к Тони и Полу, они настоящие ребята и последят, чтобы ничего не случилось. Особенно за тем, чтобы ты меня не подставил. - Точно, Эйб, - в унисон отозвались Тони и Пол. - Держись рядом, парнишка, и с тобой ничего не случится. - Если он только опять не съест какую-нибудь гадость, - сказал Чиун - Ладно, он вообще не будет есть, доктор, - пообещал Бладнер. - Так и договоримся, будь рядом с моими парнями, делай свои дела, а потом побыстрее отваливай. Твоя фамилия быстренько исчезнет изо всех документов. Идет? Римо кивнул. Главное - выполнить задание: убивать всех, чья гибель может помешать транспортным профсоюзам объединиться в суперсоюз. Таков был план в общих чертах. На крайний случай было предусмотрено ликвидировать руководство всех четырех профсоюзов, поскольку без этих людей, на то, чтобы снова организовать объединение, потребуются годы и годы. Во всех этих ужасах должен оказаться виновен Эйб-Ломик Бладнер, ведь профсоюзное движение сможет существовать дальше только в том случае, если все убийства предстанут результатом внутрипрофсоюзной борьбы. Если в них заподозрят внешние силы, и особенно правительство, то начнется такая заваруха, от которой страна долго не сможет оправиться. Предстоял традиционный ежегодный съезд водителей, но, по сведениям из источников Смита, в пятницу с его трибуны руководители трех других профсоюзов транспортников должны объявить об объединении. Поэтому приказ был прост: если до этого дойдет - перебить всех четверых, а тогда можно даже и "засветиться", пусть Римо примут за убийцу, которого нанял Бладнер. Это никого не удивит. - Идет, - ответил Римо Бладнеру. Чиун наблюдал за Станциани, наслаждавшимся беконом с картофелем. На лице старого корейца было такое выражение, словно Станциани заглатывал живую змею. Бладнер щелкнул пальцами. - Сейчас увидите, - сказал Бладнер и подозвал официанта. - Принесите мне большую миску взбитых сливок, свежих вишен и немного вишен консервированных. Еще понадобятся толченые орехи - миндаль, кэшью и арахис, а кроме того - горячий шоколад. И принесите еще круглых пирожных с корицей. Повторив заказ и особенно то, что орехи должны быть истолчены помельче, официант удалился. - Так. Одну штуку съешь ты. Тони, одну - Пол. Доктор не будет, а ты, Римо? - Он не хочет, - сказал Чиун. Бладнер пожал плечами. Римо смотрел на стоящие в вазочке на столе маргаритки. - За кого мы будем голосовать? - спросил Римо. - За Джетро, за Джина Джетро, - ответил Бладнер, положив вилку на недоеденную горку вкуснейшей, поджаристой картошки по-домашнему, источавшей великолепный аромат. - Вы думаете, он победит? - Не-а. В нем что-то есть, но профсоюзу и так неплохо. Вот мы нужны союзу, а он нужен нам. А ты, если хочешь, голосуй за Джетро. - По уставу, - сказал Римо, не отрывая взгляда от бекона в тарелке собеседника, - я обязан выражать свое мнение при голосовании абсолютно вне зависимости от вознаграждения или любого давления. Свободное честное голосование. - Ты только никому этого не говори, Римо, а то нас засмеют. Меня просили ввести тебя в наш круг, а не испортить все дело. Не заставляй нас краснеть из-за твоих дурацких разговоров, больше ничего от тебя не требуется. У нас итак хватает проблем, а тут еще такого как ты приходится выдавать за профсоюзного функционера. Так и договоримся. - Точно, - хором подтвердили Станциани и Барбетта. - Точно. - Вот именно, - согласился Бладнер с теми, кто согласились с ним. - Вы будете доедать оставшийся картофель? - поинтересовался Римо у Бладнера. - Нет, а что? Хочешь сам доесть? - Он не хочет, - вмешался Чиун. - Ну, ладно. А что, парни, вы, наверное, гордитесь вашим новым зданием? Построили его действительно быстро, - сказал Римо. - Новым зданием? - удивился Бладнер. - Да, за городом. Прекрасный дом. Я, наверное, теперь могу называть его нашим зданием. - Нет у нас здесь никакого здания, наша штаб-квартира в Вашингтоне, в столице. - Понятно, - сказал Римо. - Когда я могу встретиться с Джетро? - Встретишься. Он тебе должен понравиться. Ты не обижайся, но вы чем-то похожи. - Вот повезло парню, - сказал Римо и усмехнулся, заметив недоуменные лица Барбетты и Станциани. Бладнер стал рассказывать о распорядке съезда. - Завтра вечером, после выборов, состоится прием. Сегодня - посвящение, официальное открытие и отчет о работе в прошлом году. Это не в счет, туда можно и не ходить. Завтра - выдвижение кандидатур и голосование. Вот там надо быть обязательно. Тебе выдадут значок и все такое, Голосовать будешь за Джетро. Запомни, за Джетро. К столу подошел официант с полным подносом. Римо сначала почувствовал запах шоколада, а потом - аромат консервированных вишен. Взбитые сливки - белоснежная гора сладости - слегка подрагивали в серебряной миске. В другой - жирная, маслянистая ореховая паста. Пирожные с корицей - круглые и воздушные. Римо ухватился обеими руками за металлическую ножку стола - ножка теперь поддерживала и стол, и Римо. Чиун пробурчал что-то по-корейски. Римо разобрал только что-то насчет "собачьего помета". Бладнер аккуратно развернул пирожное-рулет, превратив его в полоску, смешал шоколадную начинку с консервированными вишенками и добавил ореховой пасты. Намазал полоску красно-коричневой сладостной смесью и завернул ее снова. Сверху украсил свое творение вишнево-шоколадным пралине, на поверхности которого бугрились кусочки орехов. Таким манером Бладнер приготовил еще три чуда кондитерского искусства и после этого тщательно облизал ложку. Но этим дело не кончилось: на вишнево-шоколадные верхушки пирожных мастер с любовью водрузил холмики воздушных взбитых сливок, а на них - свежие вишни. Стол неожиданно дернулся. "Дон Даниш" задрожали, но остались целы. Римо вынул руку из-под стола: в волнении от увиденного он случайно переломил железную ножку. - Вернемся в наш номер, - сказал Чиун, - я не могу спокойно смотреть, как люди развращают свои желудки. - Погоди немного, Чиун, - взмолился Римо. Если бы только знать, что "Даниш" не причинит вреда! За него Римо готов был отказаться от всего, что любил и во что верил. От родины. От КЮРЕ. От отца с матерью, если бы он их знал. От детей, если бы они у него были. А уж от Чиуна - с радостью и с криками "ура!" - Вы собираетесь их есть? - спросил он Бладнера. - Ага, - ответил Бладнер. - Если хочешь, я могу сделать еще. - Нет, не надо, я просто посмотрю. Бладнер раздал пирожные, вилкой отделил от своего треугольный кусочек и поднес ко рту. Из взбитых сливок показалась вишенка и чуть было не упала, но все исчезло во рту Бладнера. - А-а-р-рх! - вырвалось у Римо. - Когда ты голоден - ешь доброкачественную пищу, - изрек Чиун, сорвал несколько лепестков стоящих на столе маргариток и подбросил их в воздух. Римо мгновенно измельчил их кончиками пальцев так, что никто даже не заметил движения его рук. Бладнер передал Римо его профсоюзную карточку, делегатский значок и шляпу с надписью "Джетро!", и Чиун с Римо поднялись в свой номер. Носильщики как раз в это время затаскивали багаж Чиуна - здоровенные лакированные сундуки. Им тут же было приказано в первую очередь распаковать и установить видеомагнитофон, который мог быть подключен к любому телевизору. Но Чиун повсюду возил с собой собственный телевизор: как-то раз в мотеле под Вашингтоном телевизор оказался неисправен, и Чиун из-за этого пропустил пятнадцать минут телесериала "Психиатр Лоуренс Уолтерс". Римо не понимал, как можно пропустить что-либо в "мыльной опере", раз там вообще ничего не происходит. Дважды с интервалом в год ему случайно пришлось посмотреть отдельные серии, и, несмотря на перерыв, все было понятно. У Чиуна по этому поводу было иное мнение, и после случая в мотеле он неделю не разговаривал с Римо. Римо был единственным человеком, которому было не все равно, разговаривает с ним Чиун или нет. Телевизор был установлен и переключен на канал с "мыльными операми". Через полчаса должен был начаться "Лоуренс Уолтерс", а после него - "Пока Земля вертится" и "Возвращение в Друри-виллидж." На упражнения оставалось тридцать минут. Чиун заставил Римо заняться падением с одновременным продвижением вперед - одним из основополагающих приемов. Чиун утверждал, что такому падению нужно переучиваться всякий раз, когда улучшаются навыки обучаемого. Римо находил это утверждение абсурдным, пока не понял, что на вид простой акт падения и одновременного продвижения вперед имеет много различий и тонких вариаций. Затем Римо принялся за упражнения для рук, торса, шеи, бедер, ног и закончил дыхательными упражнениями, которыми он занимался ежедневно в течение последних лет, с того самого времени, когда зажили ожоги на запястьях, лодыжках и на лбу, подученные на электрическом стуле. С тех пор Римо, который до этого звался Римо Уильямс, который был когда-то жив, у которого было другое лицо, который был полицейским, неожиданно приговоренным к смертной казни за преступление, которого он не совершал, к электрическому стулу, на который уже шестьдесят лет до этого не сажали полицейского, да и вообще поговаривали об отмене смертной казни, - с тех пор Римо каждый день выполнял дыхательные упражнения. При этом он дышал так, как мало кто на свете: напрягая до боли легкие, растягивал их до предела, с каждым днем - все больше и больше, приучая кровеносную систему с каждым разом все более эффективно воспринимать все меньшее количество кислорода, соответственно перестраивая нервную систему. Он был весь в поту, когда закончил. Приняв душ, Римо облачился в серый двубортный костюм и рубашку с галстуком в полоску, но, припомнив, как выглядели Бладнер и его люди, снял галстук. - Чиун, я пошел на съезд. Что у вас сегодня на ленч? - "Дон Даниш", - ухмыльнулся Чиун. - Перестань издеваться! - "Дон Даниш", - повторил, хихикая, Чиун. - Как можно есть пищу с таким названием? - Чиун, я разобью телевизор! Я не шучу. Так чем ты меня будешь сегодня кормить? - Рис, вода и три унции сырой рыбы, но не трески, она слишком жирная. Не смей есть чешую. - Какого черта я стану есть богом проклятую чешую? - Всякий, кто готов съесть "Дон Даниш", сожрет и рыбью чешую, - ответил Чиун. - Хе-хе! - Хе-хе! Хорошо бы, чтобы перестали показывать "Пока Земля вертится"! В зале Римо появился заблаговременно. На церемонию отбытия обычно собиралось мало народу - несколько делегатов с женами, действующий президент профсоюза со своими сотрудниками. Перед началом совершалась служба для верующих - иудаистов, протестантов и католиков. Никто из священнослужителей особенно не распространялся о Господе: речь в проповедях в основном шла о профсоюзном движении и сексе, о профсоюзном движении и социальном развитии, о профсоюзном движении и благотворительности. Римо поговорил с делегатами, но никто ничего не слышал о новом здании на окраине Чикаго. Римо спросили, как идут дела в Нью-Йорке. - Отлично, - отвечал Римо. - Как поживает Эйб? - Хорошо. Он отличный парень. - Ага, отличный. А как Тони и Пол? - Великолепно. Они сегодня будут здесь. - Билли Донеску? - У него все в порядке, но он не приехал. - Я знаю, что он не приехал, - отвечал коллега-делегат, - он умер пять лет назад. А ты кто такой, черт тебя побери? Ведь ты не водитель! - Не приставайте ко мне с этой чепухой, я водитель в душе, - ответил Римо. Делегат обратился к начальнику охраны. Тот призвал на помощь двух охранников. Эти двое позвали еще пятерых, и Римо повели к выходу, но там произошло нечто непонятное: охранники попадали с болезненными повреждениями в паху, у начальника охраны оказалась сломанной ключица, их помощники-делегаты недосчитались нескольких зубов. Насвистывая, Римо направился обратно в зал. - Настоящий парень, - сказал делегат. - Настоящий, хотя с виду и не скажешь. Эйб на этот раз нашел себе настоящего парня. Слухи об этом - а действительно важные слухи и новости среди водителей расходятся моментально - дошли и до Эйба-Ломика Бладнера, который в это время готовился к важному вечернему заседанию на съезде. Новость принес делегат из Луизианы - рыжеволосый, ширококостный, с сильным акцентом. Время от времени Бладнер оказывал ему небольшие услуги. - Ты молодец, - сказал южанин с усмешкой, - ты в самом деле молодец! - В чем дело? - спросил Бладнер - Твой новый бизнес-агент. Что за парень! У Бладнера перехватило горло, и он откашлялся. - Римо Джоунс? Он был на заседании? - Так же наверняка, как и то, что мул - кастрированный жеребец! "Ох уж эти южане, - подумал Бладнер. - Кастрировать беззащитных животных! Слава Богу, что они больше не делают этого с неграми!" - Погоди, - сказал Бладнер. - Он нормальный парень, только с виду немного странный. Но и Джетро такой. Каждый ведет себя так, как захочет. - Да, этот парень на все сто. - Точно, он - гробовоз. - Что такое "гробовоз"? - А что такое "на все сто"? - Это значит, что он настоящий парень. - И гробовоз то же самое. - Я таких, как он, раньше не встречал. Он на все сто. Бладнер удивился: - Ты это про Римо Джоунса говоришь? - Ага. - Эй, Пол, Тони! Вы слышали? - Слышали, - донеслось из соседней комнаты, где телохранители играли в карты. - Что ты еще знаешь, рассказывай, - предложил Бладнер. - Вы, ребята из организации пятьсот двадцать девять - настоящие парни, - сказал делегат-южанин, - да, настоящие! - Приходится, - ответил Эйб-Ломик Бладнер, - жизнь заставляет. ГЛАВА ШЕСТАЯ  На съезде, кроме Римо, присутствовали и другие люди, работающие на КЮРЕ, но, в отличие от него, они понятия не имели, кто их настоящий хозяин. По всей стране шел сбор информации, но куда ее направляли, никто не знал. За созданием суперпрофсоюза, которому под силу поставить страну на колени, следили множество глаз и ушей. И день ото дня эта информация, попадающая в конце концов в санаторий Фолкрофт, на стол доктора Харолда Смита, становилась все тревожнее. План монополизации всей транспортной системы Америки казался неуязвимым. Один из служащих профсоюза, отвечающий за подготовку электронного табло для голосования в зале съезда, подметил, что чересчур уж гладко нее проходит. Никто не пытался подстроить что-нибудь, никто не предлагал взяток, не появлялись неизвестно откуда взявшиеся электрики с непонятными документами. Шла обычная, рутинная проверка оборудования. Этот служащий позвонил по телефону-автомату и рассказал обо всем человеку, который, как он говорил, писал книгу о профсоюзном движении. Служащего не особенно интересовало, для чего может понадобиться такая информация, лишь бы платили вовремя. А деньги поступали в срок, причем в конвертах, так что налоги с них можно было не платить. Вице-президент авиакомпании время от времени позванивал одному из своих консультантов, который, похоже, работал на ФБР или что-то в этом роде, но вице-президента это мало интересовало. Консультант помог ему быстро подняться по служебной лестнице, так почему бы не оказать ответную услугу и не сообщить о том, что президент компании собирается подписывать какой-то странный контракт, о котором не знает остальное руководство? Суть контракта заключалась в том, что в течение месяца компания будет единственной действующей на всех авиалиниях, это профсоюз гарантировал в обмен на некоторые услуги. Пришлось заранее приобретать дополнительные авиалайнеры, чтобы справиться с критической нагрузкой. Очень странно, что профсоюз мог гарантировать такое. Еще более странным было то, что консультант вице-президента в последнее время интересовался именно такой информацией. В Дулуте, штат Миннесота, главный бухгалтер высказал недовольство действиями своего работодателя - Совета профсоюза работников железнодорожного транспорта. - Что за формулировка "в пользу профсоюзного движения"! Необходимо указать название профсоюза - получателя средств. А если это не ваш профсоюз, то прошу прощения, господа, я вообще не в праве вносить такие записи в финансовые документы. Если сделать так, как вы настаиваете, то после первой же проверки финансовыми органами нашей документации я вынужден буду провести значительную часть жизни за решеткой, не говоря уже о том, что навсегда лишусь лицензии на право работы по специальности. В конце концов бухгалтер, поколебавшись, предложил свой вариант: до конца отчетного года, но не дольше, эти расходы вообще не фиксировать. - Вот и отлично, - отвечал президент Совета, - нам больше недели и не понадобится. Закончив дела, главный бухгалтер попросил секретаршу спрятать в сейф документы и ведомости по перечислению денег. Так она и сделала, но сперва сняла с них фотокопии для одного симпатичного парня, работающего в большом универмаге. Его, непонятно почему, интересовали такие вещи, а как не сделаешь добро хорошему человеку, который порой тоже оказывает тебе услуги? Продлит срок выплаты кредита, например, или не берет с тебя первого взноса и, кроме этого, время от времени сам немного приплачивает. Так было, когда она сообщила ему некоторые сведения об одном из клиентов, замешанном в каких-то не совсем чистых делах с нефтью с одной из брокерских фирм на Уолл-Стрит. На полученный гонорар удалось обновить кое-что из мебели и купить новый цветной телевизор. А сейчас ей больше всего нужна была новая мебель для кухни, и появился реальный шанс ее заполучить. Человека из универмага особо интересовала именно такого рода информация, как та, которую она добыла сегодня. Может, даже хватит на новую стиральную машину с сушкой, хотя у нее уже были две таких. Симпатичному парню из универмага полученные фотокопии настолько пришлись по душе, что он предложил секретарше за его счет сменить мебель в гостиной. Позднее он позвонил по телефону и передал полученные сведения человеку, который работал, как он считал, на ФБР. Человек этот и в самом деле работал в ФБР, последние четыре года - в отделе по особым заданиям. Он передал документы в другой отдел женщине, которая знала, что работает вовсе не на ФБР, а выполняет специальное задание Государственного департамента, где она числилась программисткой. Запершись в офисе, она ввела в компьютер полученные данные. Так как на экране монитора при этом ничего не появлялось, она не могла определить, все ли введено правильно. Но ее это особенно не беспокоило, это была обычная мера предосторожности, дабы никто, кому не положено, не имел доступа к информации. Вывести ее на экран можно было только в Вашингтоне с компьютера Государственного департамента. Однако в Вашингтон эта информация не попала. Линия связи шла в санаторий Фолкрофт, в штате Нью-Йорк, где получением информации ведал другой эксперт-программист, понятия не имевший, что это за информация, откуда она берется и куда попадает. Но он знал, что добросовестно выполняя свои обязанности, помогает широкомасштабному изучению влияния экономических факторов на уровень здоровья нации. Вызвать собранные данные на экран можно было с единственного монитора - в кабинете директора санатория - Харолда В. Смита, руководившего этими экономико-медицинскими исследованиями. Под дубовой крышкой его письменного стола была вмонтирована панель управления компьютером. Рядом - прорезь, через которую выходила из компьютера бумажная лента с распечаткой. Лента эта не попадала, как обычно бывает, в корзину, а проходя под застекленным окошечком, видимым только при сдвинутой в сторону крышке стола, направлялась прямо в устройство для измельчения бумаги. Сейчас панель была сдвинута, а лицо доктора Смита имело более кислое, чем обычно, выражение. Он внимательно вчитывался в угловатый шрифт компьютерной распечатки на зеленой бумажной ленте, словно река текущей под застекленным оконцем из печатающего устройства в измельчитель. Смит мог при желании вернуть ленту немного назад, чтобы перечитать текст, но получить ее в руки было невозможно. За зеркальными стеклами оком, не пропускающими любопытные взоры снаружи, плескались о берег темные волны залива Лонг-Айленд, переходящего в даль Атлантики. Когда-то люди пересекли океан, чтобы жить в новой стране, стране справедливости и правого суда, где несколько бумажных страниц в равной степени защищали и бедных, и богатых. Теперь эти бумажки не срабатывали, и правосудие свершалось далеко не всегда. Оставалась надежда. Надежда на то, что придет время, КЮРЕ можно будет распустить, и никто, кроме тех, кто руководил проектом, ничего о нем так и не узнает. Организация никогда не существовала и существовать не будет. Именно поэтому доктор Смит не мог даже взять распечатки в руки: не должно было остаться никаких материальных свидетельств существования КЮРЕ. Компьютерный текст, как и сама организация, был реальным только в данный момент, а затем бесследно исчезал. - Проклятие! - буркнул Смит и вместе с креслом повернулся к окну, там в темноте залива мигали огоньки судов. Пальцы Смита выстукивали что-то на обшитом кожей подлокотнике вертящегося кресла. - Проклятие! - повторил он, продолжая наблюдать за огоньками, потом повернулся обратно к столу в, вернув ленту назад, перечитал текст. Ничего в нем, естественно, не изменилось, и Смит понял, что отменить вынужденное решение невозможно. Мысли его возвратились к временам, когда еще не было застеклено окошечко с бегущей под ним лентой, ее можно было вынуть из машины и хранить в запертом ящике стола. Несмотря на все предосторожности, один из таких листков все-таки случайно затесался среди других бумаг, касающихся официальной деятельности санатория, и на него наткнулся один из наиболее толковых помощников Смита, ничего не подозревавший, естественно, об истинном назначении Фолкрофта. В нем пробудилось любопытство, и однажды, очень довольный собой, он радостно сообщил Смиту, что наконец-то понял, чем они занимаются на самом деле. То, что он рассказал затем начальнику, было действительно очень близко к секретным функциям КЮРЕ. - Чрезвычайно любопытно, - улыбнулся в ответ доктор Смит. - А что думают по этому поводу остальные? - Какие остальные? - Вы знаете, какие. Одному человеку не под силу додуматься да такого. - А мне удалось, - просиял помощник. - Я знаю вас, сэр, знаю, что вы порядочный человек и никогда не ввязались бы во что-то незаконное или аморальное. Я пришел к выводу, что вы совершаете какое-то доброе дело. Мне не хотелось этому помешать или повредить, и я решил никого не посвящать в свое открытие. Да так, к тому же, интереснее, ведь задача была сложной. - Весьма похвально, - сказал доктор Смит. - Что ж, надеюсь, вы сохраните это в тайне. - Будьте спокойны, сэр, и желаю вам удачи в вашем благом деле. - Благодарю, - откликнулся доктор Смит. - Эта работа так меня утомила. Через полчаса уезжаю в отпуск, отдохнуть на побережье, в Малибу. - Малибу? Я там родился. - Что вы говорите?! - Да, там. Разве вы не читали моего личного дела? Именно там, двадцать шесть лет назад, в августе. До сих пор не могу забыть аромат тихоокеанского воздуха, им, по-моему, и дышится легче, чем атлантическим. - Так поедем вместе, - радостно предложил доктор Смит. - Поедем вдвоем, и не вздумайте отказываться. Я вас познакомлю со своим племянником. Его зовут Римо. Вот тогда-то и было застеклено окошечко, и встроен механизм измельчения бумаги. Смит ненавидел себя за то, что он был вынужден сделать со своим несчастным помощником, ненавидел вынужденные жестокость и двуличие, так противоречащие его натуре. Когда сотрудник одной из правительственных организаций пытался шантажировать КЮРЕ, все было по-другому, гораздо проще, у Смита было моральное оправдание. А в чем был виноват доктор Брайтуэйт? В том, что ему оставалось жить меньше, чем его коллеге? В чем состояло преступление молоденького помощника? В том, что он был умен? В том, что он был честен, что не лелеял злого умысла? Если бы он захотел нанести КЮРЕ вред и передал бы свои соображения в "Нью-Йорк таймс", то, возможно, был бы сейчас жив. Он этого не сделал и был за это наказан смертью! Смит выключил ЭВМ, и измельчитель бумаги подтянул на свои лезвия несколько последних параграфов текста. Так древесина снова обращалась в древесину, навеки утрачивая свою мимолетную функцию носителя информации. Он посмотрел на залив за окном и бросил взгляд на часы. Через пять часов и двенадцать минут сработает специальный механизм на линии связи и позвонит Римо. Нет смысла ехать домой, можно вздремнуть прямо в кресле. Вдруг за это время появится новая информация, и не придется отдавать Римо тот приказ, который должен быть отдан. Возможно, что специальный "отдел по решению проблем" Фолкрофта, работающий с условными символами, а не информацией, отыщет иное решение. В конце концов, в этом и состоит их функция - оценка и проверка человеческим разумом решений, принимаемых электронным мозгом ЭВМ. Им никогда не сообщали, что означают те или иные символы, но иногда у них рождались конструктивные идеи, недоступные машине. В какие реальные действия воплощаются их мысли, они, конечно, не знали. Смит закрыл глаза. Остается надеяться, что они придумают иное решение. Когда Смит проснулся, серо-сине-белый залив за окном поблескивал под солнечными лучами. Восемь утра: через пару минут "отдел по решению проблем" должен представить результаты ночной работы, которые он просил доложить пораньше. Зазвонил звонок, и Смит нажал клавишу интеркома. - Слушаю. - Готово, сэр, - послышался голос. - Заходите, - сказал Смит и нажал другую клавишу, бесшумно отомкнувшую замки на тяжелой дубовой двери. Дверь отворилась, и одновременно крышка стола автоматически задвинулась, скрыв под собой панель компьютера и прищемив Смиту локоть. От острой боли доктор скривился. - Что с вами, сэр? - обеспокоенно спросил вошедший в кабинет человек, на вид лет сорока. - Ничего, ничего. Все в порядке, - ответил Смит, безуспешно пытаясь скрыть гримасу боли. - Что там у вас? - Сэр, основываясь на взаимоотношениях всех групп, занятых в этом контракте по продаже и закупке зерна, мы можем прогнозировать крайне тяжелые последствия. - Понятно, - сказал Смит. - Другого исхода быть не может, сэр. Если на рынок не будут поступать значительные партии товара из других источников, то представители слабо связанных между собой до этого продавцов зерна смогут, фигурально выражаясь, приставить пистолет к виску покупателя. - Это окончательное решение? - спросил Смит. - Да. Но, в принципе, с ростом цен наступит и снижение спроса, поэтому рост цен когда-нибудь прекратится. Цены перестанут расти, но будут высокими. - А что, если продавец не захочет продавать зерно? - Это абсурд, сэр. Он обязан захотеть, а иначе зачем захватывать рынок, ведь этого он и добивался? - Думаю, что да. Благодарю вас. - Рады быть полезными. - Спасибо, вы очень помогли. Лишь только за посетителем затворилась дверь, Смит ударил кулаком по кожаному подлокотнику кресла. - Проклятие! Римо позвонил в восемь пятнадцать. - Римо? - спросил Смит. - Нет, Чарли Чаплин, - ответил Римо. - Я рад, что у вас хорошее настроение. Можете переходить к следующей стадии. Придется действовать по чрезвычайному плану. - Это тот, о котором вы говорили, что он никогда не пригодится? - Да. - А, может, просто разбомбим к чертовой матери весь этот съезд? - Мне не до шуток, молодой человек. - Так вот, слушайте и введите то, что я сейчас скажу, в компьютер: я этого делать не стану! Придумайте что-нибудь другое. Или я сам придумаю. - Римо, мне тяжело просить вас об этом, но, пожалуйста, подготовьтесь к исполнению чрезвычайного плана. Это последняя возможность, надеяться больше не на что. - Не на что, значит - не на что. - Исполняйте. - Нет, не стану. И вообще, после того случая со мной, я чувствую себя подавленным, как никогда прежде. У меня депрессия. Вам этого не понять, потому что это исключительно человеческие эмоции. Запомните, я - человек! Слышите, сукин вы сын, я - человек! В Чикаго повесили трубку. Смит забарабанил пальцами по подлокотнику. Разговор лишь на первый взгляд не предвещал ничего хорошего. Римо сделает все, что обязан сделать, он просто не может не исполнить свои функции, так же, как не может съесть гамбургер с глютаматом натрия. ГЛАВА СЕДЬМАЯ  Зал гудел, грохотал, люди аплодировали, фланировали по проходам между рядами кресел в поисках знакомых, пива или туалета. Все это делалось с энтузиазмом, причем наиболее искренне - последнее. На пост президента Международного братства водителей выдвигались три кандидатуры, и после каждой объявленной фамилии центральный проход немедленно заполняла толпа делегатов с плакатами, как на съезде политической партии, и поднимала истерический крик, словно победа зависела от уровня шума в децибелах, а не от результатов голосования. Объявили кандидатуру Джетро, и Эйб Бладнер, схватив здоровенный брус с прикрепленным к нему плакатом, вместе с делегатами от своего региона и от объединенного совета Нью-Йорка влился в поток поддерживающих объявленную до этого кандидатуру молодого человека - представителя от Нэшвилла. Римо не стал присоединяться к своей делегации и остался сидеть на месте, закинув ногу на ногу и подперев подбородок рукой. Спокойная поза человека, сидевшего среди покинутых делегатами кресел, бросалась в глаза как Воздвижение креста Господня во время оргии. Джин Джетро, приветствуя с трибуны своих сторонников взмахами рук и улыбками, через плечо поинтересовался у Негронски: - Это кто такой? - Тот самый парень, который отделал охрану и делегацию из Аризоны. - Так это он, - проговорил Джетро. - Подойди к нему незаметно, когда сможешь, и передай, что я хочу с ним познакомиться. Все это Джетро произнес, не переставая изливать на толпу восторг и упоение. В это время на лице одного из конкурентов он заметил фальшивое выражение безразличия и одарил его одной из своих сверхулыбок. Соперник улыбнулся в ответ. - Я тебя выкину из профсоюза! - крикнул он, не переставая радостно улыбаться толпе сторонников внизу. - Тебе пришел конец, старикан! - прокричал в ответ Джетро, изображая при этом настоящий взрыв счастья и радости. - Ты мертв! Пусть мертвецы хоронят своих мертвецов! Снизу из зала это походило на дружеский разговор двух приятелей-кандидатов. Но Римо этого не видел. Он ощущал крики, движение, возбуждение зала, но не смотрел, не слушал, а раздумывал, начиная понимать, что все последние года обманывал себя. Чтобы освободиться от этой лжи, потребовался обычный гамбургер, который ежедневно едят миллионы, и ничего им не делается, а для него эта несчастная котлета - смерть. Начиная работать на КЮРЕ, Римо тешил себя мыслью о том, что когда-нибудь после очередного задания он просто сбежит, но исполнение плана постоянно переносилось на будущее. Не раз он решал: Ну, хватит! Сегодня же вечером! Вечер наступал и проходил, за ним следовали месяцы, превращались в годы. А тренировки не прекращались. Каждый день Чиун хотя бы немного, но влиял на его сознание, изменяя его, а сознание влияло на тело. Сам он этих изменений не замечал. Римо осознавал, что слегка отличается от остальных: чуть быстрее боксера, посильнее штангиста, половчее футболиста, что тонус организма у него повыше, чем у большинства жителей планеты. Но он считал, и изо всех сил цеплялся за эту мысль, что на самом деле отличие невелико. Он лелеял надежду когда-нибудь обзавестись семьей, домом и работой с девяти до пяти часов. И если быть настороже, может быть, хотя и маловероятно, удастся прожить десять или пятнадцать лет обычным человеком, пока кто-нибудь из организации не позвонит в дверь и не выстрелит ему в лицо. (Если это будет его преемник, то роль пули сыграет рука). Десять или пятнадцать лет принадлежать другим, существовать, знать, что ты нужен людям, а они - тебе. Единственный человек, близкий ему в настоящий момент, если поступит приказ, прикончит его, так как он профессионал. Римо беспокоило сознание того факта, что если он сам получит такой приказ, то убьет Чиуна, так как это его работа. Он выполнит приказ и, кстати, выяснит, сможет ли он справиться с Чиуном, своим учителем. Римо ненавидел себя за это до мозга костей. Кроме цвета кожи ничто не отличало его от наемных убийц-ассасинов Дома Синанджу, а цвет кожи - это на самом деле никакое не отличие. Как было запланировано, делегаты демонстрировали энтузиазм и поддержку своих кандидатов в течение двадцати минут, а затем разошлись по местам, Римо не обратил внимания на нью-йоркскую делегацию, рассевшуюся вокруг. Бладнер устроился рядом и протянул ему какой-то плакат. Римо, не глядя, взял его. - С тобой все в порядке, парень? - поинтересовался Бладнер. Римо не ответил. Он посмотрел вверх, где под потолком зала висел громадный транспарант, и автоматически сработала мысль о воздушных течениях под потолком, о месяцах, в течение которых он привык рассматривать воздух как амортизатор, как силу, как препятствие и как союзника. Автоматизм мысли неприятно поразил его. Теперь ему не принадлежит и собственный разум. Что же удивляться самостоятельности тела, его рефлекторной реакции? Стоит ли удивляться тому, что он не может съесть обычный гамбургер с глютаматом натрия, тогда как это под силу любому школьнику? Он понял, почему наорал на Смита, почему криком пытался доказать, что он - человек. Кричать пришлось по простой причине: ложь требует больше энергии. Римо смотрел наверх, на транспарант, колеблемый невидимыми потоками воздуха. Допустим, нижний брус упадет на сцену, и если его направить при падении одним из концов вниз... Римо встал, чтобы получше разглядеть, как расположены ряды кресел президиума. Ага, если брус упадет как надо, то прикончит сидящих на двух первых рядах. Третий ряд не пострадает. - Эйб, дай-ка мне повестку дня, - попросил Римо. - Чего это ты, парень, вдруг так заинтересовался повесткой? - Заинтересовался. Дай мне повестку. - Эй, Тони, дай парнишке повестку! - крикнул Бладнер. Римо передали небольшую папку с эмблемой профсоюза. - Спасибо, - поблагодарил Римо и, не сводя глаз со сцены, нашел распорядок дня на среду. Так: программные выступления, рассмотрение поправок к уставу, обращение к делегатам сенатора из Миссури. Не пойдет. Четверг: обращение к женам водителей, выступление президента Американского легиона, голосование по поправкам. И это не годится. Пятница: выступления президентов Братства железнодорожников, Международной ассоциации портовых грузчиков. Ассоциации пилотов и заключительное обращение министра труда. Отлично! - Слушай, Эйб, докладчик, которому предстоит выступать, выходит на трибуну прямо из зала или с самого начала сидит на сцене в президиуме? - Приходится сидеть в президиуме от начала до конца, - ответил Бладнер. - А что? - Да просто так. Это же, наверное, тоска зеленая. - Парень, тебя ведь никто сюда силком не тащил. - Конечно, конечно. Я просто представил себе, как тоскливо сидеть там, в третьем ряду, целый день. - Выступающий - он вроде почетного гостя и сидит всегда в первом ряду. Да, парень, что же ты мне такой тупой достался? Не обижайся, конечно, но ты в наших делах ни черта не понимаешь. - Ага, - отвечал Римо, опускаясь в кресло. Транспарант вдруг заколыхался, по нему прошла рябь волн, и он повис неподвижно, а потом опять начал качаться. Балка, с которой свисал транспарант, была скорее всего прикручена болтами. Свет от ламп, освещающих зал, падает вниз и поэтому можно остаться незаметным для сидящих в зале, если проникнуть под потолок и сделать с балкой все, что задумано. Если будет выступать министр труда, то для него все может кончиться сломанной спиной. В пятницу, перед закрытием съезда, Римо заберется наверх и ослабит крепление балки так, чтобы любое сотрясение нарушило ее равновесие, и она, как спичка, аккуратно установленная на лезвии ножа, рухнула бы вниз. Тысячефунтовая спичка. Римо попытался оценить силу сквозняка под потолком. Сами по себе потоки воздуха ничего не сделают такому массивному предмету, как балка. Придется один ее конец отвинтить, а другой оставить висящим на волоске. Так, а если эта громадина рухнет раньше времени? Римо посмотрел наверх следя за поднимающимся к потолку воздушным шариком. Ничего, сойдет, не так уж силен сквозняк. Он посмотрел на сцену, где будут сидеть лидеры профсоюзов - люди, собирающиеся наступить на горло Америки. Да, если Бладнер не прав насчет того, кто где будет сидеть, придется действовать по-другому. Массовое убийство - крайне рискованное дело и в смысле его организации, и в плане исполнения. Трудно представить, какой вокруг этого поднимется шум. На расследование будут брошены все силы. Могут добраться и до КЮРЕ. Но будет гораздо страшнее, судя по объяснениям Смита, если сработает план создания суперпрофсоюза. Если кто-то получит возможность контролировать все транспортные перевозки в стране - а именно эта цель преследуется при создании суперпрофсоюза транспортников - рухнет вся экономика Америки, а с нею и американский образ жизни. Рост стоимости перевозок ударит опять по тем, кто больше всех страдает от повышения цен, - по рядовому потребителю. Цены на мясо, овощи и молоко - и так уже достаточно высокие - окажутся недоступными для тех, кто когда-то был самым сытым народом мира. Те, кто существует на социальные пособия или живет на фиксированную зарплату, окажутся на диете населения голодающих стран. Повышение стоимости перевозок вызовет рост цен. Рост цен приведет к росту заработной платы. Последует невиданная доселе инфляция. Деньги в магазины народ понесет в сумках, а продукты домой - в кошельках. А если суперпрофсоюз забастует, безработица времен депрессии тридцатых годов покажется детской игрушкой. Или суперсоюз уничтожит нацию, или нация уничтожит его принятием соответствующих законодательных ограничений. Профсоюзное движение, позволившее рабочему почувствовать себя человеком, будет обречено. На другой чаше весов - жизни четырех профсоюзных лидеров. Если не найти другого выхода - гибель их неизбежна. Римо сфокусировал внимание на балке транспаранта. - Слушай, Эйб. - Чего тебе, парень? - А почему ты думаешь, что Джетро не сможет победить? Что может ему помешать? - Во-первых, Новая Англия, у них там настоящий блок. Этот самый Маккалох, их лидер, он против Джетро, на дух его не переносит. Они пытались надавить на меня, да не вышло. Но Маккалох все равно будет бороться против Джетро, их блок поддержит любого, лишь бы только не нашего кандидата. Нам с ними не справиться. Римо огляделся вокруг. - Покажи мне Маккалоха. Не поднимаясь с места, Бладнер ткнул пальцем куда-то вперед и направо, указывая сквозь спину широкоплечего делегата в белой рубашке, сидящего перед ними - Вот там, рядов за двадцать от нас, в секции, где сидят Массачусетс, Мэн, Нью-Гемпшир и Вермонт. Они все заодно. Ты его отсюда не разглядишь, а вот видишь, там мужики все ходят взад и вперед по проходам и подходят все время к одному и тому же месту. Там сидит человек, ростом под два метра, рыжий, за сто тридцать кило весом. Это и есть Маккалох. Римо встал ногами на сиденье кресла, но ничего не увидел. - Ничего подобного я там не вижу. - Посмотри внимательней, - ответил Бладнер. - Эй, сядь! - раздался голос сзади. - Мне ничего не видно. Вглядываясь на двадцать рядов вперед, Римо наконец разглядел делегацию Новой Англии, но Маккалоха видно не было. - Приятель, я тебя по-хорошему прошу, сядь! - снова раздался бас сзади. - Римо, садись. Потом сходишь туда, - сказал Бладнер. - А ты оставь парня в покое, он сейчас сядет. По ряду, где сидели делегаты Массачусетса, пробирался похожий на шар человек в белой спортивной рубашке и брюках, напоминающих чехол для дирижабля. Может он остановится поговорить с Маккалохом? - Эй, ты! Получай! - послышался сзади голос, и Римо ощутил легкий шлепок по заду. Поймав за спиной провинившуюся руку, Римо раздробил суставы пальцев. Его не интересовало происходящее сзади, а вот замеченный им толстяк впереди наклонился и, кажется, собирался с кем-то заговорить. А, черт! Нет. Он просто сел на место. Где же этот проклятый Маккалох? Придется сходить туда. Римо слез с сиденья и заметил, что Бладнер удивленно глядит на него. А позади высоченный здоровяк вцепился левой рукой в правую, будто стараясь перекрыть ток крови к кисти. Лицо было искажено гримасой боли. Он приплясывал на месте, переминаясь с одной ноги на другую. Римо взглянул на его руку. Ага, кто-то раздавил соседу сзади суставы пальцев. А, это, наверное, тот самый мужик, что шлепнул его по заду! Точно, это он и есть. - Опусти руку в холодную воду, - посочувствовал ему Римо и, извинившись за беспокойство, протиснулся мимо Бладнера, застывшего на месте с раскрытым ртом. - Нечего было лезть к парню, - сказал Бладнер. - Не надо было приставать. Римо протиснулся к рядам, занятым делегацией Массачусетса. В поисках Маккалоха он вертел головой, звал его, ругался, но Маккалоха не было. - Эй, слушайте, а где же Маккалох? - поинтересовался Римо у окружающих. Толстяк, перед этим пробиравшийся вдоль ряда, крикнул в Ответ: - А сам-то ты кто такой? - Римо Джоунс, делегат от Нью-Йорка. - Его тут нет. - А где он? - Он ушел. - Это у тебя значок с Джетро? - спросил Римо. - Нет, с Элвисом Пресли! - А для неграмотного ты довольно сообразительный, - сказал Римо, не придумав ничего пообиднее. - Сам ты дурак! - заорал толстый. - Сам неграмотный! Педик! Так закончилось обсуждение проблем профсоюзного движения. Бладнер чрезвычайно заинтересовался сообщением о значке и о том, что Маккалоха нигде нет. Присмотревшись, он обнаружил, что все делегаты от Новой Англии надели значки с изображением Джетро. - Вот почему мне показалось, что в толпе, когда мы демонстрировали поддержку Джетро, я заметил ребят из делегации Новой Англии! Значит, так оно и было. - По порядку ведения! - изо всех сил закричал вдруг Бладнер. - Господин председатель! По порядку ведения! Заявление делегации Нью-Йорка, объединенных советов и региональных организаций! Председатель дал слово коллеге из Нью-Йорка. - Господин председатель, братья, коллеги. Позор! Вопиющая несправедливость! - грохотал Эйб-Ломик Бладнер. - Безобразие! На нашем съезде до сих пор надлежащим образом не представлено изображение величайшего борца за права рабочего человека. Я говорю о самом выдающемся, честнейшем человеке во всем Международном братстве водителей! Это Юджин Джетро, который, несомненно, станет следующим президентом нашего... Голос Бладнера утонул в восторженных воплях, за которыми последовала бурная демонстрация сторонников Джетро. Председатель звонил в колокольчик, призывая к порядку демонстрантов и делегацию Нью-Йорка, но безуспешно. Эйб Бладнер горделиво уселся на место посреди вызванного им хаоса. - Спасибо за информацию, парень, - сказал он Римо. Но Римо его не слышал. Он пытался догадаться, когда была установлена поддерживающая транспарант балка: еще во время постройки здания или недавно? Когда собираешься обрушить такую штуку на чьи-то головы, нужно предусмотреть все. ГЛАВА ВОСЬМАЯ  Три духовых оркестра на паяную мощь наяривали шлягеры. Плотные дамы с покрытыми лаком прическами и столь же неподвижными лицами держали под руку своих не менее плотных мужей, одетых в черные смокинги, белые рубашки и галстуки-бабочки. Кое-где мелькали пестрые смокинги. Кое-где можно было заметить даму в каком-нибудь капоте. Кое-где встречались люди не только среднего возраста и среднего класса. Но только кое-где. Торжественная церемония по случаю избрания Джина Джетро была мероприятием "семейным", как раз по вкусу среднему классу, а встречавшиеся кое-где люди с рогами или в шляпах делали ее еще более похожей на типичные новогодние торжества, которые проходят по всей Америке. Все водители грузовиков - люди семейные, такими же были избранные ими делегаты съезда, как и остальной рабочий люд Америки, с его домами, телевизорами, переживаниями и уровнем жизни, невиданным доселе ни в одной стране мира. Ни одно государство не смогло дать так много своему рабочему люду. А народ послал человека на Луну и выиграл мировые войны на двух океанах сразу, чего не удавалось ни одной стране. Да, иной работяга не прочь был стащить из кузова грузовика ящик виски. Да, кое-кто мог бы украсть и весь грузовик. Но все съезды осенял звездно-полосатый флаг, и, если ты оказался в беде, всегда находились люди, готовые подставить плечо. Они кормили семьи, одевали жен и детей и прижимали ладонь к груди, когда звучал гимн "Звездно-полосатый флаг". Мало кто из них сумел бы объяснить, как Джин Джетро смог стать их президентом. Некоторые в разговорах с друзьями признавались, что если бы по-настоящему верили в победу Джетро, то голосовали бы за кого-нибудь другого. Однако после третьего коктейля или виски со льдом будущее Международного братства водителей начинало казаться не таким уж и мрачным. Джетро победил. Для этого нужна голова. Он умеет договариваться с людьми. И для этого нужна голова. Он ловко обходится с прессой. Для этого тоже нужна голова. Правда, он странно одевается и странно говорит. Ну и что? Разве Мохаммед Али слегка не смахивает на гомика? А посмотрите-ка на него на ринге! Так делегаты тешили себя смутными надеждами до того момента, когда Джин Джетро - самый молодой президент профсоюза водителей за всю его историю - вместе с возлюбленной появился на торжественной церемонии. Раздавшиеся было приветственные выкрики застыли на губах делегатов. Первыми смолкли их жены. Да, Джетро снова начудил - он был одет в синий бархатный комбинезон, открытый спереди до пупа. Но то, что было надето на его подруге-блондинке, было открыто от пупка... Она посылала в зал воздушные поцелуи. Светлые волосы свободно падали на плечи. Дамы стали выражать мужьям недовольство. Некоторые - толчком локтя в бок, некоторые - ледяными взорами. Одна из них стерла улыбку с лица супруга при помощи коктейля, который весь вечер держала в руках. - Позор! - произнесла одна. - Я думала, что он, став президентом, хотя бы женится на ней, - сказала другая. - Не могу поверить своим глазам, - добавила третья. Дело было отнюдь не в том, что этим людям был чужд инстинкт продолжения рода, просто в их среде вопросы секса не принято было обсуждать в смешанной компании. "Смешанной" означало, что присутствуют мужья и жены. Почти все мужья имели связи на стороне, хотя бы с местными проститутками. Женщинам разговоры с подругами и сласти заменяли любовные интрижки. Но внести "такой разврат" в почти семейное торжество - это было слишком! Так не делается. - Ах, этот твой президент! - прорычала госпожа Негронски. - Твой президент и эта шлюха! Не знаю, что за извращенцы охмурили вас, водителей, но скажу тебе, Зигги, что теперь тебе не удастся прикоснуться ко мне своими грязными руками, пока рак на горе не свистнет! Негронски пожал плечами. Это была не самая страшная угроза на свете. Плохо только, что жена к тому же перестанет с ним разговаривать, как будто эти две вещи взаимосвязаны. Госпожа Бладнер, едва взглянув на стройную полуобнаженную фигуру подружки Джетро, почувствовала сильнейшую депрессию, для преодоления которой решила опять взяться за еду. Угнетенная своим весом и возрастом, она припомнила мужу все его проступки и сообщила, что еще тогда, в 1942 году, прежде чем выходить за него, ей надо было сообразить, что он будет голосовать за эксгибициониста, которому место в тюрьме. Таким людям нет оправдания, они должны находиться за решеткой. Тех, кто проламывает другим головы монтировкой, можно простить: в этом, по крайней мере, нет ничего неприличного. Госпожа Пигарелло внимательно оглядела человека, за которого голосовал ее муж, и его подругу и тронула супруга за плечо. Когда он обернулся, она плюнула ему в лицо. Фанфары и барабаны духовых оркестров прогремели приветствие, и к микрофону подошел Джин Джетро. Одинокие аплодисменты подчеркнули тишину зала. - Привет, ребята! - начал Джетро. Молчание. - Я рад, что мы собрались вместе и празднуем победу. Победу не только водителей Америки, победу всего американского народа. Вместе мы свернем горы. И я должен сказать вам: большое спасибо! Раздалось несколько хлопков. - Сейчас, по-моему, настало время поговорить об оплате нашего труда. Пилоты водят самолеты и зарабатывают больше тридцати тысяч в год. Докер может за год принести домой восемнадцать тысяч. Если наш водитель зарабатывает пятнадцать тысяч, это считается хорошо. Но я думаю иначе, потому что не вижу большой разницы между человеком, который перемещает грузы по земле, и тем, кто перемещает их, например, с корабля на берег. Нет принципиальной разницы и между водителем, ведущим автомобиль по дороге, и пилотом, ведущим свою машину в небе. Слишком долго мы воспринимали все это, как должное, слишком долго считали, что пара сотен долларов в неделю - нормальная зарплата. Слишком долго члены нашего союза возвращаются домой измотанными физически и с нервным стрессом, и все это - за пару несчастных сотен в неделю, если удается столько заработать. Джетро помедлил, давая аудитории возможность осмыслить сказанное. - Давай, Джин, давай! - раздался в зале женский крик. - Говори дальше! - Наш профсоюз - самый крупный и влиятельный в стране. В мире. Зал стал наполняться радостными возгласами. Воздух пронизал одобрительный свист. Аплодисменты стали переходить в ритмичную овацию. Джетро поднял руку, успокаивая зал. - Нам говорят, что водитель грузовика не заслуживает двадцати пяти тысяч в год. Крики радостного изумления. Аплодисменты. - Но я отвечу им так: если вы хотите есть, если вы хотите пить молоко или содовую, или что-то еще, если вам нужен телевизор или новый автомобиль, вам придется платить водителям по двадцать пять тысяч в год. А водители смогут платить своим представителям - я имею в виду выборных работников - столько, сколько они заслуживают, защищая интересы всех членов профсоюза, От ста тысяч в год бизнес-агентам до ста двадцати пяти - руководителям региональных отделений профсоюза. Наступила полная тишина. Цифры были чересчур хороши, чтобы быть правдой. - Многим из вас покажется, что это многовато, что нам столько не заработать. Многие подумают, что это только пустые обещания. Но позвольте задать вам один вопрос: кто из вас верил, что я стану президентом нашего союза? Поднимите руки. Опусти руку, Зигги, ты еще вчера говорил, что мы окажемся за решеткой! Смех в зале. - К пятнице вы убедитесь, что очень скоро мы заставим всю страну плясать под нашу дудку. В пятницу вы поймете, почему минимальная зарплата водителя будет не менее двадцати пяти тысяч, если мы того захотим. В пятницу вы увидите, как я это сделаю. Обещаю вам. Если этого не случится, клятвенно обещаю вам тут же подать в отставку. Обещаю. А я всегда выполняю обещания. Джетро опустил руки и устремил взгляд в зал. Стояла звенящая тишина. Но вот кто-то зааплодировал и зал взорвался. Сцену заполнили женщины, стремящиеся поцеловать руку Джетро. Они отталкивали своих мужей, которые жаждали пожать ту же руку. Заигравшая было духовая музыка потонула в криках и воплях восторга водителей и их жен. - Дже-тро! Дже-тро! Дже-тро! - скандировала толпа. В толчее с подружки Джетро сорвали блузку, но никто не подумал возмутиться. Все было видно и раньше. И потом, может, это входит теперь в моду. Получив достаточную дозу обожания, Джетро грациозно ускользнул от своих новообретенных поклонников и подозвал Негронски. - Зигги, - сказал он, когда они оказались за кулисами, чтобы переговорить, - а где этот делегат из Нью-Йорка? - Я попросил его прийти. - И что же? - Ничего. Он сказал что-то вроде "теперь уже все равно". - Послушай, что-то он кажется мне странным. О нем рассказывают какие-то непонятные вещи. Так вот, завтра в полдень он должен быть у меня в апартаментах, или пусть его вообще больше не будет. Возьми с собой Пигарелло и ребят из делегации Новой Англии. Пусть слегка замарают руки. Если Бладнер попытается вмешаться, сообщи мне, я с ним разберусь. - Бладнер наверняка не даст в обиду одного из своих людей. - По-твоему этот Римо Джоунс похож на человека Бладнера? - Но у него документы... - Я доверяю своей интуиции больше, чем чернилам. Бладнер, по-моему, не станет особо возражать, если мы приколотим этого Джоунса на бампер грузовика и въедем в стену. Я в этом уверен. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ  В среду утренние газеты в своей обычной манере рассказывали об избрании Джетро. Римо решил прочесть заметки Чиуну. Мастер Синанджу обожал газетные истории. Они были так же милы ему, как телесериал - "мыльная опера" - "В предрассветный час", как другие телеспектакли: с плохими людьми и хорошими людьми, с драматическими происшествиями, которые должны произойти и привести к еще более драматическим последствиям, с пикантными причинами событий, которые так и не произошли, и с "песнями" политиков, террористов, деятелей профсоюзов и президентов ассоциаций. "Песнями" Чиун называл велеречивые высказывания и мысли - сотрясение воздуха, не имеющее ничего общего с реальной жизнью. Чиун говорил, что правда жизни убивает красоту "песен". - Читай, - распорядился Чиун и опустился на пол в позе лотоса. Складки кимоно живописно обрамляли его хрупкую фигурку. - Чикаго, - начал Римо. - Заголовок: "Прощайте, пивные животы и еда в придорожных кафе. Привет, расклешенные брюки и новое мышление". Вчера на съезде Международного братства водителей новым президентом профсоюза неожиданно для всех был избран двадцатишестилетний Юджин В. Джетро. Так завершилась напряженная двухмесячная кампания, во время которой Джетро проявил себя зрелым политиком с мягкими манерами. Вот что сказал Джетро нашему корреспонденту: "Время грубой силы закончилось. Вместе с лошадью и фургоном в прошлое отошел образ грубияна-водителя, всегда готового к драке. Мы - новый профсоюз с новыми принципами отношений. Мы хотим добиться взаимопонимания с окружающим миром. Нас не собьют с избранного пути силы реакции, расизма и беспринципности. Отныне наши грузовики мчатся к лучшему будущему для нас, наших семей и наших соседей. Результаты голосования дают мне мандат на перемены. Не вдаваясь в детали, скажу, что Америке нужен новый, единый транспортный фронт". Чиун довольно кивнул. - Есть там что-нибудь о Вьетнаме? О нем бывают самые красивые песни. - Очередное наступление наших. - Читай. Римо прочел, и Чиун опять кивнул. - Почему ваше правительство не поддерживает Север? У вас полно денег, почему бы и нет? - Потому, что там коммунисты, Чиун. - Коммуниста, фашисты, демократы, монархисты или анархисты - все едино. Главное - победить. Даже ты должен это понимать. Но Америка - страна глупцов. К тому же, пора обедать. Сегодня приготовим утку. - Жареную? - Нет, паровую. - Где же я тебе достану паровую утку? - Приготовим ее дома. Я добавлю особенных специй. - Ладно, - согласился Римо. - Купи утку весом семьдесят две унции. - Чиун, уток унциями никто не взвешивает, ты это прекрасно знаешь. Куплю на килограмм. - Нет. Семьдесят две унции, - уперся Чиун, не желая ввязываться в обсуждение западных мер веса. К тому же, настало время очередной серии "мыльной оперы". Когда Римо выходил из гостиницы, к нему приблизился какой-то толстяк с большой бородой, назвавшийся Пигарелло, и сообщил, что его хочет видеть Джетро. Он сказал, что Джетро недоволен поведением Римо, который не появился на вчерашней торжественной церемонии. Но Джетро - человек не злопамятный и простит Римо, если тот согласится прийти прямо сейчас. Что может быть важнее встречи с новым президентом Международного братства водителей? - Утка в семьдесят две унции, - отвечал Римо. - Чего? - спросил Пигарелло. - Слушай, отстань от меня, а? - огрызнулся Римо. Ничего, если Пигарелло прогуляется вместе с Римо? - Сколько влезет, - последовал ответ. Пигарелло знал короткую дорогу к магазину, торгующему птицей. "Хо-хо-хо!" - сказал себе Римо. - Отлично, - сказал Римо Пигарелло. - Вон по тому переулку, - сообщил Пигарелло. "Хо-хо-хо!" - сказал себе Римо. - Понятно. Пошли вместе? - спросил Римо Пигарелло. Нет, Пигарелло не мог. Ему нужно было срочно явиться к Джетро. - Ладно, после разберемся, - сказал Римо. - Как ты думаешь, тебе потребуется обычный гроб или полуторный? - Хо-хо-хо! - неуверенно хохотнул в ответ Рокко-Боров Пигарелло. "Хо-хо-хо!" - подумал Римо, махнул на прощание рукой и вошел в узкий, шириной не более грузовика, переулок. Интересно, интересно. Это был тупик. Интересно, интересно. Двери в домах по обе стороны переулка были заперты. И еще раз интересно: с улицы в переулок заворачивал громадный трехосный тягач с полуприцепом. Капот возвышался почти на четыре метра. Грохоча дизелем, грузовик тянул за собой сверкающий металлический трейлер длиной с хороший дом. Чтобы въехать в переулок, ему пришлось развернуться под прямым углом. Между боками дизельного монстра и кирпичными стенами домов справа и слева не оставалось свободного места. С треском отлетели большие зеркала заднего вида по обе стороны кабины. И тут Римо обнаружил нечто на самом деле интересное. Он допустил хрестоматийную ошибку начинающего, недооценив противника. Римо считал, что это обычный тягач с обычным бампером впереди. Но эта ревущая штука оказалась на поверку инструментом, специально созданным на его погибель. Спереди был бампер, но он был нарисован! Были фары, но и они были нарисованы. Все было фальшивым, но не в этом дело. Под бампером виднелось темное пространство, через которое Римо и рассчитывал ускользнуть и проползти между колесами, и которое тоже оказалось нарисованным, как и все остальное, на высоченной стальной плите, укрепленной вертикально, наподобие ножа бульдозера. Плита эта надвигалась на Римо, находясь всего лишь в тридцати сантиметрах над мостовой. Тридцати сантиметров должно хватить. Но тут плита с грохотом опустилась и заскользила по бетону, откалывая разлетающиеся во все стороны кусочки. Все. Снизу не выбраться. Воздух был давяще душен. Стены выходящих в переулок домов сотрясались от движения грузовика-чудовища, неотвратимо ползущего вперед, словно громадный поршень, впритирку входящий в гигантский цилиндр. Римо оказался в тесном пространстве, ограниченном позади и по бокам тремя кирпичными стенами, а спереди - стальной махиной надвигающегося автомонстра. Удушливо запахло выхлопными газами. Римо бросил взгляд на дом слева. Там был карниз, на который можно попытаться забраться. Но, глядя на этот карниз и на надвигающуюся стальную плиту, Римо, которого учили не делать двух вещей одновременно, поскользнулся и упал. Четвертая стена продолжала двигаться и уперлась в ботинки Римо, заставила его вскочить на ноги и отступить. Отступить мимо дверей, в которые минутой раньше еще можно было вломиться, если бы не самоуверенность Римо. Грузовик наступал, толкая перед собой баки для мусора. Когда стальная стена встретится с кирпичной, баки сомнутся в лепешку, а Римо будет размазан по кирпичу. Движущаяся стальная панель срезала неровность бетона, и мимо уха Римо просвистел отколотый кусок. Оставалось меньше трех метров. Подметки Римо были скользкими от пятен машинного масла на мостовой. Два метра. Стальная стена загородила свет, и в оставшемся пространстве стало сумеречно. Римо сбросил скользящие ботинки и ринулся на стальную плиту с нарисованными деталями автомобиля-тягача. Ускорение, прыжок, руки пошли вверх, пальцы уцепились за верхнюю кромку стальной панели. Римо, словно кошка, одним движением перелетел на капот грузовика и оказался нос к носу с двумя потрясенными его появлением людьми, сидящими в кабине. Обоим крайне не повезло. С глухим ударом грузовик врезался в стену, заставив содрогнуться строения по бокам. В момент удара Римо подпрыгнул и находился в воздухе на высоте не более трех сантиметров. Водители стукнулись лбами о стекло, хотя старались удержаться на месте. Римо аккуратно приземлился. Двое в кабине попытались выбраться наружу, но двери не открывались, блокированные стенами. Человек, сидевший рядом с водителем, опустил стекло и попытался выбраться через окно, но застрял. - Ты проиграл, - сказал Римо. Изо рта, носа и даже глаз застрявшего неожиданно хлынула кровь. В этом не было ничего удивительного: череп был расплющен между кирпичной стеной и рукой, твердой как сталь и быстрой как пуля. Водитель тоже не мог пролезть в окно кабины. Пухлое красное лицо исказила гримаса ужаса. Он перебрался к другому окну, но в нем висело застрявшее тело. - Ну ты и влип, приятель, - сказал Римо и подобрался поближе к водителю. Ожидая удар, тот закрыл лицо руками. Удара не последовало, и он отважился глянуть между пальцами. Римо по-прежнему внимательно наблюдал за ним, словно обдумывая шахматный ход. Без ненависти, без злобы, просто с интересом. - Ты собираешься выбираться или мне за тобой лезть? - поинтересовался Римо. Водитель сунул руку под панель приборов и вытащил пистолет сорок пятого калибра. Но стрелять было не в кого. Куда делся этот чертов псих? Тут водитель ощутил на шее прикосновение руки и больше уже не чувствовал ничего. Римо выбрался на плоскую металлическую крышу трейлера. Тремя этажами выше из окна высунулась любопытная голова. - Водители-стажеры! Не туда свернули! - крикнул Римо и спрыгнул вниз, отвесно вниз, чтобы сила инерции не потянула его вперед. Коснувшись земли, он как ни в чем ни бывало пошел прочь, оглядываясь, как и остальные прохожие, на застрявший в переулке грузовик. - Что творится в Чикаго с уличным движением! - вслух возмутился Римо и вдруг заметил невдалеке знакомую походку своего "друга" Борова, которому теперь уже точно понадобится полуторный гроб. Пигарелло подождал, пока грузовик не уперся в стену тупика, и, не оглядываясь, в отличие от всех прохожих, пошел прочь. Римо быстро нагнал Пигарелло и пошел позади шаг в шаг. Пигарелло украдкой, насколько позволяла похожая на репу фигура, юркнул в четырехдверный седан. Когда он открывал переднюю дверь, Римо синхронно открыл заднюю, чтобы совпал звук, и, так же как и Боров, оказался в машине. И Пигарелло, и водитель сидели, уставившись прямо перед собой. На шее водителя выступили капельки пота. Римо прилег, чтобы его не было заметно в зеркале заднего вида. - Все, Зигги. Парню капут. - Хорошо, - ответил водитель, тронул машину с места и влился в поток автомобилей. Навстречу промчались с включенными сиренами две полицейские машины. - Знаешь, - сказал водитель, - я никогда раньше такими вещами не занимался, и никто из наших в такие дела не лез. Мне это не по душе. Не нравится, и все тут. Я не думал, что дело зайдет так далеко. А теперь пойдет: один, потом - другой, третий... Не профсоюзное это дело. - У тебя жратвы хватает? - спросил Боров. - Хватает. Ну и что? И раньше хватало. - Никто не заставлял тебя и не совал пистолет под нос. Ты ведь давно занимаешься темными делишками. Мы ими занимаемся, крупные компании занимаются, ростовщики, букмекеры. Все. - Раньше я ничего подобного не делал. И большая часть моих коллег - тоже. - Ну и что? - Ничего. Мне это не по душе. - Ай-ай-ай! - сказал Боров. - Подумаешь, чистюля нашелся! Автомобиль с двумя подручными Джетро и с человеком, с которым им было поручено расправиться, въехал в подземный гараж гостиницы. Джетро уже ожидал их и одарил фирменной улыбкой. - Ну, как дела? - Нормально. Все получилось, как и было задумано, - ответил Боров. - Отлично. Я не переношу жестокости. Она нарушает естественный ход жизни, - сказал Джетро. Боров озадаченно глянул на руку, которую Джетро протягивал в окно автомобиля, и собрался было ее пожать, но рука потянулась куда-то на заднее сиденье. Рокко-Боров Пигарелло обернулся и... потерял сознание. - О, Боже милосердный! - вырвалось у побледневшего Зигмунда Негронски, который только теперь заметил, что на заднем сиденье кто-то есть, и неожиданно понял, что это тот самый человек, по поводу смерти которого он так переживал. - Господи! Римо пожал руку Джетро. - Хм, - буркнул Римо. - Ты. Я так и думал. - Здорово, приятель! - изобразил радость Джетро. Он был в светлой мадрасской рубаке, на шее болтались бусы. - Я пошел, - сказал Римо. - Спешу! - Эй, малыш, не торопись, я хочу ввести тебя в нашу семью. - Мне надо бежать, - отозвался Римо. - Я предлагаю тебе работу. - У меня важное дело, - сказал Римо. - Нет ничего важнее, чем дела нашего профсоюза, - сказал Джетро. Римо выскользнул из машины и направился к выходу. Джетро пошел следом. - Стой! Подожди, - позвал Джетро. - Куда ты так спешишь? - Покупать утку в семьдесят две унции, - ответил Римо. На улице он остановил женщину и поинтересовался, не знает ли она, где поблизости есть магазин, торгующий птицей. Супермаркет, что ли? Нет, магазин, торгующий птицей. В двух кварталах отсюда, женщина ткнула пальцем на восток. Римо пошел по указанному направлению, а новый президент Международного братства водителей последовал за Римо. - Два квартала на восток, - повторял Римо. - Два квартала на восток. - Перед нашим союзом блестящее будущее. Перед тобой откроются грандиозные перспективы. Будем разъезжать по всему миру. Что ты на это скажешь? - Вот он, - Римо показал пальцем на витрину, где висели гирлянды желтоватых птичьих тушек. - Скажу по правде, о тебе ходит много разных слухов, и я тебя слегка подозревал. Решай: войти в мою команду или распроститься с профсоюзом. Я играю в открытую, будь и ты со мной откровенен. - Мне нужна утка на килограмм, - сказал Римо продавцу. - Потроха будете брать? - Да, пожалуй. - Послушай, - прошептал Джетро. - Я готов пойти дальше. Открою тебе секрет: если бы ты не согласился прийти ко мне вместе с Пигарелло и Негронски, то сейчас был бы трупом. Видишь, я ничего не скрываю. Римо потянул себя за мочку уха. - Что-то эта утка с виду маловата для килограмма. - В ней точно килограмм веса, - сказал продавец, вытирая руки о заляпанный птичьими внутренностями белый передник. - Если так - ладно, - сказал Римо продавцу. - Ну, хватит. Ты выводишь меня из терпения. Последний раз предлагаю: или иди ко мне в помощники, или... Римо внимательно посмотрел на Джетро, в раздумье прикусив губу. - Как по-твоему, в этой утке есть килограмм? - спросил Римо. - Господи-Иисусе, - простонал Джетро. - Да что с тобой?! Таких, как ты, я еще не встречал! - Так есть в ней килограмм или нет? Джетро пожал плечами. - Ладно. Дай взглянуть. Он привстал на цыпочки и заглянул за прилавок, где продавец в это время заворачивал тушку в толстую белую бумагу. - Да, точно килограмм. Теперь решай: работа у меня или смерть. - Да ты же ничего толком не видел, глянул только краем глаза! - сказал Римо. - Можно ли вообще тебе доверять? Ты знаешь толк в дичи? В утках ты разбираешься? В чем ты вообще разбираешься? - Ладно, - ответил Джетро. - Это, в конце концов, твоя жизнь, а не моя. - Он еще раз недоуменно пожал плечами и пошел к выходу. - Эй, милашка, а грузовик-то не сработал! Джетро остановился как вкопанный, словно налетев на невидимую стену, и, разинув рот, уставился на Римо. - Смешной грузовик в несмешном переулке. Не сработало! А с Пигарелло я приехал, чтобы выяснить, кто его послал, хотя и догадывался заранее. Римо взял у продавца сверток и оценивающе покачал на ладони. - И все-таки маловато весит! - сказал он и, пройдя мимо остолбеневшего Джетро, оказался на улице. Джетро догнал его, когда Римо с риском для жизни пересекал наводненную автомобилями проезжую часть. Лицо Джетро - обычно спокойное - являло сейчас красную маску ярости. - Ну хорошо, сукин сын! Твоя цена! - Я подумаю, ладно? - Вот что. Если хочешь вновь встретиться со своим диетологом-китаезой, думай быстрее. Да. Я послал к нему своих ребят, Так что, если он тебе нужен вместе с его диетами, без которых тебе, судя по всему, не обойтись, иначе ты бы не таскал его за собой, быстренько называй свою цену. - И сколько народу ты к нему послал? - Троих. Один его попридержит, второй на всякий случай будет смотреть по сторонам, а третий поведет машину. - Хм-м-м, - задумался Римо, потом остановил прохожего и спросил, где поблизости есть галантерейный магазин. - В четырех кварталах отсюда, - последовал ответ. Римо и Джетро отправились в указанном направлении. - Что желаете, сэр? - поинтересовался продавец магазина, торгующего галантереей, чемоданами и сумками. - Минуточку, - ответил Римо и, обернувшись к Джетро, спросил: - Не помнишь, какого роста парни, которых ты послал к Чиуну? - А зачем тебе? Ну, да ладно. Один - сто семьдесят пять сантиметров, другой - сто восемьдесят три, и третий - сто девяносто пять. Римо выбрал три чемодана, один из них - очень большой. Чиун всегда мечтал быть писателем. Пока в перерыве телесериала шла реклама, он снова задумался над такой возможностью. Он поведал бы миру о человеке, желавшем остаться наедине с прекрасным. О человеке, который с течением времени пришел к пониманию подлинной красоты. О человеке, который отдавал себя целиком, не требуя взамен ничего. О человеке, который в этой дикой и неспокойной стране сумел отыскать подлинное проявление истинного искусства, и питал им свою чуткую душу. Этот старый несчастный мудрец, любимый всеми, не требовал для себя ничего, кроме нескольких мгновений покоя, дабы усладить те немногие годы, что ему остались, лицезрением чудесных историй: "В предрассветный час", "Пока Земля вертится" и " Доктор Лоуренс Уолтерc, психиатр". И на этого тихого и безобиднейшего человека напали три грубых и жестоких варвара. Им безразлична была прелесть подлинной драмы. Им наплевать было на краткие минуты счастья старого, доброго, мудрого человека. Они не думали ни о чем, кроме своих жестоких, презренных планов. Они похитили свет из волшебного ящика, дарящего подлинное искусство. Они надменно и с презрением одним нажатием кнопки остановили красоту. С жестоким бессердечием они лишили любимого всеми мудреца его последнего удовольствия. Что оставалось этому несчастному, кроме как постараться, чтобы его оставили в покое и дали посмотреть телевизор? Но на этом история не кончалась. Поймет ли это неблагодарный и ленивый ученик? Поймет ли тот, которому Мастер Синанджу дал знание, недоступное другим людям, что Мастера лишили последнего удовольствия в недолгой оставшейся жизни? Нет. Не поймет. Он примется рассуждать о том, кто и что должен носить. Или, кто и что должен убирать. Вот чем займет себя неблагодарность. Это его естество. Это его характер. Ах, если бы только Чиун мог поведать миру свою сагу в говорящих картинах! Тогда и другие смогли бы оценить всю горесть положения доброго, любимого всеми старика. Дверь гостиничного номера отворилась. Нет, Мастер Синанджу не опустится до мелких пререканий. Дверь захлопнулась. - Чиун! Я уже говорил тебе и еще сто раз повторю: ты убиваешь, ты и убирай трупы! - сказал Римо. Мастер Синанджу не желал пререкаться по пустякам. - Можно подумать, что по решению Верховного суда только одно преступление в Америке карается смертью. Всякий, кто выключит твой несчастный телевизор должен быть убит на месте. Мастер Синанджу не поддается на провокацию. - Что ты молчишь? Ты прикончил их за то, что они выключили "мыльную оперу"? Мастер Синанджу не желал заниматься обвинительством. - Ты поможешь мне уложить их в чемоданы? Мастер Синанджу не желал заниматься женским делом - уборкой, особенно после того, как его оскорбили. - Чиун, иногда я тебя ненавижу. Мастер Синанджу знал это всегда, иначе как объяснить, что неблагодарного ученика ничуть не волнуют маленькие радости учителя. Ах, как хорошо было бы стать писателем! ГЛАВА ДЕСЯТАЯ  Чикаго. Полдень. В одно и то же время двое докладывали начальству. Римо позвонил Смиту по обычному, "открытому" телефону и сказал, что нашел альтернативу крайним мерам. - Можно добраться до сердцевины яблока и перетасовать семечки, не превращая яблоко в джем, - сказал Римо. - Действуйте, - ответил Смит. Пигарелло и Негронски объяснялись с Джетро. - Я и не видел, как он сел в автомобиль, - оправдывался Негронски. - В грузовике было двое наших. Опытные парни. Они сделали все как надо, мы потом проверили. Бутылки, мусорные баки, все, что было в тупике, расплющено в лепешку, Все, кроме этого Римо Джоунса, - сказал Пигарелло. - Ты хочешь этим что-то сказать? - Что не хочу больше иметь с ним дела. - И я, - сказал Негронски. Джетро перебирал свои бусы, словно четки. Он потерял троих, послав их к старику-диетологу, но не собирался сообщать об этом подчиненным. Происходило что-то непонятное. В действие, похоже, вступили силы, с которыми ему несовладать. Он поблагодарил Пигарелло и Негронски, пообещав связаться с ними позднее, затем сел в машину и помчался в новое здание на окраине города. Назвал пароль у входа. Набрал в кабине лифта комбинацию цифр и очутился на одном из подземных этажей. Надпись под гигантской картой на стене была освещена прожекторами. Если раздвинуть дальнюю стену, что станет возможно после окончания последних электромонтажных работ, то окажешься в конференц-зале, чуть меньшем по размеру, чем зал заседаний. Джетро не понимал для чего нужен потайной зал, тем более - за такие деньги. Однако обсуждать планировку было уже поздно. Новый линолеум пощелкивал под ногами Джетро. Он прошел мимо специальной комнаты, даже не оглянувшись. Рядом с раздвижной стеной была дверь. Джетро трижды постучал. Тишина. Он снова постучал. Ответа не было. Джетро отворил дверь, вошел и оказался в небольшом оазисе. Мелодично тикали часы на стене, запах благовоний холодил воздух. В маленьком бассейне среди искусно подобранных камней тихо побулькивал фонтанчик. Джетро притворил за собой дверь и внимательно осмотрел зимний сад. Никого. Негреющее искусственное солнце заливало помещение голубоватым светом. Джетро моргнул. - Ты смотришь, но не видишь, - раздался голос. Джетро всмотрелся в заросли у фонтана. - Ты слушаешь, но не слышишь. Джетро попытался определить, откуда исходит голос. - Рядом с бассейном. Как он его сразу не увидел? Скрестив ноги, на большом камне сидел человек с книгой на коленях, одетый в строгий серый костюм с белой рубашкой и галстуком в полоску. Джетро должен был заметить его сразу же. Восточное лицо, плоское, с округлыми чертами. - Я пришел, чтобы сообщить: мы ничего не можем поделать с этим Римо Джоунсом. Придется оставить его в покое. - Он согласился на твое предложение? - Нет. - Тогда зачем ты явился сюда? - Чтобы рассказать вам. - Тебе было приказано или взять его на службу, или убрать. Нанять его тебе не удалось, следовательно, оставался только один вариант. - Ничего не вышло. - Попытайся снова. Редкая победа достигается без поражения. Если бы все пасовали перед превратностями судьбы, мы до сих пор жили бы в пещерах, так как первые дома, случалось, обваливались. - Я боюсь этого человека. - Хорошо. Значит, у тебя все-таки есть разум. - Я не хочу опять посылать к нему своих людей. - Тебе это неприятно? - Да. - Рождение человека тоже доставляет мало удовольствия. То же относится к некоторым стадиям и формам плотской любви. На пути к цели всегда лежат испытания души. Вперед, закончи начатое. Заслужи власть, которую ты скоро получишь. - Хорошо, Нуич, - сказал Джетро. Слова Нуича, хотя и звучали логично, не убедили его до конца. - Слушаюсь. Как всегда, постараюсь выполнить твой приказ. Зигмунд Негронски рассеянно вертел в руках бокал шербета со льдом, а Джетро в это время рассказывал собравшимся супругам нового руководства профсоюза о том, что за спиной человека, ведущего грузовик, всегда стоит его жена. - Жена профсоюзного функционера - его главное богатство и капитал. Именно для нее мы и хотим сделать наше Братство самым преуспевающим объединением в истории профсоюзного движения. Раздались дружные аплодисменты. Джин Джетро, задрапированный в бежевые одежды в крапинку, рассылал женщинам воздушные поцелуи. Они слали ему воздушные поцелуи в ответ. Не переставая улыбаться, Джетро сел рядом с Негронски за стол президиума. - Неплохо, а, Зигги? - спросил Джетро, продолжая посылать поцелуи. Его подружка молча улыбалась, сидя рядом. Сегодня на ней было нечто вроде довольно скромной блузки, достаточно, впрочем, прозрачной, чтобы заметить отсутствие бюстгальтера. - Меня беспокоит этот Римо. Зачем он нам? У наших парней, которых вытащили из кабины грузовика, были расплющены головы. - Я знаю, знаю. Ты прав. - Тогда забудем о нем. - Нельзя. - Что, снова попытаемся его убрать? - Придется. - Но почему? Ему от нас ничего не нужно! Не будем его трогать, и он нас не тронет. - Ты прав на все сто. Я тоже так считаю. - Значит, плюнем на него? - Нет, нельзя. Мы должны сделать то, что сделать необходимо. И не думай, пожалуйста, что я вовсе не боюсь. Джетро снова встал и начал посылать воздушные поцелуи. К столу президиума из-за сцены пробрался клерк и передал Джетро записку. - Телефонограмма, сэр. Джетро быстро развернул листок, прочел, и искусственная улыбка на его устах потеплела и оживилась. - Зигги, нам не придется его убирать! Он согласен работать с нами. Доктора Смита вырвало. Тем, что он съел за обедом, и, насколько он понял, остатками завтрака. Пошатываясь, он вернулся к телевизору и нажал кнопку перемотки видеомагнитофона, чтобы еще раз просмотреть выпуск новостей. Потом он проглядел новости по другим основным каналам и вновь бросился в туалетную комнату, примыкавшую к его кабинету. Прополоскав рот едким дезинфектантом, он еще раз перемотал назад кассету с вечерними новостями, чтобы окончательно убедиться, что не галлюцинирует. К сожалению, он оказался в здравом уме. На мерцающем экране перед микрофоном в зале съезда профсоюза водителей стоял человек, которого, дабы он перестал официально существовать, казнили когда-то на электрическом стуле. Человек, имеющий приказ ликвидировать на месте всякого, кто узнает его, несмотря на неоднократные пластические операции. Человек, являющийся единственным исполнителем-убийцей организации, для которой, как и для правительства США, обнародование факта о ее существования означало бы конец. У микрофона стоял, как сказал комментатор, ближайший соратник нового президента профсоюза. Новый тип профсоюзного функционера. Римо Джоунс. И не просто стоял, а выступал с прочувственной речью. Римо Джоунс считал, что старому профсоюзному движению пришел конец. - Кончилось время наемных бандитов и шантажа. Отошли в прошлое дни, когда водителя считали тупым здоровяком, слугой индустрии. Кончилось время, когда нация воспринимала верных ей работяг как нечто само собой разумеющееся. Теперешний водитель - это профессионал. Члены профсоюза уже не те, что были раньше, и не желают больше довольствоваться объедками со стола экономики. А ведь еще их отцы были полностью под пятой нанимаемых корпорациями громил! И я говорю вам, коллеги-водители, коллеги-функционеры, братья американцы, что к нам пришло новое мышление. Мы обрели его вместе с Джином Джетро, рожденным для борьбы, вскормленным истиной, выращенным на вере в то, что мы, водители, - всего лишь часто гигантского транспортного комплекса всей страны, который должен быть единым, или его составляющие сгинут поодиночке. Не спрашивайте, что ваш профсоюз может сделать для вас, задайтесь лучше вопросом, что вы можете сделать на благо профсоюза. Все присутствующие, как один, встали и устроили овацию. Джин Джетро обнял Римо. Римо обнял Джина Джетро. Они позировали перед камерами слева. Они повернулись к камерам справа. Они подняли над головой сомкнутые руки, обратившись к телекамерам в центре. В зале мигали огоньки фотовспышек. Вспышки сопровождались щелканьем бесчисленных фотоаппаратов, готовых разнести изображение Римо по всему свету. Смит застонал. А ведь можно было обойтись без крайних мер. Римо должен был внедриться в руководство и саботировать создание нового суперпрофсоюза. Он должен был взорвать его изнутри, а не заниматься гибельной саморекламой. Такой вариант был более предпочтительным, нежели физическое устранение четырех лидеров ведущих профсоюзов транспортников. Смит пошел на это, Смит поддержал Римо. Но он никогда не санкционировал бы такой приступ эксгибиционизма. Смит остановил на экране один из кадров. Перед ним была физиономия секретного человека-супероружия. Таким счастливым Смит его никогда не видел. Он опьянен общением с публикой. И это человек, которого не существует! Смит обязан был предусмотреть нечто подобное. Человека не существует, он ежегодно меняет даже лицо. И вполне естественно, что контакт с публикой сделал его счастливым. Он ведь и раньше жаловался на бесконечные изменения лица, требовал, чтобы ему вернули первоначальное обличье. Это был сигнал. Это было самовыражение враждебного подсознания. Да, сигнал. А теперь... Доктор Смит снова посмотрел на сияющее на экране лицо, и на мгновение в нем шевельнулось сочувствие к Римо, желание, чтобы этот человек, славно послуживший организации КЮРЕ, смог когда-нибудь осуществить свои простые человеческие мечты. Чувство было мимолетным. Римо всех их погубит. Гласность для них означает только смерть, на этом основывался сам принцип существования КЮРЕ. Не должно остаться живых свидетелей. Кроме президента США. Еще раз взглянув на улыбающееся лицо Римо, доктор Смит вместе с креслом отвернулся от телевизора. Потом вспомнил, что его надо бы выключить, и тут же сделал в блокноте пометку на память: не забыть заказать устройство для автоматического отключения телевизора. В кабинет может кто-то войти, а на экране - лицо Римо, которому, чтобы не засветиться, не разрешали и близко подходить к Фолкрофту. Воспоминание об этих, как теперь выяснялось, напрасных предосторожностях еще больше испортило настроение Смиту. Зазвонил телефон повышенной секретности. - Да, сэр, - сказал Смит. - То, чего мы опасаемся, может все же произойти? - послышался в трубке голос, знакомый миллионам американцев, голос, часто обращающийся к ним, голос, говорящий о том, что у нации есть лидер. - Нет. - Я не ожидал, что дело зайдет так далеко, все должно было быть кончено еще вчера. - Сэр, вы хотите сообщить мне еще что-либо? - Нет, это все. - Если вам от этого станет легче, могу сообщить что угроза будет устранена до планируемого на завтра заявления. - Значит, они все-таки намерены создать этот союз? - Всего доброго, сэр. Смит повесил трубку и взглянул на часы. Еще две минуты. Он включил компьютер. На экране появились данные котировки акций крупнейших компаний. За годы работы шефом КЮРЕ Смит пришел к выводу, что большой бизнес крадет у государства почти в семнадцать раз больше, чем организованная преступность. Но с бизнесменами иметь дело просто. Утечка информации через прессу может уничтожить любую самую богатую и влиятельную компанию. Заниматься такими делами было даже интересно. Однажды к КЮРЕ попал нереализованный план возвращения на заводы большой партии выпущенных автомобилей, в которых обнаружились дефекты. Производитель, естественно, старался избежать громадных расходов. Материал на эту тему был адресован одному из популярнейших и авторитетных журналистов, но оказался почему-то на столе директора автоконцерна, выпустившего дефектные машины. Едва распечатав конверт, тот приказал срочно объявить о возвращении на заводы всех дефектных автомобилей. Для КЮРЕ ненадежный автомобиль являлся синонимом массового убийства. Зазвонил телефон. - Привет, старина! - раздался довольный голос Римо. - Видели вечерние новости? - Да, - сухо ответил Смит. - Я должен был это сказать. Я был хорош, да? Могу крутить ими, как захочу. Вам понравилась моя речь? - Ничего необычного, - ответил Смит. - Черта с два! Овация на семь минут! Главе Американского легиона аплодировали всего три минуты, и даже сам Джетро вчера на торжественной церемонии получил чуть больше восьми минут оваций. Вы видели, как он обнимал меня прямо на трибуне? Ему пришлось это сделать, а то я ушел бы и увел весь зал за собой. - Если мне будет позволено на минуту прервать вашу блестящую политическую карьеру, нельзя ли поинтересоваться, как обстоят дела с вопросом выживания страны? - А, это... Не волнуйтесь. Всему свое время. Им не поставить проблемы, которую мы не смогли бы разрешить. Им не выстроить баррикад, которые мы не смогли бы взять штурмом, не создать оружия, с которым мы бы не совладали. Мы, новое поколение, рожденное в... - Срок - к завтрашнему дню, - сказал доктор Смит и бросил трубку. Римо из убийц скакнул прямо в политики, не задержавшись на роли просто человека. Услышав отбой, Римо повесил трубку и посмотрел на Чиуна. Чиун чрезвычайно высоко оценил "песню" Римо по телевидению и признался, что еще в молодости, когда он жил в родной деревне, мечтал стать великим политическим лидером. Чиун взобрался на кровать, выпрямился во весь рост и, размахивая руками, произнес речь, смысл которой сводился к следующему: "Изгоним захватчиков из священной Кореи!". - Неплохо, - оценил выступление Римо. - И часто ты выступал? - Ни разу. Понимаешь, мы, ассасины Дома Синанджу, работаем как раз на захватчиков и угнетателей. Однажды мой отец услышал, как я произносил эту речь в пустынном поле, и объяснил, что именно угнетатели дают нам пищу и крышу над головой. Без притеснений и насилия не выживет Синанджу, а мир состоит из множества маленьких Синанджу. - Величайший убийца-ассасин изо всех живущих и когда-либо живших - Мастер Синанджу, - сказал Римо. Чиун с поклоном принял комплимент, естественный в устах того, кому Чиун передал часть своей мудрости. - У меня сегодня вечером дела. Принести тебе что-нибудь? - Возвращайся с победой в зубах! - сказал Чиун, рассмешив Римо. Иногда они вместе смотрели телевизор, и самыми забавными были фильмы с жестокостью и насилием. В одном из фильмов о войне встречалась эта фраза: "Возвращайся с победой в зубах!". Чиун не мог ее забыть, настолько она была по-любительски глупой. - Я принесу немного дикого риса и трески, - сказал Римо. - Треска жирная, - ответил Чиун. - Сегодня вечером тебе бы неплохо поработать локтями. - Разве что-нибудь не так? - Все в порядке, просто иногда нужно включать в работу локти. Купи лучше пикши. Камбалу мы уже ели в понедельник. - Хорошо, папочка. Римо оставил Чиуна, продолжавшего стоять на кровати и ораторствовать о том, как бедняки сбросят оковы угнетения и все заживут свободно, в мире и согласии. Найти этот дом было просто. Он был окружен проволочным ограждением высотой почти четыре метра, находившимся под напряжением. Здание было залито желтоватым светом прожекторов, пробивавших душную тьму ночи. Пахло свежевскопанной землей и только что посаженными деревьями. Римо оставил под кустиком двойной пакетик с рыбой, вытянув вверх руку, прыгнул на верхушку одного из столбов, поддерживающих проволоку, и встал на "шпагат", рукой опираясь на верхушку столба, стараясь, чтобы ноги не попали на проволоку. Во всех электрических оградах, опорные столбы непременно служили изоляторами, так что такое заграждение представляло собой препятствие только для тех, кто никогда не учился, как его преодолевать. Римо пришло в голову, что такие загородки - это фильтр, задерживающий самых безвредных визитеров. Он окинул землю сверху опытным взглядом. Вроде бы там не было никаких ловушек, но на всякий случай, оттолкнувшись одной рукой, он спрыгнул на землю подальше от ограды, приземлившись, словно кошка - в движении - мягко и плавно. За невысокой стеной виднелся дом, вздымающийся вверх в лунном свете, напоминавший четыре гигантских, расположенных вертикально алюминиевых гроба с медной паутиной между ними. Основание здания было залито лучами прожекторов. Плавно и бесшумно Римо пересек полоску вскопанной земли, не задумываясь над своими движениями, отточенными годами тренировок, полагаясь на автоматизм мышц. Он шел по подъездной дорожке, а ноги сами избегали камешков - источника шума. Оказавшись у стены, он остановился в темноте, вне досягаемости прожекторов. Над ним было десять этажей. Ни выступов, ни зацепок. Окна - вровень со стеной, словно соструганные гигантским рубанком заподлицо. Что ж, недурно. Римо боком продвинулся до угла здания, наступив на оставленный кем-то шланг. В воздухе стоял запах свежей краски и кислоты для полировки металлических стен. Если невозможно проникнуть в здание снизу, попробуем сверху. Никто не станет охранять верхний этаж стоящего отдельно здания. Римо прильнул к углу дома, прижавшись ладонями к холодному металлу. Колени обхватили угол, их усилие было направлено перпендикулярно стене, а не вниз. Руки пошли вверх, ноги пока оставались на месте. Одновременно пришло в движение тело: одно сокращение соответствующих мышц за другим. Захват - вверх - захват - вверх. Он поднимался мощно и равномерно, с методичностью вгрызающейся в дерево пилы. Быстрее, до точки, где лишняя энергия лишь уменьшала скорость продвижения, а потом - медленнее, до максимального подъема, поддерживая единый ритм, не прерывая момент движения. Вжаться в стену. Отпустить. Вжаться. Отпустить. Руки идут вверх, ноги держат, руки - вверх, ноги - держат. У щеки - запах стены, прохладный металл скользит по животу, все ближе верхние этажи. Вот под руками желоб водостока, подтянуться, рывок - ноги взметнулись вверх, через парапет. Он стоял на крыше. "Ай да я"! - подумал Римо. Жаль, Чиун не видел. Он бы, конечно, не стал хвалить Римо, но даже критика со стороны Чиуна - уже комплимент. Римо отряхнул руки. Ладони оказались слегка обожжены. Вот черт! Не хватало только спускаться вниз с обожженными ладонями, ведь спуск всегда труднее подъема. Держась руками за край крыши, Римо повис над десятиэтажной пропастью и ощупал ногой окно верхнего этажа. Все гладко, никаких выступов. Ничего не выйдет. Перехватывая руки, Римо двинулся по периметру здания, словно паук, ногами пытаясь нащупать выступ или углубление, или хоть что-нибудь. Безрезультатно. Так он проверил все четыре стороны. Доступа внутрь не было. Придется вламываться сквозь оконное стекло. Римо легонько постучал носком ноги по центру стекла одного из окон. Звук подозрительно глухой. Это опасно: может быть, это стекло, а может быть, и нет. Римо не радовала перспектива удариться с размаху о стекло и, отскочив, как мячик, полететь вниз. Слишком рискованно. Чиун говорил, что бывают старые убийцы-ассасины и бывают дерзкие ассасины, но не бывает старых и в то же время дерзких. Дерзкие до старости не доживают. Рисковать жизнью понапрасну - черта, присущая любителю, но не профессионалу. Подтянувшись на руках, Римо снова оказался на крыше. Ощупал металл под ногами, исследовал конек - ничего. Придется спускаться вниз той же дорогой, но с обожженными ладонями - основным инструментом спуска и подъема по стенам. Или, подумал Римо, можно подождать до утра, пока кто-нибудь не скажет: - Что этот идиот там делает, и как он туда попал? Римо подул на ладони и полез вниз. Поехали, подумал он, и тут же перестарался, слишком сильно прижав ладони к стенам. Тело заскользило вниз. Лишь в последнюю долю секунды ему удалось восстановить контакт с поверхностью из стекла и металла. Падение можно замедлить только постепенным увеличением трения ладоней, а если попытаться прекратить его немедленно, как поступил бы нормальный человек, - свободный полет. На уровне третьего этажа он все же потерял сцепление со стенами и сорвался. Римо приземлился на ноги на свежевскопанную клумбу, но от удара ощутил резкую боль в груди. Ноги по щиколотки ушли в землю. Прихрамывая, Римо выбрался из ямы. "Что ж, рискнем и попробуем дверь. Там меня могут увидеть, - думал Римо, - но делать нечего". Дверь, естественно, была заперта. Римо попробовал ее на прочность, и оказалось, что это не металл, а какая-то поверхность из сверхтвердых переплетенных между собой волокон, прогибающаяся под ударом, а потом отталкивающая руку. Даже руку Римо. Он проделал такой же эксперимент с окнами первого этажа - то же самое. Слава Богу, что он не попробовал вломиться в окно на десятом этаже... Итак, в дом не попасть. У ограды его поджидал охранник, держащий в руках спрятанный Римо пакет с рыбой. - Ну, как погулял? - спросил охранник. - Что вы делаете с моей рыбой? - А что ты делаешь на закрытой территории? - Рыбу свою ищу! - ответил Римо и вырвал пакет из рук охранника, который мог поклясться, что держал его крепко-накрепко. - Так, парень, пойдем-ка со мной. - Не приставайте, - сказал Римо. - Я расстроен. Сегодня мне предстоит признать свое поражение. Признаться тому, кому бы мне меньше всего хотелось. - У тебя, сынок, на данный момент другие проблемы: незаконный проход на охраняемую территорию и нападение на охрану. - Что? - переспросил Римо, пытаясь придумать, что сказать Чиуну. - Нападение на меня, - повторил охранник. - Если вы настаиваете... - сказал Римо, размозжил охраннику лицо и поспешил домой. Услышав о неудаче, Чиун сперва заулыбался и принялся объяснять этот факт вредными привычками Римо, его неразборчивостью в пище, неуважением к учителю и неспособностью распознать подлинное искусство. Римо продолжил рассказ, детально описывая свои действия, и, согласно кивая в знак одобрения принятых мер, Чиун в то же время все больше и больше мрачнел. Римо закончил и посмотрел на Чиуна - на лицо старика легла тень озабоченности. - Что я сделал не так? - спросил Римо. Чиун помолчал и медленно произнес: - Сын мой. С тяжелым сердцем, великой скорбью и стыдом должен я сообщить тебе, что все было сделано правильно. Того, чему я тебя научил, недостаточно. Позор мне и моему Дому. - Но это всего лишь здание, а мы тренировались даже на атомных комплексах! - Эти атомные комплексы спроектированы так, чтобы воспрепятствовать проникновению людей, вооруженных ружьями, автомобилями, танками и другими порождениями западной техники. А это здание построено так, чтобы туда не смогли проникнуть именно мы с тобой. - Что за черт! Кто в Америке может быть знаком с методами Синанджу?! - Ну, некоторые знают ниндзя, - ответил Чиун, подразумевая древнее искусство передвигаться в темноте и захватывать замки. - Но ведь школа ниндзя - всего лишь частица Синанджу! Чиун помедлил. - Я должен сам убедиться. - Вот и хорошо. А я займусь этим делом с другого конца, через Джетро, - сказал Римо. - И вот еще что, папочка... - Что? - спросил Мастер Синанджу, черня лицо и облачаясь в темные одежды, дабы стать частью ночной тьмы. - Возвращайся с победой в зубах! ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ  Все магазины, торгующие инструментами, были уже закрыты, а Римо было крайне необходимо кое-что купить. Пришлось грабить лавочку, расположенную за углом, неподалеку от отеля. Магазинчик подходил Римо по всем статьям: и идти было недалеко, и охранная сигнализация была подходящей. Если входную дверь открыть и закрыть достаточно быстро, сигнализация просто отключалась и не срабатывала. Римо выбрал ломик-монтировку длиной сантиметров девяносто, по цене четыре восемьдесят пять. Не зная, какой в Чикаго налог на покупку и есть ли он вообще, он на всякий случай оставил хозяину пять долларов. Стараясь не прикасаться к монтировке пальцами, он тщательно обернул ее коричневой упаковочной бумагой, выскользнул из магазинчика и направился к Бладнеру. Бладнер жил в том же отеле, что и Римо с Чиуном. Римо постучал в дверь. - Кто? - послышался голос Станциани. - Римо. - Чего тебе надо? - Мне нужен Бладнер. - Его нет. - Открой. - Я же сказал, его нет. - Либо ты мне откроешь, либо я открою сам, но эта дверь не останется закрытой. - Хочешь получить стол в морду? - Да, если для этого тебе придется открыть дверь. Дверь отворилась, и из нее вылетел небольшой полированный кофейный столик. Римо слегка рубанул свободной левой рукой в середину крышки. Крак! В дверях появился Станциани в серых брюках и спортивной рубашке. Он посмотрел сначала на правую половину столика, лежащую у стены, потом - на левую, валяющуюся около двери, потом - на Римо и вяло улыбнулся. На серых брюках появилось и начало расползаться темное пятно. - Привет! - сказал Станциани. - Привет! - ответил Римо. - Не хотите ли войти? - Хочу, - ответил Римо. - Давно хочу. Из глубины помещения загрохотал голос Бладнера: - Ты его впустил? Тебе же было велено не пускать сюда этого парня! Римо пошел на голос и оказался в спальне. Бладнер играл и карты. Дверь в соседнюю гостиную была открыта, Три матроны среднего возраста тоже были заняты карточной игрой. - Вы, наверное, Римо? - воскликнула одни из них. - А я - миссис Бладнер. Вы ужинали? Эйб не говорил, что вы такой симпатичный. Эйб, он просто милашка! Все остальные твои парни похожи на гангстеров. Эйб, слышишь? Бладнер мрачно глянул на Римо. - Что тебе, Дон? - Я говорю, какой он симпатичный. И на гомика совсем не похож. Но вам не помешало бы немного пополнеть, Римо. Так вы ужинали? - Спасибо, мэм, я сыт. Эйб, а почему ты не говорил мне, что у тебя такая привлекательная супруга? Из гостиной донеслось хихиканье. - Что тебе нужно, парень? - Поговорить. - Не желаю с тобой разговаривать. - В чем дело? - Как в чем?! Я ввел тебя в профсоюз, а теперь без моего ведома ты становишься правой рукой Джетро. Понял, в чем дело? - Эйб, ты же знаешь, что я патриот нашей региональной организации. - Патриот... Ты о ней понятия не имеешь! - Зато теперь она представлена наверху. - Сперва надо было меня спросить! Джетро обязан был поговорить со мной. Что подумают люди, когда кого-то из нашей организации без моего ведома выдвигают наверх? - Джетро - сукин сын, и я ему не доверяю. Но мне ты можешь верить. Я и там останусь твоим человеком, - сказал Римо-политик. - Верить тебе? Парень, да я тебя совсем не знаю. - Ты обиделся, что ли? - спросил Римо