Андраш Беркеши. Перстень с печаткой ----------------------------------------------------------------------- Пер. с венг. - О.Громов, Г.Лейбутин. Авт.сб. "Перстень с печаткой". М., "Правда", 1986. OCR & spellcheck by HarryFan, 30 August 2002 ----------------------------------------------------------------------- ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1 Оливер Кэмпбел, авиаконструктор, проговорил: - Сделай это, Брюс. Я обещал ему и должен выполнить обещание. - Он поправил в камине горящее полено и взглянул на Дункана, курившего в раздумье сигару. - Сколько лет юноше? - спросил Дункан глухим голосом. - Восемнадцать. Как раз вчера он получил извещение от моего зятя, что принят в университет. - Тогда как же ты мыслишь себе все это? - Он уедет домой, как только окончит курсы, - ответил Кэмпбел. - Свою задержку сможет объяснить войной. - А как чувствует себя доктор Шавош? - спросил Дункан и отхлебнул из чашки чая. - Он временно бросил исследовательскую работу. - Кэмпбел понял, что его друг хочет переменить тему разговора, но продолжал: - Ты ведь знаешь, что мой внук живет у него. - А почему Игнац Шавош бросил научную работу? - Видимо, у него были на то причины. Он открыл частную клинику. Аннабелла - его первый ассистент. - Твоя дочь, как вижу, очень полюбила Венгрию. - Аннабелла - да. А вот Эржебет никогда не сможет полюбить эту страну. Мне кажется, что Кальман именно поэтому... - Кэмпбел умолк и снова стал ворошить тлеющие поленья. - Она не любит сына? - спросил Дункан. - Эржебет отрицает это, но я знаю, что не любит. Хотя, по правде сказать, Кальман очень приятный юноша и вполне заслуживает любви. - Кэмпбел раскалил докрасна конец железного прута и, вынув его из камина, зажег о него сигарету. Потом, кряхтя, выпрямился во весь рост, держась за поясницу. Кэмпбел был высокий сухопарый мужчина; лицо его испещряли морщины. - Эржебет боится, - продолжал он, - что Кальман унаследовал необузданный нрав своего отца. Я, например, этого в нем не замечал... Прислать его? - Что ж, пришли, - согласился Дункан и стряхнул пепел с сигары. Через несколько минут Кэмпбел вернулся с высоким стройным молодым человеком. Он включил свет и обратился к юноше: - Это мой друг, сэр Брюс Дункан. - Я рад, сэр, что могу познакомиться с вами, - проговорил молодой человек и склонил голову. Дункан не подал ему руки и жестом указал на кресло. Кэмпбел продолжал: - С сэром Дунканом ты можешь говорить так же откровенно, как со мной. - Хорошо, дедушка, - с почтением ответил юноша. Кэмпбел вышел из комнаты, а Кальман повернулся к Дункану: - Разрешите налить вам, сэр? Дункан кивнул. Юноша осторожно наполнил рюмку и поставил ее на маленький столик. - Ваш дед упомянул, что вас приняли в университет. - Да, сэр. Я хотел бы стать преподавателем венгерской литературы и истории. - Вы любите литературу? - Я потому хотел бы стать преподавателем, чтобы и у других привить любовь к литературе. Я с тех пор, собственно, и стал ненавидеть нацистов, когда они начали сжигать книги. - И сейчас вы хотите сражаться против них? - Все мои помыслы только об этом, сэр. Дункан кивнул и заговорил тихо, неторопливо: - Война против нацистов идет вот уже три недели. Она, молодой человек, ведется по многим направлениям. Мы сражаемся с ними не только в воздухе, на море и на суше, но и в других сферах. Мы - организующие и направляющие эту борьбу - находимся в трудном положении. Для того чтобы бороться с нацистами, нам нужны не только летчики, моряки, танкисты и стрелки, но и такие солдаты, которые сражались бы в тылу, действуя силой своего духа... Эта форма борьбы, разумеется, опаснее, сложнее и разностороннее, чем те, о которых мы говорили раньше. Вы согласились бы на подобную службу? - Почел бы за счастье, сэр, - убежденно сказал Кальман. - Даже в том случае, если бы эту борьбу вам пришлось вести у себя на родине? - В Венгрии? - Да, там, молодой человек. Ведь нацисты наверняка ввергнут Венгрию в войну. Поэтому вам и придется сражаться дома. - После короткого раздумья он добавил: - За Англию и за свою родину. - В одиночку? - Возможно, и в одиночку, в отрыве от своих товарищей, полагаясь только на свой ум и свою находчивость, а в отдельных случаях даже в безнадежных условиях, потому что вам неоткуда будет ждать помощи. - Я согласен, сэр. Через три дня Кальман Борши стал членом секретной организации, именуемой "Политикл интеллидженс депатмент" (Пи-Ай-Ди). Под именем Гарри Кэмпбела он был направлен на подготовку в один из специальных лагерей, расположенных на юге Англии. Его товарищами по курсам оказались чехи, греки, поляки, голландцы, венгры, сербы. Никто из обучающихся не знал истинного имени другого, да никто и не допытывался, и только по характерным ошибкам в английском произношении можно было приблизительно догадываться о национальности каждого. На шестимесячных курсах проводилась всесторонняя подготовка. Слушателей знакомили с основами разведки и диверсионной деятельности, с обязательными правилами конспирации; наряду с различными дисциплинами психологического свойства им преподавали и всевозможные технические предметы: они обучались шифрованию, фотографированию, радиоделу, вождению автомобиля. Не были забыты и предметы, развивающие ловкость; поэтому, когда закончилось обучение на курсах, Кальман и его товарищи не только умели отлично владеть ручным оружием, но и неплохо освоили приемы дзюдо. В этих "науках" Кальман особенно хорошо преуспел. После окончания курсов Дункан вызвал к себе молодого человека. В кабинете было тепло, в камине весело потрескивал огонь. Дункан предложил Кальману сесть и после краткого вступления, в котором он похвалил его за прилежание, сказал: - Итак, молодой человек, завтра вы как солдат Великобритании, присягнувший на верность его величеству, возвратитесь в Венгрию. - Слушаюсь, сэр. - Учитесь, получайте образование, живите привычной вам жизнью. - А в чем будет заключаться мое задание, сэр? - Посмотрите, пожалуйста, на эту фотографию. Кальман взял в руки фотографию размером 6x9 сантиметров. С нее ему улыбалось лицо деда. Оливер Кэмпбел сидел у окна; правая рука его была на подлокотнике кресла, пальцы сжимали голову резного льва; левая рука лежала на коленях. - Мой дед, - тихо произнес Кальман. - Внимательно всмотритесь во все детали. Прочтите также и надпись на обороте. - "Моему внуку, с любовью и гордостью. Лондон, 1940, февраль. Оливер", - прочел юноша. - Вам ничто не показалось странным в этом тексте? Кальман долго изучал надпись. - Да, сэр, - сказал он. - Дата написана дедушкой по венгерскому обычаю: сначала год, потом месяц. - Верно, молодой человек. Так вот, слушайте. Вы должны беспрекословно выполнять задания того человека, который предъявит вам эту фотокарточку. Возможно, что ваш шеф явится только спустя несколько лет. - А до этого какое будет у меня задание? - Соблюдать все законы и жить, не привлекая к себе внимания. Так, как этому вас обучали. Вы должны раствориться в массе, в буднях. Без указаний вы не можете принимать участие ни в каком политическом движении или акции. - Понятно, сэр, - проговорил Кальман и вернул Дункану фотографию. - А что мне делать, если меня призовут в армию? - Подчиниться. И еще одно: вы добровольно изъявили желание служить нам. Поэтому за измену вы понесете строгую кару. Кальман встал. - Вы не разочаруетесь во мне, сэр. Когда он прощался со своей матерью, у него было такое чувство, что они никогда больше не увидятся. Кальман вернулся на родину. Проходили месяцы, а доверенное лицо к нему не являлось. Летом 1941 года - ему уже исполнилось двадцать лет - он вместе с другими студентами университета был призван на военные сборы. Накануне его отбытия в часть тетя Аннабелла устроила по этому поводу праздничный ужин. Кальман был тронут заботой и любовью Аннабеллы и внимательно слушал ее советы. После ужина дядя Игнац положил ему руку на плечо. - Пошли, мой мальчик. Кофе принесут ко мне в комнату. Доктор удобно расположился в глубоком кресле, закурил сигару и спросил Кальмана, почему он не садится. Тот стоял у окна, спиной к Шавошу, и смотрел в сад. - Знаешь, Кальман, - слышал он голос доктора, - военная служба в колониях, в тропиках, очень тяжелая. В десяти - двенадцати тысячах километров от родины. Когда я был в Гонконге... - Ты был вместе с дедушкой в Гонконге? - Да, в тридцатом году... Там мы и познакомились. В ту пору старика интересовала авиационная промышленность Японии, и он на несколько лет поселился в Гонконге. Пей кофе, а то остынет. Гонконг... Любопытный город, и люди там любопытные. Это разведывательный центр Британской империи в борьбе против Японии. Место сбора международных авантюристов... На башне францисканской церкви пробило восемь часов. - Я пообещал твоему деду, что буду присматривать за тобой. Он шлет тебе привет. Молодой человек вскинул голову. - Когда ты разговаривал с ним? - Он просит, чтоб ты не забывал его. И для большей убедительности посылает тебе эту фотографию. - Шавош вынул из бумажника фотографию размером 6x9 и протянул ее Кальману. Это была та самая фотография, которую показывал ему Дункан. Кальман был ошеломлен. Этого он никак не мог предполагать. Затем, чтобы скрыть свою растерянность, он заулыбался. - Понятно, дядя Игнац, - сказал он. - Я в твоем распоряжении. 2 На другой день утром Кальман явился в часть. Указания, полученные им от дяди Игнаца, показались ему детской забавой. Не так представлял он себе борьбу против нацистов. Может ли повлиять на положение на фронтах его информация о том чему их обучают на сборе, каковы технические данные венгерских танков и что дали наблюдения за офицерами и рядовыми? Уже близился конец учебного сбора, когда Кальман поделился своими мыслями и переживаниями с доктором. Они сидели в саду; в воздухе уже чувствовалось дыхание осени. Кальман сказал, что он хотел бы получить более серьезное задание. Шавош запустил пальцы в свои седеющие волосы, потом скрестил на груди мускулистые руки. - Разумеется, ты, мой мальчик, способен и на большее, - проговорил он. - Но сейчас ты должен заниматься этим. Это нужно для тебя, нужно и для меня. Пока что мы закладываем лишь фундамент. Успокоив Кальмана, Шавош ушел. Он отправился в гости к профессору Калди, приехавшему на несколько дней из Сегеда в Будапешт. Кальман получил увольнительную до следующего утра. Откинувшись на спинку плетеного диванчика и закрыв глаза, он наслаждался тишиной, теплым осенним воздухом и горьковато-пряными запахами, приносимыми вечерним ветерком. Он думал о приближающемся учебном годе. Учебный год пролетел незаметно, а сразу после окончания экзаменов Кальмана призвали в армию. После шести недель общевойсковой подготовки, когда начались аудиторные занятия, Кальман попросил разрешения проживать вне расположения части. Его задача казалась ему несложной: он должен был наблюдать за людьми, присматриваться, кто сочувствует нацистам, а на кого можно будет положиться в случае вооруженного восстания. О своих наблюдениях он регулярно сообщал Шавошу. В 1943 году произошло неожиданное событие, которое вынудило к решительным действиям не только Кальмана, но и Шавоша. В первых числах сентября группа офицеров и унтер-офицеров выехала в Германию. И в это самое время всю страну с молниеносной быстротой облетело известие, что союзные войска высадились в Италии. На Восточном же фронте соединения Красной Армии неудержимо двигались вперед. Кальмана и еще нескольких человек из батальона - в том числе и его нового друга Шандора Домбаи - откомандировали в распоряжение одной из карательных частей оккупационного командования на Украине. На сборы им дали сроку три дня; отправляться они должны были с вокзала Йожефварош. Домбаи, как только это ему стало известно, тут же отыскал Кальмана. Они присели на скамейку под диким каштаном. Домбаи решительно сказал: - Я не поеду. - А что же ты будешь делать? - Сбегу. Хочешь со мной? - Куда же? - спросил Кальман. - Еще не знаю. У нас в распоряжении два дня. Что-нибудь выдумаю. - У тебя есть связи? - Была одна нить, да оборвалась. Но... - Он в раздумье посмотрел на Кальмана. - Твои друзья - коммунисты? - Не все ли равно? Важно, что антифашисты. - Не торопись. Если мы решим бежать, то переход на нелегальное положение нужно как следует подготовить. Дело это не простое. После обеда Кальман пошел домой, переоделся в штатское и поехал в клинику к Шавошу. Год назад доктор Шавош передал свою частную клинику государству для лечения раненых, прибывающих с фронта, и правительство с радостью приняло его подарок. Однако никто не подозревал, что в трехэтажном здании клиники по улице Тома занимаются не только лечением раненых, но и организацией движения Сопротивления. Шавош был специалистом по нервным и душевным болезням, и среди его больных попадались и буйнопомешанные; этих несчастных лечили в закрытом отделении на третьем этаже. Коллеги Шавоша были антифашистами: он подобрал их из своих знакомых врачей после долгого и пристального наблюдения. Никто из них, за исключением двух человек, разумеется, не догадывался о том, что главный врач был одним из руководителей английской разведки, действующей на территории Венгрии, и что он, будучи убежденным англофилом, уже много лет работает на англичан. Доктор как раз разговаривал по телефону, когда Кальман вошел к нему в кабинет. Он жестом пригласил племянника сесть, но Кальман подошел к окну и углубился в созерцание медленно плывущих по Дунаю к северу барж. Шавош тем временем закончил телефонный разговор, положил трубку, сказал секретарше, чтобы та никого не впускала, затем подошел к Кальману, пожал ему руку и, обняв за плечи, подвел к письменному столу. Кальман рассказал ему, что послезавтра на рассвете его в составе группы особого назначения отправляют на фронт, и попросил указаний. Одновременно он сообщил, что Шандор Домбаи намерен бежать, но в данный момент у него нет надежного места укрытия, так как в результате арестов его связи с друзьями нарушились. Доктор внимательно выслушал Кальмана, а затем сказал, что в соответствии с имеющимся указанием тот должен перейти на нелегальное положение. Сообщение Шавоша навело Кальмана на мысль, что доктор уже обсуждал с кем-то этот вопрос, а это означало, что есть начальство и повыше дяди Игнаца. - Я уже принял необходимые меры. - Несколько минут Шавош задумчиво молчал, словно проверяя мысленно, все ли он сделал. - Профессор Калди знает тебя? - Нет, не знает. А я знаю старика, слушал его лекции. - У профессора Калди есть вилла на Таборхедьском шоссе. - Где это? - В Обуде, на склоне Розового холма. Виллу ты скоро сам увидишь, а вот о старике я кое-что тебе расскажу. - Доктор, куривший обычно сигары, на этот раз закурил сигарету. - Калди человек со странностями, - продолжал он. - Унаследовал большое состояние, но не придает ни малейшего значения ни деньгам, ни имуществу и растрачивает средства на какие-то глупости: он собирает антикварные вещи. Наверно, поэтому он и купил у черта на куличках этот уродливый дом, в котором не менее десяти комнат. Профессор больше находится в Сегеде, чем в Будапеште; он преподает там в университете и проживает у младшей сестры своей жены Белы Форбат. - Художник Форбат - его зять? - Да. - Старик, несомненно, антифашист, и это всем известно. Свои убеждения он настолько открыто высказывает, что их не принимают всерьез. Поэтому Калди не вовлекают и в движение Сопротивления - в конспирации он ни черта не смыслит. Что у него на уме, то и на языке. Некоторые утверждают, что старый чудак потому отваживается так откровенно высказывать свои мысли, что кто-то его поддерживает. Летом сорок второго года его несколько раз допрашивали в контрразведке; на него пало подозрение в связи с тем, что его ассистент, Миклош Харасти, оказался членом нелегальной коммунистической партии. Харасти жил у него. Правда, до судебного разбирательства дело не дошло, так как, по официальным данным, молодой человек покончил с собой. Это неправда. Его адвокат утверждает, что он умер от пыток. Относительно же Калди ничего не смогли доказать, вероятно потому, что и не стремились к этому, ибо видели, что старик не имеет ничего общего с коммунистами. Его имя известно в зарубежных университетах; после первой мировой войны он несколько лет жил в Париже и Веймаре. - Да, странный он человек, - проговорил Кальман. - А его дочь? - Марианна? - спросил задумчиво Шавош. - Интересная девушка. Миклош Харасти хотел жениться на ней. Во всяком случае, его влияние на нее было несомненно. В сорок втором году она, правда, еще не была причастна к движению, ибо тогда она провалилась бы. Однако я вполне допускаю, что теперь Марианна поддерживает связь с коммунистами. - А из чего ты заключаешь, что девушка занимается подобной деятельностью? - Я не утверждаю этого, а только предполагаю. Словом, завтра ты переселишься на виллу Калди и станешь там садовником. - Садовником? Я? - Ты, мой мальчик. Конечно, не как Кальман Борши, а как Пал Шуба, инвалид войны, юнкер-фельдфебель. До призыва в армию ты - Шуба - окончил высшую сельскохозяйственную школу в Нови-Саде. - Шавош рассказал затем, что несколько дней назад у них в клинике умер Пал Шуба, из юнкеров. Его тайно похоронили, а официально смерть его не зарегистрировали. Шуба-Кальман завтра оставит клинику как непригодный к военной службе инвалид войны. Шавош достал из ящика письменного стола документы, заглянул в один из них и начал читать: - "Расстройство нервной системы, тяжелая форма эпилепсии на почве травмы коры головного мозга; операция противопоказана..." Мы уже наклеили сюда твою фотографию, вот медицинское заключение, а вот выписной лист. Шуба служил во втором разведывательном батальоне первого полка. Из всего батальона только двое вернулись домой. Остальные погибли под Коротояком или пропали без вести. Что тебе еще нужно знать? Ты награжден Железным крестом второй степени. В этом конверте ты найдешь автобиографию, собственноручно написанную Шубой. Выучи ее, изучи также его почерк, а главным образом потренируйся в его подписи. - Пока доктор говорил, Кальман постепенно начал понимать, почему дядя Игнац передал свою частную клинику под лечение раненых. Это давало ему возможность обеспечивать безукоризненную легализацию своих агентов. - Тебе все понятно? - Все. Когда я должен приступить к своим новым обязанностям? - Ну, скажем, завтра, во второй половине дня. Ты придешь сюда, здесь переоденешься и отсюда отправишься на виллу Калди. Отсюда ты удалишься совершенно спокойно; ведь когда шесть месяцев назад Шуба был доставлен в клинику, лицо его все было забинтовано. Так что администрация не видела его. Его лечащим врачом был я, наблюдал за ним и старший врач отделения, но его ты можешь не опасаться. - Я полностью доверяю тебе, дядя Игнац, - проговорил Кальман. - Во всяком случае, завтра к вечеру я отошлю в твою часть письмо, в котором ты сообщаешь мне, что не желаешь сражаться на стороне немцев и дезертируешь. - Но я не писал тебе такого письма. - Ты его сейчас напишешь и сегодня же вечером заказным письмом пошлешь на мой адрес, а я его получу завтра во второй половине дня. Правильно? Кальман кивнул. - Здесь написать его? - Можешь и здесь. Подожди, мой мальчик. Вот еще три открытки, - сказал Шавош и достал из бювара три видовые открытки. - Эта истамбульская, а эти две каирские. Садись за стол, напиши на этих открытках адрес, мою фамилию и черкни на них мне несколько приветственных слов. - А что будет с Домбаи? - спросил вдруг Кальман. - Пока я его возьму сюда, в клинику, санитаром. В закрытое отделение. Завтра вечером пусть он явится ко мне. 3 На другой день к вечеру с документами на имя Пала Шубы, в поношенной одежде, полученной от Комитета национальной помощи, с чувством легкой неуверенности он подошел к железной калитке и нажал кнопку звонка. Несколько минут из виллы никто не выходил, и Кальман имел возможность осмотреться. Надвигались сумерки, но ему была хорошо видна и серая полоса Дуная, и угадывающиеся в дымке заводские трубы далекого Андялфельда, и Венское шоссе, вьющееся у подножия гряды холмов. Калитку открыла девушка лет двадцати. Ее светлые волосы были схвачены в тугой узел. С какой-то детской непосредственностью она бросила на Кальмана открытый взгляд своих темно-карих глаз и спросила, что ему угодно. Молодой человек объяснил цель своего прихода, сказав об этом непринужденно, без тени смущения. Девушка достала из кармана фартучка ключ и открыла калитку, сообщив при этом, что господина профессора сейчас нет, дома одна лишь барышня. Марианна приняла его в кабинете отца на первом этаже. На ней был светло-серый костюм из сукна, одну руку облегала мягкая кожаная перчатка; на столе лежала ее сумочка - по всему было видно, что девушка собралась уходить. Кальман быстро оглядел хозяйку. Темно-каштановые волосы, остриженные коротко, почти "под мальчика", были зачесаны назад. Черты лица казались несколько неправильными - такими их делали широкие скулы. Глаза у нее - большие, синие, чуть раскосые - были совсем как у восточных женщин. Она отпустила служанку и знаком пригласила Кальмана сесть. Но он не сел, а остался стоять, прислонившись к письменному столу. - Отец вернется только через неделю, - сказала Марианна хрипловатым голосом подростка. - Но мне говорил о вас доктор Шавош; он сказал, что вы остались без жилья и срочно ищете работу. Отцу давно уже нужен садовник. Если вас устроят условия, можете остаться у нас. - Я в таком положении, - начал Кальман, - что выбирать не приходится. Марианна поинтересовалась, в порядке ли у него документы. - Если все в порядке, - добавила девушка, - завтра зарегистрируйтесь в полиции. - Вызвав звонком Илонку, светловолосую служанку, она велела показать новому садовнику его комнату... Прошло несколько недель. Кальман исправно выполнял свои новые обязанности, по вечерам же заходил в библиотеку и там читал. Однажды он поймал себя на мысли, что все чаще думает о Марианне. Было обидно, что девушка почти не замечала его. От дяди Игнаца пришла весточка - потерпеть еще немного; дескать, существо перехода на нелегальное положение состоит в том, чтобы тихо сидеть на своем месте. Шли недели, и Кальман все сильнее ощущал страстное влечение к Марианне. На рождество он остался в доме один. Кухарка Рози и горничная Илонка ушли еще утром, профессор был в Сегеде, Марианна, ночевавшая накануне в городской квартире на улице Вам, позвонила оттуда и сказала, что вернется только к вечеру. Кальман хорошо натопил в доме, обошел все комнаты, проверил температуру, полил цветы. Потом неожиданно позвонил в салон цветочной фирмы "Мальвин гелб" и от имени профессора Калди заказал букет роз. В полдень он пообедал, помыл посуду и побрел в библиотеку; за чтением он задремал. Часов в шесть вечера его разбудил звонок: мальчик-разносчик принес цветы. Щедро одарив паренька чаевыми, он, насвистывая какой-то мотивчик, взбежал на второй этаж и отворил дверь в комнату Марианны. Ничего не видя в темноте, он нащупал выключатель и зажег свет. Затем снял с низенького шкафчика керамическую вазу, наполнил ее в ванной водой и поставил вазу с цветами на тумбочку у тахты. Залюбовавшись букетом, он не заметил, как в комнату вошла Марианна. По всей вероятности, она только что возвратилась домой, ибо еще не успела раздеться и волосы ее были влажны от снега. Смущенно и немного стыдясь своего поведения, Кальман глядел на девушку. А та с раскрасневшимся лицом смотрела то на розы, то на молодого человека. Смелости у Кальмана сразу как не бывало. - Извините... я не знал... что вы уже пришли... Марианна не отрывала взгляда от роз. - Какие прекрасные! - сказала она тихо. - И все мои? - Кальман утвердительно кивнул. - Спасибо, - добавила она. - Вам они нравятся? - Я очень люблю розы, но поставлю их на стол - у них очень сильный аромат. - Я сам! - Кальман схватил вазу, и их руки соприкоснулись. В замешательстве молодые люди подняли глаза. И вдруг Кальман выпрямился, привлек Марианну к себе и поцеловал ее долгим, страстным поцелуем. Марианна не сопротивлялась. Позже, когда голова Марианны уже покоилась у него на груди, он нежно обнял ее. Марианна прижалась губами к груди Кальмана. - Я боюсь за тебя, - прошептала она. - Значит, любишь. - Военный трибунал заочно приговорил к смерти за дезертирство Кальмана Борши и еще какого-то парня, по имени Домбаи. Кальман вздрогнул. - Откуда ты это знаешь? - Дядя Игнац показывал мне копию приговора. Тебе и носу нельзя показывать на улицу. Здесь ты в безопасности. Все равно скоро все будет кончено. - Только до того времени многие погибнут. - Мы будем жить. У Невеля русские прорвали фронт, немцы бегут. - Я даже не знаю, где Невель. - Я тоже. Но наверняка ближе, чем Сталинград. Они были безмерно счастливы, но для всех в доме это оставалось тайной. Марианна и Кальман соблюдали все, что предписывалось домашним распорядком. Так прошла зима. А когда весна возвестила о своем пришествии, они уже знали, что жить друг без друга не могут. В один из первых дней марта Марианна сообщила Кальману, что вечером к ним придут в гости дядя Игнац и Аннабелла. Было бы неплохо, если бы он в это время находился в библиотеке, добавила она, с ним хочет побеседовать господин главный врач. - Ты рассказала ему о наших отношениях? - спросил Кальман. - Упаси бог. - Аннабелла тоже не знает? - Я должна была кому-то поведать о своем счастье... - Это понятно. Но, надеюсь, ты взяла с нее слово, что она не выдаст нас дяде Игнацу? День прошел в томительном ожидании. Сидя в библиотеке, Кальман читал "Американскую трагедию" Драйзера, но книга не могла завладеть его вниманием. Из столовой доносился шум, характерный для ужинающей компании: нежное позвякивание серебряных приборов, выстрел из бутылки шампанского, отрывки разговора. Но вот в библиотеку вошел Шавош. Они обнялись. Доктор спросил Кальмана, как он себя чувствует, и, не дав ему ответить, воскликнул: - Да ты выглядишь совсем молодцом! - Достав из кармана пиджака кожаный портсигар, Шавош закурил сигару. - Ты помнишь Монти Пинктона? - спросил доктор. - Вы вместе учились на курсах в Англии. - Такой светловолосый, широкоплечий парень с девичьим лицом... - Что ты знаешь о нем? - Надо подумать, - ответил Кальман и, закрыв глаза, стал потирать лоб указательным пальцем. Он представил себе по-славянски добродушное лицо Пинктона. - Кажется, он поляк, - начал неуверенным голосом Кальман... - Однажды он как будто упомянул, что приехал в Оксфорд из Варшавы. Отец его врач. Фамилия Пинктон - вымышленная. Подлинной фамилии его я не знаю. Он принадлежал к числу наиболее старательных слушателей. - Что он знает о тебе? За окном неожиданно забарабанил дождь, порыв ветра где-то хлопнул дверью. - Я ничего не рассказывал ему о себе. Однажды он спросил, не баварец ли я. Я не стал разубеждать его. А чтобы он и впредь считал меня баварцем, я иногда в разговоре пускал крепкое словцо по-немецки. Кстати, между собой мы говорили только по-английски. Главный врач задумчиво курил. Он сидел ссутулившись, с толстой гаванской сигарой во рту и напоминал скорее стареющего директора театра, чем одного из резидентов "Интеллидженс сервис" в Венгрии. - Сколько венгров, кроме тебя, учились на курсах? - Понятия не имею. Мы ведь говорили друг с другом по-английски. - Так вот. Монти Пинктон - венгр. - Это было сказано столь равнодушно, словно доктор сообщал, что на улице идет дождь. - Сейчас он сотрудник Телеграфного агентства. Зовут его Тибор Хельмеци, и есть подозрения, что он предатель. - Не может быть, - сказал Кальман, - ведь Монти... - Возможно, мы ошибаемся, - прервал его доктор, - но я думаю, что нет... В прошлом году Хельмеци три месяца провел в оккупированной Варшаве. После его возвращения были арестованы три руководителя движения Сопротивления. Все трое были слушателями курсов Пи-Ай-Ди. - Может, это просто случайность... - В декабре он как корреспондент своего агентства был в Белграде. Оттуда перебрался в Афины. Но не успел он еще прибыть в Грецию, как люди майора Генриха фон Шликкена схватили Мирко Станковича и всех членов его группы. "По совпадению" Мирко тоже учился на курсах Пи-Ай-Ди. - В Афинах тоже был провал? - Там нет. Но вчера взяли Базиля Томпсона. Ты ведь знал его, не так ли? Кальман кивнул и спросил: - Где взяли Базиля? - В Будапеште. - Базиль тоже венгр? - Его зовут Геза Томбор. - У него была связь с Хельмеци? - Нет, но, возможно, Хельмеци нащупал его. Кальманом овладело странное беспокойство. - А с кем связан Хельмеци непосредственно? - Непосредственно ни с кем. Он агент стратегической группы разведки, так сказать, резерв. Дважды в год он должен являться с докладом к своему шефу. С момента возвращения на родину он еще не получал заданий. Разумеется, мы только предполагаем, что он предатель. - Что же вы собираетесь делать? - спросил Кальман. - Мы должны точно знать, предатель он или нет. - Как же ты хочешь это узнать? Доктор обрадованно кивнул: - Хельмеци ждет связного. Ты вступишь с ним в контакт, словно ты тот самый связной. Собственно, так оно и есть в действительности. 4 Тибор Хельмеци каждый день от четырех до шести пополудни пишет свои репортажи в кафе "Нью-Йорк". Там у него и столик абонирован - у окна, выходящего на улицу Дохань. План Шавоша сводился к следующему. Кальману предстояло сесть к этому столику, а когда появится Хельмеци, сообщить ему пароль и дать понять, что он, Кальман, будет верхним звеном связи. Далее в общих чертах рассказать, что готовится крупная операция, но конкретно ничего не говорить. Нельзя давать и своего адреса. Один из агентов Шавоша будет наблюдать за Хельмеци, который, если он действительно предатель, непременно позвонит своему шефу и попросит его установить слежку за Гарри Кэмпбелом. План этот Кальману не понравился. А вдруг у Хельмеци в кафе будет свой человек? Что тогда делать? Кальману казалось, что продуманы не все детали. Ему надо предпринять что-то другое. С Марианной он встретился в саду. - Я должен пойти в город, - сказал Кальман. Она взяла его за руку, глаза у нее сразу стали темными. - Я боюсь за тебя и пойду с тобой. - Это невозможно. Но уж если ты хочешь мне помочь, то есть и для тебя дело. - Она подняла на него вопрошающий взгляд. - Отправь меня в город за чем-нибудь, да так, чтобы тетушка Рози слышала это. Скажем, к одному из твоих знакомых... - Ты все же не веришь ей? - Я верю только себе и тебе. Ты сегодня не собираешься уходить из дому? - В два часа я должна проводить отца на вокзал, к трем иду в университет. Возможно, сюда не вернусь. - Останешься ночевать на городской квартире? - Вероятно. Сама еще не знаю. Кончишь свои дела - приходи туда. Ты ведь еще не был у меня. - Это было бы чудесно. Но нужно придумать какой-то повод, чтобы объяснить мое отсутствие дома... В кухне их было трое: Кальман ел, Илонка, сидя напротив, пила кофе с молоком, Рози у плиты поджаривала ломтики хлеба. По радио передавали последние известия, а Рози разглагольствовала о верности женщин-солдаток. Кальман знал, что ее речь была адресована только Илонке. Дело в том, что жених молоденькой служанки воевал на Восточном фронте, а она, видите ли, заглядывалась на Кальмана. Илонка хотела ответить что-то, но тут вошла Марианна. - У меня к вам дело, Пали, - сказала она, подойдя к Кальману. - Хочу просить вас сделать для меня одну любезность. Кальман вытер губы и встал. - Я вас слушаю, барышня. - Одна моя знакомая попросила у меня почитать редкую, ценную книгу. Это уникальное издание, и я не решаюсь отправить книгу почтой. Отвезите ее моей подруге. - Хорошо. Но куда? - В Цеглед. Вы еще успеете на поезд, который отправляется в одиннадцать тридцать. А завтра утром вернетесь... Кальман несколько раз обошел здание кафе "Нью-Йорк". Осмотрел входы и выходы, внимательно присматривался ко всем мелочам. Совсем так, как этому учили на курсах разведчиков. "Обеспечение отхода есть вопрос жизненной важности". Потом вошел в кафе. Быстрым взглядом окинул помещение, поднялся на галерею и занял место у такого столика, чтобы видеть весь зал. Затем выпил бутылку пива и стал разглядывать публику. Вдруг он решил изменить план дяди Игнаца. Поспешно расплатившись, он вышел на улицу и поехал в Буду. Переехав мост Маргит, спрыгнул с трамвая и быстро пошел по набережной Дуная. Дойдя до площади Деже Силади, он замедлил шаги и тут еще раз продумал свой план действий. Потом решительно вошел в одну из табачных лавок на улице Фе, купил сигарет и жетон для телефона-автомата. После чего позвонил Марианне. - Я хочу вместе с тобой пойти в твою квартиру. Войдя в квартиру, Кальман был восхищен. Простая, но со вкусом подобранная обстановка создавала какой-то особый уют: широкая тахта, книжный шкаф из светлого полированного дуба, низкий столик и легкие кресла. - Что случилось, Кальман? - спросила она. - Потом я тебе все объясню. А сейчас ты поможешь мне? - Конечно. - Только ни о чем не спрашивай. - Говори, что делать. - Видишь окно напротив? - В котором цветы? - Да. Тебе надо узнать, кто живет в той квартире. - Сейчас? - Было бы неплохо. - Ты, конечно, подождешь здесь? - Да. Постой-ка! Как ты хочешь это сделать? - Это уж не твоя забота. Когда за Марианной захлопнулась дверь, он стал опять смотреть в окно. Вот она вышла из подъезда. Она казалась маленькой и хрупкой. Остановилась у края тротуара, посмотрела по сторонам и уверенным шагом перешла улицу. Не взглянув вверх, скрылась в доме. Девушка возвратилась домой через полчаса. - Удалось что-нибудь узнать? - спросил он. Марианна опустилась на край тахты. - Немногое, но, думаю, тебе пригодится. - Она закурила. - Хозяин квартиры - некто Вазул Гемери. Дипломат. Первый секретарь посольства. В настоящее время служит в Анкаре. В квартире сейчас живет его мать, госпожа Гемери, урожденная Эльвира Дюнтцендорфер, с глухой экономкой. Квартира из пяти комнат. Окна трех комнат выходят на улицу Фе, а двух - во двор. Фрау Эльвира почти не говорит по-венгерски. Собирается возвращаться в Германию. "Адольф Гитлер, дочка, - говорит, - посланник божий". Разумеется, по-немецки сказала. Что тебя еще интересует? - Превосходно, - ответил Кальман. - Как тебе удалось столько узнать? - Очень просто. - Марианна сделала затяжку и озорно рассмеялась. - Я позвонила. Когда мне открыли дверь, я предъявила студенческую зачетку и сказала, что пришла по поручению Христианского союза женщин-патриоток. - Неужто есть и такая организация? - удивился Кальман. - Понятия не имею. Но название что надо! Когда я заметила, что хозяйка с акцентом говорит по-венгерски, я перешла на немецкий. У той лицо так и засияло. Затем я обстоятельно объяснила ей, что по призыву Христианского союза студентки, настроенные патриотически и прогермански, производят социографические исследования. Мы, говорю, опрашиваем людей, слушают ли они по радио концерты по заявкам, находят ли программы этих концертов достаточно патриотическими, ну и дальше в таком же роде. Тем временем я спокойно осмотрелась вокруг. Потом начала хвалить ее вязаные салфетки, дешевые базарные картинки и вообще всю квартиру. В конце концов она уже души во мне не чаяла. Едва отпустила. На прощание я ей: "Хайль Гитлер" да "Целую ручку, либе муттер Эльвира" - и была такова. Сварить тебе кофе? Кальман взглянул на часы. - У меня уже нет времени, - ответил он и встал. Старший лейтенант запаса Оскар Шалго, вот уже восемь лет работающий в контрразведке старшим инспектором, мягким шагом шел по плохо освещенному коридору. Мягкость и пружинистость его походки объяснялась не столько упругостью его мускулов, сколько тем, что этот сорокадвухлетний мужчина сам по себе был "мягким" и любящим комфорт. Будь это в его власти, он, по всей вероятности, завел бы в Венгрии рикш, чтобы не делать ни единого шага пешком. Несколько раз он собирался оставить службу, но начальство не отпускало его, считая старшего инспектора знатоком своего дела. А два года назад, когда отдел контрразведки по приказу свыше стал заниматься "вылавливанием" коммунистов, Оскара Шалго перевели в этот отдел. Старший инспектор не очень-то обрадовался этому. Он был влюблен в свою профессию, в классическую службу безопасности, боровшуюся со шпионами, а коммунистов он просто-напросто не считал шпионами. Частенько у него возникали споры с шефом, полковником Верешкеи, к которому он относился как к дилетанту в их деле и с методами работы которого был не согласен. Однажды он даже сказал полковнику: "Борьба против коммунистов, между прочим, отличается от обычной, классической контрразведки тем, что шпионы выполняют свою не очень-то благодарную работу без особой убежденности, за деньги, по принуждению или просто из жадности к приключениям, в то время как коммунисты борются за очень убедительную, в какой-то мере даже приемлемую идею, и их деятельность зиждется на глубоко принципиальной основе". Итак, Оскар Шалго шел по коридору. По его лысине скользили отблески от электрических лампочек. Без стука вошел он в приемную полковника. Адъютант вежливо козырнул ему и незамедлительно доложил шефу о приходе старшего инспектора: он знал, что Шалго может входить к полковнику Верешкеи в любое время. Левая рука шефа контрразведки безжизненно висела вдоль тела - память о первой мировой войне, худое лицо напоминало морду лисицы, длинный рот почти полностью заслонял подстриженные седые усы и маленький скошенный подбородок. Полковник уже привык к "несносным штатским замашкам" Шалго, к его небрежному приветствию: иного от него нечего было и ожидать. Приходилось терпеть, ведь полковник не мог обходиться без этого вечно сонного на вид человека. Только благодаря ему шеф и держался на этом месте. - По вашему приказанию прибыл, - доложил Шалго сонным голосом. - Вы мне нужны, Шалго. - Полковник ловко обрезал кончик сигары и закурил. Некоторое время он молча попыхивал сигарой, потом, выпустив струйку дыма на полированную поверхность стола, продолжал: - Как мы и уславливались, Генрих фон Шликкен переехал со своей группой в Будапешт. Сейчас он живет в "Астории". Вы меня слушаете, Шалго? - Да, господин полковник. - Итак, согласно нашему плану мы назначаем вас в распоряжение майора Шликкена. Он просил именно вас. Вы, Шалго, будете осуществлять связь между нами и Шликкеном. Вы давно знаете Шликкена? - Тридцать пять лет. В детские годы мы были друзьями. Хороший парень, не прочь повеселиться, любитель богемы. Но я не в восторге от него с тех пор, как он стал нацистом. Разрешите доложить, господин полковник? - Слушаю вас, Шалго. - Час назад я получил донесение от Тубы. - Он достал из кармана скомканный клочок бумаги, расправил его на своей мягкой ноге, потом, водрузив на нос старомодное пенсне, прочел: "Сегодня в первой половине дня Марианна Калди послала в Цеглед садовника Пала Шубу с уникальной книгой к какой-то своей подруге. Шуба уехал сольнокским пассажирским поездом в одиннадцать тридцать. Вернется домой завтра утром. Разговор об этом происходил на кухне. Присутствовали служанка Илона Хорват и повариха Розалия Камараш. Профессор выехал в Сегед двухчасовым скорым. Пробудет там неделю. В час дня Марианна неожиданно ушла из дому, сильно взволнованная". Полковник покачал головой. - Опять у вас этот идефикс. Дорогой Шалго! Коммунистов надо искать в рабочих поселках, а не среди профессоров. Калди - член-корреспондент Академии наук. - Это ничего не значит. - У него большое состояние... - У Энгельса тоже было большое состояние... Господин полковник, верующие бывают и среди состоятельных людей. А марксизм - это религия... - Давайте кончим этот спор, Шалго. Полтора года вы пытаетесь убедить меня в этой чепухе. Меня не интересуют донесения ваших агентов. Представьте мне факты, которые подтверждают, что Калди русский шпион. - Не шпион. Он коммунист. - Все равно, - отмахнулся полковник. - Я поверю только фактам. - Распорядитесь прослушивать его телефонные разговоры. - Для этого нужно разрешение господина министра. А он благосклонен к Калди. - Давайте все же попросим разрешение у министра. Верешкеи встал. - Установите связь с майором Шликкеном. Разыщите Ц-76. Я хочу поговорить с ним. - Когда вы желаете принять Ц-76? - Завтра пополудни. 5 Кальман Борши вошел в ресторан и занял место за одним из столиков задолго до четырех. Огляделся, прикидывая, где вероятнее всего будет сидеть человек дяди Игнаца. Кальман заказал пива. Старый, шаркающий официант вернулся довольно быстро, неся бутылку и бокал на подносе. Но Кальман вдруг передумал и попросил старика принести еще и коньяк. Как только официант поставил рюмку с коньяком на столик, Кальман расплатился. Согласно плану, он должен был сесть за столик Хельмеци, но Кальман решил изменить план. Ждать ему пришлось недолго: вскоре явился и Хельмеци. Он был весьма элегантен: в коричневом спортивном пальто, серых брюках и бежевых туфлях из замши. Кальман подождал несколько секунд, затем одним глотком выпил коньяк, но, ставя рюмку обратно на стол, был так "неловок", что локтем смахнул со стола на пол пивную бутылку, и она, со звоном упав на пол, разлетелась вдребезги. Кальман вскочил, "в замешательстве" опрокинул стул, заикаясь, начал что-то объяснять официанту. Между тем от его взгляда не ускользнуло изумление на лице Хельмеци. Заплатив за разбитую бутылку и делая вид, что не замечает журналиста, Кальман торопливо направился к выходу. По его расчетам, если Хельмеци узнал его и если он действительно предатель, то он должен поспешить за ним следом. А поскольку ему известно, что Кальман здесь нелегально, он обязательно окликнет его. Возле вращающейся двери Кальман на мгновение остановился у огромного стенного зеркала и заглянул в него. Вид у него был, как он этого и хотел, "испуганный". Увидел он в зеркале также и то, что Хельмеци уже поднялся из-за стола и разговаривает с официантом. Кальман завернул на улицу Дохань и медленно пошел по ней, давая Хельмеци возможность нагнать его. Когда он через окно в последний раз заглянул в кафе, журналиста там уже не было. Не оборачиваясь, Кальман перешел на противоположную сторону, однако не успел он еще добраться и до угла улицы Микша, как услышал за спиной торопливые шаги. - Гарри! - прозвучал у него за спиной взволнованный, хотя и мягкий, голос. Кальман не остановился. Стук шагов по асфальту убыстрился, и вот Хельмеци уже ухватил его за рукав. - Провались я на этом месте, - воскликнул он по-английски, - если это не Гарри Кэмпбел! Кальман остановился и тоже по-английски взволнованно ответил: - Ты с ума сошел! - С этими словами он повернулся и пошел дальше. - Прости меня, Гарри, - извинился Хельмеци, - но ведь нет никакой опасности. - Никакой, если не считать, что ты на всю улицу орешь мое имя. Иди рядом и говори по-немецки. - Пройдя еще несколько шагов рядом с Хельмеци, он сказал: - В каком книжном магазине я мог бы купить томик Мильтона? Хельмеци неожиданно остановился. - А какое издание вам нужно? - Лондонское, двадцать седьмого года. - Вы можете купить его в магазине "Виктория". Кальман кивнул и зашагал дальше. - Послушай, в свое время мы все подробно обсудим. Но не сейчас. Я рад тому, что ты жив, и еще больше - что тебя направили в мою группу. Нужно действовать, не теряя времени, потому что Базиль Томпсон провален. Хельмеци побледнел, губы его задрожали. - Разве Базиль жил в Будапеште? - Уже много лет. - А откуда тебе известно, что он провалился? - От нашего человека в контрразведке. - Про себя Кальман подумал, что, если Хельмеци предатель, этим своим заявлением он посеет превеликую панику среди венгерских контрразведчиков и они лихорадочно примутся искать в своей среде несуществующего кэмпбеловского агента. - Начиная с этого момента я твой шеф, - продолжал Кальман. - Мы готовимся к грандиозной операции, и тебя ждет важное задание. Ты должен принять на связь группу, которой прежде руководил Базиль. Подробности обсудим у меня на квартире. А сам я сегодня ночью уезжаю. Ты останешься у меня на квартире и дождешься, пока туда прибудет мой заместитель. Пароль тот же. Все ясно, Монти? Между прочим, ты в безопасности, потому что Базиль не знает твоего адреса. Я сам получил его из Центра только вчера. Тем временем они завернули на улицу Барчаи. Хельмеци остановился в нерешительности. - Гарри, мне нужно вернуться, я забыл в кафе свой портфель. Подожди меня, я сейчас же вернусь, и мы можем пойти ко мне. - Хорошо, отправляйся, у меня тоже есть еще кое-какие дела. Собственно, мне от тебя больше ничего не нужно. Спрячь вот эту спичечную коробку. В ней адрес моей квартиры. В семь часов вечера приходи ко мне. К этому времени я уже вернусь домой. Будь пунктуален. Кальман подождал, пока изумленный Хельмеци не исчезнет за углом, а затем уже сам быстрым шагом и, проверяясь по всем правилам конспирации, заспешил к Марианне. Он думал о том, что, если Хельмеци предатель, он будет действовать без промедления, возможно даже попытается организовать за ним слежку, хотя это и маловероятно. Будь он, Кальман, шефом Хельмеци, он бы немедленно арестовал Кэмпбела, а в его квартире устроил бы засаду и терпеливо дожидался бы прихода туда заместителя Кэмпбела. Госпожа Эльвира, несомненно, будет неприятно удивлена, но через несколько часов или по крайней мере дней ошибка выяснится и недоразумение будет улажено. Все обошлось хорошо, Кальман без "хвоста" добрался до дома Марианны, а когда вошел в крошечную переднюю, то даже почувствовал хороший, здоровый аппетит. Ведь у него с самого утра маковой росинки во рту не было. Марианна радостно встретила его: обняла, расцеловала. Смеясь, Кальман высвободился из объятий и спросил Марианну, найдется ли у нее хоть чего-нибудь поесть. - Ну конечно! - хлопнула себя ладонью по лбу Марианна. - Ты же еще не обедал. Сейчас я приготовлю что-нибудь. После обеда Кальман уселся к окну и стал внимательно наблюдать за улицей. - Марианна, - обратился он к девушке. - Если хочешь, ты можешь помочь мне. - Что я должна делать? - Сядь рядом со мной, и я объясню тебе. Видишь вон того мужчину с букетом, в пальто с ворсом, что прогуливается по улице Вам? - Того, что сейчас остановился на углу? - Да, его! - Ну и что? Наверное, дожидается свою девушку. - Возможно. Так вот, не спускай с него глаз, а я буду следить за улицей Фе. Увидишь, какой сейчас разыграется спектакль. Несколько минут спустя Марианна сообщила: - Видно, моему подопечному очень жарко: он то и дело вытирает лоб. - Да? - отозвался Кальман, не спуская между тем глаз с черного "мерседеса", остановившегося у дома напротив. Из машины вышли четверо мужчин в черном. - Ну, так что там с твоим подопечным? - переспросил Кальман. - Стоит и разговаривает с каким-то приземистым мужчиной в серой шляпе... Они переходят на противоположную сторону улицы... Расходятся... Остановились и опять кого-то ждут. - Думаю, что я угодил в самое яблочко! - заметил Кальман. - Теперь следи за парадной дверью дома напротив. Если увидишь муттер Эльвиру, тотчас же скажи об этом мне. Мужчины в черном уже успели скрыться в парадном, когда из подошедшего серого "вандерера" выскочили еще три человека. Двое из них также вошли в дом, а третий остался на улице. Вдруг Марианна схватила Кальмана за руку: - Ты посмотри только! Из парадного мужчины в черном волокли отчаянно отбивавшуюся фрау Эльвиру. Через несколько секунд она была уже в "мерседесе". - Мы выиграли! - весело воскликнул Кальман и поцеловал руку Марианны: однако, взглянув ей в лицо и увидев ее изумленный взгляд, он пришел в замешательство. Марианна была отнюдь не весела, и она решительно не понимала, отчего арест фрау Эльвиры мог так развеселить Кальмана. - Почему забрали эту женщину? - спросила девушка. - Что она сделала? - Сейчас все поймешь. Мы подозревали в предательстве одного журналиста, тоже участника Сопротивления. Но нужно было проверить наши подозрения. Сегодня днем я встретился с этим типом. Он знал, что я нахожусь на нелегальном положении. Я сказал ему, что живу у фрау Гемери, но сегодня ночью покину эту квартиру. Теперь ты понимаешь? Он тотчас же известил об этом контрразведку. А муттер Эльвиру забрали, не поверив ей, что она ничего обо мне не знает. Ну, не беда, ее через несколько дней выпустят. - Понимаю. Но разве нельзя было найти другой способ? - Вероятно, можно было. Но в тот миг мне пришло в голову именно это решение. Рассчитавшись с подлым предателем, мы тем самым спасем жизнь многих людей. Пусть и эта дамочка принесет хоть малюсенькую жертву на алтарь нашего общего дела. - Возможно, что ты и прав, - согласилась Марианна. - Тогда я попрошу тебя: пойди и позвони из уличного автомата дяде Игнацу. Скажи ему, чтобы он немедленно пришел сюда. Около десяти часов вечера приехал доктор Шавош. Кальман заметил, что он не в духе. Марианна сообразила, что она лишняя, и, сославшись на какое-то неотложное дело к привратнику, удалилась. Едва за ней захлопнулась дверь, доктор Шавош, хотя и сдерживая себя, но все же строгим, даже гневным голосом стал выговаривать Кальману: - Почему ты не выполнил задания и бежал от Хельмеци? Кальман знал, что человек дяди Игнаца, ведший за ним наблюдение, подробно доложил шефу все, что он видел. Кальмана задел оскорбительный, грозный тон дяди. Однако он не возражал и только с укоризной смотрел на него, высоко вздернув брови. А тот продолжал резко отчитывать его: - Почему ты раньше не сказал, что ты трус? Зачем вообще поступал на эту опасную службу? - Почему ты думаешь, что я не выполнил задания? - тихо спросил Кальман. - Я все знаю. - Твой агент дурак! - в сердцах воскликнул Кальман. - А Хельмеци предатель! - Кальман подробно рассказал обо всем происшедшем и рассчитывал, что доктор похвалит его. Но тот, нахмурив брови, буркнул: - Немедленно отправляйся на виллу. Кальман поднял изумленный взгляд на доктора. - Я вернусь туда только утром. - Нет, сейчас. Даже не дожидаясь возвращения Марианны. Одевайся и немедленно уходи! - Я дождусь возвращения Марианны и отправлюсь на виллу только утром, - с холодным спокойствием возразил он Шавошу и уселся в кресло. Доктор небрежным жестом провел кончиком пальца по своему высокому лбу. Потом подозрительно взглянул на Кальмана. - У тебя что - интимные отношения с этой девушкой? - Это мое личное дело. - В данный момент есть только наше дело. Отвечай! - Я люблю ее. - Это меня как раз не интересует. Есть у тебя с нею связь? - Уже несколько месяцев, - решительно заявил Кальман. - Но если ты вздумаешь приказать мне, чтобы я порвал с нею, я наперед заявляю тебе, что не выполню этого твоего приказа. - Ты должен порвать с ней! - Нет! Я дал присягу, но... - Никаких "но", мой мальчик! Ты присягнул выполнять все мои приказы. И я не обязан объяснять тебе причины, стоящие за моими приказами. Но на этот раз я сделаю это. Марианна принимает участие в подпольном коммунистическом движении. Если она провалится, то это не повлечет за собой провала Пала Шубы, садовника. В худшем случае его допросят. Но вот Пала Шубу, ее любовника, обязательно возьмут вместе с ней. Не будь Пал Шуба агентом английской разведки, ни одной собаке не было бы до него дела. В данном же случае эта его любовная история угрожает интересам всей разведывательной службы. Вдруг резко зазвонил телефон. Доктор сделал знак Кальману остаться на месте, а сам подошел к аппарату и снял трубку. - Вас слушают! - сказал он в телефон странным, булькающим голосом. Кальман ничего не понял из телефонного разговора, он только видел, что его дядя взволнован. Задумавшись, Шавош несколько раз прошелся по комнате от двери до окна, затем сказал: - Пошли, я тебя провожу. Расскажу обо всем на улице. Нужно действовать без промедления. На лестнице они повстречали Марианну. Кальман с кислой миной сообщил ей, что он должен немедленно вернуться на виллу, Марианна стояла, ничего не понимая. - Завтра навести меня, - сказал ей Шавош. - Я сам тебе все объясню. Они вышли из парадного порознь. Сначала Кальман, взявший курс на набережную Дуная, а несколько минут спустя - Шавош, сразу же завернувший на улицу Фе. Перед тем как выйти из дома, они условились встретиться возле церкви, что на площади Баттяни, - разумеется, только в том случае, если оба будут абсолютно уверены в отсутствии слежки. Если же кто-то из них обнаружит "хвост", встреча автоматически переносится на час позже, и тогда уже - у главного входа больницы Милосердия. Однако оба они быстро пришли к выводу, что слежки за ними нет, и потому отправились прямиком на площадь Баттяни. Несколько долгих минут они брели, не говоря друг другу ни слова, пока Шавош наконец не замедлил шаги и не взял Кальмана под руку. - Получено сообщение из Вены, - сказал он. - Мне его только что передали по телефону. Майор Генрих фон Шликкен, эксперт Восточноевропейского отдела гестапо, прибыл в Будапешт и утром в пятницу отбывает дальше, в Афины. - Именно это тебе и сообщили по телефону? - полюбопытствовал Кальман. Он склонил голову чуть-чуть набок, но в темноте все равно не смог разглядеть выражения лица доктора. - Да, в том числе и это. А также и то, что с Хельмеци нужно покончить не позднее утра пятницы. - Наконец-то хорошая весть, - воодушевился Кальман. - Но какая связь между Хельмеци и этим немецким майором? Шавош, по-видимому, тоже продрог, потому что поднял воротник своего плаща. - Утром в пятницу и Хельмеци собирается выехать в Афины. Это не случайно. Хотя до сих пор нам ни разу не удалось установить, что они знают друг друга лично. И все же мы находим весьма примечательным, что Шликкен всякий раз появляется в Варшаве и в Белграде именно в то время, когда Хельмеци из этих же городов посылал материал в свое Телеграфное агентство. Теперь для нас эта взаимосвязь понятна. - Мне не жаль его, - пробормотал Кальман. - А я, между прочим, принял решение, что это задание выполнишь ты. Кальман от неожиданности застыл на месте. - Как, я должен убить человека? - Предателя! - спокойно возразил Шавош, за руку увлекая Кальмана за собой. - Врага! - И с легким укором добавил: - Кстати, на фронте, перед атакой солдаты не задают подобных вопросов. - Там противники сходятся лицом к лицу и каждый из них вооружен. - Хельмеци тоже вооружен. Как ни отвратителен был Хельмеци Кальману, он не представлял себе, как это он подойдет к человеку, достанет из кармана пистолет и в упор выстрелит в него. Совсем иное дело, когда враг тоже стреляет в тебя. Тогда ты вроде как бы защищаешься. - Это очень нужно, чтобы данное поручение выполнил именно я? - Да, мой мальчик. И должен тебе заметить, что задание это не простое. Нужно не убить Хельмеци из-за угла, а привести в исполнение приговор. А перед этим нужно узнать, разработкой чьих дел он занят, зачем он собирается ехать в Афины и кого там должен выследить. - И когда я должен выполнить это задание? - Завтра, - ответил Шавош. - Завтра вечером. Пока мы идем домой, я расскажу тебе о своем замысле. Разумеется, ты можешь изменить его в зависимости от обстановки. Попробуем разыскать Домбаи. Думаю, что он согласится взяться с тобой вместе за это дело. Если он в Будапеште, мы найдем его. - Как, разве он уже не в клинике? - спросил, немного успокоившись, Кальман. Если Шани Домбаи будет с ним, думал он, это уже-совсем другое дело. - Я помог ему скрыться, и, думаю, мы найдем его. Вывод Хельмеци из игры не только в наших интересах, но и в интересах коммунистов. Одного Домбаи не должен знать о тебе: того, что ты учился на курсах Пи-Ай-Ди. Понял? 6 Войдя в коридор первого этажа виллы, Кальман так громко хлопнул дверью, что даже стены-задрожали. Узкий коридор многократно усилил этот звук, и его услышали и Рози и Илонка. С некоторым страхом и в то же время сгорая от любопытства, они выглянули в коридор. - Как, вы уже вернулись, Пали? - удивилась Рози. Кальман только рукой махнул и скорчил недовольную гримасу. - Барышня-то дома? - тихо спросил он. - Давно уже вернулась, - сказала Илонка. - Я видела ее в библиотеке. - Даже ужинать не стала, - добавила Рози. - Наверно, свидание сорвалось, - ехидно заметила Илонка. Кальман поскреб в затылке и в раздумье остановился. - Ну так настроение у нее будет еще хуже, как только она узнает, что со мной случилось. - Он подошел поближе к женщинам. - Даже и не знаю, как ей сказать... Лучше всего сбежать бы мне куда-нибудь. - А что случилось? - в один голос воскликнули служанки. Кальман стоял, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, а на лице его было написано само отчаяние. - Да вы войдите, - предложила Рози. - Или пойдемте на кухню, чего же стоять в коридоре. - Книгу я потерял, - признался Кальман. - А фамилию и адрес, кому ее отдать нужно было, я запамятовал. Ох уж эта проклятая хвороба! - И стыдливо добавил: - На улице со мной это приключилось. Припадок... А когда в себя пришел, книги и след простыл. - Бедняжка! Да вы хоть поужинали? - участливо спросила Рози. - Мне сейчас не до ужина. Ну что делать? Пойти сказать хозяйке? Илонка криво усмехнулась. - Вам барышня все простит. - Почему это? Служанка пожала плечами. - Да так... - Опять ты говоришь глупости, - сердито перебила ее Рози. - И вообще, какое твое дело? - Чего вы ссоритесь? - Да вот девку зависть берет, что вы барышне нравитесь. - Я? - удивился Кальман. Илонка рассмеялась. - Не прикидывайтесь малым ребеночком! - Ах, оставьте меня в покое с этими глупостями! - возмутился Кальман и отвернулся. - Хватает с меня бед и без этого. - Куда же вы, Пали? - закричала ему вдогонку Рози. - В библиотеку. Скажу ей, а там будь что будет. В конце концов, что же я могу поделать, если я калека? Все знают, какой я... Обе служанки соболезнующе посмотрели ему вслед. На другой день Кальман проснулся рано утром. Чтобы успокоить нервы, он с ног до головы вымылся холодной водой. Но вид у него все равно был невеселый, когда он заявился на кухню, где Рози и Илонка тотчас же пристально начали его разглядывать. Кальман подсел к столу, без большого аппетита позавтракал и был настолько неразговорчив, что каждое слово приходилось вытягивать из него буквально клещами. Наконец отрывочно и с большой неохотой он рассказал служанкам, что хозяйка как следует отругала его, хотя он ничуть не повинен в утере книги. - Так что вы, дорогая, сильно ошиблись, предсказав этой истории хороший исход, - упрекнул он Илонку. - Я настолько сильно нравлюсь барышне, что она без обиняков назвала меня дураком. - Нужны больно вы барышне! - рассмеялась Рози. - Да у нее на каждый палец по кавалеру может быть, стоит ей только захотеть. Здоровых парней, не каких-то там инвалидов войны. Илонка опустила пустую чашку на стол, поднялась, одернула фартучек, горделиво выпятила упругую грудь. - Будь у меня такое богатство, как у нее, имела бы и я не меньше. Вот взять нас обеих да нагишом положить на лужке, чтобы люди не знали, кто - она, а кто - я, и еще неизвестно, какую из нас выбрали бы благородные господа. - А мне известно! - подхватил Кальман, подмигнув Илонке. - С закрытыми глазами выбрал бы и не ошибся - и только вас, Илонка! - Я, например, тоже не стала бы обзывать вас дураком, - в тон ему выпалила горничная и бросилась к двери, но неожиданно столкнулась с Марианной, не очень-то приветливо встретившей ее. - Вы что это мечетесь, как безумная? Не можете быть осторожнее? - Прошу прощения, - покраснев до ушей, извинилась Илонка. Марианна смерила ее испытующим взглядом с головы до ног, затем с укоризной посмотрела на Кальмана. - Н-да, наделали вы мне хлопот... - начала она, но мысль свою не продолжила, полагая, что остальные уже и без того хорошо знают, что именно она имела в виду, и повернулась к Рози: - Рози, дорогая, поезжайте в город и дайте в газетах "Фриш уйшаг" и "Восьмичасовая" объявления. В Цегледе едва ли читают какие-либо другие газеты, - добавила она, как бы отвечая на собственные мысли. - Сейчас нужно ехать, барышня? - Да, сейчас. А Илонка тем временем приготовит обед. - Слушаюсь, барышня. - Ну, а вы чего стоите? - повернулась она к Кальману. - Почему не занимаетесь своими делами? Лучше было бы, если бы вы больше думали о клумбах да грядках и меньше о юбках. Ничего не ответив на выговор, полученный от хозяйки, Кальман, покорно согнувшись, вышел и отправился в сад. Немного погодя Марианна ушла. Проходя вдоль ограды, она незаметно сделала Кальману рукой прощальный знак. Выждав минут десять, он воткнул лопату в землю, умылся под садовым краном, вытер лицо своей клетчатой фланелевой рубашкой и неторопливым шагом направился к дому. Дверь кухни была распахнута. Илонка не заметила, как он вошел. Она сидела у стола, чистила овощи и, мечтательно наклонив голову на правое плечо, негромко напевала какую-то мелодию. Кальман неслышно, затаив дыхание прокрался за ее спиной, а затем вдруг решительно обнял за плечи. Илонка взвизгнула от неожиданности, вскочила с табуретки, уронив с коленей эмалированный тазик с овощами. - Наконец-то мы одни, - прошептал Кальман, привлекая ее к себе. На лице Илонки тем временем изумление сменилось любопытством. Нет, она не сопротивлялась и на его поцелуи отвечала еще более страстными поцелуями. В этот самый миг за его спиной хрипло задребезжал звонок. Кальман замер. Не ослышался ли он? Но звонок заверещал снова. Выругавшись, он растерянно улыбнулся и шепнул ей, что, мол, зайдет вечерком, пусть она оставит дверь незапертой. Пробормотав еще что-то нечленораздельное, он быстро вышел во двор. У калитки в форме армейского лейтенанта стоял Шани Домбаи, а рядом с ним его невеста Маргит. Кальман едва узнал их: Домбаи за это время отпустил пышные усы, а Маргит в условиях конспирации превратилась в Гизи и перекрасилась в блондинку. На руке у Маргит болталась хозяйственная сумка, Шани опирался на палку. Они сердечно, как и подобает давно не видевшимся фронтовым друзьям, обнялись. Илонка, наблюдавшая за их встречей из окна, могла видеть и как они обнимаются и как оживленно разговаривают. Затем дверь распахнулась, и веселым, может быть, немножко хвастливым тоном Кальман представил Илонке своих гостей: - Мой друг Петер Надь, его жена Гизи, а это и есть та самая красавица Илонка, о которой я тебе писал в госпиталь. Они не подали друг другу руки, только раскланялись. - Илонка, дорогая, состряпай что-нибудь такое, чтобы господин лейтенант и его супруга обязательно остались отобедать с нами. А об остальном я с хозяйкой договорюсь. С этими словами Кальман и его гости покинули кухню. Уже из коридора до Илонки донеслись слова: - Ну вот, Пали, и привели тебя доктора в полный порядок!.. А в это время в одном из номеров отеля "Астория" майор гестапо Генрих фон Шликкен беседовал со старшим инспектором Шалго. Шликкен был высокий, худощавый, физически крепкий человек, хотя ему уже перевалило за сорок. Белокурые волосы Шликкен в отличие от большинства прусских офицеров не стриг "под бобрик", а зачесывал назад. Крупный рот с припухлыми губами несколько оживлял его бледное лицо мертвеца. А глаза его могли буквально ежеминутно менять свой цвет - от светло-голубого до болотно-зеленого. Шалго, посмеиваясь, говорил: - Итак, Хельмеци ты забираешь с собой? - Обязательно. Мы встретимся с ним в Белграде, а оттуда на военном самолете летим в Афины. Дело в том, что в Греции две враждовавшие группы движения Сопротивления договорились между собой. А это для нас катастрофа. Хельмеци лично знает двух руководителей английской разведки в Греции. Если ему удастся внедриться в их ряды, мы разделаемся сразу со всем красным штабом. - К сожалению, - заметил Шалго, - у нас здесь обстановка намного сложнее. В настоящее время мы не знаем даже, кто из членов нашего правительства ведет двойную игру. - А хочешь, я тебе это скажу? - тоном превосходства спросил, улыбаясь, фон Шликкен. И тут же махнул рукой: - Впрочем, думаю, ты лучше меня знаешь все это! - Он подошел к окну и отдернул занавеску. - Оскар, когда я вернусь, обещай мне составить список этих деятелей. - Я же сказал тебе: об этом ты попроси Сухорукого. - Его я уже просил. И он обещал мне. Но тебе я доверяю больше. Не только как старому другу, но и как специалисту. Шалго опустил тяжелые веки. - Но все это ты мог бы узнать и от Хельмеци. - Завтра я и от него получу такой список. Но я убежден, что он будет сильно расходиться с твоим. - Хорошо, я подумаю об этом. Возвращайся скорее из Афин. Желаю тебе там удачи, а приедешь - поговорим. Шликкен не стал настаивать, будучи совершенно уверенным в том, что, когда он возвратится, Шалго, ни слова не говоря, положит ему на стол список неблагонадежных венгров. Он был также уверен и в том, что в этом списке будет немало имен, которые вызовут его изумление, а вернее, в основном таких имен, потому что Шалго с его удивительным нюхом совершенно безошибочно угадывает, где нужно "пошарить". Хотя, ох, как странно порой звучат замечания этого старшего инспектора отдела внутренней контрразведки! - Оскар, ты не спишь? - обратился он к Шалго, по-прежнему глядя в окно. - Думаю, - отозвался тот. - Думаю, куда это мог исчезнуть Гарри Кэмпбел. Шликкен стремительно обернулся. - Вы умудрились непростительным образом испортить это дело. Старуха дала хоть какие-нибудь показания? - Никаких. Но сегодня я сам посвящу ей целую ночь. Между прочим, сын ее, некий Вазул Гемери, находится под наблюдением - он, видимо, работает на англичан. - А на квартире у них что-нибудь нашли? - Ничего. Там постоянно в засаде трое моих людей, - ответил Шалго, закуривая новую сигару. - С этими дилетантами просто невозможно работать. Просил же я Сухорукого: не нужно арестовывать старуху, успеем. - Но экономка сказала, что в квартире кто-то был. - Да, но она не видела, кто именно! Старуха же продолжает настаивать, что приходила какая-то студенточка. Ну ничего, к утру будем знать больше. Шликкен задумчиво прошелся по комнате. - А что показал Базиль Томпсон? - Ничего. Сухорукий сам занимается им. Вероятно, он забьет его до смерти. Потому что ни на что другое Верешкеи не способен. Ведь он и понятия не имеет о том, как нужно вести допрос. - Сегодня вечером я через полковника Гюнтера попрошу передать Томпсона мне. Поговорю с ним немножко сам. Кэмпбела нужно найти во что бы то ни стало, - убежденно проговорил Шликкен. - Хельмеци уверяет, что этот малый по происхождению баварец. По-венгерски не говорит. Дал мне его довольно сносный словесный портрет. - Шалго зевнул и продолжал: - Мы объявили розыск Кэмпбела, но тут я не рассчитываю на успех. Все наши полицейские такие болваны, что и читать-то как следует не умеют. Не говоря уже о сельской жандармерии... Шликкен достал леденец из кулечка и бросил себе в рот. - А вот скажи, Оскар, куда бы ты сам направился на месте Кэмпбела? - спросил он. - Никуда, остался бы в Будапеште. После обеда Марианна отослала Илонку к портнихе с двумя платьями для переделки. А Рози она поручила съездить к Вамошам за конспектами университетских лекций, которые ей передаст Кати. Застекленный холл был залит светом, а цветы навевали такие беззаботные мысли, что на миг она и в самом деле позабыла о войне. Кальман и Домбаи ожидали ее в библиотеке. Кальман отрекомендовал Марианне своего друга - разумеется, как Петера Надя; Марианна же, хотя и догадывалась, что это не настоящее его имя, не подала виду. Маргит, невеста Домбаи, не участвовала в их совещании; она прогуливалась по саду и следила за всем происходящим на улице и вокруг дома. Марианна была заметно утомлена и попыталась объяснить это тем, что у нее просто разболелась голова. Кивком головы она пригласила друзей к столу, а сама, взяв в руки цветной карандаш, задумчиво принялась чертить что-то на расстеленной на столе бумаге. Несколько раз она исправляла чертеж и наконец обратилась к мужчинам: - Вот смотрите. Здесь проходит улица Хун... - Карандаш ее медленно заскользил по бумаге. - А здесь находится вилла Домослаи. Калитка от дома примерно в десяти метрах. Между прочим, - продолжала она, закуривая сигарету, - вся эта местность совсем заброшена, безлюдна, но очень красива. Отсюда видна чуть ли не половина города, потому что вилла стоит довольно высоко на горе. Второй этаж виллы занимает полковник Корнель Домослаи с семьей. На первом этаже живет журналист Тибор Хельмеци - у него двухкомнатная квартира со всеми удобствами - и привратник Балаж Топойя. Топойя служит в министерстве социального обеспечения мелким чиновником. Ему лет пятьдесят. В пятнадцати минутах ходьбы от этого дома, на улице Таш, живет его дочь. Она замужем за фельдфебелем, который находится на фронте. Дочь Топойи убирает квартиру и готовит обед в семье полковника Домослаи. Но сейчас все Домослаи отдыхают на Балатоне. - А с женой привратника ты говорила? - полюбопытствовал Кальман. - Да, женщина она общительная, но болезненная. Кальман и Домбаи еще раз взглянули на чертеж. - Ну хорошо, - проговорил Кальман и улыбнулся Марианне. - Ты молодец, отличная работа! А ты, Петер, пойди сейчас к своей супруге и обсуди с ней ее задачу. Когда Домбаи ушел, Кальман с Марианной направились в ее комнату. Он обнял ее за плечи, и так они шли рядом безмолвно, чувствуя, что это безмолвие красноречивее любых слов. В комнате девушка достала коробку величиной с книгу, раскрыла ее. - Это тебе посылает дядя Игнац, - пояснила она. - Сейчас я тебе все расскажу. Слушай внимательно. В этом пузырьке с синей наклейкой - позитивные таблетки, видишь, на этикетке нарисован знак "X". Растворяются они так: пять таблеток на литр воды. Таблетки растворяются мгновенно, а действуют они минут через пятнадцать - тридцать, в зависимости от организма. Во втором пузырьке, помеченном знаком "Х-2", - только смотри не перепутай их, - негативные таблетки, их растворять не нужно. Вечером, часов в пять, примешь первую таблетку, а затем через каждые полчаса еще по одной. Всего пять штук. Дядя Игнац просил передать, чтобы больше двух стаканов вина ты все же не пил. - А это для чего? - поинтересовался Кальман, показывая на резиновые пластинки и целый набор тюбиков. - Это он тоже посылает тебе. Применяй по своему усмотрению, - пояснила Марианна. - Я, между прочим, примерила две такие штуки - очень уж смешно я в них выгляжу. Например, если вот эту пластинку приспособить над верхними зубами, на десну, лицо меняется до неузнаваемости. И не только лицо человека, но и его речь. Приспособление это держится надежно, не выпадет, потому что внутренняя его сторона смазана липкой пастой. - Ну, а в тюбиках что? - Тоже какой-то особый препарат. Перед тем как идти на операцию, оба хорошенько вымойте горячей водой с мылом руки и натрите пальцы и ладони этим веществом. Только не очень толстым слоем. Подождите минут десять. После этого можете спокойно работать без перчаток - отпечатков ваши пальцы уже не будут оставлять. А вот в этом тюбике специальный крем. Особенностью его является то, что если ты смажешь им лицо, то на коже выступят красные пятна будто от ожога. А не позже чем через час пятна эти бесследно исчезнут. 7 В тот вечер Марианна ужинала необычно рано. Когда Илонка подала ужин, в комнату вошел Кальман и попросил у девушки разрешить его другу лейтенанту Петеру Надю с женой провести сегодня ночь на вилле, так как их поезд уходит только утром. Марианна состроила кислую мину. - В виде исключения я разрешаю. Но, Пали, чтобы впредь этого не было. Здесь не гостиница. - Больше этого не повторится, барышня. Большое спасибо. Когда он ушел, Марианна сказала Илонке: - Ну не нахальные ли люди! Когда через десять минут Илонка вернулась на кухню, она уже не нашла там Рози. Илонка быстро вымыла и перетерла посуду, расставила ее по местам и вышла в коридор. В доме повсюду уже была тишина. Илонка подкралась к двери Рози и прислушалась. Похрапывание и сопение говорили о том, что повариха уже спит. Убедившись в этом, Илонка пошла к себе. Отворив дверь своей комнаты, она увидела Кальмана. Он сидел у стола. Когда девушка вошла, он встал и, ни слова не говоря, привлек ее к себе. Кальману требовалось все его присутствие духа. Они уже лежали в постели обнявшись, когда он прерывающимся голосом прошептал: - Погоди секунду... - Он высвободился из объятий девушки, подошел к столу и ощупью нашел бутылку. - Давай-ка выпьем по стаканчику. - Слышно было, как тихо льется вино в стакан. - На, держи. Осторожно только, не облей меня. "Твое здоровье... За сегодняшний вечер... За все... Через полчаса он стал будить Илонку. Она спала глубоким сном. Он ущипнул ее за руку. Она и тогда не проснулась. Прикрыв девушку, Кальман быстро оделся, забрал с собой бутылку и стаканы и тихо вышел из комнаты. Его уже с волнением ждали Домбаи и Маргит. Балаж Топойя и его жена только что отужинали. Женщина чувствовала себя усталой и решила не мыть посуду; она сложила ее горкой, с тем чтобы завтра вымыть. Топойя, грузный мужчина, сидел на табуретке и потирал свою больную ногу, подвернув кверху теплые фланелевые кальсоны. Он был углублен в чтение газеты "Мадяршаг". Жена неслышно сновала по кухне. Наконец, остановившись перед мужем, она спросила, подметет ли он тротуар, запрет ли ворота или ей идти. Топойя выплюнул изо рта разжеванную спичку, хмуро посмотрел на жену и сказал: - Ты что, не видишь, что я читаю? - И снова углубился в газету. Женщина не стала спорить. Она сняла с вешалки телогрейку, так как всегда мерзла, и хотела было уже выйти наружу. - Ты куда собралась? - грубо окликнул ее муж и встал. - Гляди, еще и нос воротит! В этот момент за дверью позвонили. - Кого еще несет, - прошипел Топойя и, злобно взглянув на жену, крикнул: - Войдите! Растерянно смотрел он на высокого черноусого лейтенанта и на другого, худощавого мужчину в серой шляпе, лицо которого было покрыто какими-то странными красными пятнами. Лейтенант любезно поздоровался; Топойя смущенно пробормотал что-то, потом попросил разрешения привести себя в порядок и надеть брюки. Вдруг зазвонил телефон. Домбаи знаком показал Топойе, чтобы тот взял трубку. - Вилла Домослаи... Квартира Топойи... Кого вы просите, целую ручку? - Удивленно выслушав ответ, он опустил руку с трубкой и тихо сказал: - Просят господина капитана Ракаи. Кальман подошел к телефону и, взяв в руку трубку, мысленно отметил про себя, что Маргит работает с точностью до минуты. - Капитан Ракаи слушает. Здравствуйте... Пожалуйста... - Он кивнул Домбаи, чтобы тот запер дверь, и стал рассеянно смотреть на Топойю и его жену, лицо которой выражало сильный испуг. - Господин полковник, докладывает капитан Ракаи... - Женщина что-то тихо спросила у мужа, но тот прижал палец к губам. - Вилла нами окружена... Нет нет, еще не приходил... Так точно, понял вас. Взять живого или мертвого... Нет, перестрелки мы не боимся... Только... Только, честь имею доложить, задание это трудное... Мы должны впустить их в квартиру... Да, да, в квартиру Топойи... Надежный ли это человек? - Кальман взглянул на Топойю, потом на газету, которую держал в руках Домбаи. - Мне кажется, что надежный, истинный венгр... Но... Да, да... Опасность лишь в том, что во время перестрелки кто-нибудь из заговорщиков может подстрелить их... Понятно. Мы попробуем устранить. Не знаю, правда, удастся ли... Понятно. Слушаюсь. - Кальман положил трубку и задумчиво поправил очки на носу. - Н-да, что же нам с вами делать, Топойя? Здесь сейчас будет перестрелка. Вы служили в армии? Женщина в ужасе схватила мужа за руку. - Балаж... Топойя отер рукой вспотевший лоб. - Прошу прощения, господин капитан, о чем идет речь? - глухо спросил он. - О том, Топойя, - ответил Домбаи, - что два вражеских агента собираются проникнуть в квартиру его высокоблагородия господина Домослаи. Они придут к вам с фиктивным разрешением от хозяина, чтобы вы передали им ключ от квартиры. По нашим данным, утром здесь был их лазутчик - одна женщина. - Был тут кто-нибудь? - спросил Топойя у жены. - Женщина, - со слезами в голосе проговорила она. - Из какого-то союза, показала удостоверение... - А вы, тетушка Топойя, сказали ей, что его высокоблагородие господин Домослаи с семьей в отъезде, а ключ от их квартиры у вас... Что нам теперь делать с вами? - Господин капитан, осмелюсь спросить: а нельзя ли нам уйти на это время к дочери? - с надеждой в голосе промолвил Топойя. - А где живет ваша дочь? - Кальман погладил женщину по голове, отчего та еще пуще расплакалась. - Ну да не ревите же вы! Придумаем что-нибудь. Так где живет ваша дочь? - На улице Таш, - всхлипывая, ответила тетушка Топойя. Спустя несколько минут супруги Топойя уже были на улице. Домбаи взял слово с привратника, что десять минут первого ночи тот вернется - он будет ждать его. Тем временем Кальман привел себя в порядок: вынул изо рта резиновую накладку, снял очки и убрал их в карман, взвел курок пистолета, после чего, как и было намечено по плану, позвонил в дверь к Хельмеци. Домбаи остался в квартире привратника. До сих пор все шло с точностью часового механизма. Кальман испытывал сильное возбуждение, но он и не старался его скрыть, так как взятая им на себя роль как раз предполагала, чтобы он был возбужденным и встревоженным. Послышались шаги и, когда Хельмеци спросил, кто там, Кальман тихо, но отчетливо ответил: - Кэмпбел. Пораженный Хельмеци стоял в дверях и испуганно смотрел на озаренное слабым светом взволнованное лицо Кальмана. - Скорее, - проговорил Кальман по-немецки. - Закрой дверь. - Тяжело дыша, он прислонился к стене. Ему нужно было протянуть несколько минут, пока Домбаи проведет Маргит в квартиру привратника. Хельмеци пропустил все еще тяжело дышавшего Кальмана в комнату, поддерживая его за плечо. Несколько успокоившись, Кальман попросил чего-нибудь выпить. Он рассказал, что его чуть не схватили; Базиль, по-видимому, все же признался и выдал его адрес, так что он с трудом сумел удрать; еще счастье, что госпожа Эльвира подала условный знак и ему удалось через шахту лифта спуститься в подвал. Со вчерашнего вечера он там скрывался, и вот наконец сегодня ему повезло... Кальман выпил палинку [венгерская водка], снова налил рюмку и вытер носовым платком пот с лица. Хельмеци отчетливо видел, как дрожат у него руки. Это в какой-то степени успокоило его. В то же время он раздумывал над тем, как бы известить сотрудников Шалго, даже лучше не Шалго, а самого Шликкена, потому что сейчас он уже считал возможным, что и толстый старший инспектор работает на англичан. Раздумывая над этим, он дружески успокаивал Кальмана, дескать, нечего так бояться, здесь он в безопасности - ведь Базиль не знает его адреса, да к тому же вряд ли его, Хельмеци, могут заподозрить, поскольку он еще, в сущности, не включился в работу. Кальман, несколько успокоившись, осмотрелся и закурил сигарету. Однако Хельмеци заметил, что руки у него все еще дрожат, и улыбнулся самоуверенной снисходительной улыбкой. - Ты боишься? - спросил он. - Какие глупости! - огрызнулся Кальман. - Давай-ка выпьем, - проговорил Хельмеци и налил в рюмки палинку. Ему вдруг показалось, что он нашел правильное решение и что этот перетрусивший молодой человек уже не сможет ускользнуть от него. Кальман вдруг встал и испуганно стал озираться по сторонам. - О господи, мой портфель! - воскликнул он. - Я, кажется, забыл его там. - Где? - У привратника. - Ну и здорово, видно, ты перетрусил, если проявил такое легкомыслие, - сказал Хельмеци и встал. - Но пошли, я сейчас поговорю с ним. Они вышли в переднюю, Хельмеци открыл дверь. На лестнице стоял, Домбаи с револьвером в руках. - Кого вам нужно, господин лейтенант? - спросил Хельмеци и заметил, что Кальман отпрянул назад. - Господина главного редактора Тибора Хельмеци. - С револьвером? - удивился Хельмеци. - Что ж, это я. - Тогда - руки вверх! - Бросьте шутки! - Руки вверх или я застрелю вас. - Голос звучал угрожающе. Хельмеци поднял руки. - Повернитесь и идите впереди. - Домбаи проводил его назад в комнату. Кальмана нигде не было видно. - Станьте к стене. Вот туда. - Хельмеци повиновался. Ему бросилось в глаза, что дверь в спальню была открыта. В этот момент на маленьком столике, около которого стоял Хельмеци, зазвонил телефон. - Снимите трубку, - приказал Домбаи, - но о том, что с вами произошло, - ни слова. Хельмеци поднял трубку. - Да, квартира Хельмеци. Кто вам нужен?.. Это какая-то ошибка. - Кого спрашивают? - тихо спросил Домбаи. - Не кладите трубку. - Одну минутку... - проговорил в телефон Хельмеци. Какого-то капитана Ракаи. - Это я, - проговорил на чистейшем венгерском языке вышедший из спальни Кальман и, подойдя к остолбеневшему хозяину дома, взял у него из рук трубку. - Господин лейтенант, поставьте его лицом к стене, - бросил он Домбаи. - Алло, капитан Ракаи слушает. Хельмеци совсем растерялся. Он прислонил голову к прохладной стене. "Может быть, Гарри с помощью этого дерзкого трюка, выдавая себя за Ракаи, хочет спастись? - пронеслось у него в мозгу. - И все же что-то здесь не то, ведь он свободно говорит по-венгерски и, кажется, говорит обо мне с каким-то полковником". - Честь имею доложить, со мной лейтенант Надь. Вилла окружена нами... Понятно. Пока не приедет господин полковник, начать допрос. Слушаюсь. Хельмеци слышал, как Кэмпбел положил на рычаг телефонную трубку и приказал лейтенанту: - Проверьте все и проинструктируйте людей, чтобы они, не дай бог, не стали стрелять в господина полковника. Подождите, куда вы бежите? - Осмелюсь доложить... - Обыщите господина Монти Пинктона. Хельмеци был близок к обмороку. Сейчас он уже ничего не понимал. Выходит, что Кэмпбел не тот, за кого он себя выдавал. Уж не он ли, не Кэмпбел ли был вторым агентом Шликкена?.. Хельмеци терпеливо сносил, когда его обыскивали. - Теперь идите, - услышал он властный голос Кэмпбела. Щелкнули каблуки, застучали шаги, хлопнула дверь. - Повернитесь и садитесь. Вон туда, около печки. Хельмеци попытался взять себя в руки; улыбаясь, он повиновался. - Гарри... - Я капитан Виктор Ракаи. - Все равно, - сказал Хельмеци. - Будьте любезны, наберите сейчас же следующий номер телефона... - Уж не желаете ли вы, Пинктон, разговаривать с сэром Дунканом? - Нет, нет. Я хотел бы выяснить это роковое недоразумение. - Какое недоразумение? Никакого недоразумения нет, Пинктон. Я вот уже несколько лет охочусь за тобой. Но ты ловко маскировался... - Я и не собирался маскироваться. Будь любезен... - Будьте любезны, - поправил его Кальман. - Будьте любезны, наберите, пожалуйста, 372-08 и вызовите господина старшего инспектора Оскара Шалго. Скажите ему, чтобы он немедленно попросил приехать сюда господина майора Генриха фон Шликкена. Кальман наморщил лоб. - Что это должно означать, Пинктон? Майор Шликкен уехал в Афины. - Он должен отправиться туда только завтра утром... - План изменился. Он уехал час назад. - Тогда пусть сюда приедет господин старший инспектор Оскар Шалго. - Вы, Пинктон, знаете этих господ? - Много лет... Кальман подошел ближе. - Уж не хотите ли вы сказать... - Кальман погрозил пальцем, - что... - Именно это. Может быть, вам скажет что-нибудь этот шифр: Ц-76? Кальман широко раскрыл глаза, потом начал громко смеяться. - Может, вы и есть Ц-76? - Да, я. Старший инспектор Шалго это подтвердит. Кальман не знал, кто такой Шалго, только догадывался, что он стоит над Хельмеци. Поэтому, не задумываясь, он сказал: - Сомневаюсь в этом, Монти Пинктон. Старый добрый Шалго полчаса назад скончался. Он отстреливался до тех пор, пока у него не кончились в обойме патроны. Последнюю пулю он пустил себе в лоб. Вы с ним, Пинктон, ловко замаскировались. - Оскар покончил с собой? - Ну, не будем играть комедии, Пинктон. У нас мало времени. Быстро диктуйте имена... Вам дурно? - Прошу прощения, я - Ц-76. - В материалах Ц-76 не фигурирует ваше имя. - Иного я сказать не могу. Я могу это доказать. - Пожалуйста, докажите. - Можно мне встать? - Что вам надо? - Кальман поднял револьвер. - Сидите. Хельмеци ослабил галстук. - Прошу вас, - глухо произнес он. - В ящике моего письменного стола вы найдете конверт. Кальман выдвинул ящик, не упуская, однако, из виду побледневшего Хельмеци. - Этот? - спросил он. - Да. Вскройте, пожалуйста. Там - список, который я подготовил по заданию господина майора фон Шликкена. Кальман вскрыл конверт. Быстро окинул взглядом весь список. В нем значилось шестьдесят три фамилии. - А почему же вы не сообщили об этих людях в отдел, если вы действительно Ц-76? Хельмеци облизнул губы. - Честь имею доложить, я сообщил. Насколько мне известно, они взяты под наблюдение. - Он снова облизнул губы и проглотил слюну. Но вдруг лицо у него прояснилось. - Ведь мы вместе учились на курсах? - Ну, вместе. - Вы помните Джона Смутса? - Кальман кивнул. - Его истинное имя - Ян Питковский. Он был одним из руководителей польского движения Сопротивления. - Возможно, - отозвался Кальман. - Помню, был у него оригинальный золотой перстень с изображением сирены на печатке. - Этот перстень лежит в ящике моего стола. В коробочке, обтянутой темно-зеленым плюшем. Кальман нашел перстень и сразу узнал его. Вспомнил он и симпатичного молодого парня. Кальман не знал только о его польском происхождении. - Так он что ж, подарил вам этот перстень? - Да нет, я раскрыл Питковского и всю его группу в тридцать пять человек. Их расстреляли, а перстень господин майор фон Шликкен отдал мне. Кальман наморщил лоб и изобразил на лице озабоченность. - Выходит, мы осечку дали? Этот перстень не вызывает сомнения - он принадлежал Смутсу. Так ты на самом деле сотрудник контрразведки? Встань... Впрочем, сиди. Но это же идиотизм! Чего ради они скрывали, что Ц-76 и ты - одно лицо? - Они оберегали меня. Мы давно уже подозреваем Шалго. Там у меня есть и о нем сообщение. Я же... - Хельмеци наполнил рюмку палинкой и жадно выпил. - Ты что думаешь, Базиля святой дух провалил? Это я, понимаешь, я... Кальман покачал головой и еще раз пробежал глазами список. Вдруг его бросило в жар. - А кто такой главный врач доктор Игнац Шавош? - По-моему, английский агент. О нем я еще не сообщил. - Когда ты начал работать на нас? Хельмеци быстро заговорил. Жестикулируя, он рассказал, при каких обстоятельствах был завербован, перечислил и важнейшие задания, которые он "блестяще выполнил", например раскрыл Мирко Станковича. - Что-то долго не идет господин полковник, - с нетерпением промолвил Кальман и взглянул на часы. - Я сам не берусь решить этот вопрос. А сейчас ты каким делом занят? - спросил он равнодушным тоном. - Вот этой афинской акцией, после чего я должен буду заняться дочерью профессора Калди. Впрочем, это какой-то блеф... - Почему? - Это блажь Шалго. У него идефикс, что профессор - коммунист. Полтора года он его держит под наблюдением. - Чепуха. Калди - друг детства господина министра обороны. - Однако Шалго два дня назад все же получил разрешение на прослушивание телефонных разговоров Калди. Скрипнула дверь. Вернулся Домбаи. Он тихо сказал что-то Кальману; тот кивнул. Домбаи подошел к радиоприемнику и с рассеянным видом включил его. - Сколько же всего участников движения Сопротивления ты раскрыл? - спросил Кальман. - Надо бы посчитать. Много. - Среди них были и коммунисты? - Кальман взглянул на Домбаи. - Да, немало. Домбаи включил радио почти на полную силу. - Уже одиннадцатый час, господин лейтенант, - сказал Хельмеци. - Знаю, - ответил Домбаи. - Какой у тебя револьвер? - спросил Кальман. - "Вальтер". Хорошая игрушка, - похвастался Хельмеци. - Осторожней, он заряжен. - Ты им застрелил уже кого-нибудь? - Двух евреев, в Варшаве... - И Яна Питковского? - Хельмеци кивнул. - И Мирко? - И его... Налить? Радио так вопило, что им приходилось буквально кричать, чтобы слышать друг друга. - Налей. Господину лейтенанту тоже. Возьми, Шандор. Ну, так за что мы выпьем? - За победу, - предложил Домбаи. - А ты, Хельмеци, за что выпьешь? - Я? - спросил предатель и поднял свою рюмку. - Я тоже выпью за победу. - Пей, но знай, что это твоя последняя рюмка, - сказал Кальман и поднял револьвер. Глаза у Хельмеци широко раскрылись, лицо побелело. А Кальман нажал на спусковой крючок. Раздались выстрелы - один... другой... третий... четвертый... пятый... Домбаи удержал его за руку. - Ну, хватит, - проговорил он решительно и выключил радио. - Пошли. Утренняя прохлада освежила Кальмана. Он вошел в комнату к Илонке, распахнул окно и посмотрел на девушку, озаренную лучами утреннего солнца. Она крепко спала... Кальман принялся будить ее, но Илонка даже не шевельнулась. Он взял воды и протер ей лицо. В конце концов ресницы у нее дрогнули, она открыла глаза. - Давно я так сладко не спала. - Ну, мне-то от этого удовольствия мало было, - проговорил Кальман с упреком в голосе. - Я тебя целую и вдруг замечаю, что ты заснула... Но это еще не все. Тут беда побольше приключилась. - Ты не сердишься на меня? - спросила капризно девушка. - Я не знаю, что со мной было. Поцелуй меня. - Илонка, плохи у нас дела, - сказал, уклоняясь от поцелуя, Кальман. - Здесь была барышня, Марианна. - Когда? - Десять минут назад. - Не ври! - Ей-богу. Я спал рядом с тобой. Можешь представить, как я себя чувствовал. - Девушка села на кровати. - Господи помилуй! Что же теперь будет? Кальман уставился в пространство. - Видишь ли, мне-то сейчас уже наплевать. Скажи ей, что я вломился к тебе, а ты не осмелилась кричать. Словом, придумай что-нибудь, наговаривай на меня все что угодно. - А если она тебя выгонит, что ты будешь делать? - Откуда я знаю! Сяду на паперти перед базиликой. Одним инвалидом войны там станет больше... А сейчас иди к ней - она хочет говорить с тобой. 8 Убийство Хельмеци было обнаружено на рассвете. В пять часов утра за ним приехала машина, чтобы отвезти его на военный аэродром, но на звонки никто не открывал дверь. Сколько ни стучали шофер вместе с Топойей, в квартире не слышно было никакого движения. Шофер с мрачным лицом позвонил по телефону старшему инспектору Шалго, давшему ему задание заехать за главным редактором. Тягучим голосом он равнодушно доложил, что не может выполнить приказ, так как господин Хельмеци не открывает дверь. Шалго сказал шоферу, чтобы тот оставался на месте, затем позвонил Шликкену и передал ему услышанное от шофера, не скрыв при этом и своих подозрений: с Хельмеци что-то стряслось. Меньше чем через час оба они были уже на вилле. - Взломайте дверь, - распорядился Шалго. Хмурый шофер тут же принес из машины ломик и молоток и взялся за дело. После третьей попытки удалось открыть дверь. Их взору представилась потрясающая картина: Хельмеци лежал на спине с устремленными в одну точку глазами. Рука его судорожно сжимала пустую рюмку. Шалго почесал свой мясистый нос, поправил на шее шарф, выслал из комнаты Топойю и шофера, после чего выразительно посмотрел на Шликкена, лицо которого показалось ему сейчас каким-то осунувшимся. - Капут, - проговорил майор и достал из кармана коробочку с конфетами. - Угощайся конфеткой. - Шалго с озабоченным лицом отрицательно мотнул головой, осмотрелся в комнате и после короткого раздумья сказал: - Ты пока тут ничего не трогай, ни к чему не прикасайся. Побудь здесь, а я извещу уголовную полицию. Шликкен лениво сосал конфетку, а сам тем временем внимательно присматривался ко всему. На низеньком столике стояла бутылка с палинкой, на письменном столе - две рюмки с недопитой палинкой, а третья рюмка осталась в конвульсивно сжатых пальцах Хельмеци. Так, значит, здесь были трое; вероятно, знакомые. Об этом говорит то, что они вместе пили. Взглянув на письменный стол, Шликкен заметил на нем перстень с печаткой. Майор рассеянно взял его в руки. Ему был памятен этот перстень. Он подарил его Хельмеци, когда они в Варшаве ликвидировали группу Яна Питковского. Шликкен поморщился, положил перстень в карман и вышел из квартиры Хельмеци в привратницкую. Там посреди кухни в кресле сидел Шалго и с невозмутимым спокойствием курил сигару. Перед ним стоял Топойя и взволнованно рассказывал что-то; худая женщина с бледным, болезненным лицом поддакивала ему. Когда лысый инспектор заметил входящего майора, он поднял свою пухлую руку в знак того, чтобы Топойя замолчал. - Любопытные вещи рассказывает почтеннейший Топойя, - проговорил Шалго, стряхивая с одежды пепел. - А именно? - Шликкен прислонился к кухонному буфету, спиной к окну. Спокойно покуривая сигару, старший инспектор вкратце повторил ему то, что услышал от Топойи. Утром сюда приходила девушка от какого-то патриотического женского союза, и они долго беседовали с тетушкой Топойей. По словам последней, девушка - высокая и стройная, выглядела настоящей барышней и была очень изящно одета. - Ведь так, тетушка Топойя? - Да, да, прошу покорно. Настоящая барышня. - А сколько ей на вид лет? - спросил майор. - Очень молодая, прошу покорно. Шалго махнул рукой и продолжал: - Вечером, когда супруги Топойя уже готовились ко сну, неожиданно пришли два офицера. Один из них в штатском... - Это тот, что с пятнами на лице, - вставил Топойя. - Все лицо было покрыто красными пятнами. Был он в очках в металлической оправе. Господин капитан Ракаи. - Он что, представился? - спросил Шликкен. - Нет, прошу покорно. Но когда господин полковник позвонил ему по телефону, он назвался этим именем... Разговор их был прерван прибытием оперативной группы уголовной полиции. В конце дня Шликкен, отложив свою поездку в Афины (ведь без Хельмеци он там не смог бы ничего сделать), сидел в кабинете Шалго. Они со старшим инспектором молча изучали поступившие донесения, протокол осмотра места преступления и свидетельские показания. Шалго иногда делал пометки в блокноте - одно слово или короткую фразу, потом, дымя сигарой, продолжал чтение. Прочитав последний документ, он взглянул на майора. Дождался, пока и тот кончит читать, затем, сцепив пальцы на животе, спросил: - Ну-с? Шликкен по обыкновению ходил взад и вперед по комнате. - По-моему, - рассуждал он, - Хельмеци был убит хорошо организованной группой. Вероятно, английскими агентами. Появление неизвестной молодой особы указывает на то, что это дело связано с делом Кэмпбела. Ведь и госпожу Гемери и тетушку Топойя посетила сначала молодая женщина. - Да, но описание личности не совпадает. - Это не имеет значения, - ответил Шликкен. - Их организация может использовать для этого и двух женщин. Я считаю вероятным, что англичане пронюхали, что Хельмеци, иначе Монти Пинктон, - наш человек. Они напустили на него Кэмпбела, который ловко заманил его в ловушку, желая убедиться в предательстве Пинктона. Они избрали жертвой госпожу Гемери, у которой их девица была на разведке, и Кэмпбел сообщил Пинктону, что, дескать, он у нее скрывается. Стремясь к тому, чтобы план его удался, он для вящей убедительности ввернул бедному Хельмеци, что, мол, утром уезжает в Белград. А после этого им осталось только следить, начнете ли вы действовать. И - благодарение господу богу - вы, разумеется, со всем своим аппаратом и с удивительным дилетантством появились на сцене. А Кэмпбел и его друзья из укромного местечка, словно из ложи, наблюдали весь этот спектакль и надрывали животы от смеха. Шалго, посасывая сигару, просматривал свои записи. - Ты прав, Генрих, - сказал он наконец. - И все же одно мне непонятно: почему именно госпожу Гемери назвал Кэмпбел? - Ну, это она нам расскажет! - Нет, - возразил Шалго, - на этот вопрос мы сами должны ответить. Шликкен отмахнулся. - Ах, это не важно. Он мог бы назвать кого угодно. - Но почему именно мать секретаря нашего посольства в Анкаре? - упрямо твердил Шалго. - Неужели ты не понимаешь? Не личность этой женщины важна, - доказывал майор, - а то, сообщит ли Хельмеци или нет о месте, где укрывается Кэмпбел. И не цепляйся за второстепенные вещи, иначе мы не туда свернем. - Шликкен проглотил конфетку. - Ясно одно: они убедились в предательстве Пинктона и покончили с ним. И надо сказать, с гениальной ловкостью. Судя по донесениям, они работали в перчатках: после них не осталось никаких отпечатков пальцев. - Это чепуха, - возразил Шалго. - Уж не думаешь ли ты, что они в перчатках распивали палинку. Кстати, Топойя не видел у них никаких перчаток. - Тогда почему полиция не нашла на рюмках отпечатков пальцев? - Это следующий вопрос, - невозмутимо заметил Шалго. - У тебя есть еще вопросы? - спросил Шликкен с легкой издевкой. - Найдется еще несколько. Разве ты не знаешь, что игра в вопросы и ответы - наша специальность? - Я знаю только одно, что я должен поймать убийцу или убийц. И клянусь, я их поймаю. - Это не так-то просто, - промолвил Шалго. - Мы имеем дело с опытным противником. В дверь постучали. Вошел молодой следователь уголовной полиции и доложил, что лейтенант Геза Кооц хочет переговорить с господином старшим инспектором Шалго. - Пусть войдет, - приказал Шалго и повернулся к двери. В кабинет вошел и вежливо представился черноусый полицейский офицер. - Прошу прощения, господин старший инспектор, - сказал он, снимая перчатки. - Я начальник отделения государственного сыска. Позволите закурить? Шалго с сонным видом кивнул. - Не хотите ли конфетку? Настоящие парижские. - Шликкен протянул лейтенанту пакетик с конфетами. - Премного благодарен... - Двумя пальцами лейтенант взял одну конфетку, с удовольствием посмаковал ее и отправил в рот. - Очень вкусная! - Взгляд его скользнул по сонному, скучающему лицу Шалго. - Прошу прощения, - встрепенулся он. - Перехожу к делу. Несколько дней назад я получил от вас отношение, в котором вы просили учинить розыск некоего Гарри Кэмпбела в возрасте примерно двадцати пяти лет, шатена, с карими глазами и овальным лицом, родной язык, очевидно, немецкий... - Верно, верно, - перебил его Шалго, испугавшийся, что лейтенант повторит сейчас весь текст отношения о розыске. - С вашего позволения, - сказал лейтенант, наклонив голову, - я буду краток. Прошу покорно, господин старший инспектор, не сочтите это похвальбой, но я славлюсь тем, что обладаю великолепной памятью на имена. Когда я прочел ваше отношение, в котором вы были столь любезны... Шалго зевнул. - Продолжайте, продолжайте, господин лейтенант. - Словом, я вспомнил это имя: Кэмпбел. Я где-то уже встречал это имя. Подумав, я вспомнил и нашел один документ. - Глаза у Шалго оживились. - Осенью прошлого года в соответствии с донесением командования танкового корпуса военная прокуратура учинила розыск двух дезертиров. Один из них - фенрих Кальман Борши, другой - Шандор Домбаи, ефрейтор из вольноопределяющихся. Мать Кальмана Борши - урожденная Эржебет Кэмпбел... Кальман разглядывал характерн