ы. Поначалу у мальчика лицо было
забинтовано -  обгорел на  пожаре. Никто и не знал, как он похож на Лофтиса,
пока  не сняли повязку.  Он  болтал на собраниях Комитета, будто видел,  что
Хосе  Диаса  убил большой  белый человек,  но ему никто не поверил. Он якобы
убежал от убийцы. А  когда Дуарте  его спросил, зачем он появляется там, где
его может поймать убийца, он сказал,  что у него  есть особая защита. О том,
что у Лофтиса есть брат, в документах большого жюри нет  ни слова.  Дальше -
больше.
     "Верно,  - подумал Базз. - Интересно, кто  первый  скажет  „Дадли
Смит"".
     - Тогда давай дальше. Связно все получается.
     - Дуарте ходил к Чарлзу Хартшорну как раз перед тем, как тот повесился,
чтобы попросить его привлечь полицию к расследованию убийства Оджи. Хартшорн
рассказал, что его чуть с ума не свели в связи  с убийством Дуэйна Линденора
-  твоя  работа,  коллега, - и что он читал  в  бульварной газетке про палки
зутеров,  которыми  уродовали  других убитых,  и что это  связано  с  Сонной
Лагуной.  Хартшорн позвонил в  полицию, разговаривал  с сержантом Брюнингом,
который сказал, что сейчас  же приедет. Дуарте ушел,  а  на  следующее  утро
Хартшорн был мертв. Вот так!
     Базз первым озвучил то, что они оба уже знали:
     -  Дадли Смит.  Это он  "большой  белый" и  специально  вошел в команду
большого жюри,  чтобы не допустить в суде  показаний Комитета  защиты Сонной
Лагуны.   Вот  почему   он   так  следил  за   работой  Апшо.  Дэнни  сильно
заинтересовался использованием палки  зутера при  убийствах, а Оджи  Дуарте,
двоюродный брат Хуана, был в его списке поднадзорных. Дадли  просто заметает
следы.  Он  поехал к Хартшорну  вместе  с  Брюнингом. Примерили  галстук,  и
прощай, Чарли.
     Мал стукнул кулаком по приборной доске:
     - Не могу в это поверить.
     -  А я могу. У  меня есть  один вопрос. В  последнее время ты чаще меня
общался с Дадли. Он как-то связан с убийствами гомосексуалистов?
     Мал покачал головой:
     - Нет. Я все время об этом  думаю, но  никакой  связи нащупать не могу.
Дадли  сам  хотел, чтобы Апшо  вошел в  нашу  команду,  и его совершенно  не
интересовало серийное  убийство  педов. А  вот когда  Дэнни вышел  на  палку
зутера и Оджи Дуарте, он испугался. А что, Хосе Диас был зутером?
     - Его одежда была порезана палкой зутера, - сказал Базз. - Я что-то тут
припоминаю. У Дадли мог быть мотив для убийства Хосе Диаса?
     - Мог.  Я был с Дадли,  когда он ездил к своей  племяннице. Она неровно
дышала к мексам, а Дадли этих увлечений не разделял.
     - Мотив слабоват, босс.
     - Дадли просто псих! Вот тебе и мотив! Базз схватил Мала за руку:
     -  А теперь  послушай, что я тебе расскажу.  У  меня был разговорчик  с
полоумной мамашей Коулмена Масски. У  нее  было много детей от разных папаш,
она  даже не помнит, кто  от  кого.  Коулмен  ушел из дома  осенью 42-го. Он
занимался грабежами, любил джаз, работал в зубопротезной мастерской. Это все
по  версии Апшо.  А  теперь  такая  штука: осень 42-го,  большой  человек  с
ирландским акцентом  приходит к ней  и спрашивает  про Коулмена. Я описал ей
Дадли,  старуха  насмерть  перепугалась,  и  больше из  нее  было  слова  не
вытянуть. Выходит так: Коулмен убегал от большого белого, значит,  от  Дадли
Смита, который укокошил Хосе Диаса, а  Коулмен  это  видел. Предлагаю сейчас
прижать Гордина,  потом  вернуться  к старухе  и  расспросить ее. Пропробуем
связать ее с Рейнольдсом Лофтисом.
     - Я хочу прищучить Дадли. Базз мотнул головой:
     -  Тут  надо  хорошо  подумать. Доказательств  нет,  свидетелей  смерти
Хартшорна нет,  убийство  мекса - восьмилетней  давности. А Дадли  -  коп  с
репутацией. Если ты думаешь,  что с такими  доказательствами в  руках ты его
одолеешь, ты такой же псих, как и он.
     Мал передразнил игривый разговор ирландца:
     - Тогда, сынок, я его убью.
     - Хрена с два.
     - Я уже убил человека, Микс. И сделаю это еще раз.
     Базз понял, что он готов пойти на это - головой в омут:
     - Коллега, убить фашиста на войне - это совсем другое дело.
     - Ты знал об этом?
     - А с чего ж  я все время  думал, что  под пули меня подставил ты, а не
Драгна? Если уж такой обходительный парень, как ты, идет на убийство,  то  и
второй раз человека загасить за ним не заржавеет.
     Мал рассмеялся:
     - А ты хоть раз убивал?
     - Воспользуюсь Пятой  поправкой  конституции,  босс. Ну, идем, что  ли,
забирать этого сутенера?
     Мал кивнул:
     - Номер 7941 - это одно из бунгало.
     -  Сегодня  ты  будешь играть  в  плохого  парня.  У  тебя  это  хорошо
получается.
     - Вперед, приятель.
     Базз пошел  впереди. Они  прошли через вестибюль во двор. Было темно, а
высокая живая изгородь совсем закрывала бунгало.  Базз высматривает таблички
с номерами, подвешенные на железных кронштейнах, увидел 7939:
     - Следующее бунгало.
     Послышались выстрелы. Один, другой, третий, четвертый - совсем рядом по
нечетной стороне. Базз вытащил свой револьвер, Мал - свой и взвел курок. Они
подбежали к  номеру  7941  и, вжавшись  в  стену по  обе  стороны от  двери,
замерли, прислушиваясь. Базз услышал за  дверью удаляющиеся шаги, глянул  на
Мала, поочередно разогнул пальцы - раз, два, три - круто повернулся и ударом
ноги распахнул дверь.
     Две пули влетели  в притолоку над его головой, из темной задней комнаты
сверкнуло дуло пистолета. Базз бросился на пол, Мал - на него и дважды
     выстрелил  наугад. База увидел  распростертого на  полу  человека,  его
желтый  шелковый  халат  от пояса  до  воротника был  в  крови.  Вокруг тела
валялись пачки денег в банковской обертке.
     Мал  вскочил  на  ноги  и бросился за стрелявшим.  Базз услышал  глухие
удары, звон выбитого стекла, потом наступила  тишина. Он поднялся и осмотрел
тело убитого: человек был одет изысканно, аккуратно  подстриженная  бородка,
ухоженные  ногти  с  маникюром.  Труп   сильно   изуродован.  Обертка  купюр
принадлежала федеральному банку в Беверли-Хиллз.  Денег было не меньше  трех
тысяч,  все  в  пачках по  пятьсот  долларов.  Только  протяни  руку... Базз
сдержался. Вернулся Мал, тяжело дыша:
     - Там ждала машина. Новая модель, белый седан. Базз зацепил ногой пачку
зеленых, она упала на
     рукав халата мертвеца, на котором были вышиты инициалы "Ф. Г.".
     - Из банка Беверли-Хиллз. Там Лофтис снимал деньги?
     - Там.
     Издали донесся вой полицейских сирен. Пропали денежки, подумал Базз:
     - Лофтис, Клэр, убийца - какие напрашиваются выводы?
     - Сматываемся отсюда. Пока люди шерифа не стали  нас спрашивать, какого
черта мы...
     - По машинам, - сказал Базз и выскочил из дома.
     Мал подъехал первым.
     Базз  заметил  его  напротив  дома  де  Хейвен.  Развернулся,  выключил
двигатель. Мал наклонился к окну:
     - Что так долго?
     - Ехал медленно.
     - Кто-нибудь видел тебя?
     - Нет. А тебя?
     - Вроде никто. Базз, нас там не было.
     -  Ты, босс, с  каждым днем все  лучше играешь  в  эти  игры.  Что  тут
происходит?
     - Две машины, моторы не разогреты.  Двое:  Хейвен и  Лофтис - играют  в
карты. Они чистые. Не думаешь, что это был наш убийца?
     - Нет. Наш почитатель этих, как их там, крыс - психопат. А  психопаты и
одновременно почитатели  крыс с пушкой не  ходят.  Я грешу на Майнира. Они с
Лофтисом идут в паре, а из  досье большого  жюри я вычитал, что Лофтис любит
покупать мальчиков.
     - Может, ты и прав. Тогда едем к старухе Масски?
     - Саут-Бодри, 236, босс.
     - Поехали.
     Здесь первым  оказался  Базз.  Он позвонил и  оказался  нос  к  носу  с
Делорес, одетой  в  длинный белый  балахон. Она спросила: ; - Хотите сделать
подношение сестре Эйме?
     - Мой казначей будет через несколько минут, - ответил Базз и вынул фото
Дадли Смита. - Мэм, не этот тип спрашивал о Коулмене?
     Делорес глянула на фото и перекрестилась:
     - Изыди, сатана. Это - он.
     Снова везение! Еще очко Дэнни Апшо:
     - Мэм, Рейнольде Лофтис, знаете такого?
     - Нет, что-то не припоминаю.
     - А кого-нибудь с фамилией Лофтис?
     - Нет.
     - А все-таки, когда родился Коулмен, вы часом не путались с мужчиной по
фамилии Лофтис?
     Старушенция фыркнула:
     -  Если  словом  "путались" вы называете вынашивание детей  для  сестры
Эйме, то я говорю "нет".
     - Мэм, вы мне говорили,  что Коулмен отправился  в  42-м  искать своего
папашу.  Если  вы не знаете, кто был его  папашей, откуда ему знать, как  он
выглядит?
     - Двадцать долларов для сестры Эйме - и я вам кое-что покажу.
     Базз снял с руки свой перстень:
     - Теперь он ваш, милая. Показывайте. Делорес осмотрела перстень, сунула
в карман
     и  вышла. Базз ждал  на  крыльце, гадая, где мог задержаться Мал. Время
шло. Вышла Делорес со старым кожаным альбомом в руках:
     - Родословная выношенных мною рабов.  Я брала фотографии у всех мужчин,
кто  давал  мне семя,  и делала на  обороте  соответствующую  запись.  Когда
Коулмен решил искать отца, он нашел в этом альбоме человека, на которого был
очень похож.  Когда приходил ирландец, я прятала  альбом. Я хочу получить за
информацию двадцать долларов.
     Базз  открыл  альбом и увидел десятки  фотографий мужчин. Поднес альбом
ближе  к лампочке и стал вглядываться в лица.  Пролистал четыре страницы, на
пятой  увидел знакомое лицо: обворожительный  молодой раскрасавец  Рейнольде
Лофтис  в  модном твидовом пиджаке и бриджах. Открепил  карточку и прочел на
обороте: "Рэндольф  Лоуренс  (псевдоним?),  актер, летний  сезон,  спектакль
„Рамона" 30 августа 1922 года. Настоящий джентльмен. Надеюсь, его семя
даст хорошие всходы".
     Год  1942:  вор,  зубной  техник,  любитель  крыс   Коулмен  становится
свидетелем  убийства  Хосе   Диаса  Дадли  Смитом,   находит  фотографию   и
разыскивает  папу Рейнольдса  Лофтиса. Год 1943:  лицо  Коулмена обожжено на
пожаре???, он ходит на собрания Комитета защиты Сонной Лагуны вместе с папой
/  псевдобратом,  говорит  о  большом  белом человеке, никто ему  не  верит.
1942--1944-й: пробел  в  деле психиатра  на  Лофтиса.  Год 1950:  Коулмен  -
убийца. Не  пытается ли  этот псих подставить папу / Рейнольдса, повесить на
него  серийные  убийства  гомосексуалистов,  переодевшись  в  Лофтиса,  чему
последнее доказательство - волосы из парика, найденные доком Лейманом?
     Базз протянул Делорес карточку:
     - Это Коулмен, мэм?
     - Очень похож,  - улыбнулась она. - Какой приятный мужчина. Жаль, что я
не помню, как зачинала от него.
     Хлопнула  дверца  машины,  на  крыльцо  вбежал  Мал. Базз  отвел его  в
сторонку и показал фото:
     - Лофтис в  1922-м.  Под  именем Рэндольфа Лоу-ренса, актера на  летних
гастролях. Он не брат, а отец Коулмена.
     Мал постучал пальцем по карточке:
     - Остается выяснить следующее: как он обгорел на  пожаре и зачем ломать
комедию с братом. А насчет Майнира ты прав.
     - Это ты о чем?
     -  Звонил  в  транспортное  управление.  За   Майниром  числится  белый
"Крайслер"-седан 49 года. По пути сюда заехал к нему  домой. Машина в гараже
под домом, капот теплый. Эта та машина, которую я видел у "Шато Мармон".
     База обнял Мала за плечи:
     - Дары волхвов, и вот еще один подарок: старуха узнала в ирландце Дадли
Смита.
     Мал глянул на Делорес и спросил:
     - Считаешь, бумаги Дэнни выкрал Дадли?
     - Нет. Он бы обставил это как  ограбление квартиры. Это сделал Коулмен,
босс. Нам осталось найти его.
     -  Вот  если  бы Лофтис и Клэр  заговорили, черт бы  их  побрал! Но они
ничего не скажут, это уж точно.
     Базз убрал руку:
     - Это так, но мы можем  потрясти милашку Чаза.  В 43--44 годах он был с
Лофтисом не разлей вода, а  я  знаю одного  хорошего специалиста, он поможет
нам вытрясти из  Чаза то, что нам нужно. Дайте этой леди двадцатку, а я пока
позвоню.
     Мал полез за  бумажником,  а Базз вошел в дом и нашел телефон у двери в
кухню. Позвонил в справочную, узнал нужный номер  и набрал. В трубке ласково
зажурчал итальянский баритон Джонни Стом-панато:
     - Слушаю.
     - Это Микс. Хочешь подшибить деньгу? Нужно наехать на кое-кого - будешь
главным. Только уговор - без увечий.
     -  Ты труп, Базз, - сказал  Джони  Стомп. - Микс прознал о тебе и Одри.
Соседи  видели,  как  ты  ее волок.  Хорошо, что он не  в курсе, что  я тебе
свистнул.  Рад  был  с тобой познакомиться.  Всегда  знал,  что ты работаешь
стильно.
     Придется Дэнни Апшо потесниться в могиле, подумал Базз. Он смотрел, как
Мал расплачивается с матерью крысиного убийцы. У него родилась идея:
     - Заказ на убийство уже есть?
     - Десять кусков. Пятнадцать, если возьмут тебя живым, чтобы Микки успел
поразвлечься.
     - Гроши. Джонни, хочешь двадцать штук за два часа работы?
     - Все шутишь? А следующее предложение - свидание с Ланой Тернер?
     - Я серьезно.
     - А где ты возьмешь такие деньги?
     - Достану недели за две. По рукам?
     - Надеешься столько прожить?
     - Так играешь или нет?
     - Ах, черт. По рукам.
     - Я тебе перезвоню, - заключил Базз и положил трубку.
     Мал стоял рядом, качая головой:
     - Что, Микки все знает?
     - Знает. У тебя  лишняя кровать найдется? Мал легонько  стукнул его  по
плечу:
     - Приятель, о твоих делах мало-помалу становится известно.
     - Это ты о чем?
     - Сегодня до меня дошло кое-что. - Что?
     - Это ты убил Джина Найлза.

        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ


     Джонни Стомпанато в  представлении Мала - две части сальных итальянских
манер, две части пижонства и шесть  частей бандитизма. Вся  же ситуация Малу
представлялась так: Базз обречен, это ясно слышалось в его голосе,  когда он
говорил  с Одри по  телефону. Что касается  его самого,  то  арест серийного
убийцы  Коулмена плюс обвинительное заключение для большого жюри преподносят
ему  Стефана  на блюдечке, как рождественский подарок к порогу дома.  Газеты
"Геральд"   и   "Миррор",  освещая  гибель  Гордина,   ничего   не  пишут  о
подозреваемых  в убийстве  и  отзываются  о  жертве  как  о  добропорядочном
импресарио, а о деньгах - ни слова: видно, примчавшиеся к месту преступления
полицейские успели  обогатиться.  В затеянных  тимстерами беспорядках газеты
обвиняют  УАЕС.  На Базза произвело  впечатление, как Мал разгадал  убийство
Джина Найлза; толстяк  поверил его обещанию, что это останется  тайной. Микс
собирается  обработать  племянницу  Дадли, а Мал вместе с Джонни  Стомпанато
будут  заниматься  Чазом  Майниром.  Когда  они  будут  брать  Коулмена,  он
позаботится о том, чтобы при этом присутствовали газетчики: первое  интервью
капитана Мала Э. Консидайна, схватившего Монстра-Росомаху. А  потом наступит
черед Дадли Смита.
     Восемь утра. Мал  сидит в  машине  Джонни  Стомпанато -  полицейский  в
засаде  с   бандитом.  Диспозиция   такова:  Базз  проинструктировал  Джонни
относительно  его  действий и подкупил  привратника дома Чаза.  Тот  сообщил
Малу, что  в  8:10  Чаз  идет на  завтрак  в "Уилшир  дерби"  по Марипозе  и
возвращается домой около 9:30, купив по  дороге газеты. Базз дал привратнику
сотенную  ассигнацию, чтобы с 9:30 до 10:00 тот  отлучился со  своего поста.
Таким образом у Мала с напарником  образовывалось  получасовое окошко, чтобы
никем не замеченными вступить с объектом в контакт.
     Мал следит за выходом из дома, Джонни Стомпанато чистит  складным ножом
ногти и  напевает  оперные арии. В 8:09 из  "Конкистадор  Апартментс"  вышел
небольшого роста мужчина в теннисном свитере и спортивных брюках. Привратник
делает им знак. Стомпанато срезает заусеницу и улыбается. Мал снова думает о
том, что таких головорезов, как Джонни Стомп, нужно поискать.
     Они выжидали.
     В  9:30  привратник поправил свою фуражку, сел в машину и уехал. В 9:33
Чаз Майнир  с  газетами  вошел  в дом. Стомпанато  спрятал нож. Мал  сказал:
"Пошли".
     Они быстро  вошли  в вестибюль.  Майнир направился к  почтовым  ящикам.
Джонни  Стомп подошел к лифту и открыл  дверь.  Мал  остановился у  зеркала,
делая  вид,  что  поправляет  галстук, и наблюдал,  как Майнир  вынимает  из
почтового ящика письма. Стомп, как  вежливый сосед, ногой  придерживал дверь
лифта и  улыбался. Маленький Чаз  зашел в лифт и тут же  очутился в западне.
Мал зашел следом и отпихнул ногу Джонни. Дверь закрылась.
     Майнир нажал кнопку четвертого этажа и  достал  из  кармана ключи.  Мал
выхватил их у него  из рук и  ударил коленом в  пах. Майнир выронил газеты и
скрючился,  Джонни схватил  его за  горло и  прижал  к  стенке. Лицо Майнира
побагровело,  глаза, казалось,  вот-вот вылезут из  орбит. Мал  обратился  к
нему, подражая манере Дадли Смита:
     - Мы  знаем,  что ты убил Феликса  Гордина.  Мы его  партнеры  по  делу
Лофтиса, и ты нам  расскажешь все о  Рейнольдсе и  его сыне. Все-все, сынок,
расскажешь.
     Дверь  лифта открылась, холл  четвертого этажа пуст. Мал выбрал ключ  с
номером  311, вышел  из  лифта,  углядел дверь квартиры Майнира,  отпер ее и
отошел  в  сторону. Стомп  выволок  Майнира  из лифта, дотащил  до квартиры,
втолкнул внутрь и только  тогда отпустил его горло. Чаз рухнул на пол, жадно
глотая воздух. Мал сказал Джонни:
     - Знаешь, что спрашивать. А я пока посмотрю бумаги.
     Майнир стал что-то  лепетать.  Стомп надавил ногой ему  на  глотку. Мал
снял пиджак, засучил рукава и приступил к осмотру квартиры.
     Пять комнат: гостиная, спальня,  кабинет, кухня  и ванная. Мал  начал с
кабинета, находившегося дальше  всего от Стомпа  и Майнира. Сначала  включил
радиоприемник,  прошелся  настройкой  по  джазу,  рекламе,  новостям  дня  и
остановился на опере: под гром оркестра звучал темпераментный  дуэт мужского
баритона  и женского сопрано. До Мала донеслись вопли  Майнира. Он  прибавил
громкости и приступил к делу.
     В  кабинете  -  письменный  стол с  ящиками  и шкаф с папками. Там  Мал
обнаружил кучу киносценариев, копии  писем  Майнира  на  политические  темы,
адресованную ему корреспонденцию, разные записки и револьвер 32-го калибра с
пустым  барабаном  и закопченным  стволом.  Спальня в  пастельных тонах была
набита книгами,  а встроенный  шкаф - дорогими костюмами и  обувью. В ящиках
старого комода  - пропагандистские брошюры, под кроватью - ничего, кроме еще
нескольких пар обуви.
     По радио  громыхает опера. Мал посмотрел на часы  - 10:25: прошел  час,
осмотрены две комнаты.  Бегло  осмотрел ванную.  Радио замолкло, и  в  дверь
заглянул Стомпанато. Громила выглядел измотанным. Он сказал:
     - Пед раскололся. Скажите  Миксу, пусть не  вздумает  подыхать, пока со
мной не расплатится.
     - Я осмотрю кухню и поговорю с ним.
     -  Не  нужно. Эти  папки  у  Лофтиса  и  Клэр, или  как  там  ее. Идем,
послушаете сами.
     Мал  пошел за Джонни в гостиную.  Чаз  Майнир чинно  сидел  в  плетеном
кресле; на щеках - следы от ударов, под носом запекшаяся кровь. Его свитер и
брюки оставались белоснежными, но глаза смотрели в пустоту,  на губах играла
измученная, почти блаженная улыбка. Мал глянул на Стомпа.
     -  Я влил в него  полпинты "Бифитера", -  объяснил Джонни,  постучав по
дубинке, висевшей на поясе.
     - Ин вино веритас, капиче?
     Дэнни Апшо однажды  сказал ему то же  самое,  в  тот  единственный раз,
когда они вместе выпивали. Мал взял стул и сел напротив Майнира:
     - Почему вы убили Гордина? Говорите.
     - Из самоуважения, - проговорил Чаз с легким акцентом восточных штатов.
В голосе звучало чувство собственного достоинства.
     - Что вы имеете в виду? - спросил Мал.
     - Самоуважение. Гордин мучил Рейнольдса.
     - Он начал мучить еще в 44-м. Долго вы ждали со своей местью.
     Майнир посмотрел на Мала:
     - Полиция сообщила  Рейнольдсу и Клэр,  что я донес на  него в Комиссию
Конгресса.  Не  знаю,  как это пронюхали, но  так или иначе.  В  общем,  они
нагрянули ко мне.  Я  видел, что  бедное  сердце Рейнольдса было разбито.  Я
знал,  что  Гордин снова  начал  его  шантажировать,  поэтому  я  решил  его
покарать. Мы с Клэр и Рейнольдсом  снова становились очень  близки, так  что
можете считать, что я действовал, защищая собственные интересы. Хорошо иметь
друзей, и нет ничего хуже, когда они начинают тебя ненавидеть.
     Ему   захотелось  выговориться   -   доносчику,  донесшего  на  другого
доносчика.
     - Почему вы не забрали деньги? - спросил Мал.
     - Ну что вы! Это было бы уже не  возмездие. А  потом Клэр очень богата.
Она так щедра по отношению к Рейнольдсу... и ко всем своим  друзьям. А вы не
похожи на уголовника. Скорее на прокурора или налогового инспектора.
     Этот романтичный гомик-камикадзе рассмешил Мала:
     - Я - полицейский.
     - Вы меня арестуете?
     - Нет. А вы этого хотите?
     - Я хочу, чтобы все знали, что это я сделал из-за Рейнольдса, только...
     - Только  не  хотите, чтобы знали почему?  И почему Гордин шантажировал
Лофтиса?
     - Да, вы правы.
     Мал резко перевел разговор на другую тему:
     - Зачем Рейнольде  и Клэр выкрали бумаги Апшо?  Чтобы защитить всех вас
от большого жюри?
     - Нет.
     - Из-за  младшего брата  Рейнольдса?  Из-за  его  сына?  Или их  больше
интересовало дело Апшо по серийным убийствам?
     Майнир замолчал. Мал кивнул Стомпанато, чтобы тот отошел подальше:
     - Чаз, вы уже об этом говорили. Теперь повторите это мне.
     Молчание.
     - Чаз, предлагаю вам сделку: обещаю вам, что все  узнают, что именно вы
убили  Гордина,  и я больше не дам  в обиду Рейнольдса. Вы получите все, что
хотели получить. Рейнольде  узнает о  вашем храбром  поступке, и вы искупите
перед ним свою вину. Он снова вас полюбит. Он вас простит.
     От слов "полюбит"  и  "простит"  Майнир разрыдался;  слезы  он  вытирал
рукавами свитера:
     -  Рейнольде  бросил  меня из-за него. Вот почему я  донес  на  него  в
Комитет Конгресса.
     Мал подался вперед и тихо спросил:
     - Бросил из-за кого?
     - Из-за него.
     - Кто этот он?
     - Младший брат Рейнольдса  в действительности был его сыном. Его мать -
сумасшедшая религиозная фанатичка, с  которой  у Рейнольдса  была связь. Она
получала  от  него деньги  и растила  мальчика.  Когда  Коулмену исполнилось
девятнадцать, он  убежал  из дома  и нашел Рейнольдса. Рейнольде  взял его к
себе и сделал своим любовником. Он бросил меня из-за собственного сына.
     Мал  отпрянул.  Признание повергло его в шок, ему  захотелось бежать от
этого ужаса сломя голову. Вместо этого он приказал:
     - Дальше и подробно.
     Майнир заговорил, торопясь, будто боялся, что его исповедник убежит, не
дослушав, словно  ему хотелось, чтобы все поскорее  кончилось  и  он был  бы
полностью оправдан - или казнен:
     - Феликс Гордин начал шантажировать  Рейнольдса года с 44-го. Он как-то
узнал  о  нем  и  Коулмене и грозил  рассказать об  этом  Герману Герштейну.
Герштейн не выносит таких, как мы, для Рейнольдса  это был бы  конец.  Когда
полицейский  пришел  допрашивать  Феликса  насчет  тех  убийств,  Феликс все
сопоставил. Джордж Уилтси был близок с Рейнольдсом, а Мартин Гойнз и Коулмен
-  оба  джазмены.  Потом  убили  Оджи  Дуарте, в  газетах  появилось  больше
подробностей. О некоторых вещах полицейский обмолвился, и Феликс  понял, что
убийцей был Коулмен. Он снова  стал шантажировать Рейнольдса, требуя от него
еще десять тысяч.
     Клэр  и  Рейнольде доверяли мне, а  я хотел  искупить  вину. После трех
первых убийств они поняли,  что  это  дело рук Коулмена;  бульварные  газеты
сообщали подробности увечий всех  жертв,  а узнав их  имена, они все поняли.
Они знали это еще  до  того, как  полицейский попытался  проникнуть  в УАЕС,
пытались  найти Коулмена,  чтобы его  остановить. Хуан Дуарте увидел Апшо  в
морге, когда там был  Оджи,  и узнал  его  по фотоснимку, сделанном Норманом
Костенцом. Он  сказал  Клэр и Рейнольдсу,  кто  на  самом  деле этот молодой
человек,  и они испугались.  Из газет же они узнали, что полиция разыскивает
человека, похожего  на Рейнольдса,  и  поняли, что  Коулмен хочет подставить
своего отца. Они  организовали Рейнольдсу  алиби, а  я  проследил за Апшо от
дома Клэр. На следующий день Клэр попросила Мондо Лопеса подобрать  ключи  к
квартире Апшо и вытащить у него документы, по которым они могли бы  отыскать
Коулмена.  Мондо нашел  их  и принес  Клэр. Они  с Рейнольдсом  всеми силами
хотели остановить Коулмена и стремились...
     Они  стремились  избавиться от кошмара, который  мог раздавить  Лофтиса
похуже всякого большого жюри.
     Мал вспомнил, как испугалась Клэр, когда он невзначай упомянул о Сонной
Лагуне  во время их первой встречи, подумал об  обожженном лице Коулмена, но
отбросил эти мысли и спросил:
     - Что связывает Клэр и Коулмена? Майнир покраснел:
     -  Во времена Сонной  Лагуны Клэр воспитывала  Коулмена. Он  влюбился в
Клэр и говорил ей, что, когда он наедине с Рейнольдсом, всегда думает о ней.
Она была в курсе всех  его чудовищных фантазий. Она прощала  их  связь.  Она
сильная  женщина,  и  у  нее  широкие взгляды.  А  убийства  начались  через
несколько недель после  объявления об их помолвке. Когда Коулмен  узнал, что
Рейнольде навсегда отбирает у него Клэр, он обезумел. Ну что, теперь вы меня
арестуете?
     Малу не хватило духу сказать "нет" и тем совсем добить Чаза Майнира. Он
вообще  ничего не  сказал,  потому что  в  комнату вошел сальный итальянский
щеголь Джонни Стомпанато. Мал думал об  одном: как оградить Стефана от этого
ужаса. И он понимал, что это ему не по силам.

        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ


     Было  похоже,  что  Мэри Маргарет Конрой помешана  на мексах всерьез  и
надолго: производит  впечатление  мексофилки  высшей лиги:  жеманно хихикая,
девица шла в компании смазливого латиноса по имени Рикардо.
     Базз   следил  за  ней  от   женской   общаги  до  Студенческого  союза
университета  Лос-Анджелеса. Они  держались за  руки и болтали  по-испански.
Все,  что  он мог разобрать  из  их разговора, были два  слова: "ко-расон" и
"фелисидад"  --любовный  треп,  знакомый  ему  по  песенкам  из  музыкальных
автоматов  в  мексиканских  ресторанах. Оттуда  пухленькая племянница  Дадли
Смита направилась на собрание Панамериканской  студенческой лиги,  на лекцию
по истории Аргентины, оттуда - на обед с продолжением амурных игр с Рикардо.
Теперь  уже больше часа она сидит в аудитории, где рассказывают об искусстве
майя, а когда она выйдет - пан или пропал, - он задаст ей свой вопрос.
     Базз поглядывает по  сторонам: ему повсюду чудятся охотники за черепами
от Коэна и комми. Ком-ми, конечно, не в счет,  это так, к слову, а что Микки
ачал  на него  охоту - это без  вопросов. Людей Коэна много - с  ледорубами,
дубинками,  удавками и пушками  с глушителями. Такой  ненароком пройдет мимо
тебя  -  и ты  труп,  жертва сердечного приступа.  Прохожие  ахают, вызывают
скорую помощь,  а убийца преспокойно исчезает  в толпе. Базз всматривается в
лица  прохожих, чтобы не подставиться, потому как  сам хорошо  умеет выбрать
момент для удара и ему совсем не хочется давать такой шанс охотнику на них с
Одри.
     Голова трещит от похмелья.
     И спина ноет от ночного сна на полу у Мала Консидайна.
     Хотя почти всю ночь они обсуждали планы. Еще он звонил в  Вентуру Дэйву
Клекнеру:  Одри благополучно устроена в доме приятеля. Поговорил по телефону
с Джонни  Стомпанато, чтоб узнать, как у них  обошлось с Майниром, рассказал
Малу, как все случилось с Джином Найлзом. Мал  сказал, что интуитивно угадал
в  нем убийцу  и что долг  остается столь  непомерным,  что такая  месть  не
искупает всей вины  за гибель Дэнни. При  упоминании малыша Мал прослезился,
потом обрушился на Дадли  Смита: он может быть обвинен в убийстве Хосе Диаса
и  Хартшорна, в фальсификации улик и  в  преступном заговоре,  так  что  ему
прямой путь в газовую камеру. Только как это сделать: ему просто не позволят
отдать Дадли под суд ни по какой статье - чин, фигура и репутация Дадли дают
ему дипломатическую неприкосновенность.
     Потом они  обсуждали  пути отступления.  Базз  вернулся  к своей старой
идее,  которая была столь  же  безумна,  как план  Мала завалить  Дадли. Они
обсудили возможность укрыться на восточном побережье,
     бежать  на  торговом судне  в Китай,  завербоваться солдатами  удачи  в
Центральную Америку,  где  местные авторитеты  платят гринго  хорошие  песо,
чтобы держать в узде красную угрозу. Долго обсуждали, брать ли Одри с собой,
или спрятать львицу где-нибудь на пару лет; взвесили  все за и против  обоих
вариантов. Под  конец решили: Базз осуществит все задуманное  в течение двух
ближайших суток и  сразу  ложится на  дно. В  коридорах  факультета раздался
звонок на перерыв. Базз почувствовал раздражение. Мэри  Маргарет  Конрой все
равно ему ничего не скажет, ему было важно  подтвердить свою  версию, увидев
ее реакцию, - и все  только  для того, чтобы дать Малу потачку в  его ярости
против Дадли. Перерыв выплеснул из аудитории стайку студентов, среди которых
Мэри Маргарет выглядела  на добрый десяток лет старше. Базз  пошел за  ней и
тронул за плечо:
     - Мисс Конрой, можно вас на минутку?
     Мэри  Маргарет с пачкой книг  в руках обернулась, посмотрела на Базза с
неприязнью:
     - Вы с факультета, нет? Базз с трудом сдержал смех:
     - Нет, я  не с факультета.  Милая  моя, вам не кажется, что дядя  Дадли
перегнул палку, когда решил так отвадить от вас Хосе Диаса?
     Мэри Маргарет побелела как полотно и рухнула без сознания на траву.
     Диас на совести Дадли.
     Базз убедился,  что  пульс  Мэри Маргарет  восстановился, и  оставил ее
лежать  в траве  на  попечении однокурсниц. Он  быстро  покинул студенческий
городок  и  направился  к дому  Эллиса  Лоу,  чтоб  обозначиться  а  службе:
отсутствие дока Лезника на фоне  буйства уаесовцев  было как  нельзя кстати.
Четыре детектива из управления, брошенные на  его поиск, строчили у Лоу свои
рапорты;  пока  только  гипотезы, но  все  надеялись,  что  рано или  поздно
всплывут доказательства: досье  психиатра кончались  записями от лета 49-го,
хотя люди  из  мозгового треста УАЕС  по-прежнему посещали  Лезника.  Что-то
здесь было не так.
     Базз  запарковался на лужайке,  уже  забитой машинами.  Услышав голоса,
доносящиеся со двора, он обошел дом  и увидел на веранде Эллиса с гостями. В
ведерках со льдом охлаждалось  шампанское. Лоу, Герман Герштейн, Эд Саттерли
и Микки  Коэн беседовали,  держа в руках  бокалы.  Двое телохранителей Коэна
стояли спиной  к  Баззу; его никто  не  заметил. Он нырнул за обвитую плющом
решетку и затаился.
     Герштейн в восторге: вина за вчерашнее столкновение возложена на  УАЕС.
Тимстеры  передали  свою  киноверсию  побоища  в  "Мувитон  ныос",   которая
размножает ее под названием "Красные дикари сотрясают Голливуд" и передает в
прокат  по всей стране. У  Эллиса Лоу тоже хорошие  новости: городской совет
назначил отличных членов большого  жюри. Его  дом  заполнен вескими уликами,
так  что   обвинительный   акт  обеспечен.  Саттерли  толкует  о  прекрасном
политическом климате, что большое жюри - это отрада сердца, предопределенная
Господом именно в это время и в этом месте, удача, какая бывает раз в жизни.
Казалось, вот-вот этот дегенерат предложит всем упасть на колени и молиться.
Но тут Микки его бесцеремонно перебивает  вопросом,  где этот следователь по
особым поручениям Тернер Базз Микс?
     Базз повернул  обратно и вошел в  дом. Машинистки  стучат  на машинках,
клерки оформляют папки с делами; бумаг в гостиной столько, что хватило бы на
серпантины и конфетти для тысячи праздничных церемоний. Он направился к щиту
с рапортами и увидел, что вся стена на его месте завешана фотографиями.
     На полях  фотокарточек  стоят  штампы следственных федеральных служб, и
подавляющее  большинство помечены  сокращением КЗСЛ  - Комитет защиты Сонной
Лагуны. Это, видимо,  были  те  фотографии, которые Эд  Саттерли перекупил у
соперничающей шпионской группы. Базз присмотрелся и увидел, что  сокращением
КЗСЛ были помечены  все без  исключения карточки, причем внизу стояли даты -
1943 и  1944 год.  Снимки были  расположены  в  хронологическом  порядке;  в
дальнейшем  на них будут выискивать  лица  известных  комми  и  обводить  их
кружками.  "Наверное, среди  них  есть  и  Коул-мен", - подумал Базз  и стал
искать человека с повязкой на лице.
     В  большинстве  это были  групповые  снимки,  некоторые  -  увеличенные
фрагменты групповых,  на  которых лица видны отчетливее. Качество фотографий
было  отличное: федералы знают свое дело туго. На ранних снимках  лица  были
расплывчатые,  белые, групповые снимки  весны 43-го; Базз продвигался  вдоль
стены, надеясь найти Коулмена  - но только без бинтов и повязок. Бинты стали
мелькать с лета  43-го;  вот - мелко - Клэр де  Хейвен и Рейнольде Лофтис. И
вдруг - ба-бах! - вылитый Рейнольде Лоф-тис: тот  же  миловидный пед, только
моложавее и с густой шевелюрой.
     Базз вернулся к дате 17.08.43. Сличил внешность, облик и одежду Лофтиса
и  человека  в  бинтах.  Волосы  старшего  Лофтиса  заметно  реже,  у  более
моложавого Лофтиса - куда  более густые. На трех групповых снимках человек в
бинтах  одет в полосатую рубашку с короткими рукавами; на портрете моложавый
Лофтис в  той же  рубашке.  Хуан  Дуарте говорил Малу,  что "маленький брат"
Рейнольдса Лофтиса был очень  на  него  похож, но этот  человек был истинным
Рейнольдсом  во всех  отношениях,  кроме волос.  Он  был  вылитый отец,  его
зеркальное отражение, только на двадцать лет моложе.
     Базз задумался над  различием  выражений  "очень  похож" и "похожи  как
близнецы". Делорес  Масски говорила об их  схожести. Базз  схватил  со стола
машинистки увеличительное стекло и стал разглядывать поочередно все карточки
с Коулменом. Посмотрел три  и подошел  к четвертой, где  мальчик стоял между
мужчиной и женщиной, наставил на него лупу и стал  внимательно разглядывать:
никаких шрамов,  никаких рубцов  на гладкой коже, никаких неровностей, какая
бывает при пересадке кожи. Прошелся по двум снимкам в нижнем ряду. 10 ноября
1943-го. Мальчик стоит боком, повернувшись к Клэр де Хейвен, без рубашки. На
правой  руке  видны  глубокие   шрамы,  они  идут  друг  за  другом  ровными
прямоугольниками. Такие  он  видел  на руке одного актера  РКО,  перенесшего
пластическую операцию на лице после автомобильной катастрофы. Он с гордостью
показывал шрамы на  руках  и говорил, что такую пересадку кожи  умеет делать
только доктор Терри Лаке: кожа отсюда лучше всего подходит для пересадки  на
лицо. Актер ассказывал ему, что Терри сделал его  внешность в точности такой
же, какой она  была до аварии. Когда он посмотрел на себя  в зеркале, не мог
найти никаких отличий.
     Терри Лаке трижды лечил в своей клинике Клэр де Хейвен от наркотической
зависимости.
     Его рабочие забивали цыплят палками зутеров.
     Терри Лаке говорил, что Лофтис добывал у него героин для Клэр, а Мартин
Гойнз  был  убит  передозировкой героина. Терри  Лаке использовал морфий для
лечения своих своих пациентов.
     Базз  стал  дальше водить  лупой  по  стене.  Нашел фото  Коулмена  без
рубашки, спиной  к объективу;  на  спине - все  те  же  прямоугольные шрамы,
заставившие  Базза вспомнить про раны  от палки  зутера.  Нашел  снимки, где
парень ластится  к де Хейвен. Бесспорное свидетельство:  Коулмен подвергался
пластической операции, чтобы еще больше походить на  отца. Его вполне  можно
было принять  за  Лофтиса  на  фотографии  в  альбоме Делорес.  Его  "особой
защитой" от Дадли стало то, что он маскировался под Лофтиса.
     Базз снял  со стены карточку, на которой Коулмен был виден лучше всего,
и положил ее в карман. Нашел  стол с рапортами агентов управления прокурора.
Пролистал  последние  сообщения: все, чего добилась  четверка, -  это допрос
досрочно-условно  освобожденной   из  заключения  дочери   доктора,  которая
сообщила,  что  ее  больной раком  легких  старик едва не отдал богу душу  и
собирается  лечь  в  санаторий  для  послеоперационной   реабилитации.  Базз
собирался положить в карман листок с адресом  этого лечебного заведения, как
услышал  "предатель!"  и  увидел  в  двух  шагах  от  себя  Микки и  Германа
Герштейна.
     Коэн мог пристрелить его на месте, но мешали полдюжины свидетелей.
     - Полагаю, что  моей  работенке за  тысячу в месяц  капут?  Так, Мик? -
спросил База.
     У Коэна на лице были написаны ярость и обида:
     - Гойский предатель! Говно!  Хуесос!  Коммунист! Сколько я тебе платил?
Сколько же денег я тебе на-передавал, чтобы ты вот так со мной поступил??!!
     - Порядочно, Мик.
     - Это не  ответ, придурок!  Ты  должен  молить меня  о прощении. Должен
умолять не предавать тебя мучительной смерти!
     - Разве это что-то изменит?
     -Нет.
     - Ну тогда, какая мне разница, босс.
     - Герман, - обратился Микки к Герштейну, - оставь нас.
     Тот вышел из  комнаты. Машинистки продолжают стучать,  клерки - корпеть
над бумагами. Базз еще позлил коротышку:
     - Значит, не обижаешься на меня, а?
     - Предлагаю тебе сделку, -  сказал Коэн. - А когда  я  говорю "сделка",
мне можно верить. Так?
     "Сделка" и "верить мне" были его девизом, поэтому  Базз и водил дело  с
ним, а не с Зигелем или Драгной:
     - Точно, Мик.
     -  Верни мне Одри, и я волоска не трону на ее голове и не заставлю тебя
медленно умирать. Веришь моему слову?
     -Да.
     - Понимаешь, что я тебя достану?
     - Ты всегда выигрываешь, босс.
     - Ну так делай, как я говорю.
     - Сделки не будет.  Пока, еврейчик.  Я  буду по  тебе  скучать.  Правду
говорю.
     Быстро в санаторий "Пасифик".
     Базз свернул с берегового шоссе и просигналил у ворот. Из переговорного
устройства донеслось хриплое "Да?".
     - Тернер Микс к доктору Лаксу.
     В динамике - легкое гудение с десяток секунд и наконец:
     -  Припаркуйтесь по левую  руку у входа  с табличкой "Для посетителей",
пройдите  к  лифту  и поднимитесь на  третий  этаж.  Доктор ждет вас в своем
кабинете.
     Дойдя до лифта, Базз обнаружил, что он занят. Он пошел по лестнице и на
последних  ступеньках остановился,  услышав  из  открытой двери голос  Терри
Лакса:
     -  ...оклахомский бабуин...  Но мне надо  поговорить с ним, он связан с
Говардом  Хыозом.  Слушай,  сегодня в  газетах  напечатали кое-что для  меня
интересное:  убит один человек, с которым у  меня  были общие дела. Я только
что слышал об этом по радио. Купи мне все утренние газеты, пока я потолкую с
этой деревней.
     Значит, и Лаке  имел дело  с Гордином: шесть  против  одного  в  пользу
этого. Базз  быстро спустился к своей машине, взял дубинку и сунул  ее сзади
за пояс. Теперь лифт  был свободен, он нажал кнопку третьего  этажа и поехал
вверх,  думая,  как же Терри любит  деньгу и  до  чего  ему  безразлично  их
происхождение! Дверь кабинета  открыта,  в  дверях  нарко-док  с приветливой
улыбкой:
     - Баззи, давненько ко мне не заглядывал.
     В коридоре чисто и пустынно - ни нянек, ни посетителей.
     - Как дела, Терри?
     - Ты по делу, Базз?
     - А как же, босс. И по особому. Где мы можем спокойно поговорить?
     Лаке провел Базза через холл в маленькую комнату, заставленную  шкафами
с папками и увешанную графическими пособиями  по пластической хирургии. Лаке
прикрыл дверь, Базз запер ее на ключ и привалися к ней.
     - Это еще зачем, черт возьми? - удивился Лаке. Базз ощутил спиной  свою
дубинку:
     - Весной  43-го ты  делал пластическую операцию сыну  Лофтиса. Расскажи
мне об этом.
     - Не пойму, о  чем ты говоришь. Посмотри, если хочешь, истории болезней
за 43-й год.
     - Не будем препираться, Терри.  Рассказывай обо  всем сам - и не забудь
Гордина.
     - Что значит "препираться"? Я не понимаю, о чем ты говоришь.
     Базз  вытащил дубинку и ударил Лакса по ногам ниже колен. От удара Лаке
врезался в стену. Базз схватил его  за волосы и со всей силой ткнул лицом  в
косяк двери.  Лаке сполз  на  пол, оставляя  кровавый  след  на полированном
красном дереве и бормоча:
     - Не бей меня, не бей меня. Базз отступил на шаг:
     - Лежи тут, на полу  тебе будет удобнее. Зачем ты оперировал мальчишку,
чтобы он походил на отца? Кому это было нужно?
     Лаке откинул назад голову, из горла у него  вырвались булькающие звуки,
и он отряхнулся, будто собака, вылезшая из воды:
     - Ты же изувечил меня! Ты меня... изувечил.
     - Сделаешь себе пластику. Отвечай на вопросы.
     -  Лофтис мне велел. Он  хорошо мне заплатил, сказал, чтобы я никому об
этом не говорил. У Лофтиса и того психа одинаковое строение лица, и мне было
нетрудно сделать это.
     - Зачем это понадобилось Лофтису?
     Лаке с  трудом сел  и стал массировать  колени.  Зыркнул  на внутренний
телефон,  стоявший  на  шкафчике  с папками - слишком далеко.  Базз дубинкой
разбил его вдребезги:
     -  Зачем? - повторил  Базз. -  Только не  говори,  что он хотел сделать
парня похожим на себя, чтобы тот тоже стал кинозвездой.
     - Но именно так он мне и сказал! Базз постучал дубинкой по ноге Лакса:
     - Почему ты назвал Коулмена психом?
     - После операции  он лежал у меня, и  я его поймал у себя в инкубаторе.
Он забивал цыплят палкой зутера. Мало того - он пил их кровь!
     -  И  верно  псих, -  согласился  Базз, а  про себя  подумал:  "Нет  об
убийствах он ничего  не знает. Думает, что хуже,  чем  пить цыплячью  кровь,
ничего быть не может". - А какие у тебя были дела с Феликсом Гордином, босс?
     - Я его не убивал!
     - Знаю и уверен, что ты и понятия не имеешь, кто это сделал. Зато готов
поспорить,  что ты что-то епнул Гордину о офтисе году этак в 43-м  или 44-м,
что позволило ему тянуть с Лофтиса деньгу. Похоже на правду? Лакс замолчал.
     - Отвечай, когда спрашиваю, не то получишь еще и по печени.
     - Я расскажу об этом Говарду, и у тебя будут неприятности.
     - С Говардом я расстался.
     Лаке сделал запоздалое предположение:
     -  Деньги, Базз? В них дело?  У тебя проблемы, тебе нужно откупиться, и
понадобилась помощь. Так?
     Базз подбросил дубинку, ухватил ее за кончик ремешка и ее концом ударил
Лакса в грудь. Базз дернул ее  назад, как чертика на резинке. Лаке вскрикнул
от боли и неожиданности. А Базз продолжал:
     - Коулмен, Лофтис и Гордин. Как они связаны? Лаке поднялся и  расправил
халат:
     -  Примерно через  год  после пластической операции Коулмена я  был  на
одном приеме в Бель-Эр. Там был и Лофтис со  своим так называемым  братом. Я
сделал  вид, что не знаю  их,  потому что Рейнольде  не хотел, чтобы кому-то
стало известно  об операции. Позже тем же вечером  я был на пляже  и увидел,
как Лофтис и Коулмен целовались.  Я обозлился.  Выходило,  что я  оперировал
парня  для извращенца-кровосмесителя. Я знал, что Феликс любит шантажировать
гомосексуалистов,  и  продал  ему  эту  информацию.  Думаю, он  шантажировал
Лофтиса. И нечего тут удивляться, Микс. Ты бы сделал то же самое.
     В делах группы большого жюри была одна фраза из доклада дока Лезника, в
которой улавливался намек на сокровенную  тайну Майнира: "Если бы вы  знали,
кем он  был, вы бы поняли,  почему я донес". Полуживому старому стукачу была
известна вся эта история.
     Базз глянул на Лакса, который вновь обрел  обычное достоинство, толкнул
его обратно к стенке и припер дубинкой:
     -   Когда  ты  последний   раз   видел  Коулмена?  Голос  Лакса  звучал
пронзительно и тонко:
     - Где-то в 45-м.  Папа  с сыночком,  видимо,  разругались. Коулмен  сам
пришел ко  мне  с  двумя тысячами и  сказал, что больше не хочет походить на
своего  папу. Попросил  меня  изменить его лицо по всем  правилам  науки.  Я
сказал,  что поскольку люблю  делать людям больно,  то возьму только полторы
тысячи. Привязал его к креслу дантиста, натянул толстые резиновые перчатки и
раздробил ему  кости  лица. Пока у него  все заживало,  держал его на морфии
возле загона  с цыплятами. Он ушел от меня с легкой привычкой  к наркотику и
тяжелыми синяками. Стал носить бороду,  и от Лофтиса  у него осталась только
посадка глаз. Ну, теперь ты уберешь, наконец, свою дубинку?
     Ага! А героин для Гойнза! Базз опустил дубинку:
     - Я  знаю,  что  ты производишь у себя морфий.  Лаке  достал из кармана
скальпель и стал чистить ногти.
     - Есть разрешение от полиции.
     - Ты  говорил  мне, что  Лофтис доставал героин для Клэр де Хейвен. Вас
снабжают одни и те же люди?
     - В общем, да. Цветные парни с южных окраин, со связями в полиции. Имею
дело только с теми, кого одобряют власти, - как и ты.
     - Коулмен тоже их знает?
     - Конечно. Еще после первой операции я дал ему их телефоны. Он втюрился
в Клэр и говорил,  что хочет помочь  ей доставать наркотик, будет сам за ним
ездить, чтобы она не связывалась с ниггерами. А после второй операции он уже
покупал у них, наверное, для себя.
     Браво-браво, Коулмен Лофтис: долой наркотики, да здравствуют ритуальные
убийства с помощью чудовищных крыс.
     - Мне нужен список этих наркоторговцев. Сейчас же.
     Лаке открыл шкафчик с папками, достал оттуда листок  бумаги и потянулся
к пачке чистых бланков.
     - Я возьму оригинал, - сказал Базз, выхватывая листок.
     Доктор пожал плечами  и снова  занялся своими  ногтями. Базз  стал было
совать под пиджак свою дубинку. Лаке сказал:
     - Тебе мама не говорила, что подглядывать за другими невежливо?
     Базз промолчал.
     - Суровый, молчаливый тип. Я поражен.
     - Я тоже поражен, Терри.
     - Чем же?
     - Твоей живучестью.  Тебе нассы в глаза, ты скажешь:  "Божья роса".  Ты
небось уже  внушил себе, что этого  маленького унижения  вовсе с тобой  и не
было.
     -  Я сын  Голливуда, Базз, - вздохнул Лаке.  -  Дешево досталось, легко
потерялось. Погоди минутку - у меня к тебе вопрос.
     - Давай.
     - В чем же тут  дело? Уверен,  что  где-то  тут замешаны деньги. Ты  за
"спасибо" никогда не работал.
     - Адиос, Терри.
     Базз  со всей силы ударил дубинкой Лакса по  печени. Скальпель выпал из
рук доктора. Базз на лету подхватил его, ударил коленом в  пах, прижал Лакса
к  стене и  растянул правую  руку  доктора, как  у Христа на распятии.  Лаке
вскрикнул. Базз воткнул скальпель  ему  в руку и несколькими ударами дубинки
пригвоздил ее  к  косяку  двери. Лаке заорал и закатил глаза. Базз достал из
кармана пригоршню купюр и засунул ему в рот:
     - Это тебе за Коулмена.

        ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ


     Мал еще  раз объехал вокруг дома де Хейвеи. Уйдут они когда-нибудь  или
нет! Ему  позарез нужно пробраться за  бумагами Дэнни! Знают они об убийстве
Гордина или  нет? Если Чаз им позвонил,  то они должны  были бы  помчаться к
нему.  Об убийстве  трубят  все газеты  и  радио, их  друзья тоже знают, что
Лоф-тис по крайней мере знаком с  убитым. Но  их машины  стоят на приколе, и
Малу  не  остается ничего другого, как ждать, колесить вокруг дома  и ждать,
ждать.
     Кэнон-драйв  - Элевадо, Комсток -  Хиллкрест -Санта-Моника, и  обратно.
Сидеть здесь в засаде -значит  рисковать: вездесущие копы из Беверли-Хиллз в
любой момент могут задержать его  за нарушение юрисдикции и завести  на него
дело.  Всякий  раз, подъезжая  к этому дому,  он воображает  там сцену  одну
ужаснее другой: Лофтис со своим сыном. При этом он  всякий раз вспоминает  о
Стефане, он том, как уберечь мальчика от ужасов жизни...
     От двухчасового  кружения вокруг  дома  он совершенно  одурел. Позвонил
Миксу и попросил телефонистку передать  ему, чтобы  подъехал на Кэнон-драйв,
но  "кадиллак" Базза все не  появлялся, и Мал уже был  готов ворваться в дом
один с пушкой наготове.
     Опять  Санта-Моника - Кэнон-драйв.  Мал заметил мальчишку, разносившего
газеты, и у  него родилась идея.  Он  остановился в  трех  домах  от Клэр  и
поправил зеркало заднего вида так, чтобы видеть ее крыльцо. Мальчуган бросил
газету - она стукнулась о дверь. Дверь открылась, протянулась рука и забрала
ее. Если они еще  не знают, то сейчас узнают, и если страх не  затуманил  им
мозги, то догадаются: Чаз.
     Потянулись минуты ожидания. Мал достал с  заднего сиденья старый свитер
- с его помощью можно легко выдавить окно. Еще  несколько томительных минут,
и Клэр с Лофтисом торопливо прошагали  к стоявшему у  подъезда  "линкольну".
Она  села  за  руль,  он -  рядом.  Машина задом выехала на проезжую  часть,
развернулась и поехала в сторону дома Майнира.
     Мал направился к их дому - высокий солидный  мужчина в костюме-тройке с
небрежно  перекинутым  через  руку свитером.  Увидел рядом с  дверью боковое
оконце, выдавил его, нащупал ручку замка, открыл дверь. Вошел в дом  и запер
дверь на щеколду.
     Ему предстояло обыскать не  менее пятнадцати  комнат.  Мал  уже наметил
себе кладовки,  маленькие комнатки и те, где  есть письменные столы, и сразу
направился к большому столу у лестницы. Осмотрел  полдюжины  ящиков, обыскал
встроенный шкаф  для  верхней  одежды, пытаясь  нащупать  связку  папок  или
разрозненных бумаг.
     Ничего.
     Прошел в задние комнаты - еще две кладовки. Пылесосы, щетки  для чистки
ковров, норковые шубы. Мал вознес молитву старому пресвитерианскому Богу: не
дай им, Господи, спрятать бумаги в домашний сейф!
     Маленькая комнатка за ванной: книжные полки  и письменный стол - восемь
ящиков  со  всякой  всячиной:   киносценарии,  письменные  принадлежности  и
почтовая бумага, старые личные документы Лоф-тиса, и нигде нет двойного дна,
никаких тайников и секретных ящичков.
     Мал вышел из комыатки в боковую дверь и почувствовал аромат кофе. Пошел
на запах и  попал  в  небольшой  зал  с экраном  на  стене и  кинопроектором
напротив. Посредине зала раздвижной  стол с кофейником и разложенными на нем
бумагами, при нем - два стула: рабочая обстановка. Мал подошел к столу, стал
просматривать бумаги, и...
     Какой же умница был Дэнни Апшо!
     Малыш писал четко, каждая фраза - глубокая мысль, язык - безупречный, и
дай ему судьба еще пару дней, и он бы легко раскрыл эти четыре убийства. Все
четко и ясно: страница три, показания второго свидетеля,  который видел, как
похищали Гойнза. Клэр и Лофтис обвели эти места карандашом, что подтверждало
слова Майнира: они пытались найти сына Лофтиса.
     Страница три.
     Свидетель  Коулмен   Хили,  допрошенный  Дэнни   Апшо  в  первый   день
расследования:   ему  около  тридцати  -  возраст  указан  верно.   Описание
внешности: высок  ростом, стройный, с  бородой - явно фальшивая;  он снимает
ее, когда нужно предстать в  облике отца-любовника.  Описание его барменом в
профиль Дэнни дополнил  собственным  описанием  анфас, прибавив  указание на
"средний возраст". Он был первым  и единственным, по  словам Джека Шортелла,
свидетелем,  назвавший  Гойнза  голубым  - первая "гомосексуальная"  зацепка
Апшо. Загримируй Коулмена - и  он запросто может выглядеть мужчиной среднего
возраста. Если же все собрать вместе, включая найденную доктором Лейманом на
берегу  реки   окровавленную  прядь  парика,  и  Коулмен  Масски-Лофтис-Хили
предстает убийцей,  маниакально  жаждущим крови и заодно  желающим отомстить
насильнику и кровосмесителю Рейнольдсу.
     Только  одно   оставалось  непонятным:   Дэнни  допрашивал  Коулмена  и
встречался с Лофтисом. Как же он не заметил, что они похожи друг на друга?
     Мал просмотрел другие страницы дела Дэнни.  Молодец, молодец, думал он.
В работе малыша железная логика сочеталась с  нестандартным мышлением: Дэнни
точно  разгадал  психологию   убийцы.   Здесь   был   шестистраничный  отчет
обследования  квартиры на Тамаринд-стрит  (он  все-таки был  там), но склока
между  городом и округом вынудила его  пойти на обман. Он боялся, что  из-за
этого городская  полиция  сотрет его в порошок,  поэтому решил уклониться от
проверки на детекторе лжи - проверки, которая сняла бы все  подозрения в его
причастности  к гибели Найлза,  - и ушел  из жизни сам. Отчеты  перемежались
фотоснимками  с  кровавыми  рисунками.  Дэнни  снимал все  сам, рискуя  быть
обвиненным   в   противозаконном   вторжении   на   чужую   территорию.  Мал
почувствовал, как  на  глаза  навернулись слезы. Он уже видел, как на основе
собранных  Дэнни  улик  Эллис  Лоу  выстраивает  убийственное  обвинительное
заключение, в  котором фигурирует и его  имя. Монстра-Росомаху отправляют  в
газовую камеру - и заслуга в этом принадлежит им с Дэнни и Баззу Миксу.  Кто
бы мог подумать! Он - и Микс.
     Мал вытер слезы, все фотографии и бумаги сложил в аккуратную стопку. На
полях  одной из  страниц с перечнем намеченных  для обследования объектов  в
негритянском квартале он заметил пометки,  сделанные  женской рукой. Это был
список отелей на юге города, где выступали джаз-оркестры. Мал сунул список в
карман, остальное взял под мышку и направился к  выходу. Отпирая щеколду, он
услышал, как  в замочную скважину  всунули ключ.  Мал открыл дверь,  как это
сделал Дэнни Апшо на Тамаринд-стрит.
     На крыльце стояли Клэр и  Лофтис.  Они посмотрели на  разбитое  оконце,
потом - на Мала и на папку бумаг у него под мышкой.
     - Вы нарушили наш уговор.
     - К черту наш уговор!
     - Я решила убить его. Пришла к выводу, что другого пути нет.
     Лофтис  стоял  позади и держал  в  руках  пакет с  продуктами.  Времени
навестить Майнира у них явно не было:
     - Ради справедливости? Суд народа?
     - Мы только  что  говорили  с нашим  адвокатом. Он  считает, что вы  не
сможете доказать,  что мы  каким-то образом связаны  с убийствами, - сказала
Клэр.
     Мал посмотрел на Лофтиса:
     - Все равно  правда выплывет наружу. Правда о вас и о Коулмене. Будет и
большое жюри, и суд над Коулменом.
     Лофтис, опустив голову, отступил за спину Клэр. Мал оглянулся и увидел,
что из машины выходит Базз. Клэр обняла своего жениха. Мал сказал:
     - Присмотрите за Чазом. Ради вас он убил человека.

        ГЛАВА СОРОКОВАЯ


     В машине Мала они едут в негритянский район; на приборной  доске список
продавцов  героина от  Лакса и список  гостиниц от Дэнни / Клэр.  Мал  ведет
машину, Базз думает, не прикончил ли он  "звездного" хирурга Лакса. Разговор
начинается сам собой.
     Первым стал рассказывать  Базз: об  обмороке  Мэри Маргарет и  о Лаксе,
опустив эпизод  со  скальпелем. Коулмену была сделана пластическая операция,
чтобы уйти от преследования Дадли  Смита  и  угодить  извращениям отца. Лаке
сообщил Гордину сведения  о кровосмесительном грехе,  чтобы тот шантажировал
Рейнольдса,а  россказни  об обожженном  лице  распространялись среди  друзей
Лофтиса  специально, чтобы скрыть его извращенную  похоть:  повязка на  лице
просто скрывала операционные швы. Рассказ  о том,  что Лаке раздробил  кости
лица Коулмена,  Базз приберег  напоследок. Мал присвистнул: так  вот почему,
допрашивая саксофониста  Хили в  первый  день Нового года,  Дэнни не заметил
поразительного  сходства  Лофтиса  с  Коулменом  -  сходства  этого  уже  не
существовало.
     Далее  последовал  рассказ  Мала о том,  что собой представлял Коулмен.
Именно  Коулмен первым выставил  Мартина  Гойнза  голубым; Коулмен рассказал
Дэнни о  высоком седом человеке; Коулмен в седом парике  и,  видимо, в гриме
нападал на свои жертвы; Коулмен носил  фальшивую бороду. Именно Лофтис, Клэр
и Мондо Лопес выкрали бумаги Дэнни, когда узнали, что он расследует серийное
убийство голубых,  а  Хуан  Дуарте опознал в  нем полицейского. Мал подробно
рассказал о  допросе Майнира, который сообщил, что  Коулмен был  недостающим
звеном  любовного  треугольника в начале 40-х. А застрелил он Гордина, чтобы
реабилитировать  себя в глазах Клэр и Лофтиса, которые теперь самостоятельно
разыскивают Коулмена.  И Мал и Базз  пришли к единому  мнению: Мартин Гойнз,
бывший  подельник  Коулмена, скорее всего, стал случайной жертвой: он просто
подвернулся, когда Росомаха почувствовала позыв к убийству. Второе, третье и
четвертое убийства - чудовищная попытка подставить папашу Рейнольдса.
     Они  въехали на тихий в дневное время Стрип в районе Сентрал-авешо,  по
обеим   сторонам  которого   вплотную  друг   к  другу  выстроились   фасады
увеселительных   заведений:  "ТаджМахал",  рождественские  гирлянды  цветных
лампочек  на пальмах, украшенные  блестками  скрипичные  ключи,  черно-белая
зебра  и  гигантский  алебастровый  негр  с  красными  глазами.  Ни  один из
музыкальных клубов еще не открылся. Никто не  толпился  у входа, где маячили
одни  привратники-вышибалы  да подметали на своих  участках  окурки и  битое
стекло  смотрители  автостоянок. Мал остановил машину и пошел влево, Базз  -
вправо.
     Базз  беседовал  с  вышибалами  и  с  подметальщиками, раздавая мелочь,
которую не успел затолкать  в глотку Терри Лакса. Трое из черномазых  только
помотали головами, двое не видели Коулмена  недели две, а клоун  в шутовском
костюме адмирала слышал, что Хили джазует в одном из закрытых клубов Уоттса,
где  белых допускают до сцены, если они дают качество  и не  тянут  грабки к
цветным девчонкам. Базз пересек  улицу и продолжил опрос, двигаясь навстречу
своему  партнеру.  Еще трое  негров помотали  головами, когда к нему  рысцой
подбежал Мал:
     -  Говорил с  парнем, который  на  прошлой неделе видел  Коулмена возле
"Бидо Лито". Он разговаривал со старым евреем,  который выглядел еле  живым.
Похоже старец был  из числа любителей  джаза  и  обитает в  реабилитационном
санатории на углу Семьдесят восьмой и Норманди-стрит.
     - Думаешь, это Лезник? - спросил Базз.
     - Мы с тобой мыслим одинаково, сынок...
     -  Перестань  называть  меня  "сынком",  босс,  от   этого  меня  дрожь
пробирает. Босс, я видел донесение в  доме Эллиса. Дочь Лезника говорит, что
он собирался после операции лечь в какой-нибудь санаторий. Там  был список с
адресами, но я не сумел его взять.
     - Поехали сначала в санатории на Норманди-стрит. Что-нибудь разузнал?
     - Коулмен, скорее всего, играет в закрытом джаз-клубе в Уоттсе.
     -  Вот черт,  несколько лет  назад  я работал в  отделении на Семьдесят
седьмой, там этих клубов не меряно. И никаких подробностей?
     - Ничего.
     - Поехали.
     За  считанные минуты они доехали  до  санатория  "Звезда  Давида".  Мал
проскакивал на желтые огни светофоров и на двадцать миль превышал скоростной
режим.   Здравница   размещалась   в   низком   желтовато-коричневом   доме,
напоминающем  скорее  тюрьму общего режима,  где заключенные тихо мрут.  Мал
припарковал  машину и  направился к  стойке администратора, а Базз  зашел  в
телефонную  будку  и  стал  просматривать в  справочнике адреса на  странице
"Санатории".  На  Южной стороне их оказалось тридцать  четыре.  Базз  вырвал
страницу с адресами, увидел стоящего  у машины  Мала и подошел к нему, качая
головой:
     - Тут их тридцать четыре - нам на целый день работы, мать его!
     - И тут ничего,  - сказал Мал. - Лезник не  регистрировался,  никто  от
рака легких не умирает. Коулмен тут не появлялся.
     - Давай  займемся  гостиницами  и наркоторговцами.  Если  там ничего не
найдем,  наменяем мелочи и станем  обзванивать санатории. Знаешь,  я  думаю,
Лезник в бегах. Если это он был с Коулменом, он как-то замешан в этом деле и
не станет регистрироваться под своим именем.
     Мал постучал по капоту машины:
     - Базз, Клэр составила  список здешних гостиниц. Майнир говорил, они  с
Лофтисом пытаются найти Коулмена. Если они это уже...
     - Это ничего не значит. Коулмена тут видели  на  неделе. Он может  быть
где угодно, но он всегда там, где музыка.  Что-то его связывает с  джазом, и
хотя никто не считает его  музыкантом,  здесь говорят, что он здорово играет
на альт-саксофоне. Давайте  пока еще  светло все-таки прошерстим гостиницы и
наркодилеров, а когда стемнеет, займемся негритянскими джаз-клубами.
     - Пошли.
     Гостиница "Тевер" на углу Восемьдесят четвертой и Бич-стрит - ни одного
белого   постояльца.  Гостиница   "Галеон"   на  углу  Девяносто  первой   и
Бекин-стрит--
     из  постояльцев один  белый  -  толстяк-алкаш полтора  центнера весом с
негритянкой-женой и тремя детьми в одноместном номере. По пути к машине Базз
просматривал оба списка гостиниц и вдруг схватил Мала за руку:
     - О-па!
     - Что такое?
     - Совпало!  Гостиница  "Пурпурный  орел"  на углу  Девяносто  шестой  и
Сентрал обозначена  в списке  Клэр.  Роланд Наваретт, номер 402, с  пометкой
"Лакс".
     - Что ж ты молчал?
     - Да чернила тут расплылись. Мал отдал ключи Баззу:
     -  Веди  машину,  я  посмотрю,  что  ты  еще  пропустил. Они  ехали  на
юго-восток. Базз лихорадочно переключал передачи. Мал сравнил два списка:
     - Только одно совпадение. Знаешь, что я подумал?
     - Что?
     - Лакс близко знает Клэр И Лофтиса, Лофтис добывал  для Клэр  наркотик.
Значит, они могли иметь доступ к продавцам Лакса.
     Базз  увидел  "Пурпурного  орла" - семиэтажное  здание из шлакоблоков с
хромированным украшением над рваным пурпурным навесом при входе.
     - Может быть, - сказал  Базз и припарковал машину у подъезда. Мал почти
бегом поднялся по ступеням.
     Базз  догнал его у конторки администратора. Мал размахивал  под носом у
клерка  своим  жетоном. Тощий негр в  рубашке,  застегнутой на все пуговицы,
хотя в вестибюле стояла духота, бормотал:
     -  Да-сэр-да-сэр-да-сэр,  -  кося  глазом  на Мала  и  шаря  рукой  под
конторкой.
     - Рональд Наваретт. Он все еще у себя в 402-м номере?
     -   Нет-сэр-нет-сэр-пет-сэр,   -  бормотал  служитель.  Базз  зашел  за
конторку,  сцапал  руку  клерка в тот момент,  когда  тот ухватил  маленький
пакетик с наркотиком, и разогнул ему пальцы. А тот все продолжал бормотать:
     - Да-сэр-да-сэр-да-сэр.
     -  Белый,  около тридцати,  может быть,  с бородой. Тягал он герань  от
Наварета?
     - Нет-сэр-нет-сэр-нет-сэр.
     -  Говори мне правду, или я  тебе  руку  сломаю и  отправлю остывать  в
накопитель на Семьдесят седьмой.
     - Да-сэр-да-сэр-да-сэр.
     Базз  отпустил его  руку  и положил  пакетик  на  конторку.  Негр потер
пальцы:
     - Белый человек  и белый леди спрашивали о том же двадцать минут назад.
Я им говорил и вам говорю, Роланд у себя, но он не торгует сладкой геранью.
     Негр уставился на внутренний телефон. Базз схватил его, выдернул провод
и швырнул телефон на пол. Мал кинулся к лестнице.
     Базз,  отдуваясь, побежал за ним и нагнал только на площадке четвертого
этажа. Мал стоял с пушкой  в руке и указывал на дверь, выходящую в  грязный,
вонючий холл. Базз отдышался, вытащил свой револьвер и направился к двери.
     Мал стал загибать  пальцы -  "раз, два, три" -  и на счете  "три" ногой
вышиб дверь.  На полу в  грязном нижнем белье  сидел негр.  Игла  шприца уже
торчала в вене  и он вводил содержимое в руку, не  обращая внимания на шум и
двух белых, наставивших на него револьверы.  Мал пнул  его и выхватил шприц.
Базз заметил стодолларовую бумажку под другим
     шприцем на туалетном столике:  Клэр и Лофтис уже купили  у  него нужные
сведения.
     Мал, пытаясь  привести наркомана в  чувства,  бьет его  по щекам.  Базз
знает: так  ничего не  выйдет. Он хватает негра,  тащит его в  ванную,  сует
головой  в  унитаз  и  спускает  воду.  Роланд   Наваретт  с  девятого  неба
возвращается  на грешную землю мокрый с  головы до ног, дрожит, хватает ртом
воздух и плюется водой. Первое,  что он  видит,  -  направленный  ему  в лоб
револьвер Базза.
     - Куда ты послал двух белых за Коулменом?
     - Слушай, что за ерунда... Базз взводит курок:
     - Не заставляй меня сделать глупость.
     -  Коулмен  джазует сегодня вечером  на Сто  шестой и  Авалон-стрит,  -
говорит Роланд Наваретт.
     Уоттс.  Код "три"  - езда  без сирены.  Сумерки. Базз  нащупывает  свою
дубинку, Мал держит ногу на педали  газа. Угол  Сто шестой и Авалон-стрит  -
самое сердце Уоттса: при каждой хижине под рубероидом обязательный загон для
козы или цыплят за колючей  проволокой. Базз думает о черных обитателях этих
трущоб,  приносящих  свою  живность в  жертву  разным  колдунам и  знахарям,
которые и подвигли, наверное, Коулмена на помешательство  с этой росомахой и
ночное джазовое безумство. Он первый замечает голубые неоновые огни у  входа
в угловое невысокое здание.
     - Подъезжай ближе, я выйду, гляну.
     Мал  круто  свернул направо и остановился  у  обочины. Базз  указал  на
другую сторону улицы:
     - Вон та белая машина стояла у дома  де Хейвен. Мал кивнул, потянулся к
бардачку и достал оттуда наручники:
     - Хорошо бы предупредить газетчиков, но, кажется, не успеем.
     - А может, он и не здесь. Лофтис с Клэр могли поджидать его на улице, а
может, самое печальное уже произошло. Готов?
     Мал кивнул.
     У освещенных голубым  светом дверей выстроилась очередь негров, которые
потихоньку  начали  входить  внутрь. Базз  жестом велел  Малу  выходить, они
быстро прошли по тротуару и вслед за последним негром зашли внутрь.
     Привратник, здоровенный  черномазый в  синей  в  белую полоску  рубахе,
встал было  им на пути,  но, узнав  в  них  полицейских, тут же  отступил  и
почтительно поклонился.
     Базз  входит  первым.  Зал  погружен  в  темноту.  Тускло  горят  синие
рождественские  лампочки   на  стенах,  приглушенно  освещен   только   бар.
Посетители сидят за раскладными столиками лицом к сцене в рассеянном голубом
свете прикрытых  цветной пленкой  огней рампы. Оркестр  играет оглушительно.
Труба, контрабас, ударник и рояль - негры в синих с белой полоской рубашках.
Альт-саксофон  -  Коулмен  без  бороды.  Неисправно  мигающий  синий  фонарь
освещает посадку его глаз - как у папы Рейнольдса.
     Мал толкнул локтем Базза и прокричал в ухо:
     - Клэр и Лофтис - возле бара. Вон в углу, спрятались.
     Базз повернулся, увидел сладкую парочку и прокричал:
     - Коулмен их не  видит. Как шум  стихнет, возьмем его. Пригнув  голову,
Мал  вдоль левой стенки пробирается к сцене.  Базз - на  пару  шагов  сзади,
слегка шаркая ногами: вроде он  тут случайно. Когда до  края сцены уже рукой
подать,  Базз  оглядывается. Клэр сидит одна, Лофтис исчез. Задняя дверь  на
другой стороне зала закрывается, оставляя лишь освещенную щель.
     Базз  тронул Мала за  плечо, тот  кивнул в  знак, что  все видел.  Базз
быстро переложил  пушку  из кобуры в правый карман  брюк,  Мал держал  свою,
прижав к ноге. Музыканты перестали играть,  и Коулмен выдал соло - завизжал,
заскрежетал,  закрякал, залаял, зарычал, запищал. Базз представил гигантских
крыс, ритмично рвущих  мясо до самых костей. Снова загрохотало,  и этот рев,
казалось, никогда не кончится. Коулмен на последней ноте задрал свой  сакс к
небу.  Синие  огни погасли,  и  в полной  темноте  грохот  постепенно  стих,
переходя в  ритмичное  "тумба-тумба-тумба". Зажегся  свет, зрители, вскочив,
разразились громом аплодисментов.
     Базз  продирался  сквозь  беснующуюся  толпу,  Мал  -  за  ним, жирафом
вытягивая шею и привставая на цыпочки. Кругом одни  негры,  но вот мелькнуло
белое лицо, и Базз увидел Коулмена, пробирающегося к той  же задней двери  с
поднятым над головой саксофоном.
     Они переглянулись с Малом и бросились туда, толкаясь, работая локтями и
коленями, получая в  ответ такие же тычки,  удары  локтями и  содержимое  из
высоко поднятых стаканов. Базз продрался  к  двери,  вытирая глаза,  которые
резало  от брызг  дешевого виски.  Внезапно  он услышал крик и  далекий звук
выстрела. Мал с пушкой в вытянутой вперед руке распахнул дверь.
     Второй выстрел. Полуослепший  Базз  метнулся вперед  за  тенью Мала.  В
десятке шагов впереди на полу боролись две тени. Мал целился в них и поводил
своей  пушкой.  Из-за угла  выскочил негр  и заслонил  собой  дерущихся. Мал
дважды выстрелил,  негр рухнул лицом вниз. Базз  увидел двоих  борющихся  на
полу людей. Коулмен  Хили душил Лофтиса:  из  его рта торчали жуткие розовые
зубы с двумя острыми клыками. Грудь Коулмена была  забрызгана  кровью, пах и
нога Лофтиса были залиты красным. Рядом лежал револьвер.
     - Коулмен, назад! - крикнул Мал. Базз скользнул по  стене на пол, чтобы
взять человека-зверя на  мушку. Коулмен издал  искаженное протезом мычание и
откусил у отца нос. Мал трижды  выстрелил,  угодив  Лофтису в бок и в грудь,
стал его оттаскивать от обезумевшего маньяка. Коулмен обхватил руками папашу
и, как изголодавшийся зверь, вцепился  ему  в горло.  Базз прицелился ему  в
голову. Но Мал загородил ему пространство  и выстрелил сам. Пуля срикошетила
и рикошетом  стала рвать  стены коридора.  Базз поймал Коул-мена  на  мушку,
выстрелил,  попал  в  плечо - Коулмен  дернулся. Мал  выхватил  наручники  и
подскочил к нему.
     Базз распластался на  полу,  снова пытаясь  прицелиться, но мешали ноги
Мала и развевающиеся полы  его плаща. Базз вскочил и кинулся вперед. Увидел,
как Коулмен схватил с пола револьвер - выстрел, второй, третий. Мала подняло
в воздух,  завертело, лицо  превратилось в кровавую  кашу.  Базз  подошел  к
Коулмену.  Тот  плотоядно скалил  окровавленные  клыки  и  поднимал на  него
револьвер.  Базз  выстрелил первым  и,  выпустив  весь барабан  во  вставную
челюсть росомахи, заорал. Он все кричал и кричал и не мог остановиться, даже
когда  в помещение  ворвалась  целая орава копов и с  силой вырывала  из его
объятий Мала Консидайна.


        ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. БЛЮЗ ДЛЯ ОХОТНИКА НА КРАСНЫХ


        ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ


     Минуло  десять  дней.  Базз  прячется  в  мотеле  в  Сан-Педро.  Джонни
Стомпанато сообщает ему  новости  и напоминает о плате за обработку Майнира.
Три раза в день  он  получает жирную еду из китайского ресторана  на той  же
улице,  а все новости  -  из газет  и по радио. Каждый вечер он звонит Одри,
чтобы  подбодрить  ее  небылицами  про  Рио-де-Жанейро и  Буэнос-Айрес,  где
правительству США не добиться его выдачи  и  куда Микки пожадничает посылать
своих   людей.   Обдумывает   последний   и   самый   сумасбродный   в   его
лос-анджелесской карьере  план  добычи денег,  гадая, сумеет  ли  он прожить
столько, чтобы их потратить. Слушает народную музыку - Хэнк Уильяме  и Спейд
Кули просто выводят его из себя. И горько скорбит по Малу Консидайну.
     После  той перестрелки полицейская армада  усмирила местное население и
вывезла трупы. Их было четыре:  Коулмен,  Лофтис,  Мал  и  вышибала у задней
двери, которого  нечаянно  застрелил Мал. Клэр де  Хейвен исчезла. Это  она,
видимо, послала  Лофтиса с безумным  поручением, а услышав стрельбу, решила,
что одного искупления за вечер с нее достаточно. Взяла такси и поехала домой
готовить  новое народное восстание а-ля Беверли-Хиллз. Базз проводил Мала до
морга  и  сделал заявление  в  семьдесят седьмом, связав гибель  Коулмена  и
Лофтиса с делом голубых  и особо отметив заслуги в его раскрытий Дэнни Апшо.
В этом заявлении он сгладил допущенные им с Малом нарушения закона и ни разу
не  упомянул  ни о  Феликсе Гордине, ни  о Чазе Майнире,  ни о Дадли Смите с
Майком  Брюнингом.  Пусть  Чаз живет  с чувством, что грех предательства ему
отпущен,  ну а Дадли - слишком высокого полета птица, чтобы повесить на него
убийство Хосе Диаса и "самоубийство" Хартшорна.
     Читая газеты между строк,  можно узнать, чем все закончилось:  убийство
Гордина  осталось  не  раскрытым,  подозреваемых  не  оказалось.  Стрельба в
джаз-клубе объяснялась как "последствия  старого дела". Убийство черномазого
свалили на Коулмена. Ни о комми, ни о педах газеты не упоминали - вся пресса
под контролем у Эллиса Лоу, а осложнений он не любит. Конфликт Рейнольд-са с
сыном-любовником преподнесли как "сведение  счетов старых врагов" - газетная
утка, всем уткам утка.
     Мала хоронили  как  героя в присутствии мэра  Баурона, всего городского
совета и высших чинов полиции. Дадли Смит выступил с трогательным надгробным
словом, помянув "великий поход" Мала против  коммунизма. "Геральд" поместила
снимок  Дадли,  щекочущего  Стефану   подбородок  и  призывающим  его  "быть
достойным памяти отца".
     Сведения  о  работе  большого  жюри  он  получал  через  Джонни Стомпа.
Информация шла от Эллиса Лоу Микки, а  уж от Микки - Стомпу.  Все  выглядело
замечательно.
     На следующей неделе Лоу  собирается начать предъявление собранных улик.
Время  выбрано  как  нельзя  лучше: печать и радио по-прежнему  считают УАЕС
главным виновником кровопролития на Гоуэр-Галч. Герман Герштейн, Говард Хыоз
и хозяева еще  двух киностудий сказали Эллису,  что,  как  только  соберется
большое жюри, они сразу вышвырнут уаесовцев, расторгнув с профсоюзом договор
на основании пунктов об увольнении за подрывную деятельность.
     Джонни принес еще одну хорошую новость: Терри Лакса разбил паралич, что
стало  результатом  "кислородного  голодания"  по причине  забитой  деньгами
глотки и повреждения  артерии  в правой руке. Доктор быстро поправляется, но
повреждение сухожилий  в  руке больше  не  позволит ему  делать пластические
операции. Микки увеличил награду за его голову до 20 тысяч долларов. Дабы не
получить от Стомпанато пулю  в лоб, Баззу  пришлось и свою ставку за Майнира
увеличить до 25 кусков. Микки, тоскуя по Одри, рвет на себе волосы. Из вещей
Одри - ее  рекламных плакатов стриптизерши и  нарядов,  которые она носила в
38-м в "Бэрбанк Бурлеск", - он устроил себе алтарь. Все это  он перетащил  в
спальню  в своем логове и часами  грустит  над ними. Порой  слышно,  как  он
плачет словно ребенок.
     А  сам  Тернер  Микс,  кому  принадлежит   подлинная  любовь  "Заводной
девчонки",  все  больше  толстеет  на  утках  по-пекински, на  кисло-сладкой
свинине, китайском  рагу  с  креветками и рисовых сладостях  - последней еде
приговоренного. А по  мере того как  его  кошелек  тощает, прежде чем сунуть
голову в петлю,  ему хочется  узнать две вещи: подлинную историю  Коулмена и
причину, по которой план УАЕС  по выколачиванию у  студий прибавок зарплаты,
каким бы  он там ни был, остается не осуществленным. И Базз знает, где и как
получить ответ на эти вопросы.
     У  администратора  мотеля  он разменял  пятерку  на  мелочь и  пошел  в
телефонную  будку на  автостоянке.  Вынул из  кармана  страницу  с адресами,
которую   десять   дней   назад   вырвал  из  телефонного   справочника,  и,
представляясь  полицейским,  стал  обзванивать  реабилитационные учреждения.
Полагая,  что  Лезник  скрывается   под  чужой  фамилией,  он   расспрашивал
отвечавших  ему клерков  о "старике-еврее,  умирающем от  рака  легких",  но
добавлял  и его  настоящую фамилию. Он стал  беднее  на  три доллара  десять
центов, когда  женский голос сказал:  "Похоже,  что  это Лео  Троцкий"  -  и
поведал  далее,  что  по  рекомендации  врачей  старик покинул  санаторий  и
переехал   по  следующему   адресу:   Редондо-Бич,  мотель  "Брызги   моря",
Гибискус-лейн, 10671.
     Услышав "Лео Троцкий", Базз понял, что дело в  шляпе. И Базз направился
в прокат  автомобилей и взял старый "форд"-седан. Оплатил прокат  машины  за
неделю  вперед, показал служителю свои водительские  права  и  попросил дать
листок бумаги и ручку, и написал:
     Доктор Лезник,  некоторое время я был в команде  большого жюри. За этот
период были убиты  Коулмен и Лофтис,  и мне  известно, что происходило между
ними в 42--44 годы. Эту информацию  я не  разглашал. Посмотрите газеты, если
не верите. У  меня возникли проблемы, и я вынужден уехать  из Лос-Анджелеса.
Но мне хотелось бы поговорить с вами о Коулмене. Все, что вы мне расскажете,
до большого жюри не дойдет, иначе у меня будут крупные неприятности.
     Т. Микс
     Базз поехал в мотель "Брызги моря", надеясь, что после смерти Мала люди
из  управления  прокурора прекратили поиски Лезника. Мотель  стоял  в  конце
проулка,  выходящего  на  берег океана. Офис размещался в  строении  в  виде
устремленной  к звездам ракеты.  Базз  подошел к ракете и позвонил.  К  нему
вышел прыщавый молодой человек:
     - Вам нужна комната?
     - Мистер Троцкий еще жив?
     - Еле-еле. А что?
     Базз протянул ему записку и пятерку:
     - Он у себя?
     - Он всегда дома. Или на  пляже. Куда он может деться? На танцы ему  уж
не ходить.
     -  Передай ему  это,  сынок.  Пятерку  оставь себе.  Если  скажет,  что
поговорит со мной, то, значит, у Авраама Линкольна появился родной брат.
     Молодой  человек  попросил  Базза  подождать  у  машины,  сам  пошел  к
коттеджам  и постучал в одну дверь. Дверь отворилась, он вошел. Через минуту
вышел, неся два  шезлонга. Рядом, держась за него, ковылял согбенный старец.
Интуиция  Базза  не подвела:  перед  кончиной  Лезнику  хотелось  заполучить
благодарного слушателя.
     Базз ждал,  пока они подойдут. Еще за десять шагов  старик протянул ему
руку. В глазах застыла болезнь,  лицо  землисто-серое, весь он как-то иссох.
Но голос звонкий, а на губах играет гордая улыбка:
     - Мистер Микс?
     База, боясь сломать старику кости, легонько сдавил ему руку:
     - Да, доктор.
     - И в каком вы чине?
     - Я не полицейский.
     - О-о? А что же вы делаете в группе большого жюри?
     Базз взял у  парня  шезлонги,  тот пошел  к себе,  ухмыляясь,  а Лезник
остался с Баззом, держа его за руку.
     - Так что же? -  повторил он свой вопрос. - Я  полагал,  что  в команде
Эллиса Лоу одни блюстители порядка.
     Баззу казалось,  что старик совсем ничего не  весит,  и  легкий бриз  с
океана может унести его прямиком в Каталину:
     - Да  просто  деньги нужны  были,  - ответил  Базз. - Пойдем  на  пляж,
поговорим?
     Лезник указал на  место под крутым берегом, где не было битых бутылок и
мусора. Базз осторожно  довел его туда, причем  шезлонги  его отягощали куда
больше, чем хворый  спутник. Поставил шезлонги  друг против  друга как можно
ближе, если  вдруг голос  изменит  доку. Усадил его  в шезлонг; доктор сразу
утонул в складках халата...
     - А знаете, что заставило меня стать доносчиком? - сказал Лезник.
     Поведение  настоящего стукача:  ему надо  обязательно оправдаться. Базз
уселся в свой шезлонг:
     - Что?
     Лезник улыбнулся: ему явно хотелось излить душу:
     - В 1939  году  представители  федеральной  власти  предложили  условия
досрочного освобождения  моей  дочери, которая отбывала заключение  в тюрьме
Техачапи  за  наезд  на  пешехода. Непредумышленное  убийство.  Тогда я  был
официальным психоаналитиком коммунистической партии в Лос-Анджелесе, каковым
и  остаюсь.  Мне  сказали:  если  предоставлю  им доступ к  моим  файлам для
проверки в  1940-м  в генеральной прокуратуре штата  и  других  местах,  они
немедленно  освободят мою  дочь.  В тюрьме Андрее к тому времени  оставалось
пробыть  еще  минимум  четыре  года.  А поскольку  она  рассказывала,  какие
издевательства ей приходится переносить от смотрительниц и сокамерниц, я, ни
минуты не колеблясь, согласился.
     Базз дал старику отдышаться и сразу перешел к Коулмену:
     - А  то, что  вы не раскрыли файлы Лофтиса за 42--44-й годы, это  из-за
этой истории с Коулменом?
     - Да. Это принесло  бы им совершенно  ненужные ; страдания. Прежде  чем
передать  все дела, я  проверил  все упоминания  о  Коулмене.  Поскольку Чаз
Майнир только намекал  на него, его дело  я передал. То  же самое я проделал
при  передаче  дел в  Комиссию Конгресса  по антиамериканской  деятельности,
только  я тогда  солгал, что дело Лофтиса утеряно. Думаю, что  Эллис Лоу  не
поверил  этой  версии,  поэтому я утаил часть дела Лофтиса и надеюсь умереть
раньше, чем он сможет задать мне этот вопрос.
     - А почему вы просто не бросили это паршивое дело? - спросил Базз.
     Лезник откашлялся и плотнее закутался в халат:
     - Мне хотелось его изучить.  Оно меня очень заинтересовало. А почему вы
оставили  работу  на большое  жюри? Не  одобряете моральную сторону  методов
Эллиса Лоу?
     - Просто мне кажется, что УАЕС не стоит того.
     - Ваше заявление для печати внушает к вам доверие. Меня заинтересовало,
насколько вы вообще знакомы с этой историей?
     Океан обрушил на берег мощный  вал, и  Базз постарался  перекричать шум
волны:
     - Я работал над  раскрытием убийств  и одновременно - на большое  жюри!
Только я не знаю, с чего все началось и как закрутилось!
     Шум океана утих. Лезник откашлялся и сказал:
     - Все вы знаете...
     -  Док,  я  знаю про кровосмешение,  про  пластическую  операцию и  как
Коулмен пытался подставить папашу. Об этом знал еще  один человек  - капитан
из прокуратуры, которого убили в джаз-клубе. Вы же сами хотите поговорить об
этом,  иначе не стали бы затевать эту детскую игру с  Троцким. Верно, доктор
мозгоправ?
     Лезник рассмеялся, закашлялся и сказал сквозь смех:
     - Вы разбираетесь в сублимальной мотивации, мистер Микс.
     - У меня ума меньше, чем  у осла, док.  Хотите,  расскажу  свою версию,
почему вы не выдали свои дела с лета 49-го?
     - Ну-ка, интересно.
     - Уаесовцы,  которым было  известно  о ситуации, говорили о предстоящей
женитьбе Рейнольдса на Клэр и как на это отреагирует Коулмен. Верно?
     - Совершенно  верно. Я  побоялся, что  следователи  схватят Коулмена  и
попытаются выставить его своим свидетелем. Клэр хотела скрыть свою по-молвку
от прессы,  чтобы Коулмен не узнал это раньше времени, но это ей не удалось.
И наверно, знаете, какую цену она за это заплатила - страшно сказать.
     Базз  смотрел  на  волны,  ни  один  мускул не  дрогнул  на  его  лице:
испытанное  средство  заставить  говорить  допрашиваемого.  Несколько  минут
Лезник тоже молчал, потом заговорил:
     - Когда бульварные газетки сообщили  о следующей паре убитых, я  понял,
что за этим  стоит Коулмен. Он был объектом моих  наблюдений во время Сонной
Лагуны. Я знал, что он живет где-то на Сентрал-авеню  вблизи  джаз-клубов, и
нашел его. Мы некогда были хорошо знакомы, и мне казалось, что я  смогу  его
урезонить.  У  меня был план  запереть его в  какой-нибудь лечебнице,  чтобы
остановить этим бессмысленные убийства.  Случай с Оджи Дуарте показал, что я
заблуждался,  но такой  план  у  меня был.  Помните об этом и не судите меня
слишком строго.
     Базз посмотрел на человека, стоящего одной ногой в могиле:
     - Я никого  не осуждаю, док. Через несколько дней я уеду  отсюда, и мне
просто хочется услышать то, о чем я не знаю.
     - И вы никому  об  этом  не расскажете?  Базз решил  подкинуть  Лезнику
приманку:
     - Играя в эти игры, вы не хотели огорчать друзей. Мне это понятно - сам
такой. Есть у меня два приятеля,  которым хотелось узнать об этом, но теперь
их уже ничего не интересует. Так может быть, все-таки хоть мне расскажете?
     Сол Лезыик стал рассказывать. Он говорил два часа с долгими перерывами,
чтобы откашляться и передохнуть. Временами он смотрел на  Базза, потом  - на
океан. Иногда он спотыкался и замолкал, но потом рассказ его продолжался.
     Год 1942.
     В  Лос-Анджелесе  введено  затемнение  и  комендантский  час  с  22:00.
Коулмену исполнилось 19, он живет на Банкер-Хилл  со своей полоумной матерью
и  двумя сводными сестрами. Ему дана фамилия Масски, чтобы  растящая "рабов"
мамаша могла получать  социальное пособие  на сына и семерых  младших детей,
которых нарожала согласно указаниям сестры Эйме.  Коулмен просит принять его
в школьный  оркестр, но музыкальный  руководитель ему отказывает,  объяснив,
что  его  игра  на  саксофоне - не  проявление  таланта, а демонстрация силы
легких. Расстроенный Коулмен с горя бросает школу.
     После Перл-Харбора Коулмен в течение двух месяцев добивается зачисления
его  на  службу  в  армию,  но  не  проходит  медкомиссию  из-за  заключения
невропатолога и наличия  гастрита.  Он занимается распространением рекламных
листовок храма Ангела,  зарабатывает  деньги  на  покупку  альт-саксофона  и
часами наигрывает гаммы и  мелодии,  которые нравятся ему одному. Делорес не
позволяет ему играть дома, и он уходил в Гриффит-парк, где развлекает белок,
койотов и бродячих собак. Иногда ходит в библиотеку и через наушники слушает
пластинки  с  джазом.  Его любимая  мелодия -  "Блюз росомахи"  в исполнении
старого негритянского певца Хадсона Хили. Черномазый так коверкал слова, что
его трудно  было  понять,  и  Коулмен  сочинил к мелодии  блюза  собственный
скабрезный текст о спаривающихся росомахах, что и напевал вполголоса, слушая
пластинку. И так ее заездил, что там уже ничего  нельзя было разобрать, и он
стал напевать блюз громко. В конце концов старушенция, заведывавшая комнатой
грамзаписей,   вышла  из  себя  и  выгнала  его  вон.  Потом  он  еще  долго
мастурбирует, представляя, как Коулмен-Росомаха наскакивает на нее.
     Мать Коулмена все время докучает ему требованием денег для сестры Эйме.
Он идет работать в зубопротезную мастерскую "Хоредко" и отдает ей немного от
заработка.  Его  работа  заключается  в  извлечении зубов из  пасти  мертвых
зверей, и это занятие ему  нравится. Он наблюдает, как мастера изготавливают
из этих  зубов протезы,  закрепляют  их  пластиком  или  прочным цементом  в
челюстях. Он выкрадывает у них протезы для рыси и развлекается с ними, уходя
с саксофоном в горы. Он  воображает себя рысью, наводящей страх на Делорес и
сводных братьев и сестер.
     Из  мастерской Коулмена  выставляют,  как только  хозяин  находит семью
мексиканцев,  которая соглашается работать  за  гроши.  Коулмен  обижен.  Он
пытается  найти  работу в  десятке  других  мастерских,  но  выясняется, что
"Хоредко"  -  единственная  в   Лос-Анджелесе  мастерская,  где  работают  с
настоящими  зубами  зверей. В то  время в Лос-Анджелесе введено  затемнение,
чтобы  японцы  не видели огней большого города и не разбомбили его, как  это
они сделали с Перл-Харбор.  Ночью все плотно завешивают окна.  Глухая ночная
темень, полная и абсолютная, толкает заняться воровством.
     Коулмен рыщет по  темному городу, сочиняя  при этом мелодии  для своего
сакса.   Ему  страшно  хочется   посмотреть,   как  живут  люди  за   плотно
занавешенными  окнами. Однажды, зайдя  в парикмахерскую, он  видит на  стене
список с  благодарностью сознательным гражданам Банкер-Хилла, самоотверженно
работавшим на  оборону родной страны. В  списке указываются фамилии тех, кто
эти  работы выполнял  днем, кто посменно, а кто - по ночам. Коулмен копирует
эти  фамилии,  а  из телефонного  справочника  узнает их  адреса.  Потом  он
обзванивает  их,  представляясь  чиновником   службы,  проводящей   перепись
населения, и отбирает одиноких граждан, работающих в ночную смену. Их дома и
становятся объектом его ночных набегов.
     Таких грабежей он совершает немало. Влезает в дома через открытое окно,
вышибает филенку в деревянных дверях, а иногда выдалбливает дырку  в косяке.
Уносит  всякую мелочевку  и деньги,  если они попадаются. Деньгами делится с
Делорес, чтобы  только  отвязалась. Своим самым  лучшим трофеем  он  считает
чучело  рыси.  Так  интересно воображать  себя  таким зверем,  понимающим  и
любящим музыку! Так увлекательно бродить по чужим домам и воображать, что ты
хорошо видишь в темноте!
     В  начале  июля в  троллейбусе  на  Хилл-стрит Коулмен  и  подслушивает
разговор двух пареньков об одном  чудаке по имени Томас  Кормиер, у которого
во дворе дома на  Коронделет-стрит живет столько всякого зверья, что ими вся
улица  провоняла.  А  один  из них  даже  перечисляет  содержащихся  у  него
животных:  куницы,  хорьки,  сурки, выдры  и  росомахи.  Коулмен приходит  в
волнение: тут же под видом телефонного опроса он  звонит  Кормиеру и узнает,
что тот ночами дежурит в зоопарке  Гриффит. В  первую же  ночь, вооружившись
карманным фонариком, он посещает росомах и просто влюбляется в этих зверюг.
     Они злы,  жестоки, никого  не  боятся. Они  хотят добраться  до  него и
пытаются прогрызть сетку.  При этом  они издают визг на самых  высоких нотах
его сакса.
     Коулмен  уходит от полюбившихся зверей,  даже не попробовав забраться в
пустой дом: ему хочется приходить сюда еще и еще. Он читает все, что находит
о росомахах, и просто упивается рассказами об их свирепости. В парке Гриффит
он  расставляет  крысоловки и по  ночам приходит к росомахам  с  добычей. Он
приносит им  живых хомяков и  в луче карманного  фонарика наблюдает, как его
любимцы  пожирают его подношения. Глядя  на это,  он кончает от возбуждения,
даже не прикасаясь к своему члену.
     То лето было бы для него летом счастья, если бы не приставания Делорес,
все время требовавшей от него денег. В конце июля он прочел в газете заметку
об  одном холостяке, собравшем ценную коллекцию  монет и работавшем посменно
на  заводе  Локхид. Коулмен решил выкрасть коллекцию, продать ее  и заткнуть
матери глотку, чтобы только она оставила его в покое.
     В ночь на второе августа  он бесстрашно, как настоящая росомаха, влез в
намеченный  дом...  и был  схвачен:  хозяин оказался  свободным  от  ночного
дежурства  и  сидел  у  себя  в  обществе  двух  друзей.  Коул-мену  удалось
вырваться,  и он  шесть кварталов пулей  мчался домой.  А там,  в освещенной
комнате, на тахте он  увидел  Делорес и незнакомого мужчину в позе "69". Как
ошпаренный, он выскочил из дома и пошел куда глаза глядят. Решил отправиться
к своим росомахам,  но его обнаружил хозяин коллекции с друзьями, которые на
машине  прочесывали  улицы. Его схватили,  отвезли в  парк  Сонной Лагуны  и
отлупили; нумизмат хотел его там кастрировать, но друзья помешали.  Коулмен,
в  кровь  избитый,  остался недвижно лежать на  земле; в его голове  звенели
новые альтовые рулады его сакса.
     ...Шатаясь, Коулмен поднялся на травянистый холм и увидел, а может, это
просто  ему  привиделось, как  высокий  и  здоровый белый  мужчина  избивает
мексиканского паренька. Потом он палкой с вставленными в нее лезвиями бритвы
искромсал на пареньке одежду. При этом кричал  с сильным заморским акцентом,
как показалось Коулмену, шотландским:
     - Ты, грязный испашка! Я проучу тебя! Будешь  знать, как ухлестывать за
чистыми белыми девочками!
     Потом он переехал избитого на своей машине и укатил.
     Коулмен  подошел к мексиканцу и увидел, что  тот был уже  мертв.  Пошел
домой, что-то  наплел  Де-лорес про свои синяки и некоторое время не выходил
из дома. Убийство в Сонной Лагуне отнесли на  счет шайки молодых мексиканцев
из  семнадцати  человек. В  нищих  кварталах  латинос поднялся  гвалт.  Всех
подозреваемых мексов быстро  осудили и  отправили за решетку. Во  время суда
над ними Коулмен несколько раз анонимно  сообщал  в полицию, что видел,  как
убийство   совершал   изверг-шотландец,   и   подробно  описывал,  как   это
происходило. Прошел  месяц,  другой.  Коулмен играет на  своем саксофоне,  а
воровство  и  своих  друзей-росомах  бросил  -  боялся.  Занимался  поденной
работенкой  и  почти  весь свой заработок отдавал матери, чтобы  только  она
отвязалась.
     В один прекрасный день на  крыльцо их  дома по Саут-Бодри, 236 поднялся
убийца-шотландец. Сводных сестер Коулмена мать зачем-то отослала, и дома они
был одни. Коулмен  быстро смекнул,  в чем дело: по отпечаткам пальцев на его
письмах, а  такие отпечатки по  причине его  беспутной  жизни в  полиции уже
имелись,  шотландец его  вычислил. Коулмен спрятался и два дня не  высовывал
носа. Делорес говорила,  что "злыдень" его  разыскивает. Коулмену нужно было
скрыться,  но не было денег. Тогда в альбоме  мамаши он отыскал человека, на
которого был больше всего похож.
     Киноактер Рэндольф Лоренс. Даты на снимках и близкое сходство черт лица
говорили ему: это и есть отец. Он вытащил две карточки, доехал автостопом до
Голливуда и сочинил правдоподобную историю для сотрудницы канцелярии Гильдии
киноактеров. Дама с сочувствием выслушала краткую повесть  о сыне, брошенном
отцом, просмотрела свою картотеку и сообщила мальчику, что настоящее имя его
отца - Рейнольде Лофтис. Он - довольно известный характерный актер и живет в
Санта-Монике на Бельведер-стрит, 816.
     И  вот сын оказывается на пороге  отцовского дома. Рейнольде Лофтис был
тронут.  Он  не  очень  поверил рассказу  об  убийце-шотландце, но  Коулмена
приютил у себя.
     В ту  пору Лофтис  жил с Майниром, они  были любовниками.  Оба состояли
членами   левого  движения   в   Голливуде  и  были  яростными  поклонниками
авангардного кинематографа. Коулмен тайком наблюдал  их в  постели.  Это его
отвращало и вместе с тем притягивало. Он ходил с ними на вечеринки режиссера
из Бельгии, снимавшего голых  людей и рвущих  друг друга собак, напоминавших
ему росомах. Фильмы потрясли его до глубины  души. Рейнольде щедро давал ему
деньги и ничего не имел против того, что он целыми днями во  дворе трубит на
своем  альте.  Скоро  Коулмен  стал  ходить по  джаз-клубам  Долины,  где  и
познакомился с игравшим на тромбоне Безумным Марти Гойнзом.
     Мартин Гойнз сидел на игле, торговал марихуаной, занимался грабежами  и
был  второразрядным  трубачом.  Это был  подонок  из  подонков,  но  обладал
несомненным даром: доходчиво учил музыке и  воровству.  Он  показал Коулмену
как замыканием проводов запустить двигатель угоняемой машины и как правильно
играть на альте, научил читать ноты и  тому,  как  соединить его бестолковый
рев со здоровыми легкими, чтобы на саксе рождались осмысленные звуки.
     Зима  43-го. Коулмен  взрослеет  и обретает  мужскую привлекательность.
Лофтис  смотрит на него влюбленными  глазами, то и дело  обнимает,  целует в
щеки. Внезапно сам заводит разговор об убийце-шотландце.  И в доказательство
своего  полного доверия к рассказу Коулмена вступает в Комитет защиты Сонной
Лагуны,  деятельность которого в связи  с процессом над семнадцатью молодыми
мексиканцами становится главной политической темой радикалов.
     Рейнольде советует Коулмену помалкивать насчет шотландца, ему все равно
никто не поверит; куда важнее спасти несчастных парней от тюрьмы. Шот-
     ландца  никто и  никогда не  арестует, а  вот Коулмену для  собственной
безопасности надо как-то изменить свой  облик; не исключено, что  злодей  не
оставил попыток  отыскать его. Рейнольде отвозит  Коулмена в клинику Теренса
Лакса,  и  там  ему  делают  пласти-: ческую операцию,  чтобы он еще  больше
походил на  Лофтиса.  После  операции в клинике  Коулмена посещают  приступы
безумия:  воображая себя  росомахой,  он  забивает  цыплят  в  птичнике  и с
жадностью  пьет  их кровь.  Выйдя из  клиники с  перебинтованным лицом,  как
персонаж  из  фильма  ужасов,  он  сходится  с  Марти Гойнзом  и  занимается
грабежами; вместе с отцом ходит на  митинги в защиту Сонной Лагуны и вопреки
его  воле  рассказывает  о Хосе Диасе  и  убийце-шотландце.  Никто не  верит
младшему брату  Рейнольдса Лофтиса  "с обожженным на пожаре лицом",  считают
его  полоумным, но он  окружен  заботой и  вниманием.  Со  временем  повязки
снимаются, и все видят в нем его отца, только на двадцать лет  моложе. И тут
Рейнольде совращает собственное "зеркальное отражение".
     Коулмен быстро поддается.  Теперь он  чувствует себя в безопасности  от
шотландца;  кроме  того, ему открывается то,  чего он не знал,  пока ходил в
бинтах: он необычайно  красив. Мужеложство его  отвращает, но и  возбуждает.
Для  него  это  чувство  сродни  :  другому: Коулмена  никогда  не  покидает
ощущение,  что он  - росомаха,  рыщущая в темном чужом доме.  Роль  младшего
брата,  платонически привязанного к старшему, щекочет нервы.  Коулмен знает,
как папаша  страшно боится,  что их тайна  раскроется,  и  молчит  об  этом,
понимая, что  Рейнольде чувствует свою  вину. Поэтому он ходит на  митинги и
собирает  пожертвования.  Возможно,  и  пластическая операция Коулмена  была
задумана не ради его спасения, а ради совращения.
     Чаз, терзаемый страшной изменой любовника, уезжает от них, с презрением
отвергнув  предложение  Рейнольдса  о  "любви втроем".  Майнир обращается  к
услугам  сутенера  Феликса  Гордина и  получает  "петушка"  на каждую  ночь.
Рейнольде - в панике: он боится, что бывший любовник  выдаст новым партнерам
его  кровосмесительную тайну,  и сам заводит амуры,  еще и  для того,  чтобы
держать ухо востро.  Коулмен  ревнует отца, но молчит, а внезапно овладевшие
им  скупость и нервозность говорят Коулме-ну, что  Рейнольдса шантажируют. В
это время Коулмен встречает де Хейвен и влюбляется в нее.
     Она была  товарищем  Лофтиса по многим  левацким  организациям и  стала
подругой Коулмена, от которой  у него не было  тайн.  Половая связь  с отцом
делается для него невыносимой. Занимаясь мужеложством, он представляет себе,
что проводит ночь с  Клэр. Та слушает ужасающую исповедь Коулмена и советует
ему  обратиться к доктору  Лезнику,  официальному психиатру и психоаналитику
компартии, который никогда не нарушит врачебной тайны.
     Лезник  выслушивает  Коулмена  на  протяжении  нескольких   напряженных
двухчасовых  приемов. В  легенде убийства  Сонной Лагуны он усматривает  два
психологических  уровня притязаний  Коулмена: ему нужно было оправдать  свое
стремление найти отца - с  одной стороны, и неосознанное порочное влечение -
с другой.  Утверждая, что убийцей был  белый человек, а  вовсе не  кто-то из
банды мексиканских хулиганов (как считали в среде радикалов), Коулмен просто
пытался добиться  расположения участников Комитета защиты  Сонной  Лагуны из
числа  латиносов.  Сосредоточившись  на первой проблеме,  Лезник посоветовал
пациенту прервать сношения с отцом.
     Лезник  курировал  также  и  Лофтиса.  Он  знал,  как  тяжко переживает
Рейнольде, без конца жертвовавший деньги на разные кампании  и прежде  всего
на Сонную Лагуну, свой поступок, который был еще усугублен и тем, что Лофтис
вынудил  Коулмена  пойти  на  пластическую  операцию.  Чувствуя  приближение
развязки,   Коулмен   снова  стал  ходить  к  росомахам   Томаса   Кормиера,
подкармливать их  и любоваться ими. Однажды  ему вдруг  страстно  захотелось
погладить и прижать зверя  к груди. Он открыл клетку, пытался взять зверя на
руки, но росомаха стала яростно кусаться. Завязалась  борьба;  Коулмен вышел
победителем, задушив зверя. Он  взял тушу домой, снял с нее шкуру, съел мясо
сырым, а  из зубов росомахи сделал  себе протез, которым забавлялся наедине,
воображая  себя  росомахой,  которая  преследует  жертву,  овладевает  ей  и
убивает.
     Время шло.
     Лофтис  внимает  уговорам Клэр  и  Лезника  прервать  свои  сношения  с
Коулменом.  Тот, обиженный и оскорбленный потерей своей  сексуальной  власти
над  отцом,  со  всей яростью  возненавидел  его. Мальчишки,  осужденные  за
убийство в  Сонной Лагуне,  реабилитируются  и освобождаются из  заключения.
Главная заслуга в восстановлении справедливости принадлежит  Комитету защиты
Сонной  Лагуны. Клэр и  Коулмен продолжают беседовать  по душам, но  уже  от
случая  к случаю. Коулмен ищет расположения Клэр  и добывает для нее героин.
Это не  столько радует ее, сколько  беспокоит, и по его просьбе она дает ему
взаймы  две тысячи долларов. Эти  деньги идут на вторую операцию Коулмена  у
доктора   Лак-са,  который   с   помощью  утяжеленных   боксерских  перчаток
обрабатывает лицо пациента, а  потом держит его в своем курятнике на морфии.
Там Коулмен читает книги по анатомии и психологии, сразу и не  раздумывая, в
одночасье  перестает  принимать  наркотики и весь в синяках  и кровоподтеках
предстает перед  Клэр.  Он просит ее спать  с  ним, она в ужасе  прячется от
него.
     Год 1945.
     Резкая перемена в Клэр  заставляет Коулмена уехать из Лос-Анджелеса. Он
скитается по  стране, играет на альт-саксе в  бродячих оркестрах, берет себе
имя  Гудсон  Хили.  В   47-м  Рейнольдса  Лофтиса  вызывают  в  Комиссию  по
расследованию   антиамериканской  деятельности.  Он  отказывается  кого-либо
называть,  и его заносят  в черный список. Коулмен узнает об этом из газет и
радуется. Он все больше озлобляется и мечтает отомстить отцу, овладеть Клэр,
насиловать мужчин,  посмевших бросить на него недобрый взгляд, и поедать  их
плоть,  разрывая  ее протезом  с зубами росомахи,  который всегда  при  нем.
Забвение  от  этой  ярости  он  находит  только  в  сочинении  музыки  и  ее
исполнении.  Вернувшись в  конце  49-го  в Лос-Анджелес,  Коулмен  узнает  о
помолвке отца и Клэр. Весь его вымышленный и такой зыбкий мир рушится.
     Страсть к отмщению захватывает его настолько, что ему уже не до музыки.
Он задумывает  воплотить свои  бредовые идеи в жизнь и сделать их  такой  же
реальностью,  как  и сочинение музыки. Он узнает о принадлежности  Лофтиса к
руководству УАЕС, выясняет, когда собирается исполнительный  Комитет  союза.
Он решает убить партнеров Лофтиса - тех, кто появился после разрыва с Чазом.
Он вспоминает  Уилтси  и  любовника-латиноса Оджи, которых знал  в лицо и по
имени, но которые  уже не могут  узнать  его теперешнего.  Других он  помнит
только  в  лицо,  но знает места, где  они бывают.  Отыскать  их не  трудно,
сложнее другое.
     План мести.
     Убивать любовников Рейнольдса в ночь заседания руководства УАЕС, приняв
его  облик,  оставляя его семя группы 0+ и улики,  указывающие на Рейнольдса
как на убийцу, и тем самым как максимум  замазать  его в мокрых делах или по
крайней мере заставить  его признать свое  участие в предательских собраниях
УАЕС  -  в   качестве  алиби.   Папашу   обвинят  в  убийствах.  В  качестве
подозреваемого  ему  придется  признаться  в  своем гомосексуализме.  Пресса
выставит его на позор, а если он заявит о  своем  алиби  - вечеринках УАЕС -
его недавно реанимированная карьера  в  кинематографе рухнет по причине  его
связи с коммунистами.
     Для осуществления своего убийственного плана Коулмену  нужны деньги; но
игра на саксе в клубах на Сентрал-авеню приносит гроши. Накануне рождества в
баре  "Бидо Лито"  он  встречает  Марти Гойнза. Марти рад встрече  со старым
подельником, которого  не видел с  тех  пор,  когда тот  еще ходил в бинтах.
Теперь  это  не мальчик, а  взрослый мужчина,  при  том неплохо играющий  на
альте.  Коулмен  предлагает  Марти вернуться к  грабежам, и  Безумный  Марти
соглашается. Они договариваются встретиться после
     Нового  года.  Но  незадолго до  назначенного  срока  Гойнз  неожиданно
встречает Коулмена возле бара "Гнездышко Маллоя" и говорит, что разговаривал
со  своим  сокамерником  в  Сан-Франциско   Лео  Бордони  и  пригласил   его
участвовать в деле. Коулмен взбешен - Марти должен был с ним посоветоваться,
-  но вида не подает. Убедившись,  что Марти не  упоминал  его в разговоре с
Бордоии, он решает, что его старый наставник станет первой добычей росомахи.
Коулмен   предлагает   Марти  встретиться  на  углу   Шестьдесят  седьмой  и
Сентрал-авеню в четверть первого ночи  - и никому о том ни слова: на то есть
причины.
     Коулмен идет  к себе, берет специально купленные седой парик и  грим, а
также палку  зутера,  которую  он изготовил из найденного  в мусоре  бруска,
вставив в него  пять бритвенных лезвий.  Он знает,  что  в этот  вечер  УАЕС
проводит  совещание,  берет  у своего  старого знакомого  Роланда  Наваретта
четыре  пакетика  героина  и  шприц,  угоняет  с  Шестьдесят  седьмой  улицы
незапертый "бьюик", отыгрывает в  "Зомби" последний номер, заходит в мужской
туалет на Шестьдесят восьмой  как  Коулмен и выходит оттуда в  облике папаши
Лофтис.
     Марти был пунктуален, но пьян, и даже не заметил изменение во внешности
Коулмена. Коулмен одним  ударом оглушил его, потом заботливо поднял с земли,
как  подвыпившего  друга,  усадил  на заднее сиденье "бьюика". Там он вколол
Марти дозу героина, отвез его к нему на квартиру в Голливуд, там вколол  еще
три дозы героина и затолкал ему в рот капюшон халата, чтобы не перепачкаться
кровью, когда  она хлынет  из лопнувших артерий. Когда  сердце Марти  бешено
заколотилось, Коулмен его придушил. Вынул глазные яблоки, как мечтал сделать
с нумизматом, избившим его в Сонной Лагуне,  и изнасиловал безжизненное тело
в  глазницы. Вставил  свой  протез росомахи и устроил пиршество,  размазывая
кровь  жертвы  по  стенам  под  звучавшие  в  г