натиском капитализма. Но больше всего Эллиот известен своим сборником "Стихи против хлебных законов" (Corn Law Rhymes, 1831). Используя разнообразные популярные формы поэзии - от фольклорной песни до религиозного гимна (широко распространенного в то время в ремесленной и даже в чартистской среде), - Эллиот выступает против хлебных законов, вымогающих последние деньги у бедняков. Наибольшей известностью пользуется его "Песня". В ней Эллиот показывает распад и гибель рабочей семьи под влиянием безысходной нужды. Дочь уходит из дома, становится проституткой и погибает вдали от родных. Один сын умирает от голода, и его не на что похоронить; другого убивает сама мать, и за это ее казнят. Наконец, казнят и главу семьи. Каждый куплет, рисующий одно из звеньев этой распадающейся цепи, сопровождается ироническим припевом: "Ура, да здравствует Англия, да здравствует хлебный закон!". В отличие от Томаса Гуда, Эллиот, заканчивая это стихотворение, обращается к высшим классам не с мольбой о жалости, а со словами гнева и мести: О богачи, за вас закон, Голодных вам не слышен стон! . . . . . . . . . . . . . . Но неизбежен мести час, Рабочий проклинает вас... И то проклятье не умрет, А перейдет из рода в род. (Перевод К. Бальмонта) Общий облик Эллиота как поэта сходен с тем образом "певца скорбей людских", который он сам создал в стихотворении "Надгробие поэта": Ваш общий брат схоронен здесь; Певец скорбей людских. Поля и реки - небо - лес - Он книг не знал иных. Его скорбеть учило зло - Тиранство - стон раба - Столица - фабрика - село Острог - дворцы - гроба. . . . . . . . . . . . . . Он славил тех, кто беднякам Служил своим добром, И слал проклятье богачам, Живущим грабежом. Все человечество любил И, честным сердцем смел, Врагов народа он клеймил И громко Правду пел. (Перевод М. Михайлова) К чартизму одно время примыкал поэт Томас Купер (Thomas Cooper, 1815-1892), сын рабочего-красильщика, в молодости работавший сапожником. В чартистском движении Купер вначале шел за О'Коннором, которого воспел в стихотворении "Лев свободы". Но затем он перешел к сторонникам "моральной силы" и, наконец, к христианскому социализму. В 1877 г. вышел сборник стихов Купера (Poetical Works). Наибольшей известностью пользуется поэма Купера "Чистилище самоубийц" (The Purgatory of Suicides, 1845), написанная во время двухлетнего тюремного заключения. Общий план поэмы, описывающей известных в истории самоубийц, создан под влиянием Данте, некоторые детали в изображении загробного мира заимствованы у Мильтона. Философско-исторический замысел позволил Куперу развить тираноборческие, демократические мысли. В жанре и языке поэмы заметно влияние революционного романтизма Байрона (Энгельс называет "Чистилище самоубийц" поэмой "в стиле Чайльд-Гарольда" {См. К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 32.}). 3  Основное ядро английской демократической социальной поэзии 30-40-х годов составляет, однако, творчество самих поэтов-чартистов. Энгельс указывал, что в годы подъема чартизма английский пролетариат создал свою собственную литературу, "по содержанию своему далеко превосходящую всю литературу буржуазии" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 243.}. Чартистская литература отражала классовую борьбу пролетариата в период подъема рабочего движения, оценивала действительность с точки зрения чартистского пролетариата и звала народ на борьбу за свое освобождение. Она показывала, что страдания народа и его борьба неразрывно связаны между собой, так как обусловлены несправедливым общественным строем. Тесная связь чартистских писателей с рабочим движением позволяла им глубже понять процессы развития общественной жизни Англии, открывала им перспективу революционной борьбы. Произведения этих выразителей идей рабочего движения на его раннем этапе страдали ограниченностью, которая выражалась в том, что они, ясно видя революционную перспективу, не давали четкого представления о средствах борьбы, а их понимание возможных результатов борьбы носило утопический характер. Эстетические воззрения чартистов, требования, которые они предъявляли к литературе, наиболее полно были сформулированы крупнейшим идеологом и поэтом чартизма Э. Джонсом в его литературно-критических статьях 1847-1848 гг. Джонс требовал от литературы реалистического, правдивого изображения жизни народа и его борьбы, указывал на необходимость тесной связи между литературой и общественной жизнью. Литература, писал Джонс, должна не только показать жизнь народа, но и служить ему, исходя из его интересов. Джонс призывал писателей посвятить свое творчество "самой моральной теме века", имея в виду борьбу пролетариата за свое политическое и социальное освобождение. Исключительно велико в чартистском движении было значение печатного слова. Чартисты понимали, что газета играет роль коллективного агитатора, а так как агитация была одной из основных форм борьбы за хартию, то устному и печатному слову уделяли чрезвычайно большое внимание. Большой популярностью у чартистов пользовалось стихотворение Десмонда "Голос и Перо", где автор говорит: Да, великая сила - оратора глас, Что летит из бестрепетной груди. Перья смелых сильней поражают людей, Чем смертельные залпы орудий. (Перевод Ю. Д. Левина) {*} {* Стихи чартистских поэтов, за исключением специально оговоренных случаев, даны в переводе Ю. Д. Левина.} Вожди и руководители чартизма были, как правило, превосходными ораторами и журналистами. О'Коннор издавал популярнейшую среди рабочих газету "Северная звезда" (The Northern Star) и журнал "Труженик" (The Labourer) совместно с Э. Джонсом. Гарни был поочередно редактором "Лондонского демократа" (The London Democrat), "Северной звезды", "Демократического обозрения" (The Democratic Review) и издателем "Красного республиканца" (The Red Republican), "Друга народа" (The Friend of the People) и "Звезд_ы_ свободы" (The Star of Freedom); Джонс выпускал "Заметки для народа" (Notes to the People), "Народную газету" (People's Paper) и принимал участие в ряде других изданий; Бронтер О'Брайен издавал более 10 различных журналов и газет. Вместе с тем чартисты полагали, что художественное, поэтическое произведение, благодаря тому, что оно оказывает эмоциональное воздействие на читателя, является наилучшей формой распространения чартистских идей. Отсюда обилие художественных произведений (и прежде всего стихов) в чартистских изданиях. Каждая чартистская газета, каждый журнал имели специальный литературный отдел, который иногда (как, например, в "Лондонском чартистском ежемесячнике" - "The London Chartist Monthly Magazine", - или в "Труженике") превосходил по объему все остальные отделы, вместе взятые. Убеждение в действенности художественного слова было настолько велико, что едва ли не все выдающиеся деятели чартистского движения почитали для себя обязательным сочинение стихов и художественной прозы. Были среди них действительно крупные художники слова, такие, как Джонс. Творчество других не представляет большой художественной ценности. О'Коннор - великолепный оратор - напечатал несколько посредственных стихотворений и чрезвычайно наивную повесть "Веселый юный браконьер", которую не сумел закончить, так как, видимо, запутался в весьма сложной интриге. Гарни - превосходный публицист - тоже оказался слабым поэтом. Следует также отметить, что и среди рядовых чартистов было много поэтов. Митинги как одна из главных организационных форм рабочего движения обусловили песенный характер творчества рабочих поэтов. Массовая чартистская поэзия - это прежде всего песни, гимны и марши. Десятки рабочих сочиняли для каждого митинга стихи, которые распространялись в листовках и исполнялись участниками митинга на какой-нибудь широко известный мотив. Среди рабочих поэтов нередко оказывались одаренные самородки, которые постепенно вырастали в талантливых мастеров слова. В своем творчестве писатели и поэты чартизма опирались на прежние завоевания демократической литературы Англии. Чартисты с самого начала объявили себя наследниками всех достижений передовой культуры прошлого. Разумеется, постановка вопроса о культурном наследии в чартистской печати во многом носила стихийный характер. Однако даже само стремление использовать наиболее ценное в культурном наследии предшествующих эпох имело положительное значение. Рабочие обращались к творчеству тех писателей, от которых в страхе отворачивалась буржуазия. "Шелли, - писал Энгельс, - гениальный пророк _Шелли_, и _Байрон_ с своей страстностью и горькой сатирой на современное общество имеют больше всего читателей среди рабочих; буржуа держит у себя только так называемые ""семейные издания", оскопленные и приспособленные к современной лицемерной морали" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 243.}. Демократизм и прогрессивную направленность чартисты рассматривали как совершенно необходимые качества истинно художественного произведения. Эрнест Джонс писал по этому поводу: "Наша литература начинает проникаться определенно демократической тенденцией. Сначала эта тенденция появилась на страницах поэзии. Байрон и Саути (в своих ранних произведениях) первые запечатлели ее в своих стихах... Одновременно с принятием этого направления поэзия испытала подъем чувства и силы - и показательно, что ни один из современных поэтов не написал ни одного сколько-нибудь стоящего произведения в раболепном духе... Разве это не доказывает, что поэзия и правда неразделимы, что поэзия - выразитель живого духа эпохи?". Требование правдивого выражения духа времени позволило поэтам-чартистам во многих случаях приблизиться к правильному пониманию творчества крупнейших писателей XVIII-XIX веков. Блестящим примером является статья Джонса о Пушкине (1847). Джонсу удалось воспроизвести обстановку, созданную самодержавием вокруг Пушкина, с одной стороны, и отношение русского народа к поэту - с другой. Заслугой великих художников чартисты считали их умение перешагнуть рамки узкоклассовых интересов и отразить в художественном творчестве чаяния и стремления народа. В литературных обозрениях чартистских журналов постоянно встречается мысль, что классовая ограниченность автора снижает общественную и художественную ценность его произведения. Так, например, в "Труженике" в одном из обозрений 1847 г. говорится: "Большинство наших современных поэтов пишет для одного класса и этим совершает грубую ошибку... Они избирают темы, интересующие только немногих избранных, или, еще чаще, останавливаются на болезненных абстрактных теориях, которые даже не могут претендовать на общественное внимание". Чартисты первыми пытались использовать классическое наследие в целях революционной борьбы пролетариата. Не было такого чартистского журнала, который не помещал бы отрывков из произведений Мильтона, Свифта, Шелли, Байрона, Бернса и др. Но чартисты считали себя наследниками не только английских классиков. Они стремились также воспринять лучшие демократические традиции литературы других народов. "Произведения великого писателя, - говорит журнал "Труженик", - принадлежат не только той стране, в которой он родился. Они принадлежат всему миру". Поэтому в чартистских изданиях печатались, наряду с произведениями английских писателей, отрывки из Шиллера, Ж. Санд, Беранже, Уиттьера, Вольтера, Руссо, статьи о Пушкине, Фрейлиграте, Пьере Дюпоне и др. Показательно, что чартистский журнал "Друг народа" оказался одним из первых в мире журналов, напечатавших подробную статью о творчестве Петефи после героической гибели великого национального венгерского поэта. Чартистская литература чрезвычайно обширна и многообразна. Многочисленные поэты и писатели, выдвинутые чартистским движением, использовали все жанры, существовавшие в английской литературе, от коротенькой стихотворной эпитафии до романа. Однако наибольшего расцвета достигла чартистская поэзия. На протяжении полутора десятилетий своего существования поэзия чартистов претерпела ряд существенных изменений. Уже при своем рождении она была связана с двумя традициями: с традицией народной рабочей поэзии и с поэтической традицией революционного романтизма. Эта связь была обусловлена тем, что как народная рабочая поэзия, так и творчество революционных романтиков (особенно Шелли) воплотили в себе идеи, возникшие на основе первого, самого раннего этапа рабочего движения. Однако чартистское движение представляло собой новый, более зрелый этап рабочего движения, который выдвинул новые идеи, дал литературе новое общественное содержание. Художественный метод чартистской поэзии, отразившей этот этап рабочего движения, естественно, не мог оставаться прежним. Реализм, ставший к началу 50-х годов ведущим методом в чартистской поэзии, имел свою специфику, отличавшую его от реализма Диккенса, Теккерея и других критических реалистов. Он сохранил боевую направленность творчества революционных романтиков. Чартистские поэты и писатели не ограничивались критическим изображением современного им буржуазного общества, но призывали пролетариат бороться за его переустройство. Это позволило им впервые в английской литературе создать образ пролетария - борца за социальную справедливость. Чартистское движение выдвинуло целую плеяду талантливых поэтов: Джонса, Линтона, Давенпорта, Сэнки, Ла Монта, Биннза, Бремвича, Уоткинса, Джоту, Масси и др. Чартистская поэзия по своей идеологической направленности представляет собой явление чрезвычайно сложное. Она отразила внутреннюю противоречивость чартизма, незрелость идеологии английского пролетариата на раннем этапе его борьбы за социальную революцию. Среди поэтов-чартистов встречаются сторонники "моральной силы" и "физической силы", проповедники трезвенности и смирения и глашатаи революционного переворота. Идеалы оуэновского коммунизма воспевались ими так же часто, как патриархальная крестьянская жизнь на лоне природы. Но тем не менее существуют известные черты, которые позволяют объединить творчество различных чартистских поэтов и рассматривать его как единое направление: стремление чартистских поэтов сознательно противопоставить свое творчество буржуазной литературе, общность проблематики и непосредственная связь их произведений с целями и задачами чартизма. Проблематика творчества чартистских поэтов в целом охватывает широкий круг тем и вопросов: изображение нищеты и страданий народа как обоснование необходимости борьбы, призыв к борьбе с существующим строем, критика правящих классов и события чартистского движения. Основные этапы развития чартистской поэзии, - а это была поэзия, чрезвычайно чутко откликавшаяся на все события классовой борьбы, - в общем совпадают с главными периодами истории чартизма. Моменты подъема чартистского движения - 1839, 1842 и 1848 гг. - являются в то же время определенными вехами и в истории чартистской поэзии. * * * Характер ранней чартистской поэзии, ее проблематика и художественный метод теснейшим образом связаны с особенностями чартистского движения до 1843 г. В этот период чартисты выступали еще в союзе с радикальной промышленной буржуазией и с многочисленными мелкобуржуазными попутчиками пролетариата. В 1838-1842 гг. чартизм еще не был чисто пролетарским движением. К нему примыкали мелкие торговцы, ремесленники и крестьяне, о которых Маркс и Энгельс писали, что "все они борются с буржуазией для того, чтобы спасти свое существование от гибели, как средних сословий. Они, следовательно, не революционны, а консервативны. Даже более, они реакционны: они стремятся повернуть назад колесо истории" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Манифест Коммунистической партии, стр. 44.}. Сильное влияние буржуазных элементов мешало кристаллизации пролетарской идеологии. В связи с этим чартистская поэзия этого периода характеризуется значительной абстрактностью. Борьба пролетариата против буржуазии, составляющая основное содержание чартистской поэзии, на этом этапе не находит еще конкретного воплощения в художественных образах рабочих-борцов и буржуа-предпринимателей. Она выливается в расплывчатые образы массы рабов, протестующих против власти тиранов. Многие идеи, унаследованные чартистами от демократической партии 80-х годов XVIII столетия, детищем которой, по выражению Энгельса, был чартизм, привели в условиях раннего чартизма к мысли о возможности свершения революции "законным" путем. Отсюда противоречивость революционных призывов в ранней чартистской поэзии, сочетание революционного пафоса с проповедью христианской непротивленческой морали. Общее представление о характере чартистской поэзии, возникшей на раннем этапе движения, так же как и о предшественниках этой поэзии, можно составить по литературному отделу журнала "Лондонский демократ", который был органом левого крыла чартизма. В издательской декларации, напечатанной в первом номере журнала, Гарни сообщал: "...под заголовками "Популярная поэзия" и "Песни для народа" я предполагаю помещать отрывки из произведений тех, "кто живет в стихах, бессмертье дающих", особенно Байрона, Бернса, Шелли и Мура, которые "бичевали угнетателей и ободряли бедняков". "Песнями для народа" мы называем такие песни, которые лучше всего смогут возбуждать энтузиазм молодежи и усиливать решительность смелых". И в самом деле, в "Лондонском демократе" на протяжении тех немногих месяцев, что он просуществовал, регулярно печатались стихи Байрона, Шелли, Бернса, а под рубрикой "Песни для народа" были помещены произведения Томаса Мура, шотландского поэта Митчела, автора известной песни "Хартии - ура!", и сложенная участниками корреспондентских обществ 90-х годов XVIII века анонимная песнь "Сажай, сажай дерево свободы". Такой же характер имел поэтический отдел в центральном органе чартистов - "Северной звезде", хотя в этой газете печаталось гораздо больше стихотворений чартистских авторов. Ведущее место в ранней чартистской поэзии занимали темы, связанные с невыносимым материальным положением народа. В этом отношении чартисты были прямыми продолжателями традиций дочартистской демократической литературы. Промышленный переворот и проникновение капиталистических отношений в сельское хозяйство привели к резкому падению жизненного уровня народа, что нашло свое выражение в обострении классовой борьбы, в движении луддитов, в крестьянских восстаниях, в попытках рабочих создать свои классовые организации. Бедственное положение масс в первой трети XIX века стало проблемой, острие которой оба правящих класса (буржуазия и аристократия) старались направить друг против друга. Тема бедственного положения народа отражалась в английской поэзии, начиная от Крабба, в еще большей степени, чем в прозе. Она нашла отражение в творчестве революционных романтиков, в произведениях Никколя и Клера, в мелкобуржуазной филантропической поэзии, в стихах Э. Эллиота, Т. Гуда и др. Вместе с тем тяжелые материальные условия жизни народа составляли основное содержание народной поэзии и в особенности рабочих песен, начиная с песен луддитских и кончая чартистскими рабочими песнями. Расцвет поэзии, посвященной изображению тяжелой жизни бедняков, падает на конец 20-х - начало 30-х годов XIX века и связан с борьбой за парламентскую реформу 1832 г. Позднее, после 1842 г., эта тема перестала быть ведущей. Когда чартистский пролетариат окончательно осознал несовместимость своих социальных интересов с интересами буржуазии и отчетливо увидел цели неизбежно предстоящей борьбы, на первый план выдвинулась новая тема, тема борьбы. До 1842 г., т. е. в ранней чартистской поэзии, тема нищеты и страданий народа часто разрабатывалась в том же самом плане, что и в дочартистской рабочей песне, которая стремилась вызвать сочувствие к горькой доле бедняков. Примером может служить стихотворение неизвестного чартистского поэта "Поездка бедняка", напечатанное в "Северной звезде". Оно целиком выдержано в духе рабочей песни 20-х годов. По ухабам и рытвинам грязной дороги Едут к кладбищу печальные дроги, Их с грохотом тощая кляча везет, И мрачный возница угрюмо поет: "Стучат по каменьям бедняцкие кости, Истлеет забытый бедняк на погосте!" Не идут позади ни родные, ни дети, Знать, никто бедняка не вспомянет на свете; Его не оплачет ни друг, ни жена, Лишь унылая песня над гробом слышна: "Стучат по каменьям"... и т. д. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . Босяки! Поглядите: собрат ваш голодный После смерти катит, будто он благородный, И радуйтесь мысли, что время придет И вас ожидает такой же почет. "Стучат по каменьям..." и т. д. Но довольно об этом. Мне горько и жалко, Что везут, торопясь, как скотину на свалку, - Даже доброго слова не скажут, спеша, - Того, в ком жила человечья душа! Осторожней везите бедняцкие кости, Чтобы с миром бедняк опочил на погосте! Это стихотворение типично для ранней чартистской поэзии. Жизнь бедняка, о котором идет речь, остается читателю неизвестной. Ничто не говорит также о причинах его трагической судьбы. Чартистские поэты в этот период еще сравнительно редко поднимаются до понимания подлинных причин нищеты и бедствий народа. Автор заботится только о том, чтобы пробудить сострадание в душе читателя. Но вместе с тем объективно образ, созданный им, вырастает в большое обобщение. Отсутствие индивидуальных черт в образе бедняка позволяло каждому рабочему, каждому крестьянину, читающему или поющему эту песню, целиком отнести ее содержание к своей собственной судьбе. А это заставляло его задуматься над вопросом о том, почему судьба бедняка такова. В большинстве произведений ранней чартистской поэзии описываются каторжные условия труда на фабриках и в сельском хозяйстве. Особое внимание чартистские поэты уделяли изображению детского труда на промышленных предприятиях. Сам факт использования маленьких детей в качестве рабочей силы (а в то время на фабриках работали дети, начиная с четырех лет) был настолько возмутителен, что на эту тему часто откликались писатели и поэты, весьма далекие от чартизма. Естественно, что чартистские поэты охотно обращались к этой теме. Известен ряд стихотворений крупного чартистского поэта Джона Уоткинса и несколько анонимных произведений, протестующих против применения детского труда. Чартистские поэты хорошо знали английскую радикальную социально-политическую и художественную литературу и по большей части были знатоками и ценителями революционных стихов Байрона, Шелли, Бернса и Мура. Вместе с тем им несомненно была известна рабочая поэзия. Собственно говоря, многие из чартистских поэтов начали писать задолго до начала движения и сами участвовали в создании многочисленных рабочих песен. Соединение этих двух традиций характерно для большей части ведущих чартистских поэтов. Существенная разница между народными рабочими песнями 20-х-30-х годов XIX века и поэзией революционных романтиков состояла в том, что в первых говорилось преимущественно о тяжелом материальном положении народа, о каторжном труде и о нравственных его страданиях; вторая же вводила тему политического бесправия народа и необходимости борьбы за личную и общественную свободу. Здесь подчеркивалась не только материальная, но и социальная и политическая зависимость народа от правящих классов. Чартистские поэты наследуют обе эти традиции. Однако полное слияние этих поэтических традиций наблюдается чаще всего в зрелой чартистской поэзии. На раннем же этапе политическое бесправие народа и его экономическая нужда еще нередко рассматриваются чартистскими поэтами обособленно. В ранних чартистских стихотворениях отражается не только жизнь промышленного пролетариата, но и жизнь разорившегося, экспроприированного крестьянства. На всех этапах развития чартистской поэзии фигуры крестьянина-бедняка (арендатора или сельскохозяйственного рабочего) и лендлорда встречаются не менее часто, чем образы промышленного пролетария и хозяина-капиталиста. Крестьянская тема в чартистской поэзии - явление не случайное, а вполне закономерное. Оно естественно вытекает из особенностей социально-исторического развития Англии эпохи промышленного переворота и образования массового промышленного пролетариата. На первый взгляд казалось, что в страданиях народа повинен в первую очередь лендлорд, согнавший крестьян с земли и швырнувший их в пекло фабричного труда. Для английских рабочих лендлорд был не абстрактной фигурой "злодея", угнетавшего бедняков-крестьян. Он был реальным осязаемым врагом, с которым пролетариату приходилось иметь дело совсем недавно. Он был даже более знаком и ненавистен, чем капиталист. Вполне естественно поэтому, что один из крупнейших чартистских поэтов В. Линтон в своем раннем стихотворном цикле "Гимны для лишенных избирательных прав" (1839) включил в число лишенных избирательных прав не только промышленных рабочих, но и крестьян, а на первом месте среди врагов народа поставил лендлорда. Поэты-чартисты в известном смысле продолжили традиции поэзии деревенского пролетариата, выдвинувшего из своих рядов таких довольно крупных поэтов, как Никколь и Клер. Первый пользовался у чартистов особенно широкой популярностью. Развитие темы бедственного положения народных масс имело в английской литературе длительную историю. Что нового внесли в ее трактовку чартисты? Если в дочартистской рабочей поэзии показ страданий и нищеты народа составлял часто содержание и цель произведения (не случайно наиболее распространенным жанром была песня-жалоба), то у чартистских поэтов, особенно в зрелый период, он служит основанием для призыва к борьбе, доказательством ее необходимости и неизбежности. Чартистское движение было направлено против социально-политического строя, основанного на угнетении трудящихся масс капиталистами и лендлордами. Отсюда вытекала задача не только показать страдания народа, но и вскрыть их причины, подводя тем самым читателя к выводу о необходимости революционной борьбы. Стихотворения, содержащие пламенный призыв к борьбе, составляют вторую значительную группу произведений ранней чартистской поэзии. Большая часть этих стихотворений была написана в 1839 и 1842 гг., т. е. в моменты подъема чартизма. Большинство чартистских поэтов видело свою задачу в том, чтобы "пробудить народ" и развернуть перед ним перспективы борьбы и победы. Наиболее распространенными жанрами в массовой чартистской поэзии были агитационные песни, маршевые песни, гимны-призывы, торжественные оды свободе и т. д. Все они призывали народ "проснуться", "сбросить оковы", "показать свою силу"; завоевание хартии рассматривалось в них как главная и необходимая задача. Однако следует сразу оговорить, что революционность этих пламенных призывов была весьма непоследовательной. Сказывалось отсутствие четкого революционно-пролетарского мировоззрения. Идея "революции законным путем", которую на раннем этапе разделяли, за немногими исключениями, все чартисты, не могла не сказаться на характере этих произведений. Призывы к борьбе почти всегда здесь завершаются уверенностью в бескровной победе. Даже один из наиболее экспансивных чартистских поэтов Аллен Давенпорт (Davenport) закончил свое чрезвычайно боевое стихотворение "Хартия и отмена англо-ирландской унии" следующим неожиданно примирительным указанием на силу "общественного мнения": Когда миллионы желают свободы, Ничтожных властителей гибель близка; Победа приходит по воле народа, Пред общим решеньем бессильны войска. Большая часть чартистских поэтов надеялась, что силы объединившихся чартистов окажутся столь велики, что буржуазии и аристократии не останется ничего другого, как сдаться. И лишь сравнительно немногие понимали, что никогда правящие классы не отдадут добровольно свою власть и не откажутся от своих привилегий. Несмотря на значительные недостатки, обусловленные неоднородностью и идейной незрелостью раннего чартизма, эти произведения пробуждали рабочих к борьбе и способствовали их объединению. Стремление вывести народ из состояния политической спячки побуждало некоторых чартистских поэтов обращаться иногда к своим соотечественникам не только с патетическими призывами, но и с горьким укором. Вильям Сэнки опубликовал в 1840 г. в "Северной звезде" характерное в этом плане стихотворение, в котором он полемизирует с ходячей формулой, утверждающей, что "никогда, никогда англичанин не будет рабом". Англичане, вы - рабы! Толку нет от похвальбы, Что в Британии свобода - Достояние народа. Англичане, вы - рабы! Нет для вас иной судьбы, Как работа, пот и раны, А плоды пожнут тираны. . . . . . . . . . . . . Англичане, вы - рабы! Крепнет грозный гул борьбы; Раздается глас народа, - Это близится свобода! Недостаточная социальная конкретность образов в стихах и песнях, зовущих народ на борьбу, объяснялась в значительной мере тем, что сама действительность не давала еще четко ограниченного в социальном плане материала, на который могли бы опереться чартистские поэты. Помимо этого отвлеченный характер ранней чартистской поэзии в значительной мере был связан, видимо, и с романтической традицией чартистской поэзии. Большинство поэтов-чартистов объективно и субъективно было учениками и последователями Байрона и особенно Шелли. Приняв боевую, революционную направленность поэзии Шелли, они усвоили вместе с тем и некоторые специфические особенности его романтического художественного метода: отвлеченность, аллегоризм, прямое олицетворение отвлеченных идей и человеческих чувств. Постепенно эти черты отмирали в чартистской поэзии, но на раннем этапе они были еще сильны. Эта близость к художественному методу революционного романтизма объяснялась тем, что вся чартистская поэзия, а тем более поэзия 1838-1842 гг., отразила р_а_н_н_и_й этап рабочего движения в Англии, отразила уровень сознания пролетариата в эпоху борьбы за демократическое преобразование общественного строя. Будущее представлялось чартистам в весьма фантастическом облике. Некоторые представляли его себе в духе оуэновского утопического коммунизма, но и в этом случае определяющие его черты формулировались по негативному принципу. Чартисты хорошо знали и много говорили и писали о том, чего не будет после победы чартизма. Так, в стихотворении "Хартия" Джозеф Рэдфорд (Radford) пишет: Когда упадут горделивые троны, Чертоги погибнут в дыму и огне И символы царства - златые короны - Исчезнут в свободной разумной стране, И даже о лордах с их гнусною властью, Какую дает им мандат короля, Вспомянут как будто о прошлом несчастье, Которого больше не знает земля, - Тогда наша хартия в истинном свете Предстанет как веха грядущих столетий. Положительные же стороны будущего общественного строя угадывались лишь в самой общей форме. Об этом свидетельствует, например, стихотворение Джоты (Jota), крупнейшего мастера чартистского сонета. Избыток и довольство всем открыты; Они - и в тесной хижине труда И во дворце сверкающем, куда Лишь герцог иль вельможа именитый Вступают гордо. Гнев, борьба забыты: Любовь и мир их скрыли навсегда. Закон, в котором нету и следа Несправедливости, - залог защиты Для каждого, кто б ни был он. Отваги Исполнен судия; он чтит закон И добродетель; на его решенье Не могут повлиять ни денег звон, Ни похвала, ни брань, ни устрашенье - Вот патриота мысль о высшем благе! У значительной части чартистских поэтов представление о будущем преломлялось в идиллическом свете мелкобуржуазных патриархальных идеалов. Наиболее типичным выразителем идей этой группы поэтов был Вильям Хик, выступивший в 1841 г. со стихотворением "Пятиакровый коттедж в зеленой тени", где он рисует счастливую жизнь, которая должна была бы наступить после торжества свободы над тиранией: В ясный день пробуждения древней свободы, Когда люди, оставив раздор и вражду, Позабудут тиранства постыдные годы, И довольство навеки изгонит нужду, Одного б я хотел - нет сильнее желаний, - Чтобы в мирном труде я провел свои дни, И вершина моих сокровенных мечтаний - Скромный маленький коттедж в зеленой тени... Что же касается вопроса об организации этого нового общества и о тактике борьбы за него, то в этот период даже наиболее революционно настроенные чартисты не шли дальше завоевания хартии. За исключением незначительного количества представителей лондонской демократической ассоциации, все чартисты верили, что завоевание хартии принесет с собой необходимые социальные преобразования. Именно поэтому огромное количество стихотворений посвящено хартии и ее основному пункту - всеобщему избирательному праву. Представления чартистов о формах социальной борьбы, о социальной революции, о социальных преобразованиях были противоречивыми и имели абстрактный, утопический характер. Естественно, поэтому, что эти представления и идеи не могли быть воплощены в конкретных, реалистических образах, так же как в силу классовой неоднородности движения на его раннем этапе не мог быть углубленно разработан реалистический образ рабочего-борца за социальную и политическую справедливость. Ранняя чартистская поэзия в значительной своей части по идейной направленности, по проблематике и особенно по своей поэтике (включая в это понятие специфику системы образов, поэтическую лексику, структуру стиха) находилась в русле революционно-романтической поэзии. Разумеется, чартистская поэзия по своему методу даже в этот ранний период несколько отличалась от поэзии революционных романтиков. Жизнь выдвигала новые проблемы, давала поэтам новый материал. Реалистические тенденции, возникшие в творчестве Шелли и Байрона, нашли более прочную общественную основу в период чартизма и составляли новый элемент в чартистской поэзии. И хотя чартистские поэты еще не отказываются от абстрактно-символической, аллегорической манеры повествования, сами абстракции и символы стали у них гораздо больше насыщены социальным содержанием. Особое место в ранней чартистской поэзии занимают произведения, разоблачающие социальные пороки и политическое лицемерие правящих классов. Как правило, это - сатирические стихи. На раннем этапе движения чартисты не умели еще с достаточной отчетливостью определить расположение сил в лагере противников. Многие из них, находясь в плену идей буржуазного радикализма, видели главного врага пролетариата не в буржуазии, а в аристократии и в королевской власти. Поэтому разоблачение пороков аристократического общества занимает в этой группе стихотворений центральное место. Обычно поэты раннего чартизма нападают на институт наследственной аристократии с абстрактно-гуманистических и религиозно-этических позиций. Они берут под обстрел прежде всего развращенность, порочность современной аристократии. В анонимном стихотворении "Как стать знатным лордом" автор дает читателю, желающему стать "знатным лордом", ряд советов, которые в сущности сводятся к нарушению библейских десяти заповедей. Свое стихотворение он заключает следующими словами: Коль звания лорда добыть не удастся, Уж, верно, заслужишь ты имя мерзавца. Понятия "лорд" и "мерзавец" здесь уравниваются, что вполне соответствует традициям буржуазно-радикальной сатирической литературы конца XVIII - начала XIX века, на которые во многом опиралась чартистская поэзия. Как правило, в чартистской поэзии слова "лорд", "пэр", "сквайр", "джентльмен" употреблялись только как понятия отрицательные. Особенно ярко об этом свидетельствует анонимная шуточная "Песенка рабочего": Нет, я не джентльмен, друзья! Не враль я, не буян, На скачках не играю я, Не напиваюсь пьян. Не стану джентльменом я Вовек, вовек, вовек! Скорей умрет, чем так падет Рабочий человек! Однако не всегда критика аристократии имела в ранней чартистской поэзии только этический характер. Отдельные поэты поднимались до понимания социальной сущности аристократии. Образцом такого рода поэзии может служить превосходное сатирическое стихотворение "Что такое пэр?", появившееся в 1842 г. без подписи в "Северной звезде". Пэр - это гнусный паразит, Фигляр, которого творит Монарх себе в угоду. Пэр - бесполезнейшая вещь, На теле общества он - клещ, Сосущий кровь народа. Пэр - королевского двора Раскрашенная мишура, Игрушка для забавы; Надменный и спесивый хлыщ, Богат деньгами, духом нищ, Без чести и без славы. Но знайте, подлости сыны, Проклятье собственной страны, Всему есть срок и мера: Недолго ваш продлится век, Ведь богом создан человек, Но бог не делал пэра. Хотя автор этого стихотворения, говоря о никчемности пэров, ссылался на "господа бога", тем не менее разоблачение аристократии как паразитического класса, эксплуатирующего народ, представляло значительную политическую ценность. Наряду с этим уже в ранней чартистской поэзии появляются иногда стихотворения, имеющие ярко выраженную антибуржуазную направленность. Некоторые чартистские авторы, главным образом из числа членов Лондонской демократической ассоциации, правильно поняли суть "демократических" претензий промышленной буржуазии, ее стремление подчинить чартизм собственным интересам. То, что стало понятным большинству чартистов лишь после 1842 г., было сформулировано наиболее передовыми, революционными представителями движения значительно ранее. Так, например, еще весной 1841 г. один из соратников Гарни, Райдер (Rider), напечатал стихотворение "Лига". Речь в нем идет о знаменитой "Лиге борьбы против хлебных законов", задача которой состояла в том, чтобы путем отмены высоких пошлин на хлеб сокрушить экономическую мощь земельной аристократии, удешевить цены на хлеб (и тем самым на рабочую силу) и в ходе агитации ввести чартистское движение в русло борьбы за отмену хлебных законов. Таковы были подлинные цели вожаков лиги. Официально же она "боролась" против высоких цен на хлеб из "сострадания" к голодающим беднякам. Стихотворение Райдера свидетельствует о том, что известной части чартистов уже с самого начала удалось проникнуть в истинные намерения промышленной буржуазии. Кто этот благодетель новый, Кто посулил нам хлеб дешевый, Чтоб срезать наш доход грошовый? - Лига. Кто поднимает крик и вой: "Законы хлебные долой!" А сам барыш считает свой? - Лига. Кто зло несет нам и несчастье, Кто б Хартию порвал на части, Когда б достиг желанной власти? - Лига. Однако в поэзии 1838-1842 гг. подобные прозрения встречаются еще сравнительно редко. Поскольку чартистская агитация в первый период движения имела главным образом политический характер, острие сатирической поэзии этой поры было направлено в первую очередь против политических учреждений Англии: против кабинета министров, парламента, премьер-министра, против законодательства и судопроизводства и т. д. Сатирические стихотворения чартистов весьма разнообразны по жанру. Некоторые написаны в духе религиозных притч, иные - в форме колыбельных песен и аллегорических повествований. Так, например, в большом стихотворении "Поклонник нового закона о бедных" главным действующим лицом является Дьявол. Начало выдержано в элегических тонах. Дьяволу грустно, что нет более на земле грешников и богохульников. То ли дело было раньше, когда на всех дорогах бесчинствовали рыцари и попирались все божеские законы. Теперь все ведут праведный образ жизни, и у бедного Дьявола совсем нет работы. Сохраняя все тот же элегический тон, автор жалеет близорукого Дьявола: Ах, Дьявол бедняга, откуда он знал В своей преисподней глубокой, Что церкви на небо забыли пути, А люди стараются изобрести Грехи, неизвестные прежде. Вернувшись на землю и присмотревшись к тому, что творится в Англии, Дьявол преисполняется чувством глубочайшего удовлетворения. Его самодовольная речь, резко контрастирующая с элегическим настроением первой части стихотворения, подчеркивает острую сатирическую мысль поэта: Не надобны лорды вам больше, друзья, Они за меня потрудились. Пошлите ко мне их, я место им дам; Пусть Мельбурн, и Рассел, и Пальмерстон сам Приходят, их встретят с почетом. Наиболее часто в сатирической поэзии чартистов высмеивается премьер-министр Джон Рассел, непримиримый враг чартизма, делавший все от него зависящее, чтобы потушить движение. В свое время Рассел громогласно заявил, что реформа 1832 г. - это "предельная точка" конституционного развития Англии, благодаря чему заслужил прозвище "Finality-Jack" ("Джек - предельная точка"), заключавшее в себе и намек на его карликовый рост. Для чартистов Рассел был прежде всего олицетворением политического консерватизма. В многочисленных сатирических стихах чартисты обычно нападали на политику Рассела (не забывая при этом и личности министра, которого Маркс сравнил с "жалким пигмеем, карликом, танцующим на вершине пирамиды" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии, стр. 397.}). Одним из наиболее типичных является сатирическое стихотворение "Малютка Джон - предельная точка" ("Little John Finality"), в котором анонимный автор обыгрывает предельное ничтожество ума и внешнего вида "героя", узкие пределы его политической программы и беспредельность его прославления в кругах вигов. В ироническом отношении автора к "малютке Расселу" чувствуется его уверенность в мощи рабочего класса, которому принадлежит будущее. В стихотворении появляется символический образ быка (Bull), которому надоели проделки "малютки Джона". Совершенно очевидно, что по замыслу автора этот образ ассоциируется с традиционной фигурой "Джона Булля" и является олицетворением сил английского народа, терпение которого подходит к концу. Критикуя политическую деятельность Рассела, чартистские поэты не забывают о том, что сам он - не более как наемный слуга правящих классов. Эта мысль составляет идейный стержень небольшого анонимного стихотворения "Детская песенка": Малютка Джек Рассел подсел к своей кассе И вновь подсчитал свой оклад; В кармашек жилетки собрал все монетки И молвил: "Я денежкам рад". Джек любит оклады, он знает, что надо Держаться за место свое; Пришел он в палату в надежде на плату, Чтоб денег добыть на житье. Таковы были первые, еще не очень глубокие попытки сатирического разоблачения политики правящих классов. Как можно судить на основании приведенных примеров, элемент социальной критики здесь сравнительно невелик. По мере развития чартистской поэзии этот элемент непрестанно усиливался, пока не занял в зрелой чартистской поэзии центральное место. Значительную группу произведений в ранней чартистской поэзии составляют стихотворения, связанные с конкретными событиями чартистского движения. Иногда это - стихотворные описания чартистских митингов в разных городах Англии, чаще - стихи чартистов, заключенных в тюрьмы за участие в чартистском движении, обращенные к друзьям на воле. Немало стихотворений посвящено руководителям чартистского движения - О'Коннору и особенно Фросту, осужденному на пожизненное изгнание за организацию восстания в Ньюпорте. Наибольший интерес в этой группе стихотворений представляют песни, распевавшиеся на массовых митингах протеста против несправедливых судебных приговоров над чартистами, осужденными за участие в движении. Нередко эти митинги собирались тут же возле здания суда, где происходило разбирательство дела. В подобных песнях выражалось негодование но поводу пристрастности судей и несправедливости закона; а иногда авторы их хотели и припугнуть присяжных заседателей. Отсюда - язвительность и озорная удаль этих песен, издевающихся над "почтенными буржуазными слугами закона". Одна из популярнейших песен 1840 г. "Судьи пойдут за решетки" начинается с "ниспровержения" закона и парламента: Закон наш преступен, Парламент подкупен. Засадим судей за решетки! Прославим народ! Юрист - идиот, А судьи пойдут за решетки! и заканчивается дерзким призывом "перебить стекла", "перецеловать всех красоток", "ограбить всех прохожих" и "засадить судей в тюрьму". 4  Жестокий экономический кризис, потрясший Англию в 1842 г., способствовал широкому подъему чартизма, который именно в это время достиг наибольшего размаха. На короткий период экономическая и политическая борьба пролетариата слилась воедино, что привело к грандиозной политической стачке, охватившей почти все северные промышленные округа Англии. Национальная Чартистская Ассоциация (партия, основанная в 1840 г. на манчестерской конференции чартистских делегатов) оказалась неподготовленной к этому стремительному росту рабочего движения и не сумела воспользоваться им. В "Письмах из Англии" Энгельс указывал, что "движение не было ни подготовлено, ни организовано, ни руководимо... Отсюда и получилось, что при малейшем сопротивлении со стороны властей они (рабочие. - Ю. К.) становились нерешительны и не могли преодолеть в себе уважение к закону. Когда чартисты овладели движением и стали провозглашать перед собиравшимися толпами "народную хартию" (people's charter), было слишком поздно. Единственной руководящей идеей, рисовавшейся рабочим, как и чартистам, которым она, собственно, и принадлежит, являлась революция законным путем - противоречие само в себе, практическая невозможность, на проведении которой они потерпели неудачу" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. II, стр. 272-273.}. Правительство двинуло против забастовщиков войска. Движение было подавлено. После разгрома забастовки 1842 г. чартистское движение подверглось существенным внутренним переменам. Наступление реакции привело к временному ослаблению деятельности чартистов. Этому способствовал и кратковременный экономический подъем, начавшийся после 1842 г. Вместе с тем изменился состав участников движения. Радикальная и либеральная буржуазия начала быстро покидать ряды чартистов. Таким образом, движение после 1842 г. стало более единым, более однородным. В период 1846-1848 гг., т. е. после отмены "хлебных законов", процесс отхода буржуазии от чартизма еще более усилился. Особую роль сыграло ренегатство мелкой буржуазии, напуганной социалистическими лозунгами парижских рабочих и предательски отрекшейся от чартизма в один из самых критических моментов в истории движения - в апреле 1848 г. Все эти явления широко отразились в массовой чартистской поэзии 1843-1848 гг. Она отличается от поэзии раннего чартизма гораздо большей идейно-политической зрелостью, значительно более острой антибуржуазной направленностью и художественной глубиной. Многие буржуазно-гуманистические иллюзии преодолеваются поэтами-чартистами на этом этапе. Но при всех своих достижениях массовая чартистская поэзия 1843-1848 гг. не сумела стать носительницей революционно-пролетарской идеологии, хотя в творчестве некоторых поэтов, например Джонса, отдельные черты этой идеологии ощущаются совершенно отчетливо. Поэзия 1843-1848 гг., так же как и ранняя чартистская поэзия, сохраняет необычайно сложный и противоречивый характер. Тем не менее ведущие ее тенденции упорно пробивают себе путь сквозь строй противоречий, случайных явлений, через сложные переплетения различных идеологических направлений. Проблема бедственного положения народа, занимавшая в ранней чартистской поэзии столь значительное место, рассматривается теперь под несколько иным углом зрения. Среди стихотворений, помещенных в эти годы в чартистских журналах и газетах, почти не встречается таких, где описание страданий бедняков не носило бы характера противопоставления бедности богатству, трудящихся классов - эксплуататорам. Чартистские поэты все чаще подходят к выводу о необходимости уничтожения существующего социального строя как первопричины всякой эксплуатации. В одном из писем, написанных незадолго до смерти, чартистский поэт Джон Бремвич (Bramwich), погибший от туберкулеза, - профессиональной болезни вязальщиков, говорил: "Вы знаете, раб без легкого ничего не стоит сегодня на британском невольничьем рынке. Уверяю вас, надо быть Самсоном и Голиафом вместе, чтобы работать на современных чулочных машинах. Я смотрю на себя, как на человека, убитого системой. Я не одинок. Мою судьбу разделяют тысячи, а миллионы уже отправились на тот свет, даже не поняв, почему". Мысль о том, что всякое богатство есть результат эксплуатации, результат несправедливого присвоения продуктов труда промышленных и сельскохозяйственных пролетариев, получает широкое распространение в чартистской поэзии. Так, в стихотворении лейстерского чартиста Вильяма Джонса (W. Jones) "Работай" говорится: Пусть все у тебя на свете Отнимет тиран, - работай! В таком же плане ставит эту проблему и другой чартистский поэт Джеймс Тэйлор (Taylor) в стихотворении "Жалоба бедняка": Увы! я не имею скудной пищи, А в роскоши ленивцы утопают, Не зная бед, и яства поглощают, Добытые моим трудом... Стихи этого периода редко имеют целью вызвать "сострадание" правящих классов. Их задача в том, чтобы показать причину бедности. Отсюда один шаг до призыва к борьбе, и подавляющее большинство чартистских поэтов делает этот шаг. Однако попрежнему, там, где речь заходит о борьбе, поэты редко выходят за рамки призывов "сбросить оковы" и "победить тиранов". Даже в одном из наиболее острых стихотворений этого периода, в песне Мак-Оуэна (McOwen) "Отец! Кто такие чартисты?", где автор пытается показать классовый характер рабочего движения, он ограничивается абстрактным утверждением, что цель чартистов - "сделать людей друзьями" и добиться "одинаковых законов для всех". На вопрос - "кто такие чартисты?" - автор отвечает: Миллионы, кто пашут и ткут, дитя, Чьи руки способны на труд, дитя, Их плуты с попами Считают рабами, Их тираны нещадно гнетут, дитя. Миллионы, чья воля тверда, дитя, Которых сплотила нужда, дитя, Их цель - не богатство, А общее братство И равенство всех и всегда, дитя. Только в условиях нового революционного подъема 1847-1848 гг. в чартистской поэзии отчетливо прозвучала идея завоевания хартии насильственным путем, путем вооруженного восстания. В связи с этим в творчестве отдельных поэтов, и прежде всего в творчестве Джонса, начинает складываться тот образ, которому суждено было занять центральное место в зрелой чартистской поэзии - образ рабочего-борца за социальную справедливость. * * * Наступление реакции, последовавшее за подъемом 1842 г., выразившееся в массовых арестах участников и руководителей чартистского движения, в многочисленных судебных процессах, нередко завершавшихся чудовищными по своей жестокости приговорами, и в запрещении ряда чартистских изданий, оказало весьма существенное воздействие на развитие чартистской поэзии. Специфической особенностью этого периода было резкое сокращение чартистской агитации; борьба между стороннинами "моральной силы" и "физической силы" приобретала все большую остроту. В ходе этой борьбы выковывалось мировоззрение левых чартистов. Идеологическая борьба левых чартистов шла в этот период в двух направлениях: против откровенно антипролетарских теорий манчестерской школы и против элементов буржуазной идеологии внутри чартизма. Эта борьба не ограничивалась областью публицистики. Она проникала во все жанры чартистской прозы и поэзии. Но она не вытесняла при этом прежнего содержания литературы чартистов. Особенностью гражданской поэзии чартистов было то, что социально-философское содержание воплощалось, как правило, не в отвлеченных риторических рассуждениях и монологах (хотя изредка встречаются и такие образцы), но в конкретных, злободневных стихах, исходной темой которых было какое-нибудь животрепещущее событие. Существовавшие прежде формы чартистской поэзии: гимн, маршевая песня, сатирические стихи, сонет - приобретают нередко философско-полемический характер, не утрачивая при этом прежней целенаправленности. Чартисты обрушиваются на мальтузианство, разоблачая антинаучный и классово-своекорыстный характер этого учения и вскрывая подлинные причины нищеты народа (например, в стихотворении Линтона "По поводу рождения нового Гвельфа"). Одновременно они разоблачают всевозможные буржуазные концепции "филантропического" разрешения классовых конфликтов, которые не были совершенно чужды ранней чартистской поэзии и которые теперь получают в ней самое резкое осуждение. Эрнест Джонс в стихотворении "Королевские щедроты" замечательно тонко вскрыл сущность буржуазной филантропии. Поводом к написанию этого стихотворения послужило сообщение "Придворной газеты" о том, что "королева в размышлении о своих умирающих подданных" милостиво соблаговолила, "чтобы крошки хлеба с королевского стола отдавались беднякам, а не выбрасывались в мусорный ящик". Поэт создал иронический образ королевы, "огорченной" страданиями бедняков и наивно пытающейся им помочь "домашними" средствами. Хвала королеве! благой королеве, Которая кормит народ! Кричите "ура!", бедняки, в ликовании, Приходские вам не нужны подаяния, Вам хлеб королева дает. В Виндзоре старинном, где яства и вина Всегда в изобилии есть, Вкушала монархиня кушанья разные; Вдруг мысль поразила ее неотвязная О тех, кому нечего есть. . . . . . . . . . . . . . . . . . . Когда же назавтра ей подали завтрак И свита уселась за стол, Монархиня встала с улыбкою ясною: Ее осенила идея прекрасная, Как бедных избавить от зол. Спокойно, без гнева рекла королева, И голос монарший окреп: "Мне странно, милорды, как неосторожно вы Бросаете на пол объедки пирожного! Мой бог! Как вы крошите хлеб! Придворным собакам, конечно, не лаком Объеденный вами кусок. Но тот же огрызочек, будучи отданным Моим умирающим с голода подданным, Пойдет им, наверное, впрок. . . . . . . . . . . . . . . . . . ." Газеты вещают: отсель истекает Поток королевских щедрот; Былые голодные (многие дюжины) Отныне имеют обеды и ужины, И счастлив английский народ. Иные, однако, не верят писакам, Что ропот голодных утих: Ведь бедным и сирым монаршье величество Вернула в_е_с_ь_м_а н_е_б_о_л_ь_ш_о_е к_о_л_и_ч_е_с_т_в_о Того, что взимает у них. Заключительная же строфа, представляющая собой своего рода "мораль" всего стихотворения, раскрывает в четкой и лаконичной форме подлинный смысл всех официальных и неофициальных филантропических предприятий: Жил некогда нищий, страдал он без пищи; С ним тощая шавка жила. Он хвост ей отсек, обглодал основательно, А кость возвратил, но собака признательна За щедрость ему не была. Отмена "хлебных законов" в 1846 г. еще более обнажила противоречия между трудом и капиталом, между пролетариатом и буржуазией. В связи с этим чартистские поэты все ближе подходят к правильному пониманию основных социально-экономических закономерностей капитализма. В это время в чартистской поэзии все чаще встречается мысль о том, что главный враг пролетариата - буржуазия, что именно с ней рабочему классу придется вести борьбу не на жизнь, а на смерть. Поэтому образы врагов народа и чартистского движения все чаще обретают типично-буржуазные черты. Ставшее уже традиционным в чартистской поэзии противопоставление раба - тирану, короля - бедняку приобретает новое социальное содержание. Образ короля или тирана перестает олицетворять только власть, могущество, ранг и т. д. Он превращается в символ буржуазного благополучия, богатства, сытости, лицемерия и ханжества. Таким образом, антибуржуазная струя в творчестве чартистских поэтов значительно усиливается. В то же время пассивный образ угнетенного раба постепенно начинает уступать место образам борющихся чартистов. * * * Сравнительно широкое отражение в поэзии 1843-1848 гг. получают события чартистского движения. "Северная звезда", "Северный освободитель", "Труженик" и другие чартистские издания постоянно печатают стихи и поэмы, в которых описываются такие важные моменты в истории движения, как первая и вторая подачи петиции, восстание в Ньюпорте, судебные процессы чартистов. В творчестве отдельных чартистских поэтов история борьбы чартистов занимает главное место. В 1843-1846 гг. выдвигается талантливый чартистский поэт, писавший под псевдонимом Джота. Ему принадлежит заслуга создания цикла "Сонетов, посвященных чартизму". Содержание этого цикла, напечатанного в "Северной звезде", заимствовано из истории чартистского движения. Б_о_льшая часть сонетов посвящена борьбе чартистов Уэльса. Один из лучших сонетов Джоты, насыщенный проникновенным лиризмом и сдержанным мужеством, посвящен ньюпортскому восстанию, в котором поэт, возможно, принимал участие: Я снова здесь. Немало лет с тех пор, Как я бродил окрест тропою милой, Уже прошло, и горе посетило Несчастный городок. Наш разговор Шел о Британии. Вздыхал унылый, Смеялся весельчак, но замер смех, Когда был назван Ньюпорт; и о тех Мы плакали, над чьей сырой могилой Неслись рыданья вдов и матерей, Кто жизнь во имя родины своей Пожертвовал бесстрашно. Пусть неправы Они, но благородна их судьба, Погибших за свободу, и борьба Их не напрасна, нет! Она достойна славы! Сонеты Джоты чаще всего посвящены погибшим или осужденным борцам за хартию: Фросту, Вильямсу, Джонсу. Джота не был одинок в своем стремлении запечатлеть образы борющихся чартистов. В том же направлении шло творчество и других чартистских поэтов - Уоткинса (Watkins), Сайма (Syme), Стотта (Stott), Биннза (Binns) и т. д. Образы Фроста, О'Коннора, образы чартистов, павших под пулями, изнывающих в тюрьмах, образы чартистских поэтов, погибших в нищете, но не изменивших своему делу, выступают в творчестве этих поэтов как воплощение героизма, достойного подражания. Так, например, стихотворение Дж. Уоткинса "На смерть Шелла, убитого в Ньюпорте", посвященное памяти одного из чартистов, погибших во время восстания, заканчивается следующими, очень характерными строчками: Он скрыт навек землей сырою. Не плачьте о судьбе героя! Над ним в гробу мы шлем мольбу, Чтоб в нас кипела Отвага Шелла, Зовя на подвиг и борьбу. Последовательная борьба за хартию, в которой чартисты видели необходимое и достаточное средство достижения социального равенства, рассматривается в этих стихотворениях как высшее проявление гражданской доблести, обеспечивающее именам погибших чартистов право на бессмертие. Как говорит Сайм в стихотворении "На смерть Джона Ла Монта" (Ла Монт был даровитым чартистским поэтом), Ла Монта имени дано В сердцах, что небо просветило, Навек остаться; в них оно Переживет могилы. Рисуя образы борцов за хартию, чартистские поэты еще редко ставили своей задачей создание обобщающего образа борца-чартиста, а тем более борца-пролетария. Известен только один случай, когда чартистский поэт сознательно поставил себе целью создать широкое полотно, в котором нашли бы отражение основные стороны чартистского движения. Речь идет о драме Уоткинса "Джон Фрост" (John Frost). В статье о своем произведении Уоткинс писал: "Драма не была задумана мною ни как изображение действительных характеров, ни как изображение восстания в Ньюпорте, на котором основан сюжет. Она является попыткой показать чартизм в целом". К сожалению, ни один даже чартистский издатель не решился напечатать эту драму полностью. Только отдельные отрывки из нее были опубликованы в "Северной звезде" (1844 г.). В образах чартистов, появляющихся в поэзии до 1847 г., еще не было типических обобщений. Но эти образы послужили основой, на которой позднее, после 1848 г., в чартистской поэзии возникает величавый реалистический образ, обобщающий в себе черты пролетариата, вступившего в смертельную схватку за свое социальное освобождение. В середине 1846 г. один из чартистских поэтов Аллен Давенпорт напечатал в "Северной звезде" небольшое стихотворение "Земля - владения народа", в котором утверждал, что, поскольку собственность на землю была введена не богом, а людьми, то нужно бороться против несправедливого закона, охраняющего собственность на землю. В том, что Давенпорт выдвинул такую программу, не было ничего удивительного. Еще в 1805 г. он увлекался идеями Спенса, ратовавшего за обобществление земли, а в 1836 г. написал книгу "Жизнь Томаса Спенса". Давенпорт был не одинок в своем стремлении увлечь чартистов борьбой за землю. Еще в апреле-мае 1846 г. в чартистских изданиях начали появляться стихи Пикока и других чартистских поэтов, воспевавших прелести фермерской жизни. Одним из наиболее типичных было стихотворение Пикока (Peacock) "Мне дай земли, земли!". Оно заканчивалось следующим образом: Презренным трутнем-богачом Я стать бы не хотел; Нужны мне - воля, голос, дом И небольшой надел, И пел бы я, покуда дни В трудах мои текли: Богатство, спесь, к чему они? Мне дай земли, земли! Вскоре к Давенпорту и Пикоку присоединился Арнот (Arnott) и ряд других поэтов. Все они требовали "свободы, права голоса, мира, коттедж и клочок земли". Таковы были первые ручейки, предвещавшие поток, спустя некоторое время захлестнувший чартистскую поэзию и увлекший ее в русло агитации за "земельный план". Это был утопический и объективно реакционный план "возвращения" фабричных пролетариев на землю. Он был детищем О'Коннора и нанес серьезный вред чартистскому движению. Огромная популярность, которой пользовался о'конноровский план, свидетельствовала о стремлении английского пролетариата к демократическому разделу земли. В одной из своих корреспонденции в "Reforme" (от 1 ноября 1847 г.) Энгельс писал относительно о'конноровского проекта: "Проект этот, автором которого является не кто иной, как сам Фергус О'Коннор, имел такой успех, что _Земельное общество чартистов_ уже насчитывает в своих рядах от двух до трехсот тысяч членов, располагает капиталом в шестьдесят тысяч фунтов стерлингов (миллион с половиной франков), а поступления, сведения о которых публикуются в "Northern star", превосходят 2500 фунтов стерлингов в неделю. Наконец, общество, о котором позднее я предполагаю дать вам более подробный отчет, стало проводить такие мероприятия, что вызвало беспокойство земельной аристократии, ибо очевидно, что это движение, если пропаганда будет продолжаться в тех же размерах, как она велась до сих пор, _завершится тем, что превратится в национальную агитацию за захват всех земель страны народом_" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. V, стр. 271.}. Однако О'Коннор вовсе не думал о национализации земли и, если широкие массы, примкнувшие к земельному обществу, отражали стремление пролетариата к превращению земли в народную собственность, то сам О'Коннор преследовал реакционную цель раздробления крупной земельной собственности, что и было отмечено Марксом и Энгельсом несколько позднее {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. VIII, стр. 244-245.}. Следует отметить, что за о'конноровский план ухватились прежде всего те рабочие, в которых сильнее были элементы мелкобуржуазного миросозерцания, и что сопряженная с этим планом пропаганда (а она велась многими чартистскими газетами и журналами) открывала широкий простор возрождению буржуазных иллюзий в чартизме, создавала условия для проникновения буржуазной идеологии в рабочую среду. Чем дальше, тем сильнее возрождались мелкобуржуазные собственнические инстинкты, пока, наконец, О'Коннор не заявил вслух, что он всегда был против оуэновского коммунизма я стоял за "мое" и "твое". Один из крупнейших чартистских поэтов Линтон совершенно справедливо писал в открытом письме к Гарни в 1850 г.: "Я полагаю, что м-р О'Коннор был вполне серьезен в своих намерениях и что, возможно, его план мог быть осуществлен к выгоде довольно значительного количества индивидуумов. Но, тем не менее, я нахожу, что этот план был крайне несчастливо припутан к общенародной борьбе, перемешан с нею и способствовал ее погибели". Столь же отрицательно было воздействие "земельной кампании" на чартистскую поэзию. Чартистские поэты на довольно длительный период забыли о хартии, о политической борьбе и занялись коттеджами и акрами. Когда в августе 1846 г. был заселен первый поселок, названный в честь О'Коннора "О'Коннорвилль", поток поэтических приветствий по этому случаю изливался на протяжении целого месяца. Спешите все в О'Коннорвилль! Стремитесь все в О'Коннорвилль! Пусть слышится на много миль: О'Коннор и О'Коннорвилль! Только к концу 1847 г., когда на горизонте стали собираться грозовые тучи европейской революции, ажиотаж по случаю земельного плана несколько утих. Еще несколько позже выяснилось, что предприятие О'Коннора несостоятельно. * * * Среди характерных черт поэзии чартистов 1843-1848 гг. следует особо отметить усиление интернациональных мотивов. Идея связи чартизма с демократическими движениями прошлого неоднократно утверждалась в чартистской поэзии. Устанавливая определенную преемственность демократических традиций, поэты-чартисты не ограничивались только историей борьбы английского народа. Джордж Биннз писал: Швейцарец Телль, стрелок народный, Спартанские герои. Кто жил и умер благородно, Зовут чартистов к бою. С подобными мотивами мы сталкиваемся и в произведениях других чартистских поэтов. В середине 40-х годов в связи с организацией общества "Братских демократов" интернационалистские тенденции в чартистском движении и соответственно в чартистской поэзии получили более прочную конкретную основу. Это было вполне закономерно, так как в эту эпоху интернационализм становится одной из существеннейших и характернейших черт английского рабочего движения. Правда, до 1849 г. это еще не пролетарский интернационализм, но тем не менее попытка чартистов установить широкие связи с революционным движением в других странах имела важное значение и в какой-то степени подготовила возникновение пролетарских интернациональных организаций. Об абстрактности и нечеткости программы "Братских демократов" можно судить по их официальному девизу: "Все люди братья!", который лишь после революционных событий 1848 г. и выхода в свет "Манифеста Коммунистической партии" был изменен на: "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!". Деятельность общества "Братских демократов" получила довольно значительное отражение в чартистской поэзии этих лет. Появилось много песен и стихов, посвященных "Братским демократам". Да и сами члены этого общества, которые в большинстве своем были чартистами, нередко выступали со стихами. Не составил исключения и Гарни, один из его организаторов, который напечатал в 1846 г. стихотворение "Все люди братья". Общество "Братских демократов" содействовало развитию интереса английской прогрессивной общественности к демократической борьбе за рубежами Англии. На страницах чартистской печати все чаще появляются произведения, написанные поэтами-демократами других стран: стихи Гервега и Фрейлиграта, Беранже и Дюпона, Брайанта и Уиттьера. В критических отделах журналов печатаются статьи о Пушкине и Крылове, о Шиллере, о Красинском и т. д. В 1847 г. Эрнест Джонс печатает в "Труженике" свой "Роман о народе", где повествует о польском восстании 1830-1831 гг. Борьба за освобождение негров в Америке, восстание в Кракове, национально-освободительное движение в Ирландии - все это получает живой отклик в чартистской поэзии. В своих стихах поэты-чартисты приветствуют зарубежных борцов за народное благо, ободряют их, а порою делятся собственным опытом. Правда, им еще недостает уменья разобраться в существенных различиях между американским аболиционизмом, борьбой итальянцев за национальную независимость и объединение страны, польским восстанием 1830-31 гг., революционной борьбой французских рабочих и т. д. 1848 год принес чартистам необходимый опыт и научил их отличать движения буржуазные от пролетарских. Идея международной солидарности демократических сил и особенно сил пролетариата была для чартистской поэзии весьма плодотворной. Особенно отчетливо она прозвучала в зрелой чартистской поэзии, в стихах Джонса, Линтона и Масси, написанных после поражения чартизма в 1848 г. Чартистская поэзия 1843-1848 гг. отличается от ранней поэзии чартизма не только своей проблематикой, но и методом. В ней получили дальнейшее развитие те тенденции, которые можно было наблюдать в зачатке в творчестве чартистских поэтов до 1842 г. По мере того как стал отчетливее выявляться пролетарский характер чартистского движения, в чартистской поэзии все настойчивее обнаруживается стремление к большей конкретности и жизненности поэтических образов. Аллегоризм и абстрактность революционно-романтической поэзии Шелли, воплощение идей классовой борьбы в отвлеченных символах и туманных иносказаниях не могли дольше удовлетворять чартистскую поэзию. Отсюда - стремление преодолеть узость романтического метода, насытить художественные образы более реальным и конкретным социальным содержанием. Чартистские поэты встают на верный путь преодоления абстрактности символических и аллегорических образов. Они стремятся к тому, чтобы в сознании читателя эти образы связывались с конкретными социально-историческими фактами, были реалистическим изображением классовой борьбы пролетариата. События 1848 г. вскрыли смысл многих социально-исторических явлений, который до тех пор не выступал столь отчетливо. Отсюда - более ясное, более дифференцированное восприятие социальной действительности, сказавшееся и в реалистических завоеваниях чартистской литературы конца 40-х - начала 50-х гг. Выдвинутое в эти годы требование правдиво изображать народ в его революционной борьбе за ниспровержение власти буржуазии, показывать современную действительность в свете будущего становится основным принципом чартистской поэзии. Реалистические тенденции чартистской поэзии в эту пору получают наиболее полное выражение в произведениях Эрнеста Джонса, Линтона, Вуда и некоторых других чартистских поэтов. Реализм зрелой чартистской поэзии проявился в принципах отбора и типизации явлений, в новом социально-конкретном и гораздо более строгом лексическом строе языка чартистской поэзии, в новом подходе к изображению человека и социальных явлений. Особенностью реализма зрелой чартистской поэзии является то, что он сохраняет лучшие черты метода революционных романтиков, его революционную направленность, непримиримую критику реакционных сил общества и устремленность в будущее. По мере того как чартистское движение после 1848 г. начинает итти на убыль, чартистская поэзия, несмотря на то, что она достигает наивысшей художественной зрелости, теряет массовый характер. После 1848 г. выдвигается только один относительно крупный поэт - Джеральд Масси. Поздняя чартистская поэзия, в сущности, ограничивается творчеством четырех-пяти поэтов, крупнейшими из которых являются Э. Джонс, В. Линтон и Дж. Масси" 5  То новое, что создала чартистская литература, полнее всего отразилось в творчестве Эрнеста Чарльза Джонса (Ernest Charles Jones, 1819-1869) - видного политического деятеля английского рабочего движения, "знаменитого хартистского агитатора" {Н. Г. Чернышевский. Полное собр. соч. в 15 томах, т. VI, стр. 90.} и вместе с тем - талантливого поэта, литературного критика и романиста. Джонс принадлежал к младшему поколению чартистов, которое начало играть роль после 1842 г., когда чартизм, освободившись от буржуазных "союзников", приобрел характер действительно массового, пролетарски-революционного движения. Джонс был глубоко убежден в необходимости революционного преобразования английского общества. По словам Энгельса, "он был среди политиков единственным _образованным_ англичанином, стоявшим au fond вполне на нашей стороне" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXIV, стр. 160.}. Эрнест Джонс родился 25 января 1819 г. в Берлине в английской аристократической семье. Он получил основательное общее и юридическое образование. В 1838 г. семья Джонса возвратилась в Англию. Он быстро эволюционировал от либерального фритредерства к чартизму, к которому примкнул в момент нового подъема движения в 1846 году. Поэтический и публицистический талант, многосторонние знания, ораторский дар и, самое главное, правильное понимание задач чартизма выдвинули его в число самых влиятельных вождей движения. Творчество Джонса неотделимо от его боевой политической деятельности. Он стал защитником принципа "физической силы" в вопросе о завоевании хартии и одним из основателей и руководителей международного общества "Братских демократов" - самой левой рабочей организации в Англии того времени, - которое и возглавлял вплоть до 1853 г. С первого же дня участия в чартистском движении Джонс погрузился в кипучую деятельность: ездил по стране с докладами и лекциями, агитируя за хартию, призывая подписать новую, третью по счету, петицию. "Северная звезда" из номера в номер печатала его выступления. Больше, чем кто-либо из вождей чартизма, Джонс испытывал плодотворное влияние идей Маркса и Энгельса. "Джонс стоит на вполне правильном пути, - писал в 1852 г. Энгельс Марксу, - и мы можем смело сказать, что без нашего учения он никогда не выбрался бы на верную дорогу..." {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. XXI, стр. 342.}. Находясь в плену многих утопических иллюзий, свидетельствовавших о незрелости английского рабочего движения середины XIX века, Джонс тем не менее усвоил ряд положений марксизма и понял, что только революционным путем можно разрешить противоречия труда и капитала. Вершиной политической и творческой деятельности Джонса был период, относящийся к 1846-1854 гг. Для его творчества этих лет характерна публицистичность, горячая страстность борца, готового пожертвовать своей жизнью ради счастья народа. Описывая водной из своих корреспонденции в газете "Нью-йоркская трибуна" чартистский митинг, Маркс и Энгельс приводят ответ Джонса на замечание, что его речь будет передана полицейскими чинами правительству: "Что касается меня, я не забочусь о том, что они скажут, - они могут говорить, что им угодно. Я отправляюсь на агитацию как солдат на битву, - идя навстречу своей судьбе среди летящих пуль, чтобы пасть и погибнуть или остаться в живых и победить, ибо я - солдат демократии" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. X, стр. 154.}. Джонс писал для рабочих. Его поэзия была оружием чартистского движения, активнейшим средством пропаганды. Сотрудничая в "Северной звезде", а затем в "Народной газете", издававшихся для народа, Джонс стремился воплотить острое идейное содержание в простую доступную поэтическую форму, создавать произведения, звучащие "в народном ключе". Реалистически изображая действительность, Джонс подводил рабочего читателя к мысли о необходимости коренной ломки существующего строя. В его произведениях появляются такие идеи, темы, образы, каких еще не было в английской литературе. Борющиеся народные массы стоят в центре его творчества; и вопросы народности и идейности искусства закономерно занимают центральное место в его эстетике. Многочисленные статьи Джонса, посвященные задачам литературы, и поныне представляют живой интерес, являясь ценным вкладом в наследие демократической, социалистической культуры английского народа. Доказывая в своих литературных статьях, что борьба за освобождение народных масс является "самой моральной темой века", Джонс писал: "Литература выражает дух времени: только в этом случае она представляет ценность, в противном случае, она - ничто". Говоря о духе своего времени, Джонс имел в виду революционный подъем трудящихся масс. Связь искусства с общественной жизнью и служение литературы делу борьбы за освобождение народа составляют исходные пункты его реалистической эстетики. Свое требование реализма Джонс заключал в ясную и четкую формулу: "Произведение, чтобы иметь право на будущее, должно быть правдивым выражением настоящего". Творчество Джонса проникнуто глубокой верой в силу правдивого художественного слова и сознанием высокой ответственности писателя перед народом. Джонс издевался над проповедниками чистого искусства, которые "берут незначительные темы, интересные только для немногих избранных или, еще чаще, замыкаются в болезненные, абстрактные теории..."; он высмеивал приверженцев реакционного романтизма, в творчестве которых место живых людей занимают "саламандры и серафимы, мистерии и джентльмены сверхъестественного происхождения...". С точки зрения Джонса, право на будущее имеют только те произведения, которые служат народу, которые вдохновляются идеями освободительной борьбы рабочего класса. В этом видел он новаторство чартистской поэзии. "Чартизм быстрыми шагами, - писал Джонс, - вступает на поле литературы; он еще не перешел в область драмы. Поэзия чартизма, действительно - самая свежая и наиболее волнующая поэзия века; как в Англии, так и во Франции, Америке, Ирландии, Германии поэтический гений заставляет звучать струны свободы; и свежая сила его творчества гордо противостоит выхолощенным стихам модной школы". Будучи пролетарским интернационалистом, Джонс как литературный критик изучал и пропагандировал среди английских рабочих читателей лучшие произведения демократической литературы других стран. Замечательна в этом отношении серия его статей под общим названием "Национальные литературы", где рассматривается литература России, Польши и Германии. Джонс стремился, как он указывает в предисловии, дать разбор произведений тех писателей, "по которым читатель наилучшим образом сможет судить о характерных особенностях этих народов, ибо, как общее правило, длительную популярность завоевывают только те произведения, которые являются выражением народного ума и чувства". Писателем, творчество которого было "выражением народного ума и чувства" России и тем самым было тесно связано своими корнями с русским народом, Джонс считал "величайшего поэта России" А. С. Пушкина. Именно Пушкину он посвятил статью "Россия". Стремление к общественной свободе, борьба с деспотизмом способствовали, по мнению Джонса, развитию таланта Пушкина в мрачные годы николаевского режима. Высоко оценивая талант великого русского поэта, Джонс восхищался мужеством Пушкина-гражданина. Некоторые факты жизни и творчества Пушкина были неизвестны Джонсу, о некоторых он почерпнул неверные сведения, но тем более замечательно, что он смог подняться на голову выше большинства своих современников, буржуазных писателей и критиков, в оценке Пушкина. Наша биография Пушкина, писал Джонс, "будет очень отличаться от тех, которые до сих пор публиковались. Это вызвано тем, что Николай хочет, чтобы его считали покровителем и благодетелем литературы, и биографы поэта извлекали свой материал из дворцовых версий его жизни". Джонс понимал, что прямым виновником гибели Пушкина был император Николай "как автор этой катастрофы, как тайный вдохновитель дьявольской корреспонденции". "Мы знаем, - писал Джонс, - что не кто иной, как он, был заинтересован в смерти поэта... История должна будет записать это как одно из отвратительнейших его убийств...". Джонс указывает, что и Лермонтов пал жертвой деспотизма Николая I. Джонс подчеркивает связь творчества Пушкина с развитием освободительной борьбы в России. "Пушкин стал членом тайных обществ, пустивших около этого времени глубокие корни в России под доблестным руководством Пестеля. Когда восстание разразилось при вступлении на престол Николая, Пушкин твердо решил принять участие в нем". Джонс ошибался, называя Пушкина членом тайного общества, но он был прав, указывая на внутреннюю близость идей декабризма и поэзии Пушкина. Джонс не раз в своем творчестве высоко оценивал декабризм как передовое демократическое движение, особенно в "Романе о народе" и статье "Раса против нации". Творчество Пушкина, писал Джонс, было подготовлено длительной историей развития русской литературы. Джонс знакомит английских рабочих читателей с именами Ломоносова, Державина, Карамзина, Жуковского, Капниста, Крылова, Грибоедова, Гоголя. Статья Джонса о Пушкине сохраняет и теперь значение, как волнующий документ из истории дружественных культурных связей русского и английского народов. * * * 1846-1848 годы были периодом наивысшего расцвета чартистского движения, которое в это время приобретает большее классовое единство. Обостряющаяся революционная ситуация на континенте, кризис в Англии 1847 г., начавшееся в 1847 г. сотрудничество с "Союзом коммунистов", проведение под давлением пролетариата билля о 10-часовом рабочем дне, который "освободил рабочих... от солидарности со всеми реакционными классами Англии" {К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т. VIII, стр. 104.}, - все это способствовало революционизированию мировоззрения Джонса. Основным содержанием политической деятельности и творчества Джонса 1846-1848 гг. была борьба за хартию, вылившаяся в широкую агитацию за достижение ее путем "физической силы". Борьбу за хартию Джонс не отрывал от революционных событий на континенте, считая ее, эту борьбу, одним из звеньев борьбы народов за свое освобождение. "Успех храброго народа Франции, - говорилось после победы февральской революции 1848 г., в обращении "Братских демократов" к рабочему классу Англии и Ирландии, под которым среди подписей представителей от Англии стояла подпись Джонса, - вдохновляет нас на энергичные усилия для принятия Хартии. Могут ли англичане оставаться политическими и социальными рабами, когда Франция свободна?". Но незрелость английского рабочего движения середины XIX века часто приводила вождей левого крыла к уступкам мелкобуржуазной идеологии. Этим объясняется увлечение Джонса пресловутым земельным планом О'Коннора, предусматривавшим возвращение рабочих на землю. В этот период в творчестве Джонса наблюдаются противоречивые настроения. Так, например, стихотворения Джонса, посвященные революционному завоеванию хартии ("Чартистский хор", "Наш вызов", "Наша судьба" и др.), противостоят созданным в эти же годы произведениям, идеализирующим спокойную деревенскую жизнь, агитирующим за реакционный план возвращения рабочих на землю ("Песнь дороге", "О'Коннорвилль", поэма "Фабричный город" и др.). Глубокая уверенность в победе звучит в стихотворении "Чартистский хор". Обращаясь к промышленным королям (cotton-lords) и земельным магнатам (corn-lords), рабочие говорят им: "Вопреки всем вам, мы разрушим рабство и завоюем наши землю и труд!" Джонс выступает как подлинный поэт-трибун, который, говоря его собственными словами, "делает других сильными своей собственной силой..." ("Миссия поэта"). Уже в этот период в творчестве Джонса возникает величественная тема политического и социального освобождения народа. В стихотворениях "Наш вызов", "Наша судьба" и др. он призывает рабочих пробудиться от векового сна, расправить плечи и сбросить "оковы обмана и рабства". В стихотворении "Наше предупреждение" собравшиеся со всех концов Англии труженики полей и фабрик обращаются к денежным магнатам, священникам, принцам, лордам, членам парламента с требованием вернуть им права, данные природой. Шлите ваши батальоны. Их ряды мы сокрушим, Боевые бастионы В прах и пепел обратим! И безмерный гнев народа Пронесется над землей, Как бушующие воды, Все сметая пред собой. В стихотворении "Королеве" Джонс, обращаясь к Виктории, напоминает ей, что "дыхание народа может сокрушить в один миг" королевский престол. Разоблачению преступлений монархии, "этого мрачного и устаревшего инструмента, этой разряженной куклы на позолоченном троне", посвящена повесть-памфлет Джонса "Исповедь короля" (The Confessions of a King), опубликованная в журнале "Труженик" за 1847 г. Написанная от первого лица, от имени короля, эта повесть сатирически разоблачает путь, каким "герой" пришел к власти, - путь насилия, грабежа, обмана, убийств, демагогии. "Я прошел школу королей, - говорит рассказчик. - Сначала я научился красть. Теперь я получил второй урок - убийство! - настоящее королевское убийство, не своими руками, а через машину закона". Циническая исповедь короля, убийцы и демагога, мелкого интригана и душителя народных движений, звучит как приговор, произнесенный им над самим собой. Объединив в своем герое черты Людовика XVI, Наполеона, Карла X и других правителей, а в развивающихся в повести событиях - черты разных исторических эпох, Джонс разоблачает тем самым не какого-либо отдельного монарха, а весь институт монархии. Вместе с тем, это обличение обращено к современности, политически злободневно. Характерно упоминание о том, что, обманув бдительность народа демагогическими обещаниями под трехцветным знаменем, герой повести тотчас же "сменил венок победителя на корону деспота". Джонс разоблачил в своей повести сословное неравенство, бесправие социальных низов, просыпающихся, однако, к сознательной общественной жизни, безнаказанный судебный произвол социальной верхушки. Джонс намеренно использовал в своей повести некоторые архаические черты - несколько старомодную терминологию, патетическую приподнятость языка, многословие в отступлениях и т. д., - чтобы подчеркнуть, что преступления сопутствуют монархии с самого ее возникновения. В период, когда буржуазия и аристократия пытались в борьбе за власть присваивать себе победные трофеи народных освободительных движений, это сатирическое обобщение было как нельзя более своевременно и остро. Из уроков современности и прошлого автор делал вывод об исторической обреченности монархии и системы классового угнетения. Сквозь всю "Исповедь короля" проходит грозный мотив народного возмездия, от которого не уйти угнетателям. "Прочитав эти страницы, - пишет Джонс в заключение повести, - люди усомнятся, не просто ли это выдумка романиста вместо исторической реальности. Но это не имеет значения! История - один из самых странных романов; но мораль, которую она преподает, вечна". Джонс ввел в английскую литературу образ пролетария, еще не осознавшего своей исторической миссии, но уже борющегося за свои права. В 1846-1848 гг. героем произведений Джонса становится рабочий класс, который почти во всех стихотворениях выступает единой монолитной массой. В этом единстве - сила рабочих, которая дает им возможность противопоставить себя угнетателям, требовать осуществления своих прав. Этот собирательный характер лирического героя поэзии Джонса нашел отражение в самих названиях стихотворении ("Наш вызов", "Наше предупреждение" и др.). Большинство стихотворений Джонса того периода написано от лица этого нового героя, который гордо и уверенно говорит о себе: "мы". Уже в первом стихотворении, опубликованном в "Северной звезде", "Наш вызов", определился этот положительный герой поэтического творчества Джонса. И уже здесь Джонс подчеркнул высокие моральные качества, отличающие его героев-тружеников. Это "люди с честными сердцами, люди с могучими руками...". В обращении "Братских демократов" говорилось: "Ваш труд, ваша личная свобода, даже самая ваша жизнь зависит от привилегированных классов. Негодяи могут настаивать, а дураки верить, что вы - "свободнорожденные британцы", но ваш жизненный опыт должен показать вам, что вы - рабы. Хотите ли вы, чтобы ваше жалкое существование продолжалось? Намерены ли вы быть родителями рабов? Хотите ли вы воспитывать детей, которые получат в наследство то, что вы получили от ваших отцов: неоплаченный труд и незаслуженные несчастья? Слава или позор ждут вашего ответа. Мы знаем, что тысячи - десятки и сотни тысяч представителей вашего класса приготовили ответ, достойный людей. Но, к несчастью, их сила не видна, потому что они еще не поняли, или, поняв, пренебрегают тем, ч_т_о с_и_л_а в е_д_и_н_с_т_в_е... Большинство приняло Народную Хартию как символ политической веры... Теперь время Действия, Энергии, Битвы и Победы!.. Пусть каждый рабочий запомнит великую истину, что только из хижин и лачуг, чердаков и подвалов придет освобождение его класса и всего человечества..., но не думайте, что какой-нибудь класс, кроме вашего собственного, проделает ту работу, которую должны совершить только вы...". Эти же мысли были выражены в замечательной "Песне голодных", оканчивающейся знаменательными стихами-лозунгом, предвосхищавшим идею второй строфы "Интернационала": Никто вам не поможет, - Все в в_а_с с_а_м_и_х: вперед! (Перевод Н. И. Непомнящей) Все стихотворения, создаваемые Джонсом в эти годы, имеют ярко выраженный агитационный характер. В четкой, максимально ясной и доступной художественной форме поэт призывает народ подняться во имя завоевания своих прав. Поэтому стихотворение звучит как боевой призыв, как политическая речь. На протяжении всего своего творчества Джонс предупреждает пролетариат против опасности раскола и распыления сил. "Единство и массовость - залог вашего успеха", - провозглашал он в стихотворении "St. Stephen's". Выступая на одном из грандиозных массовых чартистских митингов, Джонс призывал чартистов к объединению в борьбе против буржуазии, которая "убивает маленьких детей, ...издает новый закон о бедных, ...снижает заработную плату, протестует против билля о 10-часовом дне, ...заливает Индию, Китай, Африку и Тихий океан кровью, чтобы добыть рынки для товаров, созданных потом и кровью своих английских рабов. Кто как не буржуазия бич народа и проклятие человечества? Объединяйтесь против нее, рабочие люди!.. Где народ объединяется, там деспотизм терпит крах... Объединяйтесь для гражданской и религиозной свободы - долой компромиссы - Хартия и никаких уступок!" Но Джонс не ограничивал проблему объединения пролетариата только национальными рамками. Уничтожение угнетения в Англии, успех в деле завоевания хартии он ставил в прямую связь с торжеством демократии в других странах. Поэтому огромное место в его политической деятельности и творчестве этих лет занимает вопрос об интернациональном содружестве народов, об объединении пролетариата всех стран для совместной борьбы за свои права. Выступая против национальной разобщенности, которая "мешает делу свободы", Джонс вместе с другими "Братскими демократами" выдвигает еще крайне абстрактный лозунг: "Все люди - братья!". Но даже и в этом расплывчатом лозунге, представлявшем собой скорей мелкобуржуазную, чем пролетарскую, программу, был заложен определенный положительный смысл. Джонс доказывал, что буржуазия в корыстных целях разобщает нации; натравливая их друг на друга, она легче их порабощает и угнетает в одиночку. Поэтому демократические элементы всех наций должны противопоставить буржуазной националистической разобщенности интернациональную общность интересов порабощенных масс всех наций, чтобы создать общий фронт угнетенных против угнетателей. Так, воссоединить Ирландию и Англию можно лишь при обязательном условии совместной борьбы английского и ирландского народов за хартию, в результате завоевания которой будет достигнуто демократическое преобразование общества. Так, объединение России и Польши в свободное государство, несмотря на попытки Николая "использовать это обстоятельство в тиранических целях", "может быть реализовано только народом, а тирания потерпит крах, потому что демократия (говоря о русской демократии, Джонс имеет в виду декабристов, в лице Пестеля, Бестужева и Рылеева. - Ю. Г.) и здесь также бросает клич: "Все славяне - братья!". Джонс приветствовал воссоединение итальянцев ("Все итальянцы - братья!") и немцев ("Все немцы - братья!"), проведенное демократическим путем. Все эти лозунги сольются в один лозунг - "Все люди - братья!", означающий, в понимании Джонса, объявление войны угнетенных угнетателям. Выступая на банкете немецкого демократического общества, где присутствовали представители других наций, Джонс говорил: "Быть может мы станем свидетелями другого Ватерлоо. Я надеюсь, что его не будет. Но если оно будет, в нем столкнутся не англичане и французы, а демократия и деспотизм!". А в стихотворении "Песнь рабочего" Джонс писал: Великая правда нам стала ясна, Что франкам, британцам, тевтонам не нужно Кровавой борьбы, ибо цель их одна! Так пусть остается тиранам война, А нации жить будут дружно! Но назревание революции во Франции, резкий разрыв левого крыла чартистов с мелкобуржуазной фракцией из-за методов завоевания хартии накануне решительного выступл