---------------------------------------------------------------
     Конец файла утрачен
---------------------------------------------------------------

     Перевод Б. Дубина

     Стоит упомянуть Киплинга, как  неминуемо возникает лжепроблема:  должно
ли искусство служить политике?  Говорю "лже", поскольку те, кто потехи  ради
взваливает на  нас ее  бессмысленное обсуждение, забывают одно: мало  что  в
искусстве значит меньше, чем намерения автора. Допустим, году в 1853-м Уолта
Уитмена  вдохновило  сумрачное  учение  Шопенгауэра  (а  не  безоблачное  --
Эмерсона).  И  что,  его  песни станут другими?  Не  думаю. Библейский  стих
сохранит ту же  первородную горечь, бесконечные  перечни раскроют  ужасающее
многообразие мира, американизмы и варваризмы подойдут для жалоб не хуже, чем
для  нынешних восторгов. В смысле исполнения не изменится решительно ничего.
Я  не  раз   задумывался  о  переворачивании  авторского  замысла;  в  любой
литературе есть знаменитые книги, истоки которых неуследимы или сомнительны.
Для Унамуно "Мартин Фьерро" --  это "песнь об испанском воителе, водрузившем
крест над Гранадой, а позже отправившемся в Америку, неся туда цивилизацию и
прокладывая  дороги в непроходимой глуши"; для Рикардо Рохаса -- "дух родной
земли"  и  "первозданный голос самой  природы";  я  же  всегда  видел в  нем
скромного крестьянина,  вырождающегося в поножовщика у трактирной  стойки...
Батлер,  знавший  "Илиаду" наизусть и переведший ее на английский, воображал
ее автора кем-то из троянских юмористов; не всякий эрудит с этим согласится.
     Случай  Киплинга  особенно  любопытен.  Как  в  восхвалениях,  так  и в
проклятиях  его   уравняли   с  Британской   империей.   Приверженцы   этого
государственного союза подняли на  щит  имя писателя, моральные  достоинства
стихотворения  "If"  (Если) и  несколько чеканных  страниц,  провозглашающих
неисчерпаемую многоликость Пяти  Наций и радостное подчинение индивида долгу
перед  империей.  Противники  империи  (приверженцы иных  империй)  все  это
отвергают   либо   вычеркивают   из   памяти.   Пацифисты  противопоставляют
многотомному  наследию  Киплинга  один-другой  роман  Эриха  Марии  Ремарка,
забывая, что самые ошеломляющие открытия "На Западном фронте без перемен" --
бытовые тяготы войны, признаки физического страха  героев, солдатский жаргон
на каждом шагу --  сделал  бичуемый ими  Киплинг  в "Казарменных  балладах",
первый  выпуск  которых увидел  свет в  1892  году. Понятно, что тогда  этот
"грубый  реализм" был  встречен викторианской критикой в штыки; сегодня  его
продолжатели  не  прощают  автору малейшей  трогательной  ноты.  Итальянские
футуристы не помнят, что именно он первым среди европейских поэтов прославил
чистую и слепую неутомимость машины... (Провозвестник здесь, как  и в других
случаях,  многократно ценней  последователей)  В  конце  концов,  все  --  и
обожатели, и  хулители  --  сводят  его до незамысловатого  певца империи  и
предпочитают думать, будто пары элементарных политических штампов достаточно
для эстетического анализа  тридцати пяти  ни в  чем  не повторяющихся томов.
Иначе как тупой эту уверенность не назовешь, убожество ее бросается в глаза.
     Перейду  к бесспорному.  Творчество  Киплинга  -- его стихи и проза  --
бесконечно  сложнее  мысли,  которую  они  отстаивают.  Рядом  с  "Dayspring
Mishandled",  "The  Gardener", "The  Church  that  Was at  Antioch"  (Плохое
начало; Садовник; Прежняя церковь в Антиохе) даже лучшие рассказы  Мопассана
-- скажем  "Le lit  29" или "Boule  de  suif  " (Койка  номер 29;  Пышка) --
кажутся  детскими  каракулями.  Второстепенные  обстоятельства  --  то,  что
Киплинг  написал  несколько  книг  для  детей,  а в  литературе  предпочитал
недоговаривать, --  заслонили эту  истину.  Как любой  из  живущих,  Киплинг
вмещал  в себя многих людей (английского аристократа,  журналиста в Евразии,
книголюба, собеседника солдат и холмов), но прежде всего он был мастером.
     Мастером  изобретательным,  скрытным  и неудовлетворенным,  как  Джеймс
Джойс или  Малларме. Ничего равного страсти к слову  в его пестрой жизни  не
было.
     Эдвард Шенкс (автор тут  же забываемых стихов и посредственной книги об
Эдгаре  По) в этом своем труде  уверяет, будто Киплинг в конце концов осудил
войну и предсказал, что личность упразднит или урежет власть государства

Популярность: 6, Last-modified: Wed, 11 Mar 2009 09:01:11 GMT