не знала, куда бежать. Табор. Одни в ванне
плещутся, другие на пол в большой комнате рассядутся, как в юрте, чай пьют.
Подрастающее поколение в огромном количестве во всех комнатах на ушах стоит.
Одним словом, от этой головешки такой пожар
- Из-за них с Юлькой не могу позаниматься! - жаловалась Елена.
Отцу хоть в лоб, хоть по лбу. Казашка Рая нравилась вместе с родней.
- Дак, хорошо! Люди вокруг, весело.
- Какие люди? Содом! Хоть святых выноси!
На святых и вышла нестыковка.
Казашка Рая - мусульманка, тогда как дед Петро любовь к салу всосал с
молоком матери. За пятьдесят лет осибирился основательно, на украинскую мову
только в моменты сильнейшего душевного волнения мог сбиться, тогда как
аппетит к национальному продукту морозы не высушили. Дня не проживет без
него. Казашка Рая видеть сала не могла. Покрывалась аллергическими
пятнами... Дед Петро решил, что поступиться национальным достижением ради
любви - неподъемная цена. И затушил казахский пожар русским выражением: а
идите вы все куда подальше.
Вступив на женительную тропу, остановиться не мог. Вскорости после
казахского нашествия появилась Лида. Бабушка-старушка очень даже
исключительная. Шестьдесят восемь лет от роду, ей и пятьдесят пять не дашь.
Яблочко наливное, а не бабулька. Моторная, страшное дело. Все сериалы
посмотреть успеет, заодно - и сготовить, и постирать. На что Елена
проворная, не могла угнаться. Ростиком новая зазноба деда небольшенькая.
"Полумерок я", - иронизировала на свои формы. А силы!.. Деда Петро хвать и
подняла с пола на диван.
- Черт ты в юбке! - жених довольный хохочет.
Пользуясь костровой терминологией, можно сказать, со всех сторон
замечательная подвернулась головешка. Дед Петро рядом с ней разгорелся в
ладного парубка.
А Елене какая подмога! Нарадоваться не могла! Пока обухом по голове не
заявил отец: "Буду жениться по всем правилам".
Пусть без фаты и галстука-бабочки, но с официальным ЗАГСовым штампом в
паспорте. Мол, все должно как у людей, а не потаскушным методом. "Мы не
подзаборные собаки! Я че, зря кровь на войне проливал?!"
От такой честности у Елены давление начало зайцем скакать, а мысли -
блохами.
Сошлись, называется, головешки веселее тлеть.
- Ну, а вдруг ты умрешь, квартира как? - пытается отцу втолковать.
- Че ты меня хоронишь?
- А вдруг она на развод подаст? Начнет жилплощадь оттяпывать.
- Надо верить людям!
- Ему говоришь стриженый, он - бритый! Живите на здоровье без всяких
ЗАГСов!
- Мы не подзаборные собаки!
- Дались тебе эти собаки! Ты нас с Юлькой хочешь сделать подзаборными,
без квартиры оставить!
Да деда разве переговоришь. Упертый! Во всех отношениях. К примеру, кто
бы ему что ни делал - всегда плохо. Нередко до смешного доходит: не знаю
как, но не так. Всю жизнь дед провел на позиции: лучше его никто "не
сробит". Даже если сам не может, из шкуры вон лезет под руку с советами.
Уверен на все сто: только с его мудрыми подсказками что-то путное может
получиться. При этом ценными указаниями доводит исполнителя до истерики.
Ведь топор тот держит не так, рубанок не эдак, кистью, как метлой, машет...
Словом, одни безрукие и безголовые деда окружают.
По этой причине Борыска долго не хотел копать колодец на даче у Елены.
Согласился с одним жесточайшим условием - отца близко не будет. Пусть
безвылазно дома сидит.
- Если появится, - сказал сестре, - брошу все в ту же минуту к чертовой
матери, и ноги моей больше не будет. Начнет из меня дурака делать!
Папин сынок, одним словом.
Как ни буйствовал дед Петро на ультиматум старшего чада, пришлось
согласиться.
- Да будь свои ноги, расстреляй меня комар, просил бы я вас!
Через Елену надавал советов. Непременно стыки колец раствором
скреплять. Последнее кольцо на две трети должно в воде быть... и т. д. Елена
записала техническое задание на бумажку. Роспись только забыла взять.
- Знаю без наставлений! - отмахнулся Борыска. - Я выкопал одиннадцать
колодцев, что мне его теория.
Копал отцу с помощью друга. Хорошо получилось, без перекосов.
- Неправильно! - принесся дед Петро на следующий день. - Неправильно! Я
не так говорил!
- Вот же! - Елена предусмотрительно бумажку с техзаданием сохранила.
- Они не дошли до жилы.
- Ты сам просил последнее кольцо на две трети опустить!
- Нет, воды будет мало, надо углублять!
- У всех так.
- Потому и маются без воды!
Борыска отказался заниматься "мартышкиным трудом":
- Делать мне нечего из пустового в порожнее надрываться!
Мысль об углублении колодца глодала деда Петро всю зиму, в которую с
бабушкой-невестой Лидой познакомился. Эту головешку надумал (зачем тратиться
на работников) послать на исправление огрехов сына.
- Ты сама говорила, что чистила в деревне колодец. А здесь - тоже
самое. Подкопаешь по кругу, чтобы кольца сели. Не боись!
- Я и не боюсь!
Дал дед Петро указания, бабушка-невеста опустилась в земное чрево.
- Петро, - сосед спрашивает, - ты что уже баб в колодце солить начал?
- Вас ведь, расстреляй меня комар, не допросишься.
Лида, согласно наказу, подкапывала по окружности кольца. Дед сверху
заглядывал.
- Сделаем в лучшем варианте! - бабушка-невеста кричит.
Не получилось. Из-под кольца хлынула вода, пошел плывун.
- Ой! погибель моя! - заголосила головешка. - Господи, спаси-помоги!
- Че ты орешь! - утешил жених. - Сейчас пройдет!
Ошибся. Кольца заскрежетали, начали смещаться. Трагические звуки
наверху было жутко слышать, а уж внутри колодца... Бабушка-невеста истошно
завопила, накрыв голову руками.
- Хватайся за веревку! - закричала Елена. - Скорей!
Кольца пошли вбок, Лида мертвой хваткой вцепилась в веревку. Елена
вырвала работницу наружу.
- Ой! смертушка чуть не пришла! - голосила та, поспешно переодеваясь в
чистое.
- Вот и остановились! - глядя в колодец, сказал заказчик. - Смотри.
Завтра можно продолжить.
Смотреть бабушка-невеста не стала. Поспешно развернулась на выход и
запылила с дачи, куда глаза глядят.
На радость Елены плывун бесповоротно отпугнул головешку от совместного
тления.
А Дед Петро, снова оставшись вакантным женихом, вздыхал:
- Хороша была, расстреляй меня комар, девка! - Ох, хороша! Трусливая
только! С кем теперь колодец углублять? Ума не приложу...
КЛИЗМОЙ ПО ПРОФЕССИОНАЛИЗМУ
КВЕРХУ НОГАМИ
На дежурный вопрос: "Как жизнь?" - Дарья Жарый до 29 лет отвечала:
"Кверх ногами". Хотя жизнь до этого срока была конечностями в нужную
сторону.
Дарья происходила из роду-племени, кто не любит откладывать на завтра
то, что можно съесть сегодня. Что и схлестнуло в туристической Хургаде с
Леонидом Шубиным. На второй египетский день сластена Дарья купила клубнику -
дело было в январе, когда в родном Омске зверствовали крещенские морозы, - и
тут же начала поедать аппетитную ягоду.
- Вы что? - сделал большие глаза вышеназванный Леонид. - Она ведь
немытая!
- А, - беспечно положила на язык клубничину дама, - здоровее буду!
- Это же Азия! Тут всякой заразы полным-полна коробка!..
- Девочки и мальчики, не сосите пальчики! В пальчиках микробики -
попадете в гробики!
- Вот-вот, только не надейтесь, что ваш прекрасный труп в пирамиде
Хеопса разместят.
С пирамидами и вовсе хихикс вышел. Экзотику Дарья тоже норовила вперед
батьки поглощать. Из автобуса в долине пирамид выскочила раньше всех. Пока
Леонид галантно пропускал таких же нетерпеливых до седьмого чуда света
попутчиков, Дарья уже прыгала на древнюю землю. А на ней корабль пустыни в
одногорбом исполнении лежит в призывной позе - садись, мол, поехали. Рядом
бедуин стоит, на башке арабский намоточный головной убор, в руке повод.
Дарья обрадовалась, как же - первая оказалась в очереди на верблюжье
катание, быстренько, пока конкуренты не расчухали, взгромоздилась на
горбатый транспорт. Бедуин-погонщик отдал команду, и начался скоростной
аттракцион.
Возликовало сердце у Дарьи. Это же вспоминать и плакать всю жизнь, как
хорошо! Солнце, небо, пирамиды фараонских эпох, горячий ветер в лицо бьет, в
ушах свистит...
На лошади за всю жизнь ни разу верхом не пришлось, а тут на верблюде
скачет...
Бедуин рядом верной слугой, будто она шахиня или фараонша, чешет...
В это время Леонид тряс за грудки экскурсовода:
- Я тебя урою! Почему не остановил ее!
Дарья поняла подводную суть скачки, когда пирамиды остались за спиной,
верблюд несся в чистую пустыню.
Позади раздались крики. Погоня из полицейского и Леонида требовала
остановить "катание".
Корабль пустыни оказался пиратским. Ему бы череп и кости нарисовать,
хотя бы на мешке, что под хвостом висел для сбора навоза - сырья по
производству местного топлива.
Бедуин бросил на произвол судьбы сырье и верблюда, один почесал в
Сахару.
- Я думала, верблюд - это сервис египетский, согласно путевкам! -
оправдывалась Дарья. - Езда, как в зоопарке на пони!
- Ага, прямиком в гарем! Продал бы тебя бедуин, и обслуживай кого
прикажут! Мусульманам только подавай таких красоток!
Дарья была белолицей, пышногрудой, крутобедрой блондинкой. И не
удручающе прямоугольной формы, если смотреть со спины. Талия без словаря
читается, а потом резко переходит в фундаментальное основание женской
фигуры. Султаны таких наложниц не для кордебалета держат.
- В гареме поди благодать! - хихикала Дарья. - Целый день рахат-лукум
трескай, телевизор гляди. Телевизор там есть?
- К турку немытому попала бы прямо на диван!.. - пугал Леонид. - Был бы
тебе телевизор с картинками! Все - лавочка закрывается, больше ни на шаг от
меня! Беру шефство!
- Есть! - с энтузиазмом стала подшефной Дарья.
Неразлучно с той поры купались в Красном море, совершали прогулки на
катере и проводили вечера в ресторане. Только от погружений с аквалангом
Дарья отказалась бесповоротно. Сначала загорелась, тем паче Леонид галантно
брал на себя расходы по подводным экскурсиям. Приступила к курсу обучения,
предвкушая экзотику глубинных слоев Красного моря. Пока не увидела в кафе на
пляже кусок изгрызенной ласты, что висел на стене.
- Акула, - простецким тоном объяснил Леонид.
- Да?! - округлились, как по циркулю, глаза Дарьи. - Нет, с аквалангом
плавать не буду!
- Не надо паники! Акулы-людоеды здесь только теоретически. Ласту
ножницами покромсали для хохмы.
- Раз в год и теория с зубами бывает. Зажует акула, а сына куда?
- На мужа! - успокоил Леонид.
- Ага, он со своим оффшорным бизнесом всю дорогу в разъездах.
- Придет срок, мы оффшорников прищучим! - Леонид, несмотря на молодой
возраст, был неслабым начальником в налоговой полиции.
- Все бы вы щучили!
- Быть на Красном море и не поплавать с аквалангом... - перевел тему на
водные рельсы Леонид.
- Да что за радость мне нырять, когда полная голова акул?!
Не уговорил на этот совместный вид отдыха кавалер.
Зато от цветомузыкального фонтана Дарья была без ума. Вода с музыкой
понравилась больше, чем пирамиды.
- Снаружи они, ничего не скажешь, грандиозное зрелище! - говорила о
седьмом чуде света. - А изнутри... Рабы мучились, кровью и потом
строительство поливали, а наш брат поливает исторические углы другими
выделениями. Не бомжи ведь, что у нас в подъездах туалетничают, ездят сюда
туристами. Чудо света, а войдешь, как в панельной питиэтажке, нос зажимай от
вонизматического благоухания.
Фонтан произвел без омрачающих факторов эстетическое наслаждение.
Нарисуйте себе картину: ночь темная до кромешности, и вдруг, как от взрыва,
летит в небо стена разноцветной воды, обрушивается со всех сторон скрипичная
музыка...
Дарья, не обращая внимания на соседей, хлопала в ладоши, кричала,
подпрыгивала. Внутри клокотал вулкан восторга. И не по причине вина, что
выпили с Леонидом накануне фонтана. Зрелище было "вспоминать и плакать".
- Смотри-смотри, как фейерверк на День Победы! - кричала Дарья. - Как
салют!
И вправду, будто сотни скорострельных пушек начали безостановочно
выбрасывать в небо цветистые заряды.
- Красота! - Дарья сжимала руку Леонида. - Сказка!
"Салют" сменили гигантские зеленые водоросли, они величественно
качались из стороны в сторону.
- Крутизна! - крепко обнимал кавалер Дарью за талию.
Не менее "круто" пронзили черную ночь оранжевые столбы. Под мажорную
музыку подперли небо, постояли высоченными колоннами, затем опали под
тяжестью темноты. И сразу три гигантских веера распустили переливчатые
перья, заколыхались, как в руках великанш, скрываемых мраком ночи.
- С ума сойти! - на полную громкость восторгалась Дарья.
...Через два месяца после Египта хмурым сибирским утром Дарья везла
сына Алешку к свекрови. В "маршрутке" все пассажиры клевали носом от столь
раннего часа, в одном Алешке бурлила жизнь. Прилипнув к окну, он засекал
шикарные автомобили.
- Мам-мам, а вот такую мне купишь? - мимо проплыл "Мерседес".
- Губа не дура!
- Нет-нет, вот такую? - Алешка перестроился на БМВ.
Но передумал, как только новенький вишневый джип поравнялся с
"маршруткой". Алешка очарованно тыкал пальцем в красавца, идущего
параллельным курсом.
- Такую, такую мне! А если, мамочкина, не купишь, расскажу папе, что ты
дядю Леню в писю целовала.
Как по команде, встрепенулись секунду назад дремавшие попутчики.
- Остановите! Остановите! - закричала Дарья.
И выскочила с сыном в серое утро.
В спину ударил взрыв хохота.
"Как пить дать, проболтается, - прикидывала будущее Дарья. - Значит,
развод. А с Алешкой?.."
Жизнь вставала кверху ногами.
ДВА ДИАГНОЗА ПРОТИВ МИШИ
Хороший знакомый, Миша Швец, читая мои рассказы, мотал головой,
восклицал "ой да!" и не переставал удивляться:
- Откуда ты берешь?
И хитро улыбался, дескать, свисти-свисти - приятно слышать, когда я
пытался объяснить, что голову для выдумывания ломать не надо, было бы время
свободное, и только успевай описывать нашу замечательную жизнь.
Не верил в такую простоту Миша, пока в больнице не оказался. Откуда
вышел со словами:
- Ой-е-ей! Учудил я! Ничьих мозгов не хватит сочинить!
Учудил Миша следующее. Жил он всю сознательную и бессознательную жизнь
в частном доме, мечтая о цивилизации без дров и беготни с ведрами на
колонку. Наконец, поднапряглись (точнее - тещу напрягли) и купили квартиру.
Не бог весть какую, напряжения хватило только на хрущевку, где одни стены
целые, остальное требует ремонта. Но были бы кости, мясо нарастим.
Жена насчет наращивания первым делом потребовала ванну заменить. До
сорока лет дожила, ванны личной отродясь не видывала. Всю дорогу по баням да
чужим людям фигуру на помыв таскала.
- Уболтала, - сказал Миша, - поставлю тебе личное корыто первым
пунктом.
Сдержал слово. В квартире еще полный разор, а белоснежное чудо уже
блестит в подключенном ко всем коммуникациям состоянии. Жена скакала от
радости и чуть что - бежала мыться.
- Ты специально мараешься, лишь бы занырнуть! - смеялся Миша.
Благоверная покрасит немножко, побелит чуток и опять:
- Пора освежиться, пропылилась вся.
И лезет в который раз за день "освежаться". А через пять минут песни
начинают литься из ванной. Блаженствует женщина от достижений цивилизации и
приобретений оных в личное пользование.
И вдруг вместо пения душераздирающий вопль, купальщица вместе с ним
выскакивает из ванной. Голова в мыле, глаза квадратные, груди затравленно в
разные стороны мечутся, пятый угол ищут.
- Какая муха тебя цапнула? - Миша с кистью летит узнать, в чем дело.
- Током бьет!
- Каким током?
- Каким-каким! Электрическим!
Лежала она в кайфоловном настроении, и захотелось полить себя
прохладной водичкой из душа. Открыла холодную, а из нее как долбанет.
Оказалось, у соседа за неуплату газ отключили. А он самогонщик. Каждый
день простоя - сплошные убытки. Стал гнать чемергес с привлечением
электроэнергии. Для снижения себестоимости продукта, выходящего из змеевика,
отматывает данные счетчика в невинную сторону, заземляясь на трубу. Знающие
соседи рассказали механизм, когда Миша побежал выяснять причину нештатного
электричества. Сам самогонщик рубаху на груди рвет, отпирается:
- В жизни не гнал! Знать не знаю, ведать не ведаю, как это делается!
Но что отпираться, если вонь из вентиляции с первого по пятый этаж
распространяется, когда он кочегарит.
- Это жена пироги печет, - врет и не морщится.
Короче, не ванна получается, а электрический стул. Жена не то что
мыться, заходить туда без резиновых сапог не решается. Как вода нужна, Мишу
кличет. Бежит тот с пластмассовым ведром для анализа электричества. С
замиранием сердца подставит токонепроводящую емкость под кран, пустит струю
и пробует рукой на удар.
Не жизнь, одним словом, а малина. Но не по этому поводу Миша убедился
на собственной шкуре, что писательские темы сами в руки идут, сиди да
записывай.
Как-то под вечер ремонтно-трудового дня Миша закончил красить окна и
двери. Будучи по натуре из мастеров основательных, первым делом принялся
кисти мыть, тщательно протирать. Можно, конечно, проще - сунул в воду, и
пусть киснут до следующей покраски. Миша работать на глазок - хип-хоп на
один бок, плюс-минус лапоть - не любит. У него все по линейке, отвесу и
циркулю. И каждый инструмент на своем месте в лучшем виде.
Не жалея растворителя, промыл Миша кисти, придал им упругость и
чистоту, после чего отработанную жидкость слил в унитаз.
И тут же на него сел. С удовлетворением в душе. Еще дня три-четыре, и
квартира примет жилой вид. Умостился Миша на овале стульчака и закурил с
чувством хорошо поработавшего человека. Сладко так затянулся, а спичку
горящую бросил в унитаз. Он даже в общественном туалете не имел привычки
почем зря сорить, а тут в собственном.
В следующий момент раздался взрыв, и Миша, преодолевая земное
притяжение, как баллистическая ракета, пошел вверх.
Ванну Миша, по просьбе жены, поменял сразу, унитаз стоял древней
конструкции - бачок под потолком, самый что ни на есть чугунный. В него на
взлете бедолага со всего маху затылком врезался.
На этом подъем закончился. Летательный, по собственной дурости, аппарат
рухнул на пол. Без признаков сознания.
Какое сознание выдержит удар с обеих концов, один другого больнее.
Вверху сотрясение об бачок, внизу ожог нежных частей.
Тем временем жена вернулась домой с нестерпимым желанием вымыть руки
после трудового дня и автобусных переездов. Где того и гляди сибирская язва,
чума, холера или СПИД привяжутся.
- Мишаня! - зовет супруга для проверки наличия постороннего
электричества в ванной. - Иди на мой сторона.
Шутит маленько, в хорошем настроении пришла. Но никто не отвечает.
- Ты что, - в пряталки со мной вздумал играть? - высовывается из
ванной. - Я же вижу, ты дома.
Однако ни ответа, ни привета. Туда-сюда поискала игруна. Потом дернула
дверь в туалет. Закрыто. Вот ты где окопался.
- Миша, - тарабанит, - я пива принесла.
Постучала раз да другой. А потом как дернет...
Батюшки свет! Супруг без штанов лежит и без признаков сознания.
Натянула брюки на потерпевшего аварию и побежала вызывать "скорую".
В больнице быстро поставили диагноз - сотрясение мозга - и назначили
курс лечения.
После чего чувствуют: паленым пахнет. Будто у хозяйки что-то подгорело.
Носом крутят эскулапы, откуда несет? Даже в форточку один высунулся, не
пожар ли в столовой этажом ниже. Наконец, догадались заглянуть Мише в штаны.
Где и обнаружили второй диагноз.
Вылечившись от обоих, Миша зашел ко мне.
- Присаживайся, - обрадовался я гостю.
- Постою, - наотрез отказался. - Это, - говорит, - захочешь, не
сочинишь, до чего я додумался - спичку в ацетон бросить, сев на него верхом.
Ты бы такое сочинил?
- Ни за что, - честно я признался.
- Ладно, опиши для смеха и назидания. А квартиру буду менять. В ванной
электрический стул без объявления приговора. В туалет как идти, сразу голова
трещит и пониже спины огнем жжет. Такие неудобства с этими удобствами. Так
что тебе на этот раз, и вправду, ничего выдумывать не надо. Одна просьба -
фамилию другую поставь, я человек скромный.
Что я и сделал по просьбе потерпевшего в житейских буднях читателя.
КЛИЗМОЙ ПО ПРОФЕССИОНАЛИЗМУ
Валерий Егорович храпел. "Убила бы!" - говорила жена. И подавно
негуманные чувства охватывали посторонних, кто волей судьбы-злодейки
оказывался рядом с могучим сном. Сил не было вынести богатырские рулады.
Валерий Егорович бессонницей никогда не маялся - стоило прилечь в любой
окружающей обстановке, как камнем проваливался в объятия Морфея. И повез, и
повез в гору. Ну, точно - трактор из последних лошадиных сил надрывается,
сани, груженные сверх допусков, на подъем тащит. Или самолет оторвался от
бетонной полосы над самым ухом...
С такими данными Валерий Егорович лег в больницу. В палате семь
человек, мест свободных нет.
- Немножко храплю, - не стал скрывать от сотоварищей по лечению
недостаток.
В первую ночь дал гари. Часам к двум проснулись все соседи.
- Это какие надо иметь бульдозерные голосовые связки! Без роздыха
керосинит и керосинит!
- Не знаю, как его связки, мои уши можно в помойное ведро выбрасывать!
- Надо ваты у сестры попросить, уши заткнуть.
- Эти извержения ватой не перекроешь. Впору деревянные пробки
вколачивать!
- Мы в армии храпунам портянки на лицо бросали!
- Где их в больнице взять?
- Ну, не палата, а Херсон!
- Почему?
- Сон херовый!
- Вообще никакого сна! Когда он только нахрапится?
Будто услышав сетования, Валерий Егорович с шумом всосал в себя доброе
ведро воздуха и... замолк. Тишина упала на соседей. Только что никакой жизни
не было, а тут гробовое безмолвие. Спи сколько душе угодно...
Секунду, другую... десятую ни звука...
- Я уже до сорока досчитал, как молчит.
- Может, отошел к праотцам?
- Хоть поспим...
Не получилось. С львиным ревом, сотрясая стены, воздух вырвался наружу.
- Все! - вскочил с кровати старичок, который часа четыре пытался
считать баранов со слонами, дабы уснуть. - Буду недоедать, недопивать,
копить с пенсии, чтобы в следующий раз в буржуйской палате лечиться!
Буржуйской называл платную, одноместную.
Соседи толкали Валерия Егоровича в бок, дергали за нос, за уши...
Бесполезно. Он храпел в классической позе - на спине. Не менее тихо - на
боку, с какими-то страшными, казалось, предсмертными звуками - на животе.
Такой гигант.
Был он из себя мужчина объемистых форм, видный и цыганистый. С чернявой
волнистой прической, подкопченный лицом и остальной кожей, в глазах бесенята
посверкивают. А по фамилии самый что ни на есть Иванов. Себя называл
профессионалом по жизни. У некоторых зеков фигурирует выстраданная наколка:
"Люблю жить, но не умею". Иванов умел. "Где у вас ничего не выйдет, -
говорил соседям по палате, - я запросто!"
И не врал. Другому идти в кабинет к чиновнику или врачу за бумажкой с
печатью - нож под сердце. Побитой собакой сожмется, напуганным зайцем
съежится. За версту трусом пахнет. А кому хочется этим дышать? Он еще в
кабинет не ступил, его уже по кругу налаживают. Не лучше и тому, кто буром
прет. Первый, поджавши хвост бегает, второй, кулаками размахивая, но оба
везде чужаки. Иванов-душечка куда ни заглянет - свой в доску. Гипнотизер да
и только. Улыбнулся, два слова сказал и готово - хоть бумажка, хоть лечение.
Мимо любой очереди проскользнет, в любую дверь просочится.
В больнице, к примеру, никого не пускают домой. Иванов в выходные с
женой спит. Если доктор заартачится, он с сестричками договорится. Те
напишут в своих талмудах, будто больной на месте, процедуры проходит.
Улыбаючи Иванов живет. Но не доверяясь кривой, которая когда вывезет, а
когда и в стену лбом саданет. У Валерия Егоровича все рассчитано. А внешне
рубаха-парень, с первого взгляда хочется с ним в разведку идти или пивка
попить.
В больнице Иванов лежал с целью подтверждения инвалидности.
- Давление у меня, парни, зашкаливает за ватерлинию, - хитро
подмигивая, объяснял в палате. - А мы ему помогаем.
Всякий раз перед тем, как идти на удавление - так на больничном жаргоне
именовалась процедура измерения артериального давления, - Валерий Егорович
совал кипятильник в пол-литровую кружку, доставал кофе и надувался
крепчайшим напитком до тошноты. Вдобавок к кофеину в туалете поприседает, по
лестнице пройдется. Разглядывание голых прелестниц из "Плейбоя" или
"СПИД-инфо" тоже верняком способствовало переходу за ватерлинию.
На момент нашего рассказа Иванову исполнилось сорок восемь лет. В сорок
четыре его осенило: пора на пенсию. До шестидесяти ожидаючи - мохом
покроешься. Изъян в организме есть - давление пошаливает.
Проконсультировался со знатоками и через полгода стал инвалидом второй
нерабочей группы, с которой обрел льготы и главное - свободу. Пенсия, что
там говорить, слезная для мужчины в соку. Иванов и не собирался на ней
сидеть, деньги без того умел зарабатывать. У него была хитрая фирма по
производству "фирменных" шапочек. Женщины-надомницы вязали "найк", "адидас",
Валерий Егорович реализовывал без всяких налогов.
- Я, как только инвалидность получил, - рассказывал однопалатникам в
больнице, - сразу побежал на вокзал, к брату по льготному тарифу в Томск
сгонять. А в кассе абзац. Не тычьте, кричат, бумажкой про инвалидность,
удостоверение предъявите! Объясняю буквоедам русским языком: не успел
получить. Они слушать не хотят. Свое бюрократское талдычат. Плюнул на них,
пошел домой, а на вокзальном туалете надпись: инвалиды 2-й группы
обслуживаются бесплатно. Неужели, думаю, и перед унитазом удостоверение с
фотографией потребуют? Нет, по заключению ВТЭК пропустили. Первый раз в
жизни, парни, с таким удовольствием помочился! Душа перед писсуаром пела:
начала инвалидность работать! начала!..
- После этого храпеть стал?
- С младых ногтей страдаю.
- Это мы страдаем...
- Валер, твоя жена, поди, на ночь наушники надевает?
- Что интересно - обычно на чем свет ругается, а сейчас без ночной
музыки спать не может. По десять раз за ночь, говорит, просыпается от
могильной тишины.
- Заведет храпуна для снотворного.
- Вечным сном тогда закемарит...
Сам Иванов, на радость соседей, время от времени исчезал на ночь из
палаты. Возвращался под утро с уклончивым:
- Телевизор у медсестер смотрел. Не к этому же барыге идти.
Случился однажды с Ивановым телевизорный прокол. Пригласил его
посмотреть футбол больной из буржуйской палаты. Одноместный номер -
телевизор, холодильник, кресло. С деньгами что не лечиться. На этаже в холле
стояло телеубожество, звука почти не слышно, а изображение различали у кого
богатая фантазия. Многолетний сериал, где все физиономии наизусть знаешь,
можно смотреть, но издевательство над собственным здоровьем - болеть за
футбольную сборную.
- Я на человеческий телевизор договорился, - как-то под завистливые
взгляды соседей пошел Иванов в буржуйскую палату.
- От же пройда, без мыла влезет! - прокомментировали обделенные
болельщики.
Вернулся Иванов недовольный, хотя наша сборная выиграла.
- Он с меня 50 рэ затребовал! Плюс 15 - за пиво! Во, гад!
- Вы сразу договорились?
- Нет.
- А зачем платил?
- И не думал. Сказал - с собой нет.
Через полчаса Иванов изменил мнение о больничном предпринимателе:
- Правильно делает! Так и надо жить! Тогда и лечишься по-людски, а не
как мы - колхозно-сарайным способом.
Больше, правда, не посещал платный просмотр. Как донесла разведка,
пристроился ходить на ночной телевизор в женский буржуйский номер. Храп,
похоже, не мешал состоятельной больной.
Теперь Валерий Егорович только в дневной сончас терроризировал соседей.
И вдруг стал спать в родной палате днем и ночью. Причем без храпа. Не
совсем чтобы беззвучно. Ворочался во сне с боку на бок, тяжело вздыхал, даже
стон, бывало, вырвется, храпа - ни грамма. Ни на спине, ни на боку, ни на
животе. Такие метаморфозы. С бодрствующим Ивановым тоже произошли
разительные перемены. Ироничный настрой слетел, как и не было. Ходил
понурый, с тоской в глазах.
- Дома что-то случилось? - интересовались соседи.
- Нет, - бурчалось в ответ.
Коля Хмара, его кровать впритык стояла с ивановской, каждый вечер
угощал желающих салом. Валерий Егорович всегда первым откликался на зов.
- Ох, люблю свинотерапию! - хлопал себя по животу в ожидании угощения.
- Доброе у тебя, Мыкола, лекарство! Ух, доброе!
И вдруг отказался его принимать перед сном.
Причина упадка духа была в нижеследующем. Для подтверждения
инвалидности кучу бумаг надо собрать. Кабы только бегать пришлось. За каждый
бланк раскошеливайся, за обследование в диагностическом центре - подавно
плати. Но в случае с профессионалом по жизни не на того напали. Еще чего -
деньги он будет тратить на людей в белых халатах! Иванов ухитрился под
социальную статью себя подвести. Дескать, обследуйте бесплатно, как
малоимущего.
- Ну, мужички, - гордо доложил в палате, - я не буду, как вы, по
300-400 рублей платить за УЗИ, рентген и остальную хренотень. Халява
называется.
Однако вскоре восторг исчез, наш герой так закручинился, что даже
храпеть перестал. Потерянно сидел в своем углу, не отвечая на расспросы.
Собака резкой смены настроения была зарыта в процедуре под названием клизма.
Перед УЗИ и рентгеном необходимо очистить организм от отвлекающего
исследования содержания, удалить помехи для получения объективных
результатов анализа.
В прежние разы Иванов без диагностического центра подтверждал
инвалидность, а тут обрадовался на дармовщинку... Ему ведь не сразу сказали
про необходимость очищения, а когда узнал - отказываться было поздно.
Медиков злить - себе дороже.
В конце концов, не выдержал, поделился в палате бедой. Мужики давай
успокаивать:
- Что ты убиваешься? Плевое дело. Раз-раз и готово! Как шуруп, вкрутят
наконечник, и польется теплая водичка. Не больно...
- Вы представляете себе картину? - с надрывом говорил Валерий Егорович.
- Там же в основном соплюшки после училища! И я перед ними буду задницу
заголять! Всю жизнь сам штаны с баб снимал, а теперь им подставляйся.
- Тебе что, ни разу не делали!
- Нет, конечно! Хоть из больницы беги.
- Да брось ты!
- Это за то, что я столько девок в молодости перепортил!
- Я в прошлом году навел шороху, - Николай Хмара начал отвлекать
Иванова от мрачных дум. - Достали меня клизмами. По три раза на дню...
Надоело в туалет бегать. Ставили, как Валера говорит, соплюшки без году
неделя из медучилища. А тут новенькая появилась. Откуда она взялась? Лет под
пятьдесят. Может, где-то медиком по бумажной части работала, но в клизмах,
вижу, ни в зуб ногой. "Больной, - робко зовет меня, - буду вам клизму
делать". Я - всегда пожалуйста. И тихохонько в рот воды набрал. Пришел в
процедурную. Она что надо вставила, что надо включила. Лежу, как тот бачок,
водой наполняюсь. Молча, конечно. Медичка спрашивает: "Больной, как себя
чувствуете?" Я давай мычать нечленораздельное, как немтырь, еще и глаза
выпучил, головой паралитично задергал. Она перепугалась. "Вам плохо?" -
наклонилась. А я навстречу как дуну струей в лицо. Что началось! Закричала,
как потерпевшая! Кинулась краник перекрывать. Подумала курячьими мозгами,
что я переполнился и лопнул. Вода, прорвав желудок, верхом хлынула. В лице
побелела, на стул рухнула. Чуть инфаркт не хватил. Тут уж я заволновался,
давай штаны натягивать, врачей звать. Врезал мне потом зав. отделением за
юмор.
Рассказанный случай нисколько не развеселил Валерия Егоровича. В день
процедуры он совсем сник, перед тем как идти на удавление, даже кофе не пил.
Собственно, давление и без накачки подскочило...
Пришла за Ивановым не соплюшка, недавно получившая диплом медсестры, а
женщина в зрелом возрасте, правофлангового роста. Встала руки в боки:
- Ну что, красавчик, - пробасила прокурено, - пойдем! Не все вам нас
портить-пользовать! Вдую тебе литр другой для уменьшения курдюка. А то
нарастил мамон в два обхвата.
Иванову бы сказать, дескать, на себя посмотри, но он молча взял
простынку, безропотно поплелся за медсестрой.
Вернулся как с пытки.
- Что, - сказал Хмара, - дефлорацию прошел?
Иванов не ответил. Сел на кровать, скрючившись в три погибели, и только
минут через пять разлепил уста, глядя в мысленную даль:
- Да, мужики, да...
И вдруг схватился за живот, сорвался в направлении туалета. После чего
весь вечер провел на низком старте.
И больше грузы по ночам не вез. Клизматерапия оказалась радикальным
средством. Неизвестно, что было дома после выписки, в больнице от Иванова
храп не исходил.
Такую злую шутку сыграла с профессионалом по жизни судьба. Однако
продлению инвалидности еще на год клизма не помешало.
КУВШИН РАЗБИЛСЯ
Вверху было торжественно и чинно. Желтая луна, серебряные звезды. Внизу
было - погано. Поле, охапка соломы, фуфайка, лежащий на отшельническом ложе
Юрий Антонович Лисин, в комбинезоне и сапогах. На расстоянии вытянутой руки
трактор сочувственно замер, говоря всем железным видом: крепись, Антоныч, я
рядом. Не те годы у Антоныча - сорок девятый катит - ночевать без простыней
и подушек с трактором под боком, да куда от обстоятельств денешься!
Сколько кувшином воду не таскай, - гласит восточная мудрость, - а все
равно одни черепки останутся. Стоит только зазеваться.
Антоныч ругал себя и так и эдак: не потеряй бдительности, сколько еще с
"кувшином" можно было... А сейчас уши от стыда горят, как вспомнишь детей и
соседей, будь они неладны...
Супруге Антоныча, Наталье Кузьминичне, в то самое время тоже подобная
мудрость голову напрягала. Не зря говорят: муж и жена одна сатана. За
двадцать четыре года совместной жизни даже мозги на одну фазу замыкает.
Правда, кроме разбитого кувшина, думалось еще о веревочке, которой сколько
ни виться, а конец известен.
Наталья Кузьминична лежала на двуспальной кровати, заложив руки за
голову и, белея в темноте еще приличной наготой, гадала: сколько лет
"веревочка" у нее под носом вилась, "кувшином" жажду утоляли?
Во всяком случае вспомнила, как вот уже который год повторяла
подружкам:
- Мой такой барин стал, в поле обедать не хочет. Не лезет, видите ли,
ему сухомятка в горло. Яйца вкрутую, сало, на колене резанное. "Я, -
говорит, - не свинья, с земли жрать". Обязательно хочет за столом. Первое,
второе, салфетки. Чуть есть возможность, тарахтит на тракторе домой. Я весь
день в конторе сижу, так он сам разогреет, салат нарежет. Не ленится...
В тот день Антоныч тоже "притарахтел" на обед, а дома Наталья
Кузьминична.
- Что такое? - удивился наличию супруги. Она работала за два километра
от дома, на другом конце села. - Воспалением хитрости заболела?
- Не радуйся. На минутку забежала. В магазин блузки завезли, я,
растяпа, деньги дома забыла. Так что питайся без меня. Чего доброго разберут
еще...
- Вот вы, бабье, тряпичницы! - полез в холодильник за борщом Антоныч. -
Внуки растут, а ты все мимо зеркала не пройдешь, чтобы физиономию туда не
засунуть.
- Не надо меня лечить! Сам, как в гости идти, по полчаса
наглаживаешься, седые волосы выдергиваешь.
- Заметила, один раз и было...
Наталья Кузьминична подхватила сумку:
- До вечера.
- Ага.
"До вечера" не получилось, вышло "ага"...
Каждый день у человека отмирает масса клеток головного мозга.
Врачи-циники обозвали невеселое для умственной деятельности явление "мадам,
уже падают листья". У нашей мадам в тот день "листья падали" особенно
интенсивно. Антоныч едкой иронией в адрес женского пристрастия к ярким
тряпкам отвлек супругу на секунду от кошелька, в результате сумку, куда
обновку положить, взяла, а емкость с деньгами - отнюдь.
В магазине хватилась рассчитываться за выбранную блузку и обозвала себя
"дурой", у которой дырявая голова ногам покоя не дает. Почесала домой.
Там по-прежнему у ворот стоял трактор, на столе - тарелка с недоеденным
борщом, мужа не просматривалось.
- Юра, - позвала, бросив в сумку злополучный кошелек, - где ты?
В ответ радио бормочет последние известия, да часы тикают в сторону
вечности.
Наталье Кузьминичне в магазин спешить надо, тем не менее интересно:
куда супруг запропастился? Вдруг плохо стало? Мужики ведь хлипкие. На
прошлой неделе одноклассника хоронили. Сумку в багажник машины поставил, в
город ехать собирался, и... ага. Инсульт. До больницы не довезли.
Наталья Кузьминична заглянула в туалет, в огород, в дверь гаража сунула
голову. И отпрянула с ужасом на лице и в горле. Рот начал дергаться, как у
рыбы на свежем воздухе. Совершенно в беззвучном режиме.
Продолжая по-немому шлепать губами, побежала Наталья Кузьминична со
двора. Включились голосовые связки метров через сто на улице. Из сердца
вырвался душераздирающий крик:
- Люди! Помогите! Господи, что делается! Помогите!!!
Люди не заставили себя долго ждать, оперативно откликнулись. Первым -
дед Артем. Он выскочил с багром. Когда-то на каждом доме в селе на видном
месте висела фанерная табличка с нарисованным ведром, топором или багром...
Кому что нести, если, не дай Бог, пожар приключится. Дабы организованно
навалиться на стихию. Не то все в панике прибегут с топорами, и получится
народное ополчение, а не добровольная пожарная команда. Огонь из тех врагов,
кого одним топором не запугаешь. Давно истлели инструктирующие селян
таблички, но у деда Артема по-прежнему начеку стоял багор.
Пожарно оценила крик Натальи Кузьминичны и Верка Петрохина, бабенка
шустрая на ногу. На язык, кстати, не менее скорая. Она прибежала с
автомобильным огнетушителем.
Максим Солодовником в душераздирающем вопле соседки услышал другую
трагедию.
- Где они? - примчался босиком, но с ружьем.
Максим был в три раза младше деда Артема, взрослел в новые времена,
когда впору прибивать на дома таблички с нарисованными пистолетами,
автоматами или хотя бы оружием крестьянских восстаний - вилами. Солодовников
днем и ночью держал под рукой двустволку 16 калибра. Услышав призыв о
помощи, отнес причину крика к грабежу и насилию, схватил ружье и горсть
патронов с желанием вершить справедливость из всех стволов.
- Где они? - подлетел к потерпевшей.
- В гараже! - вопила Наталья Кузьминична. - Помогите, люди добрые!
"Люди добрые" - набралось их человек восемь, - бросились к гаражу.
Впереди отряда, сверкая отчаянными пятками, с пальцем на курке летел Максим.
Дед Артем предусмотрительно отстал, рассуждая про себя, что пахнет не
пожаром, а порохом, тут с багром много не навоюешь. Пусть уж молодые бегут
вперед за орденами.
Максим отважно рванул на себя ворота гаража и... опустил ружье.
- Ты че орала?
В гараже скакал на одной ноге Антоныч, безуспешно пытаясь другой
попасть в гачу комбинезона. На его волосатой груди в такт суматошным прыжкам
мотался нательный крестик. Обнаженной спиной к толпящимся в воротах стояла
кума Натальи Кузьминичны и Антоныча - Татьяна Афанасьевна. У нее тоже
возникла незадача с одеждой. Блистая черным атласом нижнего белья, старалась
руки и голову засунуть в соответствующие отверстия в платье.
- Че помогать-то? - спрашивал Максим. - Сам справиться не мог или
убивал куму?
- Кабы убивал!
- Ух, подсадистая Танька девка! - с восхищением пробился в первые ряды
зрителей дед Артем. - Ух, подсадистая!
Верка Петрохина с огнетушителем в руках побежала по улице с горячей
новостью из светской жизни.
- Наташка Лисина в гараж сунулась, - сообщала Верка односельчанам, - а
там секс во всю ивановскую! Юрка куму Таньку, как утку, топчет. Наташка умом
двинулась от такой передряги. "Горим, - кричит, - помогите!" Я с
огнетушителем прибежала, пламя заливать, а там из горячего только Танька в
трусах! Солодовников чуть стрелять не начал. Он думал, Антоныч куму обманом
затащил в гараж. Насильничать. А там обоюдополюбовно. Как бы Танькин Васька
стрелять не начал этих лебедей!
Вскоре уже Васька летел к дому, повторяя: "Не может быть! Не может
быть! Убью!"
Антоныч, наоборот, выжимал из трактора скорость в направлении полей...
Ночью, лежа на соломе, он смотрел в небо. Ни высокие звезды, ни
поэтичная луна не могли отвлечь от грустных дум. Душу терзала досада. Как
жить дальше? Хоть заводи трактор да езжай, куда фары глядят.
В это время дед Артем делился с бабкой пережитым:
- Ух, Танька подсадистая девка! Будь у меня такая кума, тоже не утерпел
бы!
- Чем тебе твои кумушки не нравились?
- На них смотреть страшно, не то что обнять. Что одна, что другая тощее
жерди, только детей пугать!
- Дак я специально выбирала, - хохотала бабка, - чтоб не позорил.
- И вспомнить перед смертью нечего, - тяжело вздыхал дед.
Тяжело, но не искренне...
А обманутый муж, кум Антоныча Василий, стоял у дверей в комнату, в
которой на ключ закрылась жена, и безрезультатно просил:
- Прости, Танечка! Прости дурака за-ради Бога! Прости, черт попутал!
Максим Солодовником, сидя перед телевизором, в котором разворачивался
американский кровавый боевик, чистил ружье. Вернувшись от сцены в гараже, он
с расстройства, что не удалось повоевать с бандюгами, пошел за огород и
"завалил" пару ворон.
Наталье Кузьминичне на холодной постели вспомнилась поговорка, которую
часто повторял муж в присутствии кумы: "Кума, сойди с ума - купи пива!" Да
уж - сошла с ума... И его свела...
Наталья Кузьминична резко соскочила с кровати, налила полстакана водки
и выпила залпом. После чего горько заревела, упала на супружеское ложе и...
уснула.
Приснился большой кувшин, с длинным узким горлом и широкими, как бедра
у кумы, боками. Целый.
КАШЕЙ ПО МЕНТАЛИТЕТУ
"Березовой кашей надо воспитывать наш менталитет, - рубит правду-матку
Владимир Чуднов, - экономические отношения новые, остальное тяп-ляпнутое!
Почему живем ни два ни полтора? А потому, что работаем не пришей кобыле
хвост! Серьезная фирма, "Гражданпроект", вызвалась перестроить мне квартиру.
Камин сделали, как разожгу, соседи бегут с огнетушителем. Дым у них из
розетки клубами валит. "Сгорим к едрене-матрене!" - в морду огнетушителем
тычут, не дают расслабиться у огня с бокалом вина. После них только на водку
тянет. А как вспомню всю перестройку квартирную, вообще, в драбадан напиться
хочется!.."
Владимир Чуднов - предприниматель. Он и в советские времена метался в
поисках счастья, чтобы много и сразу. Молодым специалистом за три года в КБ
четыре отдела поменял ради роста зарплаты, потом еще два КБ. "Пригрей место
- теплым станет!" - не для него совет. И скажем правду: не зря скакал -
обставил в карьере однокурсников. Но всего на полкорпуса. По большому счету,
вся суета на плоскости происходила, пусть и с легким уклоном вверх, но темпы
не скачкообразные, а ползком.
Поэтому, когда наступила свобода предпринимательства, не раздумывая,
бросился в стихию, пахнущую долларами. Поначалу по компьютерам предпринимал,
потом металлом занялся, наконец, на запчасти перекинулся. Не сказать, что
денег куры не клюют, поросятам не дают, но хватает не только на поросят с
хреном в день рожденья. Квартиру купил в районе, который в советские времена
именовался в народе "Дворянским гнездом". То бишь не для простых смертных.
Жили там не дворяне, а скорее те (вместе с потомками), кто дворян к ногтю, к
стенке, на лесозаготовки определял.
"Гнезда" в "Дворянском" под одну гребенку строились. Чуднов общей
колонной жить не хотел. Допредпринимавшись до уровня благосостояния в
центральном районе, купленную квартиру в корне взялся перестраивать на
европейский манер: камин, джакузи, биде, а вместо клетушек - бальный
простор.
"Чем мы хуже дворян по эстетизму!"
Для образования европейского пространства следовало убрать главную
преграду - бетонную стену пять на два с половиной метра минус дверной проем.
"Гражданпроект" сказал: стена хоть и не слабая, но слабонесущая, без
последствий уберем, оставшееся швеллером усилим, и пойдет за милую душу,
только деньги вперед плати. Сверх этого запросили натурой расходные
материалы - пару алмазных дисков. Остальное, дескать, не вашего ума
проблемы, а наших рук дело.
Чуднов, как человек предприимчивый, не бросился в магазине покупать
диски, нашел у оптовиков в три раза дешевле и купил не два, а четыре, запас
карман не тянет.
"Сейчас бегом эту стеночку аннулируем, - заверили специалисты
"Гражданпроекта", - не впервой ломать не строить".
Через пару часов позвонили в офис заказчику с рапортом отнюдь не
победным и с вызовом на место происшествия для анализа ситуации.
Чуднов застал фронт работ колом стоящий на месте, лишь стена в чуть
подпиленном состоянии. Форма четырех алмазных дисков потеряла геометрическую
правильность, была кускообразной.
- Оказывается, хозяин, - чесали затылки мастера, - дом твой - первая
двенадцатиэтажка в городе, панели на совесть делали! Можно мосты подпирать!
Гранитная скала, а не бетон.
Загрустил Чуднов. Впору квартиру в обратную сторону продавать. Снаружи
чудно - Иртыш под окном, пуп города под боком, а внутри стандартность
отжившего образца, тогда как душа просит камин, биде и джакузи.
И все же, что значит предприниматель с массой знакомых, не долго Чуднов
пребывал в пессимизме.
- Сходи на любую стройку, - посоветовал один дружок, - как пить дать
мужики головастые найдутся, которые посредством зубила и какой-то матери
любую скалу своротят.
И ведь прав оказался. Нашлись умельцы.
- На кой ляд алмазные круги! Мы тебе шлямбуром по периметру пройдемся и
готово.
Загвоздка возникла по поводу расчета. Мужики на бригаду из трех человек
требовали пять бутылок водки до начала операции удаления лишней стены и три
- после. Хозяин, беспокоясь за исход дела, настаивал на обратной арифметике.
- Восемьсот тридцать три грамма на нос! Вы после этой дозы кувалду не
поднимите!
- На сухую этот гранит подавно не возьмешь! Сам говоришь, алмазные
круги не выдерживают!
Ударили по рукам на компромиссном варианте: четыре поллитровки до,
столько же - после.
- Надеюсь, резину тянуть не будете, к вечеру сделаете.
- Обижаешь, хозяин.
- Нормально сделаете - не обижу!
Через пять часов мужики докладывали по телефону:
- Хозяин, вези расчет, осталось только завалить!
- Молодцы-кутузовцы! - у Чуднова развеялись последние сомнения по
поводу проживания в "Дворянском гнезде". - Сверх расчета премия в два
пузыря!
Чуднов - человек слова, тут же прыгнул в машину в сторону магазина.
Доехать до прилавка не успел. Тревожно запел сотовый телефон, номер которого
сам Чуднов смутно помнил, знали его с десяток сверхнужных людей, остальные
довольствовались пейджером нашего героя. И вдруг звонит старший по дому,
которого даже близко не было в списке сверхнужных.
Старший относился к тончайшей прослойке не жирного слоя российской
интеллигенции - не матерился. С окружающими был исключительно на вы и
деликатно. Когда-то черчение в школе преподавал.
"Точно дворянского происхождения, не наш лапоть", - предполагал Чуднов.
- Ты, - раздалось из сотового, - ...
Дальше в речи старшего интеллигентных слов не было.
"Неужто дворяне тоже заворачивают по матушке?" - подумал краем сознания
Чуднов. Но лишь последним краешком, остальным разумом метнулся в
перестраиваемую квартиру...
Когда вихрем машина влетела во двор, там царил переполох. И не понять,
то ли карнавал, то ли хуже. Один в семейных трусах, брюхо наружу, другая в
шубе, но босиком. Третий сломя голову куда глаза глядят улепетывал в
домашних тапочках и зачем-то с раскрытым зонтиком. Все-таки происходящее
больше смахивало на стихийное бедствие. Дедок тащил из подъезда телевизор,
простоволосая бабушка-соседка Чуднова с одиннадцатого этажа носилась по
двору с трагическим воплем:
- Мы этот хрусталь из Германии привезли! Трофейный! Ему цены нет!
И всем совала под нос горсть стеклянной пыли.
Чуднов влетел на свой этаж. Стена лежала на полу, мужички переминались
с ноги на ногу.
- Коряво получилось, хозяин. Старались порадовать тебя - быстрее
закончить!
Работали мужички добросовестно. Долбили так, что в их адрес столько из
разных углов дома натолкали "добрых слов" - не утащишь. Но это были
цветочки. Семечки посыпались позже.
Закончив долбежку, заваливать плиту решили не по частям. "Че тут
мудохаться!" Жахнули кувалдой раз да другой, и стена ахнула во весь свой
рост и вес.
Соломки в месте падения или других демпфирующих многотонный удар
материалов - досок, бревен - подкладывать не стали. "Че тут мудохаться!"
Дом аж присел от такой оплеухи и зашатался как пьяный. Грохот на всю
округу раздался. И все бы рассосалось, да накануне в Москве дом рухнул от
взрыва. Телевидение с утра до вечера с этой темы не соскакивало. Все двери
подъездов были заклеены инструкциями по самовыживанию.
И вдруг шум, гром, сотрясения... Забегаешь тут в трусах и с зонтиком от
предполагаемых камней. Жители начали хвататься за детей, деньги и другие
личные вещи.
У соседей Чуднова, что под полом, в посудном шкафу от удара сорвало
полки: богемский хрусталь, саксонский фарфор - весь трофейный антиквариат
вмиг обратился в сор. С люстр градом посыпались подвески. Моль роем вылетела
из ковров. Хозяйка упала на четвереньки. Хозяин, в прошлом фронтовой
полковник, последовал трусливому примеру. Выскочили они по-собачьи на
лестничную площадку, где оказались не одни в столь перепуганной позе.
Чуднов не смог найти замену богемским и саксонским раритетам, откупился
деньгами. С полковником выпили мировую, полковничихе вручил цветы.
После чего продолжил строить свое гнездо силами "Гражданпроекта",
как-никак договор с ним, а не с мужичками со стройки. Подрядчик, согласно
собственным расчетам, должен был швеллером укрепить проем. Чем и занялся при
помощи электросварки.
"Ну, варить не ломать", - подумал Чуднов, оставляя специалистов на
объекте.
Не прошло получаса, секретный сотовый завибрировал, как ужаленный. В
нем опять непечатно кричал старший по дому. В переводе шумел так: "Ты, хвать
тебя наперекосяк, 200 телевизоров и 200 холодильников хочешь покупать?! А
лифт?!"
С чего бы Чуднов хотел?
Когда с одного края швеллер начали приваривать к стене, телевизоры в
доме, хором настроенные на популярный сериал, разом покрылись болотной
рябью, а потом, будто спохватившись, стали прокручивать предыдущие серии в
бешеном темпе. Жильцы высыпали на площадки, что за конец света? Пока бегали,
сварка на первом этапе завершилась, сериал двинулся в нужном ритме.
Приваривание второго конца швеллера не повлияло на фильм, зато
вспыхнули кабели лифта, в котором угораздило спешить к злополучному сериалу
боевому полковнику с супругой.
Оба выжили, но мировую соседка отказалась пить, хотя полковник был за.
Чуднов не расстроился - детей с ветеранами не крестить. Закончил
перестройку.
И теперь долгими зимними вечерами расслабляется от предпринимательства
с бокалом вина у камина, кайфует с тем же бокалом в джакузи и мечтает...
В это время у соседей тошнотворно сосет под ложечкой, екает сердце, они
тревожно поворачивают головы в сторону чудновского "гнезда", будто
чувствуют, что мечтает новосел ни больше ни меньше, как расширить
европейский простор вверх - прорубить окно на крышу и пристроить себе еще
один этаж. К примеру, для зимнего сада...
МЫШИНЫЕ ДОЙЧМАРКИ
Яша Шишкин жил в сильно северном районе, но не из тех был, кто на
деревенской улице герой, чуть в город попал - тише воды, ниже любого газона.
Яшу хоть в Кремль помести, хоть к американцам в Белый дом забрось - не
забьется в дальний угол известку тылом обтирать. Через пять минут он, как
всю жизнь там обретался. Через десять - душа компании. Такой Яша экземпляр.
Обожает быструю езду, чтобы спидометр дымился, хоть верхом на лошади, хоть
на мотоцикле. В последнее время на машине. Возраст - сорок пять - требует
соответствия. Еще Яша любит пареную калину.
Но не об этом речь.
Рост у Яши, прямо скажем, ниже скромного, зато плечи со скамейку, грудь
как стол, ручищи - такими медведей душить.
Но не об этом речь.
Должность у Яши неслабая. Главный человек в районе по березам, соснам,
кедрам и другой флоре. Лесничий.
Но не об этом речь.
Огород в огород с Яшей живет тетка Амалья с нерусской фамилией Штырц.
Теткой Яша ее по-соседски зовет, а так бабуля семидесяти пяти годков.
Объеденье, какие окорока коптит. Что уж в дрова подмешивает, когда в огороде
коптильню, из железной бочки сооруженную, кочегарит? Ветчина получается
исключительно знатная. По национальности тетка, как поняли догадливые,
немка. Сын с семьей перебрался пятнадцать лет назад в палестины, из которых
предки при Екатерине-II в Россию сквозанули. В Германию. Звал мать с собой,
наотрез не согласилась. Тут дочь, тут внуки, могилка мужа... Сын на
исторической родине умер, а дочь Фридка в Сибири вела беспутный образ
существования.
С некоторых пор тетку Амалью стал навещать внук германский Зигфрид.
Заскочит на день-другой, конфет, печенья привезет, марок немецких чуток
отщипнет - "купи, бабуля, что-нибудь из одежды", спросит "не продает ли кто
иконы?" и опять "пока-пока".
Зигфрид - парень хваткий, в Россию не со слезой по родственникам ездил.
В Германии надыбал нишу на рынке. Немцы, с их разлинованной до миллиметра
страной, уважают полотна художников на темы вольных русских просторов. У
кого-то ностальгия о прошлом, а кто-то, глядючи на луга и березки, о будущем
России под протекторатом Германии бредит. Как бы там ни было, бюргерские
стены украшают картины нашей природной действительности, с реками, полями,
соснами, цветами.
В тонкостях искусства бюргеры не больно разбираются, на этом Зигфрид и
организовал прибыль. Да еще на слабом денежном содержании русского
рисовального населения.
Познакомился Зигфрид в Омске с восторженной любительницей живописи
Людой, которая, добрая душа, вовсю бросилась помогать немецкому другу.
Фроендшафт у них международный образовался. Где сама рисовала, но большей
частью носила коллегам с кистью каталоги, по которым те делали нужные копии.
Кто лучше, кто хуже, но для немецких "чайников" сойдет. Контингент
копировальщиков постоянно менялся, так как Зигфрид вечно тянул с выдачей
гонораров. Платил, надо сказать, слезы, и страсть как не обожал расставаться
с дойчмарками. То придумает историю "обокрали" или другую легенду найдет
потянуть с расчетом.
В Германии русские полотна, само собой, по другой цене впихивал
бюргерам. Бизнес был выгоднее, чем в народной мудрости: за морем полушка, да
рубль перевоз. Товар такой, что в ручной клади умещался. Себе на билет
потратил, вот тебе и все расходы на перевоз. Первое время, с месяц, у
Зигфрида с Людой были чисто деловые отношения на почве любви к искусству, а
потом неудержимо открылся зов плоти. Месяцами Зигфрид жил в Омске у Людмилы,
точнее - с Людмилой на жилплощади ее родителей, собирая очередную партию
картин. Кроме березок, сюрреализм возил в фатерлянд, некоторые продвинутые
немцы слюни пускали от полотен, когда без шнапса не разберешь, то ли черт с
копытом, то ли ведьма с метлой, то ли почище аллегория закручена. Зигфрид
систематически окучивал в Омске честолюбивый молодняк от живописи, который
без ума был, что шедевры из-под его кисти в Европу отбывают, да еще на пиво
перепадает.
Как-то тетка Амалья в огороде завидела Яшу Шишкина:
- Яшенька, в Омск не собираешься?
- Жениха, тетка Амалья, привезти городского?
- Мои женихи давно райские яблочки кушают.
- С рогатыми?
- Да ну тебя! Игорь мне деньги немецкие привозил. В нашем магазине не
берут. Я в мешочек собирала, в кладовке прятала. Фридке дай - пропьет.
Думала, может, когда сама в город соберусь. А все никак. Позавчера глядь -
деньги мыши погрызли.
- Даешь ты, тетка Амалья! Мышей марками кормить! Много в чулок набила?
- А я разбираюсь? Поменяй на рубли, хоть конфет куплю.
Вынесла бабка "чулок". Пухленький, надо сказать. Некоторые купюры
изрядно мышам понравились. Вплотную к номерам подобрались.
Взялся Яша обменять. Как не пособить соседскому горю?
- За это, тетка Амалья, окорок зимой закоптишь.
- Конечно, Яшенька.
Прикатил Шишкин в Омск по лесным вопросам, между делом заскочил в банк.
За компанию взял с собой непосредственного областного начальника и
одновременно хорошего приятеля. Яша знает, с кем дружбу водить.
И вот эта парочка подруливает к солидному банку. Яша впереди в парадной
форме лесничего - благородно темно-зеленый китель с иголочки (Яша из
дремучего леса, а одежду, когда надо, как лорд носит), в петлицах горят
отличительные значки, башмаки начищены, физиономия здоровьем лоснится от
лосятины, гусятины и кабанятины. Ну, генерал и генерал! Заходит
беспрепятственно в банк. А сзади его областной начальник вышагивает. Тоже
неслабо упакован: длинное кашемировое пальто, норковая шапка... На две
головы выше подчиненного. Яшу пропускают безоговорочно, а начальника... Не
успел тот глазом моргнуть, как на пути охранник грозно вырос,
профессиональными руками давай шмонать по всей протяженности сверху донизу.
"Сдать, - приказывает, - оружие!"
За Яшиного телохранителя принял.
Яша хохочет от такой обозначки. А в банке очередь. Ни раньше, ни позже
всем понадобились валютные операции. Клиент, естественно, не базарный. Чинно
стоит. Одного Яшу распирает распрекрасное настроение. Как не поделиться
таким богатством. Накануне банка с начальником бутылочку коньячка раскатали.
Принялся Яша рассказывать посетителям про тетку Амалью.
- Вот народ у нас! Бабка, соседка моя, валютой мышей кормила!
Оказывается, этим грызунам только дай дойчрубли. Может, немцы шпигом их
смазывают для долговечности? Бабка в чулок марки лет восемь пихала. Дочь,
конечно, у бабки пьет, мужиков меняет, но ведь внуки есть. Нет, лучше в
чулке пусть деньга преет. Она бы и дальше складировала, кабы мыши не
почикали. Я со смеху чуть не кончился, как увидел эту торбу. Внучок у бабки
в Германии дурит немецкого брата мазней русских художников. Они здесь за
рублевые гроши малюют, он там за недешево впаривает. И ведь находятся
лопухи, берут, валюту не жалко! Как-то подкатил: продай ему икону. Есть у
меня, от бабушки осталась. Я, конечно, послал его по прямому проводу. Купец
заморский! В детстве вечно сопливый бегал, по чужим огородам промышлял. Всю
дорогу Игоряном звали, а теперь не хвост собачий, а собачачий -
исключительно Зигфрид.
Развлекает Яша публику, для наглядности рассказа достал мешочек с
погрызенными марками: полюбуйтесь, люди добрые, на чудеса в "чулке". И вдруг
из очереди выскакивает дама пенсионного возраста и прямо на Шишкина прыгает:
- Это наши деньги мыши жрут! - кричит в Яшу. - Отдайте!
И хвать Шишкина мертвой хваткой за руку.
У Яши, конечно, глаз выпал. Все-таки не в сумасшедшем доме, в передовом
банке области. И вдруг почище базарных рядов выходка.
Через две минуты глаз в другой раз выпал. Дама, отталкиваясь от
подпорченных мышами дойчмарок, продолжила Яшин рассказ с обратной стороны
живописной медали.
Как ни жил Шишкин в крайне северном районе, а все одно мир тесен.
Оказывается, Людмила, что пособляла немецкому любителю искусства днем и
ночью, - не кто иная, как родная дочь дамы, вцепившейся в тетки Амальин
"чулок". Можно сказать, произошла неожиданная смычка города с деревней на
почве валюты Зигфрида.
Он, как поведала дама, на третьесортных копиях поднялся и захотел
скупать полотна у без дураков художников. Компаньона подыскал, тот был
тертый калач в картинном бизнесе, но без выхода за рубеж. Зигфрид говорит:
чем я не выход! Бьют по рукам. Российский купец подобрал партию картин и за
десять тысяч долларов предложил немецкому негоцианту. "Без базару", -
согласился по-новорусски тот и повез товар на реализацию. Столковались, что
через пару месяцев компаньон приедет в Висбаден за американскими деньгами,
параллельно расслабится по-европейски.
Прилетает наш бизнесмен от изобразительного искусства в объединенную
Германию, кошелек неслабый прихватил под десять тысяч долларов. Накануне
созвонился с Зигфридом. "Все абдемах, - докладывает тот, - деньги жгут мою
ляжку!" И попросил гостинца - вкусной водки "Гжелки". Обрадованный партнер
водчонку под мышку и на самолет. Но в аэропорту назначения никто в объятья
не сграбастал. Отсутствовал Зигфрид и по висбаденскому адресу. Неделю
компаньон наугад рыскал по городу, вторую, язык на плече, с
достопримечательностями знакомился - вдруг среди них наглая физиономия
Зигфрида мелькнет, - нервничать начал: как вернуть картинные доллары? От
перевозбуждения в одиночестве, как алкаш последний, "Гжелку" выхлестал.
Вместе с водкой виза закончилась, немцам наплевать на издержки живописного
производства, дранг нах остен указали.
Рассвирепел компаньон. "Ах ты, фашист! - начал обзываться в самолете. -
Ах ты, Геббельс! Ах ты, немчурина недобитая! Развел меня, как лоха!"
И Курскую дугу не устроишь с утюгом на животе, кирпичом, к мошонке
притороченном.
На подлете к Омску чуток успокоился обманутый бизнесмен. Прямо с
аэропорта к Людмиле на такси рванул. А у той сын, Александр Зигфридович, пол
животом полирует, ждет, когда папка, как давно обещал мамке, заберет их на
постоянное жительство в Германию. Компаньон обрадовался наличию
подрастающего поколения, говорит Людмиле:
- Ты мне должна десять тысяч долларов. Через месяц не отдашь, я этого
немчуренка возьму за ноги и об стену шарахну! Ферштейн, фрау?
Никакого человеколюбия! А ведь не сивушно-водочный предприниматель, с
образцами высокого искусства коммерцию имеет.
- Связывайся со своим Геббельсом, пусть шлет долг! Или квартиру
продавай! Мне лично по барабану! Но через месяц деньги на бочку.
На следующий день еще раз проведал Людмилу, в компании с двумя
мордоворотами, но с тем же шкурным интересом.
- Мы квартиру продали! - ревела теща Зигфрида в банке. - Купили халупу
в деревне, крыша течет, туалет завалился... Это наши деньги мыши жрут! Наши!
Отдайте!
И Шишкин отдал "чулок".
- Зачем? - спросил начальник в машине.
- Все одно их вроде как мыши съели!
- А соседка?
- Куплю сладостей и будет довольна.
- Она, поди, не совсем дура. Понимает, не на кило пряников в чулке
было!
- Не боись, Марфута, все сходится - ребеночек не наш! - захохотал Яша и
похлопал себя по карману. - В мешке только сильно погрызенные были, марок
двести, остальные триста у меня. Тетку Амалью забижать нельзя, окорок
обещала закоптить. Привезу на пробу, пальчики оближешь.
- О правнуке ей не трекни!
- За кого меня держишь?
- За Яшу Шишкина!
- То-то!
И они поехали в другой пункт валютного обмена.
ОТЕЛЛО С КОЧЕРГОЙ
ВАСЯ-КРИШНА
- УРА! - грянула пятиэтажка с балконов.
Причиной восторга был Вася-Кришна. Он зигзагами вплывал во двор. Голова
его имела все тот же лысопостриженный вид. В остальном на Васю было
любо-дорого смотреть. В руках палка копченой колбасы, одет в красные, как
пожарная машина, трусищи, футболку со смелой надписью: "Собирайтесь, девки,
в кучу!" Вдобавок ко всему Вася охально горланил:
Я, бывало, предлагала
На скамейке вечером!
Не подумайте плохого -
Из стакана семечек!
Ноги Вася-Кришна переставлял с трудом. Через каждые два шага
останавливался, блаженно улыбался, кусал колбасу и пытался продолжить
движение, заводя по новой: "Я, бывало..." За Васей бежала здоровенная,
голодно оскалившаяся собака.
На балконе третьего этажа, не веря своим глазам, стояла жена Васи -
Светка. Крепкая во всех женских частях деваха. На ее рассиявшимся лице
читалось - неужели это ты, Вася? Это был он.
Вася, притомившись от ходьбы, сел посреди двора на травку. Собака тут
же вцепилась в колбасу. Вася был иного мнения на предназначение мясного
продукта. Схватился за него двумя руками. Терзаемая голодом псина повалила
Васю на живот, поволокла вместе с колбасой, зеленя травой надпись:
"Собирайтесь, девки, в кучу!"
Четыре месяца назад дом уже имел счастье наблюдать подобную по рисунку
и накалу страстей схватку. На месте пьяного Васи был совершенно трезвый
Вася, на месте истекающей слюной собаки - Светка. На месте колбасы - задняя,
килограммов на двадцать, говяжья нога. Вася тащил ее к помойке, а Светка,
ругая его: "Долбанушка!" - пыталась вернуть ногу в лоно семьи.
Но если сейчас в колбасу с разных концов жадно вцепились существа
одинаково смотрящие на нее, тогда взгляды были взаимоуничтожающие. Две
идеологии рвали ногу в противоположные стороны. Одна хотела пустить на борщи
и котлеты, другая - выбросить к чертям свинячим.
- Долбанушка! - кричала Светка. - Жрать-то что-то надо!
- От мяса у тебя дурные желания.
Перед этим у них состоялся интимный разговор. Вася-Кришна повесил
категорический "кирпич" на интимные отношения.
- Мне этим заниматься позволительно только для зачатия потомства! -
заявил супруге. - Просто так не положено. Если тебе уступлю - после смерти
мучиться буду! Попаду в низший уровень, где стану обезьяной или другой
скотиной...
- Мучиться он, как сдохнет, будет! А я сейчас не мучаюсь?! - свирепела
Светка. - Ты обо мне, долбанушка, подумал? Работать не хочешь! Меня не
хочешь! По дому палец о палец ударить не хочешь! Ты уже сейчас хуже
обезьяны! Долбанушка!
- Мясо жрать не надо! - рассердился на оскорбления Вася.
И побежал на балкон. Где выхватил из ящика говяжью ногу и сбросил на
землю.
Светка хотела вышвырнуть Васю следом, да побоялась - за это время мясо
могут уволочь. Сорвалась возвращать добро домой. Вася обогнал Светку на
втором этаже и первым успел к ноге. Схватил и поволок заднюю часть
священного животного в сторону мусорных баков. Светка быстро настигла Васю,
начала вырывать супы и тефтели.
- Светка, держись! - громко поддерживали соседи из форточек. - На измор
бери! На измор!
Вася-Кришна не ел мясо, да все же мужик - перетягивал щи и беф-строганы
в помойку. На что Светка безжалостно - а что теперь жалеть? - пнула мужа в
интимно-чувствительное место. И хотя Вася на нем поставил крест, боль там
еще не отсохла. Вася отпустил говяжью ногу и схватился за боль.
- Ура! - закричал двор.
Гуляш и пельмени были спасены.
Зато в поединке за колбасу верх одержал Вася. Пес в пылу перетягивания
не рассчитал - жадность сгубила - так сжал челюсти, что перекусил мясную
палку. В пасти остался кусок, но Васин край был значительно длиннее.
Собака отбежала переваривать, а Вася, уставший от борьбы, тоже решил
подкрепиться, куснул отвоеванное.
- А как же харе кришна? - спросили соседи.
- Идет он в харю раму! - пьяно оскалился Вася.
Достал из заплечной сумки початую бутылку винища, хлебнул из горлышка.
- Пей, Вася! - поддержал дом. - Пей!
Вдруг балконы заблажили:
- Беги! Вася! Беги!
Во двор вошли парни в оранжевых балахонах. Как Вася-Кришна, лысые.
Из подъезда мчалась к Васе Светка.
Опять началось перетягивание. Светка рвала Васю в дом за ноги,
оранжевые мужики за его душу боролись, ухватившись за руки.
Разрываемое на части румяное от винища яблочко раздора ерничало:
- Мишка за Сашку, Сашка за ляжку - хрен вам, а не Машку!
- Светка, держись! - болели балконы.
Один в поле кашу не сваришь. Оранжевые мужики вырвали Васю, оставив в
руках у Светки одни кроссовки. Стянули с Васи красные трусищи, в швах по их
религии гнездятся злые духи, - футболку с охальной надписью. Вася сначала
кричал: "В харю раму! В харю!.." А потом, когда его завернули в оранжевое и
понесли, запел: "Я, бывало, всем давала..."
- Долбанушки! - Светка швырнула в оранжевых кроссовками.
- Долбанушки! - поддержали балконы и обезлюдели.
ОТЕЛЛО С КОЧЕРГОЙ
Годы у Филиппа Матвеевича Назарова были уже не те, чтобы в убегашки
заполаскивать по улицам. А куда денешься, когда вопрос ребром между
дальнейшей жизнью и стремительно приближающейся кончиной от рук разъяренного
бугая с каминной кочергой в руках?
Во все времена клали доктора личные жизни в гроб ради здоровья
человечества. Прививали себе чуму и другую холеру, бесcтрашно лезли в
зараженные районы. Умри, но выполни присягу Гиппократа. Филипп Матвеевич не
клялся на анатомии - медицинских академий не заканчивал, тем не менее
который год нес тяжелый крест нестандартного народного целителя. Тащить
приходилось среди темных от образования масс. Один из представителей которых
уже дышал в спину с огромным желанием шарахнуть лекаря кочергой по голове.
Всю жизнь Филипп Матвеевич был учителем физкультуры, уйдя на пенсию и
освободившись от неуемного племени школяров, почувствовал в себе дар
нетрадиционного медика.
Новый метод был уникальный и безболезненный, универсальный и
бескровный. Берется подушка, сверху кладется куриное яйцо, заключенное в
контейнер, этакую спецматрешку, на нее садится пациент (чаще - пациентка).
Учение Филиппа Матвеевича требовало использовать яйца обязательно из-под
топтанной курицы. Яйцо выполняет роль буферного устройства между организмом,
сидящем на нем, и космосом. В процессе лечения в наседку втекают целительные
силы вселенной, а черная энергия недугов уходит прочь. Пациент (чаще -
пациентка) при содействии Филиппа Матвеевича, можно сказать, высиживает из
себя болезнь.
Горят восковые свечи, Филипп Матвеевич (непременно в темных очках)
широко и плавно водит над больной руками, таинственным голосом призывает ее
сосредоточить внимание на яйце: "Ты видишь под собой белое и желтое. Белое
темнеет! темнеет! темнеет! Вбирает в себя твои хвори и недуги, боли и
тревоги! Ты выздоравливаешь!"
Три раза за сеанс меняет Филипп Матвеевич яйцо под наседкой, забирая с
хворобами, подкладывая свежее.
Оригинальный метод пока не получил широкого признания, пациентки еще не
осаждали валом неформального лекаря, не ползали перед ним на коленях: лечи
нас, Филипп! лечи! Собирал клиентуру народный целитель с бору по сосенке,
для чего ходил в народ - на базар. Выбрав в толпе, кого из женщин стоит
полечить, действовал решительно и нетрадиционно. Вдруг подскакивал, хватал,
к примеру, за живот и роковым голосом ставил диагноз:
- Больная печень!
Или цапал за талию:
- Камни в почках! Пойдем к тебе, буду лечить!
Своей клиникой Филипп Матвеевич еще не обзавелся, а врачевать дома -
бабка ругалась.
Что интересно - диагноз ставил безошибочно.
И все же не всегда потенциальные клиентки с распростертой душой
бросались в объятия нового метода. В частности, вчерашний день начался не
лучшим образом.
Первую больную схватил за грудь:
- У тебя грудная жаба!
А у нее в бюстгальтере были доллары.
- Грабят! - закричала больная и, защищая валюту от грабежа, врезала
целителю железным бидоном по голове.
Впору самому садиться на яйца от сотрясения. Да деньги нужны.
Оправившись от бидона, другую женщину лапанул в область декольте с диагнозом
астмы. Последняя имела место, но, кроме нее, в двух шагах имел место муж, он
бросился на целителя с кулаками и настучал доктора по физиономии. Самое
время пойти домой и отсидеться на яйцах. Но сапожник всегда без сапог, а
доктор без здоровья.
Наконец, нашел пациентку. Покрутившись рядом, нет ли мужа или другой
опасности, схватил за бок:
- Поджелудочная болит. Срочно айда к тебе лечиться!
Пошли. Квартира была шикарной, с камином. Посему Филипп Матвеевич
запросил соответственный гонорар.
Трудный день - удары бидоном по голове и кулаком по скуле - требовал
разрядки. Филипп Матвеевич хорошо расслабился у товарища в гараже. После
чего, добираясь домой, потерял лукошко с яйцами и спецматрешку.
Утром, продрав глаза, побежал искать медтехнику. Первым делом сунулся к
Тане, так звали больную с камином.
- Таня дома? - спросил у открывшего дверь бугая. Тот был в попугаистых
шортах, и глаза навыкате от такого наглого посетителя.
- Яйца у нее вчера я не оставлял?
- Что?! - еще больше выпучил глаза бугай, превращаясь в Отелло.
Цыганка когда-то нагадала ему: "Женишься, касатик, один раз, но жена
достанется слабой до королей и вальтов". "Посмотрим?" - сказал будущий
Отелло.
Друзья юности прикалывали его на счет королей бубновых и рогов
ветвистых. "Смеется тот, кто смеется опосля", - успокаивал весельчаков за
чужой счет. Долго выбирал жену, в конце концов остановился на Тане. Ее на
аркане не затащишь в бассейн, под пистолетом - на пляж. Убивай - прозрачное
платье не наденет. Живот и бедра были со следами ожогов.
Отелло показал язык цыганке, когда Татьяна показала непривлекательные
следы.
И что же получается - поторопился с языком? Пока он деньги кует, ему,
вопреки ожогам, рога растят. Змеиное отродье - нашла выход! Старому мухомору
молодку и с ожогами только давай! Тем более, у этого мухомора пороха в
пороховнице через край - не угонишься.
Отелло метнул кочергу вдогонку. Она со свистом пролетела над головой
целителя. Филипп Матвеевич скаканул козлом и прибавил прыти.
Однако ослепляющая ревность была сильнее жажды жизни, топот погони
настигал жажду. Вдруг за спиной жажды что-то громко упало.
Топот стих.
Филипп Матвеевич обернулся.
Отелло распластанно лежал на тротуаре, верхом на нем сидела пигалица в
очках.
- Я его все равно замочу! - хрипел в асфальт Отелло. - Он ходит к моей
жене!
- Темнота! Это народный целитель Назаров! - болевым приемом сдерживала
клокочущую ревность пигалица.
- Замочу! Пусти!
- Дурак! Он женщин лечит. Меня в прошлом году от аллергии избавил, я
потом турнир в Праге выиграла. Помните, Филипп Матвеевич?
- А как же! - сказал, опасливо поглядывая на Отелло, народный целитель,
хотя убей не помнил пигалицу.
- А меня можешь вылечить? - спросил с асфальта бугай.
- Бешенство неизлечимо! - находясь в позе высокого старта, ответил
Филипп Матвеевич.
- Не бешенство! - Отелло в бугае угас. - Нервы с этим бизнесом не в
тему стали.
- Как-нибудь зайду, - уходя, сказал Филипп Матвеевич.
- А Таньку больше не лечи! - в спину бросил Отелло.
"Пусть ее собака Авва лечит", - проворчал себе под нос Филипп Матвеевич
и пошел искать лукошко с яйцами.
АФИНОГЕН
Антонина Ветлугина столкнулась в поликлинике с дальней родственницей
Надеждой, та ей глаза на конец света и разлепила. Умные люди, оказывается,
без хи-хи да ха-ха относятся к библейскому катаклизму. И не сложа руки,
камни с неба и серный дождь на голову поджидают. Одни тычут в глобус
биорамками на предмет определения медвежьих углов, где можно с грехами
пересидеть. Другие ищут надежные огнетушители - недвижимость в геенне
огненной спасать. И только одна Антонина живет, как засватанная.
Сама Надежда предусмотрительно на чемоданах сидит.
- Ты думаешь, - учила Антонину, - так просто сел да поехал? Держи
карман шире! Места, куда концом света не достанет, позанимали ушлые. Мы с
одним ездили присмотреть заброшенную деревню, так не пускают колдуны,
захватили спасительные территории, не продраться!
- Палками гонят? - ужаснулась Антонина.
- У них такие палки, не приведи Господь. День едем на машине, другой -
нет свертка на деревню. Ему давно быть по карте, наши колеса будто на одном
месте крутятся. По обочинам пора дремучим лесам расти, вместо них степь
голая не кончается. И холодает - спасу нет. Июль на дворе, мы зубами
клацаем, как в зимний мороз. Все на себя насдевали, а все одно -
зубодробилка во рту грохочет: встречные машины по кюветам шарахаются.
Плюнули, не замерзать же средь лета в ледышки, повернули - через пять секунд
жарко, как в Африке, сделалось, и веришь ли, нет, в три часа до города
долетели. А ты говоришь - палками. Колдунов-то, по писанию, первым делом под
корень кончать будут. Вот они и забеспокоились подальше залезть.
Родственница, оказывается, посещает общество "Первый день
апокалипсиса", где по концу света честной народ собирается. Чтоб, значит, не
как снег на голову этот апокалипсис встретить.
- Приходи в воскресенье, - стала зазывать Надежда в общество. - Старец
Афиноген будет выступать. Сильный знаток по концу света.
Антонина после этого разговора сама не своя сделалась. Так ведь и на
самом деле - шарахнет конец света поперек квартиры, а ты ни сном ни духом -
в какую сторону бежать от него.
Пошла на Афиногена.
Старец был слегка за пятьдесят мужчина. Квадратного покроя. Бородища,
как пук черной проволоки в лицо воткнули. Глазки настырные, обшарили
Антонину по всему периметру, у той аж сердце обмерло, спина взмокла. Рубаха
черная у Афиногена до кадыка застегнута. Невысокий, но, поднявшись для
доклада, плечищами полкомнаты отхватил. Бородища вулканом разверзлась на
первом слове, из пропасти зубы торчат, ими только листы кровельного железа
кромсать.
- Спасайтесь, братья и сестры! - обжигающей лавой упало на слушателей.
- Ибо время близко! При дверех! Грядет плач и скрежет зубов!
И заплакал басом. С крупной слезой.
Антонина тем более в рев ударилась.
Старец Афиноген не дал разойтись рыданиям.
- Мужайтесь! - строго сказал. - Истинно говорю вам, братья и сестры: не
останется камня на камне!
После чего углубился в концесветную тему. Он, оказывается, произведя
сложные вычисления по количеству знаков в Библии: букв, точек и других
запятых с пробелами, - определил дату начала конца света. Через год огонь,
испепеляющий греховный мир, пойдет по странам и континентам, очищая от
скверны. Когда пламя Божьей кары располыхается вовсю, земля треснет в районе
экватора, и несожженные остатки погрязшего в грехе мира ухнут в горячее
чрево планеты, а неухнувшие - водой покроет.
Резкими мазками нарисовал отец Афиноген катастрофическое завтра.
Антонину с ног до головы жар охватил, будто уже вовсю полыхало вселенское
пламя. Сердце заполошно дырявило грудь от страха за себя и близких.
"Пропадем, - вытирала обильные слезы Антонина, - как есть пропадем, а детки
еще жизни не видели".
- Истинно говорю: сие все будет! Глады и моры пойдут, СПИДы и
землетрусы! Камня на камне не останется. Одна великая скорбь, какой не было
от начала мира. И токмо претерпевший до конца спасется.
По библии, сказал старец Афиноген, не сгорят в огне и потопом не
накроет тех, кто глубоко в тайгу упрячется, подальше от самой распоследней и
забытой деревни. Рядом с деревенскими даже у черта на куличках не избежать
меча Господнего, везде народишко погряз в богомерзких деяниях: блуде и
пьянстве. Спасение только в безлюдной глухомани.
- В дебри бесчеловеческие надо забираться!
"Как Лыковы", - подумала Антонина.
- Как Лыковы, - сказал старец.
По окончании доклада подозвал Антонину. "Поедешь, - говорит
непреклонным голосом, - матушка, со мной в тайгу спасаться. Ты женщина
тихая, покорная. Мне подходишь. У меня для спасения все есть, токмо матушки
не хватает".
Антонина не успела отнекаться от хотя и лестного, но неожиданного
сватовства, а уже глядь - в трамвае трясется рядом с ухажером. Трамвай
никаким боком не подходит ей домой добираться. Надо выходить, менять
транспорт. Но на руки-ноги нисходит затмение от старца Афиногена, - не
разворачиваются оглобли в нужную сторону. И в голову туман пал.
"Спасемся, матушка, - тихим голосом отец Афиноген говорит, - спасемся".
Антонина пытается спастись: хмарь в голове разогнать, а никак. Глядь -
трамвая как и не было вовсе, вокруг домишки частного характера, и старец
Афиноген во двор ее заводит. Батюшки свет, три лютых пса, зверюги цепные без
цепей навстречу скачут, вот-вот разорвут на лоскутки...
- В тайге без собачек погибель, - сказал старец и цыкнул на волкодавов.
Взошли на крыльцо, в сенках кули увязанные по углам. Здоровенные! Прямо
матрасовки. Такие травой набей - и то не поднимешь.
- Запасы в тайгу, - хлопнул по одному из кулей старец. Даже вмятины не
осталось. Утрамбовано насмерть!
В доме по стенам тоже стояли наготове запасы от конца света. Шутки
шутить с этим природным явлением старец Афиноген, и вправду, не собирался.
Хозяин быстро спроворил ужин. На столе возникло сало, колбаса, куски
вареного мяса, крупно нарезанный окорок, соленья, копченья, литровая бутылка
водки.
- Пост ведь, - робко вякнула Антонина.
- Мне Господь простит, - ответствовал старец, - я в мир большие знания
несу.
Перекрестившись, он выкушал стакан водки. Как кока-колу какую-нибудь,
прости Господи, бросил в горло зелье - ни грамма не поморщился. Антонина
даже не пригубила рюмочку. Старец Афиноген, швыряя в то и дело
распахивающуюся ртом бороду куски мяса, сала и другую скоромную закуску,
начал живописать предстоящее житье-бытье в тайге.
- Поначалу, матушка, в палатке с тобой перебьемся, апосля дом поставим.
Деляну раскорчуем поболе, огородик вскопаем... Я крепко молиться за всех
грешных человеков буду.
"Он, значит, - размышляла про себя Антонина, - будет молиться, а
огородик копать кому?"
- Скотинку разведем. Я сильно парное молоко уважаю! - мечтал дальше о
конце света отец Афиноген.
"За скотинкой ему тоже некогда ходить, - Антонина рационально
соображает, - когда навоз убирать, если день и ночь поклоны бить?"
"Я с таким спасением загнусь, - загрустила она посреди трапезы, - с
моим-то здоровьишком много не накорчуешь".
И вызвалась тоже молиться за спасение грешников.
В ответ старец употребил второй стакан водки. Под третий Антонина
спохватилась: она ведь не как перст на белом свете. Детки, какой-никакой
муж...
- Как я за тебя пойду, - спрашивает резонно, - если у меня муж, двое
детей...
- Ну и что? - не смутился старец. - Я ведь не с ними в тайгу сокроюсь -
с тобой. Быстренько разводись, обвенчаемся и айда-поехали. Ты такая
покорная, послушная, мне в самый раз.
"Чтоб пахал на мне!" - окончательно пробило Антонину.
Здесь она заметила, что за окном уже светать начинает.
- Развиднелось уже, - обронила.
- Да, - согласился старец Афиноген, - пора почивать.
И сграбастал "покорную" Антонину в крепкие объятья.
- Пост ведь! - вскрикнула та. - Бог накажет!
Предупреждение о грехе и каре не отрезвили старца.
Он продолжал с азартом наваливаться на Антонину, буравя ее лицо
бородищей. И казалось - быть грехопадению. Не совладать голубке с коршуном!
Да вспомнила голубка поучительный случай из личной жизни.
Забежала как-то Антонина в отдел дамского белья, там женщины толпятся,
и вдруг все разом начали плеваться и звать: "Милиция!" В ряды покупательниц
затесался мужик, слабый насчет выставить на всеобщее обозрение мужские
атрибуты. Дамы шарахнулись по сторонам от неожиданной демонстрации. И только
одна, далеко не импозантного телосложения, смело шагнула навстречу
развернутой экспозиции и схватила бесстыдника за оголенный на весь магазин
экспонат. Да так схватила, что хозяин вернисажа заревел раненым медведем и
замахнулся кулаком уничтожить противницу его искусства. В ответ последняя
тут же отреагировала увеличением усилия на сжатие. Куда медведь девался?
Заблажил мужик слезливой бабой, сам громче всех призывая на место
происшествия органы правопорядка: "Милиция!"
Антонина вовремя вспомнила поучительный случай. Дальнейшее было делом
техники. Технично провела аналогичный магазинному прием.
Старец Афиноген взвыл тигром:
- Убью!
- Оторву! - ответствовала Антонина и обозначила пальцами нешуточность
угроз. Силушка в руках когда-то сельской девушки водилась.
- Больше не буду! - прикинулся агнцем Божьим старец. - Отпусти!
Не отпуская из рук инициативу, Антонина вывела сластолюбца на крыльцо,
заставила его гаркнуть на кровожадно подскочивших волкодавов. Недовольно
скалясь, те ушли в сарайку. Старец Афиноген и Антонина лицом к лицу не
разлей вода парочкой прошествовали до ворот. Лишь за калиткой Антонина
разжала капкан.
"Вот дура! - ругала себя, быстро удалялась от дома старца, одновременно
озираясь по сторонам с целью местоопределения. - Спаслась, называется, от
конца света..."
И благодарила ангела-хранителя, что помог от греха избавиться,
подсказал, как сбросить его с хвоста.
ЗОЛОТЫЕ РУЧКИ
Кроме напряженных будней, случались в отделе чудные праздники. Бокалы
поднимали даже в шибко строгие времена, когда не допусти, Господь, попасться
на проходной с хмельным запахом. Как-никак режимное предприятие. А все одно,
оглядываясь на дверь, опрокидывали чарочки. Даже в судорожные годы борьбы за
горбачевскую трезвость наливали из конспиративного чайника праздничные сто
граммов.
Но не эти, второпях принятые грамульки определяли праздник. Особенно
два главных - День Советской Армии и 8-е Марта. Накануне начинались
таинственные однополые собрания по углам, репетиции после работы. Особенно
изощрялись в театрализованных маскарадах мужчины.
В один год они вышли в торжественный момент в строгих костюмах и в
цилиндрах времен Евгения Онегина. Двадцать Онегиных и все в черных
цилиндрах. Хотя последние были из бумаги, выглядели мужчины бесподобно.
Каждый сама серьезность, и что-то прячет за спиной. По команде "три-четыре"
все разом упали на левое колено и розы, прекрасные белые розы, волшебно
выпорхнули из-за мужественно стройных спин и поплыли в трепетные руки
cотрудниц.
Каждый год в эти два праздника звучали стихи, песни и целые спектакли
во славу женщин и мужчин. Но мужчины, как и подобает сильному полу,
обязательно придумывали гвоздем программы забойный номер. Однажды был танец
маленьких лебедей. Лебеди выплыли как на подбор. Впереди молодой специалист
Саша Вялых, под стропила ростом и худой, как удочка. Следом Владимир
Петрович Донцов, метр с пуантами вверх и столько же в ширину, замыкающий
лебедь - Андрей Сергеевич Бойко, одновременно баскетбольного роста и
тяжеловес в 130 кг. На всех белые пачки идеально торчат. Как-никак инженеры:
сгофрировали кальку и такие классные пачки вышли над белыми спорт-трусами.
Слаженно лебеди плывут. Па-па-па-па-па-а-бра-па!..
Два вечера репетировали. Волосатые руки крест-накрест ангельски
замерли, волосатые ноги крест-накрест в такт Чайковского синхронно вышивают.
Головы в коронах, а взор скромно долу опущен. Па-па-па-па-па-а-бра-па!..
Плывут царские птицы. В одну сторону без запинки протанцевали, в другую!
Па-па-па!.. И вдруг божественная музыка обрывается дрыгастым "Без женщин
жить нельзя на свете, нет", и наши лебеди, варьетешно подбрасывая ноги под
потолок, срываются в бешеный канкан.
Женщины ладошки измозолили аплодисментами. Три раза кафешантанные
лебеди танцевали на бис. Вызывали их и в четвертый, но Андрей Сергеевич,
держась за сердце, сказал за кулисами: "Похоже отлебедился, только
умирающего в ящик сыграть могу".
Как-то на "сцену" разухабисто выскочили две оторвяжки. Сверху парики,
снизу - колготки на подозрительно мужских ногах, яркая помада и бюсты
киноголливудских размеров. Выскочили и айда, приплясывая, сыпать картинистые
частушки: "Я пою и веселюся, в попу жить переселюся! Вставлю раму и стекло -
будет сухо и тепло!"
При этом как бюстами поведут, а они не бутафорско-тряпочные. Технология
передовая - в надувные шарики наливается вода и под бюстгальтер
спецпошивочного наполнения... В результате рекордная пышность с ядреной
упругостью. Женщины визжали от восторга, глядя на этих красоток. А те
наяривали всеми частями тела и языками: "Ой, трудно мне, кто-то был на мне!
Сарафан не так, а в руке пятак!"
Было что вспомнить. Но наступили времена, что ни в сказке сказать, ни
пером описать - непечатно выходит. Ни работы, ни денег который месяц. В
непечатном настроении женщины подняли вопрос: а не перенести ли 23-е февраля
до первых денег?
- Вы что, девочки, хотите лицом в лужу сесть?! - встала наперекор
тяжелому вопросу Анна Павловна Томилина. - Да чтоб у этих кремлевских
мафиози, рак их побери, СПИД на лбу вырос! А мужчины-то наши причем? Придут
в День Советской Армии, а мы им: фиг вам, расходитесь по домам, - праздник
отменяем. Позор! Давайте скребанем по сусекам и назло врагам друзьям на
радость каждая тортик...
Зажигательная речь Анны Павловны высекла из коллектива идею - провести
конкурс тортов под девизом: кто на что горазд. А дегустационное жюри - все
мужчины.
Женщины наскребли по сусекам кто баночку сгущенки, кто мед, на случай
простуды хранимый, кто варенье, на случай гостей... Вечером накануне
праздника, опаленные жаром плит, женщины молили своих кулинарных богов,
чтобы поднялось, пропеклось, пропиталось...
Анна Павловна вошла на кухню полная решимости, несмотря ни на что,
выиграть конкурс, выставив на него "Птичье молоко". Атмосфера в доме была не
дай Бог взрывная, чуть что - глаза закрывай да беги. Завод мужа на пути
реформ встал нараскоряку - ни бэ, ни мэ, ни денег. Анна Павловна подыскала
мужу место дворника. "Я что, Герасим из "Муму", метлой махать?!" - отказался
от низкоквалифицированного труда. Четвертый месяц искал достойно
квалифицированный, в то время как сын растет, ему хоть каждый час устраивай
трехразовое питание - от добавки не откажется. Хорошо, мама-пенсионерка
подбросила деньжат на мясо. Анна Павловна для разминки, перед выходом на
торт, настряпала гору пирожков. Румяные да духовитые. В форме лодочки
плоскодонки и размером не меньше. Пару съешь, и дышать нечем - желудок на
легкие давит...
Муж прибежал на дурманящий запах: "Эх! пирожочки!"
Анну Павловну черт дернул за язык: "Ты не заработал". Муж взвился под
потолок и, хряснув дверью, убежал до полночи. Настроение в доме повисло
нетворческое. Руки на торт не поднялись.
Утром, поколебавшись, Анна Павловна взяла на работу пирожки.
На конкурс были выставлено 12 тортов. "Гвардейский" - со звездой,
выложенной из клюквы. "Боцманский" - черемуховый с сине-бело-тельняшечьими
полосами поверху. Из деталей, что идут на "Поленницу", было построено
"Пулеметное гнездо"... От одного вида конкурсного стола слюна кипела, и
глаза жюри разбегались. Мужчины с трудом собирали их для объективной оценки.
Андрей Сергеевич Бойко, анализируя очередное произведение, ахал, охал,
подводил глаза под потолок, а закончив дегустацию, вытирал губы платочком,
по стойке "смирно" громыхал: "Служу Советскому Союзу!" - и церемонно целовал
ручку мастеру. Женщины рдели от счастья.
Но без Анны Павловны. С вымученной улыбкой она поставила блюдо пирожков
на конкурсный стол и, почувствовав страшное желание провалиться сквозь
землю, ушмыгнула в закуток за шкафы. Где ругала себя последними словами -
сама кашу заварила и сама первая "лицом в лужу села".
- А это что за торт? - подошел к пирожкам Бойко.
- "Артиллерийский"! - с полным ртом придумал название Саша Вялых.
- А ты что, заряжающий? - строго спросил Бойко. - Прилип, не оторвешь!
- Никак не распробую, - сказал Саша и потянулся за третьим пирожком.
- Мне-то оставь, - завозмущался Владимир Петрович Донцов, - я в
артиллерии служил и то всего два съел.
Бойко отведал пирожок, хотел поцеловать ручку автору и, не обнаружив
его, взял еще один.
На объявление результатов конкурса мужчины вышли бравым строем,
смертельно впечатывая башмаки в пол.
- После бурных споров, перешедших в продожительные дебаты, - доложил
председатель жюри Бойко, - единогласным решением первое место присуждается
торту "Артиллерийский".
- Ура! Ура! Ура! - троекратно проуракали мужчины. И вытащили на свет
коробку конфет в качестве главного приза.
Анна Павловна, на ходу смахивая едкую слезу горечи, вслед за коей
набегала сладкая радости, вышла из-за шкафов.
- Мальчики, девочки, ешьте, - сорвала целлофан с призовой коробки. - Я
завтра "Птичье молоко" испеку.
- По мне лучше "Артиллерийский" повторить, - сказал Вялых.
- "Артиллерийский!" "Артиллерийский!" - единогласно поддержали мужчины.
НОВЫЙ НЕРУССКИЙ
Я теперь тоже не баран чихнул. Я теперь новый нерусский, так как мать у
меня татарка, отец - украинец, а сам я на пиво, сигареты и сто грамм из
семьи - ни грамма. Зарабатываю бизнесом. Специализация - добыча и реализация
металла.
Предпринимательствую без отрыва от производства. Да и как разорвать
пуповину с заводом, когда металлодобывающая промышленность на территории
находится, где я и промышляю по всем углам. Это раньше на заводской свалке
горы добра высились до небес. Тащи - не хочу! Да кто же знал, что этот хлам
может понадобиться? Жили, про завтра не думали. Зато сейчас на свалке гвоздя
ржавого не осталось, а по территории стая шакалов-металлоискателей рыщет,
где бы ухватить меди кусок, титана пруток, латуни шматок.
Тот же титан взять. Я еще когда старым нерусским был, читал, что в
Японии за 10 титановых лопат компьютер дают. Компьютер мне, как зайцу
подфарники, но нет бы эту огородно-ракетную валюту сундучить на всякий
случай, я лопаты, таская с завода, родным-знакомым направо-налево раздавал.
Девиз: "Тащи с завода каждый гвоздь - ты здесь хозяин, а не гость!" -
претворял на всякую ерунду. Один раз чуть из-за пустяка жизни не лишился.
Подвернулся кусок поролона. В кулацком хозяйстве все сгодится. Обмотался,
как простыней, сверху полушубок надел. Иду - и вдруг сердце начало
отказываться работать в обмотанных условиях. До проходной еще метров триста,
а я уже готов боты отбросить, прямо скоропостижная клиническая смерть
начинается. Поролоном, оказывается, только врагов пытать: душит, как удав.
Начал я удавку рвать с груди и остального тела, жить-то охота. Сорвал,
выбросил. Но потом, отдышавшись, думаю: э, нет, фиг вам, дорогие товарищи,
зря умирал что ли? В цехе, что рядом с проходной, опять обмотался, и как раз
хватило времени выскочить за вертушку до начала отбрасывания бот.
А будь я тогда умнее, намотал бы на себя, как на катушку, бухту медной
проволоки, она в отличие от поролона даже пользу радикулиту приносит. Мы тут
с Витьком Учаевым обмотались...
Витька я когда-то на станке работать уму-разуму учил. Теперь он меня
взялся наставлять жить в рыночных условиях. Как-то заскучал: денег, говорит,
нэма! Я начал советы давать металлом заняться.
- Нет, Игнатич, - говорит он, - орел падаль не ест. Шакалить по
территории не буду! Я пойду шершеляфамным путем.
И пошел кадрить Вальку-кладовщицу со склада металлов. Да так шустро у
него на этом пути покатило, через неделю приволок бухту медной проволоки.
- Половина, - говорит, - тебе, Игнатич, пользуйся моей добротой, только
помоги обмотаться.
Обматываем мы друг друга, а Витек меня подначивает:
- Игнатич, ты бы Валькину напарницу Лидку на себя взял в плане
шершеляфамства. У них на складе и титан, и кобальт, и никель, и латунь.
Удружил Витек, нечего сказать. Лидка мало того, что страшнее атомной
войны и косая на все глаза, она первая на заводе скандалистка.
- Спасибо, - говорю, - но Лидку в голодный год за таз пельменей не
соглашусь кадрить.
- Жалко, - хихикает Витек, - мы бы такой прииск открыли без отрыва от
производства и шершеляфамов.
Обмотали мы друг друга от бедра до подмышек проволокой. Сверху на этот
панцирь пальто. Получилось, хоть сейчас в ОМОН: пуля не возьмет, нож не
пробьет, кулак сломается. Еще бы через проходную пройти.
Я прошел. Физиономию тяпкой - и вперед. А пунктов по приему металла у
завода целых два открыли, хошь направо иди, хошь налево шагай, везде с
распростертыми объятиями обслужат. Я шагнул налево, где размотали меня и
деньги выдали.
Обмотанный Витек со мной не пошел, вначале зачесалось ему к дружку в
инструментальный заскочить. Заскакивает, а у дружка сабантуй - спирт пьют.
Витек сто грамм заглотил неразбавленного и быстрее из графина запивать
огонь, а в графине тоже неразбавленный... После такого сабантуя Витька на
проходной с "факелом" задержали: "Иди сюда, голубь спиртокрылый!" Повели в
караулку объяснительную писать и обнаружили, что, кроме "факела", Витек
проволокой, как ротор, обмотан. Можно вращать вокруг оси для выработки
электричества. Но ось еле на ногах держится. Выгнали Витька с завода.
Не получился у него прииск на складе. Погорел орел-добытчик не за понюх
табаку. Оставил меня одного по территории рыскать, где залежи металла
скудеют с каждым днем, так как шакалы-старатели вырабатывают его из всех
углов.
В связи с этим думаю думку о проложенной Витьком шершеляфамной дорожке.
Вальку-кладовщицу после Витька-красавца бесполезно охмурять. А Лидка,
конечно, страхолюдина... Зато на титане сидит... Но скандальная!.. Зато
медь-латунь под рукой... Но ведь косая во все стороны... Ну и что? Если
разобраться с позиции нового нерусского, она первая заводская красавица, так
как - хозяйка медной горы. А в бизнесе все прекрасно, если навар есть.
А уж у нас с ней навар будет! Ух, какой крутой наварчик!!
ТУДЫМО-СЮДЫМО
За окном электрички была весна, а в электричке - Клавдия Никитична
Борзенкова. У нее в сумке имелась самогонка, а в голове - мысли. Не очень
чтобы очень развеселые, но и не грустные по причине того, что Клавдия
Никитична третий месяц гвардии рядовой армии безработных. Безотказной
пчелкой двадцать пять лет трудилась рядовым технологом на благо ракетной
техники, а тут сокращение. На первый-второй рассчитайсь! И каждый второй из
списков долой! Дуб, мочало начинаем жизнь сначала! Легко сказать "сначала".
Это в песне: "В сорок пять - баба ягодка опять!" В жизни предпенсионные
ягодки на ярмарке рабочих мест не идут нарасхват. Без блата не суйся ненищее
место найти. Заревела Клавдия Никитична... Да нет худа без добра - свекровь
обезножела. "Ты, Клавдя, ревмя не реви! - сказала она с кровати, - а
принимай самогонную эстафету! Я уже, видать, свое отогнала!"
В последние годы зарабатывала свекровь живую копейку самогонным
способом. Надо сказать, интеллигентно зарабатывала. Ханурики красноглазые,
трясунчики похмельные не точились под ее дверями. Свекровь вела подсудное
дело по мудрому принципу, где гоню - не продаю! Наварит литров десять,
разольет в полиэтиленовые бутылки - не бьются, не брякают и легкие -
поставит в сумку на колесиках и покатила в деревню. Что продаст, что
обменяет. Больше обменивала, с деньгами в деревне хоть караул кричи. Не
доходили до деревни желанные бумажки.
Утерла Клавдия Никитична слезы безработного, засунула в дальний угол
угрызения совести: раз пошла такая пьянка, чем мы хуже других
предпринимателей, - и раскочегарила самогонный агрегат.
Потому-то за окном электрички весна мелькает, а в голове у Клавдии
Никитичны деловые мысли: неплохо бы сегодня свининкой разжиться и сметаной.
В прошлый раз бабка Семениха заказала восемь литров самогонки на поминки. А
сметана у Семенихи - на хлеб мажь и пальцы береги, чтобы не откусить вместе
с этой вкуснятиной.
Семениха была не в духе. За ночь пять цыплят околело. Столько денег
вбухала, а попались дохлотики. Витаминами потчует, лампой противозаразной
освещает, электричество днем жжет, и все одно - падеж.
Вон еще один заскучал, видать, не жилец...
- Каждый и всякий, - вздых