ое слово, ласка - с ним так же легко справляться, как с Чарли. Она ушла, а Джозеф занялся развешиванием галстуков. В пивных Боба Фаркуара не оказалось. В одной из них ей намекнули, что она найдет его в маленьком домике на другом конце Панкрас Филдс. Когда Мери Энн вошла, Боб Фаркуар сидел за столом, а перед ним стояла тарелка с беконом, хлебом и сыром. Напротив сидели полная спокойная женщина, которой по виду можно было дать столько же лет, сколько отчиму, и которая никогда не знала "лучших дней", и некрасивая девочка, очень похожая на Боба Фаркуара. "Кто бьет сильнее, тот и выходит победителем", - подумала Мери Энн. Она приготовилась нанести удар. - Наконец мы тебя нашли, - сказала она. - Я привезла всю семью и двух адвокатов. Что ты предлагаешь? К ее досаде, эти слова не произвели на отчима никакого впечатления. Он откинулся на спинку стула и вытащил из кармана газету. - Я всегда читаю "Эдвертайзер", - сказал он. - "Пропала Мери Энн Томпсон, или Фаркуар, дочь Элизабет Маккензи Фаркуар, проживающей на Блэк Рейвен Пэссидж, 2, Керситор-стрит. Она не появлялась дома с семнадцатого апреля. Возраст: пятнадцать лет и девять месяцев. Приметы: глаза голубые, волосы светло-каштановые, приятной наружности..." - и так далее. Или ты уже успела прочитать? Он швырнул ей газету, как в былые времена на Баулинг Инн Элли бросал ей оттиски, она машинально поймала ее. - Раз уж мы оба оказались в одинаковом положении, сбежав от твоей матери, давай заключим мир, - предложил Боб Фаркуар. - Познакомься, это госпожа Фаркуар-вторая, или госпожа Фавори, как она себя называет. А это Марта, надежда нашей старости. Притворяться и строить из себя важную даму было бесполезно. Через минуту Мери Энн уже сидела за столом и ела хлеб с сыром. - Дело обстоит так, - сказала она, - что, если я выдам тебя, ты поступишь точно так же со мной. Нам это ничего не даст. Мы с тобой повязаны. - Ты здраво рассуждаешь, - ответил он. - Ты двоеженец. - А ты нуждаешься в порке. - Мы с Джозефом знакомы всего восемь недель, но для меня он стал самым дорогим человеком. - Я знаю госпожу Фавори семнадцать лет - столько времени мне понадобилось, чтобы выбрать между ней и твоей матерью. - Ты так и метался между ними? - Ну не мог же я быть одновременно в двух местах. Госпожа Фавори, совершенно спокойная, пила чай и с улыбкой смотрела на них. Вспомнив молчаливые упреки матери, Мери Энн удивилась, почему ее отчим шел к этому решению целых семнадцать лет. Однако он и там, и здесь жил припеваючи. И ничего удивительного, что у Марты его нос и глаза. - Итак, ты отдала свое сердце этому парню? - Мы отдали свои сердца друг другу. - И каковы перспективы? - У него богатый отец. - Это уже кое-что. А будет ли его отец играть по правилам? - Будет, когда познакомится со мной. - Гм. Выходишь замуж на скорую руку, да на долгую муку. Она не собиралась семнадцать лет ждать Джозефа Кларка, как поступил ее отчим по отношению к госпоже Фавори. - Ну ладно. Что ты от меня хочешь? - Дай мне свое согласие как отец. - Кто будет платить за разрешение? - Джозеф. Он всегда делает так, как ему велят. Я все устрою. Мы можем обвенчаться здесь, в Панкрасе. По дороге сюда я видела церковь. Боб Фаркуар вздохнул. - Нам опять придется переезжать, - проговорил он. - Если я распишусь в твоем брачном свидетельстве, меня сразу же найдут. Твоя мать потребует то, что ей причитается. - Я позабочусь о маме. - Ну, тогда пошли. Покажи мне своего красавчика. Взаимные подозрения заставили обоих мужчин быть осторожными. Они были полной противоположностью друг другу: один - высокий, элегантный, с пренебрежительной улыбкой, другой - небольшого роста, плотный, прямолинейный. Они разглядывали друг друга, как два пса перед дракой. Никакого вежливого обмена мнениями, никакой светской беседы. Ситуация требовала, чтобы мужчины немедленно отправились в пивную. Они провели там два часа и вернулись родными братьями. - Всегда помни, дорогая, - сказала Мери Энн госпожа Фавори, когда они наблюдали за идущими в обнимку мужчинами, - нет такой жизненной проблемы, которую нельзя было бы решить с помощью стакана вина. Или двух стаканов. Вино распахивает сердце и заглушает доводы разума, а именно это требуется женщине. Итак, твоя свадьба - вопрос решенный. Она оказалась права. Согласие было дано. На следующий день, пока мужчины отсыпались после процесса установления родственных отношений, госпожа Фавори и Мери Энн выкупили разрешение и встретились с кюре церкви св. Панкратия. Госпожа Фавори согласилась с тем, что из соображений безопасности ни ей, ни круглолицей Марте, глаза которой сверкали от возбуждения, не следует присутствовать на церемонии. Мери Энн сунула два шиллинга в руку могильщика, который согласился стать свидетелем. Все было готово, осталось привести жениха к алтарю. - Джозеф, проснись! Мы сегодня с тобой венчаемся. - Какая погода? - Отличная. На небе ни облачка. - Тем более стоит еще поспать. Погода не испортится. Он зевнул, потянулся и приступил к одеванию. Вот льняная рубашка, он ее ни разу не надевал. Нет, нет, дай мне атласный камзол. Галстуки? Но у него полдня уйдет на то, чтобы подобрать галстук. На днях он видел очень подходящий галстук в магазине на Стрэнде. Разве они не могут нанять экипаж и съездить на Стрэнд, прежде чем отправятся в церковь? Это невозможно. Нам уже назначено. Помощник приходского священника ждет. - Тебе нравится мое платье? Я вчера его купила. Госпожа Фавори была так великодушна. - Очаровательно. Но почему розовое? Ярко-розовый совсем не сочетается с цветом "сомон" моего галстука. - Никто не обратит на это внимания. Тем более в такую рань. Пожалуйста, поторопись. Дело происходило девятнадцатого мая 1792 года. Рука об руку они шли через залитое солнцем поле к церквушке. В этот день Мери Энн выходила замуж и ей исполнялось шестнадцать лет. Они были почти у церкви, когда Джозеф остановился и хлопнул себя по карману. - Случилось ужасное. Я забыл разрешение. - Оно у меня. И нам понадобится второй свидетель. Но я обо всем позаботилась. - Кто же это? - Могильщик этой церкви. Я дала ему два шиллинга за труды. Поторопись. Нас ждут. Боб Фаркуар, с цветком в петлице, стоял у входа рядом со священником. - Мы решили, что вы передумали, - сказал он. Мери Энн взяла Джозефа под руку и улыбнулась. - Ни за что на свете, - ответила она. Ее отчим оглядел их. "Как удивительно, - сказал он себе, - этот молодой хлыщ, такой высокомерный, с презрительной миной - и Мери Энн в розовом платье, смущенная, взволнованная и сияющая". - Будем надеяться, что и через десять лет твои чувства к нему не изменятся, - сказал Боб Фаркуар. Преподобный отец провел их внутрь. Все было очень просто, очень примитивно. Лучик солнца проник в полумрак церкви через грязное окно. Из сада доносился щебет птиц, вдали, на полях Панкраса, блеяли овцы. Мери Энн произнесла слова клятвы чистым, уверенным голосом. Джозефа было еле слышно. После этого они направились в ризницу, чтобы расписаться в метрической книге. Мери Энн написала свое имя над именем Джозефа. - А медовый месяц? - спросил священник, умиленный тем, что ему оказана честь обвенчать столь невинную пару. - Где вы его проведете? Он протянул брачное свидетельство Джозефу и стал ждать ответа. Джозеф вопросительно посмотрел на свою новоиспеченную жену. Ведь их медовый месяц успешно продолжался в течение предыдущих пяти недель, зачем же что-то менять? Их жизнь должна продолжаться по-старому: они будут ездить на прогулки, обедать, спать до полудня, вставать ближе к вечеру. Мери Энн улыбнулась. Сделав реверанс преподобному отцу, она взяла свидетельство у Джозефа. - Мы отправимся в Хэмпстед, - сказала она. - Мой муж нуждается в отдыхе, свежем молоке и чистом воздухе. Ее взгляд, обращенный к Джозефу, был тверд. Джозеф тоже посмотрел на нее. Боб Фаркуар хихикнул и пихнул могильщика в бок. Так Мери Энн ответила на первый вызов. Глава 7 Они опять и опять возвращались к начатому разговору, но все безрезультатно. Спорить было бесполезно: они зашли в тупик. - Значит, ты обманывал меня все это время? - Я никогда не лгу. Это слишком накладно. - В тот первый вечер на Блэк Рейвен Пэссидж ты всем нам сказал, что у тебя много денег. - Так и было на тот момент. Но они быстро кончились. Я всегда могу достать еще больше. - Как же ты собираешься это сделать? - Играть в карты, на бирже, на скачках. Что-нибудь подвернется. - Но твой отец? Ты говорил, что твой отец богат, что всегда можешь попросить денег у него? - Здесь не все так просто. - Что ты имеешь в виду? Она взяла его за плечи и развернула лицом к себе. Почему он всегда так беспечно смеется, почему пожимает плечами, как бы извиняясь? - Джозеф, ты должен сказать мне правду. Немедленно, и давай покончим с этим. Я люблю тебя. Обещаю, я не буду сердиться. Прошло уже шесть недель со дня их свадьбы, и, хотя она полностью подчинила его себе: они вели спокойный образ жизни в меблированных комнатах, на его щеках появился румянец и взгляд его стал более осмысленным, - он все еще отказывался обсуждать их будущее. Когда она спрашивала его, написал ли он отцу, он сразу же переводил разговор на другую тему. Тишина Хэмпстеда уже начинала надоедать. Ей хотелось вернуться в город, увидеться с матерью и братьями, предстать перед всеми в качестве госпожи Джозеф Кларк, снохи известного строителя, в полной мере насладиться статусом замужней дамы. Они уже две недели не платили за квартиру. Как же глупо ютиться в убогой комнатушке, когда одно слово отца Джозефа может обеспечить им прочное материальное положение и уважение везде, где бы они ни оказались. Мери Энн мечтала о том, что всегда сопутствует свадьбе: подарки, поздравления, фамильное серебро и столовое белье, дом, который она смогла бы обустроить по своему вкусу (для начала можно и небольшой). Какой смысл было выходить замуж, если у нее ничего этого нет? К тому же осенью у них родится ребенок, теперь уже она была в этом совершенно уверена. Джозеф должен понять: для ребенка все должно быть лучшим. Она опять внимательно посмотрела на него. Он избегал встречаться с ней взглядом. - В чем дело, Джозеф? Внезапно он сунул руку в карман и достал письмо. - Ну, ладно, - проговорил он, - ты победила. Просто я считал, что не нужно вот этим портить нам удовольствие. Лучше прочти. Письмо было без обращения. На нем стояло число: двадцать третье мая, через четыре дня после их свадьбы. В углу было написано: "Эйнджел Корт, Сноу Хилл". "С детства ты доставлял мне сплошные неприятности, поэтому меня совершенно не удивило сообщение Томаса Бурнелла о твоем отвратительном поведении. Напомню тебе, что это не первый, и не второй, и не третий твой поступок подобного рода. Только надежда уберечь тебя от несчастий заставила меня отдать тебя в ученики к Бурнеллу. Я никогда не верил, что ты талантлив, да и Бурнелл невысокого мнения о твоих способностях. Насколько я могу судить, единственная твоя возможность зарабатывать честным трудом - это трудиться в качестве сдельщика под чьим-либо надзором. Как мне сказали, ты женился на соблазненной тобой девушке. Меня удивило, почему она, имея представление о твоем характере, вышла за тебя, однако этот вопрос меня мало интересует, так как я не намерен видеться с вами. Ради твоей матери я предоставлю тебе пожизненно сумму в размере одного фунта в неделю, или пятьдесят два фунта ежегодно. Большего тебе от меня ждать нечего, и после моей смерти все мое состояние и мое дело отойдут к твоим братьям. Твой отец Томас Кларк". Пока Мери Энн читала письмо, Джозеф наблюдал за ней. Сдержит ли она обещание или рассердится? Он знал ее буйный нрав. Между ними уже не раз происходили стычки, она устраивала скандалы, которые ему удавалось подавить только с помощью любовных утех. Но как она отнесется к словам "подобный поступок"? "Не первый, и не второй, и не третий". Да, серьезная проблема. Может, ему стоит признаться в своей связи с сестрой владельца гостиницы? Или в другом, более прискорбном случае, с женой возчика? Должен ли он выслушивать ее упреки, за которыми последуют слезы, хлопанье дверью и возвращение к ее матери? Хотя Джозеф считал, что хорошо знает свою жену, он ошибался. Намек на его былые похождения не тронул ее. В первую же неделю после их знакомства на Блэк Рейвен Пэссидж его манера ухаживать рассказала ей все, что она хотела знать о его прошлом. Однако больно резанула ее одна фраза: "Я икогда не верил, что ты талантлив, и Бурнелл невысокого мнения о твоих способностях". Только эти слова имели значение. И перспектива на будущее: "...в качестве сдельщика под чьим-нибудь надзором". Неужели ей больше ничего не светит? Она разорвала письмо и улыбнулась мужу. - Хватит о твоем отце, - проговорила она. - Что ты можешь сказать о своих братьях? Джозеф пожал плечами. - Джон - старший, - ответил он, - он сын моего отца от первого брака и намного старше всех остальных. Он женат, у него семья, живет на Чарльз-сквер в Хокстоне. У нас были прекрасные отношения. Томас - полная копия моего отца: трудолюбивый, осторожный. Он всегда относился ко мне с подозрением. Джеймс не имеет никакого отношения к нашему бизнесу: он учится в Кембридже и собирается стать священником. Еще у меня есть сестра. Но какой смысл обсуждать их? Я - "паршивая овца". Они всегда именно так ко мне и относились. Воздав каждому по заслугам, он значительно повеселел. Перекладывая на них вину, он отпускал себе грехи. Он никогда не был ни в чем виноват. - А твой дядя? - Какой дядя? - Ты рассказывал, что у тебя есть дядя, олдерман Кларк, который может стать лорд-мэром Лондона. - А, этот. - Джозеф опять пожал плечами. - На самом деле родство очень дальнее. Я совсем его не знаю. Каждое его слово подтверждало самые страшные опасения Мери Энн. Теперь она поняла, что все это время он морочил ей голову. Кларки вовсе не так богаты, как она представляла. Это самая обычная семья, принадлежащая к торговому сословию и, как сотни других подобных семей, живущая довольно скромно. У них и в помине не было никаких высокопоставленных родственников. Но она так любила Джозефа и, ослепленная его красотой, никогда не задумывалась над тем, чтобы более подробно расспросить его о прошлом. Любила. Неужели она говорит о своей любви в прошедшем времени? Нет... никогда... никогда... Она отбросила эти мысли. - Единственное, что мы можем сделать, - сказала Мери Энн, - это обратиться к твоему брату Джону. Думаю, что лучше этим заняться мне. Она вновь обрела свой природный оптимизм. Так случалось каждый раз, когда ей приходилось что-то обдумывать, строить планы. Она перехитрит братца Джона точно так же, как она обвела вокруг пальца господина Дея, который разрешил ей носить домой оттиски. И очень многое будет зависеть от жены братца Джона. Она отправилась в Хокстон в одиночестве. Она подгадала так, чтобы приехать в воскресенье после обеда, когда братец Джон, умиротворенный утренним посещением церкви и разморенный обедом, будет уютно сидеть дома в окружении своих домочадцев. Черльз-сквер, уютный и спокойный, с современными домами, производил впечатление стабильности и респектабельности. "Мы могли бы разместиться на самом верхнем этаже, - подумала Мери Энн. - Нам должны выделить две комнаты, которые выходят на улицу, и одну - с окнами во двор. И никакой платы". В своем подвенечном платье из розового муслина она выглядела невинной девочкой. Дверь открыл сам братец Джон. Мери Энн сразу же узнала его. Он оказался более потрепанной, вялой, менее элегантной копией Джозефа. Она решила, что с Джоном легче сладить, чем с Джозефом. - Простите меня, - проговорила она. - Я жена Джозефа. - И разрыдалась. Эффект был поразительным. Ее по-родственному обняли за плечи, проводили в гостиную, над ней принялась хлопотать жена Джона (слава Богу, у нее вид истинной матери большого семейства). За Мери Энн следили любопытные глазенки детей, которых выпроводили из комнаты. И когда все утихомирились, она рассказала свою историю. - Если бы Джозеф узнал, что я поехала к вам, он никогда бы меня не простил. Я сказала, что еду к матери. Он много мне рассказывал о вас обоих, и из его слов я поняла, что вы не прогоните меня. Он так привязан к вам, но вы же знаете, как он горд. Они сомневались и в его привязанности, и в его гордости, но, когда она улыбнулась им сквозь слезы, их сомнения мгновенно рассеялись. - Он так переживал из-за письма отца. Вы ведь знаете об этом? Они знали. Очень грустно, но что можно поделать. - Это я настояла на свадьбе. Я заставила его сбежать. Мне было так плохо дома, а моя мать настояла, чтобы я работала экономкой у некоего господина Дея. Она рассказала про господина Дея. Как он ломился - ни слова о его робком стуке - ломился в дверь в десять вечера, как она сбежала к Джозефу. - А как бы вы поступили на момем месте? - обратилась она к госпоже Джон. На лице госпожи Джон отобразился ужас, отвращение, сочувствие. Бедная девочка, как она переживала! - Я знала, что моя мать не сможет защитить меня, а мой брат Чарли еще мал. Мне пришлось пойти к Джозефу: он единственный, кому я могла довериться. Нам пришлось пожениться, чтобы соблюсти приличия. Мой отчим дал мне разрешение. Она с изумлением обнаружила, что рассказывает чистую правду. Единственным преувеличением было то, что господин Дей ломился в дверь. - А где сейчас ваш отчим? - Он уехал в Шотландию. Мы задолжали за две недели за квартиру в Хэмпстеде, и в субботу нам уже негде будет ночевать. Если бы только у нас была возможность куда-нибудь уехать. Понимаете, осенью... - Она взглянула на госпожу Джон. Госпожа Джон все поняла. Не прошло и недели, как господин и госпожа Джозеф Кларк переехали на Чарльз-сквер. Верхний этаж оказался в их распоряжении. Конечно, она ожидала от жизни совсем другого, когда стояла перед алтарем в церкви св. Панкратия, но об этом знала только она. К тому же новое место было более престижным, чем Блэк Рейвен Пэссидж, что дало ей возможность разговаривать с матерью в довольно пренебрежительном тоне. - Как видишь, Чарльз-сквер нас вполне устраивает. Мы ведем хозяйство раздельно, но мы всегда рядом. Отец, естественно, выделил Джозефу содержание. Мы вполне независимы. Рассказ дочери очень отличался от того, что госпоже Фаркуар рассказывал Томас Бурнелл, однако она не обратила на это внимания. Она очень скучала по Мери Энн. Дочь была прощена. Единственное, чего никак не могла понять госпожа Фаркуар, как во всей этой истории оказался замешан ее муж, который исчез сразу же после свадебной церемонии. - Как же мне жить? Что станет с Изабель и мальчиками? - Сдавай комнаты постояльцам. - Как ты могла позволить твоему отчиму уйти? Ведь ты наверняка могла бы задержать его, чтобы дать мне возможность воздействовать на него через суд! - Это ничего не дало бы. У него нет ни пенса. Боб Фаркуар был уже сброшен со счетов. Он выполнил все, что от него требовалось, и теперь о нем можно было забыть. Он не вписывался в облик Чарльз-сквер. Ни Джон Кларк, ни Джозеф Кларк не садились обедать без камзола. Внешность и хорошие манеры - прежде всего. Мери Энн готова навсегда выкинуть из головы все, что связано с ее отчимом, но она не приняла в расчет круглолицую Марту. Однажды утром Марта постучала в дверь дома на Чарльз-сквер. Прочитав объявление в газете, она пришла наниматься в качестве няни для ребенка, который вот-вот должен был родиться. Мери Энн схватила ее за руку и потащила наверх, опасаясь, что госпожа Джон увидит ее. - Что ты здесь делаешь? Зачем ты пришла? - Я увидела объявление в газете. И догадалась, что это вы. Это создание пристально смотрело на Мери Энн. Взгляд девочки выражал тупое обожание. Может, у нее не все в порядке с головой? У нее какие-то пустые глаза. - А мой отчим знает, что ты здесь? - Они больше не хотят меня видеть. Они сказали, что я должна сама зарабатывать себе на жизнь. Вот я и пришла наняться к вам в услужение. - Сколько ты хочешь? - Не знаю. Полное содержание, наверное. Да, она может готовить. Да, она может стирать. Да, она может шить, она может штопать. Она знает, как торговаться на рынке. - Если я все-таки возьму тебя, ты никогда не должна упоминать о моем отчиме или о твоей матери, а также о том, что ты видела меня в Панкрасе. Ты будешь Мартой Фавори, моей служанкой. Поняла? - Да. - Если мне что-нибудь не понравится, я немедленно выгоню тебя. - Я не разочарую вас. Я буду делать все, что вы скажете. Через мгновение Марта была уже в фартуке. Еще через минуту она уже чистила камин. Дружеский кивок и улыбка, которой Мери Энн одарила ее в Панкрасе, превратили девочку в ее верную рабу. Да, мэм, нет, мэм. Никакой платы, только содержание. У госпожи Джозеф Кларк была служанка. Госпожа Джозеф Кларк могла сказать госпоже Джон: "Если нужно, я могла бы одолжить вам Марту на вечер". Подобные мелочи делали их отношения менее официальными. Госпожа Джозеф и госпожа Джон могли общаться на равных. Мери Энн и Джозеф прожили на Чарльз-сквер два года. За это время у них появилось двое детей. Первый умер вскоре после рождения. Второй ребенок, девочка, крещенная Мери Энн, как и ее мать, выжила. Когда они ждали третьего, Мери Энн заявила, что они с Джозефом больше не могут жить на верхнем этаже. Им нужен собственный дом, но кто заплатит за него? Отец Джозефа давно умер, но свое слово сдержал. Джозеф не получил ни единого пенса сверх пятидесяти двух фунтов в год. Дело в Сноу Хилле процветало, но без участия второго сына. Второй сын пожал плечами. Ему выдавали фунт в неделю, у него была бесплатная крыша над головой, ему даже не нужно платить служанке - так чего беспокоиться? Они спокойно могут и дальше жить у братца Джона. - А тебе не хочется независимости? - Именно это я и называю независимостью. - Разве тебе не хочется, чтобы тебя уважали, смотрели с почтением, чтобы о тебе говорили как о художнике? Разве тебе не хочется увидеть вывеску с твоим именем над твоей конторой? - Я предпочитаю жить как джентльмен. Но разве ютиться на четвертом этаже в доме брата и питаться за его счет - это значит жить как джентльмен? Разве это не первый шаг к тому, чтобы превратиться в жалкого оборванца, которого все жалеют и чаще всего называют "бедным родственником"? Если бы только у него была хоть капля тщеславия! - Брат Джон, мы так сильно потеснили вас. У вас тоже семья разрослась, вам, наверное, нужны наши комнаты. - Чепуха, моя дорогая. В доме хватит места для всех. - Но Джозефу нужно работать, он должен чем-нибудь заниматься. У него есть талант, нужно дать ему возможность проявить его. Завещание было несправедливым. Джозеф имел право получить свою долю в семейном деле. Братец Джон выглядел обеспокоенным и расстроенным. Смерть отца очень осложнила их отношения.У него уже возникли разногласия сбратом Томасом, который унаследовал как острый ум отца, так и большую часть состояния. Джон впал в немилость потому,что поддерживал хорошие отношения с Джозефом. Иногда он подумывал о том, чтобы все бросить. Пусть Томас поступает по-своему, а он отойдет от дел. - Джозеф ни о чем не просит, - сказала Мери Энн, услышав в его голосе беспокойные нотки и заметив, что он колеблется. - Я прошу за него. Ведь для того, чтобы основать свое дело, нужно совсем немного денег, а как только он станет получать доход, он отдаст вам долг. Между прочим, вы слышали, что Бруэрс с Голден Лейн продает свой дом. Дом в хорошем состоянии, он недавно отремонтирован. Позади есть небольшой двор. Если бы у Джозефа был хоть один подмастерье... Для этого подойдет Чарли. Никаких посторонних. Доход должен оставаться в семье. Нечего платить чужим. - А как вы смотрите на то, чтобы вам с Джозефом открыть свою мастерскую здесь, в Лондоне? Но Томас не должен иметь права вмешиваться в вашу деятельность: (у него есть свое дело в Сноу Хилле), а всем заправляли бы вы с Джозефом - вы ведь так хорошо ладите друг с другом. В 1794 году, на Рождество, Джозеф Кларк переехал в дом на Голден Лейн... Наконец у Мери Энн появился свой парадный подъезд, своя лестница. Она больше не будет спотыкаться о детей братца Джона, вечно снующих вверх и вниз. На окнах висели ее собственные новые шторы; полы застилали ее собственные новые ковры. Марта, в ситцевом платье, в чепчике и передничке, отдавала приказания посыльному мясника. Для Мери Энн-второй была куплена коляска, а для ребенка, которого они ждали, - плетеная колыбель. И за все платил братец Джон, который был в ссоре с братцем Томасом. - Как у нас дела? Замечательно. От церкви св. Луки поступил заказ на надгробие. И еще один заказ от церкви св. Леопольда. Джозефу не справиться с таким объемом работы. Проводить посетителей наверх. Проводить посетителей в комнаты, обставленные с таким утонченным вкусом, и чтобы они обязательно увидели очаровательную девочку в нарядном платье, респектабельную служанку на кухне. Каждая мелочь должна служить свидетельством процветания и успеха. Но заднюю дверь нужно всегда держать закрытой, чтобы никто не заметил лежащие на заднем дворе гранитные плиты, которых так и не коснулась рука резчика, валяющиеся в беспорядке инструменты, отсутствие самого мастера. - Господин Кларк дома? - Прошу прощения, но он ушел по делам. У него очень важный заказ. А позже, намного позже, раздавался из кухни шепот Марты: "Хозяин вернулся". Засунув руки в карманы, Джозеф пинал гранитные плиты. Не было надобности расспрашивать, где он пропадал: нездоровый румянец на лице, дрожащие руки, его попытки обнять Мери Энн и поцеловать, чтобы избежать ее осуждающего взгляда, говорили сами за себя. - Завтра начну работать, но не сегодня. Сегодня у нас должен быть праздник. К черту эту работу. Она не должна пилить его. Она не должна угрожать ему. И не должна упрекать. Все это и оттолкнуло Боба Фаркуара от ее матери. Остается улыбаться, смеяться и с веселым и уверенным видом ехать в экипаже по городу. Такой же ее должна видеть и госпожа Джон, которая в то лето довольно часто заезжала к Мери Энн, чтобы обсудить с ней постоянно возникающие у нее проблемы, и которая однажды приехала в слезах. - Джон совершил ужасную ошибку, поругавшись с Томасом, - теперь он понял это. Он ничего не смыслит в деньгах, а то, что он получил в наследство, очень быстро расходится. Пока мы будем ждать прибыли от мастерской на Голден Лейн, нам придется играть на бирже, а Джон в этом совершенно не разбирается. Вы не могли бы уговорить Джозефа побольше работать? - Он и так много работает, но дела продвигаются вяло: ведь он болел этой зимой, к тому же идет война, время сейчас беспокойное. - Мери Энн использовала любой предлог, чтобы выгородить своего мужа. - Да и игра на бирже может стать удачной, если вы найдете верного человека. Недавно один знакомый Джозефа сделал себе целое состояние. Наверняка Джозеф познакомил брата Джона с этим человеком. Если следовать его советам, мы все однажды проснемся богачами. Никогда не беспокоиться. Никогда не бояться будущего. Оптимизм обеспечивает половину победы, остальное доделают хитрость и ловкость. Пока игра на бирже не принесет братцу Джону успех, нельзя брать у него денег; до этого времени они будут использовать господина Филда, серебряных дел мастера с Голден Лейн, который так и горит желанием одолжить им денег на предоложенных Мери Энн условиях: - Мой муж - племянник олдермана Кларка, и, если дело моего мужа не даст немедленной прибыли, олдерман окажет нам помощь. Но, может быть, вы дадите нам взаймы на некоторое время небольшую сумму? - Мало найдется серебряных дел мастеров, которые отказали бы в займе при виде элегантного, заново обставленного дома, за содержание которого, по всей видимости, платит будущий лорд-мэр Лондона. Можно еще привлечь Джеймса Бертона - не в качестве заимодавца, а как постоянного консультанта. Он уже превратился в преуспевающего каменщика, наметанный глаз которого сразу заметил бы все упущения в мастерской на Голден Лейн. - Ваш совет, господин Бертон, так много значит. Джозеф так замкнут и стеснителен. Он не может приказывать. В память о былых днях... Былых днях? Она одарила его улыбкой. Он давным-давно уехал из дома ее матери на Блэк Рейвен Пэссидж и жил в построенном им самим доме в Блумсбери, но от ее голоса, который дразнил и в котором слышались ностальгические нотки, у него создавалось впечатление, будто тогда, три года назад, она флиртовала именно с ним, а не с Джозефом. "Мне надо было бы действовать решительнее", - намек так и витал в воздухе, оставаясь только намеком, который никогда не будет высказан вслух. В память о прошлых днях он отдавал приказания, однако работа шла вяло и часто оставалась незаконченной. Постепенно его покровительство сошло на нет. Ну как он может использовать неквалифицированного резчика, который редко бывает трезвым и работает с таким видом, как будто делает одолжение? - Проблема в том, госпожа Кларк, что ваш Джозеф пьет. - Дело обстоит гораздо хуже, господин Бертон: он начисто лишен способностей. Слова отца полностью подтвердились. Не то что у Джозефа были незначительные способности - они вовсе отсутствовали. Она вышла замуж за человека, у которого нет ни цели в жизни, ни воли. И все же она его еще любила. Он молод, он принадлежит ей, он красив. Пришло время, и в один жаркий летний вечер Мери Энн родила мальчика. Она держала на руках их первого сына, Эдварда, так похожего на нее: те же глаза, та же линия губ, те же черты. Она показала малыша его полуторагодовалой сестричке, преданной Марте, улыбающейся повивальной бабке, только Джозефа не было рядом с ней. Рождение их сына и наследника на Голден Лейн произошло двадцать восьмого июля 1795 года. Мери Энн лежала одна в спальне, устремив невидящий взгляд в потолок. Если он напьется и в эту ночь, она не будет молчать. Ее терпение не бесконечно. Как никогда раньше, она нуждалась в его сочувствии и понимании. Завтра к ней вернутся силы, она будет готова смело взглянуть в будущее. Но сегодня - ради всего святого! - она нуждалась в покое и нежности. Когда он вернулся, он был трезв, но страшно бледен. Он даже не взглянул на спавшего в колыбели малыша. - Наше предприятие потерпело крах, - сказал он. Она села в кровати и пристально взглянула на стоящего в дверях мужа. - Какое предприятие? Что ты хочешь сказать? - Спекуляция на бирже, - объяснил он. - Как только мне стало все известно, я сразу же отправился на Чарльз-сквер. Но я опоздал. Он в изнеможении опустился на пол возле кровати и разрыдался. Она обняла его с такой же нежностью и заботой, как час назад обнимала своего сына. - Никогда не бывает поздно. Я что-нибудь придумаю. Я найду выход, - говорила она. Джозеф покачал головой. Что бы она ни придумала, ничто теперь не может скрыть его полной некомпетентности. Ведь именно его совета послушался брат, который так доверял ему. - А сколько потерял братец Джон? - спросила она. - Все свои сбережения. Все, что у него было. Он узнал об этом сегодня утром и не вернулся домой. А вечером он застрелился. Тело нашли в экипаже в Пентонвилле. Глава 8 Главной задачей было сохранить видимость благополучия, не показывать, что они слишком близко подошли к банкротству. Джон покончил с собой; они остались живы. Поэтому в их доме царит веселая атмосфера. Полы натерты, панели заново покрашены, все затянуто шелковыми драпировками. А для детей - нежный муслин с веселым рисунком. Взятый напрокат, но так и не оплаченный спинет, листы с нотами, книги в кожаных переплетах, серебряные подсвечники. На столе разбросаны картинки с модными фасонами, театральные программки, незаконченная вышивка в пяльцах, вырезки с памфлетами из последних газет, плотный картон для рисования. Щенок с длинными ушами, играющий с ленточкой, два попугайчика в клетке. Каждый штрих, каждая мелочь предназначены для того, чтобы демонстрировать покой и благополучие, лишний раз указывая на отличие Голден Лейн от Баулинг Инн Элли. Под внешним лоском пряталась нищета, с усмешкой подмигивавшая Мери Энн из каждого угла. Дамасский шелк, прикрывавший дыры от отваливавшейся штукатурки, отвлекал взгляды посетителей от трещин на стенах. Лежа в постели рядом с пьяным мужем и ощущая свое полное одиночество, Мери Энн размышляла над тем, что ее жизнь постепенно становится похожей на жизнь ее матери, повторяя те же этапы. Каждый год - ребенок. Недомогания, раздражение. Четыре детских личика за столом - Мери Энн, Эдварда, Элен и малыша Джорджа - напоминали ей ее детство. И всех их содержит именно она, а не Джозеф, который со своим ночным образом жизни, сонными глазами, нездоровым румянцем и всегда готовыми оправданиями превращается в Боба Фаркуара. Как выбраться из этого порочного круга? Как избежать судьбы своей матери? Госпожа Фаркуар навещала свою дочь каждое воскресенье и вела с ней нудные и утомительные разговоры о женских проблемах: о цене на рыбу, о причудах нового постояльца, о том, что Изабель стала помогать ей по дому, и как лечить ревматизм. Но за всеми жалобами госпожи Фаркуар скрывался невысказанный намек на то, что замужество, которого так жаждала Мери Энн, ничего хорошего ей не принесло. Это ужасное "я же тебе говорила" стояло между ними как призрак. Столь много обещавшее родство с семейством Кларков ничего не дало. Единоутробные братья Мери Энн отправились служить во флот - но только в качестве юнг (а ведь этот вопрос никогда не обсуждался) - и оба утонули в сражении при мысе св. Винсента. Чарли жил на Голден Лейн и работал подмастерьем у Джозефа, однако, понимая, что из их предприятия ничего путного не получится, постоянно угрожал, что бросит мастерскую и запишется в армию. - Вы же говорили, что мы разбогатеем. А денег так и не прибавилось. Заказы, поступавшие в мастерскую, были настоящим унижением. Надгробие на могилу молочника из соседнего дома или просто вырезать имя мясника с Олд-стрит. Постоянная необходимость притворяться и изобретать какие-то оправдания, чтобы скрыть отсутствие работы в мастерской. Но если это будет длиться годами, что тогда? Должен быть какой-то выход, надо что-то делать. Она вспомнила старые газеты со статьями о скандальных историях, дешевые газетенки, захватанные грязными руками посетителей пивных. День или два эти листки бродили по рукам, над ними хихикали, их обсуждали, а потом использовали для того, чтобы завернуть рыбью голову для кошки. А еще позже они вместе с мусором оказывались в помойке. Этот хлам печатали господа Хьюэс, Блэклок с Ройял Эксчейндж, Джоунс с Патерностер Роу и еще куча им подобных, разбросанных по всему городу. Кто писал эти непристойности? Какой-нибудь низкосортный писака, имеющий на руках больную жену? А может, женщина? Довольно легко было уговорить Джозефа побывать в столовых, где обычно собираются издатели. Смешаться с толпой, поболтать с ними, сделать пару намеков, выяснить их имена и адреса. И пока Джозеф играл в кости, рассказывал всякие истории и изображал из себя джентльмена, Мери Энн удалось выяснить, какие сплетни и слухи в наибольшей степени привлекают внимание читателей. Сидней с Нотурберленд-стрит, Хилдьярд с Феттер Лейн, Хант из Бофорт Билдинга на Стрэнде - они были знатоками своего дела. Из-под их коварного пера выходили статьи, в которых авторы сначала рассыпались в любезностях своим читателям, а потом давали понять, что сообщаемые ими сведения известны только им и никому больше. И все это было украшено какой-нибудь классической цитатой, выведенной в качестве заголовка. Прозаичное начало, многозначительная середина - и хлоп! - конец, полный косвенных намеков и подкалываний. И за это платили полпенса. Чем значительнее упоминаемое в статье имя, тем сильнее интерес публики. - Где вы научились устраивать такие фейерверки, госпожа Кларк? - В колыбели. В качестве погремушки у меня была хлопушка. Мери Энн строчила весь этот вздор, лежа в постели рядом с храпящим Джозефом, и никто, даже Чарли, не догадывался, чем она занимается. Ее труды увенчались успехом: пять счетов были оплачены - пять из пяти десятков. К тому же это отвлекало ее от домашних забот. Круп и судороги, лихорадки, заставлявшие ее вскакивать по ночам, дыры в коврах, плохое настроение Марты, подгоревший пирог, объятия Джозефа - она сыта этим по горло. Но как же от этого избавиться? Серьезная проблема. Притвориться больной, притвориться уставшей и, преступив все грани допустимого, притвориться холодной. И больше никаких детей. Хватит и четырех. Но как же она любила их, когда они младенцами засыпали у нее на руках, наевшиеся, беспомощные, с непропорционально крупной головой, закрытыми глазками и нежными ручонками. Это были ее дети, они никогда не принадлежали Джозефу. Будь у нее жизнь поспокойней, она родила бы еще десяток. Но при такой жизни, как сейчас, она ни за что на такое не пойдет. Нечего рожать нищих. Но где же то, ради чего она согласилась бы бросить Голден Лейн? Как спасти свой дом от старьевщиков? Ее каракулей, выведенных при свете чадящей свечи, недостаточно, чтобы содержать всю семью, чтобы дать матери возможность отдохнуть на старости лет, чтобы вывести Чарли в люди. Слишком многие зависят от остроумия одной женщины, которой всего двадцать лет и три года. Все ее старания оказались тщетными. Пришли старьевщики. Они унесли столы и стулья, забрали попугайчиков и кровати. Умирающие торговцы больше не нуждались в надгробиях. Джозеф обанкротился, и его мастерская была продана. Даже плачущей и сопротивляющейся Марте пришлось уйти. Она нанялась в няньки в дом на Чипсайде. Это произошло летом 1800 года, и Мери Энн была вынуждена опять искать выход. На братца Томаса из Сноу Хилла надежды нет, а как насчет младшего брата, помощника приходского священника? Преподобный Джеймс Самюэль, который только что окончил Кембридж? У него собственный дом в Бейсуотер, слишком большой для одного, и он дал пристанище госпоже Джон. Но, если немного потесниться, можно было бы разместить еще много народу, поэтому Джозеф Кларк снялся с якоря и отправился в Крейвен Плейс. Когда-нибудь помощник приходского священника, возможно, станет епископом, но на ближайшее время дети получили крышу над головой, а так как только это имело значение, Джозефу пришлось взять себя в руки: в пять часов, когда подается обед, он должен забыть обо всем на свете. Соседи оказались очень приятными людьми. Как и в других маленьких провинциальных городках, на Крейвен Плейс двери дома помощника священника были для всех открыты, а Мери Энн истосковалась по новым знакомым. Тейлоры из дома шесть были ее главной находкой. Трое братьев служили в армии, двое - во флоте, а старшую сестру тоже звали Мери Энн. - Не должно быть двух Мери Энн. Я буду звать тебя Мей. И опять, как в пансионе в Хэме, у нее появилась подруга, с которой можно посмеяться, похихикать, обменяться шляпками, платьями и лентами, обсудить достоинства и недостатки всех их знакомых. Эта чепуха была как бальзам на раны, противоядие для отравленной замужеством души. К тому же у Мей Тейлор были связи, которые могли пригодиться: для того, чтобы одевать и кормить своих детей, Мери Энн приходилось постоянно снабжать редакторов с Флит-стрит новыми памфлетами. У Тейлоров была бабушка, которая жила на Беркли-стрит. Ее школа для девочек из благородных семей была хорошо известна. В проспектах говорилось: "В школе госпожи Уэстерн осуществляется благочестивое обучение барышень, а более опытным дамам даются уроки совершенствования". Когда барышень укладывали в постель, а дамы собирались вместе, госпожа Уэстерн иногда проявляля неосторожность. - Я могу рассказать вам, что происходит в высшем свете. У меня в школе учатся дети из самых знатных семей. Младшая госпожа Кларк, которая приходила в школу, чтобы улучшить свой французский, делала кое-какие стенографические записи. Эти записи никогда не показывались ни помощнику священника, ни Тейлорам, а прямиком отправлялись на Патерностер Роу. В результате - пальто для Элен, коляска для Джорджа. Еще у Тейлоров был дядюшка Томас на Бонд-стрит. Как сапожник, обувающий королевскую семью, он представлял собой огромную ценность. После двух стаканов вина из него можно было вытянуть все что угодно. Но его рассказы предназначались только для ушей родственников и знакомых. - Как близкой подруге моей племянницы, госпожа Кларк, я могу рассказать и вам. - И рассказывал, к вящей радости и ликованию любителей скандальных статеек с Граб-стрит. Румяный, круглолицый, совершенно лысый, с носом, как у попугая, он очень любил поплотнее набить желудок и расположиться возле камина. - Ваш ход, госпожа Кларк. - Нет, ваш, господин Тейлор. - Вы пропустили ход, уверяю вас. Так о чем я говорил? - Как принцесса Августа... - А, да! Она была в своем будуаре. Дело происходило в Виндзоре. - И никто ничего не узнал? - Только фрейлина. Ее выдворили за границу и назначили небольшую пенсию. - А кто же был любовником принцессы? - Ш-ш! Наклонитесь ко мне. Дядюшка Томас со своими шашками и уродливым носом, который ему приходилось постоянно вытирать, был на редкость ценной находкой, но иногда Мери Энн казалось, что он что-то подозревает. - Вы видели заметку в "Персоналитиз" на прошлой неделе? - Нет, господин Тейлор. Мой деверь, помощник священника, не покупает дешевых изданий. - Очень любопытно, как там мог появиться анекдот о принцессе? Сегодня утром я спросил себя: "Кто же проболтался?" Действительно, кто? Она расставила шашки и дала ему возможность выиграть, надеясь тем самым успокоить его подозрения. Мимоходом он заметил, что ей следовало бы заказывать себе обувь у него. Заходите: Бонд-стрит, номер девять, рядом с Пиккадилли. - У вас слишком высокие цены. Я не могу себе этого позволить. У моего мужа нет денег, господин Тейлор. - Но, как я понял со слов племянницы, у него есть кое-какое состояние. - Очень небольшое. Его отец оставил ему ежегодное содержание. - Вам, должно быть, трудно свести концы с концами, имея на руках четверых детей. - Да, нелегко. - Вы любите своего мужа? - Мы женаты уже восемь лет. Он повертел в руках шашку и вытер нос. Раздававшийся из гостиной шум указывал на то, что еще в течение некоторого времени их беспокоить не будут. Мери Энн стало интересно, что он пытается выяснить своими вопросами. Он продвинул свою шашку, Мери Энн сделала ход. - Всегда есть возможность увеличить свой доход, - как бы между прочим прошептал он. - Вы так молоды и красивы. Я несколько раз помогал таким же молодым и красивым девушкам. Но не рассказывайте об этом моей племяннице, она ничего не знает. Чего она не знает? Почему этот старик говорит шепотом? Может, он хочет предложить взаймы под три процента? - Вы очень добры, - сказала Мери Энн. - Но я ненавижу быть у кого-то в долгу. Опять вздох. Шашка в руках, взгляд через плечо, нет ли там кого-нибудь. - Разговор не об этом, все расходы будет оплачивать мужчина. Вопрос только в том, где будут происходить свидания. В моем доме на Бонд-стрит есть несколько довольно удобных комнат. Все будут молчать, поэтому нечего бояться разоблачения. Об этих комнатах знают только самые высокопоставленные персоны. Среди моих клиентов есть даже принц Уэльский. Теперь она поняла. Великий Боже! Кто бы мог подумать! Старый дядюшка Том и дом свиданий. Надо крайне нуждаться, чтобы решиться на такое, но все равно, довольно забавно услышать подобное предложение из его уст. Неудивительно, что ему известны все сплетни. - Что вы тут обсуждаете? - Цены на кожу. Твой дядюшка говорит, что он почтет за честь починить, когда понадобится, мои туфли. Мери Энн поднялась и сделала реверанс, продолжая пристально смотреть в глаза старику. Вреда не будет, если показать ему, что она все поняла. - Именно это я и имел в виду, дорогая, - подтвердил старик. - Не зарекайтесь: ваши туфли могут разорваться в любой момент. Он протянул ей свою карточку, украшенную всевозможными завитушками. ТОМАС ТЕЙЛОР обувщик королевской семьи 9, Бонд-стрит, Лондон - Мне кажется, тут ошибка, - сказала ему Мери Энн. - Вы должны были бы написать: "Томас Тейлор, посол Марокко при дворе Его Величества". Кстати, вы шьете по меркам? Или мне придется купить те туфли, которые вы мне предложите? Его крохотные глазки сверкнули, отвисшие щеки собрались в складки. - Моя юная леди, уверяю вас, вы будете довольны. Его племянница радостно захлопала в ладоши и позвала своих друзей. - Мери Энн собирается покупать туфли у дядюшки Тома. Все зааплодировали, рассмеялись и принялись обсуждать новость. - Осторожней, тебе это дорого обойдется. - Ты разоришься, дорогая. - А для родственников есть какие-нибудь скидки, дядя Том? Старик вздохнул, улыбнулся и промолчал. Никаких неприличных предложений, все довольны. Он перевел разговор на музыку и на пение. О туфлях позабыли, и вскоре вечер подошел к концу. Капитан Саттон, бывший в недавнем времени гренадером, и молодой человек, с которым один из братьев Тейлоров познакомился в армии, проводили Мери Энн домой. Капитан Саттон, когда прощался с ней, протянул руку, и она заметила, как в его глазах промелькнуло какое-то странное выражение. - Когда же, госпожа Кларк, - спросил он, - мы опять встретимся? На Крейвен Плейс или на Бонд-стрит? Может, это был пробный шар? Она захлопнула дверь перед его носом и взбежала по лестнице, миновала комнату вдовы Джона, потом святая святых - комнату помощника священника. Прошла мимо приготовленных к завтрашней службе и сложенных в стопку молитвенников. Через детскую, где спали все четверо ее детей, таких слабых, еще ничего не понимающих, зависящих от нее. Зашла в свою комнату, где на полу разметался храпящий Джозеф, который свалился с кровати. Ее удивило, почему помощник священника не слышал шума упавшего тела. По крайней мере, ей не пришлось испытывать стыд, если бы Джозеф вздумал прийти за ней к Тейлорам, он избавил ее от своего внезапного появления у них, за которым последовало бы молчание, потом ничего не значащий разговор, чтобы скрыть неловкость. А добродушный молодой Тейлор поддерживал бы пьяного Джозефа под локоть. Она наклонилась, чтобы вывернуть его карманы, и обнаружила шиллинг - когда он уходил из дома, у него было три гинеи. Завтра он, как всегда, начнет извиняться и оправдываться: ну, сыграл пару раз в кости с отличными ребятами. Она подложила подушку ему под голову и оставила его на полу. Где бумага и перо? Какую жертву она сегодня отдаст на растерзание этим хищникам? Давно госпожа Уэстерн ей ничего не рассказывала. Последняя ее история была о том, как в чулане Девоншир Хауза нашли завернутого в кружево младенца. Сказали, что это ребенок кухарки, но ходят слухи... Ничего нового о господине Питте? Мери Энн быстро соображала. В вестибюле видели шатающегося премьер-министра. Несколько строчек из Поупа, чтобы ввести всех в заблуждение. Помнить, что основной удар будет нанесен в конце. Мери Энн писала двадцать минут. Отложив перо, она закрыла глаза. Стояла полная тишина, слышалось только мерное дыхание Джозефа. Один раз заплакал ребенок. Она поправила одеяло, взбила подушку, и малыш опять заснул. Никак не дадут отдохнуть ее голове, приходится все время как-то выкручиваться. Оценивающий, вопрошающий взгляд капитана Саттона. "На Крейвен Плейс или на Бонд-стрит, госпожа Кларк?" Глава 9 Через неделю Тейлоры нанесли ответный визит. А за день до этого Мери Энн получила записку от капитана Саттона: "Сегодня на бирже я встретил одного своего знакомого, Билла Даулера. Можно мне привести его с собой?" Ответ: "Буду счастлива". Это оказалось той самой случайностью, которая меняет всю жизнь. Мери Энн, взволнованная всеми приготовлениями к приему, расстроенная необходимостью постоянно одергивать Джозефа, измученная до предела, нуждалась в поощрении. И она нашла его. Рядом с ней сидел незнакомец. Он ей очень понравился: голубоглазый, среднего роста, со здоровым цветом лица. Болтовня остальных гостей дала этим двоим возможность произвести разведку. Подшучивание друг над другом перешло сначала во взаимное согласие, а потом - во взаимопонимание. В какое-то мгновение их внутренние мелодии зазвучали в унисон. В результате произошла взбудоражившая обоих реакция соединения. В ее жизнь внезапно вошел мужчина, который ей очень понравился, и это повлекло за собой массу сложностей. Как же ей справиться с опасностью? Желание, которое, казалось, навечно умерло за годы жизни с Джозефом, вновь разгорелось с появлением Даулера. Он объединил в себе то, чего был лишен Джозеф. Сначала он все обдумывал, взвешивал каждое слово, а только потом высказывался. У него были сильные руки, а его широкие плечи... Только теперь Мери Энн осознала, какую ошибку совершила, поддавшись внешнему обаянию Джозефа. Сейчас все было по-другому. "Почему мы не встретились раньше?" - Это слова говорили друг другу тысячи влюбленных. Он не торопил ее, он был спокоен и сдержан, разжигая тем самым горевший в ней огонь, заставляя ее думать - и поражаться силе чувств, требовавших от нее забыть о гордости: "Я хочу его. Как же мне его подтолкнуть?" Как можно надеяться на какие-то ответные чувства, если живешь в доме помощника священника? Вот главное препятствие. Ведь Билл Даулер - человек чести, что делало его, по всей видимости, столь привлекательным в глазах Мери Энн. Он не будет красться по ночам к ней в комнату, ей нечего бояться скрипящих половиц. Они приходил на обед к пяти и уходил в десять - и оба страдали, но честь была спасена. Он был неспособен скомпрометировать женщину. Единственный сын любящих и нежных родителей, он впитал в себя их принципы: бойся Бога и остерегайся дьявола. Прием в Воксхолле? Конечно, это замечательно. Но они приходили в сопровождении нескольких знакомых - и никогда вдвоем. Плечо касалось плеча, когда они смотрели кукольное представление; руки соприкасались, когда указывали на медведя Бруно; смех звучал в унисон; глаза постоянно искали друг друга; их нежность проявлялась в каждом жесте. Но к чему это приводило, когда заканчивался прием? К жесткому сиденью в экипаже, медленно трясущемся по направлению к Бейсуотеру, в то время как двухместная коляска могла бы сотворить чудеса. Намеки Мей Тейлор вызывали у него некоторые подозрения и наводили на размышления. - Разве вы не знали, что ее муж самое настоящее животное? - У меня возникло подобное предположение: Саттон мне кое-что рассказывал. В его голосе слышалась забота, он обращался с ней очень бережно. Но он не переступал границ, ничего не предпринимал. Только пара томиков стихов, нежное поглаживание Эдварда по голове, кукла для Элен. - Вы скажете мне, если вам понадобится моя помощь? Скажет? Бог мой! Неужели он считает, что она сделана из камня? Неужели она должна спокойно сидеть, скромно сложив руки на коленях, кивать и заставлять себя сдерживаться? Или ей стоит начать гадать по ромашке - прямо как ученице из Хэма? Любит, не любит. Возьмет меня, не возьмет. А пока каждую ночь она видела спящего Джозефа, впустую растрачивая драгоценные недели, теряя волшебные, возвышенные вечера середины лета. Именно Джозеф в конце концов вынудил ее принять решение. Возможно, он, несмотря на свой затуманенный вином мозг, догадался, что не только усталость сделала ее такой молчаливой; возможно, он почувствовал, что скрывается за зевотой, за постоянным внутренним сопротивлением, за нежеланием взглянуть прямо в глаза. - Что случилось с тобой в последнее время? Почему ты так изменилась? - Изменилась? А что ты ожидал? Посмотри в зеркало. Не было больше завуалированных упреков, только нападение. Звучавшее в ее словах отвращение показало ему, как низко он пал. Он уставился в зеркало и увидел свое отражение: урод, жалкое подобие человека. Черты расплылись, кожа покрылась пятнами. Темные глаза превратились в щелки на одутловатом лице. Трясущиеся руки, поникшие, ссутулившиеся плечи. Перекошенный рот, как будто его ужалила оса. Полный крах того человека, каким он был раньше, а ведь ему нет тридцати. - Прости меня. Я ничего не могу поделать. Стыд овладел им утром, когда, сцепив руки, он жалобно молил о прощении, о снисхождении. - Мне просто не повезло, все ополчились против меня. Беседы с братом, помощником священника, ничего не дали. За торжественным "Пусть Всемогущий Господь принесет тебе успокоение" следовали слезы и обещания, что в будущем подобное не повторится, но в глубине души он понимал, что Мери Энн презирает его, и к вечеру надежда на спасение покидала его. Один стаканчик, чтобы успокоить дрожь в руках; второй - чтобы помочь своей уязвленной гордости; третий - чтобы придать походке былое щегольство; четвертый - чтобы мир вновь расцвел яркими красками; пятый - чтобы обругать их всех, стать Господом Всемогущим; шестой - чтобы затуманить мозг и все забыть. Наконец полное забытье, и он в руках дьявола. - На его лечение могут уйти месяцы, госпожа Кларк. Я видел людей, которые, будучи в таком же состоянии, выздоравливали. Но вы ни на мгновение не сможете расслабиться. Один глоток - и все повторится. Это бремя вам придется нести всю жизнь, а у вас еще маленькие дети. Они с доктором были в кабинете помощника священника, где все собрались на семейный совет: Мери Энн, преподобный Джеймс, госпожа Джон. Наконец тайное стало явным, и они увидели, в каком он ужасном состоянии. Они больше не отводили глаза и не пытались остаться в стороне. - Вы называете моего мужа алкоголиком. Я называю его пьяницей. Раз я вынуждена выбирать между ним и детьми, я выбираю детей. Она с ужасом представила, что будет привязана к нему навеки, ее испугала перспектива уподобиться владельцу медведя, который изредка выпускает своего подопечного погулять на травке. Неуклюжее чудовище, которое бродит по лесу, высунув язык. Детей придется раздать родственникам: девочек - к ее матери, мальчиков - к госпоже Джон. Она со своим больным будет жить на пособие по бедности. Она отбросила эти мысли и повернулась к помощнику священника. - Я терпела девять лет. Другая на моем месте не выдержала бы и пяти. Это началось еще до того, как мы уехали с Чарльз-сквер, а до такой степени он опустился, когда мы жили на Голден Лейн. Для него и для всех нас было бы лучше, если бы он сейчас пустил себе пулю в лоб, как ваш брат Джон. Помощник попросил ее повременить с окончательным решением. Он рассказал притчу о мужьях-повесах, о падших ангелах и раскаявшихся грешниках. - Как много радости... - начал он, но она оборвала его. - На небесах, возможно, - сказала она, - но не на земле, тем более для женщины. Он напомнил ей о клятве, данной перед алтарем, о кольце, которое она носила на пальце, о благословении. В богатстве и в бедности, пока смерть не разлучит. - "Все, что у меня есть, я оставляю тебе". Так однажды сказал Господь, так говорил мне и мой муж, но он не дал мне ничего, кроме болезни, из-за которой я потеряла ребенка. Только уважение к вашему сану не позволяет мне вдаваться в подробности. Потрясенные и ошеломленные, они больше не пытались давить на нее. Доктор, трезво оценивающий ситуацию, был на ее стороне. Он посоветовал увезти Джозефа из города, хотя бы на время. Отдых... свежий воздух... привести в порядок нервы. Если его оставить в Крейвен Плейс, ему понадобится санитар. Помощник священника заколебался, увидев, что он пойман своими собственными рассуждениями. Муж-повеса оказался также и братом-повесой, Джозеф был Исавом, но без миски похлебки. Обстоятельства заставили Джона совершить самоубийство, поэтому надо спасать Джозефа. Возможно, со временем ему удастся восстановить и семью. Но молодая женщина с четырьмя маленькими детьми будет предоставлена сама себе? Краснея, он выдавил из себя предупреждение: - Мери Энн, достаточно ли вы сильны, чтобы противостоять искушению? Она не была сильна. В этом-то и было все дело. Искушение манило ее, и ей хотелось уступить и забыть обо всем на свете. Ей хотелось погрязнуть в грехе. - Я смогу позаботиться и о себе, и о детях. Незачем рассказывать помощнику священника об уже написанной, но еще не отосланной записке, которую она отправит с посыльным Даулеру. Смущенных детей посадили в дилижанс, и в сопровождении Мей Тейлор и Изабель они отправились в меблированные комнаты в Хэмпстед. - А где папа? Он заболел? Почему он кричал? Маленького Эдварда быстро заставили замолчать, к тому же путешествие становилось интересным. Холодный, напоенный сладостью воздух Хэмпстеда оказывал целительное воздействие, и "Йеллоу Коттедж", принадлежавший госпоже Эндрюс, выходил на Хаверсток Хилл. О Джозефе, лежащем в Крейвен Плейс в комнате с зашторенными окнами, нужно забыть. Все ее чувства были наполнены радостью спасения и ожиданием любви. Завтра она получит ответ на свою записку или самого Даулера. Она скажет ему: "Почему бы тебе не остаться?Ты можешь остановиться в комнате Мей Тейлор, ей пришлось вернуться. Она не может так долго находиться вдали от Крйвен Плейс. А Изабель - Изабель будет с детьми. Она прекрасно поспит с Элен, которая часто плачет по ночам... Ты захватил для меня книги? Мне так плохо без книг и без музыки..." Потом они зажгут свечи и опустят шторы, и, если он настоящий мужчина, а не урод, он... Она заснула. А на следующий день случилась беда, все оказалось не так, как она рассчитывала, Мери Энн-вторую била лихорадка, она бредила и кашляла. К вечеру на лице и на груди выступила сыпь. Девочка в бреду звала давно уехавшую Марту. Марту, которой уже год не было с ними. Мери Энн, стоя на коленях возле кровати, никак не могла успокоить ее. - Позови Марту. Пожалуйста, позови Марту. Девочка металась, постоянно повторяя это имя. Доктор, вызванный госпожой Эндрюс, покачал головой. Тяжелый случай кори, болезнь очень заразна. Остальные тоже заболеют, ничего нельзя сделать. Не было смысла ставить банки, единственное средство - теплое молоко. - Изабель, где сейчас Марта? - Там же, в Чипсайде. У господина Эллиса. - Немедленно отправляйся туда с Мей. Найми экипаж. Не считайся с расходами, сейчас это не имеет значения. - Почему ты думаешь, что она вернется? Ведь уже год, как она ушла. Возмездие. Душевные муки. С подушки на Мери Энн устремлен остекленевший взгляд, но это больше не детский взгляд, это взгляд Джозефа. Тщетно она возносила молитвы отвернувшемуся от нее Всевышнему. В чем я виновата? Почему это случилось? Возьми мою жизнь, но оставь жизнь ребенку. Холодный компресс на горячий лоб - безрезультатно. Минуты растянулись в часы, часы - в вечность. Чарльз-сквер, потом Голден Лейн, смех ребенка. Что-то было не так в их семейной жизни, но кто виноват? И почему из-за этого должен страдать ребенок? - Я пришла, мэм. - Марта! Рыдая, она припала к ней. Круглое лицо Марты светилось надеждой. В ее плотной фигуре, в накинутой на плечи шали - подарок на прощание, в плетеной корзинке, в том, как она поставила корзинку и скинула шаль, было что-то успокаивающее. - Что ты сказала своему хозяину? - Меня он не волнует. Я сказала, что у меня заболела мать. Улыбка Боба Фаркуара. Его блеск в глазах. - Марта здесь, родная моя. Марта пришла к тебе. Она ощутила, что панический ужас исчез, на сердце сразу полегчало; все чувства замерли в ней, за исключением страшной усталости, мучительной болью пронзившей все ее тело, когда она поднялась. Внезапно она увидела Билла Даулера, стоявшего в дверях. - Что вы здесь делаете? - Я получил ваше письмо. И сразу же приехал. - Мое письмо? Она обо всем забыла из-за болезни дочери. Призыв, посланный ею из Крейвен Плейс, принадлежал другому времени, другой эпохе. "Йеллоу Коттедж" превратился в прибежище страданий и болезни, это больше не уютное гнездышко для влюбленных. - Вы опоздали. Он не понял, что она хотела сказать, но не стал расспрашивать. Она страдала, она была измучена до крайности, и только это имело для него значение. Он протянул к ней руки, и она прижалась к нему, как ребенок прижимается к отцу. Неизведанное ранее чувство покоя охватило ее. Это ощущение не было похоже на испытанное ею вчера предвкушение неземного блаженства. Он повел ее вниз, в гостиную госпожи Эндрюс, и они сели у окна. В саду, за которым простиралась вересковая пустошь, Изабель пыталась поймать слонявшегося Эдварда и заставить его заняться делами. Мей Тейлор вместе с Элен собирала цветы, маленький Джордж пытался справиться со своим фартучком, который путался у него под ногами. - Я подумал, что вам нужна помощь. Я очень беспокоился. - Мой деверь дал мне денег. - Но их может быть недостаточно. Недостаточно для чего? На случай болезни, смерти, стихийного бедствия, всех непредвиденных несчастий, для оплаты судебных издержек? Внезапно он спросил: - Вы ушли от мужа? - Да. - Навсегда? Она не ответила, так как сама не знала. Если бы она сказала "нет", тогда он сразу же поднялся и вернулся бы в город. Если бы сказала "да", ребенок в комнате наверху превратился бы в заложника. Если она заключит сделку с Господом, может ли она быть уверена, что он не обманет ее и сохранит дитя? Ею руководили страх и чувство вины. - Если Мери Энн поправится... Она не закончила. Он понял. Его судьба зависела от судьбы девочки, так же как судьба самой Мери Энн. Ей казалось, что болезнь дочери превратилась в своего рода символ, в указательный столб с двумя стрелками, направленными вправо и влево. Если ребенок поправится, долг, благодарность и твердая решимость вернут ее в Крейвен Плейс к Джозефу. Измученная страданиями, она пребывала в возвышенном расположении духа. Кроме того, страх притупил желание. На него же страх подействовал совершенно иначе, только обострив влечение к ней. Вид измученной и обезумевшей от горя Мери Энн еще сильнее распалил его. До сих пор им руководило благоразумие, на его пути стояла призрачная фигура мужа. Дом помощника священника помогал держать в узде чувства, но здесь, на нейтральной территории, все условности теряли свое значение. Как странно, что дразнившая его кокетка, которая флиртовала с ним в Воксхолле, прижимаясь к нему коленом и обмахивая веером, превратилась в эту сидящую рядом с ним женщину с остановившимся взглядом, несчастную и испуганную, обеспокоенную за жизнь своего ребенка. - Вы останетесь на ночь? Пожалуйста, мне с вами спокойнее. Как мне известно, у госпожи Эндрюс есть свободная комната. Она даже не пожелала ему спокойной ночи, она мгновенно исчезла, как будто комната с больным ребенком притягивала ее подобно магниту. - Как она, Марта? - Мне кажется, ей лучше, мэм. Она стала поспокойнее. Поспите немного. Я посижу с ней. - Если что-нибудь случится, сразу же разбуди меня. В кровать и спать. Погрузиться в темноту. Без мыслей, без снов - до самого утра. А утром, как только она открыла глаза, боль и мука с новой силой обрушились на нее. Мери Энн схватила плед и босиком побежала к Марте, но вместо мрака подземелья она увидела раздвинутые шторы, улыбающуюся Марту и приподнятую над подушкой детскую головку с огромными, ясными, осмысленными глазами. - Лихорадка прошла. Она пришла в себя. - О, благодарю тебя, Господи! Но почему ее захлестнула такая волна чувств, всплеск эмоций, страстное желание, заставляющее ее немедленно бежать в его комнату? Почему, забыв договор с Господом, забыв обо всем на свете, она только и думает о том, чтобы отдаться ему? - Я так люблю тебя. Я так долго ждала этого. Кому она благодарна? Богу на небесах? Ни для нее, ни для Билла Даулера подобные понятия не имели смысла. Прошлое предано забвению, для них существует только настоящее. Изабель и Мей Тейлор уехали. Любовники были предоставлены самим себе. Остальные дети могли заразиться, но какое это имеет значение? Ну, пятнышки на лице, ну кашель по ночам, но ведь рядом Марта и искренне желающая помочь госпожа Эндрюс. - Ты не вернешься к мужу? - Никогда... никогда. Эдвард заболел корью последним и умер. Глава 10 Она глубоко не задумывалась о причинах. Она опять ушла в себя, во всем ее облике опять появилась возвышенность, как будто сердце уже нашло ответы на все вопросы, но мозг был измучен противоречиями, перепутавшими чувства. В смерти виноват Джозеф. Она всегда следовала велению сердца, ею всегда руководило природное чутье, а Джозеф подвел ее. Если бы он добился успеха, как его хозяин Бурнелл или как Джеймс Бертон, с ними никогда не случилось бы такого несчастья. Сейчас они жили бы в богатстве, были бы счастливы, и Эдвард не умер бы. Она не могла отделить успех от спокойствия духа. Эти два понятия взаимосвязаны: к подобному выводу она пришла после долгих наблюдений. Неудачи вели к бедности, бедность - к нищете, а нищета вела к последней стадии: к вони и убожеству Баулинг Инн Элли. Женщина стареет раньше назначенного срока, замученная домашними заботами, всегда раздраженная, издерганная неуправляемыми детьми, - она видела, что через десять лет ей не избежать всего этого, и все из-за мужа-неудачника. Мужчина обеспечивает семью. Мужчина распоряжается кошельком. Следовательно, нужно найти простофилю, из которого можно было бы запросто тянуть деньги, которые возместят ей прошлые страдания. Постоянное стремление к чему-то лучшему, вынашивание детей, постоянная необходимость всех подталкивать и при этом сохранять невозмутимость не принесли ни слова благодарности, ни малейшего результата - муж-пьяница, умерший сын. Итак, до сих пор все стоящее давалось ей в руки, значит, нужно бороться, даже если грозит неудача. Идиллическая жизнь в Хэмпстеде успокаивала боль и очищала душу. Доверие и желание исчезли, когда крохотный гробик с белым, как воск, мальчиком, чья улыбка, чей смех, чье нежное прикосновение возродятся в малыше Джордже, опустился в разверстую пасть могилы, которую прикрыли охапкой лилий. Билл Даулер, возлюбленный, такой желанный, превратился в Билла Даулера, друга и покровителя, который в то же время оставался возлюбленным, в зависимости от настроения. Его новый статус был принят без всяких вопросов: он стал дядей Биллом, а не господином Даулером. Она не старалась скрыть, какую роль уготовила ему в будущем. Пока у него были деньги, он ее устраивал. Если ее чувства к нему изменятся и если то же самое случится с его кошельком, она посмотрит в другую сторону. При живом муже у них нет никаких шансов пожениться, но в этом мире, созданном мужчинами, замужество - еще не все. Тень сапожника с Бонд-стрит - дядюшки Тома - маячила где-то вдали, суля сокровища. Он заехал к Мери Энн в Хэмпстед. Его сопровождала племянница. Мери Энн знала, зачем он приехал: это видно было по глазам. Хотя внешне причина его визита выглядела довольно тривиально: сочувствие, соболезнование, отеческое похлопывание по руке. Но, оставшись на мгновение с ним наедине, она заметила, как он задумчиво и хладнокровно оценивал ее. "Наверное, - сказала она себе, - он с таким же видом выбирает при покупке кожу, взвешивая ее на руке, пробуя на ощупь, чтобы определить качество". - Как я понял из рассказа моей племянницы по дороге в Хэмпстед, - проговорил он, избегая смотреть ей в глаза и глядя куда-то поверх ее головы, - вы не собираетесь возвращаться на Крейвен Плейс? - Правильно. - И что вас, позволю себе предположить, в настоящий момент устраивает ваше положение? - Я больше не завишу от ежегодного пособия моего мужа или от своих родственников, если вы это имели в виду. - Именно, именно. Временная мера. Поддержка друга. - В его бормотании, учтивом, но в то же время едком, слышалось сомнение в ее будущем благополучии. "Стреляный воробей, - подумала Мери Энн, - мудрый, он знает жизнь". - Биржа, - продолжал он бормотать. - Рискованно, конечно, ведь в стране сейчас такая неустойчивая обстановка. Легко сделать состояние, но еще легче потерять его. Если вы не очень хорошо разбираетесь в этом деле, лучше вам туда не соваться. Никаких имен, но она понимала, что он намекает на Билла. - Итак, что вы предлагаете? - спросила она прямо. - Заключить соглашение, естественно, - ответил он. - У вас нет другого выхода. Молодые женщины, подобные вам, должны быть защищены. Счет в банке - и вы независимы... Хотя, конечно... - Что? - Лучше арендовать дом в городе, - бормотал он, - на ваше имя, естественно. Деньги разлетаются мгновенно, но недвижимость остается. В вашем положении это было бы мудро. Он виделся ей кукловодом с бечевками в руках. Сделай так, красавица, покрутись, покажи ножку. Легче, изящнее, только так ты сумеешь завлечь их. Мери Энн оглядела комнату и увидела, что Билл Даулер разговаривает с Мей Тейлор. Спокойный, надежный, и все же... Джон Кларк рискнул всем своим состоянием, потом его нашли с простреленной головой в экипаже в Пентонвилле. Но Билл, осторожный и благонравный, не пойдет на это, он постепенно уподобится своим родителям. Спокойная жизнь в загородном поместье. А разве рядом с законопослушными и богобоязненными родителями есть место госпоже Кларк и ее детям? Бросая своего мужа, женщина сжигает за собой мосты. Прекрасно, пусть на нее навешивают ярлыки. К черту отговорки. - Скажите, - обратилась она к старику, - сколько я стою на вашем рынке? На этот раз он взглянул на нее прямо и не колебался - посредник, оценщик, прекрасно знающий свое дело. - Сколько вам лет? - Двадцать пять. - Можете сойти за двадцатилетнюю, но мужчинам нравятся еще моложе. В большинстве случаев. Но не всегда. Как долго вы замужем? - Летом будет девять. - Об этом следует умалчивать: меньше платят. Были замужем два года и вдруг овдовели. Это может вызвать особый интерес, к тому же вы еще полны свежести - все зависит от клиента и от моды. - А на что сейчас мода? - На все жизнерадостное. На шустрых, ловких и очаровательных. Суровая невинность уже много лет никого не привлекает. Тон задает принц с госпожой Фитц. А все им слепо подражают. Слышали о лорде Бэрриморе? - О нем печатали в газете. "И злословили, - подумала Мери Энн, - в грязных памфлетах. А может, это было о Ричарде, седьмом графе Бэрриморе, который сбежал в Гретна Грин, чтобы обвенчаться с дочерью носильщика портшеза, а потом, записавшись в народное ополчение в Берксе, не совладал со своим мушкетом и встретил свой конец?" - Ведь он умер? - добавила Мери Энн. - Один из Бэрриморов - близкий друг принца. Всего их трое братьев, бешеных, как ястребы. Принц дал им прозвища: Хеллгейт, Крипплгейт и Ньюгейт. А сестру назвал Биллингсгейт. Однажды Его Королевское Высочество сказал мне, что она прокляла своих братьев. Нет, я говорю о ныне здравствующем графе. Он потрудился бы над вами. Потрудился бы над ней. Она, что, поле, которое надо вспахать, а Тейлор - фермер, запрягающий лошадь в плуг? - Он женился на ирландке в девяносто пятом, - рассказывал старик, - но она все время сбегает в Уотерфорд, оставляя его светлость в дураках. Он хром, но его это мало волнует. Между прочим, он один из моих основных клиентов. Только скажите - и я представлю вас. Мери Энн заметила, что Билл Даулер ищет ее, его взгляд был полон любви, взгляд счастливого обладателя и почитателя. Вопрос только, как долго он будет испытывать подобные чувства? - Вы что-то сказали насчет аренды, - тихо проговорила она, - о доме в городе. Это будет довольно выгодно. У меня есть друзья среди домостроителей, они помогут. Возможно, нужно обратиться к Джеймсу Бертону, старому знакомому. Он заполнил весь Блумсбери своими домами. Только где Билл возьмет деньги? Должно быть, обувщик прочел ее мысли, так как, помолчав немного, бросил оценивающий взгляд сначала на Даулера, а потом на нее и, похлопав ее по колену, сказал: - С ним никаких дел, только любовь. - Вы хотите сказать, что он должен быть тем другом, которому не дают возможности доказать свою преданность в беде? - Вот именно. Если он вам нравится, отдайтесь своей любви и получайте удовольствие, вот и все. Впрочем, вряд ли он сразу согласится на подобные отношения. Знаете, что я вам скажу... - Да? - Мы прекрасно понимаем друг друга. Поговорите со своими друзьями из тех, кто ведет строительные дела, и выберите дом. Я дам вам денег. - Под какие проценты? Вы не боитесь рисковать? Он рассмеялся и дернул себя за нос. - Вы - вовсе не рискованное предприятие, вы - надежное помещение капитала, - ответил он. - Не бойтесь, я верну свои деньги и получу хорошие дивиденды. У вас есть мать? - Да, и сестра, и младший брат. - Мы используем и вашу мать, и сестру. Пусть они поселятся вместе с вами, это придаст вам особую пикантность. Молоденькая вдова, которая живет под материнским крылом. Звучит очень благопристойно и разжигает аппетиты. Ну, на сегодня достаточно. Вы знаете, где найти меня, когда у вас возникнет необходимость. Он пошарил в бездонном кармане, вытащил сахарную плитку и два леденца и поманил лакомством детей Мери Энн. - Кто хочет получить карамельку у дяди Тома? Походите... подходите... Она представила его на ярмарке, как он бьет в барабан... Ярко-красный занавес опущен. Что за ним? Платите денежки - и узнаете. Дети, завлеченные сладостями, придвинулись к нему поближе. Джордж, с липкими губами, скакал у него на колене. Старый великан-людоед, заманивающий детишек... Охваченная внезапным гневом, она подошла к Даулеру. - Увези меня отсюда, - попросила она. - Я больше не могу этого выносить. Он озадаченно уставился на нее. Что, прямо сейчас? Сию минуту? Ведь эти люди приехали выразить им свои соболезнования, это своего рода прием. Только что он видел, как она смеялась, болтая с этим словоохотливым стариком Тейлором. Слезы по умершему сыну давно уже высохли - она никогда о нем не упоминала, никогда не плакала по ночам. Тогда почему у нее на лице такое страдание, как будто за ней гонятся привидения? - Конечно, я увезу тебя, когда захочешь, - ответил он. - Сегодня, завтра, послезавтра. Но в чем дело? Она могла бы сказать: "В том, что жизнь продолжается. Ты можешь уйти от меня, и я останусь ни с чем. Нет, не специально. Тебя могут вынудить обстоятельства. Твои впавшие в старческий маразм родители в Аксбридже. Или ты решишь жениться на дочери сквайра и воспитывать сыновей с откормленными рожами. И если ты уйдешь, вся моя жизнь пойдет с молотка, она станет собственностью старой жабы. Сколько даете за выросшую в вони и нищете Баулинг Инн Элли мать с тремя детьми? "Горит желанием обслуживать клиентов. Качество гарантируется". Вместо этого она улыбнулась ему и сказала: - Мне скучно. Это был конец. Она очень ловко это скрывала. Никаких пожиманий плечами и зевков в ответ на его ласки. И все же... в том, как она это сказала, звучал вызов. "Возмести мне то, что я потеряла", - подразумевала она. Он делал все, что от него требовалось, чего же еще она хочет? Всегда рядом с ней, являлся по первому зову, исполнял все ее прихоти, забавлял детей, платил госпоже Эндрюс. Если бы она была свободна и могла выйти за него... Нет, это создало бы проблемы. Как бы сильно он ни любил ее, он всегда помнил бы о старом доме в Аксбридже, о своем отце. Но она не свободна, следовательно, ссоры с отцом не будет. Возможно, когда-нибудь они найдут дом, маленький домик в поместье каких-нибудь знакомых, куда всегда можно будет приехать. А когда его родители умрут, все само собой решится без труда. А пока он увезет ее из этой сутолоки, от сестры, друзей и выздоравливающих детей. Она будет принадлежать только ему. - Я знаю одну деревушку, - сказал он. - Челфон-Сен-Питер, всего в двадцати милях от города. Там маленькая гостиница, почти нет народу. Вокруг поля и леса, тишина и пустынные тропинки. Полное отсутствие какого-либо выражения на ее лице указало ему на его ошибку. - Сен-Питер что? - спросила она. - Я не бродяга. Бога ради, я хочу повидать свет. Мы поедем в Брайтон. "Какая удача, - подумал он, - что мне так повезло на бирже. Брайтон гораздо дороже Сен-Питера". Она в пять минут все обдумала. Ее мать приедет в Хэмпстед и возьмет на себя все заботы. А завтра она отправится в город, чтобы купить платье. Нельзя появляться в таком виде, все ее шляпки давно вышли из моды. Она может взять с собой Изабель и Мей Тейлор. Сейчас конец сезона, все будет гораздо дешевле. - А туфли? - спросил дядюшка Том Тейлор. Билла Даулера удивил взгляд, который она бросила на старика. Он же был так вежлив, не хотел ее обидеть. Ведь он обувщик, а Мей - его племянница, вот он и хотел помочь им сэкономить. - Я сама куплю себе обувь в Брайтоне, - ответила Мери Энн. Не было надобности так резко отвечать. Она отвернулась от него. Старик улыбнулся и достал из кармана ленденцы. "Возможно, он как-то обидел ее, - подумал Даулер. - Женщины так капризны, они непредсказуемы". В ту ночь они любили друг друга, как никогда. Зачем же тогда ехать в Брайтон? Откуда скука? Лучше молчать, а не задавать вопросы. Нести за ней свертки, писать письма с просьбой заказать номер, оставаться дядей Биллом, кормить ребенка завтраком, посадив его на руки, становиться глухим, когда сестры начинают обсуждать наряды. Куда должно смотреть перо - вверх или вниз, а какой вырез делать - глубокий? Только вот вопрос: ради кого эта суматоха с нарядами, ради него? Когда они прогуливались по променаду в Брайтоне, он подумал, что все делалось ради него. Ее улыбка принадлежала ему, ее глаза, ее смех, кроме взглядов, обращенных ей вслед. Боже, он так гордился ею! Взбитые по последней моде волосы, элегантное платье (за него еще не уплачено? - забудем об этом), надетая под невероятным углом шляпка с перьями. Никаких забот, все печали позабыты. Бедная девочка, своими страданиями она заслужила это удовольствие. Этот муж-подонок, отравивший ее лучшие годы. - Счастлива? - спросил он, всматриваясь в ее искрящиеся глаза. Она схватила его за руку и кивнула, но не ответила. - Свежий воздух пошел тебе на пользу: у тебя отличный цвет лица. "Цвет лица - ерунда!" - подумала она, но промолчала. Она всегда мечтала прогуливаться именно в такой толпе. При чем тут озон или морской воздух. Она находилась в том мире, о котором писали памфлеты, это был мир стиля, высших слоев общества, о котором она читала с самого детства, мир, который описывали скандальные статьи в дешевых газетенках, мир тех мужчин и женщин, над которыми она смеялась. И вот эти люди оказались перед ней живьем, они выглядели именно так, как она их и представляла: толстыми, жеманными, тщеславными и готовыми на обман. Вот вдоль набережной быстро проскакали Возничие - так называла себя компания светских щеголей, которые умели мастерски управлять экипажем, запряженным четверкой. Их появление сопровождалось выкриками и цветистыми выражениями. Билл Даулер показывал ей знаменитостей. Лорд Сефтон, Уорчестер, Фитцхардинг, сэр Беллингэм Грэхэм, а там разве не "Чайник" Крауферд и "Пудель" Бинг? - Лучший среди них Бэрримор, - сообщил Даулер, - я однажды встречался с ним в Олмаке. Я не очень люблю таких людей: он жуткий распутник. Вон тот парень. Экипаж, запряженный четверкой, проследовал мимо них. Лошадьми правил мужчина с георгином величиной с кочан капусты в петлице. Он повернул голову и внимательно осмотрел их, а потом что-то коротко сказал своему приятелю, сидевшему рядом с ним. Значит, это был Крипплгейт, давний клиент старого Тейлора. Интересно, женщин он тоже бьет кнутом, как своих лошадей, чтобы заставить одних не переходить в галоп и злясь на других за то, что они слишком медленно двигаются? "Подожди, дружок, - подумала она, - не сейчас. Скоро мы с тобой встретимся в доме 9 на Бонд-стрит. Но цветок тебе придется оставить дома. Терпеть не могу капусту. И ненавижу кнут". А вслух она проговорила: - Давай пройдем дальше. Может, мы увидим принца Уэльского. Однако судьба распорядилась, чтобы они встретили Джеймса Бертона. - Не ожидал увидеть вас здесь, госпожа Кларк! - Господин Бертон! Как я рада. Вы знакомы с Биллом Даулером? Ни слова о Джозефе. Значит, вот какие дела. Бертон мгновенно разобрался в ситуации и ничему не удивился. Ей суждено было пойти по ложному пути, так почему бы ей не оказаться в Брайтоне? - Давайте встретимся сегодня вечером в зале для собраний, - предложил Бертон. - Мы возобновим наше знакомство. Как в былые времена. Былые времена? Как можно даже говорить об этом. Как сравнить яркий блеск зала для собраний с Голден Лейн, со скрипучей лестницей на Блэк Рейвен Пэссидж и с Бертоном, старающимся как можно реже бывать дома, чтобы не мешать повесе Джозефу? "Она прекрасно выглядит, - подумал он, - и чертовски привлекательна. Интересно, она намеренно улизнула от всегда сопровождающего ее Даулера, чтобы поговорить со мной?" Она сразу же перешла к делу. - Мне нужен дом, - сказала она, - дом в Лондоне. - Сколько вы можете заплатить? Вы хотите купить его? - Я намереваюсь арендовать его в течение десяти лет. Он взглянул на нее и спросил себя, кто будет платить. Этот парень, Даулер, или другая ее жертва? - Могу вам сообщить, - сказала она, - что я навсегда ушла от Джозефа. Я буду жить одна, вместе с матерью и моими детьми. В таком случае, путь расчищен. Стоит попытаться, может, что-нибудь получится. - У меня есть несколько домов на Тэвисток Плейс. Они почти достроены, - сказал он. - Аренда обойдется в тысячу или в тысячу четыреста. - Плату вносить вперед? Раз в полгода или каждые три месяца? Он улыбнулся и покачал головой. - Вам меня не поймать. Зачем нам спешить, мы старые друзья, мы сможем решить все вопросы как-нибудь на досуге. - Когда я смогу въехать? - Весной. А тем временем, если вы согласитесь, я могу вас кое с кем познакомить здесь, в Брайтоне. Веселье будет царить до декабря. "Пришло время решаться, - подумала Мери Энн, - пора делать себе карьеру". Чтобы ее все видели, встречали, знали. А потом будет Лондон. - Дом в городе мне понадобится вскоре после Рождества, - сказала она, - но пока держите наш план в секрете. Сейчас, во всяком случае. - Разве вы не хотите, чтобы ваш друг узнал? - Я скажу ему позже. "Оказывается, - подумал он, - все выглядит более заманчиво. Значит, Даулер ее не содержит. В таком случае, можно совместить приятное с полезным". - А как насчет меня? - спросил он. - Будут ли чаевые для строителя? Мне приходится время от времени проверять крышу. Хорошо ли лежит краска, работает ли вентиляция. Я, естественно, черкну вам пару строк, прежде чем заехать. Его взгляд говорил красноречивее всяких слов. Она прекрасно понимала его. Другими словами, можно забыть о ренте. Не думать об этих тысяче четырехстах фунтах. И десятилетняя аренда в обмен на периодические встречи. Ну, ладно... они знакомы уже десять лет, он довольно привлекателен. К тому же недавно женился, так что не будет доставлять особых хлопот. Ему не так просто будет урвать время от семьи. Если ей не надо платить ренту, тогда не придется обращаться к дядюшке Тому. Она будет избавлена от Бонд-стрит, а клиентов найдет сама. Она подняла фужер и посмотрела в глаза Бертону. - Тебе, зодчий, - сказала она, - двери всегда открыты. Больше ничего сказано не было. Она знала, что вопрос с арендой улажен. "Этот шаг решил все, - подумала она, - возврата нет. Я отправилась получать то, что мне нужно, и сделаю все, чтобы это мне досталось. Я буду платить натурой. Я не буду дешевить. Я не буду обманывать. Никто не скажет, что я не заработала своих денег. Я буду честно отрабатывать установленную цену. Это такое же ремесло, как любое другое, все равно что быть мясником, или булочником, или делать подсвечники. Всем надо на что-то жить". Таким способом она будет получать деньги, но не для того, чтобы жаться и экономить, а чтобы тратить. Литературная поденщина давала очень мало. Наконец она сможет купить то, что хочется: платья и меховые пелерины, безделушки, всевозможные шляпки, одежду для матери и Изабель, игрушки для детей. Ни одна гинея не попадет в карман Джозефа. У нее будет свой дом, обставленный по ее вкусу. Новые лица, новые люди, новые друзья. Нескончаемое веселье, и ни на что не скупиться. Месяцы, проведенные в Брайтоне, принесли свои плоды. Знакомых становилось все больше, их круг расширялся. Когда Билл Даулер приезжал к ней на субботу и воскресенье, он видел, что у него становится все больше и больше конкурентов. Визитные карточки Возничих украшали ее зеркало. "До вечера", - говорила она, или: "До ужина" - и отправлялась на скачки с Джонни Бранеллем, а когда наступал вечер, она оказывалась с Чарльзом Милнером. - Откуда у тебя такой хлыст с бриллиантами? - Что? А, от Крипплгейта Бэрримора. Он так пошутил. - Довольно дорогая шутка. - Он может себе позволить. Он постоянно видел ее в чьей-то коляске, в чьем-то фаэтоне. Она с легкостью уходила от всех вопросов, избегая объяснений. - Я никогда раньше так не развлекалась. Теперь я восполняю этот пробел. Другими словами, он должен смириться или убираться вон. Какое-то времяони были вместе, но теперь это время миновало. Он может продолжать играть на бирже или бродить в Аксбридже - он может делать все, что пожелает. Но, к сожалению, удачи на бирже случались редко. Рынок разваливался, и он терял деньги. Лучше бы он отправился домой, в Аксбридж, иначе ему не миновать банкротства. Была поздняя осень, когда он начал разрабатывать план. - Недалеко от моего дома есть один очаровательный домик. Там хватит места и для тебя. и для детей. Как ты на это смотришь? Она подумала: "Итак, пришли. Посмотри фактам в лицо. Карты выложены на стол". Она встала и обвила руками его шею, потом принялась целовать его глаза. - Я переезжаю на Тэвисток Плейс, - сказала она, - в город. Я получила от Бертона дом, довольно дешево. Я не хочу жить рядом с Аксбриджем или скрываться в домике. Я хочу произвести сенсацию, а для этого мне нужен приличный дом. Значит... Брайтон был только пробным шаром, репетицией. Теперь он должен посмотреть настоящее представление. - Давай говорить прямо, - сказал он, - ты выставляешь себя на продажу? - Победителей не судят, - ответила она. - Все зависит от удачи в игре. Ты сам знаешь, твоим спекуляциям на бирже не всегда будет сопутствовать успех. А пока этого не случилось, я должна заняться устройством своей жизни, я должна быть свободна. - Свободна для чего? Чтобы кататься в фаэтонах? - Этим я уже занимаюсь. Согласись, в доме на Тэвисток Плейс гораздо удобнее. - Для Бертона, который занимается твоим домом, и Крипплгейта, который заезжает к тебе? Чтобы провести с тобой ночь и оставить тебе двести гиней? - Надеюсь, двести пятьдесят, в букете георгинов. Она рассмеялась и поцеловала ее. Он знал, что потерпел поражение. - Ты когда-нибудь слышала о Китти Фишер? - спросил он. - О Люси Купер, Фанни Мюррей? Они пошли по тому же пути, и все окончили свои дни в канаве. - Очень низкий уровень, - ответила она. - Я гораздо выше. - Поэтому-то ты порвала со мной: у меня нет титула. Мой отец был всего лишь купцом. Вино, как я тебе уже говорил, было нашим семейным делом. - Которое теперь продано, Билл, а твой отец ушел на пенсию. Это меня мало привлекает. - После его смерти все достанется мне. - Тебе достанутся вставные зубы и парик, а я к тому времени совсем облысею. Я хочу жить сейчас, а не дожидаться чего-то в будущем. - А любовь? - Я буду любить тебя всю жизнь. Любовь не продается. - Значит, после Крипплгейта я смогу получить свою долю? Какую табличку ты повесишь на свою дверь? "Старым друзьям - за четверть цены"? "В цену входит музыкальное сопровождение"? - Я собираюсь разослать по всем клубам карточки. "Госпожа Кларк. На дому. Все дни, кроме вторников. Вторники зарезервированы за господином Вильямом Даулером". Она опять его поцеловала, пытаясь показать, что пошутила. Но она не шутила, и она знала, что он понял это. Где-то рядом ее ждали "лучшие дни", блеск, великолепие, сказочное сумасбродство, о которых она в детстве рассказывала Чарли. Она делала вид, будто насмехается над всем этим, будто ей доставляет удовольствие потешаться над ее поклонниками, но в глубине души она была польщена и благодарна. Билл Даулер никогда не угощал ее шампанским за завтраком, не дарил ей розы в полночь или бриллианты на рассвете. А все Возничие делали это с неповторимой пышностью, и ей нравилось кутаться в меха: это так сильно отдаляло ее от Баулинг Инн Элли. Конечно, она будет любить Билла всю жизнь, здесь нет никаких сомнений. Но о домике в Аксбридже и речи быть не может. Она обладает вполне развитым вкусом, ее амбиции сильно возросли - к черту эмоции. Эмоции - дело прошлого, кроме тех мгновений, когда светит луна или когда кто-нибудь распаляет ее воображение в три часа ночи. Новая жизнь была легка. Никаких забот и беспокойств. Она преодолела последствия сокрушительного удара, нанесенного ее гордости, поэтому следующий шаг не составлял для нее особого труда. Мужчины были откровенны, они действовали прямо и были благодарны за самую малость. Ей было довольно приятно вести светскую беседу за ужином, но она почти никогда не видела, чтобы они были совершенно трезвыми. После девяти лет с Джозефом это совершенно не волновало ее: пара неловких попыток обнять ее, за которыми последует доносящийся из подушки храп. Храп лорда раздражает меньше, чем храп каменщика, к тому же лорд всегда щедр на подарки, что значительно повышает его шансы: она всегда выбирала тех, кого хотела. Она никогда не сидела в ожидании, надеясь, что заедут посетители. Два десятка карточек на зеркале, и все ждут встречи с ней - так посмотрим, кто больше предложит. Все очень просто. Ответ на письмо помощника священника был краток. "Ни я, ни дети больше никогда не вернемся к Джозефу. Прошу вас, объясните ему это. Как бы он ни пытался разыскать нас, ему это не удастся. Благодарю вас за то, что вы сделали, но забудьте о нас. Искренне ваша М.Э.К.". Это был последний в ее жизни конверт, который она заклеивала самым обычным способом: придавив сургуч пальцем. На бумаге не было ни вензелей, ни обратного адреса, стояла только дата: 1802. В следующий раз, когда ей пришлось писать письмо - не помощнику священника, а своим друзьям, - на бумаге уже была надпись: "Тэвисток Плейс", а сургуч она придавливала не пальцем, а печатью, на которой был выгравирован Купидон, едущий на осле.  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  Глава 1 Белая парадная дверь с молотком в виде женской головки с одним приоткрытым глазом, начищенные до блеска ступени, нарядные оконные рамы. "Откуда у нее все это?" - задавал себе вопрос незнакомец. Но для посвященных это не было секретом. Он постучал в дверь и дернул за шнурок. Дверь открылась. - Госпожа Кларк дома? Громкие голоса указывали на то, что она дома. Это же подтверждали шинели, коричневые трости из ротанга, треуголки, небрежно брошенные на столик, и пара шляп с лихо загнутыми полями. На полу в холле, положив морду на лапы, лежал бульдог и время от времени рычал. Рядом с ним была пара галош, шпага на перевязи. Много гостей, главным образом мужчины. Юноша, открывший дверь, являлся, по всей видимости, лакеем, однако он был без ливреи. Его лицо показалось знакомым. - Я тебя где-то уже видел? - осведомился незнакомец. - Да, сэр. Я жил у капитана Саттона. Он прислал меня прислуживать госпоже Кларк. Так вот в чем дело. Незнакомец положил свою трость. Этот юноша всегда считался законным сыном Саттона. Оказывается, они ошибались. Да, ловко Саттон от него избавился, сделав лакеем в этом доме. - Прошу вас, поднимайтесь, сэр, и представьте себя сами. Как его и предупреждали, здесь все попросту: вон как скачут и весело хохочут. И дети с ними. Все сделано для того, чтобы клиент почувствовал себя свободно или чтобы ввести в заблуждение неискушенных. Он поднялся по лестнице и открыл дверь кабинета. К нему подошла пожилая дама, худая и нервная, и протянула костлявую руку. - Меня зовут госпожа Фаркуар. Чувствуйте себя как дома. Моя дочь еще не вернулась из Рэмсгейта. Застенчивая девушка лет шестнадцати предложила ему вина и печенья. Он поблагодарил ее, и она, зардевшись до корней волос, удалилась. - Изабель, может быть, джентльмен предпочитает портвейн, а не херес. - Нет, мадам, уверяю вас, херес великолепный. Громкий шум в комнате мешал разговаривать. Пожилая дама очень волновалась. Ну что же, если бы он не знал, где находится, он бы решил, что ошибся адресом. Дети возились на полу, забирались на диваны, карабкались на спинки кресел; владельцы треуголок и шляп (некоторых он знал в лицо, этих молодых повес Сент-Джеймса) тоже принимали участие в детских играх: катали их на спине, подбрасывали вверх - все это создавало атмосферу семейного уюта, что крайне забавляло этого проницательного человека. Он подумал о старом Тейлоре и о его записке, которую однажды поздно вечером принесли с Бонд-стрит: "Уверяю вас, она именно то, что вам требуется. Обязательно зайдите к ней. Мы с вами сможем подготовить ее для известного вам лица". Внезапно все забеспокоились. Началась суматоха. Дети ринулись к двери, а молодые люди столпились в кучу. В шуме и гаме послышался довольно мелодичный смех и голос, вызывающий интерес. - Дорогие, вы меня задушите... Джордж, у тебя грязные руки. С углем можешь возиться только в подвале, но никак не на верху. Элен, надо заштопать твои штанишки, беги к Марте... Мама, ты не поверишь: на дорогу из Рэмсгейта ушло целых пять часов. Две лошади захромали. Я чуть не убила Крипплгейта. А где Изабель? Я страшно голодна, дайте мне что-нибудь поесть... Кто это? Джонни, привет. Рада тебя видеть... И тебя, Гарри... И Бобби... Фитцджеральд, ты чудовище, ты меня подвел в прошлый четверг. Лучше бы мы устроили прием в пятницу... Давайте поедем в Сэдлерз Уэллз: Гримальди вернулся, его шутки просто неповторимы. Мне он так нравится. А кто там стоит в углу? Я его не знаю. Незнакомец выступил вперед, поклонился, поцеловал ей руку, пробормотал пару ничего не значащих фраз и назвал себя. Он протянул свою карточку, умоляя простить его за подобную педантичность. Голубые глаза пробежали по карточке, а потом вновь обратились на лицо незнакомца. "Ей интересно, какого черта мне здесь нужно, - подумал он. - Однако старый Тейлор прав: нам нужна именно такая. Находчивая и честолюбивая. То, что надо". - Огилви? Мне, кажется, знакомо ваше имя... Я только недавно слышала его. Но не могу вспомнить где. - Вам, должно быть, говорил обо мне капитан Саттон. Это озадачило ее. Она пристально разглядывала его, оценивая со всех сторон, потом приподняла брови. - Простите меня. Но я представляла вас совсем другим. Вокруг него всегда вертятся мальчики с завитыми локонами. Как раз такой служит у меня лакеем, Сэмми Картер. - Мадам, вы заблуждаетесь насчет меня. У нас с капитаном Саттоном чисто деловые отношения. - И у меня тоже. - Она опять взглянула на его карточку и прочитала под его именем, чем он занимается. - О! Теперь мне все понятно. Армейский агент. Это все объясняет. Вы, должно быть, очень заняты: сейчас война, а молодые люди горят желанием записаться в армию. Среди моих знакомых много таких. На ее губах засияла ослепительная улыбка. Итак, его верительные грамоты приняты. Но, как он заметил, карточку оставили для дальнейшего исследования. - Очаровательный дом, - пробормотал он. - Дело рук Бертона? Она спокойно взглянула на него. На ее лице не дрогнул ни единый мускул, хотя она наверняка прекрасно поняла его намек. - Да, - ответила она. - Он его построил, к тому же он мой домовладелец. Бертон шотландец, как вы знаете, и моя мама шотландка. Бертоны, Маккензи и Фаркуары - мы все привержены своим кланам. Упоминание о кланах сняло напряжение: он понял, в каком они родстве. Тейлор намекнул ему, что она не платит ренту. - Тэвисток Плейс расположен в самом центре, - сказал он. - Мне всегда нравился Блумсбери. Мир вращается вокруг, хотя вы и живете в оазисе. У вас, должно быть, широкий круг знакомых, они, наверное, часто заезжают к вам по вечерам? Он подумал: "Если это не выведет ее из себя, значит она сильна". Ее взгляд ничего не выразил. Она взяла печенье. - Близким друзьям здесь всегда рады, - ответила она, - но и они приезжают только по приглашениям. Это колкость? Ну... возможно. Он налил себе немного хереса. - У вас необычный дверной молоток. Где вы его нашли? - В лавке старьевщика в Хэмпстеде. Его выбрал Джордж, мой сын. На святого Валентина ему исполнилось пять... он не по годам развит. - У вас в доме очень уютно. - Приятно слышать. Вам нравится белая дверь? Она очень быстро пачкается, но в темноте ее хорошо видно. Ну погоди! Он отплатит той же монетой. Он знает, где находится, и ему здесь нравится. - Вы хотите сказать, - ответил он, - что заблудившийся прохожий всегда найдет дверь? - Заблудившиеся прохожие здесь не бывают, так же как и уличные торговцы, цыгане со своими метлами. Они могут занести вшей. Всех своих знакомых я предупреждаю, что дом стоит рядом с часовней. Вы тоже, должно быть, это заметили. Очень удобно, когда ходишь к заутрене. Она улыбнулась и прошла к гостям, оставив его на попечение матери. Действительно, удобно ходить к заутрене! Очень удобно для Бертона. И для Бэрримора, и для остальных Возничих. Но слишком далеко от его агентства на Сэвилль Роу. - Еще вина, господин Огилви? - Нет, спасибо, мэм. Достаточно. - У моей дочери столько знакомых. У нас всегда много гостей по средам. Насколько ему известно, народ у них толпится каждый день, но собираются все ближе к полуночи, когда мать уже спит. Если, конечно, не заезжает Крипплгейт Бэрримор. Том Тейлор сокрушался, что, когда тот появляется на Бонд-стрит, он ведет себя крайне неблагоразумно. Ездит в экипаже с парой цугом, дудит в рог и в полный голос распевает песни. Это шокирует живущих по соседству торговцев и будит их жен. Вся Бонд-стрит жалуется, и бедному Тому Тейлору пришлось почти прикрыть свое заведение. Он был вынужден залечь на дно и отправлять своих клиентов по другим адресам. - Вы хотели бы помочь мне выкупать детей, господин Огилви? Великий Боже! Он пришел сюда не для этого. Некоторые молодые люди готовы на все. Юный Расселл Маннерс уже закатывал рукава, а один ирландский адвокат,