- Это, знаете ль, все ее воображенье: никого ведь не казнят. Пойдем! - Все тут говорят - пойдем! Никогда меня так не туркали, никогда! Спустя несколько минут ходьбы они увидели вдали Чепупаху, которая сидела грустная и одинокая на небольшой скале. А приблизившись, Аня расслышала ее глубокие, душу раздирающие вздохи. Ей стало очень жаль ее. - Какая у нее печаль? - спросила она у Грифа, и Гриф отвечал почти в тех же словах, что и раньше: "Это все ее воображенье. У нее, знаете, никакого и горя нет!" Они подошли к Чепупахе, которая посмотрела на них большими телячьими глазами, полными слез, но не проронила ни слова. - Вот эта барышня, - сказал Гриф, - желает услышать твою повесть. - Я все ей расскажу, - ответила Чепупаха глубоким, гулким голосом. - Садитесь вы оба сюда и молчите, пока я не кончу. Сели они, и наступило довольно долгое молчанье. Аня подумала: "Я не вижу, как она может кончить, если не начнет". Но решила терпеливо ждать. - Некогда, - заговорила, наконец, Чепупаха, глубоко вздохнув, - я была настоящая черепаха. Снова долгое молчанье, прерываемое изредка возгласами Грифа - хкрр, хкрр... - и тяжкими всхлипами Чепупахи. Аня была близка к тому, чтобы встать и сказать: "Спасибо, сударыня, за ваш занимательный рассказ", но все же ей казалось, что должно же быть что-нибудь дальше, и потому она оставалась сидеть смирно и молча ждала. - Когда мы были маленькие, - соизволила продолжать Чепупаха, уже спокойнее, хотя все же всхлипывая по временам, - мы ходили в школу на дне моря. У нас был старый, строгий учитель, мы его звали Молодым Спрутом. - Почему же вы звали его молодым, если он был стар? - спросила Аня. - Мы его звали так потому, что он всегда был с прутиком, - сердито ответила Чепупаха. - Какая вы, право, тупая! - Да будет вам, стыдно задавать такие глупые вопросы! - добавил Гриф. И затем они оба молча уставились на бедняжку, которая готова была провалиться сквозь землю. Наконец, Гриф сказал Чепупахе: "Валяй, старая! А то никогда не окончишь". И Чепупаха опять заговорила. - Мы ходили в школу на дне моря - верьте, не верьте. - Я не говорила, что не верю, - перебила Аня. - Говорили, - сказала Чепупаха. - Прикуси язык, - добавил Гриф, не дав Ане возможности возразить. Чепупаха продолжала; - Мы получали самое лучшее образованье - мы ходили в школу ежедневно. - Я это тоже делала, - сказала Аня. - Нечего вам гордиться этим. - А какие были у вас предметы? - спросила Чепупаха с легкой тревогой. - Да всякие, - ответила Аня, - география, французский... - И поведенье? - осведомилась Чепупаха. - Конечно, нет! - воскликнула Аня. - Ну так ваша школа была не такая хорошая, как наша, - сказала Чепупаха с видом огромного облегченья. - У нас, видите ли, на листке с отметками стояло между прочими предметами и "поведенье". - И вы прошли это? - спросила Аня. - Плата за этот предмет была особая, слишком дорогая для меня, - вздохнула Чепупаха. - Я проходила только обычный курс. - Чему же вы учились? - полюбопытствовала Аня. - Сперва, конечно, - чесать и питать. Затем были четыре правила арифметики: служенье, выметанье, уморженье и пиленье. - Я никогда не слышала об уморженьи, - робко сказала Аня. - Что это такое? Гриф удивленно поднял лапы к небу. "Крота можно укротить? - спросил он. - Да... как будто можно, - ответила Аня неуверенно. - Ну так, значит, и моржа можно уморжить, - продолжал Гриф. - Если вы этого не понимаете, вы просто дурочка. Аня почувствовала, что лучше переменить разговор. Она снова обратилась к Чепупахе: "Какие же еще у вас были предметы?" - Много еще, - ответила та. - Была, например, лукомория, древняя и новая, затем - арфография (это мы учились на арфе играть), затем делали мы гимнастику. Самое трудное было - язвительное наклонение. - На что это было похоже? - спросила Аня. - Я не могу сама показать, - сказала Чепупаха. - Суставы мои утратили свою гибкость. А Гриф никогда этому не учился. - Некогда было, - сказал Гриф. - Я ходил к другому учителю - к Карпу Карповичу. - Я никогда у него не училась, - вздохнула Чепупаха. - Он, говорят, преподавал Ангельский язык. - Именно так, именно так, - проговорил Гриф, в свою очередь вздохнув. И оба зверя закрылись лапками. - А сколько в день у вас было уроков? - спросила Аня, спеша переменить разговор. - У нас были не уроки, а укоры, - ответила Чепупаха. - Десять укоров первый день, девять - в следующий и так далее. - Какое странное распределенье! - воскликнула Аня. - Поэтому они и назывались укорами - укорачивались, понимаете? - заметил Гриф. Аня подумала над этим. Потом сказала: "Значит, одиннадцатый день был свободный?" - Разумеется, - ответила Чепупаха. - А как же вы делали потом, в двенадцатый день? - с любопытством спросила Аня. - Ну, довольно об этом! - решительным тоном перебил Гриф. - Расскажи ей теперь о своих играх. Глава 10. ОМАРОВАЯ КАДРИЛЬ Чепупаха глубоко вздохнула и плавником стерла слезу. Она посмотрела на Аню и попыталась говорить, но в продолженье двух-трех минут ее душили рыданья. "Совсем будто костью подавилась!" - заметил Гриф, принимаясь ее трясти и хлопать по спине. Наконец к Чепупахе вернулся голос. И, обливаясь слезами, она стала рассказывать. - Может быть, вы никогда не жили на дне моря ("Не жила, - сказала Аня, - и, может быть, вас никогда даже не представляли Омару. - (Аня начала было: "Я как-то попроб...", но осеклась к сказала: "Нет, никогда!"). - Поэтому вы просто не можете себе вообразить, что это за чудесная штука - Омаровая Кадриль. - Да, никак не могу, - ответила Аня. - Скажите, что это за танец? - Очень просто, - заметил Гриф. - Вы, значит, сперва становитесь в ряд на морском берегу... - В два ряда! - крикнула Чепупаха. - Моржи, черепахи и так далее. Затем, очистив место от медуз ("Это берет некоторое время", - вставил Гриф), вы делаете два шага вперед... - Под руку с омаром, - крикнул Гриф. - Конечно, - сказала Чепупаха. - Два шага вперед, кланяетесь, меняетесь омарами и назад в том же порядке, - продолжал Гриф. - Затем, знаете, - сказала Чепупаха, - вы закидываете... - Омаров, - крикнул Гриф, высоко подпрыгнув. - Как можно дальше в море... - Плаваете за ними, - взревел Гриф. - Вертитесь кувырком в море, - взвизгнула Чепупаха, неистово скача. - Меняетесь омарами опять, - грянул Гриф. - И назад к берегу - и это первая фигура, - сказала Чепупаха упавшим голосом, и оба зверя, все время прыгавшие как сумасшедшие, сели опять очень печально и тихо и взглянули на Аню. - Это, должно быть, весьма красивый танец, - робко проговорила Аня. - Хотели ли бы вы посмотреть? - спросила Чепупаха. - С большим удовольствием, - сказала Аня. - Иди, давай попробуем первую фигуру, - обратилась Чепупаха к Грифу. - Мы ведь можем обойтись без омаров. Кто будет петь? - Ты пой, - сказал Гриф. - Я не помню слов. И вот они начали торжественно плясать вокруг Ани, изредка наступая ей на ноги, когда подходили слишком близко, и отбивая такт огромными лапами, между тем как Чепупаха пела очень медленно и уныло: - Ты не можешь скорей подвигаться? - Обратилась к Улитке Треска - Каракатица катится сзади, Наступая на хвост мне слегка. Увлекли черепахи омаров И пошли выкрутасы писать. Мы у моря тебя ожидаем, Приходи же и ты поплясать. Ты не хочешь, скажи, поплясать? Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь, Ты ведь хочешь, скажи, поплясать? Ты не знаешь, как будет приятно, Ах, приятно! - когда в вышину Нас подкинут с омарами вместе И - бултых! - в голубую волну! - Далеко, - отвечает улитка, - Далеко ведь нас будут бросать. Польщена, - говорит, - предложеньем, Но прости, мол, не тянет плясать. Не хочу, не могу, не хочу я, Не могу, не хочу я плясать. Не могу, не хочу, не могу я, Не хочу, не могу я плясать. Но чешуйчатый друг возражает: Отчего ж не предаться волне? Этот берег ты любишь, я знаю, Но другой есть - на той стороне. Чем от берега этого дальше, Тем мы ближе к тому, так сказать, Не бледней, дорогая Улитка, И скорее приходи поплясать. Ты не хочешь, скажи, ты не хочешь, Ты не хочешь, скажи, поплясать? Ты ведь хочешь, скажи, ты ведь хочешь, Ты ведь хочешь, скажи, поплясать? - Спасибо, мне этот танец очень понравился, - сказала Аня, довольная, что представленье кончено. - И как забавна эта песнь о треске. - Кстати, начет трески, - сказала Чепупаха, - Вы, конечно, знаете, что это такое. - Да, - ответила Аня, - я ее часто видела во время обеда. - В таком случае, если вы так часто с ней обедали, то вы знаете, как она выглядит? - продолжала Чепупаха. - Кажется, знаю, - проговорила Аня, задумчиво. - Она держит хвост во рту и вся облеплена крошками. - Нет, крошки тут ни при чем, - возразила Чепупаха. - Крошки смыла бы вода. Но, действительно, хвост у нее во рту, и вот почему, - тут Чепупаха зевнула и прикрыла глаза, - объясни ей причину и все такое, - обратилась она к Грифу. - Причина следующая, - сказал Гриф. - Треска нет-нет да и пойдет танцевать с омарами. Ну и закинули ее в море. А падать было далеко. А хвост застрял у нее во рту. Ну и не могла его вынуть. Вот и все. Аня поблагодарила: "Это очень интересно. Я никогда не знала так много о треске. - Я могу вам еще кое-что рассказать, если хотите, - предложил Гриф. - Знаете ли вы, например, откуда происходит ее названье? - Никогда об этом не думала, - сказала Аня. - Откуда? - Она трещит и трескается, - глубокомысленно ответил Гриф. Аня была окончательно озадачена. "Трескается, - повторила она удивленно. - Почему?" - Потому что она слишком много трещит, - объяснил Гриф. - Я думала, что рыбы немые, - шепнула Аня. - Как бы не так, - воскликнул Гриф. - Вот есть, например, белуга. Та прямо ревет. Оглушительно. - Раки тоже кричат, - добавила Чепупаха. - Особенно, когда им показывают, где зимовать. При этом устраиваются призрачные гонки. - Отчего призрачные? - спросила Аня. - Оттого, что приз рак выигрывает, - ответила Чепупаха. Аня собиралась еще спросить что-то, но тут вмешался Гриф: "Расскажите-ка нам о ваших приключеньях", - сказал он. - Я могу вам рассказать о том, что случилось со мной сегодня, - начала Аня. - О вчерашнем же нечего говорить, так как вчера я была другим человеком. - Объяснитесь! - сказала Чепупаха. - Нет, нет! сперва приключенья, - нетерпеливо воскликнул Гриф. - Объясненья всегда занимают столько времени. И Аня стала рассказывать о всем, что она испытала с того времени, как встретила Белого Кролика. Сперва ей было страшновато - оба зверя придвигались так близко, выпучив глаза и широко разинув рты, - но потом она набралась смелости. Слушатели ее сидели совершенно безмолвно, и только когда она дошла до того, как Гусеница заставила ее прочитать "Скажи-ка, дядя", и как вышло совсем не то, только тогда Чепупаха со свистом втянула воздух и проговорила: "Как это странно!" - Прямо скажу - странно, - подхватил Гриф. - Я бы хотела, чтобы она и теперь прочитала что-нибудь наизусть. Скажи ей начать! - Чепупаха взглянула на Грифа, словно она считала, что ему дана известная власть над Аней. - Встаньте и прочитайте "Как ныне сбирается", - сказал Гриф. "Как все они любят приказывать и заставлять повторять уроки! - подумала Аня. - Не хуже, чем в школе!" Однако она встала и стала читать наизусть, но голова ее была так полна Омаровой Кадрилью, что она едва знала, что говорить, и слова были весьма любопытны Как дыня, вздувается вещий Омар: "Меня, - говорит он, - ты бросила в жар; Ты кудри мои вырываешь и ешь, Осыплю я перцем багровую плешь". Омар! Ты порою смеешься, как еж, Акулу акулькой с презреньем зовешь; Когда же и вправду завидишь акул, Ложишься ничком под коралловый стул. - Это звучит иначе, чем то, что я учил в детстве, - сказал Гриф. - А я вообще никогда ничего подобного не слышала, - добавила Чепупаха. - Мне кажется, это необыкновенная ерунда. Аня сидела молча. Она закрыла лицо руками и спрашивала себя, станет ли жизнь когда-нибудь снова простой и понятной. - Я требую объясненья, - заявила Чепупаха. - Она объяснить не может, - поспешно вставил Гриф и обратился к Ане: - Продолжай! - Но как же это он прячется под стул, - настаивала Чепупаха. - Его же все равно было бы видно между ножками стула. - Я ничего не знаю, - ответила Аня. Она вконец запуталась и жаждала переменить разговор. - Продолжай! - повторил Гриф. - Следующая строфа начинается так: "Скажи мне, кудесник..." Аня не посмела ослушаться, хотя была уверена, что опять слова окажутся не те, и продолжала дрожащим голосом: "Я видел, - сказал он, - как, выбрав лужок, Сова и пантера делили пирог: Пантера за тесто, рыча, принялась, Сове же на долю тарелка пришлась. Окончился пир - и сове, так и быть, Позволили ложку в карман положить. Пантере же дали и вилку, и нож. Она зарычала и съела - кого ж?" - Что толку повторять такую белиберду? - перебила Чепупаха. - Как же я могу знать, кого съела пантера, если мне не объясняют. Это головоломка какая-то! - Да, вы уж лучше перестаньте, - заметил Гриф, к великой радости Ани. - Не показать ли вам вторую фигуру Омаровой Кадрили? - продолжал он. - Или же вы хотели бы, чтобы Чепупаха вам что-нибудь спела? - Пожалуйста, спойте, любезная Чепупаха, - взмолилась Аня так горячо, что Гриф даже обиделся. - Гм! У всякого свой вкус! Спой-ка, матушка, "Черепаховый суп". Чепупаха глубоко вздохнула и, задыхаясь от слез, начала петь следующее: Сказочный суп - ты зелен и прян. Тобой наполнен горячий лохан! Кто не отведает? Кто так глуп? Суп мой вечерний, сказочный суп, Суп мой вечерний, сказочный суп! Ска-азочный су-уп, Ска-азочный су-уп, Су-уп мой вечерний, Ска-азочный, ска-азочный суп! Сказочный суп - вот общий клич! Кто предпочтет рыбу или дичь? Если б не ты, то, право, насуп- Ился бы мир, о, сказочный суп! Сбился бы мир, о сказочный суп! Ска-азочный су-уп, Ска-азочный су-уп, Су-уп, мой вечерний, Ска-азочный, ска-азочный СУП! - Снова припев! - грянул Гриф, и Чепупаха принялась опять петь, как вдруг издали донесся крик: "Суд начинается!" - Скорей! - взвизгнул Гриф и, схватив Аню за руку, понесся по направлению крика, не дожидаясь конца песни. - Кого судят? - впопыхах спрашивала Аня, но Гриф только повторял: "Скорей!" и все набавлял ходу. И все тише и тише звучали где-то позади обрывки унылого припева: Су-уп мой вечерний, Ска-азочный, ска-азочный суп! Глава 11. КТО УКРАЛ ПИРОЖКИ? Король Червей и его Королева уж восседали на тронах, когда они добежали. Кругом теснилась громадная толпа - всякого рода звери и птицы, а также и вся колода карт: впереди выделялся Валет, в цепях, оберегаемый двумя солдатами, а рядом с Королем стоял Белый Кролик, держа в одной руке тонкую трубу, а в другой пергаментный свиток. Посредине залы суда был стол, а на нем большая тарелка с пирожками: они казались такими вкусными, что, глядя на них, Аня ощущала острый голод. "Поскорее кончилось бы, - подумала она, - поскорее бы начали раздавать угощенье". Но конец, по-видимому, был не близок, и Аня от нечего делать стала глядеть по сторонам. Ей никогда раньше не приходилось бывать на суде, но она кое-что знала о нем по книжкам, и теперь ей было приятно, что она может назвать различные должности присутствующих. - Это судья, - сказала она про себя, - он в мантии и парике. Судьей, кстати сказать, был Король и так как он надел корону свою на парик (посмотрите на картинку, если хотите знать, как он ухитрился это сделать), то, видимо, ему было чрезвычайно неудобно, а уж как ему это шло - посудите сами. Рядом с Аней на скамеечке сидела кучка зверьков и птичек. - Это скамейка присяжников, - решила она. Слово это она повторила про себя два, три раза с большой гордостью. Еще бы! Немногие девочки ее лет знают столько о суде, сколько она знала. Впрочем, лучше было бы сказать: "скамья присяжных". Все двенадцать присяжников деловито писали что-то на грифельных досках. "Что они делают? - шепотом спросила Аня у Грифа. - Ведь суд еще не начался, записывать нечего". - Они записывают свои имена, - шепнул в ответ Гриф, - боятся, что забудут их до конца заседания. - Вот глупые! - громко воскликнула Аня и хотела в возмущенье добавить что-то, но тут Белый Кролик провозгласил: "Соблюдайте молчанье", - и Король напялил очки и тревожно поглядел кругом, чтобы увидеть, кто говорит. Аня, стоя за присяжниками, заметила, что все они пишут на своих досках: "Вот глупые!" Крайний не знал, как пишется "глупые", и обратился к соседу, испуганно хлопая глазами. "В хорошеньком виде будут у них доски по окончании дела!" - подумала Аня. У одного из присяжников скрипел карандаш. Переносить это Аня, конечно, не могла и, улучив минуту, она протянула руку через его плечо и выдернула у него карандаш. Движенье это было настолько быстро, что бедный маленький присяжник (не кто иной, как Яша - Ящерица) никак не мог понять, куда карандаш делся. Он тщетно искал его - и, наконец, был принужден писать пальцем. А это было ни к чему, так как никакого следа на доске не оставалось. - Глашатай, прочти обвиненье! - приказал Король. Тогда Белый Кролик протрубил трижды и, развернув свой пергаментный список, прочел следующее: Дама Червей для сердечных гостей В летний день напекла пирожков. Но пришел Валет, и теперь их нет; Он - хвать, и был таков! - Обсудите приговор, - сказал Король, обращаясь к присяжникам. - Не сейчас, не сейчас! - поспешно перебил Кролик. - Еще есть многое, что нужно до этого сделать. - Вызови первого свидетеля, - сказал Король. И Белый Кролик трижды протрубил и провозгласил: "Первый свидетель!" Первым свидетелем оказался Шляпник. Он явился с чашкой чая в одной руке, с куском хлеба в другой и робко заговорил: - Прошу прощенья у вашего величества за то, что я принес это сюда, но дело в том, что я еще не кончил пить чай, когда меня позвали. - Пора было кончить, - сказал Король. - Когда ты начал? Тот посмотрел на Мартовского Зайца, который под руку с Соней тоже вошел в зал. - Четырнадцатого Мартобря, кажется, - ответил он. - Четырнадцатого, - подтвердил Мартовский Заяц. - Шестнадцатого, - пробормотал Соня. - Отметьте, - обратился Король к присяжникам, и те с радостью записали все три ответа один под другим, потом сложили их и вышло: 44 копейки. - Сними свою шляпу! - сказал Король Шляпнику. - Это не моя, - ответил Шляпник. - Украл! - воскликнул Король, и присяжники мгновенно отметили это. - Я шляпы держу для продажи, - добавил Шляпник в виде объяснения, - своих у меня вовсе нет. Я - шляпник. Тут Королева надела очки и стала в упор смотреть на свидетеля, который побледнел и заерзал. - Дай свои показанья, - сказал Король, - и не ерзай, а то я прикажу казнить тебя тут же. Это не очень подбодрило Шляпника. Он продолжал переступать с ноги на ногу, тревожно поглядывая на Королеву. В своем смущенье он откусил большой кусок чашки вместо хлеба. В ту же минуту Аню охватило странное ощущенье, которое сначала ее очень озадачило. И вдруг она поняла, в чем дело: она снова начала расти. Ей пришло в голову, что лучше покинуть зал, но потом она решила остаться, пока хватит места. - Ух, вы меня совсем придавили, - пробурчал Соня, сидящий рядом с ней. - Я еле могу дышать. - Не моя вина, - кротко ответила Аня. - Я, видите ли, расту. - Вы не имеете права расти здесь, - сказал Соня. - Ерунда! - перебила Аня, набравшись смелости. - Вы небось тоже растете. - Да, но разумным образом, - возразил Соня, - не раздуваюсь, как вы. - И он сердито встал и перешел на другой конец залы. Все это время Королева не переставала глазеть на Шляпника, и вдруг она сказала, обращаясь к одному из стражников: "Принеси-ка мне список певцов, выступавших на последнем концерте". Шляпник так задрожал, что скинул оба башмака. - Дай свои показанья, - грозно повторил Король, - иначе будешь казнен, несмотря на твое волненье. - Я бедный человек, ваше величество, - залепетал Шляпник, - только что я начал пить чай, а тут хлеб, так сказать, тоньше делается, да и в голове стало сыро. - Можно обойтись без сыра, - перебил Король. - А тут стало еще сырее, так сказать, - продолжал Шляпник, заикаясь. - Ну и скажи так, - крикнул Король. - За дурака что ли ты меня принимаешь! - Я бедный человек, - повторил Шляпник. - И в голове еще не то случалось, но тут Мартовский Заяц сказал, что... - Я этого не говорил, - поспешно перебил Мартовский Заяц. - Говорил! - настаивал Шляпник. - Я отрицаю это! - воскликнул Мартовский Заяц. - Он отрицает, - проговорил Король, - выпусти это место. - Во всяком случае, Соня сказал, что... - и тут Шляпник с тревогой посмотрел на товарища, не станет ли и он отрицать. Но Соня не отрицал ничего, ибо спал крепким сном. - После этого, - продолжал Шляпник, - я нарезал себе еще хлеба. - Но что же Соня сказал? - спросил один из присяжников. - То-то и есть, что не могу вспомнить, - ответил Шляпник. - Ты должен вспомнить, - заметил Король, - иначе будешь обезглавлен. Несчастный Шляпник уронил свою чашку и хлеб и опустился на одно колено. - Я бедный человек, ваше величество, - начал он. - У тебя язык беден, - сказал Король. Тут одна из морских свинок восторженно зашумела и тотчас была подавлена стражниками. (Делалось это так: у стражников были большие холщевые мешки, отверстия которых стягивались веревкой. В один из них они и сунули вниз головой морскую свинку, а затем на нее сели.) "Я рада, что видела, как это делается, - подумала Аня. - Я так часто читала в газете после описания суда: были некоторые попытки выразить ободрение, но они были сразу же подавлены. До сих пор я не понимаю, что это значит". - Если тебе больше нечего сказать, - продолжал Король, - можешь встать на ноги. - Я и так стою, только одна из них согнута, - робко заметил Шляпник. - В таком случае встань на голову, - отвечал Король. Тут заликовала вторая морская свинка и была подавлена. "Ну вот, с морскими свинками покончено, теперь дело пойдет глаже". - Я предпочитаю допить свой чай, - проговорил Шляпник, неуверенно взглянув на Королеву, которая углубилась в список певцов. - Можешь идти, - сказал Король. Шляпник торопливо покинул залу, оставив башмаки. - И обезглавьте его при выходе, - добавила Королева, обращаясь к одному из стражников; но Шляпник уже был далеко. - Позвать следующего свидетеля, - сказал Король. Выступила Кухарка Герцогини. Она в руке держала перечницу, так что Аня сразу ее узнала. Впрочем, можно было угадать ее присутствие и раньше: публика зачихала, как только открылась дверь. - Дай свое показание, - сказал Король. - Не дам! - отрезала Кухарка. Король в нерешительности посмотрел на Кролика; тот тихо проговорил: "Ваше величество должно непременно ее допросить". - Надо - так надо, - уныло сказал Король и, скрестив руки, он угрюмо уставился на кухарку, так насупившись, что глаза его почти исчезли. Наконец он спросил глубоким голосом: - Из чего делают пирожки? - Из перца главным образом, - ответила кухарка. - Из сиропа, - раздался чей-то сонный голос. - За шиворот его! - заорала Королева. - Обезглавить его! Вышвырнуть его отсюда! Подавить! Защипать! Отрезать ему уши! В продолжение нескольких минут зал был в полном смятении: выпроваживали Соню. Когда же его вывели, и все затихли снова, оказалось, что Кухарка исчезла. - Это ничего, - сказал Король с видом огромного облегчения. - Позвать следующего свидетеля. И он добавил шепотом, обращаясь к Королеве: "Знаешь, милая, ты бы теперь занялась этим. У меня просто лоб заболел". Аня с любопытством следила за Кроликом. "Кто же следующий свидетель? - думала она. - До сих пор допрос ни к чему не привел". Каково же было ее удивление, когда Кролик провозгласил высоким, резким голосом: "Аня!" Глава 12. ПОКАЗАНИЕ АНИ - Я здесь! - крикнула Аня и, совершенно забыв в своем волнении о том, какая она стала большая за эти несколько минут, она вскочила так поспешно, что смахнула юбкой скамейку с присяжными, которые покатились кувырком вниз, прямо в толпу, и там, на полу, стали извиваться, что напомнило Ане стеклянный сосуд с золотыми рыбками, опрокинутый ею как-то на прошлой неделе. - Ах, простите меня, - воскликнула она с искренним огорчением и стала подбирать маленьких присяжников, очень при этом торопясь, так как у нее в голове мелькало воспоминанье о случае с золотыми рыбками. И теперь ей смутно казалось, что если не посадить обратно на скамеечку всех этих вздрагивающих существ, то они непременно умрут. - Суд не может продолжаться, - сказал Король проникновенным голосом, - пока все присяжные не будут на своих местах. Все, - повторил он и значительно взглянул на Аню. Аня посмотрела на скамейку присяжников и увидела, что она впопыхах втиснула Яшу-Ящерицу вниз головой между двух Апрельских Уточек, и бедное маленькое существо только грустно поводило хвостиком, сознавая свою беспомощность. Аня поспешила его вытащить и посадить правильно. "Впрочем, это имеет мало значения, - сказала она про себя. - Так ли он торчит, или иначе - все равно особой пользы он не приносит". Как только присяжники немного успокоились после пережитого волненья, и как только их доски и карандаши были найдены и поданы им, они принялись очень усердно записывать историю несчастья - все, кроме Яши, который, казалось, слишком потрясен, чтобы что-либо делать, и мог только глядеть в потолок, неподвижно разинув рот. - Что ты знаешь о преступленьи? - спросил Король у Ани. - Ничего, - ответила Аня. - Решительно ничего? - настаивал Король. - Решительно ничего, - сказала Аня. - Это важно, - проговорил Король, обернувшись к присяжникам. Те было начали заносить сказанное, но тут вмешался Кролик. - Неважно - хотите сказать, ваше величество? - произнес он чрезвычайно почтительным голосом, но с недобрым выражением на лице. - Неважно, да, да, конечно, - быстро поправился Король и стал повторять про себя: "Важно - неважно, неважно - важно", словно он старался решить, какое слово звучит лучше. Некоторые из присяжников записали "важно", другие - "неважно". Аня могла заметить это, так как видела их доски. "Но это не имеет никакого значения, - решила она про себя. В эту минуту Король, который только что торопливо занес что-то в свою записную книжку, крикнул: "Молчанье!" - и прочел из этой же книжки следующее: "Закон сорок четвертый. Все лица, чей рост превышает одну версту, обязаны удалиться из залы суда". Все уставились на Аню. - Превышаешь! - молвил Король. - И многим, - добавила Королева. - Во всяком случае, я не намерена уходить, - сказала Аня. - А кроме того, это закон не установленный, вы сейчас его выдумали. - Это старейший закон в книге, - возразил Король. - Тогда он должен быть законом номер первый, а не сорок четвертый, - сказала Аня. Король побледнел и захлопнул записную книжку. - Обсудите приговор, - обратился он к присяжникам, и голос его был тих и трепетен. - Есть еще одна улика, - воскликнул Белый Кролик, поспешно вскочив. - Только что подобрали вот эту бумажку. - Что на ней написано? - полюбопытствовала Королева. - Я еще не развернул ее, - ответил Кролик. - Но, по-видимому, это письмо, написанное подсудимым... к... к кому-то. - Так оно и должно быть, - сказал Король. - Разве только, если оно написано к никому, что было бы безграмотно, не правда ли? - А как адрес? - спросил один из присяжников. - Адреса никакого нет, - сказал Кролик. - Да и вообще ничего на внешней стороне не написано. - Он развернул листок и добавил. - Это, оказывается, вовсе не письмо, а стихи. - А почерк чей, подсудимого? - спросил вдруг один из присяжников. - В том-то и дело, что нет, - ответил Кролик. - Это-то и есть самое странное. Присяжники все казались озадаченными. - Он, должно быть, подделался под чужой почерк, - решил Король. Присяжники все просветлели. - Ваше величество, - воскликнул Валет, - я не писал этого, и они не могут доказать, что писал я: подписи нет. - То что ты не подписал, ухудшает дело, - изрек Король. - У тебя, наверное, совесть была нечиста, иначе ты бы поставил в конце свое имя, как делают все честные люди! Тут раздались общие рукоплесканья: это была первая действительно умная вещь, которую Король сказал за весь день. - Это доказывает его виновность, конечно, - проговорила Королева. - Итак, отруб... - Это ровно ничего не доказывает, - перебила Аня. - Вы же даже не знаете, о чем говорится в этих стихах. - Прочесть их, - приказал Король. Белый Кролик надел очки. "Откуда ваше величество прикажете начать?" - спросил он. - Начни с начала, - глубокомысленно ответил Король, - и продолжай пока не дойдешь до конца. Тогда остановись. В зале стояла мертвая тишина, пока Кролик читал следующие стихи: При нем беседовал я с нею О том, что он и ей, и мне Сказал, что я же не умею Свободно плавать на спине. Хоть я запутался - не скрою - Им ясно истина видна; Но что же станется со мною, Когда вмешается она? Я дал ей семь, ему же десять, Он ей - четыре или пять. Мы не успели дело взвесить, Как все вернулись к нам опять. Она же высказалась даже (Пред тем, как в обморок упасть) За то, что надо до продажи Ей выдать целое, нас часть. Не говорите ей об этом Во избежанье худших бед. Я намекнул вам по секрету, Что это, знаете, секрет. - Вот самое важное показание, которое мы слышали, - сказал Король. - Итак, пускай присяжные... - Если кто-нибудь из них может объяснить эти стихи, я дам ему полтинник, - проговорила Аня, которая настолько выросла за время чтения, что не боялась перебивать, - В этих стихах нет и крошки смысла - вот мое мнение. Присяжники записали: "Нет и крошки смысла - вот ее мненье", - но ни один из них не попытался дать объяснение. - Если в них нет никакого смысла, - сказал Король, - то это только, знаете, облегчает дело, ибо тогда и смысла искать не нужно. Но, как-никак, мне кажется, - продолжал он, развернув листок на коленях и глядя на него одним глазом, - мне кажется, что известное значенье они все же имеют. "Сказал, что я же не умею свободно плавать на спине". Ты же плавать не умеешь? - обратился он к Валету. Валет с грустью покачал головой. "Разве, глядя на меня, можно подумать, что я хорошо плаваю?" - спросил он. (Этого, конечно, подумать нельзя было, так как он был склеен весь из картона и в воде расклеился бы.) - Пока что - правильно, - сказал Король и принялся повторять стихи про себя: "...Им ясно истина видна" - это, значит, присяжным." - ...Когда вмешается она"... - это, должно быть, Королева... - "Но что же станется со мною?" ...да, это действительно вопрос!.. "Я дал ей семь, ему же десять" ...ну, конечно, это насчет пирожков. - Но дальше сказано, что "все вернулись к нам опять...", - перебила Аня. - Так оно и есть - вот они! - с торжеством воскликнул Король, указав на блюдо с пирожками на столе. - Ничего не может быть яснее! Будем продолжать: "...перед тем, как в обморок упасть"... ты, кажется, никогда не падала в обморок, моя дорогая, - обратился он к Королеве. - Никогда! - рявкнула с яростью Королева и бросила чернильницей в Ящерицу. (Бедный маленький Яша уже давно перестал писать пальцем, видя, что следа не остается, а тут он торопливо начал сызнова, употребляя чернила, струйками текущие у него по лицу.) - В таком случае это не совпадает, - сказал Король, с улыбкой обводя взглядом присутствующих. Гробовое молчанье. - Это - игра слов! - сердито добавил он, и все стали смеяться. - Пусть присяжные обсудят приговор, - сказал Король в двадцатый раз. - Нет, нет, - прервала Королева. - Сперва казнь, а потом уж приговор! - Что за ерунда? - громко воскликнула Аня. - Как это возможно? - Прикуси язык, - гаркнула Королева, густо побагровев. - Не прикушу! - ответила Аня. - Отрубить ей голову, - взревела Королева. Никто не шевельнулся. - Кто вас боится? - сказала Аня. (Она достигла уже обычного своего роста.) - Ведь все вы - только колода карт. И внезапно карты взвились и посыпались на нее: Аня издала легкий крик - не то ужаса, не то гнева и стала от них защищаться и... очнулась... Голова ее лежала на коленях у сестры, которая осторожно смахивала с ее лица несколько сухих листьев, слетевших с ближнего дерева. - Проснись же, Аня, пора! - сказала сестра. - Ну, и хорошо же ты выспалась! - Ах, у меня был такой причудливый сон! - воскликнула Аня и стала рассказывать сестре про все те странные приключения, о которых вы только что читали. Когда она кончила, сестра поцеловала ее и сказала: - Да, действительно, сон был причудливый. А теперь ступай, тебя чай ждет; становится поздно. И Аня встала и побежала к дому, еще вся трепещущая от сознанья виденных чудес. x x x А сестра осталась сидеть на скате, опершись на вытянутую руку. Глядела она на золотой закат и думала о маленькой Ане и обо всех ее чудесных приключениях и сама в полудреме стала грезить. Грезилось ей сперва лицо сестренки, тонкие руки, обхватившие голое колено, яркие, бойкие глаза, глядящие ей в лицо. Слышала она все оттенки детского голоса, видела, как Аня по обыкновению своему нет, нет, да и мотнет головой, откидывая волосы, которые так настойчиво лезут на глаза. Она стала прислушиваться, и все кругом словно ожило, словно наполнилось теми странными существами, которые причудились Ане. Длинная трава шелестела под торопливыми шажками Белого Кролика, испуганная Мышь барахталась в соседнем пруду, звякали чашки - то Мартовский Заяц со своими приятелями пили нескончаемый чай, - раздавался резкий окрик Королевы, приказывавшей казнить несчастных гостей своих, снова поросенок-ребенок чихал на коленях у Герцогини, пока тарелки и блюда с грохотом разбивались кругом, снова вопль Грифа, поскрипыванье карандаша в руках Ящерицы и кряхтенье подавляемых Морских Свинок наполняли воздух, мешаясь с отдаленными всхлипываниями горемычной Чепупахи. Так грезила она, прикрыв глаза, и почти верила в страну чудес, хотя знала, что стоит глаза открыть - и все снова превратится в тусклую явь - в шелестенье травы под ветром, в шуршанье камышей вокруг пруда, сморщенного дуновеньем, - и звяканье чашек станет лишь перезвоном колокольчиков на шеях пасущихся овец, а резкие крики Королевы - голосом пастуха. И все остальные звуки превратятся (знала она) в кудахтанье и лай на скотном дворе, и дальнее мычанье коров займет место тяжелого всхлипыванья Чепупахи. И затем она представила себе, как эта самая маленькая Аня станет взрослой женщиной, и как она сохранит в зрелые годы свое простое и ласковое детское сердце, и как она соберет вокруг себя других детей и очарует их рассказом о том, что приснилось ей когда-то, и как она будет понимать их маленькие горести и делить все простые радости их, вспоминая свое же детство и длинные, сладкие летние дни. ______________________________________________________________ Отсканировано с издания: "Советский композитор". Москва, 1991.