Льюис Кэрролл. Охота на Снарка
Lewis Carroll. The hunting of the snark
London, 1876
Перевод с английского Григория Кружкова
ТАК ЧТО НЕ СПРАШИВАЙ, ЛЮБЕЗНЫЙ ЧИТАТЕЛЬ,
ПО КОМ ЗВОНИТ КОЛОКОЛЬЧИК БАЛАБОНА.
Мартин Гарднер
ОХОТА ПУЩЕ НЕВОЛИ
Русская поговорка
ПРОЛОГ ПЕРЕВОДЧИКА
Сперва -- два слова о том,
что такое Снарк и с чем его едят.
(Разумеется, испросив прощения
у тех читателей, которые отлично знают,
что такое Снарк
(хотя, по правде сказать,
знать этого не может никто
(даже автор этого не знал)).)
Итак,
ВО-ПЕРВЫХ, ВО-ВТОРЫХ И В-ТРЕТЬИХ
Во-первых, было два основоположника литературы абсурда --
Эдвард Лир, издавший несколько "Книг нонсенса", и Льюис
Кэрролл, издавший сперва "Алису в стране чудес", потом "Алису в
Зазеркалье", а потом (в марте 1876 года) "Охоту на Снарка".
Во-вторых, Льюис Кэрролл тридцать лет преподавал
математику в Колледже Церкви Христа, что в городе Оксфорде,
написал за свою жизнь много ученых книг и чуть ли не сто тысяч
писем разным людям -- взрослым и детям, немножко заикался и
замечательно фотографировал.
В-третьих, написал он свою поэму для детей и посвятил
маленькой девочке (но не Алисе Лиддел, дочери декана Колледжа,
которой он посвятил "Страну Чудес", а другой -- Гертруде
Чатауэй, с которой он познакомился на каникулах. Вообще,
Кэрролл дружил и переписывался со многими девочками. И
правильно делал, потому что разговаривать с ними намного
интереснее, чем с профессорами.) Написал-то он для детей, да
взрослые оттягали поэму себе: дескать, глубина в ней
необыкновенная, не дай Бог ребеночек провалится. Только, мол,
sages and grey - haired philosophers (то есть, мудрецы и
поседелые философы) способны понять, где там собака зарыта. И
пошли толковать так и сяк,
Главное ведь что? Искали, стремились, великие силы на это
положили... Доходили, правда, до них слухи, люди-то добрые
предупреждали, что Снарк может и Буджумом оказаться, да все
как-то надеялись, что обойдется, что -- не может того быть. Тем
более, когда такой пред водитель с колокольчиком!
Не обошлось. Ситуация обыкновенная, очень понятная. Тут
можно представить себе и предприятие обанкротившееся, и
девушку, разочаровавшуюся в своем "принце", и ... Стоит ли
продолжать? Все, что начинается за здравие, а кончается за
упокой, уложится в эту схему.
В 40-х годах появилась такая теория, что Снарк -- это
атомная энергия (и вообще научный прогресс), а Буджум --
ужасная атомная бомба (и вообще все, чем мы за прогресс
расплачиваемся).
Можно думать (и это едва ли не всего естественнее для нас
с вами), что Снарк -- это некая социальная утопия, а Буджум --
чудовище тоталитаризма, в объятья которого попадают те, что к
ней (к утопии) стремятся. Так сказать, за что боролись, на то и
напоролись.
Можно мыслить и более фундаментально. Тогда "Охота на
Снарка" предстанет великой экзистенциальной поэмой о бытии,
стремящемся к небытию, или новой "Книгой Экклезиаста" --
проповедью о тщете (но проповедью, так сказать, "вверх
тормашками").
А может быть, дело как раз в том, что перед нами творение
математика, то есть математическая модель человеческой жизни и
поведения, допускающая множество разнообразных подстановок.
Искуснейшая модель, честное слово! Недаром один оксфордский
студент утверждал, что в его жизни не было ни единого случая,
чтобы ему (в самых разнообразных обстоятельствах) не
вспомнилась строка или строфа из "Снарка", идеально подходящая
именно к этой ситуации.
Страшно и подступиться к такой вещи переводчику. Вот ведь
вам задача.
БЛОХУ ПОДКОВАТЬ!
Вообще, переводить игровые, комические стихи непросто.
Как ни исхитряйся, как ни тюкай молоточком, хотя и дотюкаешься
до конца и вроде бы сладишь дело, -- не пляшет аглицкая блошка,
не пляшет заморская нимфозория! Тяжелы подковки-то.
А нужно ли это делать, вообще, -- вот вопрос. Ведь и сам
Снарк -- зверюга абсурдная, а тут его еще надо переснарковать,
да перепереснарковать, да перевыснарковать. Суета в квадрате
получается и дурная бесконечность. Но в конце концов сомнения
были отброшены и к делу приступлено. Принцип перевода выбран с
особым расчетом: хотелось, чтобы вещь оставалась английской и в
тоже время естественно приложимой к русской ситуации. Снарк
остался Снарком и Буджум Буджумом ввиду их широкой
международной известности, других же персонажей пришлось
малость перекрестить. Предводитель Bellman получил имя Балабона
(за свой председательский колокольчик и речистость), другие
члены его команды выровнялись под букву "Б": дело в том, что у
Кэрролла они все начинаются на одну букву, и это ох как
неспроста! Мясник (Butcher), весьма брутальный тип,
благополучно превратился в брутального же Браконьера. Оценщик
описанного имущества (Broker) -- в Барахольщика. Гостиничный
мальчишка на побегушках (Boots), не играющий никакой роли в
сюжете, -- в Билетера (а почему бы нет?). Адвокат (Barrister)
претерпел самую интересную метаморфозу -- он сделался отставной
козы Барабанщиком и при этом Бывшим судьей. Значит, так ему на
роду написано. Ничего, пусть поддержит ударную группу
(колокольчик и барабан) этого обобщенного человеческого
оркестра, где каждый трубит, как в трубу, в свою букву "Б" --
быть, быть, быть! На этой опти-мистической (то есть отчасти и
мистической) ноте мы закончим и плавно выпятимся за кулису.
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
Балабон, капитан и предводитель,
Билетер,
барахольщик,
шляпный Болванщик,
отставной козы Барабанщик, он же Бывший судья,
Бильярдный маэстро,
банкир,
Булочник, он же Огрызок, Дохляк и пр.;
Бо6ер,
браконьер,
А ТАКЖЕ
Снарк,
Буджум,
Хворобей,
Кровопир,
Призрак дядюшки,
Видения Суда,
Обитатели гор и другие.
ВОПЛЬ ПЕРВЫЙ. ВЫСАДКА НА БЕРЕГ
'Вот где водится Снарк!' -- возгласил Балабон.
Указав на вершину горы;
И матросов на берег вытаскивал он,
Их подтягивал за вихры.
'Вот где водится Снарк! Не боясь, повторю:
Вам отваги придаст эта весть.
Вот где водится Снарк! В третий раз говорю.
То, что трижды сказал, то и есть'.
Был отряд на подбор! Первым шел Билетер
Дальше следовал шляпный Болванщик,
Барахольщик с багром, чтоб следить за добром
И козы отставной Барабанщик.
Биллиардный маэстро -- -отменный игрок
Мог любого обчистить до нитки;
Но Банкир всю наличность убрал под замок
Чтобы как-то уменьшить убыткики
Был меж ними Бобер, на уловки хитер,
По канве вышивал он прекрасно
И, по слухам, не раз их от гибели спас.
Но вот как -- -совершен но неясно.
Был там некто, забывший на суше свой зонт,
Сухари и отборный изюм,
Плащ, который был загодя отдан в ремонт,
И практически новый костюм.
Тридцать восемь тюков он на пристань привез.
И на каждом -- свой номер и вес;
Но потом как-то выпустил этот вопрос
И уплыл в путешествие без.
Можно было б смириться с потерей плаща
Уповая на семь сюртуков
И три пары штиблет; но. пропажу ища,
Он забыл даже, кто он таков.
Его звали: 'Эй, там!' или 'Как тебя бишь!
Отзываться он сразу привык
И на 'Вот тебе на и на 'Вот тебе шиш`,
И на всякий внушительный крик.
Ну а тем. кто любил выражаться точней
Он под кличкой иной Оыл знаком.
В кругу самом близком он звался 'огрызком
В широких кругах -- дохляком
'И умом не Сократ, и лицом не Парис, --
Отзывался о нем Балабон. --
Но зато не боится он Снарков и крыс,
Крепок волей и духом силен!'
Он с гиенами шутки себе позволял,
Взглядом пробуя их укорить,
И однажды под лапу с медведем гулял.
Чтобы как-то его подбодрить.
Он как Булочник, в сущности, взят был на борт,
Но позднее признаньем потряс,
Что умеет он печь только Базельский торт,
Но запаса к нему не запас.
Их последний матрос, хоть и выглядел пнем, --
Это был интересный пенек:
Он свихнулся на Снарке, и только на нем,
Чем вниманье к себе и привлек.
Это был Браконьер, но особых манер:
Убивать он умел лишь Бобров,
Что и всплыло поздней, через несколько дней,
Вдалеке от родных берегов.
И вскричал Балабон, поражен, раздражен:
'Но Бобер здесь один, а не пять!
И притом это -- мой, совершенно ручной,
Мне б его не хотелось терять'.
И, услышав известье, смутился Бобер,
Как-то съежился сразу и скис,
И обеими лапками слезы утер,
И сказал: 'Неприятный сюрприз"
Кто-то выдвинул робко отчаянный план:
Рассадить их по двум кораблям.
Но решительно не пожелал капитан
Экипаж свой делить пополам.
'И одним кораблем управлять нелегко,
Целый день в колокольчик звеня,
А с двумя (он сказал) не уплыть далеко,
Нет уж, братцы, увольте меня!'
Билетер предложил, чтобы панцирь грудной
Раздобыл непременно Бобер
И немедленно застраховался в одной
Из надежных банкирских контор.
А Банкир, положение дел оценя,
Предложил то, что именно надо:
Договор страхованья квартир от огня
И на случай ущерба от града.
И с того злополучного часа бобер,
Если он с браконьером встречался,
Беспричинно грустнел, отворачивал взор
И как девушка скромно держался.
ВОПЛЬ ВТОРОЙ. РЕЧЬ КАПИТАНА
Балабона судьба им послала сама:
По осанке, по грации -- лев!
Вы бы в нем заподозрили бездну ума,
В первый раз на него поглядев.
Он с собою взял в плаванье Карту морей,
На которой земли -- ни следа;
И команда, с восторгом склонившись над ней
Дружным хором воскликнула: 'Да!'
Для чего, в самом деле, полюса, параллели,
Зоны, тропики и зодиаки?
И команда в ответ: 'В жизни этого нет,
Это -- чисто условные знаки.
На обыденных картах-слова, острова,
Все сплелось, перепуталось -- жуть!
А на нашей, как в море, одна синева,
Вот так карта -- приятно взглянуть!'
Да, приятно... Но вскоре после выхода в море
Стало ясно, что их капитан
Из моряцких наук знал единственный трюк --
Балабонить на весь океан.
И когда иногда, вдохновеньем бурля,
Он кричал: 'Заворачивай носом!
Носом влево, а корпусом -- право руля!' --
Что прикажете делать матросам?
Доводилось им плыть и кормою вперед,
Что, по мненью бывалых людей,
Характерно в условиях жарких широт
Для снаркирующих кораблей.
И притом Балабон -- говорим не в упрек --
Полагал, и уверен был даже,
Что раз надо, к примеру, ему на восток,
То и ветру, конечно, туда же.
Наконец с корабля закричали: 'Земля!' --
И открылся им брег неизвестный.
Но, взглянув на пейзаж, приуныл экипаж:
Всюду скалы, провалы и бездны.
И, заметя броженье умов, балабон
Произнес утешительным тоном
Каламбурчик, хранимый до черных времен, --
Экипаж отвечал только стоном.
Он им рому налил своей щедрой рукой,
Рассадил, и призвал их к вниманью,
И торжественно (дергая левой щекой)
Обратился с докладом к собранью:
'Цель близка, о сограждане! Очень близка!'
(Все поежились, как от морозу.
Впрочем, он заслужил два-три жидких хлопка,
Разливая повторную дозу.)
'Много месяцев плыли мы, много недель,
Нам бывало и мокро, и жарко,
Но нигде не видали -- ни разу досель! --
Ни малейшего проблеска Снарка.
Плыли много недель, много дней и ночей,
Нам встречались и рифы, и мели;
Но желанного Снарка, отрады очей,
Созерцать не пришлось нам доселе.
Так внемлите, друзья! Вам поведаю я
Пять бесспорных и точных примет,
По которым поймете -- если только найдете,-
Кто попался вам -- Снарк или нет.
Разберем по порядку. На вкус он не сладкий,
Жестковат, но приятно хрустит,
Словно новый сюртук, если в талии туг,
И слегка привиденьем разит.
Он встает очень поздно. Так поздно встает
(Важно помнить об этой примете),
Что свой утренний чай на закате он пьет,
А обедает он на рассвете.
В-третьих, с юмором плохо. Ну, как вам сказать?
Если шутку он где-то услышит,
Как жучок, цепенеет, боится понять
И четыре минуты не дышит.
Он, в-четвертых, любитель купальных кабин
И с собою их возит повсюду,
Видя в них украшение гор и долин.
(Я бы мог возразить, но не буду.)
В-пятых, гордость! А далее сделаем так:
Разобьем их на несколько кучек
И рассмотрим отдельно -- Лохматых Кусак
И отдельно -- Усатых Колючек.
Снарки, в общем, безвредны. Но есть среди них.
(Тут оратор немного смутился.)
Есть и БУДЖУМЫ...' Булочник тихо поник
И без чувств на траву повалился.
ВОПЛЬ ТРЕТИЙ. РАССКАЗ БУЛОЧНИКА
И катали его, щекотали его,
Растирали виски винегретом,
Тормошили, будили, в себя приводили
Повидлом и добрым советом.
И когда он очнулся и смог говорить,
Захотел он поведать рассказ.
И вскричал Балабон: 'Попрошу не вопить!
И звонком возбужденно затряс.
Воцарилася тишь. Доносилося лишь,
Как у берега волны бурлили
Когда тот, кого звали 'Эй, как тебя бишь',
Речь повел в ископаемом стиле.
'Я, -- он начал, -- из бедной, но честной семьи...'
'Перепрыгнем вступленье -- и к Снарку! --
Перебил капитан. -- Если ляжет туман,
Все труды наши выйдут насмарку'.
'Сорок лет уже прыгаю, боже ты мой! --
Всхлипнул Булочник, вынув платок. --
Буду краток: я помню тот день роковой,
День отплытья -- о, как он далек!
Добрый дядюшка мой (по нему я крещен)
На прощание мне говорил...'
'Перепрыгнули дядю!' -- взревел Балабон
И сердито в звонок зазвонил.
'Он учил меня так, -- не смутился Дохляк, --
Если Снарк -- просто Снарк, без подвоха,
Его можно тушить, и в бульон покрошить,
И подать с овощами неплохо.
Ты с умом и со свечкой к нему подступай,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций ему угрожай
И пленяй процветанья картиной...'
'Замечательный метод! -- прервал Балабон. --
Я слыхал о нем, честное слово.
Подступать с упованием (я убежден) --
Это первый закон Снарколова!
'... Но, дружок, берегись, если вдруг набредешь
Вместо Снарка на Буджума. Ибо
Ты без слуху и духу тогда пропадешь,
Не успев даже крикнуть 'спасибо'.
Вот что, вот что меня постоянно гнетет,
Как припомню -- потеет загривок,
И всего меня этак знобит и трясет,
Будто масло сбивают из сливок.
Вот что, вот что страшит...' -- 'Ну, заладил опять!
Перебил предводитель в досаде.
Но уперся Дохляк: 'Нет, позвольте сказать!
Вот что, вот что я слышал от дяди
.
И в навязчивом сне Снарк является мне
Сумасшедшими, злыми ночами;
И его я крошу, и за горло душу,
И к столу подаю с овощами.
Но я знаю, что если я вдруг набреду
Вместо Снарка на Буджума -- худо!
Я без слуху и духу тогда пропаду
И в природе встречаться не буду'.
ВОПЛЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. НАЧАЛО ОХОТЫ
Балабон покачал головой: 'Вот беда!
Что ж вы раньше сказать не сумели?
Подложить нам такую свинью -- и когда! --
В двух шагах от намеченной цели.
Все мы будем, конечно, горевать безутешно,
Если что-нибудь с вами случится;
Но зачем же вначале вы об этом молчали,
Когда был еще шанс воротиться?
А теперь -- подложить нам такую свинью! --
Снова вынужден вам повторить я'.
И со вздохом Дохляк отвечал ему так:
'Я вам все рассказал в день отплытья.
Обвиняйте в убийстве меня, в колдовстве.
В слабоумии, если хотите;
Но в увертках сомнительных и в плутовстве
Я никак не повинен, простите.
Я в тот день по-турецки вам все объяснил,
Повторил на фарси, на латыни;
Но сказать по-английски, как видно, забыл
Это мучит меня и поныне'.
'Очень, очень прискорбно, -- пропел Балабон.
Хоть отчасти и мы виноваты.
Но теперь, когда этот вопрос разъяснен,
Продолжать бесполезно дебаты.
Разберемся потом, дело нынче не в том,
Нынче наша забота простая:
Надо Снарка ловить, надо Снарка добыть --
Вот обязанность наша святая.
Его надо с умом и со свечкой искать,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций ему угрожать
И пленять процветанья картиной!
Снарк -- серьезная дичь! Уж поверьте, друзья,
Предстоит нам совсем не потеха;
Мы должны все, что можно, и все, что нельзя,
Совершить -- но добиться успеха.
Так смелей же вперед -- ибо Англия ждет!
Мы положим врага на лопатки!
Кто чем может себя оснащай! Настает
Час последней, решительной схватки!'
Тут Банкир свои слитки разменял на кредитки
И в гроссбух углубился угрюмо,
Пока Булочник, баки разъерошив для драки,
Выколачивал пыль из костюма.
Билетер с Барахольщиком взяли брусок
И лопату точили совместно,
Лишь Бобер продолжал вышивать свой цветок,
Что не очень-то было уместно, --
Хоть ему Барабанщик ( и Бывший судья)
Объяснил на примерах из жизни,
Как легко к вышиванию шьется статья
Об измене гербу и отчизне.
Бедный шляпный Болванщик, утратив покой,
Мял беретку с помпончиком белым,
А Бильярдный маэстро дрожащей рукой
Кончик носа намазывал мелом.
Браконьер нацепил кружевное жабо
И скулил, перепуган до смерти;
Он признался, что очень боится 'бо-бо'
И волнуется, как на концерте.
Он просил: *Не забудьте представить меня,
Если Снарка мы встретим в походе'.
Балабон, неизменную важность храня,
Отозвался: 'Смотря по погоде'.
Видя, как Браконьер себя чинно ведет,
И Бобер, осмелев, разыгрался;
Даже Булочник, этот растяпа, -- и тот
Бесшабашно присвистнуть пытался.
'Ничего! -- предводитель сказал. -- Не робей!
Мы покуда еще накануне Главных дел.
Вот как встретится нам ХВОРОБЕИ
Вот тогда пораспустите нюни!'
ВОПЛЬ ПЯТЫЙ. УРОК БОБРА
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
И решил браконьер в одиночку рискнуть,
И, влекомый высокою целью,
Он бесстрашно свернул на нехоженый путь
И пошел по глухому ущелью.
Но рискнуть в одиночку решил и Бобер,
Повинуясь наитью момента
И при этом как будто не видя в упор
В двух шагах своего конкурента.
Каждый думал, казалось, про будущий бой,
Жаждал подвига, словно награды! --
И не выдал ни словом ни тот, ни другой
На лице проступившей досады.
Но все уже тропа становилась, и мрак
Постепенно окутал округу,
Так что сами они не заметили, как
Их притерло вплотную друг к другу.
Вдруг пронзительный крик, непонятен и дик,
Над горой прокатился уныло;
И Бобер обомлел, побелев точно мел,
И в кишках Браконьера заныло.
Ему вспомнилась милого детства пора,
Невозвратные светлые дали --
Так похож был тот крик на скрипенье пера,
Выводящего двойку в журнале.
*Это крик Хворобья' -- громко выдохнул он
И на сторону сплюнул от сглазу. --
Как сказал бы теперь старина Балабон,
Говорю вам по первому разу.
Это клич Хворобья! Продолжайте считать,
Только в точности, а не примерно.
Это -- песнь Хворобья! -- повторяю опять.
Если трижды сказал, значит, верно'.
Всполошенный бобер скрупулезно считал,
Всей душой погрузившись в работу,
Но когда этот крик в третий раз прозвучал,
Передрейфил и сбился со счету.
Все смешалось в лохматой его голове,
Ум за разум зашел от натуги.
'Сколько было вначале -- одна или две?
Я не помню-шептал он в испуге.
'Этот палец загнем, а другой отогнем..
. Что-то плохо сгибается палец;
Вижу, выхода нет -- не сойдется ответ',-
И заплакал несчастный страдалец
'Это -- легкий пример, -- заявил Браконьер.
Принесите перо и чернила;
Я решу вам шутя этот жалкий пример,
Лишь бы только бумаги хватило'.
Тут Бобер притащил две бутылки чернил,
Кипу лучшей бумаги в портфеле...
Обитатели гор выползали из нор
И на них с любопытством смотрели.
Между тем Браконьер, прикипая к перу,
Все строчил без оглядки и лени,
В популярном ключе объясняя Бобру
Ход научных своих вычислений.
'За основу берем цифру, равную трем
(С трех удобней всего начинать),
Приплюсуем сперва восемьсот сорок два
И умножим на семьдесят пять.
Разделив результат на шестьсот пятьдесят
(Ничего в этом трудного нет),
Вычтем сто без пяти и получим почти
Безошибочно точный ответ.
Суть же метода, мной примененного тут,
Объяснить я подробней готов,
Если есть у вас пара свободных минут
И хотя бы крупица мозгов.
Впрочем, вникнуть, как я, в тайники бытия,
Очевидно, способны не многие;
И поэтому вам я сейчас преподам
Популярный урок зоологии'.
И он с пафосом стал излагать матерьял
(При всеобщем тоскливом внимании)
Забывая, что вдруг брать людей на испуг
Неприлично в приличной компании.
'Хворобой -- провозвестник великих идей,
Устремленный в грядущее смело;
Он душою свиреп, а одеждой нелеп,
Ибо мода за ним не поспела.
Презирает он взятки, обожает загадки,
Хворобейчиков держит он в клетке
И в делах милосердия проявляет усердие,
Но не жертвует сам ни монетки.
Он на вкус превосходней кальмаров с вином,
Трюфелей и гусиной печенки.
(Его лучше в горшочке хранить костяном
Или в крепком дубовом бочонке.)
Вскипятите его, остудите во льду
И немножко припудрите мелом,
Но одно безусловно имейте в виду:
Не нарушить симметрию в целом!'
Браконьер мог бы так продолжать до утра,
Но -- увы! -- было с временем туго;
И он тихо заплакал, взглянув на Бобра,
Как на самого близкого друга.
И Бобер ему взглядом признался в ответ,
Что он понял душою за миг Столько,
сколько бы он и за тысячу лет
Не усвоил из тысячи книг.
Они вместе в обнимку вернулись назад,
И воскликнул Банкир в умилении:
'Вот воистину лучшая нам из наград
За убытки, труды и терпение!'
Так сдружились они, Браконьер и Бобер
(Свет не видел примера такого!),
Что никто и нигде никогда с этих пор
Одного не встречал без другого.
Ну а если и ссорились все же друзья
(Впрочем, крайне беззубо и вяло),
Только вспомнить им стоило песнь Хворобья
И размолвки их как не бывало!
ВОПЛЬ ШЕСТОЙ. СОН БАРАБАНЩИКА
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
И тогда Барабанщик (и Бывший судья)
Вздумал сном освежить свои силы,
И возник перед ним из глубин забытья
Давний образ, душе его милый.
Ему снился таинственный сумрачный Суд
И внушительный Снарк в парике
И с моноклем в глазу, защищавший козу.
Осквернившую воду в реке.
Первым вышел Свидетель, и он подтвердил,
Что артерия осквернена.
И по просьбе Судьи зачитали статьи,
По которым вменялась вина.
Снарк (защитник) в конце выступления взмок --
Говорил он четыре часа;
Но никто из собравшихся так и не смог
Догадаться, при чем тут коза.
Впрочем, мненья присяжных сложились давно,
Всяк отстаивал собственный взгляд,
И решительно было ему все равно,
Что коллеги его говорят.
-- Чтозагалиматья! -- -возмутился Судья.
Снарк прервал его: -- Суть не в названьях,
Тут важнее, друзья, сто восьмая статья
Уложения о наказаньях.
Обвиненье в измене легко доказать,
Подстрекательство к бунту -- труднее,
Но уж в злостном банкротстве козу обвинять,
Извините, совсем ахинея.
Я согласен, что за оскверненье реки
Кто-то должен быть призван к ответу,
Но ведь надо учесть то, что алиби есть,
А улик убедительных нету.
Господа! -- тут он взглядом присяжных обвел. --
Честь моей подзащитной всецело
В вашей власти. Прошу обобщить протокол
И на этом суммировать дело.
Но Судья никогда не суммировал дел --
Снарк был должен прийти на подмогу;
Он так ловко суммировать дело сумел,
Что и сам ужаснулся итогу.
Нужно было вердикт огласить, но опять
Оказалось Жюри в затрудненье:
Слово было такое, что трудно понять,
Где поставить на нем ударенье.
Снарк был вынужден взять на себя этот труд,
Но когда произнес он: ВИНОВЕН! --
Стон пронесся по залу, и многие тут
Повалились бесчувственней бревен.
Приговор зачитал тоже Снарк -- у Судьи
Не хватило для этого духу.
Зал почти не дышал, не скрипели скамьи,
Слышно было летящую муху.
Приговор был: 'Пожизненный каторжный срок,
По отбытьи же оного -- штраф'. --
Гип-ура! -- раза три прокричало Жюри,
И Судья отозвался: Пиф-паф!
Но тюремщик, роняя слезу на паркет,
Поуменьшил восторженность их,
Сообщив, что козы уже несколько лет,
К сожалению, нету в живых.
Оскорбленный Судья, посмотрев на часы,
Заседанье поспешно закрыл.
Только Снарк, верный долгу защиты козы,
Бушевал, и звенел, и грозил.
Все сильней, все неистовей делался звон --
Барабанщик очнулся в тоске:
Над его головой бушевал Балабон
Со звонком капитанским в руке.
ВОПЛЬ СЕДЬМОЙ. СУДЬБА БАНКИРА
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
И Банкир вдруг почуял отваги прилив
И вперед устремился ретиво;
Но -- увы! -- обо всем, кроме Снарка, забыв,
Оторвался он от коллектива.
И внезапно ужасный пред ним Кровопир
Появился, исчадие бездны,
Он причмокнул губами, и пискнул Банкир,
Увидав, что бежать бесполезно.
-- Предлагаю вам выкуп -- семь фунтов и пять,
Чек выписываю моментально! --
Но в ответ Кровопир лишь причмокнул опять
И притом облизнулся нахально.
Ах, от этой напасти, от оскаленной пасти
Как укрыться, скажите на милость?
Он подпрыгнул, свалился, заметался, забился,
И сознанье его помутилось...
Был на жуткую гибель Банкир обречен,
Но как раз подоспела подмога. --
Я вас предупреждал! -- заявил Балабон,
Прозвенев колокольчиком строго.
Но Банкир слышал звон и не ведал, где он,
Весь в лице изменился, бедняга,
Так силен был испуг, что парадный сюртук
У него побелел как бумага.
И запомнили все странный блеск его глаз,
И как часто он дергался, будто
Что-то важное с помощью диких гримас
Объяснить порывался кому-то.
Он смотрел сам не свой, он мотал головой,
Улыбаясь наивней ребенка,
И руками вертел, и тихонько свистел,
И прищелкивал пальцами звонко.
-- Ах, оставьте его! -- предводитель сказал.
Надо думать про цель основную.
Уж закат запылал над вершинами скал:
Время Снарком заняться вплотную!
ВОПЛЬ ВОСЬМОЙ. ИСЧЕЗНОВЕНИЕ
И со свечкой искали они, и с умом,
С упованьем и крепкой дубиной,
Понижением акций грозили притом
И пленяли улыбкой невинной.
Из ущелий уже поползла темнота,
Надо было спешить следотопам,
И Бобер, опираясь на кончик хвоста,
Поскакал кенгуриным галопом.
-- Тише! Кто-то кричит' -- закричал Балабон.
-- Кто-то машет нам шляпой своей.
Это -- Как Его Бишь, я клянусь, это он,
Он до Снарка добрался, ей-ей!
И они увидали: вдали, над горой,
Он стоял средь клубящейся мглы,
Беззаветный Дохляк -- Неизвестный Герой --
На уступе отвесной скалы.
Он стоял, горд и прям, словно Гиппопотам,
Неподвижный на фоне небес,
И внезапно (никто не поверил глазам)
Прыгнул в пропасть, мелькнул и исчез.
'Это Снарк!' -- долетел к ним ликующий клик,
Смелый зов, искушавший судьбу,
Крик удачи и хохот... и вдруг, через миг,
Ужасающий вопль: 'Это -- Бууу!..'
И -- молчанье! Иным показалось еще,
Будто отзвук, похожий на "-джум",
Прошуршал и затих. Но, по мненью других,
Это ветра послышался шум.
Они долго искали вблизи и вдали,
Проверяли все спуски и списки,
Но от храброго Булочника не нашли
Ни следа, ни платка, ни записки.
Недопев до конца лебединый финал,
Недовыпекши миру подарка,
Он без слуху и духу внезапно пропал --
Видно, Буджум ошибистей Снарка!
КОНЕЦ