Эрик Амблер. Маска Димитриоса -------------------- Эрик Амблер Маска Димитриоса --------------------------------------------------------------------- Эрик Амблер. Маска Димитриоса. - Журнал "Юность", 1991, NN 7-9 (C) Перевод с английского Юрия Дубровина OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 февраля 2003 года --------------------------------------------------------------------- -------------------- Роман (журнальный вариант) --------------------------------------------------------------------- Эрик Амблер. Маска Димитриоса. - Журнал "Юность", 1991, NN 7-9 (C) Перевод с английского Юрия Дубровина OCR & SpellCheck: Zmiy (zmiy@inbox.ru), 9 февраля 2003 года --------------------------------------------------------------------- Эрик Амблер родился в Лондоне в 1909 г. Окончив Лондонский университет, работал инженером. Во второй половине 30-х годов написал несколько книг, которые сразу заставили о себе говорить. Работал сценаристом в Голливуде, причем один из его сценариев получил престижную премию "Оскар". В 50-х годах снова вернулся в литературу. Дважды получал высшую награду Ассоциации детективных писателей "Золотой кинжал". Роман "Маска Димитриоса" вышел в свет в 1939 г. Творчество Амблера высоко ценили Реймонд Чандлер и Грэм Грин. Выдающийся кинорежиссер Альфред Хичкок написал предисловие к однотомнику Амблера, в котором назвал роман "Маска Димитриоса" "потрясающим". Неправедный закон забвения властвует над людьми. Не соблаговолив сделать хотя бы запись в книгу вечности, судьба стирает след как достойных, так и недостойных, и даже о Мафусаиле известно только то, что он жил долго. Сэр Томас Браун "Гидриотафия"* ______________ * Сэр Томас Браун (1605-1682) - английский врач и писатель (Прим. перев.). Наваждение начинается Французский писатель Шамфор*, который, к сожалению, известен не так широко, как он того заслуживает, сказал, что провидение обычно выступает под кличкой "случай". ______________ * Себастьян-Рок Никола де Шамфор (1741 - 1794) - французский писатель-моралист, известный благодаря своей книге "Максимы и афоризмы" (Прим. перев.). Этот афоризм, противоречивый, как и многие другие, предназначен скрыть тот неприятный факт, что случай играет важную, пожалуй, даже главенствующую роль во всех людских делах. Но не будем придираться к писателю. Безусловно, стечение обстоятельств часто выглядит как непонятная, запутанная цепь причин и следствий, которую мы принимаем за вмешательство провидения. Пусть же наш рассказ послужит тому примером. Чарльз Латимер, окончив университет, десять лет преподавал политэкономию. К тридцати пяти годам он стал автором трех научных книг. Первая была посвящена влиянию Прудона на общественную мысль Италии XIX века, вторая называлась "Готская программа 1875 года", в третьей разоблачалась экономическая подоплека книги Розенберга "Миф XX века". Закончив работу над корректурой последней книги, он начал писать свой первый детективный роман в надежде побыстрей рассеять то мрачное впечатление, которое осталось у него после знакомства с философией национал-социализма и ее пророком доктором Розенбергом. Тираж "Скверного дела" разошелся мгновенно. Вслед за первой книгой он написал еще три. Сразу после публикации последнего романа он тяжело заболел, а когда поправился, не долго думая написал заявление об уходе из университета и отправился в Грецию, чтобы погреться на солнце. Он прожил в Афинах почти год. Здоровье его заметно улучшилось, и по совету одного из своих греческих знакомых он взял билет на пароход, идущий из Пирея в Стамбул. Среди рекомендательных писем у Латимера было и письмо к некой мадам Шавез, владевшей виллой на берегу Босфора. Приехав в Стамбул, он написал ей и получил в ответ приглашение погостить на вилле дня три-четыре. Клонился к вечеру четвертый, последний день его пребывания на вилле мадам Шавез Латимер сидел на увитой виноградом террасе и смотрел на поднимавшуюся к вилле дорогу. Вдруг на дороге появился быстро мчавшийся автомобиль, оставлявший за собой облако пыли. Когда он въехал во двор виллы, открылась задняя дверца, и из машины выпрыгнул пассажир. Он был строен и моложав. Слабый загар как-то особенно подчеркивал седину его волос, которые были подстрижены по-русски, в кружок. Узкое, с впалыми щеками лицо, походивший на клюв нос и тонкие губы придавали ему хищный вид. Ему, наверное, было уже за пятьдесят, и Латимер, отметив явно сшитый на заказ мундир, подумал не может быть, чтобы он обходился без корсета. Полковник Хаки, так звали офицера, сразу же понравился всем без исключения. Приняв смущенный вид и, по-видимому, пытаясь тем самым внушить гостям, что неожиданное появление полковника безнадежно ее компрометирует, мадам Шавез представила полковника собравшимся минут через пятнадцать после его прибытия. Полковник был сама галантность улыбаясь и щелкая каблуками, он кланялся, целовал руки дамам, нахально их разглядывая при этом. Зрелище это настолько поразило Латимера, что он сначала не поверил своим ушам, когда было названо его имя. Полковник долго тряс ему руку. - Чертовски рад встретить тебя здесь, старик, - сказал он. - Monsieur le Colonel parle bien anglais*, - пояснила мадам Шавез. ______________ * - Месье полковник хорошо говорит по-английски (фр.). - Quelques mots*, - сказал полковник. ______________ * - Знаю несколько слов (фр.). - Как поживаете? - спросил Латимер, глядя прямо в светло-серые глаза полковника. - Ну, пока... лучше всех. После ужина, когда гости сели играть в карты, полковник подошел к Латимеру и, взяв его под руку, увел на террасу. - Вы должны меня простить, месье Латимер, - сказал он по-французски, - все эти дурачества с женщинами такая чепуха! Поверьте, я приехал сюда только ради того, чтобы поговорить с вами. Закуривайте, - сказал он, доставая портсигар. - Благодарю. - Пройдемте в тот конец. Когда мадам сказала, что вы у нее в гостях, я не смог побороть искушения побеседовать с писателем, книги которого я высоко ценю. Я получаю из Парижа все выходящие там полицейские романы. Между прочим, ничего другого я не читаю. Быть может, вы окажете мне честь пообедать со мной на этой неделе. Мне кажется, - заключил он таинственно, - я мог бы быть вам полезен. Не очень-то понимая, о какой пользе идет речь, Латимер согласился. Они договорились встретиться в отеле "Пера-Палас" спустя три дня. Полковник опоздал на двадцать минут и, появившись, тотчас рассыпался в извинениях. - Давайте сразу выпьем виски с содовой, - сказал он, сев за столик, и приказал подать бутылку "Джонни". Во время обеда он говорил только о прочитанных детективах: о том, что ему в них нравилось, об их героях, наконец, о том, что он предпочитает убийство из пистолета. Виски было допито, на десерт подали земляничное мороженое. Вдруг он, наклонившись к Латимеру, сказал: - Мне кажется, месье Латимер, я мог бы помочь вам. Еще до встречи у Латимера мелькнуло в голове дикое предположение: не предложит ли ему полковник сотрудничать с турецкой службой безопасности. - Ну что же, буду вам очень благодарен. - Вы не поверите, - продолжал полковник, - но у меня была мечта самому написать хороший полицейский роман. Я долго обдумывал его, но время... где взять время, вот в чем вся загвоздка. Он многозначительно замолчал. Латимер подумал, сколько все-таки людей заблуждается насчет того, что, будь у них время, они непременно сочинили бы детектив. - Сюжет у меня давно разработан, - сказал полковник, - и я буду рад отдать его вам - это мой подарок. Вы воспользуетесь им гораздо лучше, чем я. Латимер пробормотал в ответ что-то весьма невразумительное. - Дело происходит в Англии, - начал полковник, пристально глядя на Латимера, - в загородном доме одного богача, лорда Робинсона. На уик-энд в доме собрались гости. Вдруг кто-то обнаружил, что лорд Робинсон убит выстрелом из пистолета в висок. Рана, заметьте, контактная. Письменный стол залит кровью. Убийство произошло в тот момент, когда ему оставалось поставить подпись под своим новым завещанием, согласно которому все его имущество должно было после его смерти перейти в руки одного из родственников. По прежнему завещанию имущество лорда делилось поровну между шестью родственниками. Следовательно, - он поднял руку, в которой была десертная ложка, и ткнул ею в Латимера, - убийство совершено кем-то из пяти. Логично, не правда ли? Латимер открыл рот, хотел что-то сказать, но не нашелся и только кивнул головой. На лице полковника сияла торжественная улыбка. - Вот тут-то и зарыта собака... Дело в том, что никто из подозреваемых к убийству не причастен. Лорда убил дворецкий, потому что тот совратил его жену! Ну как мой сюжет? - Весьма изобретательный. Откинувшись на спинку кресла, полковник самодовольно улыбался, разглаживая складку на рукаве кителя. - Я рад, что вы оценили этот поворот сюжета. Он у меня проработан во всех деталях. Конечно, есть и полицейский комиссар из Скотланд-Ярда. Он, между прочим, соблазнил одну из подозреваемых, очень красивую женщину, и ради ее спасения занимается расследованием убийства. Да, кстати, я изложил все на бумаге. - Вы так меня заинтересовали, - сказал Латимер вполне искренне, - что я хочу почитать ваши заметки. - Я ждал, что вы это скажете. Как у вас со временем? - В общем-то мне спешить некуда. - Тогда давайте заглянем ко мне в офис, и я покажу вам рукопись. Секунду-другую Латимер раздумывал, принимать или не принимать приглашение. Все-таки увидеть своими глазами кабинет полковника было очень заманчиво. Он сказал: - Я готов следовать за вами. Офис полковника помещался на верхнем этаже здания, напоминавшего с виду дешевую гостиницу. Пройдя длинный коридор, они оказались в большой комнате. Полковник, показав жестом на кресло и на пачку сигарет, стал рыться в ящиках письменного стола. Достав оттуда несколько отпечатанных на машинке листов бумаги, он протянул их Латимеру. - Я назвал эту вещь "Залитое кровью завещание", но, наверное, можно придумать что-нибудь и получше. К сожалению, все хорошие названия уже давно использованы. Латимер стал читать рукопись. Полковник, сидя на краешке письменного стола, качал ногой. Дважды прочитав рукопись, Латимер, хоть это было ужасно бессовестно, с трудом удержался, чтобы не расхохотаться. - Сейчас трудно сказать что-нибудь определенное... - начал он, медленно растягивая слова. - Да-да, конечно. - Полковник слез со стола и сел в кресло. - Но вам, наверное, это может пригодиться? - Не знаю, как и благодарить вас, - сказал Латимер, не найдя ничего лучшего. - Какие пустяки. Пришлите мне экземпляр, когда книга выйдет из печати. - Он взялся за телефон. - Сейчас я скажу, чтобы вам отпечатали копию. У Латимера чуть было не вырвался вздох облегчения. Слава Богу, это не займет много времени. Поговорив с кем-то по телефону, полковник сказал: - Простите, но мне придется заняться делами. - Не беспокойтесь, я подожду. Достав толстую папку из манильской бумаги, полковник начал перебирать содержащиеся в ней документы. Какой-то из них его явно заинтересовал. В дверь постучали, и в комнату вошел секретарь, держа под мышкой тоненькую желтую папку, которую он вручил полковнику. Тот, сказав что-то по-турецки, отдал ему рукопись, и секретарь, щелкнув каблуками, удалился. В комнате воцарилось молчание. Латимер курил и от нечего делать разглядывал полковника. Тот перелистывал бумаги в желтой папке и так углубился в свои мысли, что Латимер не мог не заметить происшедшую в нем перемену: теперь за столом сидел специалист, мастер своего дела. Он чем-то напоминал старого кота, наблюдающего за маленькой, неопытной мышкой. В этот момент полковник, оторвавшись от бумаг, посмотрел на Латимера. - Я думаю, месье Латимер, вам будет небезынтересно познакомиться с настоящим убийцей. Досье Димитриоса Латимер почувствовал, что его лицо заливает краска. Несколько минут назад он с усмешкой профессионала разглядывал полковника, но оказалось, что он всего лишь неопытный любитель. Ему хотелось под землю провалиться. - Да я бы, - начал он медленно, - не прочь. - Видите ли, месье Латимер, - криво усмехнувшись, сказал полковник, - убийца в полицейском романе в отличие от настоящего убийцы никогда не производит отталкивающего впечатления. И труп, и подозреваемые, и всеведущий детектив - в романе все должно выглядеть художественно. Только вот беда, настоящий убийца так не выглядит. Это говорю вам я, тоже в какой-то мере полицейский. - Он похлопал ладонью по лежащей перед ним желтой папке. - Это досье настоящего убийцы. Заведено двадцать лет назад. Об одном совершенном им убийстве нам известно доподлинно. Что касается других - нет никакого сомнения, что они были, - но о них мы ничего не знаем. Это трус и подлец, на счету которого - убийства, шпионаж, наркотики. Мало того, он дважды участвовал в подготовке покушений на известных лиц. Оба раза сумел улизнуть, да так, что мы даже не знали, как он выглядит, - в досье нет его фотографии. Хотя нам-то он хорошо известен, да и не только нам: знают его и София, и Белград, и Париж, и Афины. Он был великий путешественник. - Можно подумать, что с ним покончено. - Да, он мертв. Его тело вытащили вместе с сетями рыбаки вчера ночью. Вероятно, он был убит ударом ножа и выброшен в Босфор с какого-нибудь судна. Он пододвинул к себе желтую папку и сказал: - Итак, Димитриос Макропулос. Кстати, так и не удалось установить, подлинная это фамилия или псевдоним. Родился в Греции, в 1889 году. Младенцем был найден на улице. Родители неизвестны; полагают, что мать румынка. Был усыновлен какой-то семьей. По паспорту - грек. Еще в Греции привлекался к уголовной ответственности, но детали, к сожалению, неизвестны. - Полковник оторвался от папки и поглядел на Латимера. - Все это произошло до того, как мы обратили на него внимание. Нам он стал известен по делу об убийстве менялы Шолема, еврея, принявшего мусульманство. Это произошло в Измире в 1922 году, когда город был занят нашими войсками. Меняла прятал деньги у себя дома под половицами. Кто-то перерезал ему горло бритвой, взломал половицы и забрал деньги. Грабежи и убийства во время войны не редкость, но кто-то из родственников Шолема указал коменданту города на негра по имени Дхрис Мохаммед, который сорил деньгами в кафе и хвастался, что теперь, мол, долги отдавать не надо. Негра арестовали, и, поскольку его объяснения были сочтены неудовлетворительными, военно-полевой суд признал его виновным и приговорил к смертной казни через повешение. После приговора он заявил, что, работая на плантации, где собирают инжир, познакомился с неким Димитриосом, который подговорил его убить менялу. Ночью они пришли к нему в дом, и Димитриос зарезал Шолема. Греки пытались бежать на судах, которые стояли в гавани. Очевидно, вместе с ними бежал и Димитриос. Никто, конечно, этому не поверил. Между Грецией и Турцией шла война, и рассказ негра был воспринят как попытка избавиться от петли. Впрочем, среди работавших на плантации был грек по имени Димитриос. Его, кстати, очень не любили другие рабочие, но его так и не нашли. Да и что тут удивительного, если трупы таких димитриосов валялись неубранными на улицах или плавали в гавани! Короче говоря, нефа казнили. Полковник замолчал. Латимер был поражен тем, что тот ни разу не заглянул в бумаги. - Просто удивительно - вы знаете все факты наизусть, - сказал Латимер. - Я был председателем военно-полевого суда. - И полковник опять невесело усмехнулся. - Именно благодаря этому мне удалось разобрать почерк Димитриоса и в других делах. Год спустя я был переведен в органы безопасности. В 1924 году мы раскрыли заговор против гази. Группа религиозных фанатиков покушалась на его жизнь, потому что он незадолго перед этим уничтожил халифат. Разумеется, за этим стояли также "дружественные" нам правительства соседних стран. Не буду утомлять вас деталями, скажу только, что среди агентов, которым удалось бежать, был и Димитриос. - А что произошло с этим Димитриосом дальше? Каков конец этой истории? Щелкнув пальцами, полковник сказал: - Ага! Я ждал, когда вы зададите этот вопрос. И вот мой ответ: у нее нет конца! - Расскажите же, что было дальше? - Хорошо. Выяснилось, что грек из Измира Димитриос (кстати, это все, что о нем стало известно софийской полиции) проходил по делу о покушении на премьер-министра Болгарии Стамболийского. Между прочим, вскоре после покушения, в том же 1923 году, разразился путч македонских офицеров. Полиции рассказала о Димитриосе женщина, с которой он был связан. После его исчезновения она получила от него открытку, отправленную из Эдирне. Словесный портрет, полученный софийской полицией, совпадал с описанием Димитриоса, данным Дхрисом Мохаммедом. Спустя два года мы получили запрос югославской полиции о гражданине Турции по имени Димитриос Талат, разыскиваемом полицией по обвинению в грабеже. Однако один из наших агентов в Белграде сообщил, что на самом деле речь идет о документах, похищенных из военно-морского министерства, и что Талат обвиняется в шпионаже в пользу Франции. На основании словесного портрета, полученного от белградской полиции, можно было предположить, что это уже известный нам Димитриос из Измира. Примерно в то же самое время нашему консулу в Швейцарии попал в руки паспорт, срок действия которого требовалось продлить. Паспорт был выдан в Анкаре на имя некоего Талата. Это одна из самых распространенных турецких фамилий. Однако в списке паспортов, выданных в то время, паспорта с таким номером не оказалось. Естественно, это была подделка. - Полковник развел руками. - Вам все ясно, месье Латимер? Вот такой сюжет. Совершенно бессвязный и малохудожественный. Детектива из него не получится, потому что нет ни мотивов, ни подозреваемых - одна грязь. - И тем не менее он представляет интерес, - возразил Латимер. - Что все-таки произошло с этим Талатом дальше? - Хотите, значит, узнать, чем все это кончилось, месье Латимер? Про Талата мы больше ничего не слышали. Видимо, паспорт ему больше не потребовался. Но это уже не имеет значения. Теперь Димитриос в наших руках. Жаль, конечно, что только труп, но и это не так уж плохо. - Вы говорили что-то о наркотиках. - Ах, да. - Беседа, видимо, начала утомлять полковника. - Димитриос заработал на наркотиках кучу денег. В 1929 году Консультативный кабинет при Лиге Наций по борьбе с контрабандой наркотиков получил меморандум французского правительства, в котором говорилось о захвате полицией большого количества героина на границе со Швейцарией. Полиция устроила засаду и арестовала шестерых человек. Все они принадлежали к одной организации, занимавшейся поставкой наркотиков, а во главе ее стоял человек по имени Димитриос. Судя по количеству захваченного героина, этот человек ворочал миллионами. В конце 1931 года полиция получила анонимное письмо, в котором приводился полный список членов организации и данные о каждом из них, а также сообщались улики, благодаря которым их можно было арестовать. Полиция считала, что это письмо написано самим Димитриосом, который решил таким образом со всем этим развязаться. Как бы там ни было, но в декабре 1931 года вся банда была уже за решеткой. Большинство дало показания: руководитель этой организации, оказывается, спокойно проживал под фамилией Макропулос в 17-м округе Парижа. Разумеется, ни квартиру, ни самого Димитриоса полиции так и не удалось найти. В комнату вошел секретарь и остановился возле стола. - Ага, - сказал полковник, - уже отпечатали. Берите, месье Латимер, она ваша. Латимер, поблагодарив, взял рукопись и, не удержавшись, спросил: - Больше о Димитриосе вы уже ничего не слышали? - Спустя примерно год в Югославии на одного политического лидера было совершено покушение. Покушавшийся утверждал, что пистолет он получил в Риме от человека по имени Димитриос. Как видите, этот грязный тип вернулся к своему старому ремеслу. - Вы говорили, что в досье нет фотографии. Как вы установили, что это его труп? - За подкладкой пиджака было зашито удостоверение личности, выданное год назад лионской полицией на имя Димитриоса Макропулоса, человека без определенных занятий. Трудно сказать, что это значит, но, разумеется, там есть его фотография. Французский консул утверждает, что удостоверение подлинное. Полковник отложил в сторону желтую папку и встал. - Завтра должно состояться дознание, поэтому мне надо обязательно побывать в морге. Я могу подвезти вас до отеля. Всю дорогу полковник расписывал достоинства "Залитого кровью завещания". Латимер заверил его, что непременно напишет, как будет двигаться работа над книгой. Они обменялись рукопожатием, и Латимер, открыв дверцу, собирался уже выйти из машины, как вдруг что-то остановило его. Волнуясь, он сказал: - Извините, полковник. Вероятно, моя просьба покажется вам странной, но мне хочется увидеть своими глазами труп этого человека, Димитриоса. Не могли бы вы взять меня с собой? Дело в том, что я никогда в жизни не видел убитого и не был в морге. Вот пишу детективы, а ничего такого не видел - я думаю, надо обязательно посмотреть. - Дорогой мой, - лицо полковника прояснилось, - разумеется, надо. Кто же пишет о том, чего он никогда не видел. - Он что-то сказал шоферу, и они поехали дальше. - Быть может, мы вставим сцену в морге в вашу новую книгу. Надо будет все хорошенько обдумать. Морг представлял собой небольшое здание из рифленого железа во дворе полицейского участка недалеко от мечети Нури Османа. Их уже дожидался полицейский и, когда они вышли из машины, повел через двор к моргу. Солнце так нагрело бетонные плиты двора, что Латимеру вдруг расхотелось глядеть на убитого, лежащего внутри раскаленной железной коробки. Полицейский отпер дверь, и они вошли внутрь. У Латимера было такое ощущение, будто его сунули в печь. Ужасно воняло карболкой. Полковник шел впереди. Латимер, сняв шляпу, - за ним следом. Под низким потолком висела мощная электрическая лампочка, бросавшая вниз ослепительно яркий конус света. Справа и слева от прохода стояли четыре высоких стола. Три из них были накрыты брезентом, под которым что-то лежало. Латимер почувствовал, как по его спине и ногам побежали ручейки пота. - Ну и жара, - сказал он. - Им теперь все равно, - сказал полковник, кивнув в сторону столов, покрытых брезентом. Полицейский подошел к первому из этих столов и сдернул брезент. Полковник сделал два шага и склонился над столом. У Латимера ноги будто приросли к полу, но он заставил себя сделать три шага. На столе лежал невысокий плечистый человек, которому на вид было лет пятьдесят. Латимер с трудом различал черты его лица - они сливались в одну желто-серую массу с торчащими над ней черными с проседью волосами. Возле ног лежала кучка белья: рубашка, носки, подштанники, цветастый галстук, костюм из голубой саржи, поблекший от морской воды. Рядом стояли сильно покоробившиеся узконосые туфли. Никто не догадался закрыть мертвецу глаза, и было неприятно видеть бессмысленно вытаращенные белки. Нижняя челюсть отвалилась, щеки обвисли, толстые губы оттопырились, и Латимер подумал, что он представлял себе Димитриоса совсем иначе. Тот, чей труп лежал на столе, вряд ли был умным человеком, скорее всего рабом своих страстей и привычек. Но ведь лицо умершего сильно меняется... - По словам доктора, убит ударом ножа в солнечное сплетение, - сказал полковник, - вероятно, был уже мертв, когда его сбросили в воду. - Интересно, откуда одежда, которая была на нем? - Костюм и туфли куплены в Греции, все остальное из Лиона, из самых дешевых магазинов. Латимер никак не мог отвести взгляд от того, что лежало на столе. Итак, перед ним труп Димитриоса, того самого Димитриоса, который когда-то перерезал глотку меняле Шолему. Затем участвовал в покушениях, занимался шпионажем, контрабандой наркотиков и, наконец, был убит так же хладнокровно, как сам убивал других. Одиссея закончилась: Димитриос вернулся в страну, из которой бежал почти двадцать лет назад. А Европа за эти годы, пережив лихорадку надежд, снова стояла на пороге войны. Сколько за эти годы сменилось правительств, сколько было произнесено речей, сделано предложений! Для многих это были годы изнурительного труда, голода, расстрелов и пыток, годы непрестанной борьбы. Отчаяние сменялось надеждой, люди вдыхали аромат иллюзий, а тем временем токарные станки вытачивали новое оружие. И в это же двадцатилетие припеваючи жил Димитриос, страшный человек, труп которого лежал сейчас в морге. В беспощадном свете лампы труп этот почему-то вызывал у Латимера жалость - любая смерть подчеркивает наше одиночество. Между прочим, у Димитриоса было много денег, очень много. Куда они подевались? Как пришли, так и ушли? Но вряд ли Димитриос был из тех, кто легко расстается с награбленным. Да и что в конце концов известно о нем? Жалкие обрывки информации, причем о промежутках в три-четыре года в досье вообще ничего не говорится. Да, досье перечисляет его установленные преступления, но ведь преступлений должно быть больше и наверняка гораздо более тяжких. Латимеру очень хотелось представить, как Димитриос сидит, как ходит или ест. В Лионе он был год назад, а что было потом? И как он оказался на Босфоре, где его настигла Немезида? Конечно, полковник Хаки сказал бы, что все эти вопросы к делу не относятся, поскольку, с точки зрения профессионала, дело было закончено. Но ведь остались же, наверное, в живых люди, знавшие Димитриоса: его друзья (есть ли у таких, как он, друзья?), его враги; те, кто с ним встречался в Смирне, в Софии, в Белграде, в Эдирне, в Париже, в Лионе. Да, вероятно, по всей Европе были рассеяны люди, знавшие его. Если с ними встретиться и расспросить, то составится своеобразная биография Димитриоса. Сердце у Латимера так и подпрыгнуло. Ну что за дурацкая идея! Придет же такое в голову! А впрочем, если начинать, то, конечно, сначала надо съездить в Смирну и уже оттуда пройти путь этого человека, пользуясь досье. Получилось бы самое настоящее расследование. Едва ли удастся найти новые факты, но ведь сам процесс поиска мог быть захватывающе интересным. Гораздо интереснее той нуды, которой занимаешься, когда сочиняешь детективы. С другой стороны, только совершенно спятивший человек способен на такой шаг. Но ведь идея сама по себе очень заманчива, и если говорить честно, то в Стамбуле он изнывает от скуки... В этот момент Латимер поймал взгляд полковника, который, поморщившись, сказал: - Жара, да еще этот запах - просто невыносимо. Ну как, вы удовлетворили свое любопытство? Латимер кивнул. Он обратил внимание, что полковник как-то странно смотрел на труп, точно это была подделка, сделанная им собственноручно, которую придется теперь здесь оставить. Вдруг он протянул руку и, схватив труп за волосы, посмотрел ему прямо в лицо. - Большой был мерзавец, - сказал он. - Странная все-таки штука - жизнь. Знаю его почти двадцать лет, но только сейчас встретились лицом к лицу. Жаль, что от мертвых ничего не добьешься. Он разжал пальцы, и голова с глухим стуком ударилась о стол. Полковник достал из кармана носовой шелковый платок и тщательно вытер пальцы правой руки. - Чем скорее его закопают, тем лучше, - сказал он и пошел к выходу. Год 1922-й На рассвете 26 августа 1922 года турецкая национально-освободительная армия под командованием Мустафы Кемаль-паши атаковала позиции греческих войск вблизи Думлу-Пунар, в двухстах милях восточнее Смирны. Вечером того же дня разгромленная греческая армия начала отступление на запад, к Смирне. В последующие дни отступление превратилось в беспорядочное бегство. Греки вымещали горечь поражения на турецких мирных жителях: от Алашехра до Смирны дымились развалины, под которыми были погребены старики, женщины и дети. В ряды турецкой армии вливались анатолийские крестьяне, горевшие желанием отомстить грекам за причиненные ими страдания. Трупы турецких мирных жителей стали чередоваться с трупами зверски замученных греческих солдат. Но главным частям греческой армии все-таки удалось бежать на кораблях, стоявших в порту Смирны. 9 сентября 1922 года турецкие войска захватили Смирну. За эти две недели в городе, в основном населенном греками и армянами, скопилось огромное число беженцев, которые стекались в Смирну, полагая, что греческие войска будут защищать город. Но Смирна оказалась для них ловушкой. В руки турок попал список членов Армянской лиги обороны Малой Азии, и в ночь на 10 сентября кварталы города, в которых проживали армяне, были заняты вооруженными отрядами. Они должны были найти и уничтожить членов этой организации. Разумеется, было оказано сопротивление, что послужило сигналом к всеобщей резне. В город ввели войска, которые начали методически истреблять население нетурецких кварталов, не щадя ни стариков, ни детей, ни женщин. Людей вытаскивали из домов, из подвалов и чердаков, где они прятались, и убивали прямо на улице. Церкви, в которых многие пытались найти убежище, обливали бензином и поджигали. Тех, кто пытался бежать из огненного кольца, закалывали штыками. Огонь вскоре перекинулся дальше, и город запылал. Потом ветер вдруг переменился, и та часть города, в которой жили турки, оказалась вне опасности. Все остальное, за исключением железнодорожной станции и нескольких домов возле нее, было охвачено пожаром. Несмотря на это, убийства продолжались. Войска, оцепившие город, расстреливали каждого, кто пытался вырваться из этого ада. Говорят, некоторые особенно узкие улочки были так забиты трупами, что к ним долгое время нельзя было подступиться из-за страшного зловония. Многие пытались спастись вплавь, добравшись до стоящих на рейде кораблей. Стена огня гнала этих несчастных в воду. Говорят, крик стоял такой, что его слышно было на расстоянии двух-трех миль. Утром 15 сентября резня и пожар прекратились. Всего за эти дни погибло сто двадцать тысяч человек. Так гяур Измир (неверная Смирна) расплатилась, по мнению турок, за свои грехи. Еще в поезде Латимер пришел к неопровержимому выводу, что поступил как последний дурак. Во-первых, ему следовало обратиться с просьбой к полковнику Хаки, потому что без его помощи доступ к материалам военного суда над Дхрисом Мохаммедом весьма и весьма проблематичен. Во-вторых, он знал по-турецки всего несколько простых фраз, и даже если бы эти материалы каким-то образом попали в его руки, он не смог бы их прочесть. Короче говоря, отправившись на охоту за призраком (что было нелепой затеей само по себе), он, так сказать, прибыл на место охоты с голыми руками, что уже свидетельствовало об идиотизме охотника. Если бы не превосходный отель, в котором он поселился, не чудесный вид на залив и выгоревшие под солнцем холмы (их цвет, напоминавший цвет солдатской гимнастерки, прекрасно гармонировал с цветом моря), да не предложенная самим хозяином отеля, французом, бутылка сухого "Мартини", Латимер, недолго думая, вернулся бы обратно в Стамбул. Так уж и быть, решил он, черт с ним, с этим Димитриосом, побуду в Смирне денек-другой, и стал распаковывать чемоданы. А на другой день, недовольно пожав плечами, он отправился к хозяину отеля и попросил его найти хорошего переводчика. Федор Мышкин, маленький, заносчивый человек с толстой, сильно отвисшей нижней губой, начинавшей дрожать, когда он волновался, имел на набережной небольшой офис, обслуживающий капитанов торговых судов и их помощников. Он переводил для них деловые документы, а если требовалось, то был и личным переводчиком. Этим он зарабатывал на жизнь после того, как бежал из Одессы от большевиков в 1919 году. Как ядовито заметил хозяин отеля, этот бывший меньшевик повсюду говорил о своей любви к Советам, однако не спешил возвращаться на родину. Ничтожная личность, быть может, подумаете вы. Тем не менее переводчик он был, безусловно, отличный. Он разговаривал с Латимером тонким писклявым голосом на очень хорошем английском, правда, часто совершенно не к месту употреблял жаргон. - Если вам что-нибудь нужно, - сказал он, почесываясь при этом, - вы только намекните, и это обойдется вам дешевле дерьма. - Я хочу просмотреть архивные записи об одном греке, бежавшем отсюда шестнадцать лет назад, в сентябре 1922 года, - сказал Латимер. От удивления брови у Мышкина полезли вверх. - В 1922 году? - Он рассмеялся и провел пальцем по шее. - Да их тогда столько здесь исчезло, что и не сосчитать. Страшное дело, сколько тут турки выпустили греческой крови! - Этот человек спасся на одном из судов. Звали его Димитриос. - Димитриос? - вдруг вытаращил глаза Мышкин. - Да. - В 1922 году? - Да-да. - Сердце у Латимера вдруг замерло. - Почему вы так спрашиваете? Вы что-нибудь знаете о нем? Мышкин, кажется, хотел что-то сказать, но, передумав, отрицательно качнул головой. - Нет. Я просто подумал, что это очень распространенное имя. Разрешение на просмотр архивов у вас имеется? - Нет, но я надеялся, что благодаря вашим советам и помощи я смогу его получить. Мне известно, что вы занимаетесь переводами. Я готов хорошо вас отблагодарить. - Я с удовольствием помогу вам и сегодня же поговорю с одним приятелем. Напрямую говорить с полицией стоило бы кучу денег, полиция - это страшное дело. Кстати, я очень люблю помогать своим клиентам. - Вы очень добрый человек. - Ну, какие пустяки. - В лице его вдруг появилось какое-то отсутствующее выражение. - Просто мне нравятся англичане. Они умеют вести дела. Они не базарят, как эти чертовы греки, и всегда платят столько, сколько с них просят. Если нужен задаток, о'кей, дают задаток. Честная игра - вот их принцип, а это всегда приводит к взаимному удовольствию. Для таких людей стараешься все сделать в самом лучшем виде... - Сколько? - перебил его Латимер. - 500 пиастров. Мышкин старался изобразить детскую неопытность в такого рода делах. В лице его появилось грустное выражение художника, который просит явно меньше, чем на самом деле стоит его работа. Латимер подумал о том, что пятьсот пиастров, если перевести на английские деньги, не составят и фунта стерлингов, но, заметив, как блеснули глаза его собеседника, когда он назвал эту сумму, непреклонным тоном сказал: - Двести пятьдесят. В конце концов сошлись на трехстах (из них пятьдесят - приятелю). Отдав Мышкину задаток в сто пятьдесят пиастров, Латимер ушел. Выйдя на набережную, он похвалил себя за проделанную работу: уже завтра вечером ему будет известен результат переговоров. На другой день Латимер ужинал в ресторане, потягивая аперитив, когда к нему привели запыхавшегося Мышкина. С того градом лил пот, отдуваясь, он повалился в кресло. - Ну и денек! Ну и жара! - выпалил он. - Принесли? Мышкин, кивнув, устало закрыл глаза. С какой-то болезненной гримасой на лице он сунул руку во внутренний карман пиджака и достал оттуда сложенные пополам листы бумаги, соединенные скрепкой. Насмешливый Латимер подумал, что он похож на дипкурьера, который умер сразу же после вручения депеши. - Что будете пить? - спросил он. Слова эти произвели на Мышкина действие живой воды: он встрепенулся и сказал: - Полагаюсь на ваш вкус, но я бы предпочел абсент. Подозвав официанта, Латимер сделал заказ и стал просматривать бумаги. Всего здесь было двенадцать написанных рукой Мышкина листов. Латимер полистал их и взглянул на Мышкина. Тот, допив абсент, разглядывал рюмку. Поймав на себе взгляд Латимера, он сказал: - Абсент уже тем хорош, что дает ощущение прохлады. - Может быть, выпьете еще? - Если вы не против, - сказал он и, показав пальцем на бумаги, спросил: - Ну как? У вас есть сомнение в их подлинности? - Ни малейшего. Однако есть некоторые сомнения по поводу дат происходивших событий. Кроме того, нет свидетельства врача о том, в какое время было совершено убийство. Что касается показаний свидетелей, то они мне показались весьма шаткими, так как ни одно из них не доказано. - А что тут доказывать? - удивился Мышкин. - Совершенно очевидно, что негр виновен, что следовало его повесить. - Пожалуй. Если вы не возражаете, я немного почитаю. Мышкин пожал плечами и подозвал официанта. На лице его сияла блаженная улыбка. Заявление, сделанное Дхрисом Мохаммедом в присутствии начальника охраны и его помощников: "В Коране говорится, что ложь никому не приносит пользы. Вот почему я хочу засвидетельствовать свою невиновность, хочу рассказать всю правду, как она есть, ибо я правоверный. Нет бога, кроме Аллаха. Не я убил Шолема, повторяю - не я. Сейчас я не буду больше лгать и все объясню. Его убил не я, его убил Димитриос. Когда я расскажу вам о Димитриосе, вы мне поверите. Димитриос по национальности грек. Но он говорит, что он правоверный, потому что записан в паспорте как грек по национальности его приемных родителей, а на самом деле он правоверный. Димитриос работал вместе с нами - мы собирали инжир. Все его ненавидели за злой язык и постоянную готовность взяться за нож. Я люблю всех людей, как братьев, и потому я иногда разговаривал с Димитриосом во время работы, в том числе и о делах веры, и он меня слушал. И вот, когда к городу подошла победоносная армия правоверных и греки стали спасаться бегством, ко мне домой пришел Димитриос и попросил спрятать его. Я спрятал его у себя в доме, потому что верил, что он правоверный. Он прятался у меня и тогда, когда наша армия заняла город, а когда выходил на улицу, то одевался, как турок. Однажды он рассказал мне, что у еврея Шолема много денег и золота и что он прячет их у себя дома. Пришло время, сказал он, рассчитаться с теми, кто оскорблял Аллаха и Магомета, пророка его. Эта еврейская свинья, сказал он, прячет под полом деньги, которые она награбила у правоверных. И он предложил мне пойти вместе с ним и, связав Шолема, взять его деньги. Я сначала испугался, но он убедил меня, сказав, что в Коране говорится: кто борется за дело Аллаха, непременно получит награду, независимо от того - победит или потерпит поражение. Вот я и получил свою награду - меня скоро повесят, как собаку. Послушайте, что было дальше. Ночью, после комендантского часа, мы пришли к дому, где жил Шолем, и поднялись на крыльцо. Дверь была заперта. Тогда Димитриос стал стучать в нее ногами и кричать, чтобы Шолем открыл нам, потому что мы патруль, который ищет беглеца. Когда Шолем, открыв дверь, увидел нас, он воскликнул: "Аллах!", и попытался закрыть дверь. Но Димитриос ворвался в дом и, схватив Шолема за руки, приказал мне искать половицу, под которой лежат деньги. Он же, вывернув старику руки, оттащил его на кровать и придавил коленом. Я быстро нашел выдвигающуюся половицу и пошел сказать об этом Димитриосу. Он стоял спиной ко мне, упершись коленом в спину Шолема, которому он обмотал голову одеялом, чтобы заглушить его крики о помощи. Димитриос говорил мне, что он свяжет его, и взял для этого веревку. Когда он достал нож, я подумал, что он хочет отрезать кусок веревки, но вместо этого он полоснул Шолема ножом по шее. Фонтан крови брызнул из раны, и Шолем упал вверх лицом. Димитриос, отойдя от кровати, наблюдал за ним, потом обернулся ко мне. Я спросил, зачем он это сделал, и он сказал, что так было надо, потому что Шолем все равно пошел бы в полицию и нас выдал. Кровь с бульканьем текла из раны, но Димитриос сказал, что меняла уже мертв. Потом мы разделили деньги между собой. Димитриос сказал, что нам лучше выйти из дома порознь. Я очень боялся, что он убьет меня, ведь у него был нож, а у меня не было. Я так и не понял, зачем я ему вообще понадобился. Он сказал мне, что ему нужен помощник, который будет искать деньги, пока он станет вязать Шолема. Но он, наверное, с самого начала задумал убить ростовщика и, значит, мог бы взять все деньги один. Однако деньги мы разделили поровну. Он ушел первым. На прощание он мне улыбнулся. Наверное, он бежал, договорившись заранее с капитаном, на одном из греческих судов, которые подбирали беженцев. Теперь-то я понимаю, почему он улыбался, когда уходил. Он знал, что такие глупцы, как я, получив туго набитый кошелек, становятся безмозглыми дураками. Он знал - да покарает его Аллах! - что, предаваясь греху пьянства, я забудусь, и мой язык выдаст меня. Верьте мне, я не убивал Димитриоса. (Следовал поток ругательств.) Именем Аллаха и Магомета, пророка его, клянусь, что говорю правду. Аллах милосердный, прости меня". Далее было написано, что в связи с неграмотностью осужденного под заявлением стоит отпечаток большого пальца его правой руки. Затем осужденный ответил на вопросы. "Когда его попросили рассказать о том, как выглядит Димитриос, негр сказал, что он похож на грека, но ему кажется, что он не грек, потому что Димитриос ненавидит своих соотечественников. Ростом он поменьше его, Дхриса Мохаммеда. Волосы у него длинные и прямые. Лицо спокойное, он почти всегда молчит. Глаза у него карие, с опущенными веками, поэтому он выглядит усталым. Его очень многие боятся, но он, Дхрис Мохаммед, не понимает, почему это происходит, ведь Димитриос совсем не силач, и он мог бы с ним легко справиться один". Здесь следовало примечание, что рост Дхриса Мохаммеда 185 сантиметров... Однажды друг Латимера, палеонтолог, по нескольким окаменелым остаткам полностью восстановил скелет животного. Работа продолжалась два года, и Латимера поразило несгибаемое упорство друга. Сейчас его энтузиазм стал Латимеру более понятен, потому что перед ним стояла в каком-то смысле похожая задача: используя то немногое, что имелось в показаниях, создать портрет Димитриоса. Несчастный негр, попав в его руки, уже не смог вырваться из этого капкана. Димитриос воспользовался его ограниченностью, его религиозным фанатизмом, наконец, его жадностью. "Мы разделили деньги поровну. Уходя, он улыбнулся. Он не пытался убить меня". Этот негр, который мог с ним легко справиться, не догадывался, почему Димитриос улыбается, а когда наконец догадался, было уже поздно. Да, карие с опущенными веками глаза Димитриоса видели Дхриса Мохаммеда насквозь. Латимер сложил бумаги и, сунув их во внутренний карман пиджака, посмотрел на Мышкина: - Я вам должен еще сто пятьдесят пиастров. - Правильно, - сказал Мышкин, допил третью рюмку абсента и, поставив рюмку на стол, взял у Латимера деньги. - Вы мне очень нравитесь, - сказал он с самым серьезным видом, - в вас нет даже следа снобизма. Давайте с вами еще выпьем, но теперь заказывать буду я. Идет? Латимеру очень хотелось есть. Посмотрев на часы, он сказал: - Мне будет очень приятно, но давайте сначала поужинаем. - Прекрасно! - Мышкин почему-то поднялся из кресла - причем далось это ему с трудом - и, сверкнув глазами, повторил: - Прекрасно! Мышкин уговорил Латимера пойти в другой ресторан, где подавались только блюда французской кухни. В ресторане было полно народа и очень сильно накурено. Публика состояла из трех морских и по меньшей мере двух десятков армейских офицеров, каких-то очень неприятных на вид гражданских и всего двух дам. В углу оркестр из трех музыкантов играл фокстрот. Официант провел их к свободному столику. Они уселись в красные плюшевые кресла, от которых, как показалось Латимеру, нехорошо пахло. Взяв в руки меню, Мышкин после недолгого раздумья выбрал самые дорогие блюда. Вино было сладким, как сироп, и почему-то отдавало резиной. Мышкин начал рассказывать Латимеру свою историю. 1918 год, Одесса. 1919 год, Стамбул. 1921 год, Смирна. Большевики. Армия Врангеля. Киев. Женщина, которую называли мясником. Бойни использовались как тюрьмы, потому что тюрьма стала бойней. Ужасная, неслыханная жестокость. Оккупация союзными войсками. Англичане играют в футбол. Американская помощь. Клопы. Тиф. Пулемет Виккерса. Греки, о Боже правый, эти греки! Обыски - ищут, нет ли где спрятанных золота и драгоценностей. Кемалисты. Клубился сигаретный дым. Мягкий свет падал на красный плюш, отражаясь в пыльных зеркалах с тусклой позолотой. Аметистовые сумерки давно уже сменила черная ночь. Официант подал вторую бутылку вина. Латимер начал клевать носом. - И вот теперь, после всего этого безумия, куда мы пришли? - вдруг выкрикнул Мышкин. Его английский постепенно становился все менее и менее понятен. Нижняя губа отвисла и дрожала от избытка чувств. В таком состоянии пьяницы всегда начинают философствовать, подумал Латимер. - Где мы теперь? - выкрикнул Мышкин опять и стукнул кулаком по столу. - В Смирне, - ответил Латимер и вдруг почувствовал, что и сам уже сильно нагрузился. Мышкин возмущенно замотал головой. - Да нет. Мы постепенно спускаемся в чертов ад, - заявил он. - Вы не марксист? - Нет. - И я нет, - наклонившись вперед, сказал Мышкин шепотом, точно это был большой секрет. Он схватил Латимера за рукав. - Я - жулик. - Неужели? - Да, - и слезы потекли у него по щекам. - Я ведь, черт меня побери, надул вас. - Как вам это удалось? Мышкин начал рыться в карманах. - Мне нравится, что вы не сноб. Возьмите обратно ваши пятьдесят пиастров. Слезы текли по его лицу и, смешиваясь с каплями пота, падали на стол. - Я надул вас, мистер. Не было никакого влиятельного лица, и разрешения тоже не требовалось. - Выходит, вы эти бумаги просто подделали? - Je ne suis pas un faussaire*, - сказал он и, выпрямившись, в кресле, погрозил Латимеру пальцем. - Этот тип появился здесь три месяца назад. Дав огромную взятку, - тут Мышкин опять погрозил кому-то пальцем, - да-да, огромную взятку, он получил право посмотреть в полицейских архивах все, что касается убийства Шолема. Так как материалы дела были написаны по-арабски, он их сфотографировал и затем отдал мне, чтобы я их перевел. Конечно, он взял обратно фотокопии, но я зато оставил у себя экземпляр перевода. Теперь вы понимаете, как я надул вас? Я взял с вас лишних пятьдесят пиастров. Тьфу! А ведь мог бы спросить с вас и пятьсот, и вы бы все равно заплатили. Вот какой я добрый. ______________ * - Я не занимаюсь фальсификацией (фр.). - Зачем это ему было нужно? - Не люблю совать свой нос в такие дела. Не мое собачье дело, - сказал он мрачно. - А как он выглядел? - Как обыкновенный француз. Голова Мышкина свесилась на грудь. Минуты через две он поднял голову и, как баран, уставился на Латимера. Лицо Мышкина приобрело синюшный оттенок, и Латимер подумал, что его сейчас вырвет. - Je ne suis pas un faussaire, - пробормотал он, - триста пиастров дешевле дерьма! Пошатываясь, он встал из-за стола. - Excusez moi*, - сказал он и чуть не бегом поспешил в туалет. ______________ * - Простите (фр.). Подождав немного, Латимер уплатил по счету и пошел посмотреть, где Мышкин. Оказалось, что из туалета можно выйти другим путем. Латимер вернулся в отель. С балкона его номера открывался вид на залив и холмы. Латимер курил последнюю сигарету перед сном и, наверное, в сотый раз спрашивал себя: кто был тот француз, и зачем ему понадобилось дело об убийстве Шолема? Пожав плечами, он бросил сигарету. В конце концов не пора ли оставить эту глупую затею с биографией Димитриоса?! Мистер Питерс На другой день после встречи с Мышкиным Латимер сел за стол и, взяв карандаш, попытался наметить этапы предполагаемого расследования. Вот какая таблица у него получалась: ВРЕМЯ МЕСТО СОБЫТИЕ ИСТОЧНИК ИНФОРМАЦИИ 1922, Смирна убийство Шолема архив полиции октябрь 1923 София покушение полковник (I половина) на Стамболийского Хаки 1924 Эдирне покушение -"- (Адрианополь) на Кемаля Ататюрка 1926 Белград шпионаж -"- в пользу Франции 1926 Швейцария обмен паспорта -"- 1929-1931(?) Париж контрабанда -"- наркотиков 1932 Загреб покушение -"- 1937 Лион удостоверение -"- личности 1938 Стамбул смерть -"- Теперь стало ясно, с чего надо начинать. Если Димитриос бежал из Смирны на греческом корабле, то прибыл либо в Пирей, либо в Афины. Из Афин он мог попасть в Софию либо по железной дороге через Салоники, либо морем приплыть в Бургас или Варну, а уж оттуда - в Софию. При этом нельзя, конечно, было миновать Стамбул. Но поскольку Стамбул был оккупирован войсками Антанты, ему здесь ничего не угрожало. Оставался "один важный вопрос: что привело его в Софию? Итак, логика расследования подсказывала, что надо ехать в Афины. Он отдавал себе отчет в том, что будет трудно обнаружить следы Димитриоса среди десятков тысяч беженцев. Прошло почти двадцать лет, вероятно, многие записи не уцелели. А может быть, их и вовсе не было. Но если только списки беженцев сохранились, то, воспользовавшись помощью своих влиятельных друзей, он, конечно, получил бы к ним доступ. Из Смирны в Пирей раз в неделю отправлялся пароход. На другой день Латимер отплыл на нем в Грецию. В течение сентября и октября 1922 года в Грецию бежало восемьсот тысяч человек. Палубы и трюмы были битком набиты несчастными людьми, оборванными и не евшими уже много дней. У некоторых из них на руках были мертвые дети. Начались эпидемии тифа и оспы. Истощенная войной страна испытывала недостаток продовольствия и медикаментов и мало чем могла помочь беженцам. Для них организовали специальные лагеря, смертность в которых была просто ужасающей. А тут наступила зима, и люди теперь гибли еще и от холода. Четвертая ассамблея Лиги наций на своей сессии в Женеве проголосовала за то, чтобы выделить Организации спасения, возглавляемой Нансеном, пятьсот тысяч золотых франков для немедленной помощи греческим беженцам. Были организованы поселки, в которых беженцев снабжали продовольствием, медикаментами и одеждой. Эпидемии полностью прекратились. Впервые за всю историю человечества разум и добрая воля помогли остановить страшное бедствие. Казалось, что животное вида Homo sapiens наконец-то задумалось над тем, что такое совесть, и хоть в какой-то мере приблизилось к идеалам гуманизма. Все это и еще многое другое рассказал Латимеру его приятель Сиантос в Афинах. Правда, услышав, что Латимер интересуется беженцами, Сиантос сморщил губы. - Список тех, кто прибыл сюда из Смирны? Довольно трудная задачка. Если б вы видели, что тут тогда делалось... Их было так много, и все в таком ужасном виде... А зачем вам это нужно? Латимер подумал, что этот вопрос будет постоянно преследовать его. Признаваться, что его заинтересовала судьба преступника, ему, откровенно говоря, очень не хотелось. Несомненно, последовали бы сомнения в выполнимости поставленной задачи; у него самого их было в избытке. Та мысль, что появилась у него в стамбульском морге, иногда казалась ему просто абсурдной. И потому он избрал тактику уверток от существа дела. - Мне это нужно для моей новой книги. Вы ведь знаете, как важны подробности. Я хочу проверить, можно ли отыскать следы человека через такой большой промежуток времени. Сиантос сказал, что теперь ему все стало ясно, а Латимер с грустью подумал: писателям прощают всякого рода экстравагантности. Но это вряд ли характеризует их как людей разумных. Справочное бюро размещалось в комнате с перегородкой, за которой сидел чиновник. Он только пожал плечами, узнав, что Латимеру надо навести справки о некоем Димитриосе Макропулосе, упаковщике инжира, который прибыл в Афины в октябре 1922 года. - Если этот человек у нас зарегистрирован, то мы его, конечно, найдем. Благодаря организации и терпению можно решить любой вопрос. Прошу вас, пройдите сюда. Они спустились по каменной лестнице в просторное подвальное помещение, где было множество стоящих друг на друге стальных ящичков. - Организация, - пояснил чиновник, - в этом весь секрет могущества современного государства. Только благодаря ей мы сможем создать великую Грецию. Но, конечно, сначала надо запастись терпением. Он прошел в угол и, вытащив из ящичка карточки, стал перебирать их. На одной он ненадолго задержался. - Макропулос. Если этот человек у нас зарегистрирован, то мы найдем о нем сведения в ящике Э 16. Вот в чем польза организации. Но в ящике Э 16 ничего не оказалось. Чиновник в недоумении развел руками и еще раз просмотрел карточки. Никаких сведений о Макропулосе не было. И тут Латимера осенило. - А что если посмотреть на фамилию Талат? - Но ведь это турецкая фамилия. - Да, я знаю, но все-таки давайте посмотрим. Пожав плечами, чиновник опять прошел в угол. - Ящик номер 27, - не слишком стараясь скрыть свое раздражение, объявил чиновник. - А вы уверены, что этот человек прибыл в Афины? Быть может, он оказался в Салониках? Латимер промолчал, потому что этот вопрос мучил его самого. С замиранием сердца следил он, как пальцы чиновника перебирают карточки. Внезапно тот остановился. - Ну что, нашли? - выпалил Латимер. - Действительно, он упаковщик инжира. Только зовут его Димитриос Таладис. - Позвольте взглянуть, - протянул Латимер руку. На карточке черным по белому было написано: "Димитриос Таладис". Он, Латимер, знал теперь немного больше, чем сам полковник Хаки. Итак, Димитриос воспользовался фамилией Талат на четыре года раньше, чем об этом говорилось в досье. Он просто присоединил к ней греческий суффикс. Имелись тут и другие сведения, о которых не знал полковник. - Можно, я сниму копию? - Конечно. Только вы должны это сделать у меня на глазах. Таковы правила. Под бдительным оком апостола организации и терпения Латимер переписал сведения о Димитриосе в свою записную книжку. Вот этот текст: Э Т 53462 Национальная организация спасения. Отдел помощи беженцам. Афины. Пол: мужской. Имя: Димитриос Таладис. Год и место рождения: 1889, Салоники. Род занятий: упаковщик инжира. Родители: вероятно, умерли. Паспорт или личная карточка: карточка, выданная в Смирне, утеряна. Национальность: грек. Время прибытия: 1922, 1 октября. Откуда: из Смирны. Дополнительные сведения: здоров и трудоспособен. Денег не имеет. Приписан к лагерю в Табурии. Выдана временная личная карточка. Примечание: исчез из лагеря 29 ноября 1922 года. Разыскивается полицией по обвинению в ограблении и покушении на убийство. Ордер на арест подписан 30 ноября 1922 года. По-видимому, бежал на одном из судов. Вручив карточку чиновнику, хваленое терпение которого явно истощилось, и соответствующим образом отблагодарив его, Латимер вернулся в отель и погрузился в размышления. В целом он остался доволен собой. Он провел это расследование терпеливо и настойчиво, как говорится, в лучших традициях Скотланд-Ярда и благодаря своей догадке (что Димитриос взял фамилию Талат) получил новую информацию. Ему очень хотелось послать отчет полковнику Хаки, но он постеснялся это сделать. Вряд ли полковник оценит его усердие, ведь труп Димитриоса уже зарыт, а досье погребено в архивах службы безопасности. Ну что ж, теперь на очереди София. Он попытался вспомнить все, что знал о послевоенной политике Болгарии, и вскоре пришел к выводу, что эти знания весьма незначительны. Он знал, например, что возглавлявший правительство Александр Стамболийский проводил либеральную политику, но не имел ни малейшего понятия, в чем она конкретно выражалась. На него было совершено покушение, а затем Македонский революционный комитет организовал военный заговор. Стамболийскому удалось бежать из Софии. При попытке ликвидации заговора его убили. Но это лишь канва событий. Какие политические силы стояли за всем этим, каковы подробности, очень важные в таких случаях? Нужно ехать в Софию и выяснить все на месте. Оформив выездную визу из Греции и въездную визу в Болгарию, он взял билет на ночной поезд Афины - София. Пассажиров было не очень много, и он надеялся, что будет в купе один. Однако минут за пять до отхода поезда носильщик втащил в купе багаж, а через минуту появился и пассажир. - Приношу мои глубочайшие извинения, но я вынужден нарушить ваше одиночество, - обратился он к Латимеру по-английски. Это был полный, нездорового вида человек лет пятидесяти пяти. Он повернулся, чтобы расплатиться с носильщиком, и Латимеру сразу бросилось в глаза, как смешно сидят на нем брюки - сзади он удивительным образом напоминал слона. Когда же Латимер разглядел своего попутчика как следует, то забыл об этой смешной черте. У того было сильно опухшее - не то от обжорства, не то от пьянства - лицо с маленькими слезящимися голубенькими глазками, под которыми набухли мешки. Нос был большой, какой-то неопределенной формы, точно резиновый. Наибольшее впечатление производила нижняя часть лица. Бледные распухшие губы кривились в какой-то вымученной улыбке, приоткрывая ослепительно белые вставные зубы. И слезящиеся глаза, и сахарная улыбка придавали лицу такое выражение, будто бы вы имели дело с невинным страдальцем, безропотно сносящим все выпавшие на его долю мучения. Мстительная судьба, обращаясь с ним несправедливо и жестоко, все-таки не уничтожила в нем Веры в доброту человеческую - короче, так мог улыбаться только возведенный на костер мученик. Этот человек чем-то напомнил Латимеру знакомого священника, который был лишен сана за растрату церковных денег. - Раз место свободно, - сказал Латимер, - ни о каком нарушении не может быть и речи. Слушая, как трудно и часто дышит этот человек, Латимер подумал, что он наверняка страдает одышкой и, значит, будет во сне храпеть. - Как вы хорошо сказали! - воскликнул незнакомец. - В наши дни столько недобрых людей, которые совсем не думают о других! Осмелюсь спросить, далеко едете? - В Софию. - Чудесный город, чудесный. А я до Бухареста. Надеюсь, друг другу не помешаем. Латимер ответил, что тоже надеется на это. Он никак не мог определить кто этот толстяк. По-английски он вроде бы говорил правильно, но с каким-то ужасным вульгарным акцентом, точно рот у него был набит кашей. Кроме того, начав фразу, он, казалось, собирался закончить ее на более привычном для него французском или немецком. Видно было, что он учился языку по книгам. Достав из небольшого чемодана, какой обычно берут с собой в дорогу атташе, пижаму, толстые шерстяные носки и потрепанную книжку в бумажной обложке, толстяк положил их на верхнюю полку Латимер заметил, что книжка была на французском и называлась "Жемчужины мудрости на каждый день". Затем толстяк вытащил из кармана пачку тоненьких греческих сигарок. - Вы не возражаете, если я покурю? - сказал он, протягивая пачку Латимеру. - Сделайте одолжение. Благодарю вас, но мне сейчас курить не хочется. Поезд набирал скорость Латимер снял пиджак и лег поверх одеяла. Толстяк, взявшийся было за книгу, вдруг отложил ее и обратился к Латимеру. - Когда проводник сказал мне, что я еду вместе с англичанином, я подумал, как это чудесно. - Вы очень добры. - Поверьте, я говорю от всей души. Дым ел ему глаза, и он промокал навертывавшиеся слезы шерстяным носком. - Очень глупо делаю, что курю - сказал он, точно жалуясь кому-то - да и глаза у меня очень слабые. Но, видно, Всемогущий так решил, а Он всегда знает, что делает. Быть может, чтобы я лучше воспринимал красоту Его творения, Матери Природы, чтобы я обратил внимание на великолепие ее одежд - на деревья, цветы, облака, голубизну неба, на покрытые снегом вершины, на золото заката. - Вам просто надо носить очки. - Если бы мне были нужны очки - покачал головой толстяк, - Всемогущий дал бы мне знак. - Он пристально посмотрел на Латимера. - Неужели вы не чувствуете, мой друг, что где-то над нами, рядом с нами, внутри нас есть некая Власть, некая роковая Сила, которая заставляет нас делать те вещи, которые мы делаем. - Ну, это серьезный вопрос. - Мы не понимаем этого только потому, что недостаточно просты и скромны. Чтобы стать философом, не нужно никакого особого образования. Достаточно быть простым и скромным. - Он смотрел на Латимера, и взгляд его излучал простоту и скромность. - Живи и давай жить другим - вот в чем секрет счастья. И оставим Всемогущему право отвечать на те вопросы, которые вне нашего немощного разумения. Мы не в силах бороться против Судьбы. Если Всемогущему угодно, чтоб мы поступали нехорошо, то, значит, Он видит в этом какую-то цель, которая нам не всегда ясна. Если Всемогущий хочет, чтобы кто то разбогател, а большинство остались бедными, значит, надо безропотно принять Его волю. В этом месте отрыжка прервала его разглагольствования. Подняв глаза вверх, он посмотрел на полку, где стояли чемоданы Латимера. На его лице засияла улыбка. - Я часто думаю, - заявил он, - сколько появляется пищи для размышлений, когда едешь в поезде. Взять хоть чемодан. Какое сходство с человеком! Ведь мы тоже на жизненном пути приобретаем множество наклеек. Наклейки - это то, какими мы хотим казаться, но ведь главное - какие мы внутри. И как часто, - тут он в отчаянии замотал головой, - как часто чемодан не содержит ничего чудесного. Вы ведь не будете спорить со мной? Латимера давно тошнило от его речей. Он выдавил из себя: - А вы очень хорошо говорите по-английски. - Английский - чудесный язык Шекспир, Герберт Уэллс - у вас есть великие писатели. Но я не могу полно стью выразить все свои мысли по-английски. Вы, должно быть, заметили, что мне гораздо ближе французский. - Но ваш родной язык? Толстяк развел руками, и на правой руке блеснуло кольцо с алмазом. - Я гражданин мира, - ответил он, - для меня все страны, все языки прекрасны. Если бы только люди могли жить, как братья, без ненависти и с верой в Чудесное. Но нет! Всегда найдутся коммунисты и так далее. Очевидно, такова уж воля Всемогущего. - Кажется, я засыпаю, - сказал Латимер. - Сон! - подхватил толстяк. - Это великая милость, дарованная нам, людям. Меня зовут, - сказал он без всякой связи с предыдущим, - мистер Питерс. - Мне было очень приятно познакомиться с вами, мистер Питерс, - ответил ему Латимер довольно сухо. - Мы прибываем в Софию очень рано, поэтому я не буду раздеваться. Он выключил верхний свет в купе, оставив гореть лишь синюю лампочку над входом да два ночника, и залез под одеяло. Мистер Питерс следил за его действиями с какой-то непонятной грустью, потом начал раздеваться. Балансируя на одной ноге, надел пижаму и забрался на свою полку. Минуты две он лежал неподвижно, тихо посапывая, потом повернулся на бок и, достав книжку, начал читать. Латимер выключил свой ночник и закрыл глаза. Через минуту он крепко спал. Поезд прибыл на границу еще до рассвета, и Латимера разбудил проводник. Мистер Питерс все еще читал. Очевидно, его бумаги пограничники просмотрели в коридоре, и Латимер с сожалением подумал о том, что так и не узнал, к какой же национальности принадлежит сей гражданин мира. Сон был сломан, и Латимер, подремав еще немного, открыл глаза. За окном слабо серело утро. Поезд прибывал в Софию в семь. Латимер начал собирать вещи. Мистер Питерс погасил ночник и закрыл глаза. Когда поезд загромыхал на стыках, Латимер тихо открыл дверь купе. Мистер Питерс вдруг повернулся на другой бок и посмотрел на него. - Простите, что разбудил вас, - сказал Латимер. В серой полутьме купе улыбка на лице толстяка показалась Латимеру клоунской маской. - Напрасно беспокоитесь, - сказал он, - я все равно не спал. Я только хотел сказать вам, что лучше всего остановиться в отеле "Славянская беседа". - Благодарю за совет, но я уже заказал по телефону номер в "Гранд-Палас". Мои друзья рекомендовали мне именно этот отель. - Это очень хороший отель. - Поезд начал тормозить. - До свидания, мистер Латимер. - До свидания. Как и любому пассажиру, Латимеру очень хотелось поскорее добраться до отеля, принять ванну, позавтракать, и только потом он задумался над тем, каким образом мистеру Питерсу стала известна его фамилия. Год 1923-й Латимер много думал над тем, что ему нужно будет сделать в Софии. В Смирне и в Афинах все сводилось к тому, чтобы получить доступ к документам. С этой работой легко мог справиться любой достаточно компетентный работник сыскного агентства. Здесь все было иначе. Очевидно, софийская полиция знала о Димитриосе, но, как верно заметил полковник Хаки, лишь немногое. Только после запроса полковника полиции удалось разыскать женщину, знавшую Димитриоса, и получить от нее сведения о нем. Познакомиться с документами из архива полиции было интересно главным образом потому, чтобы выяснить, чего не знала полиция. Латимер вспомнил слова полковника, что при расследовании покушений важно найти не того, кто стрелял, а тех, кто субсидировал покушение. Латимер очень сомневался, что полиция додумалась до этого. Первое, что предстояло ему выяснить: кому было выгодно убийство премьер-министра Александра Стамболийского. Только получив хоть какую-то информацию, можно было строить предположения о роли Димитриоса в этом деле. Во второй половине дня Латимер отправился к Марукакису, корреспонденту французского агентства, рекомендованному еще в Афинах Сиантисом. Тот оказался смуглым, поджарым брюнетом с умными, слегка выпученными глазами. Иногда по его губам пробегала ироническая усмешка, точно Марукакис сожалел о своей излишней откровенности. Он беседовал с Латимером тем вежливым тоном, каким обычно ведутся переговоры о вооруженном перемирии. Разговор шел на французском. - Какая информация вас интересует, месье? - Мне бы хотелось, чтобы вы рассказали о событиях, происходивших в 1923 году и связанных с покушением на Стамболийского. - Вот как? - удивился Марукакис. - Это было так давно, что мне придется напрячь память. Я буду рад помочь вам. Но вам придется немного подождать, ну, скажем, часок-другой. - Если бы вы согласились поужинать со мной сегодня вечером в отеле, где я остановился, я был бы просто счастлив. - А где вы остановились? - Отель "Гранд-Палас". - Я знаю место, где готовят лучше и ужин обойдется намного дешевле. Если хотите, я зайду за вами в восемь вечера. Вы не возражаете? - Разумеется, нет. - Очень хорошо. Тогда встретимся в отеле. До свидания. Он появился минута в минуту. Выйдя из отеля, они прошли по бульвару Марии-Луизы, потом вверх по Алабинской и затем свернули в узкую боковую улочку. Не доходя шагов десяти до лавки зеленщика, Марукакис вдруг остановился и, немного смутившись, обратился к Латимеру: - Несмотря на неказистый вид, кормят здесь очень хорошо. Но, может быть, вам хочется пойти в другое место? - Нет-нет, я целиком полагаюсь на вас. Марукакис с облегчением вздохнул. - Ну что ж, с вашего позволения, - сказал он и толкнул дверь лавки. Где-то внутри мелодично прозвенел колокольчик. Пройдя по коридору, они вошли в небольшой зал, где стояло всего пять столиков. Два из них были заняты - несколько мужчин и женщин, громко чавкая, ели суп. Когда они сели за один из свободных столиков, к ним подошел усатый официант в белой рубахе и зеленом переднике и что-то долго говорил по-болгарски. - Заказ придется делать вам, - сказал Латимер Марукакису. Выслушав заказ, официант подкрутил усы и, подойдя к проему в стене, что-то крикнул. - Я заказал водку, - сказал Марукакис. - Думаю, она вам понравится. Официант вернулся с бутылкой и наполнил рюмки. - Ваше здоровье, - сказал Марукакис. - Ну, а теперь я хочу быть с вами откровенным. - Он поджал губы, нахмурился. - Терпеть не могу, когда хитрят и что-то пытаются скрыть. Я ведь грек, а греки сразу чуют, где ложь. От письма, которое вы мне вручили, так и несет ложью. Но это еще полбеды, а вот предположение, что вам это нужно для полицейского романа, просто оскорбительно для умного человека. - Прошу меня простить, - сказал Латимер, смутившись, - но я не решился сообщить подлинные причины, которыми обусловлен мой интерес к этой информации. - Последний человек, с которым я поделился информацией по этому вопросу, - сказал Марукакис мрачно, - писал что-то вроде справочника по европейской политике для американцев. Прочитав то, что он написал, я чувствовал себя больным целую неделю. Вы, конечно, понимаете, что речь идет о моем духовном здоровье. Книга самым гнусным образом извращала факты. - Я не собираюсь писать книгу. Марукакис расхохотался. - Вы, англичане, такой стеснительный народ. Послушайте! Давайте договоримся: вы получите нужную информацию, а я узнаю подлинные причины. Идет? - Идет. - Очень хорошо. Официант принес суп. Суп был густой, пряный, щедро забеленный сметаной. Латимер ел суп и слушал рассказ Марукакиса. В тяжело больном обществе престижные посты достаются не тем, кто, подобно проницательному врачу, поставит правильный диагноз, а тем, кто ведет себя у постели умирающего самым тактичным образом. В таком обществе невежественное большинство обычно наделяет властью какую-нибудь посредственность. Впрочем, политическим влиянием может обладать также либерально мыслящий лидер партии, вступивший в конфликт с доктринерами и экстремистами. Независимо от того, победят ли доктринеры или экстремисты, такой правитель обречен быть либо символом ненависти для тех и других, либо умереть мученической смертью. Именно такая судьба выпала Александру Стамболийскому, лидеру аграрной партии, занимавшему посты премьер-министра и министра иностранных дел. Из-за внутренних разногласий аграрная партия не смогла дать отпор организованной реакции и исчезла с политической арены, так сказать, не произведя ни единого выстрела по своим противникам. Все началось, когда в начале января Стамболийский вернулся в Софию из Лозанны, где проходила международная конференция. 23 января 1923 года правительство Югославии (тогда еще Сербии) обратилось к болгарскому правительству с нотой протеста, в которой указывало на неоднократные нарушения югославской границы вооруженными отрядами так называемых комитаджи. Не прошло и двух недель, как в Софии на торжестве, посвященном открытию Национального театра, в ложе членов правительства взорвалась бомба. Несколько человек были тяжело ранены. Правительство Александра Стамболийского с самого начала намеревалось установить и поддерживать с Югославией дружественные связи. Югославская сторона с пониманием отнеслась к этому. Однако такое положение дел не устраивало македонских националистов, добивавшихся автономии. Во главе их стоял так называемый Македонский революционный комитет, хорошо известный как в Болгарии, так и в Югославии. Националисты понимали: улучшение отношений может привести к тому, что правительства обеих стран предпримут совместные действия против них. Они старались любыми средствами разрушить эти связи и уничтожить своего главного врага - Стамболийского. Нарушения границы и взрыв бомбы в театре были сигналом к началу вооруженной борьбы. 8 марта правительство объявило о роспуске Народного собрания и о своем намерении провести общенациональные выборы в апреле. Это был смелый шаг, направленный на то, чтобы ослабить влияние всех реакционных партий. Крестьяне единодушно поддерживали правительство аграриев, и выборы должны были еще больше укрепить влияние аграрной партии в Народном собрании. Именно в этот момент в партийную кассу Македонского революционного комитета поступила значительная сумма. И тотчас же в Гасково, во Фракии, была предпринята попытка убить Стамболийского и находившегося вместе с ним министра железных дорог Атанасова. Полиции удалось схватить террористов в самый последний момент. В этой обстановке было решено отложить проведение выборов. 4 июня софийская полиция раскрыла заговор. Террористы намеревались убить не только Стамболийского, но и военного министра Муравьева и министра внутренних дел Стоянова. В перестрелке убили офицера, которому, как стало потом известно, было поручено убить Стамболийского. Группу заговорщиков составляли молодые офицеры, члены Македонского комитета, однако полиции не удалось их арестовать. Положение становилось угрожающим. Руководство аграрной партии могло проконтролировать события, раздав оружие поддерживавшим его крестьянам. Оно же вместо этого перераспределяло посты, полагая, что Македонский комитет, эта маленькая банда террористов, не в состоянии свергнуть правительство, поддерживаемое миллионами крестьян. Руководству аграрной партии почему-то не приходило в голову, что террористическая деятельность националистов всего лишь дымовая завеса, цель которой скрыть подготовку реакционного переворота. Эта близорукость дорого обошлась аграриям. Несколько дней все было тихо. Однако в ночь на 9 июня все члены правительства Стамболийского, кроме него самого, были арестованы, и в стране ввели военное положение. Произошел переворот, которым руководили реакционеры Цанков и Русев, никак не связанные с македонскими националистами. Стамболийский пытался силами крестьян организовать вооруженное сопротивление, но было уже поздно. Спустя две недели после переворота он был арестован вместе с группой своих сторонников и затем погиб при весьма загадочных обстоятельствах. - Вам известно, кто внес деньги в фонд Македонского комитета? - спросил Латимер, выслушав рассказ Марукакиса. - Разные ходили слухи, - усмехнулся он, - и было много всяких предположений. Но мне кажется, что деньги были перечислены тем самым банком, на счету которого находились партийные фонды. Это так называемый Евразийский кредитный трест. - Как вы думаете, не мог банк перечислить эти деньги, взяв их со счета какой-либо другой партии? - Нет, я так не думаю. Перечисленная сумма была взята из фондов самого банка. Мне удалось установить: при экономической политике правительства Стамболийского банк сильно пострадал в результате повышения курса лева. В течение первых двух месяцев 1923 года курс лева по отношению к фунту стерлингов вырос вдвое: с восьмисот до четырехсот левов за фунт. Поэтому банки терпели значительные убытки на краткосрочных ссудах. Евразийский кредитный трест, конечно, не мог с этим мириться. - Что представляет собой этот банк? - Зарегистрирован в Монако и поэтому не платит налоги в тех странах, где имеются его филиалы, и не сообщает данные о текущих счетах. В Европе довольно много таких банков. Между прочим, правление находится в Париже, а большинство своих финансовых операций банк проводит на Балканах. Интересно, что банк финансирует подпольный бизнес: производство и транспортировку героина из Болгарии. - Мог банк финансировать заговор Цанкова? - Вполне возможно. Во всяком случае, банк способствовал созданию обстановки, в которой стал возможен заговор. Ни для кого не секрет, что покушение на Стамболийского и Атанасова в Гаскове совершили иностранные гангстеры, которым хорошо заплатили. Поговаривали, что только благодаря тому, что нити тянулись за границу, не удалось до конца раскрыть это преступление. - А что вам известно о пребывании Димитриоса в Болгарии? - спросил Марукакис. - Очень мало. Как я уже говорил, он, по-видимому, играл роль связного в покушении на Стамболийского. Софийская полиция знала о его существовании, потому что по запросу турецкой службы безопасности полицейские допрашивали знакомую Димитриоса. - Если она жива и никуда не уехала, с ней надо будет обязательно встретиться. - Да, хорошо бы. Дело в том, что ни в Смирне, ни в Афинах мне не удалось побеседовать с теми, кто мог видеть Димитриоса живым. Но, к сожалению, я не знаю, как зовут эту женщину. - Полиция наверняка знает. Если хотите, я наведу справки. Вы же не читаете по-болгарски, и к тому же архив полиции для вас недоступен. Я совсем другое дело. Я ведь аккредитованный журналист и имею вполне определенные привилегии. - Он усмехнулся. - Кроме того, пусть это глупо выглядит, но ваше расследование заинтриговало меня. Они остались в ресторане одни. Официант подремывал на стуле, положив ноги на стол. - Ну, пора уходить, - сказал Марукакис, вздохнув. - Надо разбудить его и заплатить за ужин. Латимер приятно проводил время: побывал в картинной галерее, осмотрел памятник Александру II, пил кофе, гулял и даже взобрался на Витошу, у подножия которой расположена София. Все это время он старался думать не о Димитриосе, а о своей новой книге, но заметил, что это ему почти не удается. Письмо Марукакиса полностью вытеснило из его головы все мысли о романе. Вот что он писал: Дорогой Латимер! Как я и обещал, прилагаю к письму конспект сведений о Димитриосе Макропулосе, которые мне удалось получить в полиции. Как вы можете убедиться, они далеки от полноты. Не знаю, смогу ли я разыскать ту женщину, - это будет зависеть от моих друзей - полицейских. Думаю, увидимся завтра вечером. С глубоким уважением Н.Марукакис Архив полиции. София. 1922-1924 годы Димитриос Макропулос. Национальность: грек. Место рождения: Салоники. Год рождения: 1889. Род занятий: упаковщик инжира. Прибытие: Варна, 22 декабря 1922 года, на итальянском пароходе "Изолла Белла". Паспорт или личная карточка: удостоверение личности, выданное комиссией помощи беженцам, Э Т 53462. Во время проверки документов в кафе Спетци по улице Перотской 6 июня 1923 года находился в компании с некой Ираной Превезой, гречанкой. Полиции известно о связях Д.М. с иностранными преступниками. Согласно приказу от 7 июня 1923 года подлежал депортации. Освобожден из-под стражи в связи с просьбой и поручительством А.Вазова 7 июня 1923 года. В сентябре 1924 года турецкое правительство обратилось с просьбой сообщить ему все, что известно болгарской полиции об упаковщике инжира Димитриосе, разыскиваемом по обвинению в убийстве. Только через месяц удалось установить, что речь идет о Д.М., данные о котором приведены выше. Ирана Превеза сообщила на допросе, что получила от Д.М. открытку из Адрианополя (Эдирне). Вот его описание, полученное с ее слов: "Рост: 182 см. Глаза: карие. Лицо: смуглое. Волосы: черные, прямые. Приметы: отсутствуют". Далее рукой Марукакиса было приписано: "NB. Обычные для полиции данные. Есть сведения, что существует второе, секретное досье, доступ к которому невозможен". Латимер вздохнул. Вероятно, в этом секретном досье о событиях 1923 года и об участии в них Димитриоса говорилось более подробно. По-видимому, о Димитриосе власти знали гораздо больше, чем было сообщено турецкой полиции. Впрочем, теперь появились новые, очень интересные детали. Взять хоть личную карточку - ведь она была выдана Димитриосу Таладису. Теперь она принадлежала Димитриосу Макропулосу. Очевидно, это превращение произошло на борту парохода "Изолла Белла". Интересно, сам Димитриос занялся трудным ремеслом подделывания документов или воспользовался услугами специалистов? Или взять хотя бы эту женщину, Ирану Превеза! Ее надо обязательно найти, потому что она является своеобразным ключом к дальнейшему расследованию. Придется просить Марукакиса, чтобы он занялся этим. Вероятно, Димитриосу она была нужна как переводчица, потому что он не знал болгарского. "Известно о связях с иностранными преступниками" - звучит весьма туманно. О каких преступниках идет речь? Какой они национальности? И что имеется в виду под связями? А разве не интересна такая деталь: предполагалось депортировать Димитриоса буквально за два дня до заговора Цанкова? Что, если полиция считала Димитриоса одним из возможных участников покушения в эти критические дни? А кто этот А.Вазов, столь любезно пришедший Димитриосу на помощь? Как тут не огорчиться, если ответы на эти вопросы, вероятно, имеются в секретном досье? Что касается описания внешности, то оно, как все полицейские описания, с успехом подходило к любому из ста тысяч. Латимеру же нужен был портрет, написанный рукой художника. Что ж, он, Латимер, попытается из этих жалких полицейских заметок создать свой портрет Димитриоса. Кстати, негр, чувствовавший на своей шее петлю, создал образ вполне реального человека. Этого не скажешь, читая описание женщины. Вероятно, она давала показания какому-нибудь полицейскому, который орал на нее: "Попробуй только соврать! Говори, какой он из себя? Рост? Цвет глаз? Какие у него волосы? Ты ведь была близка с ним. Это нам известно. Выкладывай все, что о нем знаешь..." Латимер вдруг вспомнил сказанную полковником фразу о людях "в правительствах соседних стран", которым не нравился Кемаль Ататюрк. А что если А.Вазов и кто-то еще из Евразийского кредитного банка? Ведь если они хотели убить Стамболийского, то могли попытаться убить и гази на том же основании. Быть может, Димитриос... Но тут Латимер вынужден был прервать свои размышления. В них нет никакого смысла до тех пор, пока они не будут подтверждены секретными документами. Вечером ему позвонил Марукакис. - Вам удалось что-нибудь выяснить в полиции? - спросил Латимер. - Да. Я расскажу все завтра вечером. До свидания. Чем ближе стрелка часов подходила к шести вечера, тем беспокойней было на душе Латимера. Он вел себя как юноша, ожидающий результатов вступительных экзаменов: они давно сданы, но итоги будут объявлены только сегодня, и это и пугает, и раздражает, и в то же время создает какие-то иллюзии. Увидев Марукакиса, он попытался изобразить улыбку. - Спасибо вам за все ваши хлопоты. Марукакис только махнул рукой. - Не стоит благодарности, мой друг. Я ведь говорил вам, что вы меня заинтриговали. Может, пойдем опять на старое место? Там нам никто не помешает. В продолжение всего ужина Марукакис рассуждал о позиции скандинавских стран в случае большой войны в Европе. Когда подали чай, Латимер посмотрел на него такими глазами, какими, наверное, смотрел на свою жертву убийца в одном из его романов. - Ну а что касается вашего Димитриоса, - наконец-то обрадовал Марукакис Латимера, - то теперь я знаю, где найти Ирану Превеза. Кстати, это оказалось совсем нетрудно. Полиции она хорошо известна. У Латимера учащенно забилось сердце. - Где? - выдохнул он. - Всего в пяти минутах ходьбы отсюда. Ей принадлежит заведение под названием "La Vierge St. Marie", обычный Nachtlokal. - Nachtlokal? - переспросил Латимер, не понимая. - Если хотите, - усмехнулся Марукакис, - можно назвать это ночным клубом. - Понятно. - Я навел справки и о Вазове. Он был адвокатом. - Был? - Он умер три года назад. Оставил после себя кучу денег. Все досталось его племяннику из Бухареста. Здесь у него родственников не оказалось. Каким образом он вписывается в эту картину? Немного смущаясь, Латимер высказал свои предположения. - Возможно, вы и правы, - сказал Марукакис, нахмурившись. - Сказать что-либо трудно, потому что, как вы верно заметили, доказательства отсутствуют. Известно только, что Кемаль Ататюрк был против банкиров, особенно иностранных, и совершенно не доверял им. Он ни разу не обратился к ним за помощью, а для них это как пощечина. И напрасно вы смущались, мой друг. Ваше предположение может оказаться верным. Международный большой бизнес помогал многим переворотам, если этого требовали его интересы. Покушение? А почему бы нет, если это выгодно бизнесу. Конечно, не в Париже, Лондоне или Нью-Йорке. О нет! И, разумеется, убийца не присутствует на заседании совета директоров. Делается это примерно так. Кто-то из присутствующих говорит: "Хорошо было бы, если бы этот негодяй, который мешает мирному развитию и процветанию экономики, вдруг исчез". Только и всего - ни к чему не обязывающее пожелание. Однако специальный человек, который занимается исполнением такого рода пожеланий, наметит цель, не говоря уж о средствах, разработает планы и инструкции. Бизнесу необходима удача, и если фортуна оказалась забывчивой, надо подтолкнуть ее, чтобы она помнила о своих обязанностях. - Так вот какова роль Димитриоса! - О, нет! Я так не считаю. Это тот, кто подталкивает Фортуну, большой человек, знакомый со всеми видными людьми, очень вежливый человек, у него дети, дом, красавица жена, солидный капитал в самых надежных банках. Правда, ему приходится иногда отлучаться в командировки, о которых друзья предпочитают не расспрашивать. На дипломатических приемах он появляется во фраке с иностранными орденами. Но этот человек знаком также и с такими людьми, как Димитриос, с теми, кто готов пойти на уголовное преступление, со всякими отбросами общества. Этот респектабельный человек утверждает, что он вне политики, и это так, потому что его политика - это интересы чистогана. Он убежден, что выживает всегда сильнейший, а слабый должен умереть, так и не став сильным, что закон джунглей управляет отношениями людей в обществе. Вот его евангельские заповеди. Таких людей пруд пруди, они есть в каждом городе, потому что без них большой бизнес не может существовать. И хотя большой бизнес пользуется чернилами для своих операций, вся его история написана кровью, кровью людей! Последние слова он произнес, ударив кулаком по столу. Латимер, как и почти все англичане, очень не любил риторику и резкие жесты и от смущения не знал, куда деться. - Вы говорили удивительно красноречиво, - заметил он. - Вам не кажется, что вы немного преувеличиваете? Марукакис сначала вытаращил на него глаза, потом улыбнулся. - Конечно, преувеличиваю. Но приятно иногда поговорить в таком обличительном тоне, если всю жизнь говоришь обиняками. Кстати, я не так уж сильно преувеличиваю. Можете мне поверить, такие люди и здесь имеются. Один из них был членом совета директоров Евразийского кредитного треста. Звали его Антон Вазов. - Вазов! Грек довольно рассмеялся. - Хотел сделать вам сюрприз, но так и быть - пользуйтесь моей добротой. Я просмотрел старые отчеты и узнал, что Евразийский кредитный трест был зарегистрирован в Монако лишь в 1926 году. А до этого момента он выпускал отчеты о своей финансовой деятельности. Моя задача состояла в том, чтобы найти их. - Но ведь это страшно важно. Неужели вы не понимаете... Марукакис перебил его, подозвал официанта и рассчитался за ужин. "La Vierge St. Marie" находился на улице, идущей от церкви Света неделя. Латимер, конечно, не мог не подивиться этому странному соседству. Улица была узкой, довольно крутой и практически неосвещенной. Ему сначала показалось, что улица спит, но тишину изредка нарушали то звуки музыки, то смех, когда кто-нибудь выходил из дома. Они встретили двух мужчин, куривших сигареты. Кто-то шел за ними следом, потом хлопнула дверь, и шаги затихли. - Посетителей пока мало, - заметил Марукакис, - рано еще. Большинство дверей были стеклянными. На стекле крупными цифрами был выведен номер дома, но гораздо чаще было что-нибудь написано: "Вундербар", "О-кей", "Джими-бар", "Стамбул", "Торквемада", "Витоша", "Le Viol de Lucrece" и, наконец, на вершине холма "La Vierge St. Marie". Они на секунду задержались у двери. Дверь была обшарпанная, и Латимер почему-то проверил, где у него бумажник. Марукакис толкнул дверь, и они вошли. Узкий коридор, стены которого выкрашены красной темперой, был застлан ковром. Где-то вдали играл оркестр с солирующим аккордеоном. В конце коридора - небольшой гардероб. На вешалках висело несколько плащей и шляп. Видимо, услышав шаги, за барьером появился бледный человек в белой куртке, приветствовавший их: "Добрый вечер, месье". Взяв у них плащи и шляпы, он широким жестом указал направо, откуда доносилась музыка. Над спускающейся вниз лестницей сияла надпись: "Бар - Дансинг - Кабаре". Они оказались в довольно большой комнате с низким потолком. Две девушки, вероятно, танцовщицы из кабаре, кружились под музыку. - Еще рано, - опять сказал Марукакис, словно это его не устраивало, - но скоро здесь будет веселее. К ним подошел официант, провел к одной из кабинок и через минуту поставил на стол бутылку шампанского. - Вам денег не жалко? - спросил Марукакис. - Между прочим, это пойло стоит двести левов. Латимер не возражал: в конце концов двести левов составляли только полфунта. Оркестр вдруг замолчал, и девушки остановились. Они подошли к кабинке, где сидели Латимер и Марукакис. Одна из них пристально посмотрела на Латимера. Тогда Марукакис что-то сказал, и они, пожав плечами, улыбнулись и ушли. Марукакис, точно чего-то не понимая, посмотрел на Латимера. - Я сказал, что нам надо обсудить кое-какие дела и если мы захотим развлечься, то пригласим их позже. Конечно, если вы не хотите с ними связываться... - Нет, не хочу, - сказал Латимер твердо и, отхлебнув шампанского, вдруг понял, что ни за что на свете не станет пить эту гадость. - Ничего не поделаешь, - вздохнул Марукакис, - пей не пей, а платить придется. - А где госпожа Превеза? - Думаю, появится с минуты на минуту. Он посмотрел куда-то вверх, на потолок. - Конечно, мы могли бы и сами к ней подняться. Хочу обратить ваше внимание, как тут все хорошо устроено: нет ничего ни скандального, ни вызывающего. - Раз она должна вот-вот спуститься, мы можем и здесь подождать, - сказал Латимер, чувствуя, что говорит банальность, как школьный учитель. Ему вдруг очень захотелось выпить настоящего шампанского. - Совершенно верно, - буркнул Марукакис. Однако прошло целых полтора часа, прежде чем хозяйка "La Vierge St. Marie" появилась. За это время зал действительно оживился. Пришло еще несколько человек - в основном это были мужчины, но были среди них и две-три очень странно выглядевшие женщины. Появился явный сутенер. Трезвый как стеклышко, он привел с собой двух не вяжущих лыка немцев - вероятно, каких-нибудь пустившихся в загул коммерсантов. Появились два почему-то вызвавшие ужасную неприязнь молодых человека. Все до одной кабинки были заняты, заняты были и стоящие в зале столики, за которыми сгрудились обливающиеся потом, тесно прижавшиеся друг к другу пары. В зале появились танцовщицы из кабаре, сильно накрашенные. Танцующие пары расступились, дав им место. Следом за девицами в круге появился юноша, одетый в женское платье, и спел песенку на немецком языке. Девицы исчезли вместе с ним, потом появились вновь, переменив наряд. В зале стало душно и жарко, как перед грозой. Латимер ясно увидел, как один их этих ужасных юношей давал понюхать другому щепотку какого-то порошка. От жары и духоты его начала мучить жажда, и он уже всерьез подумывал, не выпить ли шампанского, как вдруг Марукакис дернул его за рукав. - Должно быть, Превеза, - сказал он. Это была полная, но все еще стройная женщина с красным лицом. Несмотря на дорогое платье, видимо, только сегодня завитые парикмахером черные, густые волосы, помаду и румяна, она производила впечатление неряхи. Так, во всяком случае, показалось Латимеру. Правда, рисунок губ был хорош, и улыбка была доброй и симпатичной, но во взгляде больших черных глаз было что-то сонное и завораживающее. И Латимер представил себе комнату в отеле, неуклюже позолоченные кресла с разбросанной на них одеждой, серый свет утра сквозь опущенные жалюзи, тяжелый запах розового масла, ровное дыхание спящей женщины и мерное тиканье будильника. Но, видя как она идет к бару, приветливо улыбаясь и кивая знакомым, одновременно внимательно и строго наблюдая за всем происходящим, Латимер сделал себе выговор за игру воображения. Марукакис подозвал официанта и что-то сказал ему. Лавируя между танцующим, тот подошел к мадам и зашептал ей что-то на ухо, показав глазами на Латимера и Марукакиса. Мадам, повернувшись, посмотрела в их сторону и, что-то сказав официанту, продолжила разговор. - Она обещала прийти, - сказал Марукакис, выслушав официанта. Она обошла весь зал, снисходительно улыбаясь и иногда кивая головой. Наконец она приблизилась к их столику. Неожиданно для самого себя Латимер вдруг встал. Мадам пристально смотрела ему в лицо. - Вы желали говорить со мной, месье? - Голос у нее был грубый и немного сиплый, с ярко выраженным акцентом. - Мы были бы счастливы, если бы вы оказали нам честь и посидели с нами, - сказал Марукакис. - Хорошо, - сказала она и села рядом. Тотчас к столику подлетел официант, но она взмахом руки прогнала его и повернулась к Латимеру: - Я вас раньше не видела, месье. Вашего друга я уже встречала, но не в своем заведении. - Бросив косой взгляд на Марукакиса, она продолжила: - А вы, месье, собираетесь писать обо мне в парижской газете? Тогда вам с другом надо будет обязательно досмотреть представление до конца. - Нет, мадам, - улыбнулся Марукакис. - Мы воспользовались вашим гостеприимством, чтобы получить кое-какую информацию. - Информацию? - Она, кажется, немного смутилась. - Я не знаю ничего такого, что может вас заинтересовать. - Всем хорошо известна ваша осторожность, мадам. Но речь идет о человеке, который давно в могиле. Вы были знакомы с ним лет пятнадцать назад. Она захохотала, остановилась и вдруг захохотала снова - громко, вызывающе, сотрясаясь всем телом. Вместе с этими хриплыми звуками исчезло и то самодовольство, которое она напускала на себя, и, когда она под конец закашлялась, сразу постарела лет на десять. - Не ожидала я от вас такого комплимента, месье, - вздохнув, сказал она. - Подумать только, пятнадцать лет! И вы надеетесь, что я его вспомню? Святая Дева Мария, придется вам поставить мне выпивку. Латимер подозвал официанта. - Что будете пить, мадам? - Шампанское. Только не эту дрянь. Официант знает. Подумать только, пятнадцать лет! - Она все еще никак не могла успокоиться. - Мы, разумеется, не очень надеялись на вашу память, - невозмутимо сказал Марукакис, - но, может быть, имя этого человека что-нибудь значит для вас. Его звали Димитриос... Димитриос Макропулос. Она сунула в рот сигарету, чиркнула спичкой, но так и не смогла прикурить. Глядя на кончик сигареты, о чем-то сосредоточенно размышляла. Спичка продолжала гореть, едва не обжигая пальцы. Латимеру показалось, что вокруг образовалась зона молчания, вдруг заложило уши. Мадам разжала пальцы и уронила спичку на тарелку. Все так же смотря на кончик сигареты, она тихо сказала: - Вам здесь не место. Уходите отсюда... оба! - Но... - Уходите, - сказала она тихим голосом, даже не повернув головы. Марукакис посмотрел на Латимера и, пожав плечами, встал из-за стола. Следом за ним встал и Латимер. Она подняла на них глаза, сказала, как отрезала: - Сядьте. Мне не нужны здесь сцены. Они сели. - Надеюсь, вы объясните мне, мадам, - сказал Марукакис с издевкой, - как мы можем уйти, не вставая с места, - я был бы вам очень признателен. Она с такой быстротой схватила стоящий на столе бокал, что Латимер подумал: "Сейчас она бросит его в лицо Марукакису". Но пальцы тотчас разжались, и она что-то быстро сказала по-гречески, чего Латимер не разобрал. - Нет, - сказал Марукакис, отрицательно качнув головой, - он не из полиции. Он писатель, пишет книги, и ему нужна информация. - Зачем? - Простое любопытство. Два месяца назад он видел труп Димитриоса в Стамбуле и вот решил разузнать о нем. Она вдруг повернулась к Латимеру и, протянув руку, вцепилась ему в рукав. - Это правда, что он мертв? Вы точно знаете? Вы видели его труп? Латимер молча кивнул. - Его убили ударом ножа в живот, а потом бросили в море. - Ему хотелось добавить что-нибудь теплое: жизнь есть жизнь, а вдруг она его любила, сейчас, наверное, слезы польются. Но слез не было. - Деньги при нем были? - только и спросила она. Латимер медленно повел головой. - Merde! - сказала она злобно. - Этот верблюжий выкидыш задолжал мне тысячу франков. И теперь я их уже никогда не увижу. Salop! Убирайтесь вон, а не то я прикажу вас вышвырнуть отсюда! Марукакис проводил Латимера до отеля. Они немного задержались у дверей. Ночь была холодная. - Ну, я, пожалуй, пойду, - сказал Латимер. - Завтра уже уезжаете? - Да. Еду в Белград. - Значит, вам все еще не надоел Димитриос. - О, нет. - Латимер заволновался, ему очень хотелось сказать Марукакису какие-нибудь теплые слова. - Не могу сказать, как я вам благодарен. Боюсь, что я отнял у вас много драгоценного времени. Марукакис рассмеялся и, недоуменно пожав плечами, сказал: - Я вот смеюсь, а сам завидую вам. Если вам удастся разузнать что-нибудь в Белграде, напишите мне. Хорошо? - Конечно, напишу. Еще раз поблагодарив Марукакиса, Латимер тепло пожал ему руку и вошел в вестибюль отеля. Его номер находился на втором этаже. Взяв у портье ключ, поднялся по лестнице. В коридоре лежал толстый ковер, глушивший шаги. Он вставил ключ в замочную скважину и, повернув его, открыл дверь. Его смутило то, что в номере горел свет, и он решил, что попал в чужой номер. И тотчас понял: нет, это его номер, но в нем почему-то царил полнейший хаос. Содержимое чемоданов было вытряхнуто прямо на пол. Простыни и пододеяльник валялись на кресле. На матраце лежали привезенные из Африки книги с оторванными переплетами. Казалось, что в комнате похозяйничали шимпанзе. Не понимая, что здесь произошло, Латимер сделал два робких шага. Какой-то слабый звук заставил его повернуть голову направо. И тотчас сердце его сделало один сильный удар и остановилось. На пороге ванной, держа в одной руке выжатый тюбик зубной пасты, а в другой - массивный люгер, улыбался улыбкой мученика мистер Питерс. Полмиллиона франков В романе "Оружие убийцы" Латимер описал ситуацию, когда герой книги оказывается лицом к лицу с вооруженным убийцей. Написать эти несколько страниц оказалось нелегко, и, если бы не необходимость (он считал, что в последней главе вполне допустимы некоторые мелодраматические эффекты), он охотно пренебрег бы этим. Он постарался представить это событие, как ему казалось, наиболее реалистически. Что он чувствовал бы, окажись в такой ситуации? И он решил, что скорей всего обалдел бы от страха, лишился бы дара речи. Как ни странно, сейчас у него не было тех ощущений, которые он приписал герою. Латимер объяснил это изменившейся обстановкой. Во-первых, мистер Питерс, держащий в