Ш-ш-ш, не так громко, - предупредил его Смит. - О чем это вы там шепчетесь? - взвизгнул Берри, и три бравых жандарма мгновенно выхватили пистолеты и нацелили их в грудь Берри. Берри скорчился в углу, визжа и прикрывая голову руками. - Найдите этот лоскут, черт бы его подрал! - велел Смит. - Давайте, давайте, - приказал префект. - Все будет хорошо, Берри, - успокаивал парня Смит. - Они сейчас его принесут. Они уже пошли за ним. Но Берри продолжал визжать и беспорядочно сучить ногами в воздухе. У компьютерного гения была истерика. Между тем оружие вернулось в кобуру. Жандармы в участке на улице Шарля де Голля обменивались изумленными взглядами. Префект заверил своего американского союзника, что Берри оказался самым опасным нарушителем в районе набережной. И правда, пострадавшая от него рыночная торговка весила 98 килограммов и была чуть ли не самым сильным человеком на острове, включая сюда и датскую его половину, где обитало немало крупных и малоцивилизованных личностей. Смит кивнул. Он не знал, что произошло на самом деле, но, когда принесут голубой клочок, можно будет поговорить с Берри и все выяснить. И Смит заверил благородного префекта, что ничего подобного наверняка больше не повторится. - Возможно мистеру Швайду необходимо наносить такого рода увечья, - шепотом начал префект, - мы ведь понимаем, в конце концов, от человеческой природы никуда не денешься, но только для этого есть специальные места. В конце концов, есть еще датская половина острова. Вы же понимаете. Смит снова кивнул, но заверил префекта, что такого рода эскапады отнюдь не в характере молодого человека. Но тут в участке появился жандарм, державший в вытянутой руке лоскут ткани, другой рукой он зажимал себе нос. Потому что от ткани несло рыбой, гнилыми фруктами, кофейной гущей. Его явно извлекли из мусорного бака. - Этот! Мой! - завопил Берри. - Все в порядке, Берри. Ты его и получишь. - Спасибо тебе, Харолд, - всхлипывая, отозвался Берри с благодарностью прижимая грязный лоскут к щеке. Берри Швайд, компьютерный гений обширной и тайной сети организации, только что получивший прозвище "Чудовище из Мариго", кротко роняя слезы, сосал свой палец. Префект предоставил им автомобиль, чтобы добраться обратно на север острова к деревне Гранд Кейс. Но вместо того, чтобы ехать домой, Смит велел шоферу высадить их прямо на дороге, в тупичке, где стояла мастерская по укладке гравия. Внутри этого незамысловатого помещения, позади нескольких кишащих комарами комнат находилась настоящая контора, куда Смит и привел Берри, отсюда открывался потайной проход в обширную пещеру, которая и являлась хранилищем информации и базой данных компьютерной сети КЮРЕ. Именно здесь Швайд изобрел портативное устройство, которое теперь носил с собой Смит. Он также придумал способ, как не только обезопасить информацию, но и определить личность того, кто попробует вломиться в сеть. Смит, который тоже не был новичком в технологии, так и не смог разобраться, как работает этот определитель. Когда двери за ними закрылись, запечатанные для надежности стальными, взаимоперекрывающимися панелями, Смит задал один простой вопрос: - Что произошло в Мариго? - Это все ваша вина, - откликнулся Берри Швайд. Он прочищал себе ухо кончиком голубого лоскута. - Моя вина? - переспросил Смит. - Каким образом? - Я даже не хочу вам говорить. - Берри, послушай. Ты же знаешь, что мы делаем кучу работы, о которой не должны знать посторонние люди. И мы не имеем права привлекать к себе внимание или вызывать любопытство. - Секретная работа? - спросил Берри. - Да, - подтвердил Смит, и Берри кивнул. - Ну ладно, - решился он, - Все эти записи, - он показал на громадные банки данных, выстроившееся вдоль стен пещеры. - А что с ними? - Вы вызвали какой-то старый материал и поставили на вводных данных свои инициалы, а я сканировал эти файлы для... ну, не важно, это очень сложно, но вот этот файл у меня и выскочил. А на нем еще были записаны ваши заметки. Вы там говорите, что беседовали с кем-то, кого вы завербовали, и спросили его, что он делает. А он тогда и ответил, что ничего не делает, только учится дышать, и вообще все одна сплошная глупость, и он в любом случае собирается с вами порвать. Смит тут же сообразил, на что наткнулся Берри Швайд. Это были ранние наблюдения Смита над тренировками Римо, первыми его тренировками, когда Смит только-только пригласил на работу Чиуна, мечтая о создании мощной карающей руки; тогда Смит думал о том, как один человек будет выполнять работу, которую должны бы делать тысячи людей. А Швайд все еще продолжал говорить. - Конечно, это выглядело довольно бессмысленно, если подходить к предмету только с точки зрения обыкновенных людей. Но, по правде говоря, запись была потрясающей, ведь она укладывалась в основные космические формулы мощи. Вы же понимаете, что такое масса, энергия и скорость света, верно? - На уровне любого непрофессионала, наверное, - ответил Смит. - Ну вот, тогда представьте себе, что свет изгибается, и вам все станет ясно, продолжал Швайд. Смит прокашлялся. Это было выше его понимания. Берри разъяснял дальше: - Вы сможете понять, что означает дыхание, если взглянете на него с точки зрения космической энергии того же рода, что мы используем сейчас для хранения вашей информации. Ведь это же синхронизация человеческого существа с ритмами этих энергий. Поэтому вы и в самом деле начинаете отражать в себе световое искривление с той же силой, что и космические световые энергии. В теории. - А на практике? - спросил Смит. - Ну, я попробовал так сделать, - сказал Берри, - и вдруг ощутил такую уверенность в себе, что вышел наружу и бегом пробежал всю дорогу до Мариго, целых пять или шесть миль, а потом кто-то на рынке меня толкнул и я просто в ответ отпихнул его. - Это и был жандарм? - поинтересовался Смит. - Да, наверное. - Ты сломал ему ключицу, - сообщил Смит. - О, Боже! - А потом ты отшвырнул 100 килограммовую женщину на пол-улицы, и она до сих пор еще в больнице. - Боже мой, Боже мой! - стонал Берри. - Ты мог бы все время проделывать эти вещи? - спросил Смит. - Какие? Дыхательные упражнения, которые дали мне силу? Нет. Понимаете, при этом обязательно надо не думать. А если вы будете думать над тем, что делаете, то никогда ничего не выйдет. - Как в спорте, - заметил Смит, который хорошо понимал, что стоит при игре в гольф задуматься над ударом - и почти наверняка считай его проигранным. - Только еще сильнее. Ведь в этом деле речь идет о мельчайших, невидимых глазу частицах. - А кто-нибудь мог бы этому научиться? - спросил Смит. - Чтобы уметь проделывать это постоянно? - Возможно, но тут уж действительно должно быть редкостное совпадение. Ведь шансы против такой вероятности астрономически велики. Это удивило Смита, он же знал, что Римо и Чиун постоянно находились в своего рода конфликте. И между ними-то уж явно не было никакого совпадения или там синхронизации. А может быть, размышлял Смит, и Римо, и Чиун находились в состоянии синхронизации с чем-то посторонним, с какой-то основной первородной энергией, причем они оба ее использовали, а другие не могли. Чиун часто говорил Смиту, что Римо - особенный, единственный в своем роде. Неужели это правда? Неужели Смиту просто необычайно, чудесно повезло, когда он совершенно случайно выбрал Римо Уильямса, ньюаркского полицейского на роль карающей руки КЮРЕ? Он выкинул пока эти рассуждения из головы и решил, наконец, сдержать свое обещание, данное маме Берри. - Ты мог бы сейчас набраться мужества и выйти прогуляться со мной? - спросил он. - Среди чужих? - Все люди будут для тебя чужими, пока ты с ними не познакомишься, Берри. Когда-то и я был чужим для тебя. - Но мама сказала, что вы хороший человек. - Ты можешь прихватить свой лоскуток, - ободряюще сказал Смит. - Люди будут смеяться. Я знаю, что будут. - Ладно, тогда оставь его здесь, он тут будет в целости и сохранности, - предложил Смит. - Я, пожалуй, лучше возьму его с собой. Берри согласился пройти пешком всю дорогу от гравийной мастерской до Гранд-Кейс, то есть почти с четверть мили. Когда они уже собирались уходить, в чемоданчике Смита раздалось тихое жужжание. Берри мгновенно понял, что получено сообщение. Это произошло, пока Смит находился вместе с Берри в пещере. Берри вызвал на мониторе сообщение, оно было от президента Соединенных Штатов. И гласило: - Что вы со мной сделали? ГЛАВА ПЯТАЯ Почти десять лет мировые средства информации не обращали внимания на убийства в лабораториях МОЗСХО и на проблемы, связанные с этим комплексом. Но именно в этот день появился намек на то, что смерть доктора Ревитса из МОЗСХО как-то связана с президентом Соединенных Штатов. Поэтому на президентской пресс-конференции все точно забыли про мир, который благодаря президенту был установлен между двумя враждующими силами в Южной Америке, никто не обратил внимания на новые дотации, выделенные президентом для Африки и способные обеспечить пищей половину населения этого континент, даже не упомянул предстоящие переговоры о соглашении по вооружениям. - Не смог бы господин президент объяснить нам, по чему успешно защищавшие МСЛСХО силы ФБР были отстранены от охраны? - спросила одна журналистка, которая никогда в жизни не сказала ни одного доброго слова о ФБР. Собственно говоря, однажды она даже подняла голос за уничтожение этого ведомства, утверждая, что его следует заменить гражданским консультативным советом, состоящим из негров, женщин и асоциальных личностей. Под ее определение асоциальных личностей подходил каждый человек, стоящий на грани самоубийства. - Я принимаю на себя полную ответственность за случившееся, - ответил президент. - Да, именно я приказал отстранить от охраны комплекса части ФБР. Я не могу сейчас сказать ничего определенного кроме того, что существует план по обеспечению полной безопасности проектов МОЗСХО. Я должен только подчеркнуть, что неподвижная мишень, как бы хорошо ее ни охраняли, рано или поздно все равно будет поражена. Более ничего добавить не могу. В течение двадцати минут пресса обсасывала только один этот вопрос. Зачем заменять то, что работает безотказно? В чем состоит тот таинственный план, о котором президент отказывается говорить? И вообще, как президент может доказать прессе, что он не прячется за национальную безопасность, а по ночам втихую не обделывает свои грязные делишки? - Послушайте, - сказал наконец президент. - Я принял решение. Может, оно было неверным, но я принимаю на себя полную ответственность за его последствия. Немедленное полдюжины журналистов заметили, что президент оказался весьма хитер и ловко ушел от проблемы, приняв на себя ответственность за случившееся. А один заявил: - И снова мы видим, как президент ускользает от обвинения с помощью совершенно бессовестной демонстрации собственной якобы искренности и честности. Сколько раз еще ему удастся использовать этот трюк? Некоторые комментаторы даже намекнули, что сам президент может стоять за таинственными убийствами, пытаясь таким способом полностью уничтожить МОЗСХО. - Эй, ребята, послушайте, - пояснял президент. - Я вовсе не против исследовательского центра МОЗСХО. И никогда не был против него, ведь это единственное подразделение во всей МОЗСХО, которое занято делом. Единственное, в чем я мог бы упрекнуть эту организацию так это в том, что у нее слишком мало лабораторий, где проводят важные исследования. Они ведь имеют представительские особняки в Париже, Лондоне, Риме и Гонконге - и при этом только один-единственный лабораторный центр. Четыре тысячи служащих, все весьма хорошо оплачиваемые - и меньше пятидесяти ученых. А ученым-то как раз платят не слишком хорошо. - Тогда почему вы решили разрушить лаборатории? - поинтересовался один ловкий телевизионщик. Он заслужил репутацию весьма прыткого журналиста, когда пробрался в парикмахерскую, чтобы обследовать обрезки волос президента и узнать, красит ли он волосы. Оказывается, президент еще был в состоянии усмехнуться. - Ну, если бы вы внимательно выслушали мои последние слова вместо того, чтобы выдумывать свой каверзный вопрос, вы бы поняли, что я - за, а не против существования этих лабораторий. Но я против коррупции. Против частного владения ракетным оружием и многочисленных представительств, кормящих бездельников, а также против того, чтобы мы оплачивали множество людей, которые только и делают, что подвергают нападкам нашу страну. Я имею в виду последнюю резолюцию МОЗСХО, где американский капитализм обвиняют в распространении большинства инфекционных заболеваний и, по каким-то неизвестным причинам, превозносят Организацию Освобождения Палестины за взрыв израильской больницы - своеобразный способ борьбы с болезнями. И правда. Неужели вы думаете, что таким образом действительно, можно бороться с инфекцией? - Господин президент, почему вы против борьбы с инфекциями? Тело было страшно искалечено. Истерзано и разорвано в клочья, все кости переломаны. Кошка доктора Ревитса удовлетворенно мяукала около обогревателя, ее преданность явно зависела от очередной мисочки молока, зверек выказывал ровно столько сочувствия своему погибшему хозяину, сколько можно ожидать от дерева, прощающегося осенью с последним своим листком. Порой Римо задумывался, как выглядит жизнь с точки зрения кошки? Он хорошо понимал уклад их нервной системы и поразительное чувство равновесия, но иногда ему очень хотелось бы позаимствовать у них это невозмутимое равнодушие, особенно тогда, когда привязанность причиняла боль. - Мы его потеряли, - произнес Римо. - Мы? - переспросил Чиун. - Мы никого не потеряли. - Он мертв. Не знаю, как они добрались до него, но он мертв. - Многие люди умирают, - заявил Чиун, в высшей степени уверенный в сем непреложном факте человеческого существования. - Только не так и не тогда, когда мы заверили всех там, наверху, что будем его охранять, - ответил Римо. Его в равной мере озадачивало и то, как убийца проник в закрытое охраняемое помещение, и то, как было разодрано тело жертвы - вот так же озорной малыш раскидывает повсюду кашу из своей тарелки. Это могла бы сделать какая-то машина, но ничего подобного в комнате не обнаружено. Да и не стала бы машина играть доктором Ревитсом. Ни одно приспособление, достаточно крупное, чтобы сотворить такое, не могло бы проникнуть в лабораторию, а уж тем более тогда, когда у входа сторожил Чиун. Римо снова подошел к стенам, надавил, попробовал раскачать. Пощелкал по двум усиливающим засовам - убедился, что ни одна из панелей не была сдвинута с места. - Папочка, я в тупике, - сказал он наконец. - Мы не растеряны. Синанджу было славно за многие тысячелетия до того, как появилась твоя маленькая зеленая страна, и будет славно еще много тысячелетий. Здесь присутствует смерть. Мы сожалеем о случившемся и приносим свои соболезнования пострадавшим от несчастья, но мы также сочувствуем тем, кто гибнет от наводнения, молнии и голода. Что такое голод, мы хорошо знаем на примере деревни Синанджу, - сказал Чиун. В подобные моменты Чиун всегда вспоминал о подлинных причинах, заставивших людей из Синанджу стать наемными убийцами. Легенда гласит: в маленькой корейской деревушке царила такая бедность, что жители вынуждены были топить новорожденных в заливе, ибо не могли их прокормить. Насколько Римо понял, в последние три тысячи лет угроза голода исчезла. Но для Чиуна она все еще продолжала существовать, это была извечная, очень реальная и никогда не исчезающая тревога. - Это не был несчастный случай, - возразил Римо. - Нам поручили охранять этого парня, но что-то или кто-то все-таки до него добрался. Добрался, несмотря на мое присутствие. - Придержи язык. Я не желаю, чтобы ты повторял такое. Мы, Синанджу еще никогда не теряли ни одного человека. Да и как мы можем его потерять? Каким образом могли бы мы потерпеть такое поражение? Он ведь не император. Просто ученый, работавший над известными нам исследованиями, возможно, они его и убили. Но мы никого не упустили. - Он мертв. А именно нам было поручено охранять его жизнь. - Это тебе было велено охранять его жизнь, а ты даже кимоно никогда не надевал. - Мне неудобно в кимоно, - сказал Римо, который так и не смог привыкнуть к этой одежде из-за того, что она на нем вечно распахивалась. - У нас возникли сложности. - Да, - подтвердил Чиун, - а тебе известно, в чем они заключаются? - Мы кое-кого потеряли. - Нет, - важно ответил Чиун. - И даже если теперь весь мир скажет, что мы кого-то упустили, то через столетие или через два мир забудет об этом. Так уж повелось на свете. Пергаментный лик медленно склонился в утвердительном кивке. Римо был поражен. Раньше Чиун всегда отказывался признать, что любой позор не вечен. И самым страшным несчастьем была потеря лица - обычно связанная с тем, что сделал или не смог сделать Римо. Но вот теперь, глядя на изуродованное тело, наблюдая, как Римо со знанием дела обследует стены, Чиун признал то, что не признавал никогда. Существовало нечто худшее, чем позор, ибо позор преходящ. - Теперь мы не можем уйти отсюда, - продолжал Чиун. - Подлинная сложность заключена в одном: если мы сейчас уйдем, в будущем нам снова придется иметь дело с тем же убийцей. И мы сражаемся здесь не ради Смита, ибо Смит преходящ. Америка преходяща. Не пройдет и тысячи лет, как исчезнут все народы, живущие сегодня. Даже сокровища не вечны, ибо в одни времена ценится одно, в другие - другое. Римо заметил, как на останки доктора Ревитса села муха. Вторая жужжала вокруг довольной кошки, но животное умело контролировало движения мышц, скрытых под шелковистой шкуркой, и, едва насекомое успевало коснуться ее шубки, как кошка тут же стряхивала его. - Сложность состоит в том, - снова заговорил Чиун, - что здесь находится или находилось нечто, способное проникать в наглухо закрытое помещение и убивать с огромной и коварной силой, а мы не знаем, что это такое. И если мы не поразим это нечто сегодня, с ним столкнутся новые поколения и, не зная его природы, могут быть уничтожены смертоносным нечто. - Встречалось ли что-либо подобное в прошлой истории Мастеров Синанджу? - спросил Римо. Чиун покачал головой. Пучочки его бороды дрожали. - Нет. Разумеется были такие, кто взбирался на стены высотой в десятки и сотни футов, даже если стены эти были смазаны жиром, препятствующим продвижению. Были подкопы, ведущие в охраняемые комнаты, были и такие люди, которые умели передавать другим свои мысли и заставляли свои жертвы убивать сами себя. Эти были самыми опасными, но теперь их уже нет, и, безусловно, этот человек не мог сам сотворить с собой такое. Посмотри, как разорваны мышцы. - Точно кто-то играл с телом, - подтвердил Римо. - Но у нас есть одно преимущество, - сказал Чиун. И своими длинными ногтями он изобразил символ, который невозможно было перевести и тем более подслушать. Римо читал знаки, изображаемые порхающими и пронзающими воздух лаборатории ногтями. "Пусть знают грядущие поколения, что Мастер Чиун и его ученик Римо лицом к лицу встретились с убийцами, которые не замечают стен, но наслаждаются играми со смертью." - Вот здорово, - заметил Римо. - У нас полным-полно неприятностей, а ты пишешь автобиографию. Римо позвонил Даре Вортингтон, чтобы сообщить: в лаборатории доктора Ревитса произошел небольшой несчастный случай. - Что за несчастный случай? - Сами увидите. И еще одно, Дара. - Да? - Принесите побольше бумажных полотенец. Таких, что по-настоящему хорошо впитывают влагу, - попросил Римо. Увидев, что осталось от доктора Ревитса, Дара Вортингтон покраснела, потом побледнела и упала Римо на руки. Когда девушка пришла в себя, Римо поддерживал ее в стоячем положении и объяснял, как только что обнаружил нечто потрясающее. С помощью этого из работы доктора Ревитса может получиться гораздо больше, чем мог мечтать сам доктор Ревитс. В данный момент Дару не слишком интересовали научные изыскания. Ей подумалось, что Римо мог бы проявить несколько больше внимания к трагедии, случившейся с его коллегой, а не распространяться о своих научных успехах. Римо ушел, оставив Дару, потрясенную смертью доктора Ревитса, злиться из-за возмутительного поведения нового сотрудника. Вместе с Чиуном они обошли все комнатушки в лабораторном комплексе. И Римо сообщал присутствующим, что находится на пороге величайшего открытия, которое превосходит все, над чем работал доктор Ревитс. - Вы не слишком самоуверенны? - поинтересовался один из исследователей. - А у нас уже все заметано, - ответил ему Римо с улыбкой и подмигнул. Оповестив всех в лабораторном комплексе о грядущем великом открытии, но не объяснив, в чем оно состоит, Римо и Чиун вернулись к себе и стали ждать нападения. Но его не было. Зато имело место небольшое происшествие с какой-то странной собакой, появившейся из аллеи. Странным этот пес был потому, что в отличие от других бродячих собак, он не кинулся вперед с обнаженными клыками, точно находился в стае, а попытался использовать для нападения собственный вес, будто видел себя огромным и сильным, как бегемот. Нападение животного таких размеров - не более пятидесяти фунтов весу - Римо легко мог отразить даже не повредив ему, а если бы нападение и правда было опасно, то Римо всегда мог на лету ухватить зверя за шею. Но в этот раз, когда рука Римо поднялась, он почувствовал, как пес выскальзывает из его хватки, Римо пришлось перехватить животное, и пальцы его ненароком вонзились глубоко в горло пса. Он вовсе не хотел убивать бедное сумасшедшее животное. Сторонний наблюдатель не увидел бы ничего, кроме внешнего действия: собака кинулась вперед, промахнулась и, уже замертво, приземлилась за спиной человека, на которого бросилась. Никто бы даже не заметил, как шевельнулась рука Римо. Но Чиун видел, как пальцы ученика устремились вслед животному. - Если бы ты носил кимоно, то никогда бы так не промахнулся, - укоризненно сказал он. - Представления не имею, как я мог промахнуться. Все было правильно. Дело в собаке. Я уверен. - В кимоно ты будешь почти на достойном уровне, - сказал Чиун, поплотнее завертываясь в свое темное зелено-золотое кимоно с изображением заката. - Уж я-то знаю. Они сообщили окружающим, где будут ночевать, и всю ночь промаячили в окнах, чтобы убийце доктора Ревитса легче было до них добраться. Но никто не пришел. Полиция не могла расследовать убийство в лабораториях МОЗСХО, потому что они являлись дипломатической территорией и нарушить ее неприкосновенность было невозможно. Сама МОЗСХО тоже не в состоянии была вести расследование убийства в лаборатории, так как потребовался бы человек, который умеет расследовать убийства или вообще знает, как приступить к расследованию хоть чего-нибудь. А у МОЗСХО имелась только Дара Вортингтон, чье тело столь привлекательно облекала облегающая блузка, когда девушка делала доклад о случившемся в одном из тридцати двух комитетов в нью-йоркском представительстве организации. Собственно говоря, и этот день члены организации собрались на заседание, посвященное "Безопасности и неотъемлемым правам борющихся угнетенных народов", к каковым причислялись исключительно те народы, которые вели войну против Америки или одного из ее западных союзников. В то время, как воевавшие с коммунистическими странами или, упаси Бог, со страной Третьего мира, не считались ни борющимися, ни угнетенными. Несколько наблюдателей из "борющихся за освобождение" тоже состояли в комитете. Они перенесли свою самоотверженную борьбу против угнетения в лучшие рестораны, театры и отели мира, платил за которые в основном американский налогоплательщик. Они слушали доклад Дары Вортингтон о смерти ученого и думали о том, как бы выглядела Дара без блузки. Когда-то среди служащих МОЗСХО разразилась даже необъявленная война за право владения Дарой, пока все не убедились, что она - одна из "тех". Человек, убитый в лаборатории в Вашингтоне, тоже был одним из "тех". Под "теми" подразумевались ученые, знавшие, с какого конца смотреть в микроскоп, секретари, умевшие витать, и финансовые директора, имевшие представление о финансах. "Те" были скучными, но необходимыми занудами, с неизбежным существованием которых приходилось мириться, а порой даже, как в этот раз, выслушивать их. Члены комитета по "Безопасности и неотъемлемым правам" знали, что мисс Вортингтон была такой занудой, несмотря на свое роскошное тело, ведь она, подумайте только, упорно хотела толковать о каких-то там фактах. Она рассказала, как было обнаружено тело, подчеркнула, что в помещение никто не мог войти, поскольку новый сотрудник по случайности все время стоял у самых дверей лаборатории доктора Ревитса. Самих же новых сотрудников в убийстве заподозрить тоже нельзя: доктора Ревитса умертвили столь кровавым способом, что убийца непременно должен был быть с ног до головы забрызган его кровью. Таким образом, два новичка никак не могли совершить убийство, кто-то другой никак не мог проникнуть в помещение, а доктор Ревитс тем не менее был мертв. Смерть доктора Ревитса означала серьезную угрозу миллионам жизней, ведь он работал над уничтожением жука Унга, который пожирал посевы в Центральной Африке и тем самым обрекал на голодную смерть миллионы людей. Один из африканских делегатов вдруг встрепенулся, очнувшись от дремы. - Она сказала "майонез"? Она сказала, что нет майонеза для салата? - горячим шепотом осведомился он у представителя "Организации народного освобождения Нижнего Чада". - Нет. Она сказала: людей. Угроза для жизни миллионов людей. - А, - с облегчением отозвался африканский делегат. - Значит, майонез для салата есть. - Ах, ну конечно же... - Эти заседания обычно столь утомительны, что я даже перестал прислушиваться. Когда, наконец, мы осудим Америку? - Да разумеется в самом конце. - Вы тогда разбудите меня? - Я проголосую за вас, - пообещал представитель "Организации народного освобождения Нижнего Чада". - Что за милый человек. Значит, салат к обеду вне опасности. А вы уверены? - Да. Я же сказал вам. - Благодарю вас. Дара Вортингтон особо выделила проблемы, связанные с обеспечением безопасности, заметила, что ФБР было отстранено от охраны комплекса прямо перед убийством, но также отметила, что ни одна другая страна также не сумела защитить ученых. Однако, несмотря на происшедшую трагедию, работа доктора Ревитса увенчалась успехом. Компьютерная распечатка, которую он читал непосредственно перед своей трагической гибелью, свидетельствовала, что жука Унга можно победить и таким образом спасти миллионы жизней в Африке. Вещество феромон, которое выделил доктор Ревитс, могло контролировать воспроизводительную функцию смертоносного насекомого. Председатель комитета вдруг поднял руку. - Это еще долго будет продолжаться? - спросил он. - Это крупнейший прорыв в деле спасения народов Центральной Африки, - ответила Дара. - Хорошо, - одобрил председатель, который и сам был родом из одной центральноафриканской страны. - Нас всех заботит спасение людей в Третьем мире. Но я хотел спросить, собираетесь ли вы излагать нам тут еще какие-то подробности? - Вы имеете в виду, как может быть изничтожен жук-вредитель? - Да, - кивнул председатель. - Феромон готов к использованию, - ответила Дара. - Что-нибудь еще? - Теперь вы можете в любой момент начать войну против страшного жука Унга. - Разумеется, мы своевременно рассмотрим этот вопрос, - заявил председатель. - Я бы предложила сделать это прямо сейчас, не откладывая. Начинается сезон дождей, и если Унгу позволить размножиться... - Мисс Ворти, нам не требуются доклады о сезоне дождей, да еще сделанные белой женщиной. Мы, африканцы, слишком долго жили под опекой Первого мира. Мы происходим из тех мест, где как раз и бывают сезоны дождей. И нам вовсе ни к чему выслушивать рассуждения о сезоне дождей из ваших прелестных пухленьких губок. Я бы скорее предложил вам немедленно заняться вашим столь опасным расизмом. И был бы рад помочь вам в преодолении ваших недостатков в любой назначенный вами вечер. Кто поддерживает это предложение? Руки всех присутствующих дружно взметнулись вверх, хотя, собственно, никакого предложения выдвинуто не было. Продолжение собрания отложили, закончив призывом бороться с расизмом. Прозвучало также несколько замечаний относительно незрелости мисс Вортингтон и ее небрежном отношении к процедурным вопросам. Кое-кто даже сказал, что работай она в ином подразделении МОЗСХО, ее бы уволили, не сходя с места. Ее еще можно было вынести только постольку, поскольку она имела дело в основном с занудами, как любили называть члены МОЗСХО забавных человечков в белых халатах, которые возились с микроскопами и химикалиями. Их всех приходилось терпеть, потому что ответственные по связям с прессой в МОЗСХО сказали, что организация должна их иметь. Большинство делегатов никогда не сталкивались с подобными проблемами у себя на родине. Там, когда уж ты управляешь страной, то ты ей на самом деле управляешь. И вовсе не обязан при этом лезть из кожи вон, угождая народу; а если людям не нравится происходящее, то им лучше держать рот на замке. Но поскольку девяносто девять процентов средств на деятельность МОЗСХО поступало из стран Первого мира, причем в основном из Америки, то членам организации волей-неволей приходилось приспосабливать свои несколько отсталые взгляды к вкусам демократов. И если уж им так надо, чтобы учреждение, связанное со здравоохранением, держало при себе человечков в белых халатах, которые суетятся вокруг микроскопов и накачивают дикарей лекарствами, хотя оные дикари никак не влияют на правительства Третьего мира, ну что ж, в таком случае члены комитетов МОЗСХО согласны иметь дело с этими чудаками. Но только потому, что ответственные в организации по связям с прессой так утверждают. Но они вовсе не обязаны терпеть этих зануд в своих роскошных, устланных коврами залах заседаний. И уж конечно, никто не намерен ужинать с ними в Париже или там в Лондоне. Ведь зануды даже не знают толком, как правильно осудить империализм, расизм или сионизм. Эти отсталые, неотесанные личности ничего не понимали в изощренных сложностях штатных собраний, межорганизационных конференций, крупных международных семинаров. Они наивно полагали, что здравоохранение как-то связано с прививками для детей, причем таких детей, которые даже не были отпрысками важных особ. Просто какие-то там дети. Просто потому, что без лекарства они собираются умереть. Эти белые - а зануды почему-то всегда почти были белыми - готовы горстями раздавать лекарства племенам, существование которых вообще не имеет никакого значения. Совершенно также обращался с африканцами старый колониальный режим с его белыми докторами. Все члены комитета находили подобное поведение крайне предосудительным. Ну и естественно, когда белая девушка выдвинула предложение о том, что белым докторам следует немедленно ринуться в африканские страны, где они вели бы себя совершенно также, как былые колонизаторы, и лечили, кого ни попадя, Комитет по безопасности и неотъемлемым правам борющихся угнетенных народов не только привычно проголосовал за осуждение империализма, расизма и сионизма, но и вынес предупреждение неосмотрительной юной особе: - Мисс Вортингтон, мы более не желаем слышать о сезоне дождей на африканских равнинах. За кого вы себя принимаете? Если бы мы с вами и правда находились в Африке, то вас бы живо отправили за парой коз и кувшином бананового вина. А потому для членов комитета оказалось страшным ударом полученное два часа спустя известие, что они все направляются в Центральную Африку, дабы, кроме всего прочего, бороться с жуком. Служащие в Париже были поставлены в известность. Коктейль-вечер отменен. В комнатах, устланных потрясающими коврами и заставленных мебелью в стиле Людовика XIV, делегаты с недоверием выслушали сообщение и послали телекс с просьбой подтвердить поразительное известие. - Повторите сообщение, - просили ошарашенные делегаты. И оно было повторено: "Всем делегатам МОЗСХО приготовиться к вылету в Увенду для проведения обработки феромоном территорий, зараженных жуком Унга." - О Господи, - выдохнул один из координационных исполнительных директоров МОЗСХО - всего их было сорок семь, получали они больше ста тысяч долларов ежегодно, так как за меньшую сумму никто не в состоянии вести нормальный цивилизованный образ жизни в большом городе. - Я приехал из Увенды. И хотел никогда туда не возвращаться. Что это за внезапная перемена? Амабаса Франсуа Ндо, генеральный директор МОЗСХО, в своем королевском номере около представительства ООН в Нью-Йорке выслушал мощный хор жалоб, исходивших от делегатов, разбросанных по крупнейшим столичным городам Европы и Америки. Понял ли он, что его дальнейшее пребывание на посту генерального директора зависит от этих делегатов? И если им действительно придется покинуть уютные гнездышки в Париже, Риме, Нью-Йорке, и в Беверли Хиллз, и в Лас-Вегасе, чтобы отправиться в Центральную Африку, директор вправе ожидать бунта. Готов ли он совладать с массовым бунтом делегатов? Готов ли он слететь со своего высокого поста? Готов ли он лично вернуться на африканские равнины, куда столь бесцеремонно велел отправляться всем делегатам? - Да, - отвечал Анабаса Франсуа Ндо. Он отвечал "да" на все вопросы. Потому что готов был сделать все, что угодно, лишь бы больше никогда не встречаться с этим типом в кимоно. ГЛАВА ШЕСТАЯ Дара Вортингтон вышла с заседания комитета в слезах. Долгие годы длилась борьба с самым стойким и упорным насекомым-вредителем на земле, гибли ученые, но вот, наконец, лаборатории МОЗСХО и бедный доктор Ревитс достигли успеха и выделили ту единственную химическую субстанцию, которая может победить чуму, обрушившуюся на Центральную Африку. А теперь она, похоже, совершила какую-то грубую ошибку, запутавшись в хитросплетениях внутренней политики МОЗСХО. Видимо, работая с учеными, она потеряла былые связи с администрацией организации. Как бы там ни было, это уже не важно. Главное, она сама каким-то образом уничтожила тот единственный шанс, который давал народам Центральной Африки возможность пережить сезон дождей. Всю жизнь доктор Ревитс работал над своим исследованием, а она взяла и на простом заседании комитета погубила дело его жизни. Она все сделала неправильно. Девушка проплакала всю обратную дорогу до Вашингтона. В это время туда как раз отправлялся реактивный самолет МОЗСХО, но исполнительному директору координационного комитета Наблюдателей освободительного фронта потребовалась вся грузоподъемность самолета для доставки ящиков с коньяком "Дом Периньон", поэтому Даре пришлось добираться рейсовым автобусом. Возвращаясь в лаборатории, она не знала, как посмотрит в глаза исследователям, каждый из которых уде знал, что доктору Ревитсу удалось в конце концов разрешить казалось бы безнадежную загадку жука Унга и победить этого неукротимого вредителя. Тысячи, а возможно, и миллионы жизней были бы спасены, но теперь средство даже не станут опробовать. Она мельком подумала о том, что результаты Ревитса можно было бы показать в каком-нибудь американском или французском учреждении, связанном со здравоохранением. Но если где-то просочится информация о том, что она предает МОЗСХО, обращаясь к странам Первого мира, ни одна уважающая себя страна Третьего мира вообще не допустит к себе ни единой медицинской команды. Еще только начиная работать в МОЗСХО, Дара быстро усвоила, что общаясь с представителями Третьего мира, всегда следует принимать во внимание неизменный и очень сильный "комплекс неполноценности". Он пропитывал буквально все. Собственно говоря, его можно было назвать характерной чертой Третьего мира. И дело тут отнюдь не в цвете кожи, потому что Япония ведь не считается страной Третьего мира, а между тем ее жители тоже не белые. Хотя другие народы, которые могли бы считаться принадлежащими к белой расе, составляли часть Третьего мира; похоже, членской карточкой в объединение стран Третьего мира часто служила неспособность населения производить что-либо полезное для всего остального человечества. - Мусорные страны, - как выразился один экономист. - Единственное, что они способны делать в экономике - это вырабатывать сырье, в котором нуждаются индустриальные страны. А потом эти развитые народы дают им деньги, которые вновь возвращаются в индустриальные страны, так как Третий мир не производит ничего стоящего даже для самого себя. Дара Вортингтон не могла согласиться со столь жесткой оценкой. Народ не может быть мусором, даже если его правительство вовсе не заботится о населении своей страны. Дара вместе с родителями занималась миссионерской работой в Африке, и тамошний народ показался ей добрым и милым. Она вообще любила людей и, чтобы помочь им, готова была на все. Она видела, как страдают страны, опустошенные смертоносным нашествием насекомых. Она видела гордых и достойных африканских фермеров, в отчаянии смотревших на поля, где в течение многих лет упорно трудились их семьи, но насекомые первыми добрались до урожая, и людям остались лишь жалкие, бесполезные обглодыши. В более развитых странах такое несчастье означало лишь, что фермер потеряет деньги, в худшем случае, вынужден будет сменить род занятий. Но в Третьем мире это означало то же, что и всегда с тех самых времен, когда человек впервые вышел из пещеры: смерть. Именно поэтому Дара Вортингтон начала работать на МОЗСХО. Поэтому она с легкостью готова была примириться с махинациями и унижением, которому неизменно подвергались члены научного подразделения МОЗСХО. Дару не заботили сотни миллионов долларов, потраченных на частные самолеты, и состояния, выданные на роскошные особняки. По крайней мере, хоть немного денег шло на помощь людям, крайне нуждавшимся в ней - и это было важно для Дары. За это она отвечала в своем подразделении, а вот теперь она потеряла голову и слишком дерзко выступила на заседании комитета МОЗСХО, заявила, что надо начинать действовать до начала сезона дождей - и проиграла. Если б только она не была в таком отчаянии, не переживала так сильно смерть доктора Ревитса, она никогда бы не посмела высказаться столь прямо и открыто. Вместо этого надо было подыскать благожелательного делегата, пригласить его на дорогостоящий ужин и убедить самому выдвинуть предложение о борьбе с вредителем. Разумеется, он приписал бы себе все заслуги, выдал работу за очередное достижение Третьего мира. Но это уже было бы неважно, главное - так средство доктора Ревитса заработало бы. Но на этот раз Дара проиграла, и она плакала всю дорогу до Вашингтона. В лаборатории она обнаружила, что новые исследователи, видимо, вовсе не обеспокоены смертью своего коллеги. Пожилой азиат только поинтересовался, почему она плакала. А привлекательный физически, но такой несносный американец, похоже, еще более расхвастался, распространяясь о своем величайшем открытии, которое затмит скромные достижения бедного доктора Ревитса. - Я расстроена, потому что по собственной глупости, кажется, приговорила к смерти тысячи людей. - С каких это пор вы стали выпускником Вест-Пойнта или Аннаполиса? - поинтересовался Римо. - Вы просто животное, - отрезала Дара. - Приходится привыкать к его поведению, - заметил Чиун. - Как вам это удается? - спросила Дара. - Должен признаться, что иногда и сам не знаю, как, - ответствовал Чиун. - Я ведь до сих пор так и не ношу кимоно, - сказал Римо. - Он отказывается носить кимоно? - спросила Дара у Чиуна. Чиун сдержанно кивнул. - Как печально, - заметила Дара. - Вы мудры не по летам, - сказал ей Чиун. - Нет. Если бы я и правда была умной, мне бы удалось заставить МОЗСХО принять открытие доктора Ревитса и начать его применение. - А почему это так сложно? - спросил Римо. - Вам не понять, - отмахнулась Дара. - Может, да, - согласился Римо, - а может и нет. Дара объяснила им, какую политику проводят страны Третьего мира внутри МОЗСХО. - Вы совершенно правы, - согласился Римо. - Мне этого не понять. Но послушайте. Нам бы тоже хотелось, чтобы открытие было проверено на деле. По-моему, это должно привлечь к нам внимание огромного количества людей. - Но хоть не убийц? - переспросила Дара. - У нас тут уже было достаточно убийц. - А может и недостаточно, - заметил Римо, думая о тех убийцах, которые все еще были живы. - Да как только у вас язык поворачивается произносить такие вещи? - Я еще и губами шевелю, - ответил Римо. - Мы бы хотели помочь, - произнес Чиун. - Вы так добры. - Человек учится доброте, ежедневно сталкиваясь с неблагодарностью, - ответствовал Чиун. - Но вы не можете тут помочь. Ведь вы не знаете всех хитросплетений Третьего мира и его политики, а уж тем более на международном уровне. - А с кем нам следовало бы поговорить? - спросил Римо. - Вам до них не добраться. Это высокопоставленные международные шишки. У них дипломатическая неприкосновенность. И они все богаты, так как кормятся на своих постах. Купить их нельзя. Да и вообще ничего нельзя сделать. - А кто самый влиятельный и могущественный человек в МОЗСХО? - Амабаса Франсуа Ндо. Он генеральный директор. - Где он находится? - Предполагалось, что сегодня вечером он должен прилететь из Парижа, - ответила Дара. - Из какого он племени? - спросил Чиун. - Но ведь не станете же вы обращаться к генеральному директору, как к рядовому члену племени, - ответила Дара. - И все же, из какого он племени? - настаивал Чиун. - Я действительно не знаю. - Мы это выясним, - сказал Чиун. - Вы никогда не должны обращаться к генеральному директору, как к представителю племени, - сказала Дара. - Таким путем вы ничего не добьетесь. Он просто велит своим телохранителям вышвырнуть вас из комнаты и, что вполне возможно, даже через окно. Он очень гордый человек. - Вы просто приготовьте нам материалы открытия доктора Ревитса, а о том, чтобы убедить Ндо, мы позаботимся сами, - сказал Римо. - Вы имеете в виду антииммунные молекулы феромона? - переспросила Дара. - Верно. Именно их, - ответил Римо. - Совершенно верно, - подтвердил и Чиун. В конце концов, предполагалось, что они - ученые. Амабаса Франсуа Ндо услышал, как его пилот с гнусавым английским акцентом объявил, что дипломатический самолет МОЗСХО идет на посадку в Международном аэропорту Кеннеди. Амабаса сжег тонкий ломтик шатобриана перед изображением бога Га, деревянной статуэткой, изготовленной из первой ивы, поваленной первой бурей сезона дождей. Добрый Га защищал человека в опасные времена. Добрый Га обратил взгляд на мальчика племени инути и сделал его большим человеком, сделал его генеральным директором международной организации. Ндо всегда имел при себе изображение Га. Он взял его и в Сорбонну, когда был юным и бедным и жил на нищенское пособие, выделяемое французским колониальным правительством. Его послали учиться в школу, и там он присоединился к революционному движению за изгнание Франции с земель инути. Французы проложили для инути дороги, учредили для инути полицию, построили больницы для инути и дали законы и право землям инути. Но французы жили в больших домах, а инути - подавали им напитки на прохладных белых верандах, и неприкасаемые, холодные, белые дамы присматривали за прислугой. Когда Амабаса Франсуа Ндо молодым человеком отправлялся в Париж на учебу, у него было две честолюбивых мечты. Стать начальником полиции и обладать одной из таких вот холодных белых женщин. Второе желание исполнилось через семь минут после того, как он снял дешевую комнатку в Париже. У него даже не хватило времени распаковать свои вещи. Дочка индустриального магната, твердо решившая покончить с расизмом во всем мире, вошла в комнату Амабасы, призывая к единению против людей, которые, как сообразил Ндо, весьма напоминали ее папашу. Она излагала свои взгляды, раздеваясь и раздевая Амабасу. Таков был ее излюбленный способ борьбы с расизмом. К несчастью Ндо, как и всем остальным африканским студентам, которые встречались самоотверженной девушке, потребовались инъекции пенициллина, чтобы избежать опустошительных последствий единения с молодой женщиной. Амабаса надеялся, что осуществление первой его мечты окажется более приятным. Но он отказался от нее, когда увидел, как живут полицейские в сравнении с жизнью дипломатов. Ндо обладал способностью предвидеть, куда ветер дует, и скользить по течению с развернутыми парусами. Кроме того, он обнаружил у себя умение есть в дорогих изысканных ресторанах и особенно ловко произносить речи на публике. Когда африканский студент изнасиловал, а потом забил насмерть парижанку, Амабаса сразу сообразил, что преступник - просто сумасшедший и его следует изолировать от людей, но он также понимал и другое: теперь некоторые белые будут обвинять в преступных намерениях всех африканцев, а это может сказаться и на нем, Амабасе. Поэтому он взял последний лоскут краденого шелка и тайком сжег его перед изображением Га в своей парижской комнате. Дым поднимался вверх, и Амабаса пел, прося божество о покровительстве и защите. А потом он вышел из дому и произнес свою первую речь о страшных последствиях французского колониализма, точно единственной причиной жестокого и безумного убийства были сто лет французского владычества и угнетения. Он осудил все то, чему завидовал и о чем мечтал: жандармов, законный суд, большие белые дома и даже холодных белых женщин. Поразительно, но ни одна из радикально настроенных белых девушек не почувствовала себя оскорбленной. Им даже хотелось услышать, как разделываются с белыми господами, с их собственными отцами, братьями, возлюбленными. Это открытие пошло на пользу молодому студенту из племени инути, потому что он мгновенно понял: нет ни одной мошеннической или преступной проделки, которая бы не нашла поддержки какой-нибудь группки белых, готовых согласиться с выбранной мишенью для нападок. С должным уважением относясь к Га, весьма высоко ставя абстрактные идеи и не слишком заботясь об истине, Амабаса Франсуа Ндо далеко пошел на поприще дипломатии Третьего мира, хотя за последнее качество его наверняка забили бы камнями в любой деревне инути. И какое имело значение, что страны Первого мира материально поддерживают МОЗСХО? Путь к успеху открывала не благодарность, а такое обращение с белыми народами, которое живо напоминало обращение с радикальными белыми девочками в бытность его студентом в Париже. Бурные аплодисменты. Награды и премии. Почет и уважение со стороны белых стран, которые он подвергал столь яростным нападкам. Время от времени предпринимались попытки превратить организацию здравоохранения в нечто вроде международной клиники, но Ндо всегда умудрялся убедить ее членов заняться более широкими задачами. Колониализм тоже входил в число вопросов, связанных со здравоохранением. И империализм также. А когда Россия вмешалась в международные игры, всем своим весом поддерживая арабскую сторону, то и сионизм вошел в число проблем, тесно связанных со здравоохранением. А принимая во внимание состав делегатов организации, легче всего было иметь дело именно с этими вопросами. Ндо не сомневался, не найдется и трех делегатов, которые хотя бы имели представление о том, что такое шарикоподшипник. Разумеется, большинство из них окончили колледжи, но в области социологии, что сделало их совершенно непригодными для чего-либо, кроме пустопорожнего словоизвержения. Конечно же Амабаса никогда бы не высказал вслух своего весьма невысокого мнения о социологической науке, ведь большинство социологов оказывали мощную поддержку МОЗСХО. Но и сына своего не отдал бы обучаться социологии. Амабаса Франсуа Ндо находился на вершине своей карьеры. Его личный самолет приземлился в Международном аэропорту Кеннеди. Его телохранители велели подавать из ангара бронированный кадиллак генерального директора. Амабаса положил маленького деревянного божка в жилетный карман своего костюма от известного портного и приготовился к высадке. В последнее время наметились кое-какие осложнения в связи с тем, что Америка пригрозила прекратить финансирование организации, если она не будет поменьше заниматься политикой и побольше - здравоохранением, но при небольшом везении все эти проблемы были легко преодолимы. Такой удачей стал доктор Ревитс. Одного из зануд прибили в лаборатории, от которой с самого начала ее существования не было ничего, кроме неприятностей. Там всю дорогу кого-то убивали, и для Ндо лабораторный комплекс был сплошной головной болью. Никто из тамошних служащих не разбирался в политике, они представлений не имели, как устроить званый вечер, и, если бы только их существование не было необходимо для общественного мнения Запада, он бы с радостью вообще отказался от этого мероприятия. Но теперь этот тип Ревитс позволил себя убить, и Ндо собирался использовать его гибель. Именно поэтому он и летел в Нью-Йорк обратиться в ООН с заявлением о том, что предпринята еще одна попытка уничтожить МОЗСХО. Ндо любил Нью-Йорк, любил очертания его небоскребов на фоне неба, любил его даже больше, чем Париж. Нью-Йорк воплощал в себе силу и действенность, и еще чудесных меховщиков, снабжавших его приятельниц и приятельниц его сына. Разумеется, люди ему не нравились, но ведь ему и не приходилось встречаться с большим их количеством. Люди ездили на подземке и ходили по улицам. Ндо ничего подобного не делал. Телохранители подали знак, что можно выходить, и Ндо, спустившись по лесенке с борта своего самолета, направился к своему лимузину, на заднем сидении которого его поджидали два человека. На одном из них было кимоно. На другом - черная майка и черные же просторные брюки. - Кто вам разрешил ехать в автомобиле вместе со мной? - спросил Ндо. - Привет, - вежливо отозвался Римо. - Мы по делу пришли. - Я не обсуждаю никаких дел без предварительной записи на прием. - Ваш секретарь тоже был весьма несговорчив, - заметил Римо. - Он там, на переднем сиденье. Ндо посмотрел на переднее сиденье. Огромный мужчина лежал, свернувшись в позе плода в утробе матери. Этот великан был его любимым телохранителем и мог одной рукой переломить человеку кость предплечья. Ндо видел, как он это проделывал. Но теперь его любимый телохранитель был неподвижен. - Ах вот как, значит, дело, - произнес генеральный директор МОЗСХО. - Видите ли, я сейчас направляюсь в ООН. Так что давайте быстренько разберемся с вашим делом. Ндо очень внимательно оглядел странную пару, одновременно включая сигнал тревоги, который должен был поднять на ноги телохранителей и местную полицию. Ндо уже давно дал распоряжения относительно того, что делать в случае его похищения. Надо было выполнять все требования террористов, если они обещают вернуть самого Ндо невредимым. Разумеется, генеральный директор позаботился и о том, чтобы вообще ликвидировать угрозу со стороны террористов всего мира, регулярно выплачивая им содержание из средств МОЗСХО. Ндо вежливо слушал россказни про жуков, и лабораторные эксперименты, и сезон дождей. Слушал, пока не увидел голубую мигалку полицейской машины впереди и еще одну - сзади. Внезапно пространство заднего сиденья заполнилось газом, но Амабаса был хорошо подготовлен и задержал дыхание. С потолка машины выпала темная маска. Амабаса натянул ее на лицо и вдохнул чистый кислород. Он досчитав до четырехсот - гораздо дольше, чем человек может задерживать дыхание. Потом нажал на рычажок, удалявший газ из машины, и подождал, пока внутри не останется ни малейших его следов, потом убрал маску на место. О трупах позаботится полиция. Но трупов не оказалось. Белый человек продолжал говорить. Он все еще распространялся о жуках, когда Ндо попытался пырнуть его маленьким церемониальным ножиком, который всегда носил при себе. Лезвие ножа было отравлено соком кустарника гвии. Стоит хоть капельке попасть в кровь - и человека скрутит болезненный паралич; это напоминало пытку, обрекавшую на многодневное умирание, каждая секунда которого была агонией. Но ножик почему-то не поранил кожи этого человека. Римо положил его на пол. - Так вот чего мы хотим, - закончил Римо. - Положительное разрешение вопроса означает, что вы поможете миллионам людей. Отрицательное, то есть, если вы откажетесь выполнить нашу просьбу, вынудит нас лишить вас лица. - Я этого не боюсь, - ответил Ндо. Римо отогнул большой палец Амабасы, прижав его к предплечью и вызвав тем самым болевой шок в нервной системе генерального директора. Но Амабаса умел терпеть боль, он научился спокойно принимать ее, когда готовился к церемонии инициации в своем племени инути. Римо сломал большой палец, но Амабаса не поддавался. Он не сдался и тогда, когда его ребра чуть не вдавились в сердце, хотя со лба у него заструился пот. Тогда только Ндо с улыбкой потерял сознание. - Я не хочу убивать его, папочка, - сказал Римо. - Он нам нужен, чтобы отдавать приказы. - Он боится смерти, - ответил Чиун. - Но не боли. - Никогда еще не видел ничего подобного, - сказал Римо. - Потому что ты не изучал должным образом истории Мастеров Синанджу. - Изучал, - возразил Римо. - Но не должным образом. Римо глянул в сторону полицейских машин. Одетые в форму полицейские выстроились вдоль автомобилей, опустив вниз дула пистолетов. Римо не хотелось причинять вред этим людям. - Не должным образом, - повторил Чиун. - Какая разница, - отозвался Римо. - Я ведь не ношу кимоно. - Если бы ты читал истории, то бы носил, - с упреком откликнулся Чиун. - Так что там есть полезного в этих историях относительно кимоно? - Истории свидетельствуют, что только бледные обглодыши свиных ушей отказываются носить кимоно. - Где это сказано, интересно? - спросил Римо. - Я ведь первый белый Мастер искусства Синанджу. - Об этом повествуется в самой последней истории Синанджу, озаглавленной "Гонения на Чиуна" или "О том, как добросердечие никогда не вознаграждается". - Пропустим это. А что делать с парнем - спросил Римо. - Инути все таковы. Когда-то у них были великие императоры. Чтобы противостоять твоей боли он воспользовался теми упражнениями, которым обучают мальчиков, готовя их к испытанию на мужественность. Не беспокойся. Инути - очень здравомыслящие люди, - сказал Чиун. - Сие означает, что они хорошо платили наемным убийцам, - заметил Римо. - Козами и тем, что от них получают. Но, но крайней мере, всегда вовремя, - ответил Чиун. Он дотянулся до жилетного кармана элегантного костюма дипломата. Мягко коснувшись нервных окончаний в области солнечного сплетения, Чиун привел генерального директора МОЗСХО в сознание. - Ты инути, - сказал Чиун, который еще раньше говорил Римо, что, узнав, к какому племени принадлежит африканец, ты узнаешь и его самого. Чиун тогда еще разъяснил, что в отличие от белых, африканцы бережно сохраняли историю и верность своей деревне. И ни один подлинный африканец не был бы так дерзок со своим отцом, как Римо с Чиуном. Ндо улыбнулся. Улыбка получилась холодной, ибо боль все еще пребывала в его теле, но это была торжествующая улыбка. - Мы Синанджу, - сообщил Чиун. Ндо слышал рассказы о страшных людях с Востока, которые служили древним королям инути. - А почему Синанджу заботит какой-то там жук? - спросил Ндо. - Синанджу заботится о том, что их заботит, - резонно отвечал Чиун. - Хотя я уважаю Дом Синанджу, но мои руки не принадлежат мне, - сказал Ндо. - У меня есть обязательства, договоренности. Может, я что-то другое могу для вас сделать? - Когда Синанджу захочет что-то другое, он попросит это, - ответил Чиун. - Скажи мне, инути, неужели ты думаешь, что твое древнее умение преодолевать боль достаточно, чтобы воздвигнуть стену, которая остановит Синанджу? И с этими словами он показал Ндо его Га, маленькую деревянную статуэтку. Ндо был ловок и проворен, но его руки двигались медленно и неуклюже, точно ватные, в сравнении с быстротой этих длинных ногтей. Ндо потянулся, но статуэтка уже была вне его досягаемости. Чиун медленно отломил правую ногу Га. Ндо всхлипнул. - Следующим будет мужское достоинство Га, - пообещал Чиун. - Нет! - закричал Ндо. - Только не это. Вместе с ним умрет и мое семя. - Значит, мы понимаем друг друга, инути, - ответил Чиун. Ндо предложил назначить Чиуна на высокооплачиваемый пост директора любого агентства, но у Чиуна был лишь один ответ: - Синанджу заботится о том, что заботит Синанджу. - Вы хотите сказать, что мы все должны отправиться в поля и приглядывать за жуком? Да ведь дело кончится бунтом. - Дело кончится блестящим подтверждением открытия доктора Ревитса, - возразил Чиун. - Какого доктора? - Одного ученого, - пояснил Чиун. - Я их не знаю. Кто возглавляет их управление? - Дара Вортингтон, - ответил Римо. - Я ее тоже не знаю. А кто ее директор? Римо и Чиун пожали плечами. - Отдайте мне Га и я все выясню, - сказал Ндо. - Вы выясните это потому, что Га находится у меня, и будет там находиться, пока вы все не сделаете, как надо, - ответил Чиун. Ндо глянул на старого уроженца Востока, потом опустил глаза и кивнул. Пока он отсылал полицию, объясняя, что произошло недоразумение, Ндо услышал, как двое из Синанджу переговариваются между собой. Они спорили о кимоно, а Ндо хорошо знал, что никогда в жизни не хотел бы еще раз увидеть кимоно. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Валдрон Перривезер III смотрел по телевизору новости и услышал, как диктор рассказывает о хорошей работе МОЗСХО и борьбе этой организации с угрозой голода, услышал о том, что было объявлено о последней и решительной битве против зловредного жука Унга. Он стремительно ворвался в лабораторию, располагавшуюся в его имении, и тут же потерял сознание от запаха ДДТ. Придя в себя, он осведомился, сколько ДДТ сейчас использует его энтомолог, а когда ему ответили на этот вопрос, заявил, что теперь-то уж все наверняка должно быть готово. - Нет еще, мистер Перривезер, но уже скоро, - ответил ученый. - Дайте мне знать немедленно, как только все будет готово. Он велел своим юристам выяснить определенные моменты предстоящей демонстрации, когда МОЗСХО собиралась показать всему миру, как она борется с голодом. Узнав, что демонстрация эта состоится под открытым небом, в полях Центральной Африки, он выругался себе под нос. - И все же, - пробормотал Перривезер, - кое-что можно сотворить и под открытым небом. Мы еще посмотрим. Натан и Глория Мусвассер не желали видеть, как будут мучительно умирать от яда миллионы "меньших братьев человека". Эти двое не могли просто стоять в стороне и наблюдать за очередной несправедливостью, ожидая, пока неотъемлемые права всех живых существ будут защищены законом. Они должны ударить немедленно. И вот они погрузили бочки с тротилом на взятый напрокат грузовик и подъехали к главным воротам лабораторного комплекса МОЗСХО в Вашингтоне, округ Колумбия. - Заказ двух ваших новых сотрудников. Часть их нового оборудования! - крикнул охранникам Натан. Они подвели грузовик с тротилом к контейнерам, в которые загружали снаряжение, приготовленное для отправки в Центральную Африку для борьбы с жуком Унга. Они не стали ждать, пока бочки с тротилом погрузят в контейнеры, а быстро развернули грузовик и уехали. Они ехали минут двадцать, а потом Глория спросила Натана: - Мне позвонить или ты сам? - Не знаю. У меня ведь это первый раз. И я чувствую себя таким важным, - ответил Натан Мусвассер. - Самое жаркое место в аду, - откликнулась Глория Мусвассер - предназначено для тех, кто в переломные времена ничего не делает. Или что-то в этом роде. - Я сам позвоню. Ты слишком взволнована, - решил Натан. Он подошел к телефонной будке около закусочной и набрал номер местной телевизионной станции. Листок бумаги, который он сжимал в руке, дрожал. Наконец-то он делает что-то полезное для всего мира. Услышав в трубке голос репортера, Натан прочитал написанное на бумаге заявление. - Мы, Союз освобождения видов, берем на себя полную ответственность за революционный акт, совершенный сегодня в центре угнетения и убийства, то есть в лабораториях МОЗСХО, Вашингтон, округ Колумбия. Мы, члены СОВ, призываем всех людей присоединиться к нам в нашей законной и справедливой борьбе против угнетения всех живых существ на земле. Ждите новых освободительных актов. - О чем это вы там толкуете? - спросил репортер. - Я говорю, приятель, о взрыве в лабораториях МОЗСХО. Мы должны были там прикончить по меньшей мере две сотни человек, приятель. Натану Мусвассеру нравилось называть людей "приятелями", это позволяло ему ощутить свою значимость. - Эй, парень, никакого взрыва не было, - ответил журналист. - Ты врешь. Мы сделали это. И требуем, чтобы нам верили. Мы совершили революционный акт и имеем право поставить его себе в заслугу. - Да не было никакого взрыва, - настаивал репортер. - Послушай, приятель, - терпеливо объяснил Натан. - Мы купили динамит. Мы подбросили динамит. Мы вставили запал, и хотим, чтобы за нами признали этот акт. Мы его совершили. - Да не могу я вам поверить, никого вы не убили, - ответил репортер. - Что у вас там происходит? Я хочу поговорить с руководителем станции, - возмутился Натан. Глория заметила, как покраснел Натан, услышала, как он резко повысил голос, и, высунувшись из машины, завопила: - В чем дело? Натан прикрыл трубку ладонью. - Они не хотят нам поверить, дорогая. - Что? - взвизгнула Глория. - Ребята твердят, что не могут нам поверить. - Черт подери, - сердито выругалась Глория. - Ну-ка, дай я с ними поговорю. Она выбралась из кабины грузовика. Натан передал ей трубку. - Я сказал ему, что мы сами подбросили динамит. - Тротил, болван, - отрезала Глория и добавила в трубку: - Ладно, так в чем дело? - Да ни в чем, - ответил репортер. - На нашей станции никто никому не верит, если нет убитых. Если вам во что бы то ни стало надо заявить о своей ответственности, никого не убивая, попробуйте позвонить на другую станцию кабельного телевидения. А мы уже не принимаем заявлений о взрывах и убийствах, если на самом деле ничего подобного не было. Такова наша новая политика. - Мы подложили пятьсот фунтов тротила, - сказала она. - Вы представляете себе, сколько это? Взрыватель был самый лучший, и я сама его проверила. Если б им занимался мой муж, я бы еще могла с вами согласиться, но я его проверила и все сделала, как надо. Теперь так, взрыв произошел в разгар рабочего дня. Мы специально так рассчитали время, чтобы там было как можно больше людей. - Леди, все претензии не ко мне, - отозвался репортер. - Пару месяцев тому назад нам позвонили из какой-то освободительной группы и заявили, что берут на себя ответственность за взрыв детского сада. Они сказали, что убили триста пятьдесят детей. Мы выслали репортера на место происшествия, и знаете, что он там обнаружил? Глория не ответила, она все еще была в ярости. - Так хотите знать, что мы там нашли? - Что? - Никаких тебе мертвых детсадовцев. Даже из носа ни у кого кровь не текла. В школьном саду вовсю цвели цветочки. Солнышко блестело, а мамаши разбирали своих чад по домам. А теперь скажите, что сталось бы с нами, если б мы поверили звонку и дали информацию в эфир? - Кто это был? - спросила Глория. - Что за освободительная группа? Может, я их знаю. - Почем я знаю. Одна из них. Была весьма активной. Пользовалась мощной поддержкой. Церковные группы. Преподаватели. - А, из этих, - пренебрежительно отмахнулась Глория. - Да кто угодно может заполучить преподавателей. Но это не имеет к нам отношения. Мы из СОВа. У нас есть свои устоявшиеся традиции. Да вы сами знаете, мы всегда прекрасно справлялись с делом. И никогда раньше не подводили вас со смертями, - убеждала Глория. - Помните, пилота? И тех фермеров? Бурильщики? Потом этот энтомолог? Вы же знаете, что это мы их прикончили. Конечно, люди, выполнявшие те задания, погибли, но борьба продолжается. - Простите. Но мы просто не можем никому поверить на слово, пока не увидим тел. - Что он там говорит? - спросил Натан. - Ш-ш-ш, - одернула его Глория. - Слушайте, мы ведь подложили этот чертов груз. Я уверена, что он взорвался. - Простите. Такова политика станции. - А знаете, это именно такие люди, как вы, поганят наш мир! - взорвалась Глория, швыряя трубку. - Не верят? - спросил Натан. - Даже в синяк под глазом. - Тогда почему ничего не получилось? - Все у нас получилось, отрезала Глория. - Просто на этой клятой станции собрались одни фашисты. Маленькие людишки, заправляющие крупным делом. - А может, мы должны были бы услышать взрыв? - заметил Натан. - Даже на таком расстоянии. - Не знаю. Поехали. Надо отсюда выбираться. Знаешь, меня порой блевать тянет от этих телевизионщиков. - Ага, - откликнулся Натан. - Какого черта. А потом у нас еще есть в запасе одна штучка, которая натворит им делов. - Ты ведь не забыл ее? - спросила Глория. - Шутишь? - А вдруг она не сработает под открытым небом, ты не подумал об этом? - спросила Глория. - Нет, - ответил Натан. - А может и наоборот, как раз под открытым небом она сработает лучше, - сказала она. - Надо бы подыскать пару действительно хороших целей, только не огражденных стенами, которые могут помешать их распространению. - И тогда нам поверят, - сказал Натан. - Почем я знаю? Ты тут расшибаешься в лепешку. Покупаешь лучшие материалы, лучшие взрыватели, проверяешь их по три раза - и ничего. Даже синяка никто не схлопотал. - Значит, ты тоже думаешь, что у нас не вышло? - спросил Натан. - Нет, не вышло! - рявкнула Глория. Порой она готова была на стенку лезть от Натана. - Может, нам вернуться и проверить? - Нет, болван. Нас там уже дожидаются их люди. А в лаборатории Дара Вортингтон выкинула обезвреженный детонатор в отдельное мусорное ведро и велела полиции осторожно вывезти с территории бочки с тротилом. Предполагаемые террористы забыли удалить с бочонков тротила маркировку, которую и заметил внимательный и осторожный рабочий, это стало уже второй удачей Дары в тот день. Но самой большой удачей все же было заявление генерального директора Ндо, что МОЗСХО собирается поднять все силы, причем немедленно, на борьбу прошв жука Унга. Весь мир призывался в свидетели. Там, на месте действия, соберутся все причастные лица. Даже делегаты МОЗСХО. Дара понятия не имела, что вызвало столь резкий поворот в политике МОЗСХО. Она ведь всего лишь упомянула о своих затруднениях очаровательному пожилому джентльмену с Востока, одетому в кимоно, а несколько часов спустя Ндо сделал свое заявление. Ну что ж, она не собирается смотреть в зубы дареному коню. И воспользуется удачей, коли уж таковая выпала. Дара даже размечталась: может, теперь МОЗСХО увидит, что еще следует сделать, и выделит больше средств на борьбу с заболеваниями и эпидемиями. По крайней мере, появилась надежда. А она, Дара, не позволит, чтобы сегодняшняя попытка совершить жестокое массовое убийство обескуражила ее. Когда тротил убрали, Дара в последний раз осмотрела лабораторию. Как ни странно, кот доктора Ревитса, кажется, обезумел. Он бросался на стальные плиты, покрывавшие стены лаборатории, и забил себя насмерть. Прямо над маленьким кошачьим телом, лежавшим на полу, на стальной панели виднелись три крошечных, но глубоких царапины. Если б Дара не была уверена в невозможности этого, она бы поклялась, что царапины оставлены кошачьими когтями. Но ведь Дара хорошо понимала абсурдность такого предположения. Никакие кошачьи когти не способны сделать даже малейшей отметины на стальной обшивке. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Харолду В.Смиту наконец удалось связаться с Римо. Он вытащил Берри Швайда немного пройтись по солнышку, когда один из замков на чемоданчике вдруг отскочил. Это был сигнал. Никаких гудков, никакого жужжания, ничего привлекающего внимание. Смит сам придумал такой способ, так как не хотел настораживать людей, афишируя, что находится на связи. Смит открыл чемоданчик, где находилась миниатюрная клавиатура, напоминавшая сверхпортативный компьютер, и нажал специальный код для принятия вызова. Потом вложил в ухо сверхмалый наушник. Швайд все это видел, но его интересовало только одно: как связано хранилище информации с коммуникационным модемом. Смиту пришлось остановить ученого, чтобы он не разъединил его. И пока Берри играл с оборудованием, содержавшимся в чемоданчике, Смит разговаривал. Между тем они продолжали идти по разбитой пыльной дороге, направляясь к лодке, которая должна была под водой доставить Берри на один из самых безопасных пляжей на острове. - Смитти, у нас тут в лаборатории возникла небольшая проблема, - донесся голос Римо. - Я знаю. Сегодня похоронили то, что осталось от доктора Ревитса. Я пообещал кое-что кое-кому только потому, что мне дали обещание вы. - Я не знаю, как это произошло, - сказал Римо. - Мы прошляпили. Но думаем, что теперь нам удастся прижать к ногтю этих ребят. - Надеюсь. Они представляют собой большую опасность, - ответил Смит, думая о способности жука Унга противостоять всем известным ядам. Если эта способность передастся другим существам, опасность возрастет неизмеримо. Точно идет игра в гигантские шахматы и решается, какой вид живых существ выживет на планете. Смит не знал, зачем кому-то понадобилось помогать в этой борьбе насекомым против людей, но он хорошо знал, что современный мир, похоже, весьма терпимо относится к самым преступным действиям. И, кажется, чем более безумными и жестокими были цели какой-либо группировки, тем она пользовалась более сильной поддержкой всяческие манифестантов с плакатами и призывами. Смиту иногда казалось, что порвалась сама ткань цивилизации, и распадаются последние связи. Но его так воспитали, что он будет защищать эти последние связи, потому что ничего другого ему не остается. - Римо, - сказал Смит, - этот эксперимент против жуков-вредителей в Африке должен сработать. - Я там буду, - заверил Римо. - В лаборатории вы тоже были, - ответил Смит. - Но я думаю, что на этот раз они станут охотиться на нас с Чиуном, - пояснил Римо. - Тогда желаю вам удачи. - Смитти, вы слишком много волнуетесь. - А вы не волнуетесь? - Конечно, иногда. Но потом я забываю, о чем волновался, - ответил Римо. - Все равно, желаю удачи, - отозвался Смит. Пока Смит разговаривал, Берри Швайд работал с клавишами. Смит заставил юного компьютерного гения переодеться в светлые летние брюки и рубашку с короткими рукавами, а клок голубого одеяльца сложил в водонепроницаемый пакет. Берри даже немного загорел и начал есть овощи. Смит никогда не загорал по-настоящему. Кожа у него постепенно краснела, а если он дольше лежал на солнце, то просто обгорал. На острове Сент-Мартин солнце грело, кажется, сильнее, чем на всех остальных Карибах, а потому Смиту приходилось постоянно использовать солнцезащитный крем, чтобы уберечь кожу от ожогов. На нем были клетчатые брюки и спортивная рубашка, но даже бредя по пыльной дороге к западной окраине острова среди проходящих мимо коровьих стад и пасущихся коз, он выглядел так, будто направлялся к залу заседаний. И избавиться от этого он просто не умел. - Лучше бы им справиться, - сказал Берри. - Кому - спросил Смит. - Я не знаю, кому, - ответил Берри. - Но если у них не выйдет, то, по-моему, у вас останется не слишком много шансов спасти человечество. Смит проверил свой наушник, хотел убедиться, что Берри не мог к нему подключиться. И правда, не мог. Смит не сомневался, что говорил достаточно тихо, а у Берри слух почти отсутствовал. И не потому, что был поврежден, просто Берри пропускал мимо ушей все, кроме своего драгоценного компьютера. А теперь он смотрел на клавиатуру, открывавшую доступ к хранилищу информации организации, находившуюся в чемоданчике Смита, и покачивал головой. - О чем это ты толкуешь, Берри? Берри пояснил, но в форме цифр, моря цифр. Он говорил о дифференциальном исчислении и теоретической математике, а Смит, хотя и имел за плечами несколько технических колледжей, не мог следить за развитием его мысли. Но когда они подошли к небольшой закрытой бухточке, откуда лодка должна была доставить их на плоский островок, находившийся на расстоянии четверти мили от Сент-Мартина и называвшийся Пинель, Смит, наконец, уловил суть того, что говорил Берри. Пока Смит разговаривал с Римо, Берри вызвал из памяти компьютера данные для анализа голосовых колебаний. Компьютер сообщил ему, что речь идет о двух группах соперничающих организмов, причем одна группа состояла из больших, а другая - из маленьких существ. До сих пор большие сохраняли первенство, но компьютер предупредил Берри, что положение может вскоре измениться. Смит подумал о людях и насекомых. Берри говорил следующее: - Согласно данным компьютера, если большие организмы не сумеют остановить меньшие в этой последней попытке, то пиши пропало. Понимаете, это все следовало из того, что вы там говорили по телефону. Во всяком случае это будет похоже на чудовище Зорк. Потому что маленькие организмы нацелены на великую победу, которая завершит войну. И это решает дело. Точно, как чудовище Зорк. - Что за чудовище Зорк? - осведомился Смит. - Это такая игра. Играть надо с помощью джойстика. Она называется "Человечество против чудовища Зорк", только когда чудовище становится невидимым, оно устраивает последнюю битву, чтобы сразу поймать вас в ловушку и уничтожить. А вы, разумеется, представляете человечество. - Разумеется, - сказал Смит. - И тут у вас остается только один способ победить чудовище Зорк, - сообщил Берри. - Какой же? - быстро спросил Смит. Он мог бы попытаться связаться с Римо и передать ему эту информацию. - Вам остается только выключить машину. Чудовище Зорк никогда не проигрывает, - сказал Берри. Все средства массовой информации впали в исступление. Несмотря на ограничение финансовой помощи со стороны Америки, несмотря на острую критику со стороны реакционных групп МОЗСХО собиралась выступить против страшного проклятья Центральной Африки - против жука Унга. Двадцать четыре самолета с делегатами прибыли в основной аэропорт Увенды, страны, на территории которой обитало пять племен, включая инути. Амабаса Франсуа Ндо возвращался домой победителем. Телекомментатор говорил: - Мы являемся свидетелями того, как африканцы помогают африканцам, несмотря на препятствия, чинимые белым Западом. На наших глазах местные жители торжествуют над угнетателями. Разумеется, телекомментатор работал в американской телесети. Самолеты делегатов встречали многочисленные, выстроившиеся вдоль дороги лимузины с кондиционерами - этакий караван здоровья. Ндо, который обычно был любимцем прессы, отказался от всех интервью. Он не мог спокойно заснуть с тех пор, как Чиун отобрала него фигурку бога Га. Ндо узнал холмы, проплывавшие за окном автомобиля, и понял, что возвращается в свою родную деревню. Ужас охватил его при мысли о том, что старейшины деревни могут потребовать, у него показать, как он сохранил изображение Га. А ему нечего будет им показать. К счастью Ндо находился в хороших отношениях с президентом, вице-президентом, главой магистрата, начальником полиции и главой министерства сельского хозяйства Увенды. Они все были его двоюродными братьями. А главнокомандующий армией страны был и вовсе его братом. Все вместе они уж сумеют удержать на почтительном расстоянии остальных жителей деревни. Разумеется, Ндо отправлял на родину немало денег для своей родни, и они, вероятно, сообразят, что если не станет самого Ндо, то не станет и золотого дождичка. Но все-таки Га оставался очень могущественным богом. Амабаса ломал голову над этими проблемами, пока впереди кто-то болтал этот вздор белых о проклятом жуке, свидетелями уничтожения которого они все якобы должны были стать. Но человек в кимоно настаивал, и поэтому он, генеральный директор МОЗСХО очутился здесь, в вонючей, грязной деревушке, где люди даже не умеют толком одеться. О родина, горькая родина! Одна особенно робкая и отталкивающая пара оборванцев заискивающее топталась перед полированным крылом его нового лимузина. - Уберите отсюда этил двоих. От них воняет, - велел Ндо своему шоферу. - Они утверждают, что они - ваши родители, ваше превосходительство. - Ах так, ладно, накиньте на них что-нибудь поприличнее и позовите фотографа. - Слушаюсь, ваше превосходительство. - И вымойте их. Господи, непременно их вымойте. - Да, ваше превосходительство. Тут оказалось даже хуже, чем он себе представлял. Маисовые посевы были более чахлыми и худосочными, деревенская площадь, окруженная жалкими лачугами, - еще более грязной, а дороги - совершенно непроходимыми. Когда наступит сезон дождей, они превратятся в море жидкой грязи. - Дороги просто ужасны. Что с ними произошло? - Французы ушли, ваше превосходительство. - Но ведь не забрали же они с собой дороги, а? Или они их тоже украли? - Они перестали их чинить, ваше превосходительство. - Ладно, ладно, давайте поскорее покончим с этим экспериментом и вернемся туда, где можно жить по-человечески. - Ученые еще не приехали, ваше превосходительство. - А почему нет? Что их задерживает? - осведомился Ндо, глядя поверх длинной череды темных крыш - безукоризненные лимузины цепочкой протянулись через высохшие желтые поля точно дорогое ожерелье в технократическом стиле. - Для них не осталось больше лимузинов, ваше превосходительство, - ответил помощник. - Ну так что же? - Поэтому ученые добираются на повозках, запряженных волами. Дара Вортингтон не имела ничего против повозки, запряженной волами. Она не возражала против грязи. Она выросла в такой же стране, как эта, и ей приятно было снова вернуться в Африку, приятно опять встретиться с этими людьми. Ей даже нравилось снова прокатиться на повозке. Римо и Чиун ехали рядом с ней, а остальные ученые - сзади них. По пути им пришлось в нескольких местах платить дорожный сбор. Собственно, платили они за отдельные участки асфальтированной дороги, которые еще сохранились от дней французского владычества. А деньги получали солдаты армии Увенды. Армия Увенды выполняла и другие общественные функции. Например, собирала деньги на ярмарках с продавцов и покупателей. Собирала деньги с игроков в кости. Собирала взносы с тех, кто хотел что-то построить в Увенде. Впереди на асфальтовом клочке дороги стояли солдаты и угрожающе направляли на повозки ученых свои автоматы. За спинами солдат маячил танк, его огромная пушка тоже смотрела на повозки. Дара еще помнила о дипломатическом скандале, возникшем в связи с семью танками, которые Советы передали Увенде. Пожизненный Президент страны, Клод Ндо прочитал где-то в британских газетах, что танки эти не были самыми новыми в советском арсенале. И не пожелал иметь второсортных танков. В Увенду отправился советский генерал, чтобы объяснить Президенту, Клоду Ндо, являвшемуся одновременно двоюродным братом генерального директора МОЗСХО, что единственное отличие советских танков первого поколения от танков второго поколения был рефракционный стабилизатор напряжения, применяемый в арктических условиях. - Вам не нужна новейшая модель, - убеждал генерал. - А вам она нужна? - Нам приходится действовать в арктических условиях, - ответил российский генерал. - У нас тоже есть свои интересы на замерзших территориях, также как у всякой другой нации. - С кем вы собираетесь воевать в Арктике? - поинтересовался генерал. С кем пожелаем. Также, как и вы. - Как вы собираетесь доставить туда танки? - Дайте нам инструмент, а об остальном мы позаботимся. Мы ваши союзники. Третий мир солидарен с вами. Генерал пробормотал пару слов о том, что требовать новые танки со стороны президента несколько странно и даже смешно, а в ответ услышал, что русские всегда, имели репутацию жестоких и толстокожих. Кроме того, генералу сообщили, что его упрямство и жестокость могут стоить России африканских союзников. А еще добавили, будто в Америке уже теперь существует движение за приобретение большего числа союзников в Африке. Президент не слышал, как российский генерал бормотал древнюю детскую молитву о том, чтобы все это как можно скорее закончилось. Перед генералом встала довольно сложная проблема: если Увенда получит новые танки, тогда каждое другое африканское государство тоже потребует себе новые танки. Габон, к примеру, не будет сидеть сложа руки и ждать в то время, как Танзания обзаведется новым танком, это значило бы потерять лицо. А уж если новый танк получит Танзания, тогда, конечно, Мозамбик, Зимбабве и Гана просто вынуждены будут последовать ее примеру. Просто страшно себе представить, поэтому советский генерал, как ему и было предписано в советском министерстве иностранных дел, вытащил манильский конверт. - Тут чертежи, которые доказывают, что ваши танки также хороши, как любые другие в соседних странах, - сказал генерал. Президент на веки вечные открыл конверт и пробормотал: - Ну, доказательство не слишком убедительное. - Может, вы примете чек на остальное? - осведомился генерал. - Я полагаю, это хорошая стратегия, - согласился Президент на веки вечные, доставая из конверта стодолларовые купюры. Он настаивал на американских долларах потому что российские рубли все равно надо было конвертировать в доллары прежде, чем покупать что-либо приличное. Но была еще одна проблема, связанная с теми самыми танками, что выстроились теперь вдоль дорог Увенды. - Где взять водителей для них? Людей, которые смогут пользоваться радарами при пушках? Механиков, чтобы содержать их в порядке? Вы не с дураками имеете дело. Такие вещи сами собой не делаются, - заявил Клод Ндо. И генерал обещал дать еще и военных советников. Со стороны Увенды в танке должен был присутствовать только офицер, который во время парадов сидел в кабине и отдавал торжественный салют Президенту. Но в один прекрасный сезон дождей российские механики заболели и все бронетанковые единицы Увенды встали, где стояли. К тому времени, как россияне выздоровели, с танков уже содрали все, что только было можно, и восстановить удалось только один. Этот один и стоял теперь у дороги, защищая караван влекомых волами повозок с учеными, которые намеревались сразиться с жуком Унга. Из люка танка выскочил солдат и побрел к первой повозке. Дара заслонила собой белый короб-рефрижератор с химическим феромонам, выделенным доктором Ревитсом. За первым последовали еще четыре солдата. Они посмотрели на Дару и начали спускать штаны. Римо попросил их немедленно подтянуть штаны. Попросил дважды, Он даже в третий раз предложил им сделать то же самое. Римо подумал, что эти люди, вероятно, не понимают по-английски. Ведь страна была французской колонией. Римо не говорил по-французски, поэтому он решил прибегнуть к более универсальному языку. Вырвав из рук ближайшего солдата винтовку АК-47, Римо сунул ее в штаны владельца и нажал на спуск. Солдат подпрыгнул, будто его ужалили пчелы, и попытался вырваться, но Римо успел все-таки позаботиться, чтобы бедолага не ощущал боли. Легким ударом пальца он проломил солдату висок. Оставшиеся четыре солдата прекрасно поняли сообщение. Штаны немедленно были подтянуты. Но вверх устремились и дула их винтовок. Уклоняясь от выстрела, Римо медленно склонился налево, а Чиун - также медленно направо. Винтовки лают в сухом воздухе Центральной Африки отрывистым механическим кашлем. Пули ударили в скалы, выбивая маленькие светло-коричневые пылевые взрывы и раздирая в клочья сухие листья, но оба наших героя остались невредимы. Солдаты стреляли во все стороны и усердно швыряли гранаты, но Римо и Чиун напоминали миражи, плавающие в горячем воздухе, они лишь дразнили вооруженных винтовками людей. Солдаты вовсе не были плохими стрелками, просто, к сожалению, стреляли они только в то, что видели перед собой. И никто из них не заметил, как непосредственно перед выстрелом эти двое начинают раскачиваться, едва-едва, но ритмично, будто заклинатель змей перед коброй, такое движение приковывало к себе взгляд и лишало его остроты. Некоторые солдаты стреляли в то, что, как им казалось, они видели, но их пули никогда не попадали туда, куда были посланы. Дара в изумлении смотрела, как четверо солдат вовсю стреляют совсем рядом с ней и неизменно промахиваются. Когда стих последний выстрел, двое новых ученых на глазах Дары вышли из-за повозки, небрежно взяли из рук солдат винтовки и сложили их в кучу. Потом они с помощью веревок впрягли солдат в повозки, чтобы помогли волам тащить их чуть побыстрее. Приветственные оклики, сначала тихие, потом все громче, донеслись из-за ближайших скал. Оттуда показались старухи и дети. Потом выбрались и молодые женщины. И, наконец, мужчины, некоторые в набедренных повязках, другие в изодранных брюках. Они кинулись к последнему танку, оставшемуся на вооружении в Увенде. Один человек прыгнул внутрь и принялся передавать наверх узлы. Это была их пища, которую украли солдаты. Некоторые вновь вернули себе старые безделушки, которыми так дорожили. - Vive la France! - крикнул кто-то, считая всех белых французами. А один поинтересовался на французском языке, когда вернутся французы. Чиун, который понимал по-старофранцузски, ответил, что былые господа уже никогда не вернутся. Послышались грустные восклицания и стоны. Пока повозки тащились вперед к деревне инути, Чиун рассказал, что тут некогда была процветающая страна древних королей инути, но потом пришел белый человек и показал, как можно жить иначе. Казалось, новая жизнь будет лучше и на первых порах так и стало, только нужен был белый человек, чтобы постоянно поддерживать и сохранять эту лучшую жизнь. Старые времена инути позабылись, старым королям уже никто не верил. Верность подданных своему королю, а короля - своим поданным перестала существовать. Забылся и старый, хотя и достаточно действенный способ хозяйствования на земле, который применяли инути. А потом белые ушли. И несчастные племена лишились и белого пути существования, и традиционного старого пути инути. - И вот мы снова видим, что путь белого человека не верен, - закончил Чиун. - Я еще никогда не слышала, чтобы это объясняли так хорошо и так красиво, - отозвались Дара. - А я все еще не ношу кимоно, - заметил Римо. Повозки приехали на поле, которое сверкало под яркими лучами солнца, и казалось, будто серебряные волны ходили по нему. - Жук Унга, - пояснила Дара. - Обычно его размножение регулируется естественным путем, но с тех пор, как мы начали с ним бороться, его численность только возрастает. Потом она обернулась и похлопала по стоявшему в повозке белому коробу рефрижератора. - Вот это должно все изменить. Здесь такая красивая земля. И это вернет землю людям. Со стороны длинной череды лимузинов, стоявших с плотно закрытыми окнами, появился бегун. Все моторы работали, кондиционеры трудились на полную мощь. - Его превосходительство желает знать, когда вы начнете. - Через пятнадцать минут, - ответила Дара. - Он хочет, чтобы оборудование было установлено около автомобилей. - Но оно лучше сработает, если будет посередине поля, - сказала Дара. - Ну тогда ладно. Дайте сигнал, когда будете готовы. Дара велела повозками встать посредине поля. Волы содрогнулись и чуть не понесли, потому что жуки покрыли их шевелящимся слоем, точно попоной. Римо и Чиун освободили увендийских солдат от упряжи, и те кинулись прочь, стряхивая с себя сверкающих насекомых. Дара стояла в повозке. Подъехали и остальные ученые, некоторые из них стряхивали с себя жуков, другие старались не обращать на них внимания. - А чем вы пользуетесь? Дайте нам немного вашего средства, - попросила Дара. - Средства? - переспросил Римо. - Репеллента. Почему насекомые не садятся на вас? - Надо только, чтобы кожа все время двигалась, - ответил Римо. - Вы ходите сказать, что можете управлять движением вашей кожи? - А вы хотите сказать, что не можете этого делать? - удивился Римо и только тут вспомнил, как ему досаждали москиты до обучения у Чиуна. Повозки выехали на середину поля, и волов выпрягли, они неловко поскакали по сухой мертвой земле подальше от докучливых насекомых, которые дожирали последние жалкие остатки урожая. Дара вместе с другими учеными извлекла из рефрижератора маленькие канистры. - Понимаете, - объясняла она Римо и Чиуну, - самая страшная опасность состоит в том, что жук Унга размножается очень быстро. Но в этом же кроется и его слабость. Доктор Ревитс нашел феромон, вещество, обладающее привлекательным для насекомых запахом. После того, как феромон будет выпущен из канистр, насекомые не смогут удержаться. Они вынуждены будут перестать есть и будут только размножатся. - То есть, затрахают друг друга до смерти? - поинтересовался Римо. - Как вы грубы, - ответила Дара. - Вы самый никудышный ученый из всех, кого я знаю. - А ДДТ на них не действует? - спросил Римо. - Раньше действовал. Но через несколько недель они выработали сопротивляемость на него. Затем оказался бесполезным ЕДВ. И каким бы смертельным ни был токсин, Унг в очень короткое время приспосабливается к нему. Он, собственно говоря, начинает питаться токсинами. Ученые бродили среди жуков, с ног до головы покрытые серебристыми насекомыми, и расставляли канистры через каждые десять ярдов. А потом они ретировались. Благодаря жаре, запах из канистр очень быстро начнет распространяться по полю. Некоторые из ученых спотыкались, ослепленные тучами насекомых, но когда они добрались до машин, все жуки до единого с них исчезли. Но слишком живое воспоминание о ползающих по телу насекомых заставляло их размахивать руками и хлопать по обнаженным плечам. А в середине поля послышалось гудение, поначалу тихое, как шепот, затем оно стало громче, точно стук поезда, а потом вдруг там возник извивающийся холм. Канистр видно не было, но даже если б там стоял человек, его бы тоже никто не смог различить в густых тучах насекомых. - Действует! Действует! - закричала Дара. Она сжала в объятиях Римо. И ей очень понравилось то, что она держала в руках. От радости один из ученых обнимал всех подряд и добрался даже до Чиуна. Впрочем, последнему позволено было избежать сей участи, отделавшись только похлопыванием по спине. Чиун заметил, что в Корее Римо отвергал предложения лучших девушек Дома Синанджу, а вот теперь охотно подвергается публичному бесчестью, позволяя первой встречной белой гладить и трепать себя. - Папочка, я ведь все еще не ношу кимоно, - сказал Римо. Когда насекомые сбились в огромный плотный холм, высотой в четыре этажа, быстро распахнулись двери лимузинов, и делегаты из всех стран Азии и Африки сгрудились перед телевизионными камерами. Амабаса Франсуа Ндо произнес короткую речь, поздравляя самого себя. Все поаплодировали ему, вернулись в машины и тут же направились обратно в аэропорт. Все, кроме Ндо. Его автомобиль подкатил к Римо и Чиуну. Дверца распахнулась, и директор посмотрел на Чиуна. Чиун стоял неподвижно. Генеральный директор МОЗСХО вылез из машины и направился к Чиуну. Чиун позволил маленькому деревянному божку Га явиться из складок кимоно и уронил его в подставленные ладони Ндо. Телекомментатор, сопровождавший машину Ндо, велел своим операторам запечатлеть генерального директора, беседующего с человеком в кимоно и с учеными. Диктор наговорил на пленку следующий комментарий: - После удачного начала научного эксперимента генеральный директор задержался, чтобы дать последние указания техникам о том, как МОЗСХО следует в будущем продвигаться вперед в ее неуклонной борьбе против невежества, болезней и голода. Ндо, точно сладкоежка, стибривший шоколадку, спрятал куколку за пазуху, в жилетный карман, и тут же вернулся в свою машину. Караван уже исчез вдали, поднимая гигантские тучи, а полуобнаженные туземцы с недоверием смотрели, как их старинный страшный враг пожирает сам себя, сбившись в большую колышущуюся груду. - Я не знаю, как вам двоим удалось доставить их всех сюда, но я вас благодарю за это. Благодарю обоих, - сказала Дара, которая вдруг обнаружила, что все еще держится за наиболее противного ей представителя сей странной пары. - Просто следует разбираться в международной политике, - мягко сказал Чиун. - А ты заметил это? - спросил вдруг Римо у Чиуна. - Разумеется, - ответствовал Чиун. - Заметил что? - спросила Дара. - Жука, - ответил Римо. - Жука? Да их здесь миллионы, биллионы. Римо кивнул. Конечно, она права. Но был тут и еще один жук, который явно отличался от остальных. Его не притягивал феромон, и он бешено мчался к холмам, где теперь вздымалась поднятая лимузинами пыль. Присоединившись к каравану, Ндо радостно поднял бокал "Дом Периньона" за нынешний день. Гости, влиятельные делегаты Третьего мира, решили, что Ндо поднял тост исключительно за успех этой маленькой демонстрации в маленькой грязной деревушке. И они все знали, что директору еще придется заплатить за то, что он вытащил их сюда. Некоторым даже пришлось пропустить коктейль-вечер ради того, чтобы приехать. А подобное самоотречение, оказалось, вовсе не было нужно. Для столь нудной работы всегда кого-нибудь нанимали белых, индийцев или там пакистанцев. Но уж никак не самих делегатов. И они решили, что Ндо обязательно должен заплатить за самоуправство. А Ндо совершенно не интересовало, о чем размышляют его делегаты. Он позаботится о них, как не раз делал и в прошлом. Он получил обратно Га, своего покровителя, и, поднимая тост за удачный день, он праздновал вовсе не битву с жуком Унга, а возвращение божка инути. Однако же его проблемы стали несколько проще, когда по дорого в аэропорт половина делегатов была убита. Сам Ндо, разумеется, спасся. Га был с ним, и вокруг простирались земли инути. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Те делегаты, которым все-таки удалось выжить и добраться до своих частных самолетов в национальном аэропорту, не в силах были описать этот ужас африканских равнин. К счастью, их сопровождали несколько операторов, съемки которых могли подтвердить правдивость невероятных рассказов. На автомобили напали шимпанзе - но это были не обыкновенные шимпанзе. Звери неслись со скоростью мотоциклов. Срывали дверцы тяжелых автомобилей. И, объятые безумием, расшибали черепа о толстые пуленепробиваемые стекла. Они вгрызались в металлические крылья автомобилей и отрывали руки у мужчин. Гнули оружейные стволы. И каждый делегат понимал, что произошло. Во всей виновата медицина белого человека и грубое вмешательство стран Первого мира. Новые химикалии, которые были только что использованы в деревушке инути, превратили этих обычно дружески настроенных зверей в безумных и могучих убийц. Новая позиция МОЗСХО, разработанная на закрытом собрании, спешно состоявшемся на заднем сидении лимузина, состояла в следующем: разумеется, МОЗСХО принимала участие в разработке вещества, которое уничтожило жука-вредителя. Но, к сожалению, это вещество было изготовлено на фабрике белых капиталистов, которые пренебрегли проблемой охраны окружающей среды, столь дорогой для исконных и законных обитателей страны. И результатом такого пренебрежения и стало превращение шимпанзе в обезумевших берсеркеров. И виноват был кто-то другой, а вовсе не безупречная МОЗСХО. Во время обратного полета за бокалом коктейля была принята резолюция, восхваляющая делегатов за их неустанный труд с целью искоренения голода путем уничтожения жука Унга. Попутно резолюция осуждала алчных производителей химикалий за небрежное отношение к побочным воздействиям продукта на окружающую среду. Данная резолюция, как, впрочем, и все прочие резолюции МОЗСХО, была принята единодушно. Правда, на этот раз душ оказалось несколько меньше. Римо и Чиун ехали вместе с Дарой Вортингтон в первой повозке, запряженной волами. Впереди, рядом с колонной лимузинов они заметили какие-то темные волосатые существа, которые кидались на деревья и безумно метались вокруг машин. Подъехав ближе, они увидели, как шимпанзе, отломав кусок камня, пытается его съесть. Другие удовлетворенно спали, впав в состояние, подобное коме. Вдоль дороги выстроились полуразваленные черные лимузины, некоторые моторы еще работали, а кондиционеры тщетно пытались охладить горячий воздух африканского лета, выдыхая маленькие облачка прохлады. - Что это? - спросила Дара. Она увидела останки одного из делегатов, который выглядел так, точно его разделали наподобие цыпленка в магазине. - Понятия не имею, - ответил один из ученых, находившийся в повозке. Они остановились, чтобы рассмотреть странные создания. Все, кроме Римо и Чиуна. Римо наблюдал за крошечным существом величиной в пол-ногтя, которое сидело на ветке дерева, лишенного листьев недавним нашествием жука Унга. Чиун прислушивался к разговору исследователей. - Кости начисто переломаны, - сказал один из ученых, поднимая мягкую волосатую лапу шимпанзе. Другой обнаружил необычайно увеличенное сердце другого шимпанзе, разодранного пополам. И почти у каждого животного в организме было что-то сломано или претерпело изменения. Никто из ученых еще не видел ничего подобного. - Бога ради, что же тут произошло? - спросила Дара Вортингтон. Пока ученые сосредоточенно разглядывали останки, Чиун обратился к Римо. - Шимпанзе, подобно всем другим существам, кроме человека, обычно полностью использует свою силу. Но посмотри вокруг. На этот раз они действовали сверх своих сил. Римо кивнул. Он знал, что они с Чиуном, вероятно, единственные люди на земле, которые могут полностью использовать свою силу и могущество. Пор