Хорхе Луис Борхес. Эдвард Шенкс "Редьярд Киплинг"
 ---------------------------------------------------------------
 Конец файла утрачен ---------------------------------------------------------------

 Перевод Б. Дубина

 Стоит упомянуть Киплинга, как неминуемо возникает лжепроблема: должно ли искусство служить политике? Говорю "лже", поскольку те, кто потехи ради взваливает на нас ее бессмысленное обсуждение, забывают одно: мало что в искусстве значит меньше, чем намерения автора. Допустим, году в 1853-м Уолта Уитмена вдохновило сумрачное учение Шопенгауэра (а не безоблачное - Эмерсона). И что, его песни станут другими? Не думаю. Библейский стих сохранит ту же первородную горечь, бесконечные перечни раскроют ужасающее многообразие мира, американизмы и варваризмы подойдут для жалоб не хуже, чем для нынешних восторгов. В смысле исполнения не изменится решительно ничего. Я не раз задумывался о переворачивании авторского замысла; в любой литературе есть знаменитые книги, истоки которых неуследимы или сомнительны. Для Унамуно "Мартин Фьерро" - это "песнь об испанском воителе, водрузившем крест над Гранадой, а позже отправившемся в Америку, неся туда цивилизацию и прокладывая дороги в непроходимой глуши"; для Рикардо Рохаса - "дух родной земли" и "первозданный голос самой природы"; я же всегда видел в нем скромного крестьянина, вырождающегося в поножовщика у трактирной стойки... Батлер, знавший "Илиаду" наизусть и переведший ее на английский, воображал ее автора кем-то из троянских юмористов; не всякий эрудит с этим согласится.
 Случай Киплинга особенно любопытен. Как в восхвалениях, так и в проклятиях его уравняли с Британской империей. Приверженцы этого государственного союза подняли на щит имя писателя, моральные достоинства стихотворения "If" (Если) и несколько чеканных страниц, провозглашающих неисчерпаемую многоликость Пяти Наций и радостное подчинение индивида долгу перед империей. Противники империи (приверженцы иных империй) все это отвергают либо вычеркивают из памяти. Пацифисты противопоставляют многотомному наследию Киплинга один-другой роман Эриха Марии Ремарка, забывая, что самые ошеломляющие открытия "На Западном фронте без перемен" - бытовые тяготы войны, признаки физического страха героев, солдатский жаргон на каждом шагу - сделал бичуемый ими Киплинг в "Казарменных балладах", первый выпуск которых увидел свет в 1892 году. Понятно, что тогда этот "грубый реализм" был встречен викторианской критикой в штыки; сегодня его продолжатели не прощают автору малейшей трогательной ноты. Итальянские футуристы не помнят, что именно он первым среди европейских поэтов прославил чистую и слепую неутомимость машины... (Провозвестник здесь, как и в других случаях, многократно ценней последователей) В конце концов, все - и обожатели, и хулители - сводят его до незамысловатого певца империи и предпочитают думать, будто пары элементарных политических штампов достаточно для эстетического анализа тридцати пяти ни в чем не повторяющихся томов. Иначе как тупой эту уверенность не назовешь, убожество ее бросается в глаза.
 Перейду к бесспорному. Творчество Киплинга - его стихи и проза - бесконечно сложнее мысли, которую они отстаивают. Рядом с "Dayspring Mishandled", "The Gardener", "The Church that Was at Antioch" (Плохое начало; Садовник; Прежняя церковь в Антиохе) даже лучшие рассказы Мопассана - скажем "Le lit 29" или "Boule de suif " (Койка номер 29; Пышка) - кажутся детскими каракулями. Второстепенные обстоятельства - то, что Киплинг написал несколько книг для детей, а в литературе предпочитал недоговаривать, - заслонили эту истину. Как любой из живущих, Киплинг вмещал в себя многих людей (английского аристократа, журналиста в Евразии, книголюба, собеседника солдат и холмов), но прежде всего он был мастером.
 Мастером изобретательным, скрытным и неудовлетворенным, как Джеймс Джойс или Малларме. Ничего равного страсти к слову в его пестрой жизни не было.
 Эдвард Шенкс (автор тут же забываемых стихов и посредственной книги об Эдгаре По) в этом своем труде уверяет, будто Киплинг в конце концов осудил войну и предсказал, что личность упразднит или урежет власть государства