ушка, изображая смущение, осталась стоять перед ним. С плеча у нее соскользнула одна бретелька, потом и вторая. Дэнни подождал, пока виски начнет действовать, и освещение в баре, казавшееся странным, снова станет обычным. Он сказал: - Садись и рассказывай, что тебе надо, пока платье с тебя совсем не свалилось. Дженис поправила свои бретельки и села напротив Дэнни: - Я насчет Джона, мистер Апшо. Его опять арестовали. Джон Лембек, любовник Дженис и одновременно ее сутенер, занимался угоном машин по заказу и по заказу мог поставить клиенту любые запчасти. Он, как и Дэнни, был из Сен-Берду и знал по слухам, что его быстро идущий в гору земляк-детектив сам угонял машины в округах Керн и Висалиа, но помалкивал об этом, когда его допрашивали по подозрению в угоне авто. - Запчасти или целая машина, черт бы его побрал? - спросил Дэнни. Джанис вынула из-за пазухи бумажную салфетку и стала ее теребить: - Чехлы. - В городе или в округе? - Ка-кажется, в округе. Отделение Сан-Димас. Дэнни поморщился. Сыскной отдел в Сан-Димас был самым скандальным во всем управлении. В 46 году дневной дежурный по участку, окосевший от скипидарного самогона, до смерти забил подвернувшегося рабочего-мексиканца с плантации. - Это в округе. Какой залог? - Залог не назначен, из-за последнего условного освобождения. Понимаете, нарушение режима, мистер Апшо. Джон сильно напуган, потому что полицейские там просто свирепствуют. Его заставили подписать признание в хищении всех машин, которые он не воровал. Джон сказал, что я должна передать парню из Сан-Берду, который любит машины, чтобы заступился за земляка, который тоже любит машины. Он не сказал, что это значит, но просил передать вам. Надо использовать все рычаги, чтобы сохранить свою репутацию незапятнанной: нужно звонить этим копам в Сан-Димас, объяснить, что Джон Лембек - его доверенный информатор, и что негритянская банда угонщиков машин просто хочет его засадить, и попади этот глупый засранец в окружную тюрьму - его там прикончат. Если Лембек в обезьяннике и ведет себя смирно, то ему надают затрещин и выгонят вон. - Передай Джону, что займусь его делом с утра. Дженис рвала свою салфеточку на мелкие клочки. - Спасибо, мистер Апшо. Джон велел мне быть с вами поласковей. Дэнни встал, чувствуя себя согревшимся и бодрым, думая, не намять ли бока этому Лембеку, решившему расплатиться с ним своей девкой. - Ты всегда со мной ласкова, милая. Вот и рюмашку на ночь пропустил. Дженис страстно вперила в него свои голубые глазки: - Я хочу сказать, очень-очень ласковой. - Мне это не нужно. - Я имею в виду сделать все, что вам захочется. - Нехорошо это, - сказал Дэнни и положил на стол, как обычно, доллар чаевых. ГЛАВА ВОСЬМАЯ В своем офисе на двенадцатом этаже Мал погружен в чтение досье доктора Лезника. Второй час ночи. Весь офис окружного прокурора в темноте; горит одна лампочка на стене закутка Мала. По всему столу вперемежку с закапанными кофе записями разбросаны папки. Селеста скоро уснет, тогда он сможет отправиться домой и лечь спать в своей каморке, избежав ее приставаний. Только в этот поздний час он бывает ее единственным другом, только в постели они могут спокойно поговорить, до тех пор пока один из них не спровоцирует скандал. Сегодня он бы не отказался от ее предложения. Скабрезное содержание папок возбудило его, как во времена работы в отделе нравов, когда он вел слежку за молодыми девушками, работавшими в борделях. Хорошо знать этот контингент - значило получить надежный выход на тех, кто даст наводку на сутенеров и богатых клиентов. После сорока восьми часов штудирования бумаг Лезника у него появилось ощущение, что он сумел понять, что это за люди - красные в рядах УАЕС. Обманывающихся. Вероломных. Насквозь порочных. Пустобрехи, демагоги, новомодные псевдоидеалисты. Жадная до социальных проблем саранча, налетающая отовсюду с ложным пониманием реальности и ошибочными решениями. Сонная Лагуна - единственное их правое дело, практически проваленное: тогда сочувствовавшие жертвам гонения на левых, кого называли "попутчиками", просто умоляли членов компартии принять участие в пикетировании и распространении листовок, чем свели на нет все, что говорил и делал комитет в защиту Сонной Лагуны. Голливудские сценаристы, актеры и их окружение разглагольствовали о своих пустяковых травмах, пережевывали банальности либералов, терзались муками совести из-за своих огромных заработков в годы депрессии и как покаяние раздавали свои деньги на сомнительные предприятия радикалов. Эта беспринципность, эта убогая политика и толкали людей в приемную доктора Лезника. Обман. Глупость. Эгоизм. Мал глотнул кофе и мысленно прошелся по содержанию папок. Теперь нужно отобрать участников мозгового треста левых, которых они с Дадли Смитом будут допрашивать, и наметить тех, кто станет объектом разработки еще не подобранным агентом-оперативником, внедрение которого предложил и на которого возлагает большие надежды сам Лоу. Пока же он имеет дело с теми, у кого слишком много денег и совсем немного мозгов, для кого 30-е и 40-е были одной большой ошибкой. Они предали самих себя, своих любовников, страну и собственные идеалы, а в ходе двух крупных событий проявили еще больше глупости и в итоге выпали из круга своих политических единомышленников, собраний и партнеров по распутству. Этими событиями были дело Сонной Лагуны 1942 года и Комиссия Конгресса по антиамериканской деятельности, расследовавшая в 1947 году коммунистическое влияние в индустрии развлечения. Но самое забавное, оба эти события придали радикалам больше авторитета и в известном смысле реабилитировали их. В августе 1942 года на заросшем травой холмистом пустыре в районе Уильяме Ранч в центральной части Лос-Анджелеса, служившим местом сборищ членов разнообразных банд и носящем название "Сонная Лагуна", был забит до смерти мексиканский юноша Хосе Диас, которого затем переехали на машине. Об инциденте заговорили еще с вечера, когда, по слухам, Диаса изгнали из местной банды подростков, потому что он якобы оскорбил членов конкурирующей группировки. Семнадцать человек захватили Диаса, затащили в "Лагуну" и там прикончили. Доказательств этого преступления фактически не было. Полицейское расследование и суд над подростками проходили в атмосфере антимексиканской истерии. В 42--43-м годах по всему Лос-Анджелесу прокатилась волна беспорядков, связанных с восстанием зутеров . Все семнадцать обвиняемых были приговорены к пожизненному заключению. Комитет защиты Сонной Лагуны, куда вошли активисты ЖЕС, члены компартии, либералы и честные граждане, организовали массовые выступления, рассылали петиции и собирали средства для судебной защиты, что в конечном счете привело к тому, что все осужденные были помилованы. Пропитанный лицемерием идеализм! На прием к Лезнику приходили мужчины, у кого "сердце кровью обливалось" из-за несправедливо осужденных юношей, с жалобами на белых женщин из компартии, которые бесстыдно трахались с мексиканскими "пролетариями". И тут же следом жалобщики корили себя как озверевших расистов. Мал взял себе на заметку обсудить с Лоу дискуссионный аспект проблемы Сонной Лагуны. Эд Сат-терли намеревается раздобыть у фэбээровцев снимки съездов Комитета защиты Сонной Лагуны. Поскольку все обвиняемые полностью реабилитированы, то его затея может дать обратный результат. То же самое относится к информации психиатра, предоставленной Комиссии Конгресса в 47-м. Лучше будет, если они с Дадли сохранят эти сведения в тайне, чтобы не усложнять положение Лезника, и будут пользоваться этой информацией как подсобной - давить с ее помощью на слабые места представителей УАЕС. Выход с материалами Комиссии Конгресса в полном масштабе может поставить в затруднение большое жюри: Дж. Парнел Томас, председатель той комиссии, сейчас отбывает тюремный срок за взяточничество. Видные деятели Голливуда выступили с протестом против методов комиссии, и материалы Лезника изобилуют опасными моментами весны 47-го - самоубийствами, попытками самоубийства, актами предательства, пьянством и развратом как средством приглушить боль от потери друзей и доброго имени. Подобный прецедент уже был: в прошлом году большое жюри Лос-Анджелеса планировало опереться на авторитет Комиссии Конгресса 47-го, но решило, что это может вызвать симпатии к членам УАЕС и усилить позицию свидетелей противной стороны. Лучше будет не углубляться в доказательства фактов предательства; важнее лишить либералов возможности оспаривать тактику большого жюри в прессе. Малу его обзор представлялся весомым: добротные данные, предложения насчет того, что использовать, а что держать про запас. Он допил свой кофе и перешел к личным делам - из двадцати двух человек пять-шесть уже практически готовы к допросу и оперативной разработке. Первый - проблематичен. Мортон Зифкин: член УАЕС и компартии, состоит в одиннадцати других организациях, определяемых как "коммунистический фронт". Семейный: жена и две взрослые дочери. До того как послал Комиссию Конгресса к чертям собачьим, был высокооплачиваемым сценаристом, зарабатывал сто тысяч в год. Теперь за гроши занимается склейкой кинопленки. Занимался Психоанализом с доктором Лезником, желая "постигнуть учение Фрейда" и умерить свою страсть изменять жене с соратницами по компартии, "на что толкает его не тело, а деньги". Оголтелый, не знающий удержу проповедник марксизма. Отлично бы смотрелся на скамье свидетеля, но никогда не выдаст своих красных товарищей. Настолько образован и умен, что рядом с ним Лоу будет выглядеть круглым дураком, а наложенные на него санкции Комиссии Конгресса придадут ему ореол мученика. Проблематичен. Мондо Лопес, Хуан Дуарте и Сэмми Бенавидес, бывшие активисты Комитета защиты Сонной Лагуны, рекрутированные руководством компартии из синаркистов - банды зутеров, щеголявших в регалиях нацистов. Теперь они номинально состоят в руководстве УАЕС как представители национального меньшинства. В начале 40-х они просто бесились от заносчивости белых женщин, но уступчивость партийных коллег в юбках сделала их благодарными товарищами. Правда, потом они еще больше взъелись на своего руководителя ячейки, когда тот предложил им обследовать свои "тревоги" у психиатра. В настоящее время Бенавидес, Дуарте и Лопес совмещают работу рабочих сцены на студии "Вэрайэти интернэшнл пикчерз" с участием в съемках дешевых вестернов, где исполняют роли индейцев. Они также руководят пикетированием на ГоуэрТалч - попытка УАЕС использовать физические методы борьбы. Впрочем, пикетчики выглядят жалкими слабаками в сравнении с громилами Микки Коэна, выступающими на стороне тимстеров. Мал определил тройку мексиканцев как напавших на золотую жилу бабников, политические интересы которых не выходили за круг проблем Сонной Лагуны. За всей троицей, по всей видимости, имелись грешки и преступные связи со времен их бандитской юности - удобный повод для их разработки агентом, если Эллис Лоу такого найдет. Дальше - хуже. Рейнольде Лофтис, характерный киноактер, выданный Комиссии Конгресса своим любовником Чазом Майниром, голливудским сценаристом-середнячком. Лофтис не подозревает, что Майнир продал его, и относится к доносчику с полным доверием. Оба состоят членами УАЕС, остаются в добрых отношениях на личных встречах и на политических мероприятиях, в которых оба принимают участие. Майнир, мучимый совестью за свое предательство, сказал доктору Лезнику: "Если бы вы знали, ради кого он оставил меня, вы бы поняли, почему я так поступил". Мал проштудировал дела Лофтиса и Майнира в поисках других упоминаний этого "кого", но ничего не отыскал. В бумагах Лезника на Лофтиса был большой пробел в период 1942--1944 годов. В деле Майнира тоже никакого упоминания третьего угла любовного треугольника не было. Мал помнил Лофтиса по вестернам, на которые он ходил со Стефаном: высокий длинноногий мужчина с седой головой и приятной внешностью - вылитый американский сенатор. И вместе с тем - коммунист, подрывной элемент, свидетель противной стороны на заседаниях Комиссии Конгресса и откровенный бисексуал. Двустволка. Потенциально, следом за Чазом Майниром, красным с тщательно скрываемой тайной, - особо важный свидетель в пользу выставившей стороны. И наконец - Красная королева. На Клэр де Хейвен персонального дела не было. По описаниям нескольких мужчин, она слишком хороша собой, слишком сильна и умна, чтобы обращаться за помощью к психиатру. Она переспала с половиной своей партийной ячейки и всей верхушкой Комитета защиты Сонной Лагуны, включая Бенавидеса, Лопеса и Дуарте, которые ее просто боготворят. Чаз Майнир без ума от нее, хотя и голубой; Рейнольде Лофтис говорит о ней как "единственной женщине, которую я когда-либо любил". Ее женские прелести Мал отметил как фактор второстепенный. Клэр действует за сценой, держится в тени, бережет светские и деловые связи своего покойного отца, флегматичного лос-анджелесского юриста, придерживавшегося правых убеждений. Майнир говорил Лезнику, что именно авторитет ее отца объясняет то, что ее не вызывали в 47-м в Комиссию Конгресса, и что никто из других свидетелей не называл ее имени. Клэр трахалась как крольчиха, но потаскухой не считалась; педерасты-сценаристы, актеры-двустволки, мексиканцы и коммунисты всех расцветок - все относились к ней с глубоким почтением. Мал погасил свет, напомнив себе не забыть послать записку Лезнику с вопросом: почему все записи в его делах обрываются летом 49-го года? Идя к лифту, он думал, как выглядит Клэр де Хейвен и где достать ее фото. "Вот если бы затащить ее в число свидетелей обвинения, используя ее страсть к политике и сексу... Красная королева колется в суде как последняя шлюха из Чайнатауна..." Финальным титром этого скабрезного фильма перед его глазами всплыли капитанские нашивки. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Время собирать деньги. Сначала Базз зашел в студию "Вэрайэти интернэшнл", где Герман Герштейн прочел ему пятиминутную лекцию о пагубности коммунизма и вручил толстый конверт сотенных купюр. Вторая остановка - "Голливуд Престиж Нэшнл пикчерз". Короткая прогулка сквозь линии пикетчиков - тимстеров и УАЕС - к зданию студии. Начальник охраны студии Уолли Волдрих открывал коробку с пончиками, обсыпанных сахарной пудрой и обрызганных каплями шоколада. Десять тысяч Говарда у него уже были в кармане. Взнос Микки Коэна в фонд "Сторонников американского образа жизни в кинематографе" будет на сегодняшний день его последним сбором. Через Сансет Базз поехал в Санта-Моника-каньон к укромному бунгало, где Микки оттягивается со своими прихлебателями, развлекается с девками и прячется от жены. С кучей денег в кармане Баззу и море по колено: вот если б Консидайн был поблизости, когда он будет сдавать мешок денег Эллису Лоу, он был его подразнил, посмотрел бы, что изменилось за те четыре года, когда он узнал о том, что Лора с Баззом погуливает. Если все пойдет как надо, он скажет Говарду, что берется бить коммунистов: Леотис Дайнин требует с него полторы штуки, а с этим черножопым связываться не стоит. Бунгало Коэна представляло собой постройку из бамбука, в зарослях тропических растений - там укрывались бойцы, когда Микки и Джек Драгна затевали перестрелку. Базз припарковал машину рядом с "паккардом" с откидной крышей, подивившись, куда девался бронированный "кадиллак" и кто вручит ему конверт с деньгами. Он подошел к двери и позвонил. Изнутри донесся голос женщины с южным акцентом: - Входите. Базз открыл дверь и увидел Одри Андерс; она сидела в гостиной и щелкала клавишами арифмометра. Отсутствие макияжа, простые рабочие брюки и рубашка с монограммой Микки совсем не убавили ее красоты; она выглядела даже лучше, чем утром после новогодней ночи в красном платье и на высоких каблуках, когда пнула Томми Сифакиса в пах. - Привет, мисс Андерс. Одри указала ему на лакированный китайский журнальный столик; там лежала пачка купюр, стянутых резинкой. - Микки просил передать тебе "мазел тов", что, как я понимаю, значит, что он рад твоему участию в этом деле с большим жюри. Базз сел в глубокое кресло и положил ноги на столик в знак того, что желает побыть здесь и потолковать: - Что, Микки пользуется тем, что у тебя диплом магистра наук? Одри отстукивала данные сделок, смотрела на выходящую из машинки ленту и записывала в блокнот. Все это она делал очень медленно, вдумчиво: - Доверяешь программкам "Эль Ранчо бурлеска"? - Нет. Просто думаю, что у тебя отлично работают мозги. - Имеешь в виду обсчет кредитов? - Это называется ростовщичеством... Нет, я говорю о мозгах в целом. Одри указал на вытянутые на стол ноги Базза: - Собираешься задержаться? - Недолго. У тебя действительно есть диплом магистра? - Господи! Все спрашивают одно и то же. Нет, степени магистра у меня нет. У меня сертификат бухгалтера второразрядного учительского колледжа в Джексоне, штат Миссури. Удовлетворен? Базз не мог решить, хочет ли она, чтобы он поскорее убрался, или рада прервать свое занятие: в погожий зимний день подсчитывать прибыль от ростовщических операций - занятие неблагодарное. У него был еще один шанс, одна отмычка, позволяющая заглянуть в чужую душу: - Как Люси Уайтхолл - в порядке? Одри закурила сигарету и выдохнула два идеальных по форме колечка дыма. - Да. Сол Гельфман спрятал ее у себя в Палм Спрингс, а у Микки есть друзья в управлении шерифа, и там выдали ограничительный ордер. Если Томми тронет Люси, полиция его арестует. Она сказала, что благодарна тебе за все. Я не стала говорить ей, что ты выручил ее за деньги. Базз пропустил колкость мимо ушей и улыбнулся: - Передай Люси привет. Скажи ей, что она такая хорошенькая, что я все сделал бы и бесплатно. Одри рассмеялась: - Ну да, сделал бы, от тебя дождешься. Микс, а что у тебя с Микки? - На твой вопрос отвечу вопросом. Зачем тебе это знать? Одри пустила еще два колечка дыма и загасила сигарету: - Потому что вчера он говорил о тебе битый час. Потому что, как он сказал, никак не может решить, кто ты такой: самый глупый из умных или самый умный из глупых. Не может понять, почему ты продуваешь деньги в тотализаторе черных, когда можешь играть на ставках у него и платить проценты. Он говорил, что только глупцы любят опасность, а ты любишь опасности, но совсем не глуп. Он еще говорил, что не может понять: храбрый ты или сумасшедший. Что скажешь? Баззу захотелось, чтобы такие слова были высечены на его могильном камне. Они так были точны и так верны! Базз ответил Одри прямо, не заботясь, пойдет ли это от нее дальше: - Мисс Андерс, я рискнул там, где Микки рисковать боится, поэтому он чувствует себя вне опасности. Он маленький человек и я маленький человек, просто я чуть лучше управляюсь своими руками и дубинкой. Микки может потерять много больше чем я, а потому он и боится больше. А если я сумасшедший, то, значит, он умный. Знаешь, мисс Андерс, что мне кажется странным в нашем разговоре? Вопрос остановил начинавшуюся улыбку Одри - яркий луч, высветивший два чуть искривленных зуба и поджившую ранку на нижней губе. - И что же? - Что Микки решил потолковать об этом именно с тобой. Вот это для меня в самом деле удивительно. Улыбка Одри угасла: - Он любит меня. - Это значит, он ценит внимание, которое ему оказывается. Как он делал, когда я был копом: тот славный белый порошок я продавал не Джеку, а Микки. Мы тогда с ним и подружились, вот потому Микки так себя и ведет. А удивлен я, что он так открывается женщине, вот и все. Одри закурила новую сигарету: Базз понял, что у нее испортилось настроение, дружеского разговора больше не получится: - Извини. Я не хотел касаться сугубо личного. Одри сверкнула глазами: - О нет, хотел, Микс. Еще как хотел! Базз встал и обошел комнату, осматривая необычную китайскую обстановку и думая: кто ее выбирал - жена Микки или эта бывшая стриптизерша и бухгалтер, заставившая его задергаться, будто если он скажет не то, начнется пальба. Он решил перевести разговор на другую тему: - Хорошие вещицы. Жалко будет, если Джек Д. продырявит их пулями. Голос Одри дрогнул: - Микки и Джек поговаривают о том, чтобы пойти на мировую. Джек хочет, чтобы они вместе провернули одно дельце. Может, дурь, может, казино в Вегасе. Микс, я люблю Микки, и он любит меня. Последние слова прозвучали для Базза как выстрелы - бах, бах, бах. Он взял пачку денег, сунул их в карман и сказал: - Ага. Он любит возить тебя в "Трок" и "Мокамбо", где знает, каждый мужчина облизывается на тебя и боится его. Потом часок с тобой, и обратно к жене. Верно, это хорошо иногда поговорить друг с другом обо всем. Но по моему разумению, этому еврейчонку не долго тебе исповедоваться, потому как ему не достает мозгов понять, что ему досталось. Одри раскрыла рот, сигарета упала ей на колени. Она подняла ее и загасила: - Ты в самом деле сумасшедший или просто глуп? Баззу снова послышались выстрелы - бах, бах, бах, бах. - Наверное, я просто доверяю тебе, - сказал он. Подошел к Одри и поцеловал ее прямо в губы, одной рукой гладя по голове. Она не открыла рта, не протянула к нему руки, но и не оттолкнула его. Поняв, что большего ему ожидать нечего, Базз отпустил Одри и направился к машине, чувствуя под ногами зыбучие пески. Все эти "бах, бах, бах, бах" эхом отдавались всю обратную дорогу, заставляя вспоминать виданные и перевиданные кадры старого немого кино как новое чудное видение. В 33-м он схватился с шестью "быками" из числа пикетчиков у студии "МГМ", махавшими утыканными гвоздями бейсбольными битами, выручил их своей дубинкой и сам получил столбняк - глупость, которая помогла ему поступить в полицию. В начале 42-го работал в группе наблюдения за иностранцами, собирал япошек и переселял их в паддоки ипподрома в Санта-Анита. Там он приметил смышленого паренька по имени Боб Такахаси; пожалел парня, взял его на недельную гулянку Тихуана - выпивка, девки, собачьи бега и расставание со слезами на границе. Паршивец Боб мотанул на юг, косоглазый чужак на земле лупоглазых. Тоже большая глупость; но он прикрыл свою самоволку тем, что остановил подозрительную машину из Сан-Диего и арестовал четырех наркоторговцев да еще целый фунт марихуаны в придачу. На всю эту шпану в Лос-Анджелесе, оказалось, заведено девятнадцать дел. Он получил благодарственное письмо от начальства за поимку опасных преступников. Опять дерьмо обернулось удачей. Но самый большой номер он отколол со своим братом Фадом. Через три дня после освобождения из тюряги в Техасе, Фад объявляется у дверей детектива сержанта полиции Микса Тернера и сообщает, что только что обчистил винный магазин в Хермоза-Бич, отлупил пистолетом владельца и теперь намерен вернуть из полученного дохода Баззу долг в шесть сотен. И когда Фад рылся в своем окровавленном бумажном пакете, в дверь постучали. Базз посмотрел в глазок и увидел двух полицейских. Он решил, что родня все же ближе закона: грохнул четыре раза из своего служебного револьвера в стену комнаты. Полицейские стали взламывать дверь. Базз затолкал Фада в подвал, запер его там, выбил заднее окно и слегка потоптал хозяйскую петунию. Когда полицейские вошли в дом, Базз объяснил, что сам полицейский, а бандит был наркоман, которого он сам засадил в Квентин, Дэвис Хаскинс, в действительности окочурившийся от передозировки в Биллингсе, штат Монтана (эти сведения он получил, занимаясь перемещением иностранцев). Полицейские бросились разыскивать "преступника", вызвали подкрепление и до рассвета держали в осаде всю округу. Дэвис Хаскинс занял первые полосы газет "Миррор" и "Дейли ньюс". Целую неделю у Базза играло очко. Он велел брату сидеть смирно, пичкал его виски, бутербродами с вареной колбасой и журнальчиками с порнухой, которые слямзил в отделе нравов. Рискуя головой, этот белый голодранец выехал на одном нахальстве. Полиция так никогда и не узнала, что человек, обокравший винный магазин, подъехавший на угнанном "Ла Салле" к дому сержанта Микса Тернера, выстреливший несколько раз в стену комнаты и скрывшийся в неизвестном направлении, был уже давно мертв. Когда Фад год спустя умирал в Гуадалканале, командир его отделения прислал Баззу письмо, в котором цитировал последние слова брата: "Передайте Тернеру спасибо за порно и бутерброды". Глупый, сумасшедший, сентиментальный, отчаянный безумец. Но поцеловать Одри Андерс было хуже всякого безумия. Базз оставил машину на стоянке здания городского совета, переложил все деньги в коробку из-под пончиков и поднялся в офис Эллиса Лоу. Открыв дверь, он увидел Лоу, Дадли Смита и Мала Консидайна: они сидели за столом и говорили все разом. Речь шла о разнообразных полицейских уловках. На него никто даже не взглянул. Базз во все глаза разглядывал Консидайна, которого не видел четыре года, с тех пор как наставил ему рога. Он по-прежнему был похож не на копа, а, скорее, на адвоката; в русых волосах появилась седина, в поведении проглядывалась какая-то нервная и усталая отрешенность. Базз постучал по двери и, открыв коробку, бросил ее на кресло. Сидевшие за столом обернулись. Базз не сводил глаз с Консидайна. Лоу деловито кивнул. Дадли Смит, старый лицемер, сказал: - Тернер, дружище, сколько лет, сколько зим. Консидайн смотрел на него с нескрываемым любопытством, будто разглядывал неизвестный вид рептилии. Они смотрели друг на друга. Базз сказал: - Привет, Мал. - Хороший галстук, Микс, - сказал Мал. - Кому пришлось вставить на этот раз? Базз рассмеялся: - Как поживает бывшая? Все еще ходит в трусиках с дыркой? Консидайн смотрел пристально, уголок рта подергивался. Базз тоже глядел на него не отрывая глаз, но во рту у него пересохло. Кто кого? Консидайн или Драгна? Пятьдесят на пятьдесят. Надо, пожалуй, чуток повременить. Надо дать красной угрозе посвирепствовать еще немного, пока он подпишется на это предприятие. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Отправиться в каньон Малибу заставили его две ночи дурных снов и день сплошных разочарований. Тихоокеанская береговая автострада вела Дэнни на север. Там он наметил себе итоговое задание: поговорить с лицами, занимающимися разведением бойцовых собак, список которых он получил в центральном отделе нравов управления шерифа. Разговор с ними должен быть вежливым, цель - получить достоверную информацию, подтверждающую или опровергающую вывод доктора Леймана об использовании убийцей натасканных на крови животных. Подобных случаев с животными в окружном архиве и в городском Бюро статистики и опознания не отмечено. Если собаководы отметут это теорию или назовут вздорной (а уж кому как не им знать!), может, хоть этой ночью ему не будут сниться рвущие тело псы, вывернутые наружу внутренности и визгливые звуки джаза. А все началось так. После ужина в кафе "Лунный свет" и предложения Джанис Модайн ему пришла в голову мысль завести собственное досье на убийство Гойнза. Туда он занесет каждую крупицу информации, результаты вскрытия и копию каждого отчета. Четкими, бесстрастными выводами он припрет Дитриха к стенке и добьется права заниматься только своей работой, своим розыском, и прежде чем капитан перекроет кислород, он полностью разработает 187-го, даже если и не сумеет найти мерзавца. С таким решением он отправился в "Ранч маркет" в Голливуд, купил там картонные карточки, крафт-конверты, цветные наклейки, блокноты, писчую и копировальную бумагу и приволок домой, наградив себя за хорошую работу двумя рюмками виски. Виски свалило его на кушетку, и опять началось... Ему снились увечья Гойнза в ярких красках; внутренности и большие распухшие пенисы так близко, что не сразу понял, что это такое... Роющиеся в кровавом месиве собаки... Он стоит рядом... Его "мысленная кинокамера" снимает все это на пленку, пока он сам не присоединяется к стае и тоже начинает грызть... Две ночи вот такого. А между ними - отвратительный день. Сны первой ночи он приписал боязни, что ему не распутать этого дела, и тому, что давно ничего не ел. Утром он съел двойную порцию бекона, яйца, тост и сладкие булочки в "Уилшир дерби" и поехал в главное управление службы шерифа просматривать дела об убийствах. Ни одного убийства с участием животных не зарегистрировано; а единственный случай нанесения порезов на гомосексуальной почве, весьма отдаленно напоминающий случай с Гойнзом, расследован и закрыт: ссора любовников. Убийца схвачен и все еще сидит или казнен в штате Калифорния. А дальше пошла морока. Созвонился с Карен Хилтшер и ласково упросил обзвонить другие отделения профсоюза музыкантов, которые могли ангажировать Марти Гойиза, и джаз-клубы Лос-Анджелеса, которые могли нанимать тромбониста самостоятельно. Попросил ей проверить в полицейских участках города дела о грабежах: его интересовали дела грабителей-музыкантов, в которых есть упоминания о Гойнзе. Девушка нехотя согласилась, он послал ей в трубку воздушный поцелуй, обещал позвонить позднее и поехал снова в профсоюзное отделение 3126. Там администратор позволила ему вновь взглянуть на записи о трудовой деятельности Рога Изобилия, и Дэнни выписал кучу адресов клубов и придорожных ресторанчиков, начиная с первого выступления Безумного Марти в 36-м. Остаток дня он объезжал эти клубы, в которых теперь стояли музыкальные автоматы или торговали гамбургерами. Многие заведения уже раз пять поменяли хозяев, в других хозяева оставались старые. Но ответ у всех стоек был одинаков: глядя на снимки Гойнза пожимали плечами, спрашивали: "Какой Марти?", делали невозмутимое лицо, когда слышали историю о грабителе-музыканте, и чесали в затылке при упоминании мальчишки-грабителе с забинтованным лицом. В сумерки он позвонил Карен узнать новости. Ничего: опять "Какой Марти?", а дела грабителей выявили одиннадцать имен - семь негров, два мексиканца и двое белых с группой крови АВ+ и 0-. Черт! Вспомнил о своем обещании Дженис Модайн, позвонил в отделение Сан-Димас и поговорил с начальником отдела автокраж. Джон Лембек все еще сидел под арестом и был подвергнут допросу по поводу угонов ряда автомашин. Дэнни охарактеризовал его как ценного осведомителя, сделав упор на то, что в тюрьме Лембек будет совершенно бесполезен для полиции. Начальник отдела автокраж согласился поставить его на освобождение. Было очевидно, что до того как Джона отпустят, его хорошенько отдубасят, но это не будет идти ни в какое сравнение с тем, как Дэнни вздует его сам. Затем он поехал домой, принял четыре рюмки виски и уселся за свои досье: стал надписывать ярлычки и клеить их к папкам - "Опросы", "Отсев", "Хронология", "Районы поиска", "Материальные улики", "Данные о преступлении". Пока писал подробное изложение событий, голову сверлила мысль: где жил Мартин Гойнз после выхода из лечебницы Лексингтон и до своей смерти? В конце концов Дэнни позвонил ночному дежурному лечебницы и попросил сообщить, кто из калифорнийцев освобождался одновременно с Гойнзом. После двадцатиминутного ожидания по междугородной лини пришел ответ - никто. Полное изнеможение и дрожь в онемевших от писанины руках совсем лишили его сна. Четыре дополнительные рюмки виски и метание на сбитых простынях постели наконец сделали его бесчувственным, а потом снова собаки, та же кинокамера с зубами, его зубами, кусающая бесчисленные трупы с группой крови 0+. За плотным завтраком Дэнни пришел к выводу о необходимости визитов к собаководам. Позвонил в главное управление шерифа, получил список и предупреждение быть осторожным: хозяева собачьих питомников в Малибу-каньон - белая шантрапа, выходцы из бедняцких районов штата Теннесси. Они разводят питбулей, что законом не запрещается, а бои собак устраиваются на юге Лос-Анджелеса, и никто из них со времен войны за это к ответственности не привлекался. С прибрежной автострады Дэнни свернул на Каньон-роуд и поехал через покрытые кустарниками холмы, пересеченные ручьями и лощинами. Дорога была узкая, двухполосная; по левую руку попадались детские лагеря, конюшни и изредка кемпинги, а по правую - высилась сооруженная как барьер от наступающих деревьев стена и далеко внизу виднелись просторы буро-зеленого леса. Торчавшие посреди кустарников указатели вели к домам и людям; взгляду Дэнни предстали кровли вилл, черепичные крыши, трубы экстравагантных охотничьих домиков. Постепенно качество недвижимости падало: никаких видов на океан, никакого морского бриза, кустарник становился все гуще и вскоре дома исчезли. Едва Дэнни начал спуск с хребта Малибу, он заметил все признаки скорого появления собачьих питомников: взору открылись покрытые рубероидом хибары, а поредевшая листва уже не давала тени, и становилось жарко. Служащий отдела нравов, с которым разговаривал Дэнни, сообщил о трех питомниках, расположенных на протяжении мили грунтовой дороги с вывесками "ЩЕНКИ ПИТБУЛЕЙ" - "АВТОЗАПЧАСТИ". Дэнни увидел такую вывеску сразу, едва кончился асфальт, и дорога длинным ровным полотном стала уходить к долине Сан-Фернандо. Он съехал на грунтовку и три четверти мили скреб днищем непроезжую дорогу, минуя лачуги, в каких обычно живут сезонные рабочие. Потом он увидел питомники - три сарая из шлакоблоков за оградой из колючей проволоки, три одинаковых двора заваленных полуосями, ведущими валами и блоками цилиндров; три коренастых мускулистых пса в отдельных загонах. Дэнни подъехал поближе к забору, приколол к пиджаку свой жетон и посигналил - проявил любезность по отношению к обитателям хибар. В ответ собаки залаяли; Дэнни подошел к ограде. Они не походили на собак его снов - черных и гладких со сверкающими белыми клыками. Эти были коричневые, пятнистые и в крапинку, широкогрудые, с тяжелой челюстью и телом из сплошных мышц. У них не было огромных гениталий, как у собак из его снов; их гавканье не было лаем смерти, они не казались страшными - это были просто животные, выращенные с недоброй целью. Дэнни стал разглядывать псов в ближайшем загоне и подумал, как они поведут себя, если их погладить по голове. Потом сказал им, что они не похожи на других знакомых ему собак и он рад этому. - Пистон, Пилка и Челнок. Выиграли шестнадцать боев. Рекорд Южной Калифорнии для одной псарни. Дэнни повернулся на голос. В дверях хибары сразу налево от него увидел жирдяя в комбинезоне. На нем были очки с очень толстыми стеклами: со зрением у него явно были серьезные проблемы. Дэнни отколол свой жетон и сунул его в карман, подумав, что человек любит поговорить, и решил применить тактику страхового агента. - Можно вас на два слова? Хотелось бы поговорить о ваших собаках. Человек не спеша двинулся к ограде, щурясь и часто мигая. - Бут Конклин. Вы насчет купить себе хорошего пита? Дэнни посмотрел Конклину в глаза. Один глаз бегал, второй был мутный и закрыт катарактой: - Дэн Апшо. Расскажите мне о них. - И расскажу и покажу, - сказал Конклин, указывая на загон с пятнистой собакой, и открыл щеколду. Пес выскочил, ударил передними лапами в ограду и стал лизать проволоку. Дэнни наклонился и почесал его морду. Скользкий красный язык скользнул ему по пальцам. - Хороший мальчик, славный парень, - сказал Дэнни и тут же отбросил гипотезу доктора Леймана как совершенно негодную. Хозяин проковылял назад, взял в руки длинную палку: - Первый урок с этими собаками - не сюсюкать с ними - они не будут вас уважать. Пистон - хлебом не корми, дай только на ноге попрыгать. Брюки промокают в момент. Уоллас - он мне родня - так его окрестил - Пистон, потому как он всегда норовит вставить пистон. Лежать, Пистон! Пес продолжал лизать Дэнни палец; Конклин огрел его по заднице палкой. Пес взвизгнул, попятился и, упав на спину, стал тереться спиной о землю, болтая в воздухе всеми четырьмя лапами. Дэнни почувствовал, как его руки сжались в кулак. Конклин сунул палку псу в пасть. Он сжал челюсти, Конклин поднял его и держал на вытянутой руке. Дэнни открыл рот. Конклин спокойно продолжал говорить, будто держать на конце палки семьдесят фунтов живого веса было для него пустяком: - Питы - сами бойцы, так что им это нипочем. Но я вам не продам собаки, ежели вы будете с ней панькаться. Пистон недвижно висел в воздухе, от рычания его шея вибрировала. Каждый мускул на теле собаки четко прорисован, и животное казалось Дэнни совершенством дикой красоты. Он сказал: - Я живу в квартире и собаку держать не могу. - Значится, пришли так - поглядеть да поболтать? Рычание Пистона становилось глуше и добродушнее, его яички поджались и высунулся член. Дэнни отвел взгляд: - Больше расспросить. Конклин глянул искоса, глаза за толстыми стеклами очков сузились: - А вы часом не полицейский? - Нет. Я - страховой инспектор. Занимаюсь иском, связанным со смертью, и подумал, что вы мне сможете помочь в одном вопросе. - Всегда рад помочь, верно, Пистон? - сказал Конклин, поднимая и опуская палку с висевшей на ней собакой, и одновременно тряся ее. Пистон взвыл, издал визг и заскулил. Дэнни понял, что происходит, и уставился в толстые стекла очков. Пистон издал последний вой-визг-скулеж, отпустил палку и рухнул на землю. Конклин рассмеялся: - Вы, видать, не понимаете, как с питами шуткуют. Задавайте ваши вопросы, молодой человек. У меня есть родственник, он тоже по части страхования, так что я вашего брата навидался. Пистон подкрался к забору и старался потереться мордой о колено Дэнни. Тот сделал шаг назад: - Речь идет об убийстве. Убитый был жертвой человека, но полицейский, производящий дознание, считает, что после убийства на труп напустили собаку, койота или волка. Как думаете, возможно такое? Конклин сунул в рот зубочистку. - Семейство псовых, мистер, я хорошо знаю; волк, там койот исключаются - ежели только убийца не морил их нарочно голодом, а потом не оставил мертвяка им на съедение. А что за следы остались на трупе? Дэнни смотрел, как Пистон свернулся на земле и заснул, расслабив мышцы после кувырканий и прыжков. - Укусы. Следы от зубов, внутренности изгрызены и будто обсосаны. Все это происходило где-то в помещении, когда полиция обнаружила тело, оно было чистым. Конклин фыркнул: - Тогда тут волк или койот ни при чем - они сатанеют, сжирают все к черту, да и в доме их держать не получится. А вы, стало быть, думаете это пит? Или другая собака - Пожалуй, так. - Уверены, значит, что следы укусов не от зубов человека? - Нет, в этом никто не уверен. Бут Конклин указал на своих собак: - Мистер, я собак развожу для своих двоюродных и знаю, как добиться от собаки того, что мне надо. И ежели я бы совсем сбрендил и решил бы заставить своего пса сожрать человечьи кишки, я так полагаю, что способ бы я нашел. Но скажу вам вот что: хоть я и люблю собачьи бои, но однако ж не могу представить, чтобы кому-нибудь из людей пришло в голову устроить такое. - А если бы захотели, как бы вы это сделали? Конклин потрепал Пистона по спине; пес лениво помахал хвостом. - Я бы морил его голодом, держал в клетке и пускал сук бегать у него перед носом, пока бы совсем не взбесился. Надел бы ему намордник, связал ноги и перевязал бы ему прыгалку, так чтобы он сам не мог освободиться. Потом надел бы резиновую перчатку и подрочил бы ему, а потом перевязал бы ему яйца, чтобы он кончить не мог. Потом раздобыл бы крови от сучьей течки и целую неделю, а то и дольше брызгал бы ему на морду и в нос, чтоб это ему было и еда и любовь. Ну, а потом, с мертвяком, я бы налил побольше такой кровищи туда, где, стало быть, мне нужно было, чтоб он кусал. И знаете что еще, мистер? Сам бы я при этом держал бы наготове ружьишко, чтобы псина после такой тренировки не сожрала б меня самого. Такой ответ вас устроит? Дэнни думает: нет, животные тут ни при чем, не похоже. Вот если взять бы пробы из внутренних органов Гойнза в области повреждений, выяснить наличие там следов крови другого типа, не человеческой, вот тогда другое дело. - А что за люди покупают у вас собак? - задал Дэнни новый вопрос. - Те, кто любят собачьи бои и кровь, но про вашу бредуху я больше и слышать не хочу. - А разве собачьи бои не запрещены по закону? - Нужно знать, кого подмазать, тогда и закон не закон. А вы, случаем, не полицейский? Дэнни покачал головой: - Объединенное страхование. Скажите, вы за последние полгода или около того не продавали собаку высокому седому человеку средних лет, не припомните такого? Конклин легонько пнул Пистона, собака поднялась и побрела в свой загон. - Мистер, мои клиенты - молодые парни на пикапах и ниггеры, которые хотят заиметь самого злого пса в квартале. - А среди ваших клиентов не попадался человек совсем другого типа, непохожий на остальных? Конклин так захохотал, что чуть не проглотил свою зубочистку: - Давно, во время войны, на мою вывеску клюнули киношники. Пришли и сказали, что хотят для себя дома снять небольшой фильм: две собаки в одежде и в масках дерутся насмерть. Я продал ребятам двух двадцатидолларовых псов по сотне за штуку. - И что, сняли они фильм? - В "Граумане" никаких афиш я не видал, так что, почем мне знать? На береговой стороне каньона есть санаторий, там киношники лечатся от наркоты и пьянства. Небось туда и ехали, а тут откуда ни возьмись - моя вывеска... - Среди них был высокий седой мужчина? Конклин пожал плечами: - Я уж не помню. Один смешно говорил - акцент вроде европейский. Да я и вижу неважно. Ну, будут еще вопросы? На девяносто пять процентов гипотеза кровавой приманки отпадает. Может, это избавит его от кошмарных снов. Разбираться с голливудским случаем бессмысленно. - Спасибо, мистер Конклин. Вы мне хорошо помогли. - Рад, что угодил, сынок. Заезжайте еще. Бы Пистону понравились. Дэнни поехал к себе в участок, заказал гамбургер, чипсы и молоко, хотя голоден не был. Позвонил доктору Лейману в городской морг. - Нортон Лейман у телефона. - Это Дэнни Апшо, доктор. - Я как раз хотел сам вам звонить. Сначала ваши новости или мои? В этот момент в голове у Дэнни вертелась шальная мысль: а что, если это Пистон объел тело Мартина ГЪйнза. Он швырнул недоеденный гамбургер в корзину для бумаг и сказал: - Сначала мои. Теперь я уверен: следы от зубов принадлежат человеку. Я только что разговаривал с человеком, разводящим бойцовых собак, и он сказал, что ваша гипотеза о приманке собаки кровью допустима, но все это требует длительной и сложной подготовки, и я думаю, убийство не было организовано до такой степени. Он сказал, что лучшей приманкой для собаки была бы кровь суки во время течки. Может быть, имеет смысл взять пробы тканей вокруг ран на предмет присутствия там посторонней крови? Лейман вздохнул: - Сегодня утром Мартина Митчела Гойнза кремировали. Вскрытие проведено, за сорок восемь часов никто не затребовал его тела. Прах ты и в прах возвратишься. Но у меня есть и хорошая новость. "Черт!" - Дэнни подумал и сказал: - Слушаю. - Меня заинтересовали резанные раны на спине жертвы, и я вспомнил книгу Хордона Кинзла. Знакомы с ней? - Нет. - Кинзл - патологоанатом, который начинал работу в неотложной помощи медицинского управления. Его интересовали телесные повреждения без летального исхода, и он издал книгу с фотографиями и описаниями ранений, нанесенных человеком. Я просмотрел эту книгу. Порезы на спине Мартина Митчела Гойнза идентичны порезам, нанесенным с помощью палки зутера - бруска два на четыре с вставленным в конец лезвием бритвы. Палки зутеров были в ходу в 42--43-м годах. Их использовали антимексиканские банды и полицейские, чтобы резать костюмы зутеров, которые тогда были модны у латиносов. Просмотреть в городской полиции и в округе дела об убийствах с использованием палок зутеров. - Хороший ход, доктор, - сказал Дэнни. - Спасибо. - Рано меня благодарить. Я просмотрел дела, прежде чем позвонить вам. Убийств с помощью палок зутеров не зарегистрировано. Мой приятель из полиции говорил мне, что девяносто девять процентов столкновений и драк между белыми и мексиканцами оставались незафиксированными, а сами мексиканцы эти чертовы палки против своих не применяли, это было против правил. Но все-таки попробуйте этот ход. Халатом душил, руками или поясом удавил, зубами грыз, а теперь еще и резал палкой зутера. К чему столько зверств ? - Увидимся в аудитории, доктор. Дэнни положил трубку и направился к машине: он был как на иголках. У машины, опершись на капот, стоял Джон Лембек; его лицо распухло от синяков и стало фиолетовым, глаз заплыл. - Ох и дали мне там прикурить, мистер Апшо, - сказал Лембек. - Я не хотел бы, чтобы Дженис морочила вам голову, но уж так меня там лупили. Но я добро не забываю, мистер Апшо. Так что если хотите поквитаться, я понимаю... Дэнни сжал правый кулак и хотел было пустить в ход, но вспомнил Бута Конклина с его питом и остановился. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Сигары были гаванскими, и их аромат заставил Мала пожалеть, что бросил курить, а зажигательная речь Германа Герштейна под аккомпанемент улыбок, кивков и смешков Дадли Смита - что он сейчас не в полицейском училище Лос-Анджелеса, где отбирал кадетов на роль молодого радикала-идеалиста. На это , ему был отведен один-единственный день, который не дал результата даже отдаленно близкого к нужному, а начинать допросы, не имея своего человека под рукой, было бы ошибкой. А Эллис Лоу и Дадли так распалились на психиатрических кляузах Лезника, что уже рвались в бой - подавай им этих профсоюзных активистов Моидо Лопеса, Сэмми Бенавидеса и Хуана Дуарте, занятых в роли индейцев на съемках фильма "Окровавленный томагавк". Между тем речь Герштейна тоже начала его заводить. Владелец "Вэрайэти интернэшнл" прохаживается позади своего большого стола, размахивая сигарой, а Мал думает о том, как некстати снова вторгся в его жизнь Базз Микс. - ...и что я еще скажу вам, джентльмены: пассивное сопротивление и прочее политическое дерьмо УАЕС толкает тимстеров надрать красным задницы, что профсоюзам пойдет на пользу, а нам - во вред. Коммунисты любят выставить себя пострадавшей стороной. Они с улыбкой съедят сколько хочешь дерьма, словно это бифштекс из вырезки, и попросят еще, подставят другую щеку, а потом вцепятся тебе в жопу. Вот как эти пачукос на двадцать третьей площадке. Зутеры с профсоюзными билетами считают, что у них лицензия срать где хотят и что их дерьмо не воняет. Если это не так, то Элеонора Рузвельт вовсе не лесбиянка, а? Дадли Смит заржал жеребцом: - Это та еще лярва. По слухам, любит черненьких. И кто не знает о слабости покойного Франклина к маленьким черным терьерам. Мистер Герштейн, мы с лейтенантом Консидайном хотели бы поблагодарить вас за вклад в паше дело и теплое гостеприимство в столь ранний час. Мал принял сигнал и поднялся. Дадли тоже встал. Герман Герштейн выгреб из коробки пригоршню сигар и двинулся гостям наперерез словно центральный защитник, тряс им руки, набивал им карманы гаванскими сигарами и, провожая до двери, дружески хлопал по спинам. Когда дверь за ними закрылась, Дадли сказал: - Не разборчив парень в выражениях. Из грязи еврея вытащить можно, но грязь из еврея уже не вытрясти. Ну что, капитан, готов к допросу? Мал глянул вниз на цепь профсоюзных пикетчиков; его взгляд наткнулся на спину идущей среди пикетчиков женщины в брюках, и ему подумалось, не Клэр ли это де Хейвен? Вслух проговорил: - Готов, лейтенант. На персональном лифте Германа Герштейна они спустились вниз и пошли по дорожке между двумя рядами съемочных павильонов. Это были высоченные, как силосные башни, светло-коричневые строения с выпуклыми крышами и с выставленными у входа щитами-домиками из белого пластика, на которых цветным мелком выведены имена режиссеров и расписание съемок. Мимо них на велосипедах сновали актеры - ковбои, индейцы, бейсболисты, солдаты времен Войны за независимость; на автокарах везли съемочное оборудование; у передвижного киоска римский центурион угощался кофе с булочками вместе с членами съемочной группы. Павильоны с черными номерами на дверях тянулись вдаль на добрую четверть мили. Мал шагал впереди Дадли Смита, перебирая в уме детали досье Бенавидеса-Лопеса-Дуарте и рассчитывая свои ; действия так, чтобы их допрос прямо на рабочем ; месте был бы ни слишком быстрым, ни чересчур хлопотным. Дадли указал на павильон 23. Мал нажал на кнопку звонка; вышла девица, одетая как девушка с Дикого Запада, и обнажила свои десны. Мал показал ей жетон и удостоверение. - Мы из окружной прокуратуры, хотим побеседовать с Мондо Лопесом, Хуаном Дуарте и Сэмми Бенавидесом. Девушка еще раз показала десны и проговорила с сильным бруклинским акцентом: - Они на съемке. Играют вспыльчивых молодых воинов, рвущихся напасть на форт, которых отговаривает мудрый старый вождь. Они закончат через несколько минут, и тогда вы сможете... - Нас не интересует сценарий кинофильма, - прервал ее Дадли. - Если скажете им, что мы из полиции, они перестроят свою работу так, чтобы нам было удобно. И будьте добры сделать это сейчас же. Девушка спрятала свои десны и повела их за собой. Дадли улыбался; Мал подумал: "Язык у него подвешен неплохо. Главное, не дать ему перехватить инициативу". Павильон был похож на пещеру. Стены увешаны проводами, на тележках стоят софиты и камеры, к стойкам привязаны худые лошади, а кругом - стоящая без дела студийная публика. В самом центре высился вигвам, обтянутый холстом цвета хаки, --видимо, из излишков военного имущества, на нем нарисованы индейские символы - ну просто сусальная шкатулочка - будто модно разукрашенная тачка. Камеры и софиты направлены на вигвам и сидящих на корточках четырех актеров - старого псевдоиндейца, которого играл белый, и трех псевдоиндейцев-мексиканцев в возрасте до тридцати. Девица остановилась в нескольких шагах позади работающих камер и шепнула: - Вот они. Тип любовников-латииос. Старый вождь нараспев тянул слова мира; три молодых воина твердили свой текст относительно раздвоенных языков бледнолицых. Говор у них был чисто мексиканский. Кто-то крикнул "Снято!", и все пришло в хаотичное движение. Мал, работая локтями, пробрался к троице, которая вытащили сигареты и зажигалки из штанов оленьей кожи. Мал дал им понять, что он из полиции. За ним подошел Дадли Смит. Трое отважных воинов испуганно переглянулись. Дадли показал жетон полицейского: - Вы Мондо Лопес, Хуан Дуарте и Сэмюэл Беыа-видес? Самый высокий скинул резинку, стягивавшую волосы в конский хвост, и поправил прическу на манер пачукос: сзади - "утиная гузка", спереди - высоко взбитый кок. - Лопес - это я. Мал сразу взял быка за рога: - Представьте нам своих друзей, мистер Лопес. У нас мало времени. Двое других распрямили плечи, с полубравадой и с полупочтением к власти выступили вперед. В низкорослом коренастом мужчине Мал угадал Дуарте, бывшего вожака группы синаркистов, пижонивших в костюмах-"зут" со свастикой на рукаве. Потом синаркистов захомутала компартия. Его худощавый приятель - очевидно, Бенавидес - молчун по характеристике доктора Лезника. Жизнь "Молчуна" была тоска тоской за исключением периода, начало которому положила попытка двенадцатилетнего Сэмми изнасиловать свою девятилетнюю сестру, угрожая перерезать ей горло лезвием бритвы. Оба молча переминались с ноги на ногу. Один из них наконец сказал: - Я - Бенавидес. Мал кивнул на боковую дверь и потрогал зажим для галстука - полицейский сигнал "дело веду я". - Моя фамилия Консидайн, а это лейтенант Смит. Мы из управления окружного прокурора и хотели бы задать вам несколько вопросов. Это простая формальность. Через несколько минут вы сможете вернуться к работе. - У нас есть выбор? - спросил Хуан Дуарте. Дадли хмыкнул, Мал положил ему на плечо руку: - Есть. Говорим здесь - или в окружной тюрьме. Лопес повернул к выходу, Бенавидес и Дуарте двинулись за ним. Прикурили на ходу сигареты и вышли на улицу. Актеры и рабочие съемочной площадки вытаращили глаза на процессию. Мал уже прикинул, как поведет игру: сначала он будет резок, потом смягчится. Дадли задает жесткие вопросы, а он под конец протягивает руку помощи - сильный ход склонить их к благожелательным свидетельствам. Троица остановилась сразу за дверью, и все с безразличным видом прислонились к стене. Дадли встал в полушаге позади Мала. Мал сделал паузу, дал им покурить и сказал: - Ну и влипли вы, ребята. Три пары глаз уставились в землю, три липовых индейца стояли в облаке табачного дыма. Мал сразу насел на предводителя: - Могу я задать вам вопрос, мистер Лопес? Лопес поднял глаза. - Конечно, офицер. - Мистер Лопес, вы, наверное, приносите домой около сотни долларов в неделю. Это так? - Восемьдесят один с мелочью. А что? - Неплохо, --улыбнулся Мал. - Получаете примерно половину того, что имею я, а я - кадровый офицер, у меня за плечами колледж и шестнадцать лет стажа. Никто из вас не закончил средней школы, верно? Все трое быстро переглянулись. Лопес хмыкнул. Бенавидес пожал плечами, а Дуарте глубоко затянулся. Нет, рано еще, подумал Мал. Надо подсластить пилюлю: - Послушайте, я буду откровенен. Вы, ребятки, успели порядком накуролесить, но в общем вам повезло. Водились со шпаной Первой улицы и синаркистами, получили свои сроки, вышли и после этого не привлекались. Это все впечатляет, но мы здесь не затем, чтобы вспоминать о ваших прошлых грешках. Хуан Дуарте затоптал сигарету: - Значит, это насчет наших друзей? Мал загодя перерыл полицейское досье в поисках ключевых фактов, взял на заметку, что все трое после Перл-Харбора стремились поступить на военную службу. - Знаете, я посмотрел ваши дела по Акту о воинской повинности. Вы ушли от шпаны и синаркистов, хотели идти драться с япошками, занимали правильную позицию в деле Сонной Лагуны. А за то, что вы натворили в свое время, вы уже расплатились, и с этим покончено. А человек, которому хватает духа исправить свои ошибки, в моей разрядной книге - человек хороший. - А стукач - тоже хороший человек в вашей разрядной книге, мистер по... - проговорил Сэмми Бенавидес. Дуарте ткнул его локтем, заставил замолчать и заговорил сам: - Ну а кто же, по-вашему, сейчас занимает неправильную позицию? Кому нужно исправлять ошибки? Тому, на кого вы укажете? Посчитав, что начало положено, Мал сразу перешел к делу: - А что вы скажете насчет коммунистической партии, джентльмены? Как насчет дядюшки Джо Сталина, заключившего пакт с Гитлером? Как насчет каторжных лагерей в Сибири и того, что партия творит в Америке, закрывая глаза на все, что творится в России? Джентльмены, я в полиции шестнадцать лет и никогда никого не просил доносить на своих друзей. Но я прошу доносить на своих врагов, особенно если они оказываются и моими врагами тоже. Мал перевел дыхание, подумав о правиле заключающего довода, чему его обучали в Стэнфорде. Дад-ли Смит спокойно стоит рядом и слушает. Мондо Лопес смотрит себе под ноги, переводит взгляд на своих коллег по съемкам "Окровавленный томагавк". И тут все трое захлопали. Дадли вспыхнул. Мал видит, как его лицо залилось краской, потом побагровело. Лопес медленно опустил руки, и хлопки прекратились: - А не скажете, к чему весь этот разговор? Мал перетряхивал в памяти компроматы досье, но ничего не вытряс: - Мы ведем предварительное расследование коммунистического влияния в Голливуде. И мы не просим вас доносить на своих друзей, нам нужны сведения о наших врагах. Бенавидес указал на здание администрации и две цепочки пикетчиков: - Значит, это не связано с Герштейном, который хочет выгнать наш профсоюз и нанять тимстеров? - Нет, это предварительное следствие, не имеющее ничего общего с этим трудовым конфликтом, в который вовлечен ваш профсоюз. Это просто... - А причем тут мы? - прервал его Дуарте. - Причем тут я, Сэмми и Мондо? - Потому что вы в прошлом были нарушителями закона, перевоспитались и могли бы дать важные показания. - Значит, считаете, что если мы в тюряге были, на нас теперь легко можно надавить? - Нет, считаем, что вы были зутерами и красными, и полагаем, что вам достанет мозгов понять, что это все было дерьмо. В разговор вступил Бенавидес, с недоверием поглядывая на Дадли: - Комиссия Конгресса по расследованию антиамериканской деятельности поощряла доносительство, и тогда пострадали невинные люди. Теперь происходит то же самое, и вы хотите сделать нас стукачами! Бывший малолетний насильник имеет наглость учить их порядочности! Мал почувствовал, что та же мысль промелькнула у Дадли; ирландец медленно закипал. - Мне отлично это известно. Председатель комиссии сидит за взяточничество, сама комиссия действовала безответственно. И признаю, что наша полиция напортачила тогда в Сонной Лагуне. Но нельзя утверждать... - Напортачила! - закричал Мондо Лопес. - Pendejo! Тогда ваши люди устроили настоящий погром моего народа! Вы просто выгораживаете сволочей и их подлые дела, чтобы они продолжали трахать... Дадли двинулся на троих, распахнув пиджак и обнажив под ним свой пистолет, дубинку и наручники. Своей могучей фигурой он навис сразу над тремя мексиканцами, его ирландский акцент зазвучал на несколько октав выше: - Семнадцать твоих вшивых земляков хладнокровно убили Хосе Диаса. Они не отправились в газовую камеру только потому, что кучка предателей, извращенцев и одураченных слабаков сделала все, чтобы их спасти. И я не потерплю подобного тона в разговоре с братом-офицером в моем присутствии. Понял? Стало тихо. Дадли глыбой навис над тремя профсоюзниками, готовый их раздавить. Работники студий наблюдают за сценой с дорожки. Мал, ростом повыше Дадли, но в половину его легче, решил продолжить сам. Он почувствовал страх. Pendejo. Он уже открыл было рот, но первым заговорил Мондо Лопес: - Тех семнадцать попутала блядская полиция и блядский городской суд с его прокурором. И это 1а verdad , черт вас возьми! Дадли шагнул вперед, так что Лопес оказался от него на расстоянии короткой дуги удара по печени. Бенавидес задрожал и попятился. Дуарте стал бормотать, что Комитет защиты Сонной Лагуны получал анонимное письмо, в котором в убийстве Хосе Диаса обвинялся белый парень, но никто этому не поверил. Бенавидес оттащил его от греха подальше. Мал схватил Дадли за руку, но тот легко отстранил товарища, хотя свой ирландский дискант снизил в тональность баритона: - Как тебе это кривосудие над Комитетом Сонной Лагуны, Мондо? Как тебе благосклонность Клэр де Хейвен - этой паршивой капиталистки, близкой подружки членов муниципального совета? Настоящая находка для хера-маломерки засранца-испашки, а? Бенавидес и Дуарте, спинами к стене, стали потихоньку отодвигаться. Мал стоит столбом; Лопес злобно смотрит на Дадли, а тот насмешливо продолжает: - Может, я и не прав, сынок. Но мы же знаем, что Клэр дает всем подряд, только не думаю, чтобы она снизошла и до тебя. Теперь другая история: твой друг по Комитету Сонной лагуны Чаз Майнир - он ведь может оценить хорошую мексиканскую задницу? Бенавидес двинулся на Дадли. Мал вышел из оцепенения, схватил его и прижал к стене. Воображение рисует лезвие бритвы у горла девочки. Бенавидес кричит: - Этот пидор покупал мальчиков в гребаной службе сопровождений! Мы тут при чем?! Мал вдавил Бенавидеса в стену, прижавшись намокшим от пота пиджаком к костюму из оленьей кожи; тренированные мышцы против худого тела сорокалетнего мужчины. Бенавидес сразу обмяк. Мал отнял руки, и тут его осенило: Сэмми поносил голубых из досье доктора Лезника, а на этой струнке можно было бы хорошо сыграть! Сэмми Бенавидес соскользнул по стене на землю и оттуда наблюдал за молчаливой дуэлью Смита и Лопеса, стоящих лоб в лоб. Мал пытается подать условный сигнал, но руки его не слушаются. Хуан Дуарте стоит на дорожке и следит за происходящим с почтительного расстояния. Дадли завершил дуэль, резко повернувшись и мелодично протянув по-ирландски: - Надеюсь, капитан, вы уяснили сегодняшний урок. С негодяями не приходится миндальничать. Вам бы следовало поработать со мной в убойном отделе. Там вы бы многому научились. Первый раунд проиграл к черту. Мал едет домой с мыслью, что не видать ему капитанских лычек - они зажаты в пудовых кулачищах Дадли Смита. Но он отчасти сам виноват в этом - взял слишком мягкий тон, когда мексиканцы стали хамить, ошибочно решив, что можно их уломать, заманив в логическую ловушку. Он собирался представить Эллису Лоу докладную записку с предложением не касаться темы Сонной Лагуны, поскольку она остается больным местом. Потом переосмыслил эту идею: нужно задеть мексиканцев за живое и урезонить Дадли Смита. Но Дадли заступился за него прежде, чем он сам сумел среагировать как хотел. Так что винить Дадли в горячности не приходится. А это значит, что на прямой контакт с УАЕС теперь им не выйти, и придется ограничиться только внедрением агента и допросами без огласки. А уж это по его части, что никак не умаляет смысла зубодробительных выпадов Дадли, но увеличивает необходимость привлечения в команду большого жюри Базза Микса. Все это ему в минус, и один плюс от разглагольствований Дадли - тот не коснулся специфической информации досье Лезника, и это оставляет поле для маневра. Беспокоит одно: такой хитрый коп, как ирландец, так бурно отреагировал на слова мексиканца и заодно нанес "брату офицеру" удар ниже пояса. Pendejo! Дал слабину. И Дадли Смит это понял. Дома никого не было. Мал скинул пропотевшую одежду, принял душ, надел свежую майку и военные брюки, засел писать пространную записку Лоу, в которой настаивал на прекращении прямых допросов УАЕС, пока туда не будет внедрен свой человек, что становится острой необходимостью. Уже составляя справку, он понял, что отчет нужно приукрасить: точное воспроизведение произошедшего в "Вэрайэти интернэшнл" невозможно без того, чтобы не выставить его слабаком или дураком. Мал так и сделал, а затем исписал еще одну страницу, где предостерегал Лоу против кандидатуры Базза Микса на роль специалиста на все руки: он завоевал себе репутацию самого продажного копа за всю историю полиции Лос-Анджелеса - вор, занимавшийся махинациями с героином, ловкий шантажист, вымогатель, а теперь еще и умелый сутенер на службе у Говарда Хьюза. Закончив этот пассаж, Мал понял, что его старания напрасны: если Микс пожелает участвовать в этом деле, помешать ему будет невозможно. Хьюз - главный жертвователь в фонд большого жюри и босс Микса - значит, как скажет, так и будет. Мал сообразил, что на последнем пункте настаивать не стоит: лучшего человека, чем Микс, для этой работы не найти в целом мире. К тому же Базз побаивается его - как сам он побаивается Дадли Смита. Хотя причин для этого вроде как нет. Мал выбросил страницу с предупреждениями насчет Микса в корзину и стал обдумывать операцию внедрения агента. Полицейская академия Лос-Анджелеса исключалась: добропорядочных юношей на агентурную работу не привлечешь - тут нужна особая складка. На шерифскую академию рассчитывать тоже не приходилось: из-за скандала с Брендой Аллен и покрывательство Микки Коэна управлением шерифа, толкового курсанта городу там тоже не дадут. Остается присмотреть смышленого, с приятной внешностью, гибкого и амбициозного полицейского в возрасте 25--28 лет. Это должен быть покладистый молодой человека без печати полицейской работы на лбу. Где его взять? Голливудский участок не годился: половина состава замешана в деле Бренды Аллен. Их пропечатали в газетах, они напуганы, разозлены. Тормоза у них отказывают. Ходили слухи, что трое из голливудского сыскного отдела причастны к августовской перестрелке у ресторана "Шерри" - топорно сработанному покушению на Микки Коэна. Тогда ранили троих и убили телохранителя Коэна. Исключено. Центральный участок состоит из плохо подготовленных новичков, зачисленных на службу как ветераны войны. Семьдесят седьмой, Ньютон и Юнивер-сити - все сплошь громилы, нанятые держать в узде негров. Можно было бы поискать в Холленбеке, но на востоке Лос-Анджелеса преобладает мексиканское население. У Бенавидеса, Дуарте и Лопеса там свои связи, и агент может сразу провалиться. Можно поискать среди сыскных отделов, если там есть хоть один человек, которого не заездили до полусмерти. Мал вытащил телефонный справочник полиции Лос-Анджелеса и стал его листать, поглядывая на часы, стрелка которых приближалась к 3:30. Скоро Стефан должен вернуться из школы. Он уже хотел было начать обзванивать начальников участков для предварительного разговора, но тут в холле послышались шаги; он повернулся в кресле и развел руки в стороны. Сейчас мальчик бросится к нему, и они начнут шутливо тузить друг друга... Но это оказалась Селеста. Она смотрела на его разведенные руки, пока он их не опустил, и сказала: - Я велела Стефану задержаться после школы. Нам нужно поговорить. -Да? - Судя по выражению лица, этот разговор не будет простым. - Ну говори, черт тебя побери. Селеста сжала в руках обшитую бисером театральную сумочку, дорогую ей память о Праге 1935-го. - Я хочу развестись с тобой. Я встретила хорошего мужчину, человека культурного. Для меня и Стефана жить с ним будет лучше. Спокойно, спокойно, думал Мал. Не дай ей разозлить себя. - Я не дам тебе развода, - сказал он. - Не причиняй боли моему мальчику, или я сделаю тебе больно. - Не сможешь. Сын принадлежит матери. Надо ее искалечить, чтобы знала: закон здесь - он. - Он богат? Если ты трахаешься, чтобы выжить, нужно это делать с богатыми мужчинами. Так, фройляйн? Или очень могущественными, как Кемпфлер. - Ты всегда возвращаешься к этому, потому что это так отвратительно и это так тебя возбуждает. Решающий удар: Мал чувствует, что выигрыш нечестными приемами ему не дается: - Я вытащил тебя из дерьма. Я убил того, кто сделал тебя шлюхой. Дал тебе дом. Селеста улыбнулась своей стандартной улыбкой: чуть раздвинула тонкие губы, обнажив ровный ряд зубов: - Ты убил Кемпфлера, чтобы доказать, что ты не трус. Ты хотел выглядеть настоящим полицейским и готов был пойти на все ради этого. Только слепая удача спасла тебя. И ты так плохо хранишь свои секреты. Мал поднялся, ноги его плохо слушались. - Я убил того, кто заслужил смерть. Селеста гладила свою сумочку, перебирая пальцами бисерную вышивку. Просто спектакль, последний акт и сейчас последует кульминация: - Нечем крыть? Селеста изобразила холодную как айсберг улыбку: - Герр Кемпфлер был очень добр ко мне, а про извращенный секс я все придумала, чтобы возбудить тебя. Он был нежным любовником, и, когда война почти кончилась, он сделал так, что печи перестали работать, и спас тысячи жизней. Тебе повезло, что ты понравился военному губернатору, Малкольм. Кемпфлер хотел помочь Америке искать других нацистов. А за тебя я вышла, потому что мне было стыдно за ту ложь, которой я тебя соблазнила. Мал попытался возразить, но губы не слушались. Селеста улыбнулась еще шире. На Мала это подействовало как красная тряпка на быка, и он бросился на нее. Схватил Селесту ее за шею, прижал к двери и правым кулаком ударил в губы; разбил ей рот. При ударе ее зубы рассекли ему кожу на костяшках кулака. А он бил, бил, бил и бил ее, но крик "Мут-ти!" и маленькие кулачки, замолотившие его по ноге, заставили его остановиться и выскочить из дома, испугавшись маленького мальчика - своего сына. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Телефон звонил беспрестанно. Первым был Леотис Дайнин, сообщавший, что Арт Арагон нокаутировал Лупе Пиментеля во втором раунде, что увеличивало его долг до двух тысяч ста ровно. Расчет по процентам завтра. Следующий звонок был от агента по недвижимости из округа Вентура. На сей раз - хорошие новости: четырнадцать долларов за акр - наилучшее предложение за сухой, без растительности и тени, каменистый, безводный, неудачно расположенный и вообще никуда не годный клочок земли Базза. Эту цену предлагает пастор церкви Первой Святой пятидесятницы, возжелавший устроить там кладбище освященных четвероногих любимцев членов свое конгрегации. - Минимум - двадцать за акр, - сказал Базз. Через десять минут снова звонок. Никакого "здравствуй", а просто: - Микки я не рассказала, потому что даже газовой камеры на тебя жалко. Базз предложил встретиться, устоить романтический вечер вдвоем, пропустить по рюмочке. Одри Андерс ответила: - Да пошел ты! Жизнь скользила в самом дурацком направлении, но Базз держал хвост морковкой, даже несмотря на скрытую угрозу Дайнина: или мои деньги, или станешь калекой. Базз подумал: не заняться ли ему шантажом. Торговцев краденым и гостиничных мазуриков он хорошо знает по своей полицейской службе; приходилось их прижимать. Потом отбросил эту идею: он стареет и силенок поубавилось, а те стали злее и лучше вооружены. Значит, пятьдесят на пятьдесят, он против Мала Консидайна, который по-прежнему смотрит на него как мышь на крупу, но в целом выглядит довольно чахло. Базз снял трубку и набрал прямой номер свего босса в отеле "Бель-Эр". - Да? Кто это? - Это я, Говард. Мне нужна та синекура с большим жюри. Вакансия еще открыта? ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Дэнни мчится в Голливуд, юрисдикцию городской полиции, с трудом удерживаясь на пределе допустимой скорости. Стрелка спидометра подергивается возле отметки 40. Несколько минут назад в участок позвонил администратор лечебницы Лексингтон. Там получили письмо от Мартина Гойнза, судя по штампу, отправленное четыре дня назад. Адресовано оно одному тамошнему пациенту и не содержит ничего, кроме безобидных джазовых новостей и информации о том, что Гойнз переселился в клоповник над гаражом по адресу 2307, Норт-Тамаринд. Зацепка сверхважная: будь этот адрес на территории округа, Дэнни схватил бы полицейскую машину и мчался бы туда с красной мигалкой и включенной сиреной. Дом 2307 находился в полумиле севернее Бульвара, в средине длинного квартала домов в тюдоровском стиле. Дэнни припарковался на обочине. День был холодный, и все сидели по домам - на улице не было ни души. Он взял свой чемоданчик, поднялся на переднее крыльцо дома и позвонил. Десять секунд - никакого ответа. Дэнни прошел к гаражу. Хлипкие ступеньки вели в халупу, выстроенную на его крыше гаража. Дэнни поднялся по лестнице, три раза постучал - тишина. Вынул перочинный нож и просунул его в щель между дверью и косяком. Несколько секунд возни - и замок поддался! Дэнни огляделся. Никого. Открыл дверь, вошел и затворил ее за собой. В нос ударил острый металлически-кислый запах. Дэнни медленно поставил чемоданчик на пол, вытащил револьвер и стал нащупывать выключатель. Секунда - и палец Дэнни наткнулся на выключатель и свет зажегся; он даже собраться с духом не успел. Его взгляду предстал притон, в котором учинили бойню. Стены в крови. Гигантские кровавые подтеки, хоть вставляй их в учебник криминалистики: убийца, набив рот еще теплой плотью жертвы, цедил кровь сквозь зубы на дешевые обои и рисовал. Рисунками заполнены все четыре стены - наклонные линии, завитки и один знак, похожий на букву Р. Кровь разлита по истертому коврику на полу, запекшаяся кровь в больших лужах на линолеуме, кровью пропитана светлая обивка легкой софы, обрызгана стопка газет рядом со столом, на которой стоит электроплитка, кастрюля и банка супа-полуфабриката. Слишком, слишком много крови для одного человека. У Дэнни перехватывает дыхание. Слева - два дверных проема. Дэнни спрятал револьвер, сунул руки в карман, чтобы ненароком не оставить отпечатков пальцев и шагнул внутрь. Ванная. Белые стены исчерчены вертикальными и горизонтальными полосами, ровные, как по линейке, прямые углы: убийца делал это умело. Дно и стенки ванны покрыты засохшим красновато-ко- ричневым веществом - словно кровь смешали с мыльной водой. Стопка мужской одежды - рубашки, брюки, спортивный пиджак "в елочку" - аккуратно уложена на унитазе. Костяшками пальцев Дэнни открыл кран, нагнул голову, ополоснул лицо и попил. Потом поймал свое отражение в зеркале и не сразу себя узнал. Вернулся в комнату, взял из чемоданчика резиновые перчатки, натянул их, снова вошел в ванную и стал разбирать одежду. Три пары брюк. Три майки. Три пары свернутых носков. Один свитер, одна ветровка, один пиджак. Три жертвы. Еще один проем. Дэнни оставил ванную и осторожно шагнул в крошечную кухоньку, ожидая увидеть багровые подтеки. Но там было на удивление чисто: половая щетка, моющее средство и мыло над чистой раковиной; чистые тарелки в пластиковой подставке. На стене - календарь за 1949 год: первые одиннадцать листов сорваны, на декабрьском листе - никаких пометок. Сбоку у стенки - туалетная тумбочка с телефоном. Рядом с раковиной - видавший виды холодильник. Никакой крови, никаких кошмарных художеств. Спазм в желудке прошел, сердце забилось ровнее. Дэнни почувствовал, что смертельно устал. Где-то брошены еще два трупа. "Взлом и проникновение" на территории городской юрисдикции на участке Голливудского отделения, где еще живы воспоминания скандала с Брендой Аллен, где терпеть не могут управление шерифа. К тому же он нарушил прямой приказ капитана Дитриха: никаких силовых действий, никакой самодеятельности на городской территории. Доложить о своей находке у него нет никакой возможности. И никакой гарантии, что убийца не доведет число жертв до четырех! Дэнни еще попил из крана, смочил лицо, держал под водой руки в перчатках, пока не вымокли рукава пиджака. Решил поискать бутылку спиртного: в желудке снова мутило. Он снял трубку телефон и набрал номер участка. Ответила Карен Хилтшер. - Управление шерифа, Западный Голливуд. Слушаю вас. - Это я, Карен, - проговорил Дэнни не своим голосом. - Дэнни? Не узнала тебя. Что с тобой? - Слушай и не перебивай. Я нахожусь там, где меня быть не должно, и мне кое-что нужно. Я хочу, чтобы ты мне сама позвонила сюда, когда будут новости. Никому об этом ни слова. Ни одной живой душе. Ты меня поняла? - Да. Пожалуйста, Дэнни, не надо так со мной... - Слушай и не перебивай. Мне нужны все данные о всех трупах, обнаруженных в городе и в округе за последние сорок восемь часов. Сразу, без промедления, сообщи мне. Два звонка, вешаешь трубку, и опять звонишь. Это понятно? - Да. Милый, у тебя все в... - Слушай и не перебивай, черт возьми! Номер телефона - Голливуд - 4619, это нарушение, и у меня могут быть большие неприятности, поэтому никому ни слова. Взяла это в толк или нет ? - Да, милый, - прошептала Карен и отключилась. Дэнни положил трубку, вытер вспотевшую шею. Сейчас бы ледяной воды. Он увидел холодильник, подошел к нему, открыл дверцу... Два глаза, покрытые слизью, лежали в пепельнице. На пачке зеленых бобов - человеческий палец. Дэнни затошнило. Он блевал до тех пор, пока не заломило в груди и в желудке не осталось ничего. Он вернулся к раковине, открыл кран и стал обливаться водой, пока она не залилась в резиновые перчатки, а сам он не промок до нитки. А мокрый насквозь коп не должен обследовать место преступления. Воллмер и Маслик просто убили бы его за это. Дэнни завернул кран, стряхнул воду с рук, оперся о край раковины. Зазвонил телефон. Звонок для него прозвучал как выстрел, он выхватил свою пушку и наставил в пустоту. Еще звонок, пауза, третий. Дэнни снял трубку: - Да? Карен? Девушка проговорила нараспев обиженным тоном: - Трое погибших. Две белые женщины и один негр. Одна женщина отравилась таблетками, самоубийство. Другая погибла в автокатастрофе. Негр-пьяница, умер от переохлаждения. А за то, что такой противный, с тебя ужин в "Кокосовой роще". Восемь обрызганных кровью стен и дама - будущий полицейский, желающая пойти на танцы! Дэнни рассмеялся и, не отнимая от уха трубки, открыл холодильник, чтобы усилить комически-мрачный эффект. Палец был белый, длинный и тонкий. Глазные яблоки - карие и уже начали усыхать. - Где скажешь, милая... Где скажешь. ... - Дэнни, а ты точно... - Карен, слушай внимательно. Я останусь здесь: может, кто-нибудь появится. Сегодня у тебя двойная смена? - До восьми утра. - Тогда сделай так: мне нужна вся радиоинформация о найденных телах, принадлежащих белым. Оставайся у коммутатора, держи город и округ на тихом звуке. Повторяю: вся информация о белых жертвах-мужчинах. Поняла меня? - Да, Дэнни. - И еще, хорошая моя, никто не должен ничего знать. Ни Дитрих, никто из отряда, ни одна живая душа. Долгий, утомленный вздох - Кэтрин Хэпберн в исполнении Карен: - Да, помшерифа Апшо. - И тихий щелчок. Дэнни положил трубку и приступил к обработке дома. Соскребал грязь и пыль во всех трех помещениях, аккуратно складывая в пронумерованные пакетики из пергамента. Вынул фотоаппарат и снял в разных ракурсах, широким планом и вблизи, пятна крови. Соскреб и собрал образцы запекшейся крови в ванной, на кушетке и на кресле, со стен, с ковра и с пола. Взял образцы ткани со всей одежды и записал названия фабричных нашивок. Стало смеркаться. Дэнни погасил в комнате свет и работал, держа фонарик-карандаш в зубах. Снял отпечатки со всех поверхностей, которых могли касаться. Обнаружил следы резиновых перчаток, скорее всего принадлежавших убийце, а также полный отпечаток правой руки и частичный - левой, не схожие с описанием отпечатков руки Марти Гойнза. Дэнни знал: следы Гойнза тут обязательно должны быть и не ошибся - на кухонной раковине обнаружился полный отпечаток левой руки. Убийца должен был где-то смывать с себя кровь: Дэнни обследовал каждый миллиметр ванной. Получил отпечатки одного, двух, трех пальцев и всей ладони, отпечатки пальцев в резиновых перчатках, руки крупного мужчины - в душевом углу, где он опирался на стену. Полночь. Дэнни вынул из холодильника палец, макнул его в чернила и накатал отпечаток на бумагу. Полное сходство с отпечатком среднего пальца неизвестного лица, найденным в доме. Место отсечения - рваное и находится возле сустава. Рана пальца прижжена, плоть обуглилась до черноты. Дэнни осмотрел электроплитку в комнате. Ага: к спирали пристали частички обуглившейся кожи. Убийца решил сохранить палец жертвы - кому еще приходилось видеть нечто подобное! А может, он хочет вернуться сюда с новой жертвой? А может, он держит халупу под наблюдением, чтобы знать, если кто-нибудь захочет помешать его планам? 00:45. Дэнни проводит последний осмотр помещения. Еще один чуланчик - пустой. Под ковриками - ничего. Посветил фонариком на стены - возникла еще одна важная деталь расследования: примерно две трети кровавых пятен по степени засыхания были Одинаковы - жертвы номер два и номер три были умерщвлены практически одновременно. На коленях обследовал пол и получил последнюю улику: шарик белого затвердевшего вещества с нейтральным запахом. Сделал этикетку и уложил в конверт. То же проделал с глазными яблоками Мартина Гойнза. Присел на не испачканный кровью край софы, положил на колени револьвер и стал ждать. Полное изнеможение. Дэнни смежил веки и перед глазами поплыли кровавые полосы, красные и белые, цвета перевернуты, как на негативе. Руки, долгие часы остававшиеся в перчатках, ноют. К металлическому запаху в помещении нужно привыкнуть как к запаху хорошего виски. Дэнни попробовал внушить себе это, потом заставил себя перестать думать о запахе, начал думать о версиях преступления. Тамаринд, 2307 находится в тридцати минутах езды от Стрипа - в распоряжении убийцы на "игру" с телом Мартина Гойнза и "украшение" квартиры было максимум два часа. Убийца был чудовищно, самоубийственно смел, чтобы убить одновременно двух мужчин - и в том же самом месте. Видимо, как это случается с психопатами, он подсознательно желал, чтобы его схватили. Он любит действовать напоказ и, вероятно, расстроен тем, что обнаружение трупа Гойнза практически не получило огласки. Два других тела, очевидно, оставлены там, где их проще найти, что означает, убийства второй и третьей жертв произошли вчера или минувшей ночью. Вопросы: есть ли скрытый смысл в мазках кровью на стенах? Или убийца нанес их в приступе бешенства? Что означает буква Р? Были ли три жертвы выбраны произвольно, по причине их гомосексуальности, или же убийца знал их? Дэнни чувствует страшную усталость, мысли путаются, голова раскалывается от обилия страшных фактов и недостатка связующих нитей. Чтобы не заснуть, Дэнни поглядывает на светящийся циферблат наручных часов. В 3:11 снаружи раздается звук отпираемого замка. Он поднялся и встал возле занавески, рядом с выключателем; рука с револьвером направлена на дверь, левая - поддерживает правую. Механизм замка щелкнул, дверь отворилась, Дэнни включил свет. Толстяк лет сорока застыл, ослепленный светом. Дэнни шагнул вперед, дуло револьвера 45-го калибра уперлось прямо в толстяка. Его руки судорожно дернулись к карманам, но Дэнни захлопнул ногой дверь и ударил мужчину стволом по лицу, отчего тот отлетел к разрисованной зигзагами крови стене. Увидев кровь, человек вскрикнул, упал на колени и молитвенно сложил руки. Дэнни присел возле него на корточки и навел револьвер на струйку текущей по щеке крови. Толстяк бормотал молитву Деве Марии. Дэнни вытащил наручники, отложил револьвер от греха подальше, открыл наручники и защелкнул их на вздетых в молитве руках. Человек смотрел на Дэнни, будто перед ним был сам Христос: - Коп? Вы полицейский? Дэнни внимательно его оглядел. Тюремная бледность на лице, тюремные башмаки на ногах, одежда с чужого плеча. Выражение радости на лице, несмотря на то что присутствие полицейского в квартире, учитывая проникновение со взломом и нарушение режима освобождения, сулило ему минимум десятку. Толстяк посмотрел на стены. Опустил глаза вниз и увидел, что рядом - лужа крови с дохлым тараканом посредине: - Черт, скажите... Дэнни схватил его за горло и сжал пальцы: - Служба шерифа. Говорить тихо, говорить правду, тогда выйдешь отсюда. Свободной рукой он обшарил карманы толстяка, ощупал его пояс, извлек бумажник, ключи, складной нож и плоский кожаный футляр на молнии, небольшой, но тяжелый. Немного отпустив горло пленника, вытряхнул содержимое бумажника на пол: просроченные водительские права на имя Лео Теодора Бордони, дата рождения 19.06.09; свидетельство об освобождении на то же имя, карточка донора, с указанием: Лео Бордони, группа крови АВ+, может снова сдать кровь 18 января 1950 года. В отделении для карточек - мелочи посетителя ипподрома: аннулированные билеты тотализатора, квитанции, пакетик картонных спичек с записанными на обороте кличками лошадей и номерами заездов. Дэнни отпустил шею Лео Бордони - посмотрим, что скажет толстяк. На кровь реагировал естественно, группа крови и физические данные говорят о том, что он - не убийца. Бордони откашлялся и утер кровь с лица. Дэнни расстегнул футляр и увидел воровской набор: фомка, стеклорез, долото и оконная отмычка - все проложено зеленым сукном. - Взлом и проникновение, наличие воровского инструмента, нарушение режима. Сколько у тебя арестов, Лео? Бордони потер шею: - Три. А где Марти? Дэнни указал на стены: - А ты как думаешь? - Ох, черт, черт! - Верно. Старина Марти, о котором никто ничего не знает, может быть, только ты. Тебе известен закон губернатора Уоррена о рецидивистах? - Э-э... Нет. Дэнни подобрал с пола свой револьвер, сунул его в кобуру, помог Бордони подняться и посадил его на стул, который не был испачкан кровью. - В законе говорится: четвертый арест - и ты получаешь двадцать лет или пожизненно. Никаких смягчающих обстоятельств, никаких апелляций. Стащил пачку сигарет - получаешь двадцатку. Так что ты мне все рассказываешь о себе и Мартине Гойнзе или на двадцать лет отправляешься в Квентин. Взгяд Бордони бегал по стенам. Дэнни подошел к зашторенному окну и посмотрел на темный двор и дома. Подумал, что его убийца может ускользнуть: увидит свет и заподозрит ловушку. Он щелкнул выключателем, Бордони издал тяжелый вздох. - С Марти совсем плохо? Это правда? Дэнни видел неоновые огни на бульваре Голливуда в миле от дома. - Хуже некуда. Давай выкладывай. Бордони заговорил, а Дэнни смотрел на неоновые рекламы и исчезающие во тьме огни проезжающих машин. - Я вышел из Квентина две недели назад, семь лет от звонка до звонка за грабежи со взломом. С Марти познакомился, когда он сел за марихуану; мы были корешами. Марти знал, когда я выхожу, и знал телефон моей сестры в Фриско. Когда он был уже на свободе, иногда слал мне письма - только под другими именами и без обратного адреса, потому что скрывался от следствия и не хотел, чтоб цензоры его засекли. Дней пять назад, тридцатого или тридцать первого, Марти позвонил моей сестре. Сказал, что играет на трубе, получает гроши, хочет это бросить, и что лечился, не хочет возвращаться к наркотикам и думает заняться делом - грабежами. Говорил, что у него уже есть один партнер, но в шайку нужен третий. Я пообещал, что через неделю приеду, он дал мне этот адрес и сказал, что я могу прийти в любое время. Вот и вся история со мной и Марти. Темнота наполнила комнату движущимися тенями. - Как зовут партнера? Как Марти с ним познакомился? - Он мне не рассказывал. - Марти описывал его? Это был тот же партнер, с которым он работал в 43-м и 44-м? - Мистер, разговор был две минуты, и я не знал, что он раньше тоже работал. - Он ничего не говорил о старом приятеле - у него лицо обожжено или в шрамах? Сейчас ему лет двадцать пять - тридцать. - Нет. Вообще Марти был молчун. Он только со мной общался в Квентине. Я вообще удивился, что у него раньше был партнер. Марти вообще ни с кем дела не имел. Дэнни перевел разговор: - Когда Гойнз присылал письма, откуда они отправлялись и что он писал? Бордони устало вздохнул, словно все на свете вызывало у него скуку. Дэнни подумал, не показать ли ему глаза Гойнза: - Давай, Лео, давай. - Шли они отовсюду, из разных мест по всей стране, а писал о всякой всячине - о джазе, жаль, что тебя тут нет, о лошадях, о бейсболе. - Других музыкантов, с кем Марти играл, он не поминал? Бордони рассмеялся: - Нет. Стыдно ему было. Он выступал во всяких захудалых клубах и только говорил: "Я лучший тромбон из всех, кого они видели". Марти знал, что музыкант он не бог весть какой, а те, с кем он играл, были и того хуже. - Упоминал он еще кого-нибудь кроме того своего старого партнера, с которым вы должны были делать дела? - Нет. Я же сказал, разговор был две минуты. На небоскребе Тафта мигнула неоновая реклама пива "Миллер". Дэнни спросил: - Лео, Мартин Гойнз был гомосексуалистом? - Марти? Да вы что, спятили! В Квентине он к голубым близко не подходил! - И никто к нему там не подъезжал с этим? - Да он бы скорее умер, чем позволил бы какому-нибудь глиномесу до себя дотронуться! Дэнни повернул выключатель, поднял Бордони за наручники и повернул его голову так, что глаза толстяка оказались на уровне длинного мазка крови на стене: - Это все, что осталось от твоего друга. А потому помни: ты здесь никогда не был и меня никогда не видел. Не хочешь такого конца, молчи и вспоминай это как ночной кошмар. Бордони кивнул. Дэнни отпустил его, снял наручники. Бордони собрал с пола свои вещи, тщательно уложил свои инструменты. В дверях он сказал: - Это для вас - личное дело? Бадди Джастроу давно исчез. Четырех рюмок на ночь теперь мало. Учебники и лекции казались из какого-то другого мира. - Это все, что у меня есть, - ответил Дэнни. Снова один. Дэнни смотрит из окна, как гаснут огни кинотеатров, превращая Голливудский бульвар в обычную темную длинную улицу. К "высокому и седому", "среднего возраста", "гомосексуалисту", "знакомому с действием героина" добавился еще "возможный сообщник-грабитель". Протест Бордони против факта гомосексуализма Гойнза Дэнни счел искренним, но ошибочным. Стал думать, сколько ему тут еще придется торчать, пока он не свихнется или пока сюда не заявится кто-нибудь из соседей. Смотреть на огни дома напротив и думать, может быть, ОН смотрит откуда-то оттуда на него, - ребячество. Искать взглядом зловещие тени - детская игра, в какую он сам играл школьником. Дэнни зевнул, сел в кресло и попытался заснуть. Он стал погружаться в сон. Обрывки сознания и чувств уже не были мыслями. Перед глазами поплыли отрывочные видения --дорожные знаки, грузовики, музыкант, перебирающий клавиши на саксофоне, цветочный рисунок обоев, собака на конце палки. Собака заставила его вздрогнуть. Он попытался открыть глаза, но они снова слиплись; он окунулся в новые бессвязные видения. Горячие после автоклава хирургические инструменты для вскрытия. Дженис Модайн. "Олдсмобиль" 39 года выпуска качается на рессорах. Вид изнутри: Тим дрючит Рокси , у нее на носу тряпка с эфиром; она хихикает и делает вид, что ей приятно. Дэнни вздрогнул и проснулся. Из щелки между шторами в глаза ударил свет. Во рту было сухо; он сглотнул, задержал в памяти последнее видение, поднялся и пошел на кухню попить. Набрал пригоршню воды и стал жадно пить. Зазвонил телефон. Второй, пауза - третий. Дэнни поднял трубку: - Карен? Девушка, задыхаясь, проговорила: - Радио городской полиции. Поговори со сторожем парка Гриффит, тропинка возле стоянки у смотровой площадки. Два трупа мужчин, полиция выезжает. Милый, ты что, знал, что это произойдет? - Делай вид, что ничего не произошло, - сказал Дэнни, бросил трубку, схватил свой чемоданчик и вышел. Он едва сдерживался, чтобы не побежать к машине, и все время незаметно посматривал по сторонам. Но вокруг никого не было. До парка Гриффит была одна миля. Он содрал с рук резиновые перчатки, почувствовал жжение в ладонях. По дороге его обогнали две патрульные машины. Дэнни припарковал машину рядом с ними у начала пешеходной тропы, ведущей в гору, служащей северной границей парка. Других машин не было. Немного впереди, где дорожка углублялась в лес, - желанное местечко для алкашей и влюбленных парочек без денег на комнату - он увидел четырех полицейских. Дэнни засек время - 6:14, вытащил свой жетон и пошел к полицейским. Копы обернулись, руки на кобурах, кисло оглядели. Дэнни показал свой жетон: - Служба шерифа Западного Голливуда. Занимаюсь делом, тоже связанным с неопознанным трупом. Услышал по радио в участке, что вы тут нашли. Два копа кивнули, два других отвернулись, не желая иметь ничего общего с детективом округа. У Дэнни пересохло во рту: его участок был в получасе езды отсюда, но эти чучела не заметили нестыковки во времени. Полицейские расступились, чтобы дать ему взглянуть. То, что увидел Дэнни, было ужасно. На земле между низкими колючими кустами на боку лежали два голых мужских тела. Окоченение, грязь и лиственная труха, их покрывавшая, свидетельствовали о том, что тела находились здесь по меньшей мере сутки. По их состоянию было ясно, что они умерли на Норт-Тамаринд, 2307. Дэнни отвел ветку куста, наклонился и захватил этот кошмар крупным планом своей мысленной кинокамеры. Трупы уложены в позе "69" - лицо одного в пах другого. Гениталии одного приставлены ко рту другого. Руки мертвецов уложены на колени друг другу. У более крупного трупа на правой руке отсутствовал средний палец. Глаза у обоих были целы и широко раскрыты; спины изрезаны, как у Марти, лица - тоже. Дэнни осмотрел прижатые друг к другу грудь и животы мертвецов; увидел кровь и внутренности. Дэнни поднялся. Патрульные курили, топтались вокруг: теперь о тщательном осмотре места преступления и думать нечего. Они то и дело бросали взгляды на Дэнни. Наконец самый старый из них спросил: - Эти двое, как твой? - Практически идентичен, - ответил Дэнни, думая, как бы притащить фотоаппарат из своего чемо- дана, чтобы сделать снимки, прежде чем эти дураки лишат его этой возможности. - Кто их нашел? За всех ответил тот же старший: - Сторож видел, как с горы бежал один алкаш, вопил как резанный. Он поднялся посмотрел. Позвонил нам, вернулся и стал блевать. Мы отослали его домой. Когда сюда приедут из убойного отдела, тебя тоже отправят домой. Другие копы засмеялись. Дэнни пропустил это мимо ушей и пошел к машине за фотоаппаратом. Он уже был почти у своего "шевроле", когда на стоянку въехали машина без опознавательных знаков и фургон коронера. Они остановились рядом с патрульными машинами. Из автомобиля без опознавательных знаков вышел крупный мужчина с мясистым лицом и уставился на Дэнни. Дэнни его знал по газетам: старший детектив сыскного отдела голливудского участка, сержант Джин Найлз, засветившийся в деле Бренды Аллен. Судить его не стали, но отменили представление на звание лейтенанта и предполагавшееся повышение по службе. Ходил слух, что он брал с девочек Бренды не деньгами, а натурой. Однако костюм сыщика говорил о другом: великолепный синий блейзер и серые фланелевые брюки с идеальной склад-Кой. Все сшито на заказ. Такой одежды ни один честный коп не может себе позволить. Санитары вытащили две пары складных носилок. Дэнни понял, что Найлз учуял в нем копа, который его опередил, и поглядывал на Дэнни с все возрастающим любопытством и раздражением: игрок на чужом поле, слишком молодой для убойного отдела... Сошлись они на полпути. Назревала ситуация, дающая толковому копу хороший повод показать себя. Дэнни сказал: - Я из службы шерифа. Найлз рассмеялся: - А вы не ошиблись юрисдикцией, помшерифа? Слово "помшерифа" было произнесено с нескрываемым презрением. - Я расследую убийство, - сказал Дэнни. - Почерк почти идентичен сегодняшним убийствам. Найлз сверлил его глазами: - Вы что, спите в одежде, помшерифа? Дэнни стиснул в кармане кулаки: - Я был на дежурстве. Осуществлял оперативное наблюдение. - Слышали о том, что заступая на ночное дежурств нужно брать с собой бритву, помшерифа) - А вы слышали о том, что такое профессиональный этикет, Найлз? Сержант посмотрел на часы: - Значит, читаете газеты. Хорошо. Тогда ответьте мне вот на какой вопрос: как вы оказались здесь через двадцать две минуты после того, как мы получили сигнал в участке? Дэнни знал: чем наглее будет его ложь, тем убедительнее она прозвучит: - Я покупал пончики на Вестерн, а мимо как раз проезжала патрульная машина. Я услышал переговоры по рации. А вы где так задержались? Заезжали сделать маникюр? - Год назад ты бы у меня за такое попрыгал. - Год назад вам светило блестящее будущее. Так что, послушаем о моем убийстве или будем дальше злиться? Найлз снял с блейзера пушинку: - Диспетчер сказала, что это похоже на разборку педов. Я этого терпеть не могу. Если у вас дело тоже касается педов, я об этом знать не хочу. Счастливого пути, помшерифа. Купите себе приличный костюм. У жидка Микки есть магазин мужского платья: говорят, своей пацанве он дает скидку. Взбешенный Дэнни пошел к своему "шевроле", доехал до перекрестка Лос-Фелис и Вермонт. Позвонил из телефона-автомата доктору Лейману, которого известил, что к нему скоро прибудут два трупа, как две капли воды похожие на Мартина Гойнза, и попросил сделать их вскрытие лично. Через минуту мимо Дэнни в южном направлении проследовала машина Найлза и фургон коронера, без мигалок и без сирен, не торопясь, будто в отпуск отправлялись. Дэнни выждал пять минут и кратчайшим путем поехал в центр, оставив машину возле склада через улицу от морга. Караван подъехал еще через четырнадцать минут. Найлз вел себя как большой начальник: Покрикивал на санитаров, пока те переносили носилки с телами в морг. Помогать разгрузке вышел Нортон Лейман. Дэнни слышал, как он отчитывает Найлза за то, что тот разъединил трупы. Дэнни сел в машину и стал ждать. Он потянулся, закрыл глаза и попытался уснуть, зная, что раньше чем через четыре часа результатов вскрытия ждать не придется. Но ему не спалось. День выдался жаркий, машина раскалилась, в ней было душно, обивка сиденья стала липкой. Потом сон все же начал одолевать Дэнни, но тут он стал вспоминать, кому и что наврал, о чем говорил и о чем говорить не стоило. Появление в 6 утра у лотка с пончиками может быть объяснено тем, что он проводил время с женщиной, а потому оказался на улице в столь неурочный час. Так что изложенная полицейским версия будет звучать вполне убедительно. Ему надо улестить Карен, чтобы она молчала о его тайном вторжении в дом на Тамаринд, 2307. Ему нельзя никому показывать содержимое своего чемоданчика. Он был обязан проинформировать полицию о письме Мартина Гойнза, благодаря которому он нашел его квартиру, отнеся событие к более позднему времени и не показывая, сколь оно важно, чтобы они сами отыскали место бойни. Оставался еще Лео Бордони, но, наверное, у того хватит ума лечь на дно. Нужно подготовить легенду о том, где он провел вчерашний день. Дутый отчет Дитриху - лучше ничего не придумаешь. Остается серьезная опасность: что, если во время проведения полицейских опросов на Тамаринд, кто-нибудь из местных сообщит о коричневом "шевроле" 1947 года, оставленном на ночь у квартиры Гойнза. Может, лучше перехватить инициативу, первым найти свидетелей из соседних домов, сообщить о письме. В этом случае есть надежда, что худшим для него исходом станет обвинение, что он вовремя не предоставил ценную информацию. Если полиция решит не раздувать дело о двух трупах (Найлз, как руководитель расследования, терпеть не может "разборки педов"), может, они и копать не станут? Звонок из Лексингтонской лечебницы он принял лично на коммутаторе Карен. Если дело запахнет керосином, не выболтает ли она все, что знает, чтобы выгородить себя? Не поможет ли соперничество управления шерифа и городской полиции свести всю эту историю к тому, что касается только его лично? Зной, отражаемый лобовым стеклом, и головоломные раздумья усыпили Дэнни, а затекшее тело и слепящее солнце заставили его проснуться: он вспотел, тело чесалось. Ногой задел гудок, и темное забытье стало звуком, рикошетирующим от четырех окровавленных стен. Он посмотрел на часы: 12:10. Проспал четыре часа. Доктор, наверное, закончил работать с телами. Дэнни вышел из машины, потянулся и направился к моргу. Лейман стоял у пандуса и завтракал на прозекторском столе, покрытым простыней вместо скатерти. Увидел Дэнни, проглотил кусок сэндвича и сказал: - Плохо выглядите. - Серьезно? - И еще напуганы чем-то. Дэнни зевнул так широко, что заныли челюсти: - Я видел тела и думаю, что полиции на них плевать. Вот что меня пугает. Лейман вытер рот углом простыни: - Тогда вот еще что - чтобы вас попугать