Смит не упустил ничего, хоть то, что он говорил, было и так очевидно. -- Нет. Давайте я скажу более конкретно. До того, как вы начали тренировать Римо, он был полицейским в Ньюарке, Нью-Джерси. Может он забыть это? Что он будет помнить? -- Он будет помнить все, что ему надо, но он не будет знать, что он это помнит, -- заявил Чиун. -- Ну так как, не пришла ли пора вам стать полноправным императором, а Синанджу -- выйти в свет в полном сиянии своей славы? -- Нет. Пока нет. А есть ли какая-нибудь возможность того, что Римо вернется к своему прошлому окружению, если его поразит потеря памяти? -- Это зависит от того, в каком окружении он вырос и был воспитан. -- Почему? -- Потому что некоторые меридианы Вселенной влияют на его сознание сильнее, чем другие. Он -- Синанджу. -- Ньюарк, Нью-Джерси. -- Второе "Нью" -- это штат? -- Да, Нью-Джерси -- это штат. -- И он там работал каким-то охранником? -- Да, он был полицейским. А это имеет значение? -- Все имеет значение, -- заметил Чиун, и это была правда. Но он очень рассчитывал, что Смит поймет это неправильно, как это обычно бывает с белыми. Все имело значение. Но тот факт, что Римо когда-то служил полицейским в Ньюарке, Нью-Джерси, не имел никакого значения для его сознания. Смит сообщил Чиуну все, что тому нужно было знать для того, чтобы понять, что происходит. Чиун знал то, чего не знал Смит, а именно то, что в мире всегда было полно императоров, и тиранов, и королей, и того, что американцы называли президентами. Они были повсюду. Но Римо был всего один. И он принадлежал Чиуну. И Чиун никогда не позволит ему уйти. Капитану Эдвину Полищуку оставалось две недели до ухода на пенсию, и он уже считал дни и минуты, как некогда раньше считал месяцы, дни и минуты, как вдруг произошел кошмар. А случилось это тогда, когда он направился к "Туллио", в бар-ресторан, где подавались сверхтолстые сэндвичи с ростбифом. Капитану Полищуку не только никогда не приходилось платить там по счету, но наоборот -- хозяин заведения платил ему чаевые. Хозяин оставлял чаевые в белом конверте каждую неделю, начиная-с того дня, как Полищук возглавил участок. Потом капитан Полищук обычно шел в другие заведения на территории своего участка, а в конце дня встречался с людьми, состоявшими у него на содержании и оказывавшими ему особые услуги. Возможно, это было проявлением тщательно скрываемой ненависти к самому себе, но капитан Эд Полищук находил особое удовольствие в том, чтобы превратить молодых новобранцев в коммивояжеров вроде себя. Честным полицейским поручались самые гнусные задания. Полищук пользовался дурной славой в Ньюарке, Нью-Джерси, но в то же время чувствовал себя в полной безопасности. Эд Полищук умел тратить деньги, а если и совершал ошибки, то всегда мог купить необходимую ему информацию. Против него трижды выдвигались обвинения, и трижды ему удавалось сорваться с крючка, несмотря на негодующий рев мэра и половины муниципалитета. Эд Полищук относился к тем полицейским, до которых никому не добраться. Но в эту пятницу, когда с жареного мяса стекал соус на мягкий итальянский хлеб с поджаренной корочкой, Эд Полищук понял, что пришло время расплатиться за все. Он даже не успел откусить ни кусочка. -- Эд! Это ты, Эд? Молодой человек -- лет двадцати с чем-то, максимум тридцати -- схватил Полищука за руки. Запястья у парня были очень широкие. А в мире так мало было вещей более приятных, чем ростбиф от Туллио. -- Меня зовут капитан Полищук. -- Ага. Эд, это ты. Послушай, почему ты обедаешь у Туллио? Это же притон, где проворачиваются все сделки с игрой в "номера". На следующей неделе будет облава. 6й, нет! Не на следующей неделе. У меня возникли трудности со временем, Эд. Это и в самом деле ты? Не могу поверить. Ты прибавил фунтов тридцать. Лицо твое обрюзгло, но это ты -- Эд Полищук. -- Сынок, я тебя не знаю, но если ты не отпустишь мои руки, я тебя впечатаю в стену. -- Ты не сможешь этого сделать. У тебя закупорены артерии. Ты недостаточно хорошо двигаешься. Эд Полищук собрал воедино все свои двести тридцать фунтов мышц и резко дернул руками, чтобы высвободить их. Руки его не шелохнулись. Сэндвич упал ему на колени, но руки остались там, где были. Полищук вложил в это движение столько силы, сколько вложил бы в удар в челюсть, но дернулись только плечи. И после этого он стал ощущать в плечах сильную боль. Вывих. -- Кто ты? -- спросил капитан Полищук. -- Эд, мы же с тобой работали в паре. Помнишь? Мы ходили по городу. Пеший патруль. Ты всегда называл меня "Простота-тра-та-та". -- Я очень много кого так называл, -- сказал Полищук. -- Да, но помнишь те психологические тесты, которые все сдавали, и по ним вышло, что я -- "непреклонный патриот" или что-то в этом роде. Ты еще сказал, что не сомневался, что Тра-та-та окажется лучшим во всей стране. Я же никогда не брал бесплатно даже пачки сигарет. Эд Полищук повнимательнее вгляделся в сидящего перед ним парня. В его лице было что-то знакомое. Темные глаза и высокие скулы кого-то напоминали. Но все остальное в лице принадлежало кому-то совершенно незнакомому. -- Мне кажется, я тебя припоминаю. Кажется, да. -- Римо. Римо Уильямс. -- Точно. Ага. Кажется, так. Верно. Римо. И вдруг Эд Полищук подскочил на стуле. -- Римо, ты умер! А что случилось с твоим лицом? У тебя совсем другой нос и рот. Ты умер, Римо. Нет, ты не умер. Ты не Римо. -- Помнишь тот киоск, который ты хотел раскрутить на несколько пачек сигарет, а я пригрозил, что доложу об этом начальству, Эд? -- Простота -- ты и есть простота. Римо. Римо Уильямс! -- закричал Полищук. И все посетители бара-ресторана обернулись на крик. Эд Полищук понизил голос. -- Так что же, черт побери, с тобой приключилось, Римо? -- Не знаю. Я, кажется, сошел с ума. Я постоянно вижу перед собой лицо какого-то старого азиата. Я свободно говорю по-корейски. Я могу вытворять со своим телом такое, что ты никогда не поверишь. А ты, Эд, ты постарел на двадцать лет. -- А ты нет. И это самое странное. -- Я знаю. -- Римо, -- прошептал Полищук, -- ты умер около двадцати лет тому назад. Римо отпустил запястья Полищука. И ущипнул себя за руку. Он почувствовал боль. И это, и еще больше -- его собственное дыхание убедило его в том, что он жив. -- Я не умер, Эд. -- Вижу. Вижу. Здесь что-то кроется. -- Что? -- Не знаю, Римо. Не знаю. Я помню, как тебя казнили на электрическом стуле. Ты пристрелил какого-то парня. Я тогда подумал: так ему и надо, пусть не будет такой простотой. Честность не приносит денег, Римо. Ты этому так никогда и не научился. -- Я сам не знаю, чему я научился. Ты когда-нибудь слышал о Синанджу? -- Нет. Но давай лучше отсюда уйдем. Слушай, а ты похудел. И выглядишь даже моложе, чем тогда. Ты, мать твою, выглядишь гораздо моложе. Как тебе это удалось? -- Не знаю. -- Тебя казнили на электрическом стуле, это ты знаешь? Ты помнишь процесс? Все дело было, -- Эд понизил голос, -- в ниггерах. Они теперь заправляют веем. Ньюарк провалился к черту в ад. Все выставлено на продажу. Ниггеры. -- Но ты всегда был выставлен на продажу, Эд. При чем тут негры? Ты всегда был продажным. Что это за пухлый конверт у тебя в кармане? Значит, теперь ты уже промышляешь не сигаретами. В ход пошли наличные деньги. -- Я пытаюсь вести себя с тобой по-дружески. Я и забыл, что с такими простаками, как ты, дружеские отношения не получаются. Так что отвали. Ниггеры крадут. А я совсем наоборот -- я пытаюсь обеспечить себе спокойную пенсию. А быть честным -- это совсем бесполезно. Ради чего? Ради ниггеров? -- Ты не был честным даже тогда, когда большинство населения в Ньюарке составляли белые. -- А ты посмотри на себя, Римо. Посмотри на себя. Тебя подставили и со скоростью курьерского поезда отправили на электрический стул. Я знал, что ты не убивал того парня в аллее. Но они набрали целый ворох свидетелей. И к тому же, давление сверху. Так все говорили. Давление сверху. Им надо было показать, что белый полицейский может попасть на электрический стул за убийство негра. Вот чего они хотели добиться. -- Откуда ты знаешь, что я этого не делал? -- Потому что ты никогда не пользовался оружием в нарушение правил. Ты был совершенно невыносим. Слушай, я не могу поверить -- ты так молодо выглядишь. Ты умер. Я знаю, что ты умер. Когда они вышли на улицу, Римо подобрал с земли жестянку из-под пива. -- Если я умер, то как у меня получается вот это? -- спросил он и сдавил жестянку пальцами. -- Послушай, банки нынче делают мягкие. Это не фокус -- каждый может раздавить банку. Римо разжал ладонь и показал Полищуку маленький блестящий шарик. -- Ты расплавил эту штуковину! -- Я это умею. Я обнаружил это, когда летел в самолете и попытался засунуть пепельницу на ее место в подлокотнике кресла. Но это еще пустяки. Знаешь, сколько денег я мог бы заработать, играя в бейсбол? В переулке Римо подобрал камень и швырнул его в нарисованный на стене квадрат -- мишень для мальчишек, игравших здесь в мяч. Камень вонзился в более мягкий кирпич, из которого была сложена стена, раздался грохот, напоминающий небольшой взрыв, и в стене образовалась дыра, а за ней -- склад. О том, что за стеной именно склад, они узнали потому, что за стеной были люди. Люди стали в изумлении озираться по сторонам. Дыра получилась довольно большая. -- Ни-и фига себе! -- протянул капитан Эд Полищук. -- Где ты этому научился? Где ты был все это время? -- Наверное, в Синанджу, -- ответил Римо. -- А где это? -- Не знаю, но я родом еще и оттуда. Как это может быть? Эд Полищук сказал дежурному сержанту, что он будет занят весь остаток дня. Он не собрал сегодня свою обычную дань -- отчасти из-за пережитого шока, отчасти потому, что если это и в самом деле Простота Римо Уильямс, то не стоит раскрывать ему весь маршрут -- от борделей до подпольных букмекерских контор. И еще Эд Полищук твердо решил не выпускать Римо из поля зрения. Оказавшись у себя в кабинете, он тут же позвонил в отдел по связям с общественностью и затребовал себе подборку газетных статей о полиции за время, прошедшее со дня казни Римо. -- Я ничего этого не помню, -- сказал Римо. -- Конечно, не помнишь. Ты был мертв. Римо прочитал статьи о самом себе. Больше всего его тронул отзыв сестры Марии-Елизаветы, которая помнила его как "хорошего мальчика". Он узнал, что до самого конца процесса продолжал утверждать, что он невиновен. Но самого процесса он не помнил. Случилось ли с ним что-то такое, что в одну прекрасную ночь у него отказала память? Потому что последнее, что он помнил, было звездное небо. И Полищук был рядом с ним. Патрульный Эд Полищук. -- Я помню, как я посмотрел на звездное небо и подумал, что я звезда. Какая-то безумная идея о вечности и о том, что я из себя представляю, -- сказал Римо. -- Ты всегда был сумасшедшим, но не в таком роде, -- заметил Полищук. -- Ты никогда не чувствовал ни поэзию, ни музыку, не питал никакого интереса к тем маленьким радостям, которые не могут возбраняться патрульным полицейским, учитывая размер их оклада. Ничего такого. -- Но все-таки почему моя память остановилась именно так? Смотри -- видишь? -- Что? -- Азиат. Он говорит по-корейски. -- Римо, ты окончательно спятил. -- Может быть, -- не стал спорить Римо. -- Ты вернулся в ту ночь, -- объяснил азиат на языке, который Римо знал, -- потому что это была та единственная ночь, когда ты наконец понял, пусть даже и на короткое время, кто ты есть и кем тебе предстоит стать. И тут в сознании Римо всплыло имя Шива. Он слышал слова о том, что Шива есть Дестроер -- разрушитель миров, и что надо умереть для того, чтобы родиться вновь и стать чем-то совсем новым. Капитан Полищук решил, что речь идет о какой-то новой секте, проповедующей воскрешение на земле. Он также решил провести кое-какое расследование для Римо, который отказался покидать его кабинет. Оказалось, что Синанджу -- это небольшой городок в Северной Корее на западном побережье. Исторические свидетельства утверждали, что этот городок каким-то образом связан с императорскими дворами Европы, Средиземноморья и Азии. Из Синанджу происходили какие-то особые придворные советники. Римо не помнил, чтобы он кому-нибудь что-нибудь советовал. Он вообще не знал, как это делается. И тем не менее, Синанджу в его сознании занимало не меньшее место, чем сиротский приют, в котором он вырос и который считал своим родным домом. Шива, как оказалось, -- это какой-то азиатский бог. Эта нить не привела никуда. Но было еще кое-что, что капитан Эд Полищук мог сделать и что могло привести их к самой сути происшедшего. Он мог доказать раз и навсегда всем и каждому, а особенно ФБР и средствам массовой информации, которые он собирался созвать на пресс-конференцию, что Римо Уильямс был тем самым Римо Уильямсом, которого казнили на электрическом стуле в тюрьме Трентон. Если ему удастся это сделать, тогда свет гласности и мастерство ФБР приведут к раскрытию тайны того, что за липовая казнь произошла в тюрьме Трентон. -- Как ты это сделаешь? -- Мы же полицейские, так? -- Так мне казалось, -- заметил Римо. -- Тогда все просто. Дай мне твои отпечатки пальцев, Помнишь, как это делается? Обмакни подушечки пальцев в чернила. Вот, возьми подушечку для печатей, -- сказал Полищук, протягивая Римо пропитанную чернилами подушечку и лист белой бумаги. Потом он позвонил в городское управление полиции. -- Мне нужны отпечатки пальцев патрульного Римо Уильямса. -- У нас нет никакого Римо Уильямса, капитан, -- ответил ему сотрудник, ведающий картотекой отпечатков пальцев. -- Посмотрите среди мертвых, -- сказал капитан Полищук. -- Зачем вам отпечатки мертвеца? -- Нужны, -- коротко ответил Полищук. Сотруднику понадобилось двадцать минут, чтобы найти карточку Римо. Она сохранилась еще с тех времен, когда никаких компьютеров не было, и приходилось печатать имена и прочие сведения на машинке, а потом хранить эти карточки в специальных картотеках. Часть информации даже заносилась вручную, чернилами. И нельзя было просто нажать кнопку и сразу получить нужную информацию. Карточка Римо, к тому же, оказалась пыльной. Посыльный доставил отпечатки пальцев из городского управления в участок Полищука. Полищук лично встретил посыльного в дверях и, забрав отпечатки, сразу же захлопнул дверь. Он положил отпечатки на стол и велел Римо приложить измазанные чернилами пальцы к листу белой бумаги. Потом капитан Полищук внимательно изучил изгибы и узоры линий, обратив внимание даже на крохотный шрам на указательном пальце. -- Боже мой долбанный! Это ты, Римо. Ты! В самом деле ты. -- Созовешь пресс-конференцию? -- Созову всех кого можно. Кто-то где-то провернул грязную операцию в отношении нашей страны, а заодно и в отношении тебя, Римо. Добро пожаловать домой -- так, наверное, я должен тебе сказать. -- Наверное, так, -- отозвался Римо. В Белом Доме никто не мог понять, что случилось на Харбор-Айленде и почему операция провалилась, но она-таки окончилась полным провалом. Военные советники высадились на острове южнее гостиниц, а следом за ними на безопасном расстоянии шли ученые. В руках военных были автоматические винтовки М-16 и ручные гранаты, и их заранее предупредили, что если возникнут какие-то трудности, то курсирующий поблизости авианосец обеспечит им поддержку с воздуха. Задание заключалось прежде всего в том, чтобы захватить двух американцев, скрывающихся от закона, а затем надежно локализовать неизвестную жидкость. Позднее ученые разберутся, что это за вещество. Военные сильно вспотели под жарким багамским солнцем и чуть не задохнулись в своих водонепроницаемых резиновых костюмах. Прежде чем достичь носа и рта, воздух должен был пройти через три фильтра. Военные продвигались вперед медленно, как космонавты в скафандрах. Берег и гостиницы были захвачены к 9:00. К 12:00 была захвачена горбатая возвышенность в центре острова, и военные направились к курортному поселку, в котором, согласно полученной информации, находились супруги Доломо. Информация о каждом шаге передавалась в центр. Последнее сообщение принесло мрачные известия. Полуобнаженные девушки, смеясь и выкрикивая: "Вся власть положительным силам!", выбежали навстречу военным. Они совсем не выглядели опасными. Единственное, чем они были вооружены, это вязальными спицами, воткнутыми им в волосы, а военные смотрели отнюдь не на волосы. Потом, словно по сигналу, девушки одновременно воткнули вязальные спицы прямо в резиновые костюмы. Никаких сообщении о раненых не поступило, но собственно говоря, никто и не удосужился передать ничего такого. С авианосца в воздух поднялось несколько разведывательных самолетов, но летчики не увидели никаких боевых действий. Ничего. -- Спицы были смазаны этим препаратом, -- резюмировал Смит. -- Это очевидно". -- Подумать только, какой огромной властью обладают эти руководители религиозных культов над умами своих последователей! -- заметил президент. -- Это ж надо -- девушки разделись донага и согласились покалечить людей только ради своего духовного руководителя. И такого руководителя, который к тому же еще и мошенник. Да, Смит, мошенник. Нет, мы не собираемся уступать. Теперь послушайте меня. Я знаю, что вы хотите припасти Чиуна для меня, если вам придется это сделать. Ничего, это я переживу. Но не можем ли мы придумать что-нибудь такое, чтобы можно было отправить его к Доломо? Военная сила потерпела полный крах. Мы проиграли, Смит. Вы должны придумать что-нибудь. -- Господин президент, -- сказал Смит, доставая из жилетного кармана маленькую, размером с ноготь, коробочку. -- Эту капсулу я храню для себя. Как вы знаете, если тайна существования нашей организации будет раскрыта, я поклялся уничтожить ее и убить себя. И я твердо намерен это сделать. Не должно остаться никаких доказательств того, что наша страна однажды признала, что конституционный строй не способен сам себя защитить. -- Я осведомлен об этом, -- кивнул президент. -- Силы этой капсулы достаточно, чтобы моментально убить двадцать человек. Я могу разрезать ее на две части. -- Вы хотите сказать, вы верите, что я сам лично приму эту капсулу, если у меня откажет память? Тут есть одна проблема, Смит. Я не вспомню об этом. -- Верно. Но вам и не придется ничего помнить. Напишите своей рукой записку, адресуйте ее мне и напишите там, что вы просите меня дать вам капсулу. Напишите ее на своей личной почтовой бумаге. По всей вероятности, вы ничего не будете помнить, если Доломо доберутся до вас со своим препаратом. А если они доберутся и до меня, тогда записка сама решит все проблемы. -- Значит, вы дадите мне таблетку? -- Да, -- ответил Смит, чувствуя, как все внутри у него сжалось. -- Мне казалось, что вы не сможете убить меня. Именно поэтому вам пришлось призвать сюда пожилого азиата. -- Я не смог бы пристрелить вас. Но это -- совсем другое дело. Президент велел принести ему официальный президентский бланк и ручку. Когда секретарь принес все это, президент сразу же его отпустил. -- "Дорогой Харолд", -- принялся диктовать Харолд В. Смит, и президент начал писать. -- "Прошу вас, не забудьте дать мне таблетку. В последнее время я часто забываю об этом, а она мне крайне необходима. Благодарю вас". Теперь подпишитесь. -- Вот, пожалуйста. Можно мне взглянуть, как она выглядит. -- Лучше не надо. А то вы слишком много будете о ней думать. -- Откуда вы знаете? -- Я однажды совершил эту ошибку и посмотрел на нее. И теперь она запечатлелась у меня в памяти как символ моей собственной смерти. -- Ладно, теперь пошлите азиата к Доломо. Скажите ему, что он имеет полный карт-бланш на любые действия. -- Он всегда свободен в своих действиях, -- заметил Смит, взял записку, аккуратно сложил и положил в карман пиджака. Через пятнадцать минут Смит вернулся. -- Сэр, у меня плохие новости. -- Только не он. Он не может потерпеть неудачу. Он умеет такое, на что никто другой не способен. -- Не думаю, что его неудача заключается именно в этом, сэр. Три часа назад он покинул Белый Дом. Кто-то, думаю, секретарь, сообщил, что он упоминал о Нью-Джерси. Он хотел увидеть Нью-Джерси. В прошлом он поступал так только один раз, когда заявил, что потеряно богатство его предков. -- Пообещайте ему, что мы удвоим богатство. -- Именно так я его вернул в тот раз. Но я не знаю, почему он покинул нас на этот раз. -- Мы заложники. Вся страна в заложниках. Мы пропали. -- На данный момент -- так, сэр. -- Мы проиграли двум мелким жуликам. Они поставили нас на колени. -- Что ж, это такое положение, из которого есть только один выход -- снова встать на ноги, сэр. -- Что вы предлагаете? -- Установите полную блокаду Харбор-Айленда или, как он теперь называется, Королевства Аларкин. Строго следите за тем, чтобы ни одно судно не покинуло пределов острова. Для самолетов он маловат. Установите карантин вокруг этого места. -- Как во времена чумы, -- заметил президент Соединенных Штатов. -- Мне кажется, я знаю, куда направился Чиун. Может быть, нам еще повезет. -- Каким образом? -- Они странные создания. Оба, -- сказал Смит. Римо приготовился к тому, чтобы предстать перед телекамерами. Капитан Полищук -- тоже. У него был образец старых и новых отпечатков пальцев Римо. Он снимет с Римо отпечатки еще раз в присутствии телевизионщиков и публично продемонстрирует, что все они абсолютно идентичны. А потом перед камерами предстанет Римо и сам расскажет свою историю. -- Только послушай, не надо глупых выходок. Не рассказывай никому, что ты помнишь, как я кого-то там пытался раскрутить на пачку сигарет, о'кей. Римо? Римо кивнул. Полищук позвонил в ньюаркское отделение ФБР. -- Послушайте, у меня тут произошло что-то совершенно из ряда вон выходящее. Парень, которого, по всем данным, казнили на электрическом стуле, взял да и вошел прямо в мой кабинет. Нет-нет, он не сбежал из тюрьмы. Он не избежал казни. Его казнили. Есть данные под присягой показания, вплоть до врача, производившего вскрытие. Я бы хотел, чтобы вы занялись этим делом. Ладно? Да, кстати, может быть, я позову журналистов и им тоже об этом расскажу. Отпечатки я вам высылаю прямо сейчас, -- закончил свое сообщение Полищук и повесил трубку. -- У них есть своя картотека отпечатков в Вашингтоне. Мы пошлем им только новые. Капитан приказал принести к нему в кабинет необходимые чернила, валик и стекло. Римо протянул правую руку. При этом он почувствовал себя преступником. Он чувствовал, как чернила впитываются в поры его кожи. Странно, что он может такое чувствовать, но в конце концов, все происходящее весьма странно. От тех времен, когда он впервые давал свои отпечатки пальцев, остались воспоминания, что чернила на ощупь представляются маслянистыми. Но сейчас каждая клетка его кожи словно бы обладала своими собственными ощущениями. Капитан Полищук дал Римо тряпку вытереть руки, но когда он увидел, что происходит, у него отвисла челюсть, а тряпка выпала из рук. Руки Римо сами себя очищали. Создавалось, впечатление, что кожа живет своей собственной жизнью, собирает чернила в один черный поток, и он стекает с пальцев. -- Это лучше, чем тряпка. Тряпка только втирает грязь в кожу, -- сказал Римо. Еще до приезда репортеров дежурный сержант сообщил, что к капитану направляется какой-то странный косоглазый. Он всех расспрашивал нет ли тут человека, по описанию очень напоминающего Римо, и сержант послал его к капитану. Отворилась дверь, и Полищук увидел хрупкого на вид старика-азиата с торчащими во все стороны жидкими волосами и с кожей, напоминающей пергамент. -- Я занят, -- сказал капитан. -- Нет, -- возразил Римо. -- Это оно, видение. -- Я пришел за тобой, -- сказал Чиун. -- Я же говорил тебе, что никогда тебя не покину. -- Эд, как можешь ты видеть мое видение? -- Никакое он не видение, -- сказал Полищук. -- Как тебя зовут? -- Какое твое последнее воспоминание? -- Звезда. -- Разумеется, -- сказал Чиун. -- Пошли со мной. Ты мой навеки. -- Я не принадлежу никому, -- сказал Римо. -- Ты принадлежишь тому, чем ты сам являешься. Поэтому ты пойдешь со мной. -- Эй, постойте-ка! -- сказал Полищук. -- Сейчас сюда придут телерепортеры. Он мой. И когда Чиун увидел, как этот неестественно толстый, пахнущий мясом человек прикасается к Римо, и когда он услышал такое богохульство, такую ложь о Римо, которого надо спасать, он уничтожил этого человека прямо тут, в кабинете, -- разломил пополам и оставил его мертвого и неспособного помешать. -- Ты убил Эда Полищука, -- сказал Римо. -- Почему ты всегда забиваешь себе голову всякими глупостями и запоминаешь их имена? -- спросил Чиун, и Римо понял, что вернулся домой. Он не знал, кто такой император Смит, и почему им теперь надо вносить поправки. Он знал, что есть что-то такое, частью чего он является и что само стало его частью, и именно это сейчас и происходило. Он покинул полицейский участок, не испытывая по этому поводу никаких сожалений. Когда прибыли телевизионщики, они нашли капитана Полищука сложенным пополам, а руки его были густо измазаны чернилами. Расследование привело к двум выводам. Первое: он отошел от своего обычного распорядка дня и заперся у себя в кабинете с каким-то молодым мужчиной. Второе: он, похоже, сошел с ума, потому что запросил отпечатки пальцев своего старого дружка. В ФБР отпечатки поступили с посыльным уже после смерти капитана Полищука. Был составлен отчет, но результат был вот какой: то, что Полищук разыскал отпечатки пальцев мертвеца, не было новостью за последние двадцать лет. Подобные отпечатки находили и в других местах, но каждый раз расследование убедительно доказывало, что обладатель этих отпечатков был мертв и похоронен много лет назад. А любой человек, кроме самых ревностных христиан, знает, что мертвые не воскресают. Глава четырнадцатая Проснувшись, Беатрис Доломо увидела, что над восточным побережьем кружит самолет, а американские патрульные суда бороздят море, поднимая белые буруны и направив свои пушки на остров и на нее лично. Это уже было чересчур. Особенно после того, как международные террористы осмелились взять на себя ответственность за уничтожение Байонна, Нью-Джерси. -- Нас окружили, изолировали и предали забвению. Рубин, я приняла решение, -- сказала Беатрис, ожидая состоящего из жареных моллюсков и бананов завтрака в главном здании курортного городка. Рубин кашлял, прочищая легкие от дыма первой за день сигареты. Был уже полдень. Он только что проснулся и вынул вату из ушей. Вата ему была необходима, потому что теперь на острове было полно Братьев и Сестер, и один из способов, которыми они стремились показать, что превозмогли собственную отрицательность, было утреннее приветствие солнцу. Поскольку многие из них заплатили за курс, объясняющий, как избавиться от "синдрома телесной лености", никто не желал показывать, что находится во власти этой отрицательной силы. Для Рубина это означало, что ему предстояло оказаться лицом к лицу с толпой жизнерадостных психов. Вынув вату из ушей и ощущая тяжесть в груди от накопившейся в легких мокроты. Рубин внимал тому, что говорила Беатрис: -- Рубин, я приняла решение. Мы больше не будем с этим мириться. Рубин кивнул. Мокрота накатила приливной волной. Беатрис с отвращением отвернулась. -- Хватит изображать из себя хороших парней. Наша единственная проблема состоит в том, что мы были слишком мягкими. -- Драгоценнейшая моя голубка, -- сказал Рубин. -- Я гарантирую, что, начиная с сегодняшнего дня, на нас будут обращать должное внимание. -- Хватить играть в поддавки. -- Ты будешь довольна, дорогая. -- Можешь себе представить -- целый город исчез с лица земли, а никто не сказал ни слова о преследовании за веру, о бедной Кэти Боуэн, о нас, обо мне. Обо мне. Рубин. Ни слова обо мне! -- К завтрашнему дню во всей Америке не останется ни одной семьи, которая не знала бы, как плохо с тобой обошлись. -- Телевидение? -- Обещаю. -- И есть шанс опозорить этого ублюдка президента, который не хочет пойти на компромисс? -- Тебе помогут. -- А может, ты просто играешь на моих надеждах? -- Воители Зора готовы. -- А я -- королева. -- Верно, -- подтвердил Рубин. -- Но ты от этого королем не становишься. -- Верно, дорогая. -- Не подведи меня, Рубин, -- сказала Беатрис. -- Окажись достойным нашего брака. -- Ты сказала, что хочешь, чтобы нас услышали. Ты ничего не говорила про секс, дорогая, -- встревожился Рубин. Он взглянул на часы. Наступало время исполнения плана. Он вышел на Розовый Берег со своими лейтенантами, один из которых, по счастью, оказался инженером. Берег был окрашен в розоватый цвет, потому что песок здесь был смешан с мелкой коралловой крошкой. Это было особенно заметно тогда, когда со стороны Европы восходило утреннее солнце, и лазурь Карибского моря превращалась в нежное пастельное зеркало. На берегу стояло несколько домиков местных жителей. Они были тут же призваны на военную службу, и командирами над ними были поставлены члены "Братства". Распространился слух о том, что дряхлый пожилой человек, кашляющий характерным кашлем курильщика, есть не кто иной, как сам Рубин Доломо, и кое у кого из тех, кто купил курс "Будь свободен от никотина", возникли на этот счет кое-какие сомнения. Но сомнения были в корне пресечены осведомителями, сообщившими о них начальству. Как правило, наставники "Братства Сильных" направляли свое внимание на то, чтобы искоренить отрицательные чувства, но теперь в их распоряжении был способа более простой, чем отслеживание прошлых жизней с целью обнаружить истоки отрицательности. Несколько сильных мужчин просто запирали тех, кто нуждался в дополнительном обучении, в тесной хижине с решетками и избивали их там до тех пор, пока они не просили прощения за то, что им в голову пришли такие мысли. В хижине было жарко, и под ярким карибским солнцем пахло горечью. Даже если бы их и не били. Братья и Сестры, усомнившиеся в человеке с кашлем курильщика, все равно раскаялись бы в своих бунтарских мыслях. Рубин спросил инженера, может ли на Розовом Берегу приземлиться самолет. -- Все будет зависеть от скорости. Это вполне возможно. Но что скажут они? Инженер кивнул в сторону патрульных судов, бороздящих океан у берегов Харбор-Айленда. Над судами кружились самолеты военно-морской авиации, всем своим видом давая понять населению острова, что могут нанести бомбовый удар в любой момент, но что пока момент для этого не наступил. Маленький остров находился у ВМС США как на ладони, и островитянам об этом постоянно напоминали. Рубин срочно провел несколько занятий по тренировке сознания и напомнил Братьям и Сестрам, что самолет есть лишь иллюзия силы. Настоящая сила в них, они сами -- сила. Занятии пришлось провести немало, потому что самолеты ВМС США преодолевали звуковой барьер каждые двадцать минут, и убедить слушателей в том, что они иллюзия, было нелегко. -- Пусть вас не беспокоят ни самолеты, ни корабли, ни пушки. Все это не имеет никакого значения. -- Надеюсь, вы правы, -- сказал инженер, страдавший головными болями до вступления в "Братство", а после вступления узнавший, что для того, чтобы избавиться от боли, достаточно закрыть глаза на полчаса в день и сконцентрировать свое внимание на источнике внутренней силы. Его лечащий врач сказал, что это вполне обычный способ избавиться от незначительных болей. Но после вступления в "Братство" инженер преисполнился лучших чувств относительно всего окружающего, особенно когда наставники внимательно его выслушивали, помогали ему отыскать источник проблемы и утверждали, что он, такой как есть, хорош сам по себе. Как преданный Брат он отказывался слушать тех, кто говорил, что это всего лишь терапевтическое дилетантство и способ контроля над сознанием через коллективное внушение. "Братство Сильных" было тем единственным, что представлялось ему свободным от всего, свободным от всех проблем, и забот, и стрессов обыденной жизни. Но сейчас, когда он смотрел на двухмильную полоску пляжа и на военно-морские силы в море вокруг острова, в душу ему закрались сомнения, что человек, сделавший его Воителем Зора, сможет из всего этого выкрутиться. Даже этот человек, этот великий ум в дряхлом теле, выкашливающем последствия четырех пачек сигарет без фильтра в день, не мог расширить берег или заставить военно-морские суда США исчезнуть. -- Не волнуйтесь, -- сказал Рубин. -- Все сработает как надо. Сработает так, как срабатывало раньше. Все всегда срабатывает как надо. Проблема не в этом. -- Если проблема не в этом, то в чем она? -- В том, что мне делать, если это не сработает. Инженер исполнился священного трепета. Пусть Доломо дряхл и хрупок на вид, но в вопросах стратегии ему нет равных. Приходит ли к нему это искусство от мыслей планетарного масштаба и от общения с иными мирами, -- этого инженер не знал. Но Доломо прекрасно разбирался в том, что знали великие полководцы о необходимости правильно распределить силы и о факторе внезапности. Что немного смущало инженера, так это то, что Рубина Доломо, похоже, не смущало ничто с тех самых пор, как он вышел из-за ширмы и сообщил инженеру и другим Воителям Зора, что настала пора им узнать, кто он такой на самом деле. Он говорил себе, что его страх -- это отрицательный голос из. прошлого. Он видел, что и его партнер тоже пытается вступить в контакт со своей положительной сущностью. Роберт Кранц особенно сильно нервничал сегодня. Может быть, потому что он был историком, специализирующимся по античности. Афины, Греция когда-то были центром западной философской мысли. Но это было две с половиной тысячи лет тому назад. Теперь же город был колыбелью множества революционных группировок, и в нем был аэропорт, столь же притягательный для угонщиков самолетов, как приглашение на званый обед для гурманов. Роберт Кранц и его товарищ по оружию в борьбе за правое дело "Братства Сильных" стояли перед выбором. Они могли либо сами пронести оружие на борт самолета либо купить его прямо за открытыми воротами аэропорта у одной из многих палестинских группировок, которые перехватили концессию на торговлю оружием в Афинах у Революционных Красных Бригад. Араб-торговец заверил Кранца и его компаньона, что в аэропорту"Афин было совершено больше угонов, чем в любом другом аэропорту мира. -- И на это есть свои веские причины. Во-первых, им на это наплевать, а во-вторых, тут у власти стоит много людей, которые ненавидят Америку. А кто угоняет самолеты? Англичане? Израильтяне? Французы? Нет. Так с какой стати они тут будут хоть что-нибудь менять? Мой друг, вы прибыли именно туда, куда вам надо. -- Не знаю, -- неуверенно заметил Роберт Кранц. -- Я не мог привезти оружие с собой на борту самолета американской компании, поэтому мне пришлось покупать его тут, в Афинах. Я только не уверен, что должен платить так много. Араб притянул к себе Кранца поближе, чтобы шум реактивных моторов не заглушил то, что он собирался сказать. Они стояли рядом с внешней оградой аэропорта, откуда начиналась цепочка пропускных пунктов с невнимательными стражами, через которые легко было пройти к самолету. -- Друг, -- сказал араб. -- На вид ты парень неглупый. Ты бы не приехал сюда, если бы не знал, что ты затеял. Так? -- По правде говоря, нас сюда прислали, -- сказал Роберт. Глаза его партнера были по-прежнему закрыты -- он все еще боролся с чувством страха. -- Мудрые люди. Они знают дело. Если ты хочешь делать дело, то Афины -- самое подходящее для этого место. Итак, вы можете положить свои бомбы и пистолеты в чемодан, упаковать их в фибергласс и прямиком идти через магнитную рамку металлоискателя. Вы можете сделать так, что оружие будет неотличимо от прочих вещей. -- Мы думали об этом, -- заметил Роберт. -- Или вы можете дать задание вашему другу пройти через ворота, дать сто долларов кому-нибудь из служащих аэропорта, и оружие для вас оставят в том месте, которое вы назовете. А может, и не оставят. Может, служащий возьмет деньги, а оружие заберет себе, чтобы потом перепродать. -- Это возможно, -- согласился Роберт. -- Но имея дело со мной, вы имеете полную гарантию того, что оружие будет там, где надо. Я принимаю в оплату кредитные карточки. Если вы не найдете оружие на месте, вы отмените оплату. Роберт на мгновение задумался. Но он помнил, что говорил ему мистер Доломо: -- При проведении операции, подобной этой, важно иметь в виду, что чем больше людей знает о ней, тем больше шансов, что операция закончится провалом. Купите пистолеты и гранаты прямо на месте, но испытайте их. Испытайте их там, где вас не арестуют, но испытайте обязательно. На борту самолета есть удобные места, где их можно до поры до времени спрятать. Вот чертеж, составленный нашим инженером. Роберт посмотрел на чертеж. Потом он посмотрел на араба-торговца. И принял решение не поручать арабу проносить оружие на борт самолета. -- Я заплачу наличными, но мне нужно исправное оружие. -- По правде говоря, это совсем не обязательно. Важно, чтобы пилот думал, что оно исправное. Так вот почему мистер Доломо объяснил ему, куда стрелять, находясь в самолете, чтобы не повредить самому самолету, подумал Роберт. Он не должен был никого убивать, но должен был заставить экипаж поверить, что он способен на убийство. -- Мне нужно оружие самое настоящее и находящееся в прекрасном состоянии. -- Это будет стоить дороже. Только не сходите с ума и не покупайте настоящие гранаты. Эти штуки могут взорваться и разворотить весь самолет. Вам на самом деле нужна подделка. Я могу дать вам американскую учебную гранату, копию очень популярной русской модели. Мне лично русские гранаты не нравятся -- там как только выдернешь чеку, так она тут же и взрывается и дело с концом. Таков уж у них национальный характер. А в американской гранате можно вставить чеку обратно. Я бы на вашем месте взял американскую, -- посоветовал араб. -- Американскую гранату, но без пороха, -- согласился Роберт. Его всего выворачивало наизнанку от страха, но он пытался перебороть это ощущение и найти центр положительной энергии в своем организме, чтобы подчинить все тело контролю своей воли. Не срабатывало. Но у великолепного мистера Доломо был ответ и на это. В своей безграничной мудрости и прозорливости он сказал: -- Не беспокойся обо всей этой фигне, Роберт. Просто загружайся на борт самолета и бери с собой оружие. Все будет прекрасно. А если почувствуешь страх, то просто наплюй на него. У торговца-араба оказался прекрасный ассортимент пистолетов и винтовок. -- Ничто не сравнится с автоматом Калашникова. У него только один недостаток -- ствол немного длинноват и в узком проходе может зацепиться за кресла. И кто-нибудь из пассажиров может за него схватиться. Хотя, должен сказать, что когда имеешь дело с американцами, они очень часто готовы помочь. Недавно мы чудненько угнали самолет в Бейрут, а один из американских пассажиров даже напомнил одному из наших, что мы забыли пистолет в туалете. В том, что касается помощи и сотрудничества, американцы не имеют себе равных. -- Давайте вернемся к оружию, -- сказал Роберт. -- Да, да, конечно, -- с готовностью согласился араб. -- И позвольте порекомендовать вам оружие с тяжелым прикладом. Когда угоняешь самолет, мало толку от такого оружия, у которого приклад только для того, чтобы за него держаться. Нужен тяжелый приклад, чтобы можно было бить им пассажиров по голове. Только так можно заставить толпу вам повиноваться. -- Мы это знаем. -- Так, значит, вы и раньше этим занимались? -- Нет. Это будет впервые. -- Тогда, знаете, вам будет нужно иметь по меньшей мере по два пистолета каждому -- один в руках, один за поясом. А еще можно взять в обе руки по пистолету. Вам надо выглядеть немного истеричными, чтобы команда подумала, что вы готовы пойти на самые безумные крайности, даже если это и вам самому будет стоить жизни. -- Но, видите ли, мы так и поступим, если придется, -- сказал Роберт, уплатил сногсшибательную сумму за пистолеты и ненастоящие гранаты, а потом предложил торговцу стереть маленькое пятнышко грязи с его руки ватным тампоном, который сам он держал рукой, облаченной в резиновую перчатку. У араба-торговца был необычайно счастливый вид, когда Роберт Кранц забирал назад только что уплаченные деньги. Доктор Доломо объяснил ему, что идет война и что в этой войне деньги играют наиважнейшую роль. Как ему и было предписано, Роберт откинул тампон подальше от себя и осторожно снял резиновую перчатку. Затем вооружившись четырьмя пистолетами и взяв каждый по гранате, Роберт и другой Брат, все еще работавший над собственным страхом, направились в здание аэропорта и купили билеты на рейс, которым огромное количество американцев возвращалось домой. Согласно плану, они оба снова вернулись к внешней ограде аэропорта и проникли на территорию через брешь в заборе. Самая большая опасность заключалась в том, что их мог задавить какой-нибудь взлетающий самолет. Однако когда они нашли свой самолет, к ним приблизились сотрудники охраны афинского аэропорта. Как известно, журналисты всего мира неоднократно критиковали именно афинскую охрану за ее нерасторопность. Дюжие охранники окружили Роберта и его спутника. -- Вы, двое! Вы прошли через ограду? -- Нет, -- ответил Роберт. -- У вас есть оружие? -- Нет, -- ответил Роберт. -- О'кей. Вы хорошие парни. Идите. Отделавшись таким образом от афинских охранников, Роберт Кранц и второй Брат поднялись в самолет. На высоте пяти миль над Атлантическим океаном, как и было предписано, они истерически завизжали, что совершают угон самолета, и стали бегать взад-вперед по проходам, колошматя пассажиров рукоятками пистолетов по голове, а потом сообщили командиру, что либо они все приземлятся на Харбор-Айленде, либо все погибнут. Настоящий выстрел в настоящее кресло с настоящим человеческим бедром между дулом пистолета и креслом убедил командира экипажа, что все они умрут, если не исполнят приказания Роберта Кранца. -- Но на Харбор-Айленде нет аэропорта, -- сказал командир, взглянув на карту. -- Нам придется приземлиться в Нассау. Это единственный аэропорт, достаточно большой, чтобы принять нас. -- Посмотрите-ка на карту. Вы приземлитесь вот здесь, -- Роберт ткнул в восточный берег Харбор-Айленда. -- Но там просто песчаный пляж. Как, черт побери, мы потом взлетим? -- Этого я не знаю. Делайте что вам говорят, и никто не пострадает. Мы не хотим, чтобы кто-нибудь пострадал. Никто и не пострадает, если вы будете повиноваться. При подлете к Харбор-Айленду навстречу пассажирскому самолету вылетел самолет военно-морской авиации и приказал уклониться в сторону от этого района, потому что объявлена блокада Харбор-Айленда. -- Не могу. Какой-то псих приставил мне к виску пистолет, и я могу погубить всех пассажиров. -- Улетайте прочь. -- Извините, нет, -- ответил пилот. Его главной обязанностью было обеспечение безопасности пассажиров. -- Прочь, -- снова поступил приказ с военного самолета. -- Нет, -- ответил пилот. Внизу, на Харбор-Айленде, инженер наблюдал, как военные самолеты расступились, чтобы дать дорогу пассажирскому. -- Они отступили! -- воскликнул он. -- А как же иначе, -- заметил Рубин. Он хорошо знал мир военно-морского флота. Им было никуда не деться. Он точно рассчитал, почему угоны самолетов с американцами на борту всегда проходят так успешно. Дело не в том, кто угонщики, а в том, кто такие американцы. Это люди, уделяющие достаточно внимания сохранению человеческой жизни. И благодаря этому в реальном мире они становились очень уязвимыми. Можете себе представить, чтобы кто-нибудь угнал русский самолет? Рубин Доломо наблюдал за тем, как огромный "Боинг-707" садится на Розовом Берегу. Это было великолепное зрелище. С хирургической точностью пилот опустился брюхом на плотный песок у самой кромки воды -- с одной стороны пальмы, с другой -- открытое пространство океана. Самолет сел на песок мягко, как мыльный пузырь. Над Харбор-Айлендом занималось яркое утро, когда Братья-охранники подошли к самолету и встретили Роберта Кранца и его трясущегося компаньона. Экипаж был оставлен на борту самолета, а пассажиров отвели в заранее приготовленные для этого помещения по всей территории острова -- если кому-нибудь придет в голову мысль разбомбить остров, то куда бы ни попала бомба, погибнуть пассажиры самолета. Как выразился Рубин, "это наши живые мешки с песком". Лишь после полудня на остров прибыли представители средств массовой информации, которых доставили катером с острова Эльютера. Журналистам, чтобы прорвать блокаду острова, пришлось прибегнуть к политическому шантажу. Как только стало известно, что военно-морской флот установил блокаду Харбор-Айленда, практически каждый комментатор стал обвинять ВМС в нарушении свободы слова. Означает ли все происходящее, что Америка ведет войну против Багамских островов? Если так, то почему война не объявлена? Американское правительство не имело права подавлять свободу слова, и потому военно-морским судам было приказано пропустить на остров толпу репортеров с камерами и блокнотами. Рубин был готов к встрече. Он разместил телевизионщиков в загонах для крупного рогатого скота, газетчиков на пастбищах для овец, а фотографов в загонах для коз. Каждый, кто отклонялся от предписанного маршрута, знакомился с кнутами в руках преданных Братьев. Один репортер, пытаясь взывать к гуманизму "Братства Сильных" был избит так жестоко, что потерял сознание. Один из Братьев плеснул ему в лицо воды, привел его в чувство, и эта история моментально была занесена в летопись освободительной борьбы как свидетельство того, что Братья и Сестры оказывают медицинскую помощь пострадавшим. Когда все было готово. Рубин позвал Беатрис. -- Дело за тобой, моя драгоценная голубка, -- сказал он. -- Весь мир у твоих ног. В Белом Доме президент и Смит смотрели и слушали, как Беатрис Доломо в прямом эфире обращается к американскому народу. Почти все телевизионные компании прервали свои передачи, чтобы пустить в эфир прямой репортаж об угоне американского самолета на Харбор-Айленд. -- Добрый народ Америки, -- начала свою речь Беатрис Доломо. На лице ее было даже больше грима, чем обычно -- все-таки телевидение. -- Я никогда не питала никаких враждебных чувств по отношению к американскому народу. Правду сказать, я сама американка. Я не желаю причинить вред невинным пассажирам, потому что они нам нравятся. Чего я хочу добиться, и чего мы все хотим добиться -- так только свободы вероисповедания. Сегодня в американских тюрьмах томятся люди, чья вина состоит лишь в том, что они предпочли быть положительными и не быть отрицательными. Я говорю о человеке, близком нашим сердцам. Наша дорогая Кэти Боуэн, ведущая программы "Чудеса Человечества". В чем состоит ее преступление? В чем наше преступление? Мы хотим только мира и довольствия для всех нас. Беатрис зачитала заранее заготовленное выступление, улыбнулась особенно широко симпатичному репортеру, а потом кивком головы показала Рубину, что настала его очередь. Рубин заверил всех, что пассажиры находятся в безопасности и чувствуют себя лучше, чем когда-либо раньше, потому что уже прослушали несколько вводных занятий "Братства Сильных". -- Изумительное новое искусство отыскания древних истоков нашей истинной силы уже помогло миллионам, решило проблему бессонницы, излечило глазные болезни, помогло обратить неудачу в успех и дало людям новый смысл в жизни. Чтобы бесплатно произвести анализ характера, который подскажет вам, кто вы есть и как вы можете навсегда освободиться от стрессов, все что вам надо сделать -- это обратиться в ближайший к вашему месту жительства храм "Братства Сильных". Президент отвернулся от телевизора. -- Они убийцы и мошенники, и я собираюсь прямо объявить это народу, -- сказал он. -- Черт побери, они бесплатно заняли под рекламу эфирного времени на многие миллионы. А мы ничего не можем поделать. Меня больше беспокоит их снадобье, чем даже судьба несчастных пассажиров. Все это еще больше усложняет дело. На этот раз, когда королева Аларкина позвонила президенту, госдепартамент не стал заставлять ее ждать полчаса, а немедленно соединил с президентом. Ее требования были просты. Снять все обвинения в мошенничестве, заговоре с целью убийства, недонесении о заговоре с целью убийства, вымогательстве, растрате -- и тогда президент будет восславлен как миротворец В противном случае его имя будет смешано с грязью перед лицом всей страны. -- Дорогая моя, -- ответил на это президент. -- Меня избирали не для того, чтобы я шел на сделки с мелкими мошенниками. Валяйте, мешайте меня с грязью. Компромиссов не будет. Америка не продается. К вечеру стало казаться, что практически каждая телевизионная компания вставила в свою программу передачу о религиозной нетерпимости в Америке. Преследования католиков, иудеев, мормонов, квакеров были представлены в этих передачах как прелюдия к последним событиям в этой области. Профессор Уолдо Ханникут опять вещал в эфире. Именно он после убийства президента Садата обвинил в этом Америку, а не исламских фундаменталистов, которые стреляли в Садата. Он обвинял Америку в массовых убийствах, совершенных Красными Кхмерами, с которыми Америка вела войну. А теперь он обвинял Америку и в угоне самолета. -- Я еще не видел президента Америки, который бы в самом деле понимал, что такое свобода вероисповедания. Когда на следующий день он попытался повторить этот же трюк в Конгрессе, два конгрессмена резко оборвали его, заявив, что он -- лишь очередной псих, готовый валить на Америку вину за любое преступление. Но средства массовой информации не интересовались прошлым профессора. Их вниманием завладела красавица Кэти Боуэн, томящаяся в тюрьме. Она давала интервью профессионально-чарующим голосом, смотрела на репортеров глазами еще более невинными, чем были у нее, когда она исполняла роль святой в пасхальной телепередаче. -- Я знаю, что я нахожусь в тюрьме, потому что верю в то, что люди добры. Я не желаю зла ни одной невинной живой душе. Но невиновен ли президент, объявивший блокаду народу Аларкина только за то, что эта страна заявила, что верит в людское добро? Невиновен ли президент, если военные самолеты кружат над крохотным островом, а суда с ядерным оружием на борту патрулируют его берега? Кто такой президент, если он думает, что может раздавить добро в человеке злою силой ядерного оружия? Никто из комментаторов не упомянул о том, что Кэти Боуэн сидит в тюрьме по обвинению в заговоре с целью убийства, что всего неделю назад она сама разоблачила себя тем, что заявила о крушении президентского самолета раньше, чем это крушение случилось, и что все это вне всякого сомнения доказывало, что она замешана в убийстве полковника ВВС США и всех, кто находился на борту. А аллигаторы в бассейне вовсе были сочтены историей давно минувших дней, и не стоило об этом упоминать, дабы не дать правительству новое средство подавления свободы вероисповедания. Одна телекомпания совместно с одной газетой провела опрос общественного мнения. Вопрос был поставлен так: должно ли ядерное оружие США служить делу религиозной нетерпимости? Когда на вопрос был получен отрицательный ответ, все средства массовой информации объявили, что рейтинг президента упал. Один из пассажиров угнанного самолета, избранный официальным представителем заложников, объявил американскому народу в программах, которые большинство телезрителей смотрит за завтраком и за ужином, что многие пассажиры "прониклись глубокой симпатией к "Братству Сильных" и его доктрине". Президент созвал пресс-конференцию, на которой обрисовал все крупные и мелкие преступления, совершенные супругами Доломо, в частности, как "Братство Сильных" мошенническим путем вытягивало деньги из адептов. Сразу за пресс-конференцией последовал комментарий, и комментаторы объяснили народу, что навешивание ярлыков еще никогда никому не помогало. Президент был назван безрассудным и безответственным, особенно когда он заявил, что супругам Доломо не удастся уйти от правосудия. -- Я бы очень не желал, чтобы он вел переговоры от моего имени, -- сказал один комментатор, недавно отпущенный из загона для крупного рогатого скота на Харбор-Айленде, ныне именуемом Королевством Аларкин. Именно этот комментатор подал пример своим товарищам, обращаясь к Беатрис Доломо не иначе как "Ваше Величество". И он же сказал, что Америке еще предстоит переступить через свое высокомерие и перестать считать, будто она может диктовать людям, как им следует жить. -- Лично я считаю, что "Братство Сильных" дает такое чувство духовного и эмоционального подъема, какое вы не найдете в христианстве. Было взято множество интервью в храмах "Братства Сильных", и зрители смогли убедиться, как страдают преданные Братья и Сестры от преследований их духовных лидеров. -- Лично я не выступаю за угоны самолетов. Я выступаю за свободу вероисповедания, -- сказал руководитель одного из отделений и, улыбнувшись, добавил, что Америка должна быть готова к новым угонам и катастрофам типа той, что произошла в Байонне, если не прекратит практику преследования религиозных меньшинств. -- Да, я твердо убежден, что катастрофа в Байонне, равно как и угон самолета, есть результат преследования за религиозные убеждения. В Овальном кабинете президент отдал Смиту один-единственный приказ: -- Мне нужны оба ваши специалиста. Мне наплевать, как вы их найдете. Найдите, их! -- Наши системы слежения обнаружили их в Ньюарке, сэр. Но теперь я не знаю, где они могут быть. Я полагаю, что они оказались там из-за Римо, но на него нам больше рассчитывать не приходится. -- Почему, черт побери? -- Потому что я не уверен, знает ли он, что по-прежнему работает на нас. Римо решил, что это здорово, что он наконец-то повстречался со своим видением. -- Я хотел только одного, папочка, -- вернуться домой, но я не знал, куда мне податься. А теперь я знаю. Синанджу, правильно? -- Самое совершенное место на земле -- родина твоих предков, -- заметил Чиун. Они находились в здании аэропорта, и Чиун просунул свои длинные пальцы с острыми ногтями Римо под рубашку и нажал ему на солнечное сплетение, чуть пониже грудной кости, чтобы восстановить гармонию дыхания, чтобы легкие и поры его кожи работали в унисон и чтобы кровообращение обратило вспять процесс поглощения чужеродных веществ и отторгло их. Но Чиун не думал об этом в таких выражениях. Он воспринимал человеческое тело как поэму -- именно этому он научился у предыдущего Мастера, а тот в свою очередь -- у предыдущего, и так до самого начала, когда Мастера Синанджу познали истинную силу человеческого тела и деревня Синанджу стала солнечным истоком всех боевых искусств, которому все прочие лишь подражали на протяжении многих веков. Римо почувствовал ногти у себя на груди и попытался сосредоточиться, но позвякивание разменных автоматов и запах духов отвлекали его. И только когда он понял, что разменные автоматы находятся на другом конце аэропорта, то осознал, что к нему возвращается слух. Запах духов был еле уловим, а это означало, что к нему возвращается обоняние. Память, однако, возвращалась небольшими порциями. Он вспомнил, как смотрел на звезду, а потом он понял, что именно в этот момент во Вселенной было принято решение о том, чем ему предстоит стать, и сознание вспомнило об этом, хотя он сам этого и не знал. Он вспомнил Чиуна. Он вспомнил их совместные занятия. Он вспомнил, как его много раз посещали мысли о смерти. Он вспомнил, как он ненавидел Чиуна и как научился его уважать, а потом узнал его лучше и полюбил, как родного отца, которого никогда не знал. Он вспомнил Синанджу, грязный маленький городок, родину величайшего в истории человечества Дома Ассасинов. Он вспомнил, как надо дышать. Во рту у него стоял луково-чесночный привкус жидкости, к которой он прикоснулся в Калифорнии. Он вспомнил, как лазил в ванну, чтобы не дать утонуть взрослому мужчине, который вел себя как ребенок. Он вспомнил, как потерял контроль над своей кожей. Он был не в лучшей своей форме. А случившееся отбросило его еще немного дальше. Некоторые вещи он до сих пор понимал весьма смутно. Он знал, что Синанджу -- это маленький городок или даже деревня, но его родиной он был не сам по себе, а потому что оттуда исходило учение. Он был воспитан в сиротском приюте в Ньюарке. Это он, оказывается, помнил правильно. -- Да, ты -- Синанджу, Римо, -- сказал Чиун. Он перестал быть видением. И Римо знал, почему он продолжал его видеть даже тогда, когда забыл все остальное. Он видел его, потому что Чиун находился внутри него самого, как всякий хороший учитель. А Римо считал Чиуна самым величайшим из всех учителей, которых мир когда-либо знал. -- Я вспомнил! Я вовсе не кореец! -- воскликнул Римо. Пальцы Чиуна замерли. -- Не заходи так далеко. Ты кореец. Твой отец был корейцем. -- Правда? Я об этом не знал. А ты откуда знаешь? -- Я объясню тебе позже, но ты увидишь хроники Синанджу, наши хроники, и сам поймешь, как ты оказался способным познать так много. -- Это потому что ты -- великий учитель, папочка. Я думаю, ты величайший учитель из всех, которых мир когда-либо знал, -- сказал Римо. -- И это тоже, -- согласился Чиун. -- Эй, я совсем забыл. Мне надо позвонить. Мои подопечные скрылись. -- В Америке все куда-то зачем-то скрываются. Наше место не здесь. -- Мое -- здесь, папочка. В этом-то вся проблема, -- заявил Римо, все еще помнивший номер контактного телефона Смита. Глава пятнадцатая Тон у Римо был извиняющийся, а Чиун был вне себя от гнева. -- Никогда не признавайся императору, что ты что-то сделал не так, -- сказал он по-корейски. Римо пропустил его слова мимо ушей. -- Что мы все делаем в Белом Доме? Это же самое худшее место встречи, какое только можно себе представить! Вы же сами все время говорите об опасности раскрытия тайны нашего существования. -- Каким-то образом супругам Доломо удалось добраться до президента. И я боюсь, что у них это может получиться и еще раз. Если президент превратится в неуправляемого трехлетнего ребенка, то весь мир может взлететь на воздух. Именно с этой целью я вызвал Чиуна сюда. -- Ах, вот оно как. Это только отговорка, которой он собирается воспользоваться, когда захватит трон, -- сказал Чиун по-корейски, обращаясь к Римо, а Смиту сказал по-английски: -- Это очень мудрое решение. -- Он не собирается захватывать трон, -- возразил Римо. -- Он вызвал тебя потому, что сам не мог бы убить президента. Он хотел, чтобы это сделал ты. А потом он распустил бы нашу контору и убил себя. -- Накануне воцарения? -- удивился Чиун. Это настолько не лезло ни в какие ворота, что он забыл сказать это по-корейски. -- Я тебе это много раз говорил, но ты не хочешь этого понять, папочка, -- сказал Римо. -- За это время я успел разработать способ защиты от такого вторжения, -- сообщил Смит. -- Весь вопрос заключается в том, в какой вы форме. -- У меня нет защиты от этого вещества. -- Тогда вы останетесь здесь. Сможете ли вы сделать то, что надо, если Доломо доберутся до президента? -- Вы имеете в виду, смогу ли я его убить? -- Да. -- Конечно, -- сказал Римо. -- Никаких проблем? -- Это будет правильное решение, Смитти. -- Да, полагаю, что так, -- сказал Смит. -- Наверное, я старею. Я бы не смог сделать этого. -- Он ни на что не способен, он сумасшедший, -- сказал Чиун по-корейски, а по-английски добавил: -- Доброжелательность -- вот отличительная черта великого правителя. -- Чиун, теперь когда Римо с нами, мы можем послать вас. Нам надо освободить группу заложников, удерживаемых на острове, и самое главное -- захватить некое вещество, созданное двумя преступниками, Рубином и Беатрис Доломо. Заодно расправьтесь и с ними. -- Еще один глупый, составленный сумасшедшим, список товаров, которые надо купить, -- сказал Чиун по-корейски и, обратившись к Смиту, добавил по-английски: -- Мы вылетаем со скоростью ваших слов. -- Нет. Римо придется остаться здесь. -- Тогда мы будем охранять вас ценою собственной жизни. -- Не г. Я хочу, чтобы один из вас делал одно дело, а другой -- другое. -- Мы оба сделаем оба дела одновременно и восславим ваше имя, так что оно станет более заметным, чем единственный лист на единственной ветке. -- Нам надо, чтобы Римо остался здесь и сделал то, что ему предстоит сделать, а вы отправились на Харбор-Айленд и сделали то, что надлежит сделать вам. -- Ага, -- сказал Чиун. -- Понимаю. Мы с Римо отправляемся на Харбор-Айленд немедленно. -- Смитти, он не позволит мне оставаться без присмотра в моем теперешнем состоянии. Поэтому похороните свой план разлучить нас, -- посоветовал Смиту Римо. -- Зачем ты сказал такое Смиту? -- по-корейски спросил Чиун, и Римо ответил на том же языке: -- Потому что это правда. -- И что? -- И то, что если мы все знаем, что делаем, то нам не надо играть в прятки. -- Искусство общения с императором -- это не игра. Горе тому ассасину, который всегда говорит правду императору. Римо сказал Смиту по-английски: -- Вам придется выбирать. -- Ладно. У меня есть запасное средство на случай, если до президента доберутся. Отправляйтесь на Харбор-Айленд. Но постоянно поддерживайте контакт. Телефонная система тут не вполне надежна. Мы дадим вам устройство, которое позволит вам держать с нами контакт через спутник. Все это очень рискованно. Я хочу контролировать ход дела. Меня беспокоит судьба заложников, я хочу уничтожить Доломо, а что касается их вещества -- то это просто кошмар. -- А что оно в точности из себя представляет? -- спросил Римо. -- Наши ученые над ним работают. Самая главная проблема заключается в том, что оно очень стойкое. -- Ну, так похороните его. -- Где? Это должно быть сделано в таком месте, где оно не попадет в подпочвенные воды. Нам удалось взять под контроль ситуацию в поместье Доломо, но если они начнут массовое производство -- вот тогда наступит настоящий кошмар. -- Значит, сначала нам надо добраться до этого вещества? -- Не знаю. Вот поэтому мы и даем вам прибор связи, -- ответил Смит. Перед их уходом Смит решил повидать президента и лично заверить его, что Чиун и Римо отправляются на задание. -- На него нападают по всей стране. И только народ поддерживает его. Он -- человек, стойко выносящий невзгоды, и он должен знать, что он не один. -- И разумеется, пока мы еще здесь, если он, по случайности, упадет и... -- начал было Чиун. -- Нет, -- отрезал Смит. -- Значит, пока еще рано, -- понял Чиун. В Овальном кабинете Римо Уильямс пообещал президенту, что его ничто не остановит. -- Я американец, -- сказал Римо. -- И мне не нравится, когда мою страну поливают грязью. -- Нет. Только Доломо. Прессу оставьте в покое! -- испугался президент. Президент старался не смотреть в глаза Чиуну. Римо догадался, что он знает, что именно Чиуну была поручена миссия убить президента. Чиун тоже заметил эту странность в поведении президента. Это вполне могло означать, что сумасшедший Смит и в самом деле рассказал нынешнему императору о своих планах. Ничто не может сравниться с безумием этих белых, которым Римо продолжает служить, не обращая внимания ни на какие доводы разума. -- Я в первый раз начинаю чувствовать, что мы берем ситуацию под свой контроль, -- сказал президент. -- Белые не способны взять ситуацию под свой контроль. Они способны только создавать ситуации, -- сказал Чиун по-корейски. Римо и Чиун добрались до Харбор-Айленда, ныне открыто именуемого Аларкином, или Свободным Аларкином, или Освобожденным Аларкином. Именовали его так репортеры. Многие из них вели свои репортажи прямо с борта везущего их на остров катера. Римо и Чиун старались не попадаться на глаза телекамерам. Один комментатор распространялся о том, как Аларкин выявил слабости Америки, и как он сделал достоянием мировой общественности не только эти слабости, но и тот факт, что Америка проявляет нетерпимость в отношении религиозных меньшинств. -- Многие пассажиры самолета Испытывают смешанные чувства. Они, с одной стороны, не могут одобрить сам факт угона, но с другой -- они прониклись сочувствием к "Братству Сильных", которое на протяжении всей своей истории подвергалось гонениям и преследованию. Все видят, как военная мощь Америки, ее суда и самолеты окружили крохотное государство Аларкин, в прошлом -- Харбор-Айленд. Люди понимают, что преданные приверженцы "Братства Сильных" могут в любую минуту оказаться за решеткой, и никто не удивляется тому, что Америка стала объектом нападения со стороны тех, у кого нет ни авианосцев, ни ядерного оружия, а есть только собственная жизнь. И именно этими жизнями рисковали преданные Братья и Сестры, совершая то, что кое-кому на Западе может показаться терроризмом. Но для слабых и угнетенных это лишь шанс рискнуть всем в борьбе против сильного угнетателя во имя освобождения своих возлюбленных собратьев, томящихся в американских тюрьмах. В конце концов, спрашиваем мы, почему бы не обменять одного пленного на другого, и чаще всего называется имя Кэти Боуэн, которую вооруженные блюстители порядка схватили и упрятали за решетку. Закончив свой репортаж, комментатор стер с лица грим и огляделся по сторонам в ожидании аплодисментов. Римо взглянул на Чиуна. -- Это не репортаж. Это пропаганда. -- А тебе какое дело? Я не смыслю ничего в безумствах белых, населяющих твою страну. -- Кто-то же должен попытаться сказать правду. А эти ребята все окрашивают так, как им надо. -- А кто поступает иначе? -- удивился Чиун. -- Если ты ими не доволен, то найми других. Еще до того, как катер пристал к пристани, еще два репортера передали репортаж о том, какую роль во всех этих событиях играет пресса. Они пришли к выводу, что средства массовой информации, при всех их недостатках, делают все, на что они способны и являются важным фактором в разрешении проблемы. На борту катера был журналист, который писал для журнала статью, направленную против тех, кто критикует журналистов, и он пришел к выводу, что критики относятся к журналистам, предвзято в силу своей ограниченности, а что пресса в целом исполнила выдающуюся роль. -- Разве я не прав? -- спросил он у телерепортеров и газетчиков. Все сошлись во мнении, что он глубоко прав. -- Это хорошо, потому что я собираюсь вернуться назад этим же катером. Мне вовсе не обязательно высаживаться на острове -- моя статья уже готова. -- Почему тебя волнуют все эти глупости? -- спросил Чиун. -- Какое тебе дело до правды? Важно только одно -- чтобы ты сам знал, как все обстоит на самом деле. -- Но этих парней услышат миллионы. -- Значит, это проблема миллионов. Может быть, ты не помнишь, но однажды я сказал тебе, что правда -- это то, что знает один человек. А что знают другие -- это их проблемы. -- А мне неприятно видеть, как мою страну поливают грязью мои же соотечественники, -- сказал Римо. -- А мне приятно, -- возразил Чиун. -- Твоя страна заслужила это. Ну, конечно, если бы они попытались клеветать на Синанджу, эту ярчайшую жемчужину цивилизации, хранящуюся на Корейском полуострове, тогда мы могли бы принять надлежащие меры. -- Брось, папочка. Я уже поправился и я помню Синанджу. Это маленькая грязная рыбацкая деревушка. Я хорошо ее помню. Мы там как-то раз славно подрались. -- Ты дрался. А я во всем блеске славы вернулся домой, -- заметил Чиун. Катер пристал к берегу, и около двух десятков молодых мужчин и женщин с кнутами встретили американских журналистов. Некоторых отогнали в старые коровники. Других -- на овечьи пастбища. И только потом им позволили взять интервью у угонщиков. Римо включил переговорное устройство. Размером оно было с полбуханки хлеба и устроено так просто, что с ним мог справиться даже ребенок. На нем было только две кнопки. Римо каким-то образом умудрился нажать их четыре раза в разной последовательности, но устройство не заработало. Он подумал, что такого не должно быть. Он стукнул по устройству. Раз, другой -- очень нежно. -- Работает, -- донесся голос Смита. -- С чего нам начать? -- Найдите место, где они хранят жидкость, но не отпускайте от себя Чиуна. Вы ведь знаете, что с вами случилось в прошлый раз. -- Когда я сделаю это, что я должен буду сделать потом? -- Вероятно, идти прямиком к Доломо, а потом заняться их преданными последователями, и тогда проблема заложников будет решена. Пусть их освобождает морская пехота. -- А как эта штука работает? Я ее включил чисто случайно. -- Чтобы включить его, нажмите правую кнопку, а чтобы выключить -- левую. -- Ага, -- сказал Римо и, нажав по ошибке не ту кнопку, отключил связь. Чиун опять был в ярости -- в который раз им пришлось исполнять безумные распоряжения Смита. Профессиональный ассасин должен устранять великих правителей, говорил он, а не ходить за покупками для Смита. Пусть его химики занимаются этим, а не ассасины. Так говорил Чиун. Такое не случилось бы, если бы они работали на законного императора, а не на сумасшедшего. Выбраться из загонов для скота, отведенных репортерам, было не так-то просто. Римо открыл дверь, воспользовавшись вместо отмычки головой одного из Братьев. Репортеры решили загон не покидать, а дождаться следующего часового, который скажет им, куда идти и что говорить в своих репортажах. На берегу бухты, откуда был виден соседний остров Эльютера, Римо заметил, что очень многие дома заколочены досками. Дома были очень симпатичные, с розовыми ставнями и пастельных тонов стенами, со множеством красных и желтых цветов за белыми заборчиками. На Багамских островах побывали англичане и оставили свой след. Но домики были столь привлекательны на вид, что превосходили любых своих собратьев в Англии. Теплые, доброжелательные, открытые. Несмотря на запертые двери. -- Итак, -- начал свои поучения Чиун, -- если ты попадаешь в оккупированную страну, то к кому ты пойдешь за информацией о том, что делают оккупанты? -- Это я помню, папочка, -- ответил Римо. -- К самим оккупантам пойдешь в последнюю очередь. -- Почему? -- Потому что только несколько человек из высшего руководства оккупантов знают, что они делают, а среди тех, кто оккупирован, об этом знает практически каждый, -- ответил Римо. -- Верно, -- подтвердил Чиун. Что сильнее всего поразило Римо, пока он шел по уютным мощеным улицам мимо симпатичных домиков, так это тишина. На улицах не было ни души. У домов был живой обитаемый вид, но на улице царила полнейшая тишина. -- Все жители сидят по домам, -- сказал Римо. Он вошел во дворик одного из таких домиков. Домик был розовый с белыми ставнями, а такой же белый заборчик был почти скрыт за морем пурпурно-красных цветов. В воздухе пахло морем и цветами, и ощущение было приятное. Римо постучал в дверь. -- Мы не выходим на улицы, как нам и приказано, -- донесся из-за двери приятный голос, говорящий по-английски с британским акцентом. -- Мы не оккупанты, -- заверил его Римо. -- Тогда прошу вас, уходите. Мы не хотим, чтобы нас застали за разговором с вами. -- Вас никто не застанет. -- Вы не можете нам это гарантировать, -- отозвался голос с очень британским акцентом. -- Еще как могу, -- заявил Римо. Отворилась дверь, и показалось чернокожее лицо. -- Вы -- пресса? -- Нет, -- признался Римо. -- Тогда прошу вас, заходите, -- сказал человек, говоривший по-английски с британским акцентом. Он впустил Римо и Чиуна в дом и затворил дверь. Прихожая была очень уютно обставлена плетеной мебелью. По стенам висели местные негритянские ремесленные изделия, а над имитацией камина, в котором тут никогда не бывало нужды, висела литография, изображающая очень белого Христа, почти блондина. -- Я не стану больше говорить с американскими репортерами. Они приходят к нам и спрашивают, хотим ли мы, чтобы американские самолеты разбомбили наши дома, а когда мы отвечаем: "Конечно, нет", они заявляют, что мы боимся американского вторжения. Если бы мы не знали, что британские газеты еще хуже, мы бы страшно обиделись. -- Мы здесь затем, чтобы расправиться с негодяями. -- Наконец-то хоть кто-то оказался способным отличить негодяев от борцов за свободу. Но вот чего я никак не могу понять, так это, как многие из них говорят, что поддерживают "Братство", но осуждают угон самолета. Ведь "Братство" и угон самолета неотделимы друг от друга. "Братство" сажает аллигаторов в плавательные бассейны неугодным людям. "Братство" замышляло убийство вашего президента. Негодяи -- они и есть негодяи. -- Абсолютно с вами согласен, -- заметил Римо. -- И еще они дурно воспитаны. И они раздают направо и налево свои дурацкие буклеты о своем идиотском культе. -- Абсолютно с вами согласен, -- заметил Римо. -- Ну, тогда давайте выпьем чаю, и вы расскажете мне, чем я могу вам помочь. Меня просто из себя выводит, что стоит кому-нибудь захватить какую-нибудь территорию силой, как ваша пресса называет это освобождением, а потом жизнерадостно перебирается в какую-нибудь другую свободную страну и принимается вскрывать ее язвы, пока и ее не освободят. Знаете, что теперь стало означать слово "освобождением? Это такой режим в стране, который вас пристрелит, если вы вздумаете уехать из страны. -- Абсолютно с вами согласен, -- заметил Римо. -- Но я боюсь, нам придется обойтись без чая. Мы ищем нечто, чем обладают ваши оккупанты. Это химическое вещество, которое они тут производят. Оно лишает людей памяти. -- Ох, мне бы тоже хотелось кое о чем забыть, -- пошутил хозяин. -- Я ни о чем таком не слышал, но, может быть, мои дети смогут вам помочь. Хозяин познакомил Римо с мальчиком и девочкой лет десяти от роду. Оба они были очень живые, веселые, смышленые, опрятные и вежливые. -- А я и не знал, что где-то еще водятся вежливые дети, -- сказал Римо. -- Только не в Америке, -- заявил Чиун, намекая на свои проблемы с Римо. Римо объяснил детям, что он ищет. -- Не знаю, смогу ли я толком объяснить, но эти люди производят какое-то химическое вещество, внешне похожее на обычную воду. Оно полностью лишает людей памяти. При этом оно действует не только, если вы его выпьете, но даже, если вы только прикоснетесь к Нему. Оно проходит через кожу. -- Как интерферон, -- заметил мальчик. -- Что? -- не понял Римо. -- Это лекарство. Очень многие лекарства проникают в организм через поры кожи. Кожа тоже дышит, -- объяснил мальчик. -- Я знаю, -- сказал Римо. -- Так вот чем они занимаются под землей в дальнем конце Розового Берега, -- произнес мальчик. -- Большие резиновые мешки, -- добавила девочка. -- И большая резиновая комната. -- Резина -- это вполне подходяще. Им как-то надо самим не попасть под действие вещества, -- сказал Римо. -- Подумать только, а когда-то Дом Синанджу служил русским царям! -- воскликнул Чиун. -- Непременно расскажите нам все-все про резиновые мешки. Именно за этим мы сюда и приехали. Резиновые мешки для мусора. -- Первое, что они сделали, -- это выкопали огромную яму на северной оконечности Розового Берега. Там у них эти глупые американцы работали совершенно бесплатно. Это последователи их религии. А когда яма была готова, они построили там бетонный фундамент, и сверху тоже накрыли бетонной плитой, -- рассказал мальчик. -- Да, моя подруга Сэлли слышала, как они говорили, что если на берегу приземлится самолет, то крыша должна обязательно выдержать. Это было еще до того, как сюда прилетел самолет, который они угнали, -- поведала девочка. -- А потом внутри они установили резиновые перегородки, и я видел, как они привезли резиновые мешки. -- Сколько? -- спросил Римо. -- Мы насчитали пятнадцать. Нам все это показалось очень странным. А потом они все засыпали песком. -- А потом приземлился самолет. Римо сообщил обо всем этом Смиту и, как и ожидал, получил приказ: -- Раздобудьте резиновые мешки. Хозяевам дома он пообещал, что лично очистит остров от Сильных Братьев, даже если американское правительство этого не сделает. -- А, я смотрю, у вас "пульт для дураков", -- заметил мальчик. -- Ты имеешь в виду переговорное устройство? -- уточнил Римо. -- Я не знаю, для чего оно нужно, -- сказал мальчик. -- Но когда вам надо сделать такое устройство, что с ним смогут обращаться даже умственно отсталые люди, то вы оставляете на нем всего две кнопки. Тогда с ним кто угодно справится. А использовать его можно для чего угодно. -- Иногда у меня возникают трудности с механическими игрушками, -- признался Римо. -- Этот прибор был сконструирован специально для тебя, Римо, -- заявил Чиун. В северной части Розового Берега находился пост, где дежурили трое членов "Братства", употребляющие все свои положительные мысли на то, чтобы избавиться от мучительных солнечных ожогов. Красная, покрытая волдырями кожа причиняла им немалые страдания. Одна из Сестер предложила вернуться к средствам обычной медицины вместо тех, что предлагает "Братство Сильных". Остальные сказали, что она предательница. Римо внимательно оглядел Розовый Берег. "Братству" пришлось немало потрудиться, чтобы укрыть бетонное сооружение. Но определить его местонахождение оказалось нетрудно. Огромная бетонная масса буквально кричала сквозь розоватый песок. Трое стражей попытались остановить Римо. Одним легким движением кисти руки он поймал надвигающиеся на него тела и бросил их в море. У самой линии горизонта с американского авианосца в этот момент взлетала очередная партия самолетов. Чиун внимательно следил за тем, как работает запястье Римо, когда он швырял Братьев и Сестер в нежно рокочущие волны, набегающие на Розовый Берег. Одно маленькое движение не могло ему сказать, насколько Римо удалось восстановить свои функции. Вполне возможно, что даже находясь под воздействием ядовитого вещества, Римо не утратил эту способность. -- Надо было пощадить их, чтобы прорыли нам дорогу, -- упрекнул Чиун своего ученика. Однако он знал, что передвигаться сквозь песок лишь ненамного труднее, чем сквозь воду, и не обязательно владеть приемами Синанджу, чтобы уметь это. Им легко удалось проникнуть внутрь помещения. Чиун отпихнул Римо, чтобы он не наступил на почти незаметное влажное пятно на резиновом полу. Римо узнал луково-чесночный запах. Оно самое. В резиновой комнате была маленькая стеклянная камера с приделанными к ней резиновыми рукавами'. Находясь снаружи этой камеры, человек мог работать с тем, что находится внутри, а потом через люк выбраться на воздух. Там же, внутри стеклянной камеры, был кран и лента конвейера. Очевидно, резиновые мешки поступали по конвейеру и наполнялись препаратом через кран. Рядом с конвейером стоял утюг. Им, вероятно, мешки герметично запечатывали. И наконец, там было пятнадцать душевых кранов и пятнадцать полочек под ними. Очевидно, здесь мешки обмывали и оставляли на хранение. Но четырнадцать полочек были пусты, и виден был лишь один мешок. -- Чиун, ты поищи мешки, а я выберусь наружу. -- Я не охотник за сокровищами. Я -- ассасин. -- Тогда я этим займусь, -- сказал Римо. -- Ты же знаешь, ты еще не восстановил правильное дыхание, -- возразил Чиун. Римо сквозь песок выбрался на свежий воздух и стал ждать Чиуна. Долго ждать ему не пришлось. -- Там только один мешок, -- сообщил Чиун. Римо немного повозился с переговорным устройством и в конце концов дозвонился до Смита. -- Четырнадцать мешков исчезли. -- Это очень некстати. Теперь отправляйтесь к Доломо. Узнайте у них, что они сделали со своим веществом. Узнайте, где оно хранится. Выясните все. -- А как насчет заложников? -- Потом. Извините, но так надо. -- Может быть, мне будет легче добраться до Доломо, если я сначала освобожу заложников, -- сказал Римо. -- Но не забывайте, это второстепенная проблема. -- Конечно, -- солгал Римо. Римо узнал, что заложников содержат в нескольких гостиницах на берегу и переводят с места на место в зависимости от того, где находятся представители средств массовой информации, готовых платить наибольшую сумму за интервью. Как выяснилось, представитель, делавший заявления от имени группы заложников, -- тот, что проникся глубокими чувствами симпатии к "Братству Сильных" и его благородным целям, по совместительству исполнял обязанности посредника между прессой и "Братством". Он питал к "Братству" чувство искренней симпатии даже тогда, когда они сажали аллигаторов в бассейны. У него были гладко причесанные волосы, спокойный характер, и какой-то репортер осыпал его комплиментами по поводу его невероятного самообладания. Римо легонько ткнул официального представителя группы заложников в солнечное сплетение, и тот согнулся пополам под одобрительные аплодисменты остальных заложников, Потом он отобрал кнуты у Братьев и обмотал их как можно туже вокруг шей тех же самых Братьев. Потом отобрал телекамеры у репортеров и так же туго обмотал провода вокруг репортерских шей. -- Вы свободны, -- сообщил он заложникам. -- Оставайтесь здесь, пока не прибудут морские пехотинцы. К Римо и Чиуну приблизилось несколько верных Братьев с автоматами, которые они отобрали у американских десантников. Братья стреляли. Но перестали стрелять, когда Римо и Чиун оторвали им руки и бросили их вместе с оружием на коралловые рифы. Когда Рубин Доломо услышал выстрелы, он выбежал на свой командный пункт на вершине горного гребня, разделяющего надвое Харбор-Айленд, ныне -- Королевство Аларкин. Сообщение пришло немедленно. Темноглазый мужчина с толстыми запястьями. -- Высшая отрицательная сила нашла нас, -- сказал Рубин Доломо. -- Приводим в действие запасный план? -- спросил инженер. -- Пока нет. Нам уже однажды удалось остановить его с помощью химии. Значит, и на этот раз это у нас получится. Рубин Доломо по небольшой лесенке взобрался на крышу своего командного пункта и, задыхаясь, крикнул в мегафон: -- Я здесь! Иди ко мне, о отрицательная сила зла! Я предводитель Воителей Зора, свет во тьме, единственная истина, которая будет жить вечно. Услышав это, Беатрис Доломо велела двум симпатичными Братьям, развлекавшим ее, одеваться, а сама выбежала на командный пункт. -- Зачем ты сообщаешь ему, где мы? -- Потому что я хочу, чтобы он сюда пришел, драгоценная моя. В прошлый раз мы задержали его, но использовали слишком мало препарата. На этот раз мы отправим его туда, где встретилась яйцеклетка его матери со спермой его отца. Надеюсь, ему понравится в утробе. Вокруг гостиницы из земли исходило легкое испарение. Римо почуял запах лука и чеснока и сделал шаг назад. Он видел, как Рубин и Беатрис Доломо рассматривают его в бинокль с крыши одного из курортных домиков. -- Держись подальше от этого тумана. Я их достану. По крайней мере, это настоящее дело для ассасина, пусть даже убивать придется двух ничтожных людишек, -- сказал Чиун. -- Не убивай их. Надо выяснить, где они спрятали свое вещество, -- сказал Римо. -- Ну, конечно. Мне следовало бы знать, -- возмутился Чиун. -- Вы не можете не принизить почетную обязанность. Мы опять занимаемся поисками сокровища. Несколько репортеров слышали выстрелы и теперь -- сконцентрировали все свое внимание на Чиуне, пробиравшемся сквозь легкий туман -- Еще один преданный последователь гонимой веры отправляется засвидетельствовать свое почтение своему духовному лидеру Рубину Доломо, в то время как вокруг небольшого, но готового до конца отстаивать свою независимость бастиона накапливается ядерная мощь американского военно-морского флота! -- прокричал репортер в микрофон. А Чиун все шел и шел вперед. Рубин навел бинокль на азиата в кимоно. -- Святые угодники, сжальтесь над нами! Посмотри на его кожу, -- воскликнул Рубин. -- Дай посмотреть, -- сказала Беатрис. -- Посмотри на его лоб. Посмотри на его руки, -- продолжал Рубин. -- У него кожа двигается и сама стирает с себя препарат, -- ахнула Беатрис. -- И автоматы его тоже не взяли. -- Мы пропали. . -- Вовсе нет. Позвони президенту, Беатрис. Я хочу с ним поговорить. -- Почему ты? -- Потому что я знаю запасный план. Римо следил за тем, как Чиун преодолевает стандартный набор препятствий: огнестрельное оружие, еще порция препарата (на этот раз им выстрелили из пушки), железные прутья, дротики, смазанные, по всей вероятности, все тем же препаратом. Он знал, что Чиун нарочно движется слишком медленно -- он вполне мог двигаться гораздо быстрее. Но картинные движения рук и порхание складок кимоно говорили Римо, что Чиун работает на телекамеры. Неожиданно запищало переговорное устройство -- бешено, лихорадочно, словно вся электроника в нем взбесилась. Римо как-то ухитрился нажать нужную кнопку и услышал голос Смита: -- Остановите Чиуна! Что бы вы сейчас ни делали, остановите Чиуна. Скажите ему, чтобы оставил Доломо в покое! -- Они у нас в руках. -- Скажите ему, чтобы прекратил. -- Но они у нас в руках. -- Нет. Это мы у них в руках! У них в руках вся человеческая цивилизация. И они не испытают ни малейших угрызений совести, разрушив ее. Просто скажите Чиуну, чтобы остановился. Я все объясню позже. Римо по-корейски прокричал Чиуну, чтобы не шел дальше. -- Почему? -- удивился Чиун. -- Я что, на ваш взгляд. взялся за исполнение слишком почетного задания? -- Что-то случилось. Нам придется отступить. -- Перед лицом телевизионных камер? В присутствии журналистов? Перед лицом всего мира? -- Сейчас. Да. Прямо сейчас. -- Я не стану терпеть такое унижение. Это последняя капля. -- Тогда мне придется остановить тебя, папочка. -- Какая наглость! -- возмутился Чиун. -- На нас смотрит весь мир, Римо. Я не могу позволить, чтобы мир увидел, как я потерпел неудачу. -- Ты хочешь сказать, что убьешь меня? -- Я не могу позволить себе потерпеть неудачу, -- повторил Чиун. -- Ну, тогда давай, убей меня! -- крикнул Римо. Он шел по краю поднимающегося от земли тумана, выискивая сухое место по ту сторону, а когда нашел, то прыгнул прямо на него поверх испарений. Он надеялся, что телевизионщики не усмотрят в этом ничего сверхвыдающегося. Он приземлился на камень и пошел вперед через остатки защитных сооружений, которые Чиун уже разрушил. -- Ты видела? -- спросил Рубин. -- Да. Представляешь, каков он в постели! -- Теперь я вижу, почему его не взяли ни пули, ни все прочее. -- Он очень сексуален, -- восхищалась Беатрис. -- Как ты думаешь, он одолеет старика? -- Я бы не возражала, чтобы он одолел меня, -- простонала Беатрис. Доломо смотрели, как азиат в кимоно развернулся навстречу приближающемуся к нему белому с толстыми запястьями. Эта необычная парочка говорила на восточном языке, которого Доломо не знали. Потом белый нанес первый удар. Удар был так скор, что они не заметили движения руки, но пурпурно-красные цветы, росшие вокруг, затрепетали под порывом сильного ветра. Глава шестнадцатая Причина поражения была проста и вместе с тем ужасна. Доломо продемонстрировали свою силу на примере небольшого американского городка. -- Прежде чем посланные вами служители зла покончат с нами, проверьте, что произошло в Кулсарке, штат Небраска, -- сказал Рубин. -- А что там в Кулсарке? -- спросил президент. В ответ президент услышал смех. -- Проверьте сейчас же, потому что то, что произошло там, произойдет и с вами. Это произойдет с Европой и с Японией. Наши преданные сторонники заняли позиции в четырнадцати самых важных системах водоснабжения в мире. Когда вы узнаете, что случилось в Кулсарке, подумайте о том будущем, которое ждет Париж, Лондон, Токио и Вашингтон. Загляните в завтра, не помнящее собственного вчера. Смит, слушавший весь разговор, немедленно приказал Римо отступить. Именно этого он и боялся. -- Может быть, сначала узнаем, что произошло в Кулсарке? -- предложил президент. -- У нас нет времени. Если я правильно понимаю личность Рубина Доломо, то он настроил своих людей на то, чтобы они выполнили его приказ, если не получат никаких указаний. Другими словами, если время от времени Доломо не будут выходить на связь с ними, они выльют содержимое мешков. -- И тогда вещества больше не будет. -- Не совсем так. Мы пока не знаем, насколько оно стойкое. Заразите им систему водоснабжения, и оно распространится по всему миру. Можете себе представить, на что будет похож мир, в котором никто не умеет читать и не помнит, как делать бронзу или железо. Мы имеем дело с оружием страшнее ядерного. Это означает конец цивилизации. -- Но мы не можем сдаться. -- Извините, сэр, -- сказал Смит. -- Именно это мы только что и сделали. Информация из Кулсарка поступила почти сразу. Посланные туда войска обнаружили, что все население города плачет. Все искали кого-нибудь, кто бы накормил и переодел их. Были отданы строжайшие приказы соблюдать секретность, дабы паника не захлестнула всю страну. Войска, облаченные в специальные резиновые костюмы, переправили пострадавших в специально подготовленный для этой цели госпиталь. Ученые, работавшие над разгадкой тайны препарата по указанию Смита, сумели добиться некоторых успехов в промывании организма сразу после попадания в него препарата, но долгосрочные последствия его действия были пока неизвестны. Смит не получал сведений ни от Римо, ни от Чиуна в течение четырех часов. А когда получил, то оказалось, что эти сведения куда ужаснее, чем он мог себе представить. -- Извините, Смитти, -- сообщил Римо, -- но Чиун перешел на сторону Доломо. -- Но он не мог так просто бросить вас. Вы ведь по-прежнему работаете на нас, правда? -- Извините. Я просто не мог больше объяснить Чиуну ваши действия. -- Вам и раньше это никогда не удавалось. -- Если быть точным, то я имею в виду, что я больше не могу объяснить ваши действия самому себе, Смитти. -- Римо, если это тактический маневр, я все пойму. -- Смитти, когда вы отказались освобождать заложников, вы меня потеряли. -- У нас были стратегические соображения, о которых вы не можете знать. -- Я знаю, что я американец, и когда я увидел, как поступили с заложниками, я почувствовал, что меня ткнули мордой в грязь. И кроме того, Смитти, я только что попытался ударить Чиуна и сделал это так плохо, что он надо мной просто посмеялся. Я не могу жить с этим ощущением. -- Римо, вспомните все, во что вы верили. Не бросайте вашу страну в такой момент. -- Извините, Смитти. Я кое-чему научился, когда потерял память. Моя страна бросила меня. Она больше не стоит того, чтобы ее защищать. Прощайте, дорогой. Было забавно с вами работать. Но теперь все кончено. Смит услышал какой-то щелчок -- переговорное устройство отключилось. Очевидно, Римо его сломал. На Харбор-Айленде Римо швырнул остатки переговорного устройства в Атлантический океан, а патрульные суда тем временем брали курс прочь от острова и самолеты ВМС садились на палубу авианосца, тоже готового к отплытию. -- Мы победили! -- ликовала Беатрис. -- Мы всех разгромили. -- Вы и в самом деле отрицательная сила вселенского противодействия? -- спросил Рубин у темноглазого мужчины, причинившего ему столько хлопот. -- Это верно, -- ответил за Римо Чиун. -- Я многие годы упорно трудился, чтобы искоренить в нем отрицательные начала, но только вам удалось верно определить их. -- Я так и знал, -- сказал Рубин. -- Вы -- отрицательная сила, преследующая мою положительную силу. -- Я хочу, чтобы сейчас он попреследовал меня, -- заявила Беатрис. -- Подождите, -- сказал Чиун. -- Если мне предстоит служить вам как следует, то я должен признаться, что ваши слуги недостойны столь милостивой и восхитительной королевы. -- Это была идея Рубина -- провозгласить меня королевой. Пресса на это клюнула. А мне тоже в общем-то понравилось. -- Вы -- королева, -- пропел Чиун. -- Увы! -- я столь долгие годы работал на этих сумасшедших. И только вы одна показали мне, что значит -- настоящая королева. Вы верите в месть и цените ее, как я вижу. -- Не месть, -- возразил Рубин. -- Справедливость. -- Это лучшая разновидность мести, -- заметил Чиун. -- Позвольте мне узнать, кто ваши враги, чтобы бросить их к вашим ногам и чтобы они ползали на коленях и молили вас о пощаде. -- В нем что-то есть, -- заметила Беатрис. -- Не знаю, не знаю, -- покачал головой Рубин. -- Слишком уж долго они сдавались. -- Мы не сдались, -- возразил Чиун. -- Когда человек перестает служить дуракам и переходит на службу к тем, кто понимает, как устроена Вселенная, это не значит, что он сдается. Мы ведь могли вас убить, но тогда мы остались бы без монарха, а что такое ассасин без, монарха! -- Может быть, вы мне просто зубы заговариваете, чтобы я отказался от мысли погубить западную цивилизацию? -- сказал Рубин. -- Я никогда не был о. ней высокого мнения, -- ответил Чиун. Рубин судорожно вдохнул воздух и принял очередную таблетку успокоительного. День сегодня выдался на редкость долгий и трудный. -- Как вы делаете то, что вы делаете? -- спросил Рубин. -- Как вы все это проделываете? -- спросила и Беатрис. -- Ваши Величества, -- снова запел Чиун. -- Ваш путь не должен быть ни беспокойным, ни трудным. -- Меня сейчас вырвет, -- сказал Римо по-корейски. -- Заткнись, -- ответил ему Чиун на этом же языке. -- Ты мои, юноша, -- заявила Беатрис, пытаясь схватить Римо за локоть. Локоть все время увертывался от ее пальцев. -- Скажите ему, чтобы не дергался, -- сказала Беатрис. -- Я королева и имею право иметь любого в своем королевстве. -- Вот они -- твои высокие стандарты искусства ассасина, папочка. Знаешь, как называются такие услуги? -- спросил Римо по-корейски. Чиун ответил тоже по-корейски: -- Ей на самом деле наплевать на твое тело. Все, что ее интересует, это ее собственное тело. Удовлетвори ее. -- Мне противно даже прикасаться к ней. -- А от тебя ничего больше и не требуется -- только прикоснуться. -- Ну, так сделай это сам, -- сказал Римо. -- Я твой сын. К такому занятию ты готовил своего сына? -- О, ядовитая змея, как смеешь ты валить всю вину на старших, как можешь ты упрекать в нарушении моральных норм того, кто дал тебе все, что ты знаешь и умеешь, кто спасал тебя от смерти бессчетное количество раз, -- заявил Чиун и отказался обсуждать с Римо хоть что-нибудь еще. Мальчику предстоит еще многому научиться. -- О всемилостивая королева, позвольте мне пробудить в вашем теле те чудеса, которые в нем таятся, -- обратился Чиун к Беатрис. -- Благодарю вас, -- облегченно вздохнул Рубин, понявший, что на сегодняшний день он с крючка сорвался. Но к его удивлению, старик-азиат не стал никуда уходить с крыши командного пункта, а просто легонько потер Беатрис запястья. Как мог заметить Рубин, у Беатрис был сильнейший в ее жизни оргазм. -- Семь. Семь. Восемь. Девять. Десять, десять, десять, о-о-о-о-о, десять! -- визжала Беатрис. -- Десять, десять. Десять! -- Меня сейчас вырвет, -- сказал Римо. -- А тебе, моя сладкая малышка, это понравилось? -- хихикнула Беатрис и попыталась ущипнуть Чиуна за щеку. -- А вам, ваше величество, приходится так страдать из-за неправильного дыхания, -- обратился Чиун к Рубину. -- Но это можно поправить. -- Ничего страшного. Займите Беатрис, и у меня не будет к вам никаких претензий. -- Нет, -- возразил Чиун. -- Вам надо познакомиться с искусством Синанджу. И с этим словами он сунул руку под тонкую белую рубашку Рубина -- рубашку с дополнительным карманом для таблеток. Рубин дернулся и напрягся. И выпучил глаза. -- Что это такое в воздухе? -- Вы дышите, -- сказал Чиун. -- Правда. Дышу. Дышу полной грудью и чистым воздухом. В последний раз я так дышал накануне того дня, как спрятался за сараем, чтобы выкурить первую в жизни сигарету, -- сказал Рубин. Чиун низко поклонился. Римо отвернулся и вперил взгляд в океан. Ему очень хотелось, чтобы самолеты вернулись и разбомбили тут все. Когда он напал на Чиуна, напал, разумеется, не имея ни малейшего намерения причинить ему вред, а потом потерпел поражение, ему пришлось согласиться пойти вместе с Чиуном на службу к Доломо. Чиун пообещал, что все будет в порядке. Римо очень бы хотелось знать, что значит -- "в порядке". Римо сказал, что надо спасать мир. И Чиун пообещал, что не будет ставить Римо в дурацкое положение. И вот теперь он пресмыкается перед этими самодельными королем и королевой. И Римо понимал, насколько глубоко в нем сидит его американство. Он всех королей и королев считал мошенниками. И именно поэтому они нуждались в ассасинах -- чтобы держать родичей в узде, а себя -- на троне. Должен же быть какой-то лучший способ избрания правителя, чем случайности рождения или мошенничество, в котором ныне участвует и Чиун. Но Римо вовсе не был готов к тому, что он увидел сейчас. Рубин хотел знать, как у Чиуна это получилось. Чиун начал рассказывать ему про истинные возможности тела. Рубин сказал, что он неплохо разбирается в этом. -- Значит, вы сможете обучиться принципам Синанджу, -- сказал Чиун. -- Вы должны знать Синанджу. Ваши солдаты должны знать Синанджу. Иначе вам никогда не выбраться из этой ловушки. -- Нельзя обучить искусству Синанджу живой труп, -- заметил Римо по-корейски. -- Что это за язык? О чем вы разговариваете? -- поинтересовалась Беатрис. -- Он сказал, что вы очень красивая, -- ответил Чиун. -- А мне казалось, что я ему не нравлюсь. Он бы за это, конечно, сурово поплатился, но все же мне казалось, что я ему не нравлюсь. -- Как можно не любить такую грациозную королеву? -- удивился Чиун. -- Рубин, дай этому человеку все, что он попросит. Нам надо получить как можно больше Синанджу, что бы это такое ни было. Побольше и получше. И по утрам тоже. -- Вы здесь в западне, -- сказал Чиун. -- Вовсе нет. Это весь мир в западне. Вы когда-нибудь слышали про Кулсарк в штате Небраска? -- Разумеется, нет, -- ответил Чиун. -- Я избрал этот город, потому что т