Уоррен Мерфи, Ричард Сэпир. Заговор на Нуич-стрит --------------------------------- выпуск 3 Перевод на русский язык С. Зуева Издательский центр "Гермес" 1994 OCR Сергей Васильченко -------------------------------- ГЛАВА ПЕРВАЯ  Что они со мной сделают, ведь не убьют же? Бригада Джимми Маккуэйда с ног валилась от усталости. Он понял, что ребята ни часа больше не выдержат. Все, хватит, решил он, пусть профсоюзное начальство хоть на коленях перед ним ползает. Так продолжаться не может, даже если сам президент Международного профсоюза связистов пригрозит увольнением или пообещает удвоить или утроить сверхурочные, как неделю назад, на Пасху. Ребята засыпали на ходу. Полчаса назад один из них, опытный работник, занимаясь монтажом наружной линии, так все перепутал, как не смог бы и ученик. А только что другой, тоже рабочий со стажем, монтируя оборудование телефонной станции, упал без чувств. - Так, всем кончать работу! - распорядился Джимми Маккуэйд, руководитель двести восемьдесят третьего отделения Международного профсоюза связистов в Чикаго, штат Иллинойс. - Отправляйтесь по домам, ложитесь спать, и чтобы я никого из вас два дня здесь не видел. Покойникам сверхурочные ни к чему. Поднялись головы. Молодой парень, стоя на коленях, продолжал работать. - Расходимся по домам. Отдыхать. Эй, кто-нибудь, встряхните его, - устало произнес Джимми Маккуэйд. Седовласый рабочий с перекинутыми через плечо кусками телефонного провода хлопнул парня по спине. - Хватят, отдохни! Тот поднял затуманенные усталостью глаза. - Ага. Отдохну... Наконец-то! Я уже забыл, что это такое, отдыхать. - Он притулился на ящике с инструментами и блаженно захрапел. - Оставьте его, не будите, - скомандовал Джимми Маккуэйд. - Давно пора поспать, - сказал другой монтажник и, перешагивая через лежащие вокруг балки и мешки с цементом> направился к стоящему в сторонке ведру, которое они использовали как парашу. Канализация была смонтирована, но в такой спешке и такими малыми силами, что туалетами нельзя было пользоваться. Отделочники еще не закончили работу, а штукатурка местами уже отваливалась. Чтобы устранить брак, менеджер пригласил плотников, и они принялись заделывать дыры в штукатурке какими-то щитами. Отделочники выразили недовольство, и тогда - это Джимми Маккуэйду было доподлинно известно - им стали платить деньги за вынужденный простой. Так же, как платят наборщикам, если газетные объявления поступают в типографию от заказчика рекламы уже в готовом виде. Разница заключалась в том, что в контрактах отделочников такой оплаты не предусматривалось. Ну да Бог с ними, с отделочниками. Джимми Маккуэйд был монтажником-связистом уже двадцать четыре года, считался отличным работником, хорошим бригадиром, патриотом своего профсоюза. Бригадиры крайне редко становились руководителями отделений профсоюза, но коллеги доверяли Маккуэйду, он пользовался таким авторитетом, что устав двести восемьдесят третьего отделения специально был изменен таким образом, чтобы Джимми мог совмещать обе должности. Голосование было единогласным. Чтобы никто не увидел слез на глазах растроганного до глубины души Джимми Маккуэйда, он поспешил тогда уйти из зала. Все шло отлично. До нынешнего контракта. Все профсоюзы, участвующие в реализации проекта, не очень-то охотно пошли на него, что было странно, если учесть размах, с которым осуществлялось финансирование. Кое-кто из электриков только на полученные здесь деньги построил себе второй дом. Все дело было в сверхурочных. Какой-то богатый псих решил построить десятиэтажный дом за два месяца. Но если бы только это! Система телефонной связи строящегося здания удовлетворила бы даже командование стратегической авиации США. Джимми был знаком кое с кем из работавших на том военном объекте: их так проверяли, прежде чем допустить к работе, словно посылали добыть у русских чертежи водородной бомбы. На этот раз проверяли и Джимми Маккуэйда. Ему бы сразу догадаться, что что-то здесь нечисто. Но откуда было знать, что вместо обычной работы бригадира и профсоюзного активиста ему придется стать чем-то вроде надсмотрщика и заставлять бригаду вкалывать по шестнадцать часов в сутки две недели подряд? Начальство распорядилось так: - Неважно, закончены ли другие работы. Им нужны телефоны, и они их получат. Телефонная связь должна заработать к семнадцатому апреля. И меня не волнует, чего это будет стоить. К семнадцатому апреля! Ладно, это начальство - телефонная компания - от них всего можно ожидать. Но профсоюз-то оказался еще похлеще! Все началось с проверки. Джимми Маккуэйд сперва не понял, что это проверка. Его вдруг вызвал в штаб-квартиру в Вашингтоне сам вице-президент профсоюза. С компенсацией расходов на дорогу и вынужденного простоя. Маккуэйд решил, что речь, должно быть, пойдет о профсоюзной работе в масштабе страны. - Вы, наверное, хотите узнать, для чего мы вас пригласили, - начал разговор вице-президент, сидящий за таким же в точности столом, как и у вице-президента телефонной компании, только у того окна кабинета выходили на озеро Мичиган, а здесь - на монумент Вашингтона. - Нет, - пошутил Джимми, - я думал, что мы во что-нибудь сыграем, в гольф, например, и приятно проведем время. - Хе-хе-хе, - засмеялся вице-президент абсолютно невеселым смехом. - Маккуэйд, вы хороший член профсоюза? - Я руковожу отделением. - Вы любите свой союз? - По-моему, да. - Если бы вам пришлось защищать интересы профсоюза и это грозило бы тюрьмой, вы бы не отступили? - Если бы что-то угрожало союзу? - Да. Джимми Маккуэйд подумал и ответил: - Я бы стоял до конца. - Как вы считаете, имеет ли кто-нибудь право вмешиваться в профсоюзные дела? - Нет, если союз действует в рамках закона. - А считаете ли вы возможным сообщать кому-то вне союза о наших делах? - Конечно нет, черт возьми! - Даже если это полиция или что-то в этом роде? - Даже тогда. - Вы настоящий патриот союза. О вас хорошо отзываются и в профсоюзе, и в компании. Мы начинаем один проект, очень важный для всех патриотов союза. Я не вправе рассказывать вам, почему он так важен. Учтите, мы не заинтересованы в его рекламе. Маккуэйд кивнул. - Подберите бригаду из пятнадцати человек - патриотов профсоюза, хороших работников, людей, умеющих держать язык за зубами. Работы больше, чем на пятнадцать человек, но придется обойтись этим минимумом и закончить все в срок. Лишние люди нам не нужны. Я бы и сам занялся подбором кадров, но нет времени. Повторяю: приглашайте только тех, кто много работает и мало болтает. Сверхурочных будет сколько угодно. Вице-президент достал из ящика стола два конверта и протянул Джимми тот, что потолще. - Это вам. Я, например, убежден, что ни к чему хвастаться своими доходами. Советую и вам поступать так же. Работа предстоит сложная, и любая мелкая неприятность в начале может перерасти в большую проблему. Второй конверт - потоньше - для вашей бригады. Деньги в открытую не раздавайте, поговорите с каждым отдельно, в сторонке. Вице-президент протянул Маккуэйду второй конверт. - Мне понадобится две недели, чтобы подобрать бригаду, - сказал Джимми Маккуэйд. Вице-президент взглянул на часы. - Ваш самолет вылетает из аэропорта имени Даллеса через сорок минут. Начинайте звонки прямо из аэропорта. Можете звонить и с борта самолета. - Но с самолетов коммерческих линий звонить ведь нельзя... - Пусть это вас меньше всего беспокоит. Поверьте, пилоты выполнят любое ваше желание, даже предоставят в ваше распоряжение стюардессу, если только пожелаете, Работу начнете сегодня вечером. Объект - на окраине Чикаго. Нуич-стрит. Странное название... Это новая улица, вернее - подъездная дорога для бульдозеров и другой техники. Вице-президент встал и протянул Маккуэйду руку. - Желаю удачи. Мы на вас рассчитываем. Когда закончите, этим конвертом дело не ограничится. Постойте, что вы делаете?! Маккуэйд озадаченно посмотрел на него. - Не вздумайте выходить отсюда с конвертами в руке, спрячьте их в карман! - Ага, - пробормотал Маккуэйд. - Но я ведь сейчас занят на другой стройке, и компания... - Все улажено. Идите, а то опоздаете на самолет. В такси по дороге в аэропорт Джимми Маккуэйд поинтересовался содержимым конвертов. Ему предназначалось три с половиной тысячи долларов, рабочим - полторы тысячи. Первой реакцией Маккуэйда было отдать рабочим свой конверт, но за время пути им овладели сомнения, и, подъезжал к аэропорту, он решил вернуться к первоначальному варианту. Сидя в салоне первого класса, Джимми попросил что-нибудь выпить. Обращаться к стюардессе с просьбой позвонить он не собирался, чтобы не выглядеть в ее глазах полным идиотом. Но не успел он осушить бокал, как подошел один из пилотов. - Мистер Маккуэйд? - Да. - Что же вы сидите? Мы уже установили связь с наземной телефонной линией. - А... Да, - отвечал Джимми Маккуэйд. - Я только хотел допить виски. - Вы представляете, сколько стоит такой контакт? Целое состояние! Возьмите виски с собой. - В кабину пилотов?! - Да. Пойдемте. Нет, постойте, вы, пожалуй, правы... - Конечно, на этот счет есть правило Федерального авиационного управления. - Хорошо, не будем зря волновать пассажиров. Стюардесса отнесет ваш бокал. В два часа ночи ничего не понимающая, только что собранная бригада Джимми Маккуэйда прибыла на Нуич-стрит. На залитой светом прожекторов стройплощадке возвышался лишь стальной остов будущего здания. Джимми разыскал менеджера. Тот, на ходу прихлебывая горячий кофе, кричал что-то крановщику. - Ни черта не видно! - орал в ответ крановщик. - Как я могу правильно установить эту штуку, если я крыши-то не вижу?! - Сейчас поставим прожектор! - надрывался менеджер. - Прожектор! - Он обернулся к Маккуэйду. - Вам что нужно? - Мы должны провести телефонные сети и установить оборудование. Но по-моему, мы прибыли месяца на четыре раньше времени. - Нет, вы опоздали. - Вы хотите, чтобы мы тянули внутреннюю связь сквозь бетон? - Займитесь тем, что можно монтировать уже сейчас. Чертежи у вас есть. Начните с внешних линий. - Но большая часть моих людей - специалисты по внутренним работам. - Ничего страшного, пусть поработают снаружи. - Вы, мне кажется, не больно много знаете о работе связистов-монтажников. - Я знаю одно: вы должны закончить к семнадцатому апреля. Пришлось обратиться к руководству профсоюза. Местное начальство переадресовало Маккуэйда к уже знакомому вице-президенту, а тот коротко объяснил Джимми, что деньги потому и платят, что работа непростая. Две недели спустя один из монтажников пригрозил уходом. Из Вашингтона моментально пришли деньги. Когда об этом узнали остальные, они тоже пригрозили уйти. В результате деньги получили все. Потом один из парней все же бросил работу. Пытаясь вернуть его, Маккуэйд бежал за ним по Нуич-стрит, превратившейся к тому времени в широкую асфальтированную магистраль. Бесполезно, тот не хотел ничего слушать. Пришлось опять звонить вице-президенту и узнавать, как заменить выбывшего. - Как его имя? - поинтересовался вице-президент. - Джонни Делано, - ответил Джимми. Замену так и не прислали, а ушедший не вернулся. А когда опытный рабочий ошибся, словно ученик, а другой потерял сознание от переутомления, Джимми Маккуэйд решил, что хватит. Молоденький монтер так и остался спать на ящике для инструментов, а остальные погрузились в новенькие лифты, надеясь, что хотя бы они действуют. Джимми Маккуэйд ушел со стройплощадки вместе со всеми. Он вернулся домой, к жене, успевшей соскучиться по его телу. Супруга страстно обняла Джимми, быстренько отправила детей спать и помогла мужу раздеться. Приняв душ, она надушилась особыми духами, которые больше всего нравились мужу. Но, войдя в спальню, она обнаружила, что супруг спит мертвым сном. Ничего. Она знала, как его пробудить. Слегка куснув его за ухо, она пробежала пальцами по его животу, остановившись в районе пупка. В ответ супруг захрапел еще громче. Больше она от него так ничего и не добилась. Тогда миссис Маккуэйд вылила на физиономию мужа стакан воды. Совершенно случайно, конечно. Супруг не просыпался. В три часа ночи в дверь позвонили. Миссис Маккуэйд толкнула мужа в бок. Он не просыпался. Она накинула халат и, проклиная мужнину работу, пошла открывать. На пороге стояли двое, предъявившие удостоверения агентов ФБР. - Нам необходимо побеседовать с вашим мужем. Извините, что беспокоим вас в такое время, но дело крайне важное. - Я не могу его разбудить, - сказала миссис Маккуэйд. - Дело очень важное и срочное. - Есть много срочных и важных дел. Я не то что не хочу его разбудить, а просто не в состоянии это сделать. - Что-то случилось? - Он смертельно устал. Уже почти два месяца, как он работает практически без сна и отдыха. - Об этом мы и хотели с ним поговорить. Миссис Маккуэйд выглянула за дверь, дабы убедиться, что не видит никто из соседей. Сообразив, что в три часа ночи это маловероятно, она впустила агентов в дом. - Его не разбудить, - еще раз повторила она агентам, ожидающим у двери спальни. Миссис Маккуэйд потрясла мужа за плечо. - Что? - пробормотал он, открывая глаза. - А, проснулся, - сказала миссис Маккуэйд. - Там пришли из ФБР. Они хотят поговорить о сверхурочных. - Пусть работают на внешних линиях, если внутри еще не все готово. - Это ФБР. - Ну спроси у кого-нибудь поопытнее. Делай, что можешь. Можешь заказать любые детали, если нужно. - Пришли из ФБР, чтобы на всю жизнь засадить тебя в тюрьму. - Ага, хорошо... Давайте, - пробормотал Джимми Маккуэйд и вновь погрузился в блаженный сон. - Вот видите, - сказала миссис Маккуэйд со странным чувством облегчения. - Попробуйте еще раз, - попросил один из агентов. Миссис Маккуэйд схватила мужа за плечи и начала трясти. - Ладно, ладно. Начнем работу, - сказал Джимми Маккуэйд, спуская ноги с кровати. Заметив двух мужчин без инструментов в руках и оглядевшись, Джимми наконец сообразил, что он не на стройплощадке. - Так я дома?! Привет, дорогая! А что здесь делают эти двое? - Мы из ФБР, мистер Маккуэйд. Нам нужно с вами поговорить. - О, - сказал Джимми Маккуэйд, - конечно. Жена сварила ему большую чашку кофе. Разговаривали на кухне. - Интересные вещи происходят на вашей новой работе, не так ли? - Работа есть работа. - Нам кажется, что это нечто большее, чем просто работа. Вы нам поможете? - Конечно, я добропорядочный гражданин. Но я еще и член своего профсоюза... - Джонни Делано тоже был членом профсоюза? - Да. - Он был его патриотом? - Да. - Он им оставался, когда бросил работу? - Да. Ему это оказалось не под силу, но профсоюз ему дорог. Один из агентов понимающе кивнул и положил на мраморную крышку кухонного столика какую-то фотографию. Джимми Маккуэйд взглянул на нее. - Ну и что? Это фото какой-то кучки грязи. - Ее имя - Джонни Делано, - сказал фэбээровец. - О, нет, - простонал Маккуэйд, всмотревшись в фото. - Его удалось опознать по единственному сохранившемуся пальцу. Все зубы были раздроблены. Часто удается провести идентификацию тела по карточкам стоматологов. Но у Делано все зубы были разбиты, буквально стерты в порошок, а тело - как бы раздавлено и растворено одновременно. Криминалисты до сих пор не могут объяснить, что же с ним произошло. И мы тоже не знаем, что с ним сделали. Уцелел только один палец. Видите, торчит какая-то штука? Это палец. - Ладно, ладно, перестаньте! Хватит. Я понял. Что вы от меня хотите? И уберите эту фотографию! - Поверьте, мы никоим образом не собираемся вредить профсоюзному движению. Дело в том, что сейчас ваш союз содействует чему-то, что может отрицательно сказаться на его членах. Нас не интересуют внутренние дела профсоюзов, но появились доказательства того, что ваш союз и другие - Международное братство водителей, Ассоциация летчиков, Содружество железнодорожных рабочих и Международная ассоциация портовых грузчиков - строят планы, противоречащие интересам нации, причем задуманное бумерангом ударит и по самим профсоюзам. - Мне и в голову не придет вредить своей стране, - с негодованием ответил Маккуэйд. Так они беседовали до рассвета. Он согласился принять в бригаду двоих - его собеседников, агентов ФБР. - Это опасно, - предупредил Джимми Маккуэйд. - Да, похоже на то. - Договорились. Я никому никогда не желал зла и всегда считал, что профсоюзное движение призвано защищать рабочего человека. - Мы тоже так думаем. Но в данном случае... - На работу выходим завтра. - На работу выходим сегодня. - Но мои люди устали. - Мы-то не настаиваем, командовать будут другие, вот увидите. Позвоните нам по этому номеру, когда соберете бригаду. И не забудьте, что двоих придется на время отстранить от работы. Агенты оказались правы. В одиннадцатом часу утра в дверь Маккуэйда позвонил сам вице-президент Международного профсоюза связистов. - Какого дьявола?! Что вы себе позволяете? - Мои люди с ног валятся от усталости. - Значит вы набрали слабаков! Ничего, войдут в форму. - Они потеряли форму на этой работе. - Вот что, если желаете себе добра, быстро собирайте всех! И Джимми Маккуэйду пришлось подчиниться, поскольку он прекрасно понимал, что имел в виду вице-президент. На этот раз в бригаде появились двое новичков, которые почти и не работали, а весь день прошатались по стройплощадке. В ящике для инструментов у этих новичков была спрятана кинокамера с телеобъективом. Несмотря на то, что в бригаде фактически не хватало двоих, работа продвигалась нормально. В двенадцать часов Джимми Маккуэйд разделил бригаду на две смены. Первая была отпущена на восемь часов домой, а вторая продолжила работу. Два новичка, полдня бродивших по стройке и заводивших разговоры с каждым встречным, попали в первую смену. Последний раз Маккуэйд видел их входящими в лифт. Восемь часов спустя, когда Джимми собирался закончить работу и отправиться домой, к нему подошел менеджер. - Пойдемте со мной. Они вошли в лифт, которым рабочим пользоваться не разрешалось. Менеджер поочередно нажал несколько кнопок, и Джимми подумал, что на других этажах в лифт сядет еще кто-то. Но кабина, не останавливаясь, пошла вниз и спустилась этажа на три ниже подвального уровня. Маккуэйду отчего-то вдруг стало не по себе. - Послушайте, мы свое дело сделаем, не беспокойтесь. - Хорошо, Маккуэйд, я в этом не сомневаюсь. - Я ведь хороший работник и лучший бригадир во всей телефонной компании. - Это нам известно. Поэтому вас и выбрали. У Маккуэйда слегка отлегло от сердца, он улыбнулся. Лифт наконец остановился, и они очутились в громадном зале, одну из стен которого целиком занимала рельефная карта США высотой в два этажа. Скалистые горы выдавались на ней, словно хребет аллигатора. - Ух ты! - вырвалось у Джимми. - Недурно, а? - Да, - ответил Джимми. - Вот только... - Что? Джимми ткнул пальцем в нижнюю часть грандиозной карты, где сияла надпись, составленная из латунных букв, каждая - высотой с письменный стол. - Что это за Международная транспортная ассоциация? - Это профсоюз. - Я о таком не слышал. - Он начнет действовать после семнадцатого апреля. Это будет самый большой профсоюз в мире. - Интересно будет взглянуть. - Это тебе вряд ли удастся, Маккуэйд. Дело в том, что через десять минут от тебя останется лужица. Министр труда и директор ФБР закончили докладывать президенту. В Овальном кабинете Белого дома они были втроем. Министр труда - полный лысеющий человек, с виду похожий на профессора - первым нарушил молчание. - По-моему, в США в принципе невозможно существование профсоюза, объединяющего все виды транспорта. Директор ФБР молчал. Он только пошуршал лежащими перед ним бумагами и придвинулся ближе к столу. Министр труда продолжал: - Я придерживаюсь такого мнения потому, что водители, пилоты, грузчики в портах и железнодорожники имеют мало общих интересов. Другими словами, они работают на разных хозяев. Больше того, руководители каждого из этих профсоюзов жизненно заинтересованы в своих сферах влияния. Не могу себе представить, что они добровольно лишат себя свободы действий. И оплата труда их работников весьма различна. Пилоты, например, получают в среднем в три раза больше остальных. Члены профсоюзов на это не пойдут. Мне хорошо знакомы, в частности, водители грузовиков. Они весьма независимы, и даже вышли из состава Американской федерации профсоюзов. - Разве их оттуда не выкинули? - спросил директор ФБР. Президент поднял ладонь. - Пусть министр закончит. - Формально - их исключили из федерации, а по сути дела - они сами вышли из нее. Под угрозой исключения им пытались навязать условия. Последовал отказ, и остальное было формальностью. Это очень независимая порода. Никому не удастся заставить Международное братство водителей войти в состав другого профсоюза. Никому и никогда. Президент опустил глаза, а затем посмотрел на министра. В комнате было прохладно: термостат поддерживал температуру по вкусу хозяина. Термостат перенастраивали раз в четыре года. Иногда - в восемь лет. - А что вы скажете, если за всем этим стоят именно водители? - спросил президент. - Не может быть. Я лично знаком с президентом профсоюза водителей. Никто, даже мы с вами, не заставит его заключить соглашение, которое ограничит его свободу действий. - А если его не переизберут на предстоящем съезде? - Переизберут, не сомневайтесь. Он сейчас на коне. - Если он, как вы выражаетесь, на коне, то как же получилось, что место проведения съезда неожиданно перенесли в Чикаго? Апрель в Чикаго - не самое удачное время. - Такое случается, ничего особенного, - ответил министр труда. - Нам доподлинно известно, что ваш знакомый - президент профсоюза водителей - выбрал Майами. Но своего не добился. Говорили о Лас-Вегасе, но на встрече руководства в конце концов остановились на Чикаго. Теперь предположим, что суперпрофсоюз все же будет создан. К чему это может привести? - О, Господи, - отвечал министр труда, - не раздумывая скажу, что это будет ужасно. Произойдет катастрофа. А если поразмыслить, то можно сказать: вероятно, произойдет нечто еще более страшное, чем катастрофа. Жизнь страны будет практически парализована. Нехватка продовольствия, энергетический кризис... Резко сократятся резервные капиталы банков - средства пойдут на то, чтобы хоть как-то вывести бизнес из застоя. Наступит депрессия, вызванная снижением объема производства, инфляцией и отсутствием продовольствия. Подобный эффект можно получить, если перекрыть кровеносные сосуды живого существа и остановить кровообращение. Если все транспортные профсоюзы выступят единым фронтом - страна превратится в район стихийного бедствия. - Как вы думаете, контролируя такой суперсоюз, можно ли дать его членам все, что они захотят? - Естественно. Это все равно, что приставить пистолет к виску каждого американца. Но, если такое произойдет, вмешается конгресс и... - И примет такое законодательство, что профсоюзному движению наступит конец, не так ли, господин министр? - Да, сэр. - То есть в любом случае создается крайне нежелательная ситуация? - Настолько же нежелательная, насколько в принципе невероятная, - сказал министр труда. Президент кивнул директору ФБР. - Не так уж она невероятна, господин министр. Существуют тесные финансовые связи между лидерами союзов пилотов, грузчиков и железнодорожников, и с диссидентами из профсоюза водителей, недовольными существующим положением. Об этом мы впервые узнали пару месяцев назад. Именно эти диссиденты из профсоюза водителей настаивали на переносе съезда в Чикаго и в конце концов добились своего. Более того, именно они в рекордный срок построили на окраине Чикаго большое десятиэтажное здание, не посчитавшись с астрономическими затратами, вызванными спешкой. Источник финансирования нам неизвестен. Непонятно, как им удалось провернуть такое дело без сучка и задоринки, но то, что удалось - это факт. Начато расследование, и хотя у нас нет доказательств, можно предположить, что два наших пропавших агента убиты, убиты именно на этой стройке. Тела найти не удалось, и мы пока не знаем, где их искать, хотя имеются определенные предположения, не подтвержденные, правда, фактическими доказательствами. - Тогда проблема отпадает сама собой, - сказал министр труда. - Никакой суперпрофсоюз не сможет пережить убийство двух агентов ФБР. Все руководство пойдет под суд, и остаток жизни создателей этого вашего суперсоюза пройдет в тюрьме в Ливенворте. - Для этого необходимо получить неопровержимые улики, мы ведь живем в правовом государстве, господин министр. - Так-так, - произнес министр. - Как вы знаете, джентльмены, в пятницу я должен выступать на закрытии этого съезда. Теперь, наверное, это дело следует отменить? Мне сообщили, что будут присутствовать представители других профсоюзов транспортников, но я и предположить не мог, к чему все клонится. - Готовьте свое выступление, - сказал президент, - будто ничего не произошло и вы ничего не слышали. О нашей встрече не должен знать никто, А вас, господин директор, я попрошу на время прекратить расследование и отозвать ваших людей. - Что?! - воскликнул потрясенный директор ФБР. - Выполняйте. Отзовите людей, забудьте об этом деле, никому ни слова. - Но мы потеряли двоих! - Я знаю. Но вы должны выполнить мою просьбу. Все будет в порядке, поверьте. - Как мне объяснить в рапорте генеральному прокурору тот факт, что мы не расследуем исчезновение двух агентов? - Рапорта не будет. Хотелось бы вам все объяснить, но я не вправе, я и так сказал слишком много. Доверьтесь мне. - Но, господин президент, меня волнуют судьбы моих людей! К тому же, представьте, какой эффект на сотрудников произведет тот факт, что, потеряв двоих, мы отказываемся от расследования. - Доверьтесь мне, хотя бы на время. - Хорошо, сэр, - ответил директор ФБР. Проводив гостей, президент покинул Овальный кабинет и направился в спальню. Убедившись, что поблизости нет никого из горничных или слуг, он открыл верхний ящик бюро и достал небольшой телефонный аппарат красного цвета с кнопкой на месте наборного диска. Президент бросил взгляд на часы - время подходящее, можно выходить на связь - и поднял трубку. Гудок. На другом конце провода сняли трубку, и послышался голос: - Минутку. Господа, все свободны. Президент услышал в трубке другие голоса, возражения, что-то насчет ухода за больными. Но ответивший президенту был тверд в своем намерении выпроводить всех, чтобы продолжить разговор по телефону. - Вы бываете весьма нетактичным, доктор Смит, - услышал президент один из отдаленных голосов. - Да, - отвечал доктор Смит. До президента донеслось какое-то бормотание и звук закрывшейся двери. - Слушаю, - произнес Смит. - Вы, вероятно, знаете об этом больше, чем я, но меня беспокоит ситуация в профсоюзах. Там, по-моему, зреют неприятности, которые могут нанести ущерб всей стране. - Да. Международная ассоциация транспортников. - Первый раз слышу о такой. - И, надеюсь, никогда больше не услышите, если все пройдет, как задумано. - Профсоюзы собираются объединиться в суперсоюз? - Да. - Вы занимаетесь этим делом? - Да. - Вы собираетесь использовать этого вашего... ну, особого агента? - Он находится в готовности номер один. - Без него в такой ситуации, наверное, не обойтись. - Сэр, я предпочитаю не вести такого рода беседы даже по линии повышенной секретности. Всего доброго. ГЛАВА ВТОРАЯ  Его звали Римо, и ему было немного жаль хозяина элегантного особняка под Таксоном, снабдившего свой дом несовершенной электромагнитной системой охранной сигнализации. Задумана охрана была, в принципе, неплохо; хозяин в меру сил и возможностей постарался создать смертоносную западню для потенциальных налетчиков, но проглядел один очевидный дефект, за что ему и предстояло поплатиться жизнью. Причем именно сегодня и желательно до пяти минут первого, так как позднее у Римо были в городе неотложные дела. Электромагнитное поле в охранной системе действовало наподобие лучей радара: замаскированные излучатели контролировали весь дом по периметру. На 360 градусов все вокруг было очищено от кустарника, в котором могли бы укрыться злоумышленники. Особняк в плане имел форму буквы "X". На первый взгляд это казалось оригинальным решением, эксцентрической причудой архитектора, но на самом деле такая планировка создавала идеальные условия для перекрестного огня при обороне. Дом - с виду небольшой и уютный - являл собой миниатюрную крепость и мог защитить обитателей от налета наемных убийц мафии или на некоторое время задержать шерифа. Или двух. Или десятерых. Но ни шерифы, ни национальные гвардейцы не собирались осаждать особняк неподалеку от Таксона. Человек по имени Римо воспользовался единственным слабым звеном оборонительно-охранной системы: она не предусматривала, что кто-то среди бела дня в одиночку подойдет к двери, позвонит и прикончит хозяина вместе со всеми, кто попадется под руку. Система предполагала скрытое нападение. Поэтому никто не остановил Римо, когда он, насвистывая, совершенно открыто подошел к залитому лучами аризонского солнца дому. Какую, в конце концов, опасность может представлять один человек? Если бы бизнес мистера Джеймса Тургуда так не процветал, то ему, вероятно, удалось бы дожить до часу дня и, может быть, даже остаться в живых и провести остаток дней в стенах федеральной тюрьмы. Джеймс Тургуд был президентом таксонского Ротариклуба и Сивик-лиги, членом Президентского совета по физической культуре и исполнительным вице-президентом Комиссии по гражданским правам Таксона. Тургуд был крупнейшим банкиром-инвестором штата Аризона. Доходы его были огромны. Бесчисленные звенья подстраховки скрывали от сторонних наблюдателей истинное предназначение денег Тургуда: все его средства были вложены в торговлю наркотиками, принося ежегодно триста миллионов долларов чистой прибыли. Отдача была неизмеримо больше, чем от торговли земельными участками или, например, от финансирования нефтехимической промышленности, а риска для Тургуда его подпольный бизнес представлял гораздо меньше. Так было до сегодняшнего дня, теплого и солнечного. Между Тургудом и его настоящим делом стояла Первая далласская корпорация развития, в крупных масштабах финансирующая компанию "Денвер консолидейтед эфилиэйтс", которая, в свою очередь, давала крупные ссуды частным лицам, но только таким, как, например, Рокко Скаллафацо. У Скаллафацо не было гаранта, да и не могло быть, так как он никогда раньше не получал банковских ссуд. "Денвер консолидейтед" пошла на риск, на который никогда бы не отважилась другая компания; Скаллафацо выдали восемьсот пятьдесят тысяч долларов просто под расписку. Компания так и не получила обратно свои деньги: Скаллафацо арестовали в Мексике, где он пытался приобрести партию неочищенного героина. При нем был чемодан, полный долларов. "Денвер консолидейтед" случившееся ничуть не обеспокоило, и она снова пошла на негарантированную ссуду частному лицу. Им оказался некий Джереми Уиллс, и он тоже угодил в каталажку. В деле снова фигурировал чемодан, но на этот раз полный не денег, а героина. Да, Уиллсы и Скаллафацо время от времени попадали в лапы полиции, но никто не мог доказать их связь с Первой далласской корпорацией развития и, тем более, с ее президентом, мистером Джеймсом Тургудом: уважаемый гражданин Таксона оставался недосягаемым для правосудия. И вот настал последний день блестящей карьеры Тургуда, финансирующего наркобизнес на юго-западе Штатов. Римо спокойно направлялся к подъезду его дома, на ходу изучая собственные ногти. Глядя на него, никто не заподозрил бы опасности. Рост чуть больше ста восьмидесяти сантиметров, дружелюбный взгляд карих глаз, худощав. Запястья, пожалуй, пошире, чем у большинства мужчин. Он шел к дому ровной походкой и, взглянув в окно слева, а затем - в окно справа, заметил, что за ним наблюдают. Это хорошо. Не придется долго ждать у двери. Он взглянул на часы: без четверти двенадцать. Минут пятнадцать, прикинул Римо, уйдет на обратную дорогу, полчаса - на ленч, после еды можно вздремнуть, а уж потом приниматься за важные дела. Он до сих пор так и не усвоил всех прав и обязанностей делегата профсоюзного съезда или, к примеру, основных положений закона Лэндрама-Гриффита, а "сверху" предупреждали, что в самое ближайшее время надо быть готовым. Начальство даже предложило оставить в живых Тургуда, если его устранение отнимет у Римо много времени, необходимого для изучения тонкостей профсоюзной жизни. - Ничего, Тургуда я уберу, - отвечал Римо, - это поможет немного отвлечься. И вот он стоял в дверях Х-образного дома, выстроенного "под ранчо", а из окон справа и слева кто-то тайком наблюдал за ним. Из оттопыривающегося кармана брюк Римо извлек две пластиковые упаковки, по форме и размеру напоминающие сплющенные бейсбольные мячи. Упаковки, полученные от начальства, содержали героин и, по мнению Римо, могли оказаться полезными в сегодняшней операции. Если все пройдет, как было задумано, то, сделав дело, он спокойно отправится восвояси. В полицию звонить будет некому. Самое главное - можно работать в дневное время, а не ночью, за счет сна. Такие... э-э, проекты... могут даже приносить удовольствие, размышлял Римо. Он позвонил в дверь, продолжая ощущать на себе взгляды из боковых окон. Дверь отворил крупный мужчина в белой ливрее, стоящий за порогом словно стена. В кобуре под мышкой у него был весьма профессионально спрятан небольшой пистолет, скорее всего - "Беретта" двадцать четвертого калибра. Неопытный взгляд не обнаружил бы его едва заметные очертания. - Слушаю вас, - сказал он. - Доброе утро, - доброжелательно промолвил Римо. - Я пришел, чтобы убить мистера Тургуда. Он дома? Дворецкий моргнул. - Что?! - Я пришел, чтобы убить мистера Тургуда. Позвольте войти. - Вы сошли с ума! - Послушайте, у меня очень мало времени. - Вы сумасшедший. - Как бы то ни было, стоя в дверях я не могу выполнить свою работу, поэтому, будьте любезны, разрешите войти. - Сэр, не хотите ли выпить воды? Римо переложил в левую руку обе упаковки с героином, и пока дворецкий сопровождал взглядом это движение, ударил его освободившейся правой рукой в горло. Прямая, твердая словно лезвие ножа ладонь метнулась вперед и назад неуловимым движением языка лягушки, поймавшей муху. Дворецкий застыл как парализованный, глаза широко раскрылись, руки поднялись к горлу, рот открылся, наполнился кровью, и, издав булькающий звук, дворецкий, задыхаясь, рухнул наземь. - Слуги нынче пошли не те, что раньше, - недовольно пробурчал Римо и вошел в дом, переступив через тело, Он оказался в гостиной, оформленной на двух уровнях, с полированным каменным полом и стенами, увешанными на музейный манер живописными полотнами. Очень мило. Заметив тело дворецкого, проходившая горничная закричала и уронила поднос. На крик, щелкая каблуками по каменным плитам пола, с пистолетом в руке прибежал человек, наблюдавший за Римо через окно справа. Пистолет - крупнокалиберный, кажется, "Магнум-357". Глупо, подумал Римо. Ему надо было воспользоваться преимуществом - дистанцией - и сразу стрелять. Не то, чтобы это его спасло, но он хотя бы умер, использовав оружие надлежащим образом. Прибежавший скорее всего не знал, что дворецкий, захлебнувшийся собственной кровью, мертв. Римо обезопасил себя от выстрела, перебив охраннику запястье ударом сверху вниз. Продолжая движение руки, локоть Римо взметнулся вверх и с хрустом ударил в нос противника, отбросив того назад. Ребро ладони влепилось в сломанный нос, послав в мозг осколки кости. Крак! Хрусть! Шлеп! - и человек повалился вперед, словно сноп влажной соломы. - Плоп! - Мистер Тургуд! Мистер Тургуд! На нас напали! - послышался крик откуда-то слева. Римо взглянул в этом направлении и успел заметить, как за дверью скрылась ковбойская шляпа. Да, сюрприз на этот раз не удался. - Сколько их? - раздался другой голос, звучный, типично западный, хотя и с небольшим акцентом, свойственным уроженцам Бостона. Римо узнал голос: он слышал его на идентификационных фонограммах, которыми его снабдило начальство. Это был голос Тургуда. - Один, сэр! Поэтому мы его и пропустили. - Какого черта его не задержал дворецкий? - Он мертв, сэр. Судя по всему, Тургуд и человек в ковбойской шляпе переговаривались через коридор из противоположных комнат. - Выходи, выходи, где бы ты ни прятался! - громко пропел Римо. - Кто вы? - спросил Тургуд. - Я - живущий по соседству добропорядочный убийца. - Это сумасшедший! Римо осторожно прошел несколько шагов по коридору и заметил, что одна из дверей движется, вернее, еле заметно вибрирует. "Ковбойская шляпа" скрылся за другой дверью, значит, за этой прячется Тургуд. Отлично. Дверь была чуть-чуть приоткрыта, буквально на волосок. Римо бесшумно приблизился, стараясь не попасть в поле видимости через щелку, вытянул подальше руку и быстро постучал. Дважды. Две пули пробили насквозь дверь и глухо ударили в противоположную стену, выбив в штукатурке два углубления размером с грейпфрут. Недурно. - А-а-р-х-х, - прохрипел Римо и со стуком рухнул на пол, высунув язык и закатив глаза так, что виднелись только белки. Дверь отворилась. - Я его прикончил, - сказал голос Тургуда. Шаги. Ближе, ближе. К виску Римо прижалось что-то металлическое. Ствол винтовки. Пистолет столько не весит. От ботинок исходил запах кожи. На одной из подошв, похоже, осталась частица коровьей "лепешки". Спину холодил камень пола. Один остановился у правого плеча. Второй - в районе бедра Римо. К груди приложили руку. Один встал на колени. - Дышит, но еле-еле. Хороший выстрел, сэр. - Куда я ему попал? - Не знаю, раны не видно. Что мы скажем шерифу, мистер Тургуд? - Что я пристрелил грабителя, естественно, а ты что думал? - У него что-то в руке. Римо почувствовал, как ему разжали пальцы и взяли с ладони пакетики с героином. - Это же ширево! Ага, похоже на пудру. Точно, героин. - Черт побери! - Может, скажем, что это он принес? Это ведь правда, мистер Тургуд. - Нет. Спусти в унитаз. - Да тут ведь тысяч на тридцать, не меньше! - В сортир! Я же банкир, ты, придурок. - Слушаюсь, сэр. Римо ощутил легкое движение винтовочного ствола и решил, что дольше медлить не стоит. Вверх метнулась рука, отбившая в сторону ствол как раз в тот момент, когда громыхнул выстрел. Следуя за движением руки, одним мягким плавным движением он вскочил на ноги. Левая рука, как согнутая и внезапно отпущенная автомобильная антенна, просвистела по направлению к лицу джентльмена из Таксона. Со скоростью пули. Свишш-бац! - А-ах, - вырвалось у Тургуда. Продолжая движение руки, тело Римо развернулось вокруг оси, и поднятый локоть ударил в то место, где должен был находиться ковбой. Он там и находился: локоть попал в плечо, выбив руку из сустава и сломав громко треснувшую ключицу. Вместе со своей десятигаллонной шляпой и ботинком, испачканным в коровьем помете, несчастный ковбой ударился о стену и рухнул в агонии. Римо оглянулся вокруг. Никого. Он склонился над Тургудом. - Привет от поколения наркоманов, дорогой, - произнес Римо и ударом двух пальцев правой руки загнал в легкие тестикулы Тургуда - уважаемого гражданина Таксона, Тургуда - торговца наркотиками. По пути в легкие яички прихватили с собой часть кишечника, которая кровавым потоком вырвалась изо рта человека, недосягаемого для правосудия. Согнувшись пополам, Тургуд провел последние двадцать секунд своей жизни в муках. Ковбой останется в живых - рядом слышались его стоны. Римо огляделся. Где же упаковки с героином? Он приподнял ковбоя, завопившего от страшной боли. Ага, вот они! Римо подождал, пока ковбой обретет хоть какую-то ясность мысли, и сунул ему под нос пакетики с наркотиком. - Тебе, я думаю, придется до приезда шерифа слегка прибраться, - сказал Римо. Одна упаковка была чуть надорвана; Римо вскрыл вторую и на глазах у ковбоя рассыпал по всему коридору героин, которого раньше в этом доме и следа не было. Для полноты картины Римо развеял остатки героина по гостиной Тургуда и растер подметками по ковру, а затем направился к выходу, бросив на диван пустые пакетики. - Пока, засранец, - распрощался он с ковбоем и покинул Х-образную крепость, имевшую всего лишь один недостаток в системе обороны. Стоял приятный, сухой и бодрящий день, в такую погоду очень приятно идти себе не торопясь и насвистывать. Римо с удовольствием прошелся обратно до Таксона, но, подходя к городу, ощутил жажду. Он зашел в кафе, где заказал пару гамбургеров и "Кока-колу". В ожидании еды Римо помарался припомнить прочитанное им сегодня утром руководство по заключению коллективных трудовых договоров. В Чикаго намечалось какое-то крупное событие, имеющее отношение к профсоюзному движению. Это было все, что ему сообщило начальство. К поданным гамбургерам Римо добавил еще кетчупа и в четыре приема проглотил их, запивав большими глотками коричневатой сладкой "Колы". Когда он вытирал рот рукой, случилось нечто странное: в руках появилось непонятное онемение, поднялось к плечам, к шее. Онемело лицо. Римо услышал женский крик, потолок закружился над ним с сумасшедшей скоростью, и наступил мрак. ГЛАВА ТРЕТЬЯ  "Добро пожаловать, Международное братство водителей!" Невидимые потоки воздуха еле заметно покачивали громадный транспарант, висящий под потолком над тишиной зала. На сцене стояли двое: один наблюдал за движением транспаранта, второй, глядя на первого, заметно нервничал. Через три часа пока еще пустые и темные ряды кресел заполнят шумные, аплодирующие толпы людей, в большинстве своем людей крупных, сильных и энергичных. Здесь соберутся те, кто укрощает мощь огромных автотрейлеров, и те, кто руководит этими людьми. Съезд - всегда этапное событие в жизни профсоюза. В этом году в борьбе за право принять делегатов Чикаго одержал верх над Майами и Лас-Вегасом. Профсоюзный делегат традиционно любит сорить деньгами, и многие недоумевали, почему съезд всего за два месяца до открытия был перенесен из славящихся широким выбором и размахом развлечений городов в ничем не примечательное место, типичное для Среднего Запада. Многие делегаты были недовольны. И они знали, кто стоит за этим. Но их эмоции, равно как и нервозность его заместителя, не беспокоили руководителя региональной организации номер восемьсот семьдесят три из Нэшвилла, штат Теннесси. Он был занят проблемой воздушных течений под потолком зала. - Интересно, откуда берется этот ветерок? - размышлял вслух Юджин Джетро. - Наверное, транспарант раскачивают какие-то внутренние силы, о которых мы не имеем понятия. Джетро выглядел лет на двадцать с небольшим. Длинные золотистые локоны ниспадали на ворот пиджака зеленого бархатного костюма. Говорили, что он слишком молод, чтобы руководить региональным отделением. Говорили, что он слишком большой модник. Говорили, что он слишком неопытен. Однако Джетро находился в этом зале, и его имя должно было войти в список кандидатур на пост президента Международного братства водителей. - Джин, что тебе дался этот транспарант? Через три часа откроется съезд, и нас с тобой сожрут живьем, - сказал заместитель Джетро, Зигмунд Негронски, крепкий, почти квадратный человек, с запястьями, напоминающими кегли. - Перед нами только два пути: или победить на съезде, или прямо отсюда отправиться в тюрьму. Юджин Джетро в раздумье взялся за подбородок. - А может быть, достаточно лишь силы мысли, чтобы заставить колыхаться этот транспарант. Наш разум господствует над самой сутью вещей. - Джин, ты перестанешь или нет? Давай еще раз обсудим нашу стратегию. - Все уже обдумано и решено. - Я боюсь. Я правда боюсь. Мы потратили деньги, которые нам нечем компенсировать, мы заключили соглашения, которые не можем выполнить, мы связались с очень крутыми людьми. Если ты не станешь президентом, нас посадят. Ежели повезет. - Везение здесь не при чем, Зигги, - сказал Джетро и улыбнулся своей уже ставшей знаменитой немного мальчишеской улыбкой, которая так нравилась фотокорреспондентам и вызывала раздражение коллег по профсоюзной работе. Ее считали слишком похожей на улыбку Кеннеди, чересчур политической. Водители грузовиков - твердые орешки, свой хлеб зарабатывают тяжким трудом. Их не обманешь ни раскованными манерами, ни красноречием. У Юджина Джетро было и то, и другое. Всего за три месяца он стал видным профсоюзным деятелем общенационального масштаба. Он обладал загадочным умением доводить до конца все, за что бы ни брался. Нелады с законом у профсоюзного работника в Бербанке, штат Калифорния? Позвоните Джетро в Теннесси, он все уладит за пару часов. Проблемы при погрузке грузовиков? Позвоните этому парню из Аппалакии, он все устроит. У друга трудности с паспортом? Свяжитесь с Юджином Джетро. - Уж не знаю, как, но все ему удается! - такова была типичная реакция его коллег. - И все равно он слишком молод для высокого поста. Джетро подозвал своего заместителя поближе к трибуне. - Представь себе: перед нами две тысячи делегатов. Крики. Аплодисменты. А я стою здесь, и все они у меня в руках. Потом - следующий этап. - Будет и следующий, Джин? - Всегда есть следующий. - А как насчет теперешнего? Насчет президентства? Если мы его не добьемся, то сядем. Взять хотя бы это здание, ведь мы построили его на профсоюзные деньги. - По-твоему, я об этом не подозреваю, мой дорогой тупой поляк? - Перестань! Знаешь, Джин, ты мне всегда нравился, мне казалось, что у тебя есть перспектива. Лет через двадцать ты мог бы оказаться на самом верху. И народу ты был симпатичен. Но что произошло с тобой за последнее время? Милую барышню ты променял на эту полураздетую потаскушку, из скромной квартиры переехал в апартаменты с бассейном. Ты стал странно говорить, странно думать, и мне иногда кажется, что я перестаю тебя узнавать. - На самом деле ты меня никогда и не знал, дурачок. - Тогда отправляйся в тюрьму один! - Нет, Зигги, вдвоем. Вдвоем с тобой. - Никаких "вдвоем". Это твоя идея. Я ничего не делал, только уступил тебе свое место в региональной организации. - И это все, Зигги? - Ну, еще дочка лечится теперь на этой машине - "искусственной почке". Так я же благодарен тебе за это! - И это все, Зигги? - Ну, еще новый диван... И машина, и появились деньжата, чтобы содержать подружку. - И это все, Зигги? - Все. Это, конечно, не пустяк, я прекрасно понимаю. Но садиться из-за этого в тюрьму - чересчур. Джетро засунул руки в карманы зеленых расклешенных брюк, повернулся к выключенному пока микрофону и обратился к воображаемой аудитории. - Друзья! Делегаты восемьдесят пятого ежегодного съезда Международного братства водителей! Вот перед вами мой заместитель. Он патриот союза. Он не покинет вас ни в беде, ни в радости, ни в жару, ни в стужу. Я хочу объяснить, почему он никогда вас не предаст... - Кончай дурачиться, Джин! - Сейчас объясню. У него есть очень важная причина... - Хватит, Джин. - Он не захочет превратиться в грязную лужицу! Кровь отхлынула от лица Зигмунда Негронски, его губы моментально пересохли, он с опаской оглянулся кругом. - Тебе нравится делать людям больно, - сказал Негронски. - Очень! - Раньше ты был другим. Что произошло? - Я получил бассейн, автомобиль "Ягуар", роскошную любовницу, слуг и достаточно власти, чтобы заставить наш союз плясать под свою дудку. А когда-нибудь, думаю, что довольно скоро, я заставлю плясать всю страну. Как приходится плясать тебе, мой недалекий толстый поляк! Зигмунд Негронски молчал. Это он помог Джетро, начинавшему простым водителем, подняться по ступеням карьеры профсоюзного деятеля. Но месяца три назад парень начал меняться. Сначала - почти незаметно; затем появилась раскованность, а потом и жестокость. Больше всего Негронски беспокоило то, что когда Джин улыбался, то против воли вызывал к себе симпатию, хотя надо было бы возненавидеть его за все обиды и оскорбления, которые он нанес старшему товарищу. Его надо было бы просто растоптать, уничтожить, но, несмотря ни на что, он вызывал у Негронски добрые чувства. Такая двойственность порождала недовольство собой. Негронски перевел взгляд с микрофона на Джетро и повторил: - Нас спасет только победа на выборах. По пустому залу эхом разнеслись шаги - поступь крупных мужчин с тяжелой и уверенной походкой, идущих почти в ногу. Негронски вгляделся в темноту, скрывающую ряды кресел, уходящие в даль пахнущего дезинфицирующим препаратом зала. - Джетро, сукин ты сын, вот и я! Сегодня ты наконец получишь свое! - Сильный грубый голос принадлежал Энтони Маккалоху, президенту профорганизации номер семьдесят три из Бостона. Он прибыл в сопровождении своих делегатов - рослых здоровяков, сложением напоминающих профессиональных футболистов. Сам Маккалох был ростом под два метра и весил около ста тридцати килограммов, это Негронски знал совершенно точно, так как в прошлом году после совместной выпивки они поспорили, сможет ли Негронски угадать вес каждого с точностью до двух килограммов. Все по очереди взвесились, и Негронски выиграл пари. Маккалох - в подпитии общительный и дружелюбный - в профсоюзном движении восточных штатов пользовался авторитетом, с его мнением считались. Если Джетро всерьез рассчитывал на президентство, ему необходимо было заручиться поддержкой таких ключевых фигур, как Маккалох. - Привет, Зигги, - поздоровался Маккалох. - Кто же этот твой "голубой" приятель? - Привет, Тони, - ответил Негронски. - А, Энтони Маккалох. Спасибо, что пришли, - сказал Джетро. - Пришли, но не для того, чтобы тебя поддерживать! Нам все известно об этом здании на окраине города. Джетро улыбнулся. - Ах, Энтони, Энтони. - Он вздохнул. - Ну почему вы всегда делаете именно то, что я от вас ожидаю? Почему мне с вами так легко, никакого настоящего соперничества? Маккалох поднял глаза на трибуну, а затем оглянулся на своих компаньонов. Среди них Негронски заметил нескольких региональных профсоюзных лидеров и других активистов, пользующихся репутацией крутых ребят. Реплика Джетро их озадачила. "Если бы она содержала угрозу, они бы просто рассмеялись", - подумал Негронски. Но такое нахальство их слегка смутило, ведь они не воспринимали Джетро всерьез и не предполагали, что он может представлять опасность. - Парень, - сказал Маккалох, - это на суде ты будешь рассказывать, что, мол, психически болен и не отвечаешь за свои поступки, но с нами этот фокус не пройдет. Ты украл у союза деньги, наши деньги, и выстроил какой-то дом. Без согласия совета, без письменного разрешения казначея ты крупно подставил наш союз, нагрел его на несколько миллионов - мы пока даже не знаем точно, на сколько. Финансисты еще не сосчитали. - Так вы встречались с казначеем? - поинтересовался Джетро. - Да, у нас был разговор, - ответил Маккалох. - И как поживает казначей? - К осени он, возможно, встанет на ноги, чего нельзя с уверенностью сказать о тебе. Перед тобой, мальчик, люди, которых не купишь, которых тебе не удастся облапошить. Мы прищучили тебя, парень, и вышвырнем твою задницу из нашего союза к чертовой матери. Пришедшие с Маккалохом поддержали его речь одобрительными восклицаниями: "Так его! Правильно!" В зале, еще не нагретом дыханием толпы, было прохладно, однако лоб Негронски покрылся испариной, и ему пришлось вытереть платком выступившие капельки пота. Опять пересохли губы, и он не знал, куда девать руки. - Ты с ним заодно, Зигги? - спросил Маккалох. Негронски посмотрел на носки своих ботинок, затем на Маккалоха, потом на Джетро, склонившегося над микрофоном, словно рок-певец, и, наконец, опять уставился в пол. - Ты за него, Зигги? - повторил вопрос Маккалох. Негронски что-то пробормотал. - Не слышу, - сказал Маккалох - Ты можешь слезть с крючка, Зигги. Мы знаем, что ты неплохой парень. - Я с ним заодно, - тихо сказал Негронски. - Что? - переспросил Маккалох. - Я с ним! Я с ним! - заорал Негронски. - Мне грустно слышать это, Зигги, - сказал Маккалох. - Мне тебя жаль. Джетро рассмеялся и любовно погладил микрофон. - Хотите увидеть, на что пошли деньги? - спросил он язвительно. - Не слушайте этого фрукта, ему нельзя доверять, - обратился Маккалох к спутникам. - И он еще хочет стать президентом нашего союза! Все захохотали. Но сорока минутами позже, когда их "кадиллаки" подъехали к сверкающему стеклом и алюминием зданию на Нуич-стрит, устремленному в безоблачное небо, они больше не смеялись. Солнцезащитные стекла в окнах, сияющие бронзовые арки - от такого зрелища у многих раскрылись рты. Не смог удержаться даже Рокко Пигарелло по кличке "Боров" из Нью-Джерси, известный своей силой и жестокостью в разборках с конкурентами. - Во здорово! - сказал он. - Во здорово-о-о! - Вам должно понравиться, ведь вы за это заплатили, и заплатили в три раза дороже из-за скорости, с которой велось строительство. - Здорово-о-о! - снова протянул Боров. - Нам эта красота нужна не больше, чем лейкемия. К чему все это? Деньги истрачены на то, что нам вовсе не нужно, - сказал Маккалох. - Ага, не нужно, - сказал Боров. - Во здорово-о-о! - Это только внешний вид, а вы взгляните, что там внутри, - предложил Джетро. Так представители Новой Англии стали первыми делегатами, посетившими дом на Нуич-стрит. Рокко-Боров по подсчетам Тимми Райана, Джо Волцыза и Прага Коннора произнес "Во здорово-о-о!" еще сто сорок семь раз. - Слушай, Боров, - не выдержал наконец Коннор, - если ты еще раз прогундосишь свое "Во здорово-о-о", то останешься без зубов. - Ага, - отвечал Боров, - а ты останешься без башки. - Перестаньте, хватит, - вмешался Маккалох, - не ссорьтесь! Сперва разберемся с этим фруктом. Негронски удалось незаметно спрятать под пиджаком обрезок трубы. Надвигалась развязка. - Зайдем ко мне в кабинет все сразу, или вы предпочитаете беседовать один на один? - спросил Джетро. - Сначала поговорю с тобой я. Потом никому это уже не понадобится. Боров, Прат, Тимми! Приглядите за Зигги, ребята, - сказал Маккалох. - Заходите в лифт и поднимемся ко мне, - предложил Джетро. - Разберемся прямо здесь, - ответил Маккалох. - Мой кабинет - самый большой сюрприз, - настаивал Джетро. - А что, давайте поглядим, - сказал Боров. - Ничего плохого от этого не будет. Маккалох бросил на Борова сердитый взгляд. - Ладно, поехали. Посмотрим, что это за кабинет, где все так "здорово-о-о!". Его спутники засмеялись. Разместить в кабине лифта, рассчитанной на двенадцать человек нормального сложения, девять бывших и настоящих водителей грузовиков оказалось так же непросто, как засунуть в шляпную картонку шестикилограммовый окорок. Из-за тесноты немедленно была обнаружена свинцовая труба, спрятанная за пазухой у Негронски, и извлечена оттуда довольно неучтиво, при этом был содран кусочек кожи с подбородка Зигги. По шее потекла кровь. Негронски ничего не сказал. "Все кончено", - думал он. - Зигги, малыш, кто это тебя? Запомни этого человека, мы после разберемся. Я никому не позволю обижать моих людей, - послышался голос Джетро. Негронски не мог в этой компании разглядеть своего шефа, тот был ниже всех ростом, и его не было видно, хотя Джетро должен был быть где-то рядом, раз он заметил, что произошло с Зигги. В поисках Джетро Негронски попытался повернуть голову, но пощечина вернула ее в прежнее положение. "Может, нас просто побьют, - с надеждой подумал Негронски, - а потом отправят за решетку. Может, так и случится". Негронски старался уверить себя в этом, пока лифт опускался вниз, на один из подземных этажей. Двери лифта открылись, и компания, вывалившись из кабины, оказалась в просторном помещении. Маккалох презрительно взглянул на громадную карту с никому незнакомым названием профсоюза под ней и потребовал показать ему, где кабинет Джетро. - Там, - ткнул пальцем Джетро. Маккалох ухватил его за воротник и потащил к двери. - Дверь заперта, - сказал Джетро. - Ничего, пробьемся, - сказал Маккалох и швырнул Джетро прямо на дверь. Она не поддалась. - Дайте мне по крайней мере открыть ее, - попросил Джетро. Еще не оправившись от удара, он тем не менее аккуратно повернул ручку сначала направо, потом налево и, наконец, еще раз направо, на полный оборот. Маккалох втолкнул его в кабинет. - Подождите минут пять, друзья! - крикнул он, прежде чем закрыть дверь. - Следите за Зигги и пока что его не трогайте, он еще должен нам кое-что рассказать. Ухмыльнувшись, он затворил за собой дверь. Негронски стоял неподвижно, избегая встречаться взглядом с остальными. Когда он все-таки поднял глаза, то заметил, что и они стараются на него не смотреть. Негронски оставалось надеяться, что если придется ждать достаточно долго, то у людей Маккалоха не поднимется рука его прикончить. Может даже не сильно изуродуют. Так прошло около получаса. Негронски ощупал ссадину на подбородке. Пигарелло протянул ему носовой платок. - Хорошо бы промыть холодной водой, - смущенно проговорил Боров. - Да, неплохо бы, - согласился Негронски. - У вас тут есть поблизости холодная вода? - Здесь в подвале вообще нет воды. - Как нет, а это что за трубы? - Они не для воды. - А для чего же? - Не знаю, но только не для воды. - Ага. Но похожи на водопроводные, правда ребята? Похожи они на водопроводные трубы? - Заткнись лучше, - огрызнулся Коннор. - Все-таки это водопроводные трубы, - сказал Боров, недоумевая, чем вызвано недовольство товарища. Дверь распахнулась. Из нее высунулась кудрявая голова Джетро. - Коннор, Маккалох хочет вас видеть. Кстати, это вы обидели Зигги? - Он прятал за пазухой трубу, - сказал Коннор. - Понятно, - ответил Джетро. - Я понимаю. Заходите. Маккалох хочет вам кое-что сказать. "А, может быть, дай-то Бог, сработало обаяние Джетро", - с надеждой подумал Негронски. Хорошо бы. Негронски даже не сердился на Коннора, не такой он был человек, чтобы долго помнить обиды. Всякое в жизни случается. - Как думаешь, чего там произошло? - спросил Райан. - Не знаю, они, наверное, договорились, - ответил Волцыз. - Не-а, Маккалох не станет договариваться с этим гомиком, - вступил в беседу еще один делегат. - Не станет, - поддержал его другой. - Они договорились, - сказал Волцыз и неожиданно улыбнулся Негронски. - Я точно знаю, - вскричал Пигарелло, - я догадался! Все посмотрели на Борова. - Это точно водопроводные трубы: на них капли. - Отвяжись! - сказал Волцыз. - Господи! - сказал Райан. - Это не водопроводные трубы, - сказал Негронски. Прошло еще полчаса. Дверь опять отворилась. - Джентльмены, прошу вас, заходите. Все закивали и по одному, как школьники, ожидающие своей очереди при игре в крикет, вошли в кабинет Джетро. - С нами будут договариваться, - прошептал Волцыз. Но этим не пахло. Кабинет был раза в три больше кабины лифта и совершенно пуст, если не считать металлического стола. Слабенькая лампочка желтым светом теплилась под потолком, придавая загадочный вид торчащим из стены трубам с кранами и наконечниками. Ни Маккалоха, ни Коннора в комнате не было. Не было в ней и другого выхода - ни окна, ми двери. - Маккалох и Коннор предпочли Майами. Их не устраивают современные идеи. Они уехали, - сказал Джетро. - Как они отсюда вышли? - спросил Волцыз, оглядывая комнату. - Так и вышли. Давайте поговорим о делах. Вы, джентльмены, - фундамент моего президентства. Хотите стать состоятельными людьми или предпочитаете хранить верность теперешнему реакционному, крохоборствующему руководству нашего профсоюза? - Мы не станем голосовать без Маккалоха и Коннора, - заявил делегат из штата Мэн. - Тогда вам вообще не придется голосовать, - ласково сказал Джетро. Но вышло по-другому, поскольку все вдруг догадались, что произошло. Моментально единодушным голосованием было решено, что блок Новой Англии отнюдь не собирается поддерживать старое, реакционное и скупое руководство. - Лучший выбор - Джетро! - выкрикнул один из делегатов, вспомнив, что на прошлой неделе видел такой текст на пачке листовок, которую он выбросил. Сейчас он жалел об этом поступке. - Вместе с Джетро! Лучший выбор - Джетро! - принялись скандировать остальные делегаты. Джетро успокоил своих новых приверженцев. - Не знаю, что и сказать, друзья мои. Похоже, что в Международном братстве водителей побеждает новое мышление. У Пигарелло был крайне важный вопрос. - Мистер Джетро, а эти вот трубы, они водопроводные? - Это водопроводные трубы, Боров, - ответил Джетро. Пигарелло просиял. - Вот видите, я же говорил! На радостях он даже предложил вынести мусор, так как уборщиков, похоже, не было, а у стены кабинета мистера Джетро стояли два здоровенных мешка. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ  Врач внимательно смотрел на человека, который умирал на операционном столе. Хирургические лампы заливали мускулистое тело белым сиянием. Если бы кто-то посторонний увидел пациента, лежащего на столе в операционной с ее покрытыми кафелем стенами, с приготовленными хирургическими инструментами, то, несомненно, решил бы, что предстоит обыкновенная операция. Да, непосвященный мог подумать, что находится в больнице, но доктор Джералд Брайтуэйт знал, что это не так. Он пристально наблюдал за пациентом, который, приходя время от времени в сознание, называл себя Римо. Если бы речь шла о нормальном человеке, любой медик сказал бы, что видит типичную картину шока: неровный пульс, пониженная температура тела, прерывистое дыхание. Но пациент время от времени приходил в себя и симптомы шока исчезали, а антишоковые меры только ухудшали его состояние, подталкивая все ближе к смерти. Доктор Брайтуэйт покачал головой. Он хотел объяснить медсестре, что происходит, - надо же хоть с кем-то поделиться по поводу происходящего в этом сумасшедшем доме, словно взятом из приключений Алисы в Зазеркалье, - но вовремя спохватился: сестра ни слова не понимала по-английски. "Стоит ли удивляться", - подумал доктор Брайтуэйт. Это же не больница: они находились на угольной барже, стоящей на якоре в устье реки где-то в южных штатах. Именно на Юге, судя по созвездиям в ночном небе, которые он сумел разглядеть перед тем, как самолет приземлился в небольшом аэропорту, где не было ни сигнальных огней ни других самолетов. Потом вертолет доставил его на баржу. Там пробравшись между кучами наваленного на палубе угля, он оказался в импровизированной операционной. Все это должно было вызвать недоумение, если не подозрение, но когда перед тобой маячит исполнение заветной мечты, всегда спохватываешься слитком поздно. Доктор Брайтуэйт посмотрел на медсестру - похоже, она откуда-то из Восточной Европы, судя по отдельным словам, которые ему удалось разобрать. Пациент застонал. Брайтуэйт знаками показал сестре, что нужно ремнями пристегнуть больному руки и ноги. Ему больше не хотелось снова становиться свидетелем странных происшествий. Вчера, например, пациент упал со стола и по идее должен был разбиться. Но больной, находящийся в полубессознательном состоянии, падая, извернулся в воздухе, словно кошка, и приземлился на руки и ноги. Человек не способен на такое, ведь люди - не кошки. Но удивляться не стоило: пациент только внешне напоминал обычного человека, а его нервная система действовала абсолютно не так, как у людей. Доктор Брайтуэйт обнаружил это сразу, едва только оказался в этом дурном сне. Нет, нервные клетки были обычными, нормальной была и структура нервных волокон, но некоторые звенья системы были настолько гипертрофированы, что сама она и, естественно, ее реакция абсолютно ничем не напоминали нормальную нервную систему. Доктор Брайтуэйт снова показал сестре на ремни, усиленные стальными полосами, и улыбнулся. Улыбкой он пытался показать сестре, что от нее требуется выполнить его просьбу. Сестра улыбнулась в ответ и пристегнула ремнями щиколотки и запястья пациента к столу. Брайтуэйт эти сверхпрочные ремни не заказывал, они были приготовлены заранее. В первый день пребывания на барже этот странный доктор Смит показал Брайтуэйту медицинское хозяйство, где помещений хватило бы на двадцать больных. Штат составляли только трое: доктор Смит, не понимающая английского языка медсестра и этот невероятный, безумный азиат. - Вот обычные ремни, - сказал доктор Смит, - но на всякий случай есть и усиленные стальными полосами. - Они не понадобятся, - ответил Брайтуэйт. - Обычные-то ремни никому не под силу разорвать, ветеринары привязывают такими даже горилл. Доктор Брайтуэйт глубоко заблуждался: обычные ремни не выдержали в первый же день. Доктор смотрел, как на необыкновенно широкие запястья пациента ложатся поблескивающие металлом полосы. За всем этим стоит доктор Смит, и когда это... похищение выплывет на свет, от его репутации останется одно воспоминание. Да, это было именно похищение, хотя бы и с согласия доктора Брайтуэйта, причем похищение из одного штата в другой. Брайтуэйт сжал кулаки, но, заметив обеспокоенное выражение на лице сестры, поспешил ободряюще улыбнуться, показывая, что он сердит не на нее. "У доктора Харолда Смита - директора санатория Фолкрофт в Рае, штат Нью-Йорк - прекрасная репутация, но она сильно пострадает, - думал Брайтуэйт, - когда я наконец выберусь отсюда, из этого подпольного госпиталя." Всем станет известно, как обошлись с одним из ведущих врачей страны. Поначалу предложение казалось абсолютно безвредным, безопасным и - да! - выгодным, в конце концов. Доктор Смит каким-то образом проведал о мечте, о заветном плане Брайтуэйта и предложил воплотить его в реальность. Поэтому обрадованный Брайтуэйт не смог отказаться от предложения осмотреть какого-то особенного пациента "тут, неподалеку от Фолкрофта". Доктор Брайтуэйт давно задумал создать медицинскую школу принципиально нового типа, необходимую обществу, на основе собственной оригинальной концепции - всесторонне разработанной теории. Эту концепцию доктор Брайтуэйт - один из ведущих врачей страны - вынашивал уже в течение тридцати лет. Доктор Смит позвонил Брайтуэйту в Нью-Йорк и почти сразу же предложил ему помощь в организации собственной больницы, что должно было бы показаться подозрительным. Не заглянет ли доктор Брайтуэйт во второй половине дня в Фолкрофт, чтобы обсудить создание новой медицинской школы и на месте решить некоторые проблемы? А откуда, поинтересовался Брайтуэйт, доктору Смиту известно о его плане? Это длинная история, последовал ответ, об этом мы тоже поговорим. Доктору Брайтуэйту не придется даже самому вести машину - его отвезет в Фолкрофт водитель из санатория. Закрались ли сомнения в душу доктора Брайтуэйта? Нет. Отреагировал ли он на эти предложения как здравомыслящий интеллигентный человек? Нет. Доктор Брайтуэйт, опьяненный близкой возможностью воплощения своей мечты, быстро собрал бумаги, касающиеся его прожекта, и отменил назначенный на вторую половину дня прием больных. Так был сделан первый шаг, Затем, совершенно неожиданно, доктору Брайтуэйту предложили пройти медицинское освидетельствование, где он встретил одного из своих коллег. - Привет, Джерри! Как поживаете? - Нормально, - отвечал Брайтуэйт. - Ну и в местечко мы с вами попали! Здесь, в Фолкрофте, в деньгах просто купаются! - На самом деле? Интересно, - сказал Брайтуэйт. Доктора Смита чрезвычайно заинтересовал план новой больницы. Они обсудили даже дату начала строительства. Но Смит очень спешил и предложил подбросить доктора Брайтуэйта до Нью-Йорка на принадлежащем Фолкрофту самолете, а в пути поговорить поподробнее. Брайтуэйт, естественно, согласился. Так был сделан третий шаг. Самолет в Нью-Йорке не приземлился. Как только они оторвались от взлетной полосы небольшого аэродрома в Вестчестере, произошли сразу два события. Первое - доктор Смит твердо пообещал Брайтуэйту построить медицинскую школу. Второе - попросил осмотреть пациента, в котором он, Смит, очень заинтересован. Это совсем недалеко, объяснял Смит, а он будет так обязан доктору Брайтуэйту. Четвертая и последняя ошибка: - Хорошо, доктор Смит, с удовольствием. "Совсем недалеко" оказалось в двух с половиной часах полета сквозь опустившуюся ночь. Затем - несколько минут на вертолете, приземлившемся на угольной барже. Во влажном соленом воздухе ощущался запах расположенных неподалеку болот. "Большая река впадает в океан", - сориентировался Брайтуэйт. В куче угля оказалась дверь. Доктор Смит запер ее за собой, и все его дружелюбие моментально улетучилось. - Вы должны спасти этого человека, - приказал Смит. - Со мной можно связаться по телефону из той комнаты. Смит бегло ознакомил доктора Брайтуэйта с импровизированным госпиталем и пропал. Прошла уже почти неделя с тех пор, как доктор Брайтуэйт оказался фактически в плену в этом сумасшедшем доме в компании медсестры, не говорящей по-английски, странного пациента, только внешне напоминающего обыкновенного человека, и азиата, который, хотя и говорил по-английски, нес нечто несусветное. Доктор Брайтуэйт стоял перед подергивающимся телом. - На этот раз, надеюсь, ремни выдержат, - произнес он. Темноглазая медсестра бросила на него непонимающий взгляд. Брайтуэйт показал пальцем на ремни, сделал вид, что дергает их, и улыбнулся. Сестра улыбнулась в ответ. "Замечательно, - подумал Брайтуэйт, - в ход пошел язык жестов." Вот если бы этот древний азиат, находящийся, судя по всему, на закате жизни, тоже не говорил по-английски, это было бы здорово! Он начал досаждать Брайтуэйту с самого первого дня, когда, склонившись над пациентом, потыкал в него пальцами с длинными ногтями, а потом недоверчиво покосился на доктора и стал объяснять, что произошло. - Гамбургер, - сказал старик, - нарушил гармонию его бытия. - Шли бы вы отсюда, - сказал Брайтуэйт. - Я не могу осматривать пациента, когда вы в него тычете пальцами. - Мой сын нарушил чистоту своей внутренней гармонии, - настаивал старый азиат. - Нужно ее восстановить! Доктор Брайтуэйт позвал санитара, чтобы тот вывел старикашку. Никто не отозвался. Брайтуэйт еще раз попросил его выйти вон - хилый дед не шевельнулся, хотел схватить его за плечо - плечо выскользнуло из рук. Брайтуэйт толкнул его в грудь. Старикашка вряд ли весил больше сорока пяти килограммов, но даже не сдвинулся с места под напором восмидесятикилограммового доктора, который, кстати, за последний месяц немного похудел. Брайтуэйт толкнул его снова - безрезультатно. Разъяренный Брайтуэйт бросился на старика. И отлетев, словно мячик, оказался на полу. - Вам очень повезло. Мне могут понадобиться ваши услуги, - сказал старик. Все последующие дни он неотлучно находился рядом с пациентом, наблюдая за доктором и время от времени задавая дурацкие вопросы касательно того или иного инструмента. - Хорошо, - промолвил он наконец, - может быть, вам удастся его спасти. - Старик вышел, и с тех пор его не было видно. С точки зрения рефлексологии пациент являл собой нечто феноменальное. Прикосновение к отдельной мышце вызывало целую серию ответных движений, как будто она обладала памятью или была запрограммирована. Легкий удар по колену, например, вызывал комплекс ответных движений рук, движений настолько быстрых, что рук практически не было видно. А полубессознательное бормотание? Если верить этому бреду, пациент был казнен на электрическом стуле и стал человеком - супероружием без прошлого, без личности. Можно было разобрать: "Чиун", "Вот так-то, дорогой!" и "Прямо в сердце". В бреду пациента, очевидно, мучили воспоминания о множестве убитых им людей. Он бормотал что-то о равновесии, об ударах, о состоянии повышенной готовности. Мышцы сокращались, приоткрывались глаза, он на мгновение приходил в себя и снова терял сознание. Доктор Брайтуэйт смотрел на лежащего перед ним. Что же все-таки произошло с этим человеком? Ответа на этот вопрос у медицины не было. Единственное, что было хоть немного похоже на объяснение, - слова азиата в первый день. Гамбургер. Х-м-м. Гамбургер? Доктор Брайтуэйт задумчиво потрогал усиленный стальными лентами ремень. Гамбургер. Он посмотрел на часы. Ему было ведено не беспокоить азиата до половины шестого. Гамбургер... Нервная система. Брайтуэйт быстро вышел из залитой светом операционной и, пройдя по коридору, постучал в дверь. Подождал. Из-за двери доносились звуки органа, исполнявшего мелодию - заставку к телесериалу - одной из "мыльных опер", как их называют. Дверь отворилась. Престарелый азиат, облаченный в алое кимоно, осведомился, почему доктора Брайтуэйта не научили в детстве правилам приличия и где он, доктор, воспитывался, что считает себя вправе нарушать процесс творческого восприятия личности? - Гамбургер, о котором вы говорили. Откуда пациент взял его? - Из грязи, неведения и глупости. - Нет, как называлось то место, где он его купил? - Оно должно называться "Пес и сукин сын"! Название - "Халлоранс хэппи гамбургерс". - Понятно. Ну, конечно, теперь я понимаю, - сказал доктор Брайтуэйт. - С такой нервной системой, как у него, он, естественно, впал в полукоматозное состояние. - Потому что нарушилась его внутренняя гармония! - Нет, нет! Глютамат натрия, вот в чем дело. Для сети закусочных "Халлоранс" гамбургеры изготовляют из низших сортов мяса и из жил. Они продаются по дешевке, а чтобы сделать их съедобными, туда добавляют побольше глютамата натрия - так называемой "вкусовой приправы". От этого страдают иногда даже обычные люди, а с его нервной системой... он просто впал в кому. - Вы говорите загадками. - Вы были правы, все дело в гамбургере! - Дело в нечистоте животного жира, в потворстве собственным низменным инстинктам и в отсутствии самодисциплины. - Нет, в глютамате натрия. - Говорю вам, сын Мастера Синанджу нарушил гармонию и чистоту своей сущности! Я объясняю просто и доступно, а вы твердите "глютамат натрия". Что это такое? - Глютамат натрия - это химическое вещество. Старик кивнул. - Оно содержится в пище. Старик кивнул. - Оно было в гамбургере, который съел пациент. Старик кивнул. - Глютамат натрия подействовал на его нервную систему. Старик кивнул. - Из-за этого его чрезвычайно чувствительная нервная система вышла из строя. Старик ухмыльнулся. - Вы чрезвычайно глупы, а еще врач. Я ни слова не понял. Пройдемте к моему сыну. Ему лучше? - Пока нет, но мне кажется, что скоро наступит улучшение. Может быть - сегодня, а скорее всего - завтра или послезавтра. - Прошу вас об одолжении, - сказал старик. Брайтуэйт изобразил почтительное внимание. - Когда я объяснял вам, почему пострадал этот человек, то оговорился и случайно назвал его сыном Мастера Синанджу, хотя он и белый. Брайтуэйт кивнул. Он помнил эту идиотскую болтовню. - Вашему пациенту об этом знать не нужно. Если он станет считать себя в душе корейцем, то не сможет жить с этой мыслью, ведь я называю его белым. - Он принадлежит к европеоидной группе, - согласился доктор. - Я бы сказал - смесь средиземноморского и северноевропейского типов. Судя по слегка выдающимся скулам, в нем может быть славянская кровь. Одно можно сказать с уверенностью: он относится к белой расе. - Называть его белым могу только я, понятно? Вечером, пока пациент доктора Брайтуэйта боролся с остаточным действием глютамата натрия, старый азиат, казалось, был счастлив. Он что-то мурлыкал под нос и поцеловал пациента в лей. Время от времени улыбался и даже слегка пританцовывал на месте. Но стоило пациенту открыть глаза, моргнуть и спросить: "Где я?", старик неожиданно пришел в ярость, замахал хрупкими костлявыми руками и завопил: - Ты умер! Ты должен был умереть! Неблагодарный, ужасный, недисциплинированный белый человек! Ты - белый, и всегда будешь таким, ты белым родился и белым умрешь! Белый человек со своими гамбургерами! - Чиун, ради Бога, перестань. Что произошло? - спросил пациент доктора Брайтуэйта и удивленно посмотрел на ремни, притягивающие к столу его конечности. - Кто этот чудак со стетоскопом? Престарелый азиат разозлился еще пуще. - Кто этот?! Кто тот?! Что это?! Что то?! - еще громче заверещал кореец. - Тебя интересует всякая ерунда, ты задаешь дурацкие вопросы, но не интересуешься тем, что второпях запихиваешь в рот! Терпению доктора Брайтуэйта настал конец. Он решил немедленно покинуть этот сумасшедший дом, известив доктора Смита о том, что пациент выздоравливает. Он по горло сыт этим цирком, упрятанным на барже под кучами угля. - Послушайте, вы, - строго сказал он пациенту, - опустите сейчас же голову на стол! - Чиун, где мы находимся? - спросил пациент, не обращая на доктора никакого внимания. - Ах, как это важно! Это тебя интересует, ты без этого не выживешь! - закричал азиат по имени Чиун. В его воплях слышались, однако, нотки удовлетворения. - Вас зовут Римо, не так ли? - спросил Брайтуэйт. - А как ваша фамилия? - А ваша? - поинтересовался Римо. - Я задал вам вопрос. Если не ответите - останетесь пристегнуты к столу. Пациент хмыкнул, без видимого усилия разорвал ремни и с грацией балерины соскочил на пол. - Чиун, кто этот человек? - Кто твой желудок, вот в чем вопрос! Со стороны входа в импровизированный госпиталь послышались энергичные, уверенные шаги. Дверь отворилась, и в операционную вошел доктор Харолд Смит с невозмутимым выражением на кислой физиономии. - Ваши крики слышны снаружи. Прекратите! Он мрачно посмотрел на пациента. - Хм, очень хорошо, доктор Брайтуэйт. Мне бы хотелось побеседовать с вами наедине, если не возражаете. - Мне тоже надо сказать вам пару слов, доктор Смит! - Не сомневаюсь. Я вам все объясню. Подождите, пожалуйста, в коридоре. Я должен сначала переговорить с вашим пациентом. Брайтуэйт гневно взглянул на Смита. - Я буду ждать в комнате в конце коридора, но хочу предупредить, что у вас будет только десять минут для того, чтобы объяснить, что здесь происходит. Десять минут и ни секундой больше! Брайтуэйту не пришлось собирать вещи, так как у него их не было. В комнате, служившей ему спальней, он прихватил пластиковый пакет, в котором лежал странный инструмент из металла и черного пластика. Инструмент этот напоминал внешним видом небольшую электрическую дрель, хота и не нуждался в источнике тока. Доктор заправил инструмент сильнодействующим нервно-депрессантным препаратом. Это был автоматический шприц, используемый для массовых прививок и вакцинаций. Доза препарата, заправленная Брайтуэйтом, была практически смертельной. Но его уже не волновали проблемы исцеления: речь шла о собственной жизни или смерти. Если для спасения понадобится убить, он не задумываясь пойдет на это. Брайтуэйт спрятал автоматический шприц под белый халат. Набранной дозы хватит, чтобы парализовать кого угодно, а этому странному пациенту с его пострадавшей нервной системой она может принести гибель. Что ж, так тому и быть! Доктор Брайтуэйт прошел в комнату в конце коридора и стал ждать. Странно, что они снабдили его автоматическим шприцем по первому требованию, стоило только позвонить Смиту, и через несколько часов устройство было доставлено. Вот это сервис! Может быть, Смит не обманет насчет медицинской школы? Тогда шприц не пригодится. Ничего, на всякий случай можно подстраховаться. Доктор Брайтуэйт увидел Смита, идущего по коридору усталой походкой, слегка сутулящегося, словно на плечах лежала невидимая тяжесть. Смит вошел в комнату и сел, стараясь не смотреть на Брайтуэйта, но потом поднял глаза. - Итак, доктор Брайтуэйт, нам пришлось выбирать между вами и вторым кандидатом, которого вы встретили во время медосмотра в Фолкрофте. Он находится в добром здравии, а у вас - рак желудка. Даже в случае удачной операции вам осталось не больше пяти лет. Медосмотр показал, что у него больше шансов на жизнь, поэтому выбрали вас. С самого начала мы планировали избавиться от того, на кого падет выбор. Хочу объяснить, почему вам придется умереть. Я понимаю, что это несправедливо, но мы вынуждены пойти на это, так как находимся в критическом положении, из которого, впрочем, не выходили с самого момента нашего основания. Если бы судьба Америки не висела на волоске, не существовала бы и наша организация. Доктор Брайтуэйт под халатом сжал в мокрой ладони рукоятку автоматического шприца. - Трудно так сразу переварить сообщение о близкой смерти, доктор Смит... - Понимаю. Мы могли бы убить вас и без этого разговора. Я бы извинился перед вами за причиненные неудобства, подтвердил бы обещания насчет медицинской школы, проводил бы до выхода и... Вы бы ничего не почувствовали. Но так как ваша жизнь имела определенный смысл, я считаю, что должна иметь его и ваша смерть. Смит вздохнул и продолжал: - Несколько лет назад президент США - его уже нет в живых - понимая, что страна идет к хаосу, преступность, особенно организованная, растет и растет, решил, что в условиях несрабатывающей конституции стало невозможным обеспечить безопасность и спокойствие одних людей, когда другие не соблюдают закон. Американский народ, все общество - от крупнейшей корпорации до мелкого торговца - находятся, и уже давно, под постоянным давлением. Это приведет, в конце концов, к установлению полицейского, карательного режима. - Или, может быть, к большей свободе? - горько спросил Брайтуэйт. - Нет. Таков закон общественного развития: за хаосом непременно следует диктатура. Свобода возможна лишь в мирное, спокойное время. Мы все видим, что Америка идет к своему концу. Как овладеть ситуацией? Нарушать законы президент не имеет права, так как подтвердит тем самым, что не действует конституция. Нет, ни одна из существующих организаций не могла спасти страну, действуя в рамках закона. Поэтому президент решил пойти другим путем, чтобы хоть как-то увеличить шансы на успех в борьбе с преступностью и коррупцией. Раз страна не имеет шансов на выживание в конституционных рамках, нужно создать вне их силу, способную спасти нацию. - Но ведь это и есть нарушение конституции? - спросил Брайтуэйт. - Правильно, - ответил Смит. - Если только такая организация существует... А если официально ее нет? - Не понял. - Организация эта не отражена ни в статьях бюджетных расходов, ни в одном законодательстве. О ее существовании известно только троим, а все остальные, работающие на нее, даже не подозревают, кому и для чего служат на самом деле. Ее финансирование скрытно осуществляется за счет десятка самых различных правительственных учреждений. Короче говоря, этой организации нет. - Что-то не верится, что никто из ее служащих не догадывается, на кого работает. - Но это именно так. Я сам поначалу в это не верил, пока, поразмыслив, не пришел к выводу: в нашей стране большинство работающих считают, что они трудятся на тех, на кого им сказали. - Это абсурд. - Хорошо, на кого вы работаете? - Ну... на совет нашей больницы, на ее директора. У меня есть и частная практика. - Последнее не в счет, тут вы сам себе хозяин. А вы уверены, что работаете на совет вашей больницы, или думаете так, потому что вам об этом сказали и к тому же вы постоянно видите этих людей? Брайтуэйт задумался, а Смит продолжил: - Так вот. Наша главная задача - предоставлять правоохранительным организациям информацию, которую без нас они бы никогда не получили. Например, вдруг вскрываются темные делишки полицейских, получающих деньги от преступного мира, и на этом случайно концентрируется внимание общественности... Мы как-то раз даже финансировали издание романа об организованной преступности, лишь бы только пролить свет на это дело. Один из главарей мафии основал специальный отряд для борьбы с ФБР, а мы сделали так, что они перегрызлись друг с другом. В результате его свои же и пристрелили. На физическое устранение мы идем крайне редко, только в исключительных случаях. А поскольку секретность - основное условие нашего существования, этим занимается только один человек. Так что раскрыть нас практически невозможно. Засветиться - значит публично признать, что основной закон нашей страны - конституция - не действует. Этого допустить нельзя. В этом случае вся наша работа пойдет насмарку. - А если этого вашего исполнителя-одиночку арестуют и заинтересуются отпечатками его пальцев? - Вряд ли возможно его задержать, но, случись такое, отпечатки его пальцев нигде не зарегистрированы. - Вы изъяли их из картотеки ФБР? - Нет, в этом не было необходимости. Видите ли, человек, которого вы помогли спасти, формально не существует. Он был казнен на электрическом стуле, а отпечатки его пальцев автоматически уничтожены. "Дестроер", как мы его называем, наиболее уязвим из всех нас, так как постоянно подвергается опасности и действует за пределами стен Фолкрофта. Такому человеку ми не можем позволить быть конкретной личностью, ему не место среди живых. Что может лучше служить нашим целям, чем живой мертвец? - У него уникальная нервная система... - Да, теперь, наверное, такая же, как у Чиуна. Чиун - это его инструктор-кореец. - Понятно, - сказал Брайтуэйт. - Значит, азиат тоже в курсе? - Нет, он понятия не имеет, кто мы и что мы, да его это и не интересует. Положенный гонорар мы доставляем туда, куда он пожелает. Все остальное ему безразлично, он, должно быть, последний настоящий профессионал. - А кто третий? - Президент США. - А когда президент уходит? - Он информирует своего преемника, а сам по нашей просьбе навсегда забывает об этом. Вы, может быть, удивитесь, но они забывают с удовольствием. - Если вам вздумается захватить власть, что может этому помешать? - Существуют встроенные предохранители, и к тому же в нашем распоряжении только один исполнитель, которому все же не совладать с целой армией. Его преимущество - в секретности, в открытом бою он обречен. Вспомните войну с Японией - в схватке один на один любой японский солдат победил бы нашего, потому что лучше разбирался в боевых единоборствах. Доктор Брайтуэйт крепче сжал рукоятку автоматического шприца, им овладело странное спокойствие, какого он никогда в жизни не испытывал. Его абсолютно не волновало зрелище вырытой для него могилы. Нужно действовать. - Значит, доктор Смит, вы планировали убрать меня еще до того, как позвонили мне? - Да. - Вы охраняете клочок бумаги, нарушая его принципы? - Когда в лесу падает дерево и никто не слышит треска, значит ли это, что дерево падает бесшумно? Быстрым движением доктор Брайтуэйт выхватил из-под халата автоматический шприц. Смит не шевельнулся. Брайтуэйт увидел, что по коридору в их сторону идет его странный пациент, и приставил иглу к руке Смита. - Не двигайтесь, или вам конец. Доктор Смит равнодушно глянул на иглу и, словно бы она его совершенно не интересовала, перевел взгляд на пациента. Тот, повинуясь команде Брайтуэйта, застыл на месте. - А с арифметикой у вас не все ладно, - сказал Брайтуэйт. - Вы говорите, что вас только трое, но кто же тогда отыскал вашего исполнителя и завербовал его? - Такой человек действительно существовал, но затем оказался в опасной ситуации и мог бы нас раскрыть. Пришлось его убрать. Римо, это автоматический шприц с каким-то ядом. - Отлично, - ухмыльнулся пациент, - теперь вы будете знать, что такое ощущение близкого конца. - Если вы приблизитесь хоть на шаг, я убью его, - предупредил доктор Брайтуэйт и слегка надавил пальцем на спусковой крючок. Пациент усмехнулся и пожал плечами. - Вот так-то, дорогой, - сказал он. Доктор Брайтуэйт мог бы поклясться, что заметил промелькнувшую, словно вспышка молнии, руку. Но не успел он нажать на спуск, как наступила темнота. Стоя над распростертым телом, Римо заметил, как мертвый палец нажимает на спуск, выполняя последнюю команду мозга. Из шприца ударила струйка жидкости и вспенилась лужицей на полу. - Кто это был? - спросил Римо. - Человек, спасший вам жизнь, - ответил доктор Харолд Смит. - Смитти, вы настоящий сукин сын! - Никто другой и не смог бы руководить нашей организацией. - Никто другой и не захотел бы, - сказал Римо. - Так меня, значит, спас этот парень? Хм. - Да. - Хорошо же мы расплачиваемся за услуги! - По-другому нельзя. А теперь снимайте с себя это дурацкое облачение. Через пару часов вам надо быть в Чикаго, а профсоюзные деятели так не одеваются. ГЛАВА ПЯТАЯ  В соответствии с инструкциями, в Чикаго Римо предстояло встретиться за завтраком в отеле "Памп-рум" с Эйбом Бладнером - руководителем региональной организации пятьсот двадцать девять из Нью-Йорка. Бладнер - коренастый человек, лысая голова которого напоминает арбуз, переболевший оспой. По информации сверху, карьера Бладнера в профсоюзном движении была довольно бурной. В пятнадцать лет он впервые сел за руль, подделав водительское удостоверение. Профсоюзными делами начал заниматься в двадцать три года, когда в одиночку расправился с пятью головорезами, нанятыми компанией, чтобы запугивать водителей. В тридцать два он уже пользовался авторитетом в организации, ему доверяли, а в сорок пять Бладнер захватил руководство, опередив предшественника на три голоса. Четыре года до следующих выборов суд не мог разобраться в этом деле, а там Бладнер уверенно победил и с тех пор бессменно оставался на посту. Иной раз кто-нибудь из водителей ломал себе руки, странным образом сталкиваясь с ломиками для монтировки баллонов. Обычно эти ломики подчинялись движениям Эйба Бладнера. Иногда с такими же ломиками сталкивались и некоторые руководители, причиняя себе при этом повреждения. Бывало, что казначей или заместитель председателя организации получали весьма неприятные переломы, но чаще всего насильственные действия возникали по вине работодателей, нанимавших гангстеров. Все гангстеры без исключения тоже встречались с ломиками, и в конце концов бандиты просто перестали появляться. Время от времени работодатели принимали решение сэкономить на бандитах и напрямую вступали в контакт с представителем противоположной - профсоюзной - стороны. При этом они пользовались конвертами. Пухлыми конвертами. Содержимое конвертов часто попадало к водителям, у которых, к примеру, кончилась медицинская страховка, к детям водителей, нуждающимся в дополнительных средствах на учебу, или к тем из членов профсоюза, кто не мог до конца выплатить деньги, взятые под залог. Ни один из членов профсоюза региональной организации Эйба Бладнера никогда не был без работы дольше суток, и только одного из них уволила "по статье", после того, как он по пьянке три раза подряд врезался на своей машине в стену склада. Бладнер обратился к хозяину с просьбой дать провинившемуся временную работу, не связанную с вождением, но получил отказ. Бладнер напомнил, что у водителя жена и четверо детей. Хозяин не хотел ничего слушать. Бладнер подчеркнул, что у водителя и так уже хватает проблем. Может быть, хозяин передумает? Нет, последовал ответ. На следующий день хозяин, полностью осознав собственное бессердечие и несправедливость, направил Бладнеру телеграмму, сообщавшую, что он передумал. В ней говорилось также, что хозяин с большим удовольствием встретился бы с Бладнером лично, но лишен такой возможности, так как выпишется из больницы не раньше, чем через месяц, да и то доктора не гарантируют, что после этого он сможет передвигаться самостоятельно. Эйб-Ломик Бладнер руководил своей организацией твердой рукой, но с открытым карманом и щедрой душой. От подчиненных требовалось только делать свое дело и сохранять репутацию в относительной чистоте. О нем говорили, что он ни разу в жизни не совершил ни одной серьезной ошибки. Бладнер думал иначе. Дело в том, что когда-то он не посчитал возможным включить правительство Соединенных Штатов в список пользующихся средствами из объемистых конвертов, время от времени получаемых им. Еще за день до открытия восемьдесят пятого ежегодного съезда Международного братства водителей правительство об этих конвертах ничего не знало. Но тут Бладнера неожиданно известили, что налоговая служба чрезвычайно огорчена тем, что ей ничего не перепадает из этих самых конвертов. Но все еще можно уладить, сказал Бладнеру человек из "налоговой службы". Эйб Бладнер может показать широту своей души, если поможет одному молодому многообещающему человеку и возьмет его в свою профсоюзную организацию в качестве бизнес-агента. Эйб-Ломик Бладнер попытался объяснить, почему это невозможно. Ведь по действующим правилам это выборная должность, и его коллеги не примут в свои круг пришедшего с улицы чужака. Сам Бладнер держится на посту именно потому, что никогда не пытался совершать такого рода глупости. Поэтому пусть налоговая служба попросит его о чем-нибудь другом. Чем-нибудь другим, как выяснилось, могут стать только десять - пятнадцать лет в федеральной тюрьме Льюисбург. Эйб Бладнер поинтересовался, как зовут его нового бизнес-агента. - Римо, - ответил человек, представившийся сотрудником налоговой службы. - Джонни Римо, Билли Римо? Как его зовут? - Римо и есть его имя. - Отлично. Замечательное имя. А могу ли я узнать его фамилию, чтобы внести в профсоюзные документы? - Джоунс. - Симпатичная фамилия, я тоже как-то раз пользовался такой, регистрируясь в мотеле. - И я, - сказал человек из "налоговой службы". Вот так и случилось, что однажды солнечным утром Эйб Бладнер ждал своего нового бизнес-агента и делегата на профсоюзный съезд. Он ждал в компании двоих коллег, которых в других организациях и структурах принято называть телохранителями. Римо обнаружил их в отдельном кабинете перед столом, уставленным едой, пирожками, запотевшими стаканами с апельсиновым соком и чашками с дымящимся кофе. Уже на расстоянии шести метров Римо почувствовал запах поджаренного бекона и картофеля по-домашнему. Ощутил его и Чиун - его наставник - специально прикомандированный к Римо для наблюдения за диетой воспитанника. - Я ведь знал, что не стоит есть гамбургер, но не знал, что этого делать нельзя, - сказал Римо. - Для умного человека "не стоит" и "нельзя" - одно и то же, - отвечал Чиун. - Я научил тебя основам атаки и обороны, а теперь буду учить правильно питаться. Когда они подошли к столу, за которым сидела компания Бладнера, лицо Чиуна исказила гримаса, выражавшая его презрительное отношение к мерзким запахам пищи. Всеподавляющее желание наполнило рот Римо. Может, все-таки удастся тайком что-нибудь съесть? - Мистер Бладнер? - произнес Римо. - Угу, - откликнулся Бладнер. В уголке рта у него пристал кусочек поджаристой картошки. - Я Римо Джоунс. Бладнер отломил кусок лукового рулета, обмакнул в золотистый яичный желток и положил в рот. Коричневая верхняя корочка рулета была покрыта румяными по краям кусочками нарезанного лука. - Ну что же, рад тебя видеть, - без энтузиазма произнес Бладнер. - Кто это с тобой? - Мой диетолог. - А что это на нем надето? - Кимоно. - Садитесь. Вы ели? - Нет, - сказал Римо. - Да, - сказал Чиун. - Так да или нет? - спросил Бладнер. - И да, и нет, - сказал Римо. - Не понимаю. - Это означает, что я поел, но этого не ощущаю. - Тогда садись, выпей кофе и съешь пирожное. Твои документы у меня с собой. Это - Пол Барбетта и Тони Станциани, они тоже из нашего профсоюза и делегаты съезда. Последовали рукопожатия, причем Станциани постарался причинить боль Римо, который внимательно наблюдал, как темноглазый здоровяк жмет ему руку до покраснения физиономии, а потом в свою очередь надавил на большой палец Станциани. Он сделал это не потому, что Станциани причинил ему боль - для Римо было бы даже полезно предстать слабаком. Нет, Римо поступил так из-за пирожных на столе: золотистого пирожного, усыпанного орехами, сырного пирожного с белой маслянистой начинкой, вишневого пирожного со сладкой красной серединой. Станциани был счастлив получить обратно руку, хотя бы и сильно болевшую. - Ай! - вскрикнул Станциани. - Извините, - сказал Римо. - Что там у вас в кулаке? - спросил Станциани, дуя на палец. Римо показал пустую ладонь. - Так вы будете кофе с пирожными, ребята? Я могу прямо сейчас, за столом приготовить для вас совершенно особое пирожное - "Дон Даниш". Я назвал его так в честь жены. - Нет, мы не будем, - ответил Чиун. - Вы едите вместо него, что ли? - удивился Бладнер. - Послушай, нам трудно будет выдать тебя за водителя грузовика, ты на него совсем не похож, понимаешь? Ты слишком субтильный, и одежка на тебе не та. А если твой диетолог будет повсюду таскаться за тобой, то мы точно влипнем. Понимаешь? - Нет, - ответил Римо. - Ну, ты похож не на бизнес-агента, а на какого-нибудь брокера или вроде того. На клерка или на кого-то из фирмы модной одежды. Понимаешь? - Кажется, - ответил Римо. - У меня хорошая репутация, меня уважают, и не хотелось бы этого лишаться. Нас считают настоящими мужчинами, и мы этим гордимся. Понимаешь? - Нет. - Ладно. Тогда коротко об истории нашего профсоюза. Когда мы, водители, только начали объединяться, хозяева компаний стали нанимать гангстеров, чтобы не допустить создания профсоюза. Нанимали они крутых ребят, с револьверами, кастетами и трубами. Водители быстро сообразили: чтобы выжить, надо уметь постоять за себя. После этого и повелось, что интересы водителей в профсоюзе защищают те, кто может быть жестким и решительным. А по тебе этого не скажешь, ты выглядишь таким... средненьким. Не обижайся, в чем-то другом ты, наверное, сможешь преуспеть, но среди наших будешь выглядеть чужаком. Поэтому держись поближе