тает слов рассказать моей драгоценной и любимой, какое счастье принесло мне ее письмо, с каким восторгом я читал ее слова. Миллион раз говорю тебе спасибо, мой ангел, уверяю тебя, мое сердце полно любовью к тебе, только ты одна можешь сделать меня счастливым". И так далее... и так далее... и в конце: "Да благословит тебя Господь, моя дорогая, моя любимая. Я опоздаю отправить письмо, если буду продолжать писать. Верь мне, до последней минуты я буду принадлежать тебе и только тебе..." Письмо вернулось в пачку, потом в изящную шкатулку, а потом в дальний угол сундука - для большей безопасности. Итак, в Эксмут, на солнце и песок, с детьми, матерью, Изабель, мужем Изабель, с Чарли, который, перейдя из драгун в 59-й пехотный полк, получил отпуск по болезни; с Мей Тейлор и ее сестрой, которым после окончания учебного года некуда деться; с бедным господином Корри, которому его доктор прописал морской воздух и который никак не может найти себе учеников в Лондоне; с Мартой - слава Богу, что у нее есть Марта, - которая была сыта по горло жизнью в Вулвиче с угольщиком-двоеженцем в комнатушке, являвшейся одновременно и гостиной, и спальней, и которая горела желанием служить экономкой. Манчестер Хауз в Эксмуте оказался огромным: здесь можно было разместить еще кучу народа, а счета за продукты отправлять герцогине в Отландз... Итак, отдых, забыть о прошлом и будущем. Весь день нежиться на солнышке и играть с детьми. А как насчет зимы, когда все забиваются в свои норы, когда туман и дождь нагоняют тоску и уныние? Вернуться на Олд Берлингтон-стрит или направиться на восток, в Эссекс, и снять домик в Локтоне или в Коксхед-Марше? По крайней мере одиз из этих джентльменов может позволить себе израсходовать на нее некоторую сумму, учитывая, что она сделала для них в прошлом: должности, повышения, работа на стороне. Другими словами, "взять крученый удар и еще сильнее закрутить мяч". Глава 9 - Говорю тебе, это правда. - Но, дорогой мой мальчик, это совершенно невероятно. - Может быть, но ты не знаешь Фейна. Он с самого начала ненавидел меня, как и остальные. Как только я приехал в полк, я понял, что совершил страшную ошибку. Они изо всех сил портили мне жизнь. Эти приказы шли с самого верха, это очевидно: до меня доходили некоторые слухи. "Осторожнее, Томпсон, командир части хочет разделаться с тобой!" Я спросил: "В чем причина?" Сначала мне не отвечали, но я настаивал, и тогда мне все рассказали. "Тебе не повезло, что твоя сестра рассталась с главнокомандующим. Все об этом знают. Ее поливают грязью в штабе. И всех, кто имел к ней какое-то отношение, увольняют. Один парень, я не могу назвать тебе его имя, видел такой приказ в Книге". А потом я заболел - ты знаешь, как мне было плохо... трое докторов сказали мне, что я не годен к службе. Я подал прошение об отпуске по болезни. Командир части, полковник Фейн, написал, что не в его компетенции давать отпуска по болезни и что я должен обратиться к старшему инспектору и показать ему рекомендации доктора. Инспектор находился в Ньюарке, а я - в Лидсе. Я совсем обезумел от боли, мне нужно было как можно скорее добраться до Лондона, где бы меня вылечили. Поэтому я уехал и отправил инспектору докторские рекомендации только из Лондона. Пока я, почти без сознания, лежал в госпитале в Локтоне с мастоидитом, они и устроили этот заговор. - К ее ногам полетела "Газетт": "Капитан Чарльз Фаркуар Томпсон из 59-го пехотного полка уволен". Она взглянула на его дрожащие руки. Он не был больше мужчиной, он вновь превратился в маленького мальчика из переулка, жалующегося: "Это нечестно. Дядя ударил меня. Он сильнее меня, он столкнул меня в канаву". И она вытирает ему нос и щеки и успокаивает: "Не бойся, я буду присматривать за тобой", - чувствуя, как ее охватывает ярость, как в ней разгорается желание схватить первое, что попадется ей под руку, и бежать за обидчиком. Она еще раз прочла объявление в "Газетт". - Не беспокойся, Чарли, я добьюсь, чтобы тебя восстановили. - Как? У тебя больше нет никакого влияния. Ты сама лишилась работы. Нам конец. - Он рухнул на стул. Волосы взлохмачены, китель забрызган грязью, пуговицы нечищены. - Поверь мне, у меня не было никакого шанса. Мне давно было известно. И ты знала, но обманывала себя. Все эти несколько недель в Эксмуте ты притворялась, как будто все хорошо, будто Его Королевское Высочество сам предложил тебе пожить в этом доме и ждет не дождется осени, чтобы вновь с тобой увидеться. И что же будет осенью? Ты приспособилась к Локтону, ты всем говоришь, что тебе нравится деревенский воздух, что герцог попросил Коксхед-Марша присматривать за тобой, что твои счета оплачивают Молтби и Маннерс. Разве ты виделась с Его Королевским Высочеством? Ни разу. Даже писем не получала. Он порвал с тобой навсегда, и все на свете знают об этом. Но ему этого оказалось мало, он приставил ко мне своих шпиков, и теперь я уволен. И Джорджа тоже выгонят. Больше кадетов в Марлоу не принимают, набор окончен. Я слышал об этом от одного офицера. Он рассмеялся, и казалось, что его смех звучит из прошлого. Он напомнил ей о душном воздухе переулка, о вони сточных канав, о плаче детей, о затхлой еде, о том, как мать звала их из кухни, о пиве, которое разливал по столу Боб Фаркуар. - Бога ради, придержи язык. - С чего это? Ты меня воспитала, я следовал за тобой всю свою жизнь. Ты научила, к чему стремиться. "Стремись к самому верху, - говорила ты, - как будто ты никак не можешь получить то, что хочешь. Я помогу тебе получить все". Так ты говорила с самого начала. Мое первое назначение, потом перевод, повышение. Все доставалось легко, мне был обеспечен успех. А потом, из-за какой-то проклятой ссоры, ты портишь свои отношения с герцогом и превращаешь мою жизнь в кошмар. Мне приходится страдать из-за твоей глупости. И не только мне, но и Джорджу, девочкам, всем нам. Он разрыдался, истерически, как ребенок, возвращаясь к тем дням, когда за слезами следовали поцелуи, успокоение и шлепок, засахаренное яблоко, сказки о серебряной пуговице и клане Маккензи. Теперь же его слезы были встречены молчанием, внезапно потускневшим взглядом, ласковым поглаживанием по голове. Она заговорила, ее голос звучал как-то отдаленно, в нем слышался испуг: - Я никогда не думала, что мои отношения с Его Королевским Высочеством, дом на Глочестер Плейс так много значат для тебя. Я думала, что ты воспринимаешь все как сделку, как временное пристанище на дни отпуска. - Сделку? О чем ты говоришь? Я жил в этом мире. В мире, который ты мне обещала, когда ы были детьми. Помнишь, как я преклонялся перед принцем Чарли? Ты сказку превратила в явь, во всяком случае, мне так казалось. В те дни, когда я бывал дома - вряд ли ты помнишь, - он любил поболтать со мной после обеда, и я был горд, когда возвращался в полк, чувствуя себя, как будто беседовал с Богом... Ты не понимаешь. Ты всего-навсего женщина, его любовница. Но мы с ним - мужчины. Мы говорили на одном языке. Он спрашивал меня о жизни в полку. Я боготворил его, как никто на свете. Он был своего рода символом - мне трудно объяснить, - символом мечты, которая влекла меня всю жизнь. А теперь все кончено. Ничего не осталось. Она смотрела, как он рвет "Газетт" и бросает клочки в огонь, где они обугливались и рассыпались. - Ты думаешь, - спросила она, - что Джордж воспринимает все так же, как ты? Он пожал плечами. - Откуда мне знать? Он еще ребенок. В девять лет он может воображать себе все, что угодно. Единственное, что мне известно, он считает герцога своим отцом. Она резко повернулась и изумленно взглянула на него. - Кто тебе это сказал? - Сам Джордж. И Элен тоже так думает. Какие-то сказки Марты. Вот Мери известно больше, она помнит Джозефа, но ее воспоинания туманны, и она скоро совсем его забудет. Но Его Королевское Высочество они никогда не забудут: он прочно вошел в их жизнь. И дом на Глочестер Плейс, и все великолепие. Ничто никогда с этим не сравнится. Ты испортила их будущее, и ты должна знать это. Каждое его слово возрождало в ней глубоко запрятанные чувства. Последние полтора года, скучные и обыденные, проведенные ежду Эксмутом, Лондоном и Локтон Лодж, промелькнули как одно мгновение, не оставив никакого следа, как будто их и не было. Их друзьями становились те, кто предлагал оплатить счет; их жизнь превратилась в топтание на месте, в выжидание, в постоянную отсрочку. И она вспомнила, как стояла на Глочестер Плейс, разбирая вещи, откладывая то, что предполагалось выставить на продажу, а рядом стоял Вилл Огилви и говорил: "Игра продолжается". Пустая, глупая игра, которая не стоит свеч, игра, рассчитанная на любителей. На чиновников какой-то третьеразрядной конторы, предел мечтаний которых - банкнота в десять фунтов. Никакого чувства удовлетворения, никакой власти, никаких титулов. "Господин Роуланд Молтби поможет вам получить место официанта". А раньше: "Его Королевское Высочество рекомендует..." Что ей осталось - кататься по Локтону в сопровождении Коксхед-Марша, зевая от его рассказов о вальдшнепах, куропатках, голубях; пытаться убедить себя, что ей нравится проводить осень в Эссексе, чувствуя в то же время, как ее начинает лихорадить: "Я хочу, чтобы он вернулся. Я хочу иметь власть, я хочу занимать высокое положение в свете". Как же хорошо она помнит шепот, которым сопровождалось ее появление в Воксхолле: "Смотрите! Это госпожа Кларк... ищет герцога", - и суета, улыбки, кивки, и море лиц. Все кончено, мыльный пузырь лопнул, бушующий поток взбаламутил спокойную заводь. - И что больше всего меня убивает, - продолжал Чарли, - так это твое полное спокойствие. Никакой борьбы. Неужели ты состарилась, и тебя больше ничто не волнует? На этот раз он мог бы получить затрещину или она вцепилась бы ему в горло - ну прямо-таки двое детей, дерущиеся в канаве, таскающие друг друга за волосы и истошно вопящие: "Прекрати, а то я убью тебя!" Но вместо этого она подошла к окну; оно выходило в сад, за которым тянулась посыпанная гравием дорога, - опрятный пейзаж, столь типичный для Эссекса. - Иди упаковывать свои вещи, - сказала она. - Мы едем в Лондон. - Зачем? Для чего? - Не задавай вопросов. Ведь ты доверял мне, когда был ребенком, так верь и сейчас. - Ты восстановишь меня в прежней должности? - Да. И ты сразу же отправишься к месту службы. Твое будущее зависит от того, как на это отреагирует твой коандир части. Если он действительно хочет разделаться с тобой, он себя проявит. Наконец у нее есть возможность действовать, есть жертва, в которую можно вцепиться. Вся ее ярость обратилась на полковника Фейна, марионетку, олицетворяющую собой закон и порядок, агента Эдама, Гордона, военное министерство. Ненависть порождает ненависть. Одна женщина против мужской половины рода человеческого, чувствовавшей в ней достойного противника и поэтому ненавидевшей ее. Вон из наших рядов, не суй свой нос в то, что принадлежит только нам. Вот почему они возненавидели ее: она доказала, что они равны. Их не волновала госпожа Карей, котоая воцарилась в Фулхэме, изредка появляясь на подмостках, - артистов они принимают, так как те не вмешиваются в их дела. Но вдруг женщина перехватит у них инициативу, отнимет их заработок и начнет всем управлять - что будет с миром? Общество распадется. - О чем ты думаешь? - спросил ее Чарли, когда они ехали в дилижансе в Лондон. - У тебя такой суровый вид. Она засмеялась. - Я была далеко отсюда. Но я думала не о нас с тобой. Я представила, как мама моет посуду, склонившись над лоханью в дальнем углу кухни, - помнишь, как там было темно без окна, - а мальчики ползают у нее под ногами, хватают ее за щиколотки, и она не может шевельнуться. Входит отец и начинает орать, требуя, чтобы ему подали ужин... Я вспомнила, как подошла к нему и ударила. Мне не забыть этого. - А почему ты вдруг, через столько лет, вспомнила об этом? - Не знаю... - Дилижанс, качаясь из стороны в сторону, медленно тащился по дороге. Одной рукой она ухватилась за ремень, а второй - за Чарли. Все сомнения рассеялись. Она была уверена в себе и счастлива. С ее временным пристанищем на Берлингтон-стрит покончено. Расселл Маннерс уехал в Индию - вот и хорошо, ей сейчас не нужны накакие сложности, ей не нужно оповещать всех о своем возвращении. Два дня в отеле, потом меблированные комнаты в Хэмпстеде. Она принесла цветы на могилу Эдварда, посадила в землю луковицы, которые расцветут весной. Но думала она при этом не об Эдварде, а о Джордже. С Хэмпстедом было связано ее прошлое, он стал родным, полным воспоминаний, но не о медовом месяце с Джозефом, а о Билле. Госпожа Эндрюс в "Йеллоу Коттедж" была добра и радушна, но у нее не было комнат, которые она могла бы сдать, хотя бы на полгода, а весь верхний этаж был отдан одному издателю, сэру Ричарду Филлипсу. Госпожа Кларк слышала о нем? Слышала... и сделала себе заметку на будущее. Издатель может пригодиться, все зависит от ее планов. Не согласится ли госпожа Эндрюс рекомендовать какие-нибудь другие меблированные комнаты, где она и капитан Томпсон смогли бы обосноваться на время? Конечно, попытайтесь поговорить с господином Никлосом, Фласк Уолк, Нью-Энд. Он очень респектабельный джентльмен, по профессии булочник. Наконец вопрос с комнатами был решен. Первый раунд был выигран. На письмо, отправленное на Портман-сквер, ответа не было, но... двадцатого ноября Чарльз Фаркуар Томпсон, капитан 59-го пехотного полка, был восстановлен в должности. С победной улыбкой она протянула Чарли "Газетт". - Ведь я обещала тебе, не так ли? - Да, но что дальше? - Отправляйся в полк. Ты застанешь его в Колчестере. Если полковник Фейн будет опять нападать на тебя, сразу же напиши мне. Джордж спокойно продолжал учиться в Челси, но, как и говорил Чарли, его имя было вычеркнуто из списков Марлоу. Начальниками училища были и Эдам, и Гордон, так что сразу стало ясно, кто оказался инициатором этого шага. Так получилось, что сначала ей пришлось заняться Чарли. Теперь должен быть решен вопрос с Джорджем. В меблированных комнатах господина Николса хватало места для всех: и для гувернантки-француженки (приходится забыть о школе) и для Марты. Ее мать мможет пока оставаться в Локтоне. За последнее время она сильно сдала, довольно плохо себя чувствовала, все время на что-то жаловалась и спрашивала, почему Его Королевское Высочество не навещает ее. В конце недели из Колчестера вернулся Чарли. Одного взгляда хватило, чтобы понять: опять неприятности. - Что теперь? - Я вынужден сменить место. Полковник Фейн говорит, что он не потерпит моего присутствия в полку. - Он объяснил почему? - Все потому же - отсутствие без уважительной причины. И еще одно. Ты помнишь те векселя, которые были выписаны на имя Расселла Маннерса и которые мама подписала, а ты отправила мне? По ним можно было получить деньги через Роуланда Молтби в Фишмангерз Холле, и незадолго до того, как я заболел и уехал в отпуск, я получил от казначея в Лидсе наличные. Но по векселям платить отказались, а мы не можем доказать, что были уверены в своевременной оплате. Командир части говорит, что меня могут обвинить в мошенничестве. - Странно. Роуланд Молтби всегда оплачивал векселя Расселла. - Мой случай оказался исключением: Молтби отказался оплатить именно эти векселя. Может, у тебя были какие-то трения с Молтби и Маннерсом до твоего отъезда в Локтон? Может, ты не хотела их видеть? - Великий Боже! Да они оба напились до потери сознания. - Так... теперь все понятно. Но казначей дал мне денег, а потом векселя вернули. Если дело дойдет до суда, это будет моим концом. - А разве полковник Фейн сказал, что против тебя будет выдвинуто обвинение? - Он сказал, что дело закроют только в том случае, если я перейду в другой полк. - Отлично. Мы добьемся твоего перевода. К Рождеству. Но на этот раз ничего не получилось. Письма, отправленные на Портман-сквер, возвращались нераспечатанными. Чарли просил его о встрече. Отказ. Марта, водившая дружбу со слугами на Портман-сквер, решила зайти в гости к своей давней подруге, кухарке. Но никого из старых слуг там не оказалось, а новые просто не пустили ее на порог. У нее возникло впечатление, что все ее старые друзья были уволены господином Эдамом. За Мери и Элен, гулявшими по Нис-стрит, наблюдали. Гувернантка-француженка устроила из-за этого истерику и попросила расчет: какой-то мужчина дотронулся до нее и начал расспрашивать: "Госпожа Кларк в Хэмпстеде? Какой у нее адрес?" Это могли быть кредиторы или даже Джозеф, но, скорее всего, за ними следили шпики Эдама. Чарли беспокойно шагал из угла в угол по маленькой гостиной, грыз ногти и выглядывал в окно. - Есть что-нибудь о моем переводе? - Пока нет. Я уже написала. Не было надобности говориь ему, что его продвижение по служебной лестнице намеренно задерживали. Она написала в пятьдесят полков и отовсюду получила отказ. Никакое агентство не хотело брать его на учет. Очевидно, все получили негласный приказ: "Внести в черный список: Ч.Ф.Томпсон". Друзья, которые всего два года назад с радостью бросились бы ей на помощь, внезапно оказывались за городом, или больны, или заняты. Она отправилась к Виллу Огилви. По крайней мере, он скажет ей правду. - Что произошло, Вилл? - Разве вы не читали газеты? - Вы же знаете, что я все лето и почти всю очень провела в Локтоне. - Я же просил вас следить за развитием событий. Тогда вы бы все поняли. А вместо этого вы позволили себе расслабиться и смотреть, как Коксхед-Марш кольцует фазанов. - Если вы считаете, что я получала от этого удовольствие... Так о чем пишут газеты? - Они почти ежедневно нападают на Его Королевское Высочество. Оскорбительные, граничащие с неприличием памфлеты. - А какое отношение это имеет ко мне? - Официально - никакого. Но все военное министерство считает, что их пишете вы. - Боже мой! Жаль, что не я. - Они хорошо поработали, чтобы выяснить кое-что о вашем прошлом. Вернее, Эдам и Гринвуд. Но не о вашем замужестве, дорогая, - о вашем сотрудничестве с парнями с Граб-стрит, о ваших побочных приработках, когда вы жили в Холборне. - Поэтому они пытаются выкинуть Чарли из полка? - Конечно. Раз он ваш брат, значит, он увяз вместе с вами. - Но, Вилл, ведь это же ложь... - Не имеет значения. Вы опозорены, и их это очень устраивает. Дело в том, что люди, читая памфлеты, говорят: "Дыма без огня не бывает, рыба начинает гнить с головы" - и так далее. К нашему другу, Его Королевскому Высочеству, начинают относиться с меньшей благосклонностью. Его популярность падает, а следовательно, падает популярность того, что за ним стоит: армии, церкви, правительства тори, войны с Францией, конституции страны. Еще несколько месяцев, и мы сможем совершенно открыто вести свое дело. Вы не играете в шахматы - как же мне объяснить вам? Вы отличная пешка, Мери Энн, в той игре, в которую я играю уже четырнадцать лет, с 1793 года, когда Франция освободила себя. Она раздраженно пожала плечами. - Все еще продолжаете надоедать с разговорами о республике? Ладно, играйте в одиночку. Я вам и раньше говорила: для меня важнее всего безопасность. Моей семьи и моя собственная. В настоящий момент меня больше всего беспокоит мой брат Чарли. Они пытаются уволить его из 59-го. - Ну и пусть увольняют... Это ни для кого не имеет значения. - А для него имеет. И для меня. Будь я проклята, если допущу, чтобы его уволили без всякой причины. Вы можете подыскать ему другое место? - Он в черном списке. Ни я, ни кто-либо другой не сможет ничего сделать. Попытайтесь быть более дальновидной, моя дорогая, и не надо нервничать. Через год правительство падет, Его Королевское Высочество сдаст свое командование... почему вы не можете подождать? - Я люблю моего брата, а он очень переживает. Единственное, на что я надеюсь, это поговорить с герцогом и выяснить причины. Он все еще ездит в Фулхэм к госпоже Карей? - Вы совсем отстали, он теперь развлекается с супругой пэра... Сейчас, поверьте мне, совершенно другая тактика. Вам следует стремиться не к тому, чтобы вернуть его. Вам следует стремиться нанести ему сокрушительный удар. - Маска вежливости спала. Темные глаза сверкали. Перед ней стоял совершенно другой Огилви, жесткий и безжалостный. - Из-за вашей дурацкой возни с братом вы теряете время. Но когда его наконец выпрут, а выпрут его обязательно, приходите ко мне: я расскажу вам, что делать. В Локтоне было очень скучно, не так ли? Но в Девоне, среди морских водорослей, еще скучнее. Она ненавиделя его, он ей нравился, она боялась его и доверяла ему. - Почему, - спросила она, - я все время должна делать то, что вы от меня хотите? - Потому, - ответил он, - что вы не можете жить по-другому. Он проводил ее вниз, до экипажа, и закрыл дверь. Когда она вернулась в Хэмпстед, она увидела, что дети собрались вокруг Чарли и все чем-то обеспокоены. - За нами все время наблюдал какой-то мужчина. Он спросил госпожу Николс, писала ли ты письма на Флит-стрит. - Глупости. Не обращайте внимания. Какой-нибудь пьяница. Она в последний раз отправила записку на Портман-сквер, а потом Чарли написал письмо в штаб. На ее записку пришел ответ: "Я не знаю, что вы имеете в виду. Я никогда никому не давал указаний преследовать вас, так что можете быть спокойны относительно меня". Ответ на письмо Чарли был краток и официален: ему предписывалось немедленно отправиться в Уолчестер. - Значит, все в порядке? Меня не переведут? Чарли радостно помахал бланком. Его глаза сияли. Он опять обрел уверенность в себе. - Да... Наверное, это так, - с улыбкой ответила она и поцеловала его. Итак, Огилви ошибался. Никакой вендетты. Чарли бросился собираться и вскоре уехал. Теперь надо подумать, куда отдавать Джорджа. В Марлоу или в Вулвич - это будет довольно легко после того, как решился вопрос с Чарли. Все казалось легким. Дети были счастливы. Никто не доставлял ей неприятностей, и все были в приподнятом настроении. Единственное, чего ей не хватало после отъезда Чарли, это мужчины, который знал бы ее, понимал. Но такого не было... Она схватила газету: "Не возвращается ли экспедиция из Буэнос-Айреса?" Война в Южной Америке закончилась полным поражением. Это было рассредоточением сил, что и потребовалось противнику. Ошибка верховного командования или политиков? Но это неважно, главное, что Билл, может быть, вернется. Полтора года она не вспоминала о нем, но сейчас он был единственным на свете, кто мог бы понять ее. - Я немедленно напишу в Аксбридж. Он должен уже быть дома. Она забыла, как, уязвленная продажей дома на Глочестер Плейс, хотела, чтобы он убрался куда-нибудь подальше, как она радовалась, что больше не видит и не слышит его, что их разделяют тысячи миль. Сейчас же ее настроение, подобно флюгеру, изменилось. Хэпстед... воспоминания... Былл был тем самым мужчиной. О Боже! Как много нужно рассказать ему. О заговоре Эдама и Гринвуда, которые использовали бедного герцога как орудие и вынудили его порвать с ней (не надо упоминать о появлении госпожи Карей). Одно несчастье за другим, но она выстояла, без чье-либо поддержки, только благодаря своей решительности. Расселл Маннерс, Роуланд Молтби и Коксхед-Марш? Да просто старые знакомые, страшно занудливые. Они ей многим обязаны. Чарли уехал в Уолчестер, и она призвала Билла. Он пытался рассказать, как ужасно было в Буэнос-Айресе, какие лишения он терпел, какими болезнями переболел, какой там тяжелый климат. Она слушала пять минут, обеспокоенно покачивая головой, пото перебивала, и он опять превращался в покорного слушателя. Всех прошлых лет как не бывало: он опять здесь, спокойный, зависимый, надежный, верный, полный обожания. Какое счастье ощущать знакомое прикосновение! Как будто надеваешь старые удобные туфли или вдруг, обнаружив в самом дальнем углу гардероба старое, совсем забытое платье, видишь, что оно тебе очень идет. - Ты останешься со мной, правда? - Она поцеловала его за ухом. - А это не может показаться странным? Дети уже взрослые. - Я отошлю их в Локтон. Там мама. И опять все по-старому. Поклонение успокаивает нервы, особенно когда ощущаешь пресыщение и человек почти не вызывает интереса. Билл был свободен до следующего назначения. Однако никаких приказов не поступало. И придется жить на его половинный оклад. Ежегодное содержание, обещанное герцогом, уже давно не выплачивалось, но, пока она жила в Локтон Лодж, ее это не волновало. Очередные козни Эдама, он приостановил выплату. Придется заняться этим вопросом. - Билл, мне кажется странным, что давно ничего не было от Чарли. - Очевидно, он ждет приказа, как и я. Его полк могут направить за границу. По всему Лондону ходят слухи, что намечается новая экспедиция в Испанию под командованием Уэллсли. - Боюсь, Чарли заболел. Он такой слабый. - Ему пойдет на пользу посмотреть на настоящее сражение. - Именно этого он и хочет, - быстро ответила она, - показать, на что он способен, и доказать это всему полку. До сих пор у него не было такой возможности. Молчание Чарли было первым облачком на ясном небосклоне, первым предвестником бури. А через двадцать четыре часа она узнала всю правду. Прочитала в лондонской "Газетт": "Капитан Чарльз Фаркуар Томпсон, 59-го пехотного полка, находится под арестом в ожидании решения военного трибунала". Бог он или дьявол, Вилл Огилви оказался пророком. Хэмпстедской идиллии пришел конец. Началась борьба. Глава 10 Мери Энн сидела в гостинице в Колчестере. В руках у нее была копия обвинительного заключения, а рядом сидел рекомендованный Комри адвокат, Смитиз, и писал под ее диктовку. Напротив за столом сидел Роуланд Молтби, вынужденный выступать как свидетель, угрюмый, чувствующий себя крайне неловко. Его вытащили из дома в Хэртфордшире, чтобы он давал показания. Приехав к нему домой и пригрозив, что, если он будет отрицать, будто счета, о которых говорилось в обвинении, не были представлены ему к оплате, она позовет его жену и разоблачит и его, и Расселла Маннерса, который - вот повезло дьяволу - находился где-то в Индии, она посадила его в экипаж и привезла в Колчестер. - Что я должен говорить? - Можете говорить, что угодно, но только так, чтобы с моего брата сняли обвинение в мошенничестве. - У меня нет желания ввязываться в это дело. Я гражданское лицо, военный трибунал меня не касается. - Вы сами способствовали его обвинению, теперь вам придется давать показания в пользу моего брата. Или мне лучше вернуться и поговорить с вашей женой? Она приоткрыла дверь экипажа, сделав вид, будто собирается выпрыгнуть. Он быстро втолкнул ее внутрь и испуганно взглянул на окно верхнего этажа. - Хорошо, я еду с вами. Дайте мне время, чтобы придумать какой-нибудь предлог. Встретимся на перекрестке через час. Всю дорогу до Колчестера он просидел с угрюмым видом в надежде уязвить ее этим, однако она даже ни разу не взглянула в его сторону. Она непрерывно что-то писала. "Делает заметки для своего проклятого братца", - решил он. В два часа ночи они прибыли в Вилей, где ему выдали сандвич и пожелали спокойной ночи. Каким же дураком, должно быть, он выглядел в глазах хозяина гостиницы! Она читала обвинительное заключение, а адвокат записывал. - "Обвинение первое. В скандальном и постыдном поведении, порочащем звание офицера и джентльмена, проявившемся в самовольной отлучке 21 июля 1807 г., не имея на то разрешения командира части". - "Обвинение второе. В скандальном и позорном поведении, порочащем" и т.д., "проявившемся в том, что обвиняемый обманным путем выманил у господина Милбанка, казначея военного округа Лидса, сто фунтов стерлингов, представив ему два векселя, которые не были оплачены по предъявлении". Она остановилась и сделала пометку карандашом. - А теперь, господин Смитиз, я хотела бы сообщить вам, что мой брат не способен выступать в свою защиту. Вы будете представлять его и проводить перекрестный допрос свидетелей. В качестве свидетеля выступлю я, а также господин Молтби. Мой брат утверждает, что оба обвинения необоснованны и что он невиновен. - Я понял, госпожа Кларк. Она вырвала лист бумаги и протянула ему. - Первое обвинение касается самовольной отлучки. Вот вопросы, которые вы должны задать обвинению. Вопрос первый: "Известно ли вам, что во время моего отсутствия я находился на грани помешательства из-за сильнейшей боли и что трое докторов признали меня негодным к службе?" Вы должны понять, господин Смитиз, военный трибунал - это то, что на кокни называется "лажа". Они хотят уволить моего брата из армии, а для такой цели любые средства хороши. Вопрос второй: "Известно ли вам, что, как только я прибыл в Лондон, я немедленно отправил инспектору рекомендации доктора, касающиеся моего состояния здоровья?" Вам все понятно? - Да, госпожа Кларк. - Прекрасно. Теперь о втором обвинении. Мы не можем предугадать, о чем меня будет спрашивать обвинитель. Наверняка разговор пойдет о векселях, которые я дала своему брату и которые были подписаны моей матерью, Элизабет Маккензи Фаркуар. Дело в том, что ее руки исковерканы ревматизмом и она не может писать, поэтому я водила ее рукой. Причина, почему я использовала ее имя, а не свое, заключается в том, что мне не хотелось, чтобы мое имя было как-то связано с Расселлом Маннерсом - зятем присутствующего здесь господина Молтби. Вы должны обратиться ко мне со следующим вопросом: "Сообщал ли вам господин Роуланд Молтби о том, что он когда-либо отказывался оплачивать вексель, выписанный на имя Расселла Маннерса?" На это я отвечу: "Никогда". Она взглянула на сидящего напротив мрачного свидетеля. Он потягивал эль и молчал. Адвокат писал. - После этого, господин Смитиз, - продолжала она, - вы спросите меня: "Зная об имевшем место обмене вышеназванных векселей, можете ли вы с полной уверенностью сказать, что у капитана Томпсона не было намерений обмануть казначея, когда он передавал ему эти векселя?" На это я скажу: "Конечно, нет. Капитану Томпсону было известно, что господин Маннерс был у меня в долгу". Роуланд Молтби заерзал на стуле. - Послушайте, вы не можете говорить об этом в суде! - О чем? - О том, что происходило на Берлингтон-стрит, 9, когда мы оба, пока наши жены находились в Уэльсе, развлекались там с вами. - Я не понимаю, что вы имеете в виду... я ничего подобного не помню. Говоря "в долгу", я имела в виду деньги. Я продала браслет, за который выручила триста фунтов, и дала сто Расселлу. Следовательно, он находился у меня в долгу. Вы согласны? Роуланд Молтби пожал плечами и взглянул на адвоката. - Был в долгу, госпожа Кларк. Я так и записал. - Спасибо, господин Смитиз. Вот и все, что я хотела вам сказать. Давайте выпьем кофе. Она встала и закинула руки за голову. Господи! Какое же это наслаждение - сражаться, сражаться в одиночку, самостоятельно выискивать веские аргументы. И когда никто на мешает. Билл стал бы молить ее об осторожности, безопасности, благоразумии. Именно это и были его последние слова, когда они прощались перед ее отъездом. "Будь осторожна. Своим вмешательством ты можешь только навредить". Как будто бедный Чарли мог самостоятельно выступать на суде... Три месяца эти животные держали его под арестом, предъявив ему обвинения только неделю назад. Прочитав имена, она поняла причину: все члены трибунала были собственноручно подобраны Эдамом, Гринвудом и полковником Гордоном. Игра была нацелена против нее, но ее это не беспокоило. Она очистит имя Чарли от обвинения в мошенничестве - остальное не имело значения. - А защита? - спросил господин Смитиз. - Господин Комри предложил мне вызвать коллегу из Линкольнз Инн. Мы могли бы вместе подготовить заявление от имени вашего брата. Она посмотрела на него и улыбнулась. - Нет необходимости. - Вы хотели бы поручить это кому-то еще? - Я сама напишу заявление. - Но, мадам... - О! Пожалуйста, не спорьте. Я знаю, что надо говорить. - Но язык юридических документов... - Чем длиннее слово, тем лучше! Я их забросаю словами. Когда вы, господин Смитиз, были еще младенцем, я уже правила оттиски. Краткие изложения дел, составленные адвокатами, были моими первыми книгами. Можете быть уверены, защита будет проведена с полным знанием дела. Она протянула обоим мужчинам руку для поцелуя и поднялась наверх. Господин Смитиз кашлянул и взглянул на Роуланда Молтби. - Вы, конечно, проиграете? - спросил Молтби. - Боюсь, что так. Заседание трибунала было коротким. Множество свидетелей подтвердили обоснованность первого обвинения. Рассмотрение второго обвинения потребовало больше времени, и обвинители, почувствовав, что не в состоянии расстроить замысел сестры арестованного, все утро провозились с господином Молтби, который сам себе противоречил. Его очень пристрастно допрашивали, но не о векселях или деньгах, а о том, как часто он приезжал к госпоже Кларк в Локтон. "Господин председатель, уважаемые члены военного трибунала! Прослужив в армии всего около четырех лет, будучи очень молодым и не обладая преимуществами, которые дает опыт, я крайне нуждаюсь в вашем покровительстве и прошу прощения за все нарушения, которые я, возможно, невольно совершил. Если бы я не был вполне уверен, что в достаточной мере реабилитировал свое доброе имя перед лицом многоуважаемого трибунала в отношении обвинений, выдвинутых против меня с целью опорочить мою репутацию, я ушел бы из общества честных людей, спрятался бы в глуши и приложил бы все усилия, чтобы стереть память о себе. Однако, джентльмены, я смело и с уверенностью и в то же время с полной покорностью утверждаю, что посланные кучкой завистников отравленные стрелы, нацеленные на то, чтобы нарушить мой душевный покой и повредить моей репутации, будут отбиты щито чести, невиновности и добропорядочности. Джентльмены, когда мне впервые выпала честь вступить в 59-й полк, я очень скоро, к своему огромнейшему сожалению, обнаружил, что не только не встречаю сочувствия, но не ощущаю никакой поддержки со стороны полковника Фейна. Во имя справедливости я должен признать, что, возможно, моя молодость и отсутствие опыта были причиной незначительных нарушений, от которых еня могли бы уберечь и знание жизни, и богатый опыт. Без сомнения, полковник Фейн не желал утруждать себя задачей стать моим наставником, и я был неожиданно, без подготовки откомандирован из Ньюарка в Лидс для прохождения службы в рекрутском подразделении. Я доблестно выполнял свой воинский долг, проявляя исключительное рвение и усердие, которые не прошли бы незамеченными, будь рядом более ответственный и опытный офицер, пока в июле 1807 года у меня не случился приступ тяжелейшей болезни. Моим лечением занимались опытные врачи, но в конечном итоге они заявили, что больше ничего не могут сделать для облегчения моих страданий. И я написал полковнику Фейну, сообщил ему о моем тяжелом состоянии и попросил у него отпуск по болезни. В ответ на мою просьбу я получил письмо, в котором полковник Фейн сообщил, что не в его компетенции давать мне отпуск и что, если мое состояние действительно настолько серьезно, я должен выслать медицинский сертификат старшему инспектору. Я так и сделал, но только по прибытии в Лондон. Я признаю, что совершил ошибку, не сумев правильно оценить ситуацию. Но я осмелюсь обратиться к многоуважаемому суду с вопросом: что заставило командира части представить меня, неопытного молодого человека, перед трибуналом, если не желание разрушить мою жизнь (ведь репутация и есть жизнь для честного человека) и лишить меня всех перспектив на будущее? А теперь осмелюсь обратить ваше внимание на некоторые замечания по поводу второго обвинения. Я обратился к моей близкой родственнице за денежной помощью. Она прислала мне два вышеупоянутых векселя, полученных ею от господина Расселла Маннерса, эсквайра. Они подлежали оплате господином Молтби, Фишмангерз Холл. В том, что векселя подлинные и будут оплачены по первому предъявлению, у меня не было ни малейшего сомнения, и я попросил господина Милбанка, казначея округа, выдать мне в обмен на эти векселя наличные, что он и сделал. Но вскоре я узнал, что векселя так и не были оплачены. Я не буду занимать ваше драгоценное время, повторяя все слышанное вами, потому что каждое слово, сказанное свидетелями, оправдывает меня и подтверждает ою невиновность. Джентльмены, я в отчаянии от того, что вынужден так долго злоупотреблять ваши вниманием, но ое стремление наиболее точно и правдиво описать каждое обстоятельство вынуждает меня идти на этот шаг. Я не имею намерения молить многоуважаемый суд о снисхождении. Меня ни в коей мере не беспокоит результат, потому что ваше решение будет продиктовано свободным от предрассудков и просвещенным разумом. Я смиряюсь и подчиняюсь вашему решению и молю высокочтимого председателя и военного юриста поверить, что, каким бы ни было ваше решение, я всегда буду безмерно вам благодарен за внимание, которое вы уделили рассмотрению моего дела". Господин Смитиз - маленький человечек, в очках, седой, с покатыми плечами - сел. Его голос звучал монотонно. Он зачитывал заявление защиты, как проповедь. Он ни разу не остановился, чтобы заострить на чем-то внимание и произвести на трибунал нужное впечатление. Слова, которые так ясно звучали в спальне гостиницы, которые завораживали и убеждали в полной невиновности, потерялись в невыразительном монологе адвоката. Арестованный сидел неподвижно. Он ни на секунду не отвел глаз от лица сестры. Она наблюдала, как полковник Фейн медленно поднимался со своего стула. И сразу же председатель суда расслабился, члены суда зашевелились в своих креслах. К полковнику Фейну со всех сторон неслись слова одобрения и сочувствия. Он прочистил горло и начал говорить: - Господин председатель, члены военного трибунала. Я не стал бы заниать ваше время, отвечая на вопросы защиты арестованного, если бы с его стороны не прозвучали тяжелые обвинения в мой адрес, касающиеся мотивов моих поступков и моего поведения. Если арестованный считает себя невиновным, он должен был бы по достоинству оценить предоставленную мною возможность оправдаться перед военным трибуналом. Всем ясно, что имелись веские основания для предъявления ему этих обвинений. Ему также должно быть известно, что в сложившейся ситуации офицеры полка не могут общаться с ним до тех пор, пока он не объяснит свое поведение перед военным судом. Арестованный также посчитал возможным утверждать, что я и другие офицеры уделяли ему слишком мало внимания, и, следовательно, обвинил меня в том, что мною руководили низменные побуждения. Я требую, чтобы он подтвердил свое заявление фактами. В действительности все было иначе, я оказывал ему больше внимания, чем считал возможным. Он также обвинил меня в том, что я отправил его в рекрутское подразделение, в том, что я воспользовался правом решать, какой офицер в наибольшей степени подойдет для подобной службы. Однако я изложу суду причины, по которым я остановил свой выбор на капитане Томпсоне. Ко мне пришел господин Лоутон, владелец гостиницы в Ньюарке, и пожаловался на недопустимое поведение капитана Томпсона. Он сказал, что за день до этого капитан Томпсон жестоко оскорбил его, что ему стоило огромного труда предотвратить драку капитана с официантом и если я не предприму каких-либо шагов, чтобы предотвратить подобные инциденты, он будет вынужден направить петицию с подробным изложением фактов главнокомандующему. Считая, что подобное поведение порочит честь полка, офицеры которого в основном молодые люди, я решил отправить капитана Томпсона туда, где он не сможет никому причинить вреда. Касательно первого обвинения напомню трибуналу, что в своем письме я не давал арестованному отпуск, я только напомнил ему, куда следует обратиться, если он действительно болен. Однако он не посчитал нужным последовать моим указаниям. Касательно второго обвинения я уже заявлял трибуналу, что мне ничего не известно. Передача векселей доказана, однако трибунал будет решать, была ли эта передача совершена с целью мошенничества или нет. Не буду злоупотреблять вашим вниманием, джентльмены. Я заявляю, что мне, как, очевидно, и капитану Томпсону, очень хотелось бы, чтобы военный трибунал признал его невиновным. Полковник Фейн сел, и суд удалился на совещание. Решение было принято быстро. Председатель, который после выступления полковника Фейна, доказавшего необоснованность предъявленных ему обвинений, стал еще строже относиться к арестованному, чьи нападки на своего командира оказались несправедливыми и непристойными, зачитал приговор. Капитан Томпсон был признан виновным по первому обвинению, но полностью оправдан по второму. Приговор: уволить со службы. Приговор должен быть утвержден главнокомандующим. Двадцать четвертого мая 1808 года приговор был утвержден герцогом Йоркским и направлен генерал-лейтенанту лорду Чатхэму, командующему Восточным округом. И в тот же день Мери Энн, сестра арестованного, приняла решение мстить, мстить любыми средствами. Глава 11 - Вы все еще полны решимости самостоятельно вести дело? - Надеюсь. - Несмотря на то, что военный трибунал не согласился с вами? - Его решение можно было предугадать заранее. Я видела их лица. Но, по крайней мере, мне удалось снять с него второе обвинение. - У вас есть деньги? - Нет. Мы уехали из Хэмпстеда, не заплатив за комнаты. Вместо денег Николсы взяли мою арфу и несколько книг. - А господин Даулер? - Месяц назад был вызван к месту службы. Он отплыл с первым экспедиционным корпусом в Португалию. Если бы не Чарли, который сейчас находится в глубокой депрессии и не отпускает меня от себя ни на шаг, мне было бы ужасно одиноко. - А любезный Коксхед-Марш? - Стал еще сдержаннее. Заседание военного трибунала довольно широко комментировалось газетами Эссекса, и Локтон Лодж теперь у всех на виду. - Давайте называть вещи своими именами: у вас сейчас есть покровитель? - Никого, кроме вас. И моего собственного упорства. Вилл Огилви рассмеялся. - Значит, опять впрягаемся в одну упряжку? Мир у наших ног - я восхищен. Итак, первый вопрос - это пристанище для вас. Вы знакомы с обивщиком по имени Фрэнсис Райт? - Я отдала ему на хранение свою мебель, которая осталась от Глочестер Плейс. - Ну конечно, вспомнил: ведь я сам рекомендовал его вам. Он работает на меня. Он подыщет вам жилье, а потом займется поисками дома. Советуж вам везде представляться как Фаркуар. Имя Кларк вызывает подозрение в некоторых кругах. А нам нужно, чтобы люди, с которыми вы познакомитесь, доверяли вам. Фолкстоуна вы знаете, и Бердетта, и Коббетта: они самые ярые идеалисты среди радикалов. Нам нужны именно оппортунисты. Можете рассчитывать на Уордла, члена парламента от Оукхэмптона, он полон решимости любыми способами добраться до самой вершины. Ему все равно, какими путями идти, лишь бы ему было тепло в его гнездышке. - Я не собираюсь ввязываться в политику. - О, да... но вам придется, если вы не хотите уморить своих детей голодом. Любые средства хороши, я думал, что вы это уже поняли. Вы говорили с Ричардом Филлипсом, издателем? - Я виделась с ним перед отъездом из Хэмпстеда. Довольно неприятная личность, его так и распирает от сознания собственной значимости. - Они все такие. Ему хотелось бы печатать армейские списки, но он не сможет получить эту работу до тех пор, пока не падет нынешнее правительство, в том числе и главнокомандующий. Вы встречались с Маккуллумом? - Памфлетистом? Нет, это какой-то третьеразрядный писака. - В ближайшее время он устроит всем страшную нахлобучку расследованием по поводу злоупотребления медицинскими сертификатаи. Он хочет доказать, что общественность водят за нос, что все кадеты повально больны венерическими заболеваниями. А закончить он собирается некоторыми замечаниями в адрес английских генералов... Думаю, он вам понравится. - А почему вы так хотите нас познакомить? - Да потому, моя дорогая, что вам известно очень многое. Вы добиваетесь правды. Вы можете предоставить им правдивые сведения - и жить как королева до конца дней своих. А теперь идите и поговорите с Фрэнсисом Райтом о доме. Госпожа Фаркуар и ее семья в составе ее матери, детей и брата, капитана Томпсона, поселились в меблированных комнатах в доме 10, Холлз-стрит, на Кавендиш-сквер. Очень респектабельная дама из пригорода, за нее поручился Фрэнсис Райт с Ратбон Плейс. Меблированные комнаты сняли на июнь, а после госпожа Фаркуар надеется переехать на Бедфорд Плейс. В понедельник, двадцатого июня, господин Эдам, проживающий на Блумсбери-сквер, получил письмо. "Сэр, Одиннадцатого мая 1806 года, выполняя желание Его Королвского Высочества герцога Йоркского, вы нанесли мне визит с тем, чтобы сообщить о намерении Его Королевского Высочества выплачивать мне ежегодное содержание в размере четырехсот фунтов. В настоящее время Его Королевское Высочество должен мне пятьсот фунтов. Я не раз обращалась с просьбой выплатить мне эти деньги, однако не получала ответа. Поведение Его Королевского Высочества по отношению ко мне кажется мне беспринципным и совершенно лишенным чести. Увидев, что на его обещания, даже переданные через вас, нельзя полагаться, я решила довести до вашего сведения - с тем, чтобы вы передали мои слова Его Королевскому Высочеству, - в чем будут заключаться мои дальнейшие действия: я требую, чтобы Его Королевское Высочество сохранил мое годовое содержание и немедленно выплатил задолженность, так как я нахожусь в стесненных обстоятельствах (это ему известно). Если Его Королевское Высочество отказывается выполнить мое требование, я не вижу никакого иного выхода, кроме опубликования всех обстоятельств, способствовавших развитию моих отношений с Его Королевским Высочеством, и сведений, которые стали мне известны за годы нашей совместной жизни, а также всех его писем. Эти публикации принесут мне ощутимый доход. Он в моих руках, моя власть над ним гораздо сильнее, чем он себе представляет. Однако, ради Его Королевского Высочества и себя самой, мне очень хотелось бы, чтобы он ответил согласием на мое требование, так как мне очень тяжело выставлять напоказ наши с ним отношения. Прежде чем опубликовать эти материалы, я отошлю всем членам семьи Его Королевского Высочества копию того, что будет передано в газету. Будь Его Королевское Высочество хоть немного обязательнее, подобного заявления с моей стороны никогда бы не последовало. И еще одно: если Его Королевское Высочество собирается в дальнейшем оказывать покровительство моему сыну (я безмерно благодарна за то, что он сделал для него в прошлом), я надеюсь, что он устроит его в школу Чартер Хауз или в любую другую - мой ребенок не должен нести ответ за мои поступки. Прошу вас, сэр, довести все вышесказанное до сведения герцога Йоркского, а в среду я отправлю к вам своего слугу, чтобы вы письменно сообщили решение Его Королевского Высочества. Остаюсь вашей покорной слугой. М.Э.Кларк P.S. Его Королевское Высочество должен понимать, что его недавняя любовная связь заслуживает гораздо большего наказания". Господин Эдам решил не отвечать на это письмо. В субботу он получил второе. "Сэр, Обнаружив в среду, что вы не ответили на мое письмо, я выяснила, что Его Королевское Высочество герцог Йоркский действительно не считает необходимым выполнять свои обещания, переданные через вас, и вы поддерживаете его в этом. И, таким образом, я занялась составлением материалов, касающихся моих отношений с Его Королевским Высочеством, для передачи газетам. Пятьдесят или шестьдесят писем Его Королевского Высочества придадут весомость всем публикациям и подтвердят реальность всех событий. Если я не получу ответ и на это письмо, то во вторник я, как и обещала, представлю все материалы, и как только документы перестанут быть моей собственностью, никто не сможет вернуть их назад. Материалы будут отданы не издателю, а джентльменам, которые так же настойчивы в достижении своей цели, как и Его Королевское Высочество, однако более независимы. Все они вам знакомы, и для облегчения моего положения, а также в пику другим, они сделают то, от чего отказался герцог. Однако все в его руках, и он может поступать так, как ему угодно. Ваша покорная слуга, М.Э.Кларк". Во вторник утром на Холлз-стрит появился шериф с судебной повесткой. Он утверждал, что у него нет никаких знакомых по имени Эдам и что он пришел арестовать госпожу Кларк, которая задолжала крупную сумму денег одному лавочнику, некоему господину Аллену, проживавшему поблизости от Глочестер Плейс. Его многократные требования об уплате долга остались без ответа. Госпожа Кларк была взята под стражу и на следующий же день отпущена под залог. Залог был внесен Фрэнсисом Райтом, обивщиком мебели. В деле "Кларк против Аллена" успех был на стороне Кларк: она заявила, что является замужней женщиной, но адреса мужа не знает. Фрэнсис Райт, тот самый обивщик, действовавший, как могло показаться, из рыцарских побуждений, уплатил и владельцу меблированных комнат, где проживала госпожа Кларк, за июнь. Рыцарские побуждения заставили его предоставить в распоряжение госпожи Кларк дом одного знакомого на Бедфорд Плейс. Третий и четвертый раунды состязания - счет равный. Ни у одной из сторон нет преимущества, и никто серьезно не пострадал. К концу июля или к началу августа принц Уэльский, который собирался отправиться в Брайтон, получил надушенное письмо, которое принесли в Карлтон Хауз. Письмо было кратким, подписи не было. В обратном адресе значилось: "14, Бедфорд Плейс". Аромат, исходивший от письма, заинтриговал его, а также его интерес был возбужден тонкими намеками на его младшего брата, герцога Йоркского. Но больше всего его привлекла печать в нижнем углу. Купидон верхом на осле... ему понравился столь тонкий юмор. Он передал письмо Макмахону, своему личному секретарю. - Пойдите и выясните, что она хочет. Но не поднимайтесь наверх. Если это та, о ком я думаю, она может вам глаза выцарапать. Полковник Макмахон, привыкший к подобным поручениям, отправился на Бедфорд Плейс. Дверь открыла круглолицая служанка с тупым выражением лица. - Слушаю, сэр? - Простите меня. Кому принадлежит этот дом? - Госпоже Фаркуар, сэр. Имя не знакомо. Его хозяин, должно быть, ошибся. Дом принадлежит респектабельным людям. - Мне хотелось бы видеть госпожу Фаркуар. - Пожалуйста, проходите, сэр. В гостиной было не убрано и довольно грязно, стулья так и остались стоять вокруг стола, за которым недавно ужинали. - Как ваше имя, сэр? - Я предпочитаю не называть имен. - Он вытащил из кармана письмо. - Я приехал по поводу вот этого, твоя хозяйка должна знать. Служанка уставилась на благоухающий духами листок. - Все правильно, сэр. Я сама относила его на почту. Я поднимусь и скажу хозяйке, что вы хотите видеть ее. Она разговаривала в довольно фамильярном тоне, в ее словах не было никакого почтения - чувствовалось, что она много лет служит в этой семье. Он нетерпеливо расхаживал по гостиной, наконец, почти через двадцать минут, его проводили в кабинет. На диване, облокотившись на подушки, сидела женщина. Ее волосы были забраны в греческий узел, на крохотных ножках - сандалии. Комната расположена в дальней части дома... и поблизости ни одного слуги. Одарив его ослепительной улыбкой, она поднялась и сделала реверанс, но, увидев, что вместо хозяина приехал секретарь... она расслабилась. - Здравствуйте. Чем обязана? - Меня зовут Макмахон. Имею честь быть личным секретарем принца Уэльского. А вы - госпожа Фаркуар? - Я изредка называю себя госпожой Фаркуар. - Как я понимаю, вы знакомая госпожи Кларк? - Ее ближайшая подруга. Никто на свете не знает ее так, как я. Признаюсь честно, что ни один человек, кроме меня, не относится к ней с большим уважением. А вы с ней не знакомы? - Нет, мэм. Мне известна ее репутация. - И это говорит само за себя, не правда ли? Расскажите, что вы слышали. - Мне очень жаль, госпожа Фаркуар, что эта дама - ваша подруга, но я ничего хорошего о ней не слышал. Всем известно, какой черной неблагодарностью она ответила на исключительное великодушие герцога Йоркского. - Разве можно сказать, что она, отдав всю себя принцу, ответила черной неблагодарностью, а через три года ее вышвырнули на улицу, пообещав пособие, которое к тому же не платят? - Я ничего не знаю об этом, мэм. - Ее прследовали шпионы и кредиторы, ей угрожали тюрьмой, ее брата с позором вышвырнули из армии - это великодушно? Неужели принц Уэльский мог бы так поступить с госпожой Фитцхерберт? - Сожалею, я не могу обсуждать моего хозяина. - А я могу - он очарователен, он всегда казался мне очень привлекательным. Но мы отклонились от темы. Полковник Макмахон, госпожа Кларк не будет ничего передавать через третье лицо, она может рассказать все только принцу Уэльскому. - Должно быть, я разочарую госпожу Кларк. Сегодня утром Его Королевское Высочество уехал в Брайтон. Он приказал мне пересылать всю предназначенную ему почту. - Если бы я знала, что он собирается в Брайтон, я сама туда поехала бы. Полковник Макмахон подкрутил свои усы. - Его Королевское Высочество будет сожалеть, что он упустил такой случай. Раз уж так сложились обстоятельства, имейте дело со мной. Если моя догадка верна, вы - госпожа Кларк? Она улыбнулась и протянула ему руки. - Конечно. - Тысяча извинений за то, что я тут говорил. Прошу вас, поймите меня правильно, ведь я не художник. Тот портрет, который я вижу перед собой, сильно отличается от портрета, написанного другими. - Эдамом? И, очевидно, Гринвудом? Вам не надо было их слушать. Проходите, садитесь рядом со мной на диван. Ни в коем случае нельзя сказать, что он плохо провел это утро. В одиннадцать подали печенье и вино, а потом до двадцати один за другим следовали всякие деликатесы. - И мне, и, конечно, принцу больше всего понравилась ваша печать. - Я вам подарю ее. - О! Скольким вы уже давали подобное обещание... Наконец он ушел, согласившись выполнять роль посредника. - Вы должны понять, принц Уэльский не может вмешиваться в ваши отношения с его братом. Но я с радостью выполню любое ваше поручение к герцогу, передам ему записку - вероятно, я увижу его в Виндзоре. А что касается остального - я имею в виду его письма, - будет гораздо лучше, если вы сожжете их. Между принцами уже давно восстановились добрые отношения. - Он похлопал ее по руке. - Ну, ничего, моя дорогая. Все будет хорошо. "Для кого хорошо, для тебя, дурака?" После его ухода она поправила волосы и разложила подушки на диване. Она предприняла попытку выиграть пятый раунд, но достигла немногого. Счет все еще равный. До октября в городе никого не будет, так что начинать действовать можно только осенью, когда возобновится работа парламента, а к этому времени друзья Вилла, радикалы, успеют подготовиться. - Я предлагаю вам, - сказал Вилл, - уехать из Блумсбери. Близость Эдама не принесет ничего хорошего. Райт подыщет для вас домик в другом районе. Но только не забывайте называть себя Фаркуар. - А кто, - спросила она, - будет платить за домик? - Райт и дальше будет ссужать вас деньгами. Он знает, что вы - хорошее помещение капитала и что он свое вернет. Она просмотрела объявления в газетах и нашла дом на Вестбурн Плейс, в пяти минутах от Челси, школы, где все еще учился Джордж. Когда герцог будет приезжать в школу с инспекцией, он проедет мимо ее окна. Мысль была заманчива: она в своей коляске, герцог - в экипаже, улыбка, взмах зонтиком. Слишком соблазнительно, чтобы упустить такую возможность. И Мей Тейлор будет рядом, на Чейн Роу. Девочки смогут ходить в школу пешком. И все будут вместе. Она подписала докумменты об аренде, опять же именем матери, а если кто-либо начнет задавать вопросы, она сошлется на то, что замужем. Это было единственной услугой со стороны Джозефа за все время: то, что он продолжал жить на белом свете и, следовательно, нес ответственность за все не оплаченные ею счета. Документы были подписаны одиннадцатого ноября, и как только они начали перевозить вещи, что заняло два или три дня, Вилл Огилви сразу же развил активную деятельность, результатом которой был визит полковника Уордла в час дня семнадцатого ноября. Извинившись за беспорядок, она приняла его в кабинете, который еще не был обставлен. - Я только что въехала сюда. Все вверх дном, просто ужасно! Она пристально разглядывала его, пока он целовал ей руку. Длиннющий нос, болезненный цвет лица, нерасполагающая внешность, завитые щипцами каштановые волосы, близко поставленные глаза. - Уважаемая мадам, я шесть месяцев искал встречи с вами, но вы так неуловимы, что я никак не мог поймать вас. Вам, конечно, известно, что я член парламента от Оукхэмптона. Несомненно, вы следили за моими выступлениями во время сессии? - Я знаю, кто вы. Боюсь, я не читала ваших речей. - Я пошлю вам копии. Они могут представлять для вас интерес. Дело в том, госпожа Кларк, что я истинный патриот. Главная цель моей жизни - освободить мою страну от злоупотреблений и коррупции. - Он замолчал, чтобы выяснить, какое впечатление произвели его слова. Она пригласила его сесть на ящик, с которого он предварительно смахнул пыль. - Коррупция преследует нас до самой могилы, - сказала она, - и разрушает наши идеалы. Вы выпьете кофе? Коробку с фарфором еще не распаковали. - Мне ничего не нужно, за исключением вашего внимания, госпожа Кларк. Когда наша великая страна, которая стремится к свободе, но которую сдерживают оковы устаревших принципов... - Может быть, мы прекратим это и перейдем к делу? Он замолчал. Глаза-щелочки сдвинулись к переносице. - Простите меня, я был не прав, что начал говорить с вами, как на предвыборном собрании. Как я понял из слов моего друга, журналиста Маккуллума, вы не готовы оказывать ему поощь в публикации памфлетов, направленных на герцога Йоркского? - Вы правильно поняли. - И все же, госпожа Кларк, ведь с вами так плохо обошлись. Разве я ошибался, что любая сильная духо женщина захочет отомстить за себя? - Месть бесполезна, полковник Уордл, если не обеспечена безопасность. Пять фунтов за памфлет не гарантируют спокойного будущего ни мне, ни моим детям. - Понимаю. Вы согласились бы играть за более высокое вознаграждение, так? В таком случае, я раскрою свои карты. Мои друзья - поддерживающие нас члены парламента - и я полны решимости положить конец злоупотреблениям в армии уже на ближайшей сессии. Наша единственная цель - свергнуть герцога Йоркского. - Зачем? Что он сделал? - Он представляет систему, которую мы хотим уничтожить. Начав с него, сы смешаем им все карты и одержим верх, поставив на его место более сговорчивого человека, который будет делать то, что ему скажут. - Очень патриотично... Кто этот человек? Полковник Уордл глянул через плечо. Дверь закрыта. - Герцог Кент, - прошептал он. Она рассмеялась. - Я разочарована. Я надеялась, что вы видвинете на это место какого-нибудь капрала. Ведь подобная авантюра уже увенчалась успехом во Франции. А вы меняете шило на мыло. - Граждане нашей страны привыкли к традициям. Они не любят, когда слишком много перемен сразу - изменения должны происходить постепенно. Его Королевское Высочество герцог Кент очень честолюбив. Она услышала в его словах скрытую насмешку. И все это говорит человек, который на первое место ставит благоденствие своей страны. - Надесюь, вы объясните, - сказала она, - в чем заключается моя роль? - Вам, конечно, известно о недоброжелательном отношении братьев друг к другу, об их взаимной ревности? Мы надеемся использовать это. Памфлеты господина Маккуллума приобретают в этом случае первостепенную важность. И здесь нам очень пригодилась бы ваша помощь. Но раз вы отказываетесь, ваша помощь может выразиться в другом: предоставить мне сведения о том, как вы добивались для офицеров продвижения по службе. Ведь, как я понимаю, именно этим способом вы зарабатывали себе на жизнь, имея на то разрешение герцога и находясь под его покровительством. - Откуда вы знаете? - Одна птичка из известной пословицы... Если у меня будут доказательства, которые я смогу представить парламенту, он сразу же полетит со своего места. - А мне что это даст? - Справедливость восторжествует. Герцог Кент станет главнокомандующим. Однажды он намекнул одному моему другу, что тот, кто поможет ему занять эту должность, будет щедро вознагражден. Между прочим, он потрясен тем, как с вами обошлись, и не только с вами, но и с вашим братом. Я уверен, он лично займется восстановлением доброго имени юноши и выделит вам пособие, но не жалкие три-четыре сотни фунтов, а несколько тысяч. - Я очень устала от обещаний, - ответила она, - особенно от тех, которые дают принцы. Я слишком часто слышала их. - Если вам нужны какие-либо гарантии, я дам их вам. Мой близкий друг, о котором я упоминал, это майор Додд. - Личный секретарь герцога Кента? - Вот именно. Он горит желанием встретиться с вами, и чем быстрее, тем лучше. Если вам интересно знать, что он говорит, прочтите это письмо. - Он вытащил из бумажника листок и протянул ей. "ой дорогой Уордл, чем больше я размышляю над нашим утренним разговором, главным предметом которого была забота о чести и интересах нашей страны, тем крепче становится моя уверенность в том, что каждый, кто помогает нам в достижении нашей великой цели, имеет право требовать защиты не только от нас, но и от обещственности. Если это мое утверждение поможет тебе в решении каких-то вопросов, я уполномочиваю тебя использовать его так, как ты считаешь нужным. Что касается упомянутой тобою дамы, я ни в коей мере не сомневаюсь, что ее помощь может оказаться грандиозной по своим масштабам. Богу известно, что одна высокородная скотина обошлась с ней совершенно по-варварски, и сейчас ей представляется возможность восстановить справедливость и послужить на благо общественности и себя самой. Вечно твой. Томас Додд". - Вполне вероятно, - сказала она, - но это всего лишь бумага. - Тогда я прошу вас дать согласие на встречу с ним. Едва ли нужно говорить, что любая ваша просьба будет передана, конфиденциально, конечно, его хозяину. Герцог Кент очень либерален в подобных вопросах. - На Гибралтаре он не был так либерален, когда закрыл все винные лавки и посадил войска на паек. - В армии должна быть дисциплина, госпожа Кларк, железная рука. Именно в этом и нуждается страна в настоящее время. - А свою давнюю любовницу-француженку он гладит этой железной рукой? Или, приезжая в Илинг, он надевает бархатные перчатки? Я слышала, что он поливает огород и держит канареек. Передайте от меня майору Додду, что у меня большие запросы. Кроме пособия я потребую выезд четверкой, домик с башенками и с садом, в котором должно быть два-три озера. - Я передам. Великий Боже, он поверил ей! Он еще больший дурак, чем кажется, а это уже кое о чем говорит. - Скажите, полковник Уордл, когда падет правительство и все ваши замыслы претворятся в жизнь, то есть когда все население Англии освободится от злоупотреблений и коорупции, какой пост займете вы, каким будет ваше вознаграждение? - Военный министр, - без колебаний ответил он. - По крайней мере, так предложил герцог Кент. - Как благородно, маленькая капелька в огромном океане. Я с нетерпением жду встречи с вашими друзьями, особенно с майором Доддом. Когда же мы встретимся? - Через несколько дней, - он сверился со своими записями, - я намереваюсь отправиться в Кент. Додд поедет со мной и еще майор Гленни, который пишет служебную записку о строительстве укреплений. Он намерен дискредитировать существующую оборону побережья, и у нас есть пропуск в Мартелло Тауэрз. Как вы смотрите на то, чтобы присоединиться к нашей компании? - С удовольствием. Мы сможем устроить пикник в Ромни Марш и решить, где лучше всего начинать вторжение. - Уж не хотите ли вы сказать... - Что ваши симпатии лежат на другом берегу Ла-Манша? Дорогой полковник Уордл, эта мысль никогда не приходила мне в голову. Я слишком хорошо поняла, как вы любите свою страну. Путешествие оказалось очень интересным и поучительным. Первую остановку сделали в Мейдстоуне, вторую - в Хите. Одна дама среди трех озлобленных отставных военных, не сделавших никакой карьеры, но зато рассуждающих так, будто они руководят всеми боевыми действиями. Уже много лет она не получала такого удовольствия. Двадцать миль они ехали вдоль берега. Погода стояла великолепная. Пока майор Гленни, специалист по фортификации, делал свои заметки, майор Додд (бывший капитан артиллерии, у которого знаний правил ведения огня хватало только на устройство праздничных фейерверков) превозносил достоинства своего венценосного хозяина: способный, и отважный, и стойкий, именно таким должен быть настоящий командующий. - Тогда мне кажется странным, - заметила дама, - что он не занимает никакой руководящей должности уже в течение пяти лет. - Зависть, госпожа Кларк, зависть со стороны его брата. - Понятно. Конечно. Какая жалость! Бросаются таким талантом, богатый опыт Кента в области ведения боевых действий пропадает зря. Эти утомительные дни, проведенные на маневрах в Солсбери, где на обед подавали мясо, тушенное по-ирландски, и эль, - все впустую. Полковник Уордл озадаченно взглянул на нее. Для женщины, которую, по идее, должна была сжигать жажда мести, она вела себя очень странно. Что касается его самого, он не был математиком, поэтому ему нужно было напрягать все свои извилины, чтобы разобраться в записях Гленни и понять, почему оборона Мартелло Тауэрз так слаба. А пока он не уяснит себе все, он не сможет подготовить речь для своего выступления в парламенте. После обеда в Хите мужчины чертили какие-то графики, а дама потягивала вино. - У моего сына Джорджа есть дома маленькая книжечка. Он с радостью подарил бы ее вам, полковник Уордл. В ней, кажется, на третьей странице, разъясняется разница между восьмиугольником и треугольником. Это основы для начинающих... Майор Додд, расскажите еще о мадам де Лоран и о ее любви к герцогу Кенту. - Она знает, что ее положению ничего не угрожает, госпожа Кларк. У него, единственного из всех принцев, преданное и верное сердце, он очень нежен с ней, благодарен за то, что она дает ему. - Прямо как в сказке... за исключением густых бровей. Вы передали ему, какого вознаграждения я жду в том случае, если помогу вашему делу? - Пожизненное ежегодное пособие в пять тысяч фунтов, уплата всех долгов, устройство ваших дочерей. Уверяю вас, вы все это получите, и даже больше. Не соневаюсь, что полковник Уордл предоставит вам свою помощь. Сейчас нам нужны доказательства коррупированности, имена офицеров, которые получили повышение через вас, имена ваших друзей, которые могли бы выступить в качестве свидетелей. Чтобы никто не смог опровергнуть утверждения Уордла в парлаенте. - А нас после этого сразу же посадят в сумасшедший дом? - Закон никак не может воздейстовать на вас. За вами стоит вся страна. Общественность поддержит нас в нашей борьбе, а вы, госпожа Кларк, станете национальной героиней. Вторая Жанна д'Арк, защитница прав человека. - Вы привели не тот пример: Боадицея, проезжающая на своей колеснице по телам павших. Думаю, обсуждение окончено, майор Додд. Обратно в Лондон, на Вестбурн Плейс. Ежедневно кто-нибудь из них заезжал, приходили записки от Вилла: "На что вы надеетесь? Что станет с вашими детьми, если вы откажетесь? Хотя бы ради любви к игре, ради развлечения... Додд абсолютно прав, вы ничем не рискуете. Никто не сможет посадить вас в тюрьму или преследовать в судебном порядке. Если мы проиграем, вы ничего не потеряете". Ну хорошо, она займется этим, отберет письма, освежит в памяти последние несколько лет. Столько писем сожжено, а оставшиеся не совсем подходят для официальных документов. Где те, кто платил ей за продвижение по служебной лестнице? Большинство из них далеко отсюда, или пропали без вести, или давно забыты. Полковник Френч... капитан Сандон... Сандон где-то в Англии. Донован, может быть, кого-то вспомнит. Корри, учитель музыки, он может быть свидетелем, и еще некто по имени Найт, пациент доктора Тинна. Ей никогда в голову не приходило записывать их имена: красная лента перевязывала любовные письма, а не деловые бумаги. - Вы все обыскали? - спросил полковник Уордл. Тонкие, назойливые пальцы щупали, перелистывали. - С 1806 года я несколько раз переезжала. На то, чтобы перерыть мои сундуки, которые сейчас находятся на хранении, уйдут недели. - А где вы их храните? - У Райта, на Ратбон Плейс. - Вы позволите мне отправиться к нему вместе с вами? Она взглянула на близко посаженные глаза, на постоянно подергивающиеся руки. - Я задолжала Фрэнсису Райту огромную сумму. Этот дом, как видите, еще не полностью обставлен. Он будет удерживать мое имущество до тех пор, пока я не верну ему долг. - Тогда расскажите ему, какие перспективы вас ожидают в будущем. - А вы внесете залог? - Конечно. Они поехали на Ратбон Плейс и нашли Фрэнсиса Райта в постели, с больной ногой. Их принял его брат Даниэль. Может ли он быть им чем-нибудь полезен? - Да, Даниэль. Покажите полковнику Уордлу мои вещи: шторы, ковры, стулья - то, что я отобрала для моего дома на Вестбурн Плейс. Вам нравится это зеркало, полковник Уордл? - Очень красивое. - А эти стулья? Я сама их расписывала, когда жила на Глочестер Плейс. Покажите полковнику склад, Даниэль, покажите ему остальное. Он хочет, чтобы я все забрала со склада и отвезла в Челси. Я пойду проведаю вашего брата. Оставляю вас вдвоем. О возражениях не может быть и речи. Уордл был сражен. Выстрелом в упор. Перевезти всю мебель на Вестбурн Плейс, не считаясь с затратами, или распрощаться с надеждой найти письма и весомые доказательства? Разъяренный тем, что его загнали в угол, он бродил по складу в сопровождении обивщика, который делал пометки в списке. - Вы хотите сказать, что вся эта мебель стояла на Глочестер Плейс? - спросил Уордл, тыча палкой в толстенный ковер. - О, нет, сэр, вот это новое. Просто ей понравились эти вещи. - Очень дорогое удовольствие. - Но вы же знаете, сэр, в этом вся госпожа Кларк. Она весела, любит жить широко, окружать себя красивыми вещами. Я слышал, что у нее очень влиятельные друзья. - Да? - Чертовка, она еще и болтает. Она спустилась к ним и расплылась в улыбке. - Бедный Фрэнсис Райт, я посоветовала ему применять растирания. Вы уже все решили? Вы одобряете мой выбор? - Поговорим об этом позже. Она повернулась к Даниэлю. - Полковник Уордл хочет сказать, что одобряет. Упакуйте все. И не забудьте сервиз герцога де Берри... Полковник сел в экипаж и всю дорогу молчал. Она же, не чувствуя никакой неловкости, весело болтала. - Как приятно опять жить в роскоши. Я безмерно благодарна вам за вашу доброту, вы так великодушны. Как только они привезут мой письменный стол, я сразу же займусь поисками писем. "К черту этот стол! - подумала она. - Письма дома". Но какое же наслаждение - дергать за хвост этого патриота, обвести его вокруг пальца и заставить заплатить за всю мебель и даже ковры! Ему не отвертеться, он у нее в руках. Вещи доставили на следующий день после обеда, а две недели спустя Фрэнсис Райт выздоровел и заехал на Вестбурн Плейс, чтобы встретиться с полковником Уордлом. - Полагаю, сэр, вы тот самый влиятельный джентльмен, который так много наобещал этой даме. Она дала мне понять, что вы один из тех, кто поддерживает ее. Коли так, я буду вам крайне обязан, если вы уплатите пятьсот фунтов по просроченному счету. Дама, о которой шла речь, сидела с невинным видом и улыбалась, бормоча что-то насчет палаты общин и о новом обществе для всех, в том числе и для Уордла. Достопочтенный член парламента от Оукхэмптона попробовал было взбунтоваться. - У меня нет денег, - сказал он. - Я не могу подписать чек. На днях я дал госпоже Кларк сто фунтов. - Но этого, - проговорила она, - едва хватило на то, чтобы рассчитаться с лавочниками в Блумсбери. Бедному господину Райту надо на что-то жить. Кроме того, не забывайте, что вы платите не из своего дырявого кармана, ваши друзья в Илинге... - Она не закончила, заметив, как он заволновался. - Я прослежу, чтобы вам заплатили, - запинаясь, пробормотал Уордл, - но прошу вас понять: мое имя не должно нигде фтгурировать. Мне предстоит очень деликатное дело в палате общин, и любое упоминание может разрушить мой план. Я попытаюсь провернуть через торговцев. Она подмигнула отражению обивщика в зеркале. - Я уверена, у господина Райта нет желания усложнять ситуацию, поскольку ему будут представлены некоторые гарантии. Гарантии были представлены сразу же после Рождества неким Айллингвортом, торговцем вином, 10, Пэлл Мэлл (поставщик вина Его Королевскому Высочеству герцогу Кенту), в виде обещания выдать Фрэнсису Райту пятьсот фунтов в течение трех месяцев. Госпоже Кларк был доставлен ящик вина с наилучшими пожеланиями от господина Айллингворта и с надеждой, что он сможет быть ей полезным в будущем. А также спрятанная в соломе копия расписки Райта: "Получено от Р.С.Айллингворта, второго января 1809 года, вексель на акцептование в течение трех месяцев на сумму пятьсот фунтов в оплату счета за хранение мебели, доставленной госпоже Кларк, 2, Вестбурн Плейс". Вино оказалось очень кстати, так как она устраивала для своих друзей прием в канун Крещения, своего рода вечеринку, на которой был и господин Корри со своими юными учениками и, конечно, Чарли, и Мей Тейлор, и дядюшка Том, и Маккулум, памфлетист, и Додд, и Уордл. Как оказалось, вечеринка удалась на славу. Когда гость входил в дом, его представляли под вымышленным именем и выдавали стакан бренди. Вскоре веселье шло полным ходом, и пока мальчики из хора вовсю таращились на Чарли, а Додд играл в шашки с дядюшкой Томом, Корри, учитель музыки, слушал разглагольствования полковника Уордла о том, как полковник Френч набирал рекрутов в 1806 году. Языки работали вовсю... головы кружились... никто никого не слушал... появился торт - и Маккуллуму достался боб. - А кто эти джентльмены? - шепотом спросил Корри, страшно возбужденный от выпитого бренди. - Боюсь, я был немного неосторожен в своих высказываниях, несколько несдержан. - Не беспокойтесь, они поклялись все держать в тайне, - пробормотала хозяйка. - Все они - очень честные и принципиальные. Тот, который держит в руках боб, пишет статьи для церковных журналов и для епархиальной газеты. Слева от вас - член парламента. Зовут его Меллиш, он представляет графство Миддлсекс, очень уважаемый человек в палате общин. Она вытерла выступившие от хохота слезы и подумала о настоящем господине Меллише - она как-то видела его: краснолицый и напыщенный, гордо выступает по Сент-Джеймскому дворцу. У учителя музыки перехватило дыхание. - Как великодушно с вашей стороны пригласить меня... такое исключительное общество. Она отправилась посмотреть, как идет игра в шашки. Дядюшка Том, дважды выиграв у Додда, говорил без умолку, одну за другой выбалтывая королевские тайны. Она наполнила их стаканы и, подавив внутреннюю дрожь, стала наблюдать за ними. - Я долгие годы снабжал их, - рассказывал дядюшка Том, - и не только обувью, уверяю вас. И все принцы по очереди приходили ко мне. - Кроме, - строго проговорил Додд, - герцога Кента. - Принца Эдуарда? - брызгая слюной, переспросил Тейлор. - Да что вы, он чаще всех бывал у меня, пока не связался с той француженкой. Он так боялся быть узнанным, что надевал чужой парик и кучерскую шляпу. Братья прозвали его Непорочный Саймон. Додд толкнул доску и принялся извиняться. Прищурившись, дядюшка Том разглядывал его камзол. Господи! Да у него пуговицы с гербом. Неужели мир перевернулся, или он сам сошел с ума? Он дернул за платье хозяйку. - Кто этот парень? - Не беспокойтесь, он старьевщик, скупает одежду. Дядюшка Том с облегчением вздохнул и прикончил свое бренди. - Вы передали мою записку герцогу Йорку? - спросила она. - Да, моя дорогая, и мне очень жаль. Ничего нельзя сделать. Если вы осмелитесь написать хоть слово против него, он посадит вас в тюрьму. Последняя попытка договориться провалилась. Тогда в битву и к победе. Как сражаться - не имеет значения, поскольку она выиграет. Нужно найти свидетелей, чтобы они все подтвердили: доктор Тинн, господин Найт, даже Билл - Билл, возвращающийся домой из Португалии. Всех придется умолять, или заставлять, или даже вызвать повесткой в суд, чтобы Уордл смог подготовить дело к концу месяца. Некоторые будут сопротивляться и все отрицать, но только не Билл. Уордлу придется потрудиться, чтобы подготовить остальных: хуже всего будет, если они начнут лгать и заявлять о своей непричастности. - Я тоже должна быть в палате? - спросила она. - Естественно, - ответил он, - вы будете нашим главным свидетелем. Внезапно сердце болезненно сжалось, ее охватило беспокойство. Слишком поздно отступать, дело завертелось. - О чем вы будете меня спрашивать? - Ни о чем таком, что может вызвать у вас тревогу. Перед тем как являться в суд, мы все отрепетируем в вашем кабинете. Вы просто должны говорить правду о том, как вам передавали деньги. - Но ведь не только вы будете задавать мне вопросы. А члены правительства, защищающие герцога? Разве они не сделают все возможное, чтобы дискредитировать мои показания? - Могут. Но вы должны быть начеку и ловко изворачиваться. Она не доверяла ему. Она не доверяла никому, за исключением, возможно, Вилла, обладавшего выдающимся умом. За день до передачи запроса в парламентский суд, вечером, он приехал к обеду, чтобы пожелать ей мужества. - Вы хотите сказать, - спросила она, - оно мне понадобится? - Вам понадобятся все ваше мужество и стойкость. Наконец она услышала правду. Он твердо смотрел на нее. Она почувствовала, как холодеют руки. - Если вы будете сохранять спокойствие духа, вы выживете. Положение таково. В палате есть три партии. Первая - правительственная - практически поддерживает герцога, хотя некоторые из них могут переметнуться на другую сторону во время слушаний, особенно в тот момент, когда на свет появятся факты. Оппозиция будет поддерживать обвинения и сделает все возможное, чтобы помочь вам. Если Уордл сбежит от нас - а он вполне способен на это, - Фрэнсис Бердетт и Фолкстоун останутся на вашей стороне. Третью партию составляют умеренные, это моралисты и все остальные во главе с Вилберфорсом. То, что у герцога была любовница, бедт иметь для них огромное значение, и они примкнут к оппозиции, чтобы снять его. Особую осторожность следует соблюдать по отношению к Спенсеру Персивалю, лидеру палаты, и к Вайкари Джиббсу, министру юстиции. Они попытаются опровергнуть ваши показания, доказать, что не было никакой передачи денег, и вытащить на свет всю грязь из вашего прошлого. Другими словами: "Эта женщина - проститутка, с первого дня до последнего дня она жила во лжи, и мы можем доказать это". То же самое они сделают с Вильямом Даулером, хотя это им будет не так просто. Они представят свидетелей, которые дадут показания против вас обоих, причем все они будут натасканы Эдамом. Теперь вы знаете. Выше нос, моя дорогая, и улыбайтесь... Мы выиграем. Что выиграем? Сомнительное удовольствие от свершившейся мести? Крушение человека, которого она когда-то почитала, любила и уважала? Успокоение уязвленной гордости, возмещение потерянному положению? - Помните, - тихо проговорил Вилл, - о будущем ваших детей. И вашего брата, - добавил он. - Он вернет свое. Как только герцог лишится командования, приговор военного трибунала будет отменен, и Чарльза восстановят в должности. Я никогда не видел, чтобы человек мог так меняться. Он знает, что ему не для чего жить, если только вы не поможете ему. Он наполнил ее бокал. "Где она сейчас, - спросил он себя, - в прошлом или в будущем? Прячется в переулке, таскает яблоки для Чарли? Или стоит перед барьером в палате общин, единственная женщина в мире мужчин?" Внезапно она улыбнулась и подняла бокал, потом перекинула его через плечо. Он разлетелся на мелкие осколки. - Я сделала так однажды, - сказала она, - в Фулхэме. За клан Маккензи. За продолжение игры.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ *  Глава 1 Двадцать седьмого января 1809 года полковник Уордл, член парламента от Оукхэмптона, радикал, выступил в палате общин с вопросом о действиях Его Королевского Высочества герцога Йоркского, главнокомандующего армией, в отношении повышений в звании, распоряжении патентами на должность и набора рекрутов в армию. - Кто-то может посчитать, - сказал Уордл, - что быть прокурором в деле человека, который занимает такой высокий пост, как главнокомандующий, - это проявление излишнего рвения и самонадеянности. Но как бы то ни было, ничто не поешает мне выполнять свой долг. Я надеюсь, он почувствует, что, какой бы высокий пост он ни занимал и каким бы влиянием ни обладал, мнение народа, выраженное через его представителей, возобладает над коррупцией, и справедливость восторжествует во благо нации. До тех пор, пока не будут предприняты действия по искоренению коррупции, страна будет оставаться легкой добычей для врага. Надеюсь, ни один человек не подумает, что мне легко было решиться на это. Но факты этого дела вынудили меня принять такое решение, и я готов доказать все обвинения. Для проведения расследования действий Его Королевского Высочества герцога Йоркского я прошу назначить комитет. Поднялся представитель правительства, который выразил протест, заявив, что главнокомандующий готов провести полное расследование относительно выдвинутых против него обвинений. Правительство просит палату признать, что кампания по снаряжению войск, которые недавно были отправлены в Португалию, была неоспоримым свидетельством военного гения герцога Йоркского, полностью опровергающим обвинения оппозиции, и считает также, что поток непристойностей, который в последнее время выливается на представителей королевской семьи, можно рассматривать только как гнусный заговор против достопочтенного дома Ганноверов. (Громкие крики со всех сторон: "Правильно! Правильно!") Дебаты начались с предложения, внесенного господином Спенсером Персивалем, канцлером казначейства и лидером палаты. Он сказал, что вся палата должна стать комитетом по расследованию обстоятельств дела. Предложение было принято единогласно. Решили, что комитет начнет работать с первого февраля и будет заседать в течение пяти дней. Отсрочка дала новости возможность распространиться - первые полосы всех газет помещали самые разнообразные сплетни, - и в день первого заседания палата была переполнена. Члены парламента со всех концов страны, которые обычно не баловали сессии своим вниманием, бились за места, на галереях была жуткая давка, а в кулуарах яблоку негде было упасть. Полковник Уордл начал слушание с объявления, что он представит доказательства по обвинению, касающемуся перевода полковника Брука и полковника Найта, и вызвал своего первого свидетеля - доктора Тинна. Высокий, седой пожилой мужчина встал перед барьером и дал показания, что в 1805 году он обратился к госпоже Мери Энн Кларк (которую он наблюдал как доктор в течение предыдущих семи лет) от имени своего давнего друга, господина Роберта Найта, брата одного из упомянутых джентльменов. Он был уполномочен сказать госпоже Кларк, что если она использует свое влияние и поспособствует переводу, то получит вознаграждение в размере двухсот фунтов. В ответ на вопрос полковника Уордла он признал, что обратился к ней с просьбой только потому, что она находилась под покровительством герцога Йоркского. Свидетельские показания доктора Тинна были подтверждены самим господином Робертом Найтом, который добавил, что после опубликования информации о переводе в официальном бюллетене он через своего слугу отправил госпоже Кларк двести фунтов в банкнотах. Далее шел свидетель, которого все с нетерпением ждали - госпожа Мери Энн Кларк. "Одетая так, как будто ее пригласили на прием, - писала на следующий день "Морнинг Пост", - в нежно-голубом шелковом платье, отделанном белым мехом, с белой муфтой, в белой шляпке с вуалью, с ослепительной улыбкой на губах, немного вздернутым носиком и искрящимися голубыми глазами, она буквально пленила зал". Полковник Уордл задал ей следующие вопросы: - Скажите, в 1805 году вы проживали в доме на Глочестер Плейс, принадлежащем Его Королевскому Высочеству герцогу Йоркскому? - Да. - Вы жили там с его разрешения? - Да. - Обращался ли к вам кто-либо по поводу полковников Брука и Найта? - Да. - Вы обсуждали этот вопрос с главнокомандующим? - Да. - Как вы объяснили, в чем дело? - Я рассказала ему, в чем заключается просьба, и дала бумагу, которую мне передал доктор Тинн. - Какое денежное вознаграждение вы получили? - Двести фунтов. - Главнокомандующий знал о деньгах? - Да. Я показала ему две банкноты достоинством в сто фунтов. Мне кажется, я попросила одного из слуг разменять деньги. Господин Бересфорд, представитель правительства, поднялся, чтобы задать вопросы свидетельнице. - Где вы находились до того, как предстали перед парламентским судом? Свидетельница повернулась и пристально взглянула на него. В зале послышалось хихиканье. Господин Бересфорд покраснел. Немного повысив голос, он повторил свой вопрос. - Где вы находились до того, как предстали перед парламентским судом? - В соседней комнате. - Кто был с вами? - Капитан Томпсон, мисс Клиффорд, госпожа Меткалф, полковник Уордл. - Вы разговаривали с доктором Тинном? - Да, он сидел рядом со мной. - В чем заключался ваш разговор? - Он касался дам, которые были со мной. - О чем вы говорили? - Я не могу повторить. Тема разговора была неделикатной. Зал взорвался громким смехом. Господин Бересфорд сел. Поднялся сэр Вайкари Джиббс, министр юстиции, и, сложив на груди руки и подняв к потолку глаза, начал задавать вопросы свидетельнице. Его манера была совершенно другой, мягкой. Зная это, зал замолчал и принялся слушать. - В какое время года новое назначение полковника Найта было опубликовано в официальном бюллетене? - Кажется, это было в конце июля или в начале августа. Его Королевское Высочество отправлялся в Уэймут, чтобы стать крестным отцом сына лорда Честерфилда. - Когда вы впервые рассказали об этом полковнику Уордлу? - Недавно. Примерно месяц назад. - Коу еще вы говорили об этом? - Я не помню. Возможно, своим друзьям. - Преследовали ли вы какую-либо цель, сообщая о вашей связи? - Конечно, нет. - Вы когда-либо утверждали, что у вас есть основания жаловаться на Его Королевское Высочество герцога Йоркского? - Моим друзьям известно, что у меня были основания. - Разве вы не утверждали, что, если Его Королевское Высочество не выполнит ваши требования, вы разоблачите его? - Нет. Я написала два письма господину Эдаму. Возможно, он представит их. - Угрозы содержались в обоих письмах? - Там не было никаких угроз. Там были настойчивые просьбы. - Ваши просьбы сопровождались утверждением, что, если они не будут удовлетворены, вы разоблачите Его Королевское Высочество? - Я не помню. Лучше попросите представить письма. Однажды герцог передал мне, что, если я скажу или напишу что-то против него, он пригвоздит меня к позорному столбу или посадит в тюрьму. - Кто передал вам это? - Один очень близкий друг герцога Йоркского. Некто Тейлор, обувщик с Бонд-стрит. - Вы посылали Его Королевскому Высочеству письма? - Да. - Через кого вы переправили письма? - Через того же посла Марокко. Зал разразился хохотом. Министр юстиции поднял руку, требуя тишины. - Как зовут вашего мужа? - Кларк. - Как его имя? - Джозеф, кажется. - Где вы поженились? - В Панкрасе, господин Эдам может рассказать вам. Председатель сделал свидетельнице замечание и предупредил, что, если она и дальше будет отвечать в такой манере, ее удалят из зала. - Вы заставили господина Эдама поверить, что вы поженились в Беркхэмстеде, не так ли? - Я не знаю, во что я заставила его поверить. Я просто подшутила над ним. - Вы представляли своего мужа как племянника господина олдермана Кларка? - Он говорил мне, что он действительно его племянник. Я никогда не утруждала себя расспросами о нем. Он ничего для меня не значит, и я ничего для него не значу. Я не видела его и ничего не слышала о нем более трех лет, с тех пор как он угрожал начать судебное преследование против герцога. - Кто ваш муж? - Никто, просто мужчина. - Чем он занимается? - Ничем. Он живет со своим младшим братом и с женой другого брата - вот и все, что мне известно о нем. - Вы когда-либо жили на Тэвисток Плейс? - Да. - Где именно на Тэвисток Плейс? - Я не помню. - Где вы жили после того, как покинули Тэвисток Плейс, и до того, как переехали на Парк Лейн? - Я не знаю. Герцог знает. Должно быть, я жила в каком-то из его домов. - Когда вы познакомились с герцогом? - Мне кажется, вы поступаете нечестно, задавая этот вопрос. У меня есть дети, которых мне предстоит выспитывать. - Когда вы жили на Тэвисток Плейс, находились ли вы под покровительством герцога Йоркского? - Нет. Я была под покровительством своей матери. - Вам знаком майор Хоган, который писал памфлеты, направленные против герцога? - Нет, не знаком, я никогда его не видела. Как рассказал мне Тейлор, обувщик, господин Гринвуд считал, что я связана с памфлетистом. Я тогда это отрицала, отрицаю и сейчас. - Вы когда-либо говорили господину Роберту Найту, что вы хотели бы скрыть от герцога Йоркского передачу вам двухсот фунтов? - Нет. - И если кто-либо будет утверждать, что слышал от вас подобное высказывание, вы заявите, что он лжесвидетельствует? - Конечно. - Были ли у вас какие-либо причины скрыть от главнокомандующего визит доктора Тинна по поводу господина Найта? - Я никогда не пыталась скрывать от Его Королевского Высочества визиты доктора, и также визиты других джентльменов. Министр юстиции пожал плечами и, сделав руками неопределенный жест, уступил место лидеру палаты. - Как скоро после перевода господин Найт выполнил свое обещание? - Немедленно, в тот же день. - Вы утверждаете, что это произошло в тот же день, когда вы попросили герцога Йоркского разменять деньги? - Я не просила герцога Йоркского разменивать деньги, деньги разменял слуга. - Вам платили деньги и в тех случаях, когда вы обращались к герцогу Йоркскому от имени других офицеров, желающих получить повышение? Свидетельница вздохнула, взглянула на председателя и ответила: - Я думала, что после того, как я расскажу все о деле Найта, меня отпустят. Наконец ей разрешили удалиться, и лидер палаты объявил, что господин Эдам может сделать заявление. В речи, длившейся двадцать минут, этот джентльмен сообщил палате, что в конце 1805 года ему стало известно, что Джозеф Кларк угрожает герцогу Йоркскому привлечь его в судебном порядке за адюльтер; что ему, прослужившему в качестве личного секретаря Его Королевского Высочества более двадцати лет, пришлось наводить справки. В результате расследования он выяснил, что поведение госпожи Кларк было некорректным, что она брала взятки, и он посчитал своим долгом сообщить об этом герцогу Йоркскому. Это была очень неприятная миссия, Его Королевское Высочество не хотел верить, что в его доме что-то не так. Но доказательства были неопровержимыми, и в скором времени Его Королевское Высочество принял окончательное решение порвать с госпожой Кларк и поручил ему, господину Эдаму, известить ее о своем решении. Их разговор был кратким, и с тех пор и до настоящего момента он, Эдам, ее больше не видел. Поднялся член парламента и заявил протест, потребовав прекратить обсуждать в палате характер свидетельницы госпожи Кларк во время рассмотрения поведения королевской семьи. Господин Персиваль ответил, что, несмотря на неприятный характер рассматриваемого дела, расследование должно быть полным. - Палате предстоит выяснить вопрос, - продолжал он, - действительно ли Его Королевскому Высочеству были известны обстоятельства передачи денег. Расследование будет неполным, если недооценивать значение госпожи Кларк как свидетельницы. Она утверждала, что она вдова, в то время когда ее муж был жив. Она сказала господину Эдаму, что они поженились в Беркхэмстеде, когда на самом деле венчание состоялось в Панкрасе. Я уверен, что обвинения будут опровергнуты с помощью ее же собственных ложных показаний. Суд объявил перерыв. Мери Энн покинула палату общин в сопровождении своего брата, капитана Томпсона, и двух дам, с которыми прибыла на суд. До экипажа ее проводил лорд Фолкстоун, который был с ней очень заботлив и проявлял крайнее беспокойство по поводу ее здоровья. Их обступила толпа, любопытные лица выглядывали из окон. Когда она вернулась на Вестбурн Плейс, она приняла снотворное, рекомендованное ее врачом, доктором Меткалфом, и, поддерживаемая своим братом и сестрой Изабель, поднялась в свою конату. - Скоты, - возмущался Чарли, - они обращались с тобой, как с обыкновенной преступницей. Какое отношение к делу имеет то, когда ты вышла замуж, в какой церкви вы обвенчались, где вы жили? Почему ты не послала министра юстиции к черту? Она растянулась на кровати и прикрыла глаза. - Я так и сделала, - ответила она, - но в очень вежливой форме. Не беспокойся, я знаю своих противников. Вилл Огилви предупредил меня. Но все оказалось гораздо хуже, чем я ожидала. Ничего не поделаешь. Изабель, дай мне, пожалуйста, воды. Изабель дала ей попить, сняла с нее туфли и склонилась к камину, чтобы раздуть огонь. - Не волнуйтесь за меня, дорогие мои. Идите спать. Вы тоже, должно быть, устали. Будь добр, Чарли, посмотри, нет ли для меня писем. - Было одно. Вот. Он передал ей письмо со штемпелем Тильбюри. Оно пришло на Бедфорд Плейс, а оттуда его переправили сюда. Почерк Билла. Она сжала письмо в руке. - Все в порядке. Скажи Марте, чтобы меня не беспокоили. Они вышли, и она распечатала письмо. "Дорогая моя, где ты и что там у вас происходит? Я получил твое письмо в Лиссабоне перед Рождеством, ты написала, что собираешься разоблачить Г. Неужели ты сошла с ума? Умоляю тебя, не слушай глупых советов. Я буду в Лондоне в четверг, в отеле "Рейд". В четверг. Сегодня. Она бросила взгляд на часы, стоявшие на камине. Она должна немедленно пойти к нему и все рассказать. Завтра будет поздно - он прочтет газеты, у него сложится свое мнение по поводу этого дела, возможно, он осудит ее и откажется ввязываться во все. Она встала, схватила пальто, подошла на цыпочках к двери и открыла ее. Дом был погружен в тишину, свет погашен. Чарли и Изабель разошлись по своим комнатам. Оставив на подушке записку для Марты, она спустилась вниз. Мери Энн подозвала проезжавший мимо наемный экипаж и приказала ехать к отелю "Рейд". Была уже почти полночь, когда она подъехала к Сен-Мартин Лейн. Улица была пуста. Хозяин отеля, господин Рейд, разговаривал в холле с одним из своих постояльцев. Он сразу же ее узнал и направился к ней, радостно улыбаясь. Слава Богу, он не связывает ее с делом герцога, которое обсуждается на каждом углу: она слышала, что в разговоре промелькнули слова "герцог" и "лживая шлюха". Господину Рейду она была известна как "дама господина Даулера". - Пришли к вашему джентльмену? - спросил он. - Он поднялся наверх - поужинал два часа назад. Он был так счастлив отведать настоящих английских блюд. Он прекрасно выглядит. Сэм, проводи мадам в номер 5. Посыльный проводил ее на второй этаж и остановился возле двери. Она вошла. Билл, в рубашке с закатанными рукавами, стоял на коленях возле сундука. При виде его, такого знакомого, родного, надежного, беспокойство исчезло. Она закрыла за собой дверь и позвала его. - Билл... - Как... Мари Энн! Ей нужно так много рассказать ему, объяснить - все, что произошло в последние девять месяцев. Ему было известно о приговоре военного трибунала, но он ничего не знал о том, что последовало за этим: письма господину Эдаму, арест, полное отсутствие денег, знакомство в ноябре с Уордлом и майором Доддом и окончательное решение связать свою судьбу с ними. - Ты была не права, ужасно не права. Но она перебила его. - А что мне оставалось делать? Тебя здесь не было. Мне никогда еще не было так одиноко. - Я предупреждал тебя четыре года назад... - Я знаю... знаю... Какой смысл вспоминать об этом? Дело сделано. Если бы герцог пошел на то, чтобы договориться со мной, ничего бы не случилось. Но он отказался, и мне больше ничего не оставалось, как сделать то, что я сделала сегодня: выступить свидетельницей по выдвинутым против него обвинениям. Это страшная мука, это кошмар, но у меня нет другого выхода. - Ты ждешь, что я помогу тебе? - Ты должен мне помочь. Без тебя я пропаду. Мы не сможем положиться на других свидетелей. Сегодня вечером, после заседания, Уордл сказал мне, что большинство участников дела будут все отрицать: они слишко сильно боятся неприятностей. Ты помнишь Сандона, друга полковника Френча? Мы думали, что он выступит в качестве свидетеля от обвинения, но, по всей видимости, он откажется. И еще агент по имени Донован, на которого, как я считала, можно было положиться, учитывая, что в прошлом он получал от меня довольно хорошие деньги. Билл, дорогой, прошу тебя... ты должен поддержать меня. В ее голосе было столько муки, столько страданий, глаза наполнились слезами. Он обнял ее и прижал к себе. - Мы поговорим об этом завтра. - Нет, сегодня. - Уже поздно. Я вызову экипаж, чтобы отвезти тебя домой. - Я не поеду домой. Я останусь у тебя. - Это не очень мудрое решение... - О Господи, не говори о мудрости... Разве ты не хочешь меня? Швейцар получил записку, которую он передал Самюэлю Ужллсу, посыльному: "Ни в коем случае не беспокоить до утра номер 5. Завтрак к восьми". На следующий день полковник Уордл получил информацию, что господин Вильям Даулер, прибывший из Лиссабона, готов выступать в кач