м американцам может не понравиться то, что вы угрожали президенту Соединенных Штатов. Вы делали это, Беатрис? -- Я делаю то, что вынуждена делать. Если бы я позволила миру запугивать меня, меня бы запугивали все. И Рубин, и я были бы сейчас ничем, если бы я слушала людей, говорящих мне, когда надо остановиться. Если бы я их слушала, я была бы сейчас женой ничтожного писателя-фантаста в такие времена, когда спрос на фантастическую литературу нулевой. -- Итак, вы угрожали президенту Соединенных Штатов, -- сделал вывод Глидден. -- Мы ели рыбу по воскресеньям. У Рубина были костюмы из синтетики и виниловые ремни. Мы были прекрасно знакомы со всеми законами, касающимися прав квартиросъемщиков. Мы научились оттягивать выселение на несколько месяцев. -- Итак, вы угрожали президенту Соединенных Штатов, -- повторил Глидден. -- Так? -- Бриллианты? Ха! У меня было колечко с простой стекляшкой. Оно стоило два доллара и тридцать пять центов. Когда Рубин сделал мне предложение, он пообещал, что купит мне кольцо, как только продаст свою следующую книгу. Он сказал, что все деньги до последнего цента, какие он получит за "Дромоидов Муира", пойдут на покупку кольца. И хочешь, я тебе что-то скажу? -- спросила Беатрис. На виске у нее билась жилка, а лицо налилось краской гнева. -- Хочешь, я тебе кое-что скажу? -- Беатрис, пожалуйста; отпустите мое лицо, я не могу говорить, -- промямлил Глидден. Его клиентка вскочила со своего кресла. Ее крашенные красным лаком ногти глубоко впились ему в щеки. -- Хочешь, я тебе кое-что скажу? -- проорала Беатрис. -- Да, конечно. Обязательно. Я очень этого хочу! -- крикнул в ответ Барри, хотевший получить назад свои щеки с минимальным количеством дырок. -- Он сдержал свое слово; Рубин не солгал. Весь свой гонорар за "Дромоидов Муира" он потратил на колечко ценой в два доллара. И теперь ты говоришь мне, чтобы я отступилась? Барри почувствовал, что щеки его получили свободу, и поспешил утереть кровь платком. -- Да, Беатрис. Я хочу, чтобы вы отступились. Ничего хорошего не будет, если вам предъявят еще одно обвинение. Я не успеваю с ними управляться. -- Мы никому не угрожали, -- сказал Рубин. -- Генеральный прокурор Соединенных Штатов позвонил мне вчера вечером и сказал, что одна из ваших психованных Сильных Сестричек на официальном приеме в Белом Доме заявила президенту, что единственный способ, каким он может спасти себя от смерти, -- это забрать назад все обвинения против вас. Это что -- не угроза? По мне, это самая настоящая угроза. -- Так это -- Кэти Боуэн, замечательная, талантливейшая актриса. Милая девушка, чья карьера просто-таки взлетела вверх с того дня, как она вступила в "Братство Сильных". Мы знали, что Кэти Боуэн приглашена на официальный прием. Она сделала то, что сделала, по собственной инициативе. -- С такими сиськами, как у Кэти Боуэн, я бы мог стать Джейн Мэнсфилд. Да, это та самая Кэти Боуэн -- та, которая танцевала с президентом и сказала, что он умрет, если не оставит вас в покое. Та самая милая девушка, которую никогда больше не пригласят в Белый Дом. Она самая. -- Она -- кинозвезда, -- заявил Рубин. -- Многие кинозвезды проникаются духом "Братства Сильных", потому что они уже ощутили положительные колебания, исходящие от Вселенской Силы. -- Среди моих клиентов тоже есть кинозвезды. Я хорошо знаю кинозвезд. Они ощущают колебания, исходящие от Вселенского Психа. Я знаю одного -- он верит, что он -- воплощение Чингисхана. Я знаю другую -- она купается в ванне с морскими водорослями. Я знаю еще одного -- он полагает, что если взорвать детскую больницу, то это будет способствовать делу торжества марксизма во всем •мире. У меня больше кинозвезд, чем я могу справиться, и я еще не встречал среди них таких, у кого хватило бы ума для того, чтобы на законных основаниях окончить среднюю школу. -- Мы не только не собираемся признавать свою вину, но более того -- мы собираемся добиться оправдания, -- заявила Беатрис. -- Она права, -- согласился Рубин. -- Ну, если вы получите срок, близкий к вечности, не обвиняйте в этом меня. -- Еще как обвиним, -- заверила его Беатрис. -- Если против нас не будет свидетелей, то я очень даже обвиню тебя, если нас признают виновными. -- Не рассчитывайте на подобную удачу, -- сказал Глидден. -- Менее одного процента свидетелей отказываются от своих показаний. Шансы сто к одному против вас. -- Напротив, -- возразила Беатрис. -- Шансы в нашу пользу. Дайте-ка я заклею вам щеку лейкопластырем. -- Вы можете попробовать заставить свое кровообращение восстановиться естественным образом, -- посоветовал Рубин. -- В курсе номер тридцать восемь мы обучаем этой технике за тысячу двести восемьдесят пять долларов. Но вы можете получить это совершенно бесплатно. Это часть нашей общей оздоровительной программы. -- Я воспользуюсь пластырем, -- сказал Глидден. -- Я принесу, -- вызвалась Беатрис. -- У Рубина много дел. Рубин Доломо с сигаретой во рту вышел из комнаты. Потом спустился в подвал и бросил сигарету на бетонный пол. На стене аккуратно висело около десятка резиновых костюмов. Приложив немалые усилия. Рубин облачился в один из них. Его страшно раздражало то, как костюм липнет к телу, его раздражала тяжесть костюма и то, что в костюме было жарко. Ему и так было трудно дышать, а в костюме это было почти невозможно. Но Беатрис была права -- у него было много дел и мало времени. Он нацепил на лицо резиновую маску и огромные очки. Основатель "Братства Сильных", надежда человечества, проковылял в дальний угол подвала, где в стену была вмонтирована герметичная дверь вроде тех, что используются на подводных лодках. Он повернул колесо, отпирающее дверь, и вошел внутрь. Пять трав и три химических соединения, составляющие формулу снадобья, лежали в отдельных емкостях. Пока Рубин молол травы, очки его потемнели -- верный признак, что он скоро вырубится. Но он знал, что доведет до конца свое дело. Всегда раньше ему это удавалось. Пока свежая порция снадобья стекала сквозь ситечко в склянку. Рубин чуть было не грохнулся без чувств в одну из небольших серых пластиковых бочек. Он слышал биение своего сердца, но не слышал, как закупорилась склянка. Он ощущал запах резины и даже ее вкус у себя на языке. Он вышел из комнаты как раз вовремя, чтобы успеть добраться до душа. Собрав последние остатки сил, он пнул ногой кнопку на полу, и комната наполнилась фонтанами горячих брызг. Доломо лег, чтобы сохранить угасающее дыхание. Когда он почувствовал, что душ прекратился, он поставил склянку в маленький контейнер, а контейнер -- на ленту транспортера, уходящего в стену. Рубин Доломо освободил себя от костюма с помощью садовых ножниц и неимоверных усилий. Когда дыхание его восстановилось, он вновь повстречался со склянкой, но уже в другой комнате, и на этот раз их разделяла стеклянная перегородка, в которой были круглые отверстия с резиновыми рукавами. Проходя свой путь через стену по ленте транспортера, контейнер за что-то зацепился и теперь лежал на боку. Рубин сунул руки в резиновые рукава и поставил контейнер на маленький столик. На столе лежал один-единственный листок розовой писчей бумаги. И такой же конверт, адресованный бывшему члену Братства -- тому, который полагал, что его ограбили. Резиновыми пальцами Рубин открыл склянку со свежим снадобьем, потом взял небольшой комочек ваты, смочил снадобьем и нанес тонким слоем в верхнем левом углу розового листа бумаги. Потом заткнул клочком ваты горлышко склянки и закупорил ее. Теперь наступил самый сложный этап. Рубину предстояло сложить листок и вложить его в конверт. Это простое дело заняло двадцать минут, поскольку работать приходилось в грубых, резиновых перчатках. К тому времени, как работа была закончена, пот с Рубина лился градом. Он закурил, кинул в рот дозу валиума и таблетку от давления, а затем поднялся в приемную, где его посыльный ждал письма. Это был средних лет чиновник одной из компаний, который был обязан своим восхождением на пост вице-президента корпорации недавно возникшему чувству уверенности в себе, а чувством уверенности в себе он был обязан "Братству Сильных". Он верил, что правительство Соединенных Штатов преследует ту единственную религию, которая способна спасти мир. Эту веру взрастило в нем отделение Братства в Айдахо. Рубин заплатил председателю отделения полторы тысячи долларов за этого нового Брата. Но он того стоил. -- Позвольте мне повторить задание. Я должен проследить за тем, чтобы никто, корме предателя, не прикоснулся к верхнему левому углу листа бумаги, что в конверте. Я направляюсь прямо к тому дому, где его держат и заявляю, что я его друг и принес письмо от его любимой. Вот и все. Очень просто. С этими словами член Братства вскрыл конверт только для того, чтобы удостовериться, что он и Рубин Доломо подразумевают одно и то же под верхним левым углом листа бумаги. Убедившись в этом, он пожал руку человеку, который вернул его к жизни в тот момент, когда он находился на краю гибели. -- Мистер Доломо, вы -- один из величайших умов нашего времени. Для меня честь, огромная честь иметь возможность послужить нашему Братству. -- Осторожнее. Письмо. Ваш палец прикоснулся к уголку. Письмо! -- Какое письмо? -- спросил посыльный. -- То, которое вы держите в руке, -- пояснил Рубин. Член Братства с недоумением воззрился на собственную руку и на письмо, которое эта рука держала за уголок. -- Что это за письмо? Это вы мне его дали? Или я должен был передать его вам? Кому оно адресовано? -- Ладно, -- устало произнес Рубин. -- Отложите в сторону эту штуковину, которую вы держите в руках. Пойдем в палату. Посыльный протянул письмо Рубину. Рубин попятился. -- Положите его на пол. На пол! -- крикнул он, взял члена Братства под локоток и повел в глубь дома. -- Скажите мне, -- обратился Рубин к своему подопечному. -- Если бы у вас был выбор, во что поиграть, то что бы вы выбрали -- погремушку, игрушечный паровозик, видеоигру или женщину и полбутылки бурбона? -- Прекрасный выбор! С чего это вы так добры? -- Это просто поможет нам определить, куда вас поместить. -- Я выберу бурбон, -- заявил посыльный. -- Отлично, -- удовлетворенно произнес Рубин. -- Вы схлопотали лишь малую дозу. Я научился регулировать дозы. Они прошли мимо комнаты, откуда доносился визг и плач. Посыльный не удержался от того, чтобы заглянуть внутрь сквозь крохотное оконце. То, что он увидел, повергло его в ужас. Взрослые мужчины и женщины ползали по полу, мочились в штаны, таскали друг друга за волосы. Многие плакали. -- Я тогда не умел точно определять дозу, -- заметил Рубин. -- Но мы заботимся о них. Мы ответственны за жизнь наших последователей. -- Это ужасно! -- воскликнул посыльный. -- Там взрослый человек сосет палец. -- Это Уилбур Смот. -- Он улыбается. -- Многие из них улыбаются, -- пояснил Рубин. -- Как вы себя чувствуете? -- Не так чтобы очень хорошо. Средне, сказать по правде. Я никак не могу припомнить, что я тут делаю. -- Вы помните о том, как вступили в "Братство Сильных?" -- Я помню, как я сдавал какие-то тесты, чтобы определить свой характер, в Норфолке, штат Вирджиния. А я разве вступил? -- Скоро с вами все будет в порядке, -- заверил его Рубин. Они прошли мимо еще одной комнаты, где тоже было полно взрослых людей, но все эти люди играли в куклы и в заводные паровозики. В следующей комнате женщина средних лет с ярко-голубыми волосами и пластмассовой бижутерией играла в видеоигру. Наконец они добрались до комнаты, которая понравилась посыльному куда больше остальных. Это была комната для отдыха, в ней играла негромкая музыка, а у стены стоял бар, предоставленный в полное его распоряжение. -- Вы помните свой адрес в Норфолке? -- поинтересовался Рубин. -- Разумеется, -- ответил его пациент. -- Ну, тогда выпейте и отправляйтесь домой. -- А что все это значит? Что это такое? -- Это одно из последних достижений одного из самых выдающихся умов Запада. А также и Востока. Это дар человечеству от великого духовного и научного лидера Рубина Доломо, -- объяснил Рубин. -- Это не он возглавляет "Братство Сильных"? -- Да, свет Братства исходит от него, -- ответил Рубин. -- Я помню, я видел его портрет. Да. На обложке книги. И книга была хорошая, насколько я помню. -- Замечаете сходство? -- спросил Рубин и откинул назад жиденькие остатки того, что когда-то было пышной шевелюрой. -- Никакого. -- Ладно, тогда забудем про выпивку. Просто убирайтесь отсюда, -- скомандовал Рубин. -- Отлично. Я и сам не понимаю, что я тут делаю. Рубин прошел в комнату для отдыха и налил себе порцию крепкого напитка. Новая порция снадобья была готова. Это хорошо. Теперь надо было найти нового посыльного. Это уже обошлось ему недешево. Но комнаты для отдыха и развлечений -- это насущная необходимость. Поскольку воздействие препарата могло сильно варьироваться, необходимо было внимательно изучить степень потери памяти под воздействием разных доз снадобья. Свежий препарат, соприкоснувшись с кожей, мог отправить человека в его далекое детство. Если же препарат высыхал, и человек прикасался к нему спустя неделю после приготовления, то тогда он мог лишиться памяти о последнем годе-двух своей жизни. А лишь небольшое увеличение дозы приводило к тому, что препаратом становилось опасно пользоваться. Рубин потратил полдюжины душ на то, чтобы научиться изготовлять препарат и доставлять его. Иногда у него мелькала мысль подлить несколько капель Беатрис в кофе и отправить ее в детство. Но одна ужасная мысль всегда останавливала его. Если Беатрис обнаружит это, то жизнь Рубина будет стоить меньше, чем прошлогодний мусор. Беатрис была беспощадна. К Рубину подошла пышнотелая женщина. -- Привет, -- сказала он. -- Побереги силы, -- отозвался Рубин. -- Я хозяин заведения. -- А вы не хотите? В конце концов, вы же платите. Рубин с тоской взглянул на пышные формы, молодые формы, формы, которые он хотел держать в руках. Но Беатрис значила для него гораздо больше, чем мимолетное страстное объятие девушки из бара, которую они наняли, чтобы развлекала клиентов, проходящих курс лечения. В своей типичной манере Беатрис установила целый протокол, касающийся любовных взаимоотношений супругов. Она могла, если ей надо было в очередной раз утвердить собственную женственность, использовать молодых мужчин. Рубин мог, если ему требовалось общество других женщин, столкнуться с неизбежной потерей половых органов после соприкосновения последних с горячей сковородкой. Следовательно, в течение всех этих долгих лет Рубин был верен, как монах. -- Нет, спасибо, -- отказался он. Ему предстояло купить нового Брата или Сестру, нового преданного приверженца "Братства Сильных". Проблема заключалась в том, что хороший, истинно преданный последователь означал для каждого конкретного отделения Братства от трех до пяти тысяч долларов в год -- именно столько он платил за предоставляемые Братством курсы. Если преданный бывал потерян, как это случилось с людьми в палатах, то эту цифру можно было спокойно умножить на десять, чтобы выразить общую сумму потерянных доходов. Все отделения Братства прекрасно это понимали. И потому урезали процент, перечисляемый Доломо, пока потеря не бывала восполнена. Как честный религиозный руководитель Доломо был вынужден проинформировать главу отделения в Норфолке о том, что он потерял члена Братства, дошедшего до десятого уровня. Руководитель отделения был вне себя от ярости. -- Он подписался на все курсы! Он у меня путешествовал по своим прошлым рождениям, чтобы очистить свои кармические жизни. А вы знаете, что мы с этого имеем в Норфолке, штат Вирджиния? Он, черт вас побери, включил меня в свое завещание. Что вы на это скажете? -- Мы вам это компенсируем, -- пообещал Рубин. -- Как? Тем, что вас признают виновными в покушении на убийство? В мошенничестве? Каждый раз, как вас прижимают за то или иное преступление, "Братством Сильных" становится все труднее и труднее торговать. -- Беатрис взяла это в свои руки. -- Что она собирается сделать -- подсунуть кобру в постель президенту? -- Не надо так говорить о Беатрис. -- Почему? -- Может, она подслушивает. -- Доломо, мы в заднице. Мы в заднице по всей стране! -- Не волнуйтесь. Нас не признают виновными. Я только позвонил вам, чтобы сообщить, что ваш ученик десятого уровня, может быть, не вернется к вам. Разумеется, если он вернется, то вы получите премию. Поскольку он все забыл, то вы можете с ним поработать с самого начала. В этом случае мы вам вообще ничего не должны, -- заявил Доломо. -- Я вам больше никого не пошлю. -- А вы нам и не нужны. Мы в Калифорнии. Это просто золотая жила в том, что касается подобных вещей. -- Так зачем же вы мне звонили раньше? -- Мы хотели распространить наше влияние как можно шире. Если вы верите хоть во что-нибудь, так поверьте, что суд закончится в нашу пользу, -- сказал Рубин Доломо. -- Я верю, что мы потеряем половину своих членов, когда вас осудят. Рубин Доломо повесил трубку и уже через час перед ним стояла новая преданная Сестра, готовая выполнить задание. Ее Доломо раздобыли в местном отделении, все еще полностью принадлежавшем им. С Сестрой, правда, были проблемы. Когда она узнала, что с ней разговаривает Рубин Доломо собственной персоной, она захотела, чтобы он провел ее через цепь астральных перерождений. -- У меня такое чувство, что мои планеты внутри меня находятся в каком-то беспорядке. Что у меня до сих пор сохраняются отрицательные воспоминания, -- сказала она. Ей было двадцать лет, а сложена она была как гимнастка. Она утверждала, что почти попала в олимпийскую сборную. Если бы она уже тогда была членом "Братства Сильных", она бы наверняка выиграла золотую медаль. Но поскольку ей до сих пор приходилось бороться с мощными отрицательными течениями, доставшимися ей в наследство от прошлых рождении, то ей так и не суждено было победить. -- Послушан, девочка, -- сказал Рубин Доломо. -- Возьми это розовое письмо. Не прикасайся к верхнему левому уголку его, но доставь его адресату. Никому не говори, кто тебя послал, потому что тогда силы зла попытаются погубить религию, которой ты служишь. Понятно? -- Вы желаете принести в жертву человека, которому еще не удалось освободиться от отрицательных сил, терзающих память? -- Вы прошли первый уровень? -- Да. -- Значит, у вас хватит сил, -- заявил Рубин. Сестра посмотрела на розовое письмо, лежащее на полу. -- А почему оно там? Почему вы его не подняли? -- У меня болит спина, -- объяснил Рубин. -- И не забудьте про уголок. Не трогайте левый верхний уголок письма. Охранники, вероятно, захотят прочесть письмо. Пусть читают, но вы письмо из рук не выпускайте. Пусть никто, кроме свидетеля, не прикасается к верхнему левому уголку письма. Ясно? -- Верхний левый. Никто, кроме свидетеля. -- Верно. -- Я уже чувствую себя значительно лучше. Я только что ощутила ток вашей силы пальцами ног. -- Да, я такой, -- заметил Рубин. Ему самому срочно требовалась доза валиума, пара таблеток аспирина, дексамил и шесть чашек кофе, чтобы набраться сил для послеобеденного сна. -- И не забудьте самое главное. Будьте вежливой и открытой, и никто не преградит путь письму. -- Я воспользуюсь своим положительным потенциалом. Она взяла письмо за нижний правый уголок и, обновленная, вышла из дворца Доломо. Какая истина заключена в "Братстве Сильных"! К какому сокровенному знанию прикоснулась она на занятиях! Она улыбнулась и почувствовала себя еще лучше. Когда улыбаешься людям, они в ответ начинают лучше к тебе относиться. И все это она усвоила, уплатив всего триста двадцать пять долларов за курс первого уровня. Так дешево, потому что курс предлагался со скидкой. При обычных обстоятельствах прокурор Соединенных Штатов помещал свидетеля в безопасное убежище, где до того доходила только почта, прошедшая цензуру. Но поскольку за последнее время это не помогло защитить нескольких очень важных свидетелей, а к тому же, этот конкретный свидетель хотел домой больше, чем любой другой, то прокурор США смягчился. Он позволил свидетелю жить в его собственном доме. Это имело свои преимущества. Было очень вероятно, что истерическая супружеская пара, чета Доломо, предпримет какую-нибудь выходку. И нарвется на ловушку, которую устроит им одно из федеральных агентств. Логика заключалась в том, что люди, способные посадить крокодила в бассейн журналисту, способны на все. А это могло привести к тому, что удастся выяснить, каким путем удавалось изменить показания свидетелей. Операция хранилась в таком секрете, что прокурор США не был точно уверен, какое именно федеральное агентство проводит ее. Но когда худощавый человек с темными глазами и толстыми запястьями появился возле дома свидетеля, прокурор знал, что лучше его не допрашивать. Он просто отозвал охрану. Дом располагался в городке Пало-Альто, в районе, где раньше жили представители среднего класса. Нет нужды говорить, что обычные представители среднего класса уже больше не могли себе позволить жить в таком районе. Римо уселся на ступенях дома, чтобы не отвечать на вопросы свидетеля, раздававшиеся из-за двери. Свидетель хотел знать номер значка Римо и куда подевались охранники. Он хотел знать, как один невооруженный человек может защитить его. Римо запер его в шкафу на двадцать минут, пока не затихли крики. Потом он его выпустил. Свидетель больше не задавал вопросов, но настроение у Римо вконец испортилось. Он знал, что гнев может погубить его, потому что гнев -- это такое чувство, которое встает непреодолимой преградой на пути силы и превращает ее в энергию, расходуемую неэкономно. Он только-только решил заняться дыхательными упражнениями, чтобы вывести себя из этого состояния, как вдруг заметил милое создание, подошедшее к дому с розовым конвертом в руках. -- Привет! У меня письмо для обитателя этого дома. -- Нет, -- ответил Римо. Девушка улыбнулась. Очень широко, очень открыто. И продолжительно. -- Я понимаю, что на него распространяются правила государственной программы по охране свидетелей, и я понимаю, что вся его почта подвергается цензуре, потому что она может нести в себе угрозу для него. -- Никаких писем. -- Почему нет? -- Потому что это означает, что мне придется открыть дверь и вручить ему письмо. Он захочет поговорить со мной, а мне он не нравится. Если быть честным, то и вы мне не нравитесь. -- Знаете, в вас много отрицательной энергии. Могу ли я вас спросить, что хорошего вы в этом находите? Ведь ничего хорошего это вам не дает, так? Я могу помочь вам стать таким же свободным, как я. Хотите? -- Нет, -- ответил Римо. -- Можно я прочитаю вам письмо, а затем подсуну его под дверь? -- Не-а. -- Это чудесное любовное послание, -- сказала Сестра. Она знала, с чем ей пришлось столкнуться: охранников подбирали именно по признаку их непоколебимой приверженности и рабской покорности отрицательным силам. А что может быть более отрицательным, чем стремление ограничить свободу "Братства Сильных"? -- Начинается: "Мой дорогой Ральф, моя любовь навеки", подпись -- "Анджела", -- сообщила Сестра. -- Не слишком удачно. Перепишите. -- Но это любовное послание, адресованное ему. -- Оно мне не нравится. И Анджела мне не нравится. И, по-моему, вы мне тоже не нравитесь, -- заявил Римо. -- Как вы можете быть таким отрицательным? -- Очень просто. Мне это нравится. Сестра отошла на пару шагов назад и крикнула: -- Ральф! Ральф! У меня для тебя письмо. От Анджелы. Но твой сторож не пропускает меня и не позволяет передать письмо. Римо открыл дверь. -- Хочешь письмо, Ральф? -- А ты меня опять засунешь в шкаф? -- Нет, -- пообещал Римо. -- Тогда я не хочу письмо. Анджела -- дура и последовательница Братства. Я с ней когда-то спал. -- Последователи Братства не бывают дураками, -- заявила девушка. -- Они все дураки, -- отозвался Ральф. -- А я был самым большим дураком из них. Я украл для них аллигатора. -- Ральф, неужели ты даже не хочешь прочитать письмо? -- Именно этого я и не хочу! -- проорал в ответ Ральф. Римо захлопнул дверь. На следующий день Ральф дал показания, что по наущению Беатрис Доломо он однажды вечером в такое-то и такое-то время купил аллигатора, то бишь вещественное доказательство А, которое нынче было выставлено на обозрение присяжных в огромном стеклянном бассейне в зале суда. Присяжные, наблюдавшие зубастые челюсти аллигатора в течение полутора дней, признали чету Доломо виновной в покушении на убийство. В санатории Фолкрофт Харолд В. Смит узнал про вердикт и пришел в отчаяние. Этот свидетель казался идеальной мишенью, которую должна была поразить потеря памяти. Но нападения не произошло. Удалось довести до приговора дело по обвинению двух мелких мошенников в крупном мошенничестве, но вся система правосудия в Америке по-прежнему была беззащитна перед лицом новой неведомой силы. В тот же день один из королей рэкета в Калифорнии был оправдан, когда главный свидетель обвинения, бывший боевик мафии, не смог вспомнить ничего, что подтверждало бы горы ранее записанных его показаний. В тот же самый день Анджело Мускаменте поблагодарил американскую судебную систему, своего адвоката, свою мать, скульптуру, изображающую Деву Марию, и могучую новую силу, обеспечивающую успех в его жизни. Вторя известной актрисе Кэти Боуэн и другим знаменитостям, он заявил представителям средств массовой информации, что самым печальным днем для свободы и демократии в США стал день, когда супругов Доломо признали виновными в совершении преступления. -- Это событие ляжет пятном позора на Америку, как казнь Иисуса легла позором на Римскую империю, как казнь Жанны д'Арк легла позором на Францию, как смерть Моисея легла позором на кого-то еще, -- заявил Анджело, стоя на ступенях Дворца правосудия. -- Я свободен, но эти добрые люди оказались за решеткой. -- Их выпустили под залог миллиона долларов, -- сообщил кто-то из телерепортеров. -- Да? Под залог миллиона? -- Они внесли деньги наличными. -- Что ж, деньги у них есть, -- заметил Мускаменте и отправился в свое хорошо охраняемое жилище, чтобы встретить там лицом к лицу свою астральную отрицательную энергию и одержать над ней еще одну маленькую победу. В конце концов, почему бы и нет, подумал он. Он заплатил полмиллиона для того, чтобы достичь двадцатого уровня, а на этой духовной высоте никакое судебное разбирательство не могло причинить ему ни малейшего вреда. Полная гарантия, деньги назад, если не так. Как он объяснил своим телохранителям: -- Не трогайте то, что работает, мать вашу! Глава пятая Ловушка не сработала. Смит сказал Римо, что не винит его. Тем не менее, Чиун принес свои извинения за неудачу. -- Давайте остановим его, чтобы он не мог более позорить вас, о великий император Смит, -- произнес Чиун в трубку телефона. В разговоре участвовало три человека, говорившие в три разных аппарата. Римо и Чиун находились в роскошном особняке во Флориде. -- Это не его вина, Чиун, -- сказал Смит. -- Это моя вина. -- Никогда, -- возразил Чиун. -- Ваша блистательная мудрость гарантирует успех, стоит ей лишь сорваться с ваших величественных губ. -- Бывает, что наши усилия не срабатывают, -- заметил Смит. -- Смитти, перестаньте с ним спорить. Вы в разных эпохах. Операция провалилась. Что нам теперь делать? -- спросил Римо. -- Нам надо прекратить возлагать вину на нашего милостивого императора, -- заявил Чиун. -- И сделать это немедленно. Как можем мы в чем-то обвинять императора, когда сами не правы? -- Что нам теперь делать, Смитти? -- Почему бы вам не взглянуть на тех людей, которым удалось избежать наказания? Выясните, как они это делают. Кому они платят? И постарайтесь не оставлять после себя трупов. Наша организация -- не орудие мщения. -- Верно, Смитти. -- Мы не мстим? -- удивился Чиун. -- Нет, нет. Мщение -- не наша задача. -- У вас есть другой план? -- У нас много планов, Чиун, но мщение никогда в них не входит. -- Покорно прошу вашего прощения, но почему? -- спросил Чиун. -- Мы в него не верим. Чиун замолчал. Римо заглянул в ту комнату, где Чиун стоял с телефонной трубкой в руке, совершенно ошарашенный. Римо получил всю необходимую информацию и повесил трубку. Чиун по-прежнему стоял в оцепенении, сжимая трубку тонкими пальцами. Римо повесил трубку и за него тоже. Чиун не шелохнулся. -- Я все правильно расслышал? Неужели император Смит сказал, что не верит в отмщение? -- Да, так он и сказал. Он сказал, что отмщение не входит в наши задачи. -- Император, про которого известно, что он не стремится к отмщению, -- это император, который будет мертв еще до наступления утра. Отмщение, публичное отмщение -- вот что отделяет цивилизацию от хаоса. -- Ну, у него есть другие дела. -- Работать на императора, который не прибегает к отмщению, -- это позор. Как может он пользоваться услугами самого великого Дома ассасинов в истории и не прибегать к отмщению? Станешь ты покупать машину, если ты не собираешься водить ее? Или жениться и не пользоваться своей женой как женщиной? Гулять по розовому саду и не дышать? Как может он говорить, что не станет прибегать к отмщению, если к его услугам Дом Синанджу, готовый прославить его имя? -- Хорошие вопросы, папочка, -- заметил Римо. -- Это означает, что ты мне на них не ответишь. -- Ты схватываешь на лету. Уильям Хоулингз Джеймсон отмечал вердикт присяжных о его невиновности в мошеннических махинациях на рынке зерна, устроив прием столь пышный, что на него ушло почти десять процентов его незаконных доходов от этих махинаций. Он весь искрился радостью. И все это понимали. Ему только что удалось избежать от десяти до пятнадцати лет в федеральных исправительных учреждениях. Но его жена утверждала, что в таком состоянии он находился и в течение нескольких недель до суда. Она сообщила это очень привлекательному молодому человеку с темными глазами и высокими скулами. Его очень интересовал Билл. Нет, он не работал на Билла, но он хотел поговорить с ее мужем. -- Он взлетел так высоко -- я не думаю, что он станет говорить с одним человеком. Для него это все равно, что иметь всего один банковский счет. Не правда ли, решение суда было великолепное -- просто чудо! Миссис Джеймсон относилась к тем женщинам старше среднего возраста, чьи морщины могли представлять из себя нечто привлекательное только с помощью изрядной порции косметического мастерства, которое могли купить ее деньги. Она много улыбалась, чтобы держать свое морщинистое лицо в форме. Ей уже дважды делали пластические операции, прикинул Римо. Зубы, разумеется, ее выдавали. Зубы стареют практически у каждого человека, у каждого из тех, кого он знал, кроме Чиуна. А теперь, конечно, еще и у него самого. Он не знал, почему с ним и с Чиуном дело обстоит именно так, но он знал, что куда более важные вещи, основа основ всего сущего, таят в себе столь же недоступные тайны, как и глубины Вселенной. -- У меня в зубах что-то застряло? -- поинтересовалась миссис Джеймсон. -- Вам шестьдесят два года, верно? -- Простите? -- Может быть, шестьдесят три. -- Это грубо, -- заявила миссис Джеймсон. -- Значит, правильно. -- Молодой человек, я не давала вам повода... -- Вы правы, -- признался Римо. -- Просто у меня гадкое настроение. -- Ну, вы великолепно знаете, как его испортить другим, -- заметила хозяйка. -- Вы еще не все видели, дорогая, -- заверил ее Римо. Так или иначе, но этот разговор помог ему почувствовать себя немного лучше. Миссис Джеймсон позвала дворецкого. Тому предстояло вежливо попросить джентльмена удалиться, а если он не послушается, то применить необходимую в таких случаях силу. -- Все, что будет необходимо, -- сказала хозяйка. Дворецкого она больше в тот вечер не видела, зато увидела грубого молодого человека. Казалось, он полностью поглощен разглагольствованиями Билла, рассказывавшего о новой религии. -- Да, я знаю, что в связи с "Братством Сильных" идет множество слухов о мошенничестве, но что касается меня, то я твердо уверен: пока сам не попробуешь, не узнаешь, что к чему. Так вещал Билл Джеймсон, грузный мужчина с суровым лицом преуспевающего бизнесмена. Ему не надо было надевать фрак и золотой "Ролекс", чтобы показать, что у него есть и деньги, и власть. Богатство читалось в его глазах и в уверенной посадке головы. Улыбка его была улыбкой человека, который мог кого-то или что-то одобрить или не одобрить, но сам ни в чьем одобрении не нуждался. -- Послушай, Билл, "Братство Сильных" -- это та самая штука, которую основал писатель-фантаст? Если им сопутствует такой успех, то почему он сам и его жена недавно были признаны виновными в покушении на убийство? За ними еще числятся три случая мошенничества и вымогательства. Что-то непохоже это ни на Билли Грэма, ни на Папу Римского, -- сказал один из гостей. -- Надо понимать суть "Братства Сильных". Столь добрая сила неизбежно притягивает зло. То зло, которое супруги Доломо оттягивают на себя, проходит мимо их последователей. Они, так сказать, принимают на себя наши страдания. Именно так мне это объяснили, и черт меня раздери, если это именно так и не сработало. -- Может, у тебя был просто хороший адвокат? -- У меня был лучший, но он не смог спутать показания моей секретарши. Я был конченый человек. Грязь. А потом я уверовал. -- И сколько это тебе стоило? -- Кто имеет, тот имеет, -- заявил Джеймсон, глубокомысленно улыбнувшись. -- Полмиллиона? Джеймсон опять расхохотался. -- Это была только плата за посвящение. Но они сказали, что вернут деньги, если в моей жизни не наступит улучшение. Если меня не признают невиновным. Лучше не трогать то, что приносит удачу. -- А я трогаю, -- произнес молодой -- слегка за тридцать -- человек с темными глазами и высокими скулами. -- Я очень и очень трогаю. -- Кто вы? -- Я трогатель удачи, Джеймсон. Я хочу с вами поговорить, -- сказал Римо. -- Я занят -- разговариваю со своими друзьями. Молодой человек по-дружески обнял Джеймсона за плечи, но плечи ничего дружеского в этом объятии не нашли. Плечи почувствовали себя так, как будто их подсоединили к току высокого напряжения. Джеймсон не смог даже закричать. Он смог только кивнуть. Он пойдет всюду, куда поведет его эта рука, -- в данном случае, в кабинет рядом с банкетным залом. Дверь за ними закрылась, и назойливый шум празднества им больше не мешал. В кабинете стояли богато отделанные шкафы темного дерева, свет был мягкий, кресла -- полированные, деревянные. В помещении стоял легкий запах дорогих сигар и старого доброго бренди. -- Простите меня, среди моих знакомых не так уж много преуспевающих бизнесменов, так что мне пришлось поступить по-нашему, по-рабочему, чтобы иметь возможность поговорить с вами, -- сказал Римо. -- Что вы со мной сделали? -- с трудом произнес Джеймсон, пытаясь размять плечо и вернуть его к жизни после того, как молодой человек шарахнул по нему чем-то вроде электрического разряда. -- Так, пустяки. Вы будете меня слушать? -- У меня нет особого выбора. -- Это хорошо, -- удовлетворенно заметил Римо. Потом он влепил президенту Международной компании по производству зерна, удобрений и химикатов пощечину, достаточно сильную, чтобы он сдвинулся в сторону на два фута. А потом -- еще одну. -- Это -- знак приветствия, -- пояснил Римо. Джеймсон издал сдавленный стон, потом быстро опорожнил свои карманы, снял часы и протянул их вместе с деньгами Римо. -- Я не вор. Вор -- это вы. -- Суд признал, что я невиновен, -- возразил Джеймсон. -- Позовите своего адвоката. Я и его обработаю, -- пообещал Римо. -- Что вы хотите? -- Вот теперь мы начали разговаривать. Кто обработал свидетеля? Помните Глэдис? Это ваша бывшая секретарша. Она поведала миру обо всех тех гадостях, которые вы творили, а вы-то думали, что она будет молчать, потому что вы ей так много платите. Кто заставил ее забыть собственные показания? -- Что вы имеете в виду? -- Этот прием устроен не в честь вашего дня рождения, -- заметил Римо. -- Положительные силы Вселенной оказались выпущенными на свободу. Они-то освободили и меня. Римо влепил ему еще одну пощечину. -- Вот вам моя положительная сила. -- Я никому не давал взяток. Я ни на кого не выходил. Я просто вступил в "Братство Сильных", когда казалось, что все вокруг идет прахом. И тогда моя жизнь вновь обрела положительный смысл. Она снова стала прекрасна. Римо двумя пальчиками взял запястье Джеймсона и повернул его так, что рука чуть не выскочила из сустава. Рука сильно отличается от металлической дверной ручки. Запястье, локоть -- очень слабые сочленения и могут сломаться в любой момент. Джеймсон зарыдал от боли. -- Расскажите мне, как прекрасна ваша жизнь, Джеймсон, -- попросил Римо. -- Я хочу все знать о добрых силах Вселенной. -- Вы не поймете. -- Не пойму? Я сам -- сила Вселенной, придурок. -- Пожалуйста... -- Ладно, вы не врете. Джеймсон, как малого ребенка, прижал к груди покалеченную руку и весь скорчился, рыдая. -- Кто вы -- агент темных сил? -- Что это еще за агент темных сил? -- Чем сильнее силы добра, чем сильнее положительные силы, тем сильнее они вызывают противодействие отрицательных сил. Если вы вступаете в "Братство Сильных" и люди видят, что вы счастливы, они начинают придираться к "Братству". Они не могут смириться с тем, что вы счастливы. И тогда они вынуждены объявить, что "Братство Сильных" -- мошенничество. Все это -- из ревности и зависти. Добрые дела всегда вызывают гнев злых сил. -- Вы хотите сказать, что я -- зло? -- Нет, нет. Просто дело в том, что вы очень сильны. И вы обратили свою силу против меня, против моих положительных сил. -- Я -- хороший человек, -- сообщил ему Римо. -- Да, да, -- незамедлительно согласился Джеймсон и закрыл лицо неповрежденной рукой. -- Вы -- хороший человек. Очень хороший человек! -- Иногда мне приходится прибегать к методам, которые вам могут не понравиться, -- сказал Римо. -- Верно, -- согласился Джеймсон. -- Но я хороший человек. -- Верно, -- подтвердил Джеймсон. -- Ну как, вы собираетесь сидеть тут рядом со мной и утверждать, что вы невиновны? Вы ограбили Америку. Вы ограбили всех американских фермеров. Вы ограбили каждого гражданина этой страны, который зависит от труда фермеров, которых вы ограбили. И это очень плохо, что вы вышли сухим из воды. Так почему бы нам с вами не заключить соглашение? -- Справедливо, -- согласился Джеймсон. Он сидел в кресле очень прямо, стараясь держать свой позвоночник как можно дальше от этого молодого человека с несущими ужас руками. -- Вы совершили эти преступления, так? -- Так. Верно. -- И они вам сошли с рук? -- Я делал пожертвования на благотворительные цели, на религиозные. -- Нет-нет, эта ваша штуковина с Микки-Маусом из глубин Вселенной не пройдет. Вы понятия не имеете о том, что такое на самом деле силы Вселенной. Они не заключены ни в каком культе. Они в самой Вселенной. В общем, так. Я обдумываю, на каком бы наказании для вас нам сойтись -- таком, чтобы вы не наслаждались жизнью, зная, что вам удалось спастись. Так, Джеймсон? -- И что вы предлагаете? -- Как насчет потери способности ходить? -- Нет. -- Одна из ваших рук уже сломана. -- Нет, только не руки! -- Вот что я вам скажу. Одним прекрасным вечером, может быть раньше, а может, позже я вернусь и заставлю вас заплатить за ваши преступления, -- сказал Римо. -- Что вы собираетесь сделать? -- Я решу, когда до этого дойдет дело. Но вы ждите. Я обязательно вернусь, -- пообещал Римо и вышел из кабинета в банкетный зал. Там он поблагодарил миссис Джеймсон за приглашение и снова спросил ее, точно ли он определил ее возраст. Римо решил, что нашел подходящее наказание. Страх, что Римо вернется и причинит ему телесную боль, будет терзать бизнесмена сильнее, чем сама боль. Разумеется, Римо не собирался возвращаться, но бизнесмену об этом не было известно. Постоянный, непрекращающийся страх -- вот лучшее наказание. Этого было вполне достаточно, и Римо сделал это не столько ради своей страны, сколько ради себя самого. Слишком уж несправедливо, когда настолько дурной человек избегает наказания и возвращается к настолько прекрасной жизни. И кроме того, у Римо было прегадкое настроение. Следующий оправданный счастливчик тоже жил очень хорошо. У него было поместье, занимавшее квадратные мили оклахомской прерии и огромный дом, больше похожий на замок. У него были слуги и телохранители, пешие, верховые и моторизованные, крутые парни с карабинами и джипами, с ковбойскими шляпами вместимостью в пять ведер и с обветренными лицами. Когда Римо лишил несколько этих лиц их обветренности, они привели его прямиком к своему хозяину, человеку, мошенническим образом лишившему тысячи людей их сбережений, провернув операцию по вложению денег в бриллианты. Операция была стара, как само мошенничество. Он изрядно заплатил первым вкладчикам "пирамиды" из денег последующих, а когда деньги потекли к нему сплошным потоком, то перестал платить кому бы то ни было и отправился в Бразилию, к далеким берегам, не имевшим договора о взаимной выдаче преступников с Соединенными Штатами. До Бразилии он не добрался, и ему было предъявлено обвинение в мошенничестве. Его главный бухгалтер, которого он оставил вместо себя, подготовил для правительства все дело. Правду сказать, бухгалтер был рад помочь правительству, потому что его хозяин, Билл Полленберг -- "Бриллиант" устроил дело так, что на всех документах красовалась его, бухгалтера, подпись. Дело было стопроцентно выигрышное. Бухгалтер, в счастливом предвкушении мести, был надежно спрятан и недосягаем до того самого момента, пока он не забыл все, что случилось после того, как он поступил на первый курс колледжа и начал изучать основы бухучета. И тогда Билл Полленберг -- "Бриллиант" вышел на свободу. И вернулся в свое обширное поместье и стал наслаждаться жизнью на природе. И наслаждался он до тех самых пор, пока худощавый человек с толстыми запястьями не сообщил ему, что если он не объяснит кое-что и прямо сейчас, то копыто его, Билла Полленберга, собственной лошади воткнется ему в прямую кишку, а он, тонкий человек с толстыми запястьями, лошадь отвязывать не собирается. Билл Полленберг умел рассуждать разумно, когда видел в этом необходимость. А на этот раз он увидел вот что: странный узор из морщинок на лицах двух самых крутых своих помощников и слезы боли у них на глазах. -- Добрый день, приятель, -- вежливо произнес Билл Полленберг и предложил незнакомцу кофе прямо с костра. На Полленберге была пятиведерная шляпа, джинсы "Ливайс" и ковбойские сапоги -- великолепная оправа для кольца с розоватым бриллиантом ценой в двести тысяч баксов. Это был единственный настоящий бриллиант, которым Билл когда-либо владел. -- Где это ты научился своему южному акценту? По моим данным, ты родом с Мошолу-авеню, что в Бронксе. -- Я человек разумный. Давай рассуждать разумно вместе. -- Как тебе удалось изменить показания свидетеля? -- Я ничего не делал, дружище. Выпей кофе. Найди в себе положительные силы. Выпусти себя на свободу. Найди свое истинное "я". -- Что ты сделал со свидетелем? -- Это за меня сделали силы Вселенной, -- с улыбкой отозвался Билл Полленберг. Вскоре после этого улыбающийся Билл Полленберг был найден без своего бриллиантового кольца, а сам он при этом служил подушкой, привязанной к заднему копыту его любимой лошади. Каждый раз, когда лошадь пользовалась этим копытом, живот Билла Полленберга встречался с принадлежащей ему землей. Бриллиантовое кольцо было найдено у маленькой девочки в центре Оклахома-Сити. Она объяснила, что ей кольцо дал очень милый дядя -- он сказал, что у нее очень красивая улыбка. На яхте, курсирующей в водах Тихого океана вблизи побережья Калифорнии, Анджело Мускаменте встретился со своими подчиненными. Его масляная вежливость скрывала ту злобу, которая делала его организацию одной из наиболее четко функционирующих в стране. Всем им удалось пережить то, что представляло из себя самую серьезную угрозу их свободе за последние десять лет, а свою передышку они получили тогда, когда свидетель, рядовой боевик организации, внезапно забыл все. Никто из тех, кто знал мистера Мускаменте, ни на мгновение не поверил, что это не он протянул свою могучую руку, чтобы поиграть на Дженнаро Друмоле -- "Барабане". Все знали, что вставать на пути мистера Мускаменте было как минимум больно, а как максимум -- смертельно. К проступкам, заслуживавшим смерти, относилось все, что обходилось мистеру Мускаменте дороже, чем в пять тысяч долларов. Поскольку босс часто бывал неразумным и приговоры обжалованию не подлежали, то в банде процветало лишь мелкое воровство. Поднимаясь на борт яхты, лейтенанты по очереди целовали руку своему военачальнику. -- Как приятно быть здесь с вами, -- говорили они один за другим. -- Ага. О'кей, -- ответствовал мистер Мускаменте, которого это выражение почтения сильно утомило. Наконец четырнадцать посвященных собрались на корме океанской яхты "Мама". Они сидели на маленьких стульчиках, перед каждым стоял маленький столик. Все, что они пожелали бы выпить или закусить, уже стояло на столиках так, чтобы им не пришлось никого звать во время беседы. Когда мистер Мускаменте говорил, он не любил, чтобы его прерывали. Перед началом его речи некоторые из лейтенантов удостоверились, что голова пока еще у них на плечах. Команде было сообщено, что мистер Мускаменте был бы весьма признателен, если бы они не появлялись на корме и ограничили свои передвижения носовой частью яхты. Однако телохранители мистера Мускаменте выразили эту мысль насколько иными словами: -- Эй, вы там! Пошли вон отсюда! Идите на нос! И чтоб вас тут больше не видели! Слышали? А теперь убирайтесь! Когда палуба была очищена от посторонних, мистер Мускаменте откашлялся. Его стул был чуть выше, чем у всех остальных. Сидел он спиной к морю. На нем был синий двубортный капитанский китель, белые брюки и высокие ботинки. Мистер Мускаменте как-то раз увидел на ком-то такую униформу и заказал себе такую же, а чтобы никто ничего не напутал, двое из его подручных взяли под руки того яхтсмена, отнесли его в магазин готового платья и подобрали гардероб для мистера Мускаменте, тыкая в тот или иной предмет туалета и говоря продавцу: -- Вот это. Что на этом парне. Так он приобрел свою униформу. И теперь, со своего высокого трона на палубе яхты "Мама", так гармонировавшей с его яхтсменским костюмом, мистер Мускаменте обратился с речью к своим подчиненным и рассказал о снизошедшей на него благодати. -- Вы видите перед собой нового человека, -- сообщил мистер Мускаменте. Все согласились с этим. -- Но ничего нового в этом нет. Совершенно ничего нового, -- изрек мистер Мускаменте и стал ждать, когда все согласятся с этим новым его утверждением, противоречащим предыдущему. -- Итак, как же это может быть, спросите вы себя. -- Хороший вопрос, босс! -- воскликнул Сантино Джеллино по прозвищу Желе. -- Внутри каждого из нас заключена положительная сила, против которой мы боремся. -- Мы ее так забьем, пока из нее дерьмо не потечет, босс! -- с готовностью вызвался Желе. -- Заткнись, -- добродушно посоветовал ему мистер Мускаменте. -- Точно, босс. Все заткнитесь! -- рявкнул Желе. -- А особенно ты. Желе, -- тонко намекнул мистер Мускаменте. -- Итак, каким образом внутри борющегося плохого человека может оказаться совершенно иная, положительная личность? Слышен был только шум двигателей, расположенных где-то под палубой. Никто не собирался отвечать на этот вопрос. Каждый избегал встречаться глазами с каждым. Никто не хотел ни малейшим намеком выдать, что и понятия не имеет, о чем это толкует босс. Мистер Мускаменте пустился разглагольствовать о добрых силах Вселенной. Он говорил об астральной энергии. Он говорил о далеких планетах, с которых все человечество явилось в этот мир, и о том, что именно это отличает человека от животного. Все ждали, когда наступит кульминация. Когда Джоуи Фаланга по прозвищу "Пальчики" услышал название "Братство Сильных", он вдруг подумал, что понимает, о чем идет речь. -- Ага. Точно! Я мог купить у Доломо одно из их отделений еще в семьдесят восьмом. Очень дешево. Впрочем, я знаю парня, который на этом погорел. Со всей этой шумихой -- аллигаторы в бассейнах и все такое прочее -- через год-два эти отделения не будут стоить ни пенни. По-моему, нам следует держаться от них подальше. -- Этот аллигатор оказался в бассейне журналиста потому, что аллигаторы -- это негативные астральные существа, откликающиеся на негативные астральные силы. Журналист сам накликал на себя аллигатора. Никто его ему в бассейн не сажал, -- заявил мистер Мускаменте. -- Нет, босс. Им удалось заполучить того парня, который купил для Доломо вещественное доказательство А. Он дал показания в суде. И изобличил Доломо. Им теперь ничто не поможет. Они разбиты в пух и прах. -- Вовсе нет. Мы им поможем. -- А что мы будем делать? -- Мы должны расквитаться с этим предателем. -- Итак, мы начинаем участвовать в играх "Братства Сильных". Мы сейчас по низкой цене закупаем пару отделений, убираем свидетеля, и тогда у нас будет что-то достаточно ценное. Понятно, -- произнес Желе. Все закивали. Мистер Мускаменте правил столько же благодаря своему уму, сколько и страху, который он внушал. -- Мы не станем никого трогать. Мы будем защищать Братство, -- заявил мистер Мускаменте. -- Мы продаем супругам Доломо нашу защиту? -- переспросил Пальчики. -- Мы никому ничего не продаем. Мы покупаем. Я всех вас посылаю на первый уровень. Я не хочу, чтобы рядом со мной находилось чье-нибудь отрицательное сознание. Вы выпустите на свободу то, что держите взаперти. Вы будете действовать в унисон с силами добра, то есть с нами. Кто против нас -- тот есть зло. Понятно? Раздалось многократное "да". Единственное, чего присутствующие не могли понять, так это зачем для уяснения того, что те, кто против мистера Мускаменте, являют собой зло, нужно "Братство Сильных". Они привыкли так считать с самого детства. Капитан судна, стоя на мостике, заметил, как в сторону "Мамы" движется нечто. Он поднес к глазам бинокль, навел на фокус, потом отвел бинокль в сторону. Потом передал бинокль помощнику, чтобы проверить, не мерещится ли ему. -- У меня что-то с глазами, -- заметил капитан. Первый помощник посмотрел на движущийся предмет и тоже в растерянности отвел бинокль в сторону. -- Я тоже не могу понять, что это такое. Похоже на человека в темной майке и серых брюках, который плывет в нашу сторону. -- Со скоростью двадцать узлов? В четырнадцати милях от берега? -- Наверное, это небольшая лодка, -- предположил первый помощник. Капитан взял бинокль. Он долго вглядывался в непонятный предмет. -- Точно, лодка. И размахивает руками и ногами. Как ему удается плыть так быстро? Первый помощник взял свой собственный бинокль. -- Вы правы. Он плывет быстро, но такое впечатление, что это не стоит ему ни малейших усилий. Непохоже ни на кого из пловцов, которых мне доводилось видеть Они поднимают фонтаны брызг. Бог ты мой, этот парень плывет гладко! Как вы полагаете, нам надо сообщить об этом мистеру Мускаменте? -- Эти гориллы нас на части разорвут. У него сейчас проходит одно из его деловых совещаний. -- Так что же нам делать? -- Может, этот парень вовсе не к нам направляется? -- Похоже, к нам. -- Если это человек за бортом, то мы должны его подобрать, -- сказал капитан. -- Что-то не похож он на человека за бортом, -- заметил первый помощник. -- Это выяснится очень скоро. Вскоре человека за бортом заметил один из гостей мистера Мускаменте. Капитан узнал об этом по звуку пистолетного выстрела. Человек исчез под водой. Потом человек вынырнул возле кормы судна и начал разговор с мистером Мускаменте. Этот день навеки останется в памяти калифорнийских преступных синдикатов. В этот день на глазах у мистера Мускаменте выступили слезы. Слезы выступили тогда, когда он не сумел объяснить, почему свидетель Друмола -- "Барабан" не сумел припомнить собственные показания. Мистер Мускаменте говорил о силах Вселенной, а его лейтенанты вежливо слушали. У гостя, прибывшего по морю, оказалась неприятная привычка на все реагировать затрещинами и выворачиванием рук. За несколько минут мистер Мускаменте превратился в беспомощный кусок мяса. Его синий китель был изорван в клочья, ноги, обутые в высокие ботинки, беспорядочно колотили по воздуху. Тогда гость, прибывший по морю, перекинул мистера Мускаменте через бортик и окунул головой в воду. Каждый раз, когда он доставал мистера Мускаменте из воды, чтобы тот мог вздохнуть, гость спрашивал, как мистеру Мускаменте удалось заставить Друмолу изменить показания. В третий и последний выход мистера Мускаменте на поверхность всем на борту стало ясно, что он говорит правду. Он искренне верил, что ему удалось вступить в контакт с силами добра и заручиться их поддержкой. Все на борту сошлись и еще кое в чем. Они явно не хотели больше связываться со свидетелями, дающими показания в пользу властей, раз их защищает этот парень, ибо, как прокричал мистер Мускаменте, а они уверовали, этот парень являет собой высшую отрицательную силу. А раз дело обстоит именно так, то никому не хотелось быть на стороне сил положительных. Римо вернулся на берег вместе с остатками банды и с капитаном и первым помощником, которые находились под сильным впечатлением от всего увиденного. Римо притих и даже не обращал внимание на то, как сохнет на нем одежда. Он опять потерпел неудачу. Некоторым из лейтенантов очень хотелось узнать, на кого он работает. Нет-нет, вовсе не потому, что они такие любопытные, поймите правильно. Просто они были бы в полнейшем восторге, если бы им удалось заполучить его в свою команду. Лейтенанты видели в Римо человека, разделяющего их самые сокровенные убеждения. Они видели в нем человека, который идеально впишется в калифорнийский рэкет. -- Нет, -- отказался Римо. -- Так уж получилось, что я -- хороший парень. А поскольку, говоря это, он кого-то выкинул за борт, то не нашлось никого, кто решил бы с ним не согласиться. Когда "Мама" пришвартовалась в лос-анджелесском порту, лейтенанты вежливо позволили Римо сойти первым. Когда он позвонил начальству, он понял, что, видимо, дело сильно буксует, потому что Смит был настроен миролюбиво и постоянно твердил, что это не его вина. -- Я бы сказал, возьмитесь за "Братство Сильных", поскольку это единственное, что объединяет все эти дела. Но если за всем этим действительно стоят они, то почему они не воспользовались своими способностями, чтобы нейтрализовать свидетеля, давшего показания против них самих? Как-то нелогично получается. Единственное, что мы знаем наверняка, так эго то, что вся правоохранительная система в Калифорнии трещит по швам. -- Ага, а если что случится в Калифорнии, то очень скоро вся страна подцепит это, -- заметил Римо. -- Вы хотите меня немного утешить? -- спросил Смит. -- Да я и сам чувствую себя не слишком здорово. -- А почему бы вам не взглянуть на эту организацию? Возьмите с собой Чиуна. -- Вы полагаете, я уже не справляюсь с работой? -- Возьмите Чиуна. -- Вы хотите сказать, что у меня ничего не получится? -- Я хочу сказать, что я не знаю, как вы или Чиун делаете то, что делаете, и если Чиун говорит, что у вас разладился контакт с космосом, то это означает, что что-то не так. И по тем или иным причинам вам не удается добиться результата.. -- Вы только что сказали, что это не моя вина. -- Я сказал, что у меня нет оснований полагать, что это ваша вина. До конца уверенным я быть не могу. Римо стер в пыль трубку телефона-автомата. Это было гораздо приятнее, чем повесить ее. Глава шестая Адвокат Барри Глидден отправил своих детей на какое-то время в Швейцарию, велев им поехать туда под чужим именем. Он сам свяжется с ними, когда дела пойдут получше. -- Папа, ты совершил что-то плохое? -- спросила дочь. -- Нет, -- ответил Глидден. -- У меня очень трудный клиент, который к тому же еще и очень сумасшедший. -- Они не хотят тебе платить? -- Да нет, это -- наименьшая из моих бед. У меня есть клиентка, которая уверена, что в мире плохо только то, что причиняет вред лично ей. А сама она совершает очень дурные поступки. -- Что, например? -- Например, все что угодно, дорогая. Совершенно все что угодно. Все, что угодно, любовь моя. Понимаешь? -- Барри обхватил ладонями лицо девочки. Его передернуло. -- Воображение этой больной, очень больной женщины не имеет пределов. Ничего нет такого, что она не могла бы сделать. С кем угодно. Вот поэтому вам и надо уехать. Она вне себя от ярости и сердится на меня. -- А ты не можешь сообщить в полицию, чтобы тебя защитили? -- Не выйдет, дорогая моя. Только не с этой парочкой. -- Так почему же ты их защищаешь? -- Ну, она хорошо мне платила. Очень хорошо. И я не... Я не мог поверить, что эти люди такие плохие, как оказалось. -- Ах, папа, у тебя ведь и раньше были совершенно ужасные клиенты. -- Она сажает аллигаторов в бассейны людям, которые ей не нравятся. Она угрожает президенту. И она пообещала, что сварит кое-кого заживо в масле, если проиграет дело. Если я проиграю дело. Загружайтесь в самолет, милые мои. -- Ты проиграл дело? -- Пока еще не совсем. Только первый раунд. Но шансов у нас нет никаких. -- Она тебя собирается сварить заживо, папа? -- Нет, любимая. Кого-то, кого я очень люблю. -- До свидания, папа. Не звони, пока все это не кончится. По телефонному звонку можно выследить человека. -- До свидания, любимая, -- попрощался с дочерью Барри Глидден, который, несмотря на весь свои ужас, все же не был напуган настолько, чтобы упустить возможность провернуть несколько деловых операций перед встречей с Доломо. Он нашел двух новых инвесторов для строительства города, который он намеревался воздвигнуть на территории поместья Доломо. Потом он отправился на встречу с Беатрис и ее мужем. По мостику через ров с водой он ехал очень осторожно. Интересно, здесь живут аллигаторы? Интересно, подумал он, что случится раньше -- она меня кинет в воду или я успею построить две сотни двухквартирных коттеджей на южной лужайке? Глидден понял, что на Беатрис накатил один из ее приступов гнева, поскольку Рубин находился в бегах. Барри остановился в самом центре выложенного розовым мрамором вестибюля и начал искать улики, позволившие бы ему установить местонахождение Рубина. Откуда-то из глубины дома доносился какой-то звук -- какое-то радостное бульканье. Глидден знал, что это не может быть Рубин, но звук его заинтриговал. Глидден решил провести расследование. Он прошел мимо нескольких телохранителей, которых Доломо расставили в стратегически важных точках своего поместья после того, как родители одной из Сестричек попытались убить их за то, что Доломо украли у них дочь. Конечно же, Доломо не крали их дочь. Они просто продали ей несколько своих курсов. И теперь она работала в Австралии и будет работать до конца дней своих, чтобы с ними расплатиться. Глидден увидел ряд дверей со стеклянными окошками. Бульканье доносилось из-за одной из этих дверей. Он заглянул внутрь. Увидел он взрослых мужчин и женщин в подгузниках. Сначала ему пришло в голову, что это новая разновидность секса по-калифорнийски, но никто никого не трогал, разве что время от времени дергали за волосы. Он заглянул в следующее окошко. Там взрослые люди играли в заводные паровозики. Что ж, случается и такое -- почему бы взрослым людям не поиграть в паровозики. Но Глиддену никогда не доводилось видеть, чтобы взрослые люди при этом еще и изображали паровозные свистки -- во всяком случае, не с таким всепоглощающим усердием. В следующей комнате женщина с причудливо выкрашенными волосами была увлечена видеоигрой. А в последней комната был бар и женщина, поджидавшая гостей. Барри позволил ей налить ему выпить. Барри позволил ей обнять его за шею. Барри снял свои собственные руки со своих собственных колен на тот случай, если ей в том районе что-нибудь понадобится. Понадобилось. Он не сопротивлялся. Он поинтересовался, есть ли поблизости маленькая комнатка, где они могли бы уединиться. -- Сюда никто не зайдет, -- заверила его женщина. Он чувствовал запах ее духов -- гнусный запах, раздражающий его чувствительный нос. Впрочем, если запах подается в комплекте с обнаженным телом, прекрасным, полным телом, телом, ждущим его, то Барри Глиддену было как-то наплевать на самочувствие собственного носа. Уже мгновение спустя карусель в людном парке показалась бы Барри Глиддену вполне уединенным местом. Перед самым мгновением наивысшего торжества Барри Глидден почувствовал у себя на спине каблук чьего-то ботинка. -- Барри. Где Рубин? Я ищу Рубина. -- Одну секундочку, Беатрис, -- отозвался адвокат. -- Всего одну секундочку. -- У меня нет этой секундочки, -- отрезала Беатрис. -- Всего одну. Всего лишь одну! -- Тебе обязательно надо заниматься этим именно здесь? -- Да. О да! Мне обязательно это надо, и я это делаю. Барри не хотел прекращать свое занятие. Если бы в этот момент к его виску поднесли пистолет, единственная мысль, которая его бы занимала в этот момент, была бы такая: успею я кончить до смерти? Он слышал, как Беатрис что-то делает возле бара, а потом -- это стало для него сильнейшим шоком, вроде землетрясения, -- он почувствовал, как ведерко ледяной воды выплеснулось ему на спину. -- Пошли наверх, -- приказала Беатрис. -- У нас много работы. -- Рубин говорит, она очень сильная женщина, -- сказала фея из бара. -- Ага, -- согласился Барри. Иногда даже проект по строительству тысячи коттеджей не стоил того, чтобы ради него работать на Доломо. В огромном конференц-зале в южной части здания, где супруги Доломо часто проводили совещания с руководителями своих подразделений, Беатрис выглядела почти счастливой. Барри вытер себя бумажными полотенцами. -- Мне нужна правда. Если оценивать в баллах от одного до десяти, то каковы наши шансы выиграть дело в апелляционном суде? -- Мы по-прежнему можем признать свою вину в деле о мошенничестве. -- Я тебя не об этом спрашиваю. -- Никаких шансов. -- Тогда, -- угрожающе произнесла Беатрис Доломо, -- мы начинаем играть жестко. -- А аллигаторы в бассейнах и угрозы президенту -- это что, значит играть мягко? -- Я хочу сказать, что мы будем фехтовать без наконечников на рапирах, Барри. -- За такое фехтование людей отправляют в газовые камеры, Беатрис. Почему бы не сократить себе расходы и убытки и не спастись бегством? У вас по-прежнему уйма денег, особенно если вы продадите это поместье, в котором вам теперь нет особой нужды. Попробуйте оценить преимущества реальных денег -- если вы продадите поместье, то сможете до конца своих дней избавиться от угрозы тюремного заключения. Никакой больше религии, просто чудесная, мирная, хорошо обеспеченная пенсия. -- Два-три года такой жизни, и что дальше, Барри? Нет, никаких компромиссов. Я не затем выбралась из грязного вонючего чердака и вытащила за собой Рубина, чтобы так легко сдаваться. Ты что, думаешь, Рубин -- великий гений? Он был всего-навсего бездарным писателем-фантастом. Одним из многих. Он верил в Братство Сильных. Он пытался помочь людям, когда его основал. Можешь ты это понять? Он на самом деле верил, что люди могут избавиться от головной боли, если сумеют отыскать в своей жизни такой момент, память о котором так крепко вцепилась в них, что они не могут от нее избавиться. Мне пришлось осадить его, когда он начал лечить рак, а то бы его пациенты представили нам такой счет, что нам бы с ними никогда не расплатиться. Нет, мистер Глидден, я не собираюсь подавать никаких ходатайств. -- Так что же вы собираетесь делать? -- Идти дальше -- вперед и вперед. -- Вы уже пытались убить журналиста и угрожали президенту. Куда еще дальше? -- Если ваши угрозы не осуществляются, то вам никто не будет верить, -- заявила Беатрис. Сегодня губы у нее были накрашены фиолетовой помадой, а на веках лежали фиолетовые тени. На ней была белая крестьянская блузка с вышитыми цветами. Она была похожа на, пожилую женщину, потерявшую собственную одежду и одолжившую наряд у своей двенадцатилетней дочери. Барри прекрасно понимал, почему Беатрис одевается так скверно. Просто ни у кого не хватало мужества объяснить ей, как ужасно она выглядит. Беатрис посмотрела на часы. -- Мы не можем ждать вечно, -- сказала она, подошла к двери и визгливо крикнула в коридор: -- Приведите Рубина! Нам надоело его искать. -- Он пишет юбилейную речь, с которой он обратится к преданным, -- донесся в ответ мужской голос. Голос принадлежал кому-то из телохранителей. -- Пусть воспользуется прошлогодней. Скажите ему, пусть воспользуется прошлогодней! -- проорала миссис Доломо. -- Он говорит, так нельзя. Это новая речь, в ней он будет говорить о преследовании праведников. -- Дай ему пинка под зад и преследуй до тех пор, пока не добежит до конференц-зала! -- крикнула миссис Доломо и вернулась к столу, за которым сидел Барри Глидден, отчаянно пытавшийся придумать, как бы ему половчее порвать отношения со своими клиентами. Он знал, что надвигается. -- Барри, мы хотим заставить президента заплатить за это. Мы хотим заставить Америку заплатить за это. Вердикт о нашей виновности был навязан этой продажной судебной системе с самого верха. Всю свою жизнь я питала слишком большое уважение к властям. Так вот, Барри, отныне этому настал конец. Президент уйдет. Начнем с самого верха. -- Миссис Доломо, как член коллегии адвокатов я не имею право слушать подобные речи, не сообщая об этом властям. Я юрист, я приносил клятву. Поэтому я хотел бы вам посоветовать держать подобные планы при себе. Я остаюсь в стороне. -- Вы не в стороне, вы -- в самой гуще, Барри, -- заявила миссис Доломо. -- Я плохо разбираюсь в подобных делах. Я всего лишь юрист. -- Научишься. Рубин! -- Он сейчас придет, миссис Доломо, -- отозвался телохранитель. Кто-то семенил по коридору. Оказалось, это Рубин. Он вошел в зал. Сигарета свисала у него изо рта как раз под таким углом, чтобы из глаз потекли слезы. Он не брился два дня и был одет в банный халат. Откуда-то из-под халата доносилось легкое позвякивание, словно терлись друг о друга пластмассовые детали -- это звенели таблетки Рубина. Он положил их на стол, при этом руки у него дрожали. -- Хотите послушать речь для посвященных? Она просто прекрасна, -- сказал Рубин. -- Нет, -- отказалась Беатрис. -- Нет, правду сказать, -- вторил ей Барри. -- Речь посвящена преследованиям верующих за их религиозные убеждения. По-моему, это лучшее, что я написал. -- Есть дело. Рубин, -- оборвала его Беатрис. -- Она имеет особый смысл в свете нашего осуждения и апелляции. Нашим отделениям она понравится. -- Нет, -- сказала Беатрис. -- Если строго следовать закону, то я не должен здесь находиться, -- заявил Барри. -- Желаю вам всяческих успехов в вашем предприятии. -- "Преданные братья и сестры!" -- начал зачитывать свою речь Рубин, положив руку на плечо Барри и тем заставив его сесть. -- "Времена испытаний не впервые наступают в этом мире. Каждому из нас приходится сталкиваться с ними в нашей повседневной жизни. Они -- лишь мелкие препятствия на широкой дороге, ведущей к просветлению, лишь крохотные камешки под ногами у вас, если вы знаете, куда идете. Но они могут стать и огромными валунами, если вам не известна ваша цель и вы стоите на месте. Ваша вера освободила вас. Никогда не позволяйте вашей новообретенной силе уступать перед незначительными испытаниями. Знайте, что все препятствия носят лишь временный характер и что все вы -- дети великой вселенской силы добра, пронизывающей собой все живые существа. Вы победите. Да пребудет с вами великая сила добра". Рубин стер слезу с левого глаза рукавом халата. -- Ты закончил? -- спросила его Беатрис. Рубин кивнул, судорожно сглотнув. Он был глубоко тронут. -- Очень хорошо. Рубин. Я вышлю вам счет. А сейчас я ухожу, -- сказал Барри. -- Мы еще не разработали план, как мы расквитаемся с президентом, -- остановила его Беатрис. -- Сядь, Рубин. Президент не принимает нас всерьез. Что предпримем в связи с этим? -- Я не знаю, каким образом можно пронести аллигатора в Белый Дом. Нам придется придумать что-нибудь иное. Что вы думаете о моей речи? Вам не кажется, что она лучше, чем прощальная речь короля Аларкина, с которой он обратился к возлюбившим его наемникам-дромоидам? -- Она великолепна. Рубин. -- Как официально практикующий адвокат я буду вынужден сообщить властям о любых ваших планах, если они будут носить преступный характер. -- Не волнуйся, Барри. С этим проблем не будет. Помоги нам сейчас, и я гарантирую, что у тебя будет полная возможность сообщить властям обо всем, что ты знаешь. -- Вы говорили, что и свидетель по делу о крокодиле изменит свои показания. -- Ошибка вышла. У президента. Итак, как нам добраться до этого ублюдка? -- Никак, -- заявил Глидден. -- Его постоянно окружают телохранители. Их еще называют Секретной Службой, и они готовы ко всему. -- Не ко всему. Только на моем веку один президент был убит и один ранен, -- сказала Беатрис. -- У них есть электронные сенсоры. У них есть люди, готовые заслонить президента своим телом. У них есть все, что позволит им вас сцапать. А потом они посадят вас в тюрьму очень и очень надолго. На куда более долгий срок, чем за шутку с крокодилом. Так вот, Беатрис Доломо. Барри Глидден почувствовал, как у него внутри все воспламеняется от гнева. Пальцы его нервно барабанили по столу. Она зашла слишком далеко, и он знал, что он сделает, чтобы остановить ее. Как только он, благонадежный официально практикующий юрист, выйдет отсюда, он тут же сообщит кому надо о планах, угрожающих безопасности президента Соединенных Штатов. И при этом откажется от гонорара. Впервые за всю свою славную карьеру он будет жить, следуя той торжественной присяге, которую он принес многие годы тому назад, когда получал диплом юриста в Калифорнийском Университете в Лос-Анджелесе. И тогда, когда супруги Доломо окажутся надежно запертыми, он сделает свой ход, приобретет обширные просторы их поместья и вернет своих детей из Швейцарии. Поместье вполне может пойти в погашение неуплаченных налогов. И тогда оно достанется ему практически даром. -- До президента не добраться через его подружек. Он верен своей жене. Его невозможно отравить, -- сказал Барри, -- потому что специальные сотрудники пробуют его еду. Кобры, которых вы подкидываете в постель обыкновенным людям, до него не доползут, а кипящее масло не дотечет. Можете попытаться посадить снайпера на крышу дома, но Секретная Служба его засечет. Это я вам гарантирую. -- А президент читает письма? -- поинтересовалась Беатрис. -- Разумеется, -- ответил Барри. -- Тогда мы пошлем ему письмо. А пока мы хотим, чтобы вы поговорили с вице-президентом. В конце концов, именно он возьмет на себя президентство, когда нынешний президент покинет свой кабинет. Скажите ему, чтобы он оставил "Братство Сильных" в покое. Беатрис кивала, произнося эту тираду, как бы подтверждая разумность собственных слов. Барри ответил лишь вежливой улыбкой. Он не мог для себя решить, что ему делать: отправиться прямиком в ФБР или бежать. Когда Рубин провожал его к двери, Беатрис попрощалась с ним как-то странно: -- Дай ему столько, чтобы хватило на сейчас, -- сказала она. -- О чем это она? -- не понял Барри. -- Ни о чем, -- отозвался Рубин и пригласил Барри пройти с ним в комнату отдыха внизу. -- Нет, спасибо. Ваша жена мне там очень помешала. -- Беатрис не любит смотреть, как другие занимаются любовью. -- Это была не любовь. -- Что бы ни было, -- заявил Рубин. Чтобы спуститься по лестнице, ему пришлось принять две таблетки мотрина и две -- демерола. Он спросил Глиддена, нельзя ли передать с ним письмецо. -- Конечно, -- с готовностью согласился Барри. Рубин, очевидно, решил заставить Барри подождать, пока он напишет письмо. Барри решил поторопить его и вошел в ту дверь, за которой Рубин скрылся. Он оказался в подвале, где на стене висело множество резиновых костюмов. В подвале было несколько дверей, и Барри не знал, за которой из них искать Рубина и через какую из них он только что сам вошел сюда. Он выбрал наугад одну из дверей и открыл ее. И очутился лицом к лицу с Рубином. У того по лицу градом катился пот, глаза были выпучены, а сам он находился за стеклянной перегородкой. С этой стороны от перегородки перед Барри шевелились только его руки, облаченные в резиновые рукава. -- Уйди оттуда! Вернись, откуда пришел! -- заорал Рубин. Стеклянная перегородка приглушала его голос. В одной резиновой руке Рубин держал ватный тампон, в другой -- листок розовой бумаги. -- Что это вы делаете с письмом? -- Уйди оттуда! -- Вы делаете с письмом что-то странное, -- не отступался Барри. -- Я ничего не делаю с письмом. Уйди оттуда! Вернись, откуда пришел! -- Это и есть то письмо, которое вы просили меня доставить? -- Уйди оттуда! Ради твоего же собственного блага. Уйди. Мне подвластны силы, о которых ты не имеешь ни малейшего представления, силы, которые ты не в состоянии себе представить. -- Это -- то самое письмо, которое вы просили меня доставить. Что это вы с ним делаете? Барри подошел к столику, над которым манипулировали резиновые руки. На столе стоял небольшой флакон. Ватный тампон был чем-то смочен. Барри склонился над флаконом. Понюхал. Жидкость пахла странно -- так, как когда-то пахла кладовка, в которой хранились овощи и в которой ему однажды довелось заниматься любовью. Он пришел в дом к своей клиентке, которой он помогал в деле о разводе. Ее муж обвинил ее в нарушении супружеской верности. Он подозревает ее во всех грехах, сообщила она. Жизнь -- это сущий ад, сообщила она. Может быть, нам лучше поговорить об этом в кладовой, предложила она. Тогда Барри впервые в своей карьере принял альтернативную форму оплаты за свои услуги. И вот теперь Барри Глидден погрузился в сладкие воспоминания об этом запахе. -- Уйди оттуда! -- крикнул Рубин. -- А что такого? Что вы делаете. Рубин? -- Это дело слишком тонкое, тебе не понять. -- А что если я возьму этот пузырек и отнесу в полицию, а, Рубин? Что будет тогда? -- Ты только причинишь вред самому себе, -- ответил Рубин. -- Прошу тебя, не трогай его. -- Я не уверен, -- сказал Глидден. -- Это опасно. Как ты думаешь, почему я стою за стеклянной перегородкой, а руки у меня закрыты резиной? -- Скажите мне, -- попросил Глидден, не сходя с места. Ему очень нравился запах жидкости в сосуде. Сосуд был металлический, рядом с ним на столе лежала металлическая же пробка. Если защитить руки пиджаком, решил Барри, то можно закупорить сосуд, сунуть его в "дипломат", отвезти к какому-нибудь химику и отдать на анализ. Это будет сильным вещественным доказательством правительственной стороны в деле против Доломо, вполне достаточно, чтобы дать ему необходимые для покупки поместья шесть месяцев. Глидден снял пиджак, вынул из карманов бумажник и ключи и сунул их в карманы брюк. Потом он очень осторожно, как горячую кастрюлю, взял крышку сосуда с ароматной жидкостью и надел ее на горлышко. Одна из резиновых рук попыталась помешать ему. В руке было письмо. Барри не обратил на это никакого внимания. Потом письмо прикоснулось к его руке. Барри посмотрел на свой пиджак. С чего это он обмотан вокруг его руки? Под пиджаком -- какой-то сосуд. Он держит его рукой, на которую навернут пиджак. Барри положил крышку сосуда на стол и стал отряхивать пиджак. Потом он нечаянно опрокинул сосуд. Его обуял ужас, когда он увидел, что темное пятно расплылось у него по рубашке, пиджаку и брюкам. Только бы никто не рассказал маме! Барри Глидден заплакал и перестал плакать только тогда, когда какие-то добрые дяди отвели его в комнату, где было много игрушек и много других детей -- очень милые маленькие мальчики и девочки. Но потом выяснилось, что никакие они не милые. Они забрали все игрушки себе и не собирались делиться с Барри. Никто с ним не хотел поделиться. Он заплакал еще сильнее. Тогда добрая тетя дала ему желтую лодочку, и он прекратил плакать. Барри Глидден, в течение двадцати трудных лет состоявший членом коллегии адвокатов Калифорнии, наконец-то был счастлив. Рубин Доломо оставил Глиддена в первой игровой комнате и возобновил свое наступление на президента Соединенных Штатов. Он не знал, как ему лучше поступить -- послать легионы камикадзе, как в "Нашествии Дромоидов" или одного-единственного вестника. Как в "Обороне Аларкина". План Беатрис был проще. -- Сделай и то, и то другое, и не откладывая. Если мы будем ждать, пока ты все выстроишь в соответствии со своими схемами, мы умрем от старости, -- сказала она. Теперь она обвиняла его в том, что не удалось нейтрализовать свидетеля. Проблема заключалась в том, что они не смогли до него добраться. Его охраняли люди настолько отрицательные, что не поддавались ни на какие уговоры. И один из этих людей не дал любовному посланию дойти до свидетеля. Рубин Доломо по-своему не был лишен острого ума, и Беатрис, несмотря на все свои выходки, высоко ценила это качество. Она знала, что хотя Рубину случалось ошибаться и терпеть неудачу, он редко терпел неудачу дважды в одном деле, если только не выпускать его из виду. Поэтому, когда он сказал, что у него есть новый и значительно лучший план, как добраться до президента Соединенных Штатов, она не стала задавать лишних вопросов. -- Я прошу тебя только об одном. Прикончи этого сукиного сына. Прикончи президента Соединенных Штатов. Неужели это такая уж большая просьба? -- Нет, дорогая, -- ответил Рубин. Для нанесения удара он решил использовать Братьев и Сестер, которые не знали его лично и которые не могли бы дать против него показания. Это не было столь уж невыполнимой задачей, поскольку его фотография на обложке всех книг "Братства Сильных" была сделана, когда ему было слегка за двадцать, к тому же, над ней поработал художник, и теперь это изображение излучало силу, милость и вечную молодость. Такая фотография сейчас не годилась бы даже на паспорт. Для исполнения задания Рубин создал отряд Воителей Зора, а потом у своих отделений, разбросанных по всей стране, купил имена семи Братьев и Сестер, достигших седьмого уровня. Чтобы дойти до седьмого уровня, каждому из них пришлось выложить как минимум по восемь тысяч долларов. А на каждого, кто выложил такую сумму, можно было полагаться почти во всем. Но Рубину не было нужно почти все. Из укромного уголка в темной комнате, освещенной только пламенем свечей, из-за ширмы, на которой красовалось изображение солнца -- символа вечного тепла, энергии нашей галактики, он обратился к отряду, состоящему из домохозяек, должностных лиц, начинающих актрис, и даже одного агента по торговле недвижимостью из Покипси. -- Вы -- группа избранных. Вы -- те, кому много дано. Следовательно, мы вправе и от вас ожидать многого. Вы спасете эту страну от преследований по религиозным мотивам, от религиозной нетерпимости. Вы наставите руководство этой страны на путь добра и справедливости. И будущие поколения назовут вас святыми праведниками. Так вещал Рубин из-за величественной ширмы, которой предстояло защитить его, если бы план не удался. Но это казалось маловероятным. Агент по сделкам с недвижимостью из Покипси почувствовал, как по спине у него пробежал холодок. Домохозяйка охнула -- наконец-то ей предстояло стать важной, нужной людям, нужной всему миру. Об этом ей не приходилось и мечтать. У начинающей актрисы возникло видение -- она увидела свое имя ярко горящим в горних сферах, рядом с именем Кэти Боуэн. Кэти Боуэн -- избранная Сестра. Если ей удалось пройти весь путь и стать тем, чем она стала, то и мне это удастся, подумала начинающая актриса. А потом ей станет доступно все, что она только пожелает -- от Шекспира до Джонни Карсона. И вот, когда человек-невидимка начал говорить о том, что необходимо открыть свет истины и для президента Соединенных Штатов, о том, что надо прикоснуться к нему и сообщить весть добра, вопросов у нее было мало. Их стало еще меньше, когда невидимый голос сообщил ей, что если возникнут какие-либо проблемы, если она поддастся страху, если кто-то начнет задавать ей лишние вопросы, то все что ей надо сделать -- это разбить небольшую стеклянную ампулу, и тогда она станет неуязвимой для злых сил Вселенной. Но голос предупредил еще кое о чем. -- Ампулу вы должны разбить только в том случае, если вы столкнетесь с серьезными проблемами. Иначе вы сами накличете на себя куда более серьезные проблемы, -- сказал Рубин из-за ширмы. -- Разве это не прекрасно? -- прошептала домохозяйка. -- Это как в "Защитниках Аларкина". -- Что это -- книга или что? -- Это книга. -- Название дерьмовое, -- заметила актриса. -- Тот, кто это сказал, первым отправится спасать Америку, -- сказал Рубин Доломо. Для сотрудников Секретной Службы, которым было поручено охранять президента Соединенных Штатов, кошмар начался как-то безобидно. Произошло это в комнате, где сортировалась почта, приходящая в Белый Дом. Ничего особенного не произошло, но все, что хоть сколько-нибудь выбивалось из обычной рутины должно было быть расследовано. А случилось то, что несколько сотрудников не пришли на работу. -- Как вы знаете, -- сказал один из чиновников, -- почта отсюда идет пятью различными путями. Вся почта вскрывается в этой комнате, где ее проверяют на наличие бомб, ядов и прочих сюрпризов. Подарки идут в один отдел, где составляются благодарственные послания. Если стоимость подарков превосходит определенную сумму, то наши сотрудницы отсылают их в Смитсоновский институт, и их выставляют в музее. Письма, критикующие президента и Первую Леди, направляются в Бежевую комнату, где на них сочиняются вежливые ответы. Угрозы направляются вам для расследования. Письма, на которые могут ответить сотрудники аппарата президента, направляются в секретариат, а личные письма -- такие, которые приходят от людей, лично знакомых с президентом, направляются еще в один отдел. Именно с письмами этой последней категории у нас и возникли проблемы. -- Вы хотите сказать, что исчезли чиновники, вскрывающие личную корреспонденцию президента? -- Нет-нет. Письма вскрываются машинами. Проблемы возникли с сотрудниками, читающими эти письма. Они отработали обычную смену, а потом просто тупо уставились в пространство. Просто сидят и смотрят -- разинули рот и смотрят в одну точку, словно отключились. -- Значит, у вас не было возможности отличить их от всех остальных сотрудников, -- заметил агент Секретной Службы. -- Это шутка. -- У каждого своя служба, -- ответил сотрудник Белого Дома. Он, похоже, сильно обиделся. -- Простите. Продолжайте. -- Ну так вот. Потом они некоторое время развлекались -- ну, знаете, разбирали марки, менялись с другими сотрудниками своими завтраками, и все такое. А потом просто вставали и уходили. А когда мы им звонили домой, их просто нигде не было. -- Что значит, "не было"? -- Это значит, что они не вернулись домой ни в тот день, ни на следующий. -- Дайте мне имена тех, которые не исчезли. Таких оказалось двое. Оба они были необъяснимо апатичны. И они оказались неспособными ответить на любые вопросы, касающиеся их работы, или на вопросы, почему они работу покинули. По правде говоря, они вообще с трудом припоминали, что где-то там работают. Тогда наступили настоящие проблемы. Президенту предстояло совершить поездку по Среднему Западу и встретиться с фермерами. Как обычно. Секретной Службе предстояло совершить санитарную обработку маршрута, убедиться, что нигде по дороге не вырастут бомбы. Во всех укромных точках, где могли бы разместиться снайперы, были расставлены сотрудники Секретной Службы, а все дороги, которые могли бы служить путем отступления для террористов, были блокированы. Все залы, где президенту предстояло выступать, должны были быть обследованы с помощью металлоискателей. Все местные больницы пополнили запасы крови для переливания, накопив более чем достаточно крови группы, совпадающей с президентской, чтобы можно было произвести любую серьезную операцию. Расписание полетов в округе было изменено, чтобы президентский репс не столкнулся ни с каким самолетом. А затем президент, словно бы совершая увеселительную прогулку по штату Висконсин, проехался по пригородам Расина, помахивая рукой приветствующим его толпам так, словно у него нет никаких забот. У него их и не было. Все заботы легли на плечи Секретной Службы. Толпа была самая обычная. Девяносто девять процентов собравшихся пришли для того, чтобы приветствовать президента в чудесный осенний день. Кроме того, там присутствовали и демонстранты с транспарантами -- те, смыслом жизни которых была возможность сказать главнокомандующему, чтобы убирался из Южной Америки, Среднего Востока, Дальнего Востока, Африки, Европы и города Расина. Когда президент начал свою речь, телевизионные камеры сконцентрировали все свое внимание именно на этом одном проценте собравшихся. Сотрудники Секретной Службы стояли тремя кольцами, хотя для нетренированного глаза могло показаться, что они разбросаны в беспорядке. Три кольца представляли собой три эшелона обороны. Второй эшелон отделял президента от толпы. Третий, составленный буквально из "телохранителей", находился не далее, как на расстоянии вытянутой руки от тела, которое предстояло хранить. Эти люди были готовы сгрудиться, вокруг президента при малейшем признаке опасности. В этот чудный день одна милая и исключительно вежливая домохозяйка прошла сквозь второй эшелон обороны в городе Расине. Она вежливо извинилась и протиснулась между агентами. Но поскольку приборы, улавливающие наличие металлических предметов, ничего не показали, то никто из сотрудников, стоящих во втором кольце, не заподозрил ничего иного, кроме того, что леди хочет получше рассмотреть президента. Пока она не подошла вплотную к трибуне. -- Вам не удастся отключить свет вселенской истины! Ваши отрицательные силы потерпят крах! -- визгливо выкрикнула домохозяйка. Камеры отвернулись от президента, который в этот момент объяснял, каким образом страна накормит себя, когда произойдут серьезные перемены в аграрной политике правительства, и повернулись лицом к женщине, яростно размахивающей руками. Телохранители подались ближе к трибуне. Всего несколько секунд -- и вот уже сотрудники Секретной Службы допрашивают ее в предназначенной для этого комнате. -- Вам не удастся причинить мне вред! -- заявила женщина. Она была спокойна и нежно улыбалась всем присутствующим. Но когда она вдруг стала мочиться на пол, пришлось вызвать доктора и отвезти ее в больницу. По бумагам определили, что эта женщина -- домохозяйка, но сама она не помнила своей фамилии. Не могла она также припомнить и того, где живет и как оказалась в Расине. Ей было абсолютно наплевать на свободу вероисповедания. Не наплевать ей было только на одно: -- Когда мне дадут мороженое? Еще более странным было то, что агент, который ее задержал, был найден тем же вечером разгуливающим по улицам Расина. Он был совершенно ошарашен тем, что у него в кармане оказалось целых пятьдесят долларов. С такими деньгами, твердил он всем вокруг, он может посмотреть двадцать пять кинофильмов подряд. Если, конечно, не будет покупать конфеты. При каждой остановке в поездке по Среднему Западу случались подобные инциденты. Один раз какой-то такой псих чуть было не подошел вплотную к президенту. Наконец Секретная Служба, к великому своему огорчению, была вынуждена сообщить президенту, что не может более охранять его, когда он покидает пределы Белого Дома. Надвигалось что-то грозное, и они не имели ни малейшего представления о том, что это такое. Президент стоически выслушал сообщение своей охраны и потом, когда они удалились, направился к себе в спальню, где предыдущий президент когда-то давно показал ему красный телефонный аппарат -- особенный аппарат, по которому можно было звонить только особенным людям. Он многократно пользовался этим телефоном за годы своего президентства и теперь собирался воспользоваться снова. Все что ему надо было сделать -- это снять трубку, и тогда двое самых сильных в мире телохранителей будут охранять его днем и ночью. -- Смит слушает, -- раздался голос. -- Смит, у меня серьезные проблемы, и я не уверен, что они попадают под вашу юрисдикцию. Кто-то или что-то надвигается на меня. И сотрудники Секретной Службы утверждают, что рано или поздно этот кто-то или что-то меня достанет. Глава седьмая Храм "Братства Сильных" в Майами-Бич представлял из себя элегантную виллу в испанском стиле с огромными верандами. Но Римо и Чиун повстречались с первыми Братьями и Сестрами за несколько кварталов до храма. Те пытались уговорить Римо и Чиуна бесплатно протестировать свой характер. К немалому чиунову отвращению, Римо записал их обоих. На величественных воротах при входе на территорию храма красовалась кричащая вывеска: "Анализ характера -- бесплатно". -- Не могу даже представить себе, зачем ты это делаешь, -- заметил Чиун. -- Какие-то люди поставили своей целью угрожать президенту. Для этого они используют какое-то непонятное явление. И почему-то получается так, что те, кто наносит удар, забывают, что они сделали, как они это сделали, и даже забывают, кто они такие. Но среди них слишком много членов "Братства Сильных", чтобы нам не заняться расследованием. -- Мне жаль, что я спросил тебя об этом, -- заявил Чиун. На нем было простое серое кимоно -- наряд путешественника. Чиун надел его потому, что собирался покинуть Майами-Бич; Он всерьез обдумывал вопрос о том, чтобы подыскать себе более постоянное место жительства в Америке, и это печалило его. Если купить дом для постоянного проживания, то это значит, что придется поселиться здесь надолго, а чем дольше он и Римо будут работать на Смита, тем меньше у них останется шансов преумножить славу Синанджу. Сумасшедший император Смит не только настаивал на том, чтобы все их действия совершались в строжайшей тайне, но более того -- он явно не собирался захватывать трон в этой стране. Весь ужас заключался в том, что эти белые всерьез верили своим собственным словам, когда они разглагольствовали на тему избрания народом своих руководителей вместо более традиционных и надежных способов передачи власти: по праву рождения или -- что еще более разумно -- благодаря услугам профессиональных ассасинов, традиционных ассасинов, принадлежащих к древнему Дому ассасинов, давшему миру больше великих монархов, чем любая королевская династия. Римо упрямо отказывался оказать честь этому Дому ассасинов, совершив что-нибудь такое, что прославило бы его в веках. Вместо этого он продолжал служить стране, которая ничему его не научила, и императору, сумасшедшему настолько, что он открыто признавал, что не верит в отмщение. -- Похоже, вот оно и есть, -- сказал Римо. -- Что "оно"? Мы что, решили стать священниками? Что мы тут делаем? -- Я тебе уже объяснял это, -- терпеливо сказал Римо. -- Если не нравится, можешь возвращаться домой. Ты мне не нужен. Ты сам знаешь, что ты мне не нужен. -- Я тебе нужен. Но не для этих глупых заданий, на которые тебя посылает император Смит. Ты что, в следующий раз пойдешь ради него за покупками? -- Очень может статься, что нам предстоит спасти жизнь президента Соединенных Штатов, -- заметил Римо. -- А зачем? Мы на него не работаем. Мы работаем на Смита. Нам следует убрать президента Соединенных Штатов. Нам надо сделать президентом Смита. -- Он не станет президентом, если мы убьем президента. Президентом станет вице-президент. -- Тогда и его тоже. Я помню историю Вана-Младшего. Шаман, жрец, дальний родич царя обратился к Синанджу с просьбой помочь ему решить серьезную проблему. Между ним и троном было четырнадцать наследников: принцы, принцессы, владетельные князья. Ван-Младший пообещал шаману, что не пройдет и года, как тот станет царем. И стал. Вице-президент не более вечен, чем президент. -- Но потом наступает черед государственного секретаря, как мне кажется. -- И когда императором станет Смит? -- Никогда. Как ты не можешь этого понять? -- Если он никогда не станет императором, то что он делает с лучшими ассасинами в мировой истории? Зачем он попусту тратит энергию Синанджу? -- Мы не тратим попусту энергию Синанджу. Мы помогаем спасти страну, которую я люблю. Понимаешь? По-моему, ты просто не желаешь этого понять. -- Верно. Я не желаю понимать, как ты можешь любить тысячи квадратных миль бесплодной, загрязненной земли и двести двадцать миллионов человек, которых ты никогда не видел. Особенно если ты ничем не хочешь отплатить тому единственному человеку, который дал тебе силу. Впрочем, ладно. Я к этому уже привык, Римо. Я привык к твоей неблагодарности. Во всяком случае, за эти долгие годы я должен бы был к ней привыкнуть. -- Это вовсе не означает, что я не люблю тебя. -- Если бы ты любил меня, по-настоящему любил меня, мы бы работали на императора. Ты бы не тратил свои силы и таланты на... то, что мы делаем. -- Мы это делаем, -- заявил Римо. Они как раз подошли к воротам, и молодой человек в очках и в белой рубашке протянул им листок бумаги, предлагающий бесплатно пройти обследование на предмет определения типа характера. -- Мы как раз за этим и пришли. Мы хотим вступить в Братство. -- Сначала надо пройти через анализ характера, а потом уже вы можете вступать. -- Мы хотим вступить, -- стоял на своем Римо. -- Может быть, сначала пройдете анализ? -- У нас у каждого есть свой характер. Зачем нам его анализировать? -- спросил Чиун. -- Не знаю, -- ответил Римо. -- Он настаивает на том, чтобы мы прошли обследование. Значит, пройдем. -- Я не хочу проходить обследование, -- заявил Чиун. -- Тогда не проходи. -- А ты будешь его проходить? -- Я буду. -- Тогда я тоже пройду, -- сказал Чиун. -- Увидим, у кого из нас характер лучше, или... -- Или что? -- спросил Римо. -- Или увидим, что это плохой анализ. -- Ты терпеть не можешь проигрывать, папочка, -- заметил Римо. -- Когда дело дойдет до того, что я проиграл, мы будем мертвы. Исследование характера проводилось в огромной комнате, разделенной передвижными перегородками. Чиун сломал перегородку между собой и Римо, чтобы видеть, какие ответы будет давать Римо. -- Как вы можете!.. -- закричала молодая женщина, державшая в руках папку с бумагами. -- Руками, -- объяснил Чиун. -- Могу и еще -- это не трудно. -- Она хотела сказать, тебе не следовало бы так поступать, папочка. -- Она должна яснее выражать свои мысли. Молодая женщина растерянно взглянула на кого-то, кто находился в комнате, и получила подтверждение, что эти двое -- ив самом деле ее клиенты. -- Привет, -- сказала она. -- Меня зовут Дафна Блум. Я работаю консультантом в "Братстве Сильных". Мы ничего не собираемся вам навязывать, заставлять вас у нас что-нибудь купить, но мы хотим посмотреть, может быть, вы нуждаетесь в чем-то из того, что мы можем предложить. Дафна была довольно привлекательной девицей с развязной улыбкой и ядреным телом под стать улыбке. Но каждый раз, как улыбка исчезала, она сразу теряла свою нахальность и выглядела очень напряженной и даже растерянной. Улыбка была лишь маской, позволявшей это скрывать. -- Обычно мы не тестируем двоих сразу, но поскольку вы убрали перегородку, то, похоже, на этот раз нам придется сделать исключение. Кто первый? -- Я, -- ответил Римо. -- Я первый, -- возразил Чиун. -- Валяй, -- уступил Римо. -- Нет, давай ты первый. Я хочу слышать твои ответы, чтобы я потом мог тебе показать, как надо было ответить правильно. -- Это тест на тип характера, папочка. Тут нет победителей и побежденных. -- В каждом тесте есть и победители, и побежденные. -- Вы оба можете стать победителями, -- сказала Дафна. -- Если вы отыщете то, чего вам в жизни не хватает. Римо огляделся по сторонам. В комнате не было никаких украшений, на стенах не висели картины, на окнах не было штор. Лишь крохотные кабинки, отгороженные легкими перегородками, в центре огромного помещения, которое раньше, видимо, служило танцевальным залом. Казалось, устроители считали, что если придать офису утонченный вид, то это будет равнозначно осквернению святыни. В комнате стоял запах застарелого сигаретного дыма и средств для мытья пола. У стульев были широкие металлические подлокотники, стол в их кабинке был сделан из какого-то пластика -- словно его дизайнером был какой-нибудь бухгалтер, ставивший перед собой единственную цель -- снизить расходы. -- Вопрос первый: вы счастливы? По большей части, иногда или вовсе нет? -- спросила Дафна. -- Я бываю счастлив, когда знаю, что Римо делает то, что нужно, -- ответил Чиун. -- То есть? -- То есть никогда, -- заявил Чиун. -- Ты всегда счастлив, папочка. Ты счастлив, когда капаешь мне на мозги. -- Напишите: "совсем-совсем никогда", -- сказал Чиун. -- Скажите, юная прекрасная леди, вы были бы счастливы, если бы у вас был сын, который разговаривал бы с вами таким вот образом? -- Не думаю, -- ответила Дафна. -- Он -- ваш сын? Вы не похожи на белого. -- Я -- кореец. -- Ах, так он кореец? -- Вот видишь! -- торжествующе воскликнул Чиун. -- Задавайте ваши вопросы дальше, -- попросил Римо. -- Я белый. -- Даже эта умная, прекрасная женщина -- и та знает, -- сказал Чиун. -- Спасибо вам, мисс. -- Ладно, Римо, вы счастливы? По большей части, иногда, редко? -- Постоянно! -- рявкнул Римо. -- У вас вовсе не счастливый вид. -- Я счастлив. Поехали дальше. -- Это я несчастлив, -- напомнил Чиун. -- А у вас вполне счастливый вид, -- заметила Дафна. -- Чело