда что-нибудь объясняешь! -
проворчал Том, но все-таки последовал за приятелем в угол комнаты.
Усевшись у очага, сэр Мармадьюк внимательно наблюдал за ними.
Суматошная жестикуляция маленького человечка, неторопливые кивки верзилы;
временами, когда порывы ветра стихали, до слуха джентльмена доносились
обрывки разговора. Сэр Мармадьюк прислушивался, но мало что мог разобрать.
- Гиден, Том, и много... и отолоз, говорю тебе... даю слово... ты же
знаешь Джимми.
Сэр Мармадьюк взял крепкое полено и начал задумчиво тыкать им в огонь;
через какое-то время он заметил, что держит в руках вовсе не полено, а спицу
от тележного колеса. Прошло еще несколько минут. Внезапно он осознал, что
верзила неотрывно смотрит на него сквозь пламя очага. Сэр Мармадьюк
продолжал беззаботно помешивать угли, пока, наконец, Том не заговорил. И
хотя слова и голос его были грубы, но сэр Мармадьюк понял, что человек этот
когда-то получил хорошее воспитание.
- Что скажешь, приятель?
- Ничего.
- Ты, конечно же, совсем не то, что мы?
- Безусловно, - спокойно ответил сэр Мармадьюк, не поднимая головы, -
слава Богу!
- Полегче, если не хочешь иметь неприятностей. Понятно?
- Это зависит от обстоятельств.
- К черту обстоятельства! Что за игру ты ведешь? Ну, давай, выкладывай!
- Выражайтесь яснее.
- Кто ты и откуда?
- Путник.
- Куда направляешься?
- Куда-нибудь.
Том презрительно рассмеялся.
- Ты всегда так неразговорчив?
- Обычно да.
- Ну со мной это не пройдет, придется поработать языком. Давай...
Сэр Мармадьюк зевнул, прикрыв рот рукой.
- Спать хотите, господин хороший? - проревел Том.
- Да.
- Так вот, послушай, приятель, сегодня я расположен поболтать с тобой.
Тут, как я понял, присутствует леди, почему бы ей не присоединиться к нам?
Сэр Мармадьюк поднял голову и взглянул на бродягу. Глаза под тяжелыми
веками возбужденно блестят, брови нахмурены. Лоб перерезает неровный белый
шрам, наполовину скрытый темными прядями тусклых волос. Какое-то время они
не сводили друг с друга глаз, не произнося ни слова. В сарае повисла
гнетущая тишина, нарушаемая лишь заунывными всхлипами ветра.
- Помоги нам Господь, что за ночь! - суетливо воскликнул мистер Вэмпер,
переводя встревоженный взгляд с одного на другого.
Двое не пошевелились и не произнесли ни слова, все так же глядя глаза в
глаза. Беснующийся ветер рвал и метал, стены скрипели и жалобно стонали, эти
тоскливые звуки не мог заглушить даже громкий шум дождя. Затем неожиданно и
громко Том спросил, казалось, против собственной воли:
- Какого черта вы на меня так уставились?
- У вас шрам над правой бровью.
Тяжелые веки сузились, глаза превратились в сверкающие щелочки,
лохматая голова подалась вперед.
- И что с того?
Сэр Мармадьюк перевел взгляд на рваный выцветший платок, обмотанный
вокруг волосатой шеи.
- Я удивлен, - коротко ответил он.
И в третий раз вопрос, казалось, слетел с языка Тома помимо воли:
- Чему вы удивлены?
Сэр Мармадьюк зевнул и поднялся.
- Невероятным вещам! - он небрежно кивнул и медленно направился в
дальний угол, покачивая в руке спицу от колеса. Некоторое время он
неподвижно стоял, глядя на едва различимую фигуру Евы, почти целиком скрытую
душистым сеном. Тонкие брови джентльмена были нахмурены, казалось, он о
чем-то мучительно размышляет.
- Невероятно! - пробормотал он. - Невозможно, это было бы слишком уж
поэтично.
Памятуя о своем обещании, он лег так, чтобы Ева могла дотянуться до
него рукой. Брови его, по-прежнему, оставались нахмурены. Он смотрел на
потрескавшиеся стропила, едва различимые в мерцающем свете очага. Казалось,
тяжелые балки шевелятся, словно какое-то фантастическое существо.
"Я не должен спать, - приказал он себе, борясь с усталостью. - Я не
должен спать!" Но сено было таким мягким, его аромат успокаивал, баюкал, и
глаза сэра Мармадьюка сами собой закрылись.
- Джон, Джон, проснись! Проснись же! Тсс, слушай!
В сарае царила тишина. Ветер, судя по всему, стих, дождь прекратился.
Было темно, лишь в очаге тускло мерцали тлеющие угли. И вдруг тишину нарушил
неясный звук. Сэр Мармадьюк приподнялся на локте. Он напряг все органы
чувств, ибо Этот странный, зловещий, повторяющийся звук не предвещал ничего
хорошего.
- Кто-то крадется к нам... чья-то рука шарит по стене, - почти
беззвучно прошептала Ева.
Сэр Мармадьюк справился с дрожью и начал отчаянно шарить по сену, пока
пальцы не нащупали крепкую тележную спицу. Тогда он медленно и осторожно
поднялся, сначала на колени, затем на ноги. Сидя на корточках, широко
раскрыв глаза, он вглядывался в темноту, готовый к безжалостной схватке.
Благородный джентльмен уступил место первобытному дикарю, спокойному и
беспощадному.
Осторожный шорох приближался. Сэр Мармадьюк не отрывал взгляда от
слабого мерцания очага. Теперь он отчетливо различал мягкий звук шагов.
Внезапно какая-то неясная тень закрыла свет очага. Сэр Мармадьюк напряг
зрение - на него надвигалась человеческая фигура: голова, плечи, руки. Он
прыгнул и нанес стремительный удар, споткнулся, вскочил и снова ударил.
Раздался блеющий крик, полный ужаса и боли; длинные руки взметнулись вверх,
но сэр Мармадьюк, используя спицу, как шпагу, сделал быстрый выпад. Раздался
стон, тело с шумом рухнуло на пол, и на какое-то мгновение воцарилась
абсолютная тишина, которую в следующий миг разорвал пронзительно-дрожащий
крик.
- Том! Том... О, Том!
Сэр Мармадьюк, вглядываясь в темную неподвижную массу у своих ног,
услышал быстрый топот, скрип двери. Затем раздался голос девушки:
- Джон, милый Джон, с тобой все в порядке?
- Да, дитя мое.
- Что... что это было, Джон?
- Подлость и низость.
С этими словами сэр Мармадьюк склонился над распростертым телом и
подтащил его к почти совсем погасшему очагу. Он бросил в угли вязанку
хвороста, и вскоре разгоревшееся пламя осветило лицо Тома. Из рваной раны,
наполовину скрытой грязными волосами, сочилась кровь. Но взгляд джентльмена
был прикован к старому шраму на лбу. Сэр Мармадьюк не побрезговал даже
убрать грязные пряди, чтобы получше разглядеть рубец. Помедлив минуту, он
развязал грязный шейный платок раненого и разорвал ворот рубашки. Обнажилась
поросшая щетиной шея, и сэр Мармадьюк увидел то, что искал.
В следующее мгновение он резко отпрянул, поднялся на ноги и вгляделся в
лицо поверженного противника. Глаза у того были закрыты, ноздри со свистом
втягивали воздух. Сэр Мармадьюк перевел взгляд на тяжелую спицу.
- Джон, он умер?
- Живехонек! - сквозь зубы ответил сэр Мармадьюк. Нагнувшись и
подхватив Тома под мышки, он подтащил его к распахнутой настежь двери.
- Зачем ты это делаешь, Джон?
- Его место на дороге, Ева-Энн. На дороге.
- Но дождь все еще льет. Он ведь может простудиться и умереть.
- Не думаю, - мрачно ответил сэр Мармадьюк, - Но если это произойдет,
то лучше ему умереть на улице.
С этими словами он вытащил тело все еще находящегося без сознания
человека из сарая, захлопнул дверь и поспешно запер на засов. Ева с ужасом
наблюдала за его действиями. Джентльмен подошел к огню и мрачно уставился на
пламя, его красивое лицо совершенно утратило свою привычную невозмутимость.
Ева робко приблизилась и коснулась его руки.
- Джон? Джон, что случилась? Почему ты так мрачен?
Сэр Мармадьюк опустил голову и спрятал лицо в ладонях. Когда он вновь
посмотрел на девушку, губы его улыбались.
- Здесь было зло, Ева-Энн. - И голос, и лицо джентльмена обрели былую
невозмутимость, - но теперь это зло исчезло, и ты можешь спать спокойно,
дитя мое.
- Спать? Но я не смогу заснуть, Джон. Это какое-то проклятое место,
давай уйдем отсюда.
- На улице холодно и мокро, дитя мое, так что лучше посидеть у огня и
подождать рассвета.
Он принес плащ и пальто и устроил для девушки подобие кресла. Так
сидели они бок о бок в полном молчании, смотрели на огонь и прислушивались к
шуму дождя. Ева задремала и вскоре заснула, опустив голову на колени
спутника. Сэр Мармадьюк неотрывно смотрел на веселое пламя, стараясь не
двигаться, чтобы не потревожить ее сон.
Огонь слабел и слабел, пока не погас совсем. Сэр Мармадьюк продолжал
сидеть так же неподвижно, целиком погрузившись в воспоминания. Он снова был
молод, и снова душевная боль терзала его душу. Юношеские печали и
разочарования нахлынули с прежней силой. Картины, о которых он хотел бы
забыть навсегда, туманили взор.
Но мало-помалу сумрак уступил место неясному тусклому свету. Сэр
Мармадьюк очнулся от своих горьких мыслей. Он поднял голову - свет лился
сквозь трещины в крыше и стенах сарая. Наступал новый день. Но сэр Мармадьюк
не двигался, наблюдая, как солнечный луч подбирается к прекрасному девичьему
лицу. Ева вздохнула и, открыв заспанные глаза, сощурилась от яркого
солнечного света.
- Джон! - Девушка блаженно улыбнулась. - Я видела сон.
- И что же это был за сон, дитя мое?
Она привстала, поправила одежду и привела в порядок взъерошенные
волосы. Вид у нее был немного смущенный.
- Я что, так и заснула на твоих коленях, Джон, а ты всю ночь сторожил
мой сон? Твои бедные ноги, наверное, совсем затекли. Как это неразумно и
бессовестно с моей стороны! Ты так бледен, Джон. Но теперь твоя очередь
спать, а я буду сторожить твой покой, только давай сначала уйдем из этого
ужасного места. Давай выйдем на солнышко.
- Сначала расскажи мне о своем сне, - он с наслаждением вытянул
затекшие ноги.
- Это был обычный глупый сон, - она покачала головой. - Пожалуйста,
уйдем отсюда.
Сэр Мармадьюк надел пальто, закинул за спину свой мешок и открыл дверь.
Он обежал все вокруг внимательным взглядом, но всюду сияла свежестью
промытая листва, солнечные лучи играли на траве. Следов Тома нигде не было
видно.
- О, Джон, - девушка весело огляделась. - "Утро радость несет!"
Взгляни, как красиво! - Она раскинула руки, словно желая обнять это чудесное
утро. - Бог очень добр, и он всегда приходит на помощь. Улыбнись же, Джон!
Сэр Мармадьюк повиновался. Ева-Энн подхватила его под руку вывела из
полумрака сарая под лучистое сияние нового дня.
Глава XIV,
которая знакомит читателя с Горацием, ослом воистину замечательным
Сэр Мармадьюк, еще не до конца проснувшись, приподнялся и огляделся. Он
находился в неглубокой канаве, заросшей травой и полевыми цветами; откуда-то
сверху доносился аромат жимолости. Отовсюду слышался птичий щебет, из
поднебесья лилась жизнерадостная песнь жаворонка, а где-то совсем рядом
журчал ручей. Летний воздух был наполнен веселой суматохой, но сэр Мармадьюк
словно не замечал ничего вокруг. Он с беспокойством озирался, пока наконец
не заметил приколотого к рукаву пальто клочка бумаги. Записка, написанная
крупными округлыми буквами, гласила:
Милый друг Джон,
я отправилась на поиски обеда. Жди и не беспокойся о
любящей тебя Еве.
P.S. Не потеряй булавку, она еще пригодится.
Сэр Мармадьюк успокоенно откинулся на мягкую траву; только сейчас он
услышал и радостную песнь жаворонка, и веселое журчание ручья, ощутил аромат
цветов. Он был счастлив лишь от одной мысли, что жив.
- Гораций! - раздался совсем рядом хриплый голос. - Подумай о своей
мерзкой шкуре, дьявольское отродье! Еще раз так сделаешь, и уж я тебя
взгрею. Ух, как я ненавижу тебя, глупая скотина. За пять бы шиллингов тебя
продал, только где найти дурака, который захочет расстаться даже с такими
деньгами ради вислоухого отродья Сатаны. Ну-ка убери свою мерзкую морду от
котла, или я отрежу твои дурацкие уши! И оставь в покое башмаки, они вовсе
несъедобны! И не лезь копытом в сковородку, бесстыжая тварь!
Сэр Мармадьюк высунул голову из канавы и посмотрел в сторону, откуда
доносилось сварливое ворчание. За кустами стояла небольшая палатка, перед
ней восседал на табурете толстый человек. Он плел корзину, непрерывно
отвлекаясь от своего занятия, дабы излить очередную порцию брани и упреков
на небольшого и крайне грязного осла, мирно пощипывавшего траву.
- Гораций! - человек погрозил ослу кулаком. - Гораций, ты слышишь меня,
гнусная скотина? Я ненавижу тебя всего, от твоего тупого носа до кончика
твоего грязного хвоста, от копыт до холки! Так бы и утопил тебя в кипящем
эле, будь мне это по карману.
Тут осел поднял свою лохматую голову и, не прекращая жевать, тряхнул
сначала одним ухом, затем другим.
- Ну это уж наглость! - проворчал человек. - Сейчас я хорошенько пну
тебя в брюхо, вот что я сделаю!
Осел стукнул копытом и заревел.
- Ладно, Гораций, ты у меня дождешься! Я знаю одного парня, который
даст за тебя два фунта и десять шиллингов, но уж с ним-то ты не
подурачишься. Этот парень тебе спуску не даст, наглая ты скотина, он тебе
все внутренности отобьет, он-то тебя заставит работать, это так же верно,
как то, что меня зовут Сэмюэль Спэнг!
Осел тряхнул головой, повернулся к своему хозяину задом, взбрыкнул
копытами, и ошарашенный мистер Спэнг очутился на земле.
- Ну ты мне заплатишь, - заорал он в ярости, - я сейчас отобью все твои
поганые кишки!
- Не делайте этого, мистер Спэнг.
Человечек резко обернулся. При виде сэра Мармадьюка, величественно
возвышающегося над кустами жимолости, его и без того круглые глаза
округлились еще больше.
- Не делать? - изумленно переспросил он. - Что не делать?
- Не бейте своего осла.
- Почему это? Разве он не заслуживает хорошей трепки за свой
дьявольский нрав?
- Я всегда полагал, что ослы - самый терпеливые животные...
- Терпеливые? Взгляните на Горация! В прошлое воскресенье он насквозь
прокусил мне брюки. Что вы на это скажете?
- Удивительно!
- Вот именно! - кивнул мистер Спэнг с самым мрачным видом. - А
кусается-то он пребольно! Но наглая скотина этим не удовлетворилась, в тот
же самый день он съел мой картуз.
- Съел картуз? - серьезно переспросил сэр Мармадьюк.
- Ну да, мой любимый картуз! Разве это не мстительное существо?
- И все же не бейте его.
- Да почему? Разве он не моя собственность?
- Да, до тех пор, пока его кто-нибудь не купил у вас, - глаза
джентльмена пристально изучали животное.
- Да кто его купит? - горестно откликнулся человечек. - Кто купит этого
четвероногого мерзавца, скажите на милость?
- Я.
- Вы?!
- Даю вам за него два фунта и десять шиллингов.
- Ну да, как же! - насмешливо воскликнул мистер Спэнг. - Идите своей
дорогой, приятель!
- Вот ваши деньги. - Сэр Мармадьюк достал кошелек.
Человечек задумчиво взглянул на монеты.
- Сколько?
- Я даю вам ту цену, которую вы сами и назначили, - два фунта и десять
шиллингов.
Мистер Спэнг энергично затряс головой.
- Даже и не мечтайте! Два фунта и десять шиллингов! Я вот что вам скажу
- я и за пять золотых гиней не продам своего Горация! Ведь это само
воплощение осла! Все в нем на месте, никаких недостатков, если, конечно, не
считать излишней наглости, черт бы его побрал! В этом грешном мире есть
много ослов, но Гораций только один, и пяти фунтов не хватит, чтобы купить
его!
- Десять!
- Боже! - выдохнул мистер Спэнг, рухнув на табурет. - Десять фунтов за
Горация!
- Гиней! - Сэр Мармадьюк зазвенел монетами. - Десять гиней за Горация,
палатку, вьючное седло и все остальное снаряжение.
- Бог мой! - вырвалось у владельца осла. - Вот это щедрость, разрази
меня гром, коли это не так!
Сэр Мармадьюк спустился по склону и, отсчитав деньги в подставленную
руку, повернулся к своему приобретению, а мистер Спэнг принялся перечислять.
- Один осел, один шатер, один чайник, две кружки - одна оловянная,
другая треснутая, одно вьючное седло, вилка, ложка, почесыватель.
- А это что? - изумился сэр Мармадьюк, когда мистер Спэнг показал ему
крепкую палку с длинным железным наконечником.
- Кого вы думаете, уважает в этом грешном мире Гораций? Короля? Нет.
Папу Римского? Нет. Гораций ценит и уважает лишь вот это! - Спэнг потряс
палкой. - Почесыватель! Глядите, - размахивая палкой, он направился к ослу,
но хитрое животное, выплюнув какой-то цветастую тряпку, отступило на всю
длину привязанной к колу веревки.
- А что это он ест? - осведомился сэр Мармадьюк.
- Ах ты негодник! - воскликнул мистер Спэнг и подобрал порядком
изжеванный шейный платок, - ведь я же купил его совсем недавно! - Он
повернулся к ослу с явным намерением дать ему хорошего пинка, но тут
вмешался сэр Мармадьюк.
- Эй, постойте, не трогайте моего осла!
- Не трогать?! Да вы только взгляните, что он сделал с моим лучшим
платком.
- Во сколько он вам обошелся?
- Я купил этот платок на прошлой неделе на ярмарке в Петворте за шесть
пенсов.
- Я даю вам шиллинг.
- Шиллинг! Целый боб!? - Спэнг захлопал глазами, - Боже!
- Осел должен хорошо питаться, - без тени улыбки заявил сэр Мармадьюк,
- а поскольку он теперь является моей собственностью, то я должен
позаботиться о фураже для него. Так что берите шиллинг и верните ему платок.
- Разрази меня гром! - воскликнул Спэнг, кладя шиллинг в карман. -
Никогда не слышал, чтоб ослов кормили платками, но если вы так хотите, - он
швырнул платок ослу.
Животное с крайне высокомерным видом обнюхало подношение, затем нехотя
принялось жевать, прикрыв глаза и прядая ушами.
- Похоже, ему нравится, - сказал сэр Мармадьюк задумчиво.
- Ах, ах, ах! - проворчал Спэнг, - жаль, что у нас нет утюга, придется
ему довольствоваться измятым платком.
- А овес у вас к нему не прилагается? - спросил сэр Мармадьюк,
продолжая с огромным интересом наблюдать за своим четвероногим
приобретением.
- Овес? - воскликнул мистер Спэнг, в изумлении распахнув круглые глаза.
- Если вы попробуете дать ему овса, он полезет на дерево подобно вспугнутой
белке.
- А сено?
- Сено? - Спэнг покачал головой. - Сено для Горация, что для меня
шампанское с устрицами. Нет, приятель, он питается травой, иногда ему
перепадет куст чертополоха, а вообще он ест