люди, на свой грубый манер и по отношению к соплеменникам. Так вот, Гарульф и я... сблизились. Я родила ему двоих детей и втайне убедилась, что они будут жить. Он, естественно, надеялся иметь еще детей, но я сделала так, чтобы этого не произошло. Женщины сплошь и рядом становились тогда бесплодными, обычное дело. - Губы ее печально скривились. - Он заимел их от крестьянской девки. Мы с ней в общем-то ладили, она считалась со мной и... Не важно. Это тоже было обычным, общепринятым поведением, меня оно не порочило. Я ведь знала, что когда-нибудь должна буду уйти. - Как это произошло? Голос ее стал глуше. - Гарульф умер. Он охотился на зубров, и зверь поднял его на рога. Я горевала, но все стало проще. Мне следовало уйти гораздо раньше, исчезнуть, как мои помощники, если бы не он и не дети. Но теперь мальчишки подросли, стали почти мужчинами. Братья Гарульфа могли бы присмотреть за ними. Эверард кивнул. Он знал, что взаимопомощь дяди и племянника приветствовалась у древних германцев. В числе трагедий, перенесенных Бермандом-Цивилисом, был и разрыв с сыном сестры, который сражался и погиб в римской армии. - И все-таки покидать их было больно, - закончила Флорис. - Я сказала, что ухожу на некоторое время, чтобы провести траур в одиночестве, и оставила их гадать, что же произошло со мной потом. "А ты гадаешь, как живут они, и, вне всякого сомнения, всегда будешь беспокоиться, - подумал Эверард, - если не проследила уже их жизнь до самого конца. Но, полагаю, ты достаточно умна, чтобы не делать этого. Да, такова цена полной славы и приключений жизни патрульного..." Флорис проглотила комок в горле. Слезы? Но она справилась с собой и усмехнулась. - Можешь себе представить, какое косметическое омоложение мне понадобилось после возвращения! А как я соскучилась по горячим ваннам, электрическому свету, книгам, кино, самолетам - по всему на свете! - И не в последнюю очередь - по чувству равноправия, - добавил Эверард. - Да, да. Женщины там обладают высоким статусом, они более независимы, чем станут позднее, вплоть до девятнадцатого века, но все-таки - да, конечно. - По-видимому, с Веледой все было по-другому. - Абсолютно. Она ведь выступала от имени богов. "Нам еще надо в этом убедиться", - подумал Эверард. - Та программа была завершена несколько лет назад по моему личному времени, - продолжила Флорис. - Остальные проекты были менее амбициозны. До сих пор. Эверард прикусил черенок трубки. - М-м-да, но все-таки проблема пола остается. Я не хочу этих сложностей с перевоплощениями - разве что на короткое время. Слишком много ограничений. Она остановилась. Пришлось остановиться и ему. Свет фонаря, под которым они задержались, превратил ее глаза в кошачьи, и Флорис произнесла громче обычного: - Я не собираюсь лишь болтаться в небе, наблюдая за тобой, агент Эверард. Не собираюсь и не буду. Какой-то велосипедист прошелестел мимо, окинув их взглядом, и укатил дальше. - Было бы полезно, если бы ты могла быть рядом, - согласился Эверард. - Но не все время. Ты должна понимать, что очень часто лучше иметь партнера в резерве. Вот когда начнется настоящая детективная работа, тогда ты со своим опытом... Вопрос в том, как это осуществить? Сменив гневный тон на страстный, она продолжала добиваться своего: - Я стану твоей женой. Или наложницей, или служанкой - смотря по обстоятельствам. Нет ничего необычного для германцев в том, что женщина сопровождает мужчину в его путешествиях. "Проклятье! Неужто у меня и в самом деле покраснели уши?" - Мы здорово осложним себе жизнь. Она поймала его взгляд и быстро возразила: - А вот насчет этого я не беспокоюсь, сэр. Вы профессионал и джентльмен. - Ну, спасибо, - произнес он с облегчением. - Полагаю, я смогу контролировать свое поведение. "Если ты будешь контролировать свое!" 7 Весна обрушилась на землю внезапно. Тепло и увеличивающийся световой день погнали в рост листву. Все расцветало. В небе послышались трели птиц и шелест крыльев. На лугах резвились ягнята, телята и жеребята. Люди вылезали из сумрака хижин, дыма и вони зимы. Они жмурились от яркого солнечного света, впитывали сладость свежего воздуха и принимались за работу, готовясь к лету. Еще они чувствовали голод после прошлогоднего скудного урожая. Большинство мужчин отправились на войну за Рейн, и немногие из них вернутся обратно. А Эдх и Хайдхин все еще хранили холод в своих сердцах. Они шли по ее владениям, не замечая ни солнечного света, ни свежего ветра. Работники в полях видели, что она вышла, но не решались приветствовать ее или обращаться с вопросами. Хотя роща на западной стороне поляны сверкала листвой, с восточной стороны поляна казалась темной, словно тень башни дотягивалась и сюда. - Я недовольна тобой, - сказала Веледа. - Надо бы отослать тебя прочь. - Эдх, - голос его стал хриплым, костяшки пальцев, сжимающих копье, побелели. - Я сделал все, что нужно. Мне было ясно, что ты пожалеешь этого римлянина. А асы затаили достаточно зла против нас. - Только глупцы болтают об этом. - Тогда большинство в племени - болваны. Эдх, я живу среди них, в отличие от тебя, потому что я мужчина и не избран богиней. Люди говорят мне то, что не отважились бы сказать тебе. - Хайдхин шел некоторое время молча, подбирая слова. - Нерха берет слишком много из того, что раньше предназначалось небесным богам. Я согласен, мы с тобой в долгу перед ней, а бруктеры - нет, да и асам мы тоже задолжали. Если мы с ними не помиримся, они отберут у нас победу. Я прочел это по звездам, погоде, полету воронов и бросанию костей. И что с того, если я ошибаюсь? В сердцах людей залег страх. Они могут дрогнуть в битве, и враг одолеет их. Ну, отдал я от твоего имени асам человека, не просто раба, а вождя. Позволь этой новости распространиться, и ты увидишь, как надежда вдохнет новые силы в усталых воинов! Взгляд Эдх вонзился в него, словно лезвие меча. - Ха, ты думаешь, одной твоей маленькой жертвы достаточно для них? Знай, пока ты был в отъезде, еще один гонец от Берманда разыскал меня. Его люди поубивали всех пленных и уничтожили Кастра Ветера. Они пресытили своих богов. Копье, крепко зажатое в руке Хайдхина, дрогнуло, прежде чем лицо его стало непроницаемым. Наконец он медленно произнес: - Я не мог предвидеть такого. Но все равно - это хорошо. - Нет. Берманд в ярости. Он понимает, что это побудит римлян драться до последнего. А теперь ты лишил меня пленника, который мог стать посредником между нами и римлянами. Хайдхин стиснул зубы. - Я не мог знать, - пробормотал он. - Да и какая польза от одного человека? - И похоже, этим же ты лишил меня возможности общаться с тобой, - продолжала Эдх бесцветным голосом. - Я решила, что ты отправишься в Колонию. Удивленный, он повернул голову и впился в нее глазами. Высокие скулы, прямой нос, полные губы... Она смотрела вперед, не поворачивая головы. - Колонию? - Это тоже было в сообщении Берманда. Из Кастра Ветера он идет на Колонию Агриппины. Ему кажется, что они должны сдаться. Но, если они услышат о резне - а эта весть достигнет их ушей, - зачем им сдаваться? Почему не драться до последнего, в надежде на избавление, когда нечего терять? Берманд хочет, чтобы я наложила заклятие - иссушающее проклятие Нерхи - на тех, кто нарушит условия сдачи. Обычная проницательность вернулась к Хайдхину, и он успокоился. - Хм, так... - Он погладил бороду свободной рукой. - Весть эта здорово встряхнет тех, в Колонии. Они должны знать тебя. Убии - это германцы, хоть и называют себя римлянами. Если твою угрозу громко произнести перед соратниками Берманда, неподалеку от стен, где защитники могут видеть и слышать... - Кто выполнит эту задачу? - Ты сама? - Едва ли. - Да, правильно, - кивнул он. - Лучше тебе держаться в стороне. Мало кто из бруктеров видел тебя. В легендах больше убедительности, чем в человеке из плоти и крови. - Улыбка его походила на волчий оскал. - Человек из плоти и крови, который должен есть и пить, спать, испражняться, который может заболеть, конечно же, выглядит слабовато. Голос его сник. - Я действительно слаба, - прошептала она, склонив голову. - Значит, должна оставаться в одиночестве. - Так будет вернее, - сказал Хайдхин. - Да. Возвращайся на некоторое время в башню. Дай людям понять, что ты размышляешь, творишь заклинания, призываешь богиню. Я понесу в мир твое слово. - И я так думала, - распрямившись, выпалила она. - Но после того, что ты сделал, могу ли я тебе доверять? - Можешь. Я клянусь, - голос Хайдхина на миг прервался, - если тебе недостаточно тех лет, что мы прожили рядом. - Тотчас в нем возобладала гордость. - Ты знаешь, лучшего глашатая у тебя нет. Я больше, чем первый среди твоих последователей, я - вождь. Люди слушаются меня. Повисло долгое молчание. Они проходили мимо загона, где стоял бык, зверь Тива, с мощными рогами, воздетыми к солнцу. Наконец она спросила: - Ты передашь мои слова без изменений и будешь следить, чтобы не извратился их смысл? Старательно подбирая слова, Хайдхин ответил: - Мне больно, что ты не доверяешь мне, Эдх. Тогда она взглянула на него. Глаза ее затуманились. - Все эти годы, дорогой старый друг... Они остановились тут же, на влажной тропе через заросший травой луг. - Я стал бы больше, чем другом тебе, если б ты только позволила, - произнес он. - Ты же знаешь, я не могу позволить себе переступить черту. И ты всегда уважал мое решение. Да, отправляйся в Колонию и будь моим вестником. К Хайдхину вернулась суровость. - Я отправлюсь и туда, и куда тебе будет угодно послать меня, чтобы служить, не жалея своих сил... Если только ты не велишь мне нарушить ту клятву, что я произнес на берегу Эйна. - Это... - Краска вспыхнула и погасла на ее лице. - Это было так давно. - По мне, так я произнес ее вчера. Никакого мира с римлянами. Воевать, пока я жив, а после смерти преследовать их по дороге в ад. - Найэрда могла бы освободить тебя от этой клятвы. - Я никогда не смогу освободить себя сам. - Словно тяжелым кузнечным молотом Хайдхин добивал ее. - Или прогоняй меня навсегда, или поклянись, что не будешь требовать от меня мириться с Римом. Она покачала головой. - Я не могу сделать этого. Если они предложат нам, нашим соплеменникам, всем нашим народам свободу... Он обдумал ее слова, прежде чем сдержанно ответить: - Ну, если будет так, прими от них свободу. Тебе, я думаю, можно. - Сама Найэрда желает этого. Она ведь не какой-нибудь кровожадный ас. - Хм, раньше ты говорила другое, - усмехнулся Хайдхин. - Я не жду, что римляне с готовностью откажутся от налогов с западных племен и позволят им уйти прочь. Но если такое случится, тогда я соберу всех, кто захочет следовать за мной, и поведу их сражаться на землях Рима, пока не паду под мечами легионеров. - Пусть смерть обходит тебя стороной! - воскликнула Эдх. Он положил руки ей на плечи. - Поклянись мне, призови Найэрду в свидетели, что будешь проповедовать войну до конца, пока Рим не оставит эти земли или... или, по крайней мере, пока я не умру. Тогда я выполню все, что ты пожелаешь, честное слово, буду даже оставлять в живых захваченных в плен римлян. - Если таково твое желание, пусть будет так, - вздохнула Эдх. Она отступила от него и уже командным тоном добавила: - Пойдем в святилище, в таком случае, отдадим нашу кровь земле, а слова ветрам, чтобы закрепить клятву. Отправишься к Берманду завтра же. Время наступает нам на пятки. 8 Когда-то город назывался Оппитум Убиорум. Город убиев - так называли его римляне. Вообще-то германцы не строили городов, но убии на левом берегу Рейна находились под сильным влиянием галлов. После покорения их Цезарем они вскоре вошли в состав Империи и, в отличие от большинства своих соплеменников, были довольны этим: торговали, учились, открывали для себя внешний мир. В правление Клавдия город стал римской колонией и был назван в честь его жены. Страстно желая латинизации, убии переименовали себя в агриппинцев. Город разрастался. Позже он станет Кельном - Колоном для англичан и французов, - но это в далеком будущем. А в эти дни площадь под его массивными, римской постройки стенами бурлила. От многочисленных лагерных костров поднимался дым, над кожаными палатками развевались варварские знамена, шкуры и одеяла так и валялись, где их оставили те, кому негде было ночевать. Ржали и стучали копытами лошади. Скот мычал и блеял в загонах, ожидая ножа мясника, отправляющего туши на прокорм армии. Мужчины бесцельно бродили взад и вперед: дикие воины из-за реки, галльский сброд с этой стороны. Поспокойнее вели себя вооруженные иомены [арендаторы земельных участков, крестьяне] из Батавии и их ближайшие соседи, а ветераны Цивилиса и Классика всегда отличались своей дисциплиной. Отдельно кучковались унылые легионеры, которых пригнали сюда из Новезия. По пути они подвергались таким злобным насмешкам, что в конце концов их кавалерия послала всех подальше, отказалась от клятвы верности империи галлов и умчалась на юг под знамена Рима. Отдельно у реки стояла небольшая группа палаток. Ни один из мятежников не осмеливался приближаться к ним без дела ближе чем на несколько ярдов, а если приближались, то вели себя тихо. Часовые бруктеров несли вахту с четырех сторон, но только как почетная стража. Отпугивал всех ржаной сноп на вершине высокого шеста с привязанными к нему прошлогодними яблоками - сухими и сморщенными - знак Нерхи. - Откуда ты сам? - спросил Эверард. Хайдхин уставился на него, затем процедил в ответ: - Если ты пролагал свой путь сюда с востока, как говоришь, то должен знать. Ангриварии помнят Вел-Эдх, лангобарды, лемовии и остальные - тоже. Разве никто из них ничего не сказал тебе о ней? - С тех пор прошло много лет. - Я знаю, что они помнят Вел-Эдх, потому что до нас доходят вести о них через торговцев, путников и воинов, недавно прибывших к Берманду. Облако накрыло тенью грубую скамью возле палатки Хайдхина, где сидели мужчины. Затмив черты лица, тень сделала его проницательный взгляд еще острее. Ветер принес клуб дыма и звон железа. - Кто ты на самом деле, Эверард, и что тебе надо здесь, у нас? "Умный, черт, и фанатичный до предела", - понял патрульный и быстро произнес: - Я хотел сказать, что меня поразило, как долго ее имя живет среди дальних племен. - Хм. - Хайдхин слегка расслабился. Правой рукой, которую он постоянно держал возле рукояти меча, Хайдхин поплотнее запахнул черные одежды от ветра. - Меня удивляет, почему ты следуешь за Бермандом, если не желаешь идти к нему на службу? - Я уже говорил тебе, мой господин. Хайдхин не настаивал, чтобы Эверард обращался к нему так официально, потому что тот не присягал ему на верность, но лесть никогда не вредит. Хайдхин, впрочем, действительно стал важной персоной среди бруктеров: вождь, владеющий землей и стадами, зять в благородной семье, а самое главное, доверенное лицо Веледы и признанный глашатай ее речей. - Я присоединился к нему у Кастра Ветера, потому что слышал о его славе и жаждал узнать, как идут дела в здешних местах. Проезжая по окрестностям, я узнал, что мудрая женщина собирается сюда, и у меня появилась надежда познакомиться с ней или хотя бы увидеть и услышать ее. Берманд, который приютил Эверарда, объяснил, что пророчица вместо себя прислала своего представителя. Батав, однако, не оказал ему должного гостеприимства, поскольку был занят делами. Пользуясь случаем, Эверард сам отыскал Хайдхина. Гот был достаточно необычным гостем, но разговор не клеился: Хайдхин то думал о чем-то своем, то вдруг в нем просыпалась подозрительность. - Она вернулась в свою башню, чтобы остаться наедине с богиней, - произнес Хайдхин. Вера огнем полыхала в его душе. Эверард кивнул. - Берманд сказал мне то же самое. И я слушал твою речь вчера у ворот города. Но зачем нам перепахивать вспаханное поле? Я лишь хотел узнать, откуда пришли вы со святой Вел-Эдх? Где началось ваше паломничество, когда и почему? - Мы происходим из альварингов, - ответил Хайдхин. - Большинство из этого воинства еще не родились, когда мы начали. Почему? Ее призвала богиня. - И продолжил довольно бесцеремонно: - Однако ладно, у меня есть более важные дела, чем просвещать чужака. Если ты присоединишься к нам, Эверард, то узнаешь намного больше и, может быть, мы еще поговорим. А сейчас я должен покинуть тебя. Они поднялись. - Благодарю за подаренное мне время, господин, - произнес патрульный. - Когда-нибудь я вернусь к своему народу. Навестишь ли ты или твои слуги нас, готов? - Возможно, - уже не так резко ответил он. - Мы глашатаи Нерхи... Но сначала полная победа в этой войне. Прощай. Эверард прошел сквозь шумную толпу к небольшому загону возле штаба Цивилиса, где оставил своих лошадей. Когда он ехал верхом на этих маленьких германских пони, ноги его едва не волочились по земле. Но он и так выделялся ростом среди окружающих и удивил бы всех еще больше, если бы у него вообще не оказалось лошадей для себя и своей поклажи. Эверард двинулся на север. Колония Агриппины осталась позади и скрылась из виду. Вечерний свет золотом сверкал на речной глади. Окрестные холмы были почти такими же, какими он помнил их в родной эпохе, но поля повсюду заросли бурьяном. Тут и там виднелись разрушенные дома, белели кости, нередко человеческие: всего несколько месяцев назад в этих краях неистовствовал Цивилис. Безлюдье было ему на руку. Тем не менее он дождался темноты, прежде чем сказать Флорис: - Все в порядке, спускай платформу. Никто не должен видеть, как он исчезнет, а транспорт, способный взять на борт лошадей, более заметен, чем темпороллер. Она прислала платформу с помощью дистанционного управления, он погрузил животных на борт и мгновение спустя, преодолев огромное расстояние, прибыл в базовый лагерь. Через минуту Флорис присоединилась к нему. Они могли, конечно, переместиться в уютный, современный Амстердам, но это означало бы напрасную трату времени там, в будущем: не на перемещения туда и обратно, а на переезды от штаб-квартиры и назад, на переодевания, просто на то, что из-за перемены обстановки приходится постоянно перестраиваться. Лучше уж остаться здесь, на этой древней земле, свыкнуться не только с людьми, но и с ее природой. Природа - ее естественность, таинства дня и ночи, лета и зимы, бурь, звезд, растений, смерти - заполняет мир и души людей. Нельзя до конца понять народ, сопереживать ему, пока не войдешь в здешний лес и не позволишь лесу проникнуть в твою душу. Флорис выбрала для лагеря вершину отдаленного холма, царящего над бескрайними лесами. Никто, кроме, может быть, редкого охотника не видел его, и уж точно никто не взбирался на голую вершину. Северная Европа еще не была так густо заселена; группа племен числом в пятьдесят тысяч считалась большой и жила на огромной территории. Даже другая планета могла показаться менее чужой этой стране по сравнению с тем, что будет здесь в двадцатом веке. Два одноместных укрытия расположились бок о бок, освещенные мягким светом, а над кухонным агрегатом, порождением технологии, намного опережающей знакомую им технологию двадцатого века, вился аппетитный запах. Несмотря на это, Эверард, разместив лошадей, разжег костер из подготовленных заранее сучьев. Они поели в задумчивом молчании, потом отключили лампу. Кухонный агрегат стал еще одной тенью, не слишком отличающейся от остальных. Не сговариваясь, они сели на траву возле костра, словно каким-то шестым чувством поняли, что так будет лучше. Ветерок нес с собой прохладу. Время от времени ухала сова - тихо, словно вопрошая оракула. Верхушки деревьев волновались и блестели под звездами, будто морские волны. Седой прядью тянулся над ними на север Млечный Путь. Выше сверкала Большая Медведица, которую народ называл Ковшом или Небесным Отцом. "А как называют это созвездие на родине Эдх? - подумалось Эверарду. - И где эта родина? Если Джейн не знакомо слово "альваринг", то, очевидно, никто в Патруле не слышал о таком племени". Потрескивал костер. Он раскурил трубку, и дым от нее смешался с дымом костра. Мерцающее пламя время от времени выхватывало из темноты лицо Флорис с крепкими скулами и сбегающие по плечам косы. - Думаю, пора начинать поиски в прошлом, - произнес Эверард. Она согласно кивнула. - События последних дней подтверждают Тацита, не так ли? Все это время Эверарду приходилось оставаться среди участников событий. Флорис вела наблюдения с высоты, но также играла не менее важную роль. Если его возможности были ограничены, то она могла охватить широкую панораму и потом, ближе к ночи, рассылала своих миниатюрных роботов-шпионов записывать и передавать все, что происходит под намеченными заранее крышами. Таким образом они многое узнали. Сенат Колона осознал свое отчаянное положение. Могут ли они добиться менее тяжких условий сдачи и будет ли она почетной? Племя тенктеров, живущее напротив, на другой стороне Рейна, прислало парламентеров, предлагавших объединиться в независимый от Рима союз. Среди условий было требование до основания разрушить городские стены. Колон отклонил предложение, согласившись лишь на сотрудничество и на то, чтобы переход через реку оставался свободным в дневное время - до тех пор, пока между сторонами не возникнет больше доверия. Предполагалось также, что посредниками в таком договоре будут Цивилис и Веледа. Тенктеры согласились. Примерно тогда же прибыли Классик и Цивилис-Берманд. Классику хотелось как можно скорее отдать город на разграбление. Берманд противился. Среди прочих причин была и та, что в городе находился его сын, взятый заложником в период смуты в прошлом году, когда он все еще боролся за корону императора для Веспасиана. Несмотря на все, что произошло с тех пор, с мальчишкой хорошо обращались, и Берманд настаивал на его возвращении. Влияние Веледы могло принести взаимовыгодный мир. Так и произошло. - Да, - высказался Эверард. - Я полагаю, и дальше все пойдет в соответствии с хроникой. Колон сдастся, не слишком пострадав, и присоединится к союзу мятежников. Однако город возьмет новых заложников - жену Берманда с сестрой и дочь Классика. И то, что оба они так много поставили на кон, говорило больше чем о нуждах политики или о важности соглашения, это говорило о власти Веледы. ("Сколько дивизий у Папы римского?" - бывало, усмехался Сталин. Его преемники могли бы пояснить, что это не важно. Люди живут, главным образом, своими мечтами и часто готовы умереть за них.) - Но мы еще не добрались до точки отклонения, - напомнила Флорис. - Пока мы исследуем лишь предшествующие ей события. - И утвердились во мнении, что Веледа - ключ ко всему происходящему. Не кажется ли тебе, что нам - нет, лучше тебе одной - есть смысл явиться к ней и познакомиться? Флорис покачала головой. - Нет. Только не теперь, когда она заперлась в своей башне. Возможно, у нее сейчас эмоциональный или религиозный кризис. Вмешательство может повлечь... все, что угодно. - Ну-ну. - Эверард с минуту пыхтел своей трубкой. - Религия... Джейн, ты слышала вчера речь Хайдхина перед войском? - Частично. Я знала, что ты там и ведешь запись. - Ты не американка. И в тебе мало что осталось от предков-кальвинистов. Подозреваю, ты не в полной мере можешь оценить, что он делает. Она протянула руки к огню, ожидая продолжения. - Ни разу в жизни я не слышал столь убедительной, угрожающей карами и адским пламенем проповеди, которая нагоняла бы на слушателей такой страх перед божьим гневом, и Хайдхин исправил это упущение, - сказал Эверард. - Весьма действенная проповедь. Жестокостей, как при Кастра Ветера, больше не будет. Флорис поежилась. - Надеюсь. - Но... общий подход... Насколько я понимаю, он известен классическому миру. Особенно после того, как евреи расселились по всему Средиземноморью. Пророки Ветхого Завета оказали влияние даже на идолопоклонников. Но здесь, среди северян, оратору следовало бы апеллировать, пожалуй, к их мужской гордости. Или во всяком случае, к их верности обещаниям. - Да, конечно. Их боги жестоки, но достаточно терпимы. Что сделает их, людей то есть, восприимчивыми к христианским миссионерам. - Веледа, похоже, бьет в то же самое уязвимое место, - задумчиво произнес Эверард, - за шесть-семь сотен лет до того, как в эти края добрались христианские миссионеры. - Веледа, - пробормотала Флорис. - Вел-Эдх. Эдх Иноземка, Эдх Чужая. Она пронесла свое обращение через всю Германию. Тацит "второй" говорит, что она снова вернется сюда после поражения Цивилиса, и вера германцев начнет меняться. Да, я считаю, нам надо проверить ее след в прошлом, выяснить, откуда она начинала. 9 Тянулись дни и месяцы, медленно перемалывая победу Берманда. Тацит еще запишет, как это происходило: смятение и ошибки, близорукость и предательство, в то время как силы римлян неудержимо росли. В истории быстро стираются судьбы конкретных людей, умирающих от ран. Те подробности, что сохранятся, представляют, конечно, определенный интерес, но они в общем-то не нужны, чтобы понять результат. Достаточно и набросков. Поначалу Берманд развивал успех. Он занял страну сунициев и увеличил там свое войско. На реке Мозель он разбил отряд имперских германцев: некоторых принял к себе, остальных, вместе с вождем, погнал на юг. Это было серьезной ошибкой. Пока Берманд пробивался через бельгийские леса, Классик сидел и бездельничал, а Тутор просто не успел занять оборону на Рейне и в Альпах. Двадцать первый легион воспользовался своим преимуществом и ворвался в Галлию. Здесь он соединился с наемниками, включающими в себя и кавалерию под командованием Юлия Бригантика, племянника и непримиримого врага Цивилиса. Тутора разбили, его треверов обратили в бегство. Перед этим провалилась попытка мятежа на Секвани, и римские соединения начали прибывать из Италии, Испании и Британии. Теперь имперскими делами заправлял Петиллий Цериалис. Проведя девять худших для него лет в Британии, этот родственник Веспасиана вернул себе доброе имя, приняв участие в освобождении Рима от вителлианцев. При Могунтикуме - в будущем Майнце - он отправил галльских новобранцев по домам, объявив, что его легионы и без того достаточно многочисленны. Этот жест практически полностью умиротворил Галлию. Позже он занял Августа Треверорум, нынешний Трир, город Классика и Тутора, колыбель галльского мятежа, а затем объявил поголовную амнистию и взял под свое начало тех, кто пожелал вернуться в его армию. Обращаясь к общему собранию треверов и лингонов в суровой, убедительной манере, он доказал им, что они ничего не приобретут, продолжая сопротивление, а потеряют все. Берманд и Классик перегруппировали свои силы, за исключением той части, которую Цериалис зажал в ловушке. Они послали к нему гонца с предложением стать правителем Галлии, если он присоединится к ним. Цериалис просто переправил это письмо в Рим. Занятый политической стороной войны, он не совсем был готов к последовавшим боям. В беспощадной схватке мятежники захватили мост через Мозель. Цериалис сам командовал отрядом смертников, которые отбили мост. Варвары ворвались было в его лагерь и принялись грабить его, но Цериалис развернул когорты, смешал ряды противника, разбил их и обратил в бегство. На севере, вниз по течению Рейна, агриппинцы - то есть убии, - под нажимом заключившие мирный договор с Бермандом, внезапно перебили у себя германские гарнизоны и обратились к Цериалису за помощью. Тот послал усиленные отряды освобождать их город. Несмотря на некоторые мелкие неудачи, Цериалис добился капитуляции нервиев и тунгров. Когда свежие легионы удвоили его силы, он двинулся выяснять отношения с Бермандом. В двухдневной битве у Старого Лагеря с помощью батавийских дезертиров, которые провели его людей для флангового удара, он разгромил германцев. Война могла бы здесь и закончиться, имей римляне под рукой корабли, чтобы перекрыть варварам бегство через Рейн. Узнав о поражении, вожди оставшихся треверских мятежников тоже отступили за реку. Берманд вернулся на остров батавов вместе с людьми, желавшими продолжать войну партизанскими методами. Среди убитых ими был и Бригантик. Но все-таки они не могли долго удерживать свою территорию. Яростный бой свел Берманда и Цериалиса лицом к лицу. Германца, пытавшегося взбодрить отступающее войско, узнали; засвистели вокруг стрелы и камни, и он едва успел спастись, спрыгнув с лошади и переплыв через поток. Лодка Берманда подобрала Классика и Тутора, которые с этого времени стали не более чем его мелкими приспешниками. Цериалис, однако, тоже испытал непредвиденное поражение. После осмотра зимних квартир, построенных для легионеров в Новезии и Бонне, он вместе с флотом возвращался по Рейну. Со своих наблюдательных постов германские разведчики донесли, что в лагере самоуверенных римлян царит беспечность. Они собрали несколько сильных отрядов и облачной ночью напали. Часть германцев ворвалась в римский лагерь. Они перерезали веревки у палаток и просто закололи находящихся там людей. Их товарищи тем временем зацепили баграми несколько судов и утащили их. Великолепным трофеем стала преторианская трирема, где должен был ночевать Цериалис. Так случилось, что он находился в другом месте - по слухам, с какой-то убийской женщиной, - и вернулся к своим обязанностям измотанный и полуодетый. Для германцев это была всего лишь удачная вылазка. Вне всякого сомнения, главным ее результатом стало лишь то, что римляне повысили бдительность. Германцы перегнали захваченную трирему вверх по реке Липпе и отдали ее Веледе. Каким бы незначительным ни было это поражение, оно много позднее было воспринято в Империи как дурное предзнаменование. Цериалис все дальше углублялся в коренные земли германцев. Никто не мог удержать его. Но и он не мог перейти к окончательной схватке со своими врагами. Рим больше не в состоянии был присылать ему пополнение. Поставки припасов стали скудными и нерегулярными. Кроме того, на его войска маршем надвигалась северная зима. 10 60 год от Рождества Христова. Через плоскогорье на востоке Рейнской долины двигался многотысячный караван. Большая часть холмов заросла лесом, и пробиваться сквозь него было немногим лучше, чем плыть против течения. Лошади, быки, люди надрывались, волоча повозки. Скрипели колеса, трещал кустарник, с шумом вырывалось дыхание. Многие едва держались на ногах от усталости и голода. С возвышения милях в двух или трех от них Эверард и Флорис наблюдали, как караван пересекает открытое пространство поляны с густой травой. Оптика приблизила картину на расстояние вытянутой руки. Они могли бы подключить слуховые датчики, но хватало и одного изображения. Впереди всех ехал крепкий седовласый старик. Вокруг блестели латы и наконечники копий - личная охрана. Этот веселый блеск вовсе не соответствовал настроению тех, кто скрывался под шлемами. За ними несколько мальчишек гнали остатки стада тощих овец и свиней. Тут и там на повозках ехали плетеные клетки с курами или гусями. За телегой с вяленым мясом и сухим хлебом наблюдали более внимательно, чем за узлами с одеждой, инструментами и другими пожитками, - даже украшенный золотом грубый деревянный идол на своей повозке не удостаивался такого внимания. Чем могли помочь боги этому племени ампсивариев? Эверард указал на старика впереди. - Как ты считаешь, это их вождь Бойокал? - Во всяком случае, так Тацит записал его имя, - ответила Флорис. - Да, конечно, он. Не многие в этом тысячелетии доживали до таких лет. Мне кажется, он и сам об этом жалеет. - И о том, что большую часть жизни провел, служа римлянам. М-да. Молодая женщина, почти девочка, брела с ребенком на руках. Он плакал у обнаженной груди, в которой больше не было молока. Мужчина средних лет, возможно ее отец, пользуясь копьем как посохом, шел рядом, помогая свободной рукой, когда она спотыкалась. Вне всякого сомнения, муж этой женщины лежал сраженный в десятках или сотнях миль позади них. Эверард выпрямился в седле. - Поехали, - резко произнес он. - Нам еще далеко до места встречи: мы сильно отклонились от маршрута. Кстати, почему ты решила завернуть сюда? - Я подумала, что нам надо повнимательнее взглянуть на них, - объяснила Флорис. - Меня тоже угнетает такое зрелище. Но тенктеры испытали переход на своей шкуре, и надо хорошо знать все подробности, если мы надеемся понять отношение народа и Веледы к этим проблемам и то, как люди относятся к ней самой. - Да, пожалуй. - Эверард тронул поводья, потянул за узду запасную лошадь, которая теперь везла его скромный багаж, и двинулся вниз по склону. - Впрочем, сострадание - большая редкость в этом веке. Ближайшая цивилизация, которая его практиковала, это Палестина. Но Палестину разрушат, развеют по ветру. "Занеся таким образом семена иудаизма в Империю, и в результате родится христианство. Неудивительно, что раздоры и битвы на севере станут всего лишь примечаниями к историческим трудам". - Верность своему племени, своему роду здесь очень сильна, - заметила Флорис, - и перед лицом римской опасности только-только зарождается ощущение родства более широкого, чем кровное. "Угу, - вспомнил Эверард, - и ты подозреваешь, что здесь есть влияние Веледы. Вот почему мы прослеживаем ее путь во времени - надо постараться определить ее роль в истории". Они снова въехали под покров леса. Зеленые арки изгибались высоко над ними и над тропинкой, окаймленной с обеих сторон кустарником. Бросая блики на мох и траву, пробивался сквозь листья солнечный свет. По ветвям суетливо бегали белки. Глубокую тишину нарушали птичье щебетанье и трели. Природа уже вобрала в себя агонию племени ампсивариев. Словно яркая паутинка во тьме, протянулась между ними и Эверардом нить сочувствия. Ему нужно проехать немало, прежде чем она растянется и оборвется. Нет нужды говорить себе, что они умерли за восемнадцать сотен лет до его рождения. Сейчас они рядом, такие же настоящие, как беженцы на запад, которых он видел недалеко к востоку от этих мест в 1945 году. Но эти не найдут своевременной помощи. Тацит, очевидно, правильно наметил общие контуры исторических событий. Ампсиварии были изгнаны из своих домов хавками [хавки - германское племя, жившее между реками Эмс и Лаба]. Земли истощились. Людей с неэффективными методами ведения сельского хозяйства становилось все больше, и земля предков не могла прокормить их всех. Перенаселение - понятие относительное и такое же старое, как голод и войны, которые оно вызовет. Изгнанники двинулись к устью Рейна. Они знали, что здесь есть большие свободные территории, очищенные от прежних обитателей римлянами, которые намеревались держать их в резерве для расселения выходящих в отставку воинов. Два племени фризов уже пытались занять их, но им приказали убираться. Когда же они уперлись, на них напали, многих убили, и еще больше фризов пополнили невольничьи рынки. Но ампсиварии были верными союзниками. За сорок лет до того Бойокала бросили в темницу - за то что не присоединился к восстанию Арминия. Потом он служил под началом Тиберия и Германика, пока не оставил службу и не стал вождем своего народа. Конечно же, считал он, Рим уступит ему и его беглецам место, где можно преклонить головы. Рим не уступил. С глазу на глаз, надеясь избежать осложнений, легат предложил Бойокалу поместье для него и его семьи. Вождь отказался от взятки: - Да, нам нужна земля, где мы могли бы жить, а уж где помереть, у нас есть. Он повел племя вверх по течению - к тенктерам. Перед огромным собранием народа он призвал их, бруктеров, и все племена, которые считают чрезмерным давление Империи, присоединиться к нему и объявить Риму войну. Пока они разводили этакие квазидемократические споры по этому поводу, легат переправил свои легионы через Рейн и пригрозил истребить всех, если новоприбывших не изгонят. Вторая армия подошла с севера, из Верхней Германии, и встала за спинами бруктеров. Зажатые в тиски тенктеры уговорили гостей удалиться. "Только не строй из себя праведника. Соединенные Штаты совершат гораздо худшее предательство во Вьетнаме и по менее веским причинам". Путь Эверарда и Флорис пролегал по узкому разбитому тракту - скорее даже тропе, выбитой ногами, копытами и колесами. Они часами следовали по его подъемам и спускам. Незаметно наблюдая с высоты или с помощью электронных помощников, выделяя главное, терпеливо сопоставляя обрывки, возможно, полезных наблюдений, Флорис заранее спланировала их маршрут. Мужчине с женщиной вдвоем путешествовать без сопровождения было довольно рискованно, хотя у тенктеров разбойные нападения случались не часто. Но так или иначе, агентам было необходимо, чтобы все видели, что они прибыли обычным способом. В случае серьезной опасности можно воспользоваться парализаторами, но это только если не будет многочисленных свидетелей, чьи рассказы могут оставить след в истории. Пока трудностей не возникало. Все больше и больше на дороге появлялось попутчиков. Мужчины были неразговорчивы, словно погружены в заботы и мрачные мысли, - за исключением одного рослого малого с огромным животом, выдававшим в нем любителя пива. Он назвался Гундикаром, долго ехал рядом с необычной парой и всю дорогу безудержно болтал. В девятнадцатом или в двадцатом веке, подумал Эверард, он стал бы преуспевающим лавочником и завсегдатаем местной пивнушки. - И как это вам вдвоем удалось добраться сюда невредимыми? Патрульный выдал ему приготовленную историю: - С трудом, друг мой. Я из ревдигнов, что живут на северных берегах Эльбы, слышал о таких? Торговал на юге. Потом война между гермундурами и хаттами... Мы ускользнули. Но кажется, я один остался в живых... товар весь пропал, вот только пожитки кое-какие... Женщина... овдовела, родни не осталось, присоединилась ко мне. Теперь пробираемся домой вдоль Рейна и по побережью моря. Надеемся, больше на неприятности не нарвемся. Слышали мы о мудрой женщине с востока... Она должна, вроде бы, говорить с вами, тенктерами... - Эх, и в правду ужасные нынче времена, - вздохнул Гундикар. - Убиям на той стороне реки тоже досталось от пожаров. По-моему, это месть богов за то, что они лижут пятки римлянам. Может быть, скоро весь их род постигнет страшная кара. - Так вы будете драться, если легионы придут на ваши земли? - Ну, сейчас это глупо, мы не готовы, да и сенокос на носу, сами понимаете. Но я не стыжусь признаться, мне до слез было жалко этих погорельцев. Пусть Великая Мать будет добра к ним! И я надеюсь, жрица Эдх обратится к нам со словами утешения, когда мы действительно будем нуждаться в них. Но разговор вела по большей части Флорис. Женщина в обществе, где война обычное дело, как правило, пользуется уважением, если не полным равенством в правах с мужчиной. Она заправляет всем хозяйством, когда ее муж покидает одинокий хутор; будь то нападение соседнего племени, викингов или, позже, индейцев, она командует обороной. Больше, чем греки или евреи, германские народы верили женщинам-пророчицам, почти шаманкам, которым боги дали силу предсказывать будущее. Слава Эдх шла далеко впереди нее, и Гундикар охотно сплетничал. - Нет, неизвестно, где она появилась в первый раз. Она прибыла сюда от херусков, а прежде, я слышал, жила некоторое время у лангобардов. Я думаю, эта ее богиня Нерха, она из ванов, а не из асов... если это не еще одно имя Матери Фрикки. Но еще говорят, Нерха в гневе страшна, как сам Тив. Болтают что-то о звезде и море, но я ничего не знаю об этом, мы тут далеко от моря... Она пришла к нам вскоре после ухода римлян. Сейчас у короля гостит, а он призывает людей, чтоб те слушали. Видимо, по ее просьбе. Хотя она и не признается в этом... Флорис старалась вытянуть из него побольше. Все, что он расскажет, поможет ей спланировать последующие шаги поисков. Встречаться с самой Эдх агентам Патруля до поры до времени не стоило. Было бы глупо соваться к ней или вмешиваться, пока они не узнают, кто она такая и что задумала. В конце дня они приехали в ухоженную долину с полями и пастбищами - главное поместье короля. Он был по сути своей землевладельцем и не считал зазорным присоединяться в работе к своим крестьянам, батракам и рабам. Король верховодил в совете, распоряжался сезонными жертвоприношениями, командовал на войне, но закон и традиции связывали его так же прочно, как и любого другого смертного. Его подданные, народ весьма своенравный, могли сместить его или заставить поступать, как им нужно, в зависимости от общего настроения. Любой отпрыск королевского рода мог претендовать на его место, и чем больше он мог собрать воинов в свою поддержку, тем больше у него было прав. "Неудивительно, что германцы не могут одолеть Рим, - размышлял Эверард. - И никогда не смогут. Это удастся лишь их потомкам - готам, вандалам, бургундцам, ломбардцам, саксонцам и остальным, - но то будет победа над несуществующим противником, так как Империя сгниет изнутри. А кроме того, она одолеет их еще раньше - духовно, обратив в христианство. Так что новая западная цивилизация возникнет там, где начинала предыдущая, древняя: в Средиземноморье, а не на Рейне или на Северном море". Мысль промелькнула в глубине сознания, лишь подтверждая то, что он уже знал, и исчезла, как только его внимание сосредоточилось на предстоящем. Король и его домочадцы жили в длинном, крытом тростником бревенчатом здании. Амбары, сараи, несколько лачуг, где спала челядь, и другие пристройки вместе с ним образовывали квадрат. Неподалеку высилась древняя рощица - святилище, где боги принимали подношения и являли свои предзнаменования. Большинство прибывших разбило лагерь перед королевским домом, заполнив луг. Рядом на огромных кострах жарились телята и свинья, в то время как слуги разносили всем пиво в деревянных чашах или рогах. Щедрое гостеприимство было существенным элементом укрепления репутации хозяина, от которой довольно сильно зависела его жизнь. верард и Флорис, стараясь не привлекать внимания, устроились на краю лагеря и смешались с толпой. Пробравшись между строениями, они смогли заглянуть во внутренний двор. Кое-как вымощенный булыжником, сейчас он был заполнен лошадьми важных гостей, которые удостоились чести остановиться в доме короля. Стояла во дворе и повозка, запряженная четырьмя белыми быками. Она весьма отличалась от других транспортных средств; была красиво и со вкусом отделана. Позади сиденья возничего сходились к крыше боковины. - Фургон, - проговорил Эверард, - должно быть Веледы-Эдх. Интересно, спит она в нем в дороге? - Без сомнения, - ответила Флорис. - Ей нужно сохранять достоинство и таинственность. Полагаю, там есть и образ богини. - М-да. Гундикар упоминал о нескольких мужчинах, путешествующих с нею. Ей ни к чему вооруженная стража, если племена уважают ее настолько, насколько я полагаю, но охрана тоже производит впечатление, и, кроме того, кто-то должен выполнять черную работу. При этом статус помощников идет им на пользу: их приглашают ночевать в жилище господина наравне с его окружением и местными вождями. Ее тоже, как ты полагаешь? - Конечно нет. Лежать на скамье среди храпящих мужчин?! Она или спит в своем фургоне, или король предоставляет ей какое-нибудь отдельное помещение. - Как она этого добивается? Что дает ей такую власть? - Мы и пытаемся это узнать. Солнце скользнуло за вершины деревьев на западе. Над долиной стали сгущаться сумерки. Ветер дохнул прохладой. Теперь, после того как гости насытились, он нес только запахи дыма и лесной чащи. Порывы ветра поддерживали костры, пламя взлетало кверху, шумело, плевалось искрами. К своим гнездам возвращались вороны, стремительно проносились над головой ласточки. Изменчивые стаи перистых облаков стали пурпурными на востоке и светло-зелеными на западе. Открылась взорам дрожащая вечерняя звезда. Зазвучали рожки. Воины прогрохотали из большого зала через двор на утоптанную площадку снаружи. В последних лучах заходящего солнца блестели наконечники копий. К ним вышел человек в богато украшенной одежде и с тяжелыми золотыми спиралями на запястьях - король. По толпе собравшихся прокатился вздох, затем все замерли в ожидании. Сердце Эверарда стучало. Король говорил громко, суровым голосом. Эверард подумал, что в глубине души он потрясен. К нам издалека, говорил король, прибыла Эдх, о чудотворстве которой все слышали. Она хочет объявить тенктерам пророчество. Оказывая честь ей и богине в ее лице, он повелевает ближайшим жителям пересказать пророчество соседям, чтобы те передали его дальше, и так по всем его владениям. Однако в теперешние смутные времена, какие бы знамения ни посылали боги, относиться к ним нужно осторожно, взвешенно. Слова Эдх могут больно ранить, предупредил король, но сносить боль нужно мужественно и стойко - как если бы вам вправляли вывихнутую руку. Обдумайте значение пророчества, чтобы ясно представлять, как оно повлияет на людей и как те поступят, услышав его. Король отступил в сторону. Две женщины - возможно, его жены - вынесли высокий, на трех ножках, стул. Эдх вышла вперед и села. Эверард старался разглядеть ее сквозь сгущающиеся сумерки. Как бы он хотел воспользоваться своим биноклем в этом неверном свете костров! То, что он увидел, удивило его. Он был почти уверен, что она предстанет в лохмотьях. Однако одета она была хорошо; длинный, белой шерсти балахон с короткими рукавами, отороченная мехом голубая накидка, скрепленная позолоченной бронзовой брошью, легкие башмаки из тонкой кожи. Голова была обнажена, как у служанок, но длинные каштановые косы переплетали ленты из змеиных кож. Высокая, хорошо сложенная, но худая, она двигалась осторожно и как-то отрешенно. На продолговатом лице с правильными чертами горели большие глаза. Когда она открыла рот, великолепные зубы засияли белизной. "Она такая молодая, - подумал он. - Хотя нет, ей наверное, за тридцать. Здесь это средний возраст. Она могла уже быть бабушкой, но говорят, что никогда не выходила замуж". Эверард на мгновение отвлекся и скользнул взглядом по человеку, сопровождавшему ее и стоявшему сейчас рядом. Вздрогнув, он узнал этого темноволосого, угрюмого, одетого в мрачные тона мужчину. "Хайдхин. Конечно же. Только на десять лет моложе, чем когда я впервые увидел его. Хотя даже сейчас он выглядит почти таким же". Эдх заговорила. Руки ее неподвижно лежали на коленях, а голос - хриплое контральто - оставался спокойным, хотя в нем чувствовались сталь и зимний ветер. - Слушайте меня и запоминайте, - проговорила она, подняв глаза к вечерней звезде над их головами. - Высокородные или низкорожденные, полные сил или стоящие одной ногой в могиле, смотрящие вперед бесстрашно или опасливо, я прошу вас слушать. Когда жизнь потеряна, вам и сыновьям вашим остается только одно: ваше доброе имя. Доблестных дел никто не забудет, они навечно останутся в памяти людей; ночь и забвение - удел малодушных! Не принесут боги добра предателям, не милость, а гнев обрушат на ленивых. Кто боится драться - теряет свободу, будет ползать он на коленях, собирая крохи, и дети его обречены на позор и нищету. Женщины его беспомощно будут плакать, обесчещенные врагом. И эти несчастья - справедливая кара. Лучше бы дотла сгореть его дому. Но тот, кто хочет стать героем, будет бить врагов, пока не падет сраженным и не будет взят на небо. В небесах грохочут копыта. Летят молнии, сверкают копья. Вся земля содрогается от гнева. Морской прибой разрушает берега. Ныне Нерха ни за что не станет терпеть бесчестье. В гневе выйдет она, чтобы усмирить Рим, боги войны пойдут вместе с нею, и вороны и волки... Она перечислила все переносимые унижения, поборы, неотомщенные смерти. Ледяным тоном она хлестала тенктеров за уступки захватчикам и глухоту к призывам единокровных племен. Да, на первый взгляд, у них не было выбора, но, в конечном счете, они выбрали позор. Сколько бы они ни приносили жертв в святилищах, это не вернет им чести. Расплатиться им предстоит неисчислимыми бедами. И повинен во всем Рим. Но настанет день... Ждите, когда поднимется кровавое солнце, и будьте готовы. Позже, прослушивая запись, Эверард и Флорис вновь ощутили магию заклинаний. В первый раз их тоже охватил эмоциональный порыв, чувство единения с орущей и потрясающей оружием толпой. - Массовый гипноз, - сказала Флорис. - Скорее всего, именно так, - ответил Эверард. - Власть над людьми - это дар. В настоящем лидерстве всегда есть доля таинственности, что-то сверхчеловеческое... Но я не удивлюсь, если, ко всему прочему, и сам поток времени не влечет ее за собой, помогая и подталкивая. - Переместимся на север к бруктерам, где она обоснуется, а уж тогда... Что касается ампсивариев, они странствовали год за годом, иногда, на короткое время находя пристанище, но чаще их изгоняли, пока, по свидетельству Тацита, "все их юноши не были убиты в чужих землях, а тех, кто не мог сражаться, не забрали в рабство". II С востока, оставляя за спиной утро, двигались асы в мир. Ветер вздымал в небо искры из-под колес повозок, которые так гремели, что сотрясались горы. Лошади оставляли дымящиеся черные отпечатки огненных копыт. Стрелы асов затмевали свет. Звук боевых рогов пробуждал в людях жажду убийства. Против пришельцев выступили ваны. Впереди, верхом на своем быке и с Живым Мечом в руке ехал Фрох. Ветер терзал море, пока пенные волны не взметнулись к подножию луны, и она скрылась с небосклона. Над волнами в своем корабле прибыла Найэрда. Правой рукой она управляла кораблем с помощью Древесной Секиры вместо весла. С левой руки она спускала орлов - кричать, клевать и терзать. Над бровью ее горела звезда, белая, как сердце пламени. Так боги шли войной друг на друга, а с дальнего севера и дальнего юга смотрели етуны и обсуждали, как такая битва может расчистить для них путь. Но птицы Вотана все видели и предупредили его. Голова Мима услышала и предупредила Фроха. И тогда боги объявили перемирие, обменялись заложниками и провели совет. Помирившись, они поделили мир между собой, устроили свадьбы и стали принадлежать друг другу: ас вану - отец матери, колдун жене, а ван асу - охотница кузнецу, ведьма воину. Именем тех, кого они повесили, именем тех, кого утопили, собственной смешанной кровью клялись они сохранять нерушимым мир до Судного дня. Потом возвели они стены для собственной защиты - деревянный частокол на севере, гору острых камней на юге - и приняли власть надо всем, что подчиняется Закону. Но один из асов, Леоказ Вор, наполовину етун, остался недоволен. Он жаждал возврата старых, диких времен и жалел, что с ним теперь мало кто считается. Наконец он улизнул незамеченным и добрался до южной стены из камня. Наслав сонное заклятие на стражу у ворот, он забрал из тайника ключ и проник в Железную Страну. Вступив в сделку с ее властителями, он получил копье Летнего Проклятия, и отдал им ключ. Так Железные Владыки проникли в земной мир. Их войско промчалось, неся рабство и смерть. Запад первым узнал их силу, и солнце часто садилось в озера крови. Но гигант Хоэдх направился на север, думая достичь Страны Морозов и заручиться там поддержкой етунов. На своем пути он делал все, что хотел; с лугов забирал коров, расшвыривал дома по бревнышку в поисках хлеба, сеял огонь и убивал людей ради развлечения. Весь путь его был отмечен развалинами. Он достиг берега моря и заметил вдалеке Найэрду. Та беззаботно сидела на камне, расчесывая волосы. Локоны сверкали золотом, а груди казались словно белый снег, когда на нем лежат голубые тени. Вспыхнуло в нем желание. Бесшумно, несмотря на свои размеры, Хоэдх подкрадывался все ближе, потом вскочил и схватил ее. Поскольку она сопротивлялась, он ударил ее головой о скалу и лишил сознания. Здесь, среди прибоя, Хоэдх овладел ею. Хотя прилив был небольшой, вода поднялась над скалой, чтобы скрыть позор. От того многие корабли погибли, и волны унесли мореходов. Но это не уменьшило ярости и горя Найэрды. Очнувшись снова в одиночестве, она поднялась с диким криком, и на крыльях шторма ринулась в свой дом за горизонтом. - Куда он ушел? - закричала она. - Мы не знаем, - зарыдали ее дочери, - но только он ушел от моря. - Месть последует за ним, - произнесла Найэрда. Она вернулась на сушу и направилась в жилище, которое делила с Фрохом, чтобы уговорить его помочь ей. Но была весна, и он ушел пробуждать растения к жизни. Ей тоже полагалось помогать, и потому она не могла потребовать себе быка Землевержца, хотя имела на это право. Тогда Найэрда призвала своего старшего сына и превратила его в высокого черного скакуна. Оседлав его, она направилась к асам. Вотан снабдил ее бьющим без промаха копьем, Тивас отдал свой Шлем Ужаса. Она отправилась по следу Хоэдха. Год наступил засушливый, когда Найэрда покинула Фроха и свое море. Хоэдх слышал, как она идет по его следу. Он поднялся на гору и приготовил свою дубину. Настала ночь. Взошла луна. В ее сиянье он издалека увидел копье, шлем и оскал зловещего жеребца. Сердце его ушло в пятки, и он рванулся на запад. Бежал он так быстро, что Найэрда едва удерживала его в поле зрения. Хоэдх добрался до своих друзей, Железных Владык, и взмолился о помощи. Щит к щиту встали они впереди него. Найэрда метнула копье поверх голов и пронзила врага. Кровь его затопила долины. Она отправилась домой, все еще гневаясь на Фроха за нарушенное им обещание. - Я буду брать быка, когда захочу, а ты еще пожалеешь об этом, когда он потребуется тебе в роковой день. Он тоже рассердился на нее - за то, что она сделала с их сыном. Они расстались. Накануне Средизимья она родила отпрысков Хоэдха, девять сыновей, и превратила их в собак, таких же черных, как скакун. Тонар Громовержец подъехал к дому Найэрды. - Фрох оставил свою сестру, а ты брата, чтобы вам двоим быть вместе, - произнес он. - Если вы не сойдетесь, жизнь умрет и на земле, и в море. Чем тогда кормиться богам? Весной неохотно вернулась Найэрда к мужу. Осенью она снова покинула его, как это бывало раньше. - Леоказ нарушил данную нами клятву, - сказал ей Вотан. - С этих пор мир никогда не будет знать покоя. И нам опять нужно мое копье. - Я верну его, - ответила Найэрда, - если ты обещаешь дать его мне, а Тивас - свой шлем, когда я выйду на охоту. Поток унес копье в море. Долго металась Найэрда в поисках. Много есть рассказов о странной женщине, что приходит то в одну страну, то в другую. Тем, кто привечал ее, она помогала: излечивала их раны, исправляла уродства, предупреждала о грядущих бедах. Еще она посылала женщин бродить по земле и делать то же, что она, в ее честь и по ее заветам. В конце концов она нашла копье, плывущее под вечерней звездой. Но мстительность не покидает ее. При смене времен года, а порой и когда угодно, сердце ее холодеет при воспоминании об унижении, и она идет куда глаза глядят. На коне, в окружении собачьей своры, в шлеме и с поднятым копьем, она несется с ночным ветром, набрасываясь на Железных Владык, разметая призраки злодеев и принося несчастье врагам тех, кто почитает ее. Страшно это - услышать шум и гам в небе, рев горна и стук копыт - звуки Дикой Охоты. Но мужчин, что поднимут оружие против ее врагов, непременно ждет ее благословение. 11 49 год от Рождества Христова. На западе от Эльбы, южнее того места, где однажды возникнет Гамбург, раскинулись владения лангобардов. Столетия спустя их потомки завершат длительную миграцию, захватив северную Италию, и создадут королевство, ставшее известным как Ломбардийское. Однако сейчас они были всего лишь одним из германских племен, хотя и достаточно могучим, чтобы нанести римлянам много жесточайших ударов в Тевтобургском лесу. Позднее их топоры разрешили спор, кому быть королем у их соседей херусков. Богатые, высокомерные, они вели торговлю и разносили новости от Рейна до Вистулы, от кимвров в Ютландии до квадиев на Дунае. Флорис решила, что им с Эверардом нельзя просто так въехать и объявить себя бедствующими путешественниками из каких-либо других мест. Такое удавалось в 60-70-е годы среди народов западных земель, связанных с Римом военными, служебными, иными делами больше, чем с восточными племенами. Сейчас же риск совершить ошибку был слишком велик. Здесь в это время находилась Эдх, странствовавшая уже два года. Здесь должны находиться ключи к тайне ее происхождения, здесь скорее всего удастся получить возможность лучше изучить влияние Веледы на народы, через территорию которых пролегал ее маршрут. К счастью - но, конечно, не случайно - один этнограф был резидентом Патруля в этих местах, как Флорис среди фризов. Патрулю понадобились некоторые сведения о жизни в Центральной Европе первого века, и здесь оказалось наиболее подходящее место для наблюдений. Йенс Ульструп прибыл сюда больше десяти лет назад. Он выдал себя за домара, из местности, что в будущем станет норвежским Бергеном - терра инкогнита для привязанных к своей земле лангобардов. Семейная вражда вынудила его покинуть родные места. Он отправился в Ютландию: к тому времени южные скандинавы уже научились строить довольно большие суда. Дальше он двигался на своих двоих, зарабатывая на хлеб и ночлег песнями и стихами. По обычаю король награждал сочинителя понравившихся ему стихов золотом и приглашением погостить. Домар вложил деньги в торговлю, на удивление быстро получил прибыль и в должное время купил собственный дом. Его торговые интересы и любознательность, естественная для менестреля, служили оправданием частых и длительных отлучек. Многие его поездки и в самом деле совершались в другие земли этой же эпохи, хотя он мог бы посетить их с помощью темпороллера. Удалившись туда, где его никто не мог увидеть, он вызвал из тайника машину времени. Мгновение спустя, но несколькими днями раньше, он оказался в лагере Эверарда и Флорис. Они обосновались далеко на севере, в необитаемом районе - американцы назвали бы его ДМЗ, демилитаризованная зона, - между землями лангобардов и хавков. С утеса, скрытого за деревьями, они смотрели в сторону реки. Она широко растеклась между темно-зелеными берегами; шелестел тростник, квакали лягушки, серебром всплескивалась рыба, водяные птицы в бесчисленном множестве суетливо летали над рекой; иной раз у противоположного, суаринианского, берега появлялись в лодках рыбаки. - Мы вряд ли влияем на здешнюю жизнь, - говорила Флорис. - Не больше, чем бестелесные духи. Но вот появился Ульструп, и они вскочили на ноги. Гибкий, светловолосый мужчина, он выглядел таким же варваром, как и они. Нет, он, конечно, явился не в килте из медвежьей шкуры. Напротив, его рубашка, плащ и штаны были из хорошей ткани, ладно скроенные, искусно сшитые. Золотую брошь, что сверкала у него на груди, едва ли одобрили бы эллины, но и она выглядела неплохо. Волосы Ульструпа были расчесаны и собраны в узел с правой стороны, усы подстрижены, а на подбородке чернела щетина, но лишь потому, что до "Жиллеттов" здесь еще не додумались. - Что вы обнаружили? - воскликнула Флорис. По тому, как Ульструп улыбнулся, стало ясно, насколько он устал. - Долго придется рассказывать, - ответил он. - Дай человеку отдышаться, - вмешался Эверард. - Садитесь сюда. - Он показал на мшистое бревно. - Хотите кофе? Свежий. - Кофе, - блаженно закатил глаза Ульструп. - Я часто пью его во сне. "Странно, - подумал Эверард, - что нам троим приходится говорить на английском языке двадцатого века. Хотя, нет. Он ведь тоже наш современник. Некоторое время английский будет играть примерно такую же роль, как теперь латинский. Но не так долго". Они перекинулись несколькими фразами, прежде чем Ульструп посерьезнел. Взгляд его, остановившийся на коллегах, напоминал взгляд загнанного в ловушку животного. Тщательно подбирая слова, он заговорил: - Да. Полагаю, что вы правы. Это что-то уникальное. Я могу подтвердить, что возможные последствия пугают меня; у меня нет опыта наблюдений вариантной реальности, равно как и ее изучения. Я уже говорил вам раньше, что слышал рассказы о бродячей прорицательнице, но не обращал на них внимания. Такое явление... ну, не совсем обычно для этой культуры, но в общем-то встречается. Меня больше заботила предстоящая гражданская война между херусками, и, честно говоря, ваше распоряжение заняться этой женщиной, чужестранкой, было очень некстати. Агент Флорис, агент Эверард, приношу свои извинения. Но я встретился с ней. Слушал ее речи, подолгу разговаривал с теми, кто ее окружает. Моя жена-лангобардийка пересказывала мне женские сплетни о ней. Вы упомянули о значительном влиянии Эдх на западные племена. Подозреваю, вы не в курсе, насколько сильно оно здесь и как быстро возрастает. Она прибыла в неказистой повозке. По слухам, ей дали эту повозку лемовии после того, как она пришла к ним пешком. Уедет она отсюда в прекрасном фургоне, изготовленном по приказу короля и запряженном его лучшими быками. Эдх прибыла в сопровождении четырех мужчин. Уезжать собирается с дюжиной. Она могла бы иметь гораздо больше - и женщин тоже - но выбрала нескольких и ограничилась этим, видимо, из соображений практичности. Думаю, не обошлось без советов Хайдхина, которого вы тоже упоминали... И вот еще что. Я видел гордых молодых воинов, готовых бросить все и следовать за ней в качестве слуг. Видел, как тряслись у них губы и как они едва сдерживали слезы, когда Эдх им отказала. - Как она этого добивается? - прошептал Эверард. - Миф, - высказалась Флорис. - Верно? - Как вы догадались? - удивился Ульструп. - Я ее слушала дальше во времени и хорошо знаю, чем можно пронять фризов. Не могут они уж слишком отличаться от восточных собратьев. - Да. Вероятно. Различаются они не более, чем, скажем, немцы и голландцы в наше время. Конечно, Эдх не проповедует новую религию. Это выше языческого миропонимания. Я готов предположить, что ее идеи эволюционируют по мере ее продвижения вперед. Она не добавляет новых богов, нет, но ее богиня известна большинству германских племен. Здесь ее называют Найэрда. В какой-то степени она соответствует германской богине плодородия Нертус, как описывает этот культ Тацит. Вы помните? Эверард кивнул. В "Германии" было описание крытой, запряженной быками повозки, что каждый год возила изображение богини по стране. В этот период войны откладывались, и наступало время земледельческих ритуалов. После того, как богиня возвращалась в свою рощу, идола относили к уединенному озеру, рабы отмывали его и их почти сразу же топили. Никто не спрашивал, что это за церемония такая, что ее можно наблюдать только перед смертью. - Довольно мрачный обычай, - сказал он. Этот культ никак не отражался в легендах неоязычников его собственной эпохи о доисторических временах благословенного матриархата. - У них и жизнь довольно мрачная, - заметила Флорис. В Ульструпе проснулся ученый. - Это явно одна из фигур хтонического пантеона, ван, - произнес он. - Их культ возник до появления индоевропейцев в этих краях. Они принесли с собой черты воинственности и придали мужественность небесным богам, асам. Смутные воспоминания о конфликтах культур сохранились в мифах о войнах между двумя божественными расами, которые, в конце концов, закончились торговлей и взаимными браками. Нертус-Найэрда все еще остается женственной. Веками позже она обратится в бога мужского пола - эддического [эддический - от Эдды, памятника древнескандинавской эпической литературы] бога Ньерда - отца Фрейи и Фрейра, который сегодня все еще ее муж. Ньерд станет морским богом, так как Нертус связана с морем, хотя одновременно она еще и богиня земледелия. Флорис коснулась руки Эверарда. - Ты что-то вдруг помрачнел, - проговорила она. - Извини. - Он встряхнулся. - Я отвлекся. Вспомнил эпизод, который еще случится у готов. Он связан с их богами. Но это всего лишь маленькое завихрение в потоке времени, незаметное ни для кого, кроме его участников. Тут другое. Не могу объяснить, но нутром чувствую. Флорис повернулась к Ульструпу. - Так что же все-таки проповедует Эдх? - спросила она. - Проповедует. - Он поежился. - Пугающее слово. Язычники не проповедуют - по крайней мере язычники-германцы. А христианство в этот момент не больше чем преследуемая еврейская ересь. Нет, Эдх не отрицает Вотана с компанией. Она просто рассказывает новые истории о Найэрде и ее могуществе. Но не все так просто в том, как их воспринимают. Однако... судя по настойчивости и ораторскому искусству... да, действительно, можно сказать, она произносит проповеди. Эти племена не знали прежде ничего подобного. У них нет иммунитета. Вот почему они с такой готовностью восприняли христианство, когда сюда добрались миссионеры. - Как бы в оправдание, тон его стал суше. - Хотя, конечно же, кроме этого возникнут и экономические, и политические предпосылки для обращения в новую веру, которые, без сомнения, решают дело в большинстве случаев. Эдх не предлагает ничего такого, если не считать ее ненависти к Риму и пророчеств о его падении. Эверард потер подбородок. - Выходит, она как бы изобрела проповедь, и речи ее проникнуты религиозным рвением... Сама по себе, - сказал он. - Но как это случилось? Почему? - Надо выяснить, - подытожила Флорис. - А что за новые мифы? - поинтересовался Эверард. Ульструп задумчиво посмотрел вдаль. - Пересказывать все, что я слышал, слишком долго. Они в зачаточном состоянии, без всякой теологической системы, как вы понимаете. Думаю, они не исчерпываются теми, что я услышал из ее уст или от рассказчиков. Во всяком случае, я не слышал их развития с течением времени. Но если обобщить... Она нигде не утверждает этого прямо, возможно, даже сама еще не осознает, но Эдх превращает свою богиню в существо могучее и... и всеобъемлющее. Найэрда не отбирает власть над мертвыми у Вотана, но она так же, как он, принимает их в своем доме и ведет на охоту через небесную твердь. Она становится такой же богиней войны, как Тивас, и требует уничтожения Рима. Как и Тонар, она распоряжается стихиями, погодой, штормами, равно как и морями, реками, озерами - всей водой. Ей принадлежит луна... - Геката... [богиня Ночи в греческой мифологии] - пробормотал Эверард. - И при этом она сохраняет свою древнюю привилегию - даровать жизнь, - продолжил Ульструп. - Женщины, которые умирают при родах, отправляются к ней, как павшие воины к эддическому Одину. - Это должно привлекать женщин, - отметила Флорис. - И привлекает, - согласился Ульструп. - Не то чтобы у них возникла отдельная вера - тайные культы и секты неизвестны германцам, - но они питают склонность к собственным обрядам. Эверард прошелся от края до края узкой поляны, ударяя кулаком в ладонь. - Да, - произнес он. - Это сыграло свою роль в распространении христианства и на юге, и на севере. Христианство давало женщинам больше, чем любое язычество, больше, чем Великая Мать. Они не могли обратить в новую веру своих мужей, но на детей они повлияли, это уж точно. - Мужчины тоже могут поддаться, - обратился Ульструп к Флорис. - Вам в голову пришло то же, что и мне? - Да, - ответила она не совсем уверенно. - Это могло случиться: Тацит "второй"... Веледа вернулась в свободную Германию после поражения Цивилиса, продолжая выполнять свою миссию, и новая религия распространилась среди варваров. Она могла оформиться и укрепиться после ее смерти. Никакой альтернативы не было. Она, конечно, не могла принять форму монотеизма [монотеизм - религия, признающая, в отличие от политеизма, единого бога] или чего-то подобного. Но богиня могла стать верховной фигурой, вокруг которой собрались все остальные. В духовном плане она могла дать людям столько же, или почти столько же, как христианство. Немногие бы тогда присоединились к нынешней церкви. - Тем более если для этого не будет политических причин, - добавил Эверард. - Я наблюдал подобный процесс у скандинавских викингов, где крещение стало входным билетом в цивилизацию со всеми ее культурными и экономическими преимуществами. Но рухнувшая западная Римская империя не будет выглядеть привлекательно, а Византия слишком далеко. - Верно, - подтвердил Ульструп. - Вера в Нертус может стать идеологической основой германской цивилизации - не варварства, а цивилизации, хотя и бурной, у которой достаточно внутренних сил, чтобы сопротивляться христианству, как это будет в зороастрийской [Зороастр, или Заратуштра (между 10-м и первой половиной 6 в. до н.э.), - пророк и реформатор древнеиранской религии, получившей название зороастризм] Персии. Они и сейчас уже не дикари, как вы знаете. Они знакомы с внешним миром, взаимодействуют с ним. Когда лангобарды вмешались в ссоры херусских династий, они восстановили на троне короля, которого свергли за то, что он ориентировался на римлян и был ставленником Рима. Это был хитрый ход. Торговля с югом год от года возрастала. Римские или галло-римские корабли иной раз добирались даже до Скандинавии. Археологи нашего времени будут говорить о римском железном веке, за которым последовал германский железный век. Да, они учатся, эти варвары. Они принимают все, что считают полезным. Из этого вовсе не следует, что они сами должны подвергнуться ассимиляции. - И продолжил упавшим голосом: - Но если этого не произойдет, будущее изменится, и "наш" двадцатый век исчезнет. - Такой вариант развития событий мы и стараемся предотвратить, - жестко сказал Эверард. Наступило молчание. Убаюкивающе шептал ветер, шелестела листва, солнечный свет играл на речной глади. Безмятежность природы казалась нереальной. - Но нам нужно узнать, каким образом и когда началось такое отклонение, прежде чем мы сможем что-нибудь сделать, - продолжал Эверард. - Ты выяснил, откуда Веледа родом? - Боюсь, что нет, - признался Ульструп. - Плохие средства сообщения, огромные дикие пространства. Эдх отказывается говорить о своем прошлом, ее компаньон Хайдхин тоже. Может быть, он чувствовал себя спокойнее спустя двадцать один год, когда говорил вам об альварингах, хотя, кто они такие, я не знаю, но и тогда, мне кажется, опасно расспрашивать его о подробностях, а сейчас от них вообще ничего не добьешься. Тем не менее я слышал, что впервые она появилась у ругиев на балтийском побережье пять или шесть лет назад - точнее я определить не смог. Говорят, она прибыла на корабле, как и подобает богине в соответствии с пророчеством. Это, а также акцент, указывает на ее скандинавское происхождение. Извините, но больше я ничего не могу добавить. - Пригодятся и эти сведения, - отозвался Эверард. - Вы неплохо поработали. Приборы и терпение - и кое-какие расспросы на месте помогут нам вычислить время и место ее высадки. - И тогда... - Флорис умолкла, устремив взгляд поверх реки и леса за ней, на север, в сторону невидимого морского побережья. 12 43 год от Рождества Христова. Справа и слева простирался берег, песок наползал на дюны, поросшие чахлой травой, и так - насколько хватало взгляда. Водоросли, чешуя, кости рыб и птиц лежали вперемешку на темной полоске чуть ниже верхней линии прибоя. На волнах качались несколько чаек. Ветер пронизывал холодной сыростью, неся с собой вкус соли и запах морских глубин. Волны омывали низкий берег, с шипением отступая назад и снова возвращаясь, каждый раз немного выше, чем прежде. Дальше от берега они перекатывались крепкими водяными валами и с глухим шумом неслись до самого горизонта, сливавшегося с небом. Темной завесой мчались по небу обрывки облаков. Оно как бы давило на мир, это небо, огромное, как море. Дождь уходил на запад. На суше вокруг маленьких озер качалась осока, зелень которой была единственным светлым пятном вокруг. Вдалеке чернел лес. Сквозь болото к берегу пробивался ручей. Местные жители, несомненно, использовали его для спуска на воду своих лодок. Их деревушка располагалась в миле от берега: под торфяными крышами горбилось несколько глинобитных хижин. Над трубами вился дымок. Больше ничто не двигалось. Появившийся внезапно корабль внес оживление. Красивый корабль - длинный и стройный, обшитый внакрой, с высокими кормой и носом, без мачт, - он быстро перемещался, движимый пятнадцатью парами весел. Штормами изрядно побило красную краску, которой он был выкрашен, но дуб оставался прочным. По приказу рулевого команда подогнала корабль к берегу, люди попрыгали с бортов и подтянули судно на сушу. Эверард вышел навстречу. Люди с корабля ждали его в напряженной готовности. Стоящие впереди могли видеть, что с ним никого нет. Эверард подошел ближе и воткнул древко копья в песок. - Приветствую вас, - произнес он. Седой человек со шрамами - должно быть, капитан - спросил: - Ты из той деревни? Диалект, на котором он задал вопрос, было бы трудно понять, если бы Эверард и Флорис не впитали его на уровне подсознания при помощи гипнопедии. Вернее, они выучили датский, каким он будет четыре века спустя. Но ничего ближе в каталогах не оказалось. К счастью, ранние нордические языки изменялись медленно. Тем не менее агенты не могли надеяться сойти за земляков ни тех, кто прибыл на корабле, ни местных жителей. - Нет, я путник. Задержался здесь в поисках ночлега. Я заметил корабль и решил первым услышать ваши рассказы. Это лучше всяких местных баек. Меня зовут Маринг. Обычно патрульный представлялся Эверардом. Это имя звучало примерно одинаково на разных языках, но ему придется воспользоваться им в будущем при встрече с Хайдхином, с которым он надеялся поговорить сегодня. Эверард не хотел подвергаться риску быть узнанным после - еще один прокол в реальности с непредвиденными последствиями. Флорис предложила маскировку под германца-южанина. Она помогла ему приладить пышный русый парик и накладную бороду вкупе с примечательным носом, который будет отвлекать внимание от всего остального. Учитывая человеческую забывчивость и долгие годы до следующей их встречи, можно было рассчитывать на успех. Губы моряка скривились в улыбке. - А я Вагнио, сын Тузевара из деревни Хайриу, что в землях альварингов. Откуда прибыл ты? - Издалека. - Патрульный ткнул пальцем в сторону деревеньки. - Они что, прячутся за стенами? Боятся вас, что ли? Вагнио пожал плечами. - Откуда им знать, может быть, мы грабители какие. Сюда мало кто приплывает. Да и мы высадились... Эверард уже все знал. С темпороллера он и Флорис давно наблюдали за кораблем, определив, что только на этом есть женщина. Прыжок в будущее показал, где она должна остановиться. Прыжок обратно в прошлое приблизил его к цели. Флорис осталась за облаками. Объяснять ее присутствие было бы слишком хлопотно. - ...только чтобы переночевать, - говорил Вагнио, - и утром наполнить бурдюки водой. А потом - вдоль берега на запад к англам с товаром для большой ярмарки, которую они проводят в это время года. Эти, если захотят, могут прийти, а нет, так мы оставим их в покое. У них и взять-то нечего. - А сами они разве не годятся для невольничьего рынка? - Такой вопрос был омерзителен для Эверарда, но совершенно естествен для этого века. - Нет, они убегут, как только увидят, что мы направляемся к ним, и уведут с собой всю живность. Вот почему они строятся на таком расстоянии от моря. - Вагнио прищурился. - А ты, должно быть, из сухопутных крыс, раз не соображаешь этого? - Да, из маркоманов. - Племя это жило достаточно далеко, примерно там, где в двадцатом веке находится западная Чехословакия. - А вы часом не из Скании? - Нет. Альваринги занимают половину острова неподалеку от геатишского берега. Оставайся на ночь с нами, Маринг, и мы обменяемся рассказами... Куда это ты уставился? Моряки собрались вокруг, жадные до новостей. В основном рослые блондины. Они топтались на месте, заслоняя от патрульного корабль, пока двое из них наконец не передвинулись. Через открывшееся свободное пространство Эверард увидел, как гибкий юноша спрыгнул с борта на берег. Затем он поднял руки и помог сойти женщине. Веледа! Безусловно. "Я узнал бы это лицо, эти глаза даже на дне океана, сотворенного ее богиней". Но как молода она сейчас! Девушка-подросток, тонкая, как лоза. Ветер трепал распущенные каштановые волосы и юбку до лодыжек. С расстояния в десять или пятнадцать ярдов Эверарду показалось, что он увидел... но что? Взгляд, устремленный вдаль, губы, внезапно дрогнувшие или что-то прошептавшие - горе, потерянность, мечту? Он не мог с уверенностью сказать. Конечно же, она не проявила никакого интереса к нему. Эверард не понял даже, заметила ли она его вообще. Бледное лицо повернулось в другую сторону. Она отрывисто заговорила со своим темноволосым спутником, и они пошли вдоль берега прочь от корабля. - А, на нее, - понял наконец Вагнио. На его лице застыло замешательство. - Странная парочка, эти двое. - Кто они? - спросил Эверард. Тоже естественный вопрос - еще никто не слышал, чтобы женщина пересекала море иначе, как пленница. В свое время захватчики с берегов Ютландии и Фрисландии переправят свои семьи в Британию, но произойдет это спустя века. Хотя, может быть, скандинавы брали иногда своих женщин в морские походы даже в эти века... Эверард, правда, не располагал такой информацией. Эти земли в данный период истории вообще были изучены слабо: считалось, что происходящее здесь едва ли может повлиять на судьбы мира до начала Великого переселения народов. Но вот ведь... - Эдх, дочь Хлавагаста, и Хайдхин, сын Видухада, - произнес Вагнио, и Эверард отметил, что ее он назвал первой. - Они заплатили за переезд, но не собираются торговать вместе с нами. В самом деле, ей совсем не нужна ярмарка, она хочет, чтобы мы высадили ее - их - где-нибудь по дороге. Она пока не сказала, где именно. - Давайте лучше готовиться к ночи, хозяин, - вмешался какой-то моряк. Раздались и другие голоса в поддержку. До наступления темноты оставалось еще несколько часов, и дождь вроде бы не собирался повернуть в эту сторону. "Они просто не хотят говорить о ней, - понял Эверард. - Они ничего не имеют против нее, в этом я уверен, но в ней, да, есть что-то странное". Вагнио быстро согласился с предложением. Эверард предложил помощь в обустройстве. Предельно-вежливо - ибо гость священен - капитан все же выразил сомнение в том, что от человека, не сведущего в морском деле, может быть какая-то польза, и Эверард направился в ту сторону, куда пошли Эдх и Хайдхин. Они остановились далеко впереди. Кажется, заспорили о чем-то. Она сделала жест, на удивление непреклонный для такой тростиночки. Хайдхин развернулся и направился обратно длинными быстрыми шагами. Эдх пошла дальше. - Вот подходящий случай, - проговорил Эверард. - Попробую разговорить мальчишку. - Соблюдай осторожность, - ответила Флорис. - Мне кажется, он расстроен. - Да, но попытаться все равно стоит, не так ли? Ради этого, собственно, они и организовали встречу вместо того, чтобы просто проследить путь корабля назад во времени. Они не могли решиться с наскока вторгнуться в события, которые, вполне возможно, являются источником нестабильности и способны изменить будущее. Здесь же, они надеялись, будет возможность узнать что-нибудь заранее. Хайдхин резко остановился, хмуро глядя на незнакомца. Тоже всего лишь подросток, возможно, только на год-два старше Эдх. В эту эпоху он считался уже взрослым, но был все еще нескладен, не сформировался окончательно. Резкие черты лица оттенял юношеский пушок на щеках. На нем была плотная шерстяная накидка, пахучая в сыром воздухе, и башмаки в разводах от соли. Сбоку висел меч. - Привет, - дружелюбно произнес Эверард. Он был уже близок к цели, и у него по затылку побежали мурашки. - Привет, - буркнул Хайдхин. Подобная неприветливость считалась бы естественной для его возраста в Америке двадцатого века. Здесь она могла спровоцировать вполне реальную стычку. - Что тебе надо? - Он подождал секунду и резко добавил: - Не подходи к женщине. Ей нужно побыть одной. - Не опасно ли это для нее? - спросил Эверард. Еще один естественный вопрос. - Она не уйдет далеко и вернется до наступления темноты. Кроме того... - Хайдхин снова онемел. Казалось, он боролся с собой. Эверард ждал, что юношеское желание казаться важным и таинственным возобладает над осторожностью. И он услышал почти пугающую своей прямотой фразу: - Кто посягнет на нее, испытает страдания, худшие чем смерть. Она избрана богиней. Неужто ветер и в самом деле в это мгновение дохнул холодом? Или показалось? - Выходит, ты ее хорошо знаешь? - Я... сопровождаю ее. - Куда? - Зачем тебе знать? - вспыхнул Хайдхин. - Оставь меня в покое! - Успокойся, друг, успокойся, - произнес Эверард. Ему помогали рост и зрелость. - Мне просто интересно, я из других краев. Рад был бы услышать побольше об... Эдх, так ее назвал корабельщик? А ты Хайдхин, я знаю. В юноше пробудилось любопытство, и он слегка расслабился. - Кто ты? Мы тебя еще с корабля заметили. - Я путник. Маринг из рода маркоманов. Небось никогда и не слышал про такой народ? Вечером, если захочешь, приходи слушать мой рассказ. - Куда направляешься? - Куда судьба забросит. Мгновение Хайдхин стоял неподвижно. Шумел прибой. Кричали чайки. - А, может быть, тебя сюда подослали? - выдохнул он. Пульс Эверарда участился. Усилием воли он заставил себя говорить обычным тоном. - Кто мог меня подослать и зачем? - Посмотри сам, - выпалил Хайдхин. - Эдх идет туда, куда отправляет ее Найэрда снами и знамениями. Теперь ей кажется, что она должна покинуть корабль и двинуться в глубь страны. Я пытался убедить ее, что это жалкая страна с далеко разбросанными друг от друга поселениями и здесь можно угодить в руки разбойников. Но она... - Он проглотил комок в горле. - Вроде бы ее должна защищать богиня. - Вера вступила в противоречие со здравым смыслом и нашла компромисс. - Но если бы второй воин пошел вместе с... - О, великолепно! - раздался голос Флорис. - Не знаю, насколько хорошо я смогу сыграть роль посланца судьбы, - предупредил ее Эверард. - По крайней мере, ты сможешь втянуть его в разговор. - Постараюсь, - ответил он и снова заговорил с Хайдхином: - Для меня это неожиданно, как ты понимаешь. Но можно обсудить. У меня сейчас никаких дел; похоже, и у тебя тоже. Пройдемся по берегу, и ты расскажешь мне о себе и Эдх. Юноша уставился себе под ноги. Он кусал губы, краснел, бледнел, снова краснел. - Не так-то это легко, как ты думаешь, - выдавил он. - Но должен же я хоть что-то знать, прежде чем давать обещания, а? - Эверард хлопнул сникшего парня по плечу. - Не торопись, успокойся, но все-таки расскажи. - Эдх... Она должна... Она решит... - Что в ней такого, что заставляет тебя, мужчину, ожидать ее приказов? - "Прояви уважение". - Она что, жрица, эта девчонка? Великое дело было бы, коли так. Хайдхин поднял на него взгляд. Он дрожал. - Это так, и даже больше. Богиня явилась ей, и теперь она принадлежит Найэрде и должна нести по миру весть о ее проклятии. - Что? А на кого богиня гневается? - На римский народ! - О, чем они могли провиниться? - "В этих-то забытых богом местах". - Они... они... Нет, говорить об этом рано. Дождись встречи с ней. Она просветит тебя, насколько посчитает нужным. - Знаешь, ты многого от меня хочешь, - резонно возразил Эверард, как поступил бы любой настоящий бродяга. - Ты ничего не рассказал о прошлых делах, ни слова о том, куда держите путь и почему, а хочешь, чтобы я опекал, рискуя жизнью, девицу, которая возбудит желание в любом грабителе и алчность в любом работор... Хайдхин вскрикнул и выхватил меч. - Как ты смеешь! Лезвие устремилось вниз, но отработанные рефлексы спасли Эверарда. Он проворно выставил древко копья и блокировал удар. Сталь вонзилась глубоко, однако выдержанный ясень не сломался. Хайдхин снова взмахнул мечом. Эверард резко повернул свое оружие словно дубинку. "Как бы не убить его, он жив в будущем и, как бы там ни было, еще ребенок". Глухо прозвучал удар по голове. Он наверняка оглушил бы Хайдхина, если бы не переломилось древко. А так тот только пошатнулся. - Угомонись, ты, кровожадная душа! - заорал Эверард. Тревога и гнев владели им. "Что, к дьяволу, происходит?" - Тебе нужны люди, чтобы охранять девчонку, или нет? Взревев, Хайдхин прыгнул вперед. Этот удар меча был слабее, от него легко удалось уклониться. Эверард бросил обломок копья, шагнул ближе, схватился за одежду, подставил бедро и швырнул Хайдхина футов на шесть от себя. Юноша тут же вскочил на ноги и выхватил из-за пояса нож. "Надо кончать с этим". Эверард провел удар карате в солнечное сплетение. Всего лишь вполсилы. Хайдхин согнулся пополам и, задыхаясь, свалился. Эверард склонился над ним, чтобы проверить, не нанес ли он ему серьезного увечья и не подавится ли мальчишка рвотной массой. - Wat drommel... В чем дело? - в недоумении воскликнула Флорис. Эверард выпрямился. - Не знаю, - тупо ответил он, - но похоже, я, по неведению, задел его за живое. Должно быть, сорвался после нескольких дней, а то и недель мрачных размышлений. Не забывай, он очень молод. Я что-то сказал или сделал, чем спровоцировал эту вспышку. Здесь, особенно у мужчин, такое бывает. Человек просто впадает в бешенство и убивает, не задумываясь. - Не думаю, что... что ты сможешь теперь... исправить положение. - Боюсь, что нет. Все слишком хрупко. - Эверард оглядел песчаный берег. Темный силуэт Эдх был едва заметен в морском тумане. Погруженная в свои мечты или кошмары, она не заметила драки. - Я лучше скроюсь. Моряки посчитают, что я разъярился - похоже на правду, а? - но не пожелал резать ему горло, пока он в беспомощном состоянии, не стал дожидаться, когда он попытается перерезать горло мне, и не захотел хлопот с примирением. Мне нет до него никакого дела, скажу я и уйду. Он подобрал наконечник копья, как сделал бы настоящий маркоман Маринг, и направился в сторону корабля. "Они будут разочарованы, - сухо подумал он. - Сплетни из дальних стран большая редкость. Зато не придется пересказывать эту легенду, что мы состряпали". - Значит, мы можем отправляться сразу на Оланд, - таким же бесцветным тоном произнесла Флорис. - А? - Дом Эдх. Капитан точно его описал. Это длинный узкий остров у балтийского побережья Швеции. Напротив него будет построен город Кальмар. Я была там однажды в отпуске. - Голос ее стал задумчивым. - Прелестное место. Повсюду старые ветряные мельницы, древние курганы, уютные деревни и на каждом мысе маяк над водой, где покачиваются на волнах лодки. Но все это в будущем. - В таком местечке я и сам не прочь побывать, - отреагировал Эверард. - В будущем. - "Может быть. Зависит от того, какие воспоминания останутся у меня от этого визита, на девятнадцать веков раньше". Он двинулся вдоль песчаного берега. 13 Хлавагаст, сын Унвода, был королем альварингов. Жену его звали Готахильда. Они жили в Лайкиане, самой большой деревне их племени, насчитывавшей более двух десятков домов, обнесенных стеной из камня. Вокруг простиралась пустошь, где только овцы могли найти себе пропитание. Зато не могли застать врасплох враги. Их приближение сразу бы заметили. До восточного края острова идти было недолго, не многим дальше было и до западного, где рос сосновый лес. На южной стороне недалеко от деревни начинались пастбища и плодородные земли, которые тянулись до самого морского берега. Когда-то альваринги владели всем Эйном, пока с материка не переправились геаты и в течение жизни целого поколения не отвоевали себе богатую северную половину. Альваринги в конце концов остановили их продвижение. Многие геаты говорили, что южная часть и не стоит того, чтобы отбирать ее; многие из альварингов утверждали, что геаты испугались гнева Найэрды. Альваринги приносили ей в жертву столько же добра, сколько асам и даже больше, а геаты отдавали богине только корову весной. Как бы там ни было, с тех пор два племени больше торговали, чем устраивали раздоры. В обоих племенах имелись люди, которые товар на обмен переправляли морем, аж до ругиев на юге или англов на западе. Эйнские геаты, кроме того, ежегодно устраивали в гавани Каупавика ярмарку, которая привлекала многих приезжих из далеких земель. На эту ярмарку альваринги привозили свои изделия из шерсти, соленую рыбу, шкуры морских зверей, масло из ворвани, перья и пух, янтарь, когда штормы выбрасывали его на берег. Время от времени их юноши присоединялись к команде какого-нибудь иноземного корабля: если они оставались в живых, то возвращались домой с рассказами о неведомых странах. Хлавагаст и Готахильда лишились троих детей. Тогда он поклялся, что, если Найэрда будет оберегать детей, что родятся позже, до тех пор пока у первого не сменятся все молочные зубы, то он отдаст ей мужчину - не двух рабов, обычно старых и больных, которых она получала, когда благословляла поля, а здорового юношу. Родилась девочка. Он назвал ее Эдх, Клятва, чтобы богиня не забыла о его просьбе. Вскоре за ней последовали сыновья, о которых он мечтал. Когда настало время, он снарядил корабль с воинами и отправился на другую сторону канала. Чтобы не взбудоражить геатов с материка, он двинулся мимо них на север и напал на лагерь скридфенов. Из захваченных пленников он выбрал одного и прирезал его в священной роще Найэрды. Остальных продал в Каупавике. Больше Хлавагаст не устраивал набегов, ибо был он по натуре спокойным, задумчивым человеком. Может быть, из-за особых обстоятельств начала ее жизни, может быть, потому что у нее были только братья, Эдх росла тихой, погруженной в себя. У нее были друзья и подруги среди деревенских ребятишек, но никого по-настоящему близкого. И когда все играли вместе, она всегда оказывалась в стороне. Эдх быстро училась всякой работе и выполняла ее очень старательно. Но лучше у нее получались дела, зависящие только от нее самой, например, вязание. Она редко болтала и хихикала с подружками. Однако если ей случалось говорить, подружки слушали ее, ибо рассказывать Эдх умела. Позже и мальчишки, а бывало, и взрослые стали прислушиваться к ее историям. С годами они становились все интереснее, Эдх стала вставлять в них стихи, почти как у скальдов. Истории были о мужчинах-путешественниках, прекрасных дамах, колдунах и ведьмах, о говорящих животных и сказочных существах, о землях за морями, где могло случиться все, что угодно. Временами в них появлялась Найэрда, в качестве советчицы или спасительницы. Сначала Хлавагаст боялся, что богиня может разгневаться, но ничего плохого не случалось, и он не стал запрещать дочери упоминать имя богини. Все-таки его дочь определенным образом связана с нею. В деревне Эдх никогда не оставалась в одиночестве. Никто не оставался: дома лепились чуть не вплотную друг к другу. В каждом доме с одной стороны располагались стойла для коров или лошадей, у кого они были, а с другой - настилы для людей. Громоздкий ткацкий станок стоял у дверей, чтобы больше было света во время работы, стол и скамья в дальнем конце, а глиняная печь в центре. Продукты и домашнюю утварь либо вешали под потолком, либо укладывали на потолочные балки. Двери выходили во двор, по которому вокруг колодца бродили свиньи, овцы, домашняя птица и тощие собаки. Жизнь, сосредоточившись на крохотных подворьях, смеялась, разговаривала, пела, плакала, мычала, блеяла, крякала и лаяла. Скрипели колеса телег, стучали копыта, гремел молот по наковальне. Лежа в темноте на соломенной постели под овечьей шкурой среди теплых запахов животных, помета, сена, золы, можно было слышать, как плачет ребенок, который не успокоится, пока мать не даст ему грудь, или как она и отец возятся в своем углу, тяжело дыша и постанывая, или как лают собаки на луну, как шуршит дождь, как свистит, а то и ревет ветер, или шумит что-то еще вдали; то ли каркает ночной ворон, то ли кричат тролли и мертвецы... Для маленькой девочки, когда она свободна от однообразной работы, есть множество объектов для наблюдения: приезды и отъезды, свадьбы и роды, тяжелый труд и буйное веселье, искусные руки, обрабатывающие дерево, кость, кожу, металл, камень; священные дни, когда люди приносят жертвы богам и устраивают пиры... Когда ты вырастаешь, тебя берут с собой, и ты видишь, как проезжает мимо повозка Найэрды, закрытая так, что никто не может видеть богиню; на тебе гирлянды из вечнозеленых растений, и ты разбрасываешь прошлогодние цветы на ее пути и поешь своим детским голосом. В эти мгновения радость и чувство обновления смешиваются с благоговением и с невысказанным подспудным страхом... Эдх продолжала расти. Шаг за шагом она овладевала все новыми работами, которые все дальше уводили ее от дома. Она собирала сухие ветки для растопки, целебные травы и ягоды, марену для окрашивания тканей. Позже она стала ходить с компанией, которая собирала орехи в лесу и раковины на берегу. Потом она помогала убирать урожай на полях в южной части острова, сначала с корзинкой для сбора колосьев, а года через два взяла в руки серп. Мальчишки пасли скот, и девчонки, принося им обед, часто задерживались у них на весь долгий-долгий летний день. Кроме коротких периодов в переполненное заботами время страды, люди жили размеренно, у них не было причин для спешки. И не боялись они ничего, кроме болезни, злых наговоров, ночных тварей и гнева богов. Ни медведи, ни волки не водились на острове, а враги давно уже не зарились на этот убогий клочок земли. Все больше взрослея, превращаясь из ребенка в девушку, Эдх отправлялась бродить по пустоши, чтобы избавиться от дурного настроения. Обычно ее походы заканчивались у моря, где она сидела, завороженная зрелищем бесконечной стихии, пока тени и вечерний бриз не принимались теребить ее за рукав, напоминая, что пора идти домой. С высоты известняковой скалы на западном берегу она смотрела в сторону материка, туманного и далекого; с песчаного восточного берега она видела только воду. Этого было достаточно. В любую погоду темно-синие волны плясали под голубым небом, снежные хлопья пены украшали их плечи, а над ними - вихрь чаек. Зеленые и серые волны мчались грузно, их гривы развевал ветер, размеренные удары о берег отзывались дрожью в глубине ее тела. Они вздымались, рушились, растекались, наполняя воздух брызгами. В хорошую погоду волны несли на себе дорожку из расплавленного золота от нее до самого солнца, подергивались рябью перед наступающим дождем и отзывались недовольным шумом, они прятались в тумане и, невидимые, шептались о чем-то неведомом. Раздавая угрозы и благословения, бродила среди них Найэрда. Ей принадлежали водоросли и обкатанный янтарь, рыбы, птицы, тюлени, киты и корабли. Ей принадлежали ростки жизни на суше, когда она выходила на берег к своему Фрейру, потому что море опекало их, укутывало туманом, горевало об их зимней смерти и пробуждало их к жизни весной. Едва заметен среди всего живого был ребенок, которого она хранила в этом мире. Итак, Эдх превращалась в женщину, высокую, стройную, слегка настороженную, обладающую даром слова, когда говорила не о повседневных делах. Она много размышляла и часто проводила время в мечтах, а когда оставалась одна, могла внезапно разразиться слезами, сама не понимая почему. Никто не избегал ее, но никто и не искал ее общества, потому что она перестала делиться придуманными ею историями и что-то странное стало происходить с дочкой Хлавагаста. Проявилось это, когда умерла ее мать и отец взял новую жену. Не слишком-то они ладили, две женщины. Народ сказывал, что Эдх слишком часто сидит на могиле Готахильды. Как-то раз один деревенский юноша увидел ее, когда она проходила мимо. Над пустошью дул сильный ветер, а ее распущенные каштановые волосы насквозь пронизывало солнце. Он, который никогда ни перед чем не отступал, почувствовал, как перехватило у него горло и часто-часто забилось в груди сердце. Много времени прошло, прежде чем он осмелился заговорить с ней. Эдх опустила глаза, и он едва расслышал, что она ответила. Но все-таки спустя некоторое время они привыкли друг к другу. Юноша этот был Хайдхин, сын Видухада. Гибкий смуглый парень, не особенно охочий до веселья, но острый на язык, быстрый и ловкий, умеющий обращаться с оружием, вожак в своей компании, хотя кое-кто и не любил его за надменность. Никто, однако, не решался подтрунивать над ним и Эдх. Когда Хлавагаст и Видухад увидели, к чему идет дело, они встретились и порешили, что такой союз будет выгоден для обеих семей, но со свадьбой надо подождать. Месячные у Эдх начались только в прошлом году, подростки могут рассориться, а несчастливый брак - это несчастье для всех. Подождем и посмотрим, а пока выпьем по чашке эля за счастливый исход. Прошла зима - дождь, снег, пещерная тьма, ночные страхи, - и вскоре солнце вернулось обратно, потом пришел праздничный день, посветлело небо, наступила оттепель, родились ягнята, набухли почки на ветвях. Весна принесла с собой листву на деревьях и перелетных птиц; Найэрда вышла на берег; мужчины и женщины ложились в полях, где скоро нужно будет пахать и сеять. Колесница солнца поднималась все выше и замедляла свой бег, распускалась зелень, сверкали грозы, громыхая над пустошью, высоко над морем красовались радуги. Пришло время ехать на ярмарку в Каупавик. Альваринги собирали товары и готовились сами. Молва шла от поселения к поселению: в этом году прибыл корабль из страны, лежащей за пределами владений англов и кимбриев, из далекого романского королевства. Ни у кого не было достоверных сведений об этом государстве. Оно располагалось где-то далеко на юге. Но воины его словно саранча, они съедают страну за страной. Изящно сделанные вещицы просачиваются сюда из их королевства; стеклянные и серебряные сосуды, металлические диски с лицами, необыкновенные, словно живые маленькие фигурки. Приток чужестранцев, должно быть, усиливается, потому что с каждым годом все больше таких товаров попадает на Эйн. Теперь наконец-то римские торговцы и сами пожаловали в земли геатов! Те, кто оставался в Лайкиане, с завистью смотрели на отправляющихся в этот раз на ярмарку. Отложив на потом мелкие дела, они отдались во власть безделья.