Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Властители Земли --------------------------------- выпуск 15 переводчик неизвестен Издательский центр "Гермес" 1996 OCR Сергей Васильченко --------------------------------- ГЛАВА ПЕРВАЯ Уинстон Хоаг за свою жизнь боялся очень многих вещей, но никогда не опасался того, что на самом деле его убило. Он опасался внезапных порывов ветра, пробегавших в теплые дни по верхушкам деревьев, а потому заставлял свой крошечный одномоторный самолетик так резко и отвесно нырять вниз, что потом с трудом вновь овладевал управлением буквально в нескольких футах над хлопковым полем. Его страшили химикалии, которые он сам же применял на полях: он боялся, что пестициды, защищавшие урожай, при постоянном контакте каким-то образом проникнут в его собственную кровеносную систему и убьют его. Он боялся потерять контракты на опыление полей и с ужасом думал, что тогда его семье пришлось бы жить на пособие. Он решил скорее покончить с собой, чем позволить такому случиться, хотя и не был уверен, что у него достанет мужества убить себя. Боялся он и того, что его самолет в один прекрасный день попросту развалится на части, потому что Уинстону Хоагу всегда приходилось соразмерять стоимость новых деталей и оплату за обучение детей в приличной школе, затраты на хорошую еду, которую жена подавала на стол, материальную возможность поддержать своих старых родителей. Он опасался солнечных закатов, когда неверное освещение играло злые шутки с его восприятием высоты, и боялся восходов, когда лучи солнца могли неожиданно ослепить пилота в открытой кабине. Но он вовсе не ощутил страха, когда некая молодая пара предложила ему две сотни долларов за то, что он установит у себя в ногах видеокамеру, которая будет нацелена вверх и запечатлеет лицо пилота во время опыления посевов. Он только пожелал убедиться, что камера не будет мешать ему дотянуться до педалей ножного управления. - Мы бы хотели, чтобы вы непременно включили камеру перед тем, как начнете распыление химикалий, - сказала молодая женщина. - Это очень важно. Нам нужно, чтобы камера начала работать по меньшей мере на минуту раньше, чем распылители. - На две минуты, - поправил сопровождавший ее молодой человек. - Разумеется, - отвечал Уинстон Хоаг. - Только зачем вам все это? - Потому, что мы так хотим, - ответила женщина. Она была пепельной блондинкой и растягивала гласные, как обычно говорят состоятельные дамочки. В сочетании с небрежным, уверенным, видом и линялыми джинсами это создавало впечатление богатства. Уинстон Хоаг понимал, что он сам в таких поношенных джинсах выглядел бы просто нищим. Собственно говоря, первое, что он сделал, когда записался в ВВС, это выбросил свои старые линялые джинсы. А когда его уволили, он почти сразу же купил новенькие, с иголочки джинсы, жесткие, темно-синие, хрустящие от новизны и страшно неудобные. Уинстон Хоаг, как и большинство людей, которые в молодости были очень бедны, всегда боялся снова впасть в нищету. И две сотни долларов пришлись бы ему весьма кстати. - Если вы так хотите, так и будет, - ответил он, - только мне бы хотелось знать, зачем вся эта петрушка. - Затем, - отрезала женщина. - Мы хотим поймать, как изменяется выражение вашего лица, когда вы начинаете распыление, - пояснил молодой человек. - Да никак оно не меняется, сказал Хоаг. - Ошибаетесь, - возразила женщина. - Оно должно меняться. - Собственно говоря, мы пока и сами не знаем, - сказал мужчина. Он был одет в сандалии и шорты цвета хаки со множеством пряжек, а кроме того, имел при себе пачку стодолларовых купюр. - Вот и хотели бы выяснить. Надпись на его старой майке призывала спасать от вымирания лесных волков. Она гласила: "Вымерший - это навсегда". С таким подходом Уинстон Хоаг вполне мог согласиться. Ему не нравилось, когда гибли животные. Но менее всего ему хотелось бы, чтобы вымерло животное по имени Уинстон Хоаг. И он взял две сотни долларов. - Запомните, сказала женщина. - Мы хотим, чтобы камера у ваших ног была пущена за целых две минуты до того, как вы включите систему распыленна химикатов. - Идет, - кивнул Хоаг. - Как вы защищаете ваши бункеры с инсектицидами? - спросил молодой человек. - Чего? - Какую защиту вы используете в ваших бункерах с инсектицидами? - Да никакой, - пожал плечами Хоаг. - Это мне нужна защита. - А откуда вы знаете, что бункеры не раскроются преждевременно? - Можете быть спокойны, такого не бывает. - Позвольте, я осмотрю их, - сказала женщина. - Да чего там смотреть, самые обычные бункеры, - удивился Хоаг. - И все-таки мы бы хотели их осмотреть, - настаивал молодой человек. Хоаг впустил их в самолет и подробно объяснил, что бункеры вполне надежно защищены от преждевременного раскрытия. - Вы ж понимаете, - сказал Хоаг. - Эти инсектициды стоят денег, и с меня могут содрать по суду, если я распылю их над жильем. - Да, - кивнула женщина. - Мы знаем, что деньги для вас значат очень много. - Послушайте, мне очень бы пригодилась пара лишних монет, - ответил Хоаг. - Каждый зарабатывает на хлеб как умеет, но я не собираюсь браться за работенку, если ее приправляют оскорблениями. - Разумеется, мы вас понимаем, - поспешил успокоить его молодой человек. - Мы вовсе не хотели вас оскорбить. А не могли бы вы в случае надобности как-то укрепить эти бункеры? - Простите, сэр, не понял? Хоаг тоже постарался быть вежливым. - Смогли бы вы укрепить бункеры для инсектицидов, добавить крепежных скоб, что ли? - Только не за две сотни, - ответил Хоаг. - Три сотни, - тут же ответил молодой человек. Хоаг покачал головой. Ну, прежде всего, на новый металл уйдет, пожалуй, целая сотня, да еще увеличится вес самолета, а тогда нужно больше топлива. Хоаг уже готов был прямо на месте отказаться от всей затеи. Он многое мог сделать ради нескольких сотен долларов, но только не рисковать своим старым самолетом. Когда, наконец, втроем с молодой парой они точно выяснили, как требуется обезопасить бункеры с инсектицидами, оказалось, что при этом вес самолета увеличивается на две сотни фунтов, нарушается его баланс, а вся затея обойдется по меньшей мере в полторы тысячи долларов. Уинстон Хоаг был вверен, что теперь они откажутся. Но сотни по-прежнему продолжали выпархивать из толстой пачки в руках молодого человека. И за них даже не просили расписки. - Ну, знаете, - сказал Хоаг, - теперь уж даже если эта этажерка хлопнется, с бункерами ничего не станет. Да будь я проклят, если они - не самая безопасная штука после Форт-Нокса. - Вы уверены? - спросила женщина. - Хотел бы я, чтоб и у меня была такая же защита, - сказал Хоаг, и на лицах молодых людей одновременно вспыхнули улыбки. На следующий день они пришли проверить его работу. Они настаивали на том, чтобы закрепить камеру именно так, как им это было нужно, поэтому заставили Хоага показать им его пилотское место. Потом установили там камеру под определенным углом и пояснили, что теперь лицо его попадет точно в фокус. - А по-моему она смотрит мне прямо в грудь, - заметил Хоаг, когда рука молодой женщины скользнула у него между ног. Впрочем, прикосновения эти ему нравились, и он не жаловался. - Мы знаем, что делаем, - сказала она. - А теперь покажите, как вы беретесь за переключатель. Хоаг наклонился вперед и потянулся к сверкающему металлическому рычагу-переключателю, который выглядел так, будто его взяли со старого электромотора. Он был соединен со спуском видеокамеры. Когда Хоаг коснулся рычага, грудь его оказалась менее, чем в двух футах от объектива камеры. - Великолепно, - заметила женщина. В тот же день пополудни Хоаг поднялся в воздух, чтобы опылить небольшие посадки арахиса за Равнинами в штате Джорджия, он стал богаче на полторы тысячи долларов за счет двух молодых людей, которых считал остолопами. Собственно, он даже не собирался в тот день заниматься опылением. Хоаг не хотел рисковать и приближаться вплотную к арахисовым посадкам, а тем более кружить над самими деревьями на перегруженном самолете. Он намерен был только пройти высоко над полем, включить камеру и совершенно ровно лететь минут двадцать так, чтобы в камеру не попало ничего, кроме его лица и неба; эти два богатых идиота никогда в жизни не догадаются, что он даже не открывал бункеров. Потом он вернется обратно, отдаст им их камеру, снимет с самолета весь этот тяжеленный хлам, а на следующий день, как обычно, спокойненько распылит инсектициды над арахисом. Дурак очень быстро расстается со своими деньгами, - размышлял Хоаг, поднимаясь на высоту двух тысяч футов и выравнивая свой одномоторный самолетик. Потом он наклонился в своей кабинке, улыбнулся прямо в объектив камеры и крепко ухватился за рычаг переключателя. Он все еще улыбался, когда объектив камеры выстрелился вперед точно снаряд, и с такой силой вонзился ему в сердце, что размозжил грудинную кость и вбил ее внутрь грудной клетки. Коронер так и не смог узнать этого, поскольку, когда с красноватой глинистой почвы полей Джорджии собрали все, что осталось от Уинстона Хоага, оказалось, что осталось от него не так уж много. Крылья самолетика были сломаны, фюзеляж превратился в кучу мусора, а сам Уинстон Хоаг представлял собой окровавленные кости, едва скрепленные обрывками плоти. Единственное, что осталось неповрежденным после аварии, были заново укрепленные бункеры для инсектицидов. Два цилиндра из светлого металла напоминали невзорвавшиеся бомбы. Свидетель катастрофы рассказывал, что Хоаг летел на высоте двух тысяч метров, очень ровно и уверенно, но вдруг самолет его начал бешено вращаться и врезался в землю с максимальной скоростью, чуть не задев владельца арахисовых посадок, который внимательно наблюдал за кроликом, видимо собиравшимся напасть на его урожай. И только когда на местном телевидении раздался анонимный телефонный звонок, коронер узнал, что произошло убийство, а не просто несчастный случай. - Если вы поищете объектив камеры, - сообщил звонивший, - то обнаружите, что он вбит в грудь виновного в массовых убийствах Уинстона Хоага. - Массовые убийства? Кого же это Хоаг убил? - спросил репортер, отчаянно делая знаки, чтобы кто-нибудь связался с полицией, и те отследили звонившего. - Все, - ответствовал голос в телефонной трубке. - Он убивал рассветы, птичий щебет и размашистую красу вольного волчьего бега. Он убивал нашу воду и наше небо. Но, что страшнее всего, он убивал наше завтра. - Он же был простым опрыскивателем полей, - заметил телевизионщик. - Совершенно верно, - подтвердил неизвестный собеседник. - А мы представляем СОВ и не позволим больше так с нами обращаться. Ни вам, ни подобным вам разным Уинстонам Хоагам с целого света. И чего ради этот Союз кого-то-там решил убить опрыскивателя полей? - подумал телевизионный репортер. На этот вопрос ответили, хотя он даже не успел его задать. - Мы представляем Союз освобождения видов, - заявил неизвестный. - Это было высоконравственное убийство. - Да что же нравственного в убийстве отца трех детей? - заорал в трубку репортер, теряя профессиональное бесстрастие. - Да, это был высоконравственный поступок. Мы уничтожили самолет и пилота, не нанося вреда окружающей среде. Яд, несущий геноцид живым существам, остался в бункерах. В течение следующего месяца произошло еще три "нравственных убийства". Союз освобождения видов взял на себя ответственность за убийство владельца скотоводческого ранчо. Беднягу удушили колючей проволокой. Как особенно тщательно подчеркивали представители Союза, звоня в органы печати, они не оставили колючую проволоку там, где об нее могли бы пораниться животные, но всю ее затолкали в глотку владельца ранчо. СОВ также опутал их же собственными сетями команду судна, ловившего тунца, и затопил людей в глубинах Тихого океана неподалеку от калифорнийского побережья; при этом члены Союза позаботились, чтобы сети ни в коем случае не размотались и не представляли опасности для рыб. Наконец, они забили нефтяную скважину на отмелях вблизи массачусетского побережья проломленными черепами бурильщиков, гордо объявив, что была использована "естественная, не отравляющая среду заглушка." Валдрон Перривезер III не пытался даже оправдывать убийства. После каждого из них он появлялся в нескольких телевизионных программах, чтобы объяснить свой взгляд на эти смерти: - Поскольку я осуждаю насилие в любой его форме, нам следует повнимательнее присмотреться к тому, что послужило корневой причиной этих убийств. А далее он с полчаса распространялся на тему о жестокости человека по отношению к другим живым существам. - Что же мы за общество, - вопрошал он, - если описывая чью-то жестокость, говорим, что "он раздавил его, как клопа." Или червяка. Мы накалываем живое существо на металлический крючок, чтобы приманить другое живое существо, которое стремимся поймать и задушить, да еще называем это спортом. Как вы понимаете, джентльмены, я говорю о рыбной ловле. - Мы понимаем вас, мистер Перривезер, - ответил комментатор. - Тем более естественны такие высказывания в ваших устах, ведь вы - один из ведущих защитников природы в Америке. Но что вы скажете об убийстве целой команды рыболовецкого судна? - А что можно сказать о тех миллионах смертей, которые случаются ежедневно, а наша пристрастная пресса о них даже не упоминает? В конце концов, Союз освобождения видов всего лишь хочет привлечь общественное внимание к жестокостям, творимым от имени в его человечества при активной поддержке правительства. - Каким жестокостям? - спросил журналист. И по национальному телевидению Валдрон Перривезер III, наследник всего состояния Перривезеров, красивый молодой блондин, изяществом черт обязанный тому, что деньги Перривезеров всегда женились на красоте, перечислил все жестокости, творимые американскими деньгами. Массовые убийства насекомых. Отравление рыбы и воздуха. Узаконенное убийство лосей, именуемое охотой. Валдрон Перривезер не видел большого толка в движениях, которые защищали только те живые существа, которые и так уже были очевидными любимцами публики, вроде домашних животных, птиц и разных красивых представителей животного царства. - А как насчет гусениц? - вопрошал мистер Перривезер. - Повсеместно ученые ищут средство, которое бы останавливало дыхание у этого существа. Это напоминает мне нацистские газовые камеры. - Но разве гусеницы не уничтожают посевы? - спросили его. - Человек поступает точно так же, - ответствовал Перривезер. - Каким же образом человек уничтожает посевы? - Точно таким же, что и гусеницы. Он их съедает, - сказал мистер Перривезер. - Но когда гусеница пытается воспользоваться щедрым даром земли, мы торопимся уничтожить ее химикалиями. Пора нам отказаться от своей антропоцентрической пристрастности. Мы должны все вместе жить на этой планете, или мы все ее потеряем. С этим замечанием он покинул студию под вежливые аплодисменты. Однако некоторые журналисты уже заговорили о необходимости нового взгляда на малые создания этого мира, и кое-кто среди публики одобрительно кивал головой. Для человека, не одобрившего убийства Уинстона Хоага, или владельца скотоводческого ранчо, или буровой команды, чьи родственники вынуждены были похоронить обезглавленные тела в закрытых гробах, Валдрон Перривезер III сделал достаточно много для поддержки деятельности СОВ. Перривезер вернулся в свое роскошное имение в Беверли, штат Массачусетс. То была гигантская каменная крепость, расположенная на холме с видом на Атлантику. Перривезеры правили здесь больше полутора веков. Вокруг особняка Перривезера не было ухоженных лужаек, там росла только высокая, некошенная трава, где могли гнездиться птицы и жить насекомые. Никакие пестициды никогда не касались полей Перривезера. Слуга, осмелившийся бы воспользоваться репеллентом против москитов во время их массового вылета, был бы немедленно уволен. Перривезер не употреблял даже противомоскитных сеток, предпочитая так называемый "гуманистический подход". Это означало, что слуги должны были целую ночь обмахивать веерами семейство Перривезеров, дабы легкий ветерок, возникающий при этом, не позволял москитам коснуться драгоценной плоти членов клана Перривезеров. Разумеется, согласно подлинно перривезеровской традиции, слуги эти днем тоже работали. То, что Перривезеры выказывали нравственное отношение к насекомым еще не означало, будто в финансовых делах они дураки. В конце концов, они представляли собой высший образчик благоразумия и порядочности. При въезде на территорию поместья роллс-ройс Перривезера остановился. Шофер вышел из машины и нагнулся, а Валдрон взгромоздился ему на спину, дабы его отнесли к огромному каменному дому. Валдрон не любил передвигаться у себя в поместье машиной, так как не слишком доверял очищающим фильтрам и не хотел повредить своим "малым соседям", то есть мухам, червям и москитам. А в тот день он особенно торопился добраться до главного дома и нетерпеливо бил шофера каблуками в бока, дабы заставить его передвигаться побыстрее. И он никак не мог понять, что случилось с шофером, когда пожилой человек вдруг весь покрылся потом и буквально у самой лестницы вдруг вздрогнул и скорчился, едва не сбросив Перривезера на землю. Валдрон перешагнул через скрючившегося на земле человека, заметив при этом дворецкому, что шофера, видно, плохо подготовили. Затем Валдрон торопливо направился в отдаленную комнату, отгороженную от остального дома металлической дверью и сетью, покрывавшей стены как изнутри, так и снаружи помещения. Воздух поступал в комнату по трубам. Их отверстия тоже покрывала мелкоячеистая сетка. Температура строго поддерживалась на уровне 27 градусов С. Сильный запах разложения, исходивший от перезрелых фруктов и подгнившего мяса, делал воздух в комнате таким плотным, что Валдрону даже показалась, будто он может плавать в нем. Седовласый человек в белом халате, склонившись над микроскопом, разглядывал что-то, лежавшее в чашечке Петри. От жары он сильно потел и все время сплевывал в ведро. Однажды ученый пожаловался, что воздух в помещении такой тяжелый, что его можно попробовать на вкус, но сделав это, едва ли удастся удержать в желудке его содержимое. - Я плачу вам вполне достаточно, чтобы вы могли позволить себе кормиться интравенозно, - напомнил ему Перривезер, и ученый перестал жаловаться. - Уже готово? - спросил Перривезер. - Еще нет, - ответил ученый. - Пока они еще в яичках. - Дайте посмотреть, - нетерпеливо потребовал Перривезер. Ученый отошел в сторону, и Перривезер склонился к микроскопу, коснувшись ресницами линз. И тут Валдрон увидел их - шевелящиеся, белые и огромные, ничего более восхитительного он еще в жизни не видел. - Они прелестны, - сказал Перривезер. - С ними ведь все будет в порядке, не так ли? - Вы их имеете в виду? - Ну, разумеется, их. С ними ведь ничего не может случиться? - резко переспросил Перривезер. - Мистер Перривезер, я не думаю, что вам стоит беспокоиться об этих личинках. Перривезер удовлетворенно кивнул и снова посмотрел в микроскоп, погрузившись в созерцание блюдца с личинками, жадно пожирающими гнилое мясо. - Цып-цып-цып, - ласково забормотал Валдрон Перривезер. ГЛАВА ВТОРАЯ Его звали Римо, и он знал старые дома так же хорошо, как врач знает кровеносную систему человека. Ему трудно было припомнить, с какого времени он научился так хорошо понимать эти строения, Римо просто стал чувствовать, как работала голова у строителей, где они должны были сделать проход, где оставить свободное пространство, а где им этого пространства не хватило. Но только после того, как он уже очень долго изучал эти старые строения, Римо обнаружил, что стоит ему раз взглянуть на дом - и он уже знает, как проникнуть в его тайники так же верно, как врач знает, где проходит вена. Итак, Римо знал, что в подвале этого дома обнаружится шахта для кухонного подъемника, и находится она позади лифта. Знал он и то, что шахту будет прикрывать на первый взгляд очень надежная стена. Он прижал правую ладонь к оштукатуренной стене и ощутил ее сухость, почувствовал сгустившуюся вокруг темноту, на языке держался неистребимый в подвале бостонской Дальней набережной запах угля. Он прижал руку к стене и надавил с постепенно возрастающей силой так, чтобы не наделать слишком много шума. Подвальная стена с тихим стоном уступила. Старая шахта подъемника была на месте. Римо аккуратно собрал куски штукатурки, держа их на ладонях с загнутыми пальцами - точь-в-точь молчаливый орел с мягкими когтями, и тихо сложил весь мусор горкой на полу. Потом сунул руку в образовавшуюся дыру и нашарил старую металлическую штуковину, шершавую от ржавчины и крошащуюся от прикосновения. Ручка двери, закрывавшей подъемник. Римо даже не потрудился повернуть эту ручку. Он чувствовал, что она рассыплется у него в руках, поэтому он просто надавил на старое трухлявое дерево, и оно тихо поддалось, мягко рассыпая сухую пыль. Эти подъемники предназначались для посыльных, которые обычно не допускались в парадные вестибюли аристократических особняков Дальней набережной. Собственно, подъемник представлял собой обычный ящик, который поднимали на веревке. Посыльный клал пакет с покупками в ящик, тянул за веревку - ящик поднимался на нужный этаж. Как и в большинстве других запечатанных подъемниках, ящик и веревка давно уже были убраны. Теперь осталась всего лишь темная, душная шахта, и Римо осторожно передвигался по ней, прекрасно зная, что кирпич, который он ощущал под ладонями, может легко раскрошиться, если надавить посильнее. Нельзя было даже сказать, что он карабкался по кирпичам, скорее он стал как бы частью стены и создавал устремленное вверх движение. Римо был худым человеком с широкими запястьями, одет в черную майку и черные свободные штаны. На ногах - обычные мягкие туфли, они плавно скользили вверх по мере того, как Римо подтягивался все выше и выше по узкой темной шахте. И тут за стеной он услышал голоса. Римо сделал нечто вроде мостика, упершись пальцами левой руки в одну стену, а правую прижав к другой, так, в подвешенном состоянии он замер, прислушиваясь. Когда речь идет о подъеме вверх, продвижение - отнюдь не самая трудная часть. Ведь любое движение обладает инерцией, оно удерживает тебя, но вот остановившееся тело неминуемо должно упасть, поэтому Римо удерживался на весу, цепляясь ладонями за стены и постоянно меняя силу, с которой его пальцы давили на кирпич, чтобы не утерять той слитности со стеной, что ему давало движение. Он услышал, как кто-то спросил: - Что плохого может случиться? Ну, что? Говори. - Да говорю тебе, я боюсь. Страшно боюсь! Ты только посмотри, как их много. Мне хочется просто удрать. Забыть о том, что мы нашли, и благодарить нашу счастливую звезду за то, что они этого еще не знают. Обладатель первого голоса рассмеялся. - Малыш, - начал он. - Мы еще никогда в жизни не были в такой безопасности. Это же не преступление. Это они совершают преступление. Это они нарушают закон, а вовсе не мы. Им и следует бояться. Да еще как! У них давно должны быть штаны мокрые от страха. - Ну, не знаю. Все же по-моему лучше бы нам махнуть на это рукой. - Да послушай, с нами ничего не может случиться. - Это не наши записи. - И что с того? - Они совершенно случайно попали на монитор сканера одного из наших исследователей. - Вот видишь, ты сам только что подтвердил, - вступил первый мужчина, - что мы ничего не крали. - Но ведь они не наши! - Фактическое владение - это уже девяносто процентов для обоснования законности. Если эти записи, эти восхитительные записи, принадлежат не нам, то кому же? - Они принадлежат тому санаторию в Рай, штат Нью-Йорк, который мы нашли. Санаторию Фолкрофт. - Сегодня я разговаривал с тамошним директором. Он утверждает, что записи эти не его. - Ладно, тогда как насчет компьютерной сети в Сент-Мартин? Это должно быть как-то связано с ними. - Сент-Мартин. Послушай, это же шикарный курортный островок на Карибском море. Неужели ты думаешь, там кому-то нужны эти записи? - Я думаю, что записи, находящиеся в Фолкрофте продублированы на Сент-Мартине. Вероятно для того, чтобы сохранить их при случайном стирании памяти. И я так же полагаю, что это секретные правительственные данные, и нам бы следовало держаться от них как можно дальше. - А мы поможем им и дальше оставаться такими же секретными. Мы никому ничего не расскажем. Просто вся эта расчудесная информация поможет нам стать богатыми, как Крез. Второй собеседник издал звук, напоминающий тихий стон. - Сам же знаешь, все это данные о преступности в Америке. На распечатках есть файлы о том, как кто-то передавал ФБР, ребятам из отдела по борьбе с наркотиками и местным полицейским информацию, которая помогла отправить за решетку некоторых проходимцев. Я думаю, таким образом наше правительство пытается удержать страну, чтобы она не развалилась на части, и, черт подери, по-моему мы должны оставить их в покое. Эта страна была к нам добра. И если какое-то секретное агентство помогает ей выжить, то так тому и быть. - Чего это ради? - спросил первый собеседник. - Потому что воровать - плохо. Эти люди стараются быть хорошими. А что мы хотим сделать? Заработать немного денег? Эта страна уже и так дала нам возможность разбогатеть. - Твои доводы не очень убедительны. Ты должен был доказать, что мне могут причинить ущерб. - А что если у них есть какие-то свои коммандос или на них кто-то работает? - спросил первый. - Нет. Компьютер ясно показывает, что только один человек имеет право применять насилие. - Но ведь этот парень может оказаться очень опасным. Первый громко расхохотался. - Нас три человека охраняют за дверью, а еще три на улице. Двери тут сделаны из армированной стали. Пусть попробует пробиться. В результате мы получим только один труп. Его. - И все же мне это не нравится, - упорствовал первый собеседник. - Да послушай же, мы станем богаче нефтяных шейхов! И сможем позабыть про свой компьютерный бизнес. Мы будем знать всю ту грязь, что творится в этой стране. И сможем шантажировать правительство. Или тех, кто нарушает закон. Мы сможем творить все, что вздумается, а все будут бояться нас и платить. И ничего с нами не случится. Точно, подумал про себя Римо. Это были как раз те люди, которых он искал. Он высвободил левую руку и левым боком навалился на стену, слегка напрягся и проломил стену, ввалившись в комнату. Скатившись с кучи белой раскрошившейся известки, он оказался в помещении с высоким потолком, украшенным черным мраморным камином и двумя испуганными мужчинами. Между ними стоял ящик из серого металла, который, как было сказано Римо, являлся жестким диском на двести мегабайт, что бы это ни значило. Мужчины были средних лет и оба покрыты сильным загаром - видно, зимой выбрались в какое-то очень солнечное местечко. Но когда стена раскрылась, и оттуда появился Римо, весь их загар как-то сразу пропал. И оба вдруг превратились в стариков с очень белыми лицами. - Это и есть жесткий диск на двести мегабайт? - осведомился Римо. Они одновременно кивнули. Глаза у них лезли на лоб, а головы двигались с таким трудом, будто шеи были из окаменевшего дерева. - Значит, вот этот, а? - утвердительно переспросил Римо. Он хорошо помнил, как выглядели компьютеры Смита в Фолкрофте, где они занимали большую часть подвального помещения, и не мог понять, как что-то ценное могло укрываться в этом маленьком сером ящичке. Мужчины снова кивнули. - Вы продублировали записи? - спросил Римо. Ему велели спросить об этом и найти эти записи, если они были сделаны. - Нет, - хором ответили те двое. Римо взял одного из них за левый мизинец и начал отгибать палец назад, постепенно увеличивая боль. - В ванной, - задыхаясь, выдохнул несчастный. - Что в ванной? - Дискеты. Дублирующие записи. - Покажите, - велел Римо. Обойдя камин, мужчины вдвоем направились к белой двери за ним. Открыв дверь, Римо увидел тысячи тонких дисков, напоминающих фотопластинки. - Это они и есть? - спросил Римо. - Если вы не знаете, что такое флоппи-диск, вы не можете быть оттуда, - заявил более агрессивно настроенный мужчина. На нем был свободный серый костюм и полосатый галстук. Второй мужчина носил темно-синий костюм и простую белую рубашку, а выглядел так жизнерадостно, будто присутствовал на репетиции собственных похорон. - Будьте уверены: я - оттуда, - ответил Римо. В кармане у него имелась одна штучка, которую, как он полагал, пришло время использовать. Эго маленькое устройство очень походило на зажигалку, но не давало пламени. Оно было черним, металлическим, и на нем имелась кнопка, которую Римо следовало нажать. Что он и сделал, свет в комнате странно замерцал. - Он и правда оттуда, - заметил человек в сером костюме. - Он стер все направленным магнитным полем. - Оказывается, вот что я сделал? - осведомился Римо. - А как вы собираетесь разделаться с твердым диском? Ведь у него платиновый корпус, который в пять раз прочнее стали. - Говорите, в пять раз? Двое мужчин ошеломленно созерцали происходящее на их глазах невероятное событие. Им показалось, что худой незнакомец в темной рубашке и брюках просто хлопнул двумя руками по суперпрочному металлическому ящику, не очень сильно, даже не слишком резко, как если бы просто ласково шлепнул по металлу. Но корпус с треском раскололся, обнажая сияющие пурпуром внутренности. Римо сказали, что содержимое ящика, собственно, сам твердый диск, очень уязвимо и его можно повредить даже легким толчком, потому что оно невероятно схоже с биологическим считывающим устройством. И даже небольшого шлепка достаточно, чтобы его повредить. Римо стукнул по нему кулаком, и по всей комнате разлетелись сверкающие осколки. Только теперь обитатели комнаты сообразили, что необыкновенная толщина двери, которая, как предполагалось, должна была их защищать, не позволяла охранникам, находившимся по другую ее сторону, узнать о происходящем внутри. - Все, наконец? - спросил более смелый мужчина. У него имелся небольшой пистолетик, который он носил с того самого дня, когда его компьютер каким-то образом подключился к памяти главного компьютера, в течении долгого времени регистрировавшего темную сторону жизни Америки. - Нет, - ответил Римо. - Еще два дела осталось. - Что еще? - переспросил мужчина. Он уже держал руку на пистолете. И думал, как выстрелит прямо в темную рубашку незнакомца. В голову целить не стоит. Никаких выкрутасов. Пуля в грудь, потом уже разрядить весь пистолет в голову и бежать. Таков был его план. К несчастью, требовался функционирующий мозг, чтобы осуществить его, а мозг смельчака оказался вдруг размазанным по задней стенке камина. Второй мужчина вырубился мгновенно и уже не пришел в себя, так как его позвоночник был ловко переломан пополам. И уж конечно, ни один из них даже не успел заметить, как поднялась рука Римо по одной простой причине: им этого и не полагалось видеть. Римо огляделся по сторонам. - Твердый диск, дискеты, - бормотал он себе под нос. - Дискеты, твердый диск. Ну так. По-моему, я закончил. Он покинул здание через шахту подъемника. На улице, на бульваре неподалеку от элегантного особняка с Дальней набережной вооруженный охранник окинул его тяжелым подозрительным взглядом. Римо улыбнулся. Охранник осведомился, чего ему понадобилось в доме, откуда он вышел. Римо попробовал было придумать правдоподобный ответ. Ничего подходящего в голову не пришло, поэтому пришлось уложить охранника вместе с его оружием в ближайший мусорный контейнер. Ничего не упущено? Твердый диск, дублирующие записи на дискетах. Именно это ему было велено уничтожить. Римо был уверен. Почти. Он вообще недолюбливал компьютеры. Но когда Римо приехал в маленькое курортное местечко неподалеку от южно-каролинского побережья, они стали нравиться ему еще меньше. Несколько деревянных бунгало с видом на Атлантику, окруженных песком и травой. Старые деревянные ступени у входа в бунгало даже не скрипнули, когда Римо легко поднялся по ним в дом. Воздух, пропитанный соленой влагой, был чудесен. Римо тихо насвистывал, но войдя внутрь, смолк. Отвратительный стеклянный экран, возвышаясь над клавиатурой, уставился на Римо. Кто-то принес в бунгало компьютер. В кресле лицом к морю сидел хрупкий хилый человечек в кимоно мягкого темно-бордового цвета с вышитыми золотыми драконами, танцующими вокруг золотого же косматого солнца. Ветерок развевал легкие, напоминавшие волокна водорослей, пряди волос на его голове. Маленькие, обтянутые пергаментной кожей руки с изящными пальцами и длинными ухоженными ногтями мирно отдыхали. - Кто приволок сюда эту штуку? - вопросил Римо, тыча пальцем в компьютер, стоявший рядом со входом. - Сердце мое поет от радости при виде твоего возвращения, - ответствовал старый человечек, Чиун, Мастер Синанджу. - Извини, папочка, - сказал Римо. - Просто я терпеть не могу компьютеры, и разные устройства, и вообще все эти штуки, которые нельзя отключить на ночь. - Однако это еще не может служить причиной для того, чтобы приветствовать меня столь непочтительно, - упрекнул его Чиун. - Прости, - ответил Римо. Он обошел компьютер и увидел лежащее на полу тело. Рядом стоял открытый дипломат. - Что все это означает? - поинтересовался Римо. В дипломате он заметил брошюру о компьютерах. - Что именно? - мягко спросил Чиун. - Да это вот тело. У тебя были какие-то проблемы с компьютером? - пояснил Римо. - У меня - нет. Я ведь не безграмотен в этой области. - Тогда что тут делают эти бренные останки? - Вот у него-то как раз и были неприятности с компьютером, - заметил Чиун. - Которые его и прикончили? - Он ведь уже мертв, не так ли? - спросил Чиун. - Я не собираюсь возиться с этим трупом, - заявил Римо. Чиун промолчал. Разве он просил Римо избавиться от тела? Разве весь день, весь этот несчастный, солнечный денек, когда мир, казалось, готов был одарить его капелькой радости, он не старался быть как можно более рассудительным и справедливым с этим крайне несправедливым миром? А что он, Чиун, хотел от мира? Всего лишь покоя. Ему нужна только достойная крошечка справедливости и возможность наслаждаться тем, что дарует солнце. В ответ на то, что он раскрыл Римо благоговейно хранимые секреты Синанджу, он сам, Чиун, Мастер Синанджу, вместо благодарности слышит неприязненные расспросы о каком-то совершенно бесполезном торговце компьютерами. С горечью размышлял Чиун о том, как в течение долгих лет он давал Римо то, что не получал еще ни один белый человек. Он передал ему силу Синанджу, солнечного источника всех боевых искусств, испускавшего лучи, которыми смогли овладеть даже белые: карате, тай квандо, дзюдо и все прочие немощные телодвижения. И вот за то, что он посвятил Римо в это искусство, помог ему подняться до подлинного мастерства, Чиун, как, впрочем, и всегда, ничего не получил. Но в то утро он был решительно настроен не позволить испортить себе день. Ему следует принять как неоспоримый факт, что некоторые вещи, некоторые недостатки характера нельзя преодолеть, каким бы совершенным и дивным ни был учитель и его обучение. Чиун настроен был подождать, пока грубость Римо пройдет сама собой, но тут он обнаружил, что Римо вовсе не собирается от нее отказываться, и у Мастера просто не осталось выбора, он прямо-таки вынужден был заговорить о неблагодарности, грубости, нечуткости и всех прочих вещах, о которых он поначалу не хотел даже упоминать. - Я не собираюсь избавляться от этого тела, - заявил Римо. - Я не прошу тебя заниматься моими трупами, поэтому, пожалуйста, уж будь любезен о своих позаботься сам. - Этот не мой, - отвечал Чиун. - Но я вдруг понял, что некоторые понятия невозможно объяснить человеку, одаренному порочным сердцем. - С каких это пор у меня порочное сердце, папочка? - поинтересовался Римо. - У тебя всегда было порочное сердце. - Я привык было к "неблагодарному", но уж никак не "порочному". - Тебя это беспокоит? - спросил Чиун. На его спокойном восточном лице проступила тень улыбки. - Отнюдь, - ответил Римо. Тень улыбки исчезла. - Я постараюсь придумать что-нибудь другое, - пообещал Чиун. - Не сомневаюсь, - сказал Римо. - А то "порочное сердце" звучит уж слишком грубо. Разумеется, Чиун не убивал торговца. О, нет. Он постарался сразу внести ясность в это дело. Он просто-напросто попытался идти в ногу с веком компьютеров. Долгие века, что Дом Синанджу служил императорам и правителям, в маленькой деревне на западном побережье Кореи копились награды и подношения. Дары от предводителя греков Александра, от фараонов и королей, от всех тех, кто стремился взять на службу старинный корейский род наемных убийц. Дары эти были слишком многочисленны, чтобы сосчитать их все. А вот компьютер вполне подходит для такого дела, поэтому Чиун, которому нравились всякие западные устройства, вызвал торговца и купил компьютер, один из тех, что умеют хорошо считать. Торговец прибыл как раз в тот день и привез прелестную машину, с хорошим программным обеспечением, очаровательным серым футляром и клавиатурой с блестящими клавишами. Чиун объяснил торговцу, что потребуется учитывать различные метрические меры, ведь старинным Мастерам платили в стоунах, а также в драхмах, скрупулах и шелковых свертках, например, самый большой шелковый сверток или самый маленький шелковый сверток. - Никакой сложности тут нет, - заявил торговец. - Чему равен этот сверток? Я сразу внесу это в компьютер. - Это зависит от качества шелка, - начал объяснять Чиун. - Маленький сверток хорошего шелка лучше, чем большой, но дурного. Тут важно и качество, и количество. - Понимаю. Значит, сверток означает ценность. - Да, - подтвердил Чиун. - Очень просто, - сказал торговец. - Сколько стоит один сверток в денежном выражении? - Один сверток? - переспросил Чиун. - Да, разумеется, - вежливо кивнул торговец. - Один сверток равнялся трем целым и семи восьмым монеты времен династии Минг или одной тысячи двумстам двенадцати шекелям Ирода, доброго короля Иудеи. Работа продолжалась все утро, но торговец усердно составлял систему ценностей для многочисленных и разнообразных мер и весов сокровищ Дома Синанджу. Пальцы Чиуна трепетали в предвкушении того момента, когда он сам сядет перед клавиатурой и в первый раз за долгие века составит опись славных трофеев Дома Синанджу. А это означало, что в последующие века каждый новый Мастер вспомнит про Чиуна, когда станет проверять перешедшие к нему от предков накопленные сокровища рода. - А могли бы мы на каждой странице поставить мое имя? - спросил Чиун. - Разумеется, - ответил торговец и ввел в программу, что отныне на каждой странице автоматически и неизменно будет сообщение о первом составителе списка сокровищ Чиуне. Он даже предложил сделать страницы короче, чтобы имя Чиуна появлялось еще чаще. - А могли бы мы написать "Великий Чиун"? - спросил Чиун. - Разумеется, - ответил торговец и ввел это в программу. Счастье Чиуна было так неизмеримо, что слезы чуть не брызнули у него из глаз. Старый кореец сидел перед клавиатурой и касался ее кончиками пальцев. Потом он начал вносить в список подношения последнего времени, которые Америка прислала в Корею на подводной лодке в качестве платы за услуги "Великого Чиуна" в качестве учителя. Он приостановился, представляя себе, как будущие поколения будут читать эти строки. Им перескажут всякие истории о нем, как ему, и бытность его учеником, рассказывали о Великом Ванге и других старых Мастерах Синанджу. Он и сам рассказывал о них Римо, чтобы белый юноша осознал, каково это - быть Мастером Синанджу. А потом, когда Чиун снова нажал на драгоценные клавиши, на экране вместо пропавших куда-то букв возникла только серая пустота. - Где мое имя? - спросил он. - Ой, да вы вместо вызова файла нажали клавишу, которая стирает информацию. - Где мое имя? - Если бы у нас была дублирующая запись на диске, ваше имя по-прежнему осталось бы. Но у нас ее нет. Поэтому в будущем вам надо обязательно иметь диск для дублирующей записи, понимаете? - Где мое имя? - снова спросил Чиун. - Оно стерто. - Мое имя должно было остаться тут навсегда. Вы сами так сказали. - Да. Так оно и было. - Навсегда, - терпеливо пояснил Чиун, - не имеет прошедшего времени. Оно есть всегда. Где мое имя? - Но вы же нажали клавишу, которая стирает информацию. - Где мое имя? - Его здесь нет. - Я сам вписал его сюда, и вы вписали его, - сказал Чиун. - Вы сказали, оно здесь навсегда. Верните его. - Мы всегда можем снова ввести в программу ваше имя, - сказал торговец. Тут Чиун, поняв, что имеет дело с человеком недалеким, но будучи сам человеком справедливым, сделал торговцу предложение. Если ему удастся вернуть имя Чиуна на страницы списка, Чиун купит компьютер. - Да мы в любой момент можем его восстановить, - заявил торговец. - Только прежняя-то запись имени пропала навсегда, - он хихикнул. - Имена приходят и уходят Так же как люди. Хе-хе. Приходят и уходят. Вот тут-то и пришел конец торговцу. Он потянулся к розетке, чтобы отключить компьютер, но Чиун, разумеется, не мог позволить ему унести компьютер, который хотя и не выдержал испытания, но нес в себе его имя. Это была первая неприятность в тот день. Второй стал приход Римо, который почему-то решил, что Чиун каким-то образом нарочно приготовил труп для него. А ведь Чиун ничего не готовил. Он сам пострадал из-за компьютера, который не желал работать. Чиун страдал из-за того, что стер свое имя. А торговец пострадал из-за того, что попробовал стереть само его существование. Ненароком нажав одну стирающую клавишу, Чиун вынужден был притиснуть ногтем и другую, расположенную на виске торговца, чуть повыше уха, чтобы обеспечить его полное и окончательное стирание. - Полагаю, ты не пожелаешь узнать, что этот человек сделал с моим именем, - сказал Чиун. - Меня это не касается, - заявил Римо. - Это твое тело, не мое. - Я так и думал, что тебе нет дела до истины, - сказал Чиун. - В конце концов, тебя совершенно не заботит, что происходит со славой Дома Синанджу, да и никогда не заботило. - Я не собираюсь возиться с трупом, - упорствовал Римо. - Ну что ж, я тоже, - отвечал Чиун. Оба они одновременно услышали шаги за дверью, неуверенные шаги человека, чье непросвещенное тело разрушалось с возрастом, как это обычно происходит у людей Запада. - Звонил Смит. Он будет здесь сегодня днем, - сообщил Чиун. - Сейчас уже день, - заметил Римо. - И он уже здесь, - сказал Чиун. Пожилой человек с худым лицом предающими седыми волосами поднялся по скрипучие ступенькам и постучал в дверь бунгало. Римо отозвался на стук. - Как у вас прошло сегодня? - спросил Смит. - Вы нашли твердый диск и дублирующие записи? - Твердый диск и дублирующие записи, - повторил Римо. - Точно. О них можно не беспокоиться. Он закрыл дверь за Смитом. Римо осознавал свою молодость только глядя на то, как постарел Смит за те годы, что они провели вместе, как постепенно все более скованными делались его движения и неотвратимо деградировала походка, становясь шаркающей и расслабленной. Римо пытался понять, отчего так происходит: то ли потому, что Смит никогда не занимался своим телом как должно, то ли потому, что работа истощала его. Почти двадцать пять лет Смит возглавлял КЮРЕ - секретное агентство, боровшееся с врагами Америки как легальными, так и противозаконными средствами. Римо был карающей рукой организации, ее палачом, и именно благодаря его деятельности два незадачливых компьютерщика закончили свое существование. Римо решил сделать Смиту приятное. - Я обо всем позаботился, - сказал он. - Но вам бы следовало использовать в своих компьютерах какую-то новую схему. В наши дни, похоже, первый встречный может вломиться в программу. - Мы уже занимаемся этим, - кивнул Смит, осторожно опускаясь в кресло. - Слава Богу, нам удалось найти одного гения, который составит для нас такую программу, что вам больше не придется ликвидировать несчастных, по случайности натолкнувшихся на наши файлы. Но сейчас нам предстоят другие осложнения. - Всегда готовы к службе, император Смит, - сказал Чиун. Он отказывался называть главу секретной организации иначе, нежели императором. На протяжении долгих веков Мастера Синанджу всегда служили только королевским домам. Смит кивнул, но на лице его вдруг появилось встревоженное выражение. - Что это такое? - спросил он Римо, указывая на другой конец комнаты. - Ничего, - отвечал Римо. - Это дело Чиуна. - Это же труп, - сказал Смит. - Верно, - подтвердил Римо. - Это забота Чиуна. Смит перевел взгляд на Чиуна, который поинтересовался: - А вы не хотели бы приобрести компьютер? Потом на корейском языке напомнил Римо, что никогда не следует обсуждать семейные дела в присутствии Смита. - Теперь нам надо побыстрее убраться отсюда, - сказал Смит. - Ни в коем случае мы не можем позволить полиции раскрыть нас. - Мы переедем, - сказал Римо. - Это свежий труп. И время у нас пока есть. - Я надеюсь, что полиция и в самом деле придет сюда и заберет с собой этот их отвратительный, злобный, все стирающий компьютер, - заявил Чиун. Снова безмятежно улыбаясь, он обратился к Смиту: - Мы глубоко сочувствуем вам и вашим трудностям и готовы озарить лучами славы ваше досточтимое имя. Смит начал было объяснять, но не мог оторвать взгляда от трупа. Римо и Чиун, похоже, вообще не обращали на него внимания, и Смит подумал, что, вероятно, благодаря жуткому мастерству, которым обладали эти наемные убийцы, смерть потеряла в их глазах свой реальный смысл. Однако наверняка он не знал и с грустью отметил, что это и не так важно. Он и сам уже по-настоящему не придавал столь великого значения таким понятиям, как жизнь и смерть. - Ну, так какого великого деяния вы ожидаете от нас теперь? - жизнерадостно спросил Римо. Смит заставил себя успокоиться, собрался и перевел дыхание. - Римо, - начал он, - что вам известно о насекомых? ГЛАВА ТРЕТЬЯ - Еще нет, мистер Перривезер, - сказал ученый. - Ох, - разочарованно отозвался Валдрон Перривезер III. - Вероятно, недели через три, сэр. - Да, разумеется. А раньше никак? - Боюсь, что это невозможно, сэр. Перривезер вздохнул и еще раз взглянул в микроскоп. - Нам нужно еще два поколения, сэр. По меньшей мере, - пояснил ученый. - Понимаю, - кивнул Перривезер. Он чувствовал дурноту. Дышать стало труднее, в груди теснило. Опять этот запах, он всегда вызывал у Валдрона тошноту и страх. Биолог работал с ДДТ. Разумеется, он вынужден был это делать. Перривезер подошел к окну, пропускавшему лишь рассеянный свет благодаря тончайшей металлической сетке, покрывавшем стекло. Сквозь эту блестящую нейлоновую сетку не смогло бы протиснуться даже мушиное яичко. А снаружи был воздух, хороший чистый воздух. Перривезер вскинул обе руки и ударил в стекло. - Нет! - завопил ученый, подскакивая к Перривезеру и отталкивая его от окна. - Что вы делаете? Да вы с ума сошли! - Мне нужен воздух. - Тогда воспользуйтесь дверью, - посоветовал ученый. Он помог хозяину встать на ноги и подтащил его к выходу. За дверьми лаборатории Перривезер оперся на мраморный столик, привезенный из царских покоев. Биолог поразился, увидев, как быстро Перривезер пришел в себя. - А я было подумал, что у вас сердечный приступ, - сказал он. - Нет. Это все ДДТ. - В комнате его так мало, что даже мышку не отравишь, - сказал ученый. - Это поразительно. Я еще в жизни не видел, чтобы человек был так чувствителен к ДДТ, как вы. Но вы же знаете, я должен использовать его на этой стадии проекта. Вы же понимаете это? - Понимаю, - подтвердил Перривезер. - И пока мы не закончим, в лаборатории будет еще много и ДДТ, и других токсинов. Если, конечно, вы хотите, чтобы все было сделано как следует. - Я понимаю, - снова кивнул Перривезер. - Продолжайте работу. - Но я не буду дальше работать, просто не смогу продолжать, если вы когда-нибудь все-таки откроете окно в лаборатории, - сказал ученый. - Они должны находиться в запечатанном помещении. - Делайте свою работу, я все понимаю, - сказал Перривезер. - А когда мы добьемся успеха, нам надо будет занести все данные в компьютер, а потом уничтожить то, что мы создадим. При этой мысли Валдрон Перривезер III внутренне содрогнулся. Но сумел хорошо скрыть свой душевный порыв. - Конечно, - подтвердил он. Он вынужден был так сказать. Ученый просто-напросто никогда не согласился бы работать над проектом, если бы Перривезер не пообещал ему уничтожить все, что будет создано. Но Валдрон хорошо знал, что придет время, когда биолог уже не будет ему нужен, и тогда, злорадно думал Перривезер, он сможет с наслаждением и радостью выгрызть гнилые глазенки этого старика из его уродливой башки. - Вы делаете великолепное дело, - заметил Перривезер с легкой ядовитой улыбочкой. И уехал на очередную встречу с журналистами. Союз освобождения видов нанес новый удар. Были задушены родители, имевшие пятерых детей. Собственно говоря, не они являлись изначально основной мишенью Союза. СОВ пытался добраться до лаборатории Международной организации здравоохранения. Полиция преследовала членов Союза и, наконец, окружила в маленьком фермерском домике неподалеку от лаборатории, где они держали главу семьи и его жену в качестве заложников. Члены Союза передали полиции десять требований, обсуждать которые отказались, а когда требования удовлетворены не были, на глазах детей убили фермера и его жену. Потом преступники попытались с оружием в руках пробиться через кордоны полиции. Ранили нескольких правительственных солдат, но были остановлены прежде, чем им удалось швырнуть несколько гранат, которые у них имелись. Пули полицейских достали их на переднем сидении автомобиля, принадлежавшего убитому фермеру. Именно об этом событии и вещал Валдрон Перривезер III. И тележурналист был уверен, что на этот раз ему удастся припереть Перривезера к стенке. - Я понимаю вашу позицию, как ведущего в Америке представителя борцов за сохранение дикой природы, - сказал репортер. - Но скажите, ради всего святого, как можно оправдать, пусть даже косвенно, убийство родителей на глазах их детей? Эти люди всего лишь хотели жить, ничего больше. Они не отравляли воздух. Собственно, боевики СОВ убили фермера, проводившего биологически чистое хозяйство. Он даже не применял пестицидов. Что вы скажете на это? Гладкое лицо Перривезера казалось совершенно невозмутимым и спокойным, а глаза его светились, как будто он созерцал что-то приятное, вроде большого шоколадного торта. - Я бы хотел немедленно выразить свой протест по поводу использования полицией штата автоматического оружия. Это была явно излишняя демонстрация силы, так как члены СОВ использовали только небольшие револьверы. Куда движется эта страна, если полиция запросто расстреливает граждан из автоматического оружия? - Но они были убийцами, - сказал репортер. - А кто признал их виновными? Разве был суд присяжных? Нет. Их судьей и присяжными стали стволы винтовок М-16. А что пытались сделать эти двое, у которых даже не было возможности предстать перед справедливым судом? Они пытались только предупредить: "Посмотрите! Мы не единственные живые существа на земле. Живите и дайте жить другим. Мы не одни в этом мире". И за это они пали, раздавленные невероятной мощью. - А как же фермер и его жена? Как быть с детьми, которые теперь остались сиротами? Что вы скажете о полицейских, раненных в стычке? - Чтобы искоренить так называемый терроризм, следует бороться с его корнями. Вам никогда не удастся задушить вполне законные и справедливые упования тех, кто борется за справедливый и законный новый порядок для всех живых существ на земле, а не только тех, чье могущество позволяет им открыто заявлять о себе во всеуслышание, но и тех слабейших, которых творцы смертельного ДДТ и прочих токсинов считают недостойными существования. В Вашингтоне руководитель специального отдела ФБР, которому было предписано защищать лаборатории Международной организации здравоохранения, сельского хозяйства и образования, смотрел интервью с Перривезером, задыхаясь от бессильной ярости. Несколько часов назад ему сообщили, что его учреждение освобождается от обязанностей по охране лабораторий МОЗСХО. - Сегодня террористы напали на лабораторию. Они не пробились внутрь только потому, что мы были на месте, - сказал руководитель отдела. - Так почему же нас освобождают от этих обязанностей? - Таков приказ, - ответил ему вышестоящий начальник, занимавший угловой кабинет в правительственном здании "Эдгар-Гувер-билдинг". - По это же нелепо! Мы их остановили. Именно поэтому они и прицепились к тому фермеру и его семье. Мы не допустили их в лабораторию. Мы. Никто другой не смог бы этого сделать. - Знаю - ответил начальник. - Но приказ есть приказ. Ваш отдел освобожден от этой службы. Лаборатория МОЗСХО представляла собой одну из величайших тайн в области научных исследований. Это было одно из немногих действительно производительно работающих подразделений МОЗСХО, там проводились международные исследования в области борьбы с уничтожающими посевы насекомыми. И это было единственное подразделение МОЗСХО, на которое когда-либо нападали террористы. Что было вдвойне странно, так как лаборатория одновременно являлась единственным учреждением внутри МОЗСХО, деятельность которого решительно поддерживали все нации, богатые и бедные, коммунисты и капиталисты. Собственно говоря, лаборатория занималась тем, что буквально каждый считал единственным, абсолютно безупречным делом из всех, к которым когда-либо имела отношение МОЗСХО. Но в последнее десятилетие лаборатория находилась под постоянным силовым нажимом. Ученых похищали, убивали, запугивали, калечили и взрывали бомбами. В разных странах, где бы ни обосновывалась лаборатория, работавшие в ней ученые становились мишенями террористов. И разведывательные силы многих стран, объединившись, начали втайне самую широкую совместную акцию в своей истории. Лаборатория обосновалась в Убанге, развивающейся африканской стране, чьи посевы особенно страдали от нашествия насекомых. Но когда ученые МОЗСХО стали один за другим исчезать в кишащих крокодилами реках, Убанге пришлось проглотить свою гордость и признать, что она больше не в состоянии обеспечить безопасность приехавших ученых. Убанга, хоть и неохотно, передала статус страны-хозяйки Великобритании. Англичане доверили охрану исследователей своим знаменитым спецкомандам, объединив их в систему под шифром МИ-26. Через четыре дня после приезда в Англию эксперт по токсинам был найден около камина в своем новом доме в Суссексе с вырванными глазами. После второго сходного инцидента британцы, забыв про гордость, предложили Франции принять эстафету. Лаборатория переехала в Париж, где сгорела дотла еще до того, как успели подключить центрифуги. По требованию всех работников лаборатория была переведена в самую мощную полицейскую державу мира. Она обосновалась в центре Москвы, а КГБ было поручено охранять ученых ради блага всего человечества. С помощью постоянного наблюдения и пользуясь правом арестовать любого человека, замеченного вблизи лаборатории, КГБ оказалось в состоянии обеспечить безопасность ученых, хотя и нельзя сказать, что доставило им при этом массу удовольствия. Так продолжалось три месяца. А потом в запертой изнутри комнате был найден ботаник, разодранный насмерть. Русские передали лабораторию Соединенным Штатам, и ФБР, используя самые современные технические средства в мире, в течение четырех месяцев обеспечивало безопасность ученых. Даже и в тот день это им удалось, и нападение СОВ было отбито. И все же ФБР отстранили от выполнения задания, и начальник отдела хотел знать почему. Террористам не удалось проникнуть за последний лучевой барьер, ученые остались живы. Все. Более того, появился даже хоть какой-то след, возможно, ведущий к тому, кто стоял за таинственными нападениями на исследователей. Так почему же все-таки отстранили ФБР? Глава отдела требовал ответа. - Я только исполняю приказ. Он исходит с самого верха. - Значит, директор свихнулся, - сказал руководитель службы. - Бери выше, - ответил начальник. - Тогда и главный прокурор тронулся. - Как раз он тоже не согласен с решением о вашем отстранении, - заметил начальник. Руководитель службы уже хотел было обругать принимающих решения пустоголовых политиков, но вдруг осознал, что это совершенно лишено смысла. Совершенно очевидно, что кто-то близкий к президенту или даже сам президент принял это решение. Но если оно вызвано политическими мотивами, то это большая ошибка. Даже в Белом Доме это увидят. Ведь вот же, удалось Америке сделать то, что не смогла ни одна другая страна. Такой урок в мире не забудут, и Белый Дом должен понимать это. Но охранную службу ФБР все-таки отозвали. Руководитель службы испытывал большой соблазн предать всю историю гласности через прессу. И он почти поддался этому соблазну. Но он слишком много лет служил верой и правдой, да к тому же еще не доверял прессе, которая вполне могла вмешаться в какое-то событие, принести несчастье, а потом, не испытывая ни малейшего чувства вины, не ощущая ответственности за содеянное, продолжать упорно талдычить как раз то, что и стало первопричиной всех бед. И он успокоил себя, сказав: - Какое безумие. - Таков приказ, - ответил его начальник. - Мы проделали хорошую работенку. Никто у нас этого не отнимет, и мы будем продолжать расследование деятельности СОВ. Мне кажется, за этим Союзом кроется что-то гораздо более мощное, и надеюсь, до них все-таки доберутся. - Мы остановили нападение на лабораторию. Так почему же нас отстранили? - Сдается мне, этой работой займется кто-то другой, - заметил начальник. - Великолепно. И кто именно? Я должен им передать то, что мы уже знаем. - Понятия не имею. - ЦРУ? - Нет, - ответил начальник. - После Пената Брейна им никогда больше не позволят работать внутри Америки. - Тогда кто же? - Никто не знает. То есть, буквально никто, - сказал начальник. - Если это не мы и не ЦРУ, КГБ, второй отдел французской разведки и МИ-26 тоже исключаются, тогда, во имя Господа, кто же это может быть? - Добро пожаловать в лаборатории МОЗСХО, штат Вашингтон, - сказала Дара Вортингтон. Девушка раздумывала над тем, осмелится ли она подружиться с этими двумя. Она ведь уже потеряла столько друзей в МОЗСХО. Поначалу она хотела только показать новеньким их личную лабораторию и упорхнуть. Но пожилой был столь любезен и обходителен, что она просто не могла не сказать пару слов о его восхитительном блестящем зеленом кимоно. - Оно великолепно, - сказала Дара. - Вам обязательно надо болтать все эти глупости? - грубо осведомился белый партнер старика-азиата. Его звали Римо. Выглядел он невероятно сексуально, именно с таким мужчиной Дара мечтала бы оказаться в постели, но Римо вел себя так грубо, что его поведение оттолкнуло девушку. Это была безразличная холодность, отсутствие даже малейшего проявления интереса к ней. Когда Дара тепло приветствовала его при встрече, он даже не обратил на нее внимание. Впрочем, девушку не слишком беспокоило такое равнодушие. Она и сача знала, что хороша собой. Еще бы, с такими роскошными рыжими волосами и телом, за обладание которым многие мужчины клялись умереть. Разумеется, Дара никому не желала смерти. И без того ее слишком много было в последнее время вокруг этих лабораторий. Но в конце концов, если уж она так тепло приветствует кого-либо, то вправе ожидать соответствующего ответа, хотя бы слабого проявления интереса к ней. - Просто покажите нам лаборатории и представьте остальным исследователям, - сказал тот, кого звали Римо. Она сделала вид, что не слышит его, и обращалась только к старшему, восточного вида мужчине который был столь мил и любезен. - И не вздумайте потерять что-нибудь из его записей в компьютере, - предупредил ее Римо. - Неужели он всегда так разговаривает с вами? - спросила Дара. - Ничего страшного, - ответил Чиун. Дара решила, что он не только чрезвычайно приятный и чуткий человек, но и имя у него такое милое. - Я вас серьезно предупреждаю не вздумайте играть с его компьютером, - громко повторил Римо. - У меня были неприятности из-за компьютера, - пояснил ей Чиун. - И меня же тогда обвинили в его неудаче. - Это выглядит весьма несправедливо, - сказала Дара. - Мы уже много лет работаем вместе, я и это вот белое существо, - грустно заметил Чиун. - И я больше не ищу справедливости. - Просто не играйте с его компьютером, и все, - сказал Римо, - или вам и в самом деле придется столкнуться с несправедливостью. - Совсем не обязательно вести себя так грубо, - сказала ему Дара. - Нет, обязательно, - отрезал Римо. - Почему? - Потому что если я не буду груб, вы можете полезть в его компьютер. Дара решила не обсуждать больше эту тему, но она не могла позволить Римо осуждать пожилого человека за то, что тот так любезно принял похвалы своему кимоно. - Я знаю вас обоих всего несколько минут, но честно говоря, мне очень хочется прямо сказать, что я о вас думаю. - Можете не беспокоиться. - Нет. Я настроена высказаться, и я скажу, - заявила Дара. - Так я и думал. - Я совершенно не понимаю, почему этот любезный человек вообще имеет с вами какое бы то ни было дело. - Вы закончили? - осведомился Римо. - Да. - Прекрасно. А теперь покажите лабораторию. - Я уже привык мириться с этим, - грустно сказал ей Чиун. - Знаете ли, ведь я даже вынужден сам выносить мусор. - Это ужасно - сказала Дара. - Он мог бы по крайней мере выказывать хоть какое-то уважение к вам. - Вы молоды и прелестны, - сказал Чиун, - и не по годам мудры. - Я тронута, - отозвалась Дара. - Где лаборатория? - осведомился Римо. - Сами можете ее найти, - резко оборвала она. - Прошу вас, - вмешался Чиун. - Мы должны быть разумны и терпимы к грубости и неблагодарности. Такова цена мудрости. - Папочка, может ты еще сообщишь ей, какой именно мусор я отказался выносить за тобой? - поинтересовался Римо у Чиуна. - Он - ваш отец, и вы так с ним обращаетесь? - спросила потрясенная Дара Вортингтон. - Я его отец, но не по крови, а по тем трудам, что посвятил я, пытаясь наставить его на добрый путь. Это Дара поняла. Старец был просто прекрасен. Пока они проходили контрольные устройства, которые теперь из соображения безопасности были установлены при входе в каждую лабораторию комплекса, Чиун рассказывал, сколь многое он дал молодому человеку, так и не оценившему этого дара. Девушка подумала, что Римо очень похож на всех мужчин, встреченных ею в жизни. Она посмотрела на Римо, но он снова не обращал на нее никакого внимания. Он на самом деле глубоко заинтересовался лабораторным комплексом, потому что, когда Смит давал нм это задание, директор КЮРЕ находился в полном отчаянии. Это был не страх, а тихое безнадежное отчаяние. Римо и раньше видел такое выражение в глазах людей. Они знали, что приближается неотвратимая гибель, но их движения становились не быстрее, а наоборот, как бы замедлялись. Похоже, у таких обреченных истощались даже мыслительные процессы, будто они не хотели больше тратить энергию на жизнь, которую считали уже потерянной. Именно так и вел себя Смит. Он напоминал человека, который видит, как вокруг него погибает привычный мир, и у Римо мгновенно включилось его чувство опасности, он всегда осознавал гибельную бесполезность отчаяния. Именно из-за него Смит казался таким старым. - Где лаборатория доктора Ревитса? - спросил Римо у Дары. - Именно там вы с отцом и будете работать, - ответила Дара. - Чтобы попасть туда, надо пройти еще через одни двери. ФБР не позволило бы доктору даже носа высунуть из лаборатории, поэтому, насколько я могу судить, вы тоже не сможете выходить оттуда. - ФБР держит его в качестве заключенного? - спросил Римо. - Вы не знаете доктора Ревитса, - ответила Дара, с холодной улыбкой прерывая разговор. Но Римо знал доктора Ревитса. Он знал, когда тот родился, когда и где ходил в школу и как стал энтомологом. Он также знал наперечет все его научные успехи и неудачи. Смит все это рассказал Римо, когда пришел в бунгало на берегу океана, чтобы дать ему и Чиуну их новое задание. Смит рассказал следующее: Существовал некий вид жука, который исконно кормился на зерновых полях трех племен в средней Африке. На протяжении десятков тысяч лет жук быстро плодился и уничтожал посевы, однако в его развитии намечалось несколько циклов. Когда урожаи резко уменьшались, в организме жука происходили какие-то химические реакции, указывавшие на то, что ему следует сократить воспроизводство, потому что для нормального потомства не хватит пищи. Освобожденные от нашествия жука посевы давали обильные урожаи, и в течение нескольких лет племена питались нормально. Но потом жук получал новый сигнал - размножаться, точно он чувствовал появление обильной еды, и бедствие снова обрушивалось на многострадальные поля. Человек и насекомое сосуществовали так в течение тысячелетий. А потом вдруг жук перестал сокращать свое воспроизводство, как это бывало обычно. МОЗСХО начала исследование жука. Если бы удалось найти химические сигналы, останавливавшие его воспроизводство, можно было бы предотвратить новое очередное бедствие и навсегда взять под контроль популяцию этого насекомого. Но потом пришел кошмар, как объяснил Смит Римо и Чиуну. Настоящий ужас. На каждое изменение, которое ученые МОЗСХО вносили в организм жука, насекомое вырабатывало контризменение. Это превратилось в игру наподобие биологических шахмат, где были свои ходы и ответные ходы, а самым страшным оказалось то, что изменения в организме насекомого происходили очень быстро, в течение трех поколений, что составляло всего лишь несколько месяцев. Подобной приспособляемости у насекомых до сих пор не встречалось. Смит добавил: - Единственное, что хоть пока, к счастью, препятствует превращению несчастья в мировую катастрофу, это ограниченность места обитания жука Унг пределами Центральной Африки. Но принимая во внимание его сопротивляемость и быстроту приспособления к сосуществованию с другими насекомыми, очень скоро человечество во всем мире лишится своих посевов. А это означает, что мы все умрем с голоду. Трагедия Центральной Африки станет мировой трагедией. Теперь вы знаете, почему так важна работа МОЗСХО. - Я все еще не понимаю, для чего вам понадобился я, - сказал тогда Римо. - Найдите какого-нибудь мушиного доктора. - Энтомолога, - сказал Смит. - У нас они уже есть. И мы их теряем. - Кому это нужно убивать мушиных докторов? - осведомился Римо. - Энтомологов, - поправил Смит. - Вот именно. Этих самых. - Мы не знаем Но кому-то нужно. Несмотря на защиту, которую им обеспечивали по всему миру, кто-то все-таки добирался до ученых. Это все равно, как если бы все человечество находилось на одном плоту, а какие-то ненормальные пытались провертеть в нем дырки. Смит объяснил, что человечество еще может победить. Доктор Ревитс выделил биохимическую субстанцию под названием феромон. Она привлекала насекомых друг к другу, но ее побочным действием было подавление высокой приспособляемости жука, его собственные защитные механизмы начинали работать против себя же. Тут Чиун, который все это время сердито разглядывал лежащее за компьютером тело, вступил в разговор. Он сказал Римо по-корейски: - Не спрашивай императора Смита, о чем он толкует, чтобы он не начал нам объяснять этого. На английском же Чиун обратился к Смиту: - Как это чудесно, о мудрый император! - Я не буду вам подробно излагать учение о полипах, - заметил Смит. - Как вам будет угодно, о милостивый император, - отозвался Чиун. - Мы хотим, чтобы вы проникли в лабораторию, и когда враг попытается нанести следующий удар, вы его выследите. До сих пор они проникали сквозь любые правительственные системы охраны и безопасности, и нам до сих пор неизвестно, кто же они такие. Доктор Ревитс говорит, что феромон уже почти закончен. Его необходимо защитить. - Сегодня тоже было нападение, - сказал Римо, - но работникам лабораторий удалось спастись, верно? - Да, - подтвердил Смит. - Пока ФБР удавалось их защитить. Вам может показаться это странным но, именно потому, что до сих пор охрана в Штатах была успешной, мы чувствуем, что пришло время ее сменить. Чиун даже чуть не мигнул от изумления. И обронил по-корейски: - Наконец они стали думать. - Да, - ответил Римо. Он понял. Не было еще такой стены, которая могла бы оставаться надежной в течение долгого времени. Даже гениально выстроенные гробницы египетских фараонов через несколько веков отдали свои сокровища ворам. Мир все время меняется, и тот, кто стремится выжить, тоже должен меняться прежде, чем станет слишком поздно. Именно поэтому Чиун и пытался купить компьютер. - Это хорошая мысль, Смитти, - сказал Римо Смиту. А теперь вы можете расслабиться и предоставить это дело нам, - он попытался улыбнуться. - Я не хочу работать с кем-то другим. - Боюсь, что в один прекрасный день придется. Я становлюсь слишком старым, а о вас этого сказать нельзя, - ответил Смит. - О нет, милостивый император, - вступил Чиун. - Вы - точно растение, чье цветение становится еще более прекрасным с истечением его дней. - Вы крайне добры ко мне, Мастер Синанджу, - ответил Смит. А когда Смит ушел, Чиун пробормотал по-корейски: - Посмотри, Римо, что получается, когда ешь негодное мясо. Видишь? Вон там, на шаркающих ногах движется пожиратель гамбургеров. - Я так и думал, - ответил Римо без всего воодушевления. Но он сочувствовал Смиту, как он сочувствовал бы каждому человеку, который заботится о тех же вещах, к которым и сам Римо был неравнодушен. Мир стоило спасать, а особенно ту его часть, которую Римо любил - Соединенные Штаты. - Я так и думал, - грустно повторил Римо. Он собирался выполнить это задание Смита, которое вполне могло оказаться последним заданием старика, поэтому Римо и Чиун отправились в лабораторный комплекс МОЗСХО и встретили там Дару Вортингтон. А теперь в ее сопровождении шли в лабораторию доктора Ревитса. Ревитс разглядывал выходящие из компьютерного принтера данные, пережевывая огромные куски шоколадного торта, которые он запивал сладкой содовой с кофеиновыми добавками. Его лицо напоминало поле битвы времен Второй мировой войны, где триумфально наступающие прыщи оставляли обширные воронки. Руки у него тряслись, а белый лабораторный халат был грязен. Очевидно, доктор Ревитс не слишком верил в пользу чистой одежды и умывания. В коридоре Дара Вортингтон предупредила Римо и Чиуна, что Ревитс попросту потерял связь с окружающей действительностью полностью погрузившись в свою работу. Он не был по натуре разгильдяем, просто работа настолько поглотила все его интересы, что на весь остальной мир времени уже не оставалось. Он предпочитал есть торт с содовой, поскольку даже не помнил хорошенько, как выглядит нормальная еда. Однажды, когда они были в России, Дара принесла ему теплой еды на тарелке и заставила ее съесть. - Возьмите немного салата, - посоветовала она. - Вы выйдете за меня замуж? - спросил тогда Ревитс. - Я только сказала, чтобы вы попробовали салату. - С вами у меня возникли самые значительные и близкие взаимоотношения. - Они же и единственные, а кроме того, я всего лишь принесла вам поесть. - Значит, вы не выйдете за меня? - спросил он. - Нет, - отвечала Дара. - Тогда не могли бы вы вынести мусорные корзинки? Будьте так любезны, - ответил доктор Ревитс. - А то они уже полным-полны. Ревитс поднял глаза от принтера, когда Дара ввела в лабораторию Римо и Чиуна. - Эти два энтомолога будут вам помогать доктор Ревитс, - сказала Дара. Казалось, она решительно устремляется вперед - так сильно выступала под строгой белой блузкой ее пышная грудь. В лаборатории пахло так, будто в течение последнего месяца тут беспрерывно стряпали на электроплите. Римо обнаружил, что запах исходит от Ревитса. - Хорошо, - отозвался Ревитс. Он кивнул Римо и Чиуну. - Я полагаю, вы должны знать, что мы уже потеряли несколько человек из этой лаборатории, погибших от руки террористов, так? - Мы знаем, - сказал Римо. - Я оставляю вас втроем, - сказала Дара, раскланиваясь. - Доктор Ревитс, вы должны поладить с доктором Чиуном. По-моему, он очень мил. Римо пропустил оскорбление мимо ушей. Он взглянул на окно и заметил очень маленький чувствительный датчик, который включал систему тревоги. Стекло было достаточно толстым, чтобы противостоять гаубичному снаряду. Кондиционеры не пропускали внутрь наружный воздух, который мог оказаться отравленным, а восстанавливали уже отработанный воздух, насыщая его кислородом и другими элементами. Все это выглядело достаточно надежно и безопасно. Черная кошка с белыми лапками довольно мурлыкала около небольшого нагревателя в углу. - Это мой лучший друг, - сказал Ревитс. - Кошки - просто чудесные существа. Они оставляют вас в покое. Ревитс улыбнулся так, будто старался воспроизвести выражение, когда-то виденное им на фотографии и вернулся к компьютерной распечатке. - Здесь есть телефон? - спросил Римо. - Должен быть. Я так думаю. Я им не пользуюсь. Мне некому звонить. А вы всегда столько разговариваете? - Мы этимологи, - сказал Чиун, пряча в складках кимоно свои длинные ногти. Он очень медленно произнес это слово, почти по слогам. - Тогда что вы тут делаете? - спросил Ревитс. - Этимология изучает слова. - Нет, другое слово, - сказал Римо. - Энтомологи? - переспросил Ревитс. - Верно, - кивнул Римо. - Это самое. - Тогда понятно. Поэтому вы находитесь со мной, - заявил Ревитс и снова с головой погрузился в изучение репродуктивных привычек жука Унга. Телефон Римо разыскал в углу. Он набрал номер, который дал Смит. Он не работал. Римо часто ошибался в телефонных кодах, но как раз этот Смит ему записал. Римо набрал снова, и опять никаких гудков. Придется выйти и позвонить снаружи. Ревитс понятия не имел, где находится ближайший телефон вне лаборатории. Вонь от его тела пропитывала все помещение. - Ты оставайся здесь, а я пойду свяжусь со Смитти, - сказал Римо Чиуну. - Я лучше подожду за дверью, там воздух получше, - ответил Чиун. Римо отыскал работающий телефон в помещении соседней лаборатории. Чиун дожидался его у единственного входа в помещение доктора Ревитса, все остальные лазейки были перекрыты. Ревитс находился в безопасности. Этот телефон работал. - Да? - раздался в трубке щелкающий голос Смита. - Просто хотел вам сообщить, что все в порядке, - сказал Римо. - Хорошо. - Он находится в комнате с единственным входом, около которого сторожит Чиун. - Хорошо, - отозвался Смит. - Теперь мы подождем, пока они нападут. - Хорошо, - повторил Смит. - Как выглядит залив Лонг-Айденд? - Я не в Фолкрофте, - ответил Смит. - На островах? - спросил Римо. - Сент-Мартин. Хранилище дублирующих записей компьютера, - сказал Смит. - Хорошо. Желаю хорошей погоды, - сказал Римо. - Послушайте, Смитти, не волнуйтесь там, ладно? - Ладно, - отозвался Смит. Римо повесил трубку и вышел в залитый флюоресцентным светом коридор, который был буквально выстлан стальными листами, так что напоминал внутренность подводной лодки. - Мы просто подождем, - сказал Римо Чиуну. Он был доволен, что сумел успокоить Смита. - Только не внутри, - заявил Чиун. - Я подожду здесь. - Внутри, - настаивал Римо. - Ты будешь ждать внутри, - ответил Чиун. - Я буду ждать здесь. Римо открыл дверь в лабораторию. Печатающее устройство, над которым склонялся Ревитс, стало теперь красным и блестящим. Груда, напоминавшая отходы мясника, высилась на бумагах. Взгляд Римо привлек бледный клочок розоватой кожи. На клочке был прыщ. Груда представляла собой все, что осталось от доктора Ревитса. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Проблема была решена. Наконец, после долгих лет затыкания сиюминутных брешей подручными средствами, проблема охраны компьютеров КЮРЕ была решена. Доктор Харолд В. Смит вышел на белый песчаный пляж великолепного залива Гранд Кейс на Карибском море на французской части одного из Антильских островов под названием Сент-Мартин. Ему хотелось немного позагорать. Ведь он проделал хорошую работу. Доктор Смит чувствовал, что, если б сейчас ему пришлось умереть, в последний момент жизни он мог бы спокойно оглянуться назад на прожитые годы и сказать, что он сделал большое, хорошее дело для своей страны и даже для всего человечества. Звонок Римо тоже доставил ему удовольствие. Смит беспокоился, потому что рискованно было убирать фэбээровскую охрану, которая так хорошо себя показала, но еще большим риском было бы оставить все по-прежнему. Никто бы не стал его винить, если б он, несмотря на свои опасения, оставил все, как есть. Но именно потому, что он никогда не пытался подняться выше по карьерной лестнице, теперь уже умерший президент много лет назад выбрал его на пост главы новой тайной организации, которая должна была бороться с врагами Америки. Смит подумал, что он сделал только то что обязан был сделать, а вот президент выказал настоящее мужество. Смит попросил его о срочной встрече. В связи с характером деятельности КЮРЕ их свидание должно было оставаться тайной даже для ближайших сотрудников президента, а тут могли возникнуть сложности. Даже с самыми преданными сотрудниками неизбежны порой определенного рода трудности: чем более им доверяют, тем более они полагают себя вправе знать все. А когда информация доступна слишком многим, начинается ее утечка. Смит объяснил президенту, почему им следует встретиться без посторонних лиц. - Каким образом? - спросил президент. - Я должен их отослать? - Нет, господин президент, - ответил Смит. - Вы оставите их в самом центре событий. Видите ли, их любопытство возбуждается, когда они чувствуют, что их отстраняют. Поэтому вам следует просто отправиться на отдых, сэр. Поезжайте на ваше ранчо в Калифорнии, а там побеседуйте с новым помощником садовника. - Вы хотите, чтобы я включил вас в число работников ранчо? - Я хочу, чтобы у нас с вами не было никаких контактов, сэр. - Но вы не сможете стать работником ранчо, не пройдя тщательной проверки, - сказал президент, но тут же спохватился. - Ах, да, я и забыл. Ведь некоторые из тех, что проводят эти проверки, находятся под вашим контролем, верно? На это Харолд Смит почел за лучшее не отвечать. Он не контролировал людей, проверявших информацию на новых сотрудников президентского штата, он контролировал саму информацию. Ведь она поступала на компьютеры, а КЮРЕ начало их использовать даже раньше, чем Министерство обороны. В области техники КЮРЕ всегда находилось впереди всего мира, поэтому о его деятельности знало так мало людей. А компьютер не испытывает потребности поделиться информацией с добрым приятелем. Жизнь и смерть КЮРЕ зависела от этих компьютеров. Чтобы Харолд В. Смит получил разрешение на работу в качестве помощника садовника на ранчо президента в Калифорнии, достаточно было всего лишь нажать на несколько клавиш. Правда, сначала требовалось убедить главного садовника ранчо, что ему требуется помощник. Таким образом, когда президент прилетел в Калифорнию для краткого отдыха, он первым делом отправился полюбоваться розовыми кустами, высаженными вдоль забора, напоминавшего крепостные укрепления. Пожилой садовник подстригал колючие кусты. Президент задержался около него, и в глазах стороннего наблюдателя все выглядело так, как если бы они обсуждали розы, потому что садовник время от времени размахивал своим секатором. А на самом деле разговор этот выглядел следующим образом: - Господин президент, я собираюсь попросить вас пойти на риск, который с первого взгляда кажется совсем не оправданным. - Давайте. Попробуйте меня убедить, - ответил президент с присущим ему чувством юмора. - Вам знакома Международная Организация здравоохранения, сельского хозяйства и образования? - Разумеется. Сборище четырех тысяч слишком хорошо оплачиваемых бездельников, которые занимаются исключительно тем, что на американские же деньги пытаются погубить Америку. - Я говорю о их энтомологическом лабораторном центре. - Единственное, что действительно работает во всей этой бодяге. А кто-то пытается их уничтожить. Я видел отчеты и поручил ФБР охранять лаборатории. И они справляются со своим делом. Даже КГБ это не удалось. - Я прошу вас отозвать силы ФБР и позволить нам позаботиться о безопасности центра. - Почему? - Потому что рано или поздно настанет такой момент, когда ФБР уже не сможет их защитить, - ответил Смит и объяснил президенту, какой опасности подвергались лаборатории. Чтобы защитить их по-настоящему, надо было добраться до тех, кто убивал ученых. ФБР не могло выполнить такой задачи, а значит, в конечном счете, убийцы снова проникнут в лаборатории. Президент, казалось, выглядел озадаченным. - А почему мы не можем оставить на месте ФБР и просто пойти по следу этих ненормальных, кем бы они ни были? - Потому что в этом случае они отложат нападение. Но рано или поздно оно все равно произойдет, а мы должны его предотвратить, - ответил Смит. - Вы собираетесь использовать тех своих людей? - поинтересовался президент, имея в виду двух человек, которые, похоже, способны были проникнуть куда угодно, в том числе и в Белый Дом. Президент уже видел один раз, как они работают, и тут же пожелал узнать, не могла бы Америка раздобыть еще несколько подобных им. И он огорчился, когда Смит сказал, что во всем мире их только двое. Смит кивнул, и президент сказал. - А вы отдаете себе отчет, что произойдет, если убьют еще кого-нибудь, и выяснится, что я приказал убрать охрану? - Полагаю, что да, - ответил Смит. - Вся газетная свора с наслаждением набросится на меня, мечтая распять и повесить. И на этот раз им даже не придется ничего выдумывать. - Я знаю. - Насколько вы уверены, что ваш план сработает? - спросил президент. - Я знаю, что он сработает. Если мы и дальше будем продолжать так, как делали до сих пор, они снова ударят. Они ведь невероятно умны и, похоже, могут проникнуть, куда захотят. Я так никогда и не пойму, как они умудрились пробраться в Россию. - Итак, вы хотите, чтобы я подставил свою шею? - Да, сэр, - сказал Смит. - Только прямой ваш приказ может убрать с нашей дороги ФБР. - А как там дела с жуком, очень плохи? - поинтересовался президент. - В том-то все и дело, господин президент. В настоящее время им заражены только поля Третьего мира, но он может распространиться. Харолд В. Смит срезал еще одну ветку с розового куста, рассеянно пытаясь припомнить, как именно следовало подрезать: выше или ниже основного стебля. Впрочем, не важно. Он уедет отсюда еще до темноты. - А почему нельзя просто-напросто поставить эту задачу перед нашими учеными и забыть про МОЗСХО? - спросил президент. - У них работает большинство хороших энтомологов, - пояснил Смит. Президент раздумывал с минуту, пока Смит терзал очередной куст. Потом президент медленно кивнул. - Только не подведите меня, - предупредил он. Голос его прозвучал очень тихо, а президент пошел дальше вдоль изгороди, точно совершая обычную послеполуденную прогулку. Три часа спустя новый помощник садовника убрался подобру-поздорову. Смит хорошо запомнил этот день. Теперь у него были обязательства перед человеком, который совершил правильный поступок. План должен сработать. С годами он все менее и менее понимал Римо, а Чиун с самого начала был недоступен его пониманию. Но в такого рода делах они были хороши, а теперь Римо доложил, что ситуация находится под их контролем. Значит, доктор Ревитс находится в безопасности. А тут еще, греясь на солнышке на острове Сент-Мартин, он сумел, наконец, раз и навсегда разрешить проблему компьютеров. Смит чувствовал себя великолепно. Он намазался специальным кремом для загара, чтобы предохранить свою бледную кожу от палящих солнечных лучей. Сейчас он пожалуй, мог бы даже поверить, что ему привалила удача. Никогда раньше Смит не верил ни в везение, ни в удачу, но теперь, после многих лет дотошных вычислений, он готов был признать, что ему и правда везло в жизни. Внезапно кто-то тронул его за плечо, и, обернувшись, Смит увидел черные форменные штаны. На поясе полицейского висел пистолет в черной кобуре. На его голубой рубашке имелись знаки различия французской национальной полиции. - Это вы Харолд В. Смит? - осведомился полицейский с сильным акцентом. - Да, - подтвердил Смит. - Не будете ли вы так любезны пройти со мной, сэр? - попросил жандарм. Тон его ничего особенного не выражал, но Смит знал, что местные жандармы весьма вежливы в связи наплывом на остров туристов. Они очень редко штрафуют за неправильную парковку машины и имеют свое собственное понятие о справедливости. Недавно, когда была изнасилована жена одного из туристов, они доставили подозреваемого в преступлении к ее мужу, американскому полицейскому, и оставили их на пять минут наедине. А потом переправили то, что осталось от подозреваемого на другой остров. И никакого тебе долгого растянутого судилища. Подобным же образом разрешались и многие другие дела, следовательно, на острове КЮРЕ обеспечивалось как раз то, что ему более всего требовалось: место, где полиция не проявляла излишнего рвения и любопытства. Полиция, заботившаяся о порядке, и судебная власть на Сент-Мартине не слишком докучали обитателям острова, а поскольку компьютеры сами по себе угрозы никому не представляли, организация спокойно могла заниматься своими делами на тихом островке среди морских волн. - Могу ли я спросить, зачем? - спросил Смит. - Вам следует прибыть со мной в Мариго, - ответил жандарм. Смит решил, что его ведут в полицейское управление, поскольку Мариго являлся столицей французской половины острова. - А могу ли я накинуть на себя что-либо более подходящее, нежели купальный костюм? - Ну разумеется. В обычное время подобное приглашение могло бы встревожить Смита, но сейчас, когда компьютеры были защищены от любого вторжения, он даже насвистывал, направляясь в выходивший на пляж домик. Смит снял жилье у человека, снабжавшего весь остров бензином; этой привилегией его семья владела уже в течение нескольких поколений. Смит стянул с себя купальный костюм, пока полицейский вежливо дожидался за дверьми. Он сполоснулся под душем, чтобы смыть песок, надел шорты, майку и сандалии. А также позаботился прихватить с собой ключ ко всему программному обеспечению организации. Он был размером с небольшой дипломат и обладал большей памятью, чем все компьютеры засекреченного штаба стратегических воздушных сил, расположенного в Скалистых горах. Истина заключалась в том, что КЮРЕ больше не нужны были ни ранее занимаемые им помещения в санатории Фолкрофт в Рай, штат Нью-Йорк, ни тайники, выдолбленные в известковых холмах за солевыми равнинами в Гранд-Кейс. А нужен был только маленький чемоданчик, который держал в руках Смит. В итоге Смит сделал только одно: он нашел гения, открывшего способ создания практически бесконечного хранилища компьютерной памяти. Это была технология не для дураков. В ней использовались космические взаимодействия звезд. С помощью световой энергии информация, поступающая со всего мира, записывалась на одном-единственном диске. - Видите ли, - заявил компьютерный гений, - вам совершенно не обязательно записывать информацию, надо только обеспечить доступ к ней, досягаемость информации. Ну, значит, для ее хранения вы можете использовать что угодно, даже световую рефракцию. Понимаете? - Честно говоря, нет, - ответил тогда Смит. - А вам и не надо. Главное - это работает, - заявил Берри Швайд. И был прав. Швайду было двадцать пять лет, он жил в доме со своей мамой и восемнадцать часов в день проводил у своего маленького персонального компьютера, который, по его же словам, Берри "оживил". Швайда не слишком волновала зарплата. Чего, однако, нельзя было сказать про его мать. Кроме того она хотела бы, чтобы Берри познакомился с хорошей девушкой, чтобы он правильно питался и достаточно бывал на солнце. И она ни за что не выпустила бы Берри из дому, если бы милейший мистер Смит, его новый наниматель, не пообещал, что Берри будет по крайней мере часа два в день гулять на свежем воздухе и хотя бы раз в день получать доброкачественную здоровую пищу. После того, как обещания были даны, Швайд начал работать на Смита, который отослал его на остров Сент-Мартин, где КЮРЕ хранило обширный банк компьютерных данных, дублировавший всю информацию с компьютеров главной штаб-квартиры организации в санатории Фолкрофт. - Я хочу, чтобы вы обеспечили полную недоступность наших банков данных для посторонних, - сказал Смит. И Швайд выполнил задание. Собственно говоря, он разработал новый метод доступа к информации с помощью оборудования, хранившегося в маленьком чемоданчике. - И чем же это поможет? - поинтересовался тогда Смит. - Ведь теперь у меня не два, а три дубликата памяти, каждый из которых можно вскрыть. - Нет, - ответил ему Швайд. - Вы не поняли. - Не понял. - Эта штука позволяет нам расставить сеть-ловушку в двух других компьютерах, в Фолкрофте и здесь. - А что это даст? - Мы сможем так запрограммировать эти два компьютера, что, если кто-то подключится к ним, все равно, каким образом, они просто-напросто сотрут свою память. Полностью. - И все пропадет? - Верно. До того, как вор получит доступ к программе. А поскольку основной банк информации находится у вас в чемоданчике, вы всегда можете снова восстановить память компьютеров, когда вам это понадобится. Пока еще доступ через устройство в чемоданчике осуществлялся довольно сложно. Поэтому для такой операции непременно требовалось присутствие Швайда, но гений пообещал Смиту в скором времени разработать новую, модифицированную систему доступа, которая позволит Смиту самому осуществлять вход в программу без чьей-либо помощи. Мысль об этом вызвала на лице Смита редкую, непривычную улыбку. На свете все шло хорошо. Он отдыхает на Сент-Мартине, мировые проблемы, судя по всему, находятся под контролем соответствующих сил, и Смит даже сам себе удивлялся: как это, при его-то едкой критической натуре даже не побеспокоиться, по какой такой причине явился к нему жандарм. Смит взял чемоданчик, который специально выглядел старым и потрепанным; в таком скорее грязное белье в прачечную носить, а не пульт доступа к величайшей в мире коллекции тайн зла. По самой природе своей Харолд В. Смит мог вполне естественно смотреться в клетчатых бермудах, желтой майке и при этом с дипломатом в руке. Всегда, даже во сне, он выглядел так, будто ему просто необходим какой-нибудь портфель. Маленький полицейский "ситроен" приткнулся в пыльной аллее между выходившими на море пляжными домиками. Жандарм распахнул дверцу перед Смитом. В отличие от американских полицейских машин тут не имелось защитного экрана между водителем и пассажирами. Единственное, что делало этот подпрыгивающий маленький ситроенчик похожим на полицейскую машину, была мигалка на крыше да символическое изображение факела - значок французской национальной полиции. Когда они выехали на улицы Гранд-Кейса, такие узкие, что при встрече двух автомобилей, один из них вынужден был сворачивать на обочину, уступая дорогу другому, полицейский как бы мимоходом задал вопрос, от которого Смита мог бы и удар хватить. - Простите, сэр. Вы знаете Берри Швайда? - С ним все в порядке? - спросил Смит. - До некоторой степени, - ответил жандарм. - Что случилось? - Это он назвал нам ваше имя. - Да, я знаю его. Я его нанял. Я занимаюсь экспортно-импортным бизнесом. - А вам известно, что он опасный человек? - Берри? - изумился Смит. Парень был кроток и мягок, как шелк. Собственно говоря, единственное по-настоящему компрометирующее событие в жизни Берри, которое открылось в результате поистине скрупулезного расследования, произошло в детском саду, когда парнишка обмочился. Он всегда вовремя заполнял декларации о доходах, а однажды даже включил в них двадцать долларов, которые нашел на улице. За всю жизнь у него было только пять свиданий, и во время одного из них, когда девушка отправилась в спальню, по ее словам, переодеться во что-то более удобное, он удрал, решив, что неудобство заключается в его присутствии. Потому как, думал Берри, если бы ей было с ним хорошо, то она чувствовала бы себя удобно в любой одежде. Берри Швайд поцеловался первый раз в жизни во время игры в "бутылочку" на вечеринке в честь своего двадцать второго дня рождения, которую устроила ему мама. Три года он посещал психиатра, пытаясь излечиться от боязни повысить голос. Однажды он прилетел в Кюрасо, так и не решившись сообщить стюардессе, что по ошибке сел не в тот самолет. - Бога ради, что он такого натворил? - спросил Смит. - Он напал на рыночную торговку на пристани в Мариго. - Это совершенно невозможно. - Когда она помогала жандарму. На улице Шарля де Голля в задымленном портовом городке, служившем столицей французской половине острова, Харолд В. Смит поговорил с префектом местной полиции. Он заверил префекта, что близко знает молодого человека, его прошлое и его семью. Не повредило также и то, что Смит бегло говорил по-французски. Во время Второй мировой войны Смит был заброшен с парашютом на территорию Франции. И хотя обычно он никогда не обсуждал подобных тем и не любил о них вспоминать, на этот раз Смит позволил себе мельком упомянуть в разговоре с префектом об этой подробности своей биографии. Он также ясно дал понять префекту, что спасли его люди из подполья, и случись все не во Франции, его, Смита, давно не было бы в живых. Послушать Смита, так это Франция освободила Америку во время войны, а не наоборот. Префект сам убедился, что перед ним редкий тип американца-джентльмена. И признал, что закон на Карибах вовсе не должен быть столь же грозным, как, например, в Париже. Смит предложил и жандарму, и пострадавшей торговке вознаграждение за причиненный ущерб, хотя так и не смог понять, каким образом Берри Швайд умудрился устроить всю эту заваруху. Однако же вручил префекту тысячу франков для пострадавшей женщины и две тысячи американских долларов для полицейского. - За понесенное беспокойство, - пояснил он. Префект понимающе похлопал Смита ладонью по плечу. - Тысячи американских долларов ему вполне хватит для удовлетворения его раненого достоинства, мсье, - подмигнув, заметил префект. И так свершилось дело справедливости на улице Шарля де Голля между двумя былыми союзниками, которые тепло обнялись в знак взаимопонимания. Заплатив деньги, Смит получил разрешение на освобождение Берри. Он нечаянно услышал, как полицейские в участке переговаривались о том, что "чудовище" собираются выпустить и всем следует быть начеку. Личное оружие в молчании было извлечено из кобуры. Один дородный полицейский схватился за тяжелую, как свинец, дубинку. В главное помещение участка в сопровождении двух огромных жандармов вошел, ковыляя, испуганный, очень бледный и несколько припухший молодой человек, его шевелюра выглядела так, будто с колыбели не водила знакомства с гребнем. На Берри по-прежнему была фланелевая рубашка и длинные штаны, а потому он буквально истекал потом. В новой, не знакомой ему стране он боялся покидать помещение, вот и сидел все время взаперти в кондиционированном воздухе своего жилья и работал. Смит тщетно пытался несколько раз вытащить его на прогулку, твердя, что обещал его матери обеспечить мальчику достаточно солнца и свежего воздуха. - Я пойду. Немного позже, - отвечал Берри. - Только не сейчас. Однако Смиту все же удавалось заставить Берри ежедневно принимать ванну и чистить зубы. Парень даже пообещал регулярно причесываться, только вот каким-то образом всегда получалось так, что работа его оказывалась гораздо важнее, чем семь секунд, потраченных на возню с гребешком. И вот он стоит, зажатый между двумя дюжими французскими полисменами - плохо побритый, очень смирный и перепуганный парнишка пяти футов пяти дюймов росту. - Привет, Берри, - сказал Смит. - Привет, Харолд, - тихо отозвался Берри. - С тобой все в порядке, Берри? - Нет, Харолд. - В чем дело, Берри? Берри Швайд вытянул палец и поманил к себе Смита. - Ты хочешь рассказать об этом шепотом, Берри? - Да, Харолд. Смит подошел к молодому человеку и попросил охранников отойти немного в сторону, потом наклонился к Берри, чтобы выслушать его жалобу. - Да, я понял, - кивнул, наконец, Смит. - У кого оно? - По-моему, у него, Харолд, - ответил Берри. Он кивнул на жандарма, сидевшего за огромным пустым столом, за спиной служителя порядка красовался портрет французского премьера. - Одну минутку, - сказал Смит и подошел к жандарму, смотревшему на него с явным подозрением. Смит шепотом обратился к жандарму по-французски. - Когда арестовали мистера Швайда, вы отобрали у него лоскут мягкой голубой ткани? Жандарм ответил, что он точно не помнит, но тут появился префект, который пришел убедиться, позаботились ли должным образом о его товарище по оружию и, можно сказать, почти соотечественнике времен Второй мировой войны Харолде В. Смите. - Вам нужен кусок ткани? Мусор? - удивился префект. И как только он произнес слово "мусор", жандарм, сидевший за столом, припомнил. Когда Швайда арестовали, он цеплялся за клок голубой ткани, и полицейские выкинули этот обрывок. - А не могли бы вы найти его? - спросил Смит по-французски. - Да он же в мусоре, - ответил жандарм. -